«МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ТЕОРЕТИЗАЦИИ ГЕОГРАФИИ ...»

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ЧУВАШСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМ. И.Н. УЛЬЯНОВА

На правах рукописи

ВОРОБЬЕВ ДМИТРИЙ НИКОЛАЕВИЧ

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ

ТЕОРЕТИЗАЦИИ ГЕОГРАФИИ

Специальность 09.00.01. —

«Онтология и теория познания»

диссертация на соискание ученой степени кандидата философских наук

научный руководитель — доктор философских наук, профессор Ермаков Валериан Моисеевич.

Чебоксары, 2004.

Оглавление

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ

ТЕОРЕТИЗАЦИИ ГЕОГРАФИИ

Введение………………………………………………………………… I. Теоретизация географии как объект философского исследования 1.1 Методологические основания теоретизации географии………. Анализ основных концепций теоретизации географии……….. 1. II. Глобальный эволюционизм как методологическое основание теоретизации географии 2.1 Глобальный эволюционизм как основание универсальной исследовательской программы постнеклассической науки и общегеографической теории………………………………………………... Проблема обоснования общегеографической картины мира в 2. контексте постнеклассической науки……………………………. 2.3. Постановка проблемы общего предмета исследования географии на принципах глобального эволюционизма………………. Заключение………………………………………………………………… Список литературы……………………………………………………….. Введение Актуальность темы исследования во многом обусловлена состоянием философско-методологических исследований развития географических наук.

Современный этап географического познания характеризуется тем, что географические науки перешли на такой уровень познания, когда новые теоретические знания получают не путем обобщения новых эмпирических материалов, а за счет изменения оснований познания, использования новых общенаучных концепций, методов и подходов, как собственно географических, так и других наук. С одной стороны, это ведет к дифференциации географических наук, возникающих в результате связи географии с математикой, кибернетикой, химией, биологией и т.д. С другой стороны, способствует росту интегративной тенденции и дальнейшему увеличению внимания к методологическим основаниям географии. Исследование этих тенденций выходит за рамки непосредственного предметного поля географии, поэтому эту задачу может взять на себя философия и методология науки, имеющие для этого необходимые средства.

Одновременное развитие обеих тенденций приводит к спорам относительно сущности географической науки и ее будущего. До сих пор бытует распространенное мнение о том, что география — это эмпирическая наука. Она, мол, призвана описывать существующее положение дел, исследовать неизвестные территории земли и ничем больше не заниматься. В этом случае, география рассматривается как наука имеющая прикладное значение. В двадцатом же веке возникла ситуация, когда на карте мира почти не осталось «белых пятен». Если следовать этой логике, география должна потерять свою актуальность, «изжить» себя, «раствориться» в других науках. Это вопрос остается актуальным и в наши дни. В 2002 году на страницах английского журнала «Геофорум» развернулась дискуссия о настоящем и будущем географической дисциплины. Одни авторы предрекают исчезновение географии, а другие — более оптимистичны [179; 180; 181]. Тезис о том, что география «изживает» себя имеет под собой несколько предпосылок. Анализ этих предпосылок можно найти в работе В.Л. Каганского [49]. Они основаны на скрытом понимании географического познания как сугубо внетеоретического процесса; на том, что факт описания географического объекта никак не влияет на сам объект и т.д. Иначе говоря, эти предпосылки существуют благодаря слабой степени осознанности влияния теоретических представлений на эмпирическое познание в географии.

Действительно, географическая наука вошла в поле философской рефлексии относительно недавно, когда географов перестал удовлетворять описательный характер собственной науки, т.е. характер знания об объекте, и возникла потребность в качественном изменении географической науки. Появились попытки доказать теоретичность географии, наметить пути ее теоретизации.

В этой связи особую актуальность приобрела проблема формирования методологических оснований построения географической теории. Появление большого количества публикаций по этой тематике увеличивает число дискуссионных вопросов. В этой ситуации возрастает потребность в разработке методологических проблем теоретизации географии. Этому и посвящена данная работа.

Степень разработанности проблемы. В общеметодологическом плане проблема теоретизации науки и становления научной теории, связи научной теории с мировоззрением, стилем научного мышления широко обсуждается в последнее время в философской литературе, ей посвящено немало монографий и сборников статей. Значительный вклад в решение этой проблемы внесли Андреев И.Д., Аршинов В.И., Вартофский М., Капра Ф., Карпович В.Н., Кедров Б.М., Кульков Ю.П., Лекторский В.А., Микешина Л.А., Моисеев Н.Н., Овчинников Н.Ф., Порус В.Н., Розов М.А., Романовская Т.Б., Рузавин Г.И., Садовский В.Н., Швырев В.С., Штофф В.А., Юдин Б.Г., Юдин Э.Г. и др.

