«РОМАН АПУЛЕЯ МЕТАМОРФОЗЫ, ИЛИ ЗОЛОТОЙ ОСЕЛ: ИСТОРИЯ И ГЕНЕЗИС СЮЖЕТА ...»

Насколько можно судить, в платонических кругах, куда был вовлечен и Апулей, эта история пользовалась популярностью. Плутарх выстроил на ее основе сюжет диалога «О том, что животные обладают разумом» (985 d – 992 e). Действие происходит во владениях Кирки, где Одиссей беседует с одной из жертв колдовства – кабаном по имени Грилл («Хрюк»), неожиданно обнаруживая, что тот вовсе не стремится покинуть дворец Кирки и вернуть себе человеческое обличье. В «Антологии» Стобея приводится текст, автором которого Стобей считает Порфирия (I.49,60). Это толкование гомеровской истории с Киркой как аллегории платоновско-пифагорейского учения о душе, где Кирка – «кругооборот и круговращение новых воплощений души». Далее говорится: «Те, в ком при переходе и рождении расцветает, властвует и правит начало вожделеющее, из-за любви к наслаждениям и чревоугодия получают в удел тела удел тела ленивые и свиновидные ( ), а образ жизни мутный и грязный».

Ф.Сэндбах, вслед за Г.Бернардакисом, считает, что этот пассаж принадлежит Плутарху108, и предлагает конъектуру («в тела ословидные и свиновидные»). Эта конъектура резонна, прежде всего, потому, что у Платона в «Федоне» именно ослы упомянуты первыми в ряду худших воплощений.

Кроме того, у самого Плутарха в «Наставлении супругам» в качестве Киркиных жертв названы свиньи и ослы (139 а). Существенным доводом в пользу такого чтения является и то обстоятельство, что в греческом мире были очень популярны иные, чем у Гомера, версии истории о Кирке, где спутники Одиссея превращались в разных животных, в том числе в ослов. Именно эти версии и могли получать аллегорическое истолкование в платонической среде. В любом случае, история с Киркой вписана в контекст развиваемого платониками учения о душе. В той же части «Антологии» Стобей приводит речь Исиды к Гору из трактата Гермеса Трисмегиста, где носительницей истинного учения о душе выступает Исида109.

Дж.Диллон считает, что средние платоники, в том числе и Апулей, не избежали S.J. Harrison. Apuleius: a Latin sophist. Oxford University Press, См., например, сопоставление общей структуры «Метаморфоз» с «Пиром» Платона:

Dowden//AN, Plutarch`s Moralia: in fifteen volumes / With an Engl. translation by L. Pearson, F.H. Sandbach.

London; Cambridge (MA). Vol.15, 1969, p.366- Stobaeus, I.49, влияния герметических воззрений, а для Плутарха влияние учения Гермеса Трисмегиста сказалось, по мнению Диллона, именно в области его размышлений о душе110.

Таким образом, связь Кирки и Исиды в философском контексте органична:

Кирка – это аллегория телесных воплощений, а Исида – носительница истинного учения о душе, приобщение к которому может вырвать душу из круговорота инкарнаций. Известно, что учение Платона о душе особенно интересовало Апулея.

Об этом свидетельствует и текст его сочинения «О Платоне и его учении», и то обстоятельство, что именно «Федона» Апулей переводил на латынь111.

Следовательно, имплицитное присутствие образа Кирки в романе связывает даже не два, а все три измерения романа – «одиссеевское» (приключенческое), платоническое (философское) и «исидическое» (религиозное).

Текст «Луция» содержит те же основания для платонических трактовок. Вопервых, это тема любопытства. Она появляется в начале, в горестном восклицании Луция: «О, неуместное это любопытство!». В середине истории любопытство Луция-осла выдает местонахождение его хозяина и становится причиной его ареста.

Тема любопытства появляется и в завершающей фразе «Луция»: «Тут я принес жертву богам-спасителям и возложил для них дар, не из-под собачьего хвоста, как говорится, но, клянусь Зевсом, из ослиного любопытства спасшись и оказавшись дома так нескоро и с таким трудом». Во-вторых, греческая версия истории дает не меньше оснований трактовать судьбу Луция как воплощение худшей для Сократа судьбы, а в самом образе Луция видеть анти-Сократа. Здесь тоже действие разворачивается в Фессалии, Луций меняет облик, покрывшись шкурой, над ним потешаются, а особенным предметом насмешек он становится во время сытного обеда. Здесь осел-Луций тоже оказывается в рабском положении, причем прямо назван «рабом» в эпизоде со жрецами Сирийской богини. Иными словами, платонические трактовки «Метаморфоз» Апулея основаны на тех составляющих романа, которые он разделяет с греческим «Луцием».

