«Культурно-просветительсКий и литературно-художественный журнал Главный редактор издается ежеквартально при участии: Андрей РЕБРОВ союза писателей россии; Зам. главного редактора Валентина ЕФИМОВСКАЯ санкт-петербургского ...»

При всех морально-политических издержках советско-германского договора (кстати, часто забывается, что аналогичные договоры и соглашения с Гитлером уже имели в 194 году Польша, вскоре после Мюнхена Великобритания, Франция и некоторые прибалтийские страны) он отодвинул См.: TSRS-Vokietija (СССР-Германия), 199-1941. Сб. документов и материалов. В -х т. Т. 1. Вильнюс, 1989. С. 15.

The Far East Situation. Lecture Delivered 17 oktober 199 by Mr. Joseph W.

Ballantine at the Naval War College. Newport, R.1. 881-81/10-18-9. P. .

германскую агрессию против СССР почти на  года, объективно ослабило Антикоминтерновский пакт, вывело Польшу из числа явных агрессоров1, посеяло в Токио серьезные сомнения относительно политики Германии как союзника Японии, что привело к временной нормализации отношений последней с Москвой. Есть все основания считать, что возникшая в оси Токио—Берлин трещина впоследствии способствовала тому, что Япония не пожелала безоглядно следовать за Германией в агрессии против Советского Союза, отплатив Гитлеру подписанием с Москвой пакта о нейтралитете в апреле 1941 года и развернув в декабре того же года широкомасштабные военные действия на юге.

Тем самым стратегическое поражение потерпело и гитлеровское руководство Германии: подписание советско-германского договора и победа советско-монгольских войск на Халхин-голе отняли у Гитлера важного союзника, ослабили фашистско-милитаристский блок в разворачивавшейся коалиционной мировой войне. Уже это одно оправдывает подписание договора о ненападении с Германией. Не дало на этом фоне ожидавшегося эффекта и заключение Германией, Японией и Италией 7 сентября 1940 года в Берлине после длительных переговоров и взаимных подозрений Тройственного пакта, хотя они, по оценке Токийского трибунала, и «имели в виду совместные агрессивные действия... против демократических держав, в том числе против СССР».

Вместе с тем, как показало развитие событий, подписание советскояпонского пакта о нейтралитете не отразилось ни в коей мере на темпах военных приготовлений Японии против СССР. И это четко отражено в документах Токийского трибунала. «“Нейтралитет” Японии в войне между Германией и СССР, — констатируется в Приговоре Трибунала, — в действительности... был предназначен для того, чтобы служить ширмой для оказания помощи Германии до нападения самой Японии на СССР.

Доказательства, представленные Трибуналу, указывают на то, что Япония, будучи далеко не нейтральной..., оказывала значительную помощь Германии».

Военные же приготовления вблизи советской границы постоянно наращивались, вынуждая СССР держать на Дальнем Востоке около 1 млн своих войск, вплоть до принятия окончательного решения японского военно-политического руководства развязать войну на Тихом океане и не снижались до конца 194 года. В Токио решили лишь несколько изменить такГитлеровское окружение тщательно прощупывало, насколько Польша созрела к превращению сотрудничества, сложившегося в период ликвидации Австрии и Чехословакии, а также при ее параллельных контактах с Японией в военный союз против СССР. Однако Берлин абсолютно не устраивало, по сути, единственное условие, выдвигавшееся Варшавой в ходе переговоров 4 октября 198 г. Ю. Липского и 6 и 6 января 199 г. Ю. Бека с И. Риббентропом, которое заключалось в том, что вермахт должен был обрушиться на «большевистскую Россию» в обход Польши, к примеру, через Прибалтику или Румынию, уступить Польше Украину, подарив ей выход к Черному морю, и Литву, что укрепляло ее позиции на Балтике.

Устраивал ли такой подход Германию, полякам стало известно лишь 1 сентября 199 г. Очевидно, что Варшава в своих расчетах жестоко ошиблась: Берлину не нужен был еще один гегемон-конкурент на геополитическом пространстве Европы.

Цит по: Милитаристы на скамье подсудимых: По материалам Токийского и Хабаровского процессов. Документы. М., 1985. С. 100.

тику: выждать нападения на Советский Союз Германии и затем вероломно ударить ему в спину в удобный момент, когда он, «подобно перезревшей хурме, готов будет упасть на землю», «одним ударом разрешить северную проблему»1. Как свидетельствуют документы Токийского трибунала, с началом гитлеровской агрессии против СССР японская стратегия была уточнена на императорской конференции  июля 1941 г. В ее итоговом документе говорилось, что «если германо-советская война будет развиваться в направлении, благоприятном для империи, она, прибегнув к силе, разрешит северную проблему». Однако в ходе Великой Отечественной войны СССР такого шанса совершить новую преступную авантюру против себя Японии так и не предоставил.

Тем временем продолжалось наращивание японской агрессии в Китае.

В результате уже к общепринятой дате начала Второй мировой войны японцы контролировали более 5 % всей его территории с населением около 00 млн человек, что составляло около половины всего населения и свидетельствовало о том, что была оккупирована и нещадно эксплуатировалась в целях наращивания потенциала экспансии наиболее заселенная и развитая часть страны. Агрессия в Китае сопровождалась тягчайшими преступлениями японской военщины. Малейшее сопротивление жестоко каралось оккупантами. Даже тогда, когда, как констатируется на основе документальных доказательств в Приговоре Токийского трибунала, «к моменту вступления японской армии в город (столицу Китая Нанкин. — В. З.) утром 1 декабря 197 года всякое сопротивление прекратилось», японские солдаты «проходили по улицам, без разбора убивая китайцев: мужчин, женщин и детей, пока площади, улицы и переулки не были завалены трупами. Насиловали даже девочек-подростков и старух. Многих женщин, изнасиловав, убивали, а их тела обезображивали....Убийства и поджоги проводились планомерно, они продолжались в течение шести недель....Общее число гражданских лиц и военнопленных, убитых в Нанкине и его окрестностях в течение первых шести недель японской оккупации, превысило 00 тысяч человек»4, а всего за годы агрессии в Китае японскими оккупантами было уничтожено более 5 млн китайцев5. Этим, однако, далеко не ограничивается число преступлений японской военщины — на стол Трибунала легли несколько томов, насчитывающих 650 аффидевитов свидетелей-очевидцев японских зверств против народов различных стран6.

Прецедент Токийского трибунала, давшего оценку преступному курсу Японии в канун и в годы Второй мировой войны, имеет непреходящее значение для современности. Актуальное значение имеет, в частности, разоблачение трибуналом практики использования Японией для прикрытия преступных замыслов и моментов перехода к агрессивным войнам различЦит. по: Дайтоа сэнсо кокан сэн си. Т. 0. С. 01; см. об этом подробнее: Кошкин А. А. Россия и Япония: Узлы противоречий. М., 010. С. 59–7.

Цит. по: История войны на Тихом океане: Пер. с япон. В 5 т. Т. III. М., 1957–1958. С. 79–80.

См.: Зимонин В. П. Последний очаг Второй мировой. М., 00. С. .

Цит по: Смирнов Л. Н., Зайцев Е. Б. Суд в Токио. -е изд., исправленное.

М., 1984. С. 467–468.

In: Beijing Review. 1985. May 6.

См.: Смирнов Л. Н., Зайцев Е. Б. Суд в Токио. С. 456.

ных эффемизмов1 типа «инцидент» и «конфликт» для обозначения военных действий любого содержания и масштаба, «обеспечение самообороны (национальной обороны)», «защита жизненной линии империи» и «проведение национальной политики» для обоснования «вынужденности» развернуть военные действия на чужой территории, строительство «сферы сопроцветания в великой Восточной Азии», «создание нового порядка в Восточной Азии»

и «борьба за освобождение народов Азии от гнета белой расы» для пропаганды мнимых целей японской агрессии в регионе и так далее. Практика использования эффемизмов в свете современных событий заслуживает особого внимания.

Спрашивается, чем отличаются действия НАТО во главе с США в Югославии, Ираке, Афганистане, в ряде стран Ближнего Востока под благопристойными лозунгами «гуманитарной интервенции», «установления демократии», «обеспечения мира и стабильности», в результате которых ликвидируются суверенные государства, уничтожаются десятки и сотни тысяч мирных жителей, насаждается иностранное военное присутствие, захватываются энергетические и другие ресурсы, от эффемизмов милитаристской Японии и нацистской Германии?

