«– Радаев Вадим Валерьевич, д. э. н., зав. кафедрой экономической социологии, руководитель Лаборатории экономико-социологических исследований, первый проректор ГУ ВШЭ; профессор Московской Высшей школы социальных и эконом ...»

White H. Where do markets come from // American Journal of Sociology. 1981. Vol. 87. No. 3.

Zelizer V. Human values and the market: the case of life insurance and death in 19th – century America // American Journal of Sociology. 1978. Vol. 84. No. 3.

Профессиональные обзоры

ТЕМАТИЧЕСКИЙ ОБЗОР АВТОРЕФЕРАТОВ КАНДИДАТСКИХ ДИССЕРТАЦИЙ

ПО ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СОЦИОЛОГИИ ЗА 2000–2005 гг.

научный сотрудник Лаборатории экономико-социологических исследований ГУ ВШЭ Экономическую социологию в России можно назвать одновременно и традиционным, и молодым научным направлением. Ее активное возрождение началось в советское время, когда закладывались традиции, формировались исследовательские коллективы, основывались теоретические школы, а распространенными темами исследований являлись трудовые отношения, распределение бюджета времени, управление эффективностью труда, урбанизация и т.п. Однако институциональное оформление экономической социологии – процесс недавний, стартовавший в 1988–1989 гг. Именно тогда стали появляться первые профессиональные научные и образовательные центры в данной области1. Экономическая социология получила свой код в реестре специальностей.

Одним из важных индикаторов развития научной дисциплины является подготовка квалификационных работ, среди которых немалую роль играют кандидатские и докторские диссертации. И цель данной работы состоит в том, чтобы охарактеризовать место экономической социологии в системе социологических наук, а также ее внутреннюю тематическую структуру посредством анализа количественного распределения тем кандидатских диссертаций по экономической социологии за период 2000–2005 гг. в России в целом и по отдельным регионам2.

В своем исследовании мы попытались ответить на следующие вопросы: какова доля диссертаций по экономической социологии в общей совокупности кандидатских работ по социологии? Преимущественно каким темам посвящены кандидатские диссертации в 2000– 2005 гг.? Существует ли региональная зависимость в распределении тем? И наконец, какие образовательные и научные учреждения сыграли наиболее значительную роль в расширении корпуса кандидатов социологических наук?

Сложности на пути к элементарному: описание эмпирического объекта Первая проблема состояла в том, чтобы определить тематические границы экономической социологии. Иными словами, какие темы диссертационных работ следует относить к экономической социологии?

Разумеется, самый очевидный путь – формальный: взять работы по соответствующей специальности: 22.00.03 «Экономическая социология и демография». Однако такое решение задачи чрезвычайно ограничивает поле возможностей и сильно искажает реальное Котельникова З.В. Экономико-социологические центры России Экономическая социология. 2005. Т. 6. № 3. С. 101.

В данной работе анализируется совокупность диссертаций, утвержденных Высшей аттестационной комиссией Министерства образования и науки Российской Федерации.

положение дел по ряду объективных причин. Например, не во всех городах и регионах есть диссертационные советы по этой специальности. А «в ряде случаев диссертационные советы не совсем точно определяют специальность, по которой предстоит защита»3. Поэтому номер специальности не может использоваться как единственный критерий отбора.

Есть еще один способ – экспертный: из всей совокупности кандидатских диссертаций отобрать те, которые, как нам кажется на основании нашего опыта, знаний и просто здравого смысла, относятся к экономической социологии. Но в этом случае сразу возникают вопросы:

«Почему..? На каком основании..?»

Мы выбрали третий путь – комбинированный. Взяли все специальности по социологии:

22.00.01 (Теория, методология и история социологии);

22.00.03 (Экономическая социология и демография);

22.00.04 (Социальная структура, социальные институты и процессы);

22.00.06 (Социология культуры, духовной жизни);

22.00.08 (Социология управления).

И уже из этих диссертаций при помощи тематического рубрикатора ЭКСОЦЕНТРа отобрали те, которые можно отнести к экономической социологии. Итоговое количество анализируемых работ за 2000–2005 гг. составило 909 (см. табл. П3 Приложения).

Вторая проблема – организационно-техническая: где и как получить полный список авторефератов кандидатских диссертаций? Диссертанты обязаны присылать их в следующие организации5:

• Российская книжная палата – 1 экз.;

• Российская государственная библиотека – 1 экз.;

• Российская национальная библиотека – 1 экз.;

• Государственная публичная научно-техническая библиотека России – 1 экз.;

• Всероссийский институт научной и технической информации – 1 экз.;

• Государственная центральная научная медицинская библиотека Московской медицинской академии им. И.М. Сеченова (для работ по медицинским и фармацевтическим наукам) – • Государственная научная педагогическая библиотека имени К.Д. Ушинского (для работ по педагогическим и психологическим наукам) – 1 экз.

Все диссертации и авторефераты поступают в Российскую государственную библиотеку (РГБ) и Российскую книжную палату. РГБ ведет электронный каталог и базу полнотекстовых диссертаций, которые находятся в открытом доступе (см. http://diss.rsl.ru/). Книжная палата Москвичев Л.Н. Краткий обзор тематик диссертаций, рассмотренных ВАК России в 1998 г.

Социологические науки // Бюллетень Высшей аттестационной комиссии Министерства образования РФ. 2000. № 3. С. 39.

См. http://ecsoc.ru/db/catalog_subj.html. Поскольку не все темы анализируемых работ можно подвести под ту или иную рубрику классификатора, мы приняли решение скорректировать его и дополнить следующими категориями: «Социология рынков» (за исключением рынка труда), «Благотворительность. Меценатство», «Маркетинг. Реклама. СМИ», «Прочие».

Перечень организаций, которым обязательно рассылаются авторефераты диссертаций, см.:

http://www.pomorsu.ru/documentations/sp_org.html публикует два печатных периодических издания: «Летопись диссертаций» и «Летопись авторефератов диссертаций». Согласно официальным требованиям, авторы должны направлять авторефераты диссертаций в предзащитный период, но иногда работы поступают в данные организации и после защиты. Обработка массива полученных диссертаций также требует времени. Поэтому мы не можем утверждать, что, выполняя настоящий обзор в середине 2006 г., мы располагали полным перечнем тем кандидатских диссертаций за 2005 г.

Наша эмпирическая база составлена на основе трех источников:

«Летопись авторефератов диссертаций» (все номера за 2001–2002 гг.);

электронный каталог авторефератов диссертаций РГБ;

фонд Отдела диссертаций РГБ.

За 2000–2005 гг. мы насчитали 2707 авторефератов диссертаций по социологии. Заметим, что социология наряду с другими общественными и гуманитарными дисциплинами все более прочно утверждается в системе отечественных наук (см. табл. П1 Приложения). Общее число кандидатских диссертаций по социологии с каждым годом поступательно возрастает:

от 123 в 1994 г. до 582 в 2004 г. Таблица 1. Количество авторефератов диссертаций по социологическим специальностям, процессы (22.00.04) Исключение в этом временном ряду составил лишь 2001 г., на который приходится спад числа утвержденных работ. Он был спровоцирован происходившими тогда изменениями в ВАК: в 2000 г. вышло распоряжение Правительства РФ о «проведении реструктуризации сети диссертационных советов», основной целью которого было сократить их количество и пересмотреть базовый и резервный составы. В связи с этим многие диссертационные советы приостановили свою деятельность до утверждения новой сети, что и отразилось на доле выпускаемых работ в 2001 г. Затем ситуация нормализовалась.

Несмотря на увеличение общего количества кандидатских диссертаций по социологии, как мы предполагали, их распределение и прирост по специальностям происходит неравномерно: в 2000–2005 гг. на две специальности – «Социальная структура, социальные институты и процессы» (22.00.04) и «Социология управления» (22.00.08) – приходится примерно 70% защищаемых работ (см. рис. 1). Более того, в 2000–2005 гг. мы наблюдаем уменьшение количества кандидатских работ, относящихся к специальности «Теория, методология и история социологии» (22.00.01): в 2005 г. их число сократилось на 32% по отношению к 2000 г., в то время как, например, число диссертаций по специальности 22.00.04 увеличилось на 43%, а по специальности 22.00.06 – на 54%.

О некоторых тенденциях в аттестации кадров высшей научной квалификации // Сайт Высшей аттестационной комиссии: http://vak.ed.gov.ru/faq/ors/razd_1.htm Рис. 1. Структура совокупности кандидатских диссертаций в разрезе социологических специальностей, 2000–2005 гг., % Количество кандидатских работ обусловлено прежде всего числом диссертационных советов по той или иной специальности, а также активностью этих советов. В настоящее время основной проблемой, по мнению экспертов, являются перекосы в работе диссертационных советов: с одной стороны, существенная доля из них не проводит защиты вообще, а с другой – есть советы-рекордсмены, поставившие дело на поток7.

По состоянию на 2003 г. в РФ функционировало 76 диссертационных советов по социологии, из которых более двух третей (53) – докторские советы. Мы не располагаем данными относительно более позднего периода, но, по всей видимости, со временем их число возросло (данные о количестве диссертационных советов по отраслям гуманитарных и общественных наук на 1.11.2003 г. см. в табл. П2 Приложения).

По данным портала «Auditorium.ru»8, на сегодняшний день 112 организаций, включая вуза и 10 НИИ, ведут подготовку аспирантов и проводят защиты кандидатских работ по социологии, в том числе:

по специальности 22.00.04 – 67 учреждений;

по специальности 22.00.08 – 40 учреждений;

«Часто организации стремятся создавать советы по специальностям, по которым у них малочисленная аспирантура, редко готовятся доктора наук. Такие советы заведомо будут малозагруженны. Так, по итогам обработки отчетов диссертационных советов за 2002 г. докторских советов не провели ни одной докторской защиты, а 83 докторских совета не провели ни одной ни докторской, ни кандидатской защиты. Количество кандидатских советов, не проведших защиты, – 32. Но наряду с этим не может не беспокоить наличие советов-рекордсменов, проведших 50–60 защит, поставив эту деятельность на поток.

Особенно это касается общественных и гуманитарных наук… Такие перекосы вызвают озабоченность» [Масич В.А. О Диссертационных советах // Вестник ОГУ. 2003. № 6. С. 201.

http://vestnik.osu.ru/2003_6/43.pdf] Аспирантуры и докторантуры в вузах и научных центрах – база данных // http://www.auditorium.ru/aspirant/database/ Экономическая социология. 2006. Т. 7. № 5 http://ecsoc.msses.ru по специальности 22.00.06 – 38 учреждений, по специальности 22.00.03 – 32 учреждения, по специальности 22.00.01 – 22 учреждения.

Приведенные цифры объясняют, почему так много диссертаций защищается по специальности «Социальная структура, социальные институты и процессы» и так мало – по специальности «Теория, методология и история социологии».

