«От КуАИ до СГАУ Сборник очерков Самара - 2002 Составители: Сойфер В.А. Балакин В.Л. Новикова А.Л. ББК От КуАИ до СГАУ. Сборник очерков. – Самара, Самарский дом печати, 2002, с., илл. ISBN Самарский государственный ...»

В этом, четвертом по счёту, новом для него институте Андрею Алексеевичу впервые пришлось начинать работу не с создания новой кафедры, а вступать в заведование кафедрой, уже сформированной опытным и умелым педагогом. Однако в организации учебного процесса и здесь пришлось многое перестраивать. Дело в том, что в первые – военные – годы работы КуАИ его главной задачей была подготовка инженеров-технологов для авиационных заводов, занятых массовым выпуском самолётов для фронта. С окончанием войны стало ясно, что в ближайшее время потребуется много инженеровконструкторов для проектирования и освоения новых типов самолётов. Поэтому с самого начала работы в КуАИ А.А. Комаров энергично включается в перестройку учебного процесса для подготовки конструкторов. Стоит заметить, что здесь создалось исключительно благоприятное сочетание потребностей практики и возможностей для их осуществления: к этому времени Андрею Алексеевичу удалось сформулировать основные положения будущей общей теории проектирования оптимальных силовых конструкций. Они были изложены в его кандидатской диссертации "Силовое конструирование", представленной к защите в 1947 году и успешно защищенной в 1948-ом.

Эту полностью оригинальную и глубокую по замыслам работу отличает целый ряд ценнейших для научного труда качеств: широта постановки задачи; простые "абсолютно прозрачные" физические принципы, положенные в основу поиска путей решения задачи; оригинальное использование математического аппарата, основанное на глубоком понимании фундаментальных свойств конструкций; наконец, направленность на практическое применение. В автобиографии А.А. Комаров отмечал, что задачу создать научную теорию проектирования конструкций он поставил себе уже в 1935 году. В диссертации 1947 года такая задача ещё не решена. Её цель, по словам автора, в том, "…чтобы указать тот путь, идя по которому может быть создана насущно необходимая теория конструирования силовых конструкций".

Диссертацию А.А. Комаров начинает с того, что отмечает одну общую черту, характерную для всех конструкций, созданных человеком, – от первобытных до современных. Черта эта – неэффективное использование материала, вызывающее его ненужный перерасход и перетяжеление конструкции. Требуется научиться создавать конструкции с наивыгоднейшим использованием материала. Конструкция, по А.А. Комарову, – это проводник действующих на неё сил. Выгодна передача сил возможно меньшими внутренними усилиями по возможно коротким путям. Сумма "силопутей" в конечном счёте определяет массу (вес) конструкции и поэтому является критерием её совершенства. А.А. Комаров назвал этот критерий "силовой вес". Отсюда первая задача конструктора – найти такой вариант устройства конструкции (её "силовую схему"), который бы давал наименьшее значение "силового веса". С другой стороны, если для выполнения некоторой конструкции выбрано определенное количество материала, то естественным образом возникает задача наивыгоднейшим образом распределить этот материал по элементам конструкции. Для решения этой задачи А.А. Комаров предложил простой итерационный алгоритм, основанный на использовании метода множителей Лагранжа и приводящий к конструкции с минимальной потенциальной энергией деформации. По современной терминологии первая задача относится к структурной, а вторая – к параметрической оптимизации.

Разработку теории проектирования Андрей Алексеевич сопровождал немедленным использованием полученных научных результатов для подготовки конструкторов и в проектной практике. Уже в первые послевоенные годы он разработал и читал студентам оригинальный курс, в котором уделялось большое внимание вопросам выбора оптимальных путей передачи сил, вводилось понятие "силовой вес" и на относительно простых примерах показывалось, как его использовать в прикладных задачах. В конце сороковых - начале пятидесятых годов на самолётостроительных заводах города шло интенсивное освоение новых типов самолётов, в том числе крупногабаритных (ТУ-4, ИЛ-28, ТУ-16 и др.) Для их производства необходимо было спроектировать и изготовить большое количество сборочной оснастки, которая требовала огромного количества металла. Коллектив кафедры во главе с А.А. Комаровым разрабатывает научные основы проектирования и интенсивно работает над созданием новых конструкций каркасов сборочных стапелей из железобетона вместо применявшихся цельнометаллических. Приказом министра авиационной промышленности работа была одобрена и премирована. Новые конструкции стапелей были нормализованы и успешно применялись.

Дальнейшее развитие теории проектирования конструкций А.А. Комаров ведёт также параллельно с внедрением в учебный процесс. В 1954 году он публикует работу "Наиболее жёсткие конструкции". В ней уже дан математически и физически завершенный способ отыскания оптимальной конструкции на один случай нагружения.

При всей математической простоте и физической наглядности методов проектирования, предложенных А.А. Комаровым, у них был один существенный для того времени недостаток: они требовали огромного количества вычислений. С фантастическим упорством работал А.А. Комаров, решая численно "вручную", с применением только арифмометра или позднее электромеханического калькулятора, задачи теории упругости для пластинок с переменной жёсткостью для того, чтобы исследовать сходимость разработанных алгоритмов и впервые увидеть не просто удачные конструкции, полученные на основе длительного опыта или озарения, а конструкции оптимальные и полученные на основе разработанной им теории; оптимальные конструкции, которые может получить любой другой человек, овладевший новым методом проектирования. На этом фоне уже первая введенная в строй в институте в 1960 году ЭЦВМ "УРАЛ-1" с её очень ограниченными возможностями позволила резко повысить производительность вычислений и выполнить А.А. Комарову ряд фундаментальных исследований оптимальных конструкций. Результаты этих исследований в 1963 году регистрируются в Комитете по делам изобретений и открытий при Совете министров СССР, а в 1965 году публикуются в монографии А.А. Комарова "Основы проектирования силовых конструкций". Сейчас, 35 лет спустя, можно уверенно сказать, что эта скромная по размерам и оформлению книжка стала известным, часто цитируемым фундаментальным трудом по оптимизации силовых конструкций.

В 1966 году А.А. Комаров написал и успешно защитил (в возрасте 70 лет!) докторскую диссертацию "Общая теория проектирования оптимальных силовых конструкций". Ключевым её результатом можно считать установление того факта, что оптимизация распределения материала в конструкции через её потенциальную энергию приводит к конструкции с минимальной величиной "силового веса". Это обстоятельство открывало путь для построения практических методов структурной оптимизации конструкций, или, иными словами, для синтеза силовых схем.

И здесь, как и 20 лет назад, вновь счастливо сочетаются потребности и возможности. Достаточно универсальный численный метод расчета (анализа) авиационных конструкций – метод конечных элементов (МКЭ) – и метод оптимизации (синтеза) силовых конструкций оказались почти идеально совместимыми, а быстрый рост производительности и надежности вычислительной техники создавал необходимые возможности для обеспечения вычислительными ресурсами. В результате с середины 60-х годов ученики и последователи А.А. Комарова развернули большую работу по компьютерной реализации МКЭ и методов силового конструирования. Уже в 1966-67 годах был разработан (В.А. Комаров) метод расчёта напряжённого состояния и оптимизации силовых схем крыльев малого удлинения, который стал существенным развитием идей и результатов Андрея Алексеевича и тотчас нашел применение при разработке крыла первого в мире сверхзвукового пассажирского самолёта Ту-144. От отдельных компьютерных программ, предназначенных для решения ограниченного круга задач, к более сложным и универсальным программным комплексам, а от них – к одним из первых в стране системам автоматизации проектирования (САПР) авиационных конструкций – таков в общих чертах путь развития приложений созданной А.А. Комаровым общей теории проектирования оптимальных силовых конструкций.

Одновременно развивалась и совершенствовалась сама теория. Направления развития, как и на первых порах её становления, определялись потребностями практики. Десятки КБ, НИИ, заводов нескольких министерств машиностроительного профиля (авиастроение, ракетостроение, судостроение, автомобилестроение и др.) внедряли и использовали результаты исследований кафедры и созданные на ней программные комплексы. ТУ-144, Ту-154, Ту-145, Бе-30, абсолютно оригинальная и беспрецедентно сложная по силовой схеме вертикально взлетающая амфибия Р.Л. Бартини ВВА-14, Ил-76,-86,-96 – участие в проектировании и доводках этих, а также ряда других серийных и перспективных летательных аппаратов не только послужило источником интересных практических и научно-теоретических задач, но и стало хорошей школой для становления большой группы молодых исследователей, постепенно вливавшихся в состав преподавателей кафедры. А начиная преподавать, они проходили педагогическую школу А.А. Комарова.