Проведенный в работе анализ приводит к ряду предположений и выводов, которые и составляют содержание заключения. Утвердившееся в науке представление об истории сюжета апулеевского романа предполагает вполне тривиальную ситуацию. Сначала появились греческие «Метаморфозы», некий эпитоматор создал их сокращенную версию под названием «Луций, или Осел», и этими же греческими «Метаморфозами» воспользовался Апулей, создав свой роман.

И создание эпитом, и усвоение римскими авторами греческих оригиналов – рядовые явления в античной литературе, и потому предлагаемая концепция греко-римского треугольника ни у кого возражений не вызывает. Но при более внимательном рассмотрении выявляются детали, заставляющие думать, что данная литературная ситуация не вполне тривиальна. 1. Когда два автора, греческий и римский, безвестный и знаменитый, независимо друг от друга обращаются к одному произведению, это означает, что оно вызывает особый интерес в литературной J. Dillon. The Middle Platonists.80 BC to AD 220. Ithaca, New York, 1996, p.213, 221; J. Beaujeu. Apule. Opuscules philosophiques. Paris, 1973, p. Apuleius' Florida: A Commentary/Ed.B. Todd Lee. Berlin; New York, de Gruyter, 2005, p. среде. 2. Когда греческое произведение и его римская переработка появляются почти одновременно, это означает, что речь идет не о том вполне обычном механизме усвоения греческого оригинала римской литературой, когда между двумя авторами могли пролегать столетия, но о быстрой и острой литературной реакции.

3. Оба указанных обстоятельства в совокупности свидетельствуют о том, что появление произведения о приключениях Луция-осла было событием в литературной жизни.

Анализируя взаимоотношения трех литературных версий истории Луция-осла, исследователи никогда не придавали значения самому сюжету, полагая, вероятно, что его особенности не имеют отношения к интересующей их проблеме. Между тем, именно сам сюжет и является ключом к этой литературной ситуации, и проблема происхождения этого сюжета непосредственно связана с вопросом о его истории, т.е. о соотношении сторон треугольника, образуемого «Луцием», греческими «Метаморфозами» и романом Апулея.

Главное свойство этого сюжета – его способность ускользать от исследователей. Кажется, что он вполне органичен в контексте античных мифологических метаморфоз, но это иллюзия: мифологические метаморфозы (за исключением Ио) необратимы, а сам образ осла в греческой мифологии не появляется. Гипотеза о древневосточных корнях этого сюжета не подтвердилась.

Идея фольклорного происхождения этого сюжета была основана на типологии, а единственным ее подтверждением в собственно античном материале служил все тот же «Луциев» треугольник. «Уловить» этот сюжет можно, подступаясь к нему сразу с двух сторон: 1. со стороны «ослиной» образности в античной традиции и 2. со стороны сюжетов превращения в традиции собственно литературной.

1. Сквозной анализ образа осла в культе, иконографии и литературе позволил выявить ряд интересных обстоятельств. А) Получает подтверждение гипотеза, выдвигавшаяся фольклористами: в греческой традиции действительно широко ходила фольклорная история о колдунье, которая превращала людей в животных, в том числе и в ослов, а затем возвращала им человечий облик. Эту фольклорную историю использовал Гомер в «Одиссее», в эпизоде с Киркой, только у Гомера жертвы колдовства превращаются в кабанов, а в фольклорных вариантах среди жертв оказывались разные животные, в том числе и ослы. Опорные мотивы этой истории (колдунья – превращение в животное – обратное превращение и благой исход всей истории) точно соответствуют опорным мотивам истории Луция-осла.

Отличие этой истории от искомой фольклористами состоит в том, что в ней превращение «групповое», а не индивидуальное, так что осел не является единственной жертвой колдовства и центральным героем истории. Б) Фольклорной традицией сформирован сам образ осла. Как существо похотливое, прожорливое и упрямое, вынужденное таскать грузы и терпеть побои, осел был персонажем поговорок, средством обидных сравнений и расхожим ругательством. В) В этих формах он и был допущен в литературу, как греческую, так и римскую, причем преимущественно в смеховую сферу.