В целом можно сказать, что социология все больше становится дисциплиной, в которой господствуют образовательные учреждения. В меньшей степени задействованы научноисследовательские организации.

Кроме этого, происходит захват институционального пространства социологии со стороны смежных дисциплин: госуправления, управления персоналом, маркетинга, рекламы, менеджмента и социальной работы, для которых пока не находится места в официальном перечне специальностей ВАК. Например, специальность «Социология управления»

(22.00.08) на 60–70% заполнена диссертациями, выходящими за пределы собственно социологии.

И наконец, особенностью отечественной социологии еще с советского времени являются эмпиризм и приоритет прикладных исследований. Теоретические работы по-прежнему остаются на периферии.

Положение экономической социологии в системе социологических наук Специальность «Экономическая социология» (22.00.03) не относится к числу лидеров по количеству защищенных диссертаций. Одна из причин – сравнительно небольшое число диссертационных советов, действующих по этой специальности на территории РФ. Тем не менее в 2000–2005 гг. ее доля в совокупности всех диссертаций по социологии оставалась стабильной: на уровне 8–10% (см. табл. П3 Приложения).

Если же не следовать формальному пути, а отбирать экономико-социологические работы по содержательным признакам, то их число, в зависимости от года, увеличивается в 3–5 раз.

Далее мы будем различать две категории:

экономико-социологические диссертации, защищенные по данной специальности;

диссертации по экономико-социологической проблематике, защищенные по всем социологическим специальностям.

По двум этим категориям мы получили следующую картину (см. рис. 2).

Рис. 2. Динамика доли кандидатских работ по экономической социологии, 2000–2005 гг., % Доля диссертаций по экономико-социологической проблематике в общей совокупности диссертаций по социологии (включая специальность 22.00.03) Доля диссертаций, защищенных по специальности 22.00.03, в общей совокупности диссертаций по социологии Как видно из рис. 2, несмотря на значительный интерес социологического сообщества к проблемам хозяйственной сферы, на протяжении 2000–2005 гг. при стабильной доле собственно экономико-социологических работ, общая доля кандидатских диссертаций по экономико-социологической проблематике постепенно сокращается: на рубеже веков она составляла половину всех диссертаций по социологии, а в 2005 г. упала до 23,2%.

Наблюдаемое уменьшение числа диссертаций по экономической социологии объясняется двумя причинами. Во-первых, в 2000–2005 гг. понемногу расширяется спектр социологических тем: интерес обществоведов к социально-экономическим проблемам в 1990-е годы, обусловленный происходившими в тот период радикальными реформами, пошел на убыль, когда экономическая ситуация относительно стабилизировалась;

высвободившееся пространство стало заполняться другими интересами.

Во-вторых, как мы указывали выше, происходит интенсивный процесс перепозиционирования относительно смежных дисциплин социологии вообще и экономической социологии в частности. Если в конце 1990-х гг. многие диссертации занимали пограничное положение и их можно было отнести к экономической социологии, то в настоящее время они становятся более специализированными и прикладными, в силу чего более точно и однозначно относятся к смежным с экономической социологией предметным областям (к управлению персоналом, госуправлению).

Итак, рассматриваемые нами диссертации по экономико-социологической проблематике распределяются между специальностями следующим образом: значительная часть работ защищена по специальности «Социальная структура, социальные институты и процессы», за ней следуют «Экономическая социология» и «Социология управления». В целом, в 2000– 2005 гг. данное распределение не претерпевает серьезных изменений. Отметим лишь уменьшение числа работ по специальности «Теория, методология и история социологии» и, напротив, их увеличение по специальности «Социология культуры» (см. рис. 3).

Рис. 3. Распределение кандидатских диссертаций, написанных по экономикосоциологической проблематике по социологическим специальностям, 2000–2005 гг., % Социология культуры, духовной жизни Теория, методология и история социологии Тематическое распределение кандидатских диссертаций по экономикосоциологической проблематике Нужно сказать, что проанализированная нами совокупность кандидатских диссертаций не отличается особой оригинальностью тем. Здесь изобилуют стандартные обороты: факторы, причины, стратегии, проблемы, институциональные изменения и т.д. Порой, читая формулировки тем, очень сложно определить, о чем же в действительности работа.

Тем не менее в начале и середине 2000-х годов наиболее распространенными темами диссертационных работ стали «Рынки труда. Занятость» (11,8% от общей совокупности);

«Трудовые отношения и трудовые конфликты» (9,7%); «Власть и хозяйство. Государство и хозяйство» (9,4%); «Предпринимательство и создание предприятий» (7,4%); «Права собственности и структуры управления» (7,4%) (см. табл. 2).

«Труд – государство – предпринимательство – бедность» – популярность этих предметных категорий очевидна. Здесь играют свою роль и советские традиции (в части трудовой проблематики), и постсоветские модные веяния. При этом стоит отметить, что по таким, казалось бы, ключевым темам, как «Методология экономической социологии» и «История экономической социологии», за весь период защищено всего 4 и 3 работы соответственно.

Таблица 2. Тематическое распределение кандидатских диссертаций по экономической классификатору ЭКСОЦЕНТРа классификатору ЭКСОЦЕНТРа предприятий Бедность При сопоставлении тем кандидатских диссертаций в 2000 и 2005 гг. обнаруживаются следующие изменения. Во-первых, проходит пик интереса к таким темам, как посткоммунистические трансформации, права собственности, информационные технологии, которые были особо актуальными в 1990-е годы. Во-вторых, к 2005 г. покидают число лидеров рубрики «Трудовые отношения и трудовые конфликты», «Власть и хозяйство.

Государство и хозяйство», «Социальная политика».

В итоге в 2005 г. первые места по популярности занимают: «Рынки труда. Занятость», «Социально-экономическая дифференциация. Бедность», «Культура и хозяйство.

Хозяйственная этика», «Маркетинг. Реклама. СМИ», «Социология рынков», «Предпринимательство и создание предприятий», «Потребление и стили жизни». Впрочем, в абсолютном выражении их количество не растет или даже снижается. Количественно выросло только направление «Социология рынков».

Экономическая социология. 2006. Т. 7. № 5 http://ecsoc.msses.ru Далее рассмотрим некоторые предметные категории более подробно, чтобы понять их внутреннюю тематическую структуру.

Кандидатские диссертации, отнесенные нами к рубрике «Рынки труда. Занятость» ( работ), в большинстве своем посвящены изучению безработицы, адаптации различных социальных групп к условиям рынка труда, профессиональным ориентациям, описанию инфраструктуры региональных рынков труда. Типичные темы таковы:

Социальное поведение безработных на рынке труда в современной России;

Особенности безработицы в условиях трансформации общества;

Поведение на рынке труда как проявление профессиональной компетентности;

Стратегия поведения молодежи на рынке труда: на примере города N;

Формирование рынка труда России: социальные и организационно-правовые Социально-профессиональная ориентация военнослужащих запаса на региональном рынке труда:

Занятость молодежи в современных условиях: проблемы и пути их решения;

Занятость московского мегаполиса: социологический анализ.

«Трудовые отношения и трудовые конфликты» (88 диссертаций). Трудовая проблематика, как мы уже указывали, весьма популярна. И российские исследователи увлечены следующими темами:

Институционализация договорных трудовых отношений на отечественных Производственный коллектив: конфликт взаимодействий;

Социально-трудовые отношения реформируемой России: сущность и стратегии Социально-экономические проблемы мотивации персонала на коммерческих строительных фирмах;

Мотивационные процессы в сфере труда реформируемой России;

Трудовая мотивация преподавателей вузов;

Трудовая мотивация наемных работников в современной России;

Трансформация системы стимулирования и мотивации работников промышленных предприятий;

Конфликтогенные процессы: влияние трудовых отношений на духовную жизнь.

«Власть и хозяйство. Государство и хозяйство» – еще одна популярная рубрика ( диссертаций), в рамках которой можно обозначить два направления. Первое посвящено различным аспектам взаимодействия элитных групп и хозяйства, а второе – государственному регулированию и роли государства в экономике. Здесь характерными можно считать следующие темы:

Взаимодействие социальных институтов государственной службы и предпринимательства в России;

Институты и механизмы государственного регулирования рынка рабочей силы;

Социально-регулятивные механизмы государственного управления фермерством как видом малого предпринимательства;

Участие государства в становлении новых договорных трудовых отношений;

Властные структуры региона как фактор развития потенциала села.

Экономическая социология. 2006. Т. 7. № 5 http://ecsoc.msses.ru «Предпринимательство и создание предприятий» – также весьма популярная тема среди российских социологов в 1990-е годы (67 диссертаций). Предпринимательство – новое явление, поставившее перед исследователями такие вопросы, как: «Кто они, предприниматели?» или «Как и откуда рекрутируются группы в данный слой?». Темы работ здесь звучат, например, так:

Институциональные функции предпринимательства;

Малое предпринимательство как объект социологического исследования:

региональный аспект;

Предпринимательство как основа формирования среднего класса;

Факторы развития предпринимательства в условиях реформ;

Сущность и социально-экономическая роль предпринимательства в современной Социальная ответственность предпринимателя.

«Социально-экономическая дифференциация. Бедность» (67 диссертаций) – традиционная категория для отечественной социологии, находящаяся в тесной связи с анализом социальной стратификации». Здесь большинство работ посвящено изучению благосостояния и экономического поведения различных социальных групп, например:

Бедность как объект социологического изучения; как социальное явление;

Методы исследования и стратегии преодоления бедности;

Бедные в России: структура, ориентации, установки;

Динамика экономических статусов в процессе социоструктурной трансформации;

Имущественные слои современной России;

«Новые бедные» в России: социокультурный анализ;

Экономическое поведение «новых бедных» в условиях трансформации России.

В рамках рубрики «Культура и хозяйство. Хозяйственная этика» (59 диссертаций) доминируют исследования организационной культуры и культуры управления. Приведем следующие примеры:

Влияние корпоративной культуры на кадровый потенциал организации;

Корпоративная культура как фактор устойчивости организации;

Деловая культура в механизме интеграции бизнес-структур;

Организационная культура предприятий малого бизнеса;

Социологический анализ изменений организационной культуры государственной Этика предпринимательства в контексте социокультурного процесса трансформирующегося общества.

«Потребление и стили жизни» (37 диссертаций). Работы, которые мы отнесли к данной группе, посвящены преимущественно потребительскому поведению, образу жизни и моде.

Среди них:

Поведение потребителей на рынке услуг;

Динамика потребительского поведения среднего класса;

Стратегии потребительского поведения семьи: на примере потребления продовольственных товаров;

Молодежная мода в одежде в условиях современной России;

Мода как фактор социализации современной молодежи;

Мода как фактор формирования стиля жизни;

Экономическое поведение потребителя в условиях риска на российском рынке;

Образ жизни современного менеджера.

