«РОЖДЕНИЕ ГРЕЧЕСКОГО ПОЛИСА Издание второе ИЗДАТЕЛЬСКИЙ ДОМ С.-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА 2004 ББК 63.3(0)32 Ф91 Печатается по постановлению Редакционно-издательского совета С.-Петербургского государственного ...»

Э. Д. ФРОЛОВ

РОЖДЕНИЕ ГРЕЧЕСКОГО

ПОЛИСА

Издание второе

ИЗДАТЕЛЬСКИЙ ДОМ С.-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

2004

ББК 63.3(0)32

Ф91

Печатается по постановлению

Редакционно-издательского совета

С.-Петербургского государственного университета Ф ролов Э.Д.

Ф91 Рождение греческого полиса. —2-е изд. —СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2004. —266 с.

ISBN 5-288-03520-2 Публикуемая вторым изданием книга проф. Э.Д.Ф ролова —едва ли не единственное в отечественном антиковедении обобщающее исследование, по­ священное ключевой проблеме античной истории — рождению полиса, т.е.

формированию того типа социально-политической организации, который стал определяющим для классической древности, для древнегреческого об­ щества в такой же степени, как и для римского. Автор предлагает целостную реконструкцию процесса становления полиса, прослеживая его предпосыл­ ки в микенское и гомеровское время, а затем исследуя ход так называемой архаической революции (VIII— вв. до н. э.), когда окончательно сложилась VI та форма независимой городской гражданской общины, которая и именуется полисом.

Книга предназначена для историков, для всех, кто интересуется истока­ ми античной, а вместе с тем и всей европейской цивилизации.

Б Б К 6 3.3 (0 ) Издание осуществлено совместно с Издательством исторического факультета С.-Петербургского государственного университета © Э. Д. Фролов, © Издательство С.-Петербургского университета,

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ

Предлагаемая вниманию читателей книга посвящена проблеме формирования государства у древних греков в той его классической форме, которую принято называть полисом. В своем настоящем виде книга эта представляет собой переработанный и расширенный вари­ ант того очерка, который —под тем же названием —был опубликован в рамках коллективной монографии «Становление и развитие ранне­ классовых обществ (город и государство)» (Л., 1986). В частности, к историографическому вступлению добавлен обширный критический обзор современных зарубежных концепций рождения греческого по­ лиса и греческой цивилизации вообще, концепций оригинальных, но не лишенных парадоксальных крайностей. Воздействие их ощущается и в нашей литературе, а потому разобраться, в каких пределах воз­ можно безболезненное усвоение этих новых теорий, казалось весьма не лишним. Существенной переработке подвергся также центральный исторический раздел, посвященный формированию полиса в ходе ар­ хаической революции VIII-VI вв. до н.э. При этом добавлены главы, характеризующие процесс становления полиса в зоне греческой коло­ низации, что должно доставить дополнительный материал для суж­ дения о локальных особенностях названного процесса.

К сожалению, пришлось отказаться от первоначального намерения снабдить книгу очерком формирования греческой культуры в век ар­ хаики. Тогда исследование охватило бы не только проблему греческого политогенеза, но и всю тему рождения классической античной циви­ лизации. Однако собственно историческая часть, посвященная соци­ ально-политическому развитию древнегреческого общества, настоль­ ко разрослась, что места для очерка о культуре уже не осталось. Вос­ полнением этому могут служить отчасти начальные главы другой на­ шей книги «Факел Прометея (очерки античной общественной мысли)»

(Л. 1981 [более полное 2-е изд. —1991; 3-е изд. —2004)), отчасти же — монография А. И. Зайцева «Культурный перепорот в Древней Греции VIII— вв. до н.э.» (Л. 1985).

V Как бы там ни было, мы надеемся, что и в нынешнем своем виде эта книга, трактующая о рождении классического античного общества и государства, будет небесполезна. В этой связи мы хотели бы заранее указать на ряд положений, составляющих основу нашей исторической интерпретации, которые, мы думаем, возбудят интерес у всех, кто об­ ращается к истории античной цивилизации.

Это, во-первых, идея континуитета. Мы убеждены, что восхожде­ ние греков к классической цивилизации началось задолго до собствен­ но архаической эпохи (VIII-VI вв.) и что результативность их соци­ ально-политического и культурного творчества объяснялась тем, что известные основы были заложены еще в микенское время (II тыс.), а затем в так называемые Темные века (рубеж II— тыс. до н.э.).

Во-вторых, идея рационализма, т. е. того сознательного творческо­ го начала, воспитанного многовековым культурным опытом, которое сумело внести порядок в стихийное историческое развитие и форсиро­ ванным образом привести греческое общество на полисную стадию.

Наконец, в-третьих, представление о достаточно раннем (если иметь в виду собственно исторический период, время архаики) осо­ знании греками своей исторической исключительности, что, в духов­ ном плане, проявилось в развитии оппозиции эллинства и варварства, а по существу стало знаком особенной агрессивности античного мира в отношении к массе окружавших его народов. Горделивая эта по­ зиция оказалась исполнена особенного трагизма: опираясь на плечи варваров, античный мир поднялся на недосягаемую высоту с тем, од­ нако, чтобы в конце концов быть поверженным на землю руками этих же самых варваров. Так, собственным историческим опытом антич­ ность подтвердила правоту того представления о роковой круговерти, которое сформулировали еще первые греческие мыслители: «Из чего происходит рождение всякого сущего, в то же самое все исчезает по необходимости; ведь все получает возмездие друг от друга за неспра­ ведливость и согласно порядку времени» (Анаксимандр).

ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ

Изданная полтора десятка лет назад книга «Рождение греческо­ го полиса» давно уже стала библиографической редкостью. Между тем потребность в ней, особенно у молодых историков-античников, у студентов и аспирантов, остается, поскольку она предлагает целост­ ный очерк рождения античной греческой цивилизации и, что особенно важно, реконструкцию процесса формирования полиса, т. е. того ти­ па социально-политической организации общества, той независимой городской гражданской общины, которая стала основой основ греко­ римского мира.

Конечно, за время, протекшее с момента первого издания этой кни­ ги, много воды утекло. Появилась масса новых исследований, на кото­ рые следовало бы отреагировать, если бы это не обернулось необходи­ мостью, в силу множества неизбежных поправок и дополнений, сильно расширить изложение, практически —создать новую работу. Однако к выполнению такой задачи мы в данный момент не готовы.

С другой стороны, едва ли целесообразно перекраивать произве­ дение, главные параметры которого, по нашему убеждению, остаются верными. Поэтому мы сочли за лучшее добавить в конце книги список новых, наиболее важных, с нашей точки зрения, исследований, знаком­ ство с которыми может доставить читателям материал для необходи­ мых частных корректив. Кроме того, мы поместили в виде приложе­ ния статью, специально посвященную дополнительному обоснованию наших главных идей с помощью документального, эпиграфического материала. Надеемся, что это приложение существенно дополнит из­ дание и хотя бы частично удовлетворит интерес читателей к новым разработкам.

ЧАСТЬ I. НА ПУТИ К ПОЛИСУ

ГРЕЧЕСКИЙ ПОЛИС КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ

И ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЙ ФЕНОМЕН

(К ПОСТАНОВКЕ ВОПРОСА)

1. КЛ АССИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ ПОЛИСА

Политическая действительность античной Греции в пору ее рас­ цвета (так называемая классическая эпоха, V-IV вв. до н. э.) характе­ ризовалась прежде всего существованием массы независимых городовгосударств, полисов, организованных как суверенные гражданские об­ щины, в которых сплоченные в замкнутую привилегированную группу граждане противостояли остальной массе неполноправного или вовсе даже бесправного эксплуатируемого населения —переселенцам из дру­ гих городов и рабам. Полис —это факт общественной жизни Древней Греции, но вместе с тем это и теоретическое понятие, выдвинутое пер­ воначально самими же древними, а затем возрожденное и развитое наукою нового времени. Центральное положение темы полиса в обще­ ственно-политической мысли классической древности, большое внима­ ние, уделяемое этой теме также и учеными нового времени, более того, выдвижение ее в современном антиковедении на первый план как важ­ нейшей исторической проблемы, характеризующей существо античной цивилизации, —все это требует и от нас некоторого предварительно­ го пояснения как самого понятия полиса, так и всей связанной с ним научной проблемы.

Самое слово «полис» означает по-гречески «город». Семантически оно вполне соответствует этому русскому понятию, обладая схожим кругом более конкретных, исторически развившихся значений. Забе­ гая вперед, отметим главные из этих значений в том порядке, как они развились в соответствии с развитием самого древнегреческого обще­ ства. Первоначально, в гомеровское время (XI-IX вв. до н.э.). сло­ во «полис» могло означать просто огороженное, укрепленное место, оплот племени во время войны, постепенно становившийся его постоб янным административным центром, то, что по-русски лучше было бы передать как «городище».

Затем, в архаическую эпоху (VIII-VI вв. до н.э.), полисом стали называть и то более обширное и более развитое поселение, которое вы­ росло под защитою этого древнего городища. Последнее стало теперь «верхним городом» —акрополем, тогда как разросшийся торгово-ремесленный посад образовал вместе с ним город в собственном, или, как иногда говорят, социологическом, смысле слова, т. е. центральное по­ селение, средоточие торгово-промышленной и административной де­ ятельности, противостоящее в качестве такового более или менее об­ ширной сельской округе.

Одновременно с этим слово «полис» стало обозначать и государ­ ство, поскольку в классической древности оно практически совпадало с городом и контролируемой им территорией, и даже —и это, с точ­ ки зрения существа античной цивилизации, самое главное —коллектив граждан, представляющий это государство и совпадающий с ним.

Представление о полисе как о суверенном коллективе граждан, как о гражданской общине, опирающейся на город и воплощающей в себе государство, эмпирически пролагало себе путь уже и в ранней грече­ ской литературе. Так, уже на заре новой греческой цивилизации и, несомненно, в русле проложенного ею нового ценностного отношения к человеческой личности и гражданскому сообществу у лесбосского поэта Алкея находит отражение мысль о решающем значении в госу­ дарстве не городских стен и башен, а ополчения сограждан:

Позже, в собственно классическое время, в период расцвета полис­ ного строя, мысль, что полис —это в первую очередь гражданский коллектив или совпадающее с ним гражданское ополчение, становится всеобщим убеждением. Мы находим ее у Софокла в трагедии «Эдипцарь» (429 г. до н.э.), в сцене пролога, в словах фиванского жреца, обращенных к правителю города Эдипу:

Этот же взгляд выражен у Геродота в рассказе о перебранке меж­ ду Фемистоклом и коринфянином Адимантом на военном совете гре­ ков накануне Саламинского боя (480 г. до н.э.). В ответ на требование Адиманта лишить Фемистокла голоса, поскольку-де он не представля­ ет никакого города (Афины были взяты персами), афинский стратег горделиво заявил, что «у его сограждан есть и город и земля большие, чем у коринфян, пока имеется у них снаряженными 200 кораблей ( ), ибо нет такого эллинского народа, который мог бы отра­ зить их нападение» (Her., VIII, 61). Еще отчетливее это представление выступает у Фукидида, когда он перелагает речь, с которой Никий обращался к афинским воинам накануне вынужденного отступления от Сиракуз (413 г. до н. э.). Афинский полководец уверял, что если им удастся спастись, то, несмотря на все материальные потери, они суме­ ют восстановить могущество своего города: «Ведь город —это люди, а не стены и не корабли без людей (, ) (Thuc., VII, 77, 7).

