«– Радаев Вадим Валерьевич, д. э. н., зав. кафедрой экономической социологии, руководитель Лаборатории экономико-социологических исследований, первый проректор ГУ ВШЭ; профессор Московской Высшей школы социальных и эконом ...»

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ

электронный журнал

www.ecsoc.msses.ru

Т. 7. № 5. Ноябрь 2006

Главный редактор журнала – Радаев Вадим Валерьевич, д. э. н., зав. кафедрой

экономической социологии, руководитель Лаборатории экономико-социологических

исследований, первый проректор ГУ ВШЭ; профессор Московской Высшей школы

социальных и экономических наук.

E-mail: [email protected] Ответственный редактор – Добрякова Мария Сергеевна, к. соц. н., директор по порталам, заместитель руководителя Лаборатории экономико-социологических исследований ГУ ВШЭ; директор публикационной программы Независимого института социальной политики.

E-mail: [email protected] Корректор – Андреева Елена Евгеньевна, Издательский дом ГУ ВШЭ.

Журнал выходит пять раз в год:

№ 1 – январь, № 2 – март, № 3 – май, № 4 – сентябрь, № 5 – ноябрь.

Проект осуществляется при поддержке Инновационной образовательной программы Государственного университета – Высшей школы экономики «Формирование системы аналитических компетенций для инноваций в бизнесе и государственном управлении»

Московской Высшей школы социальных и экономических наук Экономическая социология. 2006. Т. 7. № 5 http://ecsoc.msses.ru Редакционный совет журнала Богомолова Т.Ю. Новосибирский государственный университет Веселов Ю.В. Санкт-Петербургский государственный университет Волков В.В. ГУ ВШЭ, Европейский университет в Санкт-Петербурге Гимпельсон В.Е. ГУ ВШЭ Добрякова М.С. (отв. редактор) ГУ ВШЭ Заславская Т.И. Московская Высшая школа социальных и экономических наук Лапин Н.И. Институт философии РАН Малева Т.М. Независимый институт социальной политики Овчарова Л.Н. Независимый институт социальной политики Радаев В.В. (главный редактор) ГУ ВШЭ Рывкина Р.В. Институт социально-экономических проблем народонаселения РАН Хахулина Л.А. Аналитический центр Юрия Левады Чепуренко А.Ю. ГУ ВШЭ Шанин Т. Московская Высшая школа социальных и экономических наук Шкаратан О.И. ГУ ВШЭ Экономическая социология. 2006. Т. 7. № 5 http://ecsoc.msses.ru Содержание Вступительное слово главного редактора ……………………………………………………….. Интервью Европейский овощ в корейском супе, или как готовят сотрудников в восточной бизнесшколе. Интервью с Н.В. Андрияшиным, стипендиатом программы МВА (GSP-SKK) компании «Samsung Electronics»…………………………………………………………… Новые тексты Радаев В.В. Что такое рынок: экономико-социологический подход…………………………. Шабанова М.А. О некоторых преимуществах интеграции экономического и социологического анализа институциональных изменений.

Статья 2: Ресурсы и механизмы …………………………………………………………... Новые переводы Асперс П. Рынок моды: фотография моды в Швеции (перевод Ю.В. Муратовой)………….. Взгляд из регионов Белоусова С.В. Региональная политика борьбы с бедностью (на примере Иркутской области).……………………………………………………………………………………... Дебютные работы Александрова Е.С. Принципы ценообразования в медицине: попытка социологического анализа на примере неформальных денежных платежей в государственной стоматологии г. Москвы …………………………………………………………………… Профессиональные обзоры Котельникова З.В. Тематический обзор авторефератов кандидатских диссертаций по экономической социологии за 2000–2005 гг.……………………………………………... Новые книги Барсукова С.Ю. «Империя», или прощание с современностью. Рецензия на книгу:

Хардт М., Негри А. Империя: Пер. с англ. (М., 2004)…………………………………... Исследовательские проекты Российский мониторинг экономического положения и здоровья населения: 15-я волна….. Учебные программы Рощина Я.М. Социология потребления ………………………………

Конференции Международная конференция Европейской социологической ассоциации «Экономическая социология: старые проблемы и новые подходы». 6–8 сентября 2006, Лиссабон………………………………………………………………………………………….. Экономическая социология. 2006. Т. 7. № 5 http://ecsoc.msses.ru VR Вступительное слово главного редактора У нас всегда есть что-то новенькое. Вот и сейчас с радостью сообщаю, что скоро (совсем скоро) у нашего журнала появится младший брат (или сестра?). Это новый информационный и исследовательский бюллетень «ЭС Форум», готовящийся к изданию молодыми сотрудниками Лаборатории экономико-социологических исследований ГУ ВШЭ З. Котельниковой, Е. Александровой, М. Правдиной и их сподвижниками. Он будет выходить под слоганом «Жизнь как исследование» раз в два месяца (в те самые месяцы, когда не выходит журнал «Экономическая социология», и наш информационный поток станет почти непрерывным). Уже в первом декабрьском номере появится много любопытных и полезных материалов – от рассуждений об экономической социологии до практик жизни в общежитии и советов, как лучше пройти через эксперимент по английскому языку. Издание выйдет сразу в электронной и бумажной форме.

А пока новый номер нашего «родительского» журнала.

В рубрике «Интервью» впервые появляется беседа со студентом. Речь идет о социологе Никите Андрияшине, сотруднике (теперь уже бывшем) Лаборатории экономикосоциологических исследований ГУ ВШЭ. Пройдя через нелегкий конкурсный отбор, Никита попал в одну из цитаделей глобального капитализма – компанию «Самсунг», которая направила его обучаться по программе MBA в Южную Корею. Тому, как это произошло и каково сейчас там, в Корее, и посвящено наше интервью.

Рубрика «Новые тексты» начинается публикация нового большого текста В.В. Радаева «Что такое рынок: экономико-социологический подход». Созданию этого достаточно сложного по структуре теоретического и методологического текста способствовала серия из четырех методологических семинаров по социологии рынков, проведенных в 2006 г. под руководством автора в рамках Лаборатории экономико-социологических исследований ГУ ВШЭ. И нужно сказать, что обсуждения не прошли даром. По сравнению с первоначальным вариантом текст претерпел радикальные изменения. В данном номере размещена первая часть работы, окончание будет представлено в январе 2007 г.

Далее публикуется вторая, заключительная часть работы М.А. Шабановой о специфике экономического и социологического подходов к анализу институтов. Начало статьи см. в предыдущем номере.

В рубрике «Новые переводы» очередной двойной дебют. Это первый профессиональный перевод Ю.Р. Муратовой, еще одной молодой сотрудницы нашей Лаборатории. При этом переводится автор, чьи работы на русском языке до сих пор отсутствовали. Речь идет о молодом шведском экономсоциологе Патрике Асперсе, предпринимающем нечастую пока попытку применить феноменологический подход к анализу современных рынков. И объект тоже довольно специфический – исследуется рынок фотографии моды.

Статья в рубрику «Взгляд из регионов» поступила к нам из Иркутска. Ее автор С.В. Белоусова заведует лабораторией экономических методов управления хозяйством ОРЭиСП ИНЦ СО РАН. Статья посвящена «вечной» для социологов теме – анализу бедности и способов борьбе с этим явлением.

Интересный текст предлагается в рубрике «Дебюты». Речь идет о сокращенной версии диплома Е.С. Александровой, обращенного к весьма дефицитной проблематике – экономикосоциологическому подходу к проблемам ценообразования. В качестве объекта исследуется рынок стоматологических услуг. На основе анализа интервью с врачами и их дневниковых записей выясняется, как устанавливаются цены за оказываемые клиентам неформальные (официально не оформленные) услуги.

В разделе «Профессиональные обзоры» вы обнаружите аналитический материал З.В. Котельниковой, посвященный тематическому обзору кандидатских диссертаций по экономико-социологической проблематике за 2000–2005 гг. Это продолжение работы, публиковавшейся ранее в нашем журнале [2003. Т. 4. № 3. С. 136–148]. Собран большой дополнительный материал за последние годы, который позволяет сделать некоторые важные выводы по поводу позиционирования экономической социологии на диссертационном рынке. Обзор выходит также в нашей новой книге «Экономическая социология:

автопортреты», которая уже находится в типографии.

В рубрике «Новые книги» мы продолжаем знакомить вас с хорошими книгами. В данном случае предлагается рецензия на книгу М. Хардта и А. Негри «Империя». И вновь автор рецензии – С.Ю. Барсукова. Мы надеемся, что ее чтение побудит читателей ознакомиться и с самой книгой.

Среди исследовательских проектов Российский мониторниг экономического положения и здоровья населения (RLMS) занимает особое место. Это единственная открытая и методологически выверенная панель российских домохозяйств, существующая с начала 1990-х годов. Недавно в проекте произошли важные изменения. О них мы и рассказываем.

В рубрике «Учебные программы» мы размещаем новую Интернет-программу Я.М. Рощиной «Социология потребления». Курс читается студентам 3 курса факультета социологии ГУ ВШЭ. Мы уже публиковали ранее эту программу [2001. Т. 2. № 5. С. 141– 156]. Сейчас предлагаем существенно обновленный вариант.

Наконец, в рубрике «Конференции» своими впечатлениями от Международной конференции Европейской социологической ассоциации «Экономическая социология:

старые проблемы и новые подходы», прошедшей 6–8 сентября 2006 г. в Лиссабоне, делится одна из ее участниц Н.Н. Ивашиненко.

И совсем в заключение – информируем о нашем очередном конкурсе исследовательских работ. Журнал проводит конкурс уже в третий раз. Номинаций как и прежде две: «Взгляд из регионов» и «Дебютные работы» (подробнее см. объявление в конце номера). Будем рады вашему участию!

Напоминаю, что в декабре появится первый номер «ЭС Форума». Не пропустите!

Интервью

ЕВРОПЕЙСКИЙ ОВОЩ В КОРЕЙСКОМ СУПЕ,

ИЛИ КАК ГОТОВЯТ СОТРУДНИКОВ В ВОСТОЧНОЙ БИЗНЕС-ШКОЛЕ

студентом программы МВА (GSP-SKK) компании «Самсунг Электроникс»

– Никита, планировал ли ты обучение за границей?

– Скорее нет. На презентацию программы «Самсунг» я попал случайно. Но потом подумал: а почему бы нет? Конечно, пока я собирал документы, готовил мотивационные письма, все это еще было далеко от меня, были какие-то сомнения – хотя бы то, что я учился только на первом курсе магистратуры, и нужно было бы закончить учебу. Потом отбор все же жесткий:

и жесткие формальные требования, и много претендентов, а мест всего четыре. Но я подошел к делу серьезно, документы готовил тщательно, и, думаю, это сыграло свою роль на первоначальном этапе отбора.

