«Ульяновск – 2014 УДК 92 ББК 20г Издание осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ), проект № 14-13-73001 Рецензенты: Доктор философских наук, профессор В.А. Бажанов Доктор ...»

ОЧЕРКИ

ПО ИСТОРИИ НАУКИ

В РОССИИ

В НАЧАЛЕ ХХ ВЕКА

Ульяновск – 2014

УДК 92

ББК 20г

Издание осуществлено при финансовой поддержке

Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ),

проект № 14-13-73001

Рецензенты:

Доктор философских наук, профессор В.А. Бажанов

Доктор философских наук, профессор А.А. Тихонов Очерки по истории науки в России в начале ХХ века / Под редакцией Н.Г. Баранец, Е.В. Кудряшовой. Ульяновск: Издатель Качалин Александр Васильевич, 2014. – 428 с.

ISBN – 978-5-9905914-5-5 В монографии описываются исследовательские программы отечественных естествоиспытателей в области истории и теории науки, многообразие их исторической и философской рефлексии. Выявляются мотивы и цели участников исследований по истории науки и науковедению в СССР в 20-50-е годы ХХ века.

ISBN – 978-5-9905914-5-

ВВЕДЕНИЕ

История исследований в области отечественной философии и истории науки является предметом устойчивого исследовательского интереса науковедов, эпистемологов и историков русской философии. В большей степени изучены тенденции отечественной традиции во второй половине ХХ века. В меньшей степени уделялось внимание тому, как происходило формирование истории и философии науки в начале и первой половине ХХ века. Между тем полноценное представление о развитии отечественной философии науки и науковедения невозможно без анализа работ отечественных естествоиспытателей по истории и теории науки, и оценки их организационных усилий по налаживанию исторических и социологических исследований отечественных ученыхестествоиспытателей.

До сегодняшнего времени эпистемологами мало используется наработанный материал в области истории конкретных дисциплин. Это привело к формированию искажённой картины, представляющей развитие истории и философии науки исключительно результатом активности европейских учёных и философов, создававших оригинальные концепции, объясняющие закономерности развития научного знания и специфику науки.

В монографии представлен результат исследований идейных, мировоззренческих и философских оснований научных концепций отдельных выдающихся представителей отечественного научного сообщества. Мы показали, что стимулирующее значение для обращения к исследованиям по истории и философии, науковедению имели философские убеждения естественников: позитивизм, эмпириокритицизм, неокантианство, конвенционализм и марксизм.

Изучение историко-научных и науковедческих работ первой половины ХХ века в России выявило наличие разнообразных исследований разного уровня общности и сложности. Делались описания научных биографий отдельных учёных, создавались истории отдельных дисциплин, описывались истории формирования и развития научных проблем, создавались истории естествознания, вырабатывались исследовательские подходы для изучения современного научного сообщества и творчества действующих учёных, предлагался философский анализ научной работы и творчества в науке, строились теории научного знания и история самой истории науки.

Нашему исследовательскому коллективу удалось обнаружить в фондах библиотек Казанского и Харьковского университетов работы по философии науки И.А. Боричевского, Г. Грузинцева и И.Е. Орлова. Анализ работ этих учёных показывает, что высказанные ими оригинальные науковедческие и эпистемологические идеи предвосхитили те тенденции, которые были реализованы в европейской философии науки во второй половине ХХ века. Не менее значимым и оригинальным был вклад отечественных учёных естественников и математиков: В.А. Стеклова, А.Н. Крылова, А.В. Васильева, О.Д. Хвольсона, Л.И.

Мандельштама, В.А. Фока, С.И. Вавилова, А.Ф. Иоффе, И.Е. Тамма, а также «забытых» историков науки – В.Р.

Мрочека, Г.Н. Попова, и др. Исследователей в это время волновали проблемы правил проведения исторических реконструкций, адекватности занимаемой позиции антикваризма и модернизма, критериев оценки исторических источников в области математики и физики.

Надеемся, что эта монография будет полезна не только специалистам в области эпистемологии и философии науки, но и всем интересующимся отечественной историей науки.

ГЛАВА 1.

ЗАБЫТЫЕ ДЕЛА И ИМЕНА

В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ФИЛОСОФИИ НАУКИ

Н.Г. БАРАНЕЦ, А.Б. ВЕРЁВКИН

ПОПУЛЯРИЗАЦИЯ НАУКИ РОССИЙСКИМИ УЧЁНЫМИ В НАЧАЛЕ ХХ ВЕКА

(ИДЕОЛОГИЯ И ПРАКТИКА)

Исследуя отечественную интеллектуальную историю начала ХХ века мы обнаружили, что в среде учёных и университетских преподавателей присутствовала мощная установка на исследование проблем истории науки и методологии научного поиска. С чем был связан этот интерес? Насколько успешными были исследовательские проекты в области истории и философии науки? Кто из учёных возглавил исследовательскую работу в области истории науки и организации научной деятельности?

СОСТОЯНИЕ ОТЕЧЕСТВЕННОГО ОБРАЗОВАНИЯ В

НАЧАЛЕ ХХ ВЕКА

Реформы образования в XIX веке носили непоследовательный характер – периоды либерализации сменялись усилением реакционных тенденций и наоборот. Изменения в общественной и культурной жизни после реформы 1861 года имели существенные последствия для образования и науки. Правительство было вынуждено изменить свою политику в отношении университетов из-за демократических влияний. Изданный в 1863 году университетский устав был наиболее либеральным из всех в дореволюционное время. Автономия профессорской корпорации была основной идеей нового устава. Но реакционные тенденции к 80-м годам XIX века фактически ликвидировали слабую самоуправляемость университетов.

Сеть российских научных учреждений сложилась в первой половине XIX века и почти без изменений просуществовала до начала ХХ века. Основными местами исследовательской работы были лаборатории немногочисленных университетов, Академия наук и научные общества. Отдельные виды исследований выполнялись при специальных ведомственных учреждениях (Геологический комитет, Главное гидрографическое управление, Сельскохозяйственный учёный комитет). Научные учреждения были слабо связны друг с другом, общение между учёными поддерживалось только через личные каналы коммуникации. До 1916 года не велось учёта научных сил1. Развитию науки мешала неизменность внутреннего строя исследовательских учреждений (состав подразделений Академии наук и университетов) новые научные дисциплины не находили в нём места.

Особое положение имела Академия наук. Хотя она и получила половину научно-исследовательского бюджета Министерства просвещения, количество академиков и адъюнктов в 1893 года было определено в 46 человек. В период реформ 60-х годов Академия подвергалась критике со стороны университетской профессуры за консерватизм и устарелость научной тематики, за изолированность и оторванность от запросов жизни, за высокомерное отношение к университетам и русским научным обществам (члены академии не публиковали свои труды по-русски), за стремление монополизировать право на научную истину. Высказывались предложения упразднить Академию, Бастракова М.С. Организационные тенденции русской науки в начале ХХ века // Организация научной деятельности. М.: Наука, 1968. С. 150-186.

так как она бесполезна для России, или же преобразовать её в научное общество. Академия имела высокий официальный статус, но её общественный престиж непрерывно снижался. Она вносила скромный вклад в развитие русской науки, как из-за малочисленности работников, так и из-за скудости материально-технического обеспечения.

Успешнее всего развивались гуманитарные исследования, а прикладная наука почти полностью отсутствовала.

В силу этого наука в России XIX – начала ХХ века развивалась в основном в высших учебных заведениях.

Учёные высшей школы выступали как исследователи и педагоги. Число университетских кафедр и их членов было ограниченным и не соответствовало степени дифференциации науки. Так, в 1910 году в составе российских университетов не было кафедр математической физики, физической химии, бактериологии, эмбриологии, гистологии, экспериментальной морфологии, физиологии животных1, – то есть, в тех направлениях, где российская наука уже достигла значительных успехов. Исследовательские подразделения в высшей школе занимали подчиненное положение, не имели собственного бюджета и мало финансировались.

Проблема реорганизации науки воспринималась ведущими учёными как насущная задача. Если в 60–80-х годах статьи, посвящённые нуждам науки, появлялись эпизодически и касались частных вопросов работы научных учреждений, то в начале ХХ века эта тема поднимается в печати регулярно. В журналах «Русская мысль», «Вестник Европы», газетах «Русские ведомости», «Речь»

публиковались научные обзоры, очерки работы научных учреждений и организаций. Обсуждались проблемы организации экспериментальной работы, перспективы развиКольцов Н.К. К университетскому вопросу. М., 1910. – С. 42-43.

тия науки, неотложные нужды исследовательских учреждений.

ИДЕОЛОГИЯ И ПОПУЛЯРИЗАЦИЯ НАУКИ

В 6090-е годы XIX века либерально настроенные учёные сформулировали особую идеологию, полагавшую науку и просвещение средствами прогресса. Естественно, что научное сообщество России было политически поляризовано от левых до консервативных умонастроений. Но, общим для всех было наследие идеологии просвещения, предполагающее средством прогресса и реформирования общества распространение образования и внедрения достижений науки. Позитивизм, либерализм, народничество и марксизм - сциентистски-ориентированные учения.

Придерживаясь разных взглядов на средства политического и социального преобразования общества, научная интеллигенция пыталась соединить свои усилия с целью выступить как социальная группа, борющаяся за свои права и доказывающая свою полезность обществу.

18 октября 1901 года на лекции, обращенной к студентам, приветствовавшим его возвращение в университет, К.А. Тимирязева сказал то, что можно считать внеполитической программой российского научного сообщества: «Я исповедую три добродетели: веру, надежду и любовь; я люблю науку, как средство достижения истины, верю в прогресс и надеюсь на вас молодежь!»1.

Осознание необходимости консолидировать усилия подталкивала интеллигенцию организовывать разного рода объединения. В 1905 году был создан Всероссийский союз деятелей науки и высшей школы. В мае 1905 проведён учредительный съезд, объединивший 14 профессионально-политических союзов, в которые входило от 40 до Платонов Г. В. Мировоззрение К.А. Тимирязева. М.: Изд-во Академии Наук СССР, 1952 // URL:

http://timiryazev.ru/biblioteka/platonov79.html 50 тысяч человек1. Инициатором Союза союзов стала либерально-политическая организация – «Союз освобождения». При этом партийный состав этой организации был пёстрым - кадеты, октябристы, мирные обновленцы, большевики. Академический союз, по оценке А.Е. Иванова2, был первым оппозиционным самодержавию всероссийским объединением членов научного сообщества. Организовавшись учёные смогли выработать чёткие политические идеалы. Инициатором этой организации стал В.И.

Вернадский, его выступление в печати вызвало значительный резонанс в университетах. Под обращение профессоров «Нужды просвещения» подписалось 342 человека: 16 академиков, 125 профессоров, 201 приват-доцент.