В связи с японским фактором, особенно в годы, предшествовавшие мировой войне, следует расставить новые акценты и в анализе т. н. политики умиротворения агрессоров (а точнее — поощрения их к войне против Советского Союза), проводившейся идеологически заданными западными демократиями, известной под названием «мюнхенская политика», но которая родилась отнюдь не в Мюнхене, а на Дальнем Востоке, и не в сентябре 19 года, а в начале 190-х годов, когда Западом были позорно сданы японскому агрессору Маньчжурия, а затем, по сути, и весь Китай, «не замечена»

агрессия против СССР Японии у озера Хасан.

Дело в том, что агрессия Японии в Маньчжурии в 191–19 годах (а именно ее следует признать первым очагом будущего всемирного пожарища) получила лишь словесное осуждение со стороны Запада. На демонстративный выход «обиженной» Японии в марте 19 г. из Лиги Наций никаких санкций не последовало. Очевидно, лидеров стран Запада вполне удовлетворило заявление главы японской делегации в Лиге Наций Ё. Мацуоки о том, что Маньчжурия оккупирована с главной целью — создать плацдарм для борьбы против СССР. Pуки у агрессора были окончательно развязаны, чем Япония не преминула воспользоваться, завершив в 195 г.

захват Северо-Восточного Китая и развернув в июле 197 году против этой страны агрессивную тотальную войну.

Конечно, западные демократии в союзе с СССР имели объективные возможности пойти другим путем и совместно обуздать агрессоров и на Востоке, и на Западе, но для этого были необходимы определенные условия: взаимное доверие; уверенность в том, что достигнутые соглашения и договоры будут выполняться; готовность в кратчайшие сроки развернуть боеспособные армии, мобилизовать все физические и духовные силы народов на борьбу с фашистско-милитаристской опасностью, непреклонная воля Под эффемизмом следует понимать обозначение в благопристойных выражениях неблаговидных дел.

См.: Смирнов Л. Н., Зайцев Е. Б. Суд в Токио. С. 47.

к победе над агрессорами, а этого у западных держав не было. В итоге в мире возникла опасная ситуация: все неагрессивные страны стремились не к тому, чтобы совместными усилиями обуздать агрессора, а к тому, чтобы остаться в стороне от вероятного военного конфликта, переложив главную тяжесть вызревавшей мировой войны на других.

Не похожи ли на это действия ряда стран–членов Совета Безопасности ООН, к числу которых применительно к событиям в Ливии и в целом на Ближнем Востоке относятся и «воздержавшиеся» при голосовании вопроса о применении военной силы против суверенного государства Китай и Российская Федерация? Не является ли это новой редакцией «политики поощрения» потерявшей за последние десятилетия моральные и пространственные ограничения НАТО и не способствует ли это дальнейшему повышению агрессивности и вседозволенности в действиях этого военного блока?

Остро встает вопрос и о соответствии и эффективности ранее принятых международно-правовых норм практике принятия важнейших военно-политических решений. Где юридически очерченные нормы, если говорят о контроле над воздушным пространством, а бомбят по людям на земле, и это не влечет за собой никаких юридических последствий для превышающих предоставленные полномочия стран? Исторический опыт свидетельствует (и это убедительно показал Токийский процесс), что упор на военные методы решения гуманитарных и социальных проблем не только бесперспективен, но и преступен.

В заключение невозможно не остановиться на оценке того, как к урокам прошлого относятся в современной Японии. В последние 0–0 лет в этой стране усилилась кампания по оправданию территориальных притязаний к странам Восточной Азии, ревизии итогов Второй мировой войны, разжиганию реваншистских настроений. Целями этой кампании являются устранение «комплекса неполноценности», возникшего, по мнению японских руководителей, у «нации Ямато» в результате поражения во Второй мировой войне, пробуждение чувства «национального самосознания», «патриотизма», готовности вернуть Японии «былую славу». Уже не раз предпринимались попытки пересмотреть в реакционно-милитаристском духе японские учебники, в позитивных тонах показать историю японских военных авантюр в обширном АТР. Лишь под давлением официальных заявлений со стороны правительств стран-жертв былых агрессий министерство просвещения Японии отказалось от внесения в учебники положений, прямо оправдывающих в глазах молодежи преступления, совершенные японским милитаризмом против других народов. Тем не менее министерству удается протаскивать в учебники реакционные взгляды под видом укрепления «гражданственности и патриотизма»1.

В русло реваншизма и шовинизма, возрождения «духа страны Ямато», «исконно японских ценностей», идей «национального превосходства», «исключительности японской нации» направлен и целый ряд мероприятий, в том числе введение в 198 году «дня памяти погибших воинов» 15 августа (день обнародования в 1945 году императорского рескрипта о капитуляции Японии во Второй мировой войне), попытка возрождения и поднятия до уровня государственной религии синтоизма, издавна питавшего японскую Акахата. 198. 1 июля.

военщину милитаристскими и националистическими философско-религиозными концепциями.

Символом синтоизма в Японии является милитаристская святыня — токийский храм Ясукуни, где захоронен прах и хранятся списки многих крупных военных деятелей и простых солдат разных периодов истории Японии, в том числе семи главных военных преступников, казненных в 1948 году по решению Токийского трибунала. После войны синтоизм в Японии был запрещен, а церковь отделена от государства. Справедливое возмущение, поэтому, вызывают посещения, начиная с 1975 года, храма Ясукуни официальными лицами. Первое время, правда, посещения храма представлялись как «визиты частных лиц». Совершали такие «частные»

визиты в Ясукуни в октябре 1969 года император Хирохито, в декабре того же года наследный принц, а ныне император Акихито. Нанес такой визит в храм в апреле 198 года и премьер-министр Японии Я. Накасонэ.

Однако 15 августа того же года Я. Накасонэ в сопровождении министров возглавляемого им правительства вновь побывал в Ясукуни. Причем накануне газета «Иомиури» процитировала японского премьера, который, рассуждая о некоем «поворотном моменте», наступившем в послевоенной истории Японии, подчеркнул, что посетит Ясукуни как официальное лицо.

Накасонэ подтвердил 14 октября 1986 г., что его правительство способствовало увековечению в храме Ясукуни памяти генерала Х. Тодзио и 14-ти других крупных военных преступников1. Регулярно посещали храм Ясукуни и почти все последующие премьер-министры страны от правящей ЛДП Японии.

В связи с этим хочется поделиться впечатлениями от посещения в мае 1991 г. мной вместе в другими советскими, монгольскими, китайскими и японскими участниками проходившего в Токио симпозиума по истории событий у реки Халхин-гол храма Ясукуни и действующего при нем музея военной истории Юсюкан. Поразило то, что ни в храме Ясукуни, ни в музее военной истории, которые, как нам стало очевидно, все больше превращаются при поддержке правительства в учреждения милитаристской пропаганды, мы не увидели и намека на осуждение милитаристского прошлого Японии, на порицание тех, кто не раз ввергал страну в агрессивные войны.

Все экспонаты музея Юсюкан направлены на то, чтобы сформировать у японцев представления о некоей «великой миссии Японии в Азии», стемлении «вырвать азиатские народы из-под гнета белой расы», создать «Великую сферу сопроцветания», а если где-то и приходилось применять оружие, то это из-за того лишь, что эти «неблагодарные» народы не желали понять и принять эти «благородные устремления» японских покровителей. У меня сложилось впечатление, что посещение храма Ясукуни и музея Юсюкан не воспитывает у современных японцев чувство стыда за содеянные японской военщиной в годы минувшей войны преступления, а вызывает в их сознании лишь ностальгию по утрате добытых отнюдь не праведным путем завоеваний. А это, памятуя о далеко не безоблачном историческом прошлом Японии, опасно, как для народов мира, так и для самих японцев, особенно для молодежи.

Ясукуни дзиндзя (Храм Ясукуни). Токио, 198З. С. 1, 14; Токио симбун.

198.16 августа; Япония и проблемы безопасности в АТР. М., 1996. С. 95–97.

Фактом является и то, что в результате умело поставленной пропаганды подавляющая часть японского общества поддерживает существование вопреки положениям статьи 9-й конституции современных вооруженных сил под названием «силы самообороны», воссоздание министерства обороны страны и службы внешней разведки, а антивоенное движение в стране в последнее время значительно ослабло. Современные вооруженные силы Японии почему-то вновь, как и в годы кануна и периода Второй мировой войны, решают в пределах 1000-мильной зоны от Японских островов и даже в свершенно других регионах мира, где ведутся вооруженные конфликты, задачи, даже отдаленным образом не затрагивающие «самооборону» Японии, не говоря уж о том, что японская конституция вообще провозглашает отказ Японии от права обладания вооруженными силами и разрешения международных споров с применением военной силы.

Даже после ужасающей по масштабам и последствиям катастрофы с атомной электростанцией Фукусима японское правительство демократов, изыскивая финансовые средства на восстановительные работы ( мая 011 г.

