«Зализняк А. А. Древненовгородский диалект. — 2-е издание, переработанное с учетом материала находок 1995–2003 гг. — М.: Языки славянской культуры, 2004. — 872 с. — (Studia philologica). ISSN 1726-135Х ISBN 5-94457-165-9 ...»

В Синод.1 НПЛ господствует ; но, как и в М. ед. муж./сред. (см. выше), оно в значительной мере объясняется ц.-сл. нормой. Собственно новгородское допустимо усматривать в примерах: на Рогатеи оулици, на Дивнъи горе (2), на Ноутьнъи оулици, на Лоубьнъи оулици (2), на Плоскъи, на Коулачьскъи, волости новгородьскеи (Д. ед.). В записях XIII в. (начиная с 1204 г.) в Синод.1 НПЛ появляются первые примеры с -ои: гръчьскои, въ роусьскои, о чюдьскои, въ торопьчьскои и др. В Синод.2 НПЛ употребляется уже только -ои.

В берестяных грамотах XIV–XV вв. чаще представлено -ои: на Полонои 689, на (с)[т]арои 286, по бьсудьнои, в ызьъжьнои 366, по дъловои 519, по wстровескои 928.

Однако все еще встречается и старое окончание : ко Васильевии 67, во вшашкеи 519; может быть, сюда же на... кълъм(ен)[ъ]цкъ 580. Двусмысленно оу (!в") Горот[ъ]неи 307: или (более вероятно первое). Следы старого -ъи можно предполагать также в некоторых относительно поздних псковских документах: на Быстреи (2), на Поукнеи (3) (Мар., № 33, 1417–21 гг.), w земли w полнеи, на суднъи ротъ (Пск. судн. гр., ст. 9, 99).

Т. ед.: доброю, со Давыжею 227. Поздние примеры: [л]уговою 928 (XV), но в той же грамоте и старои межеи. Подробнее об утрате конечного [у] в позднюю эпоху, см.

§ 3.4 (Т. ед. а-склонения).

§ 3.23. И. мн. муж.: в ранних берестяных грамотах примеров нет. В Синод.1 НПЛ последовательно употребляется окончание -ии (сомнительное печерьскеи [1187] не в счет; о случаях смешения с В. мн. см. ниже). При этом в примерах дроугии, югърьскии [1187], сътьскии [1197], заморьскии [1207] отразилась новгородская диалектная особенность — отсутствие 2-й палатализации (перехода кы > ки в эту эпоху еще нет). Это обстоятельство позволяет полагать, что перед нами живые, а не книжные словоформы.

В поздних берестяных грамотах: дроугии 141 (XIII) (окончание или : в грамоте представлен эффект ъ и); сухъи 19 (окончание ); смердыньскиi (окончание или ); поганыи 317 (в функции Зв.; окончание ); которыє 310, 352 (вероятно, окончание ). О которъ 301 см. Д 18.

В новгородских источниках XIV–XV вв. (пергаменных грамотах и летописях) наряду с преобладающим окончанием -ии встречается также -ъи. Особенно много примеров И. мн. муж. на -ъи в Комисс. НПЛ; такие примеры неоднократно встречаются также в Ипат. (здесь они принадлежат новгородскому переписчику). Примеры с -ъи из ГВНП см. в Лингв., с. 142. В тех же памятниках встречаются и формы с -ыъ, -ыє, -ыи.

В. мн. муж.: в ранних берестяных грамотах примеров нет. Для позднего периода можно указать перешедшее в адъективное склонение тыи 446 (XIV). В Синод. НПЛ господствует ц.-сл. окончание -ыя; изредка встречается также наддиалектное др.-р.

окончание (записываемое в Синод.1 НПЛ как -ыє, в Синод.2 НПЛ как -ыъ).

При мягкой основе этому соответствуют ц.-сл. -ья и наддиалектное др.-р.

(представленное в вьчьшее, вьцьшеє [1166, 1228]).

Из отклонений от этой схемы особый интерес представляет пример городъ черниговьскъє [1214] — несомненный новгородизм; ср. ниже об окончании в И. В.

мн. жен. — форме, с которой В. мн. муж. в морфологической системе древних славянских диалектов совпадает. Отметим, впрочем, что есть также два примера, где, напротив, мягкие основы получили окончание, сходное с твердым типом: вьчьшїє [1215], стареишие [1216], с вместо.

Прочие отклонения — это случаи смешения В. мн. муж. с И. мн. В Синод.1 НПЛ они таковы: а) В. мн. новгородьстии [1215, 1216]; б) И. мн. дроугыя 3 великы [1141] (см. об этом примере подробнее § 3.12), мьньшеє [1215]. В Синод.2 НПЛ появляется особое окончание -ыи, где первый элемент — как в В. мн., а второй — как в И. мн. Это контаминированное окончание обслуживает обе формы: а) В. мн. новгородьскыи, -дскыи [1256, 1315], нарочитыи [1300]; сюда же меншии [1255], с мягкой основой; б) И. мн. черныи [1255], татарьскыи [1257], оустьюжьскыи [1329].

И. В. мн. сред.: в ранних берестяных грамотах примеров нет. В Синод. НПЛ эта форма всегда имеет окончание -ая. Это же окончание представлено в ьраь 195 (нач.

XIV). Но в примере лживыь (2) 307 (XV ) выступает уже другое окончание — повидимому, разновидность окончания, характерного для формы И. В. мн. жен.

И. В. мн. жен. В ранних берестяных грамотах встретилось только окончание : великъъ Ст. Р. 8, къромьнье !кормные" 650, сўднеє 213 (XIII); с мягкой основой — большъе 438, третеее 601. Синод. НПЛ в данном случае информации не дает: здесь последовательно используется ц.-сл. окончание -ыя (если не считать единичного иныє [1204]).

В берестяных грамотах XIV–XV вв.: лонескиi 286, вышковскии, сосенкии (вместо -нскии) 519, ложивыи 307. Во всех этих грамотах ъ смешивается с и, поэтому у основ на к здесь могло отразиться -ъъ, -ъи, -ыъ или -ыи, а в ложивыи — -ыъ или -ыи.

Следы окончания -ъъ обнаруживаются в псковских грамотах XIV в., дошедших до нас в поздних списках: а судняя грамотя изрезасъ !а судные грамоты они изрезали" (с эффектом яканья; без дополнительных эффектов было бы а суднъъ грамотъ изръзаша) (Мар., № 2); по мошнъе пожне !по болотные пожни", а что сълнъе пожни !а что касается полевых пожен" (ГВНП, № 345; о том, что оригинал этой грамоты относится к сер. XIV в., см. Колосова 1987).

В новгородских источниках XIV–XV вв. (пергаменных грамотах и летописях) встречается (наряду с -ыъ, -ыє, -ыи) окончание -ъи; см. Лингв., с. 137, 142.

Исходя из того, что в И. В. мн. а-склонения уже в ранний период наряду с -ъ встречается также и -ы (§ 3.5), допустимо предполагать, что в ту же эпоху наряду с -ъъ было возможно и -ыъ.

§ 3.24. Формы типа Р. мн. (косвенные формы мн. числа, Д. Т. дв., Т. ед. муж./сред.) построены единообразно: перед характерными элементами -хъ, -мъ, -ми, -ма, -мь выступает -ы-/-и-. Некоторые примеры из берестяных грамот (не только ранних):

золотыхъ (Р. мн.) 335, робьихъ (Р. мн.) 336, о старыхъ 295 (XIII), къ свьтымъ 296, сочкыми 154 (XV), добрымъ (Т. ед.) 358 (XIV). Д. Т. дв. должен был иметь окончание -ыма (реально не встретился). Не отмечено примеров с -ыи- вместо -ы- (типа добрыихъ) (ц.-сл. гробеныимо 727, мьртыихо 419 не в счет).

У притяжательных прилагательных с суффиксами -ов- и -ин- в грамотах XIV– XV вв. наблюдается следующая особенность: в окончаниях форм типа Р. мн. наряду с элементом -ы- может выступать также элемент -и-. Материал таков: с Оfлемовими людми (переправлено на с Аfремовими) 191, за Лукои за Степановимъ, Тарасиинимъ дътемь, Тараснинимъ дътемъ, за Тарасииними дъдми (вместо -тми) 519, Даниловимъ дътемь 520, з Бабинихъ 1, Сменовимъ руцьємъ 928. Ср. обычное -ы- в оу Кануниковыхо 186, ў Въльютовыхо 2, на... Коневыхъ Водахъ 249, у вдовкиныхъ дътъi 353, у Чупровыхь 161, с Васильємъ со Желутковымъ 25.

Данная особенность должна интерпретироваться как результат влияния местоименного склонения, а именно, модели тихъ, инихъ (ср. современные самих, одних), где элемент -и- выступает в твердом варианте склонения (см. § 3.26). Сближению притяжательных прилагательных с местоименным склонением должно было способствовать то, что в обеих этих группах И. и В. падежи в нормальном случае следуют именному склонению.

И. В. дв.: муж. — шестокрїленаь англа 2 — 549; сред. — полотенеца со дова цереленаь 439 (о ненадежном [к]руж[ивъ] бол[ъ]шии 866 см. Б 5). Для жен. рода в берестяных грамотах примеров нет; ср. по двъ долгъи, по двъ дългъи (ГВНП, № 9, 10; 1307 г.).

Р. М. дв.: в берестяных грамотах примеров нет. В Синод.1 НПЛ многократно встречается Р. дв. с!т"оую, но один раз также с!т"ою [1174]; кроме того, новоявленою [1177], зломысльною [1218]. В Синод.2 НПЛ уже совершенно последовательно выступает с!т"ою (много раз). Таким образом, как и в других подобных случаях, мы имеем здесь дело с заменой более древнего -ую (сохраняющего у от именного склонения) более новым -ою (местоименного происхождения). Только в данном случае замена происходила довольно рано; с другой стороны, “позднее” окончание -ою, по-видимому, имело в живом языке сравнительно короткую жизнь — в связи с общим угасанием двойств. числа.

Д. Т. дв. — см. выше, в группе форм типа Р. мн.

МЕСТОИМЕННОЕ СКЛОНЕНИЕ

§ 3.25. Общие сведения о делении форм местоименного склонения на группы и о взаимодействии местоименного склонения с адъективным в ходе эволюции см. в § 3.19.

В берестяных грамотах из слов местоименного склонения встретились слова с основами: к- !кто", ч- !что", j- !он", он- !он", т- !тот", с- !сей", моj-, твоj-, своj-, наш-, ваш-, вьх- (въх-) !весь", сам-, ин-, так-, один-, дъв- !два", двоj-.

В таблице 7 приведены словоформы важнейших слов местоименного склонения, представленные в берестяных грамотах XI–XIII вв. Словоформы даны в нормализованном виде (для слова !весь" учтен переход ь в ъ перед твердой согласной, § 2.15б). Для слов с основами т-, вьх-, к-, j-, ч- !что" даны все засвидетельствованные словоформы, для остальных — лишь избранные образцы. В таблицу включены также некоторые примеры, извлеченные из более поздних берестяных грамот и из других источников (или реконструированные на их основе); они даны в скобках.

В таблицу не включены формы В. падежа, совпадающие с Р. Об отсутствии чередований при склонении см. § 3.42.

§ 3.26. Приводим материал ранних берестяных грамот с дополнениями там, где это необходимо, из прочих источников.

И. ед. муж. Окончание -е (у твердых основ): саме 736а, Ст. Р. 6, 706 (XIII), самь 893, вохь 351 (XIII), а также кето !кто" Ст. Р. 12, кетъ 891, где за окончанием следует сросшаяся со словоформой частица -то; возможно, еще ине 328 (XIII) (= и оне) — если это действительно И. ед. (!и он"), а не И. мн. Сюда же известное вхе полъ в Синод.1 НПЛ [1217].

В псковской раздельной грамоте 2 пол. XIV в., сохранившейся в списке 1670 г.

(Мар., № 5), отмечено словосочетание те раздъля (И. ед.) !тот раздел" (ля вместо ле в силу яканья); ср. тот роздълъ в аналогичной по содержанию грамоте Мар., № (где обе словоформы приведены переписчиком к нормативному виду). Возможно (но, конечно не гарантировано), что в первой из этих грамот отразилась древняя словоформа И. ед. муж. те !тот" (подробнее см. Изуч. яз., § 13).

Окончание -ъ : кото 831, оно 531, самъ 724 (2), 849 (2), 793, 911, едино 548 (NB начальное е). По-видимому, значительная часть этих примеров (хотя трудно установить, какая именно) отражает лишь установку их авторов на официальную норму. Для XIII в. отметим еще само 213 — в документе официального характера.

Мягкие основы: мои (2, в т. ч. 1 в вокативной функции), твои 605. В иже то 233, 899, Ст. Р. 12 неясен падеж (И. или В.) В берестяных грамотах XIV–XV вв. представлен тот же набор окончаний:

-е — саме 142, 131, 19, самь 415, 23; -ъ — самъ 10 (XV; литературный текст), одинъ 496 (XV; административное донесение), wн[ъ] 3 (XV); сюда же примыкает кто 281, 40, хто 46; у мягких основ -и, -ь — мои, вашь и т. д.; также въсь 697. Кроме того, по адъективному склонению: сьi 305.

В. ед. муж.: въ въхъ 806, инъ 902, и !его" 502, 655 (также ь 737), на нь 897, Ст. Р. 15, мои 725, за свои 819, ижь тъ (В. ед. ?) 683. Наряду с этим имеются также примеры, где В. = Р.: того, сего 247, его 849.