Но самым, быть может, убедительным подтверждением распро­ страненности такого взгляда было практическое, при случае, следо­ вание ему, как это видно на примере знаменитых Десяти тысяч —гре­ ческих наемников, участвовавших в попытке Кира Младшего сверг­ нуть с престола персидского царя Артаксеркса II (401 г. до н.э.). В изображении Ксенофонта, очевидца и участника этих событий, оста­ вившего великолепное их описание в специальном сочинении «Поход Кира» («Анабасис»), наемное греческое войско без труда, когда это по­ надобилось, конституировалось как полис sui generis. Оставшись после гибели Кира и предательского захвата персами греческих военачаль­ ников совершенно одни, в чужой стране, в окружении враждебных им войск и народов, наемники не растерялись и сумели сорганизоваться и пробиться именно потому, что они ощущали и вели себя как самодея­ тельный коллектив, вполне способный к самостоятельному существо­ ванию даже при отсутствии обычных материальных оснований —зем­ ли и города. Впрочем, этот кочующий полис в любой момент мог стать полисом оседлым, стоило только наемникам закрепиться в каком-либо облюбованном ими для поселения месте. Недаром Ксенофонт, бывший во время обратного похода практически единоличным командующим, дважды пытался, используя находившееся под его началом войско, ос­ новать в Южном Причерноморье новый город. И если попытки эти не имели успеха, то виной тому было не отсутствие необходимых сил и возможностей, а всего лишь недостаток желания у привыкших к иной жизни наемников (см.: Xen. Anab., V, 6, 15 sqq. и VI, 4, 1 sqq.). Но вернемся к интересующему нас сюжету —к определению полиса как гражданской общины прежде всего. Несколько позже такое пони­ мание полиса стало нормою и получило теоретическое обоснование.

Это случилось в позднеклассический период (IV в. до н. э.), когда мир греческих полисов стал клониться к упадку и наряду с обычной город­ ской республикой все решительнее стали заявлять себя новые поли­ тические формы и единства—возродившиеся тирании, федеративные объединения и особенно территориальные державы с монархическим навершием, оттенявшие своим усложненным строением простые чер­ ты древних гражданских общин, создававшие таким образом необхо­ димый фон и условия для выявления и определения существа тради­ ционного полисного строя. Во всяком случае, не случайно, что имен­ но тогда политической мыслью древних были предприняты наиболее результативные попытки в этом направлении. В особенности велик был вклад, сделанный Аристотелем, крупнейшим философом поздне­ классической поры, чье творчество подвело итог более чем двухвеко­ вой работе греческой философской мысли. В Аристотеле полис нашел подлинного своего теоретика, который в «Политике» глубоко раскрыл историческую и социальную природу этой древней общественной ор­ ганизации. 1Для оценки распространенного взгляда древних на полис преимущественно как на коллектив граждан ср.: Кошеленко Г. А. Древнегреческий п о л и с// Антич­ ная Греция. T. I / Под ред. Е. С. Голубцовой, Л. П. Маринович, А. И. Павловской, Э.Д. Фролова. М., 1983. С. 11 слл.; Ehrenberg V. Der Staat der Griechen. Tl. I. Leipzig, 1957. S. 66 ff.; Will Ed.. Le Monde Grec et l’Orient. T. I. Paris, 1972. P. 415 ss. — Что при сохранении дееспособного коллектива граждан отсутствие территории, во всяком случае, не мешало политическому единству оставаться и признаваться полисом, — об этом см. специальную работу Ф. Хампля (Hampl F. Poleis ohne Territorium// Klio. Bd XXXII. 1939. S. 1-60). —В общем плане о соотношении, доходившем до тождества, войска граждан и гражданского коллектива (полиса) см.: Moss С.

1) Arme et cit grecque// REA. T. 65. 1963. N 3-4. P. 290-297; 2) Le role de l ’arme dans la rvolution de 411 a A th n es// RH. T 231. 1964. Fasc. 1. P. 1-10; 3) Le role politique des armes dans le monde grec l ’epoque classique/ / Problmes de la guerre en Grce ancienne. Paris; La Haye, 1968. P. 221-229. — Специально о войске Десяти тысяч как политическом единстве типа полиса: Маринович Л. П. Греческое наем­ ничество IV в. до н.э. и кризис полиса. М., 1975. С. 174 слл. (с оговоркой относи­ тельно исключительной ситуации); Parke H. W Greek Mercenary Soldiers. Oxford, 1933. P 23-42; Nussbaum G. B. The Ten Thousand. A Study in Social Organization and Action in Xenophon’s Anabasis. Leiden, 1967 —О колонизационных предприя­ тиях Ксенофонта: Фролов Э.Д. Жизнь и деятельность Ксенофонта// Учен. зап.

Ленингр. ун-та. №251. Сер. ист. наук. Вып. 28. 1958. С. 55-60.

2 Более обстоятельное обоснование такого взгляда на Аристотеля см. в специ­ Для полисного грека, каким был Аристотель, одинаково естествен­ ным, «от природы», было как объединение мужчины и женщины в семью, так и соединение господина и раба в рамках одного домохозяй­ ства. Дом, или семья () выступает у него элементарной обществен­ ной ячейкой. Объединение нескольких семей в селение () является следующей ступенью, а объединение нескольких селений в город, или государство (), обладающее необходимой территорией и населени­ ем и способное к самодовлеющему существованию и процветанию, объ­ является высшей, совершенной формой человеческого общества (­, ) —постольку, конечно, поскольку жизнь объ­ единенных в это государство людей опирается на соответствующие социально, т. е. на гражданство, ориентированные принципы добро­ детели (), справедливости () и права () (Pol., I, 1).

Но если в плане историко-типологическом полис у Аристотеля высту­ пает как завершающая ступень в системе человеческих сообществ, то в другом отношении, собственно политическом, он оказывается про­ сто сообществом граждан ( ) —свободных людей, обла­ дающих правом участия в законодательной и судебной власти (ibid., III, 1).

Это определение полиса как вида политического сообщества, пред­ ставленного коллективом граждан, естественно согласуется у Аристо­ теля с признанием нормативности некоторых характерных черт со­ временного ему греческого общества, которые могут быть объяснены только его полисною природою. Так, в делах собственности он призна­ ет естественным и наилучшим известное сочетание принципов обще­ ственного и частного, из которых первый должен обладать относитель­ ным, а второй безусловным значением. В противовес идеальному про­ екту Платона (в «Государстве»), предусматривавшему запрет частной собственности для высшего сословия граждан в совершенном государ­ стве, Аристотель, со свойственным ему реализмом, с одобрением ссы­ лается на укоренившийся у греков порядок, гибко сочетавший два на­ званных противоположных принципа. «Немалые преимущества, —за­ являет он, —имеет поэтому способ пользования собственностью, освя­ щенный обычаями и упорядоченный правильными законами, который принят теперь: он совмещает в себе хорошие стороны обоих способов, которые я имею в виду, именно общей собственности и собственности частной. Собственность должна быть общей только в относительном смысле, а вообще —частной ( {sc. ­ альных работах: Жебелев C. A. Греческая политическая литература и «Политика»

Аристотеля / / Аристотель. Политика. М., 1911. С. 389-465; Кечекьян С. Ф. Учение Аристотеля о государстве и праве. М.; Л., 1947; Доват ур А. И. 1) «Политика» и «Политии» Аристотеля. М.; Л., 1965; 2) «Политика» А ристотеля// Аристотель.

Сочинения. Т. 4 / Общ. ред. А. И. Доватура, Ф. Х.Кессиди. М., 1983. С. 38-52.

), ' )» (Pol. II, 2, 4,. 1263 а 22-27, пер. С. А. Жебелева — A. И. До атуpa).

С другой стороны показательно определение и заглавной полити­ ческой тенденции. Аристотель усматривает известную связь между ростом правоспособной гражданской массы и видоизменением поли­ тических форм —переходом от патриархальной царской власти через аристократию, олигархию и тиранию к демократии. Последняя и при­ знается наиболее естественным видом государственной организации для современных философу разросшихся полисов. «Может быть,— рассуждает Аристотель, —в прежние времена люди управлялись ца­ рями именно вследствие того, что трудно было найти людей, отличаю­ щихся высокими нравственными качествами, тем более что тогда вооб­ ще государства были малонаселенными. Кроме того, царей ставили изза оказанных ими благодеяний, а их оказывали хорошие мужи. А когда нашлось много людей, одинаково доблестных, то, отказавшись подчи­ няться власти одного человека, они стали изыскивать какой-нибудь общий вид правления и установили политик).3 Когда же, поддаваясь нравственной порче, они стали обогащаться за счет общественного до­ стояния, из политии естественным путем получались олигархии, ведь люди стали почитать богатство. Из олигархий же сначала возникли ти­ рании, а затем из тираний—демократии: низменная страсть корысто­ любия правителей, постоянно побуждавшая их уменьшать свое число, повела к усилению народной массы, так что последняя обрушилась на них и установила демократию. А так как государства увеличились, то, пожалуй, теперь уже нелегко возникнуть другому государственному устройству, помимо демократии ( )» (Pol., III, 10, 7-8, p. 1286b 8-22).

Мы привели эти рассуждения древнего философа по возможности в целостном виде ввиду их особой значимости, в качестве исторических свидетельств, для наших целей.4 Первое отражает как безусловную реальность современного Аристотелю греческого мира характерную особенность античной формы собственности —ее двуединое качество, что, с марксистской точки зрения, как мы увидим, является опреде­ ляющим моментом в системе отношений античного общества. Что же касается второго, то здесь важно подчеркнуть, что теоретический вы­ вод Аристотеля о нормативном значении демократии опирается также на своего рода реальность, но уже исторического плана —на сделан­ ное им историческое наблюдение о постепенной и закономерной смене 3 П политией подразумевается древняя аристократическая форма правления (ср.: Доватур А. И. «Политика» и «Политии» Аристотеля. С. 22 и 334 (прим.22|).

4 Па значение этих суждений Аристотеля о собственности и демократии для понимания природы полиса вообще справедливо было указано Г. А. Кошеленко (см.

его статью о древнегреческом полисе в кн.: Античная Греция. T. I. С. 14, 19).

политических форм у греков. Наблюдение это, подведшее итог эмпи­ рическому изучению прошлого самими древними, позднее с полным правом было использовано и положено в основу той схемы социальнополитического развития античной Греции, которая была разработана классической историографией нового времени и которая принята и в настоящем очерке.

Завершая этот краткий обзор идей Аристотеля, заметим, что оцен­ ку им полиса как совершеннейшего вида человеческого сообщества надо целиком отнести на счет его собственного политического миро­ воззрения, вполне обусловленного природою того мира, в котором он жил. Тем не менее данное Аристотелем определение полиса как по­ литического сообщества граждан, под которыми разумеются свобод­ ные люди, наделенные имущественной и политической правоспособ­ ностью, является по существу правильным, как правильны и другие более частные наблюдения философа над особенностями полисного строя —об исконном двояком характере собственности, равно как и о нормативном значении демократии.

Так или иначе, своими изысканиями Аристотель бесспорно наметил то главное русло, по которому пошла теоретическая мысль и антич­ ности и нового времени, интересовавшаяся темой полиса. А интерес к этой теме оказался весьма прочным. От классической эпохи он был унаследован временем эллинизма — постольку, поскольку эллинские или эллинизированные города оставались важными элементами без­ гранично расширившего свои пределы античного мира. Скажем точ­ нее: наряду с греко-македонской армией они стали важной опорой для новых, возникших вследствие завоевания греками Востока территори­ альных монархий, так что по крайней мере проблема взаимодействия царской власти с полисом должна была приобрести весьма актуальное звучание. 5Правда, интерес к этой теме прослеживается скорее в политической литерату­ ре предэллинизма, в творчестве писателей IV в. до н. э. Ксенофонта, Исократа и того же Аристотеля. По поводу первых двух см.: Фролов Э.Д. Огни Диоскуров.