японский парламент выделил на эти цели около 50 млрд долл. США), оставило сравнимый с этой суммой военный бюджет Японии (сопоставимый с военными расходами ядерных держав Англии и Франции) нетронутым, резко урезав социальные программы1. Могут сказать, что японские военные внесли большой вклад в ликвидацию последствий природной и техногенной катастроф, и с этим нельзя в данной конкретной ситуации не согласиться.

Но почему этим должны заниматься вооруженные силы, у которых, как оказалось, не было в распоряжении специальной техники (роботов, мощных инструментов для резки арматуры и прочего...), а не специализированные организации типа российского МЧС?

В условиях, когда Японии никто реально не угрожает (в новой и новейшей истории не было ни одного примера угрозы вторжения в ее пределы вооруженными силами каких-либо государств) и когда она сама имеет территориальные претензии к соседним странам, прежде всего к России, продолжающийся рост ее военных приготовлений не может не расцениваться рядом государств АТР как серьезный вызов региональной безопасности. Тем не менее, используя механизмы политико-идеологической индоктринации, правящие круги Японии не без успеха создают у японцев представление о наличии в регионе многочисленных источников угроз безопасности страны.

Наряду с тезисом о росте ракетно-ядерной опасности со стороны КНДР, активно пропагандируются мысли об угрозе со стороны обогнавшего Японию в экономическом развитии и крепнущего в военном отношении Китая и укрепляющей свои дальневосточные рубежи России. Тревогу у международной общественности вызвали факт принятия в 1999 году парламентом законопроекта, придающего официальный статус старым императорским флагу и гимну, с которыми японская военщина развязала крупномасштабную агрессию в регионе в 190-х годах, заявления высшего руководства (премьер-министр И. Мори) о том, что Япония — божественная страна во главе с императором, как символом ее божественности.

The Milirtary Balance. 000/001. L., 000. P. 00; Независимая газета. 011.

 февраля; Красная звезда. 011. 4 мая.

Токио симбун. 1999. 16 августа; Независимая газета. 1999. 17 августа.

Токийский трибунал вскрыл истинные преступные замыслы и бесчеловечные методы осуществления японской экспансии в Азии и по справедливости наказал организаторов этих преступлений против мира и человечности. Однако официальная Япония проявляет вопиющее неуважение к решениям международного суда. В отличие от Германии, где осуждение нацистского прошлого закреплено и в политических, и в юридически обязывающих документах и реализуется в реальной политике государства, ничего подобного не произошло в Японии. И это, с учетом вышесказанного, вновь подтверждает важность нового и нового привлечения внимания мировой общественности как к урокам Международного процесса над японскими военными преступниками периода Второй мировой войны, так и в целом к урокам истории.

наше время. антология современной литературы россии:

Повести, рассказы, биографические статьи, библиографические сведения, рецензии / Сост. и предисловие Б. И. Лукина. — М.: «Издательство Литературного института им. А. М. Горького»; Нижний Новгород: «Вертикаль. XXI век», Литературный фонд «Дорога жизни», 009. — 416 с.

(Серия «Наше время»). — CD: электронная книга «Антология современной поэзии «Наше время».

Автор проекта и председатель редколлегии серии «НАШЕ ВРЕМЯ»

Редколлегия:

Дударев В. Ф., Кувакин А. Г., Макаренков В. В., Мизгулин Д. А., Мисюк В. Н., Овчинников С. М., Прилепин З., Сдобняков В. В., Тарасов Б. Н., Тихонов В. Е., Яковлев А. А.

Данный том продолжает уникальную серию «Наше время». Ее составят антологии современной литературы, посвященные творчеству писателей, родившихся в шестидесятые годы XX века.

В том «Проза» включены произведения двадцати семи авторов. Творчество каждого из них представлено «лучшим», на взгляд самого писателя, рассказом или повестью. Биографические статьи от первого лица и фотографии писателей привносят ощущение личной встречи, откровенных бесед. Библиографический материал, помещенный в приложении, позволит исследователям и любителям современной литературы получить более полную информацию о жизни и творчестве писателей, чьи произведения включены в данное издание.

Рекомендуется как учебный материал для преподавателей и студентов-филологов. Антология прозы адресована самому широкому кругу любителей словесности.

Международной Славянской академии, лауреата литературных премий Союза писателей России «Традиция» и премии им. Н. Заболоцкого. В этом году исполняется 50 лет сергеева ирэна андреевна — поэт, критик, литературовед, член Союза писателей России с года. С 1977 по 1991 год работаа помощь к Новгороду шла...

ла литературным консультантом журнала «Звезда». Автор мно- Но души не отпели даже, гих поэтических сборников, ли- не схоронили их тела.

тературоведческих статей, переводит стихи с грузинского, укВрагов немало там валялось, раинского, сербского, белорусда их не жалко — их вина...

ского и др. языков. Инициатор и составитель альманахов «День русской поэзии», «Северные цве- позиционная война.

ты». Лауреат премии им. Н. Заболоцкого. живет в санкт-пе- в архиве тербурге.

Знаю, что предки московские Сколько прошло незамечено!

врач полковой, но листков таких тягостно... Думать тут нечего:

Помолились мы на Пиросе... Земляки любимых прадедов слыша певчих не на клиросе, Петро-Павлов день отпраздновав, перед храмом, на лугу. уезжают в град большой...

Перед образом обретенным Я представилась Ириною, Все исхожено здесь предками, Машут ручкой по-старинному «память их из рода в род...» и платочком — сверху-вниз.

Плохо спится. Читаешь да пишешь. Вот уже три недели прошло, На рассвете сквозь дрему услышишь, без причастия — ох, тяжело!

как сама себе скажешь: «Подъем! Потому-то ночами не спится...

Собирайся — и в церковь пойдем!» Вот он, храм! И Христа плащаница.

Моя Казанская икона Благословенна и венчальна, от бабушки досталась мне, святила многодетный дом.

она наследственна, исконна, Из-за меня она печальна, стоит в киоте, как в окне. но я ли виновата в том?..

Скажу моряку и подводнику, теперь с Мирликийским святителем которые здесь, среди нас: в небесной команде одной...

«Молитесь Николе-угоднику, он многих в крушениях спас». Поэту скажу и подводнику, А кто был отважным воителем, «Молитесь Николе-угоднику остался навек под водой, — и верьте в его чудеса!»

Моих тут родственников нет, не высекали их имен, Их на земле истерся след, Спустя полвека их отпев, всех голодом убили... всегда их поминаю...

встречает город Ржев. любви горит костер.

Пройдут под ней с поклоном — Вот мать моя, девчушка, иконы Оковецкой...

Пока она их всех кормила, Болезнь и старость — это горько.

с ней было просто и легко. Дом престарелых — тоже дом.

Пасла гусей, козу доила...

Но жизни путь пошел под горку, А где же дети? Где же внуки?

любовью полон и трудом. О них придется позабыть.

Твой медный крестик с каждым днем стирается, на нем не прочитаешь ничего.

Он, все-таки, наверно, постарается — переживет владельца своего.

Переживет... Надеюсь, закопают вас...

И не сожгут тебя, Господь с тобой!

Надеюсь, что успеешь ты покаяться и русский крест поставят над тобой.

ЧтоБы дуШа не МолЧала Продолжение или начало?

Чувство жизни еще не ушло.

У вокзала стою, у причала, ритм и рифма — мой руль и весло.

Да, поэзия не подкачала!

Кто сказал, что она — ремесло?

Надо, чтобы душа не молчала, рядом ангела было крыло.

Уходя в стихотворство, как в скит, ты молчи... А душа не молчит.

Век двадцатый, весь расхристанный, над Россией пролетел.

Ищем, ищем веры истинной да богоугодных дел.

Ищет благодати в Ниловой брат любимый Николай...

Будет нам по вере, милые, — что душа ни пожелай!

«На эстраду мелкими шагами, покачиваясь, вышла кривобокая старушка, одетая в темный ситец, повязанная пестреньким, заношенным платком, смешная, добренькая ведьма, валентин распутин измятом добром лице, от изумительного блеска детских глаз, которые, БайКальсКаЯ ручкой, похожая на уродливо сшитую из тряпок куклу, старая женПослесловие к словарю щина из Олонецкого края сказывала валентин Григорьевич распу- поле на богатырские подвиги. Самтин — родился 15 марта 197 года гин видел эту дородную мать, слыв поселке Усть-Уда Усть-Удиншал ее твердые слова, за которыми ского района Иркутской области.

Окончил историко-филологи- все-таки слышны были и страх и печеский факультет ИГУ. Автор чаль, видел широкоплечего Добрымногих книг, вышедших в Росню: стоит на коленях и держит меч сии и за рубежом и неоднократно переизданных. Лауреат Го- на вытянутых руках, глядя покорсударственной премии СССР в ными глазами в лицо матери...»