Надо сказать, что формированию преподавательского состава кафедры Андрей Алексеевич придавал исключительно важное значение.

Как правило, претендент на любую преподавательскую должность входил в коллектив кафедры не сразу, а проходя достаточно продолжительный "испытательный срок". Новый человек обычно начинал преподавать в малых объемах, ему поручалось вести различные виды занятий. Если всё шло хорошо, то участие специалиста в преподавании расширялось, и, наконец, он становился штатным преподавателем кафедры. Андрей Алексеевич считал чрезвычайно важным, чтобы в составе кафедры было достаточное количество преподавателей с опытом практической конструкторской работы. С первых лет работы в КуАИ он установил связи кафедры со всеми основными предприятиями отрасли, размещенными в городе. Позднее эти связи стали встречно поддерживать выпускники института – ученики А.А. Комарова. На кафедре постоянно в той или иной форме совместительства преподавали сотрудники конструкторских бюро или серийноконструкторских отделов заводов. Для молодых преподавателей, пришедших на преподавательскую работу "со студенческой скамьи", пусть даже и через аспирантуру, непременным условием было прохождение стажировки в ОКБ или в конструкторском отделе завода, выполнение хоздоговорной или госбюджетной научноисследовательской работы. О полученных результатах стажировавшийся обязательно подробнейшим образом отчитывался на заседании кафедры. Тот же принцип действовал при любом интересном посещении заводов, ОКБ, НИИ, участии в конференциях, встречах, семинарах и т.д. Вся новая профессионально полезная информация немедленно докладывалась и обсуждалась на одном из ближайших заседаний кафедры, которые планировались и проводились с завидной регулярностью. Хорошей школой для начинающих преподавателей были предварительные просмотры дипломных проектов перед их защитой в государственной экзаменационной комиссии. В просмотре каждого выполненного на кафедре дипломного проекта участвовала практически вся кафедра во главе с заведующим. При таком порядке невольно оценивалась и работа руководителя проекта, что, конечно, повышало его требовательность и ответственность. Но самое главное, шёл постоянный обмен опытом.

К дипломному проектированию, работе ГЭК Андрей Алексеевич относился с большой ответственностью, и такое же отношение он желал видеть от преподавателей кафедры. До последних лет жизни он участвовал в работе ГЭК и каждый год составлял подробнейшие отчеты о работе комиссии с указанием недостатков и предложений по улучшению её работы. Пристальное внимание уделял А.А. Комаров содержанию дипломного проекта. Его структура была заложена уже в первые годы работы Андрея Алексеевича в КуАИ и в основных своих чертах сохранилась до настоящего времени: основные части дипломного проекта составляют эскизный проект самолёта и проект агрегата.

Такой проект даёт дипломнику широкий простор для проявления своих знаний и творческих способностей в решении разнообразных сложных и интересных конструкторских задач. Работа дипломника в сущности моделирует функции главного конструктора ОКБ или руководителя самолётостроительной фирмы. Особое внимание Андрея Алексеевича всегда привлекала силовая схема самолёта. Он рассматривал её не просто как предмет приложения разработанной теории проектирования конструкций, но и как объект, позволяющий оценить уровень развития и сформированности конструкторского мышления дипломника: способности видеть многообразие возможных решений конструкторской задачи и умение выбирать лучший вариант.

Развитие конструкторского мышления Андрей Алексеевич считал первейшей задачей конструкторской подготовки. В последние 10- лет своей педагогической деятельности, много работая, в том числе с инженерами конструкторских бюро и заводов, на факультете повышения квалификации специалистов, он думал о новой системе конструкторской подготовки. Известно, что для конструктора чрезвычайно полезен опыт "ручной" работы с материалами. Хорошими конструкторами, часто даже без специального образования, становились плотники, кузнецы и вообще люди, имеющие большой опыт целенаправленного формоизменения материала, опыт наблюдения за поведением материалов и конструкций под нагрузкой. Условия жизни человека в современном мире таковы, что его опыт физического взаимодействия с конструкционными материалами мал и продолжает уменьшаться.

С другой стороны, квалификация и мастерство приходят к конструктору с накоплением профессионального опыта. Суть его в том, что конструктор в профессиональной деятельности создает конструкции, наблюдает и анализирует их поведение под нагрузкой (на испытаниях или в эксплуатации). Но путь этот долог, к тому же в начале его конструктор не способен еще создавать эффективные конструкции. Теория проектирования оптимальных силовых конструкций может, считал А.А. Комаров, стать средством, позволяющим восполнить недостаток физического ("жизненного") опыта конструктора и даже более того – стать средством развития его конструкторского мышления и конструкторской интуиции и таким путём сократить время специальной подготовки конструктора. Наблюдение и анализ большого числа примеров найденных теоретическим путем оптимальных конструкций с хорошим наглядным представлением поведения их под нагрузкой в виде потоков внутренний усилий в конструктивных элементах помогает конструктору быстро накопить необходимый опыт. Разумеется, ещё более эффективным является опыт поиска конструктором оптимальных решений самостоятельно, но с использованием теории проектирования. По сути дела, речь идет о математическом имитационном моделировании конструкторской деятельности с целью ускорения накопления конструкторского опыта. Подобные идеи А.А. Комарова позднее легли в основу созданных на кафедре инженерных тренажёров для подготовки конструкторов.

Конструкторские тренажёры нашли широкое применение в учебном процессе кафедры для подготовки студентов и повышения квалификации инженеров, с успехом демонстрировались за рубежом. Это направление научно-педагогического наследия А.А. Комарова плодотворно развивается.

Ставя перед собой задачу создания теории проектирования конструкций с эффективным использованием материала, Андрей Алексеевич полагал, что такие конструкции будут отличаться сложностью и разнообразием конструктивных форм; они могут потребовать для своей реализации создания новых материалов и новых технологических приемов. Это обстоятельство не останавливало его. Уже в кандидатской диссертации он отмечал, что "…не только возможно, но и необходимо приступить к изысканию наивыгоднейших конструкций. Эти изыскания поставят перед технологами и материаловедами задачи по созданию новых технологических приемов, новых материалов, необходимых для получения наивыгоднейших конструкций". Предложенные им впоследствии, согласно созданной теории проектирования, конструкции с переменными плотностью, прочностью и модулем упругости нашли подтверждение их осуществимости в природе (кости человека и животных), а затем и в конструкциях из композиционных материалов. Позднее в лекциях студентам или инженерам А.А. Комаров утверждал своих слушателей в мысли, что для современного конструктора ограничения в выборе конструктивных форм со стороны способов формообразования (технологии изготовления) отсутствуют. Конструктор может выбирать любую конструкцию, обеспечивающую эффективное, т.е. полное, использование материала; тем самым перед технологами будет поставлена задача создать нетрудомкие и производительные способы изготовления новой конструкции.

Технологичность конструкции, таким образом, понималась, прежде всего, как ориентация её на использование самых передовых способов изготовления.

В дипломных проектах студентов всегда была существенной технологическая часть. Здесь Андрей Алексеевич находил полное взаимопонимание с другим корифеем КуАИ, также более 30 лет (с1943 по 1974 годы) заведовавшим другой выпускающей кафедрой самолётостроительного факультета – кафедрой производства самолётов (позднее – производства летательных аппаратов), профессором М.И. Разумихиным.

Почти ровесники по возрасту, оба выпускники авиационного отделения механического факультета Донского политехнического института (М.И. Разумихин окончил его на четыре года раньше А.А. Комарова), они отлично дополняли друг друга, заведуя двумя важнейшими кафедрами, во многом определявшими "лицо" факультета и института. Занимаясь перестройкой учебного процесса для подготовки конструкторов, А.А. Комаров встречал полное понимание и поддержку М.И. Разумихина, который одновременно с заведованием кафедрой занимал в 1947-1955 годах пост декана самолётостроительного факультета КуАИ. Их связывала и большая человеческая дружба.

Андрей Алексеевич тяжело переживал уход из жизни М.И. Разумихина в 1974 году.

