«Комарова З. И. Методология, метод, методика и технология научных исследований в лингвистике: учебное пособие. – Екатеринбург: Изд-во УрФУ, 2012. – 818 с. (электронная версия) ISBN 978-5-8295-0158-7 Книга знакомит ...»

Первый фактор является главным, обусловливающим идеологические основания различных типов науки (см. раздел 2.5). Например, основаниями древневосточной науки является, во-первых, взгляд на науку как «служанку»

практики; во-вторых, взгляд на науку как особое сакральное искусство, данное людям Богом, а потому оно может быть уделом только посвященных и, втретьих, признание критерием истинности знания оценку его со стороны «учителя», «гуру».

Поскольку наука является органической частью общества, то она, помимо своей внутренней идеологии, не может быть свободна и от внешней для неё идеологии, т. е. проникновения в науку разного рода идеологий из вненаучных сфер культуры (политики, права, морали…).

В таком случае наука и конкретные научные исследования мотивируются и оправдываются различными внешними соображениями («всё для фронта», «наука должна служить целям практики», «истина – дочь времени» и т. п.).

Безусловно, необходимо эту внешнюю идеологию подчинять внутренней.

Иначе науке грозит потеря самоидентификации и, действительно, превращение её в «служанку» других подсистем культуры.

2. Социальные пре дпос ылки нау ки и науч ной де ятел ьнос ти – это требования, запросы и ожидания по отношению к научной деятельности в связи с социальными функциями науки (см. раздел 2.3) и результатами научной деятельности.

Регулятором отношений выступает с о ц и о л о г и я н а у к и, предметом которой является изучение, диагностика, количественное измерение различных свойств и отношений науки как специфической социальной системы. Она исследует функционирование науки как социального института. Важной её проблемой является изучение продуктивности и эффективности научных исследований; профессиональных и социальных ролей научных работников;

мотивации научной деятельности; профессионального признания и карьерного роста учёных, а также оценка вклада учёных в развитие своей дисциплины.

цел ях и средс твах ос уще с твл ения науч ной де яте л ьнос ти.

Это прежде всего идеалы и нормы научного исследования, которые составляют множество внутринаучных ценностей, организующих, направляющих и оценивающих как сам ход научного исследования, так и его результаты – научное знание.

Внутринаучные ценности выполняют ориентационную и регулирующую функции [Кохановский и др. 2008 : 442]. К ним необходимо ещё отнести нормы и процедуры научного поиска, методики проведения исследований, оценки результатов деятельности, а также этические императивы научного сообщества.

Иногда такие ценности называют когнитивными [Кохановский и др. 2008 : 442].

К ним следует отнести такие ценности, как опора на традиции и авторитет.

К их числу относится целый ряд внутринаучных категорий: н а у ч н а я истина, научное доказательство, научная эффективность, критерии научного знания, критерии истинности научного Часть из них уже была рассмотрена в предыдущих главах пособия.

Обобщенное описание этих категорий малоэффективно, поскольку их содержание исторически изменчиво и образует аксиологический фундамент того или иного исторического типа науки, к краткому описанию которых мы перейдём.

Аксиология классической науки (см. раздел 2.5.1) – это ценностные основания классической науки и её идеология, которые в значительной степени унаследовали ценности и идеологию античной науки. Двумя ключевыми ценностями этой науки были объективная истина и практическая польза (в том числе для развития техники и технологий). В число ценностей входили также необходимость пропаганды науки и её достижений в обществе (Р. Декарт, Ф. Бэкон и др.), сциентизм, вера в неуклонный и бесконечный научный прогресс и непогрешимость науки. Явно идеализированный (наивно-романтический, но вместе с тем и догматический, и агрессивный) характер идеологии классической науки был осознан научным сообществом только уже в ходе кризиса этой науки и обсуждения несостоятельности её основных парадигм: классической механики, физики и математики.

Аксиология неклассической науки (см. раздел 2.5.2) В число ценностей науки этого периода входили: субъект-объектность научного знания, относительная истина, релятивизм, плюрализм научных гипотез и теорий, методологический плюрализм, ценностная обусловленность научного знания, его социокультурный характер, разумный скептицизм и антифундаментализм.

Ценностные основания неклассической науки более либеральны и менее жестки и агрессивны по сравнению с идеологией классической науки.

Однако дальнейшее развитие науки, которое привело к возникновению нового кризиса, заставило пересмотреть существующую аксиологию, что сопровождалось рефлексией и критикой универсальных оснований неклассической науки.

Аксиология постнеклассической науки (см. раздел 2.5.3) По сравнению с ценностными основаниями неклассической науки изменения состояли в дальнейшем усилении «человекоразмерной» (антропной) сущности науки и научного знания. Это, пожалуй, основная ценность науки данного периода, которая взаимодействует с рядом других ценностей, формируя аксиологическое основание науки этого типа.

К ним следует отнести творчески-конструктивный характер научного познания, плюрализм и гуманизм как необходимые ценности, условия существования и развития современной науки.

Современная наука стала достаточно мощной и самоорганизующейся системой, чтобы перестать «бояться» свободы творчества [Лебедев 2008 : 598], которая может в ряде случаев приводить к ошибочным или малоэффективным решениям и даже возможным кризисным явлениям (З. Бауман, Б. В. Голофаст, Э. Гуссерль, О. И. Иванов, В. Е. Кемеров, М. П. Петров, Дж. Холтон…) Но противоположная стратегия («не пущать», «как бы чего не вышло», «свобода приведёт к разрушению науки и её истины»…) приведёт науку к застою и догматизму.

Потому в число основных ценностей постнеклассической (постмодеробъективность, трансцендентальный характер реального научного познания и всех его результатов; творчество, когнитивная смелость, отсутствие однозначности и неограниченной точности, толерантность, самокритика, риск и осознание возможных неудач как неизбежной платы за достижение удачи.

Главное сегодня – не столько отказ от некоторых названных ценностей, «сколько освобождение навыков мышления» (как «верху блаженства и радости в жизни, доблестнейшему занятию человека», по Аристотелю), связанных с использованием этих ценностных категорий [Бауман 2001 : 562].

Более того, исходя из данной идеологии, следует говорить не столько о об использовании ценностей, сколько об их развитии, их изобретении, что придаёт аксиологии творческий характер [Канке 2010 : 303-305].

Итак, анализ основных ценностей науки на разных этапах её развития, а также изобретение ценностей свидетельствуют о том, что в наше время можно выделить ряд основных, непреходящих ценностей науки:

первая ценность – убеждённость исследователя в том, что используемая им методология, методы, приёмы и процедуры исследования, стандарты доказательности, образцы и идеалы являются объективными, соответствующими рациональности науки;

вторая ценность – общность, смысл которой состоит в том, что научное знание должно свободно становиться общим достижением, и никто не в праве монопольно владеть им;

третья ценность – незаинтересованность, т. е. бескорыстный поиск истины, свободный от соображений личной или корпоративной выгоды, завоевания славы, получения денежного вознаграждения;

четвертая ценность – организованный скептицизм, проявляющийся в том, что каждый учёный несет ответственность за оценку доброкачественности того, что сделано им или его коллегами, и за то, чтобы эта оценка стала достоянием гласности, с учётом толерантного научного общения [Общие проблемы философии науки 2007 : 277].

4.2. Этика науки и научной деятельности Этика – (нем. Ethik < лат. ethica < греч. ethos – «обычай, характер») – раздел философии, в котором исследуются мораль и нравственность как специфические регуляторы человеческой жизни, взаимоотношения людей друг с другом как область высших ценностей человеческого бытия [Лебедев 2008 : 158].

Сам термин э т и к а в своих больших трёх книгах ввел в философию Аристотель, понимая под этим нравственные устои, позволяющие контролировать страсти.

При этом особой, непростой проблемой является соотношение понятий м о р а л ь и н р а в с т в е н н о с т ь, которые часто используются как синонимы, хотя между ними есть существенные различия. Так, существует традиция, в русле которой мораль понимается как система норм–запретов, идеалов, требований, предписаний, принятых в данном обществе. Эти нормы закреплены в культуре и достаточно стабильно передаются от поколения к поколению. Нравственность же при таком понимании характеризует реальное поведение людей с точки зрения соответствия этим нормам. Так что безнравственным будет назван человек или его поступок, который отклоняется от этих принятых норм.

Насколько наука может быть объектом моральной оценки и какие именно её стороны подлежат такой оценке? По этическим вопросам споры происходили на протяжении всей истории развития науки, что и обусловило возникновение достаточно новой дисциплины – э т и к и н а у к и, которая является предметом изучения философии науки и науковедения.

Под э т и к о й н а у к и понимается совокупность моральных норм, регулирующих поведение учёных по отношению:

1) к научному знанию (когнитивная свобода и когнитивная ответственность);

2) к друг другу (коммуникационная свобода и ответственность);

3) к обществу и государству (социальная свобода и ответственность);

4) к самому себе (экзистенциальная1 свобода и ответственность).

Первый тип моральных отношений обусловлен творческой, конструктивной природой научного познания. Как известно, сущность науки и научного познания – внеморальны [Ясперс 1994 : 108]. Наука, несомненно, благо, т.к. она даёт истинные знания, но его применение включает этическую оценку, т.к. в процессе развития науки и её технических возможностей появляются всё новые проблемы, требующие этического рассмотрения. Моральный кризис науки проявляется в той точке, в которой она становится всесильной [Поспелов 2010 : 254]. К примеру, в наши дни науку обвиняют в том экологическом кризисе, в котором мы сейчас пребываем. «В реальной науке и её этике произошли изменения, которые делают невозможным сохранение старого идеала служения знанию ради него самого… Мы были убеждены, что это никогда не сможет обернуться злом, поскольку поиск истины есть добро само по себе. Это был прекрасный сон», – писал выдающийся физик XX века М. Борн [Борн 1973 : 130].

Второй тип моральных отношений известен как «этос науки».

Американский учёный Р. Мертон разработал и предложил систему этических норм науки – этос науки, который, по его мнению, играет роль внутреннего основания для объединения учёных в особую социальную общность, отличающую её от всех других общностей людей. Среди норм научного этоса Р. Мертон выделяет четыре ценностных императива, регулирующих деятельность учёных:

универсализм, отражающий объективную природу научного знания, содержание которого не зависит от того, кем и когда оно получено; важна лишь его достоверность, подтверждаемая принятыми научными процедурами;

коллективизм, отражающий всеобщий характер научного труда, предполагающий гласность научных результатов, их всеобщее достояние;

бескорыстие – норма, обусловленная целью науки – постижение истины, которая должна преобладать над любыми соображениями престижного характера, личной выгоды, круговой поруки, конкурентной борьбы и пр.