Среди них В.И. Вернадский, М.П. Павлов, С.Ф. Ольденбург, К.А. Тимирязев, А.Н. Бекетов. Проведённый в марте 1905 года учредительный съезд Союза деятелей науки и просвещения обозначил цели организации – борьба за улучшение условий академического быта. Были созданы комиссии – «академическая» (для выработки устава высших учебных заведений, основанного на началах свободы), «организационная» (для выработки устава Академического союза) и др. Представители союза считали, что потребности развития науки и высшего образования важнее всякой политической борьбы. Сущность идеологии членов Академического союза высказал И.М. Гревс: «Политическое освобождение без культурного возрождения – пустая форма. Не должна политика превращать науку в свою служанку. … У нас идея науки меркнет среди исступления повседневной борьбы, принимающей сверху и снизу дикие формы»3. Академический союз преЕрман Л.К. Интеллигенция в первой русской революции. М., 1996.

С. 101–102.

2 Иванов А.Е. В преддверии кадетской партии: всероссийский союз http://www.ihst.ru/projects/sohist/papers/ps/202-212.pdf 3 Право. 1906. 27 августа.

кратил свою работу только в 1918 году. За это время было несколько периодов активности в 1905-1906 годах, в - когда министр просвещения П.Н. Игнатьев пытался провести либеральную академическую реформу, и в 1917 в период Февральской революции.

Политическая консолидация учёных происходила и через масонские общества, имевшие просветительские задачи. 15 января 1906 года в Петербурге была открыта масонская ложа «Полярная звезда». В неё вошла основная часть руководства кадетской партии и либеральные профессора: М.М. Ковалевский, В.О. Ключевский С.А. Котляревский, Е.И. Кедрин, В.А. Маклаков, М.С. Маргулиес, В.И. Немирович-Данченко, С.Д. Урусов. Многие из них были членами французских масонских лож с 80-х гг. XIX века.

Какими средствами распространять знания и делать доступным образование? Во-первых, использовать возможности самих университетов – читая публичные лекции в них. Но, возможности этого были весьма ограничены изза бюрократических ограничений. Во-вторых, объединившись в научные общества консолидировать научные исследования и действия по распространению научных знаний. В-третьих, создать народные университеты.

С целью не только обмена научными идеями, но и распространения научных знаний возникли многочисленные научные общества при университетах. Так, 15 октября 1863 года при Императорском московском университете было открыто «Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии», его президентами были:

Г.Е. Щуровский (1863–1884); А.Ю. Давидов (1884–1885);

А.П. Богданов (1886–1889); В.Ф. Миллер (1889–1890); Д.Н.

Анучин (1890–1917). При создании Общество были объявлены его главные цели – изучать губернии Московского учебного округа в естественно-историческом отношении и распространять естествознание в массе публики. Общество достигло особенных успехов в распространении и популяризации естествознания. Так, в 1867 году была организована Этнографическая выставка, в 1872 году – Политехническая выставка, на основании которой впоследствии был учреждён Политехнический музей, в 1879 году – Антропологическая выставка, легшая в основание кабинета учебных пособий, образованного при кафедре Антропологии Московского университета. В Политехническом музее проводились бесплатные экскурсии, за один 1885 год общее число посетителей составило 124378 человек, из них бесплатно прошли – 122139 человек1.

О размахе деятельности Музея и общества свидетельствует отчёт Комитета Политехнического музея за год, в котором говорится, что в Музее регулярно устраивают заседания 32 учёных Общества, считая также их отделения и специальные комиссии. В Музее происходили съезды земских врачей, собрание Комитета лесной выставки и семинары профессоров Московского университета. Помещениями музея регулярно пользовались Высшие женские курсы профессора В.И. Герье, педагогические курсы Общества гувернанток, классы технического рисования, Общества распространения технических знаний и публичные народные чтения Комиссии по устройству народных чтений в Москве2.

При других университетах общества естествоиспытателей стали возникать после I съезда русских естествоиспытателей и врачей 1867 года. Общее собрание съезда возбудило ходатайство о поддержке научных обществ, которое было одобрено министром народного просвещения (ежегодное пособие определено в 2500 рублей в год кажБобынин А.В. А.Ю. Давидов// Физико-математические науки в их настоящем и прошедшем. Журнал чистой и прикладной математики, астрономии и физики, издаваемый В.В. Бобыниным. 1886. № 2. С. 40.

2 Там же. С. 40-41.

дому обществу). Благодаря ходатайству министра от февраля 1868 года разрешение на организацию обществ естествоиспытателей было дано, и в 1869 году они были созданы в Казанском, Киевском, Новороссийском и Харьковском университетах.

На первом съезде естествоиспытателей в 1867 году С.Н. Бочарова-Конради выступила с инициативой допустить женщин к обучению в университетах. Хотя съезд отклонил ходатайство Конради, публично одобрил её проект. В прессе сочувственно обсуждался вопрос о получении женщинами высшего образования1. В 1869 году было получено разрешение и открыты первые Владимирские публичные курсы для мужчин и женщин в Петербурге.

Министр народного просвещения разрешил читать публичные лекции на них профессорам университета К.Н.

Бестужеву-Рюмину, Д.И. Менделееву, Ф.Ф. Петрушевскому, Ф.В. Овсянникову, А.Н. Бекетову. В 1878 году в Петербурге были созданы постоянные Высшие женские курсы, директором которых стал академик К.Н. БестужевРюмин. Стоит отметить, что профессора читали лекции безвозмездно и регулярно жертвовали средства на содержания курсов, на библиотеку и поддержание нуждающихся слушательниц. В разные годы занятия вели по кафедре математики и механики – В.Г. Имшенецкий, Д.А. Граве, П.А. Шифф, Н.М. Гютнер, В.А. Стеклов, А.В. Васильев, К.А. Поссе; по кафедре физики – И.И. Боргман, О.Д.

Хвольсон, Б.Б. Голицин, Ф.Я. Капустин; по кафедре химии – Д.И. Менделеев, А.М. Бутлеров, И.В. Богомолец, А.Е. Фаворский, Н.Н. Бекетов; по биологическим кафедрам – К.А.

Тимирязев, А.Н. Бекетов, П.Я. Крутицкий, С.П. Костычев, Н.П. Вагнер, С.И. Метальников, И.М. Сеченов, Н.Е. Введенский, и др.

Санкт-Петербургские Высшие Женские (Бестужевские) курсы (1878 – 1918). Сборник статей. Ленинград, 1965.

В 70-е годы XIX века стали создавать Общества Народных Университетов. Это были культурнопросветительные организации, в которых для лиц, не имевших возможности учиться в средних и высших школах, читались популярные лекции по отдельным наукам.

Цель Общества - организация библиотек, общеобразовательных профессиональных вечерних школ, курсов, лекций для рабочих и трудящейся интеллигенции. Обществом Народных Университетов были организованы курсы: политехнические, естественноисторические, общественноюридические, историко-литературные, новых языков, общеобразовательные, стенографии, бухгалтерии и другие. С мая 1910 года выпускался ежемесячный журнал «Вестник народных университетов». В 1918 году Общество Народных Университетов было упразднено декретом Совета Народных Комиссаров.

Одним из неформальных лидеров просветительского движения был учёный-анатом, врач, общественный деятель Пётр Францевич Лесгафт (1837 – 1909), который инициировал создание ряда общественных организаций Помощь в чтении больным и бедным», «Общество народных университетов», «Общество содействия физическому развитию», «Коломенское общество образования» и других.

В 1893 г. П.Ф. Лесгафт на средства своего ученика Н.М.

Сибирякова открыл Биологическую лабораторию с музеем и печатным органом «Известия Санкт-Петербургской Биологической лаборатории». Он читал на дому бесплатные лекции по анатомии человека для бестужевок, слушателей Рождественских фельдшерских курсов, студентов Медикохирургической академии, университета. В 1896 году Лесгафт добился разрешения открыть «Курсы воспитательниц и руководительниц физического образования». На курсах читали лекции В.Л. Комаров, А.Ф. Иоффе, Н.А. Морозов, А.А. Ухтомский, М.М. Ковалевский, А.А. Байков. В году частные курсы по анатомии превратились в Вольную высшую школу, Н.М. Сибиряков пожертвовал большую сумму на строительство здания и оборудование рабочих кабинетов, лабораторий и аудиторий. П.Ф. Лесгафт, будучи выдающимся исследователем, уделял чрезвычайно много времени проблемам организации педагогического образования и воспитанию, так как это было частью его философии: «Научные выводы должны ложиться в основание жизни; наукой вырабатываются истины, которые должны содействовать нравственному облагораживанию человека и увеличению его благ… всегда и везде необходимо руководствоваться разумом как высшим умственным проявлением человека, а в науке подавно; точно также и в науке о воспитании и в воспитании на практике»1.

Наиболее активным организатором науки и деятельности по её популяризации был естествоиспытатель, профессор Московского университета, академик, один из лидеров партии кадетов Владимир Иванович Вернадский (1863–1945). Свою концепцию научного знания В.И. Вернадский изложил в статье «О научном мировоззрении»

(1902), где описал развитие всего естествознания. Он полагал знание истории науки чрезвычайно важным, потому что оно влияет на принятие решений о том, как регулировать научные исследования и организовывать деятельность учёных на современном этапе.

В 1914 году по инициативе В.И. Вернадского была организована Комиссия по истории науки при Академии наук. Её задачей было написание исторических обзоров научных дисциплин и самой Академии наук. В.И. Вернадский, выполняя свою часть работы, написал «Очерки по истории естествознания в России в XVIII столетии». В этой статье он описал состояние историко-научных исследований в России и их значение для отечественных учёных:

«… историю естественно-научной и математической мысли в России приходиться набрасывать, кажется, в первый раз. Но как раз это Лесгафт П.Ф. Семейное воспитание. Ч.2. СПб., 1910. С. 134-136.

последнее обстоятельство и заставляет меня оставить в стороне свои колебания и выступить здесь с своим изложением. Ибо для меня стоит вне сомнений необходимость понимания русским обществом значения в истории человеческой мысли своей былой научной работы.

Это необходимо не только для правильного самоопределения русским обществом своего значения в истории человечества, не только для выработки правильного национального чувства – это необходимо для дальнейшего роста и укрепления научной работы на нашей родине… На каждом шагу мы чувствуем тот вред, какой наносится дальнейшему научному развитию в нашей стране полным отсутствием научного понимания его прошлого, отсутствием в этой области исторической перспективы. Всё прошлое в области научной мысли представляется для широких кругов русского общества tabula rasa.

Лишь изредка мелькают в нём ничем не связанные отдельные имена русских учёных. Вследствие этого, не охраняемая и не оберегаемая национальным сознанием, наука в России находиться в пренебрежении…»1.

ИСТОРИЯ НАУКИ КАК ПОЛЕ ИДЕОЛОГИЧЕСКОГО

ПРОТИВОСТОЯНИЯ

Трудно поверить, но деятельность в области истории науки имела не только идеологическую мотивацию, но и становилась полем исследовательского конфликта. Показательно в этом плане противостояние Н.А. Любимова и А.Г. Столетова.