2. Истории о превращениях существовали не только в составе тематических компендиев, поэтических и ученых. Многие из них использовались драматургами для построения трагедийных и комедийных сюжетов. Но среди них есть только один сюжет, фабульная схема которого полностью соответствуют истории Луцияосла. Это история Ио-коровы. Неизвестно, как разрабатывался этот сюжет в комедиях и трагедиях под названием «Ио», зато известно, как показана эта история в «Прометее прикованном»: превращение в животное – мучения, стыд и долгие странствия в животном обличии – избавление от него участием божества и счастливый финал.

Таким образом, в античной традиции обнаруживаются две истории превращения с благим исходом, одна фольклорная (Кирка и спутники Одиссея), другая литературная, драматическая (Ио-корова). Совмещение основных мотивов обеих историй дает историю Луция: (1) колдовство, (2) превращение в животное, (3) мучительные странствия человека в животном обличии, (4) благополучное избавление, (5) счастливый финал. Как показал анализ, обе истории имплицитно присутствуют в сюжете «Луция» и апулеевского романа, что дает основание не только для исследовательского эксперимента, но и для предположения, что этот сюжет результатом авторского литературного эксперимента и явился. Это совершенно соответствовало бы той изысканной интеллектуальной эпохе, когда появились греческие «Метаморфозы» и роман Апулея. Особую роль в этом эксперименте играет образ протагониста. Вывести образ осла за те скромные рамки, в которые его заключила литературная традиция, преодолеть то почти полное забвение, которому предала осла традиция культовая и мифологическая, и сделать его главным героем – это уже не просто литературный эксперимент, это своего рода вызов всей культурной традиции112.

В таком свете становится понятна и неуловимость этого сюжета для исследователей, и отсутствие его следов в литературе, предшествующей появлению греческих «Метаморфоз» и апулеевского романа. Понятен и пристальный интерес к произведению с таким сюжетом, заставивший двух авторов приняться за его переработку, а также практическая одновременность появления, по крайней мере, двух из трех версий истории Луция-осла: произведение с таким сюжетом стало событием в литературной среде и мгновенно получило отклик.

Механизм сложения этого сюжета определяется двумя основными элементами – это фольклорная история о колдовском превращении и литературная, драматическая история Ио-коровы. Автор мог пустить в дело любую историю о колдовском превращении. Он мог трансформировать историю с Киркой, ориентируясь на один из ее фольклорных вариантов, где участвовали ослы, и это тем более вероятно, что образ Кирки обыгран и в греческой, и в апулеевской версии.

Он мог использовать иную, неизвестную нам фольклорную историю, мог соединить несколько таких историй. Но в любом случае речь идет о создании оригинального литературного сюжета, и здесь в качестве фабульной схемы, своего рода литературной матрицы автор использует очень выразительную и отточенную драмой историю Ио-коровы. Следовательно, какую бы фольклорную историю о колдовском превращении не держал в уме автор, он выстроил ее так, чтобы в злоключениях осла-Луция читатель узнал злоключения коровы-Ио. При этом сам Сам замысел произведения с ослом-протагонистом мог быть связан с про- или антихристианскими настроениями в римском обществе 2 в. и, в частности, с представлениями об онолатрии у иудеев и(ли) христиан, но это вопрос требует самостоятельного исследования.

образ Луция сохраняет все черты фольклорного осла: он упрям, любопытен, прожорлив, похотлив и вечно бит. Таким образом, античная фольклорная традиция определила характер протагониста и создала предпосылки для формирования литературного сюжета, а традиция литературная дала эффектную матрицу.

Вопрос в том, какое из трех произведений было эксцентричной литературной выходкой, а какое – откликом на нее. Ситуация с «Луцием» решается проще всего:

автор отреагировал на греческие «Метаморфозы», составив их краткую версию, так что вопрос касается взаимоотношений греческих «Метаморфоз» с романом Апулея.