Таблица 7. РАННЕДРЕВНЕНОВГОРОДСКОЕ МЕСТОИМЕННОЕ СКЛОНЕНИЕ Примечания к таблице 1 Имеются также примеры къто, самъ и некоторые другие с окончанием -ъ, но по крайней мере часть их фактически принадлежит не др.-новг. диалекту, а наддиалектному древнерусскому (см.

§ 3.26, И. ед. муж.).

2 Один раз встретилось также, но неясно, принадлежит ли эта словоформа др.-новг. диалекту (см. § 3.26, формы типа Р. мн.).

3 По своей структуре эта словоформа принадлежит субстантивному, а не местоименному склонению; она включена сюда только для того, чтобы была непосредственно видна вся парадигма слова дъва. Правильная форма местоименного склонения дъвою, хорошо известная из других памятников, в берестяных грамотах не встретилась.

В поздних грамотах встретились мои, твои, свои, также въ[х]ъ 297 (ср. еще вохъ в пергаменной грамоте 1412 г. [Д 40]); кроме того, с адъективным окончанием: про сеи Пск. 6 (XIII). Особо стоит В. ед. тото 352 (в грамоте без признаков др.новг. диалекта).

И. В. ед. сред.: то (часто: 336, 605, 163 и др.), за то 644, оно Город. 1, въхо 893, 818, вохо 439, 390 (XIII), [в]охо 944, се (часто: 525, 235 и др.), е (?) 679, въ не 247, єже 9, еже 879, ежь то 682, свое 723, 814. Особо стоит !что": чьто (цьто, чето, цето) (часто: 672, 238, 644, 705 и др.), что 724 (2). Ранний пример с адъективным окончанием: такоє же 807.

О словоформе ничьто же, выступающей в функции Р. падежа (ничьто же 9, ничъто же 109, ничето же 644), см. § 4.6.

Р. ед. муж. и сред. Окончание -ого/-его: того 890, 705, оу кого любо 700, вхого (XIII), ни одиного 724, его 502, егъ 724, оу него 907 (2), чего 156, ни[цего] ж[е] 651, ни иого (вм. иного) цого 765 (XIII), сего 901, оу сего 247, моего 915, 841, 627, 748, твоего 731, твъего 651. Окончание -ога/-ега: тога 222, ш тога 227, цега Ст. Р. 28 (XIII), моега 82. В берестяных грамотах XIV–XV вв. встретилось только окончание -ого/ -его.

Для -ога/-ега отметим еще: тако бо возлюби Б!ъ" мира сега в надписи на иконе (Деисус XIII в., ГРМ), єдинога Бога в новгородской рукописи 1 пол. XIII в. (Праздники со вставками из Триоди цветной, ГПБ, Соф. 385, л. 117 об. [Каталог, № 218]) (оба примера указаны А. А. Гиппиусом). Последний пример предполагает существование диалектной словоформы одинога (что позволило нам внести эту словоформу в общую таблицу). См. также § 3.47.

Д. ед.: томоу 849, 717, к(ъ) тъмоу же 891, нъкъмоу 809, никомоу же 412 (XIII), никому 198 (XIII), емоу (часто: 735, 731, 235 и др.), чемоу 605, 644, цьмоу 548, 642, семоу Ст. Р. 8, 735, 227, семў 879, моемоу 605, моемў 624, твоемоу 831, своемоу Ст. Р. 7.

М. ед.: въ томь 776, 724 (3), по томь 724, томо 731, о томъ 824, во томо 654, на томо 531, при комо 531, одиномо 227, на немь 336, Город. 1, о своемъ 854, о моемо 531.

Приведем также материал поздних грамот: в... томь 589, въ (на, о) томъ (часто), в ыномо 213 (XIII), на одиномо 272, не на цеме 765 (XIII), нъ... на цемъ 272, по семо 59, во своємь 195, при своємь 42, при своємъ 519, на своемо 111; также о всьмо (XIII), о всемо 257, о всъмъ 359.

Т. ед. — см. ниже, в группе форм типа Р. мн.

И. ед. жен.: сама 944, ваша 603, моь 752, 174, 531, 603 (также 682 — в вокативной функции), чьь 8. Отметим также сь !эта" 43 (в поздней грамоте).

В. ед.: тў 879, въ [т]оу 907, про ту 600 (XIII), в[ъ]хоу 736а, вхоу Варл., одиноу на десьтъ 78, таку же 743, иноу 945, ю 439, 705 (3), въ сю 752, мою 776, 790, 531 (4), 725. (Ранние примеры с адъективным окончанием: иноую 9, [т]акоую же 736а.) Р. ед. Окончание : тоъ 907, отъ въхоъ 850, еъ 731. Окончание -ои/-еи:

еи 531. Примеры, где из-за двусмысленной графики неизвестно, какой из этих двух вариантов представлен: одоное 222, [е]є 227, ее 705.

В Синод.1 НПЛ, если не считать случаев, где использовано ц.-сл. окончание -оя/-ея, представлено только -ои/-еи: своєи (4), вашеи (3), нашеи [1230], всъи [1220] (вместо всеи), на мъстъ єи [1195], тои весны [1229].

В поздних берестяных грамотах двусложный вариант окончания отсутствует;

встретились только: єi 180, у єи 129. Таково же положение и в пергаменных грамотах. Отметим диалектную черту — отсутствие н — в примере у єи 129.

Д. М. ед.: тои 293 (XIII), ее 723, ко нее же 705, оу неи !в ней" 449, въ...

твоеи Ст. Р. 10.

Т. ед.: только [т]вое[i] в поздней грамоте 356.

И. мн. муж. Окончание : те 582 (XIII), вохе 670, самь 61 (XIII) (если только это не И. ед.). Окончание -и: ти 550 (если только это не частица).

Поздние грамоты. Окончание : тъ 242, твое 356. Окончание -и: моi 98, (2), твои 694, твоi 311, 352, двои Пск. 4. Ввиду смешения в грамоте ъ с и неизвестно, или : ти 301, вохи 497, сами 248, твои 540, наши Ст. Р. 2.

В. мн. муж.: ты дни !на днях" 731. Поздние грамоты. Окончание -ы: ты (?) 352.

Окончание : своє 178; также твоє 142, где неясен падеж — В. или И. Неизвестно, или : i !их" 102, свои 281 (2), 519. Также с адъективным окончанием: тыи 446.

И. В. мн. сред.: моь 245; также по$зднее ваша 755.

И. В. мн. жен.: твое (И. мн.) 657; сюда же за дов[ое], за двое 601 (определения к слову сани). В И. мн. 9нъ 62 (XIII) род неясен (жен. или муж.).

Поздние грамоты. Окончание -ъ: всъ 195, про своє 949. Окончание -и: двои 138. Неизвестно, или : моi 286.

Формы типа Р. мн. (косвенные формы мн. числа, Д. Т. дв., Т. ед. муж./сред.) построены единообразно: перед характерными элементами -хъ, -мъ, -ми, -ма, -мь выступает либо -ъ-, либо -и-. Рассмотрим материал, оставив временно в стороне словоформы с основой вьс-, вс-.

Твердые основы. Вариант с -ъ-: Р. мн. [и]н[е]х[о] 436; Д. мн. къ вьхемо 87; Д. дв.

дъвъма десьтьма 293 (XIII). Единственный пример с -ъ- от основы т- — Р. мн. техъ 109 — представлен в грамоте, имеющей, возможно, неновгородское происхождение (см. А 14).

Вариант с -и- : Р. мн. тихъ 105, инихо 548; Т. мн. тими 335, 711 (XIII); Т. ед. муж./ сред. тиме (?) 483 (XIII; пример не вполне показателен, так как в грамоте есть эффект ъ и). В этот ряд включилось также М. дв. тию (см. ниже). Из XIII и начала XIV в. отметим еще съ тимъ (ГВНП, № 30, 1266–72 гг.), надъ тимь (№ 8, 1305–07 гг.), а также тимь словомь в грамоте рижан около 1300 г. (Напьерский, № 49). Более полный разбор, с указанием ряда других аналогичных примеров, см. в Изуч. яз., § 25.

Особо стоит словоформа Т. падежа от !кто": с кымо 775 (XIII); более ранний пример (п)[ер]е[дъ кы]... 834 (сер. XII) недостаточно надежен. Эта словоформа раньше всех прочих получила адъективное окончание (см. Шахматов 1957: 166).

Мягкие основы: Р. мн. їхъ 855, мъихъ 836, твоихъ 675, дъвоихъ 509; М. мн. на нихъ 724; Д. мн. имъ 548, 724, їмъ 855, симо 600 (XIII); Т. мн. за ним[и] 562; Т. ед. муж./сред.

своимъ 752, имо 705, за нимь 9, съ нимь 296, с нимо 222, своимы Пск. 7 (XIII), чимо 644, ничимъ же 725, ничимо же 708 (XIII).

Окончания с представлены только в словоформах с основой вьс- (первоначально чуждых др.-новг. диалекту). В ранний период отмечены: надо вьсьмь, ото весьхо 831 (грамота с отчетливой ориентацией на наддиалектные нормы), отъ вьсъхъ 870 (фрагмент коллективного послания официального характера).

В XIV–XV вв. в данной группе форм местоименные окончания уже почти полностью вытеснены адъективными. Материал берестяных грамот здесь таков.

Твердые основы: тых 317, на тыхъ 353, на тых жь 249, с тыми же 536, т[ы](мъ) 692 (Т. ед.); на вхыхъ 359, со вхим[и] 492; у ныхъ !у иных" 242, а ныхъ !а иных" 466 (с отпадением и после гласной, § 2.32); сюда же с кымъ 21, с кимъ 358. Старая модель сохранена в Д. мн. тимъ 373 (= или : в грамоте представлен эффект ъ и).

В со вхим[и] 492 (XIV ) хи может восходить к ранне-др.-новг. хы или хи; в первом случае перед нами модель тыми, во втором — модель тими (модель тъми здесь исключается: в грамоте нет эффекта ъ и). В с кимъ 358 (сер. XIV) ки может восходить к ранне-др.-новг. кы, ки или къ (в грамоте есть эффект ъ и).

Мягкие основы: местоименные и адъективные окончания у этих основ в данной группе форм одинаковы (тем самым для экспансии адъективного склонения этот материал непоказателен). Представляет интерес основа [вс’-]; в XIV–XV вв. отмечены: а) ш всъхъ 279; б) ш всихъ 370, ш всих 273, шо всихъ 446. Элемент -и- при этой основе (появление которого в большинстве случаев можно интерпретировать просто как переход к адъективным окончаниям) наблюдается также во многих других новгородских и псковских памятниках, например, съ всимь (Завещ. Клим.), Д. мн. всимъ (ГВНП, № 44, 50; Хрест., № 37, 40).

Особо отметим пример [п]р[и ихо] 193 — с диалектным отсутствием н (ср. выше о Р. ед. жен.).

И. В. дв.: муж. — дова 831, 812, 235, дова дьсьть 630 (2), два, за два Ст. Р. 30, оба 843; сред. — дъва 113, со дова 439; жен. — тъ же 2 гривьнъ 819, дъвъ (довъ, дове и т. д.) (часто: 238, Свинц. 1, 863 и др.), за дове 601, дове на десьть Ст. Р. 22, дови 810, 219 (2), дьвъ Ст. Р. 14, двь 108, 2 гривни... мое 483 (XIII). Ср. также побъ стърънъ !по обе стороны" в более поздней грамоте № 580 (XIV).

Р. М. дв. В этой форме ожидаемого окончания -ою/-ею в берестяных грамотах не обнаруживается вообще. Слово !два" всегда имеет -у : без дъвоу 526, без довоу 686, бьз довоу 630; во довоу 882, на довоу 549, на доувоу (с опиской) 219; также в поздних грамотах: до дву 750 (XIV), безъ дву 1 (XV). От слова !тот" засвидетельствовано только во кольцю тию !в тех двух кольцах" 644; -и- здесь явно перенесено из группы форм тихъ, тимъ, тими, тима, тимь в силу пропорции вамъ (вами, вама) : ваю = намъ (нами, нама) : наю = тимъ (тими, тима) : x, откуда x = тию (см. также Изуч. яз., § 25). Ср. изъ объю очью (Комисс. НПЛ [1339], л. 206 об.), съ объю сторонъ (Пск. 2 лет. [1424, 1482]), где -ъ- в объю (вместо обою) — точно такого же происхождения, как -и- в тию, а именно, он перенесен из объма. Заметим, что тем самым у слова !тот" форма Р. М. дв. как бы перешла из группы типа Р. ед. в группу типа Р. мн.

Д. Т. дв. — см. выше, в группе форм типа Р. мн.

Процесс вытеснения местоименных окончаний адъективными (в группе форм типа Р. мн. и в меньшей степени — также в прямых падежах) у разных слов местоименного склонения протекает с разной скоростью. У некоторых из них (в частности, так-, сам-) словоформы с адъективными окончаниями употребительны уже с раннего времени. Очень рано усваивает адъективное окончание словоформа Т. падежа от !кто" (см. выше). К XII в. относится пример иноую 9 (но, скажем, в Усп. сб.

таких форм у инъ еще нет). У ряда других (в частности, т-, вьх-, один-) такие словоформы появляются лишь относительно поздно (см. выше раздел форм типа Р. мн.).