Во второй половине ХХ века существенный вклад в разработку философских и методологических вопросов географических наук внесли работы, посвященные формированию методологических оснований построения географической теории, проблеме объекта и предмета исследования, проблеме специфики географических явлений, проблеме соотношения теоретического и эмпирического в географии, проблеме синтеза географических наук. Значительный вклад в решение этих вопросов внесли Анучин В.А., Арманд А.Д., Бунге В., Герасимов И.П., Гиренок Ф.И., Гохман В.М., Григорьев А.А., Грицай О.В., Гуревич Б.Л., Джеймс П., Замятин Д.Н., Исаченко А.Г., Криворотько В.В., Круть И.В., Култашев Н.Б., Лямин В.С., Марков К.К., Мартин Дж., Мересте У.И., Мукитанов Н.К., Ныммик С.Я., Поросенков Ю.В., Саушкин Ю.Г., Солодухо Н.М., Сочава В.Б., Трофимов А.М., Хаггет П., Харвей Д., Чорли Р. Дж., Шупер В.А., Юренков Г.И. и многие другие.

Наиболее широкое распространение получили подходы к решению проблемы теоретизации географии: деятельностный, модельный, кибернетический, системный, геоситуационный подходы, концепция теоретической географии. Идеалы и нормы исследовательской деятельности, лежащие в основе этих методологических программ, не ставят проблему включения человека в предметное поле всех географических наук, как естественных, так и социальных. В данной работе, сделана попытка выявления взаимосвязи методологических проблем географии и идеалов и норм исследовательской деятельности, лежащих в основе предлагаемых программ теоретизации географии. Это позволило предложить путь решения проблемы построения географической теории.

Объектом исследования является проблема построения общегеографической теории. Предметом исследования является формирование методологических оснований построения общегеографической теории в контексте постнеклассического самосознания науки.

Цель исследования заключается в анализе существующих методологических проблем теоретизации географического знания для обоснования возможного пути их решения. Для реализации данной цели необходимо решение следующих задач:

1) рассмотреть основные подходы к постановке и решению проблемы теоретизации географического знания;

2) выявить возможный путь формирования достаточной методологической базы построения географической теории;

3) обосновать возможный способ создания общегеографической картины мира как онтологического основания географической теории в контексте постнеклассического самосознания науки;

4) показать влияние познавательных ценностей постнеклассического самосознания науки на возможность выделения общегеографического объекта и предмета исследования, являющихся предпосылками создания географической теории.

Теоретическую и методологическую основу исследования составляют разработанные в процессе развития философии и науки принципы объективности, историзма, конструктивизма, системности, единства исторического и логического, восхождения от абстрактного к конкретному.

В работе автор опирался на труды:

по логике и методологии науки (Богданов А.А., Блауберг И.В., Лекторский В.А., Овчинников Н.Ф., Порус В.Н., Розов М.А., Рузавин Г.И., Сачков Ю.В., Садовский В.Н., Степин В.С., Швырев В.С., Штофф В.А., Юдин Б.Г., Юдин Э.Г. и др.);

по методологическим вопросам географического познания (Анучин В.А., Арманд А.Д., Берлянт А.М., Исаченко А.Г., Лямин В.С., Мересте У.И., Мукитанов Н.К., Ныммик С.Я., Саушкин Ю.Г., Солодухо Н.М., Трофимов А.М., Шупер В.А. и др.);

по концепции глобального эволюционизма и ее компонентам (Аршинов В.И., Вернадский В.И., Добронравова И.С., Казютинский В.В., Князева Е.Н., Курдюмов С.П., Моисеев Н.Н., Пригожин И., Степин В.С., Хакен Г. и др.);

по вопросам гносеологического статуса научной картины мира и географической картины мира (Борн М., Вязовкин В.С., Дышлевый П.С., Култашев Н.Б., Лямин В.С., Михайловский В.Н., Степин В.С., Хон Г.Н. и др.).