Анализ заметки Фотия позволяет сделать несколько выводов о том, что представляли собой греческие «Метаморфозы». Каждый из этих выводов предположителен и может быть подкреплен лишь авторитетом солидарных с этим выводом исследователей, но взятые вместе эти выводы складываются в любопытную картину. 1. «Метаморфозы» -- произведение с единым сквозным сюжетом, полностью соответствующим сюжету греческого «Луция, или Осла»

(Б.Перри, Дж.Уинклер). С осторожностью можно предполагать, что «колдовская»

линия основного сюжета содержала «египетскую» составляющую. 3. Открываются «Метаморфозы» прологом, где автор обращается к читателю, подготавливая его к предстоящему повествованию (Р.Хельм, Г.ван Тиль, Дж.Уинклер, С.ХаррисонМ.Винтерботтом). Это повествование, как и пролог, ведется от первого лица, что провоцирует отождествление автора с протагонистом. 4. Основной сюжет обогащен «вставными» историями (А.Лески, Г.ван Тиль, Г.Андерсон). 5. Есть основания думать, что автор «Метаморфоз» мастерски использовал развлекательноэротическую литературу «милетского» типа (Р.Мэй). Таким образом, реконструкция общего плана греческих «Метаморфоз» совпадает с общим планом апулеевского романа.

Иную сторону поэтики греческих «Метаморфоз» выявляет анализ «Луция»

как их сокращенной версии. Этот текст позволяет обнаружить ту же систему гомеровских и платонических подтекстов, что и роман Апулея.

Сам текст греческих «Метаморфоз» должен был довольно точно соответствовать тексту «Метаморфоз» Апулея. Об этом свидетельствуют параллельные места из апулеевского романа и «Луция»: латинский и греческий текст совпадают почти дословно, как будто один текст является переводом другого.

Таким образом, перед нами два произведения с одним сюжетом, предположительно одинаковой композицией (пролог – «вставные» рассказы) и приемами (использование развлекательного рассказа «милетского» типа), одними и теми же литературными и философскими аллюзиями и дословно совпадающим текстом. Появляются оба произведения в один период времени (30-е – 70-е гг. в.н.э.). Очень важно, что вопреки сложившемуся мнению, пролог романа Апулея не содержит никаких указаний на использование греческого источника. Таким образом, ситуация оказывается амбивалентной. Если Апулей перерабатывал греческие «Метаморфозы», то это произведение удивительно совпало с его интересами и пристрастиями. Главный герой, страдающий осел, вызвал естественные для человека, причастного культу Исиды, ассоциации с образом Сета и его драматической историей, создавая благодатную почву для развития «исидической» линии романа. Совпадения основных мотивов истории Луция с основными мотивами истории Ио позволили Апулею последовательно использовать эту историю в качестве фабульной схемы, причем дважды, в основном сюжете и в истории Психеи. Дополнительные мотивации для использования именно этой фабульной схемы создавал римский контекст, где история Ио завершалась не просто приходом в Египет, как в греческой традиции, а приходом к Исиде. Платонические аллюзии в греческой истории Луция независимо от их функции в греческом тексте соответствовали другой склонности Апулея – его увлечению платоновской философией. Образ Кирки, проступающий за образом греческой Палестры, позволил ему не только обыграть платонические обертона этого образа, но и связать его посредством «исидический» план романа с его философским планом.

Такое представление о писательской технике Апулея вполне соответствует его репутации знатока и компилятора113. Остается только представить автора, оказавшего Апулею услугу. Об авторе по имени Луций Патрский ничего не знал даже Фотий, но полностью исключить возможность его существования нельзя, хотя более вероятно, что имя автора греческих «Метаморфоз» осталось скрыто за именем протагониста. Возможно, это произошло по ошибке переписчика, но возможно и другое – автор намеренно мистифицировал читателя. Вопрос в том, что заставило автора греческих «Метаморфоз» вступить в эту игру. В контексте той литературной полемики, которую, согласно гипотезе Г. ван Тиля, вел один из предполагаемых авторов греческих «Метаморфоз», софист Флавий Феникс, литературная мистификация могла быть одним из орудий, хотя дальнейшие рассуждения в этом направлении имеют спекулятивный характер. Ожидать мистификаций можно и от другого кандидата на авторство греческих «Метаморфоз», которого выдвигал Б.Перри, – от Лукиана. Соответствует Лукиан и уровню литературного мастерства, необходимого для создания столь оригинального сюжета. Обладает он и необходимой мерой эксцентричности, чтобы ввести в литературу небывалого протагониста. Техникой литературных аллюзий Лукиан владел великолепно, а Гомер и Платон были его любимыми авторами114.