Отметим также некоторые ранние примеры адъективного окончания на месте местоименного в других новгородских памятниках: съ wднымь (Завещ. Клим., 1250-е гг.), въ час тыи, В. ед. тоую же (Синод.1 НПЛ [1066, 1211]; по крайней мере в первом из этих двух примеров окончание явно принадлежит переписчику, а не писцу оригинала), В. мн. жен. тыя же (Вопр. Кирик., ст. 44 — по списку 1280-х гг.). В пергаменных грамотах начиная со 2 пол. XIV в. у слова !тот" в формах типа Р. мн.

адъективные окончания уже господствуют.

ЛИЧНЫЕ МЕСТОИМЕНИЯ

§ 3.27. В таблице 8 показаны (в нормализованном виде) встретившиеся в берестяных грамотах XI–XIII вв. словоформы личных местоимений 1 и 2 лица, а также возвратного. К ним добавлено несколько словоформ, отмеченных только в более поздних грамотах (но явно существовавших и в ранний период); они даны в скобках.

В В. и Д. падежах различаются акцентно самостоятельные (полноударные) и энклитические варианты словоформ.

В таблицу не включены словоформы азъ и си; см. о них в комментариях.

Что касается личных местоимений 3 лица, то они следуют обычному местоименному склонению (см. выше).

Таблица 8. РАННЕДРЕВНЕНОВГОРОДСКИЕ ЛИЧНЫЕ И ВОЗВРАТНОЕ МЕСТОИМЕНИЯ

Д. полноударн.

Приводить полные списки примеров нет необходимости, поскольку в данном случае их легко извлечь из словоуказателя (причем с разделением примеров на ранние и поздние). Рассмотрим лишь некоторые частные моменты.

Словоформы я и язъ на всем протяжении др.-новг. эпохи сосуществуют. Относительно их распределения можно отметить следующее. Перед частицей ти употребляется только язъ: ьзъ ти 902, 896, 380, 784, (ь)[зъ] т[и] Город. 1, ьзо ти 893, 829, 436, 439, из поздних — ьс ти 131 (XIV).6 В формуле язъ тобъ кланьюсь (челомь бью), представленной в поздних грамотах, тоже почти всегда выступает язъ. В остальном каких-либо явных правил распределения для я и язъ не усматривается. До середины XIII в. в берестяных грамотах отчетливо преобладает я (40 против 10 язъ, 6 Заметим, что такое же правило соблюдается в Киевской летописи по Ипат.: перед частицей ти (равно как перед ти !тебе") здесь встречается только язъ (изредка азъ), но не я.

если исключить язъ ти). В грамотах 2 пол. XIII – XV вв. соотношение совсем иное — 11 : 26 (без язъ ти и язъ тобъ; если их включить, то 13 : 37). С чем связан этот несколько неожиданный статистический эффект, пока не совсем ясно.

Особо стоит словоформа азъ. Помимо формулы се азъ в завещаниях, где это явный церковнославянизм, она встретилась в грамотах 4 раза (№ 705, 305, 931, 496).

Можно предполагать, что в этих случаях азъ — не церковнославянизм, а вариант реализации сочетания а язъ; см. об этом § 2.32.

О правилах употребления полноударных и энклитических словоформ см. § 4.12.

Энклитическая словоформа Д. падежа возвратного местоимения (си), повидимому, в живой речи в своей первоначальной функции не существовала. Она сохранялась лишь в функции частицы (как, например, то си хоть мълви 605).

И. падеж местоимения 2 лица двойств. числа представлен только в примере: вы ведаета 603. Словоформа вы явно заимствована из множ. числа. Этот факт не является, однако, частью того процесса всеобщей утраты двойств. числа, который развивается с XIII в. Употребление вы в данной функции было свойственно всему др.-р.

языку на всем протяжении его письменной истории. Так, в Ипат. о двух лицах всегда говорится вы, например: а вы въдаета ([1149], л. 139 об.), а вы мене не слушаета ([1151], л. 155 об), вы еста ко мнъ хрстъ цъловала ([1148], л. 133 об.), а вы ми выдаита ([1170], л. 193 об.). В Сказании о Борисе и Глебе: вы оубо нб'с"ьная чловъка єста (Усп. сб., 17а), а вы не о єдиномь бо градъ... попечениє и мл'т"воу въздаєта (17б) и др.

То же в церковных текстах, например, в Остромировом ев.: вы г!л"єта (Иоанн 9. 19, л. 39г), не боита вы сь (Матфей 28. 5, л. 203 а). Эта же особенность характерна и для западных памятников ст.-сл. языка, в отличие от восточных, где в рассматриваемой функции выступает ва (см. Вайян, § 97). На вост.-слав. территории словоформа ва в данной функции, насколько можно судить, не отмечена.

Словоформа ваю встретилась в примере [се] мьне въ[лоца] въ в[а]ю !вот за вас двоих таскают (в суд) меня" 237, где ее падеж устанавливается неоднозначно: М. или В.

В первом случае ваю выступает в своей первоначальной функции (М. и Р. падежи), во втором мы имеем дело с использованием словоформы Р. падежа в роли В.

В поздне-др.-новг. период в сфере личных местоимений происходят заметные изменения.

Местоимения двойств. числа в этот период уже более не встречаются.

Резко сокращается употребление энклитических местоимений (не считая сь, история которого носит особый характер, поскольку оно становится частью глагольной словоформы): в большинстве случаев на их месте выступают уже полноударные местоимения (см. об этом процессе § 4.12).

С середины XIV в. в Р. и В. падежах наряду со словоформами мене, тебе, себе появляются словоформы с окончанием -ь (мень, тебь, себь): ў тьбь 386 (40-е – 70-е гг.

XIV), на мень 286 (в блоке грамот Григория, охватывающем 50-е – 80-е гг. XIV), далее в XV в. — на мень 302, у мень 494, на тебь, за тебь 310, у себь 21.

Словоформы Д. М. тебъ, себъ (с огласовкой е) новгородским берестяным грамотам практически чужды: встретились только себъ 766 (XIV; фрагмент, лишенный новгородских черт) и себъ 94 (XIV/XV) (в обоих случаях по существу без контекста). Возможно, это элемент восточных говоров (ср. къ тебе Торж. 10 — в грамоте с ярко выраженными восточнорусскими чертами).

КОЛИЧЕСТВЕННЫЕ ЧИСЛИТЕЛЬНЫЕ

§ 3.28. Ниже рассматриваются как количественные числительные в собственном смысле слова, так и слова, которые стали таковыми лишь позднее, а в ранне-др.новг. период еще представляли собой счетные существительные (подобные в синтаксическом отношении современным словам типа пара, тройка, четверка, пяток, десяток). Числительные одинъ, дъва, оба следуют местоименному склонению (дъва — с некоторыми отклонениями), см. § 3.25–26.

У числительного !три" словоформа И. муж. не встретилась, и неизвестно, имела ли она вид триє или три. В И. жен. и сред. и в В. всех родов многочисленными примерами представлена словоформа три (об одном отклонении см. ниже). Для остальной части парадигмы в берестяных грамотах имеется только один поздний пример: Т. тримь 540 (XV), с новым окончанием. В Синод.1 НПЛ: Р. бес трии [1138], М. о трьхъ [1180].

Особый интерес для истории русского языка представляет словоформа В. (жен.) трьї, встретившаяся дважды в грамоте № 776 (сер. XII). За этой орфограммой в данном случае явно стоит [трьjи], т. е. словоформа с тем же окончанием, что в обычном тр-и, но с другой основой: [трьj-]. Эта основа возникает как результат переразложения словоформ Р. трьи [тр-ьjь] и И. муж. трьє [тр-ьjе]: по аналогии с Р. четыр-ъ (также четыр-ь) и И. муж. четыр-е эти словоформы переосмысляются как [трьj-ь] и [трьj-е]. Далее, по аналогии со словоформами четыр-и (В. всех родов), четыр-ьмъ, четыр-ьми, четыр-ьхъ (где основа четыр- едина для всей парадигмы) основа [трьj-] обобщается, т. е. заменяет собою прежнее тр-: на месте тр-и, тр-ьмъ, тр-ьми, тр-ьхъ появляются [трьj-и], [трьj-ьмъ], [трьj-ьми], [трьj-ьхъ].

Это явление засвидетельствовано памятниками XIV–XVI вв., когда [трьj-] предстает уже в виде [триj-] или [треj-] (в зависимости от говора и от степени книжности). Ср. со треими тысьщами пъшець и трьими сты коньникъ (Ипат. [1241], л. 267), треими своими пьрсты (Жит. Андр. Юрод., строка 1409), триима путми (Комисс.

НПЛ [1435]), в9$ трїехь лицъхъ (хронограф конца XVI в., РГБ, ф. 98, № 202, л. об.); ср. также некоторые из примеров, собранных А. А. Шахматовым (1957: 301, 304): по треех лътех (Ермолинский летописец), по тъх триех (Книги законные XV в.), под трїе эпархиь (В. жен.), ш трею сихъ (Летопись Авраамки), во устъхъ двою или трею свъдитель (новгородское евангелие XIV в.). В староукраинских документах XV в. находим Д. трїемь, М. оу трїех и даже Т. трїи (см. ССУМ, II: 444).

Свидетельство грамоты № 776 замечательно тем, что оно на 250–300 лет старше, чем самые ранние из указанных примеров.

Числительное !четыре": И. муж. цьтьри (вместо цьтыри) 630; И. жен. цетыри Ст. Р. 22 (и др.); В. всех родов — цетыри 335, 550, въ цетыри 776, со цетыри 439; Р.

бе щетыре 686 (из бес четырь). Других форм не встретилось. В Синод.1 НПЛ:

Р. 4рь мъстъ [1204]. Окончание -и (вместо первоначального -е) в И. муж. — инновация того же типа, что люди, меды вместо людьє, медове (см. § 3.15, 3.17). Ср. также, например: миноуша четыри мсци (Усп. сб., 8 б).

7 В словоуказателе, который в целом ориентирован на поздне-др.-р. состояние, все они помечены уже просто как числительные.

Слова пьть, шесть, семь, осмь, девьть представляют собой существительные класса i-feminina; см. примеры в § 3.16. Относительно двь 621 (без конечного ть) см. § 2.42.

У числительного !восемь" в поздне-др.-новг. период встречается словоформа осми в функции И. и В. падежей: w(сми надсьте 775, на осмидесьт в грамоте 1412 г. (Д 40);

возможно, сюда же во wсми нацтьте 750. Ср. в новг.-пск. документах XVI–XVII вв.:

а на всюм том без вывита да (!дал") Евану Фомину осми рублев (Корецкий 1958, № 8, поздний список с грамоты 2 четв. – сер. XV в.), за Жданомъ восмидесятъ полтретья рубли (Рев. арх., № 47, XVI1), также у Фенне: osmi !восемь" (545), osminatzat, osmi da duatzat (546), osmi detsжt (550), osmi sot (552). Можно предполагать, что переносу окончания -и из косвенных падежей в И. и В. здесь способствовал и фонетический фактор: в таких сращениях, как осмь на десьте, [ь] в [ос’м’ь], находясь в позиции перед согласной, должен был не исчезать, а давать некую гласную.

Для слова десьть следует различать: а) связанное употребление — в составе числительных от 11 до 19 или обозначающих десятки, а также числовых выражений типа полъ третья десьте !двадцать пять"; б) свободное употребление — в прочих случаях. В свободном употреблении десьть полностью подобно словам пьть – девьть.

В связанном употреблении это слово сохраняет ряд окончаний консонантного склонения (М. ед. -е, Р. ед. -е, И. мн. -е, Р. мн. -ъ), а также обнаруживает свою прежнюю принадлежность к мужскому роду: сочетается с дъва (а не дъвъ) в дъва десьти, с третья, четвьрта и т. д. (а не третьъ, четвьртъ) в выражениях типа полъ третья десьте. Кроме того, в связанном употреблении гласная слога де подвергается редукции (что ведет в дальнейшем к ее выпадению).

К сожалению, в берестяных грамотах со смешением е и ь нельзя отличить от и основу от (в приводимом ниже списке грамоты с таким смешением отмечены звездочкой).

В свободном употреблении встретились: И. В. ед. десьть 509 (и др.); М. ед. во [десь]ти Ст. Р. 4*, на десьти 420 (XIII).

В связанном употреблении: 1) Р. ед. десьте 902 (полъ пьта десьте); в поло трьтиь дьсьто !двадцать пять" 61* (XIII) словоформа десьте уже потеряла конечную гласную, после чего [т’] отвердело; 2) М. ед. на десьте 84, 624*, на десьть Ст. Р. 22*, на десьтъ 78*, также надесь 219* (с утратой ть, § 2.42); в поздних грамотах гласная первого слога уже отсутствует — наца(те) 482*, нацате 130*, 133*, нацтьте (!) 750*, натць (без ть) 45; 3) И. дв. дова дьсьть 630* (исконное конечное -и здесь либо отпало, либо заменено аналогическим -е), И. мн. три десьть 686*; ср.

в поздних грамотах трицать три 1, с триць(...) Ст. Р. 2; 4) Р. мн. — только в поздних грамотах: шесть десьтъ 1, семь десьто 138; 5) Д. дв. дъвъма десьтьма (XIII). Ср. еще 40ми (= четырьми десьтьми) 247.

Слово съто представляет собой существительное класса o-neutra.

О числовых обозначениях с участием слова полъ (полъ вътора > полутора !полтора", полъ четвьртъ гривьнъ !31/2 гривны" и т. п.) см. § 4.11.

СПРЯЖЕНИЕ

§ 3.29. Вначале необходимы некоторые замечания о составе форм глагольной парадигмы. При этом здесь фактически нужно говорить не об отличиях др.-новг.