области литературы, искусства и архитектуры, лауреат премии Фонда Святого Всехвального с натуры: в 1896 году на Всеросапостола Андрея Первозванносийскую выставку в Нижний Новго «За Веру и Верность» и др.

Спустя еще полтора и два десятилетия на былины не менее знаменитой исполнительницы с Пинеги М. Д. Кривополеновой собиралось в столицах столько же слушателей, сколько на концерты Шаляпина. Широкий интерес и даже восторг русского общества народным творчеством продолжались к тому времени почти полный век и были сбиты только революцией, да и то ненадолго, и изучение и собирание фольклора не прекратилось и во весь XX век. По справедливости считалось, что уж это-то нам не изменит.

Одновременно шло и пополнение русского языка: все жанры фольклора, сколько их ни есть в малых и больших формах, сказывались и выпевались народным словом. Это даже и не сравнение, не уподобление одного другому, а органическая жизнь языка, закон его существования и функционирования: основное его русло полнится, оживляется и украшается многочисленными притоками местных говоров, «истечением» его огромных словообразующих площадей и устных поэтических оазисов. И как для экологии природы вредны грязные производства, так и экологию языка загрязняют «фабрики» чужесловия, дурно- и тупословия, против которых вместе с охранительными законами нужна и постоянная расчистка родных истоков.

Чудного, поистине волшебного звучания в XIX веке русский язык достиг благодаря народным речевым кладовым, открывшимся вместе с фольклором. Столь совершенного поэтического «инструмента», как Пушкин, не было ни дотоле, ни после, но явление его счастливо совпало с интересом к крестьянской Руси, которая в своих преданиях и сказаниях из уст в уста накопила такую мудрость и такую поэзию, что только ахай да ахай. Пушкин и сам записывал песни и сказы и подвигал к этому занятию своих друзей-литераторов. Без него не было бы бесценного собрания народных песен П. В. Киреевского, положившего начало богатейшей песенной библиотеке (в записях П. В. Шейна, П. Н. Рыбникова, А. И. Соболевского и др.), без него Гоголь не освоил бы столь виртуозно самую музыку русского языка, не дружи с Пушкиным В. И. Даль — как знать, решился бы он на свой гераклов подвиг и смог ли бы собрать столь щедрый урожай, сам-сто или даже сам-двести, с живого великорусского языка в своем бессмертном «Толковом словаре»! В XIX столетии началось дружное движение из местных таежек, лесов и гор, с побережий морей и рек всех жанров устного народного творчества, и, лучшей частью влившись в литературный язык, оно своей живостью, яркостью, мудростью и точностью окончательно раскрепостило, усладило и щедро обогатило нашу письменность.

В обильном пиршестве великорусского языка, как за скатертью-самобранкой, с которой чем больше потчуешься, тем больше прибывает, участвовали и Тургенев, и Лесков, и Бунин, и Шмелев; будто на гармошке, растягивая полнозвучные меха, играли на нем Никитин, Кольцов, Есенин.

Драматург Островский называл свои пьесы народными поговорками, для своих нравоучительных рассказов их же отыскивал Л. Толстой. Он восхищался: «Что за прелесть народная речь! И картинно, и трогательно, и серьезно... Язык, которым говорит народ и в котором есть звуки для выражения всего, что только может сказать поэт, мне мил... Захоти сказать лишнее, напыщенное, болезненное — язык не позволит».

...Это преддверие разговора о настоящем Словаре, это торжественная похвала в честь простонародного языка, надо полагать, не будут лишними: да, были времена, и не столь далекие, когда этот могучий источник нашей словесности представлялся неиссякаемым. И что же — прошли былинные?

Двадцатитомный словарь, и сам подобный эпосу по богатству вобравшего в себя материала, должен бы, казалось, располагать к оптимизму: какая глыбища! какое безбрежье нетронутого и самородного! И это по следам прежних экспедиций, по торным фольклорным тропам, по которым прошли и М. К. Азадовский, и Е. И. Шастина, и В. П. Зиновьев, и Л. Е. Элиасов, и Р. П. Матвеева и другие до них и после них... Стало быть, источник этот и в самом деле неисчерпаем и воспроизводство областных говоров в поколениях столь же естественно, как воспроизводство почвы от растительного покрова?

И это так бы и было, когда бы русская деревня оставалась в здравии и если бы оставалась она хотя бы в относительной изоляции от большого, распахнутого всем ветрам и поветриям, теряющего последнюю родовую и культурную индивидуальность, мира. Корневище народного языка может быть питательным только в глубинах почвы и в глубинах неповрежденной жизни, а нет их — не будет и корешков у старины, не даст побегов и зачахнет самоцветное слово.

Этот величественный труд под названием «Словарь говоров русских старожилов Байкальской Сибири» собирался больше четверти века, и те сотни и сотни деревень, по которым прошла Галина Витальевна Афанасьева-Медведева, тем и привлекали фольклористов, что лежали эти деревни в стороне от набитых дорог, жили теми же занятиями, что и при заселении (охота, рыбалка, пашня), и находились в естественной резервации. Предыдущие 50 лет быт в сибирской таежной деревне изменили меньше, чем последние 5 лет. Последние 5 лет его, можно сказать, обрушили. По Ангаре, окончательно превращенной в электрическую силу, старые поселения по берегам и островам постигла участь Матеры, ушедшей под воду, по Лене они опустели оттого, что окончательно были оставлены государством, — точно отступило оно в спешке от превосходящей силы какого-то невидимого противника. Не лучше картина по забайкальским тайгам и рекам. С корнем выдраны деревни из земли, торчат одни печища. «Где стол был яств — там гроб стоит»: заросли крапивы по местам семейных гнезд да в сторонке скорбный погост — вот и все, что осталось от крепких и полнолюдных обителей.

И впечатление такое от этого Словаря, будто говоры его были чудом подхвачены уже на излете в небытие. Чуть бы замешкаться — и не догнать, не услышать, не записать этот бесценный памятник не одного лишь языка, но и народной жизни в трудах, праздниках, общении, обычаях и верованиях, в претерпении судеб и необычайной духовной силе.

Структурная особенность Словаря в том, что заглавное слово, будь то географическое обозначение или диалектная изюминка, не изымается из текста с короткой ссылкой на его применение, а дается в «работе», в пространном рассказе, и от этого вместе «со товарищи» украшает и текст, и ярче и богаче становится само, получает полное семантическое, фонетическое и морфологическое значение. Это двойная, даже тройная отдача текста: рассказ оживляется, у него появляется интонация, голос, избранное в «предводители» слово таинственным образом организует его в одно целое информационное и художественное свидетельство жизни.

Словарь этот и есть энциклопедия народной жизни из уст самого народа, сказываемая столь буднично, будто в установлениях своих и законах она естественно, само собой, соткалась из дружеского расположения друг к другу человека и природы. Вот рассказ-обычай, иллюстрирующий слово «распрета». Уже само слово вызывает вкусовое ощущение, удовольствие:

если есть «запрет», в просторечии «запрета» — должна быть и «распрета», только не каждому она дается. «Вот раньше запрту делали. Августвская запрта. Никто за ягодам не пойдет, пока не будет августвской распрты, никто. Каж н ой ягоде был свой бой... Раньше-то — ой! Срок на охоту, раньше строго это было, охотиться да ягоды. Все в свое время».

Это с моей родины на Ангаре голос донесся, из моего детства, когда такие «запреты» и «распреты» почитались законом и на ягоду, и на кедровую шишку, и на зверя, и на рыбу. И законы эти не Думой принимались, не Президентом утверждались, а являлись самим дыханием местного народа, сыновьим правилом взаимоотношений с тайгой и рекой, вышним велением брать у них то и тогда, когда это не нанесет их «пастбищам» урона. «У хожье было» — пояснит в другом месте Словарь, имея в виду нравственную опрятность деревенского человеческого мира с миром Божьим.

А вот еще свидетельский голос с моей родины, судьба которой оказалась трагической от государственной «неопрятности», разом, всего в несколько десятилетий сокрушившей Ангару вместе с ее притоками и тайгу вместе с ее живностью и сезонными дарами-припасами. «Мы в своем доме жили в Абкшиной-то. Потома-ка там все затопило. Счас там все сплошь водоплье.

Илм-то весь. ГЭС строили. А кака брва-то была, Абкшина-то наша.

Она на дв ы х речках стояла. Там Чра, она в Илм пдат. Вот она там стояла. На угоре на высок и м... Народ был хоть и не в достатке, голодный и холодный был, всякий, а было весел и дружн было. Народ был дружный. Горе-то одно тогда было. Богатых не было, все рвно жили. А теперь видите?! Ты живешь хорошо, я живу худо, уже кака-то различи я есть.