Профессор физики Н.А. Любимов (1830-1897), учитель А.Г. Столетова и Н.А. Умова, был одним из первых активных популяризаторов истории физики. По воспоминаниям его учеников, он был хорошим педагогом и весьма активным писателем. Многочисленными публичными лекциями и курсами лекций, сопровождавшимися эффектными демонстрациями, он много сделал для популяризаВернадский В.И. Очерки по истории естествознания в России в XVIII веке// Вернадский В.И. Избранные труды. М.: РОССПЭН, 2010. С.347-348.

ции физики. В его учебнике физики для средней школы было много интересных исторических экскурсов. Но Любимов не был физиком-исследователем, а во второй половине своей жизни почти целиком занялся публицистикой и активно проводил консервативную политическую линию1.

Любимов не разделял увлечения коллегестествоиспытателей позитивизмом. Он полагал, что перестройка нравственной науки по образцу наук о природе, предпринятая О. Контом, оказалась схоластическим мероприятием, и закончилась для последнего расстройством разума и появлением особого рода мистицизма. Кроме того, позитивизм не имел той прогностической силы, на которую претендовал. В качестве яркого примера этого, Любимов приводит историю о том, как Конт определил границы астрономических знаний. Конт утверждал, что положительные сведения относительно звёзд необходимым образом ограничиваются явлениями геометрическими и механическими и не могут быть расширены за счёт физических и химических исследований. Но достижения Кирхгофа и Бунзена в области спектрального химического анализа открыли новую область исследования физического строения и химического состава небесных тел.

Еще отрицательнее Любимов относился к материализму и увлечению им. По его мнению, материализм прилагает ко всякому явлению узкую мерку своего знания и обедняет исследуемый объект. Естествоиспытатель должен избегать духа любой системы, которая ограничивает его исследовательский поиск, догматизирует его мировоззрение. Главным, ведущим принципом деятельности учёного должно быть стремление к познанию неизвестного, «пытливость, поддерживающая священный огонь изыскания».

Цит. по: Шпольский Э.В. Николай Александрович Умов// Успехи физических наук. 1947. Т. ХХХI. Вып. 1. С. 130-131.

В своей «Истории физики» – первой масштабной русской работе, посвящённой истории развития физики и научной среды вообще - он пытается показать условия зарождения и роста научных идей, то, с какими трудностями сталкивается учёный, как происходит научное открытие. Любимов полагал необходимым в подготовке исследователя к будущей научной работе знакомство с историей науки:

«Без знания истории науки самая наука является каким-то случайным соединением более или менее доказанных положений неизвестного происхождения. При отсутствии знания истории науки плодятся учёные без учёности и специалисты без общего образования – явления у нас, увы, весьма распространённые»1. В «Истории физики» Н.А.

Любимова описано становление и развитие физики от Античности до Нового времени, включительно. В ней даются обширные экскурсы в историю проблемы, показываются причины, приводящие к открытию, и описываются обстоятельства принятия идей.

Книги Любимова «Начальная физики» и «История физики» подверглись жесткой критике со стороны его бывшего ученика и коллеги – А.Г. Столетова (1839 - 1896).

Причиной критики было, прежде всего, их мировоззренческое и идеологическое противостояние. Если Любимов был сторонником консерватизма, то Столетов ориентировался на демократические и либеральные ценности. Участие Любимова в реформе университетского устава года вызвало крайне негативное отношение к нему большей части представителей университетской корпорации.

П.Н. Милюков описал происходившие события так:

«Университетские волнения 1869 г. вызвали несколько частных мер против университетов, «республиканское» устройство которых не давало покоя реакционерам. Цель преследований намечалась сама собою: нужно было ограничить «самовластие» советов, которому стаЛюбимов Н.А. В чем дух естествоведения?// Мой вклад. Статьи, записки, заметки. Т. 2.: По вопросам народного просвещения. Из истории и природы. М., 1887. С. 61.

ли приписывать все недостатки университетской жизни, действительные и мнимые. Подчинить советы попечителю и министру, эмансипировать от их власти факультеты — таковы были ближайшие средства, указанные противниками устава. Окончательный план нового устава сложился, однако, не сразу. … Решительное влияние на более радикальную постановку вопроса имело мнение проф.

Любимова, ближайшего сторонника Леонтьева и Каткова. Почва, на которой проф. Любимов начал свою агитацию против устава, была выбрана очень своеобразно и во многом совпадала с некоторыми радикальными мнениями, высказанными при обсуждении устава. Проф.

Любимов принципиально протестовал против установившегося университетского режима во имя идеального начала — германской академической свободы. Свобода преподавания и слушания, широкая конкуренция штатных преподавателей с приват-доцентами, поощряемая гонораром; отмена университетских экзаменов, связывающих занятие наукой с получением диплома, и замена их государственными экзаменами, не зависимыми от университета — таковы были те основные идеи, с которыми профессор Любимов выступил в печати и в записках, подаваемых министерству»1. Завязалась полемика:

противники Любимова в большинстве своём коллеги по Московскому университету доказывали, что в самой Германии, рекомендуемые им порядки вызывают неудобства, для устранения которых как раз сознаётся необходимость большей автономии университета. Первоначально позицию московских профессоров поддерживали и в высших административных сферах, но потом победило мнение сторонника «Московских Ведомостей».

В апреле 1875 года была назначена специальная комиссия под председательством члена государственного совета И.Д. Делянова. «Осенью члены этой комиссии (в том числе особенно деятельные А.И. Георгиевский и Н.А. Любимов) объехаМилюков П.Н. «Университеты в России»// Энциклопедический Словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона, в 86 томах. СПб, 18901907.

ли университеты, собирая материал по составленной ими программе. Настроение университетских кругов относительно этой комиссии видно из того, что в Санкт-Петербургском университете члены профессорской корпорации отказались от частных переговоров с членами комиссии и ограничились коллективным отзывом, энергично защищавшим устав 1863 года. Члены комиссии не решились показаться на лекции, опасаясь возбудить волнения студентов. Коллективные мнения и других университетов стояли на той же почве.

«Материалы, собранные комиссией», содержат в себе в изобилии всё те же соображения относительно нецелесообразности намеченных мер, которые впоследствии вполне оправдались практикой устава 1884 года. Сам председатель комиссии относился к её задаче с едва скрываемым скептицизмом. В 25-и заседаниях комиссии (сентябредекабре 1876 года) ректоры составили сплоченное большинство против реформы; но разработка устава в намеченном направлении, тем не менее, продолжалась, в 4-х специальных комиссиях». После восьми лет борьбы в августе 1884 года новый устав был утверждён императором. В результате «… рухнула, при первом столкновении с действительностью, та «свобода преподавания и слушания», которая в изображения проф. Любимова являлась центральной, идеальной задачей всего задуманного переустройства. Уже по букве устава свобода слушания свелась к выбору между «несколькими» учебными планами, предлагаемыми студенту деканом; на практике же никогда и не делалось попытки составить эти несколько планов: студент должен был следовать тому единственному, по которому в момент его вступления велось преподавание… Обязательная программа испытания, в связи с официальной обстановкой экзамена, повела к небывалому до тех пор понижению экзаменационных требований; противники устава 1863 года доказывали, что при новом порядке экзамен «из лекций» заменится экзаменом «из науки», а в действительности вышло только, что экзамен «из науки» превратился в экзамен «из учебника», притом, очень элементарного.

Проф. Любимов оказался пророком, когда писал: «Стесняя (преподавание) строго определёнными программами, данными извне, превращая университет в школу, где выучиваются определённой сумме познаний, мы бы уронили значение университета». Этого именно боялись защитники старого устава, и это опасение стало действительностью»1.

Перечислим претензии Столетова к Любимову, которые он высказал в статье «г. Любимов как профессор и учёный (Материалы для учебного юбилея)», чтобы составить объективное мнение о причине их противостояния.

«Как профессор г. Любимов отчасти известен московской публике.

Ещё свежи в памяти его многократные публичные лекции, вначале собиравшие большую аудиторию, но мало-помалу вымиравшие за недостатком слушателей. Сущность этих лекций – в нагромождении эффектных опытов, нередко напоминавших «большие увеселительные представления» заезжих «профессоров». К опытам пришивалась масса вечно юных, по мнению лектора, анекдотов и кое-какие бессвязные объяснения, настолько краткие и недодуманные, что слушатель, тщетно ждавший общепонятного слова, пребывал умственно в такой же темноте, какою, в смысле физической, обдавали его поминутно закрываемые окна аудитории; «преподавание, декоративно поднятое на высоту» не удостоило «стать на ноги». Нам известно, что и студенческие лекции г. Любимова сохранили весь характер публичных чтений: та же погоня за дорогими опытами, поглощавшими весь бюджет физического кабинета в ущерб строго научным потребностям; та же расточительность на анекдоты и скупость в разъяснении серьезных пунктов науки… Слишком «малую долю времени и энергии» он посвящал университету, чтобы кого-либо чему-либо учить, поглощенный то редактированием Русского Вестника, то лицеем г. Каткова, то походом против университетов…»2.

Милюков П.Н. «Университеты в России» // Энциклопедический Словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона, в 86 томах. СПб, 18901907.

2 Столетов А.Г. г. Любимов как профессор и учёный (Материалы для учебного юбилея) // Собрание сочинений в 3 т., Т. 2.: Общедоступные лекции и биографические заметки. М.-Л.: ГИТТЛ, 1941. С.

372-373.

Очевидно, что истинная причина была в личной неприязни, столкновениях на кафедре за «распределение ресурсного обеспечения» и идеологических расхождениях.

Авторитет Столетова в физическом сообществе был и оставался непререкаемым, что привело к недооценке работ Любимова.

ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ МОТИВЫ ДЛЯ ИССЛЕДОВАНИЙ

ИСТОРИИ НАУКИ В СССР

В 1921 г. В.И. Вернадский подал записку о необходимости создания Комиссии по истории науки, философии и техники. Он указал, что в России отсутствует организация, содействующая изучению истории научной и философской мысли и научного творчества. В сравнении с Западом и Америкой, где есть много разнообразных научных обществ, занимающихся изучением истории науки, философии, техники, в России эта работа «распылена».

На собрании Академии было принято постановление по докладу В.И. Вернадского, в котором учреждалась Комиссия по истории науки, и в неё вошли В.В. Бартольд, В.И. Вернадский, В.М. Истрин, А.П. Карпинский, П.П. Лазарев, Н.Я. Марр, С.Ф. Ольденбург, В.А. Стеклов, Ф.И.

Успенский. Первоочередной задачей была намечена подготовка очерков по истории отдельных отраслей науки. С 1922 г. Комиссия по истории науки стала называться Комиссией по истории знаний (КИЗ).

После перерыва в работе с июня 1922 по март 1926, связанного с командировкой В.И. Вернадского, в 1926 году деятельность Комиссии возобновилась. В её составе теперь были: М.А. Блох, А.А. Борисяк, А.Ф. Иоффе, А.Н.