– А как происходил отбор?

– Первый этап был еще до прошлого нового года, требовалось представить документы об окончании университета, прислать копии всех своих дипломов об образовании, мотивационное письмо (почему ты хочешь учиться) и пару рекомендательных писем от научных руководителей.

После этого был длительный перерыв, месяца полтора или два, а затем я получил письмо:

«Поздравляем, вы прошли первый этап отбора, приглашаем вас на первое интервью в офис “Самсунг”». Встреча была с представителем их HR-отдела.

– Там были русские сотрудники или корейцы?

– Я разговаривал с корейцем, с русскими у нас вообще интервью не было. Так вот, пригласили, интервью длилось часа полтора. Хотя это было даже не интервью, а скорее просто беседа. Ничего стрессового – я ему задавал вопросы, он мне.

– На английском?

– Да, естественно. Все интервью, все бумаги были на английском.

– А вопросы какие задавали?

– Вопросы разные. И профессиональные, конечно.

– А о чем спрашивали? Ошибку выборки заставляли считать?

– Нет, конечно. Спрашивали, например, какой из продуктов нашей продуктовой линейки вы хотели бы рекламировать. Надо было с потолка быстро взять какой-нибудь их продукт и сказать, почему ты хочешь его рекламировать и как ты это будешь делать. Ну, так как я интересуюсь мобильными телефонами, то выбрал одну из их последних моделей, рассказал, и ему вроде понравилось.

Были и более неожиданные вопросы. Например: сколько у вас комнат в квартире, в каком районе Москвы вы живете, покажите на карте Москвы, где находится ваш институт, точечку поставьте на схеме.

Потом он спросил, как у меня со здоровьем. Я ответил, что хорошо, что спортом много занимаюсь. Он стал щупать бицепсы, а потом говорит: «Ну-ка, встань, пожалуйста». Я в недоумении. Он говорит: «А какого ты роста, мальчик?» Ну, я сказал, он все аккуратно записал. И мы продолжили дальше. Но в целом было очень дружелюбно, поболтали и разошлись. Это был второй этап.

Третий и последний этап был гораздо позже, еще через пару месяцев. Это было финальное интервью, с их стороны участвовало семь сотрудников. Там был зам. генерального по маркетингу, их начальник по HR, приезжал декан этой бизнес-школы (он по всему миру проводит отбор кандидатов), были начальники из Кореи и какие-то ассистенты. Говорили в основном два-три человека. И здесь уже вопросы были стандартные. О себе, почему вы выбрали нашу программу, чем вы занимались в институте, на какую тему писали дипломную работу, что вам интересно в бизнесе «Самсунг», в каких отделах хотели бы работать.

– А здесь тоже все было в дружелюбной форме, или появились элементы стресса?

– Нет, я бы не сказал, что это было стрессово, можно было бы гораздо жестче обернуть такую процедуру. Все было достаточно мягко. Да, еще забыл сказать. Перед последним этапом нас попросили подготовить презентацию о себе: образование, темы работ, профессиональные и личные качества, хобби, интересы; а в конце на пару слайдов – как вы представляете себе будущее «Самсунг» и будущее всего общества. Ожидалось, что мы покажем эти презентации на финальном интервью. Недели две мы их готовили, они нам присылали их обратно с указанием недочетов. Но в последний момент сказали, что презентации отменяются. Это, конечно, облегчило задачу, потому что, когда есть печатный материал, всегда можно к чему-нибудь придраться, задать вопросы, а так была просто беседа.

– А что все-таки оказалось самым сложным в процессе отбора?

– Ну, финальное интервью, конечно, было непростым. Все, кажется, просто, но когда входишь в комнату, где сидят семь человек, стол буквой «Т», и ты один сидишь у ножки, пятеро у перекладины и двое еще по бокам, и все на тебя смотрят, все что-то записывают, а ты перед этими боссами что-то вещаешь… Мандражно, хотя потом справляешься – нормально. А в середине особых проблем не возникало, потому что задачек особенно не было: собрать бумаги, подготовить интервью дома, когда у тебя две недели, не давит ни время, ни место, все это несложно. А вот интервью, когда тебе задают вопросы, причем не всегда стандартные, и ты должен быстро найти ответ… Да, финальное интервью, наверное, самое сложное.

– Как ты считаешь, какие твои личные качества, умения способствовали тому, что взяли именно тебя? Что они ищут? Какие люди им нужны?

– Ну, думаю, профессиональная подготовка здесь не самое главное, потому что то, чему ты учился, совсем не так важно. В приглашении на презентацию программы говорилось, что они ищут студентов, которые учились менеджменту, экономике, финансам. Социология сюда вроде не вписывается, но я решил попробовать. А уже приехав в Корею, я увидел людей, которые изучали механику, химию, физику, т.е. людей с совсем разным бэкграундом, и им это неважно. Мне кажется, что при отборе кандидатов они все-таки больше смотрели на твои личные качества, как ты ведешь себя в стрессовой ситуации, как отвечаешь на вопросы – нервничаешь ли или чувствуешь себя уверенным, анализируешь. И очень важно знание английского, все на английском, вопросы задает в основном американец, иногда чтото сложно было понимать.

– А интересовались ли они тем, насколько ты лоялен их корпорации? Или насколько ты амбициозен?

– Амбициозность они, пожалуй, смотрели по резюме. Перед каждым из них было мое резюме, они находили для себя что-то интересное и задавали вопросы. По резюме человека ведь многое можно сказать. Если человек амбициозен, он участвует в каких-то внешних проектах, занимается чем-то помимо учебы, посещает какие-то курсы, получает дополнительное образование.

Что касается лояльности корпорации «Самсунг», то на уровне претендентов этого вряд ли можно было ожидать. Скорее они намерены ее привить. Обучаясь здесь уже два месяца, я чувствую, что «Самсунг» становится ближе; ты еще и не работаешь на них, но ты уже часть команды. Это особенно идет от одногруппников, которые обучаются по этой же программе и уже работают в «Самсунг», появляется общность какая-то.

– Ты рассказывал, что в программе большое внимание уделяется формированию команды – team building. А на этапе отбоора как-то проверялась способность работать в команде? Ведь если ты не умеешь работать в команде, ты им однозначно не подойдешь, не впишешься в корпоративную культуру.

– Ну, это, наверное, сложно было прощупать. Впрочем, я забыл упомянуть одну деталь. Это не входило в процедуру отбора напрямую, но, как мне кажется, учитывалось. «Самсунг» нас пригласил в ресторан с представителями их HR-отдела еще до того, как стало ясно, кого из нас отберут, а кого нет. Мы оказались лицом к лицу с нашим начальством. Сидели в ресторане, обсуждали что-то, но представители HR-отдела, я думаю, наверняка наблюдали за тем, за чем надо наблюдать. Им ведь нужно было понять, какие люди попали, тем более что все интервью были более формальными и их вели корейцы, а здесь были и русские сотрудники, в дружественной обстановке претендентов можно было «размягчить» и узнать, каковы они на самом деле. Все расслабленные, еда, алкоголь, – все это побуждает к искреннему общению. Что же касается team building, то групповых заданий никаких не было.

Я думаю, только по косвенным признакам можно было понять что-то на эту тему. Если человек вменяемый, он может работать как один, так и в команде, как под давлением, так и без давления, как подчиненный и как начальник. Умение работать в команде присутствует в человеке изначально… – Скажи, а среди претендентов какая была атмосфера? Дружественная или конкурентная?

– Конкуренции особенно мы не чувствовали, потому что все вместе мы виделись только в ресторане. Нормальное общение без представителей «Самсунг» было лишь по дороге к метро, и общались вполне дружно. Возможно, про себя кто-то что-то и думал, но внешне не было никакой вражды.

– А трудно было принять решение об отъезде в другую страну? Случались у тебя порывы отказаться?

– Нет, об отказе не было мыслей. Я всегда мечтал поучиться или поработать за границей.

Непонятно, как эта мечта должна была реализоваться, потому что особых усилий я не прикладывал. Соответственно, когда выпал такой шанс, я не сомневался. Конечно, были ограничения, которые я учитывал при принятии окончательного решения. В частности, подписание контракта на шесть лет, обязательное его выполнение (иначе поставишь себя в очень неудобное финансовое положение). Как приковываешь себя – лучшие годы жизни будут потрачены на «Самсунг». Кроме того, Корея, неизвестная страна, все привыкли к Европе. Да, я люблю путешествовать, мне интересны разные страны, разные культуры, но Корея все же страна достаточно экзотическая, в Азии я никогда не был, поэтому думал, что могут возникнуть какие-то проблемы. И жить за границей долгое время я до этого никогда не пробовал. Но когда жизнь насыщенная, на ностальгию времени не остается. Конечно, скучаю, но плюсы перевешивают все минусы.

– А какие основные плюсы ты бы выделил? Возможность получить образование (достаточно специфическое, если уж говорить честно)? Или возможность поработать в корпорации «Самсунг» – отнюдь не последней на мировом рынке?

– Ну, начнем с того, что не последнюю роль сыграла финансовая сторона. Шанс получить образование за границей за счет компании предоставляется очень немногим. Тем более если это компания «Самсунг», тем более если она принимает тебя на работу без отбора, ты можешь поработать в ней и за границей, и в России. С одной стороны, попадаешь в некую зависимость на шесть лет. С другой стороны, тебе не надо думать о поиске работы все эти годы. Ты знаешь, что тебе припасено неплохое место, и ты можешь развиваться, не думая о будущем на ближайшие шесть лет. Плюс возможность поехать в Америку на семестр, поучиться там.

– А процесс получения образования у вас уже начался? Насколько привычно или необычно построен процесс обучения?

– Для меня лично чего-то особенно неожиданного не было, здесь все построено очень похожим на Вышку образом: год разбит на модули (правда, в Вышке их пять, а здесь только четыре), между модулями неделя интенсивного изучения какого-то одного курса. Дни построены примерно так же, лекционных занятий очень мало, всего по две лекции с утра, с девяти до двенадцати. Но домашних заданий, тестов на каждой неделе, мини-эссе столько, что иногда думаешь, что хорошо бы лечь спать в двенадцать. Акцент на самостоятельном обучении, на необходимости держать себя в тонусе. Отчетные мероприятия каждую неделю.

В целом особых отличий от Вышки нет. Правда, я вижу, что некоторые курсы, которые читались в Вышке (например, статистика в разных видах или микроэкономика), вроде бы знакомы, но почему-то сложнее (судя по оценке, которую я получил в итоге) – по-видимому, нужно было учиться лучше, или просто так подстраиваешься к местному стилю преподавания. Вот статистика, например. Все-таки это не совсем хорошо, когда на всю регрессию тебе дают полпары, и ты потом думаешь, что знаешь регрессию, но когда начинаешь копать глубже, это оказывается не совсем так.