диалекта от наддиалектного древнерусского, а просто об отличиях разговорной формы языка от официальной и книжной.

Прежде всего, для др.-новг. диалекта (как и для разговорной формы наддиалектного древнерусского языка) нет оснований считать причастиями образования с суффиксами -уч- (-ьч-) и -ъш- (-въш-) в членной форме (например, могучии, ходьчии, прошьдъшии, бывъшии), а также в косвенных падежах нечленной формы (могуча, бывъшю и т. д.). В тех редких случаях, когда такие образования здесь употребляются, они не имеют причастной функции (предполагающей сохранение глагольных синтаксических валентностей и способность передавать любые значения исходного глагола), а представляют собой обычные прилагательные.

Тем самым причастия типа могь, ходь и типа прошьдъ, бывъ должны рассматриваться как несклоняемые (т. е. неизменяемые по падежам). Они изменяются лишь по родам и числам: ед. жен. могучи, множ. муж. могуче и т. д. (ср. l-причастия, которые и традиционная грамматика признает несклоняемыми, при том что и здесь существуют такие образования, как бывалыи, пришьлыи и т. п.). По своей синтаксической функции причастия типа могь, ходь и типа прошьдъ, бывъ в целом сходны с нынешними деепричастиями, отличаясь от них, однако, тем, что согласуются со своим агенсом в числе и роде. Таким образом, эти несклоняемые причастия могут быть также квалифицированы как “согласуемые деепричастия”. Их историческая эволюция, т. е. превращение в нынешние деепричастия, состоит (если отвлечься от деталей) как раз в том, что утрачивается согласование с агенсом (причем этот процесс начинается уже в ранне-др.-р. период, см. § 4.26).

Для др.-новг. диалекта (как и для разговорной формы наддиалектного др.-р. языка) едва ли можно признать причастиями и образования с суффиксами -ом-/-ем- и -им-, например, въдомыи, знаємыи, любимыи; по-видимому, здесь это просто прилагательные.

Система прошедших времен включает перфект, аорист, имперфект и плюсквамперфект; об их смысловых и стилистических соотношениях и об эволюции этих соотношений во времени см. § 4.14–16. Отметим, что термины “перфект” и “плюсквамперфект” в применении к живому др.-р. языку уже не соответствуют своему первоначальному грамматическому содержанию; однако попытка заменить эти привычные термины была бы в данном случае нецелесообразной.

Иначе обстоит дело с конструкцией «буду + l-причастие», для которой нет общепринятого названия. В берестяных грамотах и других некнижных источниках эта конструкция выступает не для обозначения какой-либо разновидности будущего времени, а в модальном значении (приблизительно: !если окажется, что [нечто уже произошло]"); см. об этом § 4.17. Мы будем называть эту модальную форму п р е д п о л о ж и т е л ь н ы м наклонением.

В берестяных грамотах XIII–XV вв. выявилась также особая, ранее неизвестная форма прошедшего времени, которую можно обозначить как б е з э л е в ы й п е р ф е к т, см. § 3.39. Те немногие его примеры, которые ныне имеются, как будто бы не отличаются по значению от обычного перфекта, т. е. безэлевый перфект, видимо, может рассматриваться как его морфологический вариант. Но для более основательного заключения необходим дополнительный материал.

Таблица 9. РАННЕДРЕВНЕНОВГОРОДСКОЕ СПРЯЖЕНИЕ Несклоняемое действ. причастие Инфинитив Имперфект Аорист Несклоняемое перфект- ед. м. дале, шьле, рекле; ед. ж. дала; ед. с. бyло;

Несклоняемое действ. ед. м. продавъ, вyтьрьгъ, възьмъ; ед. ж. съкопивъши, шьдъши;

причастие прош. мн. м. продавъше; дв. м. роспyтавъша времени Страд. причастие прош. И. ед. м. погублене, выбите; И. ед. ж. присълана; И. ед. с.

Про таблицу см. в распечатке!

Об эволюции противопоставления чисел. В ранне-др.-р. период двойств. число в глаголе употребляется еще вполне регулярно. В начале поздне-др.-р. периода оно утрачивается. При этом, в отличие от существительных, где часть прежних словоформ двойств. числа реально сохраняется, хотя и в грамматически переосмысленном виде, в глаголе эти словоформы просто исчезают: они заменяются словоформами множ. числа. Самые поздние примеры двойств. числа в глаголе, отмеченные в берестяных грамотах, — торговала еста 510 (кон. XII – XIII1; ср. в этой же грамоте розвли ест — возможно, о тех же лицах), [пр]авита (?) 111 (2 треть XIII).

В таблице 9 приведены образцы ранне-др.-новг. глагольных словоформ. Образцы выбраны из реального материала берестяных грамот XI–XIII вв. (но все они переведены в нормализованную графику). В таблицу включены также некоторые примеры из более поздних грамот и из Синод.1 НПЛ; они даны в скобках. Таблица демонстрирует образование только простых (не составных) глагольных форм.

Грамматические формы, для которых нет материала, ради экономии места не упомянуты.

§ 3.30. Ниже приводятся иллюстрации и, где необходимо, списки.

СИСТЕМА ПРЕЗЕНСА

Рассмотрим вначале основную массу глаголов, т. е. глаголы I и II с п р я ж е н и й.

1 ед.: буду, възьму, сълю, хочю, кланьюсь, слышю и т. д.

2 ед.: не присълеши 915, имееши, поцьньши 752, чемоу сь гнъваеши 605, не восолеши 644, нь въслеши 673, не идеши 421, поценеши 227, придьши 731, хоцеши, не хочеши 804, хоцьши 731, 107, Ст. Р. 10, хочьши, едеши 8, не прислеши 155, потерьеш[и] 163, въдаеши 788; твориши 238, [тво]риши 675, н[е] з[апла]тиши 241, (б)ъишись 548, не исоправищи ли Ст. Р. 30 (щ вместо ш). Ср. также в грамотах неновгородского происхождения: не присълещи 246 (2; щ вместо ш), хъчеши Смол. 12, хоцеши, не хоцеши ли Твер. 1.

Но со 2 пол. XII в. встречаются уже и примеры нового окончания : въдаешь 794 (60-е – 80-е гг. XII), истерьешь 809 (то же время), воземеше 227 (60-е – 90-е гг.

XII), моловише, не оуправише 705 (нач. XIII). Ср. также послешь Торж. 10.

В поздних грамотах положение меняется. Период с 20-х гг. XIII по 50-е гг. XIV в.:

окончание -ши — исполониши 711, вьдаеши 347, велиши 193, вьлиши 768, видаеши 59, не ьвишись 490, прикажзиваєши 99, уцюєши, возможеши 286; окончание — будьше 616, Пск. 6, будешъ 358, пошлеше 750, велише 415. Ср. еще застанеше, не застанешь Твер. 2 (XIV ). Отметим, что в Вопр. Кирик. по списку новгородской кормчей 1280-х гг. примеры с -шь встречаются уже довольно часто: повелишь, застанешь, творишь, ємлешь, съимаєшь, боудешь, начнешь, приимешь, оуправишь.

С 60-х гг. XIV в. в берестяных грамотах полностью господствует окончание -шь (см. список в Лингв., с. 144); отклоняется только единичное пожалуєши 301 (где -ши, возможно, уже лишь орфографическое).

3 ед. и 3 мн. Эти две формы целесообразно разбирать вместе, так как их особенности сходны. Необходимо различать: 1) общий случай; 2) особый случай — когда за глагольной словоформой непосредственно следует местоименная энклитика (сь, ть, мь, си, ти, ми) или энклитика ти (частица).

В общем случае сосуществуют словоформы без -ть и с -ть.

Словоформы без -ть. Наиболее многочисленны словоформы 3 ед. на -е: не дъе 247, ати боуде 527, дати не боуде 745, вьде 633, сь вама поклань (-нь, вероятно, вместо -нье) 422, а боуде 850, [б]оуде 852, ци ти пъц[ь]не, аци ти присъле 794, а... бўд[е], даче... състане 724, ачи то ти почьне 820, оти не п[осл]е 235, не боуде, хоце, -едае, прашье 227, хо{ц}ць 731, недоем[л]е 788, иде 737, оте побоуде 705, не дае 601 (если это не императив), оже... поиде 332а, живе 153, приде 784, аже оусторовъе Торж. 19.

Прочие более редки: 3 ед. на -и — не ходи 877 (если это не императив), оти выволоци 82, возомолови 531; 3 мн. на -у, -ю — а на мь почъноу 527, не берьгоу 890 (если это не 1 ед.), скорбў Ст. Р. 10, оже боудоу 531 (2), а боудоу 531; 3 мн. на -а, -ь — въ[лоца] 237, ажь ти хъть, а(л)и ти не хъть 723 (если это не причастия).

Как впервые заметил А. А. Шахматов на материале двинских грамот (1903: 117, 139), имеется некоторая статистическая зависимость между выбором окончания без -ть или с -ть и типом предложения. В берестяных грамотах самый высокий процент примеров без -ть отмечен в предложениях, выражающих условие (вводимых специальным условным союзом или просто союзом а) или выражающих цель, т. е.

там, где глагол передает не осуществляемое, а лишь предполагаемое действие.

В ранних грамотах в этом классе предложений словоформы 3 ед. первого спряжения имеют окончание -е (а не -еть) почти всегда, например: ати боуде воина 527, аци ти присъле къ тъбъ 794, оже кньзь поиде 332а, а боуде сторовъ кньзь 852, оте побоуде сыно у мене 705; см. также выше список словоформ (которые для наглядности приведены вместе с союзами, включая а в значении !если"). В словоформах с другими окончаниями этот эффект менее регулярен. (Менее регулярен он также в поздних грамотах.) Вот яркий пример прямого противопоставления окончаний -е и -еть в рамках одной грамоты: а твои п(рип)лываеть; аже оусторовъе, а съд(еж)емъ на товаръ Торж. 19 (см. Б 36). Другой подобный пример: оти сь соцете !пусть сочтет-ся", но лихо деете !плохо действует" в № 346.

Как было впервые отмечено С. Л. Николаевым и далее специально исследовано в работе Рыко 2000, распределение окончаний -ть и нуль по семантическому признаку характерно и для ряда современных северо-западных говоров. Этими авторами развивается привлекательная идея об исторической связи данной новг-пск. особенности с ведийским противопоставлением индикатива и инъюнктива (ср. также Миллер 1988, Крысько 1998: 81).

Словоформы с -ть. Часть примеров здесь, по-видимому, объясняется не из др.новг. диалекта, а иначе. Так, а соудить Б!ъ" 752, (мь)[зд]а ти wтъ Б!а" боу[д]ет[ь] 901, оце ю Б!о" поемете 705 — устойчивые церковные формулы (ср. в той же грамоте отсутствие при свободном употреблении: оте побоуде). В каких-то случаях (которые, впрочем, трудно надежно выявить) словоформы с -ть отражают лишь ориентацию пишущего на наддиалектные нормы; в приводимом ниже списке, возможно, таковы примеры из грамот № 502, 805, 831, 892. Приводим материал:

3 ед. — [п]о[клъ](п)ает[ь] 247,...сълеть 742, поидеть 891, боудьть, дьет[ь], пострьчьть 831, о[ть] не буд[еть] 844, [д]ати ведете (?) 851, вънидьте, витаеть 502, боудьть 550, [н]е поидеть 332а, п(рип)лываеть Торж. 19, ати но [ходи]ть Ст. Р. 7, въ[сп]росить 849, велить 664, гонить 805, взмоловить 502; 3 мн. — [б]оу[д]оуть 893, (п)ривезўть (2), сотепўть 854, ищў[ть] 724, орють 805, не дають 812, (...)просьть 892, ш оу[циньть] 809, хотьть 118.

При окончании -е(ть) доля примеров без -ть заметно выше, чем при окончаниях -и(ть), -у(ть), -ю(ть), -ь(ть), -а(ть). Вероятно, причина здесь в том, что у словоформ презенса типа прави, буду, хоть имеются омонимы (императив и др., 1 ед. презенса, причастие), тогда как словоформы типа буде однозначны.

В поздних грамотах доля примеров без -ть в целом слегка уменьшается; но общая картина примерно такая же, как и в ранних. Полезно указать поздние примеры без -ть с иными, чем -е, окончаниями: 3 ед. — сь... твори 482, бьщести 67, молоти 755; 3 мн. — бью цоломъ 694, целомъ бью 31 (маловер. 1 ед.), цоломи бию 311, чоломъ бъю 307 (2), не плать 99, приходь 31, хоть 311 (2), Ст. Р. 2, прось Ст. Р. 2 (ср. также пущаю ли Твер. 2).

Отметим, что начиная с середины XIV в. встречаются также примеры с :

возметъ 354, приєдуто 345, поводитъ 317, велитъ, биютъ 157.

В отличие от берестяных грамот, в летописи полностью господствуют словоформы с -ть; примеры без -ть исключительно редки. Ясно, что книжная норма требовала сохранения -ть.

Особый случай. Если за глагольной словоформой непосредственно следует местоименная энклитика (или частица ти), -ть сохраняется: въходить мь 834, хоцьть ти 731 (ср. в этой же грамоте хо{ц}ць в общем случае), н[е о]станеть ти сь 150, творьтесь 550, запираютьс(ь) 222, коупьть ти и 655, не пригодитьсь Торж. 8, оурекываютсь 600 (XIII); также въдадьть ти ю 121 (из атематического спряжения). Аналогично и в более поздних грамотах.