Остановимся еще на одной рубрике – «Социология рынков» (26 диссертаций). Она является новой для социологического анализа, но быстро набирает обороты и, по всей видимости, в перспективе окажется в числе лидеров. Наиболее интенсивное наполнение данной категории приходится на 2004–2005 гг. Кандидатские работы преимущественно защищались по специальностям 22.00.03 и 22.00.04 (12 и 9 соответственно). Здесь встречаются темы, уделяющие внимание в основном сфере услуг, а товарные рынки пока остаются за рамками социологического анализа. Среди характерных примеров:

Социально-экономический анализ действия фондового рынка;

Социальный механизм фармацевтического рынка;

Социальные аспекты формирования рыночного сегмента института образования;

Основные тенденции развития рынка социологических услуг в России;

Становление институциональных субъектов рыночной торговли;

Процесс конкуренции отечественных и иностранных страховых компаний;

Туризм как элемент рыночной экономики России.

В 1998 г. вышла обзорная статья В.В. Радаева о современном состоянии и перспективах развития экономической социологии в России, где автор попытался прочертить возможные пути ее реструктуризации в постсоветский период9. Одна из задач работы состояла в аналитическом описании тем публикаций в российских журнальных и монографических изданиях в середине 1990-х годов с целью представить структуру отечественных экономикосоциологических исследований. Сопоставляя результаты, полученные В.В. Радаевым, и данные нашей работы, мы констатируем, что со временем научный интерес к предметным областям экономической социологии претерпел несущественные изменения. По-прежнему проблематика рынка труда и предпринимательства будоражит умы профессионального сообщества, а методология и история экономической социологии остаются «не в чести». При этом происходит последовательное расширение тематики эмпирических исследований.

И вообще развитие в сильной степени идет по экстенсивному пути – через вовлечение в социологический анализ новых объектов (например, новых рынков).

образовательных учреждений За рассматриваемый период значительный вклад в воспроизводство научного сообщества внесли образовательные и научные учреждения следующих городов: Москва, Саратов, Санкт-Петербург. Столичные города лидируют по понятным причинам: здесь больше образовательных учреждений и аспирантов. Обращает на себя внимание также активность Саратова.

Радаев В.В. Экономическая социология: современное состояние и перспективы развития // Социология в России / Отв. ред. В.А. Ядов. М.: Институт социологии РАН, 1998. С. 253– Экономическая социология. 2006. Т. 7. № 5 http://ecsoc.msses.ru Таблица 3. Распределение экономико-социологических работ по регионам, 2000–2005 гг.

Среди учреждений есть свои бесспорные рекордсмены по количеству защит. В 2000–2005 гг.

в Москве только Московским государственным университетом им. М.В. Ломоносова утверждено 65 кандидатских работ [см. табл. П4 Приложения]; 55 диссертаций аттестовано советами Академии государственной службы при Правительстве РФ; 22 работы – Московским государственным университетом сервиса. Количество кандидатов наук, выходящих из стен этих трех лидирующих организаций, кажется невероятным. Мы воздержимся от оценок возможного качества работ из этого потока, оставляя возможные выводы самому читателю. Для сравнения: в Институте социологии РАН и в Государственном университете – Высшей школе экономики было защищено соответственно 10 и 5 работ (правда, в ГУ ВШЭ диссертационный совет возник несколько позже).

Саратовский государственный технический университет утвердил 38 кандидатских диссертаций, советы Саратовского государственного университета – 20 работ. Третий город, существенно пополнивший ряды исследователей, – Санкт-Петербург, где СанктПетербургский государственный университет аттестовал 20 диссертаций, а СанктПетербургский университет экономики и финансов – 15.

Одна из гипотез автора состояла в том, что деятельность каждого региона или вуза направлена на разработку определенной научной проблематики, поскольку у них есть свои традиции и авторитеты. Предположение не оправдалось. Выяснилось, что региональный фактор не играет особой роли. Все темы распределены по городам относительно равномерно.

Интересным оказалось и распределение кандидатских диссертаций в соответствии с направленностью или специализацией аттестующего учреждения. Все научнообразовательные учреждения мы объединили в семь категорий (табл. 4, рис. 4).

Таблица 4. Распределение кандидатских диссертаций экономико-социологической направленности по типам научно-образовательных учреждений, 2000–2004 гг. университеты Данные за 2005 г. не включены в анализ в силу дефицита данных.

Рис. 4. Распределение экономико-социологических работ по типам научно-образовательных учреждений, 2000–2005 гг., % Как видно из табл. 4 и рис. 4, преобладающее число кандидатских диссертаций утверждено советами классических государственных университетов. Второе место занимают технические вузы, третье – экономические вузы, четвертое – образовательные организации, ведущие профессиональную подготовку государственных служащих.

Хотя различия тематических приоритетов по типам научно-образовательных учреждений статистически незначимы, все-таки попытаемся представить их распределение в общем виде [см. табл. П5 Приложения]. Большинство работ, аттестованных в государственных университетах, относились к рубрикам: «Рынки труда. Занятость»; «Социальноэкономическая дифференциация. Бедность»; «Власть и хозяйство. Государство и хозяйство»;

«Гендерные отношения и хозяйства», «Потребление и стили жизни». Диссертанты технических вузов изучали в основном проблемы в рамках тем: «Рынки труда. Занятость», «Трудовые отношения и конфликты», «Предпринимательство и создание предприятий»;

«Власть и хозяйство. Государство и хозяйство». Советы экономических вузов выпускали диссертации по темам: «Трудовые отношения и трудовые конфликты»; «Рынки труда.

Занятость». В рамках академий государственной службы разрабатывались темы: «Власть и хозяйство. Государство и хозяйство»; «Социальная политика». Тема «Рынки труда.

Занятость» стала приоритетной рубрикой для научно-исследовательских организаций.

Заключение Наша работа продемонстрировала устойчивый интерес профессионального сообщества к экономической социологии. Специальность 22.00.03 «Экономическая социология и демография» совсем недавно включена в официальный перечень специальностей ВАК РФ.

Число кандидатских работ по этой специальности небольшое, отчасти в силу того, что специализированных диссертационных советов по экономической социологии немного, хотя они есть в Москве, Санкт-Петербурге, Саратове, Новосибирске, Казани, Тюмени, Уфе, Ростове-на-Дону, Волгограде, Курске и других городах.

Специальность 22.00.03 не является лидером по числу работ в общей совокупности диссертаций по социологии, но ее доля заметна и стабильна на протяжении 2000-х годов.

Наибольший вклад в более широкий круг работ по экономико-социологической проблематике вносят специальности 22.00.04 «Социальная структура, социальные институты и процессы» и 22.00.08 «Социология управления». Напомним, что именно по этим специальностям в России работает больше всего диссертационных советов. С угасанием экономических реформ и с ростом специализации научных дисциплин в период 2000– 2005 гг. общее число экономико-социологических работ постепенно сокращается. Если в начале 2000-х гг. оно составляло порядка 50%, то к середине 2000-х гг. – уже 23%.

Свыше 30 городов и 70 научно-образовательных учреждений всех направленностей вовлечены в развитие экономической социологии в России. Количественный приоритет остается за Москвой, Саратовом и Санкт-Петербургом. Диссертанты 2000–2005 гг. являются выходцами в основном из образовательных учреждений двух типов: классических академических университетов и технических вузов. Тематической специализации регионов и типов научно-образовательных учреждений проследить не удалось.

Тематическое пространство кандидатских диссертаций по экономико-социологической проблематике меняется довольно медленно, сказывается инерционность, присущая подготовке квалификационных работ; господство в этой области высших учебных заведений, которые продолжают ориентироваться на ригидные государственные образовательные стандарты. Особо заметно влияние теоретического и эмпирического наследия социологии труда и исследований социально-профессиональной структуры общества. Кроме того, отечественной социологии по-прежнему присуща прикладная направленность. Поэтому в течение всего рассматриваемого периода ведущими объектынми областями были «Рынки труда. Занятость», «Трудовые отношения и трудовые конфликты», «Власть и хозяйство. Государство и хозяйство», «Предпринимательство и создание предприятий», «Социально-экономическая дифференциация. Бедность». А такие тематические области, как «Методология экономической социологии», «История экономической социологии», социально-экономического развития» и «Хозяйственные идеологии», остались в стороне от научного интереса.

Однако внутренняя структура тематического поля экономической социологии все же претерпевает некоторые изменения в 2000–2005 гг. Происходит более четкое размежевание пограничных дисциплин, в результате чего сокращается число работ, относящихся к рубрикам «Социальная политика», «Трудовые отношения и конфликты», «Власть и хозяйство. Государство и хозяйство». Уменьшается интерес социологов к изучению посткоммунистических трансформаций, приватизации – в силу резкого снижения актуальности данных проблем для общества. При этом растет предметная область «Социологии рынков».

В целом отечественная социология сохраняет свою проблемную ориентацию, т.е. «заботится в первую очередь о нахождении наиболее острых (актуальных) проблем и имеет относительно размытую методологическую приверженность»11. Это означает, что в будущем ее предметная структура (в части диссертационных работ) будет изменяться, с неизбежным временным лагом, вслед за сменой наиболее актуальной социально-экономической проблематики.

Радаев В.В. Экономическая социология в России // Экономическая социология. 2004. Т. 5.

№ 2. С. 130.

Таблица П1. Число кандидатских диссертаций, утвержденных Высшей аттестационной комиссией в 1993–2003 гг.12 (данные ВАК) Физико-математические Геолого-минералогические Сельскохозяйственные Филологические Географические Педагогические Фармацевтические Искусствоведение Психологические Социологические Таблица П2. Число диссертационных советов по отраслям гуманитарных и общественных наук, по состоянию на 1.11.2003 г. Шифр и наименование отрасли наук О некоторых тенденциях в аттестации кадров высшей научной квалификации // Сайт Высшей аттестационной комиссии: http://vak.ed.gov.ru/faq/ors/razd_1.htm Загузов Н.И. Совершенствование процесса аттестации научных и научно-педагогических кадров // http://www.edst.msu.ru/conf/docs/zaguzov.doc Таблица П3. Количество авторефератов диссертаций по экономико-социологической проблематике в разрезе социологических специальностей, 2000–2005 гг.

процессы (22.00.04) Таблица П4. Распределение экономико-социологических диссертаций по научнообразовательным учреждениям, 2000–2005 гг.

им. Н.Г. Чернышевского финансов отношений им. Н.И. Лобачевского Ленина «Станкин»

информатики им. А.И. Герцена собственности Роспатента Фараби отношений и информатики управления строительства искусств университет СО РАН отношений промышленности РФ экономики университета

I II III IV V VI VII VIII

Примечание:

I – классические государственные университеты;

II – технические вузы;

III – академии госслужбы;

IV – экономические вузы;

V – научно-исследовательские организации;

VI – гуманитарные вузы;

VII – прочие;

VIII – нет информации.