А.А. Комаров был очень требовательным преподавателем. В основе этой требовательности лежало в первую очередь уважение к студентам. Андрей Алексеевич относился к студентам как к своим коллегам-специалистам. Это было необычно, как правило, нелегко для студентов и не всегда встречало их адекватную реакцию. Но таким отношением он поднимал студентов до своего уровня. У Андрея Алексеевича был свой особенный стиль чтения лекций. Он читал их в свободной манере, правильным языком, не засоренным лишними словами, и никогда не переходил на диктовку. Излагал учебный материал просто и доходчиво, но на высоком научном уровне, предполагавшем соответствующий уровень подготовки студентов. Его лекции ориентировали слушателей не просто на овладение некоторой совокупностью знаний, но и на умение их активного использования. Словом, это были лекции для профессионалов или, точнее, для стремящихся стать профессионалами. Пожалуй, такими и должны быть лекции в университете, особенно на старших курсах. Андрей Алексеевич всегда стремился добиться ясности в понимании студентами силовой работы конструкций, приводил много поучительных примеров из истории авиации и современной конструкторской практики. Исключительно важное значение он придавал самостоятельной работе студентов, требовал изучения конструкций современных самолётов по техническим описаниям и периодической литературе. Но особенно внимательно относился к расчетно-проектировочным работам и курсовым проектам, тщательно проверяя качество подготовки заданий и обеспеченность студентов учебно-методической литературой, нормативно-технической документацией. Вся необходимая литература и документация содержалась в библиотеке кафедры, которая постоянно пополнялась новинками.

Особой любовью и предметом особых забот Андрея Алексеевича был кабинет конструкций самолётов. С первых лет работы в институте, несмотря на жесточайший в то время дефицит учебных площадей, он со всей энергией приступил к формированию и оснащению кабинета. Впоследствии при каждом новом пополнении кабинета при личном участии Андрея Алексеевича проводилась тщательная "ревизия" его оснащения: какие экспонаты-конструкции стоит заменить, а какими поступиться ни в коем случае нельзя. Если невозможно было оставить крупногабаритные агрегаты, то из них вырезались наиболее интересные в учебном отношении фрагменты. В результате под руководством А.А. Комарова и в дальнейшем его преемника В.А. Комарова на кафедре создан один из лучших в стране кабинетов конструкции самолётов, оснащенный натурными агрегатами и узлами разнообразных отечественных и иностранных самолётов.

Еще более требовательным, чем к студентам, А.А. Комаров был в отношении преподавателей и сотрудников кафедры. Здесь главной своей задачей он считал создание максимально благоприятных условий для учёбы студентам. Библиотека кафедры, кабинет конструкций самолётов, учебные лаборатории, кабинеты курсового и дипломного проектирования были открыты для студентов с восьми часов утра до восьми часов вечера. Андрей Алексеевич добивался постоянного обновления содержания преподаваемых дисциплин. В дополнение к рабочей программе каждый лектор ежегодно составлял рабочий план курса, в котором отмечались изменения и новинки в его содержании по сравнению с предыдущим годом. Но требовательность сочеталась в нем с полностью доброжелательным отношением к людям. Чего он не терпел, так это малейшего проявления небрежности, халатности в работе.

С самого начала своей педагогической деятельности А.А. Комаров подготовил много блестящих конструкторов-практиков для авиационной и ракетно-космической промышленности. Из выпускников предвоенного и военного периодов можно назвать имена питомцев Новочеркасского авиационного института: генерального конструктора М.Л. Миля; Героя Социалистического Труда, одного из организаторов авиационной промышленности СССР М.М. Лукина; лауреатов Государственной премии А.Н. Кессениха и В.П. Терентьева. В 1937 году окончил Киевский авиационный институт будущий генеральный конструктор В.Н. Челомей; в 1944 году – Воронежский (Ташкентский) авиационный институт – главный конструктор ОКБ морского самолётостроения А.К. Константинов. В годы работы в КуАИ на кафедре под руководством А.А. Комарова быстро сложился коллектив преподавателей-единомышленников, как теоретиков, так и практиков, которые прекрасно дополняли друг друга и поставили конструкторскую подготовку на очень высокий уровень. Очень скоро выпускники КуАИ, тогда ещё совсем молодого вуза, не только стали нарасхват в Куйбышеве, Поволжье и Сибири, но и всегда приглашались в самые известные ОКБ Подмосковья, а также в ЦАГИ, быстро продвигались по службе и внесли весомый вклад в создание многих замечательных образцов авиационной и ракетно-космической техники.

После ухода на заслуженный отдых А.К. Константинова единственное в стране ОКБ морского самолётостроения возглавил выпускник кафедры 1963 года Г.С. Панатов, ныне генеральный конструктор Таганрогского АНТК имени Г.М. Бериева, почётный доктор СГАУ. В этом ОКБ под непосредственным руководством В.Ф. Пономарева – выпускника КуАИ 1969 года, одного из последних дипломников А.А. Комарова – недавно спроектирован и проходит сертификационные испытания легкий многоцелевой самолёт-амфибия Бе-103, отличающийся оригинальной и перспективной аэродинамической схемой.

Андрей Алексеевич был человеком широчайших знаний и глубокой внутренней культуры, которая проявлялась во всём: в профессионализме в работе, в манере общения как в служебной, так и в неслужебной обстановке и в быту, в доброжелательном и в то же время требовательном отношении к окружающим, в оригинальности мышления и в принципиальности и самостоятельности при принятии решений.

Трудно представить, чтобы он принял какое-либо серьёзное решение в угоду конъюнктурным соображениям. Он обладал чутьём на хороших людей и полностью им доверял. Так, в конце сороковых годов он принял на работу лаборантом кафедры С.И. Ванякина, бывшего военного лётчика-бомбардировщика, сбитого над Норвегией и перенёсшего фашистский плен. Впоследствии С.И. Ванякин окончил вечернее отделение КуАИ и долгие годы успешно преподавал на кафедре. Примеров подобных поступков в жизни А.А. Комарова было немало.

В 1996 году исполнилось 100 лет со дня рождения А.А. Комарова.

В университете состоялись посвящённые этой дате научнопедагогические чтения, на которых с воспоминаниями и научными докладами выступили его бывшие ученики и коллеги, представители промышленности и научных учреждений. В приветственном послании ЦАГИ отмечен значительный вклад профессора А.А. Комарова в становление и развитие российской педагогической школы конструкторской подготовки и в теорию оптимального проектирования авиационных конструкций. С 1996 года в университете ежегодно проводится конкурс на лучший конструкторский дипломный проект имени профессора А.А. Комарова.

А.А. Комаров работал до последних дней жизни. Теория проектирования силовых конструкций стала основным результатом его научной работы. Неотделим от этого и другой результат деятельности Андрея Алексеевича: созданная им школа подготовки авиационных конструкторов и выращенные ею специалисты. Выдающийся русский физик А.Г. Столетов как-то сказал: "Семя, упавшее на добрую почву, взойдет и принесет плод "сторичный", а память человека, "посеявшего доброе семя на поле своем" не умрет в благодарном человечестве".

Хочется надеяться, что память о выдающихся учёных, преподавателях и организаторах университета, каким был и профессор А.А. Комаров, всегда будет служить примером для нынешнего и будущих поколений преподавателей, студентов и выпускников КуАИ-СГАУ.

ВИТАЛИЙ МИТРОФАНОВИЧ ДОРОФЕЕВ –

ПЕРВЫЙ ЗАВЕДУЮЩИЙ КАФЕДРОЙ ТЕОРИИ

АВИАЦИОННЫХ ДВИГАТЕЛЕЙ

Описываю личность моего, ныне покойного учителя, как она мне представлялась. Отсюда частое описание событий, участником и свидетелем которых я был.

Автор прекрасно понимает, что читателей интересует образ В.М. Дорофеева, а не личность автора очерка. Однако из-за отсутствия опыта в журналистике и умения найти форму изложения, исключающую субъективное восприятие описываемой личности, в очерке довольно часто автор дает свое восприятие личности В.М. Дорофеева.

Впервые я увидел В.М. Дорофеева в 1944 году: он начал читать нам, студентам 2-го факультета, курс теории поршневых двигателей.

Ему тогда было 34 года, но нам он казался пожилым человеком: крупная фигура, явные залысины на голове, роговые очки, спокойная, неторопливая манера изложения человека, умудрённого жизнью.

Шёл третий год существования авиаинститута. Его студенты не были избалованы высококлассными преподавателями. Такие были довольно редки, и одним из них был Виталий Митрофанович. Его лекции старались не пропускать. Следить за смыслом излагаемого материала было нелегко. В то же время достаточно сильный голос, хорошая работа мелом на доске, глубочайшее знание предмета делали лекции очень интересными. Но всё слишком академично и ровно. Теперь мне абсолютно ясно, чего недоставало лекциям В.М. Дорофеева: он не чувствовал, что студентам хорошо понятно, а что понять очень трудно. Для него всё было очень просто. Но у лекций Виталия Митрофановича был такой плюс, который совершенно перекрывал некоторую сухость изложения, – примеры, подтверждающие излагаемый материал. Его примеры в подтверждение выводов некоторых разделов теории двигателей были, как правило, из практики его работы на испытательной станции авиамоторного завода. Они были столь убедительны и впечатляющи, что слушали мы их затаив дыхание. А очень многие из его примеров автор этих строк до сих пор (то есть более чем через полвека!) рассказывает на лекциях и всегда с успехом.