Крылов, П.П. Лазарев, Н.Я. Марр, Э.Л. Радлов, Г.В. Хлопин. Вернадский тратил много сил на организацию её работы. Он считал, что важной формой работы Комиссии является издание полных, снабженных научными историко-критическими комментариями сочинений крупных учёных и писателей создателей культуры. Была возобновлена организация выставок, посвященных памяти творцов научного знания. В 19261927 гг. Комиссия подготовила к печати сочинения М.В. Ломоносова, начала разбор рукописного наследия К.М. Бэра и В.О. Ковалевского, подготовила ряд работ по истории российской науки XVIIIXX вв. С 1927 г. по инициативе Вернадского Комиссия начала издавать «Очерки по истории знаний» и «Труды Комиссии по истории знаний»1.

В октябре 1930 г. В.И. Вернадский отказался быть председателем КИЗ и её возглавил Н.И. Бухарин, который инициировал создание на базе Комиссии Института истории науки и техники. В Институте истории науки и техники (ИИНиТ) было четыре секции: истории техники (под руководством В.Ф. Миткевича и М.А. Шателена), истории физики и математики (под председательством С.И. Вавилова), истории Академии наук (возглавлял С.Ф. Ольденбург и И.Ю. Крачковский), и истории агрикультуры (во главе с Н.И. Вавиловым). С переводом в 1936 г. Института в Москву состав его членов существенно поменялся. С ИИНиТом сотрудничали московские историки науки (З.А.

Цейтлин, М.Я. Выгодский), и историки ленинградской Академии истории материальной культуры. На заседаниях секций и собраний, в публикациях Института принимали участие крупные ученые, не связанные с институтом формально, - А.Н. Крылов, А.А. Радциг, С.Г. Струмилин. К работе над печатными изданиями по истории науки приглашались ученые из разных отраслей науки и техники.

Исследовалась история знаний древности и средневековья, связанных с физикой, математикой, химией, этнографией и медициной.

Сайт Института истории естествознания и техники// URL:

http://www.ihst.ru/evolution Возникает вполне законный вопрос – почему советское государство в весьма трудный период становления и в период войны находило средства, чтобы поддерживать и развивать исследования в области истории науки, не имеющие прямого практического и народнохозяйственного значения. Государство поддерживало самоорганизацию группы учёных, увлеченных проблемами исследования истории своих наук. Ответ кроется в идеологии марксизма и особом отношении К. Маркса и Ф. Энгельса к истории науки.

Классики марксизма уделили некоторое внимание проблемам философии науки Ф. Энгельс в «АнтиДюринге» и «Диалектике природы», К. Маркс в докторской диссертации, В.И. Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме». Ф. Энгельс утверждал, что в задачу философии входит поиск общих законов, основанных на научных знаниях. Для учёных-естественников важно участвовать в процессе формирования философии науки: «Какую бы позу ни принимали естествоиспытатели, над ними властвует философия. Вопрос лишь в том, желают руководствоваться такой формой теоретического мышления, которая основывается на знакомстве с историей мышления и её достижениями»1.

Сформулированные и осознанные принципы исторического материализма задавали направление исследований в области истории науки. Предполагалось необходимым выявить практическую полезность и историкокультурные, экономические условия научных открытий, исследовать корреляцию между закономерностями развития общества и науки. Наука рассматривалась как общественный институт, как организация людей, связанных между собой отношениями для выполнения определенных общественных задач. Историки науки должны были донести эти идеи как до представителей профессиональных Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 20. М., 1954. С. 10-11.

сообществ, так и до масс, популяризируя научные открытия. В 20-30-е годы идеологи пролеткульта (Ф.И. Калинин, А.А. Богданов, В.Ф. Плетнев) сформировали инструментально-идеологический образ науки и заявляли о необходимости создания новой пролетарской науки, оторванной от буржуазного прошлого. Программа пролеткульта предполагала реорганизацию науки на коллективно-трудовых началах, что вело к деперсонализации культурного творчества. Из этого следовали умаление личности учёного и отказ от специализации. Специализация и профессионализм рассматривались как антидемократическая привилегированность. Но, Великая отечественная война и те задачи, которые были поставлены перед национальной наукой и были успешно решены, изменили образ науки на «национально-персоналистический». В 1947 году, обосновывая необходимость издания книги «Люди русской науки: Очерки о выдающихся деятелях естествознания и техники», К.Е. Ворошилов написал по поводу необходимости публикации: «В этой книге даются очерки о выдающихся русских деятелях естествознания и техники. К составлению этой книги было привлечено свыше 80 ученых. В книге «Люди русской науки» приведены многочисленные свидетельства того, что многие открытия и изобретения, носящие имена иностранцев, или приписываемые иностранцам, принадлежат нашим ученым. В ней показано, что закон сохранения вещества открыт Ломоносовым, а не Лавуазье, так называемая «вольтова дуга» открыта Петровым, а не Дэви, что первая паровая машина изобретена Ползуновым, а не Уаттом, изобретение радиотелеграфа принадлежит Попову, а не Маркони, открытие неэвклидовой геометрии Лобачевскому, а не Гауссу, и много других фактов. Эта книга одобрена Управлением Пропаганды и Агитации ЦК ВКП(б) и Академией Наук СССР»1. Очевидно, что Записка К.Е. Ворошилова Н.А. Вознесенскому по поводу издания книги «Люди русской наук»// РГАСПИ, Ф. 17, Оп. 125, Д. 545, Л.

118.// http://www.ihst.ru/projects/sohist/ историки науки должны были своими исследованиями поднимать национальную гордость, показывая великий вклад русских и советских учёных в мировой прогресс.

Одним из активных коллег, поддерживавших В.И.

Вернадского практическим изысканиями в области истории науки, был А.В. Васильев (1853-1929). Васильев в период работы в Казанском университете организовал и возглавил инициативную группу Казанского физикоматематического общества, занимавшуюся подготовкой юбилейных торжеств, посвящённых столетию Лобачевского. Он пропагандировал идеи Н.И. Лобачевского и участвовал в издании полного собрания его сочинений ( 1886), первым высоко оценил исследования Лобачевского в области алгебры и анализа. По предложению А.В. Васильева была учреждена премия Лобачевского, и был организован Международный конкурс в его честь (лауреатами премии были С. Ли, Д. Гильберт, Ф. Шур, Г. Вейль и ряд других известных математиков).

Одной причиной обращения А.В. Васильева к истории русской науки был заказ Академии наук на издание фундаментальной работы по этой теме в 1915 году. Планировалось выпустить два больших тома, отдельно по физико-математическим наукам и по гуманитарным.

Вместе с П.О. Сомовым А.В. Васильев приступил к работе, но война и революция помешали их планам. К этой работе А.В. Васильев вернулся только в 1918 году. Он разделил историю математики в России на три периода: 1725– годы (основание Академии наук, научная работа в области математики происходила под влиянием Эйлера); 1826– 1863 годы (изложение Н.И. Лобачевским своих взглядов на геометрию, деятельность М.В. Остроградского в области анализа, математической физике, аналитической механике, В.Я. Буняковского в области теории чисел и теории вероятностей) и 1863–1914 годы (активное творчество П.Л. Чебышева в теории вероятностей, теории чисел, теории функций и механике, что привело к созданию петербургской математической школы и расцвету математики в Московском, Киевском, Казанском и Харьковском университетах). Летом 1918 года А.В. Васильев сдал первые две главы о первых двух периодах секретарю Академии наук С.Ф. Ольденбургу, но работа не была опубликована в связи с материальными сложностями Академии. Эта работа под названием «Целое число» только в 1922 году была напечатана небольшим тиражом и сразу же стала библиографической редкостью.

В 20-е годы А.В. Васильев активно сотрудничал с В.И.

Вернадским, инициировавшим академические исследования по истории науки. А.В. Васильев написал В.И. Вернадскому в письме от 27 апреля 1927 года: «Вы, конечно, знаете, что 27-го апреля открывается съезд математиков. Я предполагаю сказать несколько слов о желательности продолжения этой работы по истории математики в России, которую я начал, благодаря инициативе Академии наук, т.е. Вашей, и просить содействия товарищей. Конечно, эта просьба много выиграет если можно будет дать надежду, что исторические монографии по различным отделам математики могут рассчитывать на издание благодаря сочувствию и поддержке той Комиссии по истории науки, которой Вы состоите председателем и членом которой я себя с удовольствием считаю, и делу которой я готов посильно служить»1.

В докладе «Нужно ли писать и изучать историю математики в России» от 4 мая 1927 года А.В. Васильев рассуждал о желательности и необходимости историконаучных исследований вообще, и национальной, отечественной науки, в частности. Он соглашался с мнением из доклада В.И. Вернадского «О современном значении истории знаний», подобно ему, полагая, что историческое изучение оказывает важнейшую помощь в проникновении в Васильев А.В. – В.И. Вернадскому // Вернадский В.И. Переписка с математиками. М.: Изд-во Мех-мат МГУ, 1996. С. 24-25.

науку новых представлений, связывая новое знание со старым, предлагая критический инструмент оценки знаний, позволяющий отличать ценное и полезное в огромном научном материале. А.В. Васильев сожалел, что в России мало сочинений по истории развития математических понятий и методов. Историкам математики зачастую не хватает философского взгляда, и поэтому даже такие авторитетные работы, как четырехтомное издание Морица Кантора, не лишены недостатков: «Для М. Кантора Платон, напр., интересен теми открытиями, которые были сделаны в его школе, а не тем уважением к математическим истинам, которое имело громадное значение для истории человеческой мысли» 1.

А.В. Васильев поставил, несомненно опасный, с идеологической точки зрения того времени, вопрос2, если никто не сомневается в нужности универсальной и мировой истории науки, то нужна ли история науки отдельных стран? А.В. Васильев указывал на ряд европейских стран, где уже создана национальная история науки, что позволило показать важный вклад учёных этих стран в некоторых дисциплинах, который прежде не учитывался мировым дисциплинарным сообществом. Незнание математиками одной страны истории успехов другой является помехой развитию науки. А.В. Васильев привёл несколько примеров. Так, икосаэдрическая группа была известна Гамильтону задолго до работ Шварца и Клейна. В квантовой теории света Клейн указывал на связь между работами Гамильтона по динамике и его работами по оптике.

Васильев А.В. Нужно ли писать и изучать историю математики в России // Математическое образование. 1930. № 2. С. 60.

2 В Советской России доминировала классовая оценка культуры, и отсутствовало возвеличивание национальной науки. Идеологический запрос на отечественную историю стал формироваться в начале 40-х годов, во время Отечественной войны, когда Советскому Союзу, сражавшемуся за выживание, потребовались вдохновляющие легенды о славном прошлом его народов.