Вместе с тем, главная особенность лукиановского мышления – движение от серьезного к смеховому, от лица к изнанке, от текста к пародии на текст. Это дает дополнительный повод задуматься, насколько основательна принятая в науке концепция греческой Vorlage апулеевского романа: ведь если автором греческих «Метаморфоз» был Лукиан, то более вероятно, что они явились пародийной реакцией на произведение уже существующее. Доказать пародийность греческих «Метаморфоз», опираясь на текст «Луция» как их сокращенной версии, невозможно. Единственным, хотя далеко не бесспорным доводом в пользу пародийности греческих «Метаморфоз» может быть специфическая «бурлескная» концовка «Луция». Уже в человечьем облике он является на свидание с той, что знала его в облике ослином, умащается и надевает венок из роз. Но Луций-человек не имеет успеха, потому что его человеческое естество явно уступает естеству Life and writings of Apuleius//Apuleius: Rhetorical works/Ed. S.J.Harrison, V.Hunink. Oxford University Press, 2001, p. Sandy, 2004, p. A.Georgiadou, D.H.J.Larmour. Lucian's science fiction novel. True histories: interpretation and commentary. Leiden, Brill, G. Anderson. Lucian: theme and variation in the second sophistic. Leiden, Brill Archive, Perry, 1967, p. ослиному. Луция выгоняют на улицу, и там он «голый (), красиво увенчанный и умащенный, обняв голую землю ( ), с нею засыпает» (56).

У Апулея Луций становится жрецом Исиды, но влечение, которое он испытывает к ней, сродни любовному, так что его соединение с богиней – это своего рода «священный брак»116. В таком свете концовка греческой версии прочитывается как пародия на «священный брак»: Луций смехотворным образом «соединяется» с другой великой богиней, матерью-Геей.

Таким образом, принятая в науке концепция греческой Vorlage апулеевского романа не является единственно возможной и безусловно верной, потому что сама ситуация, которую эта концепция призвана отразить, амбивалентна. Следовательно, процесс сюжетосложения апулеевского романа можно представить не только как перестройку готового здания, но и как создание оригинальной конструкции. В этом случае ее фундамент – драма борьбы и победы над Сетом-ослом, смирившимся перед Исидой и Осирисом. Это определило и выбор столь необычного для античной литературной традиции протагониста, и «исидическую» развязку романа. Матрицей, с помощью которой моделировался и основной сюжет, и сюжет истории об Амуре и Психее, тоже послужила драма – драма Ио. Выбор этой матрицы органично связан с глубинной египетской основой романа: в поэтических и, прежде всего, драматических версиях этой истории мучения Ио-коровы заканчиваются приходом в Египет, а в римских изобразительных версиях они заканчиваются приходом к богине Исиде. Сам материал, сформированный в сюжет, почерпнут Апулеем из иных источников – из фольклорных историй о колдовских превращениях. Их спектр, возможно, был широк, но нам известна лишь одна – о Кирке и спутниках Одиссея. Образ Кирки определенно обыгрывается в тексте романа. Кроме того, в платоническом кругу, которому принадлежал и Апулей, истории с Киркой уделяли особое внимание. Оба обстоятельства в совокупности дают основание предполагать, что именно эта история сыграла определяющую роль в сюжетосложении апулеевского романа.

Итак, существует возможность альтернативного разрешения ситуации с Апулеем и его греческим контрагентом. В таком свете желание автора греческих «Метаморфоз» мистифицировать читателей, скрыв свое имя за именем протагониста, может объясняться не эксцентричностью сюжета, а условиями литературной игры, в которую вступает автор, переписывая и уж, тем более, пародируя чужое яркое и, вероятно, ставшее знаменитым произведение.

Предлагаемое в работе альтернативное решение проблемы греко-римского треугольника может вызвать серьезные и вполне обоснованные возражения.

Действительно, для литературных процессов античного мира в силу объективных причин характерно однонаправленное движение «из Греции в Рим»; не согласуется интерес греческого автора к римскому произведению и с идейными установками Второй софистики. Тем не менее, исследователи время от времени задаются вопросом о взаимном влиянии римской и греческой литературной традиции в эпоху О соединении Луция с Исидой как о символическом «священном браке»: S.Frangoulidis.

Witches, Isis and Narrative: Approaches to Magic in Apuleius' "Metamorphoses". Berlin; New York, de Gruyter, 2008, p. Второй софистики и, в частности, вопросом о влиянии сатир Ювенала или «Сатирикона» Петрония на Лукиана117.