Глубокое знание теории двигателей, прекрасные практические примеры – это, безусловно, результат вдумчивой работы в моторной лаборатории Московского авиационного института под руководством крупного ученого, заведующего кафедрой теории авиационных двигателей профессора Квасникова А.В. и последующей работы на авиамоторном заводе имени Фрунзе в самом "горячем" его производстве – испытательной станции.

В те годы, когда Виталий Митрофанович читал нам лекции, он был сотрудником завода имени Фрунзе, его должность была заместитель начальника испытательной станции опытно-конструкторского бюро (ОКБ). С этим заводом он приехал в Куйбышев. Его короткие рассказы об испытаниях двигателей и о работе на испытательной станции были столь интересны, что автор этих строк по окончании института попросился на работу на испытательную станцию, где делал дипломную работу под руководством В.М. Дорофеева.

К моменту моего прихода на испытательную станцию Дорофеев В.М. был уже заместителем главного конструктора по экспериментальной работе. В то время видел я его редко, так как сменная работа и непрерывное пребывание в пультовой бокса обуславливали лишь случайные встречи со вторым лицом ОКБ. Но одна встреча оставила неизгладимое впечатление. Готовились к запуску и госиспытанию опытного двигателя, созданного ОКБ завода. Пришла на испытательную станцию государственная комиссия, в составе которой был и Виталий Митрофанович. На испытательной станции всегда сильный шум от работы двигателей на соседних стендах, поэтому разговаривают, сильно повышая голос (кричат), и жестикулируют. Начали запускать двигатель, а он не заводится! Стравили один баллон сжатого воздуха, второй! Начальник цеха к бригадиру: "В чём дело?" Реакция была неожиданной: "Уберите Дорофеева: мешает!" Не буду передавать подробности продолжения разговора, а поясню лишь, почему надо было убрать Виталия Митрофановича. Дело в том, что испытательная станция – чисто мужской коллектив, и русская речь в момент, когда что-то не ладится, пояснения не требует. Так вот, в присутствии Дорофеева ругаться стеснялись! Я долгие годы искал объяснение этому феномену. И нашёл его сравнительно недавно, читая книгу Дейла Карнеги "Как завоёвывать друзей и оказывать влияние на людей". При чтении книги я вспомнил, что через много лет после описанного случая на испытательной станции, когда я занимал должность начальника отраслевой научно-исследовательской лаборатории, научным руководителем которой был Дорофеев, я видел, что каждого сотрудника лаборатории, включая молоденькую калькировщицу, он называл по имени и отчеству. При этом каждый ясно ощущал искреннее его уважение. И люди не хотели опускаться в его глазах, они хотели выглядеть достойными его уважения. Сам Виталий Митрофанович никогда ни при каких обстоятельствах не произносил нецензурных слов.аспирантуру у Виталия Митрофановича Прошли годы, я закончил и был назначен начальником отраслевой лаборатории при кафедре теории двигателей. Через полтора-два месяца после моего пребывания в должности начальника мы с Виталием Митрофановичем обсуждали дела в лаборатории. А в тот период меня очень раздражали опоздания на работу некоторых сотрудников. Причём опаздывали люди, которые жили недалеко от института и не пользовались городским транспортом. Своё неудовольствие по поводу опозданий я высказал Виталию Митрофановичу. В то же время сказал, что мне неприятно начинать работу руководителя лаборатории с претензий к сотрудникам по поводу опозданий. Виталий Митрофанович согласился со мной и сказал, что этот вопрос он решит. На следующий день за десять минут до начала работы у входа в корпус стоял стол, за которым сидел Виталий Митрофанович и здоровался со всеми входящими. Потребовалось всего три таких утра, и опоздания прекратились. С опоздавшими он лишь любезно здоровался, но никому замечания не делал.

Виталий Митрофанович Дорофеев, по моему твёрдому убеждению, – учёный номер один нашего института. Ни до, ни после в институте учёного такого калибра не было и нет. Понимаю, что не все согласятся со столь крайним утверждением. Постараюсь это доказать.

Вначале сошлюсь на высказывание крупнейшего учёного, физика Д. Томсона: "Из всех услуг, какие могут быть оказаны науке, величайшая из них – введение в обиход новых идей".

Теперь перечислим, какие научные идеи осваивались в нашем институте по инициативе Виталия Митрофановича.

– Меркулову А.П. в качестве темы диссертации он предложил исследование эффекта энергетического разделения струи – вихревого эффекта. По этой тематике институт стал ведущим в стране. Была открыта отраслевая лаборатория, созданные на базе вихревого эффекта холодильные машины мелкими сериями производились учебноэкспериментальным заводом института и продавались. Созданная научная школа по исследованию вихревого эффекта существует в университете и по сей день.

– Идея исследования и создания высокоэффективных малоразмерных жидкостных ракетных двигателей для систем управления космических кораблей. Созданные микроЖРД с различными величинами тяги и уникальные стенды для их исследования не имеют аналогов в мире. Научная школа исследователей и создателей микроЖРД широко известна не только в нашей стране, но и за рубежом.

– Идея исследования микротурбин. По этой теме защищены докторские и 16 кандидатских диссертаций. Создана серия уникальных высокооборотных конструкций, которые мелкими сериями выпускались различными предприятиями. Научная школа по исследованию микротурбин признана научной общественностью страны.

– Если к этому добавить исследование плазменных струй, что на долгие годы стало основным научным направлением кафедры физики нашего института, исследование ракетных двигателей малых тяг с использованием твердого топлива, разработку систем проектирования двигателей с использованием ЭВМ, то станет ясно: В.М. Дорофеев существенно поднял научный потенциал не только кафедры теории двигателей, но и кафедр теплотехники и физики.

В докладе на расширенном собрании Президиума Академии наук СССР в 1943 году академик П.Л. Капица сказал: "Некоторые учёные имеют необходимую инженерную склонность, и тогда, конечно, эту счастливую случайность следует использовать". Великий физик считал это редким случаем. Ещё реже в одном человеке сочетаются три незаурядных таланта: учёного, инженера и организатора. Виталий Митрофанович Дорофеев был таким редким человеком.

Его талант учёного коротко уже отмечен. Теперь несколько слов о его инженерных наклонностях. Вначале чисто формально. Его должности на заводе – конструктор, старший конструктор, ведущий конструктор и заместитель главного конструктора. Пройдя такой путь, Виталий Митрофанович стал прекрасным конструктором. Под прямым руководством В.М. Дорофеева на базе многих результатов исследований были созданы не только экспериментальные образцы различных устройств, но организовывалось и их мелкосерийное производство (вихревые холодильники, ручные пневмошлифовальные машины, агрегатные головки станков, высокоструйные резаки).

Но вместе с тем Виталий Митрофанович был и хорошим организатором. Он умело подбирал сотрудников, быстро определял их наиболее целесообразное место в коллективе. В отраслевой лаборатории при кафедре он организовал небольшое конструкторское бюро и довольно мощную производственную группу. Это была твёрдая основа для создания и изготовления целого ряда уникальных установок для глубоких экспериментальных исследований.

У подавляющего большинства людей обычно есть какие-то увлечения, позволяющие дать отдых нервной системе и зарядку организму. Это рыбалка, охота, сбор грибов, театр, фотографирование, туризм, коллекционирование, спорт. Насколько я знаю, кроме работы, Виталия Митрофановича интересовали только книги. Весь смысл его жизни был в работе.

По скупым высказыванием Виталия Митрофановича, его сын не был источником большого числа положительных эмоций в жизни Виталия Митрофановича. Своё увлечение работой и глубокие знания техники он не передал сыну, так как их интересы были абсолютно разными.

Супруга Виталия Митрофановича, Рождественская Лидия Васильевна, преподавала в нашем институте на кафедре материаловедения. В группе, где учился автор этого очерка, она вела практические занятия. По своему темпераменту она была полной противоположностью мужу. Об их отношениях в семье ничего сказать не могу, так как ни разу не слышал от Виталия Митрофановича ни положительных, ни отрицательных высказываний о супруге.

К своей одежде он, по-видимому, относился философски и не очень уделял этому внимания. Не пользовался перчатками. В холодное время года ходил в демисезонном пальто, руки в карманах пальто, под мышкой левой руки небольшая папка.

Он умел слушать. Однако, если рассказывающий был, по его мнению, не прав или очень растягивал сообщение, а смысл был ему уже ясен, он вежливо, но твёрдо останавливал.

Речь его была чистая, ясная. При объяснениях он часто пользовался карандашом и бумагой. Рисунки всегда простые, чёткие и убедительные.