Возможно, правда, что перед частицей ти данный эффект всё же не был обязательным: отмечены приде ти 635, льж[ъ] ти Торж. 7; но оба примера не вполне надежны.

1 мн.: не можемъ 900, промыслимъ 852, съд(еж)емъ (?) Торж. 19, не знаємо Пск. (XIII), ведаемо Пск. 7 (XIII). Только находим и в более поздних грамотах.

2 мн.: не идете 424, дълаете, не исправить 644, боудьть 893.

1 дв.: риневь (?) 227, ладивьсь (возможно, императив) 549.

2 дв.: вы ведаета 603.

3 дв.: [не д]ьлаета 893.

§ 3.31. А т е м а т и ч е с к о е спряжение представлено так.

1 ед.: есмь 752, 119, 525, 336 и др. (часто), есьмь 682, 296, есьмъ 834, 723, 231, есемо 644 (2), Ст. Р. 31, 37, есьмо 226, есмъ 934, есмо 731, 222, [в]ъдамъ 815, передамо 705, дам[о] 765 (XIII). Но отмечен также вариант с -ми: несми 820. Особо стоит реликтовое въдъ !знаю": въдъ 752, ь вьде 548. В поздних грамотах встречаются в основном те же самые варианты словоформ, в частности, єсмь, єсемь, єсьмо, также єсомъ, єсомо (см. словоуказатель); отметим [д]амо, водамо 193 и вариант с -ми: єсми 578, 23.

2 ед.: еси 915, 238, 644, 336 и др. (часто), веси 944, не даси 644, не въдаси ли 862, нъ водаси ли Торж. 7, даси 765 (XIII); ср. нь водаси Звен. 2. В поздних грамотах находим те же словоформы: єси (часто), даси 289 (XIV1). Но имеются и инновации: єсь (XIV2), не даш ли 589 (XIV1), дашь 353 (XIV/XV), даше (?) 374 (XV); ср. даше Твер. (XIV1).

3 ед.: а) есть 752, 736а, 819 (2), 8, 296, есте 163, 548, 683, есте ли 717, не дасть Ст. Р. 15, не въдасть 9, [ш]дасть 748; ср. не въдасть Смол. 12; б) е 705, 815, 936 (?), нъ ли 731, (н)е въда 947, нь вода 676. В поздних грамотах: а) есте Пск. 6 (XIII), есть (возможно, также 252), єсть 60, 19, дасть 481 (XIII), дасте 148 (XIII), 318 (2), не дасть 5, 697, водасте, [не] ўдасте 483 (XIII); б) е 709 (XIII), прода 271 (не считая нъ, нъту, нъть, нътъ).

Таким образом, в 3 ед. -сть у атематических глаголов удерживается значительно чаще, чем -ть у обычных глаголов.

Следует заметить, что в берестяных грамотах во фразах с е !есть" (не считая двусмысленного ели / е ли) это е стоит в конце первой ритмической группы фразы (оце е тобе н[е] годена 705, аже ти е по сьпехо 709, [л]ега ми е 815, [а] т[о е] монъ 936 [?]), т. е. ведет себя как энклитика (вакернагелевского типа). Но для решительных выводов здесь все же необходимо накопление дополнительного материала.

1 мн.: есме 670, 854, 870. Имеется также два примера с -мы: есмы 872, Город. (первая грамота — из Жабенского погоста, т. е. с востока Новгородской земли;

вторая ориентирована на наддиалектные нормы). В поздних грамотах: эсме 929, єсме 361 (вероятно, еще 281), єсмь 248 (2); с другой стороны, єсомо 357 (которое в принципе могло развиться из єсмъ, но также и из єсмы или єсме, с отпадением конечной гласной). Особо стоят єсми 370 (2) (грамота с эффектом ы и), (є)[с]ми 20; возможно, это побочный результат совпадения форм 1 мн. и 1 ед.

у данного глагола; но в № 370 это может быть и.

В берестяных грамотах не встретилась новая форма єсмь, отмеченная в документах многих регионов, в частности, в новгородских грамотах ГВНП, № 45 (1373 г.), № 58 (1418–20 гг.), Хрест., № 37 (1398–1420 гг.), в грамоте 1412 г. (Д 40) и более поздних, с XV века также в северо-восточных, тверских, московских, рязанских грамотах.

Возможно, в др.-новг. диалекте окончание 1 мн. -ме было ограничено презенсом атематических глаголов и императивом (всех классов), тогда как в остальных случаях выступало -мъ (ср. Кортландт 1979: 63–64).

2 мн.: есте 424, есть 510 (XIII), єсте 878, Пск. 6 (XIII), [п]рисовесть 893 (двусмысленно есть 603: 2 мн. или 3 ед.). В поздних грамотах: есте 497, 697, єс[те] 693.

3 мн. С -у-: а) соуть 657; б) су 19 (XV). С -ь-: а) въдадьть ти ю 121, во[дадь]ть 812; б) оти шъдадь 798, водадь 163 (если это не причастие).

Древнее дадь(ть) со временем было вытеснено новым даду(ть) — вероятно, под влиянием причастий дадучи, дадуче (поскольку причастия на -чи, -че в нормальном случае отличаются от 3 мн. презенса лишь заменой -ть на -чи, -че: будуть – будучи, блюдуть – блюдучи, говорьть – говорьчи и т. д.). Ср. не даду (грамота 1412 г., Д 40), не отдадуть (ГВНП, № 53, 1414–15 гг.), дадутъ (ГВНП, № 155, сер. XV). В новгородских памятниках эти примеры — по-видимому, самые ранние. В других зонах первые примеры отмечены раньше: в Смоленске дадоуть (Смол. дог. 1229 А, 48; C, 34), въздадоуть (1229 B, 83), в Москве дадуть (ДДГ, № 4, 1358 г.), на Украине дадуть (грамота 1386–1418 гг., см. ССУМ, 1: 285).

1 дв.: есвъ 605.

2 дв.: еста 449 (2), 510 (2; XIII).

3 дв.: в берестяных грамотах примеров нет.

§ 3.32. 2 ед.: буди, възьми, помоги, въдаи, пристави, въстани и т. д. Для атематических глаголов: въдажь 798, повъжь 806, Торж. 18, повъ(ж)ь ми 123 (ненадежны въдаже 119, повьжь 672).

Для глаголов с основой на заднеязычную (см. § 3.42) встретились: л[ьги] 893, помоги 735, реки 656, моги же, не моги же 227, не моги 946; поздние испеки 363 (XIV), пристриги 536 (XIV). Ср. также в 2 мн.: могить 411 (XIII), секите 391 (XIV).

После гласной конечное -и очень рано превратилось в [j], которое в бытовом письме могло передаваться через е: въдае, водае, продае, вокўе (см. § 2.28).

Уже в ранний период отмечаются также первые случаи утраты -и после согласной: оправ[ь] 850 (ок. 1148 г.; исправлено на оправи), ополош Ст. Р. 10 (XII2), молове 531 (XII/XIII; исправлено на молови); менее ясно не с[ъ]ль Ст. Р. 6 (см. Б 30). В поздних грамотах у глаголов с наосновным ударением словоформы императива записываются с вместо -и уже примерно в четверти случаев: сыпль, управь, поєдь и т. п.

(см. списки в Лингв., с. 144–145). Исконно ударное -и в императивах сохраняется (вези, проси и т. д.); исключение составляет только поидь 942 (посл. четв. XIV).

3 ед.: буди 241, емли 336, потроудись 725 (возможно, еще соуди 821); также поздние: бўди 213, буди 178, плати ми сь 463, такъ сь розгори 521, даi ми 305.

1 мн.: в берестяных грамотах примеров нет. В Синод.1 НПЛ имеются следующие важные диалектные примеры: а) не проливаиме [1137, 1216]; б) поидимъ [1214]. Примеры поидемъ [1215], поищемъ [1214, 1215] двусмысленны: либо здесь представлено нормативное (в случае поищемъ — гиперкорректное), либо это просто индикатив в функции императива. Вероятно, как псковизм — аналог к не проливаиме — следует расценивать мужаимъсь в Слове о полку Игореве. Отметим также поидимъ в приписке Козьмы-поповича в псковском прологе 1313 г. (ГИМ, Синод. № 239).

2 мн.: твердые основы — идите 424, кърините 160, възимить (зи вместо зь) 219;

мягкие основы — [прис]ли[те] 524, напишите, въложите, продаите 160, въдаите 509, не даите, порозўмъите 724; молитесь 527, нарьдите 160, правите 548. Приводим также материал поздних грамот по твердым основам: могить 411 (XIII), секите 391, (б)людите 622, поъдите 187 (2), възмите 949.

В Синод.1 НПЛ для твердых основ находим: а) собственно диалектные формы — приимите [1141], възмите [1224], поимите [1224], поидите [1224, 1228 (2)]; б) -ите, но с нормативным эффектом 2-й палатализации — помозите, исъчите (ч = ) [1228];

в) нормативные формы (-ете = ) — поидете, ведете, идете, приимете, изберете, въвъдете (все в интервале с 1204 по 1226 г.). При мягких основах нормально выступает -ите, например, ємлите [1224]; но встретилось также гиперкорректное : не ємлете [1216], поємлете [1228]. Ясно, что для носителей диалекта, в котором окончание для твердых и мягких основ уже было одинаково, избежать таких ошибок было довольно трудно.

1 дв.: ладивьсь 549 (если это не презенс). В Синод.1 НПЛ: приимъва [1218], с нормативным -ъ- и с вариантом -ва вместо -въ; избьєве (там же) — пример, аналогичный рассмотренному выше поищемъ.

2 дв.: твердые основы — [б]ерита Ст. Р. 12, нь крьни[та] 685; мягкие основы — солита, попытаита, водаита 422, въдаита же ми 455, по[сл]и(та) 510 (XIII);

попросита 422, сочита 7. В Синод.1 НПЛ: только идита [1219].

Несклоняемое действительное причастие презенса § 3.33. О несклоняемости данной формы см. § 3.29.

Ед. м.: твердые основы — възьмь 849, възмь Ст. Р. 17, водадь 723 (также водадь 163, если это не 3 мн. презенса), приедь 82, рекь 531; мягкие основы — не поусть 912, мольсь 897, лежь Ст. Р. 35б, водь 9, сътворь 9, 735, створь 841, 788, 87, Ст. Р. 17, не зерь 531, промышлаь 893, сь боь 881, wко стоь 934. Ср. также хоть (в функции частицы) 605, 724.

В поздних грамотах (несогласованные причастия здесь и ниже специально отмечены): возмь 354 (несоглас.); правь 68 (XIII), водь, не водь 65, како стоь 272, какъ стоя 942 (несоглас.), шхождь 42 (с гиперкорректным жд), шходь 692 (несоглас.), (несоглас.), цого зрь 129 (несоглас.), не купь Ст. Р. 2 (если это не 3 мн. презенса).

Наряду с этим есть, правда, два примера с окончанием -а: приима 615 (XIII), а рка 697; но обе эти грамоты не имеют никаких признаков древненовгородского диалекта.

В Синод.1 НПЛ: идь [1139], не идь [1216], поимь [1193, 1215, 1225, 1229], рекь [1205, 1224, 1228], не ждь [1228]; наряду с этим также река [1214, 1228, 1229]. Что касается възьма [1196, 1214], то это, вероятно, не причастие, а аорист — того же типа, что характерные для Синод.1 НПЛ аористы изма, съима, поима, изьмаша, переимаша. Отметим повьргь в ГВНП, № 8 (1305–07 гг.); списки примеров из других памятников см. в Изуч. яз., § 31.

Примеры рекь, повьргь демонстрируют способ образования данной формы от основ на заднеязычные.

Ед. ж.: сълюци 752, едоуци (от ъсти), енюци (н’ < мл’), пеюци (2), хотьци 227. В поздних грамотах: здуци 931 (несоглас.).

Мн. м.: Б!а" сь боьць 548. В поздних грамотах: творьце 102 (несоглас.), платьце, не платьце 131.

О постепенной утрате согласования у этих причастий, в силу которой они превращаются в деепричастия, см. § 4.26.

СИСТЕМА ИНФИНИТИВА

§ 3.34. В ранний период форма инфинитива вполне устойчива: възьти, въдати, ковати, исправити, ъсти и т. д. Первые примеры с вместо -ти — исправить, буть (бу < бы, § 2.35) в блоке № 61+68 (сер. – 3 четв. XIII), далее ехате 415 (сер.

XIV). Для периода XIV2 у глаголов с исконно безударным -ти соотношение примеров с -ть и с -ти — 7 : 13 (с -ть отмечены жить 446, сидить 370, дать 253, 363, давать, продавать 364, молотить 755); для XV1 — уже 9 : 6 (с -ть отмечены єхать 19, продавать 129, молотить 242, видить 305, iмать 17, досмотрить 933, (...)бывать 18, прислать 21, продать Ст. Р. 2). В XV в. отмечен также один пример с отвердением [-т’]: росмотритъ 933.

Особо стоит взьть 578 (60-е – 70-е гг. XIV): это единственный пример, где исчезло и в исконно ударном -ти (т. е. здесь произошел сдвиг ударения на корень).

§ 3.35. В берестяных грамотах супин не встретился; но не представлены и сами контексты, где заведомо требовался бы супин (что касается примера а ты ко мни нь ьвишись коуни шити ношю 490 [XIV], то неизвестно, требовал ли глагол ьвитись супина).

В Синод.1 НПЛ супин используется достаточно последовательно, например: приде... посадницитъ, ходи... миритъ, идоша прогонитъ, идоша прогнатъ, поидеши ставитъсь, пославъ... воєватъ, посла... города ставитъ, иде... блюстъ волости, въсла...