Новые книги

«ИМПЕРИЯ», ИЛИ ПРОЩАНИЕ С СОВРЕМЕННОСТЬЮ

Рецензия на книгу: Хардт М., Негри А. Империя / Пер. с англ. под ред. Г.В. Каменской, М.С. Фетисова. М.: Праксис, 2004. – 440 с.

д. соц. н., проф. кафедры экономической социологии ГУ ВШЭ Есть книги, пробуждающие в нас творцов: от их прочтения рождаются собственные мысли, которые кажутся вполне достойными, чтобы ими поделиться. Есть книги, которые собственные мысли низводят до ранга пигмеев. «Империя» из этого числа.

Мое первое знакомство с книгой было заочным. Зарубежный коллега удивился моей неосведомленности. Точнее, он был потрясен. Западные обществоведы объявили «Империю» наиболее интеллектуально продвинутой версией неомарксизма, а авторов назвали Марксом и Энгельсом эпохи Интернета. Ф. Джеймисон анонсировал книгу как «первый великий теоретический синтез нового тысячелетия».

Наконец книга вышла на русском языке. В полной тишине.

Отчасти тому виной сами авторы – книга написана языком, отделяющем ее от «простецов»

(вспомним У. Эко) прочной стеной интеллектуального превосходства. Отчасти причина в непопулярности марксизма на родине почти победившего социализма. Причин много, но важен итог: «Империю» замолчали. Эта высшая мера невнимания к одной из самых значительных книг последних лет заставила меня пренебречь опасностью быть смешной, рассуждая о труде гигантов.

Сразу оговорюсь, что не разделяю «безудержную радость быть коммунистом» (с. 380), поэтому часть книги перешла для меня в разряд малоинтересного чтения. Это касается страниц, посвященных освободительному потенциалу пролетариата в борьбе с Империей.

Более того, пафосность этих страниц меня смущала и отталкивала. Но авторы и не скрывают симпатию к Спинозе с его изречением, что пророк создает свой народ. Отсюда – «…политический дискурс должен возвыситься до пророческой роли» (с. 74). В полном соответствии с этой установкой книга распадается на интереснейший анализ свершившихся перемен, и пророчества перемен грядущих в терминах борьбы, и, конечно, победы пролетариата. Мои симпатии целиком на стороне первой ипостаси книги.

Позиция авторов четко заявлена: мы живем во времена Империи1. Современность с ее опорой на идеи модерна закончилась. Наступил новый мировой порядок, экономическим нервом которого является мировой рынок, а организационной структурой – сети. Империя – политически единый мир и глобальный рынок. Книга о том, как складывался этот порядок, каков механизм его исполнения, как изменяются в этой связи социальные институты, трудовые отношения, практики расизма, международные нормы и пр. Как правило, до эмпирики текст не опускается, ограничиваясь сферой логики2. Воспроизведем ее в основных чертах.

Принципиально подчеркнуть, что Империя, о которой пишут М. Хардт и А. Негри, не имеет аналогов в прошлом. Великую Российскую империю или Британскую империю в терминах авторов правильнее было бы называть не империями, а империалистическими владениями.

Менее всего авторы хотели быть создать «хронику событий политической жизни, т.е. по сути, самый немощный и скучный образ отражения бытия» (с. 335).

Международные отношения: от договоров к наднациональной власти Что же означает переход к Империи в сфере международных отношений? По мнению авторов, переход к Империи – это правовая эволюция от идеи международного порядка, основанного на договорах и соглашениях национальных суверенов (Вестфальский мир, Венский конгресс, создание Священного союза и пр.), к идее глобального порядка как новой суверенной наднациональной всемирной власти3. Постсовременность предполагает доминирование наднационального права, которое в конечном счете определяет право внутреннее4. Глобализация экономики снижает эффективность правовых структур, действующих на национальном уровне, и увеличивает возможности наднациональных правовых институтов – ВТО, МВФ, Всемирного банка и пр. Промежуточным звеном этого перехода выступает ООН5.

Принципиальная новизна складывающегося глобального порядка заключается прежде всего в легитимности права на вмешательство. В эпоху современности вмешательство допускалось для принудительного обеспечения добровольно достигнутых договоренностей, тогда как постсовременность оправдывает вмешательство во имя высших моральных принципов под предлогом возникновения чрезвычайной ситуации. Новое имперское право – это сдвиг к универсальным этическим ценностям как результат унификации условий производства. Отсюда возрождение понятия «справедливые войны» (используемого в дебатах о войне в Персидском заливе). Принципиальная новизна состоит в том, что справедливая война перестает быть практикой защиты или сопротивления, а трактуется как форма предупреждения гуманитарных проблем.

Империя предполагает, во-первых, легитимность военного аппарата в силу моральной обоснованности его акций («Империя создается не только на основе одной лишь силы, но и на основе способности представить эту силу залогом права и мира» – с. 29), во-вторых, эффективность военных действий как средство достижения порядка в политически едином мире. В этом смысле Ф. Фукуяма прав, рассуждая о конце истории: история Идея наднациональной власти не объясняется «анахроническими моделями» устройства национальных государств Гоббса и Локка. У Гоббса все сводится к договору людей, отдающих себя под власть государства. У Локка (институциональный реализм) картина иная: по мере становления центра формируются сети локальной контрвласти как система сдержек и противовесов. Но, по мнению авторов, для объяснения природы глобальной власти нужна новая парадигма, а не перенос идей Гоббса или Локка на мировой уровень.

Что касается самого термина «постсовременность», то сами авторы считают его весьма «незатейливым». Но «линейка времени» (досовременность, современность и постсовременность), фиксирующая парадигмальные сдвиги, кажется им несопоставимо более верной, чем теории циклов. Теории циклов категорически не устраивают авторов, поскольку «с позиции теории циклов невозможно распознать момент разрыва системы, изменение парадигмы, событие. Напротив, все должно двигаться по кругу, и, таким образом, история капитализма становится вечным возвращением» (с. 225). В связи с этим критике подвергается книга Джованни Арриги, в которой возвышение США описано по аналогии с тем, что сто лет назад произошло с британцами, а ранее – с голландцами, и еще раньше – с генуэзцами, а лидером следующего большого цикла капиталистического накопления объявляется Япония. Авторы полны веры в силу человека, тогда как «теория циклов навязывает истории объективный закон» (с. 224).

«С одной стороны, вся идея структуры ООН основывается на признании и легитимации суверенитета отдельных государств… Однако, с другой стороны, этот процесс легитимации оказывается эффективен только в том случае, если он передает права суверена реальному наднациональному центру» (с. 20).

империалистических войн окончилась. «Каждая имперская война является гражданской войной, политической акцией…» (с. 180).

Меняются и формы вмешательства. Помимо военной интервенции арсенал легитимного имперского влияния включает моральное и правовое вмешательство. Моральное вмешательство осуществляют в том числе СМИ, религиозные организации, но ключевую роль играют так называемые неправительственные гуманитарные организации (НПО).

Поскольку они не связаны напрямую с правительствами, то принято считать, что они руководствуются моральными и этическими императивами. Примеры – «Врачи без границ», «Международная амнистия». Эти «богадельни и странствующие ордена Империи» (с. 47) являются мощным мирным оружием нового мирового порядка.

Изменение состава пролетариата и его политических требований Лозунг «Пролетарии всех стран – соединяйтесь!» – это проект разрушения национального государства и создания нового глобального сообщества. И этот проект реализовался.

«…Пролетарский интернационализм потерпел поражение, но его дело победило» (с. 60).

Борьба пролетариата бросила вызов национальным государствам, поэтому «создание Империи явилось ответом на пролетарский интернационализм» (с. 61).

Особо подчеркнем, что пролетариат в прежнем понимании (как промышленный рабочий класс) практически исчез. Пролетариат эпохи постсовременности – это те, «чей труд прямо или косвенно эксплуатируется и подчиняется капиталистическим нормам производства и воспроизводства» (с. 62). Или «мы понимаем под «пролетариатом» не только промышленный рабочий класс, но и включаем сюда всех тех, кто находится в зависимом положении, подвергается эксплуатации и трудится под властью капитала» (с. 241). Аматериальная рабочая сила (трудящиеся, вовлеченные в коммуникацию и производство аффектов) постепенно занимает центральное место в процессе производства и в составе пролетариата.

Если бы пролетариат исчез, и не было бы его борьбы, то не было бы и преобразования капитала, не было бы смены парадигмы его развития. «…Капиталистический кризис не является просто результатом внутреннего развития капитала, но вызван непосредственно столкновением с пролетариатом» (с. 246).

Но изменился не только состав пролетариата. Изменились формы и закономерности пролетарской борьбы. Отдельные очаги борьбы локальны и непродолжительны, они не становятся более началом революционного цикла. Политический парадокс нашего времени состоит в том, что «в наш век, чаще всего называемый веком коммуникаций, борьба стала почти некоммуницируемой» (с. 64). Причины, препятствующие слиянию очагов борьбы:

1) отсутствие признанного общего врага (разъяснение природы общего врага – насущная политическая задача коммунистов); 2) у протестных выступлений нет единого языка (прежде таким языком был язык антиимпериализма и пролетарского интернационализма, теперь же общий язык борьбы надо создать). Это непростые задачи, так как Империя через глобальные сети «снимает» колониальные, расовые, империалистические напряжения.

Однако не все потеряно. «…Насколько протестные движения потеряли в широте охвата, продолжительности и коммуницируемости, настолько они выиграли в интенсивности» (с. 64).

У Маркса есть образ крота истории, который поднимается на поверхность во время открытого классового конфликта, а затем снова уходит под землю и роет дальше, двигая историю. «…Старый крот Маркса раз и навсегда умер» (с. 66). Протестные выступления времен Империи подобны броску змеи. Отсутствие коммуникативных тоннелей означает, что каждое отдельное протестное выступление выполняет работу разрушения, «не ожидая расширения масштабов протеста как условия своего успеха» (с. 66). Теперь «выступления протеста не связаны по горизонтали, но каждое из них совершает прорыв ввысь, по вертикали, прямо к виртуальном центру Империи» (с. 67).

Если у К. Маркса субъектом борьбы был пролетариат, а объектом – коммунизм, то в эпоху постсовременности субъектом борьбы становятся массы, а объектом – освобождение человечества.

В целом история борьбы трудящихся видится следующим образом.

Первая фаза – на авансцене образ профессионального рабочего. Целью борьбы являлись республика советов рабочих, создание профсоюзов и строительство авангардной партии.