Научная новизна исследования состоит в том, что сделана попытка определения возможного пути решения проблемы построения общегеографической теории путем использования принципов глобального эволюционизма. А именно:

1. рассмотрены основные концепции теоретизации географии, уточнено содержание понятия «теоретизация географии» и показано, что решение данной проблемы связано с формированием достаточных методологических оснований построения географической 2. выявлены основные черты глобального эволюционизма и обосновано его использование в качестве методологической базы построения общегеографической теории. Предпосылками применения глобального эволюционизма в географии являются его универсальность и междисциплинарность. Стремление выявить закономерности развития сложных, открытых, самоорганизующихся систем различной природы указывает на значительный потенциал этой исследовательской программы в деле формирования методологических оснований построения географической теории;

3. обоснована возможность создания общегеографической картины мира путем использования в географии базовых онтологических и гносеологических представлений универсальной исследовательской программы глобального эволюционизма;

4. показано, что использование базовых гносеологических представлений современной науки позволяет обосновать выделение общегеографического объекта и предмета исследования.

Положения, выносимые на защиту 1. Под «теоретизацией географии» понимается процесс качественного развития науки, чаще всего выражающийся в построении географической теории, создании идеальной модели, целостно и системно воспроизводящей объект исследования географических наук; проблема общегеографической картины мира, проблема специфики географической реальности, проблема общегеографического объекта и предмета исследования связаны с отсутствием в географии такой универсальной методологической базы, которая сочетала бы в себе принципы естественных и гуманитарных наук и подходила бы как для физической, так и экономической географии; большинство предлагавшихся концепций теоретизации географии не могут рассматриваться в качестве достаточных методологических оснований теоретизации географии.

2. Одним из возможных путей теоретизации географии может стать использование принципа глобального эволюционизма (представляющего из себя комплекс принципов, включающий в себя принципы системности, эволюционизма, самоорганизации, конструктивизма и др.) в качестве методологического основания теоретизации географии; основные особенности глобального эволюционизма заключаются в том, что эта исследовательская программа позволяет изучать сложные, открытые, самоорганизующиеся системы различной природы, которыми и являются географические объекты; она является основой научной картины мира принципиально нового типа, в которой стирается грань между методологическими принципами естественных и общественных наук; активные междисциплинарные взаимодействия позволяют рассматривать частнонаучные онтологии как составные части общенаучной картины мира, что является предпосылкой применения базовых принципов глобального эволюционизма в основания географического познания.

3. В условиях, когда не удается построить общегеографическую картину мира как бы «снизу», путем обобщения и систематизации имеющегося теоретического и эмпирического материала, она может быть осуществлена как бы «сверху» — путем переноса и последующего конструктивного обоснования в географической сетке предметных отношений базовых онтологических и гносеологических представлений глобального эволюционизма, являющегося основанием общенаучной картины мира.

4. Применение базовых гносеологических представлений современной науки позволяет обосновать выделение общегеографического объекта и предмета исследования; прагматический подход к выделению объекта исследования, традиция различения предмета и объекта исследования, учет влияния аксиологического компонента на результаты познания позволяют показать ограниченность представлений о том, что предмет географии разделен в силу «объективных» причин; это создает основания для более глубокого понимания объекта и предмета исследования географии.

Теоретическая и практическая значимость работы. Разработка проблем, исследованных в диссертации, и полученные результаты способствуют углублению знаний о сущности географических процессов, решению ряда теоретических и практических задач философии и географии. Материал диссертации использовался при разработке некоторых тем при чтении лекций по философии, по предмету «Концепции современного естествознания», а также может использоваться на спецкурсах и семинарских занятиях географических факультетов. Основные положения и выводы диссертации могут быть использованы в исследовательской работе философов, представителей наук о Земле, изучающих как философские вопросы естествознания, так и философские вопросы наук о Земле.

Апробация работы. По материалам исследования опубликовано 4 работы. Диссертация обсуждалась на кафедре философии гуманитарных факультетов Чувашского государственного университета имени И.Н. Ульянова. Полученные в ходе исследования результаты докладывались и обсуждались на различных форумах:

1. XIII Международная конференция молодых ученых «Человек.

Природа. Общество. Актуальные проблемы». Санкт-Петербург, 26декабря 2002 года.

2. XVI Ежегодная научно-практическая конференция кафедры философии РАН. Москва, январь 2003 года.

3. Общероссийская теоретическая конференция «Актуальные проблемы научной философии». Пермь, 16-17 апреля 2003 года.

Структура диссертации.

Работа состоит из введения, двух глав, пяти параграфов, заключения и списка литературы.

До начала основной части исследования дадим представление о этапах эволюции научной объективности, которое используется в работе.

Вопрос эволюции форм самосознания науки неоднократно затрагивался в литературе [см. например, 175; 145 и др.]. Почти все авторы указывают на три исторических этапа в эволюции самосознания науки.

Конечно же, эти типы носят у разных авторов разные названия, но по содержанию они почти не отличаются.