проваживатъ, поусти... воєватъ, также вымолись постричьсь. Но имеются всё же и некоторые нарушения правильного распределения супина и инфинитива, которые позволяют предполагать, что супин уже начал вытесняться инфинитивом: а) придоша... по брат С!т&о"слава вести Кыє(воу) [1141]; б) а Петрилоу даша посаднїцатъ [1130], ср. правильное даша посадьницьти [1132 и др.].

§ 3.36. В берестяных грамотах имперфект — чрезвычайная редкость. Он встретился в трех грамотах XII в.: мълвльше (2 ед.) 605, а возывахо ть, ты... дъьшь, [вь]льшь (3 ед.) 487, [бе]шь 831. Кроме того, словоформа бъше один раз отмечена в составе плюсквамперфекта: сь сталь бьшь 510 (XIII1).

Все эти грамоты обнаруживают те или иные небытовые черты: автор грамоты № 605 — монах, грамоты № 487 — возможно, поп; грамота № 831 обнаруживает ряд элементов книжной ориентации. В № 510 входит в состав начальной формулы акта.

Относительно доконьцьху 136 см. § 3.37.

§ 3.37. Если не считать вспомогательных быхъ, бы, быша в составе сослагательного наклонения, в ранних берестяных грамотах (не церковнославянских) надежные примеры аориста — только розгнъвась (2 ед.) 605 (см. об этой грамоте выше) и се посълаховъ (1 дв.) 842 (писец применил здесь начальную формулу актов, см. Б 21).

Служивший предметом дискуссии пример не въдасть 9 — это презенс (не аорист;

см. Изуч. яз., с. 276); см. еще А 20 и А 23 о № 635 и 119. Представляет интерес надпись на пряслице (Б 133) Иваноке налезе, где налзе — скорее всего аорист.

В поздних грамотах аорист встречается прежде всего в составе начальной формулы официальных актов: се даь 197 (XIII), се азо... напсахъ 138, се соцетесь 45, сь урьдъсь 366, се б!л&г"ви 368, се доконьцьху 136 (с окончанием -ху, перенесенным в аорист из имперфекта). Прочие примеры в составе актов: возь (2) 366, да !дал" 318; также (н)а судъ не ста Филипець, (пос)лахомъ грамоту бесудну(ю) 137, не ста (из обрывков документов, связанных с неявкой ответчика в суд).

Аористы приказахо 220 (XIII), дахо 211 (XIII) представлены соответственно в реестре некоего натурального обложения и в фрагменте какого-то имущественного документа, связанного с сельскими повинностями.

Аористы каза, писа, цита 46 (XIV ) выступают в составе текста народно-литературного характера — традиционной школьной шутки.

Особо стоит пример воспроси 755 (XIV2; письмо старосты к боярину-землевладельцу), где неясно, имеем ли мы дело с аористом или императивом.

Несклоняемое перфектное причастие (l-причастие) § 3.38. Примеры (в форме ед. м.): дале, възьле, быле, приходиле, шьле, рекле, съвезле и т. д. Причастие не имеет ни других падежей, кроме И., ни членных форм. Формы чисел и родов — как в И. падеже нечленных прилагательных, например: ед. дале, дала, дало; множ. дали, далъ, дала; двойств. дала, далъ, дала. Причастие участвует в образовании перфекта, плюсквамперфекта, предположительного и сослагательного наклонений.

Перфект состоит: а) в 3-м лице просто из l-причастия (в берестяных грамотах связка здесь практически всегда отсутствует, см. § 4.20); б) в 1-м и 2-м лицах из l-причастия со связкой єсмь, єси, єсме, єсте, єсвъ, єста. При этом, однако, даже и в 1-м и 2-м лицах связка может отсутствовать. Такое отсутствие является нормой для случая, когда имеется личное местоимение – подлежащее (язъ, ты и т. д.), но изредка возможно и в других случаях (§ 4.19–20). Место связки относительно l-причастия определяется общими правилами расположения энклитик (§ 4.27–29).

Примеры: въдале есмь 119, ь тьже не добыле 603, ци оуже ти есмь задъла 752, чето ти есемо водала 644, ь дала тобъ 644, оже еси забыле 627, оже же еси продала Ст. Р. 8, мене игоумене не поустиле 605, жена моь заплатила 603, девьте гривено осталось 436, а мъ промежю вами погибли 361 (XIV), розвьли есть цьльдь 510 (XIII), крали ти братъни холопи 907, по томь пришли смерди 724, пришьла есвъ 605, възьла еста (2 дв.) 449, се Жьдъке пославъ ьбетника дова, и пограбила мь (3 дв.) въ братни долгь 235. Отметим единичный пример с отрицательной связкой: несми... соу[л]и[ле] 820.

Плюсквамперфект строится из l-причастия и перфекта глагола быти. Это обычная для берестяных грамот форма плюсквамперфекта. Примеры: азъ быле лони наделиле 705, реклъ єси былъ 195 (XIV), и Терохъ возилесь быле 300 (XV), оставили мь были людье 724.

Плюсквамперфект II строится из l-причастия и имперфекта глагола быти. Эта форма плюсквамперфекта, очевидно, носила книжный характер. Она встретилась в берестяных грамотах только один раз — в составе официальной начальной формулы: сь сталь бьшь 510 (XIII).

Форма, которая выше была названа предположительным наклонением (см.

§ 3.29), строится из l-причастия и словоформ буду, будеши и т. д. Примеры: при комо боудоу дала роукоу за зьте 531, ажь будешь грамоту взьла 578 (XIV).

Сослагательное наклонение строится из l-причастия и аориста глагола быти.

Примеры: а ныне быхо посолале 705, ажь бы ты д(о)бромь жила 487, дад бы хорь не попортиль 413 (XV), абы нь истьрьле кўно 163, абыша нь пакостил(и) Ст. Р. 10 (абы, абыша — из а бы, а быша). О быш в составе оконо быш см. № 809 (Б 62).

Имеется, кроме того, единичный пример древнейшей конструкции — с простым бы вместо бы было (или бы былъ): аже бы ти годьнъ 752 (XI/XII).

В позднедревнерусский период (а именно, с XIV в.) засвидетельствован также другой вариант данной формы — сослагательное наклонение II. Оно отличается от основного варианта только во 2-м лице, а именно, в 2 ед. вместо бы выступает бы єси, в 2 мн. вместо бысте — бы єсте. Примеры (все XIV2): что бы єси г!н"е дале мъсце мнъ на доръ 610, что бы єсь осподине оуньлъ єго 446, чо би есте поихали во городо 497, что бы мь єсте жаловалъ 949.

§ 3.39. Безэлевый перфект отмечен в нескольких берестяных грамотах XIII– XV вв. Все имеющиеся примеры относятся к мужскому роду ед. числа. В этих примерах безэлевый перфект отличается от обычного тем, что вместо l-причастия в них выступает форма, внешне тождественная l-причастию, у которого усечен суффикс -л- (вместе с окончанием), или аористу 3 ед. Таким образом, безэлевый перфект может быть выявлен только в 1-м и 2-м лицах, а в 3-м лице он неотличим от аориста (по крайней мере, для тех глаголов, которые реально встретились в данной форме).

Материал берестяных грамот таков: взь єсме !я взял" 482 (XIII2), а ни посла єси (сер. XIV), єси посла 135 (XIV/XV), єси wдода !ты отдал" 311 (XV ); кроме того, в составе сослагательного наклонения II : продьва да бы еси 528 (XIV2). См. также Г 62, Д 40 о неясных примерах искорми, велъ. Особый вопрос составляет возможная связь с безэлевым перфектом словоформы пришь; см. § 3.40.

Для понимания структуры форм безэлевого перфекта особо важен пример взь єсме: он не позволяет трактовать данную конструкцию просто как аорист, к которому добавлена связка.

В отличие от аориста, безэлевый перфект представлен в грамотах, не имеющих официального характера.

Несклоняемое действительное причастие прошедшего времени § 3.40. О несклоняемости данной формы см. § 3.29.

Ед. м.: купивъ, посълавъ, добывъ, възьмъ, шьдъ, сь вытьрьгъ и т. д. В берестяных грамотах эта форма оканчивается только на (никогда не на -е), в том числе и в грамотах с последовательным -е в И. ед. муж. о-склонения. Иначе говоря, она ведет себя подобно именам u-, а не о-склонения (это хорошо согласуется с тем известным фактом, что -ъ, -въ в этих причастиях восходят к *-us, *-vus).

Ед. ж.: съкопивъши 380, заемоши, шьдоши 227, крьвоши 731 (вместо кривоши, см.

Б 83); род не установлен: възьмъши 119, 774, пощепавши 881.

Мн. м.: продавъше 424, въдавоше 550, также рекоше Ст. Р. 9 (контекста нет). В поздних грамотах: а) р[ощъпив]ше 295 (XIII); б) поимавоши 582 (XIII) (применительно к двум людям), присллавъши 141 (XIII) (возможно, несоглас.); в) приєхавшъ 249.

Дв. м.: ръспытав[ъ]шь 685.

О постепенной утрате согласования у этих причастий, в силу которой они превращаются в деепричастия, см. § 4.26.

Специально отметим, что в берестяных грамотах у глаголов на -ити данное причастие всегда имеет -ив- (т. е. модель купль, въсажь здесь вообще не встречается).

Вот материал ранних грамот: сь съмълъвивъ 907, коупивъ, въсадивъ 109, о[б]а[в](и)[в]...

(?) 886, съкопивъши 380.

Особую проблему составляет уникальная словоформа пришь. Она известна в настоящее время из трех источников: 1)... при[ш]ь Соуж[ь]далоу роздаьвъ въ дълъгъ... !пришел (или: придя) в Суздаль, раздав в долг" 675 (сер. XII); 2) а нынъ въкоупъникъ пришъ и съгонилъ !а потом соарендаторы пришли и согнали (с земли)" (3 четв. XII); 3) и азъ пришь быхъ съ лихвою истязалъ в Житии Феодосия (Усп. сб., 26г); это цитата из Матф. XXV.27, Лук. XIX.23; во всех древних списках евангелия на месте этого пришь стоит пришьдъ.

Представляется удачным решение, предложенное (в письме) В. Вермеером: пришь — аналогическая форма причастия, построенная заново (взамен традиционного пришьдъ) от перфекта пришьлъ в соответствии с пропорцией умьр(ъ)лъ : умьръ (или съпаслъ : съпасъ и т. п.) = пришьлъ : х, откуда х = пришь.

Добавим к этому, что словоформа пришь обнаруживает значительную близость к формам безэлевого перфекта (§ 3.39). Во-первых, и та и другие построены приемом усечения. Во-вторых, и та и другие ведут себя как неизменяемые формы: во взь єсме !я взял" 482 у взь, в отличие от аориста, нет показателя 1 лица; в пришъ 821 нет показателя множ. числа. Весьма близки и функции этих форм (так, в № 675 и 821 пришь можно приравнять по функции как к причастию, так и к перфекту). Вырисовывается, таким образом, некая отсутствующая в книжном языке неизменяемая форма, выражающая отнесенность к прошедшему времени. К сожалению, имеющийся ныне материал предельно ограничен и явно недостаточен для обобщающих заключений о морфологической структуре и о функции этого ряда словоформ.

Можно надеяться, что картина здесь прояснится с новыми находками.

Страдательное причастие прошедшего времени § 3.41. В ранних грамотах отмечены: в И. падеже (в роли сказуемого) — погоублене 607, выбить 855, присълана 745, положена 799, шберан(а) 225, крадено 907, вода[н]о 227, заьто 75, не възьто 799, возьтъ, не заглажьно 662/684, коуплены 439; в косвенном падеже — только роужьныхо 429.

ЗАМЕЧАНИЯ О МОРФОНОЛОГИИ

§ 3.42. Отсутствие эффекта второй регрессивной палатализации (§ 2.7), неполное осуществление прогрессивной палатализации (§ 2.9), цоканье (§ 2.3), а также некоторые рано осуществившиеся аналогические выравнивания обусловили формирование в др.-новг. диалекте морфонологической системы, заметно отличной от наддиалектной древнерусской.

Главное отличие состоит в том, что в др.-новг. диалекте чрезвычайно сужена сфера чередований заднеязычных к, г, х с шипящими или свистящими.

В ранне-др.-новг. склонении основа вообще почти всегда неизменна во всей парадигме, например: И. ед. замък-е, Зв. ед. замък-е, В. ед. замък-ъ, Р. ед. замък-а, М. ед. замък-ъ, И. мн. замък-и, В. мн. замък-ъ, Т. мн. замък-ы, М. мн. замък-ъхъ и т. д.; И. ед. муж. друг-еи, жен. друг-ая, М. ед. муж. друг-ъмь, жен. друг-ъи, И. мн.

муж. друг-ии, жен. друг-ъъ и т. д.; И. ед. муж. вьх-е, сред. вьх-о, И. мн. муж. вьх-и, Д. мн. вьх-ъмъ и т. д. В силу цоканья такое же положение и в парадигмах типа отьц”ь: И. ед. отьц”-ь (или отьц”-е), Зв. ед. отьц”-е, Р. ед. отьц”-а и т. д. В рамках основных склонений (а-, o-, u-, i-) исключение составляет только Зв. ед. от слов типа къньзь: И. ед. къньз-ь (или къньз-е) — Зв. ед. къньж-е. Заметим, что в древнепсковском диалекте (в котором специфические черты новг.-пск. зоны реализованы наиболее последовательно) нет и этого исключения: здесь представлены И. ед. къньз”-ь (или къньз”-е), Зв. ед. къньз”-е.