Вторая фаза приходится на расцвет фордизма и тейлоризма, ее герой – работник массового производства. Итог борьбы – организация массовых профсоюзов, создание государства благосостояния и социал-демократический реформизм.

Третья фаза соответствует постфордистскому, информационному режиму производства.

Возникает образ социального рабочего как представителя аматериальной рабочей силы. Его проект – абсолютная демократия.

Программные политические требования масс в эпоху Империи:

1. Всемирное гражданство. Требование, выдвинутое в 1996 г. на демонстрациях во Франции «Документы для всех!» – «это лишь требование того, чтобы правовой статус населения был пересмотрен в соответствии с произошедшими в последние годы реальными экономическими изменениями» (с. 368). Будущие города видятся авторам как «локомотивы циркуляции, временные пристанища» переселенцев6. «Рабская принадлежность к нации, к идентичности, к народу» (с. 336) объявляется крепостной зависимостью эпохи постсовременности.

2. Социальная заработная плата. Поскольку в условиях Империи «жизнь и производство стремятся к слиянию» (с. 372), то «социальная заработная плата… распространяется на массы в целом и даже на безработных, ибо производят массы в целом» (с. 371). Фактически речь идет о неком гражданском доходе, который причитается каждому члену общества.

3. Право на репроприацию. Не надо путать с национализацией машин и ресурсов как задачей прежних коммунистов. Национализацию никто не отменяет («Частная собственность на средства производства является всего лишь отвратительным деспотическим пережитком» – с. 378), но задача ставится шире. В условиях аматериального производства «репроприация означает свободный доступ и контроль над знанием, информацией, коммуникацией и аффектами» (с. 374).

Борьба пролетариата: от активных забастовок к пассивному «бегству» от обществафабрики Конечной целью книги авторы называют «нахождение той почвы, на которой могли бы зародиться силы сопротивления ей [Империи. – С.Б.] и сформироваться альтернативные варианты развития» (с. 298). Вместе с тем авторы честно признаются, что не способны предложить политическую альтернативу Империи. И дело не в интеллектуальной несостоятельности. Альтернатива Империи, по мнению авторов, возникнет не из теоретических изысканий, а из практики. «…Марксу понадобилась Парижская коммуна, чтобы совершить рывок, представив коммунизм в его конкретике» (с. 195). Но что Кстати, навязываемые СМИ представления о «кокаиновых путях», о «дорогах терроризма»

авторы считают попыткой Империи удержать географическую картину мира в формате изолированных, сегментированных фрагментов.

Экономическая социология. 2006. Т. 7. № 5 http://ecsoc.msses.ru совершенно очевидно, так это абсурдность борьбы с Империей на путях изоляции, определяемой с расовых, религиозных или региональных позиций. Любой такой проект неизбежно выродится в гетто. «Реально с Империей можно соперничать лишь на ее же уровне общности…» (с. 196).

Авторы спорят с «товарищами из числа левых», которые видят средство борьбы с глобальным капитализмом в защите локального, возводя барьеры на пути потоков капитала.

Ошибочно думать, что глобальное влечет за собой гомогенизацию и недифференцируемое тождество, тогда как локальное сохраняет гетерогенность и различие. «Глобальность не должна пониматься как культурная, политическая и экономическая гомогенизация» (с. 55).

По мнению авторов, уже невозможно возродить локальные идентичности, которые бы были вне глобальных потоков капитала и Империи. Бороться нужно не против глобализации как таковой, но против Империи как особого режима глобальных отношений. Любые ностальгии по прошлому авторы считают неуместными. И дело не в этическом отношении к пролитой в эпоху современности крови. «Империя лучше в том же смысле, в котором Маркс отстаивает превосходство капитализма над предшествовавшими ему формами общества и способами производства» (с. 54).

Самое трудное в новых условиях – определить врага. Поскольку его образ размыт, то бороться с ним лицом к лицу не получится. Лучше повернуться к нему спиной, оставив его наедине с пустотой. «Если в дисциплинарную эпоху важнейшим понятием сопротивления был саботаж, в эру имперского контроля им может стать бегство» (с. 201). Империи угрожают не организованные в профсоюзы рабочие, а внешне дезорганизованные, не ясно структурированные формы труда и жизни. Неуправляемая миграция, эпизодическая занятость, отказ от общепринятой заботы о «завтрашнем дне» – вот то, что угрожает Империи, пытающейся создать общество-фабрику. Авторы используют замечательную метафору: «героизм человеческой пассивности» (с. 340). Они убеждены, что протест пролетариата в эпоху постсовременности не имеет ничего общего с баррикадами и стачками.

Суть борьбы состоит в отказе «принимать некую жесткую программу материального производства» (с. 257) в качестве жизненной основы.

От дисциплинарного общества к обществу контроля Империя предполагает особый режим власти, обозначенный авторами как биовласть.

Биовласть регулирует общественную жизнь «изнутри», т.е. это власть, которая «становится неотъемлемой, жизненной функцией, которую каждый индивид принимает и выполняет по собственному согласию» (с. 36). Дисциплина и принуждение не являются более голосом извне, а представляют собой внутреннее долженствование.

Идею перехода от дисциплинарного общества к обществу контроля авторы позаимствовали у М. Фуко (хотя тот не формулировал идею в таких терминах). В дисциплинарном обществе дисциплинарные институты (тюрьмы, фабрики, школы, психбольницы и пр.) структурируют социальную территорию. В обществе контроля механизмы принуждения становятся имманентными социальному полю, составляя внутреннюю сущность самих субъектов (посредством коммуникационных систем, информационных сетей, СМИ и пр.). Как писал М. Фуко, «жизнь стала … объектом власти».

Данный переход стал возможен при изменении институциональной логики. В эпоху современности социальные институты производили устойчивые идентичности, подобные стандартизированным деталям машин: мать, рабочий, учащийся и т.д., поскольку институты эпохи современности были выделены локально (дом, церковь, цех). Совокупность институтов была подобна «архипелагу фабрик субъективности» (с. 186). «…В стенах каждого института индивид, по крайней мере частично, был защищен от воздействия других институтов» (с. 186). Но эта идентификационная жесткость стала препятствием для капитала, устремленного к максимальной гибкости и мобильности.

При переходе к Империи институты преодолевают локальности и связанные с этим ограничения. Скажем, дискурсы и практика «семейных ценностей» проникают во все сферы социального пространства. «Человек всегда все еще находится в семье, всегда все еще в школе…» (с. 187). Это означает производство субъективностей без четкой социальной идентификации, гибридных, изменчивых. Конечно, в дисциплинарном обществе идентичность индивида не была одномерной: человек мог быть отцом и рабочим одновременно. Но разные формы идентичности определялись различием времени и местонахождения: отец – дома, рабочий – на фабрике. «В обществе контроля все эти различия времени и местонахождения утрачивают свою определенность и разграниченность.

Гибридная идентичность… – это рабочий вне фабрики, ученик вне школы… – все это одновременно» (с. 308–309).

Таким образом, дисциплинарное общество основано на разделительных линиях, определяющих зоны эффективности институтов, тогда как общество контроля использует горизонтальную сетевую структуру общества, весь пакет социальных связей. Именно алокальность институтов позволяет им, внешне разлагаясь, повышать интенсивность воздействия. «Институты работают, даже если они распадаются, – и, возможно, они работают тем лучше, чем больше распадаются» (с. 187).

Постмодернизм и фундаментализм: от противников модерна до союзников Империи Постмодернистские и постколониалистские теории несмотря на ниспровергательную риторику, по мнению авторов, «ломятся в открытую дверь» (с. 136) Империи. Сама приставка «пост» подчеркивает, что эти теории заострены против прошлых форм правления.

Постмодернисты оказались в тупике, поскольку они не способны адекватно определить объект своей нынешней критики. Дело в том, что теоретики постмодернизма и постколониализма защищают разнообразие, текучесть и гибридность как вызов бинарной логике и жесткой определенности эпохи современности7. «Дискурс» и «интерпретация»

представлены как мощное оружие против институциональной ригидности, свойственной модернистской картине мира» (с. 139). Но специфика господства Империи в том и состоит, что она «управляет посредством различных иерархий гибридных и фрагментированных субъективностей, которыми так восторгаются эти теоретики» (с. 136). «Обращаемость, мобильность, разнообразие и смешение являются самими условиями возможности мирового рынка» (с. 147). «Власть… зашла им в тыл, чтобы присоединиться к ним в штурме от имени разнообразия» (с. 136).

Например, постмодернистское мышление в области международных отношений опровергает модернистское воспевание национальных государств и территориальную целостность.

В противовес этой картине мира постмодернисты «боролись за то, чтобы оспорить суверенитет государств посредством разрушения государственных границ и выдвижения на первый план беспорядочных и неконтролируемых международных перемещений и потоков»

(с. 139). Но «фактически Империя тоже решительно настроена на то, чтобы отбросить все эти формы суверенитета эпохи современности и обеспечить свободу различий, не Авторы считают, что «общим знаменателем» многочисленных и разнообразных постмодернистских теорий является атака на Просвещение и современность. Но дело в том, что у истоков современности лежали две конфликтующие традиции: революционный гуманизм Возрождения и реакция на него в виде создания дуализмов как основы картины мира. «Когда постмодернисты противостоят современности, они на самом деле выступают против второй традиции из нашей схемы» (с. 138).

стесненных границами» (с. 140). Если прежде «национальные государства были главными игроками… мирового производства и обмена, то для мирового рынка они оказываются во все возрастающей степени лишь преградами» (с. 147). Знамя плюрализма и многообразия подхвачено Империей, а потому «структура и логика власти в сегодняшнем мире полностью защищены от “освободительного” оружия постмодернистской политики различия» (с. 140).

«Имперская машина живет.., притязая на реализацию проекта универсального гражданства, …непрестанно разрушая историю и идентичность в типично постмодернистской манере»

(с. 45). Современность, при которой «власть и силы социального угнетения функционируют путем наложения бинарных структур и тотализующей логики на социальные субъектности, подавляя разнообразие» (с. 141–142), осталась в прошлом, а потому «постмодернисты все еще ведут битву против теней старых врагов» (с. 139).

Довольно оригинально сравнение авторами фундаментализма и постмодернизма. По их мнению, «упрощая, можно утверждать, что постмодернистские дискурсы прежде всего обращены к победителям в процессе глобализации, а фундаменталистские – к проигравшим»

(с. 146). Это варианты осмысления, «ответ на одну и ту же ситуацию, только на противоположенных полюсах глобальной иерархии» (с. 146). Иными словами, «глобальные тенденции роста мобильности, неопределенности и гибридности переживаются одними людьми как своего рода освобождение, а другими – как усиление страдания» (с. 146).