По своей натуре Виталий Митрофанович не любил конфликтов и всегда старался их погасить. Не помню, о чём и как шел разговор, но у меня на всю жизнь осталась в памяти его фраза: "Я никогда ни одного человека не ударил. Даже в детстве". В то же время у меня есть немало оснований утверждать, что смелости ему было не занимать. Те, кто выпускал на защиту диссертаций своих учеников, полагаю, оценят его смелость: выпустить на защиту своего аспиранта с диссертацией, в которой нет не только главы, но и строки обзора литературы, с объёмом диссертации со всеми приложениями в 113 страниц. И, что самое примечательное, ни разу он не высказал сомнения и по отсутствию обзора литературы, и по очень небольшому объёму диссертации. Я это твёрдо знаю, так как этим аспирантом был автор строк.

И это ещё не все. На основании длительного эксперимента я получил две зависимости по большим турбинам, которые не только шли вразрез с известными экспериментами, но и против здравого смысла.

Виталий Митрофанович сказал, что это может быть только причиной ошибки измерения расхода рабочего тела из-за утечек. Я повторил эксперимент с многократной перепроверкой возможности утечек.

Эксперимент занял более трёх месяцев при работе по 12 часов в день.

Кривые легли так же, как при первом эксперименте. К этому времени я придумал гипотезу, объясняющую странное поведение кривых, и Виталий Митрофанович выпустил меня на защиту. Последний раз внимательно рассматривая злополучные кривые уже в публикации журнала "Авиационная техника", он задумчиво сказал: "Против лома нет приёма". Я уставился на него непонимающим взглядом, так как и поговорка такого стиля была для него необычна, да и смысл мне был абсолютно непонятен. На мой немой вопрос он также несколько задумчиво продолжил: "Эксперимент хорошо проведён и тщательно повторен. Все возражения могут быть только против объяснения, а не факта". Он был полностью прав. Защищался я в Казани. Заведующий кафедрой Казанского авиационного института профессор Жирицкий Г.С. был первым оппонентом. С профессором Жирицким Г.С. и коллективом кафедры я встречался дважды – на предзащите и на защите. О коллективе кафедры у меня до сих пор самые тёплые воспоминания. Но на предзащите злополучные кривые оказали действие на состав слушателей, как красный цвет на быка. Лишь Жирицкий Г.С., выслушав все горячие высказывания по поводу кривых и гипотезы, очень спокойно сказал: "Все отметили блестяще поставленный эксперимент, уникальность созданной установки. Следовательно, вы подтверждаете, что эксперимент дал такие необычные кривые. Вам не нравится гипотеза, но никто не предложил своего объяснения". Меня допустили до защиты, и вся кафедра "болела" за меня. Я хотел бы обратить внимание читателей на то, что оба крупных учёных мыслили одинаково – эксперимент всему голова.

Через несколько лет после защиты, уже работая со своим аспирантом, нам удалось найти причину странного поведения кривых и устранить эту аномалию. Однако эксперимент тогда был правилен, было неправильное соотношение двух геометрических размеров ступени, о чём тогда никто ещё ничего не знал.

Виталий Митрофанович был немногословен. Но логика его убеждений была часто необычной и на редкость эффективной, по крайней мере, для меня.

Вот несколько примеров.

Виталий Митрофанович говорит: "На этом эксперименте заканчиваем, оформляйте диссертацию". Я горячо доказываю ему, что надо сделать ещё такой и такой эксперименты, а по такому у меня всё уже подготовлено к проведению. Он не перебивает меня и, когда я "иссякаю", негромко и вопросительно: "А после защиты диссертации Вы не собираетесь заниматься наукой?" Разозлённый глупостью и невоспитанностью (правильнее – хамством) одного из доцентов, иду к Виталию Митрофановичу и темпераментно говорю: "Да как же он, доцент, кандидат наук, учёный, может так разговаривать с кем бы то ни было и нести такую нелепицу!" Виталий Митрофанович очень деликатно прерывает мой монолог и говорит: "Николай Тихонович, я должен вам сказать, что учёная степень делает человека и глупее, и снижает уровень культуры". Неожиданный оборот сбивает меня с толку, я внимательно смотрю на него и с трудом начинаю соображать, что он шутит. Дальше с веселой хитринкой он доказывает, что занятие наукой не оставляет времени для чтения беллетристики, посещений театра, слушания музыки и человек черствеет и тупеет. Я смеюсь откровенно, он – лишь слегка.

Недовольный медленной работой снабженцев лаборатории, я часто сам добывал материал или инструмент, необходимый для эксперимента. Однажды, когда мой очередной снабженческий поход был неудачен, я пошел за помощью к Виталию Митрофановичу и, раздосадованный неудачей, сказал: "Виталий Митрофанович, я аспирант или снабженец…?" Не успеваю закончить фразу, и он очень умело перебивает меня вопросом: "А сколько процентов времени от общего вашего бюджета занимает снабжение?" Начинаю считать, как-то невольно успокаиваюсь и откровенно вру: "Сорок!" Виталий Митрофанович улыбается и говорит: "А у меня больше!" Я смеюсь, машу рукой и ухожу.

Высокоинтеллигентный и корректный в обращении с людьми, он при необходимости твердо брал инициативу в свои руки. При этом очень чутко воспринимал сложившуюся ситуацию. Всего один пример. Я, его аспирант, сдаю первый кандидатский экзамен – векторную алгебру. Для аспирантов нашего института этот предмет читал заведующий кафедрой математики строительного института Еремин. У меня были свои планы и я решил сдавать экзамен не в июне, как все, а в марте. Программу проштудировал основательно (первый кандидатский экзамен!). И вот комиссия в составе Еремина, Дорофеева и Бредихиной (преподавателя кафедры математики авиаинститута) размещается в свободной аудитории, и Еремин пишет на листе бумаги вопросы. Слежу за его записью и быстро соображаю, что на три написанных вопроса подготовка займет не менее двух часов. И тогда обращаюсь к комиссии с просьбой отвечать без подготовки. Еремин протестует (причины не знаю ни тогда, ни сегодня), но Виталий Митрофанович очень твёрдо (даже властно) говорит: "Не вижу препятствий, пусть отвечает без подготовки".

Надо отметить, что все аспиранты очень боялись Бредихину и ходили всякие слухи о её строгости при приеме кандидатских экзаменов.

С листом чистой бумаги в руке я спросил, как мне сесть, чтобы всем было видно, что я пишу. На что Бредихина (мне показалось, ехидным голосом) сказала: "А вы пишите на доске". Я разозлился, как-то внутренне успокоился, а про себя подумал: "На доске хватит и на четыре часа!" Засёк время и, не очень спеша, начал писать на доске (у меня к тому времени уже был десятилетний стаж напряжённой педагогической работы). Через девять минут Бредихина ушла, что меня немного смутило, но я продолжал писать и объяснять. По прошествии 10 минут Виталий Митрофанович остановил меня вопросом: "Николай Тихонович, а нельзя ли сразу конец вывода?" Я коротко сформулировал и написал конечную формулу. Тотчас последовало второе предложение или, скорее, требование: "Николай Тихонович, пожалуйста, три минуты на второй вопрос". В глазах у него "прыгали весёлые зайчики"! Я ответил. Последовало уже чёткое требование: "И одна минута на третий вопрос". После моего ответа он попросил меня найти Бредихину.

Я хочу, чтобы читатели обратили внимание на два аспекта действий Виталия Митрофановича. Во-первых, он сразу разгадал моё желание растянуть ответ на часы и очень умело это разрушил. Его весёлые "чертики в глазах" явно говорили: "А вот и не вышло!" Во-вторых, он властно взял бразды руководства экзаменом в свои руки и ни на минуту их не выпускал.

Хочу коротко рассказать ещё об одной непростой ситуации начинающего свой путь в науке молодого человека, когда Виталий Митрофанович был также на стороне аспиранта.

Вскоре после моей защиты аспирантом Виталия Митрофановича стал Шадов В.П. Симпатичный, видный, холостой парень, женщины им очень интересовались, и он также к ним стремился. В середине второго года аспирантуры поступает жалоба на него в партком со стороны одной из "жертв". Последовало твёрдое решение парткома отчислить его из аспирантуры. Виталий Митрофанович был категорически против, но, понимая бессмысленность спора с парткомом (он не был членом партии), делает другое. Обращается к заведующему кафедрой теории двигателей Московского авиационного института (МАИ) профессору Квасникову А.В. (своему учителю, о котором он говорил только в превосходной степени!), и тот берет Шадова В.П. к себе в аспиранты. Шадов В.П. довольно быстро защитился и... вскоре стал секретарем парткома МАИ.