Первый этап, на котором преобладает классический тип рефлексии, характеризуется направленностью познания на связку «знание — объект», а субъект рассматривается как легко заменимый посредник, никак не влияющий на процесс познания. Предполагается, что последнее основание познания находится в объекте, а познание рассматривается как движение к объективной истине. П.П. Гайденко, а вслед за ней и Э.Г. Юдин, называет этот исторический тип самосознания науки онтологизмом, а В.С. Степин, соответственно, классическим типом [см. 175, С. 37; 145, С. 620].

«Характерным моментом онтологизма — пишет Э.Г. Юдин — является однозначная трактовка отношения объекта и знания, восходящая к аристотелевской концепции истины adaequatio intellectus ad rem.

В соответствии с этим при анализе научного знания принимается в расчет только его объективное содержание. Предполагается, что каждому определенному объекту соответствует вполне определенное знание (типологически единственное). Процесс получения знания рассматривается непосредственно как движение по пути к объективной истине. Поэтому целью рефлексии является контроль за истинностью движения исследовательской мысли и нахождении тех последних оснований в объекте, обращение к которым и дает объективную истину»

[175, С. 37].

С середины XIX в. направление внутри научной рефлексии претерпело некоторые изменения. В центре внимания самосознания науки стало фигурировать отношение «субъект — объект». Теперь фундаментальные предпосылки и последние основания научного познания переносятся на субъект. Утверждается тезис об относительности истины и осознается влияние условий и оснований познания на адекватность воссоздания объекта в познании. Субъект познания рассматривается не дистанцированно от мира, а как находящийся внутри него.

Этот тип самосознания науки называют соответственно гносеологизмом и неклассическим типом.

«Если для онтологизма — находим у Э.Г. Юдина — главным был вопрос о том, как достигнуть истинного знания об объекте, каковы предпосылки этого, то гносеологизм сосредотачивает размышления над проблемой тех познавательных предпосылок, которые увеличивают конструктивную силу познания. Иначе говоря, его интересуют те условия, при которых можно говорить об адекватности данных форм познания данной задаче, т.е. в конечном счете — данному способу овладения объектом» [175, С. 38].

Исторически последним типом самосознания науки является методологизм или постнеклассический тип научной рациональности. В центре его внимания оказываются средства познания в самом широком смысле (понятийный базис, принципы подхода к объекту, процедуры и методы познания, ценности исследования и т.д.). На передний план выдвигаются комплексные междисциплинарные исследования, основанные на принципах системного подхода, синергетики, моделирования и др. [145, С. 620].

«Осознание конструктивной роли понятийного базиса — отмечает Э.Г. Юдин — и вообще средств познания приводит к углубленному изучению логико-философских предпосылок научного мышления. На основе развития современной формальной логики проводится систематический анализ языка науки и логической структуры научного знания, в частности, способов построения научных теорий, различных форм логического вывода, применяемых в науке, особенно в ее методологически развитых областях. Развертывание этих исследований превращает методологию науки в самостоятельную область современного научного знания. Что же касается специальных научных дисциплин, то в них рефлексивный метод все более переплетается с конструктивным: анализ существующих и построение новых средств исследования непосредственно соединяется (и в известном смысле даже подчиняется) с процессом конструктивного освоения объекта исследования. Иначе говоря, средства познания теперь всё чаще служат не только регулятивами собственно познавательного процесса, но и орудиями «конструирования» реальности, подлежащей исследованию, — орудиями предметносодержательного анализа. (…) Современные средства конструктивной онтологии служат построению модели реальности, которая выступает не как цель, а лишь средство исследовательского движения, как важнейший содержательный компонент предмета исследования»

[175, С. 40-41].

Как отмечает В.С. Степин, постнеклассический тип самосознания науки приводит к усилению процессов взаимодействия принципов и картин реальности. «Всё чаще — пишет Степин — изменения этих картин протекают не столько под влиянием внутридисциплинарных факторов, сколько путем «парадигмальной прививки» идей, транслируемых из других наук» [145, С. 627]. Научное объяснение процессов в «человекоразмерных» объектов начинает допускать включение аксиологических факторов в состав объясняющих положений.

ГЛАВА 1. ТЕОРЕТИЗАЦИЯ ГЕОГРАФИИ КАК ОБЪЕКТ

ФИЛОСОФСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

1.1. Методологические основания теоретизации географии Познавательная трудность, из которой вытекают методологические проблемы географии, связана с переосмыслением места человека в природе, его отношения к ней. Во многом это связано с научной революцией в физике, произошедшей при исследовании микромира.