Выяснилось существование тесной связи между уравнением Гамильтона-Якоби и уравнением Шредингера, дающим возможность находить стационарные состояния атомов. Если уж английские работы проходили мимо внимания континентальных математиков, то с русскими достижениями дело обстояло значительно хуже. А.В. Васильев привел печальный пример, в английской брошюре «Русский дар миру» относительно вклада русских в математику написано дословно следующее: «В математике, в этой «матери наук», русскими выполнена весьма большая работа, в особенности в тех областях математики, которые соприкасаются с философией и представляют поэтому самый общий интерес. Два имени, которые в этой области особенно выделяются, суть имена Лобачевского и Минковского. Эти два исследователя являются образцами смелой оригинальности, типичной для русского ума. Работа Лобачевского была началом революции не только в геометрии, но и философии пространства. Минковский представляет собой величину почти равного значения с Лобачевским в позднейшей стадии этой революции. Его взгляды на одновременность приводят к вопросу самого высшего порядка: «что такое время?» подобно тому, как исследования Лобачевского привели его к вопросу: «что такое пространство?». В рассмотрении этого отвлечённого вопроса, который был выдвинут новейшими физическими исследованиями, работа Минковского является самым блестящим из всего сделанного. Помимо этих первоклассных величин, надо указать ещё на ряд русских имен, прославившихся в области математики: Имшенецкого, работавшего в области дифференциальных уравнений, не тронутых до этого математиками Западной Европы, Сонина и Ляпунова в анализе, Маркова в теории чисел, Некрасова в теоретической динамике.

Нельзя также не упомянуть, что не очень много лет назад научная Европа с удивлением и восхищением следила за откровениями весьма замечательного математического гения – русской женщины Софии Ковалевской»1. А.В. Васильев подчеркнул, что в этом списке Васильев А.В. Нужно ли писать и изучать историю математики в отсутствует П.Л. Чебышев, а немецкий учёный Герман Минковский причтён к русским математикам. Столь же печально отсутствие упоминаний работ Е.И. Золотарёва в обзоре Гильберта по теории алгебраических чисел. Целенаправленными усилиями ряда русских математиков и, прежде всего, самого А.В. Васильева, в 20-е годы ситуация изменилась к лучшему. На французском языке были переизданы сочинения П.Л. Чебышева. Внимание мировых математиков было обращено на работы А.А. Маркова, Е.И. Золотарёва, А.М. Ляпунова, Г.Ф. Вороного и других российских учёных.

Для нормальной передачи русской математической традиции чрезвычайно важно научное издание трудов выдающихся русских математиков. А.В. Васильев с радостью отметил решение Украинской Академии наук об издании сочинений М.В. Остроградского. Но он напомнил, что ещё не выполнено решение Ленинградского физикоматематического общества 1921 года об издании трудов А.А. Маркова, не было закончено издание сочинений А.Н.

Коркина и Е.И. Золотарева. Чтобы история российской математики имела всеобъемлющий характер, её необходимо писать не силами одного энтузиаста, а коллективом специалистов. А.В. Васильев призывал: «Достойное русской науки составление истории русской математики может быть, повторяю, достигнуто только коллективной работой. Для организации такой работы заложится сейчас начало созданием Всесоюзной ассоциации русских математиков. Для коллективной работы по истории русской математики под руководством Ассоциации и при помощи Комиссии по истории знаний и я приглашаю товарищей – русских математиков. Нужно создать труд, который ясно и ярко оценил бы заслуги перед человеческой мыслью наших великих учёных, России // Математическое образование. 1930. № 2. С. 61.

но в котором не остались бы незамеченными и труды более скромных тружеников на ниве русского математического просвещения»1.

Вклад А.В. Васильева в историю математики был признан современниками – в 1929 году его избрали членом-корреспондентом Международной академии истории науки.

Исследования в области истории науки имели для учёных-естественников большое значение, они выражали их убеждение в необходимости активной просветительской деятельности, распространении идеи ценности науки как средства прогрессивного развития цивилизации.

И.А. БОРИЧЕСКИЙ О ФИЛОСОФИИ НАУКИ И НАУКОВЕДЕНИИ

И.А. Боричевский один из плеяды «забытых» философов и историков науки. Водоворот революции, послереволюционного реформирования высшей школы, политическая и идеологическая борьба 30–40-х годов сделали невозможным нормальную научную жизнь большинства гуманитариев. И.А. Боричевский, конечно, не единственный кто не смог реализовать свои творческие планы. Но не это определяет трагичность ситуации, главное - то, что было им сделано, забыто, «смыто» временем. Дело даже не в том, насколько высказанная им концепция философии науки была оригинальна или насколько глубоки были его изыскания в философии эпикуризма. Он один из многих, кто создавал новую область в отечественной философии – философию и историю науки. И полное забвение сделанТам же. С.64.

ного им и его коллегами породило ложную картину отечественной истории философии.

Иван Адамович Боричевский родился в декабре в местечке Плунгяны, Ковенской губернии. В 1911 поступил на историко-филологический факультет СанктПетербургского университета. В 1915 закончил университет. Во время обучения в университете Боричевский входил в объединенную фракцию РСДРП, созданную студентами университета. В 1917 примкнул к группе интернационалистов, но после революции отошёл от активной партийной жизни. С 1918 по 1920 г. путешествовал за границей, по возвращению в 1921 стал профессором философского факультета Петроградского университета. С 1922–1925 заведовал кафедрой истории философии. В 1926-1928 гг. преподавал на Высших курсах библиотековедения при Публичной библиотеке. Когда в 1930 философский факультет был закрыт, лишился постоянной работы и был вынужден читать лекции одновременно в разных учреждениях: историю атеизма в Ленинградском историко-лингвистическом институте, историю философии в Коммунистической Академии. Кроме того, преподавал в педагогическом институте им. А.И. Герцена и на учительских курсах. По совместительству работал научным сотрудником первого разряда в Комиссии по истории знания. И.А. Боричевский был членом Общества воинствующих материалистов и Научного общества марксистов. Поэтому читал курсы популярных лекций по атеизму.

Основной исследовательской темой на протяжении двух десятилетий для него была философия Эпикура. В 1922 году он опубликовал первые статьи1, посвященные Боричевский И.А. Истинное лицо древнего Сада Эпикура // Записки Научного общества марксистов. 1922. № 4. С. 125–133; Боричевский И.А. У древнейших истоков идеалистической легенды об Эпикуре // Пролетарская книга и русская революция. 1922. № 7.

С. 8–12.

Эпикуру и его наследию. Они легли в основу его диссертации «Эпикурейская логика. Геркуланские папирусы Эпикура и Филодема», над которой он работал в 30-е годы, но так и не успел защитить в связи с войной1.

В 1937 г. были арестованы его брат и жена. Боричевский один воспитывал маленького сына. Тяжелая личная ситуация и отсутствие постоянной работы угнетающе действовали на него. Весной 1941 было удовлетворено ходатайство декана философского факультета Ленинградского университета М.В. Серебрякова о зачислении И.А.

Боричевского в штат университета в качестве доцента. Но после эвакуации университета Боричевский остался в блокадном городе. В декабре 1941 года он умер от истощения.

Относительно принадлежности И.А. Боричевкого к философскому направлению есть определённые трудности. Один из первых исследователей его творчества М.М.

Шахнович называет его философом-позитивистом. Что возможно верно в отношении первоначального периода его творчества. Действительно, работы И.А Боричевского по философии науки обнаруживают основательное знание концепции эмпириокритицизма и, кстати, ещё и неокантианства, но в 20-30-е годы его самодентификация тяготела к научному реализму. Тем более, что во «Введении в философию науки» он дал обстоятельную критику эмпириокритицизма и неокантианства.

И.А. Борический полагал, что истинная философия должна быть не только научной, она должна быть внутринаучной. Её предпосылки: стремление к единству и осознание своеобразия исследования; сравнение науки и фиШахнович М.М. И.А. Боричевский (1892-1941) и его докторская диссертация по эпикурейской логике // Вопросы философии.

1993. № 4.; Ащеулова Н.А., Ломовицкая В.М. И. А. Боричевский – первый науковед в СССР // Социология науки и технологий. 2013.

Т.4. № 3. С. 9–11.

лософии с представлением их специфики. Рассуждая об основаниях философии науки, Боричевский настаивал на том, что необходимо прояснить гносеологические вопросы относительно того, что значит познавать и мыслить. Его ответ на это следующий. В составе мышления есть два «рода своеобразия». Во-первых, это чувственные образы, которые называются наглядными представлениями, а их простейшие составные части – ощущения. Во-вторых, понятия и их связи. Под понятиями понимается содержание мысли, которое отличается от представлений своей устойчивостью и внутренней связанностью. Суждение является мыслью о связи двух понятий. Умозаключение – связь суждений, при которой из одной или нескольких суждений необходимо вытекает некоторое новое. Всякое знание состоит из определённых связей между понятиями - суждений. Суждения могут рассматриваться с точки зрения их происхождения (психологический подход) и с точки зрения их познавательной ценности (логический подход).

Если суждения логические, имеющие общеобязательное значение, то составляющие их понятия должны свёртываться по определённым внутренним законам. Закономерные суждения могут быть двух видов. Первые выражают свободные допущения нашей интеллектуальной «самодеятельности» и для своего оправдания не требуют посредничества чувственного опыта. Это чистые или формальные связи. Вторые – содержат такие связи между понятиями, которые оправдываются посредством чувственного опыта. Это предметные или опытные связи. Исходя из этого – есть два вида мышления – чистое (формальное) и опытное (реальное).

Особенностью чистого мышления является то, что ему безразлично, откуда берутся данные для построений. «Каково бы ни было происхождение построяемых им понятий – чувственное или нечувственное – связи, которые устанавливаются между ними, являются свободными допущениями мысли. Поэтому, при установке и доказательстве таких связей чистому мышлению никогда не приходится выходить за свои пределы»1.

Природа опытного мышления определяется составляющими его опытными суждениями, опирающимися на чувственную данность, что определяет его выход за пределы «чистых» законов мышления. Но, при этом всякое опытное суждение есть обнаружение умственной деятельности, некоторая догадка или предположение, которое строиться мыслью с опорой на чувственные данные.

Производя предположительные суждения, опытное мышление имеет целью установить некоторые закономерности и постоянства в потоке чувственных данных. Большинство из этих предположений о закономерностях необъяснимо без допущения существования «внешнего мира», который независим от познающего субъекта и скрыт от прямого чувственного постижения, но находиться в определённой причинной связи с ним. Так же приходится допустить, что бытие этого внешнего мира подчинено всеобщему закону причинности. Перечисленные допущения есть гипотезы научного реализма, которые требуют подтверждения и получают его во всём опыте чувственного познания.

Исходя из двоякой природы суждений, И.А. Боричевский подразделяет науки на чистые (формальные) и опытные (реальные).

Науки, чьи суждения Науки, чьи суждения оправдываются в пределах оправдываются прямо или внутренней закономерно- косвенно, но только путём сти самого мышления и не чувственного опыта и предБоричевский И.А. Введение в философию науки. Пг., 1922. С. 103.

требуют посредничества полагают бытие мира, незачувственной данности. висимого от мысли.