организованный скептицизм как критическое отношение к себе и работе своих коллег. В науке ничего не принимается на веру и момент отрицания полученных результатов является неустранимым элементом научного поиска [Кохановский и др. 2008 : 560].

Экзистенция (от позднелат. existentia – «существование») – человеческое существование (бытие) в мире (чаще в трудовом мире) в результате свободного выбора, связанное с наличием у человека сознания и воли. Человек – это всегда открытый проект, будущее которого никогда не определено, т.к. невозможно заранее предсказать, какой выбор сделает индивид [Ж. П. Сартр, А Камю, М. Хайдеггер, Л. Шестов, К. Ясперс…]. Такое поведение чаще иррационально, реже – рационально [Лебедев 2008 : 279].

Одним из неписанных правил научного сообщества является запрет на обращение к властям и народу при разрешении научных споров. В качестве экспертов и арбитров при оценке результатов научного исследования могут выступать только профессионалы и группы профессионалов.

Позднее Б. Барбер включил в этос науки ещё два императива: институциональное и когнитивное. Институциональное – это функционирование науки как социального института: виды научных объединений, обмен научной информацией и т. п. Изучение когнитивной деятельности учёных даёт возможность этического регулирования способов взаимоотношения между учёными в процессе обсуждения научных гипотез («научные переговоры»), предъявление научной информации, обоснование истинности и новизны теорий и т. п.

Третий тип этического поведения учёных определяется мерой их ответственности за развитие и применение науки перед обществом и государством.

Научная ответственность, принимаемая на себя субъектами научной деятельности за все совершаемые ими риски выбора и предпочтения, неодинакова.

Существуют четыре основных вида научной ответственности в зависимости от характера принятых решений: 1) индивидуальная и 2) коллективная ответственность; 3) когнитивная ответственность перед Истиной и 4) социальная ответственность перед коллегами и обществом в целом.

Чрезвычайно высока в наши дни социальная ответственность учёных, когда происходит экспансия науки на всё новые сферы действительности, более интенсивное воздействие на природную среду созданной на научной основе техники. Необходимы новые регуляторы научной деятельности. Сейчас новые этические проблемы вращаются вокруг вопросов о том: 1) выше ли ценность человека, чем животных (биоэтика); 2) рода, чем индивида (медицинская этика); 3) планеты, чем человека (глобальная этика) и 4) человека, чем созданной им техники (инженерная и компьютерная этика) [Горелов 2010 : 255].

Четвертый тип поведения учёных определяется осознанием своего личного предназначения и личной ответственности за принятые решения.

В предшествующей главе, разделе 3.2.3 мы уже освещали вопрос о творчески «мыслящей» психике человека, что является непременным условием выбора человеком научной деятельности. В разделе 3.2.5 (Психология науки) были названы качества, необходимые для профессии учёного. Важны и мотивы деятельности, и многие другие слагаемые, по которым человек делает выбор этой профессии.

Делая такой выбор, человек понимает, настолько многомерна, противоречива и разнообразна жизнь человека в науке. Изучая научные биографии крупных учёных, психологи науки пришли к выводу о том, что крупный учёный – это прежде всего очень сильная личность, а не просто человек, обладающий большой научной эрудицией и одарённостью. В науке её истины не просто доказываются и утверждаются, но и «проживаются» её творцами, становятся частью их жизни, требуя иногда не только рациональных аргументов, но и значительного мужества (Дж. Бруно, Н. Коперник, Н. Лобачевский, А. Богданов, Л. Больцман, Н. Тимофеев-Ресовский, Н. Вавилов и др.). А новые истины, как правило, не просто плод чисто рациональной деятельности рассудка и опыта учёных, а продукт их целостной жизни во всех её измерениях, результат «драмы идей», по выражению А. Эйнштейна.

Сам акт осознания своей предназначенности уже включает о т в е т с т в е н н о с т ь за результаты научной деятельности.

Потому примечательной особенностью развития этики науки является сегодня острая дискуссия по теме – основания и границы ответственности учёных и персонально каждого исследователя. Свидетельством чего являются такие противоположные мнения: «Строго говоря, учёный ответственен лишь за достоверность предлагаемых знаний, а не за последствия их практического применения» [Кохановский и др. 2008 : 449].

«Ответственность за научные результаты не снимается, если учёный не может предугадать всех последствий… Тем более не снимается ответственность за применение открытия, которому учёный может потенциально воспрепятствовать, не сообщая о своих открытиях» [Горелов 2010 : 258].

Ясно одно, что в наше время, время научных вызовов [см.: Канке 2010 : 376-378] и в значительной мере агрессивной1 науки, учёный должен брать на себя всё большую ответственность за окружающий мир.

Возникает вопрос, касается ли это исследователей гуманитарных наук.

Безусловно, ответ должен быть только положительным, даже в самых «мирных» исследованиях. Так, в процессе конкретного научного исследования, необходимо принять ценностно-моральные нормы и требования для осознания своей ответственности: 1) когнитивная ответственность за выбор наиболее перспективных проблем и их истинное решение; 2) когнитивное мужество в отстаивании тех концепций, которые автор считает истинными, но которые по каким-то причинам ещё не разделяет в качестве таковых «молчаливое большинство»; 3) честность и искренность в своих научных поступках, высказываниях и публикациях; 4) нацеленность на социальное благо от результатов этого исследования; 5) умение прощать оппонентам их «консерватизм» и «упрямство», основанное на понимании того, что новые истины в науке, по словам Т. Гехсли, в начале своего существования всегда кажутся ересью.

Основания современной постнеклассической науки, когда человечество стало, по словам В. И. Вернадского, геологической силой на нашей планете, безусловно, требуют конкретизации и обновления этических регуляторов науки и научной деятельности, в том числе принятия этических кодексов учёных [Горелов 2010 : 258] и внедрения «принципа предосторожности2» [Лебедев 2007 : 453].

Вместе с тем очевидно, что центр этического регулирования современной науки должен быть смещен от общих оценок науки в целом с позиции блага и зла к дифференцированной оценке её отдельных направлений и действий Агрессивность современной науки заключается не столько в том, что очень часто невозможно предсказать результаты применения того или иного открытия, сколько в том, что около 40% учёных так или иначе связаны с решением задач, имеющих отношение к военной сфере [Горелов 2010 : 253].

Он заключается в том, что более эффективный и безопасный путь – стараться предотвратить негативные последствия новых технологий, чем тратить ресурсы на минимализацию произошедших негативных последствий.

На основании этого, в частности, в 2002 году был принят закон о запрете клонирования человека, в котором четко зафиксировано, какие именно исследования в этой области подлежат запрету.

конкретных учёных. Именно при таком подходе морально-этические суждения в науке не только могут, но и должны играть всё более важную роль в развитии на благо современного общества и будущих поколений.

Итак, в наши дни э т и к а н а у к и понимается как система норм, действующих в рамках научного сообщества и применяемая в отношениях, возникающих внутри научных коллективов, а также между учёным и результатами его научной деятельности [Ильин 1989; Кезин 1985; Лебедев 2007; 2008; Чернявская 2011 и др.].

4.3. Эстетика науки и научной деятельности Э с т е т и к а (от греч. aisthetikos – «чувствующий, чувственный») – философское учение о прекрасном, а в более общем понимании – об эстетически важном и его действительности: его законах и нормах (живая форма, чувственная полнота содержания, гармоничное членение…); его формах и типах (наряду с прекрасным – возвышенное, грациозное, трагическое, комическое, идиллическое…); его отношении к природе и искусству; его происхождении и роли в художественном творчестве и наслаждении [Философский энциклопедический словарь 1999 : 544].

Как видим, уже из этого определения следует, что предмет эстетики понимается очень по-разному. Чаще её считают философской наукой о прекрасном. Согласно современным воззрениям, эстетика понимается ещё широко: как метанаука по отношению ко всему комплексу искусствоведческих дисциплин [Канке 2008 : 309; Канке 2010 : 308].

Известный отечественный эстетик А. В. Гулыга пишет: «Удивительна судьба науки о красоте: зародившись в древности, она только в XVIII в. обрела название1, в начале XIX в. – чёткие контуры и понятия, но уже в конце века подвергалась нападкам и в нашем столетии истребила себя уже полностью, только в последние годы уразумев немыслимость своего самоиспепеления»

[Гулыга 2000 : 35]. Речь идёт о кризисе эстетики, связанным с потерей чётких ориентиров: господствующее философское мнение состоит в исключении из философии науки всего, что относится к феномену искусства на том основании, что она оперирует ценностями, т. е. обладает антинаучным «синдромом»

[Канке 2008 : 309].

С другой стороны, наблюдается стремление связать эстетику с той или иной конкретной наукой: психологией (Г. Фехнер, Т. Липпс), физиологией (А. Грант-Аллен, В. Вельямович), психоанализом (З. Фрейд, Ж. Лакан), социологией (М. Гюйо, Ш. Лало), семиотикой (Ч. Моррис, У. Эко), математикой (Дж. Биркгоф) и др.

Однако приходится констатировать, что в наши дни ещё не прошло становление самостоятельного направления э с т е т и к а н а у к и, о чем свидетельствуют научные источники и словарно-справочная литература.

Термин эстетика как название научной дисциплины ввел в 1735 г. Александр Баумгартен (1714-1762), который признан основателем эстетики.

Такое положение дел противоречит тому, что сам философский принцип научного познания – принцип красоты [см. раздел 1.2] – уже давно осмыслен.

Можно сегодня сформулировать два основных положения; во-первых, э с т е з и с как категория постмодернисткой философии, обозначающая внутреннее единство э т и к и и э с т е т и к и, т. е. зависимость этики не только от разума, сколько от норм эстетического восприятия мира. Она представляет собой не только эмоционально-эстетическое отношение к миру, но и его непосредственное чувственное переживание во всей его конкретности.

Идеология эстезиса1 – это, прежде всего, противодействие различным сферам современной масс-культуры, глобализму, социальному и культурному универсализму и рационалистическому духу современного общества [Лебедев 2008 : 579].

Как видим, такой подход косвенно относится к эстетике науки. Только отдаленно он пересекается с трансцендентальной2 эстетикой И. Канта как учением о чувственности, о чувственном восприятии и его роли в познании.

Наконец, можно ещё назвать р е ц е п т и в н у ю э с т е т и к у как направление в литературоведении и философии гуманитарных наук, исходящее из идеи, что художественный и любой гуманитарный текст «возникает» или, по крайней мере, «реализуется» только в ходе непосредственного контакта с читателем и зрителем в процессе его восприятия (Х. Г. Гадамер) и не имеет «самодавлеющего», т. е. независимого существования не только от различных его интерпретаторов, но и от конкретного исторического, социального и культурного контекста, в рамках которого это направление вынуждено всегда пребывать [Касавин 2008]. Будучи элементом таких интерпретаций и контекстов, это направление приобретает свой определённый смысл, значение и эстетическую ценность [Кузьмина 2009 : 30].