Четверть века назад Софья Викторовна Полякова предположила, что утвердившаяся в науке схема греко-римского треугольника может быть пересмотрена вплоть до полного ее переворачивания118. И ситуация действительно оказалась неоднозначной, заставляя изменить подход к истории сюжетосложения апулеевского романа и, следовательно, ко всему кругу проблем его поэтики. Кроме того, самая неоднозначность этой литературной ситуации позволяет предполагать, что в эпоху Империи литературный процесс не был однонаправленным, что наряду с «латинизацией» греческих образцов мог происходить обратный процесс усвоения греческой традицией римских литературных достижений.

ОСНОВНЫЕ НАУЧНЫЕ ПУБЛИКАЦИИ

ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИОННОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

1. Античная Asinaria: история одного сюжета. Москва, 2008 Российский государственный гуманитарный университет. Orientalia et Classica. Труды Института восточных культур и античности. Вып. XXI. 204 с.

Статьи, опубликованные в ведущих рецензируемых научных журналах и изданиях, рекомендованных ВАК России:

2. «Метаморфозы, или Золотой осел» Апулея как «роман с ключом»: египетский ключ» Индоевропейское языкознание и классическая филология – XIV.

Материалы чтений, посвященных памяти профессора И.М.Тронского, 21- июня 2010 г. Часть 2. Спб, «Наука», 2010, С.120- Одиссей на празднике Фесмофорий Вестник РГГУ, № 10, 2010 (Серия «Исторические науки»), С.157- Был ли нужен Гомер греческим художникам? Вестник древней истории, №2, 2011, С.100- Древнегреческая художественная проза: путь эксперимента Вопросы литературы, № 2, 2011, С.219- « Ослиные» метаморфозы в античной беллетристике Вестник древней истории, Апулей и Лукиан во взаимном отражении Вестник РГГУ, № 14, 2011 (Серия «Исторические науки»), С.189- О мулах и «полуослах» в древнегреческом эпосе Вестник древней истории, № 4, 2004, С. 126- Anderson, Theme and Variation, 1976, p.85- Idem. Studies in Lucian's comic fiction. Brill, 1976, p.99 sq.

С.В.Полякова. «Метаморфозы, или Золотой осел» Апулея. М., 1988, с. 44- Статьи в профессиональных журналах и научных сборниках 9. «Владычица зверей» как термин науки. Вопросы классической филологии. Выпуск XV. Сборник статей в честь А.А.Тахо-Годи.

Москва, «Никея», 2010, С.273-284.

10. Осел с лирой (об одной греческой поговорке) Discipuli Magistro. К 80-летию Н.А.Федорова. Москва, 2008 Российский государственный гуманитарный университет. Orientalia et Classica. Труды Института восточных культур и античности. XV, С.270- 11. Гесиод Большая Российская энциклопедия. Т.7. Москва, Научное издательство "Большая Российская энциклопедия", 2007, с. 28- 12. Вакхилид Большая Российская энциклопедия. Т.4. Москва, Научное издательство "Большая Российская энциклопедия", 2006, С. 13. Варрон Большая Российская энциклопедия. Т.4. Москва, Научное издательство "Большая Российская энциклопедия", 2006, С. 14. Вергилий Большая Российская энциклопедия. Т.5. Москва, Научное издательство "Большая Российская энциклопедия", 2006, С.152-153 (в соавторстве с А.В.Голубковым).

15. Параллельные жизнеописания на фоне Империи Апулей. Апология, или О магии. Метаморфозы, или Золотой осел. Флориды. О божестве Сократа. Лукиан.

Диалоги и недиалогические жанры. Москва, АСТ, 2005, С. 5-17 (в соавторстве с И.И.Ковалевой) 16. Плутарх из Херонеи Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Трактаты.

Диалоги. Москва, АСТ, 2004, С. 5- 17. В поисках одного сюжета Кентавр.Centaurus.Studia classica et mediaevalia.1.

Российский государственный гуманитарный университет. Москва, 2004, С.52- 18. Афиней и его книга Афиней. Пир мудрецов в пятнадцати книгах. Книги I-VIII.