Речь идет о трансформации традиционного статуса гносеологического субъекта, о невозможности полной элиминации человеческого присутствия из процесса научного познания, о необходимости учета влияния имеющихся научных представлений, характера и последовательности применяемых средств познания на получаемые результаты. Эта трансформация послужила своеобразным катализатором аналогичного процесса и в географии.

Здесь эти представления оказываются непосредственно связанными с пониманием места человека в природе. Человек всегда занимал противоречивое положение: с одной стороны, он непосредственная часть природы, а с другой, он выделяет себя из природы и противопоставляет ей. Это противоречивое положение ставит под вопрос возможность создания целостной (общей) теории географии [69].

Как известно, объектом исследования географии является вся поверхность Земли как некое интегративное образование, включающее в себя как живую и неживую природу, так и человечество с продуктами его жизнедеятельности. В рамках стиля мышления классического естествознания, сформировавшегося под влиянием метафизического механицизма, считалось невозможным исследование географией как неодушевленной природы, так и человечества, обладающего свободой воли. Если природу можно изучить саму по себе, т.е. вне человеческой перспективы, то человечество — нет. На этом основании, в дальнейшем, утвердился тезис об отсутствии специфических закономерностей, присущих как человеку, так и природе. Тенденция к элиминации человеческого присутствия из процесса географического познания привела также к тому, что не различались предмет и объект исследования и предметы изучения частных географических наук рассматривались как естественным образом существующие природные тела. Тенденция различения объекта и предмета исследования также связана с трансформацией статуса гносеологического субъекта: субъект — это не одинокий и легко заменимый исследователь, а социальный субъект, которому объект не дан непосредственно. Исследователь никогда не имеет дело с объектом как таковым. Он может смотреть на объект только сквозь призму существующего в данный момент знания, содержание которого определяется не только структурой объекта, но и структурой процесса научного познания, особенностями его понятийного аппарата и т.д.

В данной познавательной ситуации можно выделить несколько методологических проблем географии: проблема географического пространства и времени, проблема взаимодействия природы и человека, проблема географических законов, проблема теоретизации географии, проблема соотношения теоретического и эмпирического в географическом познании, проблема предмета и объекта географии, проблема специфики географических явлений, проблема географической картины мира, проблема синтеза географических знаний, проблема структуры географии и места географии в системе наук.

Все они, в той или иной мере, связаны с качественным изменением географической науки, с тенденцией обоснования ее как фундаментальной теоретической науки. Это привело к новой постановке гносеологических проблем, к необходимости трансформации оснований географической науки. Среди указанных проблем можно выделить комплекс вопросов, возникающих при разметке путей увеличения степени теоретичности географии, т.е. в процессе ее теоретизации.

Проблема теоретизации географии — сложная методологическая проблема, требующая предварительного и параллельного рассмотрения ряда других проблем, с которыми она связана. Увеличение степени теоретичности географической науки напрямую зависит от того, что понимается под теоретичностью, под теорией. Немаловажное значение имеет форма повышения теоретичности науки.

Можно выделить два подхода к пониманию форм повышения теоретичности географического знания: выделение теоретической части науки в отдельные дисциплины и создание теоретического уровня географических знаний в рамках имеющихся дисциплин.

В 1968 году В.М. Гохман, Б.Л. Гуревич, Ю.Г. Саушкин выступили с предложением создания метагеографии — отдельной науки в составе географических наук, входящей одновременной и в науковедение, призванной раскрыть место географии в системе наук, структуру системы географических наук, взаимоотношения разных звеньев этой системы и т.д. [33; 45; 46]. Метагеография, по их мнению, должна стать наукой об управлении системой географических наук, выявлять сущность географии, ставить задачи и намечать перспективы дальнейшего развития.

Одновременно с метагеографией Ю.Г. Саушкин предложил выделять теоретическую географию как отдельную науку в системе географических наук, ставящей своей задачей выявление наиболее общих законов и построений пространственно-временных систем и структур [123, С. 363; 148]. По мнению Ю.Г. Саушкина, с конца 1950-х годов в связи с развитием тематической картографии и активным использованием математических формализмов в картографии появились основания говорить о становлении новой науки — теоретической географии, исследующей пространственные системы на наиболее абстрактном уровне. «Теоретическая география, — пишет Ю.Г. Саушкин, — есть результат развития всей системы географических наук, отразившегося в тематической картографии и генерализации различного типа тематических карт, вплоть до перехода к абстрактным моделям географических объектов, процессов, пространственных систем и структур» [123, С. 363].

Однако такая постановка проблемы повышения теоретичности географической науки вызвала критику. С.В. Калесник и В.А. Анучин отрицают правомочность выделения таких отдельных теоретических наук в географии. Они считают, что адекватной формой повышения теоретичности географии должна стать не какая-то отдельная наука, а теория географии как высший уровень имеющихся наук [52; 3].