Таким образом, формирование общей эстетики науки как направления, по-нашему мнению, дело недалёкого будущего. А пока, опираясь на философский принцип красоты в познании3, покажем, как он проявляется в науке. По словам С. А. Лебедева, принцип красоты в науке – «это эстетическое измерение научного знания» [Лебедев 2008 : 510]. Его проявление наблюдается в трех формах:

1) нахождение таких пропорций в исследуемом объекте, которые вызывают эстетическое восприятие, чувство гармонии, красоты (например, известный ещё древним учёным принцип «золотого сечения» в соотношении частей к целому и между собой);

Хотя есть мнение, что сфера эстетики не ориентирована на этику, на добро. В этом смысле афоризм «красота спасёт мир» князя Мышкина из известного романа Ф. М. Достоевского не следует воспринимать в качестве обязательной связи этики и эстетики. Сам Ф. М. Достоевский неоднократно отмечал, что с красотой часто связано зло и порок. Как видим, сфера эстетического неоднозначна в этическом, а следовательно, аксиологическом отношении.

См. раздел 7.3.5 пособия.

По И. Канту, эстетика, в отличие от этики, не вырабатывает некоторые цели, которые необходимо достичь.

Суждения о красоте исключают интерес к цели; основываясь на общем чувстве: «во всех суждениях, в которых мы признаём что-то прекрасным, мы никому не позволяем быть другого мнения, хотя мы основываем наше суждение не на понятиях, а только на нашем чувстве, которое мы, следовательно, полагаем в основу не как частное чувство, а как общее» [Кант 1968 : 244].

2) сведение различных сложных явлений к комбинациям, состоящим из простых и однотипных элементов (к примеру, аксиоматическое построение научных теорий);

3) нахождение изменений в существовании разного рода констант.

Одно из основополагающих философских принципов познания – принцип редукционизма (см. раздел 1.2), несомненно, имеет эстетическую природу.

Завершая анализ, ещё раз отметим, что вовсе неслучайно наука началась именно в Древней Греции – цивилизации, в которой фундаментальными ценностями были красота, гармония, стремление к эстетическому восприятию действительности [Канке 2010 : 308].

1. Как Вы понимаете аксиологию в философском осмыслении?

2. Какую роль выполняют основные аксиологические компоненты в науке и научной деятельности?

3. В чем заключаются аксиологические основания классической науки?

4. Каковы аксиологические основания неклассической науки?

5. Охарактеризуйте аксиологические основания постнеклассической науки.

6. В чём заключается философское осмысление этики?

7. Может ли быть наука объектом моральной оценки?

8. В чём проявляются моральные регуляторы по отношению к научному 9. Охарактеризуйте этос науки.

10. В чём проявляется ответственность науки и научной деятельности перед обществом и государством?

11. Почему возрастает моральная ответственность учёных и каждого учёного персонально в наши дни?

12. В чём проявляется моральная ответственность учёного, проводящего гуманитарное исследование?

13. Почему Иван Петрович Павлов поставил перед своим институтом памятник собаке?

14. Кто прав – З. Фрейд или А. Эйнштейн – в споре о том, должен ли учёный бороться против опасности войны и других деструктивных действий человека? Имеет ли это смысл?

15. Трое знаменитых учёных в сходной ситуации вели себя по-разному: Николай Коперник был против публикации своей гелиоцентрической картины мира; Джордано Бруно отказался отречься от своих научных взглядов, а Галилео Галилей публично отрекся от своих взглядов под давлением католической церкви. Каково Ваше отношение?

16. Охарактеризуйте современную эстетику науки.

Каково соотношение базовых концептов: аксиология, этика и эстетика?

18. Прокомментируйте высказывания:

«… Поиск истины есть добро само по себе» (М. Борн).

«Я никогда не читаю. Это мешает мне думать» (П. Дирак).

Вернадский 1991; Краткий словарь по Философия науки Гегель 1974; 1978 Лебедев 2006; 2007; энциклопедический 5.1. Понятие о системологии На рубеже XX и XXI веков стало очевидным, что человечество переходит от одной эпохи мышления и деятельности к другой: от «века анализа и синтеза»

к «веку систем» [Разумов, Благодатских 2006 : 3].

Для «века систем» характерно появление и развитие больших и сложнейших систем в различных областях человеческой деятельности, что, как мы уже видели, обусловило создание другого типа науки – постнеклассической (см. раздел 2.5.3) и, как покажем дальше, другого типа систем и, значит, обостренного внимания к проблеме системности.

Однако это не привело к обоснованию новой области знания. Такие попытки были сделаны исследователями в области информатики и кибернетики, но они не увенчались принятием их предложений научным сообществом.

Заслуга введения удачного, на наш взгляд, терминированного понятия – системология [от греч. systema – «соединённое, составленное из частей; соединение» и logos – «наука»], вынесенного нами в название главы, принадлежит видному отечественному лингвисту Г. П. Мельникову2.

Синтезирующий характер системной лингвистики задаётся Г. П. Мельниковым системой взаимодополнительных принципов: 1) принцип материальности субстрата языка и его продукта – речевого потока; 2) принцип мерности языковой системы в пространстве и времени; 3) принцип триадичности языковых категорий, среди которых особое значение придаётся триадам: «материя – форма – содержание», «среда – сущность – явление»; диалектической триаде Гегеля: «тезис – антитезис – синтез» и методологической триаде: «методика – метод – концепция (теория)» [Мельников 2003].

К этому следует ещё добавить «греческий» тип мышления, с его устремлённостью к целостности, к онтологичности, к выяснению истоков и направлеТрубецкой Николай Сергеевич (1890-1938) – русский языковед, славист, балканист и компаративист, приват-доцент Московского университета, один из теоретиков структурно-функциональной концепции Пражской лингвистической школы, основоположник теории языковых союзов, а также семиотики языка и литературы.

Разработал принципы фонологии и морфологии как особых лингвистических дисциплин. Обосновал троякий подход к изучению языков: сравнительно-исторический, ареально-исторический и типологический. Основоположник оппозиционного метода.

Геннадий Прокопьевич Мельников (1928-2000) – кандидат технических наук, доктор филологических наук, академик Национальной русской академии, заслуженный изобретатель Комитета по мирному использованию атомной энергии; создатель системной лингвистики и теории системной типологии языков, а также с и с т е м о л о г и ч е с к о й м е т о д о л о г и и и понятия с и с т е м о л о г и я, которое разделяется многими лингвистами (Л. Г. Зубкова, А. А. Поликарпов, В. А. Виноградов и др.).

ний развития каждой вещи, существа, общества и мира в целом. «Греческий»

тип мышления направлен на формирование целостной картины мира, «выявление общего в частностях и на постоянный пересмотр этой картины ради приближения её характеристик к свойствам реальности и усиления объяснительных и предсказательных возможностей» [Мельников 2003 : 8].

На этой основе и формулируется с и с т е м о л о г и я как общеметодологическая дисциплина, необходимость которой обусловлена тем, что «между методологией любой частной науки и философией мной – З. К.), в терминах которой должно раскрываться содержание понятий методологии частных наук, в том числе и лингвистики, а также отношений этих понятий к понятиям и категориям философии» [Мельников 2003 : 7].

Среди объектов, рассматриваемых системологией, важное место занимают с о с т а в н ы е о б ъ е к т ы, под которыми Г. П. Мельников понимает такие структурированные объекты, которые возникают «вследствие связей и взаимодействий совокупности других объектов, объектов более глубокого (по отношению к составному в надсистеме) яруса или, иначе говоря, совокупности элементов составного объекта» [Мельников 2003 : 35]. Во многих науках, в том числе и лингвистике, такие объекты преобладают.

На этой основе Г. П. Мельников рассматривает отношения между системой и надсистемой как особые отношения между частью и целым [Мельников 2003 : 36-38].

Это раскрытие общечеловеческих понятий и положений даёт возможность автору рассматривать с и с т е м о л о г и ю как «прикладную диалектику», т. е. такую методологию, которая содействует преодолению возникающих в процессе научной деятельности методологических затруднений и тем самым способствует увеличению эффективности научного исследования.

5.2. Общая теория систем и её основные концепты Основным концептом, ядром системологии является о б щ а я т е о р и я с и с т е м (Л. фон Берталанфи1, И. Блауберг, М. Месарович, Э. М. Мирский, В. Н. Садовский, В. П. Тихомиров, А. И. Уёмов, У. Р. Эшби, Э. Г. Юдин…), которая, хотя и получила большое распространение, до сих пор не имеет однозначного понимания и общепринятого определения, как, впрочем, и основные понятия этой теории – система и структура [Благодатских, Разумов 2006 : 14].

К нашим дням осознано предназначение общей теории систем. Самое сложное положение современной науки, кризис научного знания связаны прежде всего с «информационным взрывом»2. Это особенно характерно для сиЛюдвиг фон Берталанфи (1901-1972) – австрийский биолог и философ, который разработал программу построения общей теории систем.

Специалисты подсчитали, что с начала нашей эры человечеству потребовалось для удвоения знаний 1750 лет;

следующее удвоение произошло в 1900 году, третье – к 1950 году, а в наши дни человек не готов к переизбытку информации, что вызывает у него «информационный тромбоз» [Разумов, Благодатских 2003 : 328] стемных знаний и их окружения: количество существующих концепций и различных методов значительно превысило в наши дни возможности их изучения специалистами. В этих условиях общая теория систем предназначена для интеграции, «сжатия» научных знаний, их фундаментализации и создания обобщающих моделей.

Кроме того, практически всеми исследователями принимается положение о том, что общая теория систем является важным звеном в цепи представлений единства материального мира, а потому имеет большую эвристическую ценность, особенно в гносеологическом аспекте и в целом в теории познания.

Вот такая интегрирующая роль теории систем представлена в общей схеме 10 на с. 154 [Разумов, Благодатских 2006 : 15]1.

Как показывает схема 10, в общую теорию систем включены:

пространственная интеграция – объединение усилий отраслей и регионов;

временная интеграция – органичная взаимосвязь стадий, этапов различных процессов;

наличие системы «наука – техника – производство»: от идеи через разработку, конструирование, эксперимент, производство до серийного внедрения новой техники и технологий.

Исследователям систем важно понимать, что при изучении любой системы всегда присутствуют четыре аспекта:

1) система-объект – источник научного системного знания;

2) теоретическая (научная) система отражает в сознании исследователя систему-объект;

3) теоретическая система движется к большей адекватности отражения системы-объекта;

4) практика как среда применения знаний о системе – исходный пункт познания, его основа и критерий истинности.