Уже нрозь. Вот так от. А раньше? Вот у ей если есть, у меня нету, я пришла к ей, она мне последне поделит. Как-то вот дружлвый народ-то был, со ю зно жили. Делили ша. Последний кусочек поделишь. А теперь че? Как жить-то будете? А?»

А ведь это психология народа, душа его — тоска по былой общинной жизни, пусть бедной (да и бедность-то надо относить к коллективизации, когда весь уклад хозяйственный был перевернут с ног на голову, и к военно-послевоенной тяжкой поре, а до того и после того жили справно) — пусть все-таки временами бедной, но справедливой, дружной, в обрядах и обычаях красивой, «бравой» среди полноносного природного окружения.

Это государственный ум: «Как жить-то будете? А?»

Записи еще теплые, сказители еще не все сошли в могилы, а чудится — огромные сроки миновали, и перед нами новая редакция «Повести временных лет», чуть прояснившей доисторические события. Всего-то двадцать, тридцать годочков тонким слоем припорошили сибирские просторы, а, окунувшись в это недавнее былое, о котором повествует Словарь, трудно отделаться от впечатления, будто вековые заносы погребли то время и то бытие и нет между ними и сегодняшней действительностью никакой родственности. Кто теперь поймет: «Счас-то рыбы нету, ее потопили...» — да ведь это нонсенс, как непременно определит образованный новожитель, а между тем точнее о гибели рыбы в запруженных плотинами сибирских реках не скажешь.

Или того чудней старина: «...К чичасной жизни рази приверстшь?

Наработа сс я, устанешь в плаху, язык выслупишь. Но к вечеру ниче, одыбашь. На вечерку бежишь (раньше-то народ в мирьб жил). Или старикам зймовасся, за заплот зацепишься, на лавочку ли присядешь, потокуешь с имям заодня. Я с детства старико х любила. Язык у их чудненьк а й...

Любила за имям ухаживать, услужить кода. Они люди-то сызвшные, изжты, жалостливы, пожалеют:

— Че же?! Ты без матери.

Щас-то без их неродн. И жись кака-то скучна пошла. Народ какой-то все ненастной... Друг ко дружке редко кто ходит щас. Ко мне кода Любава зайдет, а то все одна курюся. И смерть-то меня не берет. Никто-то меня не украдет. Кто ба хоть на игрушки укра ў».

Вот так бы слушал и слушал, так бы пил и пил из этого глубинного самотканого источника! До чего же звучно и красиво здесь слово, как радужно оно переливается, приобнимается с другими, чтобы сказать тепло и живо, трепещет крылышками, взлетая в замысловатых формах с каких-то таинственных гнездовий, почти песенно выговаривая душу... Не станем идеализировать: срывались и у моего земляка выражения за пределами Словаря, не без того, но позволял он себе это только как бы на заднем дворе бытия, зная место и время, даже и в этом грехе отличаясь сдержанностью. Утверждаю это со знанием дела: побывал и на великих стройках коммунизма, и в гостиных столичной интеллигентной элиты. Никакого сравнения.

Что касается суеверий и языческих текстов (а их в Словаре немало) — так это не мировоззрение и не вера сибиряков XX века, а дань былому мировоззрению, устная фольклорная традиция, из которой слова не выкинешь. У каждой реки есть старицы, отставленные в сторонку места прежних ходов и русел; обыкновенно они отдаются царству мифических существ.

Подобные же духовные «старицы» сохраняются и в народе: жизнь и вера пошли своим путем, но в неизменном окружении природной обители, вместе с уцелевшими неизменными приемами труда и быта, остаются в памяти и старинные, мхом поросшие предания.

А без них свод полносущной жизни был бы и не полон. Повторюсь:

Словарь этот именно свод, энциклопедия, житие и сказание сибирских окраин, которые Г. В. Афанасьева-Медведева объединила в Байкальскую Сибирь. Славное, достойное нашего поколения житие и вдохновенное, из уст этого жития, многоголосое сказание.

И богатырский подвиг Галины Афанасьевой-Медведевой, подобного которому после XIX века, кажется, не бывало. А по мере трудничества, по объемам и размаху старательства на «золотоносных» сибирских землях, вероятно, и сравнить не с чем.

«народоведения», как называли более ста лет назад совокупность предметов этнографии, этномузыковедения, диалектологии и др., изучение (1 Коринф. 7:20–24) научные работники, творческая интеллигенция. На место «бабушек в музыковед-фольклорист. Родилась пришел пытливый, требовательный в Оренбурге. Закончила Ленинк знанию прихожанин. Этот прихоградскую государственную консержанин «хотел все знать», «здесь и ваторию им. Н. А. Римского-Корсакова. Работала руководителем фоль- сейчас»; он задавал вопросы, подклорных ансамблей п. Рапполово, Дома ученых «В Лесном», состояла певчей Церкви Казанской иконы 001–006 гг. — заведующая каби- ли костяк прихода, молодые семьи нетом фольклора, 005–010 гг. — старший преподаватель факультета музыки РГПУ им. А. И. Герцена.

С 1997 г. является художественным руководителем фольклорного Для решения вставших перед ансамбля «Домострой». ВыпустиЦерковью задач, налаживания прила компакт-диски с фольклорными вновь открытых приходов и их прихожан явно недостаточно, нашло простое и верное решение: открытие воскресных школ для взрослых и детей, лекториев, катехизаторских курсов и т. п. Широкие возможности предоставлял опыт прошлых, дореволюционных лет в области церковного образования и просвещения, деятельности разнообразных просветительских учреждений.

Приведем в пример так называемые «школы матерей-работниц», открытые в начале XX века в рабочих кварталах Санкт-Петербурга и Москвы по инициативе РПЦ, общественных организаций; знаменитый «Дом трудолюбия»

св. праведного отца Иоанна Кронштадтского и мн. др.

Однако тесное, неформальное общение прихожан за стенами храма, которое св. прав. Иоанн Кронштадтский называл «литургией после литургии», выявило некое недостающее звено. Этим звеном, объединяющим собравшихся на богослужение людей помимо общей конфессиональной принадлежности, когда-то служила единая традиция. Мы утратили культуру совместного празднования или веселых посиделок за общей работой.

Вспоминается рассказ знакомой, побывавшей на свадьбе, где молодоженами были руководители православного скаутского движения. Грустное зрелище представляла собой свадьба, на которой после двух-трех тостов люди не знали, о чем говорить и что делать. Спасли положение скромные деревенские бабушки, запевшие лирические песни своей молодости.

Чтобы понять, в чем корень настоящей проблемы нашего теперешнего разъединения, необходимо некоторое отступление.

Каждый новообращенный человек, особенно пришедший к вере в зрелые годы, очевидно, хотя бы однажды переживал моменты кризиса, искал ответы на «проклятые» вопросы: «что делать, как жить дальше?» Бросить работу музыканта, художника или врача, инженера, мешающую (якобы) выполнению христианского долга, и пойти, к примеру, мыть полы в храме?.. Вся предшествующая жизнь враз поделена на «до и после»: все, что позади, до «воцерковления», неправильно, неправославно, впереди же ожидают кардинальные перемены, духовный подвиг...

И нужно признать, что далеко не всегда русский человек оказывается способным к трезвым, взвешенным решениям. Так, среди новых православных христиан распространилось явление, принявшее в 90-е годы массовый характер: отказ от работы по специальности, от знаний, полученных в светских учебных заведениях, от карьеры в истинном смысле этого слова.

«Единое на потребу» — служение Богу и Церкви — понимается буквально:

любая, самая низшая должность в храме лучше работы в миру. Как следствие — люмпенизация хороших работников, хороших профессионалов, развал семей.

Мне пришлось быть свидетелем драматического развития событий в жизни людей, ушедших — в «подражание» подвигам первых христиан — от обычных семейных и общественно-трудовых обязанностей. Не могу не рассказать одну из самых печальных историй — историю жизни и кончины Н., выпускницы СПбГУКИ. С благословения священника, грозившего ей епитимьей, а в случае ослушания — и полной погибелью души, она оставила любимую работу руководителя детского хореографического ансамбля.

Вместе с работой Н. потеряла и жилье, служебную комнату в коммуналке.

Скитаясь по знакомым, с квартиры на квартиру, без работы и «разрешенного» заработка, Н. получила благословение на венчание с «воцерковленным»

человеком, который нигде не работал, пил, регулярно и жестоко избивал ее. Потеряв надежду найти работу и какое-либо сносное жилье за те гроши, которые приносило скромное ремесло (плетение веревочек для крестиков), скрываясь от смертных побоев мужа, Н., и без того слабая здоровьем, уехала в заброшенную деревню К-ой области. После одной из поездок в Санкт-Петербург (ее «веревочки» и сейчас можно купить в петербургских храмах) Н. не стало. Она умерла в больнице от молниеносной пневмонии.