Из приведённых примеров видно живое участие Виталия Митрофановича в судьбе аспирантов. Вместе с тем у меня есть все основания утверждать, что возиться с аспирантом или соискателем, писать за него статьи и главы диссертации, "натаскивать" его на защиту он считал недопустимым и категорически этого не делал на любой стадии аспирантуры. Не могу утверждать, что такая позиция абсолютно верная. Насколько мне известно, девять из десяти научных руководителей считают своим долгом взятого в аспирантуру человека довести до конца. С одними учениками руководитель растёт, другим – лишь отдает накопленное.

Для успешной научной деятельности надо иметь что-то от Бога. У Виталия Митрофановича от Бога был природный ум и феноменальная память. В сочетании с высокой работоспособностью и внутренней дисциплинированностью это обусловило его отличную учёбу и в школе, и в институте, и в аспирантуре. Измерение природного ума выполнить сложно, а вот примеров его редкой памяти можно привести достаточно. Приведу только один, который меня крайне удивил.

Как-то я рассказал Виталию Митрофановичу о том, что, когда преподавал в авиатехникуме, была студентка, которая отвечала, точно, слово в слово повторяя содержание конспекта. Я быстро выяснил, что она хорошо понимает содержание. После уроков я попросил её остаться и спросил, зачем она вызубривает текст? Она ответила, что не вызубривает, а, прочитав один раз, хорошо запоминает, и ей так проще отвечать. По моей просьбе она прочитала страницу какого-то журнала, что был под рукой, и повторила текст с одной ошибкой. Виталий Митрофанович спросил меня: "А разве это сложно?" Я ответил, что и пять строчек не могу запомнить. Тогда он взял журнал, прочитал вслух страницу, передал журнал мне и рассказал текст с двумя ошибками! Я удивлён был несказанно, а он был явно доволен и шутил:

"Мне бы дьяконом быть и на память псалмы петь!" При бесспорно огромном диапазоне технических интересов и успехов в освоении новых областей техники как-то трудно представить, что поступал-то Виталий Митрофанович в медицинский институт и поступил. Как же оказался в техническом? А дело было так: по его словам, вызвали его в райком комсомола и сказали: у тебя "пятерки" по математике и физике, а в политехническом недобор – пойдешь в политехнический. Сейчас молодые люди могут усомниться в таком варианте, но старшее поколение знает, что такое бывало. Искренне убежден: и в медицине он бы не затерялся.

Хочется особо отметить порядочность и честность Виталия Митрофановича. Всего один пример. Работая над кандидатской диссертацией, я долго не мог найти пути обобщения богатого экспериментального материала и как-то неожиданно нашёл удачное обобщение с использованием эталона (вариант теории подобия). Виталий Митрофанович заинтересовался. Порекомендовал написать статью в "Авиационную технику". Рукопись читал несколько дней, потом задавал вопросы, просил сделать добавления. В рукописи авторами статьи я написал: "Дорофеев В.М., Тихонов Н.Т.". Последний раз, после нескольких вопросов мне, он говорит: "Отправляйте в редакцию журнала" и с этими словами вычёркивает свою фамилию в рукописи. Я протестую.

Говорю о его вкладе в эту статью и под конец выкладываю самый весомый, с моей точки зрения, аргумент: "Без Вашего имени статью просто не напечатают!" Он был непоколебим. Лишь коротко заметил:

"Напечатают обязательно. Моё участие в этой статье символическое".

Много ли найдется научных руководителей, которые уберут своё имя со статьи своего аспиранта, при этом статьи не рядовой?

Не хочется распространяться о честности Виталия Митрофановича. Расскажу лишь об одном эпизоде. Произошел жаркий спор нескольких ведущих сотрудников лаборатории. Что обсуждали – не помню. В пылу полемики один из спорящих резко сказал: "Все воруют!" И вдруг четко и громко Виталий Митрофанович: "Я не ворую".

Спор как-то сразу прекратился.

Виталий Митрофанович никогда не использовал сотрудников лаборатории и кафедры в личных целях. Помню лишь один случай, когда он попросил меня (я был в это время заведующим лабораторией) отвезти его на дачу. Ему привезли три довольно больших саженца яблони, а я был на машине (личная машина была в то время у немногих).

Для перевозки городским транспортом саженцы были велики. Приехали на дачу. Она была недалеко от города. И здесь, к своему удивлению, я обнаружил практически нулевые познания Виталия Мтрофановича в том, где и, главное, как сажать яблони. Сообразив, что Виталий Митрофанович в растерянности, я осторожно, без нажима начал вместе с ним выбирать место для копки ям. Начали копать. Он по одну сторону дома, а я, несмотря на его протесты, – по другую. Копаем, не видя друг друга. Земля плохая: чуть чернозем, а дальше мергель. Минут через 20 подходит Виталий Митрофанович. Смотрит на начало моей копки и неуверенно говорит: "Я выкопал". Удивленный такой быстротой, забираю лопату, вынимаю саженец из глиняной болтушки и иду к его яме. Дальше немая сцена. Размер ямы и для смородины мал! Настаиваю на копке нужной ямы. Он не очень охотно подчиняется. Выяснив, что саженец можно прикопать до воскресения, копать третью яму он не разрешил. Сославшись на то, что надо посоветоваться с женой, где сажать. И тогда, и сейчас убежден, причина была в другом: он не хотел обременять меня!

Несмотря на внешнее спокойствие и неторопливость, Виталий Митрофанович был человеком увлекающимся. По крайней мере, смена его научных интересов была хорошо видна. Он отлично понимал положительные и отрицательные стороны смены научных интересов.

Вот как рассуждал он, когда у нас состоялся нелёгкий разговор, и я упрекал его в том, что он совершенно потерял интерес к исследованию микротурбин. Он отвечал: "Когда человек копает научный шурфяму и добывает крохи золота-знания, он всегда полагает, что другой шурф может дать больше золота". На мой вопрос, а если в первом шурфе есть в глубине самородки золота, он улыбнулся и ответил:

"Значит повезет моим ученикам!" И в том же шутливом тоне продолжил: "Я, как крупная рыба, икру наметал, а там уж – кому как повезет". И уже серьёзно: "Вы ушли далеко. Мне бы пришлось догонять.

Зачем?" Самое парадоксальное: Виталий Митрофанович не имел степени доктора наук. По существу же – он сто раз был доктором наук! Однажды (я уже был начальником научно-исследовательского сектора института) он зачем-то зашёл ко мне в кабинет. И я поднял вопрос о необходимости ему оформить докторскую диссертацию. Он как-то не очень уверенно спросил: "А зачем?" Дело в том, что в 1961 году ему было присвоено звание профессора, и практически никаких дополнительных привилегий степень доктора наук ему не давала. Я сказал, что это, во-первых, нужно институту; а во-вторых, на кафедре теории двигателей никто не решится работать над докторской, пока не защитит он. Виталий Митрофанович ничего не возразил, но как-то с досадой сказал: "С этой целью надо потратить время на оформление уже полученных научных результатов, а сколько можно за это время получить нового!" Он прекрасно понимал, что у него более чем достаточно материала на докторскую. Понимал, что отсутствие у него докторской степени практически сводило на нет решение кого-то из сотрудников кафедры работать над докторской диссертацией. Это, бесспорно, тяготило его, но он как будто чувствовал ограниченный срок, отпущенный ему судьбой на земную работу, и всемерно стремился использовать время для решения новых научных проблем и не хотел тратить время на оформление пройденного. И, тем не менее, автор этого очерка, как, полагаю, и многие другие, защитившие докторские, не может согласиться с тем, что оформление диссертации – это ненужная или малоценная работа. Скорее наоборот, обобщение – венец исследования.

Трудно поверить, что Виталий Митрофанович не понимал этого. Ни тогда, ни сейчас я не считаю его доводы об отказе работы над докторской убедительными. Надо прямо сказать, что это была обычная человеческая слабость: делать то, что хочется, а не то, что нужно.

Виталий Митрофанович никогда не спорил. Он широко практиковал коллегиальное обсуждение программы постановки экспериментов, их результатов, пути дальнейшего исследования. Это происходило в условиях, близких к системе "мозгового штурма", когда могут высказываться все, не критикуя предыдущие выступления. Но, как только деловое обсуждение начинало переходить в спор, он решительно, но очень корректно прекращал обсуждение. Ещё более решительно и быстро он прекращал беседу, если эмоции начинали превалировать над аргументами.

Как учёный Виталий Митрофанович был, бесспорно, экспериментатором. Размеры очерка и необходимость приведения технических подробностей заставили отказаться от описания примеров его умения блестяще поставить эксперимент с минимальными затратами и средств, и времени. Полагаю, что приоритетные до настоящего времени позиции нашего университета в области исследования вихревого эффекта, рабочего процесса микрожидкостных ракетных двигателей и микротурбин – хорошее тому подтверждение.