Таким образом, изучение системы означает отражение в сознании исследователей в определенных теоретических понятиях внутренней природы, характерных черт, свойств и особенностей системы.

Исследовать систему – значит раскрыть:

ее сущность, т. е. присущие ей системные, интегративные свойства;

состав – количественную и качественную характеристику ее частей;

структуру, т. е. внутреннюю организацию, взаимосвязь элементов;

функции – активность, жизнедеятельность системы и ее частей;

К схеме своеобразной иллюстрацией является известное стихотворение Редьяра Киплинга о познании:

Проверенных, удалых И всё, что вижу я вокруг, Всё знаю я от них.

интегративные, системные факторы, механизмы обеспечения целостности, взаимодействия, совершенствования и развития;

коммуникации с внешней средой и связь с большей системой;

историю, т. е. начало и источник возникновения, становление, тенденции и перспективы развития, превращение в качественно новую систему.

На основе данной методологии систем можно сделать следующие в ы воды:

существование систем в природе и человеческом обществе обусловило системность – свойство объективной действительности;

системный подход к объективной действительности – черта диалектики (конкретизация учения о всеобщей связи, движении и развитии);

история развития систем показывает, что все науки без систематизации, без системности не могли бы существовать [Разумов, Благодатских 2003 : 10; Лебедев 2008 : 112].

Общая теория систем как методологический компонент системологии структура, системный подход и системный метод, а также – классификация систем, к рассмотрению которых мы и переходим.

5.2.1. Система и структура Изучение философской, науковедческой, системологической литературы, а также источников по частным наукам, в том числе лингвистики, свидетельствует о значительных сложностях в изучении этих двух фундаментальных понятий: с и с т е м ы и с т р у к т у р ы.

С древнейших времен люди, осуществляя сложные формы деятельности и накапливая практический опыт для передачи последующим поколениям, создавали различные формы упорядочения (систематизации) однородных данных, фактов, сведений – календари, родословия, космогононические мифы, астрологические схемы, иерархии божественных или сверхъестественных существ и т. п. [Чебанов, Мартыненко 2008 : 329].

Далее в течение длительного времени оказывали сильнейшее влияние на разные направления философской, научной, богословской и др. мысли мотивы упорядочения классификационной логики Аристотеля.

Мы не ставим своей целью представить историю формирования системного подхода и системного анализа предметов и явлений природы, общества, человека и его языка и становления понятий системы и структуры, а подчеркнём лишь то, что п р и н ц и п с и с т е м н о с т и познания (см. раздел 1.2) является органическим и неизбежным для научной деятельности.

Ю. Т. Рубаник аргументирует острую востребованность системности в науке следующим образом: «Жизнь поражает нас разнообразием и сложностью во всех областях человеческой деятельности: профессиональной, социальной, семейной, личной. Для того чтобы преодолеть барьер сложности мы начинаем упрощать интересующие нас жизненные явления, делим их на части, поочередно рассматриваем различные аспекты, стороны, проблемы. Какое бы явление и объект мы ни взяли – везде мы имеем дело с целостной системой, существование которой обусловлено взаимовлиянием её компонентов. В различных сферах жизни осознается важность формирования целостного видения ситуации для эффективной диагностики и принятия решений» [Рубаник 2006 : 8].

Используя концепцию диалектической триады Гегеля1, Ю. Т. Рубаник полагает, что познание сущности целого можно представить как последовательность сменяющих друг друга трех уровней знания о нём.

Обратим внимание на то, что Г. П. Мельников также в одно из оснований системологии положил эту гегелевскую триаду.

Первый уровень (тезис) соответствует интуитивному, опирающемуся на живой опыт, целостному пониманию объекта. Этот подход может быть действенным, но успех здесь трудно предсказуем: он целиком зависит от способностей, таланта отдельного человека.

Аналитический подход, расчленяющий целое, происходит как отрицание (антитезис) интуитивного метода познания и является достижением эпохи Просвещения. В рамках аналитического подхода мы пристально всматриваемся в устройство интересующего нас объекта, расчленяем его, чтобы понять структуру и особенности отдельных частей, затем через них объяснить свойства целого.

Таким образом, системный подход к пониманию объекта можно рассматривать как синтез интуитивного и аналитического методов. Он отрицает попытку сведения свойств целого к свойствам его частей, но «заимствует» у аналитического подхода интерес к внутренней структуре объекта. На первое место выдвигается совокупность системных свойств целого. Такой подход концентрирует внимание на тех взаимосвязях, которые становятся причиной возникновения системных свойств [Рубаник 2006; Пермякова 2007 : 65].

Особое место в становлении этих двух основополагающих концептов принадлежит первой половине XX века, когда учёные самых разных областей знания осознали, что «системно-структурные исследования выступают в качестве специфической тенденции науки середины XX века» [Садовский 1965 : 41-42]. Логика развития математики привела в 30-е годы к созданию теории математических и логических структур. В центре внимания физики находится проблема структуры элементарных частиц. Биологи изучают структуру генетического кода и функционирования живых систем. Социологи исследуют систему и структуру общества. Широкое распространение получили положения структурной психологии. Лингвисты изучают систему и структуру языка и т. д.

Начинает складываться общая теория систем.

Значительную роль в изучении системных и структурных свойств объектов сыграла система феноменологической философии, начало которой было положено Э. Гуссерлем1. Суть учения Э. Гуссерля состоит в том, что, во-первых, он считал, что предмет философии – это явления (феномены) сознания, рассматриваемые как единственно и непосредственно данные явления и, вовторых, эти феномены являются некими абсолютными сущностями, имеющими всеобщее значение, которое и следует изучать.

Представители этой школы философии оказали значительное влияние на формирование структурной лингвистики, особенно пражской и копенгагенской школ структурализма [Амирова 2000 : 7-9].

Как подчёркивает Эмиль Бенвенист2, именно в лингвистике возник целый комплекс понятий (система, структура, структурный, структурализм и Эдмунд Гуссерль (1859-1938) – выдающийся немецкий философ, основоположник феноменологической философии, в центре осмысления которой была проблема сознания и связи философии «как строгой науки» и фундаментальных наук, связанных с разными сферами человеческой деятельности.

Эмиль Бенвенист (1902-1976) – выдающийся французский языковед, компаративист, ученик А. Мейе, принадлежавший к французской социологической школе. Автор серьезных трудов по общему и сравнительноисторическому языкознанию, этимологии, семиотике, романским языкам.

структуралист), «которые теперь и другие науки заимствуют из лингвистики, вкладывая в них своё собственное содержание» [Бенвенист 1998 : 60].

Все эти факты отражают не столько начальный этап исследований, направленных на изучение систем и структур разных типов, сколько известное обобщение результатов длительной и плодотворной деятельности в разных областях науки.

Можно поэтому считать, что середина 50-х годов XX века «знаменует собой тот переломный момент, начиная с которого происходит интенсивное распространение рассматриваемых понятий на более широкий круг явлений, с одной стороны, и активная разработка м е т о д о л о г и ч е с к о й с т о р о н ы этих исследований, – с другой» [Кубрякова, Мельников 1972 : 9].

Таким образом, с и с т е м н ы й м е т о д – это подход к предмету научного изучения как к некоторой системе. Это, с одной стороны, «банальная», а с другой, – очень сильная познавательная установка. Моделируя объект как систему, исследователь должен разложить его на определённое множество элементов, а также сформулировать определённое множество отношений между ними. При этом предполагается, что системная модель объекта способна объяснить все его существенные свойства и отношения, а также его интегральное поведение, согласуясь при этом с эмпирическими данными о нём, полученными путём систематического наблюдения и эксперимента [Лебедев 2008 : 535].

А отсюда подход к изучению сложных объектов, направленный на познание объекта как определённой системы, обычно и называют с и с т е м н ы м подходом.

При таком подходе исследователь стремится к овладению закономерностями осуществления и развития объекта как связного целого, как материально определённой совокупности элементов и связей. При этом он объясняет свойства объекта, исходя из его ц е л о с т н о с т и как упорядоченного образования, т. е. устанавливает, в какой мере эти свойства автономны и независимы друг от друга, а в какой – взаимообусловлены.

Иначе говоря, с и с т е м н ы й п о д х о д «сводится к объяснению свойств системы через выявление конкретного взаимоотношения её структуры, субстанции и функции, то есть и н т е г р а л ь н ы й п о д х о д » [Кубрякова, Мельников 1972 : 29].

Аргументируя преимущества этого нового подхода, его сторонники подчеркивали, что при помощи понятий системы и структуры становится возможным обнаружение «общего подобия» в строении Вселенной, отражение единых принципов её устройства…, т.к. он означает переход от фрагментарного и разрозненного представления об окружающей действительности к пониманию её единства и цельности» [Кубрякова, Мельников 1972 : 10; Мельников 1978; 1990; 2003; Хрусталёв 2009; Марков 2011…].

Исходя из такого представления, понимаем, почему столько усилий потребовалось для осознания анализируемых понятий системы и структуры, особенно применительно к такому сложному объекту, каким является человеческий язык1.

Возможно потому одно из лучших определений системы, с нашей точки зрения, принадлежит именно лингвистам: «С и с т е м а – известным образом организованное (т. е. упорядоченное) иерархическое целое, обладающее структурой и воплощающее данную структуру в данную субстанцию для выполнения определённых целей» [Кубрякова, Мельников 1972 : 30].

Поскольку «понятия система и структура имеют много общего» [Разумов, Благодатских 2006 : 24], то их соотношение обнаруживается и определяется неоднозначно: от синонимизации [Берталанфи 1969; Эко 2004 : 339] до дифференциации этих понятий, но общепринятого их разграничения в философской и лингвистической литературе «пока не существует» [Булыгина, Крылов 2002 : 453], потому примем существующее более общее разграничение, существующее 1) в философии науки:

«С т р у к т у р а – множество отношений между элементами системы, которые обычно описываются в виде некоторых функций»

с и с т е м ы представляет собой характеристики устойчивых связей и способов взаимодействия элементов системы, определяющие её целостность, строение и основы организации» [Разумов, Благодатских : 24]. В этом отношении наиболее близким является понимание с т р у к т у р ы я з ы к а как «реляционного каркаса системы, сетки отношений между её элементами» [Кубрякова, Мельников 1972 : 29].

Характеристика системы включает ещё два взаимодействия: система и среда; система и время.