Античные теории переустройства общества и государства. Л., 1984. С. 135 слл.; для Аристотеля: Доват ур А. И. 1) «Политика» и «Политии» Аристотеля. С. 37 слл.

326 слл.; 2) «Политика» Аристотеля. С. 45 слл.; Кошеленко Г А. 1) Восстание гре­ ков в Бактрии и Согдиане 323 г. до н. э. и некоторые аспекты общественно-поли­ тической мысли Греции IV в. до н. э. / / ВДИ. 1972. №1. С. 59-78; 1) Аристотель и Александр (к вопросу о подлинности «Письма Аристотеля к Александру о поли­ тике по отношению к городам» / / ВДИ. 1974. №1. С. 22-44; 3) Градостроительная структура «идеального» полиса (по Платону и А ристотелю )// ВДИ. 1975. №1.

С. 3-26. — Труднее судить о развитии этого сюжета в литературе собственно элли­ нистического времени, поскольку она практически не сохранилась. Что, однако, можно извлечь из имеющихся остатков,—об этом можно судить, например, по следующим опытам: Hammond М. City-State and World State in Greek and Roman Political 7'heory until Augustus. Cambridge (Mass.), 1951; Sinclair T.A. A History of Более того, интерес к полису не ограничился собственно грече­ скою почвою, но перешел и к римлянам. В Риме республиканского времени этот интерес стимулируется очевидным сходством социальнополитической организации римлян и прочих италиков —их граждан­ ской общины, civitas —с полисом греков. И недаром на закате римской республики у Цицерона тема гражданской общины вновь оказалась трактована во всей ее полноте. При этом замечательно самое восприя­ тие Цицероном гражданской общины как особого вида человеческого сообщества, существующего наряду с единствами общечеловеческим, племенным и семейным, но еще более —оценка им, прямо вслед Ари­ стотелю, этого вида общения как наиболее драгоценного для человека (ср.: De off., I, 17, 53 и 57).6 Впрочем, и позднее, в период все вобрав­ шей в себя Римской империи, тема civitas, а соответственно и полиса не исчезла совершенно с горизонта политической мысли, ибо погло­ щенная империей городская гражданская община продолжала оста­ ваться важной структурообразующей единицей античного общества, с которой центральная власть обязана была вести более или менее кон­ структивный диалог.

В новое время, как только кончился период идеализированного эс­ тетски-эрудитского отношения к античности и началось осмысление места и роли античности в историческом процессе, а соответствен­ но и ее особенностей как цивилизации, вновь встал вопрос о полисе.

Приоритет здесь принадлежал той национальной школе, которая ре­ шительнее всех порывала с традициями академического эрудитства и устремляла взор к острой социальной интерпретации истории, —фран­ цузской школе. Бенжамен Констан, Анри Валлон и Фюстель де Ку­ ланж каждый по-своему содействовали новому рождению концепции полиса.

Б. Констан в речи «О свободе древних в сравнении со свободой но­ вых народов» (1819 г.)7 впервые поставил вопрос о принципиальных отличиях цивилизаций античности и нового времени. Если в антич­ ности малые размеры государств, непрерывные войны и широкое ис­ пользование рабов обусловливали широкую политическую активность граждан, их прямое участие в управлении государством, но именно в лице их гражданского целого, в жертву которому нередко приноси­ лись интересы личности, то в новое время, наоборот, большие размеры государств, развитие предпринимательской деятельности и обслужи­ вание производства свободными людьми ограничивают непосредствен­ Greek Political Thought. London, 1951.

6 Подробнее о взглядах Цицерона на полис-цивитас см.: Утченко С. Л. Полити­ ческие учения Древнего Рима. М. 1977 С. 25- 7Constant В. De la libert des anciens compare celle des m odernes// Constant B. Collection complte des ouvrages etc. T IV. Paris; Rouen, 1820. P 238-274.

ное участие граждан в политике, делают необходимым представитель­ ное управление, но зато повышают возможности личной свободы и личного благополучия. Очевидная политическая обусловленность та­ кого подхода к проблеме, буржуазный пафос утверждаемых Конста­ ном идей представительного управления и личной свободы не должны снижать значения самого развитого им исторического воззрения. Его выступлением не только заново был возбужден интерес к обществен­ ной жизни античных народов, но и указана важная ее особенность — преимущественное значение коллективистического, общинного на­ чала.

Путь к постижению античного общества как общества граждан­ ского был, таким образом, открыт. При этом от внимания форми­ рующейся буржуазной науки не укрылась своеобразная двуликость античной цивилизации —наличие в ней наряду с фасадной стороной, гражданским обществом с его несравненными достижениями в обла­ сти политики и культуры, также и стороны теневой, рабства, которое в значительной степени и вскормило это общество. Походя это было отмечено уже Б.Констаном, а немного времени спустя А. Валлон в специальном труде «История рабства в древности» (1847 г.)8 обсто­ ятельно показал фундаментальное значение рабства в жизни антич­ ного общества. При этом характерная для Валлона оценка античного рабства с позиций не столько исторических, сколько абстрактно-мора­ лизирующих, не должна снижать значения сделанного им общего вы­ вода: эксплуатация рабов доставила свободным гражданам античных городов огромный выигрыш в виде избытка свободного времени, ма­ териально гарантированного досуга, но за этот выигрыш они должны были заплатить дорогой ценой —абсолютным нравственным разложе­ нием.

Сделанное Валлоном имело значение важного зачина, однако еще долго преимущественное внимание историков привлекала именно бле­ стящая фасадная сторона античности. Впрочем, принижать значения исследований в этом направлении не приходится. Ведь для суждения об историческом процессе в целом изучение социально-политического и культурного навершия античного общества столь же необходимо, как и постижение его фундаментальных основ в лице, скажем, рабства. С этой точки зрения чрезвычайно велико было значение книги Фюстель де Куланжа «Древняя гражданская община» (1864 г.),9 где тема по­ 6 W allon //. Histoire de l ’esclavage dans l ’antiquit. T. I— Paris, 1847 (2-me d. Paris, 1879). Русский переяод (неполный) С. П. Кондратьева: Валлон А. Ис­ тория рабства в античном мире. М., 1941.

9Fv.st.cl de Coulange N. D. La cit antique. Paris, 1864 (7-me d. — Paris, 1879).

Русский перевод H. H. Спиридонова: Фюстель де Куланж. Древняя гражданская община. М., 1895 (изд. 2-е —М., 1903).

лиса была, наконец, поставлена и развита в чисто научном плане. Как Валлон показал огромную роль рабства в жизни античного общества, так Фюстель де Куланж обосновал фундаментальное значение граж­ данской общины, природу которой он, правда, односторонне свел к религиозному моменту —к воздействию патриархальных верований, к исконному у греков и римлян культу домашнего очага, предков, соб­ ственного органического семейного или племенного единства.

Между тем еще раньше глубокое, обоснованное определение исто­ рической и социальной природы античного общества было предложено с позиций нового тогда материалистического учения —марксизма. В «Немецкой идеологии» (1845-1846 гг.) К. Маркс и Ф. Энгельс впервые представили ход мировой истории как последовательную смену соци­ ально-экономических формаций, или, что то же самое, специфических, исторически обусловленных форм собственности. Второй в этом ряду, после племенной, или первобытнообщинной, представлена античная форма собственности, отличающаяся своеобразным двуединым харак­ тером, сочетанием общинного и частновладельческого принципов, обу­ словленным, в свою очередь, своеобразным характером античного ра­ бовладельческого общества.

«Вторая форма собственности, —гласит знаменитое определе­ ние, —это— античная общинная и государственная собственность, ко­ торая возникает благодаря объединению —путем договора или заво­ евания —нескольких племен в один город и при которой сохраняет­ ся рабство. Наряду с общинной собственностью развивается уже и движимая, а впоследствии и недвижимая, частная собственность, но как отклоняющаяся от нормы и подчиненная общинной собственности форма. Граждане государства лишь сообща владеют своими работа­ ющими рабами и уже в силу этого связаны формой общинной соб­ ственности. Это —совместная частная собственность активных граж­ дан государства, вынужденных перед лицом рабов сохранять эту есте­ ственно возникшую форму ассоциации. Поэтому вся основывающаяся на этом фундаменте структура общества, а вместе с ней и народовла­ стие, приходит в упадок в той же мере, в какой именно развивается недвижимая частная собственность. Разделение труда имеет уже более развитой характер. Мы встречаем уже противоположность между го­ родом и деревней, впоследствии —противоположность между государ­ ствами, из которых одни представляют городские, а другие —сельские интересы; внутри же городов имеет место противоположность между промышленностью и морской торговлей. Классовые отношения между гражданами и рабами уже достигли своего полного развития». Античное общество в изображении Маркса и Энгельса —это, таким 10Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 3. М, 1955. С. 21.

образом, общество корпоративное. Это прежде всего гражданская об­ щина, сложившаяся на основе исконного этнического единства, опи­ рающаяся уже на город и сохраняющая и развивающая рабство. При этом именно необходимость совместно противостоять чужеземцам-ра­ бам и вынуждает сохранять общинную форму организации, а вместе с тем до известной степени и общинный характер собственности. Граждане обладают правом частной собственности, но это право обусловле­ но принадлежностью к привилегированному сословию, к гражданско­ му коллективу, который обладает верховным политическим суверени­ тетом и верховным правом собственности.

Изложенная таким образом концепция античной формы собствен­ ности открывала неограниченные возможности для адекватного по­ стижения как различных сторон античного общества, так и особенно­ стей его исторического развития. Однако воздействие этой марксист­ ской концепции на новейшее антнковедение скажется гораздо позднее, с формированием советской исторической школы, а тогда —в XIX в. — разработка темы античной гражданской общины была продолжена в русле, однажды уже намеченном исторической наукой.

Таких продолжений было собственно два: в западноевропейской ли­ тературе —обстоятельный очерк о полисе швейцарского ученого Яко­ ба Буркхардта (в рамках его «Истории греческой культуры»), а в русской —фундаментальный труд М. С. Куторги «Афинская граждан­ ская община по известиям эллинских историков», оба, опубликованные уже после смерти авторов, на самом рубеже столетий.11 При этом, ес­ ли Буркхардт, по-видимому, уже под влиянием идей немецкой ирра­ ционалистической философии, сгущая краски, склонен был представ­ лять греческий полис как некую принудительную общинно-государ­ ственную систему, вбиравшую в себя без остатка отдельную личность, то Куторга, наоборот, в характерном для русского либерализма духе подчеркивал вклад древних греческих республик в политическое и ду­ ховное развитие человечества: создание ими совершенного, по меркам древнего мира, типа государства—политии (), или граждан­ 11 Приведенное в тексте название труда Куторги — условное, но, в общем, вер­ ное обозначение, данное издателем для ряда монографических работ, составивших содержание посмертного «Собрания сочинений М. С. Куторги» (т. I— СПб., 1894II.