Объявление постмодернизма и фундаментализма родственными течениями на первый взгляд довольно странно. Ведь их дискурсы полностью противоположны: постмодернизм выступает за смешение, различие, мобильность, тогда как фундаментализм несет на знаменах чистоту, тождество, застой. Но дело в том, что фундаментализм неверно понимать как воссоздание мира, каким он был до эпохи современности. Скорее это отрицание глобализации через призыв к вымышленному образу прошлого. Фундаментализм основан на исторических иллюзиях. «Возврат к традиции» является вымыслом наших дней, направленным против сегодняшнего социального порядка. А потому фундаментализм правильнее понимать не как домодернистский, но как постмодернистский проект.

Адекватность постмодернизма логике глобального капитала иллюстрируется отсылками к маркетингу и теориям менеджмента. «Сам по себе маркетинг является практикой, основанной на различиях, и чем больше дано различий, тем больше возможностей развития маркетинговых стратегий» (с. 148). Дифференцированное население обеспечивает растущее число «целевых групп», для которых пригодны специфические маркетинговые стратегии – «одна для латиноамериканцев-гомосексуалистов в возрасте от восемнадцати до двадцати двух лет, другая для американских девочек-подростков китайского происхождения» (с. 148).

Что касается теорий менеджмента, то «нынешние гуру корпоративной культуры… проповедуют эффективность и прибыльность разнообразия и мультикультурализма внутри корпорации» (с. 149). Задачей менеджера является перевод энергии различий людей различных рас, полов и сексуальной ориентации в проценты прибыли.

Постмодернизм особенно популярен в среде элитных слоев американской интеллигенции.

В других же регионах и классовых сферах его политический пафос неоднозначен. Скажем, постмодернизм воспевает мобильность, отождествляемую со свободой. Но для огромных групп людей мобильность воспринимается как страдание, а стабильное и определенное место проживания, напротив, оказывается самой насущной необходимостью. То же и с постмодернистской критикой истины. Установление и обнародование истины, скажем, о злоупотреблениях госслужащих, о палачах, о диктаторах является условием демократического будущего. Иными словами, не отрицая интеллектуальных заслуг постмодернистов, авторы считают, что «освободительный потенциал постмодернизма… лишь еще более укрепляет положение привилегированных групп населения» (с. 152).

От модернизации к постиндустриализации (информатизации) общества Экономическая модернизация – это переход от преобладания сельского хозяйства к господству промышленного производства, т.е. это индустриализация экономики.

Постмодернизация – это переход от преобладания промышленности к преобладанию сферы услуг и информации, т.е. это информатизация экономики.

Никто и никогда не объяснил суть этих вещей с такой ясностью. Доказательства перехода от одной парадигмы к другой, выраженные в количественных показателях (доля населения, занятого в этих сферах, доля стоимости, создаваемой разными секторами) категорически не устраивают. Сомнительна сама способность количественных показателей отражать парадигмальные сдвиги.

Авторы блестяще объясняют суть модернизации и информатизации с точки зрения иерархической взаимосвязи различных секторов экономики в рамках каждой парадигмы.

Суть модернизации не в снижении количественных показателей сельскохозяйственного производства и не в миграции рабочей силы из сельского хозяйства и добывающих отраслей в промышленность (что верно), а в том, что само сельское хозяйство приобрело промышленный характер. «…Ферма постепенно превратилась в фабрику» (с. 267).

Соответственно суть постмодернизации состоит отнюдь не в миграции работников из промышленности в сферу услуг (что статистически тоже верно), а в том, что промышленное производство приобретает характер сферы услуг. «Новый императив управления теперь звучит так: “Относись к производству как к услуге”. …Так же, как в процессе модернизации все области производства стремились к тому, чтобы приобрести промышленный характер, так в процессе постмодернизации все производство тяготеет к производству услуг» (с. 268).

Наиболее показательный пример подобного изменения – переход от фордистской модели к тойотистской. «Массовое производство стандартизированной продукции в фордистскую эпоху… в незначительной степени нуждалось в том, чтобы “прислушиваться” к рынку»

(с. 271). Тойотизм – это инверсия взаимосвязи между производством и потреблением, «поскольку, по крайней мере теоретически, решение о производстве товара принимается после и как реакция на решение рынка. В предельных случаях товар не производится до тех пор, пока потребитель не выбрал и не оплатил его» (с. 272). Стало быть, коммуникации и информация начинают играть центральную роль в производстве8.

Количественный подход приводит к историческим ошибкам, когда некоторые общества ХХ в.

рассматриваются как аналоги обществ, существовавших в прошлом. Скажем, по доле сельскохозяйственного производства и доле занятых в этой сфере сравнивают современную Индию или Нигерию со вчерашней Францией или Англией. Это полный бред! На ранних этапах истории, когда Франция и Великобритания были аграрными странами, сельское хозяйство было господствующей сферой в экономике, а в ХХ веке сельскохозяйственное производство оказалось подчиненным промышленности в рамках мировой системы. Стало быть, современная Нигерия и прошлая Франция «находятся не на одном пути развития, а в абсолютно различных и даже противоположных ситуациях – господства и подчинения» (с. 265).

По этому поводу авторы обрушивают критику на дискурс экономического развития, предполагающий, что «экономическая история всех стран мира следует одномуединственному пути развития, каждая в разное время и с разной скоростью» (с. 265). Эти Мануэль Кастельс и Юко Аояма выделили две модели информатизации. Первая модель экономики услуг Канада, Великобритания) характеризуется резким перераспределением рабочей силы из промышленности в сферу услуг, где доминируют финансовые услуги. В рамках второй инфо-индустриальной модели (Япония, Германия) менее активно сокращается занятость в промышленности, а сам процесс информатизации преимущественно связан с промышленным производством.

теории плодят ложные исторические аналогии. При таком подходе не учитывается, что экономика развитых стран – это не набор количественных характеристик, но господствующее положение в мировой системе. Отставание зависимых экономик не означает, что они не растут, просто их рост сохраняет их подчиненное положение в мировом хозяйстве. «Географические различия в мировой экономике являются не признаками сосуществования различных стадий различия, а разделительными границами новой глобальной иерархии производства» (с. 270).

В информационном обществе ключевую роль играет аматериальный труд. «…Аматериальный труд – это труд, производящий аматериальные блага, такие, как услуга, продукт культуры, знание или коммуникация» (с. 272). Существует три типа аматериального труда:

а) производство как услуга, когда материальный труд по выпуску товаров тяготеет по характеру к аматериальному труду; б) решение аналитически-символических задач, включая рутинные операции над символами; в) порождение аффектов и манипулирование ими.

Важно отметить, что «благодаря компьютеризации производства всякий труд приобретает значение абстрактного труда» (с. 274). По Марксу, разные формы трудовой деятельности носили принципиально гетерогенный характер, скажем, швейное и текстильное производства включали несопоставимые между собой конкретные операции. Но «трудовая деятельность на компьютеризованном швейном производстве и на компьютеризованном текстильном производстве может включать одни и те же конкретные операции – преобразование символов и информации» (с. 273). Отсюда постмодернизация – это гомогенизация трудовой деятельности.

Новая информационная инфраструктура обеспечивает возможность глобального производства и управления в новой Империи так же, как строительство дорог обеспечивало возможность Римской империи. Сети новой информационной инфраструктуры – это почти всегда гибрид сетевых моделей демократического (например, Интернет) и олигополистического типа (например, теле- и радиовещание). Олигополистические сети характеризуются централизацией, массовым распространением и односторонней связью.

Информатизация вызвала изменение модели организации производства. Рабочие могут легко связываться друг с другом без учета расстояний, или даже просто оставаться дома. Это ведет к исчезновению фабричных городов. Вертикальная индустриально-корпоративная модель трансформируется в горизонтально интегрированное сетевое предприятие. Организационной основой производства вместо конвейера становится сеть. Это уже банальность. Не банальны два вывода, которые делают авторы. Во-первых, сетевизация производства ослабляет положение трудящихся. «Капитал может отказаться от переговоров с данным местным населением, переместившись в другую точку мировой сети – или просто использовать возможность такого перемещения как козырь на переговорах» (с. 277–278). Во-вторых, «географическое рассредоточение производства породило потребность в чрезвычайно централизованных управлении и планировании, а также в централизации специальных услуг, требующихся производству, особенно финансовых» (с. 278). Централизация управления породила феномен узловых центров сетевого пространства. «Центробежные процессы в производстве сбалансированы центростремительной тенденцией в управлении» (с. 278).

Вместо старых промышленных центров рождаются «подлинные города контроля» (такие, как Нью-Йорк, Токио, Лондон).

От национального государства к мировому «квазигосударству»

Авторы детально описывают эволюцию понятия суверенитета в идею национального государства. Это необходимо для демонстрации искусственности и идеологического контекста понятия нации. Только на этой теоретической базе призывы авторов к всемирному гражданству приобретают форму вывода, а не лозунга9. Повторим их логику.

Критики идеи договорного права утверждали, что истоки политической власти кроются в борьбе, и суверенитет создается силой и насилием. Отсюда: для поддержания порядка нужны универсальные объединительные конструкты. По мере разложения феодальных основ наследственная монархия уже не могла выступать гарантом прочности мира и социальных связей. Модель абсолютистского государства выжила за счет нового трансцендентного обоснования. «Духовная идентичность нации, а не божественное тело короля теперь олицетворяла территорию и население в качестве идеальной абстракции» (с. 98).

С формированием понятия нации «неустойчивые структурные отношения были стабилизированы национальной идентичностью: культурной, интегрирующей идентичностью, основанной на биологической непрерывности кровного родства, пространственной непрерывности территорий и на языковой общности» (с. 98). Значение понятия нации и смысл ее конструирования состояли в отчетливой гомогенизирующей тенденции, скрадывающей конфликты, основанные на социальной и экономической гетерогенности:

«Национальная особенность – это потенциальная всеобщность» (с. 107).

Для усиления объединительного начала понятия нации его «привязывают» к категории, естественность и единство которой кажется очевидной. Такой «ложной логической регрессией» стал переход от понятия нации к понятию народа «в качестве изначально существовавшей основы нации» (с. 104). «…Множественный и сингулярный характер масс упраздняется в смирительной рубашке идентичности и гомогенности народа» (с. 108). Тем самым мистифицируется базис социальной гармонии, поскольку идентичность народа должна казаться изначальной и естественной за счет «вымышленного обращения к прошлому» (с. 104).

Поскольку нация – это конструкт, создаваемый властью, она является репрезентацией того класса, который этой властью обладает. Со ссылкой на Сиейеса, утверждавшего, что у нации может быть только один общий интерес, авторы трактуют национальные интересы как интересы правящего класса10.

Анализ авторами современности сводится к тому, что «третье сословие – это власть; нация – его целостная репрезентация; народ – его прочное и естественное основание; национальный суверенитет – ось истории» (с. 106–107).