Любая реальная система существует в среде, и ее можно считать подсистемой некоторой более общей системы, которая включает в свой состав и среду окружения данной системы. В связи с этим иногда возникают затруднения: какие элементы относить к системе, а какие – к среде. Здесь решение должно подчиняться задаче исследования. В систему (как выделяемую часть мира) надо включать те элементы, которые вступают между собой в различные связи и формируют ряд характерных для данного исследования свойств системы, определяющих ее как целостное образование, противостоящее среде и взаимодействующее с ней. Выделим два аспекта этого взаимодействия:

Вопрос о системе языка фигурирует в контексте «состязания» двух выдающихся лингвистов прошлого века:

И. А. Бодуэна де Куртенэ (1845-1929) и Ф. де Соссюра (1857-1913): «введение понятия системы в применении к языку обычно связывают с именем Ф. де Соссюра, хотя несомненный приоритет в этом отношении принадлежит И.А. Бодуэну де Куртенэ» [Звегинцев 1962 : 54], а также: В. В. Виноградов, А. А. Холодович, Р. О. Якобсон и др.

«…научная судьба Ф. де Соссюра оказалась более удачной (в сравнении с Бодуэном), и он получил всемирное признание значительно раньше» [Слюсарева 1975 : 6] и «…сейчас, сто лет спустя, из Соссюра как теоретика и философа языка, который опередил своё время, наконец-то можно извлечь плодотворный урок» [Автономова 2001 : 27; Бенвенист 1988 : 61]. Следует отметить, что «понимание системной сущности языка у Соссюра было, несомненно, более формальным и более узким, чем у Гумбольдта или Бодуэна» [Кубрякова, Мельников 1972 : 37;

Бугорская 2007 : 362]. Но благодаря этому, сама область исследования оказалась чётко очерченной: «задачей лингвистики было провозглашено изучение языка как системы» [Кубрякова, Мельников 1972 : 37].

1) характер обмена между системой и средой может быть вещественным, или энергетическим, и информационным;

2) среда – обычно источник неопределенности для системы; к последней часто относят малоизученные, плохо выявленные элементы и факторы, в том числе и имеющие внутрисистемный характер.

Среда – совокупность элементов окружающего систему мира, которые не входят в ее состав, но оказывают на нее различные воздействия [Разумов, Благодатских 2006 : 26].

Среду имеют не только материальные, но и абстрактные системы, особенно из подкласса генерализующих (концептуальных и знаковых). Например, средой языка являются другие языки и различные факторы общественного развития, которые не отражены в основной модели развития языка, а для любой науки – это другие науки и факторы социально-технического процесса, влияющие на развитие рассматриваемой науки.

Понятие с р е д а служит признаком классификации систем еще на два класса: открытые и закрытые системы.

Открытой системой называется система, взаимодействующая с окружающей ее средой. Любая такая система – часть более общей системы или нескольких систем. И если выделить из этого сложного образования собственно исследуемую систему, то оставшаяся часть и будет ее средой. Следовательно, все материальные (реальные) системы открытые. Открытая система связана со средой через сеть внешних связей, выделение которых и описание взаимодействия «система – среда» – центральная задача теории открытых систем. При изучении таких систем понятие с т р у к т у р а приобретает большее значение: оно включает не только внутренние связи между элементами системы, но и внешние связи со средой.

При описании структуры внешние связи обычно разделяют на входные, посредством которых среда действует на систему, и выходные, посредством которых система воздействует на среду. Совокупности элементов этих связей (каналов), принадлежащих собственно системе, называют соответственно входными и выходными полюсами системы.

Закрытой системой называется система, которая не взаимодействует со средой. Условно-закрытой называется система, взаимодействующая со средой строго определенным образом через соответствующие входные полюса.

Система и время Состояние системы – совокупность параметров (свойств, признаков, качеств), которые в каждый рассматриваемый момент времени отражают наиболее существенные (по цели исследования) стороны поведения системы (ее функционирования) [Разумов, Благодатских 2006 : 28].

Это общее определение, которое акцентирует внимание на том, что выбор характеристик состояния и конкретное содержание понятия зависят от поставленной цели исследования.

Главное значение понятия с о с т о я н и е приводится в описании изменений во времени, которые происходят в реальных системах. Изменения состояния в зависимости от конкретных задач исследования систем интерпретируются как движение, поведение, функционирование или некоторый процесс в системе.

Система, состояние которой изменяется во времени под воздействием определенных причинно-следственных связей, называется динамической системой. Все материальные (реальные) системы динамические.

Статической системой называется система, состояние которой во времени не изменяется. Состояние такой системы вводится в результате фиксации определенного состояния динамической системы (или на основе некоторой идеализации).

Соотношение система и время свидетельствует о том, что состояние и изменение систем зависит не только от этого фактора, но и от широкого понимания социокультурной среды систем и прежде всего – от типа науки. Рассмотрим это взаимодействие.

5.2.2. Типы систем в различных типах наук В теории систем выявлено, что системы претерпевают трехфазную эволюцию, при этом каждая из фаз соотносится с определённым историческим типом науки [О`Коннор 2006].

В разделе 5.1 дан краткий экскурс в становление традиционной фазы систем. Формирование системного метода и системного подхода в первую половину XX века, как мы видели, приходится на период неклассической науки, когда начали формироваться уже динамические системы. Данное нами определение системы приходится именно на этот период: в дефиницию системы включены уже целеполагание и функция системы, её назначение и адаптация.

Подход к таким языковым системам описан Г. П. Мельниковым в его основном труде «Системная типология языков» [Мельников 2003 : 36-38].

Описание динамических систем применительно к гуманитарным наукам тезисно изложил О`Коннор.

1. Имея дело с системами, формальной логикой, причинно-следственные связи действуют вне временных рамок, а в системах все происходит во времени. Для разрешения возникающих при этом логических парадоксов нужен системный подход или метапозиция, выходящая за рамки установленной системы отсчета.

2. Степень стабильности системы зависит от многих факторов, в том числе от размера, числа и разнообразия подсистем, также от характера и силы с вязи между ними. Сложные системы необязательно должны быть нестабильными. Многие из них хотя и сложны, но поразительно устойчивы. Общая стабильность очень важна, но за нее приходится платить дорогой ценой – сопротивлением к переменам. Наличие обратных связей – неотъемлемая характеристика систем: нет обратных связей, нет и систем. Все сколь угодно сложные системы включают только два типа обратной связи – усиливающую и уравновешивающую.

3. Нам нужно меняться, чтобы выжить, потому что мир не стоит на месте, он пребывает в непрерывном движении. Это все равно что встать посреди быстрой реки, когда вода подмывает песок под ногами, а течение норовит увлечь за собой. Просто стоять на месте не получится. Чтобы не потерять равновесие и удержаться на ногах, надо безостановочно продвигаться вперед. Это динамическое равновесие.

4. Системный подход рекурсивен, он берет опредмеченные качества и на более высоком уровне прилагает их к тому, что происходит во взаимодействии.

5. В долгосрочной перспективе лучше всего то, что способно самостоятельно приспосабливаться, а не то, что наилучшим образом приспособлено сейчас. Сделав часть системы сверхэффективной или очень быстрой, нужно понимать, что это хорошо только в данном контексте или в данное время. Обстоятельства меняются. То, что хорошо подходит к определенной среде, не будет также удачно вписываться в новое окружение. Цена, которую приходится платить за повышение адаптации к существующей ситуации, – утрата гибкости перед лицом меняющихся обстоятельств. Когда вы лучше всего адаптированы, вы особенно уязвимы к переменам. Каждое решение создает свои проблемы.

Момент наивысшего успеха – это время, когда нужно активно задуматься о следующем шаге, следующей идее или следующем рынке. Не пытайтесь меняться, идя в ногу со временем. Опережайте время, или оно будет диктовать вам перемены [О'Коннор 2006].

«Вершинной» моделью динамических языковых систем является такое их представление, когда языковая система описывается как «н е к о е п о р о ж д а ю щ е е у с т р о й с т в о », в котором описание языковых систем ориентировано не на готовые единицы, а на процесс их конструирования. По словам С.К. Шаумяна, «всякая порождающая грамматика – это система правил образования, рассматриваемых в виде правил вывода, причем порождать лингвистические единицы из небольшого количества исходных единиц» [Шаумян 1968 : 6; Степанов 1975].

Несколько подробнее остановимся на современном этапе науки – п о с т н е к л а с с и ч е с к о м (см. раздел 2.5.3), в котором формируется синергетический тип систем.

При характеристике постнеклассической науки уже были охарактеризованы синергетика и кибернетика как науки и как особый тип мышления, характерный для этого периода науки.

В этом разделе нам осталось охарактеризовать принципы синергетики, положенные в основу формирования синергетических систем.

Возникновение синергетики историки науки связывают с возникшим в ХХ веке движением к интеграции и созданию интертеории, стремящейся рассматривать разнородные объекты как сложные динамические системы, подчиняющиеся единым законам развития. Такой ракурс позволяет выявить ряд скреп, «превращающих, казалось бы, разнородные процессы и явления в единое целое, объединить общим языком и процессы, протекающие в косном мире, в живом веществе и обществе, т. е. в той сфере Универсума, где утверждается Разум» [Моисеев 1999: 3].

Синергетика, по мнению самих специалистов, есть некий зонтообразный термин, охватывающий разные подходы к пониманию принципов коэволюции и самоорганизации сложноорганизованных систем самого разного рода. Эти подходы развиваются в ряде научных школ в России и на Западе. Общая направленность таких исследований может быть выражена немногими ключевыми словами: эволюция, коэволюция, самоорганизация, сложные системы, хаос, нелинейность, нестабильность, открытость, устойчивое развитие [Князева, Курдюмов 2002: 6].

Современная синергетика представлена работами И. Пригожина, И. Стенгерс, Дж. Николиса, Е. Н. Князевой, С. П. Курдюмова, С. П. Капицы, Г. Г. Малинецкого и др.

Любой эволюционный процесс выражен чередой смен оппозиционных качеств – условных состояний порядка и хаоса в системе, которые соединены фазами перехода к хаосу (гибели структуры) и выхода из хаоса (самоорганизации). Из этих четырех стадий лишь одну (стабильную) относят к Бытию, гомеостазу системы. Зачастую она наиболее протяженная по времени, остальные три так или иначе связаны с хаосом и относятся к Становлению или кризису.

Условность такого разбиения связана с тем, что во всяком порядке есть доля хаоса и, наоборот, в хаосе можно найти элементы порядка, проблема в мере их смешивания. Относительную кратковременность глубоких кризисов можно объяснить мерами эволюционной безопасности природы, длительный кризис резко истощает адаптационные возможности системы, и она погибает, исчезает ее системная целостность. Поэтому природа «предпочитает» эволюционировать мелкими шагами, нежели сразу «из глины творить человека». В синергетике достаточно развиты универсальные методы и язык описания этих стадий, но прежде следует наметить основные подходы. В простейшем варианте можно предложить семь основных принципов синергетики: два принципа Бытия и пять Становления [Буданов 2006 : 81].

Два принципа Бытия: 1 – гомеостатичность, 2 – иерархичность.

Они характеризуют фазу «порядка», стабильного функционирования системы, ее жесткую онтологию, прозрачность и простоту описания.