1896). В 1-м томе выделяются «Основы афинской гражданской общины» (с. 77и «Общественное положение рабов и вольноотпущенных в Афинской респуб­ лике» (с. 153-560). во 2-м — «Афинская полития. Ее состав, свойство и всемирноисторическое значение» (с. 195-438). Что же касается очерка Буркхардта, то он составляет основное содержание 1-го тома его также посмертно изданной «Исто­ рии греческой культуры»: Burckhardt J. Griechische Kulturgeschichte. Bd I. Berlin;

Stuttgart, 1898 (новейшее издание, в рамках полного собрания сочинений: Burck­ hardt J. Gesammelte Werke. Bd V Berlin: Rutten und Loening. S.a., где раздел о полисе под заголовком «Staat und Nation» занимает с. 51-307).

ской общины, и выработку в рамках этой последней двух бесценных идей —идеи свободы гражданина и идеи свободы мысли. Впрочем, восторженное отношение к достижениям древнегрече­ ской цивилизации не мешало Куторге видеть и теневые ее стороны в лице, в частности, того же рабства, исследованию которого он уделил в своем труде много места и внимания.

Если для XIX в. мы легко могли назвать и охарактеризовать от­ дельных ученых —своего рода пионеров в изучении темы полиса, то для XX столетия это сделать уже не так просто. В этот век тема полиса стала по существу ведущей в историографии античности. Объясняет­ ся это столько же зрелостью самой исторической науки, стремящейся сочетать аналитическое исследование фактов с непременным теоре­ тическим их осмыслением, сколько и характером современной эпохи, насыщенной глубокими общественными переменами и стимулирующей широкие социологические изыскания, —как непрерывное сопоставле­ ние различных явлений и категорий, дифференциацию и уточнение общих понятий, так и проблемный подход и системный анализ обществ настоящего и прошлого. Не претендуя поэтому на полноту, отметим — скорее для иллюстрации, чем для исчерпывающего анализа и оценки — некоторые важные направления в изучении темы полиса в новейшем зарубежном антиковедении.

По-прежнему активно исследует проблему полиса французская на­ ука, которая не только сохранила традиционное направление —пони­ мание и изучение полиса прежде всего как гражданской общины,— но и существенно расширила и обогатила его за счет углубленного рассмотрения, с одной стороны, такой особенной формы полиса, как афинская демократия, а с другой —таких существенных его компо­ нентов, или ипостасей, как город и государство (А. Франкотт, Г. Глотц, П. Клоше, Эд. Билль, Р. Мартен, К. Моссе).13 С своеобразных, нередко мотивированных иррационалистическими увлечениями позиций трак­ тует тему полиса новейшая немецкая (западногерманская) историо­ 12Мы перелагаем здесь высказывания Куторги из его письма к византинисту Г. С. Дестунису (см.: Куторга М. С. Собр. соч. T. I. C. VII).

13Francotte H. La polis grecque (Studien zur Geschichte und Kultur des Altertums.

Bd I. H. 3/4). Paderborn, 1907; Glotz G. La cit grecque. Paris, 1928 (nouvelle dition — Paris, 1953); Cloch P. La dmocratie athnienne. Paris, 1951; Will Eld. Korinthiaka. Recherches sur l ’histoire et la civilisation de Corinthe des origines aux guerres mdiques. Paris, 1955; Martin R. L’urbanisme dans la Grce antique. Paris, 1956 (2-me d, — Paris, 1974); Moss C. La fin de la dmocratie athnienne. Paris, 1962; Will Ed.

Mosr, C., Goukowsky P. Le Monde Grec et l’Orient. T. I— (Peuples et civilisations.

Vol. 2, 1-2). Paris, 1972-1975 (здесь и ниже мы ограничиваемся лишь самым необ­ ходимым перечнем имен и работ, на наш взгляд, наиболее показательных; при этом мы вполне отдаем себе отчет в том, насколько любая такал выборка может оказаться субъективной и недостаточной).

графия, много усилий потратившая на решение таких специфических проблем, как взаимоотношения сильной личности с обществом, ари­ стократического лидера —с державным демосом (в Афинах), главен­ ствующего полиса —с его сателлитами, автономного города —с тер­ риториальной монархией, не говоря уже о вечно притягательной исто­ рии Александра Великого (Р. Пёльман, Ю. Кэрст, У. Вилькен, Г. Берве, А. Хейс, Г. Бенгтсон, Ф. Шахермайр). Более уравновешенный, в лучших традициях академического на­ правления подход к проблеме полиса был продемонстрирован В. Эрен­ бергом, имя которого, впрочем, принадлежит столь же немецкой, сколь и английской историографии.15 Последняя также теперь богата исследованиями по теме полиса, но особенно велик вклад английских и американских ученых в разработку таких кардинальных проблем, как генезис античной цивилизации, формирование городов-государств в архаическое время, характерные черты полисного строя вообще и афинской демократии в частности, державная политика Афинского государства и начала античного федерализма, судьба города-государ­ ства в позднейшую эллинистическо-римскую эпоху, наконец, роль раб­ ства в жизни античного общества (А. Зиммерн, А. Джонс, Дж. Ларсен, 14Phlmann R. von. Griechische Geschichte und Quellenkunde, :5. Aufl. Mnchen, 1914 (книга вышла первым изданием еще в 1888 г., но затем подверглась коренной переработке; рус. пер. С. А. Князькова с 4-го нем. изд.: Пёльман Р. Очерк грече­ ской истории н источниковедения. СПб., 1910); Kaerst J. Geschichte des Hellenis­ mus, 2.Aufl. Tl. I— Leipzig; Berlin, 1916-1926; Wilcken U. 1) Griechische Geschichte.

Mnchen, 1924 (8.Aufl. — Berlin, 1953) 2) Alexander der Grosse. Leipzig, 1931 (с при­ мыкающей к этой книге серией статей о политике Филиппа и Александра); Berve Н.

1) Das Alexanderreich auf prosopographischer Grundlage. Bd I— Mnchen, 1926;

2) Griechische Geschichte, Bd I— Freiburg-im-Breisgau, 1931-1933; 3) Gestaltende Krfte der Antike. 2.Aufl., Mnchen, 1966 (статьи разных лет); 4) Die Tyrannis bei den Griechen. Bd I— Mnchen, 1967; tfeuss A. 1) Stadt und Herrscher des Hellenismus in ihren staats- und vlkerrechtlichen Beziehungen (Klio-Beiheft 39). Leipzig, 1937; 2) Die archaische Zeit Griechenlands als geschichtliche E p o ch e// Antike und Abendland.

Bd II. Hamburg, 1946. S. 26-62 (позднее также в кн.: Zur griechischen Staatskunde / Hrsg. von F Gschnitzer (Wege der Forschung. Bd 96]. Darmstadt, 1969. S. 36-96);

Bengtson H. 1) Die Strategie in der hellenistischen Zeit. Bd I— (Mnchener Beitrge zur Papyrusforschung und antiken Rechtsgeschichte. H. 26, 32, 36). Mnchen, 1937Neudruck — 1964-1967); 2) Griechische Geschichte. Mnchen, 1950 (5.Aufl.— 1977); 3) Herrschergestalten des Helknismus. Mnchen, 1975 (рус. пер. Э.Д. Фролова:

Бенгтсон Г Правители эпохи эллинизма. М., 1982); 4) Griechische Staatsmnner des 5. und 4. Jahrhunderts v. Chr. Mnchen, 1983; Schachermeyr F. 1) Griechis­ che Geschichte. Stuttgart, 1960; 2) Die frhe Klassik der Griechen. Stuttgart, 1966;

3) Alexander der Grosse (SB Wien. Bd 285). Wien, 1973 (рус. пер. M. H. Ботвинника и Б. Функа: Шахермайр Ф. Александр Македонский. М. 1984).

15 Ehrenberg V 1) Rechtsidee in frhen Griechentum. Leipzig, 1921; 2) Neugrnder des Staates. Mnchen, 1925; 3) Alexander and the Greeks. Oxford, 1938; 4) Der Staat der Griechen. Tl. 1-2. Leipzig, 1957-1958 (2.Aufl. — Zrich; Stuttgart, 1962; англ. изд.: The Greek State. Oxford, 1960; 2nd ed. —1969); 5) Polis und Imperium. Zrich; Stuttgart, 1965 (статьи разных лет).

М. Финли, Ч. Старр, У. Форрест, Р. Мейггс).16 Известный итог зару­ бежным штудиям по теме античного города подводит книга американ­ ского ученого Мейсона Хеммонда «Город в древнем мире» (1972 г.). Здесь, в рамках обстоятельного исторического обзора, фиксированы все наиболее важные аспекты полисной проблематики: город, город­ ская гражданская община, город-государство, город в составе терри­ ториального государства. Приложенная к этому обзору обширная ан­ нотированная библиография может служить своего рода ориентиром (теперь, впрочем, уже несколько устаревшим) в безбрежном море со­ временных исследований, имеющих отношение к проблеме полиса.

2. НОВЕЙШ ЕЕ СКЕПТИЧЕСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ

Разнообразие и продуктивность исследований, осуществляемых за­ рубежной наукой по кардинальной проблеме полиса, не означает, одна­ ко, что дело здесь близится к успешному завершению. Намечены важ­ ные линии научного поиска, уточнены многие частные явления, на­ коплен и непрерывно обновляется богатейший материал исторических наблюдений, и все-таки до окончательного разрешения проблемы еще очень далеко. Более того, в силу целого ряда причин —и объективного характера, ввиду недостаточности или ненадежности исходного исто­ рического материала, и, так сказать, субъективного плана, вследствие пестроты и противоречивости основополагающих историософских или методологических установок —многое в выводах зарубежных ученых является весьма спорным, а многое и вовсе оставлено без объяснения.

До какой степени исполнены внутренних противоречий, сомнительных крайностей и прямых искажений и, следовательно, далеки от благо­ получного завершения зарубежные штудии о полисе, можно без труда показать на примере одной конкретной проблемы —той самой, которая 16Zimmern А. Е. The Greek Commonwealth. Oxford, 1911 (5th ed. — 1931 [reprint — 1961]); Jones A. H. M. 1) The Cities of the Eastern Roman Provinces. Oxford, 1937 (2nd ed. — 1971); 2) The Greek City from Alexander to Justinian. Oxford, 1940 (reprint — 1966); 3) Athenian Democracy. Oxford, 1957; Larsen J. А. О. 1) Representative Gov­ ernment in Greek and Roman History (Sather Classical Lectures. Vol. 28). Berkeley;

Los Angeles, 1955; 2) Greek Federal States. Oxford, 1968; Finley M. J. 1) The World of Odysseus. New York, 1954 (4th ed. — 1978); 2) Early Greece. London, 1970; 3) Democ­ racy Ancient and Modern. London, 1973; 4) Ancient Slavery and Modern Ideology.

London, 1980; 5) Economy and Society in Ancient Greece. London, 1981; Starr Ch. G.

1) The Origins of Greek Civilization, 1100-650 В. C. New York, 1961; 2) The Econom and Social Growth of Early Greece. 800-500 В. C. New York, 1977; 3) A History of the Ancient World. New York; Oxford, 1965 (3rd ed. — 1983); Forrest W. G. The Emer­ gence of Greek Democracy. London; New York, 1966; Meiggs R. The Athenian Empire.

Oxford, 1972.

17Hammond M. The City in the Ancient World. Cambridge (Mass.), 1972.

и нас сейчас интересует в первую очередь, —проблемы формирования классического полиса.