По мнению С.В. Калесника, не очевидна правомерность выделения особой науки — теоретической географии — т.к. не может быть общегеографических законов. А те законы, которые уже пыталась выделить теоретическая география, не являются специфически географическими. По его мнению, на основании ввода в географию новой методики нельзя утверждать возникновение новой науки [52].

По мнению В.А. Анучина, теоретическую географию пытаются искусственно отделить от теории географии. Под теорией географии при этом понимается сумма теоретических достижений всех географических наук, а под теоретической географией — обобщение полученных разными методами результатов всех частных географических дисциплин, «вынос за скобки» всего, что является для них общим [3, С. 223-224]. В.А. Анучин считает ненормальной ситуацию, когда теория географии занимается суммированием закономерностей, обобщением этих закономерностей занимается теоретическая география, а вопросами того, что такое география, каково ее место в системе наук, занимается третья наука — метагеография [там же].

Наиболее обоснованными представляются попытки увеличения степени теоретичности географии путем создания географической теории как высшего уровня знаний. То есть, без создания специальных теоретических наук, без противопоставления теоретических наук географии все остальным. По нашему мнению, теоретическое и эмпирическое тесно переплетено в географии, и их соотношение требует специального рассмотрения.

Как видим, проблема теоретизации географии непосредственным образом связана с проблемой соотношения теоретического и эмпирического в познании. Как отмечает В.С. Швырев, актуальность данной проблематики возросла в последнее время вместе «с необходимостью выработки такого методологического сознания, которое было бы способно представить теоретический и эмпирический уровни научного познания и исследования в единой картине научного познания и исследования как некоторого структурно оформленного целого, как системы взаимосвязанных элементов» [163, С. 8].

Для развивающихся же наук, т.е. наук, еще не успевших создать такие высокоорганизованные формы познания как теории, к которым можно отнести и географию, актуальность проблематики теоретического и эмпирического связана с осмыслением процесса становления развитых форм теоретического знания, с выработкой «адекватной гносеологической картины процесса теоретизации науки» [там же, С.8].

Выявление сущности теоретизации географической науки предполагает уточнение понятия теоретизации науки как таковой. Однако сами понятия «теоретизация знания», «теоретическое», «эмпирическое» носят проблемный характер. Поэтому, чтобы выявить сущность теоретизации географии, необходимо сначала эксплицировать эти понятия.

Так что же такое «теоретизация»? Что понимается под «теоретизацией науки»? В отечественной методологической литературе отражено три понимания теоретизации науки, имеющих, впрочем, некоторое единое основание. Н.Ф. Овчинников выводит понятие теоретизации науки через искомый результат, т.е. через то, что должно быть получено в результате теоретизации. Теоретизация предстает как процесс «вызревания научных теорий», а, как известно, специфическими чертами зрелых научных теорий являются, среди прочего, способность целостного воспроизведения и объяснения исследуемого объекта. Таким образом, теоретизация науки (или «высокая теоретизация») придает научному знанию ту или иную меру системности и реализуется «на пути поисков и применения методологических принципов и построения на их основе системы знания» [101, С.12].

Далее он добавляет, что отличительным свойством теоретического знания являются объяснительные способности и наличие специфического идеализированного объекта исследования, с чем согласно, впрочем, большинство исследователей [там же, С. 12].

Другая точка зрения на процесс теоретизации науки вплотную связана с проблемой соотношения теоретического и эмпирического, и с различной «фокусировкой исследовательской деятельности». В одной из работ Г.Ф. Трифонов ставит вопрос: в чем суть теоретизации науки? И сам же отвечает. «Это, прежде всего, переосмысление, переработка уже имеющегося теоретического знания. Поскольку теоретическое знание отличается от эмпирического сущностью изучаемых предметов, то в самом общем виде теоретизация означает постижение все более глубокой сущности предметов, переход от сущности одного порядка к сущности второго, и так далее порядков. Далее, поскольку теоретическое знание отличается своим объектом, (теоретическое знание оперирует системой идеальных абстрактных объектов), то одним из признаков превращения этого знания в теоретическое является возможность оперирования абстрактными объектами независимо от оперирования материальными» [см.: 150, С.137].

Третья точка зрения на процесс теоретизации науки связывает его с переходом с одного исторического этапа познания на другой, с переходом от эмпирического этапа познания на теоретический. «Теоретизация науки, — пишет Н.К. Мукитанов, — представляет собой противоречивый процесс движения от эмпирического этапа к теоретическому, которые рассматриваются нами как исторические этапы развития научного познания. На первом этапе экстенсивное развитие, на втором — интенсивное погружение в сущность исследуемой системы явлений» [см. подр.: 97, С. 3].