Эволюция идей видится следующей. Первоначально государству приписывали решающую роль в опосредовании конфликтов, т.е. именно многочисленность и многообразие конфликтов оправдывали существование государства. Затем сами конфликты нейтрализуются единством устремлений нации, имеющей «естественную» народную основу.

Государство становится субъектом, поддерживающим институциональную основу реализации национального (т.е. общего) интереса, под которым реально скрывается интерес правящего класса11. «Полностью логическая цепочка представительства может быть В вопросе государственности авторы четко себя определяют: «Мы не анархисты, а коммунисты…» (с. 325).

Соответственно при нападении фашистской Германии на социалистическую Россию «нации подменяли здесь классовых субъектов конфликта или были масками, прятавшими их лица» (с. 111).

Заметим, что в зависимых странах понятие нации выполняло двойственную функцию.

С одной стороны, притязание на национальную идентичность легитимировало требования независимости и равенства. «…Идея нации служит прогрессу настолько, насколько она выступает линией обороны против господства более могущественных наций и внешних выражена следующим образом: народ, представляющий массы, нация, представляющая народ, и государство, представляющее нацию» (с. 132).

Империя стирает различия между государствами, упраздняя понятие нации. Ностальгия по национальным государствам, во-первых, неуместна, так как именно национальные государства были необходимыми условиями империалистического господства и субъектами бесчисленных войн, а во-вторых, бессмысленна. «…Упадок национального государства – это не просто следствие определенной идеологической установки, которую можно изменить усилием политической воли, это структурный и необратимый процесс. Нация являлась не просто явлением культуры, неким чувством принадлежности и сопричастности к историческому наследию, а, прежде всего, экономико-правовым образованием» (с. 313).

Механизмом, перемоловшим разделение пространства на национальные пределы, явился мировой рынок. Империя и есть переход «от национального государства к политическому регулированию глобального рынка» (с. 223). «…Как Фуко понимал паноптикум в качестве диаграммы власти в эпоху современности, мировой рынок может адекватно служить – …диаграммой имперской власти» (с. 181).

Формирование мирового рынка породило «эффект сходства, одновременно и приближающий остальной мир к ведущим странам, и изолирующий его от них в своеобразное гетто» (с. 237–238). Отсюда неоднократно заявленная позиция авторов, что само понятие Третьего мира перестало быть релевантным: «Третий мир не исчез совсем в ходе объединения мирового рынка, а стал частью Первого мира, стал гетто» (с. 239).

Деятельность ТНК по всему миру означала передачу технологий, мобилизацию рабочей силы и местных производственных возможностей, концентрацию финансовых потоков.

Новые потребности запустили миграционные цунами. Мобильность населения сделала невозможным управление национальными рынками (особенно рынками труда) по отдельности. «Трудящиеся, бегущие из стран Третьего мира в развитые в поисках работы и достатка, способствовали разрушению границ между этими двумя мирами» (с. 239).

Возникла Империя как мировое квазигосударство.

От империализма к Империи Почему капиталу оказался тесен империалистический проект развития и понадобился имперский проект? В чем был движущий момент империализма, и почему он себя исчерпал?

Авторы дают свой ответ в строгом соответствии с логикой марксизма.

Капитал постоянно испытывал затруднения от несоответствия рабочего-производителя и рабочего-потребителя. «…Рабочий никогда не создаст достаточный спрос на прибавочную стоимость» (с. 210), так как ее изъятие и составляет суть капиталистической эксплуатации.

И эта проблема обостряется, с одной стороны, с ростом производительности труда, в результате чего зарплата рабочих составляет все меньшую часть создаваемой стоимости; с другой стороны – инвестициями капиталистов в производство, что усугубляет недостаточную способность общества к потреблению, как бы масштабируя проблему.

Выход один – экспансия. Иными словами, не патологическая воинственность империализма вела его по колониальному пути, а элементарная экономическая потребность вовлечения новых групп населения в процесс потребления создаваемых капиталом благ. «Капитал – это организм, который не в состоянии обеспечивать существование иначе, как устремляясь за экономических, политических и идеологических сил» (с. 107). С другой стороны, идея национальной идентичности несла в себе реакционный потенциал подавления различий и противоположностей. «Как только нация начинает обретать атрибуты суверенного государства, все ее прогрессивные функции исчезают» (с. 110).

свои пределы… Внешнее окружение ему сущностно необходимо» (с. 212). Незападный мир (Восток, Африка, Индия) был необходим Западу и как негативное основание европейской идентичности. «Конструирование в негативном плане неевропейских других в конечном счете оказывается тем, что формирует и поддерживает саму европейскую идентичность»

(с. 123). Восток не был познан как эмпирический объект, но он был сконструирован («ориентализирован») как объект европейского дискурса12.

Однако проблема в том, что капитал не может удержаться от инвестиций в пространство, открывшееся ему сначала в роли потребителя благ или поставщика сырья. Инвестирование означает наем местной рабочей силы, пролетаризацию социума. Так внешнее становится внутренним. «Подобно миссионеру или вампиру, капитал прикасается к тому, что ему чуждо, и делает его своим» (с. 214). Иными словами, опора на некапиталистическое окружение позволяет реализовать прибавочную стоимость, но потребность в капитализации этой реализованной прибавочной стоимости приводит к «капитализации некапиталистического окружения как такового» (с. 213). Отсюда – «капитал вынужден все время продвигаться к новым рубежам» (с. 215). А поскольку земля имеет предел, логический конфликт между реализацией и капитализацией становится реальным противоречием.

Тупиковость пути была очевидной. С одной стороны, империализм создавал условия для экспансии капитала. Но с другой стороны, империализм создавал и укреплял в мире жесткие границы между странами, препятствовал свободному переливу капитала, рабочей силы и товаров, т.е. мешал созданию мирового рынка. И чем меньше «свободного» пространства оставалось, тем очевиднее становилось, что «империализм означал бы смерть для капитала, если бы не был преодолен» (с. 310). Империализм на излете был подобен лечению, угрожавшему жизни пациента.

Где выход? Фактически памятная дискуссия Ленина и Каутского – это два противоположных ответа на этот вопрос. Каутский считал, что капитализм способен достичь реального политического и экономического объединения мирового рынка, т.е. империалистические войны сменятся мирной фазой «ультраимпериализма» (термин Каутского как аналог понятия Империи). Борьба национальных капиталов заменится их сотрудничеством в мировом масштабе («единый мировой трест»). С этим прогнозом Каутского Ленин был полностью согласен! Они расходились в политическом вопросе. Ленин считал, что революционеры должны использовать противоречия империалистического капитала прежде, чем тот эволюционирует в мирный «ультраимпериализм».

О каких противоречиях идет речь? Конец XIX – начало XX вв. отмечены монополизацией капитала и беспощадной эксплуатацией населения колоний, что ухудшало перспективы капитала, гася конкуренцию, с одной стороны, и приближая акции протеста, с другой. В этот период «государство пыталось установить контроль над корпорациями, вводя антитрестовское законодательство, повышая налоги и тарифы и расширяя государственное регулирование промышленности» (с. 287). Начали регламентировать и колониальную эксплуатацию. Ни о какой борьбе государства и капитала не было и речи. Все проходило в строгом соответствии с марксизмом, утверждавшем, что государство необходимо, чтобы «согласовывать интересы отдельных капиталистов, возвышая их до уровня совокупного Ответственность за это возлагается на антропологию, усилиями которой аборигенный Другой импортировался в Европу. Антропологические и исторические описания неевропейцев в терминах примитивности и отсталости легитимировали колониализм.

Этим грешит и К. Маркс, утверждавший, что «истории индийского общества нет». Под этим Маркс понимал не то, что в Индии ничего не происходило, но что курс событий определялся исключительно внешними силами. Авторы видят ограниченность марксизма в том, что в его рамках можно представить «неевропейскую историю лишь как строго движущуюся по пути, уже пройденном самой Европой» (с. 120).

интереса всего капитала» (с. 285). Дальше логически следовало, что капитал рано или поздно реорганизуется, найдя адекватную форму политического устройства.

Поэтому и торопился Ленин, споря с Плехановым о готовности к революции. Ленин видит альтернативу: либо мировая коммунистическая революция, либо Империя.

Но история не реализовала замыслы Ленина. Конец ХХ в. – ТНК преодолевают юрисдикцию и полномочия национальных государств. «В идеале у мирового рынка не существует внешнего: весь мир является его владением» (с. 181). Поверхностные наблюдатели готовы признать: государство потерпело поражение, а корпорации правят миром. Но все сложнее.

Нынешняя фаза развития капитализма – это подрыв могущества национальных государств, функции которых перешли на другие уровни и в другие сферы. Контроль и выражение интересов совокупного капитала осуществляется посредством ряда международных структур. «…Власть конституируется на наднациональном уровне, иными словами, …начинается складываться Империя» (с. 289).

Пирамида мирового устройства Авторы определяют конфигурацию глобальной власти как пирамидальную структуру, состоящую из трех последовательно расширяющихся ярусов, каждый из которых вбирает несколько уровней.

1-й ярус (это фактический центр управления миром) включает в себя три элемента – монополию применения силы, регулирование финансов и производство культурных кодов.

Соответственно на первом ярусе оказываются США как страна, монополизирующая право на применение силы в глобальном масштабе; организации, контролирующие рычаги мировой финансовой системы (Большая семерка, Парижский и Лондонский клубы, Давосский экономический форум и пр.); и культурные объединения, обладающие достаточным символическим капиталом для решающего влияния в культурной сфере. «Имперский контроль осуществляется при помощи трех глобальных и абсолютных средств: ядерной бомбы, денег и эфира» (с. 320). Или: «эффективность основывается на разрушении (посредством бомбы), наказании (посредством денег) и запугивании (посредством коммуникации)» (с. 331).

2-й ярус (условно назовем его производственным) представлен сетевыми структурами, созданными ТНК, и основной массой национальных государств. Эти государства, по сути, осуществляют политическое опосредование интересов ведущих мировых держав и ТНК, а также насаждают дисциплину среди местного населения. Деятельность ТНК возможна благодаря защите и гарантиям со стороны первого уровня глобальной системы. Роль ТНК в создании Империи выходит за пределы экономики: «Гигантские промышленные и финансовые силы производят не только товары, но и субъективности. …Они производят потребности, социальные отношения, тела и умы, – иначе говоря они производят производителей» (с. 44).

3-й ярус (определим его как выражение интересов населения в системе мировой власти) представлен неправительственными организациями (НПО) и зависимыми малыми государствами. В начале 1990-х годов в мире насчитывалось более 18 тыс.

неправительственных организаций. Их функции крайне разнообразны: замена традиционных профсоюзов (например, Ассоциации женщин-предпринимателей), миссионерство (например, Организация католической помощи), защита групп населения, не представленных государством (например, Всемирный Совет аборигенных народов), и пр.