1. Гомеостатичность. Гомеостаз – это поддержание программы функционирования системы в некоторых рамках, позволяющих ей следовать к своей цели.

Согласно Н. Винеру, всякая система телеологична, т. е. имеет цель существования. При этом от цели-эталона-идеала (реальной или воображаемой) система получает корректирующие сигналы, позволяющие ей не сбиться с курса.

Эта корректировка осуществляется за счет отрицательных обратных связей, подавляющих любое отклонение в программе поведения, возникшее под действием внешних воздействий среды.

2. Иерархичность. Наш мир иерархизован по многим признакам. Например, по масштабам длин, времен, энергий. Это означает, например, что базовые структуры Вселенной принимают не все возможные значения энергий, но с относительным шагом примерно в 100 раз, начиная от кварков и кончая живыми организмами.

Основным смыслом структурной иерархии является составная природа вышестоящих уровней по отношению к нижестоящим. То, что для низшего уровня есть структура-порядок, для высшего есть бесструктурный элемент хаоса, строительный материал.

Важным свойством иерархических систем является невозможность полной редукции, сведения свойств-структур более сложных иерархических уровней к языку более простых уровней системы. Каждый уровень имеет внутренний предел сложности описания, превысить который не удается на языке данного уровня.

Все это свидетельства того, что иерархичность не может быть раз и навсегда установлена, т. е. не покрывается только принципом Бытия, порядка.

Необходимы принципы Становления – проводники эволюции.

Пять принципов Становления: 1. – нелинейность, 2. – неустойчивость, 3. – незамкнутость, 4. – динамическая иерархичность, 5. – наблюдаемость [Буданов 2006 : 83].

Они характеризуют фазу трансформации, обновления системы, прохождение ею последовательно этапов гибели старого порядка, хаоса, испытаний альтернатив и, наконец, рождения нового порядка.

Начнем с первых трех принципов, «ТРЕХ НЕ», или «НЕ»-принципов, которых всячески избегала классическая методология, но которые позволяют войти системе в хаотическую креативную фазу. Обычно это происходит за счет положительных обратных связей, усиливающих в системе внешние возмущения. Выполнение этих принципов необходимо и достаточно для становления системы.

1. Нелинейность. Линейность – один из идеалов простоты многих поколений математиков и физиков, пытавшихся свести реальные задачи к линейному поведению. Замечательно, что это всегда удается вблизи положения равновесия системы.

Но представить мир состоящим из одних линейных систем невозможно по одной простой причине: его просто будет некому представлять, ибо в таком мире нет эволюции, нет развития, нет человека.

Нелинейность предполагает изменение системы под воздействием множества причин, что обусловливает множественность вариантов, альтернатив.

Отсюда, нелинейность предполагает наличие выбора из альтернативных путей.

Причем этот выбор невозможно предсказать с точностью. Для обозначения этого феномена синергетики используют понятие с т о х а с т и ч н о с т ь – непредсказуемость маршрутов, по которым может эволюционировать система. Кроме этой особенности нелинейных систем, можно обозначить еще такие особенности:

при определённых условиях нелинейность может приводить к «разрастанию малого» – делать малое отличие большим, макроскопическим по своим последствиям;

нелинейным открытым структурам присуща пороговость чувствительности: ниже порога всё стирается, забывается, не оставляя следов в природе, науке и культуре, а выше порога – наоборот, многократно возрастает;

нелинейность предполагает возможность неожиданных (эмерджентных) изменений в результате случайности выбора пути развития [Князева, Курдюмов 2002 : 37].

2. Незамкнутость (открытость). Невозможность пренебрежения взаимодействием системы со своим окружением. Свойство, которое долгое время пугало исследователей, размывало понятие системы, сулило тяжелые проблемы. Поэтому, хотя в природе все системы в той или иной степени открыты, исторически первой классической идеализацией было понятие замкнутой, изолированной системы, системы не взаимодействующей с другими телами.

Но сами живые системы и общество – системы открытые, потребляющие вещество и энергию. Именно открытость позволяет эволюционировать таким системам от простого к сложному, разворачивать программу роста организма из клетки-зародыша. Это означает, что иерархический уровень может развиваться, усложняться только при обмене веществом, энергией, информацией с другими уровнями.

В неживой природе диссипация (преобразование системой поступающей энергии в тепловую) тоже может приводить к упорядоченным структурам.

На языке иерархических уровней п р и н ц и п о т к р ы т о с т и подчеркивает два важных обстоятельства. Во-первых, это возможность явлений самоорганизации бытия в форме существования стабильных неравновесных структур макроуровня. Во-вторых, возможность самоорганизации становления, т. е. возможность смены типа неравновесной структуры.

Оказывается, что при переходе от одного положения гомеостаза к другому, в области сильной нелинейности система становится обязательно открытой в точках неустойчивости.

3. Неустойчивость. Последнее из трех «НЕ»-принципов (нелинейность, незамкнутость, неустойчивость) содержит в себе два предыдущих и долгое время считалось дефектом, недостатком системы.

Неустойчивость – состояние, траектория или программа системы неустойчивы, если любые сколь угодно малые отклонения от них со временем увеличиваются. Если это справедливо лишь для некоторых типов отклонений, то говорят о частичной неустойчивости.

Такие состояния неустойчивости выбора принято называть точками б и ф у р к а ц и й (двузубая вилка по числу альтернатив, которых может быть и не две), они непременны в любой ситуации рождения нового качества и характеризуют рубеж между новым и старым.

Открытие неустойчивости, непредсказуемости поведения в простых динамических системах, содержащих не менее трех степеней свободы в 60-е годы, совершило революцию в понимании природы сложности нашего мира, открыло нам миры динамического хаоса, странных хаотических структур. Именно свойство неустойчивости в критические моменты развития систем позволяет понять «роль личности в истории», расширять пространства состояний систем, генерировать информацию в перемешивающем хаотическом слое: динамическая теория информации Д. Чернавского [Чернавский 2004].

4. Динамическая иерархичность (эмерджентность) – это основной принцип прохождения системой точек бифуркаций, ее становления, рождения и гибели иерархических уровней. Этот принцип описывает возникновение нового качества системы по горизонтали, т. е. на одном уровне, когда медленное изменение управляющих параметров мегауровня приводит к бифуркации, неустойчивости системы на макроуровне и перестройке ее структуры.

Каждому знакомы метаморфозы воды (пар – жидкость – лед), происходящие при строго определенных температурах фазовых переходов, бифуркационных температурах – критических значениях управляющих параметров.

Иногда используют язык флуктуаций (случайных отклонений характеристик системы от средних значений), говоря, что флуктуации, будущие альтернативы, конкурируют и побеждает наиболее быстрорастущая из них – порядок через флуктуации. Здесь принцип подчинения Г. Хакена для принципов Бытия инвертируется: параметр порядка теперь не самый медленный, но, напротив, самый неустойчивый, самый быстрый [Хакен 2003].

Описанный нами процесс есть самоорганизация в режиме становления, и ее следует отличать, как мы видели, от самоорганизации в режиме бытия, т. е. от процессов поддержания гомеостаза стабильной диссипативной структуры. Таким образом, феномен самоорганизации принципиально по-разному проявляется в фазах бытия и становления.

5. Наблюдаемость. Именно последние два принципа включают принципы дополнительности и соответствия, кольцевой коммуникативности и относительности к средствам наблюдения, запуская процесс диалога внутреннего наблюдателя и мета-наблюдателя. Принцип наблюдаемости подчеркивает ограниченность и относительность наших представлений о системе в конечном эксперименте. В частности, это принцип относительности к средствам наблюдения, ярко заявивший свои права в теории относительности и квантовой механике.

Принцип наблюдаемости понимается нами как открытый комплексный эпистемологической принцип, его включение делает систему принципов синергетики открытой к пополнению философско-методологическими и системными интерпретациями. Например, для живых и социальных систем естественно было бы добавить принципы сопряжения со средой, коэволюции, для исследования сознания – принцип рефлексии и т. д. [Буданов 2006 : 92].

Завершая краткий синергетический очерк языка, заметим, что, хотя синергетика сегодня провозглашается новой научной парадигмой, лингвисты – в силу постоянного внимания к проблемам языковых антиномий, истории языка, законам развития как системы в целом, так и отдельных её элементов – всегда были своего рода «стихийными» синергетиками [Кузьмина 2009 : 40].

Потому неслучайно Р. Г. Пиотровский выделил синергетику в качестве одного из магистральных направлений лингвистики будущего: «Как устроены синергетические механизмы, управляющие как развитием, так и устойчивым обращением системы языка в социуме, так и функционированием речемыслительной деятельности отдельного индивида? Ответ на этот вопрос мы пока не имеем, можно ожидать, что проблема синергетики языка и речи станет одной из центральных проблем XXI века» [Пиотровский 1996 : 127]. В начале XXI века мы уже стали свидетелями формирования л и н г в о с и н е р г е т и к и.

5.3. Классификация систем Выбор принципов и признаков классификации систем определяется содержанием решаемой проблемы (задачи). Выделим основные цели любой классификации систем:

ограничение выбора подходов к отображению систем;

сопоставление приемов, методов анализа и синтеза выделенным классам выработка рекомендаций по выбору методов для соответствующего класса систем.

Все классификации – всегда относительны, т.к. соответствуют уровню теории и практики определенной научной дисциплины на данный период времени. Сейчас можно выделить шесть признаков классификации систем.

1. По характеру природы и основному назначению:

1.1. Материальные (реальные) системы.

1.2. Абстрактные системы.

2. По взаимодействию со средой:

2.1. Открытые системы.

2.2. Закрытые системы.

3. По состоянию:

3.1. Динамические системы.

3.2. Статические системы.

4. По сложности:

4.1. Простые системы.

4.2. Сложные системы.

4.3. Большие системы.

5. По направленности (заданию целей):

5.1. Целенаправленные системы.

5.2. Нецеленаправленные системы.

6. По степени организованности:

6.1. Хорошо организованные системы.

6.2. Плохо организованные (диффузные) системы.

6.3. Самоорганизующиеся (развивающиеся) системы.

При изучении и исследовании систем надо помнить, что любая из них может принадлежать сразу нескольким классам (подклассам или группам в них), каждый из которых применяется при выборе методов моделирования.

Классифицировать системы, как мы видели, можно по многим признакам.

Рассмотрим основные из них: характер природы и основное назначение систем, в соответствии с которыми они делятся на два класса: материальные и абстрактные системы (см. схему 11) [Разумов, Благодатских 2006 : 23].