1) логика (наука об 1) Науки естественные общих закономерностях (имеющие своим предметом мышления) природу в узком смысле, поЧистая математика скольку она рассматривается (наук о многообразиях чи- как подчиненная «слепым»

стого мышления) естественным законам):

своеобразное явление органической природы, обладающее способностью изменять Установки и оправдания суждений в чистых науках не выходят за пределы мышления. В опытных науках суждения требуют прямого или косвенного обращения к опыту. Истина в чистых науках состоит в согласии действий мышления, а в опытных науках – в согласии действий мысли и бытия, независимого от мысли.

Чистое мышление имеет своим предметом либо общие закономерности мышления, либо частные условные допущения в науке (многообразия). Закономерностям мышления занимается логика, а частными многообразиями - математика. Общенаучное значение логики состоит в том, что она вскрывает и описывает внутренние закономерности познающего мышления, выявляет его многообразные виды и показывает единство управляющих ими законов.

Чистая математика как формальная наука соприкасается с опытными науками только материалом своих построений, но не зависит от них в плане метода. Имея собственную область исследований – неисчерпаемый мир многообразий - чистая математика не касается вопросов бытия и это позволяет ей достигнуть таких высот строгой закономерности мыслей, которые для остальных наук не достижимы.

Опытные науки исследуют мир бытия, включающий как неорганическую, так и органическую природу, а так же человека и созданное им общество. Развитие физикохимических наук позволило обнаружить, что явления неорганической природы, начиная от атома и заканчивая Вселенной, представляют собой различные ступени развития материи (атомизм, закон сохранения и рассеяния энергии, закон постоянства вещества). Биологические науки показали, что все виды организмов есть особые виды сочетания материи и возможны только на определённой ступени её развития (эволюционизм, естественный отбор).

Неорганическая природа – природа органическая – человеческое общество – представляются естественными и социо-гуманитарными науками как своеобразные последовательные ступени связанного развития единой материи. Логика и математика раскрывают внутреннее единство и силу научной мысли. Наука в целом самодостаточна и устанавливает свою философию, включающее свою теорию познания, учение о сущем и благе.

И.А. Борический предлагает критический разбор доминировавших в европейской философии направлений – эмпириокритицизма и неокантианства. Неокантианцы используют критический метод И. Канта, что имеет определённые достоинства. Прежде всего, это определение в качестве основной философской науки логики или критики познания, которая хочет иметь своей основой прочность, данность самой науки – математики и математического естествознания. Это стремление установить подлинные познавательные права науки, действительные условия общеобязательного знания. Что позволяет оградить науку от скептицизма. Критический метод позволяет определить точные границы познания и того, что является в них истиной.

Несмотря на обращение к математике и математическому естествознанию неокантианцы не нашли поклонников среди представителей точных наук. Только обществоведы, далёкие от наук имеющих общепризнанный и устойчивый метод, испытывают к неокантианству некоторые симпатии. Противоречит мировоззрению научного реализма, естественными носителями которого являются учёные естествоиспытатели, неокантианский принцип – мышление созидает все виды бытия. Логику рассуждений неокантианцев он представляет так: «То, что положительная наука именует «природой», есть некоторое «бытие». Отсюда ясно, что суждения чистой мысли должны порождать «все содержание природы». А логика есть наука чистого мышления; значит, задачи порождения природы целиком предоставляется логике. Чистая логика оказывается не только наукой о бытии – она сама создаёт бытие.

Так называемая природа есть только часть логика. Все мыслимые виды бытия растворяются в некоторой разновидности духовного бытия – в чистой логической мысли. Все возможные науки о бытии заранее поглощаются единой наукой, самодавлеющей и всеисчерпывающей – чистой логикой»1.

Эмпириокритицизм изначально возник как философия для естествоиспытателей. А точнее, как новая самостоятельная наука и теория познания естественнонаучного знания. Он декларирует, что философ должен строить свою концепцию на основе частных научных исследований. Частные науки требуют от философского мышления обобщения, а философия должна опираться только на прочные данные научных исследований. Эмпириокритицизм объявил себя врагом всякой метафизики. Все понятия и представления, выходящие за пределы положительного знания, должны быть удалены из научного обихода.

Достаточное количество естествоиспытателей (М. Планк, В. Оствальд) были приверженцами эмпириокритицизма, однако со временем они в нём разочаровались. Сущность метода эмпириокритицизма И.А. Борический представляет следующим образом. Научный опыт слагается из переживаний – телесных и духовных (физических и психических). Наиболее общие составные части переживаний, простейшие и неразложимые, названы Э. Махом «элементами» (ощущениями). Они образуют известные постоянства, из совокупности которых образуется наш «мир». Вселенная для нас – это совокупность ощущений, взаимно связанных друг с другом. «Вся сущность эмпириокритического мировоззрения исчерпывается тем, что оно провозглашает полное равенство между бытием вообще и бытием в ощущении… Мир ощущений есть единственная и последняя действительность; всё остальное только плод воображения»2. Получается, что все возможные виды бытия растворяются в разновидности духовного бытия – в наглядной (чувственной) мысли. Все Боричевский И.А. Введение в философию науки. Пг., 1922. С. 16– 17.

2 Там же, с. 19 – 20.

науки о бытии поглощаются единой наукой – психологией.

Философия естественнонаучного исследования Маха имеет тоже несоответствие, что и философия чистой математики Когена. И.А. Боричевский полагает, что в основе этих течений лежат не всегда осознаваемые предвзятости и «предрассуждения». Главные виды метафизики сочетают основные предрассудки.

Логизм Психологизм Агностицизм Мистицизм мерило по- мерило по- часть бытия часть бытия мнимое «чи- только мни- скрыта от только есть порож- ключено в пен только сверхнаучдение мысли ощущения сверхнаучно- ному «чувму «разуму» ствованию»

Согласно И.А. Боричевскому, ключевая тема в философии науки – определение истины и её критериев. Идущая от Платона традиция определяет истину как то, что заключается в разуме, только в чистом мышлении, свободном от всяких вторжений чувственной данности. Этот ответ, по мнению И.А. Боричевского, полностью несостоятелен, так как «чувственная данность» есть необходимая основа всякого естественнонаучного познания. Платонизм связан с утверждением логицизма доведённого до максимума в философии неокантианцев. Единственное что в современной научной деятельности может подпитывать эту философскую традицию – расцвет математики, как её называют, науки чистого мышления. Но смысл математики по И.А. Боричевскому в том, что она «является наукой о многообразиях чистого мышления; она не может, да и не хочет заниматься вопросом, существует ли истина вне её»1. Поэтому логицизм чужд самой логической науке – чистой математике. Решение вопроса об истине в духе неокантианства И.А. Борическим отвергается.

Вторая позиция – эмпириокритицизма подвергается им столь же суровой критике. Его не устраивает идея, что «истина только в опыте, только в чистом ощущении». Проведение этого принципа приводит к отбрасыванию чистой математики. Желая быть философией естествознания, эмпириокритицизм отклоняется от возникшей в естественных науках тенденции – роста самодеятельности человеческого разума. «Математика как таковая не отрицает «чувственного» естествознания, но она и не утверждает его: ограничиваясь областью чистой мысли, она лишь косвенно связана со своим собратом. Наоборот, важнейшие отрасли естествознания насквозь проникнуты математикой»2. Чем больше успех современных естественных наук, тем больше они связаны с математикой. Предрассудок психологизма противоречит тенденциям развития естествознания. И «чистые» понятия математики, и «чувственные данности» естествознания существуют в мышлении. Отсюда важный для гносеологии вопрос – вправе ли мы утверждать, что бытием в преБоричевский И. А. Введение в философию науки. Пг., 1922. С. 87.

делах мысли исчерпывается весь предмет положительного знания? Неокантианцы и эмпириокритицисты давали на это положительный ответ: не может ни существовать, ни мыслиться никакая действительность кроме действительности самого мышления. Но, это положение противоречит требованиям действительного познания. Дело в том, что основной предмет естествознания – так называемые закономерности непосредственно воспринимаемого чувственного мира. Большинство таких закономерностей совершенно невозможно без допущения, что они находятся в определённой связи с некоторой действительностью, независимой от них. Будь это физика или биология везде независимая чувственная данность влияет на восприятие чувственной данности. Многообразный мир действительности, который независим от всякой мысли, постоянно заявляет о своём бытии.

В столь же вредном русле действует агностицизм, заявляющий, что часть бытия навсегда скрыта от познания.

Хотя он декларирует борьбу с метафизикой, такой позицией подрывается уверенность в познаваемости мира.

Для реально работающих учёных не существует представляемого, этими философами науки, раскола между мышлением и бытием, идеалом и действительностью.

Наука посредством опытного познания, постоянно расширяет свои возможности и создаёт искусственную действительность.

Чем наука отличается от метафизики? Метафизика выступает антагонистом научной мысли: сущность метафизических заблуждений в том, что они «ущербляют и увечат внутреннюю природу познания, взятого в его целом, или же извращая его деятельное отношение к познаваемой действительности»1.

Боричевский И. А. Введение в философию науки. Пг., 1922. С. 90.

В науке есть «промахи» - заблуждения, но они остаются в её пределах, - всегда имеют своим предметом какуюнибудь частную область положительного знания, хотя и очень существенную. Эти заблуждения никогда не затрагивают самых основ научного познания, его внутренней природы и предметной значимости. Поэтому заблуждения в науке могут способствовать её развитию.

Метафизика, им определяется, как ложная наука, которая своими основными предпосылками урезает познавательную природу и предметные требования положительного знания. И.А. Боричевский сравнивает метафизику и науку по их отношению к чистому мышлению, к опыту и познанию. Представители метафизического подхода трансцендентальные идеалисты, анализируя логику и чистую математику, допускают знание об особом уровне бытия, не выводимом положительной наукой. Эмпириокритицисты, размышляя об естествознании, в свою очередь утверждают, что всё бытие и познание заключено в границах чистого опыта. Ими придуман особый вид опытного познания, не выводимый положительной наукой – сверхсознательные «изначальные ощущения». Позитивная философия науки в отношении математического знания утверждает, что это не безусловно-однозначная наука о бытии, а условно-многозначная наука о многообразиях смысла. В отношении естествознания – показывает, что по мере своего развития оно освобождается от «чистого ощущения» и всё ближе тяготеет к чуждым наглядности абстрактным построениям.

В 1926 году в журнале «Вестник знания» (№ 12) И.А.

Боричевский опубликовал статью «Науковедение как точная наука», в которой сформулировал свой проект исследования науки, очищенный от «мутного потока философской словесности», направленный на определение того, что есть наука, каковы её орудия, предмет, познавательная ценность и общественная роль. В поиске ответа на вопрос, в чём заключается своеобразие природы науки, И.А. Борический обращается к анализу мнений теперь уже не философов, а учёных-естествоиспытателей, так сказать «делателей» науки.