– А специфика стиля преподавания в чем заключается?

– Ну, здесь тоже, конечно, пол-учебника по микроэкономике в 900 страниц запихнули в семь недель.

– А по стилю общения с преподавателями? Какая обстановка на занятиях?

Коллегиальная? Или, как рассказывают о Корее, крайне важны иерархические отношения, студенты находятся в подчиненном положении?

– Да, это очень чувствуется. Никакие мы не коллеги, мы там непонятные студенты, а они светила науки, профессора. В Корее спрашивать преподавателя о чем-то на уроке неприлично. Нормальный кореец не задает вопросов на занятиях. Этому их учат еще в школе. Корейская система образования нацелена на вдалбливание знаний. Чем больше ты вызубришь, тем лучше. А понять, «что будет, если…», «а что, если изменить…», «а что, если покреативней» – ничего этого у них нет. Вопросы на логику, на понимание не приветствуются. В школе за них даже наказывают, к институту все уже запоминают.

Поэтому у нас на занятиях корейцы сидят тихо и молчат, задают вопросы в основном иностранные студенты, которые по нашей программе учатся.

– А преподаватели корейцы или американцы?

– Сейчас в основном корейцы. Процентов семьдесят. Потом будут приезжать американцы, пропорция выравняется.

– Слушай, а что же – в корейском «Самсунге» тоже минимум креатива, как их в школе учат? Ведь тот же маркетинг требует социологического воображения, что ли… – Трудно сказать, есть у них креатив или нет. Кроме того, «Самсунг» в России и «Самсунг» в Корее – это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Здесь много разговоров о том, что корейский «Самсунг» малоэффективен. Люди проводят на работе массу времени, но толку от этого не много. Здесь же как принято: сидишь ты в своем отделе, и если начальник не ушел в десять вечера, то и ты должен сидеть, а если ты сделаешь всю работу до шести, то тебе дадут еще заданий. Люди не хотя брать лишней нагрузки и растягивают работу на весь день, чтобы не выказывать начальнику неуважения, что, мол, он сидит, корпит, а ты уходишь раньше него. Хотя в последнее время, как опять же говорят, идеи оптимизации рабочего процесса завоевывают все большую популярность, и молодые талантливые работники, хотя в определенные моменты и загружены больше, получают какое-то поощрение от начальства.

Иными словами, место для креатива есть, но традиционно все стопорится из-за того, что социальные нормы накладываются на рабочий процесс. Но все меняется вроде бы.

– А насколько чувствуется лейтмотив «Самсунга» про построение глобальных корпораций на основе организационных правил Азии? Вообще азиатский компонент ощущается? Действительно ли они хотят, чтобы ты вернулся в Москву специалистом, который работает по принципам азиатской организации?

– По обучению достаточно сложно судить, потому что оно все-таки больше следует западной модели. Но суть в том, что ты варишься в корейском супе. И пусть ты овощ европейский, все-таки этот суп в тебя проникает. Ты учишь корейский язык и глубже проникаешь в культуру. Работая в корейском «Самсунге», ты должен соблюдать правила корейской культуры, например, не можешь сказать начальнику «хай!», должен обращаться к нему на корейском, выражая высшую степень корейского уважения. И в этом плане ты понемногу превращаешься в корейца. Но я не думаю, что из нас сделают таких корейцев, что мы не сможем работать в Европе или Москве. Напротив, становишься более универсальным, как мне кажется.

– Как у тебя с корейским языком дела?

– Пока не очень, времени нет совершенно. Занятия корейским идут по четыре часа в неделю, плюс два часа повторения, которые не всегда бывают, потому что по основным предметам занятий очень много. Хотя многие ставят изучение корейского наравне или даже выше, чем основное MBA-образование. Из нас готовят специалистов со знанием корейской специфики.

Приехав обратно в Россию, мы будем немногими людьми, которые знают, как «Самсунг»

строит свой бизнес в Корее, корейский будет использоваться в работе, и хорошее знание языка, конечно, будет давать ощутимое конкурентное преимущество.

– Выходит, твоя позиция в «Самсунге» после окончания учебы будет в значительной мере зависеть от знания корейского языка. А не получится ли так, что из-за плотной организации программы полноценно освоить корейский просто физически не удастся, и ее выпускники будут вынуждены начать работать в компании с низших позиций?

– Ну, начнем с того, что без опыта работы даже с MBA-образованием рассчитывать на большой куш не приходится. Я уже не уверен, что корейский будет дифференцирующим признаком при распределении позиций. По-моему, здесь все попадают на одни и те же позиции. Разница только в том, в какой отдел тебя направят, причем даже этого ты не выбираешь. Я пока не знаю, как проходит отбор, но слухи ходят такие, что вот, в прошлом году в этот отдел мы брали девочку, а в этом возьмем мальчика, в прошлом году взяли венгра, а в этом возьмем вьетнамца. Поэтому кто-то попадает в телекоммуникации, кто-то в mp3-плееры, кто-то в телевизоры, кто-то в отдел кадров. В общем, кого куда распределят.

– А оценки как выставляются? Можно как-то повлиять на свое распределение? На что они ориентируются – на формальные оценки или что-то другое?

– Оценки важны. Они выставляются по американской системе, А, B, С. Преподаватели сначала выставляют тебе оценки по 100- или 150-балльной шкале, а потом выводят из больших баллов маленькие.

– Вы ведь уже пережили уже одну сессию? Экзамены были письменные?

– Да, естественно.

– Тестами или открытыми вопросами?

– Ну, развернутые вопросы по тем предметам, которые у нас были, сложно придумать.

Например, по микроэкономике. Все как всегда, десять вопросов на ответ «да»/«нет», десять с множественным выбором, десять задачек. То же самое по статистике, по бухучету.

Стандартные тестовые задания – все как в Вышке.

– А можно себя как-то проявить, как-то повлиять на свое будущее в «Самсунге»?

– Я не знаю, насколько преподаватели связаны с корпорацией, рассказывают ли они о студентах. Перед преподавателем имеет смысл себя проявлять только ради итоговой оценки.

Но, если верить слухам, «Самсунг» не обращает внимания на твой средний балл, если ты, конечно, не супервыдающийся двоечник. Словом, трудно сказать, можно ли повлиять на свое будущее. Точно нужно набираться побольше знаний.

– Скажи, а какая-нибудь система рейтингов есть? Вообще оценки сообщаются открыто?

– Нет, открыто не сообщаются. Каждый получает свои оценки лично, заходишь в электронную систему со своим логином и паролем, и кроме тебя никто твои оценки не знает, если ты сам не расскажешь. Общих рейтингов нет.

– А сколько человек в группе?

– У нас 42 человека.

– Одной группой занимаетесь?

– Да.

– А какие предметы сейчас читаются? Вообще, какие предметы считаются основными?

– В первом модуле идут базовые предметы: статистика, микроэкономика, бухучет. Потом перерыв на интенсивное изучение какого-нибудь одного предмета. У нас вот приезжал американец, который читал нам «Издержки и качество» целую неделю по шесть часов. Затем идет функциональный блок: финансовый менеджмент, производственный менеджмент, операционный менеджмент, маркетинг. А с весны начинается интеграционный блок. Далее – курсы по выбору. Начиная с четвертого модуля и до конца обучения, включая семестр в Америке, – все курсы по выбору.

– А перечень курсов ты уже видел?

– Да, выбор большой. Можно выбрать по любому направлению – маркетингу, менеджменту, по теории принятия решений, тут и переговоры, и деловые коммуникации, и сети.

– Слушай, а как получилось, что из троих россиян, отобранных для обучения по этой программе, двое оказались из Вышки? Наши студенты такие конкурентоспособные?

– Не знаю, трудно сказать, совпадение это или отражение реальности. Честно говоря, я не знаю, сколько человек претендовало со всей России и сколько заявлений было подано из Вышки. Третий парень – из Питера. А вообще я ведь попал, хотя мое предыдущее образование – социология – не очень-то соответствует MBA.

– А что-то от социологии сейчас осталось в твоей жизни?

– Наша бизнес-школа стоит особняком, мы отдельная административная единица, поэтому про другие факультеты мне сложно говорить. Я пытался зайти на сайт факультета социологии, но там все на корейском.

– А как ты думаешь, ты еще вернешься к науке, к экономической социологии? Всетаки сейчас ты получаешь образование совсем прикладное...

– Если оценивать будущее реалистично, учитывая предстоящую нагрузку в «Самсунге», то все нерабочие планы остаются за кадром. Работы будет невпроворот, по крайней мере в Корее. С повышением статуса в организации будет повышаться и нагрузка. Так что если на социологию и останется время, то только в качестве хобби. Ведь чтобы заниматься социологией серьезно, требуется время, – которое у меня вряд ли будет.

– Слушай, Никит, а когда ты пойдешь работать в корейский «Самсунг», что насчет жилья? Они что-то предоставят?

– Да, в этом плане там все хорошо. Предоставляют тебе полностью обставленную квартиру, вплоть до кухонной посуды и постельного белья, платят за нее. Квартира близко к работе, на работе два раза кормят, еще и зарплату платят.

– А насколько то, чему вас учат, заточено именно под «Самсунг»? Или это общие знания, с которыми потом можно пойти работать в любую компанию на этом рынке?

– Образование никак не заточено под «Самсунг» и, судя по тому, какие предметы нам читают, так и не будет заточено. Тем более, что в нашей группе три категории студентов.

Первая – те, кто учатся по этой программе. Затем человек десять–пятнадцать, которые пришли из самого «Самсунга» или похожих компаний, и за их обучение платит работодатель. Наконец, есть еще десять корейцев, которые сами за себя платят и нигде пока не работают. То есть люди все разные, и невозможно программу сделать только под «Самсунг». Перейти же из «Самсунга» в другую фирму мне не кажется проблемой, если речь не идет о перемещении из отрасли в отрасль. Учебная программа ничем не выдает, что она ориентирована только на «Самсунг», хоть корпорация и платит за некоторых студентов и даже участвовала в разработке программы.

– Никита, а в культурном плане велика разница с Россией?

– Да, различия очень заметны.

– Какие, например?

– Например, корейцы просто как маньяки чистят зубы после каждого приема пищи. Можно прийти в крупную компанию, и там, пардон, в туалете увидеть мужчин в костюмах, которые стоят и чистят зубы. И все корейцы всегда носят с собой зубную щетку и пасту.

– Это у них что, пропаганда здорового образа жизни?

– Не знаю, видимо им в школе вдалбливают, что за зубами нужно следить, или у них дантисты такие дорогие, что к ним не хотят попадать. И в нашей бизнес-школе все корейские студенты после обеда чистят зубы. Словом, есть вещи, которые корейцам очевидны, а европейцев удивляют.