Чередования в парадигмах склонения (а именно, чередования беглых гласных с нулем) появляются лишь после падения редуцированных, т. е. в поздне-др.-новг.

период.

Как часть словоизменительной парадигмы существительного ведут себя в морфонологическом отношении также притяжательные прилагательные с суффиксом -ин-:

в них сохраняются к, г, х исходной основы, напр., Лукинъ, Ольгинъ, Михинъ (§ 5.2).

В глагольной парадигме чередования, разумеется, есть, в т. ч. в некоторых случаях и чередования заднеязычных с шипящими или свистящими, например, пеку – пец”еши, берегу – бережеши, плакати – плац”еши. Однако отсутствует характерная для наддиалектного древнерусского мена к, г на ц, з в императиве, ср. пеку, пеки, пеките, могу, моги, могите. Особый случай составляет образование причастия (деепричастия) презенса от основ на заднеязычные, например, рекь, повьргь: здесь др.новг. диалект обнаруживает мягкие к’, г’, которые в данной позиции функционируют уже как самостоятельные фонемы.

В сфере словообразования отличия др.-новг. морфонологии от наддиалектной древнерусской невелики. Помимо уже упомянутых притяжательных прилагательных с -ин-, отметим словообразовательную модель Зуикевъ (сосуществующую с Зуиковъ; см. § 5.2).

КРАТКИЕ ИСТОРИКО-ДИАЛЕКТОЛОГИЧЕСКИЕ КОММЕНТАРИИ

§ 3.43. Вопросы предполагаемой предыстории др.-новг. морфологической системы, механизмов ее формирования и ее отличий от прочих диалектов подробно разбирались нами в других работах (в частности, Зализняк 1988б, Изуч. яз., § 13–32).

Поэтому здесь мы ограничимся конспективным обзором данной проблематики.

В др.-новг. a - с к л о н е н и и с историко-диалектологической точки зрения наибольший интерес представляют формы Р. ед., Д. М. ед. и И. В. мн. (см. Изуч. яз., § 18–20).

В отличие от наддиалектной др.-р. системы «Р. ед. жены, землъ, Д. М. ед. женъ, земли», в др.-новг. диалекте (в узком смысле) с самого начала письменной эпохи господствует система «Р. ед. женъ, землъ, Д. М. ед. женъ, землъ» — с совпадением, во-первых, мягкого варианта с твердым, во-вторых, Р. ед. с Д. М. ед. Эта система, по-видимому, должна рассматриваться как результат взаимного влияния западной (древнепсковской) системы «Р. ед. женъ, земли, Д. М. ед. женъ, земли» (с совпадением Р. ед. с Д. М. ед.) и восточной системы «Р. ед. жены, земли, Д. М. ед. женъ, землъ» (с совпадением твердого и мягкого вариантов). В др.-новг. койне доведены до своего логического завершения инновационные тенденции обеих этих периферийных систем. Поскольку указанная др.-новг. система засвидетельствована уже в XI–XII вв., следует предполагать, что инновационные тенденции периферийных систем развились чрезвычайно рано — гораздо раньше, чем появляются первые письменные памятники псковского и северо-восточного ареалов.

От идеальной схемы «Р. ед. женъ, землъ, Д. М. ед. женъ, землъ» берестяные грамоты изредка (примерно в 10–15% случаев) отклоняются в сторону системы с Р. ед.

земли и Д. М. ед. земли; например, может встретиться отъ Поутьши или къ Ькъши.

Если Д. М. ед. земли легко объяснить как реликт древнейшего состояния, то Р. ед.

земли на первый взгляд кажется странным: каким образом в системе, где исконный Р. ед. жены заменен на женъ, в мягком варианте может возникнуть прямо противоположная тенденция (к замене землъ на земли)? С нашей точки зрения, объяснение таково: Р. ед. земли появляется здесь не под влиянием твердого варианта, а в силу того, что в этой системе в а-склонении форма Р. ед. как таковая полностью совпала с формой Д. М. ед.

В И. В. мн., в отличие от наддиалектной др.-р. системы жены, землъ, др.-новг.

диалект (в узком смысле) имеет: женъ (и лишь в более редких случаях жены), землъ.

Модель женъ здесь западного происхождения: она представлена также в древнепсковском, но отсутствует в северо-восточном ареале.

Как видно из § 3.5, модель женъ развивалась наиболее интенсивно в сочетаниях с числительными три, четыри; здесь она победила уже в ранне-др.-новг. период. В этих сочетаниях ее развитие по крайней мере отчасти определялось влиянием сочетаний типа дъвъ кунъ (где окончание -ъ исконно): унификация формы существительного в сочетаниях с 2, 3, 4 (ср. § 4.11) представляет собой процесс, который произошел (в одних случаях раньше, в других позже) в большинстве славянских диалектов (в др.-новг. диалекте ср. в первую очередь положение в среднем роде, § 3.45).

Разумеется, на формирование модели женъ влиял также мягкий вариант землъ.

Но объяснить эту модель одним лишь выравниванием по мягкому варианту затруднительно, поскольку в этом случае не было бы никакого различия между словоформами И. В. мн. в сочетаниях с три, четыри и вне этих сочетаний.

Помимо названных форм, отметим в a-склонении еще форму Зв. ед. Берестяные грамоты не подтверждают распространенного мнения о том, что в живой речи будущих великорусских территорий Зв. ед. a-склонения был очень рано вытеснен формой И. падежа. Можно полагать, что в др.-новг. диалекте еще и в XIV веке Зв. ед.

на -о был вполне употребителен (хотя процесс его вытеснения в это время, очевидно, уже начался).

§ 3.44. Что касается др.-новг. o - с к л о н е н и я, то самую интересную и самую трудную проблему здесь несомненно составляет И. ед. муж. на -е. Окончание -е в этой форме — характерный новгородско-псковский элемент: оно широко представлено в древнепсковском и в древненовгородском в узком смысле, но отсутствует в сев.-вост. говорах. Новг.-пск. окончание -е противостоит окончанию -ъ, представленному во всем остальном славянском мире, т. е. новг.-пск. диалект отличается в этом пункте не только от других восточнославянских, но и от всех прочих славянских вообще.

Окончание -е в И. ед. муж., представленное в новг.-пск. памятниках, привлекает внимание исследователей уже давно; отметим в первую очередь Соболевский 1907: 192, Шахматов 1915, § 363 и 1957: 50. Поскольку, однако, в традиционных памятниках это окончание встречается лишь изредка, на фоне безусловно господствующего “нормального” окончания -ъ, масштаб, хронология и грамматический смысл этого явления до открытия берестяных грамот еще не могли быть правильно оценены. Только материал берестяных грамот (причем лишь после того, как их накопилось уже достаточно много) смог показать, что окончание И. ед. муж. -е было для др.-новг. диалекта (в узком смысле) нормой, а не исключением, и что эта норма существовала уже с самого начала письменной эпохи, следовательно, сложилась еще в дописьменную эпоху.

С грамматической точки зрения важнейшее значение имело выявление (в Лингв., § 43) того почти незаметного на материале традиционных памятников обстоятельства, что окончание -е было строго ограничено И. падежом и совершенно не проникало в В. падеж, т. е. существовала морфологическая оппозиция «И. ед. -е — В. ед.

-ъ». Отсюда следовало, что в др.-новг. диалекте склонение o-masculina отличалось от остальных славянских диалектов не только материально (-е вместо -ъ), но и структурно: здесь сохранялась свойственная древним индоевропейским языкам оппозиция И. ед. муж. и В. ед. муж. (подобно греч. $ – $, санскр. ra#thah) – ra#tham и т. д.), тогда как в остальном славянском мире И. ед. и В. ед. муж. совпали (ср. ст.-сл. градъ, наддиалектное др.-р. городъ и т. д.).

Прогресс “берестологических” исследований стимулировал появление в относительно недавнее время целой серии новых работ, посвященных происхождению загадочного (mysterious, по выражению В. Вермеера) др.-новг. окончания -е в И. ед.

муж. Мы не будем здесь разбирать все выдвигавшиеся в разное время гипотезы о происхождении этого окончания (см. обзоры в Зализняк 1991а, Вермеер 1991а, Крысько 1993б), а лишь пунктирно обозначим основные из них. Согласно гипотезе А. И. Соболевского, окончание -е было перенесено в И. падеж из звательной формы. Но чрезвычайно трудно объяснить, каким образом окончание звательной формы, актуальной лишь для части существительных, смогло вытеснить исконное окончание И. падежа не только у всех существительных, но также у местоимений, прилагательных и причастий. Едва ли можно указать какие-либо типологические аналогии подобной экспансии.

Гипотезы о развитии конечного -ъ в -е чисто фонетическим путем (см. В. И. Борковский в НГБ III: 108–109 и в НГБ V: 103–104; Жуковская 1959: 109) явно неприемлемы, так как ни в каких других грамматических формах, кроме И. ед. o-склонения, перехода -ъ в -е не было; ср. последовательное сохранение -ъ в В. ед., Р. мн., Д. мн., М. мн. и т. д., в словоформе язъ, в И. ед. u-склонения, в И. ед. причастий типа давъ, възьмъ.

Гипотеза А. А. Шахматова о слиянии конечного -ъ со связкой *je (или *e), типа *bylъ je > byle, тоже неприемлема, — хотя бы потому, что она не может объяснить существования сочетаний типа быле єсмь и типа лихе єсть.

Вяч. Вс. Иванов выдвинул гипотезу (Иванов 1985) о том, что др.-новг. формы на -е восходят к праиндоевропейскому casus indefinitus, следы которого сохранились в хеттском, тохарском и некоторых других языках. Существенная трудность состоит здесь в том, что необходимо признать сохранение праиндоевропейского архаизма лишь в одной узкой ветви славянских языков.

Гипотеза, выработанная С. Л. Николаевым и В. А. Дыбо при участии автора настоящей работы (изложенная в Зализняк 1988б: 170 и 1991а: 234–236), представляет собой новую, более основательную, попытку собственно фонетического решения проблемы. Она состоит в том, что и.-е. конечное *-os дало в “прановгородскопсковском” *-э, перешедшее затем в -е (в отличие от всех других славянских диалектов, где *-os дало -ъ). В. Вермеер (1991а) подверг эту гипотезу серьезной критике, настаивая прежде всего на том, что в более чем столетней дискуссии славистов о 8 Трудно назвать серьезной версией то, что утверждает в связи в проблемой окончания -е А. Б. Страхов: в памятниках -ле в дале и т. п. — это просто орфографическое явление; -е в ostatke !остаток" и т. п. у Фенне — это е немое (“е Saxonum”), Р. Якобсон, который этого не понял, — доверчивый профан (см. Страхов 1994б: 290; 1995: 264; 1997: 300). Непонимание элементарного принципа, что лингвист обязан проанализировать памятник в целом, а не вырванные примеры, поражает здесь не меньше, чем высокомерие. Серьезный анализ немедленно показал бы, что у Фенне вообще нет достоверных примеров немого е, скажем, никогда не пишется *ostatoke или *pritzole !причел", а только ostatok и pritzol — в четкой оппозиции вариантам ostatke и pritzkle. А уж после того, как З. Хонселаар открыл живой говор с пришл, дле, прпиле и т.д. в прош. муж., страховская версия просто не заслуживает обсуждения.

происхождении окончания -ъ в И. ед. муж. — собственно фонетическом (*-os > -ъ) или морфологическом — единственно приемлемой должна быть признана морфологическая гипотеза.

В. Вермеер (1991а, с уточнениями в 1994 9) и В. Б. Крысько (1993б) выдвинули в значительной мере сходные гипотезы о морфологическом происхождении окончания -е. Общим для этих гипотез является то, что для раннего праславянского реконструируется И. ед. типа *golso (у o-masculina) и типа *konje (у jo-masculina) и что др.новг. И. ед. на -е рассматривается как результат замены окончания o-склонения окончанием jo-склонения (в работе Вермеер 1994 автор специально подчеркивает, что источник И. ед. на -е лежит не в вокативе, а в И. ед. jo-склонения, признавая, что в этом пункте изложение в Вермеер 1991а могло “leave room for misunderstandings”). В. Б. Крысько считает прямыми наследниками предполагаемого И. ед. типа *konje встречающиеся изредка реальные др.-новг. словоформы И. ед. типа Василе (см. § 3.8). Несмотря на некоторые трудности, путь объяснения, предложенный этими исследователями, представляется плодотворным.

Как можно видеть, дискуссия о происхождении др.-новг. окончания -е в И. ед.

муж. весьма интенсивна и, вероятно, она еще будет продолжаться. Не пытаясь брать здесь на себя роль арбитра, подчеркнем лишь одно важное обстоятельство, которое ясно уже сейчас: формирование этого окончания относится не просто к дописьменной эпохе, а к очень раннему ее периоду. Ни одна из “конкурентоспособных” гипотез не выводит др.-новг. окончание И. ед. -е из -ъ. Система «И. ед. -е — В. ед. -ъ» не могла возникнуть из такой, где эти две формы уже совпали; она могла быть только продолжением (с несколько измененным внешним выражением) соответствующей индоевропейской морфологической оппозиции. Таким образом, перед нами два пути развития ранней праславянской системы, в которой у o-masculina И. ед. и В. ед. еще различались: путь, где само различие было сохранено (новгородско-псковский), и путь, где оно было утрачено (характерный для всех прочих славянских диалектов).