Подчеркнем, что грядущая Империя не является американской, а США – ее центром.

«Основополагающий принцип Империи… заключается в том, то ее власть не имеет никакой реальной и локализуемой территории или центра. Имперская власть распределена в сетях посредством мобильных и взаимосвязанных механизмов контроля» (с. 354). Пирамида власти утверждает ее принципиальную алокальность. «…У нашей постсовременной Империи нет своего Рима» (с. 297).

Привилегированное место США в Империи Отсутствие у Империи центра не означает, что США ничем не отличаются в ряду других стран. Америка занимает, безусловно, привилегированное положение в глобальных иерархиях (даже центр современного искусства переместился из Парижа в Нью-Йорк). Это объясняется двумя факторами: борьбой американского пролетариата и спецификой американского конституционализма.

Первое не может не вызвать удивления, поскольку американцы не особо отмечены забастовочной активностью. Но, по мнению авторов, удар по капитализму во второй половине ХХ в. нанесли не стачки и забастовки рабочих, а их новые жизненные установки, новые формы коллективного поведения, требующие переопределения управленческой парадигмы.

И ярче всего это проявилось именно в США. «В противовес традиционному утверждению о слабости американского пролетариата вследствие его незначительного представительства в политических партиях и участия в профсоюзах… мы, как ни странно, считаем его сильным именно вследствие этих причин. Сила рабочего класса сосредоточена не в институтах представительства, но в… автономии самих трудящихся» (с. 252).

В 1960-е и 1970-е годы в Америке произошла коренная переоценка ценностей: «Молодежь, отвергавшая удушающую повторяемость фабрики-общества, изобретала новые формы мобильности и гибкости, новый образ жизни» (с. 257). «Перспектива получить работу, гарантирующую постоянную и стабильную занятость восемь часов в день, пятьдесят недель в году на всю жизнь, перспектива подчиниться царящему на обществе-фабрике режиму нормализации, что было мечтой для многих их родителей, теперь казалась смерти подобной»

(с. 257). Иными словами, не «настоящая» политическая и экономическая борьба, а «эксперименты “всего лишь в сфере культуры” имели чрезвычайно глубокие политические и экономические последствия» (с. 257). Новые жизненные стили американцев, особенно молодежи, изменили саму сущность капиталистического кризиса: «вместо несбалансированности обращения и перепроизводства ею становится реорганизация аппарата управления» (с. 251).

Успехи американского капитала в реформировании форм организации и управления, позволившие ему занять привилегированное место в мировой системе, – это прямая заслуга американского пролетариата, демонстрирующего новое отношение к жизни и труду13.

«Капиталу не нужно было изобретать новую парадигму (даже если бы он был способен сделать это), поскольку подлинный момент творчества уже состоялся. Задача капитала состояла в том, чтобы возглавить новую систему, которая уже была независимо от него создана и определена в рамках нового отношения к природе и труду…» (с. 259).

Кстати, авторы считают, что в 1960–1970-е годы те же изменения настроений демонстрировал и советский пролетариат. Возникало новое качество рабочей силы.

«Идеология холодной войны именовала это общество тоталитарным, но на самом деле это было общество, характеризовавшееся яркими образцами свободы и творчества»

(с. 260). Именно неспособность советской бюрократии создать механизм «постсовременной мобилизации новой по своему качеству рабочей силы» (с. 261) привела к гибели СССР.

Вторым фактором, позволившем Америке стать во главе Империи, явилась конституционная специфика США. Авторы утверждают, что суверенитет США изначально отстраивался на другой основе, чем суверенность национальных государства Европы.

Во-первых, в противоположность идеям Гоббса или Руссо американские отцы-основатели полагали, что «порядок, принимаемый массами, должен быть рожден не из передачи власти и правовых полномочий, а из согласия самих масс, из демократического взаимодействия сил, объединенных в сети» (с. 156). Несмотря на религиозную риторику, в основе американского общественного устройства лежит абсолютно светская идея власти14. «Здесь нет более никакой необходимости или пространства для трансценденции власти» (с. 156).

В европейской же традиции эпохи современности политическая власть отнесена к трансцендентной реальности, и тем самым источник власти отчужден от общества.

Подлинным певцом абсолютного суверена как «Бога на земле» стал Томас Гоббс15. И хотя в свое время теория Гоббса способствовала становлению абсолютной монархии, ее «трансцендентальный принцип мог фактически быть одинаково применен к различным формам правления» (с. 89), поэтому «республиканский абсолют» Руссо фактически не отличается от «Бога на земле» у Гоббса.

Во-вторых, американская государственность отстраивалась через понятие фронтира как постоянно отодвигающейся границы. Исторически Америке свойственна тенденция к открытому, экспансионистскому проекту, действующему на неограниченной территории.

Суть проекта в превращении внешнего пространства во внутреннее, чего не было в отношениях метрополий и колоний16. (Отсюда частые аналогии Америки и Древнего Рима.) «…Важнейшей особенностью имперского суверенитета является то, что его пространство всегда открыто» (с. 161). Суть Империи – интернализация внешнего.

Напротив, европейцы эпохи современности мыслили пространство в дихотомии внешнего и внутреннего. «…От Гоббса до Руссо понимали гражданский порядок как ограниченное внутреннее пространство, которое противостоит внешнему порядку природы» (с. 178).

Метрополии и колонии никогда не становились единым целым, жестко различаясь в плане подчинения-господства.

Таким образом, европейское понятие трансцендентных суверенов позволило Европе реализовать империалистические амбиции, тогда как дух демократической экспансии, лежащий в основе истории и конституции США, позволил ей стать лидером Империи17.

«Ханна Арендт ставила американскую революцию выше французской, поскольку первая воплощала неограниченное стремление к политической свободе, а вторая была ограниченной по своим целям борьбой лишь с нуждой и неравенством» (с. 352).

Теория Т. Гоббса строится на двух допущениях: первое – гражданская война является исходным состоянием общества (война всех против всех), второе – люди ради собственного выживания должны заключить договор, предоставляющий государю абсолютную власть. Иными словами, у Гоббса «суверенитет определяется одновременно трансценденцией и репрезентацией, представительством, двумя понятиями, которые гуманистическая традиция считала противоречащими друг другу» (с. 89).

«…Распространяясь, этот новый суверенитет не аннексирует или уничтожает другие державы, с которыми он сталкивается, но, напротив, открывается для них, включая их в сеть» (с. 160). Правда, есть опыт уничтожения индейцев. Но они не были участниками создания американского продукта, поэтому, согласно версии авторов, их уничтожили как элемент враждебной живой природы.

Конституция США трактуется изначально имперской, а не империалистической.

«Имперской потому, что (в противоположность проекту империализма, всегда Неспособность Европы возглавить имперский проект привело ее к утрате центра мира.

Предчувствие «заката Европы» пронизывает творчество всех крупных философов начала ХХ века. Американский же конституционализм создавал именно имперский потенциал развития18. «Сегодняшняя идея Империи родилась благодаря глобальной экспансии собственного, исходно рассчитанного на внутренние условия конституционного проекта США» (с. 174).

Прогрессизм США проявился в их реакции на кризис 1929 г. Капитализм оказался перед выбором способов трансформации. В Италии и Германии реорганизация капиталистических отношений вылилась, в конечном счете, в фашизм. В Японии – в милитаризм. США приняли Новый курс. Это был курс на своеобразное «либеральное планирование экономики» (с. 229).

С Нового курса начался процесс преодоления империализма. Новый курс положил начало формированию «государства благосостояния» как модели, принятой в большинстве развитых стран. В основе такого государства лежит триада: тейлоризм в организации труда, фордизм в области заработной платы и кейнсианство в макроэкономическом регулировании общества.

«Безусловно, создатели политики Нового курса в США в 1930-х гг. никогда не предполагали такого широкого применения своих идей, но уже в 1940-е гг., в ходе войны, мировые лидеры начали понимать роль и силу этой политики в установлении глобального экономического и политического порядка» (с. 235). Вплоть до 1960-х гг. продолжался «Золотой век преобразований мирового капитализма в соответствии с политикой Нового курса» (с. 231).

Императив Империи Империя не укрепляет границы, она принимает всех. Это мощный водоворот, втягивающий всех в свой порядок. Но культурная ассимиляция не является приоритетом Империи. Более того, Империя находит способы подтвердить, закрепить эти различия и превратить их в механизм управления на основе потенциальных конфликтов, сопряженных с инаковостью.

«…Империя не создает различий. Она берет то, что ей дают, и работает с этим» (с. 189).

Например, этнические различия между рабочими являются элементом контроля управляющих в трудовом процессе. «В интересах боссов было, чтобы плавильный котел не растворял идентичности и чтобы каждая этническая группа продолжала жить как самостоятельное сообщество, поддерживая свои различия» (с. 190). Забудем о дефиниции имперского правления «Разделяй и властвуй!» Нынешняя Империя действует с точностью до дифференцируй, управляй» (с. 191).

Эти принципы хорошо видны на примере изменения практик расизма. Империя принимает труд всех. Кажется, что расизм отступает, но он только меняет формы. Более того, прогрессирует по масштабности и интенсивности. Расизм эпохи современности черпал доводы в биологии. Поэтому утверждение, что различия между расами обусловлены не биологически, а культурно и социально, составляло суть антирасистских теорий современности. «Представители антирасистской теории эпохи современности действуют на основе веры в то, что социальный конструктивизм освободит нас от смирительной рубашки биологического детерминизма…» (с. 182). Имперский расизм принимает эти аргументы, но распространяющему свою власть линеарно в закрытых пространствах и вторгающемуся в зависимые страны, уничтожающему их самостоятельность и вовлекающему их в сферу своего суверенитета) американский конституционный проект основан на модели выстраивания заново открытого пространства и воссоздания бесконечно различных и сингулярных отношений сетевого типа на неограниченной территории» (с. 174).

Неслучайно автором идеи мирового правительства назван президент США Вудро Вильсон («прозрение великого простеца» – с. 168).

ставит их себе на службу. Империя атакует антирасизм эпохи современности с тыла:

различия культур и традиций объявляются непреодолимым препятствием для уравнивания рас. Создается «расизм без рас», т.е. расизм, который более не покоится на биологической концепции расы. Ограниченность гибкости, пластичности культур объявляется основой их жесткой сегрегации. Отличие в том, что биология иерархизирует расы, а культурология – сегрегирует. В конечном счете культурология подменяет биологию как теоретическую основу расизма. «…Имперская теория в принципе не может ничего сказать о превосходстве или неполноценности различных рас… Иерархия видится не как причина, но как результат социальных обстоятельств» (с. 184). Иерархия рас трактуется как результат свободной конкуренции рас, своего рода рыночного отбора культур. Это не расизм исключения, но расизм дифференцированного участия.