– Вообще сложно было адаптироваться?

– Мне нет. Здесь много необычного, но я вообще достаточно толерантен к представителям разных культур. Кстати, еще из необычного, я сразу не вспомнил. Корейцы чавкают во время еды.

– Это у них не считается некрасивым?

– Наоборот, это говорит о том, что хозяйка приготовила вкусную еду. Чем громче ты чавкаешь, тем большее уважение проявляешь к хозяйке. А поскольку они привыкли делать это с детства, они чавкают везде и всюду, вместе с тобой, не вместе, совершенно не замечая, что ты европеец.

– Как-то получается, что все, что ты рассказываешь, очень уж радужно. Отбор пройти несложно. Учиться напряжно – но где не напряжно учиться? С работой вопрос решен.

А трудности какие-то есть?

– Пожалуй, управление своим временем, это очень важно и непросто. Уметь распределить свое время, вовремя начать чем-то заниматься, иначе будут проблемы. Надо признаться, здесь спать не дадут. Хорошо, если удастся поспать шесть-семь часов в день. Больше восьми часов в день спать можно только по выходным. Сложно будет тому, кто долго раскачивается, не умеет концентрироваться в нужный момент. А так, я бы не сказал, что есть какие-то особые сложности.

– Никита, а в учебном процессе есть какие-то преимущества, которые в Вышке можно было бы учесть?

– Групповых заданий побольше.

– Какого рода?

– Не таких растянутых на весь год, как курсовая. Я бы, наверное, предложил наоборот:

курсовую сделал бы индивидуальной, а параллельно давал бы много маленьких групповых домашних работ, проектов, презентаций. Это очень полезно, потому что когда ты приходишь на работу, чаще всего ты должен стать частью команды. И умение работать в команде очень многое значит.

– И последний вопрос. На твой взгляд, что дает такая стажировка, каких целей позволяет достичь?

– Ну, я с самого начала не собирался зацикливаться на академической карьере.

А практическая стажировка – это симуляция твоей будущей жизни в компании, это очень полезно. Дает тебе шанс попасть в компанию, еще будучи студентом понять, что ты будешь делать на рабочем месте, чем именно будешь заниматься. А иначе – ну маркетолог и маркетолог, кто знает, чем этот маркетолог занимается, какие решения он принимает. Хоть и говорят о вреде чисто практических знаний, что якобы это натаскивание, без такого натаскивания будет сложно войти в профессиональную деятельность. Не каждый может найти себе место в академической среде. Многим приходится идти в бизнес. И идти туда лучше подготовленным.

Подробнее о программе см.: http://edu.samsung.ru/mba/ Новые тексты

ЧТО ТАКОЕ РЫНОК: ЭКОНОМИКО-СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД

Развитие современных рынков превратилось сегодня в один из основных объектов анализа не только для экономической теории, но и для ряда социальных наук, среди которых важное место занимает экономическая социология. Сформировалась и вполне осознанная острая потребность в изучении развивающихся рынков в постсоветской России. Но эта потребность, помимо объективной сложности объекта, постоянно наталкивается на проблему неопределенности исходных понятий. В самом деле, посмотрим, что обычно называют «рынком»? Одни имеют в виду городской базар, другие – территорию, где продаются и покупаются те или иные товары, для третьих рынок – это объем платежеспособного спроса на данный товар, четвертые подразумевают под ним сложный механизм, балансирующий спрос и предложение, пятые распространяют это понятие чуть ли не на все общество. Иными словами, категория рынка используется (часто через запятую) в самых разных значениях.

Причем подобная разнородность проявляется не только в обыденной речи, но и в профессиональной терминологии2.

Понятно, что эти не до конца отрефлексированные терминологические различия мешают формированию и реализации перспективных исследовательских программ. Но проблема заключается в том, что множество разбегающихся пониманий рынка не следует считать свидетельством простой терминологической неразберихи, перекочевавшей из обыденных представлений в профессиональную литературу. Речь идет о действительной понятийной многозначности, часто сопровождающей исследование сложных объектов, к числу которых, безусловно, относится и рынок. Эта многозначность служит проявлением принципиально разных подходов, каждому из которых присуща особая логика определения и разворачивания понятий. И каждый подход способен представить относительно законченную, хотя и всегда не полную картину изучаемого сложного объекта.

Что же делать с этой понятийной многозначностью? Многие вполне искренне уверены, что в целях повышения «научности» исследовательской программы нужно ее преодолеть и, выбрав наилучший метод, достичь максимально возможной определенности. Однако какой бы метод мы ни выбрали, это неизбежно будет упрощением. И сколь бы успешным он ни оказался, с его помощью невозможно охватить даже наиболее важные стороны хозяйственной и социальной жизни, фундаментальной характеристикой которой является разнообразие. И задача данной работы заключается не в устранении понятийной многозначности посредством терминологической редукции, а в содержательном соотнесении разных методологических подходов. В конечном счете все эти усилия необходимы для эмпирического изучения современных рынков. А приступая к этому Созданию данного текста способствовала серия методологических семинаров по социологии рынков, проведенных в 2006 г. под руководством автора в Лаборатории благодарим сотрудников Лаборатории и всех участников обсуждений за ценные соображения и замечания к первоначальному варианту данной работы.

Подробнее см.: Радаев В.В. Социология рынков: к формированию нового направления. М.:

ГУ ВШЭ, 2003. Гл. 1.

непростому предприятию, лучше иметь более широкий набор методологических инструментов.

Как подойти к определению рынка. Для социологов рынки являются относительно новым, не вполне привычным объектом изучения, поскольку это предметное поле долгое время оставалось уделом экономистов. Но экономическая теория, для которой рынок является центральным объектом анализа, тоже, что несколько парадоксально, испытывает известные трудности в его определении. Во-первых, в ней также отразилось многозначность пониманий рынка. И разные направления экономической теории, включая неоклассический мейнстрим, теорию игр, новую институциональную экономическую теорию, экспериментальную экономику, произвели на свет его многообразные теории. А во-вторых, неким парадоксальным образом содержательное рассмотрение понятия «рынок» в рамках экономической теории часто избегается, возможно, в силу его кажущейся очевидности.

В связи с этим приведем характерное высказывание институционального экономиста Дж. Ходжсона: «Исследование состояния рынков – одна из главных, если не самая главная тема всей известной нам экономической науки… Однако примечательно, что в экономической литературе не так легко найти определение рынка, а аналитическое рассмотрение институциональных концепций, связанных с рынком, вообще встречается крайне редко… Стоит нам задать элементарный вопрос “что такое рынок”, как от нас стараются побыстрее отделаться»3.

В данной работе мы, напротив, сконцентрируем внимание на понятии рынка и предложим не вполне традиционный вариант его развертывания с точки зрения социологии рынков как ведущего направления современной экономической социологии4. Заметим, что предлагаемый нами подход не пытается отвергнуть или заместить то, что выработано классической и современной экономической теорией. Он предлагает дополнительные варианты, позволяющие высвечивать современные рынки с новых, порою неожиданных сторон.

Итак, чтобы разобраться в содержании очевидной и в то же время столь неопределенной категории «рынок», нам нужно совершить как минимум три операции:

• сформулировать исходное определение рынка;

• развернуть это исходное определение в теорию (или теории) рынка;

• определить рынок как совокупность объектов, доступных для эмпирического изучения с помощью построенных теорий.

Формулирование исходного определения рынка как отправной точки для последующих теоретических построений означает необходимость выявления минимального набора критериальных признаков, которые отделяют рынок от того, что таковым считать не следует.

Такое исходное (родовое) определение нужно не для того, чтобы достичь всеобщей конвенции между многочисленными методологическими подходами, и не для того, чтобы охватить в одной формуле все многообразие существующих рыночных форм. И то, и другое вряд ли возможно. Оно необходимо как исходная точка опоры, от которой могут отталкиваться самые разные движения. Это своего рода понятийное ядро, которое впоследствии обрастет дополнительными, более специфическими категориальными слоями.

Ходжсон Дж. Экономическая теория и институты: Манифест современной институциональной экономической теории. М.: Дело, 2003. С. 253.

Об основных направлениях экономико-социологических исследований и месте социологии рынков см.: Радаев В.В. Экономическая социология: Учеб. пособие. М.: ГУ ВШЭ, 2005.

Экономическая социология. 2006. Т. 7. № 5 http://ecsoc.msses.ru Поскольку такие сложные, многозначные понятия, как рынок, не охватываются одним простым определением, которое всегда остается неполным, следующий шаг состоит в логическом развертывании исходного определения путем его дополнения другими, более специфическими признаками. Здесь происходит двойное разворачивание понятия «рынок».

Это развертывание вызвано двумя обстоятельствами – введением дополнительных содержательных признаков в рамках того или иного подхода и одновременно преобразованием самих изучаемых рынков с течением времени. Мы развиваем наши понятия, но рынки тоже не стоят на месте.

Развертывание и конкретизация понятия должны завершиться построением теории, дающей более или менее целостное представление о рынке как объекте и механизме его функционирования. А поскольку набор дополнительных признаков может различаться в зависимости от поставленных исследовательских задач (например, понятие может конкретизироваться с точки зрения повышения его точности или усиления реалистичности), исходное определение становится опорной точкой для самых разных теорий рынка (экономических, социологических и др.).

Наконец, третья операция заключается в привязке понятия рынка к конкретному контексту (временному периоду, территории, отрасли) путем всестороннего ограничения и структурирования объекта – так, чтобы сделать его доступным для эмпирических наблюдений и измерений.

Первый вопрос, который возникает при реализации намеченного плана: из чего исходить при формулировании исходного понимания рынка? Ведь чтобы сделать первый шаг, уже нужно применить какой-то метод (методологически нейтральной теоретической работы не бывает).

Наиболее «естественно», как представляется на первый взгляд, – обратиться к самим участникам рынка. В этом нам поможет феноменологический метод.

Феноменологический метод: что понимают под рынком его участники. Приверженцы данного метода выступают против того, чтобы вводить теоретические конструкции без учета того, как они воспринимаются участниками рынка. В противном случае теоретические представления о рынке с легкостью превращаются в метафорические образы, обозначающие реально существующие объекты в весьма размытом виде или замещающие их мифологическими картинами, сконструированными в исследовательских лабораториях. По их мнению, интерпретировать рынок можно только с помощью структуры субъективных значений, выработанных самими участниками рынка, и тех смыслов, которые они вкладывают в свои повседневные хозяйственные действия5. Таким образом, речь идет не об абстрактном (логическом) понимании рынка как объекта отстраненного наблюдения, а о совокупности общих смыслов, которые вырабатывают его участники в процессе практического погружения в мир рыночных трансакций. В этом отношении понимание рынка оказывается неотделимым от практических действий по формированию последнего6.