Особую проблему составляет отсутствие в И. ед. на -е эффекта первой палатализации (ср. замъке, лихе, Уєнъге и т. п.). Наиболее естественно предположить, что окончание -е (каково бы ни было его происхождение) появилось позднее, чем осуществилась первая палатализация. Для фонетической гипотезы происхождения -е достаточно одного этого предположения. При морфологической гипотезе нужно, кроме того, признать, что новое окончание -е присоединялось к тому же виду основы, который выступал перед прежним окончанием -о. Сама возможность сохранения в др.-новг. диалекте возникавших при этом сочетаний ке, ге, хе без замены их на че, же, ше обеспечивалась тем, что в этом диалекте не было второй палатализации и тем самым сочетания к, г, х с передними гласными, например, ки, къ, были вполне возможны. Подробнее см. Вермеер 1994.

При любой из возможных гипотез необходимо, однако, признать, что сохранение к, г, х также и в Зв. ед. (братъке, дружьке и т. п.), т. е. перед исконным -е, есть результат позднейшего выравнивания основы. Следует предполагать, что устранению прежнего чередования здесь чрезвычайно способствовало отсутствие чередований во всей остальной части парадигмы.

9 Первоначальный вариант работы Вермеер 1994 был прислан автору настоящей книги в форме письма (от 25 января 1993 г.).

§ 3.45. Из прочих особенностей др.-новг. o-склонения отметим следующие.

Развитие В. ед. муж. на -а (т. е. совпадающего с Р. ед.) у одушевленных существительных, описанное выше в § 3.10, в др.-новг. диалекте существенно запаздывает по сравнению с наддиалектным древнерусским и церковнославянским (и вообще другими славянскими диалектами). Этот факт очевидным образом связан с тем, что в др.-новг. диалекте не утратилось древнее противопоставление И. ед. и В. ед. муж. и потому не было стимула к перестройке первоначальной формы В. ед. По-видимому, развитие категории одушевленности в др.-новг. диалекте осуществлялось в значительной степени под влиянием соседних диалектов и наддиалектного древнерусского, а также в связи с тем, что под этим же влиянием постепенно утрачивало свою устойчивость окончание И. ед. -е (ср. Крысько 1993а, 1994а).

В Д. ед. муж. окончание -ови (перенесенное из u-склонения) — новг.-пск. инновация, общая с диалектами Юго-Западной Руси и с зап.-слав. языками. Как видно из § 3.11, в др.-новг. в узком смысле эта инновация получила заметное распространение только в ранний период; в дальнейшем она быстро идет на убыль и в XIV– XV вв. уже совсем отсутствует. Между тем в псковских источниках некнижного характера Д. ед. на -ови встречается довольно часто и удерживается долго. Подробнее см. Изуч. яз., § 17.

В В. мн. муж. o-склонения развитие идет так же, как в И.В. мн. a-склонения (и, вероятно, по крайней мере отчасти под влиянием этой формы). Др.-новг. диалект в этом отношении ничем не отличается от остальных славянских: совпадение окончаний в указанных двух формах — одна из характерных особенностей праславянской морфологической системы, устойчиво сохраняющихся в последующей эволюции практически всех славянских диалектов. Материал берестяных грамот позволяет заключить, что окончание -ъ проникло в В. мн. твердого варианта o-склонения уже в дописьменную эпоху.

И. мн. муж. o-склонения весьма рано обнаруживает в др.-новг. диалекте тенденцию к совпадению с В. мн.; практически это означает постепенное усвоение И. падежом нового окончания В. падежа -ъ (§ 3.12). Этот процесс явно связан с такой же перестройкой И. мн. муж. в других склонениях (§ 3.15, 3.17), которая состоит в том, что на мужской род распространяется соотношение (а именно, равенство В. мн. и И. мн.), уже существующее в женском и среднем родах. Процесс направлен, впрочем, не просто к полному совпадению форм В. мн. и И. мн., а к перестройке их отношений: параллельно (или лишь с небольшим отставанием во времени) развивается новое неравенство форм В. мн. и И. мн., но уже только для личных (поздне$е для всех одушевленных) существительных.

Тенденция к совпадению И. мн. муж. с В. мн. — общая для всех вост.-слав. диалектов (равно как и зап.-слав.). В o-склонении примеры И. мн. 4 золотьникъ (1 четв. XII), цьтьри бьрьковьскь 630 (2 четв. XII) — самые ранние вост.-слав. свидетельства этой тенденции. Однако хронологического различия между др.-новг. диалектом и прочими в этом пункте могло и не быть: для прочих диалектов просто нет соответствующего материала.

Как видно из § 3.12, распространение окончания -ъ в И. ед. муж. всё же заметно запаздывает по сравнению с В. мн. Это лишний раз свидетельствует о том, что источником перестройки формы И. мн. была именно форма В. мн. Отсутствие в др.-новг. диалекте ранних примеров с -ы в И. мн. o-склонения и редкость таких примеров даже и в поздне-др.-новг. период явно связаны с тем, что в В. мн. здесь было активно новое окончание -ъ, а -ы сохранялось лишь в качестве пережитка. Позднейшее изменение этой ситуации явно связано с влиянием московской нормы и восточных говоров.

В И. В. дв. сред. в др.-новг. диалекте исконное окончание -ъ было заменено окончанием -а (совпадающим одновременно с И. В. мн. сред. и с И. В. дв. муж.) не позднее XII в. — возможно, даже в дописьменную эпоху. Тем самым, в ряду типа дъва лъта, три лъта, четыри лъта уже в ранне-др.-новг. период форма существительного стала единой (ср. сходное выравнивание в женском роде — дъвъ кунъ, три кунъ, четыри кунъ, — а в более позднюю эпоху также и в мужском). В Юго-Западной Руси данная инновация развивается лишь в конце XIV в.; позже, чем в др.-новг. диалекте, она появляется и в ростово-суздальских говорах. Подробнее см. Изуч. яз., § 22.

§ 3.46. В др.-новг. диалекте u - с к л о н е н и е сохраняло статус самостоятельного морфологического типа дольше, чем в других диалектах, — прежде всего потому, что здесь не совпадали исходные формы u- и o-склонений: И. ед. сынъ, полъ, в отличие от брате, хлъбе. В частности, в Р. ед. и в М. ед. старое окончание -у сохраняется у слов u-склонения, кроме одушевленного сынъ, довольно долго. Тем не менее процесс взаимовлияния u- и o-склонений происходит и здесь; в особенности следует отметить раннее проникновение окончания -у в Р. ед. и М. ед. o-masculina (§ 3.11).

Об отражении др.-новг. противопоставления o- и u-склонений в заимствованиях из славянского в прибалтийско-финские языки см. Николаев, Хелимский 1990.

В И. мн. u-masculina и i-masculina с раннего времени проявляется тенденция к выравниванию по В. мн.: вьрхы, люди вместо вьрхове, людьє (§ 3.15, 3.17). Аналогично четыри вместо четыре (в муж. роде) в консонантном склонении (§ 3.18). Ср. выше о сходном развитии у o-masculina.

§ 3.47. Ранне-др.-новг. а д ъ е к т и в н о е склонение чрезвычайно архаично: почти во всех формах, имеющих в субстантивном склонении однофонемное окончание, в адъективном склонении выступает то же самое окончание + соответствующая форма (полная или сокращенная) местоимения *jь. Ср. окончания нечленных и членных форм прилагательных, в частности, в парах: в мужском роде И. ед. -е — -еи, В. ед. -ъ — -ъи (-ыи), Р. ед. -а — -аго, Д. ед. -у — -уму, М. ед. -ъ — -ъмь, И. мн. -и — -ии, В. мн. -ъ — -ъъ, И. В. дв. -а — -ая; в среднем роде И. В. ед. -о — -оє, И. В. мн. (и дв.) -а — -ая (прочее как в мужском роде); в женском роде И. ед. -а — -ая, В. ед. -у — -ую, Р. ед. -ъ — -ъъ, Д. М. ед. -ъ — -ъи, И. В. мн. -ъ — -ъъ. Влияния местоименного склонения в начале письменной эпохи еще почти нет — в отличие от наддиалектного древнерусского, где в адъективном склонении очень рано появляются, в частности, окончания Р. ед. муж./сред. -ого, М. ед. муж./сред. -омь, Р. ед. жен. -оъ, Д. М. ед.

жен. -ои (см. Изуч. яз., с. 224). В данном отношении древненовгородский может быть сопоставлен по архаичности только со старославянским.

Показательно, что в др.-новг. адъективном склонении отразились такие особенности субстантивного склонения, как -е в И. ед. муж., -ъ в Р. ед. жен., в И. В. мн.

жен. и в В. мн. муж. Это указывает, с одной стороны, на очень раннее появление указанных особенностей, с другой — на длительное сохранение отчетливой морфологической членимости форм адъективного склонения.

В др.-новг. диалекте рано начинает развиваться инновация, состоящая в замене -ъъ на -ъи в Р. ед. жен. (равно как параллельная ей замена -оъ на -ои в Р. ед. жен.

местоименного склонения). В обоих случаях мы имеем дело не просто с механичеМорфология ским отпадением конечного [е‚], а прежде всего с реализацией того типа падежного синкретизма (Р. ед. жен. = Д. М. ед. жен.), который уже осуществился в субстантивном склонении.

Развитие такого рода характерно для западных говоров. В восточных говорах Р. ед. жен. (как в местоименном, так и в адъективном склонении) очень долго сохранял двусложные окончания (не совпадающие с Д. М. ед.) — -оъ (-оє), -ыъ (-ыє); в этих говорах и в субстантивном склонении Р. ед. жен. не совпал с Д. М. ед. Восточные говоры были одинаковы в этом отношении с наддиалектным древнерусским.

Для сравнения укажем, что совпадение Р. ед. жен. с Д. М. ед. в адъективном и местоименном склонении — характерная черта зап.-слав. языков, их несовпадение — черта ю.-слав. языков и украинского.

В ранне-др.-новг. м е с т о и м е н н о м склонении важная инновация (наряду с уже упомянутым -ои в Р. ед. жен.) — появление варианта -ога в Р. ед. муж./сред.

(§ 3.26). Со временем данный вариант проникает и в адъективное склонение, но это происходит, по-видимому, не ранее XIII в. (§ 3.21). Замена -ого на -ога составляет, как известно, одну из характерных отличительных черт западной подгруппы ю.-слав. языков (словенского и сербскохорватского), причем здесь она произошла уже в дописьменный период; ср. также несколько примеров с -ога, -ега, отмеченных в старославянских памятниках (Вайян, с. 166). Может быть, др.-новг. -ога — это не результат независимого параллельного развития, а вариант, возникший еще на позднепраславянской почве. Для правильной оценки распространения данного явления в вост.-слав. зоне необходимо, помимо материала, собранного в Изуч. яз., § 24, учесть также псковск. диал. яга#, однога#, указанные в работе Каринский 1928 (см.

Крысько 1994в: 23). Возможно, связаны с этим ареалом и упомянутые в Изуч. яз., § 24 белор. диал. майга#, йага#, кага#, ус’ага# и т. п. П. Я. Черных (1953: 60–61) отмечает, что “среди сибирских говоров имеются (или недавно имелись) и такие (на крайнем северо-востоке), которые в отличие от всех остальных, характеризуются употреблением формы на ва также под ударением (в местоименном склонении). Например, на Колыме: това#, кова#, всева#...”. Что касается более позднего окончания -о#ва, то в акающей зоне оно уже неотличимо от -о#во. Заметим, что у Фенне (197, 388) встретились toga и tova !того"; но за этими написаниями могут стоять и не [тога$], [това$], а [то$га], [то$ва] (и тогда не исключен эффект аканья).

Еще одна ранняя особенность др.-новг. местоименного склонения — замена окончаний твердого варианта с -ъ- окончаниями мягкого варианта с -и- у местоимения т- !тот" (например, тихъ вместо тъхъ), отчасти и у других. Аналогичное развитие представлено, в частности, в словенском. Подробнее см. Изуч. яз., § 25.

Словоформы Д. М. тобъ, собъ имеют в др.-новг. койне устойчивую огласовку о — как в диалектах Юго-Западной Руси, а также в польском и чешском. Что касается Д. М. тебъ, себъ, характерных ныне для всего великорусского северо-востока, то время их возникновения в сущности неизвестно; в принципе нельзя исключать того, что они столь же стары, как тебъ, себъ в ю.-слав. языках, а также в словацком и лужицких.

§ 3.48. Для др.-новг. с п р я ж е н и я характерно прежде всего явное преобладание в 3 ед. и 3 мн. презенса словоформ без -ть — независимо от типа спряжения и от места ударения. Судя по данным современных говоров, это черта новг.-пск. происхождения. Сев.-вост. великорусские говоры словоформ без -ть практически не знают, и такова же наддиалектная норма. При этом, однако, в говорах Юго-Западной Руси словоформы без -ть явно существовали; но в отличие от новг.-пск. зоны, здесь они встречались в основном лишь в 3 ед. I спряжения.

Представляет значительный интерес тот факт, что в др.-новг. диалекте словоформы без -ть в наибольшей степени характерны для предложений, выражающих условие, и для определенных типов придаточных, тогда как в главном и простом предложении они представлены лишь примерно в половине случаев (см. § 3.30 и Лингв., § 58). Велика вероятность того, что это распределение имеет очень древние корни, а именно косвенно отражает и.-е. противопоставление индикатива и инъюнктива.

Если это так, то перед нами еще одна архаическая особенность, которая отличает древний новг.-пск. диалект от всех остальных славянских.