Родился Виталий Митрофанович 23 июня 1910 года в г. Варшаве в семье профессионального военного. Мать всю жизнь – домохозяйка.

Школу закончил в г. Орле в 1928 году. В 1929 г. поступил в политехнический институт г. Новочеркасска, где учился до 1932 года, а затем вместе с другими студентами был переведён в созданный Рыбинский авиационный институт на моторный факультет. В 1935 г. закончил институт и решением государственной комиссии был направлен на стажировку и обучение в аспирантуру на кафедру теории двигателей Московского авиационного института. С 1935 г. начал работать инженером в моторной лаборатории кафедры. В 1936 году был принят в аспирантуру заведующего кафедрой профессора Квасникова А.В.

Учился в аспирантуре без отрыва от работы в лаборатории. В 1940 г.

защитил диссертацию и продолжил работать в моторной лаборатории кафедры и преподавать.

В сентябре 1941 г. приказом наркома авиационной промышленности Виталий Митрофанович был переведен на завод №24, как написано в приказе: "…для решения теоретических проблем компрессора…" Обратите внимание, молодой ученый приказом наркома (!) переводится на завод. С какой целью был переведён на завод Виталий Митрофанович? Формулировка приказа явно не соответствует реальности.

Мне случайно в разговоре с Виталием Митрофановичем удалось установить, что его появление на заводе связано с созданием двигателя АМ-39. Это произошло таким образом. В числе группы студентов я проходил практику на заводе №24. На заводской свалке утиля мы увидели двигатель, по внешнему виду мало чем отличающийся АМно с радиатором в развале блоков. Было очевидно, что воздух за приводным центробежным нагнетателем охлаждался до поступления в цилиндры. Ни заводчане, ни наши руководители практики ничего не могли рассказать об этом двигателе. Уже много позже, при работе над дипломом, я спросил Виталия Митрофановича о двигателе с радиатором охлаждения воздуха и получил подробнейший ответ с множеством интереснейших деталей. Он знал тончайшие нюансы работы и судьбы этого двигателя. История этого двигателя, со слов Виталия Митрофановича, такова. Штурмовик ИЛ-2 с двигателем АМ-38 был одноместным. ОКБ Ильюшина прекрасно понимала недостаток ИЛ- – его беззащитность от истребителя, который заходил сзади и сверху.

Срочно создавался самолёт ИЛ-10 со стрелком-радистом, чтобы пулемет в руках последнего защищал самолёт сзади. Но увеличение нагрузки двухместного самолёта при сохранении тактико-технических возможностей самолёта требовало увеличения мощности двигателя.

Идея охлаждения воздуха перед подачей в цилиндры, как путь увеличения мощности, принадлежала кафедре теории двигателей МАИ. Надо полагать, что профессор Квасников А.В. и Дорофеев В.М. были в числе основных идеологов и вот почему Виталий Митрофанович был приказом наркома откомандирован на завод №24.

На мой вопрос, почему АМ-39 не пошел в серию, Виталий Митрофанович дал сразу чёткий ответ, не задумавшись ни на секунду:

"Недопустимо возросла уязвимость самолёта" (на ИЛ-10 пошёл двигатель АМ-42).

В феврале 1942 г. Виталий Митрофанович вместе с заводом был эвакуирован в г. Куйбышев, где и работал в ОКБ завода. Его должности на заводе №24: конструктор, старший конструктор, ведущий конструктор, заместитель начальника испытательного цеха, заместитель главного конструктора. С сентября 1942 года он начал работать в созданном Куйбышевском авиационном институте в качестве совместителя. Звание доцента получил в 1945 году.

Как-то так сложилось, что о Виталии Митрофановиче всегда говорили и говорят как о крупном учёном. Это справедливо. Однако его педагогические заслуги, на мой взгляд, не менее весомы. Педагогическую работу он начал сразу же после окончания института, то есть в 1935 году в МАИ, где проводил лабораторные занятия. Затем начал вести практические занятия и читать лекции. После приезда в Куйбышев в 1942 году он начинает преподавать в КуАИ, хотя основное место его работы – ОКБ завода. Виталий Митрофанович быстро становится ведущим преподавателем по теории двигателей. Читает курс теории поршневых, а вскоре и курс теории реактивных двигателей. В то время никаких учебников по этому курсу не было. С 1949 г. он стал штатным сотрудником Куйбышевского авиаинститута, первым заведующим кафедрой теории двигателей, её создателем. Он возглавлял и успешно развивал эту кафедру до своей смерти. Таким образом, более 25 лет он работал в нашем институте.

Прекрасно зная высокую результативность практического освоения теории двигателей в ходе лабораторных работ, он всемерно стремился развивать лабораторную базу курса. С этой целью наиболее ценные установки, созданные для исследования рабочего процесса авиационных двигателей и их элементов в отраслевой лаборатории при кафедре теории двигателей, он стремился внедрить в учебные лаборатории. Так, учебный класс по теории лопаточных машин полностью укомплектован микролопаточными машинами. Этот уникальный класс не имеет аналогов ни в одном другом вузе России.

Детские и юношеские годы жизни Виталия Митрофановича пришлись на самые тяжелые годы нашей страны. В 1914 году началась Первая мировая война, потом Гражданская война, затем страшная послевоенная разруха и голодные годы. В 1939 году война с Финляндией, а в 1941 году – Великая Отечественная, которые унесли жизни многих наших парней. Не только частые недоедания, но и многократно повторяющиеся нервные нагрузки на детский организм. Хорошо помню его рассказ, как он с мальчишками в Гражданскую войну бегал по улицам, где то и дело поднималась стрельба. Они выглядывали изза угла, пытаясь увидеть, откуда строчит пулемёт. Вдруг один мальчик упал. Ребята за ноги оттащили его за дом, а он мертвый.

В семье было четверо детей: брат на два года моложе Виталия Митрофановича, сводные брат и сестра. В те годы жизнь была нелёгкой. В неполные 18 лет у Виталия Митрофановича началась жизнь в отрыве от семьи, в другом городе. Это всегда трудно, а тогда особенно. В 1931 г. умирает его отец, в это время Виталий Митрофанович – студент второго курса. Мать – домохозяйка. На следующий год отъезд в Рыбинск. Здесь жизнь на стипендию и случайные заработки. Ни минуты не сомневаюсь, что голодать ему приходилось не только в студенческие годы, но и в годы обучения в аспирантуре.

Жизнь нашего поколения показала, что непомерные нервные нагрузки и систематическое недоедание в детском и юношеском возрасте существенно подрывают фундамент продолжительности жизни.

Казалось, у Виталия Митрофановича превосходное здоровье. Он никогда не болел. Однажды, когда я был аспирантом и мы с ним чтото обсуждали, вошла сотрудница и попросила разрешения уйти домой, так как у неё очень болела голова. Он отпустил её. И как-то не то мне, не то сам себе с вопросительной интонацией сказал: "А у меня никогда голова не болит". Я искренне удивился, а он быстро перевел разговор о здоровье на беседу по теме моей диссертации.

Природа щедро наградила этого самородка земли русской и умом, и памятью, и работоспособностью, и другими качествами, о которых автор этих строк постарался рассказать. Но она не дала ему того, что, как индикатор, говорит нам о необходимости отдыха и лечения, и декабря 1968 года в 58 лет Виталий Митрофанович неожиданно скончался.

Как-то я прочитал, что знаменитая фирма "Дженерал электрик" одновременно отправила в отпуск руководителей всех своих подразделений, разбросанных по всему миру. Тех руководителей, у кого за месяц их отсутствия существенно снизились показатели работы подразделения, предупредили, что если они не подготовят достойных себе помощников, то их уволят.

После смерти Виталия Митрофановича все подразделения отраслевой лаборатории кафедры теории двигателей и кафедра продолжали работать без заметного сбоя. Он подготовил себе замену.

ВИКТОР (ВЕНИАМИН) ЯКОВЛЕВИЧ ЛЕВИН

Студентом этого курса и факультета был и автор этого очерка. Вместе с потоком в 1947 году мы закончили институт. Таким образом, в трудные военные и послевоенные годы я часто встречался с Виктором. После окончания института наши пути разошлись, но так сложилось, что в моей судьбе даже в это время Виктор трижды сыграл ключевую роль. Уверен, что число людей, в судьбах которых Виктор Яковлевич играл важные роли, достаточно велико.