Остановимся на этом сюжете более подробно. Его рассмотрение окажется полезным не только для характеристики зарубежной исто­ риографии по теме полиса, но и для суждения о целом ряде заим­ ствованных из этой историографии и распространенных и в нашей литературе идей и представлений, которые нередко без достаточных на то оснований выдаются за последнее научное слово, за безуслов­ ную истину. Мы уже не говорим о том, насколько такой экскурс будет уместным и для обоснования нашего собственного обращения к теме рождения греческого полиса.

Для нашей цели будет довольно нескольких характерных приме­ ров, взятых из двух наиболее влиятельных в наше столетие националь­ ных школ —немецкой и англо-американской. Как легко можно будет убедиться, общей тенденцией, отличающей новейшие направления в этих школах, является переоценка критериев и самих исторических реконструкций, выдвинутых классической, главным образом немец­ кой историографией рубежа XIX-XX вв. (мы здесь, говоря о класси­ ческой историографии, имеем в виду не только собственно академиче­ ское направление в лице, скажем, Г. Бузольта, Ад. Гольма, Б. Низе, но и таких выдающихся представителей нарождавшегося модернизатор­ ского направления, сохранявших, однако, общую верность тенденциям классического историзма, как К.Ю.Белох, Эд. Мейер, Р. Пёльман).

В новейшей немецкой историографии указанная тенденция к пере­ оценке ценностей нашла выражение в переносе внимания с начала объ­ ективного на субъективное, конкретнее, в ранней греческой истории, — с формирования государственных учреждений и сословно-классовых институтов на выступление сильной личности, на роль аристократи­ ческой элиты, на проблему национального единства. Все это, нетруд­ но понять, —сюжеты, дорогие сердцу новейшей немецкой историогра­ фии, выросшей под знаком подавляющего влияния иррационалисти­ ческой философии Ф. Ницше и О. Шпенглера. Соответственный сдвиг произошел и в области источниковедения: в противовес Аристотелю и позднейшим античным авторам стали усиленно подчеркивать зна­ чение Геродота и ранних поэтов —Солона, Эсхила, Пиндара, в целом, впрочем, оставаясь преимущественно на почве античной письменной традиции.

Зато в англо-американской литературе этот разрыв с установка­ ми классической историографии оказался еще более решительным: от скрупулезной реконструкции политической истории стали обращаться к выявлению общих линий культурного развития, —и это, казалось, с тем большим основанием, что состояние источников, с помощью кото­ рых возможно воссоздание политической истории, оставляло желать лучшего. Но именно поэтому естественным стало и перемещение опоры с письменной традиции древних на археологический материал, добы­ тый новейшими раскопками.

Заметим еще, что названным новейшим направлениям, выступа­ ющим против классической традиции, присуща особая полемическая заостренность. Недоверие к известной части или даже ко всей пись­ менной традиции древних, отказ, вследствие этого, от реконструкции древнейшей политической истории на основании всей совокупности унаследованных от античности данных, интерпретируемых с помо­ щью сравнительно-исторического метода, сопровождаются характер­ ным приемом —обвинением всех инакомыслящих в модернизаторстве, т. е. в искажающей действительность трактовке архаических явлений вослед позднейшей традиции, каковое обвинение предъявляется рав­ но как древним авторам (например, Аристотелю и Плутарху), так и опирающимся на них современным ученым.

Обвинение это выглядит тем более обоснованным, что и в древно­ сти и в новое время оперирование сравнительно-историческим мето­ дом и в самом деле не обходилось без известного модернизаторства.

Спрашивается, однако: возможно ли вообще какое-либо исследование, направленное на реконструкцию древнейшего прошлого, без сопостав­ ления, без суждения по аналогии, а следовательно, и сближения с бо­ лее известным позднейшим или даже современным периодом?

Но обратимся непосредственно к избранным примерам. Начнем с тех, кто первым подал пример отхода от традиций классического немецкого антиковедения, —с самих же немцев. Здесь прежде всего надо назвать имя Г. Берве, бесспорно, крупнейшего представителя но­ вейшей немецкой, а после второй мировой войны западногерманской историографии античности. В 1936 г. в специальном этюде, посвященном «аристократическим личностям княжеского типа», Берве подверг критике традиционное понимание политического развития Греции в позднеархаическое и ран­ неклассическое время, выдвинув в противовес ему собственную ориги­ нальную концепцию.19 Рационализированной схеме государственного 18Для общего представления о немецкой школе антиковедения в новейшее время см. нашу работу: Фролов Э.Д. Немецкая буржуазная историография античности новейшего времени (1917-1975)// Античный мир и археология. Вып. 4. Саратов, 1979. С. 124-175 (о Б е р в е -с. 133-134, 145-146, 148-150, 158-159).

19Berve H. Frstliche Herren zur Zeit der Perserkriege [1936] / / Berve H. Gestaltende Krfte der Antike. 2. Aufl. Mnchen, 1966. S. 232-267. — К этой работе примыкают и другие, дополняющие ее по отдельным конкретным линиям. См.: Berve Н. 1) Mil­ tiades. Studien zur Geschichte des Mannes und seiner Zeit (Hermes-Einzelschriften, H. 2). Berlin, 1937; 2) Perikies [1940]// Berve H. Gestaltende Krfte. S. 268-289;

3) Wesenszge der griechischen Tyrannis [1954] / / Ibid. S. 208-231, и др.

развития у Аристотеля он решительно противопоставил исполненную реалистических подробностей картину политической жизни у Геродо­ та и других более ранних авторов, установлению перемен в государ­ ственных формах в ходе и под воздействием борьбы политических пар­ тий —выявление элементарного личностного начала, признание реша­ ющего значения в жизни архаического общества за аристократической сверхличностью. Она, эта личность, своим неукротимым стремлением к власти подорвала древний аристократический порядок, безудержной демагогией возбудила энергию народной массы и, наконец, собствен­ ными же самовластными выходками, стимулировав реакцию общества на любое нарушение нормы, способствовала, таким образом, утвер­ ждению полисных принципов жизни и самого полисного государства.

При этом, подчеркивает Берве, сложный процесс взаимодействия аристократической сверхличности с нарождавшимся гражданским об­ ществом был длительным. Он продолжался вплоть до времени Перик­ ла (середина V в. до н. э.), когда самовластное личностное начало окон­ чательно поглощается гражданским коллективом. Но этим же време­ нем, по мнению Берве, следует датировать и окончательное сложение полисного строя. Поиск его в далеких VII и даже VI вв., равно как и все рассуждения —применительно к этим древним временам —о кон­ ституционных переменах и борьбе партий, как это делал Аристотель и как продолжают делать современные ученые, есть явная модерни­ зация.

В обоснование этих главных положений, изложенных уже во вступ­ лении, Берве дает прежде всего обзор общей ситуации в Греции на рубеже VI-V вв.20 Он указывает, что в большинстве районов Греции властью обладали в это время отдельные властители княжеского типа:

тираны на востоке, в Малой Азии, и на западе, в Сицилии и Южной Италии, племенные вожди в отдельных областях вроде Фессалии, на­ конец, цари в Кирене и Македонии. Положение всех этих властителей определялось не официальными, по закону данными, полномочиями, даже если они и занимали какую-либо должность, а реальною силою (, а соответственно и самое их обозначение у Геродота —­ ). Основаниями этого реального их могущества были: богатство, дававшее им возможность обзаводиться группою приверженцев, на­ емным войском и даже личным доменом (нередко за пределами отече­ ства, как это было у Писистрата и Мильтиада Старшего); широкие ди­ настические связи, продолжавшие традиции аристократического бы­ та; наконец, средство, к которому стали все чаще прибегать в борь­ бе за власть с соперниками, —демагогическая апелляция к народной массе.

20Berve //. Frstliche Herren...

Таким образом, если, с одной стороны, аристократический индиви­ дуализм питался традициями своего сословия (унаследованное богат­ ство и династические связи), то, с другой —он же явился и мощным фактором их разрушения, постольку именно, поскольку из эгоистиче­ ских честолюбивых побуждений, в борьбе за власть с себе подобными, аристократические супермены стали апеллировать к низам, развяза­ ли их инициативу и, в конце концов, привели их к победе над знатью.

Иными словами, аристократические лидеры вольно или невольно по­ могли утверждению полисного строя. По существу они были первыми вождями народа —демагогами в собственном смысле слова. Однако, подчеркивает Берве, нетрудно убедиться и в обратном —как долго и в какой большой степени руководители общины еще и в V в. оставались людьми княжеской формации.

Конкретизируется эта общая картина на примерах из истории Афин и Спарты.21 В частности, в политической жизни Афин с конца VI в. выступает целый ряд таких аристократических деятелей, кото­ рые в борьбе за власть с другими аристократами стали обращаться за поддержкой к народу и, таким образом, втянув его в большую по­ литику, подготовили конечное торжество полисного духа. Первым в этом ряду является Клисфен, который из тактических соображений провел радикальную реформу политического строя, имевшую след­ ствием, с одной стороны, дробление окружения знатных родов, а с другой —концентрацию и активизацию политических усилий демоса через народное собрание.

Следующая видная фигура —Мильтиад, спасший отечество от за­ хвата персами в 490 г., но затем своею авантюрою с Паросом, кото­ рый он пытался захватить, очевидно, в личное владение, возбудивший сильнейшее недоверие в народе. Следствием этого было не только лич­ ное устранение победителя при Марафоне, но и учреждение остракиз­ ма (именно тогда, настаивает Берве, а не при Клисфене, как следует из традиции, в частности из Аристотеля) и проведение этим новым способом целой серии политических изгнаний.

Место Мильтиада заступил Фемистокл, чье возвышение было обу­ словлено не какой-либо особенной опорой на демос, —Фемистокл, при всей ущербности своего происхождения, также прежде всего был ари­ стократом,—а двумя внешними обстоятельствами: возмущением на­ рода против засилия аристократических суперменов, чем Фемистокл и воспользовался для устранения своих соперников посредством остра­ кизма, и вновь обозначившейся персидской опасностью, которая дала ему возможность, как до того Мильтиаду, выступить в роли спаси­ теля отечества. Ибо, подчеркивает Берве, мотивом всех действий ФеIbid. S.242-259 (Афины) и 260-266 (Спарта).

мистокла было именно честолюбие, стремление к власти, а не какойлибо особенный патриотизм, полисный или национальный. Но именно эта неукротимая тяга к власти, не знавшая предела и не считавшаяся с законом, стала причиной падения также и этого героя Персидских войн.

Сменивший Фемистокла сын Мильтиада Кимон выступил уже в тот момент, когда баланс в отношениях сильной личности и государ­ ства еще более изменился в пользу последнего. Кимон был в общем послушным внешнеполитическим орудием афинского полиса. Но он оставался верен общеаристократической и чисто семейной традиции дружеских отношений со Спартой, и это привело его к конфликту с собственным гражданством.

Наконец, при Перикле завершается процесс растворения аристо­ кратической личности в полисе. Если выходцы из аристократической среды и сохраняют далее известное политическое значение, то лишь постольку, поскольку традиции аристократического воспитания и во­ енной выучки делали их наиболее пригодными к исполнению команд­ ных и вообще руководящих функций, но уже на службе и в интересах полисного государства.

Аналогичную ситуацию выявляет Берве и в Спарте, где, в особен­ ности в деятельности царя Клеомена и регента Павсания, проступает все та же неукротимая воля к власти сильной аристократической лич­ ности (в Спарте, впрочем, указывает Берве, этот круг аристократиче­ ских суперменов ограничивался представителями царских родов, кото­ рые в общине «равных» одни сохраняли особые привилегии и возмож­ ности материального и политического плана). Следствием, однако, и здесь тоже был конфликт гражданского общества с аристократиче­ ской сверхличностью. В Спарте он даже проходил в более отчетливых и жестких формах, поскольку жестче был здесь контроль общины, резче разрыв традиционных уз честолюбивой личностью и, естествен­ но, суровее общественная кара, постигавшая каждого, кто нарушал закон полиса.