Если встать на эту точку зрения, то сразу возникнет масса вопросов: как объяснить появление общих смыслов из отдельных субъективных значений? Каким образом агрегировать индивидуальные мнения? Какие трактовки в большей степени воплощают реальность и как отделить существенное от второстепенного? Как отличить «компетентных»

Данные воззрения опираются на подход А. Шюца [см., например: Шюц А. Обыденная и научная интерпретация человеческого действия // Шюц А. Избранное: Мир, светящийся смыслом. М.: РОССПЭН, 2004. С. 7–50]. Более подробное изложение применительно к теории рынка, см.: Юдин Г.Б. Рынки как поля: попытка реконцептуализации // Экономическая социология. 2006. Т. 7. № 4. С. 27–42.

Именно поэтому нас интересуют не вообще всевозможные мнения о рынке, а представления тех, кто его формирует своими практическими действиями.

участников от «некомпетентных»? Возможная объяснительная схема такова. Участники рынка ежедневно и независимо друг от друга совершают типические действия – одинаковые или сходные поведенческие акты в отношении одних и тех же объектов, синхронизированные во времени и в пространстве. Такие действия формируют общий опыт участников рынка как результат сопереживания ими одних и тех же или сходных событий.

Этот опыт, возникающий из структурного, институционального или культурного подобия рыночных ситуаций, в которых оказываются участники рынка, получает дополнительные (и часто более прочные) основания – под влиянием их взаимного наблюдения и непосредственного взаимодействия. Наблюдения и взаимодействия ускоряют обмен информацией и распространение мнений, подключая механизмы пассивной имитации и активного убеждения, которые помогают приводить индивидуальные значения происходящего к их общему знаменателю.

Так из типических действий, подкрепленных наблюдениями и взаимодействиями участников рынка, складываются общие понимания рынка [shared understandings]. Часть этих общих пониманий, в свою очередь, превращается в концепции контроля – господствующие представления о том, что из себя представляет рынок, куда он движется, кто является лидером и определяет его движение, наконец, как следует строить собственные действия, чтобы занять, удержать или расширить свою рыночную нишу7. Наконец, господствующие понимания рынка, приобретая устойчивость, впоследствии институционализируются и превращаются в правила, которые регулируют поведение его участников, одновременно ограничивая и стимулируя их индивидуальные действия8. Логическая схема замыкается (см.

рис. 1).

Рис. 1. Агрегирование и институционализация индивидуальных действий участников рынка Данные правила утверждаются не спонтанно и не путем механического сложения отдельных способов взаимодействия участников рынка, а в процессе постоянно сопровождающей экономическую конкуренцию символической борьбы за навязывание определенных концепций контроля. Кто побеждает в этой борьбе? Чаще всего – ведущие участники рынка, Fligstein N. Architecture of Markets: An Economic Sociology of Twenty-First-Century Capitalist Societies. Princeton: Princeton University Press, 2001. P. 35. Подробнее см.: Радаев В.В.

Социология рынков: к формированию нового направления. М.: ГУ ВШЭ, 2003. Гл. 6.

Аболафия М. Рынки как культуры: этнографический подход // Западная экономическая социология: хрестоматия современной классики / Сост. и науч. ред. В.В. Радаев; пер.

М.С. Добряковой и др. М.: РОССПЭН, 2004. С. 431. М. Аболафия акцентирует внимание именно на взаимодействии участников рынка, но непосредственным взаимодействием дело явно не ограничивается.

т.е. его самые крупные и (или) наиболее инновативные игроки. Основная же масса участников рынка подстраивается под лидеров, действия которых играют ключевую роль, становятся объектами подражания и отправной точкой для интерпретации происходящего.

И хотя господствующая на данном рынке концепция контроля не исчерпывает всего смыслового пространства (всегда остается место для других, конкурирующих интерпретаций), именно представления ведущих участников рынка дают исследователю относительно четкие ориентиры при определении того, как структурируются упомянутые субъективные значения.

Таковы возможные теоретические основания возникновения общих понятий с точки зрения феноменологического метода. Фактически рынок – это то, что считают таковым его ведущие участники. Осталось выявить, что они понимают под рынком. И здесь нас поджидают немалые трудности. И дело не только в том, что участники рынка (включая ведущих игроков), к разочарованию исследователя, не заботятся о строгости логических определений и не обладают ресурсом дистанцирования от объекта собственной деятельности: даже в тех случаях, когда участники рынка выражают свои взгляды логически стройно, выясняется, что они действительно понимают рынок по-разному. Причем, любопытно, это их разное понимание более или менее органично сосуществует, не взирая на, казалось бы, очевидные логические противоречия. Так, анализ высказываний трейдеров фондового рынка (который, заметим, в максимальной степени приближен к неоклассическому идеалу совершенного рынка) показывает, что у них существует как минимум три принципиально различных определения рынка.

Во-первых, рынок понимается ими как физически определенное место работы (например, торговый зал биржи) или как сфера профессиональной деятельности, привязанная к этому месту. Именно в этом смысле говорят, например: «когда я несколько лет назад пришел на рынок», т.е. занял свое место на бирже и начал осуществлять сделки.

Во-вторых, рынок зачастую отождествляется с его участниками – с теми кто «делает рынок»

[market makers], принимая решения, направляя ресурсные потоки и формируя правила, которые его конституируют. В этом смысле, говорят, например, что «рынок испытал шок»

или что «весь рынок знал об этом».

В-третьих, и это происходит чаще всего, под рынком понимается динамика цен, отражающая колебания платежеспособного спроса и предложения продуктов и услуг. В этом смысле говорят: «произошло падение рынка», «рынок перекуплен» или «рынок близок к насыщению» 9.

Интересно также и то, что наряду с этими частными определениями используется и более общее понимание рынка, поглощающее их без остатка. Рынок оказывается чем-то большим, нежели определенное место, совокупность участников рынка и движение цен. Сами его участники в этом случае говорят, что «рынок – это все»10. И в этом предельно общем значении рынка, в котором сливаются его агенты, механизмы их действия и пространство осуществления сделок, сам он начинает наделяться особыми субъектными свойствами.

Происходит своего рода фетишизация рынка, т.е. персонализация неживых объектов, представление их в качестве живых существ – квазисубъектов социального действия11. Это См., например, характерное интервью с двумя российскими биржевыми трейдерами:

Смоленская Е. Красное не надевать, деньги загодя не считать // Эксперт. 2006. № 13. С. 63–70.

Кнорр Цетина К., Брюггер У. Рынок как объект привязанности: исследование постсоциальных отношений на финансовых рынках // Западная экономическая социология: хрестоматия современной классики. С. 453.

Об этом писал еще К. Маркс в своей концепции товарного фетишизма [см.: Маркс К.

Капитал. Т. 1. Гл. 1 / Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23].

явление тоже находит отражение в вербальных суждениях. В результате начинают говорить:

«рынок насытился» вместо «рынок близок к насыщению»; «рынок упал» вместо «произошло падение рынка». Оказывается, рынок может «перегреваться», «требовать», «идти против тебя», «замереть в ожидании», у него обнаруживается «своя психология» и т.п.12 Причем, наделяя рынок качествами живых существ, его не отождествляют с людьми, а представляют, скорее, как некое «высшее существо» надперсонального характера13.

Вся эта неоднородность и размытость субъективных значений рынка порождает объективные методологические трудности. К тому же невольно возникает риск попасть в замкнутый логический круг: чтобы получить определение рынка, надо выделить его участников и понимать, о чем их следует спрашивать, а для этого требуется хотя бы предварительное определение того, что мы все-таки понимаем под рынком и как очерчиваем его границы.

И конечно, в любом случае слабость феноменологического метода заключается в том, что он не позволяет зафиксировать вербальные суждения участников рынка (пусть даже самых компетентных) и перевести их в теоретическую модель. Скорее речь идет об итерационном процессе, когда мы соотносим субъективные восприятия участников рынка с нашими предварительными теоретическими построениями, которые, в свою очередь, проверяем на соответствие феноменологической реальности и на актуальность выделенных связей, чтобы уточнить предпосылки, соотнести понятия, правильно прочертить границы. Причем мы проделываем эту процедуру многократно, используя выстроенный интерфейс между исследователем и участниками рынка. С точки зрения исследовательских техник, для построения этого интерфейса используется, например, такой эффективный инструмент, как социологические опросы – специально организованные диалоги с респондентамипрактиками14.

Такое итерационное движение может быть весьма продуктивным. Но никак не удается избавиться от навязчивого вопроса: откуда все-таки возникают наши исходные теоретические представления? Здесь интерпретация того, что говорят респонденты, уже не может нам помочь, побуждая к поиску другого метода. Таким методом может стать обращение к истории.

Историко-генетический метод: рынок как место торговли. В самом деле, если мы хотим понять суть данного явления, почему бы не проанализировать его корни, т.е. посмотреть, как возникали первичные формы рынка? Это позволит не только расширить наш исторический кругозор, но, что более важно, решить две задачи. Во-первых, через анализ простейших форм рынка выделить родовое определение рыночной формы хозяйства, объясняющее, чем же на общем понятийном уровне «рынок» отличается от «не рынка». Во-вторых, анализируя последующие наслоения и трансформации первичных организационных форм, перейти от родового определения к более сложным теоретическим построениям. Эффективному применению исторического метода способствует и то, что многие простейшие хозяйственные формы, выдержав проверку временем, сохранились и по сей день в почти неизменном или несколько измененном виде, что дает нам возможность непосредственно наблюдать их в качестве конкретных эмпирических объектов.

Смоленская Е. Красное не надевать, деньги загодя не считать.

Кнорр Цетина К., Брюггер У. Рынок как объект привязанности: исследование постсоциальных отношений на финансовых рынках. С. 454.

Радаев В.В. Как организовать и представить исследовательский проект: 75 простых правил. М.: ГУ ВШЭ, Инфра-М, 2001. С. 49–50.

Для рассмотрения первичных форм рыночного обмена или, как сегодня принято говорить, первичных торговых форматов, обратимся к фундаментальному труду Ф. Броделя «Материальная цивилизация, экономика и капитализм»15. В нем мы прежде всего обнаруживаем, что с исторической и антропологической точки зрения рынок предстает как место торговли, отличительным признаком которого является физическая концентрация продавцов вместе с их товарами и покупателей с их деньгами в одно время и в одном месте для заключения и осуществления сделок. Таково наиболее старое, традиционное понимание рынка, которое и сегодня во многом характерно для обыденного сознания. Оно отсылает нас к городским рынкам, возникавшим на центральных площадях европейских городов, начиная с греческой агоры, и ярмаркам, получившим активное развитие в Европе в XI–XIV вв. Наиболее наглядной формой, которая и поныне сохранила название «рынок», являются именно городские рынки. Это специально организованное место, в котором периодически (в заранее определенные дни и часы) организуется процесс торговли17. Как правило, сделки осуществляются здесь в форме прямого обмена – товар оплачивается на месте и немедленно забирается покупателем, без предоставления кредита. Важно отметить, что городские рынки, несмотря на кажущуюся самоорганизацию, редко обладали достаточно широкой свободой, чаще всего они контролировались местными властями, которые устанавливали не только время и место, но зачастую и ценовые тарифы.