Несколько дней ее не могли похоронить, так как паспорт, с благословения того же священника, оказался старым, просроченным. Другая история — выпускницы библиотечного факультета, через несколько лет после воцерковления топившей книгами (литературной классикой) печь, много лет проведшей в психоневрологической клинике, — к счастью, завершилась исцелением душевным и физическим, а бывший «садовник» при храме вновь работает в сельской библиотеке.

Волна глобальной переоценки ценностей, захлестнувшая умы «ревностных не по разуму» новообращенных, вплоть до полного отрицания лучших достижений человеческой культуры, коснулась и классической музыки, литературы, театра, кинематографа. (Как это напоминает крикливые манифестации футуристов 0–0-х годов прошлого века с их лозунгами «сбросить Пушкина с корабля современности»!..) Подобные крайности, в которые впадают некоторые православные люди, обусловлены, помимо субъективных, личностных факторов, и причинами объективного характера — предшествующей оторванностью нескольких поколений от церковных и народных традиций, от традиционного уклада жизни, где был достигнут необходимый баланс между духовным и светским воспитанием и образованием, светской и духовной культурой. Замечательно писал о былой «симфонии», соработничестве всех созидательных национальных сил ученик и сподвижник П. Б. Струве, доктор политэкономии и богослов архимандрит Константин (Зайцев) в книге «Чудо русской истории»:

«“Симфония”, которая Царя и Церковь сливала в гармоническое единство, распространялась на все народно-государственное бытие, делая, тем самым, всю совокупность повинностных обязанностей, охватывавших население, системой послушаний, поддающихся пониманию в своей истинной сущности в свете только одного сопоставления: с монастырем! Нес ли кто тягло, нес ли кто службу, то есть выполнял ли кто повинность чисто исполнительного характера, или получал задание проявлять ту или иную форму власти, все едино: пред Богом и Царем выполнял каждый безответно свое всежизненное “послушание”, будучи движим сознанием чего-то неизмеримо большего, чем все то, что может быть выражено в терминах общественногосударственных и даже семейно-патриархальных».

Примером такого христианского послушания своему жизненному предназначению, единства «слова и дела» некогда служил традиционный крестьянский бытовой уклад. «Изучение русского быта стало общею задачею как литературы, так и всех людей мыслящих», — в решении этой задачи видел залог успешности «народного дела» один из авторов журнала «Русская беседа» за 1856 год. Много усилий приложили русские литераторы, почитатели народной культуры, пытаясь понять ее, открыть тайну ее неувядающей красоты и поэзии.

«А тайна эта поистине огромная и, думаю я, заключается в том, что огромнейшая масса русского народа до тех пор и терпелива, и могуча в несчастиях, до тех пор молода душою, мужественно-сильна и детски кротка — словом, народ, который держит на своих плечах всех и вся, — народ, который мы любим, к которому идем за исцелением душевных мук, — до тех пор сохраняет свой могучий и кроткий тип, покуда над ним царит власть земли, покуда в самом корне его существования лежит невозможность ослушания ее повелений, покуда они властвуют над его умом, совестью, покуда они наполняют все его существование», — писал тончайший психолог и исследователь «аристократически-крестьянской души» и крестьянского быта Г. И. Успенский (из цикла «Власть земли»).

Столетие спустя С. В. Кузнецов в статье «Религиозно-этические взгляды крестьян на землю и труд», развивая мысль Г. И. Успенского, позднейших трудов М. М. Громыко («Мир русской деревни», «Воззрения русского народа» и др.), Н. А. Миненко («Культура русских крестьян Зауралья») и других ученых, так подытоживает свое исследование о «литургическом смысле народной традиции»: «Вера русского крестьянина в Богосотворенность мира, в то, что все происходящее осуществляется по воле Божией, но не помимо человека, сформировала его как человека, нашедшего в христианстве нравственную опору своей хозяйственной деятельности»1.

Участники фольклорных коллективов, пришедшие к истине Православия через школу фольклорных экспедиций, опытно познавшие всю глубину христианского миросозерцания подлинных носителей фольклорных традиций, оказались перед трудным выбором. С одной стороны, как и большинству неофитов, наши знания в области фольклора стали казаться нам никому не нужным и даже душевредным отступлением. С другой стороны, совесть христианина, совесть исследователя и гражданина, наконец, требовала свидетельствовать во всеуслышание об открытой нами «правде и истине». Непростой путь воцерковления, человеческого и духовного взросления не только по-разному сказался на личных судьбах, но и неизбежно привел к переосмыслению собственного опыта общения с народной культурой. Многие из первого поколения фольклорного движения, став уже певчими, регентами церковных хоров, приняв священство, с благодарностью и трепетом вспоминают свое фольклорное прошлое.

Однако именно народная культура в наибольшей степени пострадала и страдает от несправедливых упреков и нападок. Устная, бесписьменная крестьянская культура и ранее воспринималась частью образованного общества как низшая по отношению к культуре письменной, «ученой». Один уважаемый фольклорист как-то признался мне, что «ненавидит записывать... неграмотных старух»!

Отсутствие знаний в области традиционной культуры, неприятие и непонимание ее сегодня не только не осуждается, но даже приветствуется.

«Мы же, православные, не будем хороводы водить в святки, как делают язычники», — вещает от лица Церкви диктор радио. Или некий батюшка запрещает с амвона читать детям на ночь русские народные сказки, зато См. «Русские». М.: Наука, 1999.

Сколько сомнений пришлось преодолеть, сколь они тяжелы, многие из нас испытали на себе. К счастью, в трудное для нас время поддержкой прозвучали слова Соборного послания св. апостола Павла, вынесенные в заглавие статьи.

досужие литературные редакторы православного радио предлагают детям сказочки о «Кабачатах» и т. п. собственного изготовления!

Не обоснованные знанием конкретных фактов культуры (артефактов) утверждения типа «народная песня это хорошо, а фольклор — это язычество» (с их явной тавтологией!) рассчитывают отпугнуть бедного, вконец растерянного неофита. Подобные, простите, православные «слоганы» в адрес народных традиций наводнили всяческие «церковные листки», «ведомости», теле- и радиоэфир. Это невежество, вполне извинительное, не будучи навязываемым неподготовленному зрителю/слушателю, становится настоящим бедствием при попытке ориентировать его (а по сути — дезориентировать) в сложных и неоднозначных культурных явлениях, лишает последнего мужества для формирования собственного мнения. Подозрительность ко всему новому приводит к тому, что тысячелетняя культура крещеного православного народа, вводимая в культурное пространство наших современников, ничтоже сумняшеся, выдается за собрание суеверий дикой необразованной «массы». (Чем мы лучше «классиков марксизма» — мастеров по части вешать ярлыки-страшилки!..) У философа Мераба Мамардашвили есть сходная мысль, высказанная им в беседе «Если осмелиться быть»: «Самое парадоксальное, что именно с этого и начинается иной раз разрушение личности. На пути неуважения себя... Идеалы далеки, а я ничего не стою, и дело мое ничего не стоит.

Сегодня мы часто сталкиваемся с людьми, дезорганизованными в своем сознании, с разрушенной памятью и безродно мечущейся тотальной завистью.

Они не знают, чьи они, из какого рода, как жили их предки, по каким законам, какая живая сила воодушевляла то, что они делали. Они ждут... только приказа. [И верят], что если приказано, значит, возникнет, сделается, чуть ли не «по щучьему велению, по моему хотению». По словам философа, «мыслить, знать — значит поставить себя во все-связь, в традицию. Человек без нее гол. А голенький он нужен утопистам-экспериментаторам...» (из книги «Сознание и цивилизация»).

Как-то одна из прихожанок, интересуясь репертуаром ансамбля «Домострой», спросила меня: «А духовное вы поете?» — «Да, конечно, духовные стихи, былины поем», — ответила я. «Нет, а духовное?..» — вновь мечтательно прозвучал вопрос. Ну что было ответить?! — напомнить, что «Богу — богово, а кесарю — кесарево» или поговорку о «яичнице»... Этот досадный разрыв в сознании вызвал уже заметный кризис и с русским песенно-хоровым репертуаром. Не более чем курьезом представляется певческий репертуар одной из православных школ, где под рубрикой «народные песни» значится лишь одна, да и то авторская, песня «Ой, мороз, мороз»!

Наше вольное и невольное безразличие к национальному творческому наследию, безучастие к тому, что «дом наш останется пуст», поражает представителей иных культур. Книга американской журналистки Сюзанны Масси «Земля Жар-птицы», изумительная по пронзительному чувству любви к России и русскому искусству, должна бы стать настольной книгой в каждом русском доме, однако много лет пылится она на полках книжных магазинов.