Завершается работа Берве ярким (автор —прекрасный стилист) ре­ зюме, где подчеркивается как характерная черта, присущая аристо­ кратическим личностям княжеского типа, крайняя степень индиви­ дуализма, в особенности же отсутствие у них обязывающего государ­ ственного сознания. Вырвавшись из связей древнего аристократиче­ ского мира, но и не вросши еще в связи мира нового, полисного, они не желали признавать для себя никакого другого закона, кроме соб­ ственной воли к власти. Однако в стремлении реализовать эту свою страсть вопреки притязаниям соперников, они должны были блоки­ роваться с народной массой и содействовать ее политическому росту, пока, наконец, восторжествовавший с их помощью полис не поглотил и их самих. И в этом, по большому счету, замечает автор, и заклю­ чалась историческая трагедия аристократического индивидуализма в Древней Греции...

Мы так подробно остановились на работе Г. Берве потому, что она —не просто первая (или одна из первых), но и наиболее яркая в новом направлении —оказала большое воздействие на последующее развитие западной историографии. Она возбудила целый ряд откли­ ков, в том числе и возражений со стороны приверженцев традицион­ ного подхода, но гораздо более —подражаний и вариаций на однажды, таким образом, заявленную тему роли аристократической сверхлично­ сти в формировании греческого полиса. Работе Берве нельзя отказать в собственной внутренней логике, в убежденности и последовательности развиваемых положений, в остро­ умии отдельных наблюдений (в частности, относительно целей и при­ емов политической игры, которую вели деятели —выходцы из аристо­ кратической среды в Афинах и Спарте), наконец, в мастерстве литера­ турного изложения. Но убедительна ли конструкция автора в главных своих положениях? Нет, конечно. Гипертрофированное выдвижение на первый план субъективного, личностного фактора в истории, нарочи­ тое подчеркивание значения индивидуального начала по сравнению с началом общественным и государственным слишком очевидны, чтобы их всерьез надо было опровергать. Впрочем, не было недостатка и в опровержениях. Даже в самой западной литературе явились, как было уже сказано, возражения те­ зису Берве по существу, в том, что касается оценки сравнительной роли субъективного и объективного факторов в греческом политогене­ зе. Оппоненты Берве —В. Эренберг и Г. Бенгтсон —указали на непра­ 22См., например: Schaefer H. 1) Die Grundlagen des attischen Staates im 5. Jahrhun­ dert (1941]// Schaefer H. Probleme der alten Geschichie. Gttingen, 1963, S. 82-98;

2) Besonderheit und Begriff der attischen Demokratie im 5. Jahrhundert (1948] / / Ibid.

S. 136-152; 3) Das Problem der Demokratie im klassischen Griechentum (1951] / / Ibid.

S. 212-221; 4) Politische Ordnung und individuelle Freiheit im Griechentum П957]/ / Ibid. S. 307-322; Schachermeyr F. 1) Die frhe Klassik der Griechen. Stuttgart, 1966;

1) Die griechische Polis zur Zeit der frhen Klassik / / AAAH. T. XV 1967. S. 297-302;

3) Perikies. Stuttgart, 1969; Kiechle F. Athens Politik nach der Abwehr der Perser// HZ. Bd 204. 1967. S. 265-304. Для критической оценки ср.: Фролов Э. Д. Немецкая буржуазная историография античности. С. 165-166, 174; Kluwe E. Das Problem von Einzelpersnlichkeit und athenischem Staat in der modernen Literatur / / Klio. Bd 57.

1975. H. 2. S. 477-495.

23Для суждения о действительном значении аристократической личности в по­ литической жизни Греции позднеархаического-ранпеклассического времени ср., впрочем, нашу работу: Фролов Э. Д. Политические лидеры афинской демокра­ т и и // Политические деятели античности, средневековья и нового времени: инди­ видуальные и социально-типические черты. Л., 1983. С. 6-22.

вомерность выпячивания политической роли аристократической лич­ ности, подчеркнули обусловленность ее успеха интересами и волею формировавшегося гражданского общества, наконец, показали объек­ тивный процесс становления греческого полиса, в силу имманентных причин и в русле постепенной институонализации начиная с VIII в.

до н. э.24 Причем показали это на вполне объективном, документаль­ ном материале, подтверждающем в принципе «рационализированную схему» Аристотеля. Вообще, что касается области источниковедения, то являются очевидными нарочитость и непродуктивность противо­ поставления одним источникам других: Аристотелю, который, кстати, строил свои обобщения на знакомстве и изучении всех доступных ему материалов, —Геродота. Соответственно неоправданным представля­ ется и противоположение государственно-правовой реконструкции об­ щественной жизни и коллизий, представленных в судьбах выдающихся личностей. Правильнее было бы дополнить здесь одно другим, отчего изучение архаической истории только бы выиграло.

Особым вариантом нового направления в изучении греческой ар­ хаики надо считать работу А. Хейса, посвященную принципиальной оценке архаического времени как исторической эпохи.25 Хейс начина­ ет отсчет архаического времени с момента великого переселения наро­ дов в конце II тыс. до н. э. и гибели микенской цивилизации. Для него эта последняя еще не была историей греческого народа, поскольку на­ ходилась под сильным влиянием чуждой грекам критской культуры.

История греков как таковая начинается только после гибели микен­ ского общества, и архаическое время было первым важным этапом их свободного развития.

Три момента выделяет затем Хейс как наиболее существенные в истории архаического времени: возникновение греческой нации, воз­ никновение города-государства, полиса, и, наконец, особую интенсив­ ность внешней жизни архаического общества. Возникновение грече­ ской нации трактуется им как первое, заглавное и наиболее важное до­ стижение архаической эпохи.26 Этот процесс был отчасти обусловлен изобретением общегреческого алфавитного письма, ставшего важной предпосылкой культурного единства, отчасти же —выработкой обще­ греческих форм религии, мифа и исторического сознания. Процессу этому непосредственно содействовали такие более материальные фак­ 24Ehrenberg V When did the Polis R ise ? // JHS. Vol. 57. 1937. P. 147-159; Bengt­ son H. Einzelpersnlichkeit und athenischer Staat zur Zeit des Peisistratos und des Miltiades (SB Mnchen, Jg. 1939, H. 1). Mnchen, 1939.

25Heuss A. Die archaische Zeit Griechenlands als geschichtliche Epoche [1946] / / Zur griechischen Staatskunde / Hrsg. von F Gschnitzer (Wege der Forschung, Bd 96). Darm­ stadt, 1969. S.36-96.

26Ibid. S.40-57.

торы, как колонизация, столкнувшая греков с миром других народов, возникновение —нередко именно на колониальной периферии —рели­ гиозно-политических объединений греческих общин (Ионийский союз в Малой Азии, Дельфийская и Делосская амфиктионии и проч.), нако­ нец, организация общегреческих празднеств и состязаний типа Олим­ пийских игр.

Автор указывает при этом на парадоксальность явления —на раз­ витие у греков национального единства без соответствующего, пред­ варяющего его, единства политического. В самом деле, уточняет он, единственным выражением национального единства у греков было са­ мосознание, т. е. понятие или представление о таком их единстве, а не какая-либо иная реальная форма. И это верно как для народа греков в целом, так и для его подразделений (ионийцы, эолийцы, дорийцы).

И то и другое опиралось на сознание принадлежности к некоему цело­ му или его подразделениям, выработанное в архаическое время, меж­ ду тем как на самом деле ни в архаическое, ни даже в последующее классическое время ни греческого народа, ни племенных его групп в качестве реальных единств не существовало —не было унаследовано от прошлого, да и тогда не сложилось.

Нельзя сказать, чтобы здесь все было выяснено до конца. Загадка образования греческого национального единства без единения поли­ тического остается в целом неразрешенной, несмотря на отдельные меткие указания, в частности на роль алфавитного письма и значение колонизации. Но автор, кажется, и не претендует на полное разреше­ ние проблемы, довольствуясь —и вот здесь уже отчетливо чувствуется воздействие Берве —указанием на роль и значение греческой аристо­ кратии как своего рода фундамента национального единства. И как сама знать составляла общий физический костяк той структуры —гре­ ческого архаического общества, —в недрах которой сформировалось единство, или, правильнее сказать, понятие единства греческого наро­ да, так, заключает Хейс, и ее мифология (и прежде всего генеалогия), ее кодекс чести и ее рыцарские формы жизни (спортивные состязания) образовывали, при всей их сословной заданности или обусловленности, общую культурную подоснову этого единства.

Гораздо более систематичным выглядит у Хейса анализ второго важного явления —возникновения у греков города-государства, по­ лиса.27 Этот процесс рассматривается как диалектическая антитеза предыдущему: становление у греков городов-государств вело к раз­ рушению национального единства, сколь бы ни было оно ограничено культурною сферою, а еще более глубинный процесс —формирование гражданского общества —к умалению политического значения знати.

27Ibid. S. 57-80.

Обращаясь непосредственно к теме греческого политогенеза, Хейс прежде всего намечает основную линию развития —последовательный переход от древнейшего, времени переселений, военного единства типа товарищества (genossenschaftliche Wehrverband) к родовому государ­ ству (Geschlechterstaat), а от этого последнего —к государству граж­ данскому, полисному (Brgerstaat der Polis). Затем этот процесс уточ­ няется, причем параллельно рассматриваются фазы развития как в области политической, так и в социальной.

Первая фаза характеризуется возникновением города как полити­ ческого центра (эта фаза отражена у Гомера). Прогресс достигает­ ся благодаря тому, что управление делами первоначального военно­ го единства переносится в уже выделившийся и возвышающийся над сельскими поселениями городской центр. Инициатором этой перемены выступает знать (патриархальная царская власть была слаба и не идет в счет), да и в других отношениях отчетливо видна руководящая роль знати: вывод колоний, ведение войн и проч. —все было ее личным де­ лом. Таким образом, государственные акции растворялись в личных предприятиях знатных лиц, а само государство в этот период неогра­ ниченного господства аристократии (до конца VII в. до н. э.) было не столько самостоятельной структурой, сколько сословным институтом.

Следующие две фазы, тесно связанные и переходящие одна в дру­ гую,—это возникновение государства как такового и формирование гражданского общества (750-500 гг.). Государственная власть в это время перестает быть личным делом или достоянием части общества, она абсолютизируется, обретает самостоятельно-предметный характер и заметно расширяется. Начало этому, собственно, было положено уже в родовом государстве, когда знать устранила царскую власть и рас­ пределила ее полномочия по избранным из своей среды должностным лицам. Но теперь, в связи с выступлением новых слоев гражданско­ го общества, процесс расширяется: совершаются перемены в военном деле (учреждение гоплитского ополчения и внедрение тактики фалан­ ги), вводится правильная всеобщая система повинностей, формируют­ ся и укрепляются правовые нормы. И творцом всех этих нововведений является новое, гражданское общество.

Здесь тоже у Хейса многое остается неясным. В силу каких причин из сельского материка выделяется городское поселение, которое ста­ новится административным центром, местом средоточения государ­ ственной власти? В чем заключались причины развития и утвержде­ ния гражданского общества? На эти вопросы ясных ответов в рабо­ те Хейса мы не найдем. Но опять-таки показательно, что разреше­ ние этих фундаментальных проблем его не очень-то и интересует. Его взор приковывает прежде всего и главным образом судьба греческой аристократии, этой, в его изображении, носительницы древнейших и основополагающих ценностей.