Он начинает с мнения лидера эволюционного учения Т. Гекскли, который определил науку как «вышколенный и организованный здравый смысл». С этим И.А. Боричевский согласен - научный опыт опирается на естественные орудия познания, но не ограничивается простым утончением и усовершенствованием наших естественных чувств. Задача естественных наук – преодолеть границы естественных органов, дополнив их искусственными орудиями и создав такие приборы, которые позволят получать информацию ранее недоступную человеку, фактически создав новые искусственные органы, замещают органы чувств, у нас совершенно отсутствующие. С помощью искусственных органов мысли учёные преодолевают ограниченную природу обыденного мышления.

И.А. Боричевский специально останавливается на орудиях научной мысли – «дополнителях» естественных мыслительных приемов. Во-первых, это математические методы, их применение дает возможность «связывать и устанавливать такие отношения опытных понятий, которые находятся по ту сторону обыденных мыслительных навыков». Во-вторых, это способность к теоретизированию с использованием определённых алгоритмов и гипотез: «На основе наличных опытных обобщений разрабатывается возможно более объемлющая модель данного вида скрытой действительности: из намеченных предпосылок делаются все возможные выводы, хотя бы и неожиданные для наличного опыта; и все сделанные выводы заверяются новыми опытами»1.

Боричевский И.А. Науковедение как точная наука// Социология науки и технологий. 2013. Т.4. № 3. С. 13.

И.А. Боричевский задаёт вопросы, которые в свете опыта отечественного науковедения 60-80–х годов могут показаться неоригинальными, но будучи сформулированы в 20-е годы являлись весьма актуальными. Какое место занимает научное познание среди других видов деятельности общественного человека? Что представляет собою наука – производительную силу или же надстройку? Ответ его следующий. В связи с тем, что наука дополняет и усиливает познавательные возможности человека, она выступает как производительная сила общественного человека.

В качестве подтверждения этого положения И.А. Боричевский рассуждает об эволюции познавательных средств и расширении возможности применения получаемых научных знаний. Так в период зарождения науки поставленные перед ней задачи были тесно связаны с практическими запросами обыденной жизни и обыденного чувства: геометрия возникла из землемерного искусства, механика из учения о машинах; электричество – из случайных наблюдений над свойствами потертого янтаря, и т.д.

На первых ступенях развития научная мысль носит антропоморфный отпечаток. С появлением и распространением искусственных орудий науки появляется возможность проникать в атомарные и электромагнитные явления, разгадать тайну происхождения жизни и наследственности.

Научное познание ставит своей задачей теоретическое и практическое завоевание мира. С этими задачами наука справляется, используя искусственные орудия.

Научная мысль связана с основой общественного бытия – с производительными силами человека. Именно поэтому научное познание следует изучать под социологическим углом зрения.

Итак, какой должна быть теория науки, по мнению И.А. Боричевского? Она должна быть нацелена на изучение внутренней природы науки и «исследование общественного назначения науки, ее отношения к другим видам общественного творчества, то, что можно было бы назвать социологией науки». Но такой область знания еще не существует, поэтому следует определить её. «Bo-первых, теория науки ставит своей задачей — раскрыть подлинные орудия научного познания, выявить те искусственные орудия мысли и чувства, которыми располагает научная мысль на данной ступени своего развития. Во-вторых, теория науки стремится раскрыть внутреннюю закономерность тех наиобщих, предельных понятий, до которых возвысилась наука с помощью данных искусственных орудий.

В-третьих, теория науки уясняет, общеобязательную, необходимую связь между тем и другим, – между данным состоянием искусственных орудий и добытых с их помощью научных истин. Наконец, вчетвертых, в союзе с научной социологией, теория науки установляет своеобразную природу тех взаимоотношений, которые связуют действенное научное познание с другими обнаружениями общественного человека. Понятие науки, как производительной силы, является здесь достаточным связующим звеном»1.

И.А. Боричевский отмечает, что теоретик науки – науковед должен отмежеваться от философии, претендующей быть «всеобщей наукой» и отказаться то неверной, содержательно неопределённой и двусмысленной терминологии прежних философов науки.

И.Е. ОРЛОВ О ТЕОРИИ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА

В ЕСТЕСТВОЗНАНИИ

Боричевский И.А. Науковедение как точная наука // Социология науки и технологий. 2013. Т.4. № 3. С. 16.

2 Работа поддержана грантом РФФИ № 13-06-00005.

Орлов Иван Ефимович (1886 – 1936) родился в Галиче Костромской губернии в семье коммерсанта. В 1905 году по окончании гимназии поступил в Московский университет на естественный факультет. В 1912 году, завершив обучение, стал работать в фармацевтической компании в Петербурге. В начале 20-х переехал в Москву и работал старшим химиком в научно-исследовательском химикофармакологическом институте при ВЦИК СССР. Был сотрудником секции естественных и точных наук отдела методологии Комакадемии. С 1924 по 1929 работал в НИИ имени К.А. Тимирязева, занимался пропагандой естественнонаучных основ марксизма. Был одним из членовучредителей общества воинствующих материалистов. Активно участвовал в дискуссии между механицистами и диалектиками, на стороне механицистов. Публиковался в журналах «Под знаменем марксизма», «Вестник социалистической академии», «Воинствующий материалист». Но в 1929 году отошёл от философских дискуссий1 и полностью сконцентрировался на химических исследованиях.

Оригинальные идеи в области логики и методологии науки были высказаны И.Е. Орловым в 20-е годы ХХ века.

В 1925 году И.Е. Орлов опубликовал монографию «Логика естествознания», в которой последовательно рассмотрел проблемы доказательства, критериев достоверности и истинности знания в математике и естественных науках. Он полагал, что одна из задач логики состоит в том, чтобы дать удовлетворительную теорию доказательства. Его аргументация, стилистика изложения идей отличается понятийной определённостью и последовательность. В этой статье проанализированы идеи И.Е. Орлова, изложенные в работе «Логика естествознания».

Бажанов В.А. Учёный и «век-волкодав». Судьба И.Е. Орлова в логике, философии, науке // Вопросы философии. 2001. № 11. С.

125 – 135.

БАЗОВЫЕ ПОНЯТИЯ ЛОГИКИ ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ

И.Е. Орлов задаётся вопросом - что значит доказать суждение? Это значит устранить возможность сомнений в истинности данного суждения. Сомневаться в истинности суждения – это признавать возможность суждения, несовместимого с данным.

Доказательство может быть как прямым – устраняющим сомнения, так и косвенным – опровергающим суждение, противоположное доказываемому. Критерием доказанности суждения является уничтожение возможности сомневаться. Доказательство осуществляется посредством дедуктивных и индуктивных рассуждений. Для научного сомнения достаточно разумно мотивировать, что суждения, несовместимые с данными, по-видимому, возможны.

Почему это так – задача обосновать доказывающего.

Как происходит процесс доказательства? Чтобы доказать суждение необходимо совершить умозаключение, то есть найти следствия к данным логическим основаниям и найти основания по данным следствиям. Логическим следствием данного суждения называется новое суждение, оно является необходимым условием истинности данных. Логическим основанием называется суждение, истинность которого обусловлена истинностью некоторого определённого суждения.

Как судить, будет ли вывод необходимо истинным, если истины посылки? Для этого необходимо установить вытекает ли заключение из посылок, т.е. составляет ли оно следствие.

Отвергнуть следствие – значит принять суждение, несовместимое со следствием. Это же самое следствие несовместимо с основанием.

Нахождение условий истинности суждений или выведение следствий есть дедукция. Обратное движение мысли, - нахождение возможных оснований по данным следствиям – индукция.

Безусловно достоверным фактом можно признать, в сущности, только чувственное впечатление, не переработанное сознанием, не осложнённое ассоциациями и воспоминаниями. Менее строго факт, можно определить, как простейшее и вероятнейшее истолкование чувственного впечатления.

Истина – соответствие знания со своим предметом.

Всякое знание есть знание о чём-нибудь. Поэтому логика должна отличать знание от предмета знания. Если, например, предмет знания есть только представление, то всё же необходимые законы представления отличаются от разумного отчётливого сознания о них, существуют независимо от сознания, причём последнее может соответствовать или не соответствовать первым. Истинность и ложность находятся не в противоречивой, а в противной противоположности, так как суждение может быть не истинным и не ложным, а недоказуемым.

КАКОВА РОЛЬ ДОГМАТИЧЕСКОГО

ДОКАЗАТЕЛЬСТВА?

Может ли категорический силлогизм служить доказательством, т.е. устранить возможность разумного мотивированного сомнения? Милль стремился указать на то свойство силлогизма, что истинность заключения есть условие истинности посылок и, следовательно, не может быть доказана посылками.

Сомневаться в чём-либо – значит находить возможные суждения, несовместимые с объектом сомнения. Сомневаться в следствие – значит находить возможные суждения, несовместимые со следствием. Но эти же суждения несовместимы и с основанием. Значит, сомневаться в следствие есть вместе с тем сомневаться и в основании.

Поэтому приводить догматическое основание в доказательстве следствия – значит впадать в ошибку известную под именем petitio principia (предвосхищение основания).

На каком правиле, размышляет И.Е. Орлов, основывается традиция применения силлогизма в качестве доказательства? Если истинны посылки, то истинны и все выводы из них. Хотя, правило это несомненно, но применение его на практике весьма ограниченно, что доказывается им, следующими тремя положениями:

1) Выводы всегда достовернее, нежели, по крайней мере, одна из посылок. Вывод, во всяком случае, справедлив, если справедливы посылки. Таким образом, его достоверность не может быть ниже достоверности посылок.

Но выводы могут быть справедливы и в том случае, если посылки ошибочны. Например, сумма углов треугольника может быть равна 2 d, даже если не истинны постулаты Евклида. Это положение о большей достоверности выводов по сравнению с посылками взятое само по себе, впрочем, ничего не говорит против употребления силлогизма как доказательства.

2) Достоверность выводных суждений не зависит от достоверности безусловно общих посылок. Милль, отвергая силлогизм в качестве доказательства, утверждал, что выводы возможно делать прямо от одних наблюдённых случаев к другим - «от частного к частному». Но он ошибался. В частных наблюдённых фактах не дана такая связь с ненаблюдаемыми случаями, без помощи какихлибо общих посылок вывод абсолютно невозможен. Вывод в действительности делается по аналогии, из позитивно достоверных предпосылок. Для вывода частного случая достаточно допустить существование некоторой остающейся неопределённой закономерности, которая обладает некоторой устойчивостью и распространяется на сходные и смежные случаи. Именно в силу своей неопределённости такое допущение будет достовернее всякого определённого, не допускающего исключений общего суждения. Безусловно, общее суждение характеризуется тем, что оно исключает возможность отрицательного суждения. Но в этом отрицании отрицания заключается источник недостоверности. Воздерживаясь от него, мы получим позитивно достоверную посылку. Например, из общего причинного закона мы можем вывести, что в данном отдельном случае действие не происходит без причины. Но последний вывод может быть с большой достоверностью сделан по аналогии с прежними наблюдаемыми случаями.