Родился Вениамин (по паспорту Вениамин, а не Виктор) Яковлевич Левин 23 марта 1923 года в городе Днепропетровске. Его отец – инженер, мать – фармацевт. В 1940 году Виктор закончил с отличием школу и поступил в Днепропетровский металлургический институт. В 1941 году добровольцем пошёл в армию и был зачислен в Днепропетровское артиллерийское училище. В конце июля курсанты училища в полном составе пошли на защиту Днепропетровска. На фронте Виктор был август и часть сентября. В конце сентября был контужен и направлен в госпиталь в городе Павлодаре.

Вполне возможно, молодые читатели подумают, что Виктор очень мало был на фронте. По сроку это верно – менее двух месяцев. Однако, по крайней мере, в первые месяцы войны, когда фашистская армия невероятными темпами занимала территорию Советского Союза, перемалывая оборонявшиеся части, время пребывания на фронте чаще всего измерялось днями. Естественно, затрачивалось время на формирование части и продвижение к фронту. Но Виктор защищал Днепропетровск, и фронт был рядом. В авиаинституте были и другие студенты, которые после ранения пришли учиться. Мы всегда интересовались их военной судьбой, и, как правило, их пребывание на фронте измерялось сроком в несколько недель и очень редко – месяцев. Как они говорили, на фронте есть три варианта: ранение, смерть и, самое страшное, окружение и плен.

Из Павлодара после госпиталя Виктора направляют для прохождения дальнейшей службы в город Томск, где в то время находилось Днепропетровское артиллерийское училище. Однако в январе года решением гарнизонной медицинской комиссии Виктор был отчислен из училища по причине ограниченной годности. Он уезжает в Куйбышев, куда были эвакуированы его родители. С февраля 1942 года по сентябрь 1943 года Виктор работал на заводе "Авиадвигатель" станочником, лаборантом, мастером отдела технического контроля. С сентября 1943 года, как уже было сказано, студент авиаинститута.

Учился Виктор хорошо и как-то внешне легко, без видимого напряжения. Хотя он тратил очень много времени на общественную работу. Насколько я помню, он был бессменным членом бюро комитета комсомола то института, то факультета. Ни одно общественное мероприятие не обходилось без его участия. Человек на редкость коммуникабельный, он имел массу друзей в институте и, кроме времени на сон, все время проводил в институте. Хорошая учеба базировалась на отличной памяти, остром аналитическом уме, внутренней дисциплинированности и серьёзности человека, рано познавшего цену жизни и видавшего смерть школьных товарищей. По крайней мере, он как-то всегда был чуть старше, взрослее своих однокурсников. Отношение к нему было, по крайней мере, со стороны основной массы студентов, как к доброжелательному старшему брату. Число друзей на самолётном факультете (а факультетов было в авиаинституте в то время всего два) у Виктора было не меньше, чем на моторном.

При бесспорной доброжелательности в обращении с людьми и уважительном отношении к своим знакомым, он мог быть при необходимости твёрдым и совершенно неуступчивым. Чуть позже постараюсь на примере показать, что силы характера ему было не занимать.

Если некоторое повышенное уважение со стороны студентов можно в какой-то степени отнести за счёт его фронтового прошлого, то бесспорное уважительное отношение к нему со стороны подавляющего числа преподавателей говорит скорее о качествах его неординарной личности. Он был как бы промежуточным звеном между студентами и преподавателями. В институте в то время училось достаточное число студентов, прошедших фронт, однако я знаю лишь ещё одного, кто так же, как и Виктор, сразу был негласно признан лидером, стоящим ближе к преподавателям, чем другие студенты.

Хотел бы отметить, что ни о каком панибратстве, заискивании перед преподавателями и намека не было. Этого студенты не простили бы никому!

Справедливости ради надо заметить, что условия жизни Виктора были заметно лучше, чем у основной массы студентов. Он жил с отцом и матерью (тогда это было нечасто), в 20 минутах ходьбы от института, в комнате с центральным отоплением (это было также редкостью для студентов).

По окончании Куйбышевского авиационного института с декабря 1947 года по март 1948 года Виктор работал инженеромконструктором в ОКБ п/я 276 Министерства авиационной промышленности.

Хорошая связь с педагогическим коллективом стала логическим приглашением Виктора на работу в институт, куда он перешёл в марте 1948 года, проработав на заводе чуть более трех месяцев. В институте он проработал до конца своей жизни, пройдя все должности: от инженера до профессора.

Виктор Яковлевич Левин не был даже заведующим кафедрой, почему же было решено написать о нём очерк в юбилейный сборник?

Полагаю, есть два обстоятельства для такого решения. Одно, так сказать, формальное, другое, можно назвать,– от души. Попробую пояснить эти обстоятельства, особенно последнее.

Начнем с формального. Открытие института ещё ничего не говорит о его ценности. Качество любого учебного заведения определяется качеством педагогического состава. Высшее учебное заведение отличается от других тем, что среди педагогического персонала есть учёные, которые ведут активный научный поиск, привлекают студентов к интересной деятельности – исследованию нового, неизведанного. Только те преподаватели, кто познал научный поиск, его "терновый венец", читают лекции на уровне, который захватывает слушателей, что приводит к появлению учеников и, при удаче и упорстве, к созданию научной школы. Другими словами, только наука способна реально поднять учебное заведение до уровня действительно высшего.

К сожалению, мы сейчас видим немало институтов, которые в действительности не являются таковыми.

Вновь созданный Куйбышевский авиационный институт с самого начала имел неплохой педагогический коллектив, что во многом определялось значительным числом учёных, эвакуированных в Куйбышев из многих городов страны, оказавшихся за линией фронта или в прифронтовой полосе. Но после окончания войны многие преподаватели уезжали в родные места или всемерно стремились к этому. Нужны были свои научно-педагогические кадры, особенно для чтения специальных дисциплин, формирующих специалиста-инженера. Таким образом, существовала острейшая необходимость развития науки в вузе. Для развития науки и особенно технических дисциплин, нужны средства для создания материальной базы научных лабораторий.

Однако послевоенное состояние государства было настолько тяжёлым, что бюджетное финансирование науки вузов было мизерным и о развитии науки на базе бюджетного финансирования нечего было и думать.

Летом 1956 года в Москве проходил финал Спартакиады народов СССР. Автор очерка был её участником и больше месяца жил в Москве в одной из гостиниц Выставки достижений народного хозяйства. В умывальной комнате гостиницы я встретился с Виктором Левиным.

После тренировки у меня был свободный день, Виктор также был свободен, и мы начали вести разговор, который с небольшими перерывами продолжался целый день. Думаю, Виктор встретил заинтересованного внимательного слушателя, а его переполняли идеи о путях финансирования науки в вузе. Уже тогда у него была идея создания научных подразделений в институте, которые должны были работать по договору с предприятиями (заводами) и решать насущные задачи последних. Естественно, речь шла о предприятиях Министерства авиационной и общего машиностроения (ракетной) промышленности. Повидимому, автор очерка был не только внимательным слушателем, но и в какой-то мере достаточно объективным критиком, в чём Виктор явно нуждался. Он достраивал, поправлял и шлифовал идею развития науки в вузе за счёт финансирования со стороны предприятий отрасли (министерства). Нет сомнения: он – идеолог создания отраслевых научно-исследовательских лабораторий в Куйбышевском авиационном институте. Эта идея была быстро подхвачена всеми ведущими вузами страны, и затем отраслевые научно-исследовательские лаборатории стали создаваться практически во всех технических вузах.

Отраслевые лаборатории позволили сделать резкий рывок в развитии науки в вузах. Официально первые отраслевые лаборатории в Куйбышевском авиаинституте были созданы в 1958 году. Через два десятилетия объём хоздоговорного финансирования нашего вуза достиг 8 млн. руб. в год, при этом бюджетное финансирование составляло не более 0,1 млн. руб. в год, а число штатных сотрудников и совместителей отраслевых лабораторий и научно-исследовательских групп превышало 2000 человек. Если в 1958 году в институте было три доктора наук, то к 1978 году их число увеличилось на порядок, причём за счёт защит диссертаций работниками института, а не приезда докторов наук со стороны.

Таким образом, идея создания отраслевых лабораторий в вузах и воплощение её в жизнь обусловили удивительный темп развития вузовской науки при реальной действенной помощи предприятиям отрасли.

В характеристиках личного дела Левина В.Я. каждый раз написано, что он был одним из основателей идеи создания отраслевых научно-исследовательских лабораторий в вузах. Характеристики подписаны "треугольниками" Куйбышевского авиационного института. Автор имеет все основания утверждать, что главным идеологом этой связи науки с производством был Виктор Яковлевич Левин. Автор мог бы описать ещё два разговора с Левиным В.Я. по проблеме финансирования науки в вузе за счёт отраслей, которые состоялись летом и зимой 1957 года.