Но городские рынки – не единственный торговый формат, заслуживающий нашего пристального внимания. Их наиболее серьезным конкурентом в розничной торговле изначально были городские лавки. Они также представляют собой специально оборудованные места торговли, но в отличие от рынков, которые могли располагаться и в крытых строениях, и в легких сезонных конструкциях, и под открытым небом, лавка предполагает наличие стационарного строения. И работает она в более гибком режиме, который не регламентируется местной властью (или регламентируется в меньшей степени), а определяется самим продавцом. В отличие от территориально концентрированного рынка лавки рассеяны по городскому пространству и в силу этого в меньшей степени испытывают контролирующее воздействие властей. Эта более широкая свобода, дополняемая развитием посредничества и кредита (предоставляемого как продавцу, так и покупателю) позволила лавочной торговле развиваться самыми стремительными темпами (характерен пример западной Европы XVII–XVIII столетий). А частое сочетание лавки с местом жительства продавца плотнее встраивало эту организационную форму в местное городское сообщество, придавая ей дополнительную устойчивость.

Еще одной первичной формой товарообмена является разносная торговля – наиболее примитивный способ организации рыночного обмена, обладающий при этом максимальной гибкостью. Такая торговля не фиксирована по времени и месту, хотя и стремится «прилепиться» к стационарным торговым форматам, становясь их неформальным продолжением и занимая ниши, до которых они по каким-то причинам не в состоянии Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVIII вв. Т. 2. Игры обмена. М.: Прогресс, 1988.

Swedberg R. Markets in Societies // The Handbook of Economic Sociology / Ed. by N. Smelser, R. Swedberg. 2nd ed. Princeton: Princeton University Press, 2005. Р. 234–236.

В 1891 г. Британская Королевская Комиссия по пошлинам и правам торговли определила такой рынок как «санкционированный публичный сход продавцов и покупателей товаров, встречающихся на территории с более или менее строго очерченными или определенными границами и в заранее назначенное время» [Хилл П. Рынки как места торговли // Экономическая теория / Под ред. Дж. Итуэлла, М. Милгейта, П. Ньюмена / Науч. ред.

В.С. Автономов. М.: Инфра-М, 2004. С. 517].

дотянуться. В силу мелких масштабов и повышенной мобильности разносная торговля труднее всего поддается контролю со стороны властей, но и пределы ее развития довольно жесткие. Например, помимо технических ограничений, здесь фактически не развиваются кредитные отношения и вообще отношения доверия между продавцом и покупателем, которые культивируются стационарными формами торговли в силу самого факта их постоянства и доступности для покупателя.

Если перейти от розничной торговли к оптовой, то аналогом городского рынка послужат ярмарки, которые также проводились периодически в заранее определенных местах, часто под открытым небом, чтобы под неусыпным контролем властей удовлетворять развивающиеся потребности дистанционной торговли. Более же институционализированной формой оптовой торговли стали товарные и фондовые биржи, предложившие для осуществления сделок уже не периодически устанавливаемые, а постоянные места с развитой складской и прочей инфраструктурой (см. табл. 1).

Таблица 1. Сравнительные характеристики первичных форм обмена в розничной и оптовой Городские рынки Лавочная торговля Разносная торговля Ярмарки Биржи С течением времени развитие первичных форм рыночного обмена приводило к наращиванию их масштабов, специализации, переходу от прямых продаж продукта производителями (крестьянами и ремесленниками) к использованию цепей посредников (купцов, лавочников). В результате лавки стали прообразом современных магазинов, а городские рынки – прообразом того, что сегодня в России называют «открытыми», «мелкооптовыми», «стихийными» рынками или «базарами». При этом лавочная торговля претерпела наибольшие изменения. А вот городские рынки преспокойно дожили до наших дней, почти не изменив своего внешнего облика.

Впрочем, столь устойчивое воспроизводство формата городских рынков не означает, что именно он выступает наилучшим олицетворением рынка как такового. Ф. Бродель показал, что в относительно неизменном виде сохраняются именно менее успешные организационные формы, в то время как более успешные подвергаются серьезной качественной трансформации. Так, городские рынки, бывшие когда-то в центре экономической и отчасти социальной жизни, в современном хозяйстве, несмотря на сохраняющуюся высокую долю в обороте розничной торговли (в современной России – чуть менее одной четверти), все же занимают маргинальное положение, а их экономический вес постепенно сокращается.

Другая форма, сохранившая, насколько это возможно, свой изначальный внешний вид – разносная торговля, – еще более маргинальна: в силу гибкости и неформальности такую торговлю невозможно окончательно вытеснить, но ее ниша невелика и продолжает сужаться.

Что же касается лавочной торговли, то сочетание гибкого времени работы, присущего разносной торговле, и постоянства места, характерного для рынков, в дополнение к относительно более устойчивым связям и менее регламентированным правилам обмена, сделали ее наиболее перспективной и качественно эволюционирующей организационной формой розничной торговли. Сходный процесс наблюдался и в сфере оптовой торговли:

периодически проводившиеся ярмарки уступали свое место более гибко организованным и инфраструктурно отстроенным биржам.

Характерно, что возникающие новые организационные формы рыночного обмена часто сосуществовали с его выживающими старыми формами. Так, разносная торговля сегодня сохраняется и в своем первозданном, архаичном виде мелкого уличного разноса, и в весьма замысловатых формах прямых сетевых продаж, или сетевого маркетинга, с многомиллионными суммарными оборотами18. А современные «лавки» ныне охватывают широкий спектр торговых форматов, начиная от мелких ларьков с одним продавцом, чуть ли не буквально сидящим на своем товаре, до крупных сетевых гипермаркетов, где на торговых площадях в несколько тысяч квадратных метров трудятся сотни работников. В итоге почти ни одна из первичных форм товарного обмена не умерла окончательно, хотя и подверглась в разной степени структурной и институциональной трансформации19.

От истории рынка к его родовому определению. Рассмотрев важнейшие исторические референты (прообразы) современного рыночного обмена, в качестве которых (по крайней мере, в западной Европе) выступали городские рынки и лавочная торговля, попробуем на этой основе сформулировать исходное определение рынка. Почему мы предлагаем вывести родовое определение с помощью именно исторического подхода? Конечно, возможны и другие пути. Но способ логического разворачивания понятия, который, пусть в снятом и упрощенном виде, соответствует исторической эволюции объекта исследования, кажется нам наиболее основательным. Не говоря уже о том, что образ городского базара, судя по всему, и являлся фактически исходной точкой рассуждений при построении основных теорий рынка. И хотя впоследствии дело ушло довольно далеко, более сложные его определения часто образуются путем метафорического перенесения свойств этого «примитивного» локального рынка на более крупные или более абстрактные объекты20.

Итак, какие обобщающие черты мы получаем при анализе городских базаров и лавочной торговли? Первый шаг в этом обобщении относительно прост: ключевым отличительным элементом рыночной формы хозяйства является обмен благами, который подчиняет себе все прочие элементы – производство, распределение и потребление этих благ. Рынок выступает как форма хозяйства, где, в отличие от дорыночных и нерыночных форм, блага изначально производятся для обмена, а не для административного перераспределения или собственного потребления. Поэтому логически именно в определении формы обмена мы находим ключ к первоначальному пониманию данной формы хозяйства в целом21.

См., например: Biggart N. Charismatic Capitalism: Direct Selling Organizations in America.

Chicago: University of Chicago Press, 1998.

«Не существует простой и прямолинейной истории развития рынков. Здесь бок о бок сосуществуют традиционное, архаичное, новое и новейшее. Даже сегодня» [Бродель Ф.

Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVIII вв. Т. 2. С. 10].

Этому соответствует и сама этимология слова «рынок», который, по этимологическому словарю Фасмера, в русском и других славянских языках означает «круг, городская площадь».

Безусловно, обмен – более широкое понятие, чем рынок. Существуют формы обмена, которые сильно отличаются от конвенциональных пониманий рынка [см., например:

Biggart N., Delbridge R. Systems of Exchange. Препринт WP4/2003/04. М.: ГУ ВШЭ, 2003.

http://new.hse.ru/C3/C18/preprintsID/default.aspx?filter=WP4].

Более сложен второй шаг: определение специфики рыночного обмена в отличие от нерыночных обменных операций. Анализ исторических форм рыночного обмена позволяет нам выделить пять критериальных признаков, которые вычленяют рынок из исторически предшествовавших, «дорыночных» форм, а именно:

• регулярность обменных операций;

• их преимущественно денежный характер;

• взаимовыгодность для участвующих сторон;

• добровольность обмена;

• наличие состязательности, или конкуренции.

Рассмотрим эти признаки по порядку.

1. Рынок предполагает не просто существование обмена благами (продуктами и услугами), но его относительную регулярность – постоянное повторение сделок купли-продажи. Только когда на смену разовым и случайным актам обмена приходят систематические обменные операции, возникает рыночная форма хозяйства.

2. Хотя в принципе рыночный обмен может осуществляться в форме бартерного (натурального) обмена, чаще всего предполагается, что рассматриваемый обмен имеет денежный (или преимущественно денежный) характер, поскольку именно деньги обеспечивают регулярность и относительную универсальность обменных операций.

Развитие денежных обменов – важный элемент становления рынка. Бартерные же формы включаются в рынок лишь в качестве дополнения и частичного («суррогатного») замещения денежных операций.

3. Целью и смыслом рыночного обмена является получение его участниками взаимной выгоды. Под выгодой в данном случае понимается реализация собственного экономического интереса. При этом интерес вовсе не обязательно должен быть единственным мотивом (переплетаясь, например, со статусными мотивами или мотивами взаимопомощи), но его наличие у обеих сторон является обязательным условием заключения сделки. Более того, если речь идет именно о рыночном обмене, интерес должен быть главным мотивом.

В рыночном обмене экономический интерес каждого участника ограничивается прежде всего интересом его контрагента. Продавцы и покупатели непосредственно контролируют условия такого обмена, взвешивая двустороннее движение и относительную стоимость обмениваемых благ. А компромисс между их интересами достигается через реализацию принципа эквивалентности, или равной стоимости, этих благ. И хотя нередко стороны пытаются нарушить данный принцип в свою пользу, достигая большего или меньшего успеха, согласие по поводу эквивалентности обмениваемых благ является необходимым основанием для заключения сделки22.