Москва, “Наука”, Серия Литературные памятники, 2003, С. 459- 19. Древнегреческий ямб: некoторые предположения Славянское и балканское языкознание. Человек в пространстве Балкан: поведенческие сценарии и культурные роли. Москва, “Индрик”, 2003, С.102- 20. О терапевтах и философской традиции рассуждений u qu M s s. Из истории античной науки и философии. Москва, «Наука», 1991, С.176- 21. ”Цель” у Платона (слово и понятие) Известия Академии наук СССР. Серия литературы и языка, том 45 (2), 1987, С.141- Доклады на научных конференциях и другие научные публикации 22. От Шумера до Нанта: об одном очень древнем образе В поисках «западного»

на Балканах. Предварительные материалы. Балканские чтения 8. 22-24 ноября 2005. Москва, 2005, С.38- 23. “Метаморфозы, или Золотой осел” Апулея: в поисках сюжета Тезисы к докладу. Балканские чтения 7. Тезисы и материалы к симпозиуму. Москва, 2003, С.45- 24. “Ослиные” метаморфозы в античной беллетристике: Лукиан, Апулей и Луций из Патр Тезисы к докладу. Ho o B us. Поведенческие сценарии и культурные роли. Балканские чтения 6. Тезисы и материалы. Москва, 2001, С.48- 25. Восемь небиблейских сочинений Филона Александрийского: загадки и ответ Балканские чтения 1. Тезисы и материалы к симпозиуму. Москва, 1990, С.61- 26. Некоторые риторические особенности “Троянской речи” Диона Хрисостома Балканы в контексте Средиземноморья. Проблемы реконструкции языка и культуры. Тезисы и предварительные материалы к симпозиуму. Москва, 1986, С.125- 27. Платон. Апология Сократа. Пир. Федр. [Комментарии] Платон. Диалоги.

Москва, АСТ. 2006, С.462-474, 511-520, 521- 28. Апулей. Метаморфозы, или Золотой осел. [Примечания] Апулей. Апология, или О магии. Метаморфозы, или Золотой осел. Флориды. О божестве Сократа.

Лукиан. Диалоги и недиалогические жанры. Москва, АСТ, 2005, С.865- 29. Плутарх. О суеверии. О подавлении гнева. О болтливости. О любопытстве. О сребролюбии. Слово утешения к жене. О доблести женской. Изречения царей и полководцев. Застольные беседы (книга I, вопрос 1; книга II, вопрос 1, 3, 5;

книга III, вопрос 4, 6; книга IV, вопрос 3, 4; книга V, вопрос 1).

[Примечания] Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Трактаты. Диалоги.

Москва, АСТ, 2004, С.866-902.

[Комментарии] Афиней. Пир мудрецов. Москва, «Наука», Серия Литературные памятники, 2003, С.476- 31. Филон Александрийский. О жертвоприношениях Авеля и Каина. [Перевод с древнегреческого] Филон Александрийский. Толкование Ветхого Завета.

Москва, Греко-латинский кабинет, 2001, С.159- 32. Филон Александрийский. О смешении языков. [Перевод с древнегреческого и комментарий] Филон Александрийский. Толкование Ветхого Завета. Москва, Греко-латинский кабинет, 2001, С.308- 33. Филон Александрийский. Против Флакка. [Перевод с древнегреческого и примечания] Филон Александрийский. Против Флакка. О посольстве к Гаю.

Иосиф Флавий. О древности еврейского народа. Против Апиона. МоскваИерусалим, «Гешарим», 1994, С.17- 34. Филон Александрийский. О добродетелях (Книга I: О посольстве к Гаю).

[Перевод с древнегреческого и примечания] Филон Александрийский. Против Флакка. О посольстве к Гаю. Иосиф Флавий. О древности еврейского народа.

Против Апиона. Москва-Иерусалим, «Гешарим», 1994, С.53- 35. Тит Ливий. От основания Города. Книги 44-45. [Перевод с латинского] Тит Ливий. От основания Города. Том I — III. Москва, «Наука», 1989-1993, С. 487Плутарх. Застольные беседы. Книги I-VI. [Комментарии] Плутарх. Застольные беседы. Ленинград, “Наука”, 1990, C.401- 37. Горгий. Похвала Елене. Лисий. Апология. Демосфен. О предательском посольстве. За Ктесифонта о венке. Дион Хрисостом. Олимпийская речь.

[Комментарии] Ораторы Греции. Москва, «Художественная литература», 1985, С.422-424; 431-444; 461-