Классификационная схема систем (по природе и назначению) М а т е р и а л ь н ы е ( р е а л ь н ы е ) с и с т е м ы – объективно существующие в реальном мире, подразделяются на два подкласса:

1) естественные – системы самой природы, к которым относятся:

неживые – вид физических систем неорганической природы;

живые – вид биологических систем;

2) искусственные – системы, создаваемые деятельностью людей. В этом подклассе выделяются:

технико-технологические – вид систем, включающий объекты – системы целевого назначения и системы, управляющие этими объектами в соответствии с определенной технологией;

социальные – вид различных систем человеческого общества, в том числе системные программы.

А б с т р а к т н ы е с и с т е м ы – продукт мышления, т. е. результат отражения реальных систем в мышлении людей. Эти системы подразделяют на два подкласса:

1) генерализующие – системы обобщающего отражения реальной действительности. Здесь выделяют:

понятийные – вид концептуальных систем (теории, методологические построения, включая и основные математические);

знаковые – вид семиотических систем, важнейшие из которых – лингвистические (знаковые);

2) непосредственного отражения – системы, отражающие определенные свойства (аспекты) конкретных реальных систем. В этом подклассе два вида:

математические модели;

логико-эвристические.

В рассмотренной выше классификации многие системы можно назвать гибридными (смешанными), они занимают промежуточное положение между указанными выше классами систем. Например, человека можно рассматривать как биосоциальную систему, а вычислительный комплекс (центр, систему) – как социально-техническую систему.

Итак, по описанной классификации систем, языковая система относится к генерализующие типу, а именно знаковым системам, семиотические характеристики которой будут рассмотрены в следующей (шестой) главе.

1. Охарактеризуйте предпосылки возникновения системологии. В чём заключается её сущность?

2. В чем состоит предназначение общей теории систем?

3. Что значит исследовать систему?

4. Каково соотношение системологии и общей теории систем?

5. Перечислите основные концепты общей теории систем.

6. Что такое системный подход?

7. В чем состоит суть системного метода?

Почему трудно дать определение концептам система и структура?

9. Каково соотношение этих концептов?

Охарактеризуйте состояние: система и среда.

10.

Как соотносятся система и время?

11.

12. Какие Вы знаете типы систем, обусловленные историческими типами 13. Каковы принципы синергетических систем?

Чем занимается и будет заниматься лингвосинергетика?

14.

15. Каковы основания классификации систем?

16. Интерпретируйте классификационную схему систем (по природе и назначению).

17. К какому типу систем относится языковая система? Почему?

18. Прокомментируйте высказывание:

«Языки возникли не по произволу и не по договору, но вышли из тайников человеческой природы и являются саморегулируемыми и развивающимися звуковыми стихиями» (Вильгельм Гумбольдт).

Александрова 1989 Князева, Курдюмов 2002 Разумов, Благодатских Амирова 2000 Кубрякова, Мельников Садовский 1965; 1974;

Блауберг, Юдин 1973 Малинецкий, Потапов Сэпир 1934; Булыгина, Крылов 2002 Мельников 2003 Хакен Иванов Вяч. Вс. 1998 Общая теория систем Шаумян Климонтович 2000 Прохоров и составные части лингвистической методологии 6.1. Семиотика как наука и метанаука С е м и о т и к а (от греч. semeion – «знак, признак», греч. semiotike – «учение о знаках») – 1) научная дисциплина, изучающая общее в строении и функционировании различных знаковых (семиотических) систем, хранящих и передающих информацию2, будь то системы, действующие в человеческом обществе (гл. обр. язык, а также некоторые явления культуры, обычаи и обряды, кино и т. д.) в природе (коммуникация в мире животных) или самом человеке (напр. зрительное и слуховое восприятие предметов; логическое рассуждение); 2) система того или иного объекта, рассматриваемая с точки зрения семиотики в 1-ом значении (напр., С.

данного фильма; С. лирики А. А. Блока; С. обращений, принятых в русском языке и т. п.) [Степанов 2002 : 440]3.

Из этого определения следует, что основным предметом семиотики являются знаковые системы, но не единственным: в другие дефиниции семиотики (или семиологии) входит ещё один её предмет: знаки. Однако в этот предмет семиотики входит не с о д е р ж а н и е процессов к о м м у н и к а ц и и 4, не соВяч. Вс. Иванов; 1998 : 791.

Вячеслав Всеволодович Иванов (р. 1929) – выдающийся отечественный филолог, переводчик, академик; автор известных трудов по теории языкознания: общего, индоевропейского, славянского, балтийского и кавказского;

работ по фольклору и мифологии славян. Автор фундаментального исследования «Индоевропейский язык и индоевропейцы. Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка» (в соавторстве) (1984). Вяч. Вс.

Иванов, как и В. Н. Топоров (р. 1928) и Ю. М. Лотман, были не только генераторами семиотических идей, но и ключевыми фигурами в планировании и организации семиотических исследований в СССР. Вяч. Вс. Иванов является, кроме всего прочего, крупнейшим историком отечественной семиотики (1976; 1998).

В информатике: информация – «всеобщая генеративная основа вселенной: всё, что внутри нас, вне нас и во всей Вселенной – вездесущая информация» [Юзвишин 2000 : 62] При этом информация всегда имеет знаковую природу и передаётся с помощью знаков [Мечковская 2004 : 9].

Проблемы с е м и о т и к и как науки определяются внутренней логикой её развития, а не национальной принадлежностью учёного, который ею занимается. Однако можно различать и национальные школы. Так, Ю. С. Степанов выделяет три национальные школы семиотики и философии языка: англосаксонскую, французскую и российскую. По его мнению, российская школа характеризуется стремлением к тонкому концептуальному анализу и к различным его расширениям [Степанов 1998(2001) : 9-17]. В этой главе, безусловно, учитываются разные национальные школы, но всё же основные положения семиотики даются в русле традиций российской школы.

Коммуникация (лат. communicatio – «сообщение, передача : делать общим, связывать») – в широком смысле рассматривается как процесс взаимодействия и способы общения, позволяющие создавать, передавать и принимать разнообразную информацию [Шарков 2009 : 269]. В таком значении термин коммуникация появился в научной литературе в начале XX века.

держание сознания, а только знаковое в о п л о щ е н и е, т. е. закономерности с е м и о з и с а (означивания, знакового представления информации и использования знаков) во всех сферах природной и социальной жизни, где имеют место информационные процессы [Мечковская 2004 : 14].

З н а к о в а я с и с т е м а – это система знаков, приводящихся в действие исключительно в соответствии с правилами, приданными или имманентно присущими данной системе [Соломоник 1995 : 28].

З н а к. Со времен Аристотеля и стоиков (III – II вв. до н. э.) все определения знака указывают на его двусторонний – м а т е р и а л ь н о - и д е а л ь н ы й – характер1. Знак (лат. signum) – это материальный, чувственно воспринимаемый предмет (вещь, явление, действие, признак), выступающий в качестве представителя (заместителя, репрезентанта) другого предмета, свойства или отношения и используемый для получения, хранения, переработки и передачи информации [Мечковская 2004 : 23].

Каждый знак имеет, во-первых, материальную сторону – это его о з н а ч а ю щ е е (лат. signans), или п л а н в ы р а ж е н и я 2, и, во-вторых, идеальную сторону – это значение знака, или содержание, в терминах семиотики – Термины план выражения и план содержания могут показаться перифразой древнейшей философской оппозиции ф о р м а и с о д е р ж а н и е. Действительно, если иметь в виду такую единицу языка, как слово, по отношению к которому традиционно говорят о звуковой оболочке, о грамматической форме и о значении как о содержании слова, то может показаться, что термины план выражения и план содержания ничего не добавляют к уже имеющимся представлениям о диалектике формы и содержания в языке. Однако в семиотической оппозиции п л а н в ы р а ж е н и я – п л а н с о д е р ж а н и я в центре внимания оказываются не взаимозависимости и корреляции формы и содержания, но их асимметрия, иногда разномасштабность. План выражения – это не всегда «оболочка» или «вместилище» содержания, часто это просто «метка», «ярлычок», «репрезентативная малость», пусть свернутая и концентрированная, однако в сопоставлении с означаемым, с тем, на что указывает метка, – это всегда «малость» (ср. означающее и означаемое в государственном флаге и гербе; ср.

богатство содержания географической карты или чертежа, с одной стороны, и принципиальную «экономность», «схемность» представления соответствующего содержания средствами названных семиотик, – с другой). С точки зрения «техники» и «экономики» информационно-семиотических процессов обязательная и сущностная «экономность» знака, т. е. способность выразить или репрезентировать «большое» через «малое», – это его ценное свойство [Мечковская 2004 : 24].

Эта точка зрения является господствующей, но есть и другая точка зрения: знак рассматривается как односторонняя сущность, т. е. унилатеристы помещают означаемое вне знака (А. И. Смирницкий, А. Г. Стернин, В. З.

Панфилов, В. М. Солнцев, А. А. Ветров и др.). Это обычная позиция математиков и логиков. Господствующее понимание знака, по мнению В. А. Канке, не является ошибочным, но оно не лишено слабостей, поскольку не включает в определение знака основной компонент – ч е л о в е к а - и н т е р п р е т а т о р а з н а к а [Канке 2008 : 66].

В когнитивной лингвистике для «означающего» появился выразительный термин тело знака [Кубрякова и др.

1996 : 55], подчеркивающий материальность носителя значения.

Тезис о материально-идеальном характере знака требует пояснения.

Значением (содержанием) любого знака является не «замещаемый» предмет, а представление о нем1. Например, в дорожном знаке «Дети» его материальная оболочка – это силуэт двух бегущих детей, помещенный в треугольнике с красной обводкой, а его содержание (значение) – это не реальные конкретные дети, а представление о том, что на этом участке дороги часто появляются дети. По отношению к реальным ситуациям (о которых предупреждает данный знак) его значение представляет собой обобщение и абстракцию: ведь реально дети могут не обязательно бежать, а идти или играть; не такими, как «на картинке», могут быть их количество, а также пол, возраст и т. д.

Нематериальность содержания знака видели уже стоики эллинистической поры, когда определяли означающее как «воспринимаемое» (aistheton), а означаемое – не как «вещь», но как «понимаемое, осознаваемое» (noeton). Поэтому, несмотря на бинарность знака, его сущностной графической формулой в семиотике стал треугольник (см. схему 12).

Легко видеть, что к этой триаде восходят и «логический треугольник» выдающегося немецкого логика Готлиба Фреге (в его работах конца ХIХ в.) – графический образ, разводящий и объединяющий «денотат – концепт – знак», и «семантический треугольник» «слово – понятие – вещь» (в работах американских семасиологов Ч. Огдена и А. Ричардсона).