Добавим, что на ранних исторических стадиях обмен вовсе не обязательно производился в целях получения максимальной экономической выгоды. В качестве главного мотива могла выступать взаимопомощь в рамках одного локального сообщества или установление добрососедских связей между локальными сообществами. Иными словами, обмен выступал преимущественно как средство выживания или повышения социального статуса, собственно экономические элементы находились на заднем плане, а эквивалентность не являлась обязательным принципом. И только с установлением главенства экономической выгоды и стремления к эквивалентности мы можем говорить о рыночном обмене.

Выгода в рыночном обмене достигается не обязательно за счет другой стороны, т.е. не сводится к распределительным эффектам игры с нулевой суммой. Максимизация собственной полезности может сопровождаться улучшением условий обмена для контрагента.

4. Рынок предусматривает добровольность участия в обмене благами и соответствующее отсутствие внеэкономического принуждения23. Этот признак не следует упускать из виду, поскольку принудительные действия могут маскироваться, лишь репрезентируясь в форме «обмена». Так, узаконенный сбор налогов государством или неформальные отчисления в пользу силовых структур является перераспределением благ, хотя и предлагаются в «обмен»

за услуги по обеспечению безопасности. И тем более, за пределы рыночного обмена выходит принуждение в его наиболее грубой и осязаемой форме – применения физического насилия [physical violence]. Последнее связано с физическим воздействием на контрагентов или (и) их имущество, приводящим к безвозмездному изъятию, намеренному повреждению используемых ресурсов или ограничению свободы действия и передвижения хозяйственных агентов. К принудительным воздействиям такого рода, помимо применения силы, следует отнести также угрозу применения насилия [threats of violence], в случае, если она подкреплена способностью и готовностью агента привести ее в действие. Именно на этом построены практики вымогательства [extortion], которые, как правило, более экономичны, но не менее эффективны, нежели фактическое применение силы24.

Критерием добровольности участия в обмене и отсутствия принуждения является возможность для контрагента вовсе отказаться от сделки, уйти к другому продавцу или покупателю, либо переключиться на товар-субститут. Трансакции, от которых нельзя отказаться – в силу действия закона или угрозы насилия, – находятся за пределами рыночной формы хозяйства. Эта добровольность, присущая рыночному обмену, обеспечивает и реальную свободу выбора между альтернативными способами использования ограниченных ресурсов, которая выделяет собственно экономическое действие из более широкого круга хозяйственных действий.

Осталось добавить, что выделение добровольного и цивилизованного обмена как самостоятельного элемента рыночной формы хозяйства, отгороженного от постоянной угрозы насильственных действий, также является продуктом исторического развития. Так, например, в средние века совмещение разбоя и торговли было совершенно обычным делом.

5. Наконец, рынок предполагает состязательность [contestation] хозяйственных агентов, под которой в данном случае понимается способность продавцов и покупателей, преодолевая сопротивление контрагентов, влиять на условия обмена, значимые для получения выгоды25.

Состязательность означает не только намерение сторон получить максимально возможную выгоду от обмена, но наличие у них реальной возможности прямо или косвенно Эту черту рынка подчеркивал М. Вебер в своем посвященном характеристике рынка незавершенном фрагменте из фундаментального труда «Хозяйство и общество»:

«Приобретение товаров посредством свободного, чисто экономического рационального обмена… концептуально противостоит захвату товаров посредством принуждения любого рода, в особенности физического принуждения» [Weber M. Economy and Society. Vol. 1.

Berkeley: University of California Press, 1978. Р. 640].

Форма экономического принуждения, связанная с безальтернативной необходимостью обеспечить материальное выживание, по нашему мнению, не противоречит рыночной форме обмена и не нарушает ее внутреннюю логику [о формах принуждения см.:

Радаев В.В. Экономическая социология. Гл. 4].

Другими обозначениями данного признака выступают конкуренция [competition] и соперничество [rivalry].

воздействовать на уровень цен и другие условия обмена, включая количество и качество обмениваемых товаров, способы их оплаты и поставки, наличие сопутствующих услуг 26.

На этой черте рыночного обмена следует остановиться чуть более подробно.

Состязательность может осуществляться двумя способами – путем торга и отказа от обмена.

Первый способ – торг между продавцом и покупателем, в случае успеха которого (т.е.

достижения договоренности с контрагентом) появляется возможность напрямую изменить цену приобретаемой единицы (партии) товара или другие условия обмена в рамках отдельной сделки27. Для того чтобы победить в торге, продавец должен доказать, что предлагаемая им цена минимально возможная и справедливая, что товар обладает должным качеством, и что на него есть другие покупатели. Покупатель же, чтобы добиться своего, должен успешно продемонстрировать способность отказаться от обмена или уйти к другим продавцам при несоблюдении его требований или, наоборот, продемонстрировать лояльность – уверенность в том, что он готов к возобновлению сделок в будущем.

Торг может осуществляться непосредственно двумя сторонами обмена, а может происходить с привлечением посредника – третьей стороны, обладающей достаточным авторитетом и способностью к применению санкций в случае нарушения формальных или неформальных правил. В качестве такого посредника в случае обеспечения формальных правил может выступать, например, арбитражный суд, а в случае обеспечения неформальных правил – силовое агентство, оказывающее услуги по безопасности.

Главная цель торга заключается в том, чтобы изменить в свою пользу пропорции обмена. Но анализ первичных форм обмена показывает, что торг является не только способом получения выгоды за счет другой стороны. Это также сложный процесс социальной коммуникации, в ходе которого собирается недостающая информация об условиях обмена в ситуации неопределенности, устанавливаются социальные связи. В конечном счете продавец должен внушить доверие покупателю28. Подобное межличностное доверие внушается либо в процессе непосредственной коммуникации путем убеждения (в том числе и с возможным использованием обмана), либо предпосылается обмену в виде репутации продавца, возникшей в ходе прошлых сделок.

Заметим, что, например, К. Поланьи считал наличие торга необходимым условием рыночного обмена, предлагая свою категорию – «ценообразующие рынки» [price-making markets]29. На наш взгляд, при этом понятие рынка чересчур сильно сужается. Торг все-таки не является обязательным признаком рыночного обмена30. Элементы явного торга сохраняются во многих случаях и на современных рынках (например, при переговорах по поводу уровня оплаты труда, получении скидок в дорогих магазинах или торге по поводу размера вознаграждения за «Рынок возникает только там, где существует конкуренция, пусть даже односторонняя, по поводу возможностей обмена между множественными потенциальными сторонами»

[Weber M. Op. cit. P. 635].

Это изменение цены, как правило, ограничено неким заданным интервалом, допустимым с точки зрения продавца, что принципиально не меняет характера торга.

На это ключевое свойство торговца указывал, в том числе, В. Зомбарт [Зомбарт В.

Буржуа. Этюды по истории духовного развития современного экономического человека.

М.: Наука, 1994. С. 19].

Поланьи К. Экономика как институционально оформленный процесс // Западная экономическая социология: хрестоматия современной классики. С. 101–103.

Критику подхода К. Поланьи в этом отношении см. в работе: Капелюшников Р.И.

Деконструкция Поланьи: заметки на полях «Великой трансформации» // Социологический журнал. 2005. № 3. С. 19–21.

услуги). Однако при этом огромное множество сделок (в прежние времена и сегодня) не предполагали и не предполагают никакого обсуждения цены и прочих условий обмена, которые устанавливаются продавцом в одностороннем порядке. Так, в современном супермаркете нет места для торга. При этом, конечно, при установлении цены продавец в принципе должен учитывать и состояние платежеспособного спроса, и массу других важных факторов, но покупатель непосредственно повлиять на условия обмена не в состоянии.

Впрочем, само по себе установление фиксированной продажной цены продавцом или фиксированной закупочной цены покупателем не отрицает наличия состязательности, поскольку существует иной способ влияния на цену и другие условия обмена: следуя принципу добровольности, и продавец, и покупатель имеют реальное право на отказ от обмена, что означает разрыв отношений, выход из них [exit]. Такой отказ, не влияя прямо на условия конкретной сделки, способен оказать опосредованное воздействие на общие условия реализации данного товара – в том случае, когда число отказов становится значимым, это начинает ощутимо влиять на соотношение спроса и предложения, побуждая продавца к изменению своих первоначально заявленных условий.

Добавим, что в отличие от торга, при котором в результате индивидуального взаимодействия контрагентов достигается быстрый, непосредственный, но единичный эффект (например, предоставляется скидка отдельному покупателю на городском рынке), отказы от обмена хотя и влияют на изменение общего уровня цены (например, скидки предоставляются всем покупателям в супермаркете), но опосредованно и с определенным временным лагом.

В любом случае, независимо от того, является ли цена товара в данный момент гибкой или фиксированной, рыночная форма связи предполагает, что контрагенты, добровольно вступая в обмен, способны повлиять на цену (или на другие условия предоставления товара) с помощью двух механизмов:

• непосредственно, в индивидуальном порядке (в рамках конкретной сделки) посредством прямого торга;

• опосредованно, в коллективном порядке (для всех сделок) путем множественных и (или) повторяющихся отказов от обмена, приводящих к снижению спроса31.

В обоих случаях, как предполагается, отсутствует некая внешняя сила (община, торговая гильдия, государство, бандитская группировка и пр.), которая традиционными, административными или силовыми способами фиксирует цену и заставляет при этом совершать обмен, независимо от интересов его участников (см. табл. 2).

Таблица 2. Формы влияния участников рынка на цену товаров Торг между продавцом и покупателем Отказ продавца или Этим двум механизмам соответствуют и два типа современных экономических теорий, один из которых имеет дело с моделями ценового регулирования, а другой – с теориями торга [bargaining] [один из классических примеров изложения теории торга см., например, в работе: Schelling T.С. Essay on Bargaining / Schelling T.C. The Strategy of Conflict.

Cambridge: Harvard University Press, 1997 (1960). P. 21–52].

Зафиксируем наши рассуждения в общем определении: рынок представляет собой систему регулярного, преимущественно денежного, взаимовыгодного, добровольного и состязательного обмена благами. В соответствии с этим определением рыночная форма хозяйства возникает тогда, когда регулярный обмен приходит на смену случайному обмену в силу развитого разделения труда. Денежный обмен преодолевает ограниченность бартерных операций и замкнутости натурального хозяйства, поглощенного целями самоообеспечения.

Взаимовыгодность означает двойной интерес контрагентов – в натуральных свойствах приобретаемых товаров и соблюдении эквивалентных стоимостных пропорций, которые были нехарактерны для статусных и реципрокных обменов. Признак добровольности и отсутствия насилия отделяет рыночный обмен от грабежа и сбора дани, а также предполагает высокую степень личной свободы участников рынка и свободу хозяйственного выбора.

А признак состязательности предоставляет контрагентам нехарактерную ранее свободу влиять на условия обмена – путем торга или отказа от этого обмена.