Для многих представителей западной интеллигенции русская народная песня является спасением от наступающей под давлением технократической цивилизации нравственной и культурной деградации. Об этом говорит огромная популярность во всем мире хоров русской песни — вспомним недавние гастроли в С.-Петербурге «русского народного хора» из...Кореи, участники которого с удовольствием выступали в русских косоворотках и кокошниках. Мне близки слова признания и надежды, высказанные в интервью журналу «Виноград» (№ 4, 006) исполнительницей русских и казачьих песен француженкой Лоранс Гийом, уже около 15 лет проживающей в России и принявшей Православие: «В русском человеке все же живет потребность в духовной пище, в самой его природе присутствует стремление к напряженному поиску Высшего смысла. И это — при всеобщем засилии пошлости, фальши и бескультурия. В том окарикатуривании жизни, которое происходит вокруг нас, я вижу знак сатаны, всегда искажающего истину, в жалкой насмешке над подлинными ценностями. Именно спасаясь от этого искажения, халтуры и фальши, я стала искать традицию, в которой растворены и подлинное искусство, и истинная духовность, и насыщенный смысл бытия. Так я пришла к [русскому] фольклору».

Увы, не только рядовые «россияне», прихожане православных храмов, но и мы сами, специалисты по фольклору, приложили руку к шельмованию нашего национального наследия. Из издания в издание кочуют цитаты о «двоеверии» народа, о «язычестве Древней Руси» (одноименная книга Б. А. Рыбакова), где авторы не озабочены корректными научными формулировками не только в отношении культурных явлений дохристианской эпохи, но и ближайшего к нам, мученического для Святой Руси, прошлого. Как будто кто-то злонамеренный решил не оставить во что бы то ни стало камня на камне от уходящей и без того народной традиции.

Но к счастью для всех нас, этот досадный разрыв (если не сказать, раскол) между светской и церковной культурой при поддержке Церкви, наших «умных сердцем» батюшек постепенно преодолевается. Последние годы принесли невиданные доселе формы представления/бытования народных традиций: с благословения православного духовенства проводятся фольклорные праздники для прихожан, молодежные танцевально-игровые вечерки при Храме Христа-Спасителя, фольклорные фестивали и праздники в Александро-Невской и Троице-Сергиевой Лаврах, в рамках культурных программ Всероссийской выставки «Православная Русь», «Пасхальный фестиваль» и мн. др. Работают кружки народного пения в воскресных школах. Православные школы, молодежные и патриотические объединения, клубы, занимающиеся исторической реконструкцией, пополняются, помимо законоучителей, организаторами, обладающими достаточными знаниями и опытом работы в области народной культуры.

Неизменный интерес вызывают публикации материалов, связанных с народным Православием. Достойную объективную оценку получает, наконец, фольклор и фольклорное движение со стороны иерархов Церкви и священства, что отражено в работе секции фольклора Рождественских религиознообразовательных чтений Московского Патриархата. Как отметил на Историко-филологическом семинаре «Православие и фольклор», состоявшемся в ноябре 005 года в МПГУ, протоиерей Георгий Студенов (г. Москва), «в современных условиях иногда через фольклорные представления и традиции люди открывают для себя забытый культурный мир, сформированный на православной основе». С одобрением отзывался о «кружковой работе», в т. ч. фольклорной, и об особом месте ее в сфере религиозного образования Святейший Патриарх Алексий II в докладе на Ежегодном епархиальном собрании города Москвы, проходившем в декабре 004 года.

Нужно признать, что отношения сотрудничества, складывающиеся между РПЦ и фольклорным движением, не всеми воспринимаются однозначно позитивно. Недавно я натолкнулась на интернет-форум «Опасность фольклорного Православия», где, как не раз уже было в нашей истории, вновь происходит подмена понятий и всерьез обсуждается опасность...«фольклоризации Церкви». Хочется ответить участникам этого форума от лица великого множества православных фольклористов, что посягательство на чистоту Православия на Руси всегда почиталось тяжким грехом. И потому, по словам настоятеля одного из монастырей, видящего результаты творческой и просветительской деятельности российских фольклорных коллективов, «мы изучаем и пропагандируем православный фольклор», в иерархии которого православная вера, Православная Церковь всегда были на вершине пирамиды, а в основании — весь православный мир с его исторически сложившимися представлениями о Боге и Его мире.

станислав Юрьевич Куняев. Библиографический указатель. Труды 1957–008 гг.

Составитель С. С. Куняев. — М.: Наш современник, 009. – 08 с.

Многожанровое творчество Станислава Куняева на протяжении более чем полувека — своеобразная часть культурной истории СССР и России второй половины XX и начала XXI столетия.

Поэт, переводчик, критик, историк литературы и мемуарист — Станислав Куняев почти пять десятилетий остается в эпицентре исторических, литературных и политических баталий. Его поэтическое имя завоевало заслуженную репутацию в 1960–1980-е годы, когда стихи были главным делом жизни поэта. Его критические статьи в этот же период, взрывавшие устоявшиеся взгляды, становились поводом для ожесточенных дискуссий и полемик. Его историко-литературные работы были серьезным вкладом в не проясненные и не прочитанные по-настоящему страницы литературного наследия наших классиков — от Пушкина и Лермонтова до Есенина и Клюева, Заболоцкого и Мандельштама.

Публицистика и мемуарное творчество Станислава Куняева в 90-е годы и в первое десятилетие XXI века стали своего рода пособием по изучению жизни и литературы для молодых поколений, примером патриотического служения Родине и бесстрашия духа.

Настоящая библиография работ Станислава Куняева — это не просто свод сухих библиографических справок, но летопись времени, история борьбы за русскую культуру и русское самосознание, борьбы, которая вселяет надежду на грядущее возрождение Родины.

творчество, истинным родинолюбцам и гражданам России, сердечно радеющим о благе и процветании нашего родного Отечества, виктор ЗахарЧенКо Мелеховым состоялось осенью из Австралии Александра Шахматова, оркестр русских народвиктор Гаврилович Захарченных инструментов им. Осипова, ко — родился в 198 году в станице Дядьковской Коренов- Театр народной драмы г. Иркутского района Краснодарского края. Генеральный директор — ГНТУ «Кубанский казачий хор», народный артист России, дого исполнителя зрители встреГосударственной премии России, доктор искусствоведения, чали очень тепло.

профессор, композитор. Имеет множество государственных, концерта на сцену, под шум немеждународных, церковных наград. живет в Краснодаре. сколько удивленной публики, вышел с аккордеоном в руках никому не известный, очень колоритный, чубатый донской казак станицы Вешенской Алексей Мелехов — автор и исполнитель собственных песен. Ну, прямо-таки, ни дать, ни взять, — герой шолоховского романа «Тихий Дон»! Алексей очень тихо и таинственно под собственный аккомпанемент начал петь свою песню «Никто, кроме нас». Легкий зрительский шум сразу затих и все погрузились в слушание. Каждое слово, каждый звук его хрипловатого задушевного голоса завораживал слушателей, задевая за что-то самое-самое сокровенное. Затем в интонации его голоса появилось душевное напряжение, которое поднялось до драматизма такой неимоверной силы, что зал буквально оцепенел. Многие, не стесняясь, начали плакать, а я, испытав трудно описуемое духовное потрясение, просто рыдал. И было отчего. Вот о чем с такой пронзительной болью пел потомственный казак:

Никто, кроме нас, никто, кроме нас, Никто, кроме нас, никто, кроме нас, За тебя, Россия православная.

Господи, спаси, живущих на Руси!

Никогда не будешь преклоненная!

Выступление Алексея Мелехова произвело на слушателей эффект внезапно разорвавшейся бомбы. Потрясенный зал в едином духовном порыве встал. Шквал аплодисментов в адрес певца не смолкал долго-долго. Такого грандиозного, поистине триумфального успеха и народного признания мне никогда, ни до ни после, видеть не приходилось. После концерта я подошел к Алексею, поздравил его с огромным Волгоград на фестиваль казачьей песни. Каждому нашему совместному выступлению сопутствовал такой же успех.

В Волгограде после исполнения песни «Никто, кроме нас» на сцену поднялся контр-адмирал Черноморского флота Александр Александрович Пенкин. Под оглушающий рев зрителей он вручил Алексею Мелехову свою личную морскую тельняшку и сказал: «По своей адмиральской должности я не имею права плакать. Но когда я услышал эту песню — у меня потекли слезы. Говорю об этом, не стесняясь. Уверен, что именно такими песнями будет спасена Россия. И я очень хочу, чтобы эту песню услышали мои севастопольцы, переживающие сейчас очень трудные времена и не мыслящие себя без России...» Знаменательно, что в октябре 1991 года на 5-м году жизни был застрелен талантливый русский поэт, певец и композитор Игорь Тальков. Его обличительные духовно-патриотические песни «Россия», «Родина моя», «Господа-демократы», «Бывший подъесаул», «Бал сатаны» и другие больно задевали недругов православной России, а сам он становился не просто кумиром молодежи, а национальным героем. Гибель Талькова стала тяжелой утратой в российской духовной жизни и борьбе. Но его идейное песенное знамя по Промыслу Божьему подхватил и достойно понес донской казак Алексей Мелехов.