Из сущности знака как «нечто (любой материальный предмет), стоящее вместо чего-то другого» [Соломоник 1996 : 236] следует, что мир знаков и знаковых систем бесконечно разнообразен, а его единство носит ко н ти н уа л ь н ы й 2 ха р а кте р [Степанов 1971 : 82; Мечковская 2004 : 95; Лебедев 2008 : и др.]. Чтобы представить границы мирового семиотического континуума, его свойства и закономерности существования, необходима классификация знаковых систем и знаков, к ним принадлежащих.

Именно это подчеркивается в определении знака Г. Гегелем: «Знак есть непосредственное созерцание, представляющее совершенно другое содержание, чем то, которое оно имеет само по себе» [Гегель 1956 : 256].

К о н т и н у у м (лат. сontinuum – «непрерывное, сплошное») – категория, обозначающая любое непрерывное множество объектов и величин [Лебедев 2008 : 209]. В общенаучном смысле континуум – это непрерывная или связная совокупность объектов, различия между которыми носят градуальный (ступенчатый) характер и определяются местом объектов в данной совокупности. Для континуума характерно, что объекты, расположенные рядом, различаются незначительно, тогда как удалённые друг от друга объекты в этом континууме имеют значительные различия, вплоть до противоположных.

Поскольку основания классификаций могут быть разные, то существует несколько типов классификаций знаковых систем и знаков.

Первую, самую о р г а н и ч н у ю для семиотики классификацию, разработал Ч. С. Пирс1, которая охватывает все знаки, а потому является ц е л о с т н о й. Эта классификация основоположника семиотики по праву считается с у щ н о с т н о й, поскольку в её основание положен главный признак в двухсторонней структуре знака – степень м о т и в и р о в а н н о с т и оболочки знака его содержанием. Ч. С. Пирс установил, что обязательная для любого знака связь означающего и означаемого бывает двух видов: 1) м о т и в и р о в а н н а я, т. е.

объяснимая, а значит, в том или ином отношении «естественная» и 2) н е м о т и в и р о в а н н а я. При этом мотивированные связи (ассоциации) бывают двух видов: а) по смежности явлений и б) по их сходству, поэтому возможны три типа знаков.

Первый тип – з н а к и - и н д е к с ы. В знаках-индексах (позже их стали называть также знаками-симптомами) связь означающего и означаемого мотивирована их естественной смежностью (соприкосновением или пересечением); в случае пересечения означающее является частью означаемого.

«Индекс физически связан со своим объектом». Индекс есть знак, отсылающий к Объекту, который он денотирует, находясь под реальным влиянием (being really affected by) этого Объекта» [Пирс 2000 : 90]. Примеры: 1) оскал собаки – это знак угрозы и одновременно компонент ее готовности к защите или нападению; 2) вскрик Ой! в момент, когда человек почувствовал внешнюю боль, – это часть его непроизвольной физиологической реакции на боль и вместе с тем знак (междометие), отчасти выражающий данное состояние.

Отношения естественной смежности, сопредельности, вовлеченности в одну ситуацию двух представлений, как известно, лежат в основе метонимии, поэтому мотивированность означающего означаемым в знаках-индексах правомерно охарактеризовать как м е т о н и м и ч е с к у ю.

Второй тип – з н а к и - к о п и и. В знаках-копиях (синонимы термина:

знаки-иконы, или иконические знаки2) связь означающего и означаемого мотивирована сходством, подобием между ними. Примеры: 1) слово жук (означающее) звучит похоже на те звуки, которые издает это насекомое (денотат означаемого); 2) на физической карте распределения светлых и темных оттенков голубого, синего, зеленого и коричневого цветов (означающего) соответствуют означаемому: глубине «синих» морей, уровню по отношению к морю, «зеленым» долинам и высоте «коричневых» гор.

Чарльз Сандерс Пирс (Пёрс) (1839-1914) – выдающийся американский философ, основоположник прагматизма, логик, математик, химик, метеоролог, геодезист, всю свою жизнь посвятивший созданию науки о знаках и знаковых системах, которую вслед за Дж. Локком назвал семиотикой, потому по праву считается основоположником этой науки. Огромное наследие его в восьми томах до сих пор ещё полностью не осмыслено [Светлов 2008 : 239]. Роль Ч. С. Пирса исключительно высоко оценена в науке. Так, Р. О. Якобсон писал, что Пирс, «возможно, был самым изобретательным и разносторонним из американских мыслителей» и с горечью добавлял: «настолько великим, что ни в одном университете не нашлось для него места» [Якобсон 1983 :102].

От греч. eikon «изображение, образ, подобие»; сравни: использование в компьютерном деле термина иконка (для «подсказывающих», благодаря изобразительности, значков в меню).

В отличие от знаков-индексов, в которых мотивированность означающего означаемым носит метонимический характер, мотивированность знаков-копий основана на подобии, сходстве означающего с означаемым, т. е. носит м е т а форический ха ра ктер.

Третий тип – з н а к и - с и м в о л ы. В знаках-символах1 мотивированность связи данного означающего с данным означаемым отсутствует. Примеры:

1) никто, в том числе этимологи, не знают, п о ч е м у звуковой комплекс рыба обозначает этот класс водных позвоночных: для современного языкового сознания (говорящих по-русски) эта связь не мотивирована; 2) также необъяснимо, почему знак 4 связан с количеством «четыре», а знак 5 – с количеством «пять».

Три названных типа элементарных знаков2 соответствуют трем ступеням семиозиса – процесса означивания и возникновения в сознании человека знака и знаковых отношений между явлением действительности, его отображением в сознании и формой знака. Три ступени образуют градацию в направлении у в е л и ч е н и я у с л о в н о с т и (конвенциональности) знака, т. е. увеличения его знаковости. Наименьшая степень условности характерна для знаков-индексов, наибольшая – для знаков-символов.

Однако и внутри каждого из трех классов знаков разные знаки могут различаться по степени знаковости (т. е. условности). Например, мимика и интонация (а это, как и междометие, – знаки-индексы) в большей степени зависимы от состояния человека и, следовательно, чаще выражают это состояние, чем междометный возглас. Иначе говоря, у междометий степень условности (знаковости) выше, чем у паралингвистических средств общения. В кругу иконических знаков фотоснимок более иконичен, чем карандашный портрет (того же лица). Преобладанием условности в форме по отношению к содержанию знака делает его знаком-символом.

Таким образом, оппозиция знаков-индексов, знаков-икон, знаков-символов носит г р а д у а л ь н ы й х а р а к т е р по степени знаковости (т. е. условности, конвенциональности): это градация от знаков с относительно невысокой степенью условности (индексов), к более условным знакам (иконам) и от них к еще более условным знакам – символам.

Знаки-индексы и знаки-символы составляют полярную противоположность с точки зрения своих возможностей обозначить конкретное и абстрактное, общее и единичное. Индексы «привязаны» к конкретному и единичному3, символ, напротив, «не может указать на какую-либо конкретно вещь – он деноВ термине семиотики знаки-символы компонент символ является о м о н и м о м по отношению к нетерминологическому, более широкому значению этого слова (ср.: Белый голубь – символ мира; NN – символ уходящей эпохи и т. п.) и по отношению к специальному значению термина символ, которым обозначается один из видов сложных знаков (символ в противопоставлении эмблеме, образу, сравнению, метафоре, аллегории и др.).

Указанную омонимию следует иметь в виду во избежание путаницы.

С введением понятия нулевого знака (т. е. значимого отсутствия материально выраженного знака) [Норман 2004 : 57] была осознана минимальная знаковая система, состоящая из двух знаков: материального и нулевого.

Знаки, входящие в такую систему, получили название с и г н а л о в [Глинских 1999 : 65-66]. Например, сигналом к началу какого-либо действия (например, бега) может быть выстрел из стартового пистолета, звонок, гудок, взмах руки, выстрел из ракетницы и т. д. Во всех этих случаях материально выраженный сигнал противопоставляется его отсутствию.

Ср. исчерпывающую формулировку Пирса: «Индексы… ссылаются на индивидуальные объекты, единичные предметы, единичные совокупности предметов или единичные длительности» [Пирс 2000 : 96].

тирует некоторый тип вещей...» [Пирс 2000 : 92]. «Символы дают нам средство мыслить о мыслях, причем так, как мы бы не смогли о них мыслить в отсутствие Символов. Они позволяют нам, например, создавать Абстракции, без которых мы лишились бы великого двигателя развития науки. Они же позволяют нам вести счет...; Символы суть сама подоснова нашего разума»

[Пирс 2000 : 223].

Говоря о разной роли в познании трех типов знаков, Ч. Пирс указал на их связь с разными в р е м е н н ы м и планами: индексам соответствует план актуального настоящего («здесь и сейчас»), иконическим знакам – прошлое, символам – будущее.

«Итак, способ существования символа отличается от способа существования иконического знака и индекса. Бытие иконического знака принадлежит прошлому опыту. Он существует только как образ в памяти. Индекс существует в настоящем опыте. Бытие символа состоит в том реальном факте, что нечто определенно будет воспринято. Ценность символа в том, что он служит для придания рациональности мысли и поведению и позволяет нам предсказывать будущее. Все истинно общее относится к неопределенному будущему» [Цитируется по: Якобсон 1983 : 116]. Значение этого вывода Ч. Пирса важно для содержания и функций разных семиотик.

Другим основанием для классификации знаковых систем являются следующие три группы свойств знаков.

Первая группа – ф и з и ч е с к а я (материальная) природа плана выражения знаков, что определяет с е н с о р н ы й канал их восприятия.

По данному основанию различаются пять видов знаков и знаковых систем (по числу основных органов чувств): 1) оптические, воспринимаемые зрением; 2) слуховые, воспринимаются слухом; 3) знаки, связанные с восприятием запахов через обоняние; 4) тактильные знаки, воспринимаемые осязанием; 5) знаки, связанные со вкусовыми ощущениями, воспринимаемые органами вкуса.

Вторая группа – г е н е з и с з н а к о в ы х с и с т е м. По данному основанию различаются три главных рода семиотик: природные, биологические, или врожденные семиотики (это прежде всего «языки» животных); 2) небиологические, культурные, но при этом естественные семиотики (это этнические языки, поведение, одежда, этикет, религия, искусство) и 3) искусственные семиотики, т. е. сознательно и целенаправленно созданные людьми (например, математическая и логическая символики, географическая карта, дорожные знаки, азбука Морзе… )1.

На этой основе Ю. С. Степанов в семиотике как науке выделяет ряд научных направлений: первый тип знаковых систем и знаков (природные, биологические) изучаются б и о с е м и о т и к о й.

Детальное описание первой и второй группы классификаций знаковых систем и этапов даётся в учёбном пособии Н.Б. Мечковской [2004 : 95-196].

Второй и третий типы языковых систем и знаков, ориентированный на антропологию и этнографию, т. е. на изучение преимущественно примитивных обществ, Ю. С. Степанов условно называет э т н о с е м и о т и к о й.