Эти подходы к постановке проблемы теоретизации науки, несмотря на некоторые отличия, имеют общее основание. А именно — положение о том, что важным критерием теоретизированности науки является наличие идеального объекта изучаемой части действительности и увеличение познавательных и объяснительных возможностей теории. Другими критериями теоретичности предлагают считать системность знания, преобладание определенного типа исследовательских процедур или переход от одного исторического периода развития науки на другой.

Таким образом, можно говорить о нескольких критериях теоретизированности или теоретичности науки. Наличие идеального объекта, большие объяснительные и предсказательные возможности, и высокая степень системности знания, преобладание определенных исследовательских процедур в определенный исторический период развития научного познания являются характерными признаками теоретической науки.

Однако эти признаки и критерии теоретичности в нашем случае, — когда само понятие теоретизации науки еще носит проблемный характер, — еще и направляют процесс теоретизации науки, выполняя целеполагающие функции [131]. В ходе дальнейшего изложения необходимо рассмотреть, как указанные направляющие влияют на понимание сущности теоретизации науки в обозначенных подходах, и указать собственное видение теоретизации географического знания.

Как уже упоминалось выше, первое понимание теоретизации науки основано на конечном результате, т.е. на реализованной цели этого процесса — научной теории, — являющейся наиболее систематичной формой знания. Характерные особенности этой формы научного познания будут являться ориентирами процесса теоретизации.

Однако на этом пути могут возникнуть некоторые сложности. В методологической литературе понятие «научная теория» трактуется неоднозначно. Потому как вопрос о природе и сущности научной теории — вопрос о природе познания. То или иное понимание теории определяется философской позицией исследователя, различными научными традициями. Так, например, для логических позитивистов научная теория носит гипотетический характер и не является достоверным знанием, в отличие от эмпирических данных.

В отечественной философии науки сложилось представление о теории как о форме рациональной мыслительной деятельности. В «Новой философской энциклопедии» находим следующее определение научной теории. Это «высшая, самая развитая форма организации научного знания, дающая целостное представление о закономерностях и существенных связях определенной области действительности — объекта данной теории. По своему строению теория представляет внутренне дифференцированную, но целостную систему знания, которую характеризует логическая зависимость одних элементов от других, выводимость содержания теории из некоторой совокупности утверждений и понятий — исходного базиса теории» [164, С. 42].

Как отмечает Г.И. Рузавин, понятия, суждения, гипотезы и другие формы мышления, игравшие до этого самостоятельную роль, в теории становятся элементами целостной концептуальной системы и связываются в единое целое с помощью определенных логических отношений. «Теория, — пишет Г.И. Рузавин, — представляет собой концептуальную систему, целостную единую форму знания, которая хотя и содержит в своем составе другие его формы, принципиально отличается от обособленных форм, как по глубине, так и по объему отображения действительности. Именно благодаря взаимодействию ранее обособленных форм познания достигается новое, системное знание о действительности» [118, С. 143]. Важно отметить, что целостность теории возникает не из-за простого суммирования некоторых знаний, но благодаря встроенному механизму построения знания, внутреннего развертывания содержания теории, воплощенному в программе исследования.

В отечественной гносеологии обычно выделяют несколько компонентов теории: исходную теоретическую основу и исходный эмпирический базис, логику теории и совокупность выведенных в теории утверждений и доказательств. Эмпирический базис содержит основные факты и данные. Теоретический базис включает в себя основные допущения, аксиомы и постулаты, фундаментальные принципы и законы. Логика теории содержит множество допустимых правил логического вывода и доказательства. Причем четкая фиксация этих правил осуществляется в основном в теориях, соответствующих идеалу их дедуктивного построения. Основную же массу теоретического знания составляют выведенные в теории утверждения с их доказательствами [см. подроб.: 164, С. 43].

Особое значение для развития теории имеет исходная теоретическая основа. Аксиомы, принципы, законы, постулаты, входящие в ее состав, описывают абстрактный идеализированный объект научной теории. Именно исходные теоретические принципы являются промежуточным звеном между научной теорией и философией, а через нее и с культурой вообще. Методологические принципы построения и развертывания теории, входящие в состав исходных теоретических положений, формируют стиль мышления. Стиль мышления содержит систему методологических требований и указаний к проведению исследования, идеалы и нормы познавательной деятельности, а также философские принципы и понятия, образующие научную картину мира [см. подроб.: 27, С. 206-208; 110, С. 225-263; и др.]. Научная картина мира вкупе с идеалами и нормами исследования, философскими представлениями образует основания науки вообще и абстрактного идеального объекта научной теории в частности.