Вывод к отдельному случаю по аналогии будет позитивно достоверным суждением, тогда как общий причинный закон будет лишь постулатом.

Заключения теории вероятностей основываются на неопределённых, но вполне достоверных позитивных предпосылках как то, что весьма невероятно, чтобы во всех наблюдённых случаях мы имели лишь кажущуюся причинность, простое совпадение, а не закономерную связь; слишком невероятно также, чтобы эта закономерность, какова бы ни была её природа, не распространялась и на случаи, смежные с наблюдёнными и т.п.; при этом посылки теории вероятностей вовсе не требуют полного исключения возможности отрицательных суждений.

В естествознании постоянно прибегают к выводам из общих достоверных посылок, и эти выводы считаются достоверными. Но не надо обманываться относительно источника указанной достоверности, - отмечает И.Е. Орлов, - последствия проистекают не из посылок, а из аналогии, из сравнения с ранее наблюдёнными сходными случаями.

Общими теоретическими посылками пользуются лишь для удобства вывода, а не для сообщения последнему достоверности. Общие суждения познания имеют удобную и законченную форму. От общих суждений можно переходить не только к ближайшим, но и к весьма отдалённым следствиям, чего нельзя сделать по аналогии. Но при этом достоверными признаются только те выводы из общих суждений, которые одновременно можно получить по аналогии.

Общие формулы приводят иногда к необычным, парадоксальным следствиям, не имеющим ничего аналогичного среди наблюдённых данных, которых нельзя предвидеть при помощи каких-либо позитивно достоверных предпосылок. Но в таких случаях никто не считает следствие доказанным или достоверным. Только после экспериментальной проверки теория признаётся выдержавшей испытания.

3) Всякое безусловно общее суждение есть постулат, в котором допускается истинность всех его следствий. Общие суждения могут быть получены или путём индукции или априорным путём.

Индуктивный путь состоит в том, что из ряда наблюдений, из того, что неопределённо большое число наблюдённых А все оказались В, без одного исключения, нельзя вывести, как позитивно достоверное следствие, что подобное исключение вообще невозможно. Также нельзя вывести на основании теории вероятностей, что неопределённо большое количество других ненаблюдаемых А все окажутся В. Теория вероятностей может утверждать с достоверностью лишь то, что ограниченное число А, смежных с наблюдённым, число небольшое, по сравнению с числом наблюдённых А, так же окажутся В. Таким образом, суждение «всякое А есть В» не есть позитивно достоверное утверждение, но только допущение.

Априорный путь связан с математикой. Из суждений математики могут быть выведены следствия, относящиеся к эмпирической действительности. Если в действительности явления происходят иначе, нежели предсказывала априорная теория, то последняя не может быть признана истинной. Следовательно, признавая истинность какой-либо системы аксиом, мы допускаем совпадения с действительностью всех её следствий.

Из трех положений следует, что допускать основания мы можем только в тех случаях, если не сомневаемся в следствиях. Традиционная логика как раз наоборот, не обращая внимания на указанные свойства основания и следствия, считает невозможным отрицать следствие или сомневаться в нём, если основания почему-либо принимается.

Все авторы сочинений по логике, исключая Милля и его направление, молчаливо принимают, как само собою подразумеваемое, следующие постулаты. «Утверждать чтолибо – значит наперед принимать все следствия утверждаемого, каковы бы они не были». «Доказывать что-либо – значит найти требующее доказательства положение в числе следствий принятых».

Из этих постулатов вытекает традиционный взгляд на силлогизм, выражаемый известным правилом «dictum de omni et nullo». В самом деле, если следствие какого-либо суждения принимается заранее, то они не могут считаться условиями его истинности. Наоборот, их можно отрицать только при том условии, если мы сперва откажемся от основания. Но это характеризуется традиционной логикой как логика догматического мышления.

Как относится к математическим теоремам? Нельзя отождествлять понятия «теорема» и «доказательство». Математические теоремы занимаются не только тем, что устраняют сомнения. Их задача заключается в том, чтобы проследить непрерывную цепь оснований и следствий, указывая отдельными положениями определённое место в этой цепи. Подобная цепь оснований и следствий может, конечно, разъяснить те или иные сомнения по поводу отдельных положений, но это побочная прикладная роль математических теорем. В математике выводиться всё, что может быть выведено, - принимается в качестве аксиом и постулатов. Математика стремится не к тому, чтобы вывести все теоремы из положений наиболее очевидных, но к тому, чтобы вывести всю систему из наименьшего числа положений; при этом признаётся совершенно случайным, очевидным или не очевидным те или иные теоремы или аксиомы. Поэтому нередко очевидные положения «доказываются» посредством столь же очевидных. Представить одно очевидное положение в качестве следствия другого, столь же очевидного, понятно не имеет ничего общего с доказательством в нашем смысле. Далее, теоремы могут устранять только немотивированные сомнения, основанные на незнакомстве с предметом: научные сомнения не могут быть таким образом устранены, так как они распространяются на основные постулаты.

Таким образом, делает заключение И.Е. Орлов, дедукция не может быть доказательством следствий, вопервых, потому что достоверность следствий не зависит от достоверности посылок, во-вторых, потому что подобные доказательства постулируют то, что требуется доказать.

Именно следствия, а не основания могут служить критерием истины, и именно посылки, а не выводы нуждаются в доказательстве. Всякое доказательство исходит из данных, установленных фактов и идёт от них индуктивным путём к обобщениям. В частности силлогизм должен строиться с конца. К фактам, рассмотренным как следствие, должны подбираться или же изобретаться возможные посылки. Такое построение силлогизма по данным заключениям и должно быть начальной стадией доказательства. Затем должна следовать дедукция новых заключений из взятых посылок с целью проверки последних путём сопоставления следствий с фактами.

О ЗНАЧЕНИИ РАЗДЕЛИТЕЛЬНЫХ И УСЛОВНЫХ

СИЛЛОГИЗМОВ

Считается, говорит И.Е. Орлов, что разделительные силлогизмы играли выдающуюся роль в естествознании.

Но это иллюзия. Применение разделительных силлогизмов в естествознании является такой же схоластикой, как и вообще применение силлогизмов с целью доказательства следствий, а не оснований.

Допустим, что А не есть В. В связи с меньшей посылкой получаем суждение А не есть ни В, и С. Сравнивая это суждение с разделительной посылкой, мы должны прийти к заключению, что в последней разделение членов неполное. Но если разделение не полное, то и modus tollendo ponens невозможен, и умозаключить из подобных посылок нельзя. Следовательно, если я усомнился в справедливости следствия, то я усомнился и в том, можно ли выводить следствия из посылок; итак, из посылок указанного модуса я могу умозаключить только в том случае, если независимо от вывода я уверен в справедливости выводного суждения. В одном случае вывод бесполезен, в другом он невозможен. Modus tollendo ponens, следовательно, заключает pettio princeipii, как и прочие виды силлогизма.

Так же в отношении к модусу pettio princeipii:

Если усомниться в выводе, что А есть С, силлогизм ничего не докажет. Соединяя допущенное с меньшей посылкой в одно сложное суждение, получаю: возможно, что А есть В и С. Сравнивая это разделительной посылкой, я получаю: возможно, что члены деления не исключают друг друга. В этом случае modus polendo tollens невозможен.

Если одна из двух или нескольких конкурирующих научных теорий будет совершенно подтверждена наблюдениям, то отсюда нельзя вывести, что конкурирующие с ней теории ложны, так как невозможно установить с достоверностью, что все рассматриваемые теории исключают друг друга: мыслимо, например, что две из этих теорий могут быть слиты с некоторыми изменениями в одну более совершенную теорию. И наоборот, если все теории кроме одной окажутся ложными, то это не доказывает истинность последней, так как пока эта теория сама не подтверждена солидными экспериментальными данными, невозможно установить полноту деления, то есть что кроме рассмотренных теорий никакие другие невозможны.

Таким образом, для того, чтобы одну теорию признать истинной, а другую ложной надо получить как экспериментальные доказательства истинности первой, так и экспериментальные доказательства ложности второй.

ОБ ИНДУКТИВНОМ ДОКАЗАТЕЛЬСТВЕ

И.Е. Орлов решительно возражает против точки зрения, что рассуждать нужно избегая гипотез и выводить общие законы из фактов, но никакие выводы из фактов как посылок – невозможны. «Нелепость становиться очевидной, когда выводят сначала общие законы из фактов, а потом сейчас же самые факты из тех же законов». (1) Из фактов нельзя вывести никакого общего положения. Пусть, например, я делаю много опытов с электричеством и каждый раз нахожу, что одноимённые заряды отталкиваются, а разноименные притягиваются. Могу ли я отсюда вывести общее положение? Нет, потому что возможно высказать суждение: «некоторые одноименные заряды, быть может, не отталкиваются».

Это суждение противоречит общему положению, что формально не противоречит фактам. Следовательно, общие положения не есть следствие, а факты не являются посылками. Дальнейшая проверка найденного закона также не имеет убедительной силы. Сколько бы мы не электризовали тел, сколько бы не проверяли, притягиваОрлов И.Е. Логика естествознания. М.-Л., 1925. с. 16.

ются ли они или отталкиваются друг от друга, – всё равно, формальное заключение может быть только одно: некоторые заряженные одноимённым электричеством тела взаимно отталкиваются.

(2) из фактов дедуктивно нельзя вывести причины фактов. Отрицание причины так же не противоречит фактам; всегда возможно придумать другую причину, которая, хотя и будет ложной, но формально будет приводить к данным фактам, как к следствиям.

Возьмём для примера, предлагает И.Е. Орлов, «метод различения» Милля. Милль аргументирует:

Но это не есть необходимый вывод. Возможно, что В в присутствие А даёт а, что С в присутствии некоторой части А даёт а, что ВС в присутствии А или какого-либо другого обстоятельства, могущего замещать А, дают а и т.д.

Гипотез можно построить сколько угодно; положение «А есть причина а» - только одна из гипотез, к тому же не наиболее вероятная. То, что сказано о методе различения с ещё большим правом может применить к остальным методам Милля. Поможет ли, если факты взять в качестве меньшей посылки, а в качестве большей – принцип закономерности в Природе нет: потому что принцип законосообразности может оказать услугу только тогда, когда причина уже найдена, а мы видели, что причина не может быть формально выведены из фактов.

Наоборот, когда мы переходим от следствия к причине, то с логической точки зрения, мы подыскиваем логическое основание.

Из суждений о способе действия некоторой причины (большая посылка) и о её наличности (меньшая посылка) вытекает суждение о наличности следствия причины, как логический вывод. Таким образом, всякое суждение о причине есть логическое основание, хотя и не всякое логическое основание есть суждение о причине.

В действительности основания познания следствия даны как факты и наблюдения следствий является условием достоверности причинных суждений.

КАКОВА ПРОЦЕДУРА ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ОБЩИХ