Газета «Кубанские новости», 17 марта 1994 года.

Господь Бог дал ему множество талантов: поэта, композитора, певца, пианиста... К этим художественным талантам Алексею был дан еще один, особенный: талант Гражданина своего Отечества! Когда-то Н. А. Некрасов написал: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан!» Создавать искусство ради искусства, конечно, хорошо. Но всякий истинно великий национальный художник является одновременно гражданином своего Отечества. Все в одном лице, в одном человеке! Он сам сочинял стихи и музыку песен. И сам, под собственный аккомпанемент (аккордеона или фортепиано) блестяще исполнял свои песни. Вот уж, действительно, кому дано!

Большие таланты и настоящие народные герои, как правило, появляются в нужный исторический момент и в нужном месте. Алексей Мелехов не стал исключением из этого правила. Его многогранный талант был востребован в лихое время трагического распада СССР, новой российской смуты, социально-политических потрясений, приватизации, ваучеризации, дефолта, двух чеченских войн, возрождающегося в муках и тяжелых противоречиях российского казачества и т. д. Песни Алексея Мелехова являются ярким художественным документом истории нашего государства.

На этом диске представлена лишь малая часть огромного песенного наследия Алексея Андреевича Мелехова. Им написана не одна сотня песен. Однако, в ранние годы своего творчества он писал песни исключительно на стихи других поэтов. Своих стихов он не писал, понимая, что настоящая поэзия — это не простая забава, а высокая ответственность, и для их сочинения нужен особый дар. Но когда в России, по словам Алексея, началось «время новое, бестолковое», принесшее боль и страдания миллионам наших соотечественников, и душа Алексея все больше и больше переполнялась тревожными чувствами и мыслями о судьбе России, казачества и народа, тогда стихи у него начали вдруг рождаться сами собой. Боль народная стала его личной болью. Так родились песни «Никто, кроме нас», «Русскою деревнею зовется», «Думай, атаман», «За какие грехи?», произведения социально-политической сатиры «Гуляет село», «Процесс пошел» и другие. Песенные стихи у Мелехова шли из самого сердца:

Побывайте хоть раз в чисто русских селеньях!

Посмотрите хоть раз, как живут старики, Умываясь в слезах, смерть прося на коленях.

В тяжелое, смутное для родины время Алексей не мог оставаться в стороне. Не раз он брал свой аккордеон и добирался «на перекладных» прямо в Чечню на фронт, чтобы спеть там для наших молодых ребят. Своими песнями, проникнутыми любовью к Отечеству, он поднимал их боевой дух, укреплял веру.

После показательного жестокого расстрела «Белого Дома» в октябре 199 года и гибели многих его защитников у него родилась песня «Православная братия».

Алексей писал свои песни для людей. Он адресовал их народу, казакам. Хотел, чтобы они дошли до них. Но ему были перекрыты все центральные каналы радио и телевидения, большие концертные площадки. Его выстраданные духовно-патриотические и социальные сатирические песни, словно мощные российские колокольные звоны, будили народ от духовной спячки, отрезвляли его.

Мелехов не был ни с коммунистами, ни с «господами-демократами». Он всегда был со своим народом, с казаками, Россией. Он верил, что «Русская земля, Родина моя, никогда не будет преклоненная!» Но эти его убеждения и вызывали ненависть и злобу у всех ненавистников и расчленителей единой и великой нашей матушки–России. Многие родинолюбцы опасались за жизнь Алексея, за то, чтобы его не постигла участь талантливого русского поэта, композитора, певца и патриота России Игоря Талькова. Я торопил его записать свои песни, чтобы они не канули в Лету, а остались в памяти народной, ибо песни Алексея Мелехова есть достояние народа. В разные времена российской истории, в суровые годины бед и лихолетий, когда решалась судьба нашего Отечества, только в вере отцов, только в сыновней любви к Родине, отраженной в патриотических песнях, народ черпал духовную силу, мужество и обретал непоборимую, несокрушимую стойкость в защите Отечества.

Алексей Андреевич большую часть своей жизни прожил в г. Чехове Калининградской области. Он мучительно переживал свою оторванность от родных мест, станицы Вешенской и родного Дона. С чувством глубокой обиды говорил мне: «Земляки мои, к сожалению, меня не поняли». И, может быть, поэтому он с радостью, словно на крыльях, прилетал на Кубань, пел с Кубанским хором в станицах края, восхищался замечательными народными песнями моей родной станицы Дядьковской. Всем сердцем и душою он прикипел к Кубани и Кубанскому хору. Ему Алексей посвятил свою прекрасную песню «Край казачий мой и Кубанский хор».

Кубанцы восторженно принимали каждое выступление А. Мелехова. 9 октября 1997 года, в канун празднования 185-летия Кубанского хора постановлением губернатора Краснодарского края Н. И. Кондратенко Мелехову Алексею Андреевичу было присвоено почетное звание «Заслуженный артист Кубани».

В октябре 007 года на VII Кубанском международном фестивале православного кино поэт и композитор Алексей Мелехов был награжден Дипломом I степени за музыку к фильму С. Роженцева «Живи и веруй».

Песни Алексея Мелехова, представленные на этом диске, были записаны в Центре народной культуры Кубани (ныне ГНТУ «Кубанский казачий хор») в апреле 1996 года. Звукозаписи проводили не в специальной студии, а в репетиционном классе Кубанского хора. С хором удалось записать лишь семь песен. Остальные Алексей исполнил под собственный аккомпанемент на фортепиано.

В будущем мы надеялись все его песни записать с хором, а с этими звукозаписями решили выпустить аудиокассету «Песни Алексея Мелехова». Они очень тогда нужны были людям. Но... судьба распорядилась совсем иначе.

5 сентября 1996 года при переходе через улицу меня сбила машина. С переломом бедра я очень долго лежал в больнице. Мне сделали множество операций. Несколько лет ходил на костылях, потом — с палкой. По этой роковой и другим причинам нашим совместным творческим планам с А. Мелеховым исполниться было не суждено.

5 июля 007 года на 6-м году жизни скончался верный сын России, казачий полковник, национальный русский поэт, композитор и певец Алексей Андреевич Мелехов. Года за три до своей кончины он позвонил мне и совершенно обессилевшим голосом сообщил горестную весть: «Недавно я похоронил своего сына Андрея. Он очень долго болел и страдал...» Эта тяжелая утрата окончательно сломила его.

Похоронили Алексея Андреевича в городе Багратионовске Калининградской области, согласно его завещанию, рядом с могилой сына.

Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II, обращаясь к артистам Кубанского казачьего хора 1 сентября 007 года в Донском монастыре, сказал: «Совмещая духовную музыку с патриотическими песнями, вы великое дело делаете, чтобы укреплять могущество, силу и веру нашего народа в свое будущее». Эти слова в полной мере относятся и к Алексею Мелехову. Он действительно великое дело делал.

Когда я переслушивал его духовно-патриотические песни, мне пришли на память бессмертные пушкинские строки:

Дорогие поклонники Кубанского хора, дорогие родинолюбцы!

Я очень верю, что глубоко сердечной, заветной лире Алексея Мелехова, обращенной к нам, гражданам великой и страждущей России, суждена долгая жизнь. Будем и мы, вместе с Алексеем Мелеховым, убежденно верить в то, что «Никто, кроме нас, Россию не спасет».

Ради этого стоит жить и умереть.

семенова и. с. Ксения Петербургская. Поэма. — Орел, Издательство «Вешние воды», 008. — 48 с.

Ирина Семеновна Семенова родилась в Волоколамске Московской области. В Орле живет с 1961 года. Училась на факультете искусствоведения в Ленинградском институте им. Репина. Первое литературное признание получила в 198 году после XXII Всесоюзного фестиваля молодой поэзии в Москве. Дважды награждена Почетными грамотами Союза писателей России, администрации и Совета народных депутатов Орловской области (1999). Лауреат всероссийских литературных премий им. А. А. Фета (1995), им. А. Твардовского (00), международной премии им. Э. Володина «Имперская культура»

(008) и премии «Вешние воды» (005). Членкорреспондент Академии поэзии. Член Союза писателей России.

Новая поэма «Ксения Петербургская» была удостоена особой Всероссийской литературной премии святого Александра Невского за 006 год (Санкт-Петербург).