Интересующий его вопрос Хейс, следуя опять-таки в русле идей Берве, формулирует так: в какой степени на своей заключительной стадии, т. е. в пору становления городов-государств и формирования гражданского общества, архаическая эпоха утратила заглавные свои черты, т. е. перестала быть собственно архаической? С первого взгляда кажется очевидным решительный разрыв с традициями высокой ар­ хаики, поскольку сосредоточение политической жизни в новых горо­ дах-государствах разрушало прежнее состояние национального един­ ства, пусть даже только в сфере культуры, а возвышение граждан­ ства ослабляло позиции знати. Однако, указывает Хейс, не следует упускать из виду, что новые тенденции и новые формы рождались на древней почве, из унаследованного материала. Свершалось слож­ ное взаимодействие начал нового и древнего, гражданского общества и государства —со знатной личностью (или сословием), так что арха­ ическая эпоха и на этой своей стадии не теряла совершенно древнего характера.

В качестве характерного примера Хейс, прямо уже вослед Берве, приводит старшую тиранию. Эта раннегреческая тирания родилась в разгар социальных смут, столкновений демоса со знатью и, хотя не была собственно или повсеместно демократической формой, много сделала для сокрушения аристократии и подъема гражданства (осо­ бенно среднего и мелкого крестьянства). Вместе с тем, подчеркивает автор, эта старшая тирания в целом ряде аспектов была продолжени­ ем аристократического порядка. Тирания непосредственно возникала из распрей знати, да и сами тираны, за немногими исключениями, бы­ ли знатного происхождения. Их правление нередко носило семейный, клановый характер. Политика определялась их личными интересами, подтверждением чему могут служить, в частности, династические бра­ ки и породнение с другими властителями. Замечательна также опора тиранов на традиционные связи знати в греческом мире и следование традиционным аристократическим представлениям, что отражалось в их участии в общегреческих празднествах и состязаниях, и проч.

Последней рассматривается проблема особенной интенсивности внешнеполитической жизни архаического общества —и вне Эллады, где это проявлялось в широкой колонизационной экспансии, и в ней самой, в межгосударственных отношениях, отличавшихся особой из­ менчивостью и пестротой.28 Здесь, в зыбкости политического клима­ та в самой Греции, свою роль сыграли такие факторы, как рыхлость формирующегося полисного государства и широта инициативы ариIbid. S. 81-95.

стократической личности, пускавшейся во всевозможные авантюры;

затем, непрерывные внутренние смуты, сопровождавшие формирова­ ние гражданского общества, когда непрерывно призывами о помощи создавались условия для стороннего вмешательства; наконец, с се­ редины VI в. давление персов на малоазийские и островные грече­ ские общины. Следствием всего этого была в греческом мире общая неустойчивость положения: непрочность мирных отношений, практи­ ческая непрерывность и повсеместность военных действий, частая сме­ на местожительства (подчас даже целыми общинами) и проч.

Противоядием против этого зла явилось своеобразное, опытным пу­ тем найденное взаимодействие новаторской, исполненной радикально­ го рационализма инициативы, носителем которой выступала личность, с некоторыми элементами традиционного плана —своего рода якоря­ ми спасения в море непрерывных политических метаморфоз. Первым в этой связи Хейс называет оракул Аполлона Дельфийского, кото­ рый, сохраняя опору на выработанные ранее общеэллинские культур­ ные ценности (традиции «национального единства»), стал на заклю­ чительной стадии архаики важнейшим авторитетом в делах Эллады.

Затем —общеэллинская группа «мудрецов» () с выходившими из их среды устроителями гражданских дел —эсимнетами. Деятельность последних заключала в себе реализацию особенного политического ра­ зума, опиравшегося не на помыслы отдельного, ограниченного рамка­ ми полиса гражданского коллектива, а на традиции и потенциал всей греческой нации.

На этой общеэллинской ноте автор и завершает свой анализ архаи­ ческого времени. В общем он оценивает это время как важный период в истории греческого народа, исполненный самостоятельного, ориги­ нального содержания. Начальная стадия этого периода была отмечена возникновением общегреческого национального единства (в его куль­ турном выражении), на заключительную падает возникновение мик­ рокосма городов-государств, полисов. Самостоятельное существование этих последних не исключало, однако, сохранения греками известной сущностной целостности, что стало позднее платформой для отраже­ ния совместными усилиями персидской агрессии.

Работы Берве и Хейса на первый взгляд выглядят весьма различ­ ными. Для Берве характерно концентрированное внимание к вкладу аристократической сверхличности в формирование греческого полиса.

У Хейса развитие греческого общества в век архаики очерчено и шире и богаче: тут и тема национального единства, и возникновение городовгосударств. и особенное взаимодействие исполненной новаторского по­ рыва личности с элементами старого порядка. Однако, по глубинной своей сущности, обе эти работы —одного плана. Их авторов интересу­ ет не столько объективная история общества в его фундаментальных социальных и политических институтах, сколько роль субъективного творческого начала: аристократической личности —у Берве, аристо­ кратической элиты прежде всего, но затем также и отдельной лич­ ности,—у Хейса. Этот избирательный подход к элементам историче­ ского процесса, сужающий поле зрения до эффектной, но одинокой фигуры аристократа или, что в принципе не меняет дела, аристокра­ тического сословия и соответственно оставляющий в стороне и явле­ ния социально-экономической жизни (включая становление города в социологическом смысле слова), и формы политического быта, и роль такого объективного оппонента знати, каким был демос, и самое со­ циальную борьбу, о которой так часто упоминалось в общей форме, — такой подход не может не вести к искажению исторической картины, а стало быть, должен восприниматься не как новая дорога к истине, а как отклонение от нее.

Между тем пример специалистов, представителей ранее наиболее авторитетной школы, оказался заразителен, и вскоре уже целая ко­ горта исследователей из разных стран двинулась на штурм классиче­ ской концепции античной истории, в частности и архаического време­ ни. Остановимся на трудах М. Финли и Ч. Старра, едва ли не самых крупных представителей лидирующей теперь англо-американской ис­ ториографии, чьи идеи, в свою очередь, оказали большое воздействие на развитие мирового антиковедения в последнее время.29 Наш обзор целесообразно будет сконцентрировать вокруг двух тем, безусловно наиболее важных в проблематике архаического времени, —темы ис­ точников и темы полиса.

Сумму взглядов, развитых новейшим направлением на предмет источниковой базы, великолепно представил Ч. Старр в работе, спе­ циально посвященной методу реконструкции архаической эпохи (под этой последней Старр, подобно Хейсу, понимает всю промежуточную эпоху Темных веков —от крушения микенской и до рождения новой греческой цивилизации, приблизительно с 1100 до 650 г. до н.э.). Старр начинает с критики утвердившегося в науке метода, который, на его взгляд, характеризуется отходом от принципов строго научного исследования, разработанных некогда Б.-Г. Нибуром и Л. Ранке, и сво­ ~9См.: Finley М. J. 1) The World of Odysseus. New York, 1954; 2) Early Greece:

the Bronze and Archaic Ages. London, 1970; Starr Ch. G. 1) The Origins of Greek Civilization, 1100-650 B.C. New York, 1961; 2) The Economic and Social Growth of Early Greece. 300-500 B.C. New York, 1977; 3) A History of the Ancient World. 3rd ed. New York; Oxford, 1983 (а именно раздел IV — «The Early Greek World». P. 183— 272), а также ряд специальных этюдов, которые в силу своего принципиального, теоретического характера представляют особенно удобный объект для обзора и анализа.

30Starr Ch. G. La storia greca arcai c a / / RF. Vol. 92. 1964. Fase. 1. P. 5-23.

дится к стремлению сохранить сколько возможно из античной (эпиче­ ской) традиции, интерпретируемой с позиций наивного рационализма, в духе, скажем, Гелланика Лесбосского, а не Геродота и Фукидида. Старр развивает против этой укоренившейся манеры целый ряд воз­ ражений.

1) Ученые во что бы то ни стало пытаются выявить в древней­ шей эпической традиции историческое ядро, а между тем совершенно неясен критерий отбора, отделения исторически вероятного от недо­ стоверного (так ли уж совершенно неясен?).

2) Вообще информативное значение эпической традиции, сохранен­ ной, а потому и искаженной, благодаря устной передаче (но почему безусловно устной?), весьма проблематично.

3) В этой связи показательно, продолжает Старр, что среди по­ следователей распространенного метода, в силу субъективных оценок материала традиции, наблюдаются разительные расхождения в опре­ делении главных линий, событий и дат архаической истории (приме­ ры не приводятся, а между тем ситуация в стане традиционалистов не столь уж безнадежна: есть согласие относительно факта и времени Троянской войны и дорийского переселения, при расхождениях в да­ тировке Ликурговой реформы побеждает мнение об ее историчности и проч.).

4) Наконец, заключает Старр, для собственно Темных веков ми­ фологическая традиция вообще отсутствует, а позднейшие патриоти­ ческие измышления об основании городов не могут быть ей заменою (но отсутствие для Темных веков мифологического предания как та­ кового не снимает проблемы гомеровского эпоса, по внешности ориен­ тированного на микенское время, но по существу могущего служить источником также и для позднейшего времени, да и с легендами об основаниях городов нельзя расправиться вот так, одним ударом).

И все это сопровождается уже знакомым нам предупреждением против модернизации, т. е. против каких бы то ни было попыток вос­ создать древнейшую историю (например, Афин) на основе эпическо­ го или легендарного материала, толкуемого с позиций позднейшего, классического времени (например, на основе предания о Тесее).

Вывод Старра: ввиду ненадежности античной (эпической) тради­ ции лучше вовсе отказаться от попыток реконструкции политической истории архаики, тем более, что в то примитивное время какое бы то ни было политическое развитие, выражающееся в значимых событиях и лицах, могло и вовсе отсутствовать.

К счастью, продолжает Старр, историческое развитие не сводится исключительно к политической истории; есть еще история культуры, 31 Ibid. P. 7-15.

для реконструкции которой в Темные века имеются известные возмож­ ности с помощью иных средств и методов.32 В этой связи он отмечает определенное значение этнографических параллелей, но более всего подчеркивает значение исследований, основанных на археологическом материале. Он указывает, что при практическом отсутствии остатков древних поселений (исключения немногочисленны —например, Смир­ на) в расчет для Темных веков идет в особенности материал погребе­ ний, главным образом сопутствующий захоронению керамический ма­ териал. Старр разъясняет, как по отдельным образцам керамического производства можно логически представить себе характер и условия развития в отдельные отрезки времени, а следовательно, и общий ход культурного развития в интересующую нас эпоху.

Для Темных веков, не устает подчеркивать американский ученый, археология доставляет единственное надежное основание для истори­ ческой реконструкции.33 Напротив, античная традиция, испещряющие ее мифы о героях и легенды об основании городов, —материал весьма сомнительный, и любая попытка воспользоваться им для конкретного исторического построения является весьма опасным занятием (a very dangerous procedure). Античная эпическая традиция может заключать в себе более или менее верное отражение прошлого, а следовательно, и быть использованной, лишь в самых общих чертах (only in its broadest outlines), как, например, в случае с дорийскими вторжениями.