Как мы видим, определение, выведенное из первичных форм рыночного обмена, оказывается не столь элементарным и обладает собственным содержанием. При этом оно не сводит рынок механически к его участникам или к потокам хозяйственных ресурсов, но представляет его как особый тип организации с присущими ей способами действия и типами отношений. Это не просто абстрактная совокупность продавцов и покупателей, а специфическая форма хозяйства.

Конечно, в наше время рынок как объект исследования сильно изменился, и то, что непосредственно выведено из свойств городского «базара» или лавочной торговли, уже выглядит как минимум недостаточным. Разрослись масштабы рыночного обмена и их территориальный охват. Увеличилось число рыночных агентов, в том числе действующих на огромных расстояниях друг от друга и полагающихся в сильной степени на формальные сигналы. Колоссально разнообразились формы рыночной организации. Средствами описательного подхода с подобным разнообразием уже не справиться. Нужна серьезная работа по формализации и упрощению, свойственная построению теоретических моделей.

Тем более, что и сам исторический процесс порождает новые возможности для упорядочения хозяйства, производя последовательную стандартизацию продуктов и метрических систем.

К построению предпосылочной базы таких теоретических моделей мы и переходим.

О НЕКОТОРЫХ ПРЕИМУЩЕСТВАХ ИНТЕГРАЦИИ ЭКОНОМИЧЕСКОГО И

СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО АНАЛИЗА ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫХ ИЗМЕНЕНИЙ

д.э.н., профессор кафедры социально-экономических систем и социальной политики ГУ ВШЭ В предыдущей статье1 были обозначены те дополнительные возможности анализа институциональных изменений, которые связаны с инкорпорированием в экономический анализ определенных элементов социологического подхода: разграничения институтов и практик, выделения практик институционализированных и неинституционализированных.

Мы также зафиксировали тот прирост знания о закономерностях становления новых и трансформации старых экономических практик, который дает ролевой анализ в его неортодоксальной версии. Вместе с тем мы говорили и о том, что более тонкий инструментарий анализа потенциала и механизмов институциональных изменений, предлагаемый социологией, не ограничивается обозначенными аспектами. В частности, в осмыслении параметров тех или иных экономических практик важное значение имеет учет объема и структуры имеющихся у экономических акторов ресурсов, которые, в свою очередь, в значительной степени предопределяют реализуемые механизмы и потенциал (границы) институциональных изменений. Цель данной статьи – на основе выделения особенностей социологического подхода к определению ресурсно-деятельностного потенциала экономических акторов попытаться продолжить осмысление преимуществ инкорпорирования в экономический анализ элементов социологического подхода в анализе институциональных изменений. Кроме того, мы специально остановимся на возникающих при этом трудностях и барьерах.

§ 1. Институциональные изменения: вклад ресурсно-деятельностного потенциала В краткой формулировке экономистов суть институционального подхода к экономике, как известно, заключается «в признании того, что богатство (народов, фирм, отдельных граждан) зависит не только (или даже не столько) от тех ресурсов, которыми обладает или располагает соответствующий субъект, сколько от тех правил, по которым он может использовать эти ресурсы» [Тамбовцев 1999: 44]. Вряд ли социологи будут спорить с тем, что правила, по которым используются ресурсы, имеют важное значение для умножения богатства. Однако, исходя из специфики своего подхода, они имеют все основания добавить: эти правила сами по себе в значительной степени есть результат деятельности акторов, имеющих: а) разные интересы; б) разный объем и структуру ресурсов (ограничений).

Работа выполнена при поддержке Научного Фонда ГУ ВШЭ (индивидуальный исследовательский грант 2005 г. «Рынок и “нерыночное” общество: проблема встраивания»).

Шабанова М.А. О некоторых преимуществах интеграции экономического и социологического анализа институциональных изменений. Статья 1. Институты, практики, роли // Экономическая социология. 2006. Т. 7. № 4. С. 11–26.

Иными словами, исходя из специфики социологического подхода акцентируем два важных аспекта изучения ресурсно-деятельностного потенциала экономических акторов, которые представляются важными для осмысления глубины и потенциала институциональных сдвигов в экономическом предметном поле. Во-первых, акторы, имеющие разные интересы и ресурсы для достижения своих целей, существенно различаются потенциальным и реальным вкладом (как конструктивным, так и деструктивным) в институциональные изменения.

Достаточно сравнить, например, мелкое воровство представителей социального дна (как способ физического выживания бездомных, беспризорников, сдерживающий их от более деструктивных форм поведения) и противоречащие целям экономических реформ гигантские финансовые аферы крупных чиновников (как способ обогащения верхних слоев за счет остального общества) [Заславская 2004: 273]. Значительно различается ресурсный потенциал жителей малых сел и столиц, представителей трудоизбыточных и трудонедостаточных регионов, мужчин и женщин, молодых и пожилых, высоко и малообразованных и пр. Так, жители более бедных регионов относительно чаще и больше платят за медицинские услуги – причем как формально, так и неформально [Шишкин 2003:

109], потребительское поведение бедных в значительной степени определяется их текущими доходами, а богатых – оттенками престижа, т.е. социальной группой, к которой они принадлежат или хотели бы принадлежать. Все это, разумеется, сказывается на разных видах поведения экономических акторов: предпринимательском, трудовом, потребительском, правозащитном и др., а значит, и на их вкладе в формирование тех или иных экономических практик.

Во-вторых, соотношение издержек и обретений от следования тому или иному правилу (отклонения от него или обращения к нему) у акторов с разным ресурсно-деятельностным потенциалом неодинаково (как в пространстве, так и во времени). Следовательно, разным будет и соотношение между затратами и результатами при обращении к одному и тому же экономическому праву, правилу игры; разным будет и представление о легитимности этого правила, а значит, и строгость горизонтального контроля и в конечном счете – вклад последнего в крепость институциональной системы.

Вопрос об объеме, динамике и структуре имеющихся у разных экономических акторов ресурсов (ограничений) чрезвычайно важен и при анализе различий в трансакционных издержках, и при осмыслении трансформации прав собственности, и для объяснения постконтрактного оппортунизма. Не принимая во внимание ресурсно-деятельностный потенциал разных экономических акторов, нельзя объяснить динамику распределения власти между ними, степень продвижения от вертикальных отношений господства-подчинения, свойственных административно-командной системе, к горизонтальным отношениям равноправных партнеров и в конечном счете – вектор, глубину и потенциал институциональных сдвигов в хозяйственной системе. Поэтому обозначим, хотя бы кратко, важнейшие особенности социологического подхода в этом вопросе.

1. Учет более широкого спектра ресурсов и взаимосвязей между разными видами ресурсов. Наряду с традиционными для экономического анализа ресурсами (собственно экономическими: доходами, сбережениями, масштабами движимых и недвижимых капиталов, находящихся в собственности, владении, распоряжении; и профессиональноквалификационными), в ресурсно-деятельностный потенциал экономических субъектов самых разных уровней вводятся ресурсы:

а) политические (возможность влиять на изменение формально-правовых норм в хозяйственной сфере, выбор направлений экономической и социальной политики);

б) административные (расположенность чиновников, дающих лицензии, льготы, заказы;

накладывающих запреты, осуществляющих проверки и др.);

в) силовые (формальные и неформальные): возможность использовать аппарат МВД, привлекать частные охранные агентства, «милицейские» и «бандитские» крыши для давления на хозяйствующих субъектов и других агентов;

г) культурные (деловая этика, правосознание, инновационность, ответственность, дисциплинированность, качество работы, культура партнерских трудовых отношений и др.), включая «ценность экономической активности населения для групп власти», «ценность экономической активности для самого населения» [Рывкина 1991: 130] и тот элемент культуры, который именуется знанием (в данном случае – о законах рыночного хозяйства, правилах игры в условиях рынка);

д) социальные (деловая репутация, имидж в неделовом сообществе, включенность в ассоциации, деловые и социальные сети, а также социально-территориальный, половозрастной, семейный, национальный, гражданский и др. статусы экономического актора, его принадлежность к определенному социальному слою) и др. [Заславская 2004: 389–390].

Разумеется, некоторые из этих ресурсов (в частности, политические, силовые) учитывают и экономисты, но они это делают преимущественно через ввод в анализ соответствующих субъектов (как главных носителей данного вида ресурсов): государство или мафия как субъекты рыночной экономики. В экономическом предметном поле государство как макроактор выступает носителем прежде всего политических ресурсов (а через них экономических, силовых и др.), фирмы (мезоакторы) – носители преимущественно экономических (движимые и недвижимые капиталы), а домохозяйства и индивиды (микроакторы) – профессионально-квалификационных ресурсов.

Социологи же исходят из того, что в экономике действует целостный человек (одновременный носитель множества ролей и статусов, которые к тому же влияют друг на друга). Поэтому применительно к самым разным хозяйствующим субъектам (в том числе и одного уровня) их подход акцентирует наличие/отсутствие, а также объем и структуру всех видов имеющихся в тот или иной момент времени ресурсов. Формирующиеся экономические практики (например, малое предпринимательство, уклонение от налогов, коррупцию, неформальный контракт и др.) социологи рассматривают как результат взаимодействия субъектов самых разных уровней, имеющих разный объем и структуру ресурсов.

Кроме того, социологический подход делает акцент на взаимосвязи разных видов ресурсов друг с другом (как непосредственной, так и опосредованной включенностью в сети). Так, занимаемая статусная позиция на какой-нибудь одной оси, обеспечивая доступ к определенным сетям, может способствовать улучшению позиции (умножению ресурсов) на другой оси. В частности, лица с более высоким образованием, как правило, включены в более широкие дружеские сети и сети общения, включающие дальних знакомых («слабые связи»), ресурсы которых они используют для достижения определенных целей (например, нахождение подходящей работы). Менее образованные индивиды чаще лишаются этого социально-информационного преимущества, так как они относительно чаще ограничивают круг своего общения родственниками и «сильными связями» [Granovetter 1974: 11–21]. Чем выше экономический статус, тем больше возможностей устанавливать связи с лицами, занимающими влиятельные позиции, и получать доступ к разного рода ресурсам. Так, сети, в которые включены представители экономической и политической элиты, разумеется, будут принципиально отличаться от сетей, в которые включаются сельские жители (базирующаяся на родственно-дружеской основе взаимная поддержка в выполнении ремонтно-строительных или сельскохозяйственных работ: например, посадке, прополке или уборке картошки). Однако исследования этнического предпринимательства (в том числе и в современной России) показывают, что даже социально и экономически ущемленным акторам ресурсы сетей (в данном случае – этнических) помогают существенно компенсировать недостаток ряда других ресурсов (экономических, гражданских) и обрести некоторые преимущества на рынке [Снисаренко 1999: 138–155].