Следуя изложенным принципам, Старр предлагает собственную ре­ конструкцию развития (т. е. главным образом развития культуры) в Темные века.34 Она основана на преимущественном, если не сказать исключительном, использовании археологического материала, и преж­ де всего тех данных, которые доставили ученым раскопки древнейшего афинского некрополя (в районе Керамика, к северо-западу от Акро­ поля).

Концепции Старра нельзя отказать в логической стройности, но ей присущ и схематизм, как легко можно будет убедиться из дальнейше­ го обзора. Оба эти качества—и стройность, и схематизм —объясня­ ются тем, что данные, доставляемые археологией, Старр организует и истолковывает в конечном счете с помощью того, что уже было из­ влечено из античной традиции классической историографией, только он высушивает и обедняет историческую картину удалением из нее всего того, что составляет, по его мнению, слишком живописный, а потому и неправдоподобный колорит. Уточнение достигается тем, что на место удаленных красочных подробностей традиционного истока 32Ibid. Р 15-20.

33Starr Ch. G. A History of the Ancient World. P 202-203.

34 Starr Ch. G. La storia greca arcaica. P. 20-23.

(возвращение Гераклидов, реформа Ликурга, синойкизм Тесея и т. п.) внедряются реалии материального плана, разумеется, в ущерб полноте и наглядности воссоздаваемого исторического процесса.

Свою реконструкцию Старр начинает с указания на катастрофу, которая положила предел существованию микенской цивилизации, но, конечно, не самой жизни греческого народа. Все же, продолжа­ ет Старр, если судить по данным едва ли не единственного хоро­ шо обследованного памятника той эпохи —афинского Керамика, дли­ тельная полоса времени, следующая за гибелью микенского мира, — так называемый субмикенский период (1200-1050 гг. до н.э.) —отме­ чена печатью абсолютного упадка. Захоронения в ямах прямоуголь­ ной формы характеризуются убогостью сопутствующего инвентаря:

два-три сосуда, в мужских погребениях —иногда предметы вооруже­ ния (из бронзы), в женских —нехитрые украшения (булавки, кольца и т.п.); форма сосудов —застывшая, декор —убогий, подражающий ми­ кенским образцам.

Но вот в погребениях Керамика появляется новый тип сосудов с небогатым, но характерным геометрическим орнаментом (четкие окружные линии, полукружные спирали и проч.). Открывается но­ вый период протогеометрического стиля (1050-900), исполненный яв­ ных перемен. Более того, по мнению Старра, применительно к этому периоду можно говорить уже о выработке главных черт, отличающих новую греческую и вообще западную цивилизацию. Сосуды, покрытые простейшими геометрическими узорами, отличаются динамическим единством составляющих элементов, обдуманной простотой формы и декора, таящего способность к бесконечным вариациям, наконец, —и это самое главное, —очевидным упором на рациональные принципы построения, на соблюдение правильных пропорций и общей гармонии.

При этом, учитывая редкость контактов Греции в тот период с восточ­ ным миром, все это надо признать плодом внутреннего оригинального развития.

Новая фаза —период развитого геометрического стиля (900-750).

По-прежнему главным центром, доставляющим нам яркие образцы керамики геометрического стиля, остается Аттика. Однако распро­ странение нового стиля в остальных районах Балканской Греции, на островах и по побережью Малой Азии свидетельствует, по мнению Старра, не только об общем прогрессе, но и о складывающемся един­ стве греческой цивилизации. Впрочем, одновременное возникновение различных местных вариаций геометрического стиля свидетельствует, по-видимому, и о другой, противной тенденции партикуляризма.

Особенными успехами отмечено VIII столетие: появление новых центров обитания указывает на рост населения, богатство некоторых погребений — на вы деление социальной верхуш ки. Замечательны ми свидетельствами прогресса в это время надо считать вазы дипилонского стиля (из А ттики) и корреспондирую щ ие с ними по времени и д у х у гомеровские поэмы. В росписи дипилонских ваз геометрический орнам ент разбивается и зобр аж ениям и ж и вы х сущ еств и д а ж е целыми сценками — например, погребальны х процессий или сраж ений на су­ ше и на море. К он ф и гур аци я и декор эти х сосудов свидетельствую т об осознанном проявлении таких качеств греческого ум а, как сосре­ доточенность, уравновеш енность и соразм ерность. Э ти ж е свойства проступаю т и в поэм ах Гомера, создан и е которы х (их окончательное составление) надо отнести к том у ж е веку. И Нее вм есте эти произве­ дения творческого д у х а греков проливаю т свет на вы работку новой (в сравнении с В остоком ) концепции человека и бож ества, на склады ва­ ние аристократической м одели ценностей, наконец, на обозначивш ееся у ж е дв и ж ени е к полису.

Р о ж д ен и е полиса, согласно С тарру, приходится у ж е на следую щ ий период, которы й он им енует веком архаической револю ции (7 5 0 -6 5 0 ).

В это время в дек ор е сосудов развивается новый, ориентализирую щ ий стиль, с свободной игрой кривы х линий и ж и в отны х мотивов. Его воз­ никновение, несом ненно, стояло в связи с ш ироким распространением греков в С редизем ном орье и возобновлением активны х снош ений с В о­ стоком, однако, п одчеркивает С тарр, окончательная вы работка этого стиля бы ла засл угой сам и х греков.

П рим ерно такое ж е реш ение проблем ы источников н аходим мы и у М. Финли: то ж е скептическое отнош ение к исторической традиции греков, которую Финли считает п озднейш им изобретен и ем, та ж е под­ черкнутая опора на ар хеологи ю.35 Г реческая тради ц и я, по мнению Финли, не им ела никакого представления о п реды стории собствен­ ной цивилизации, о хар актер е микенского м ира и постигш ей его ка­ тастроф ы ; все это откры ла только новейш ая археология. Греческая традиция соверш енно исказила процесс ранней ионийской колониза­ ции, представив его в виде одноактного предпри яти я ионийских бег­ лецов, скопивш ихся в А ттике во время дорийского наш ествия, а затем разом выселившихся в М алую А зию. М е ж д у тем археология устанав­ ливает разры в по крайней м ере в 150 лет м е ж д у разруш ен и ем Пилоса в М ессении, что традиц ия счи тала (по м нению Финли, необосно­ ванно) дел ом рук дорийцев, и началом колонизационного дви ж ен и я в М алую А зию, каковое ф ик си руется не легендарны м и историям и об основании ионийских городов — они все позднейш его изобретен и я, — а распространением, впрочем, именно из А ттики, протогеом етрической керамики.

35 Finley M. J. Early Greece. Р. 71, 80-81, 86.

Как и Старр, Финли считает, что древнейшая греческая традиция в лучшем случае может дать лишь самое общее отображение прошло­ г о —не конкретных событий и лиц, а некой отвлеченной картины. Так, гомеровский эпос, опирающийся главным образом на традицию Тем­ ных веков (и притом скорее первой их половины, чем второй), отра­ жает в целостном, но весьма лишь приближенном виде картину соци­ альных отношений названной эпохи (т. е. Темных веков): господство мелких царьков и знати, частное аристократическое хозяйство (ойкос) как основу их влияния и силы, простоту политического быта, обхо­ дящегося без бюрократического аппарата, без формализованной пра­ вовой системы и т. п., наконец, неразвитость социальной структуры, отсутствие четких категорий свободы и кабалы, при ясном, впрочем, различении знати и простого народа.36 Равным образом и в традиции о Великой колонизации за историями личных распрей, убийств и из­ гнаний, с которыми позднее связывался вывод той или иной колонии, скрывается по крайней мере одно общее воспоминание о глубинном социальном кризисе, характеризовавшем архаическую эпоху и поро­ дившем колонизационное движение. Нам кажется, что этого аналитического обзора достаточно, чтобы представить логику источниковедческого подхода ученых типа Старра и Финли, его сильные и слабые стороны. Отталкиваясь от критических принципов. разработанных еще классической историографией XIX в.

новейшее направление явно преступает разумный предел в своем скеп­ тическом отношении к античной традиции. Резко противопоставляя древнему преданию данные, добытые археологией, отказываясь совер­ шенно от попыток извлечь из традиции указания на вехи событийной, политической истории, сводя к минимуму также и возможности вос­ создания истории социальной, оно по существу переходит на позиции гиперкритицизма.

При этом опасно не то, что в русле этого направления можно, на­ пример, как это делает Финли, поставить под сомнение достоверность предания о Троянской войне — на том именно основании, что, согласно археологии, гибель Трои V ila (около 1200 г. до н.э.) оказывается ча­ стью общей катастрофы, постигшей эгейский мир, когда невозможно было уже никакое крупномасштабное предприятие микенских греков в сторону Малой Азии.38 Повторяем, опасно не столько разрушение новейшими скептиками древнейшего пласта античного исторического предания, которое и в самом деле в большой степени пропитано ми­ 36 Ibid. Р 81-87.

37Ibid. Р 93-99.

38Ibid. Р. 62-63. — В острой дискуссионной ф орм е этот взгл яд бы л р азв и т Финли еще в 1964 г См.: Finley М. J., Caskey J. L., K irk G. S., Page D. L. T h e T ro ja n W ar / / JHS. Vol. 84. 1964. P. 1-20.

фологическими и легендарными мотивами, сколько приложение этого разрушительного скепсиса к материалу более позднему, к тому раз­ вившемуся уже на новой доку ментальной основе, последовательному и непрерывному историографическому ряду (ранние городские хрони­ ки-произведения логографов — Геродот и развитая историография классического периода —Аристотель), который лег в основу распро­ страненной реконструкции архаического времени.

К сожалению, этого опасного увлечения не избежала и наша, отечественная историография. Примерами могут служить работы К. К. Зельина и В. П. Яйленко, где, вослед западным авторитетам, ста­ вится под сомнение принятая версия исторического развития в век ар­ хаики, и делается это под тем именно девизом, что позднейшая грече­ ская традиция — в конечном счете и более всего Аристотель — не имела точных и достоверных сведений о раннем времени, а потому и модер­ низировала его сверх всякой меры. Зельин, критикуя свидетельства Аристотеля и Плутарха, отвергает для Аттики VI в. до н.э. возмож­ ность принципиальной политической борьбы, порожденной разностью социально-экономических интересов, и сводит истоки тирании к сопер­ ничеству знатных вождей и их кланов.39 В свою очередь Яйленко из недоверия к традиции сначала отказывается от реконструкции соци­ альных отношений в раннюю архаику по Гомеру, а затем для поздней архаики отвергает всю концепцию социальных противоречий, кризи­ са и революции как базирующуюся исключительно на представлениях позднейших модернизаторов — сначала античных, а затем и новейшего времени. Но вернемся к основному предмету нашего обзора и посмотрим те­ перь, как новейшее направление в англо-американской историографии решает другую, собственно уже историческую проблему — проблему рождения полиса. И здесь, на примере работ все тех же Ч. Старра и М. Финли, можно без труда выявить ряд таких характерных особен­ ностей, которые должны предостеречь против некритического следо­ вания этим новейшим авторитетам. Первая такая особенность, зако­ номерно вытекающая из охарактеризованной выше методологической позиции, — отвержение распространенного взгляда на рождение поли­ са уже в VIII в. до н. э. как основанного на модернизаторских пред­ ставлениях и соответственное снижение этой даты по крайней мере на столетие. Старр посвятил этому вопросу специальный этюд, где дал обзор различных сторон и черт раннегреческого полиса, подчеркнув в качестве главного вывода, что эта важнейшая ячейка классическо­ З9 3ельин К. К. Борьба политических группировок в Аттике в VI в. до н.э. М., 1964.