Именно идеализированный объект — теоретическая модель существенных связей и отношений изучаемой части реальности, созданная на базе некоторых допущений и отвлечений, — играет центральную роль в формировании теории. Идеализированный объект может выступать в разных формах (наглядных, математизированных, нематематизированных и т.д.), но всегда является конструктивным средством развертывания теории. Научные законы, формирующиеся в рамках теории, в полной мере применимы только к идеализированному объекту. Поэтому при переводе их на эмпирически данную реальность требуется их конкретизация [164, С. 44].

Многообразие форм идеализации влечет за собой многообразие идеализированных объектов. В. т.н. описательных теориях, направленных, главным образом, на упорядочение накопленного эмпирического материала, идеализированный объект редуцируется к выработке сети исходных понятий. В дедуктивных эмпирических системах построение идеального объекта совпадает с построением исходного теоретического базиса. В математизированных теориях идеализированный объект представляет собой обычно совокупность математических моделей. В последнем случае развертывание содержания теории скрыто в исходных теоретических предпосылках и структуре идеализированного объекта, предполагает использование формальных операций со знаками математизированного языка. В случае нематематизированных теорий раскрытие содержания происходит за счет анализа содержания исходных посылок и за счет мысленных экспериментов с идеализированным объектом [см. подроб.: 164, С. 44; 144; и др.].

Говоря об идеализированном объекте теории, необходимо отметить, что разное понимание характерных особенностей теории и структуры идеализированного объекта приводит к различным пониманиям развертывания научной теории. Наиболее распространенным является представление о дедуктивном и достаточно формальном развертывании теории. Здесь имеется в виду аксиоматикодедуктивный или гипотетико-дедуктивный метод развертывания теории.

Реальный процесс конструктивного развития теории не укладывается в рамки формально-дедуктивного или аксиоматикодедуктивного представления о развертывании теории. Эта модель развертывании теории исходит из понимания теории как дедуктивно связанных между собой гипотетических утверждений, постепенно обосновываемых путем вывода эмпирически проверяемых следствий.

В аспекте теоретического содержания такое понимание развертывания теории может быть понято как формирование все новых абстракций, призванных охарактеризовать исследуемую предметную область.

Причем эти абстракции предстают как целостная система, внутри которой весьма трудно выделить какие-либо уровни организации.

Однако, как показали исследования В.А. Смирнова и В.С. Степина, в процессе дедуктивного развертывания теории наряду с аксиоматическими приемами рассуждения большую роль играет содержательный вариант генетически-конструктивного метода построения знаний [132; 144; 145].

Как отмечает В.А. Смирнов, в отличие от аксиоматического метода, при котором производят логические действия над высказываниями (гипотезами), описывающими некоторую область объектов, генетический метод предполагает оперирование непосредственно абстрактными объектами теории, зафиксированными в соответствующих знаках. Процесс рассуждения в этом случае предстает в форме мысленного эксперимента с абстрактными объектами. Одним из примеров такого развертывания теории может служить геометрия Евклида. Постулаты Евклида, как отмечает В.А. Смирнов, вводили основные абстрактные объекты: «точка», «прямая», «окружность», «отрезок» как определяемые с помощью идеального циркуля и линейки. Дальнейшие рассуждения проводились на базе построения геометрических фигур из этих основных объектов. Мысленные эксперименты с фигурами (их трансформация, наложение друг на друга, расчленение и синтез) служили основой для получения новых знаний [там же].

Таким образом, генетически-конструктивный подход, в отличие от аксиоматико-дедуктивного, исходит из иного понимания структуры абстрактных объектов. Абстрактный объект имеет иерархическое, а не линейное строение. Он состоит из теоретических конструктов различной иерархии: фундаментальная теоретическая схема и частные теоретические схемы. Эти схемы, вводимые в форме чертежей, снабженных соответствующими разъяснениями, либо через систему высказываний, характеризующих способы конструирования и основные взаимосвязи набора абстрактных объектов, предстают в качестве основы развертывания теории [145, С. 128].

Если с этих позиций рассмотреть развитие теоретических представлений географии, то можно заметить, что они происходят не только за счет обобщения эмпирического материала, выделения из него аксиом и дедукции из них неких положений, но и за счет переноса неких теоретических представлений из других областей. В содержательном плане любая теория представляет собой идеальную модель существенных связей и отношений реальности. Попытки построения теории в предметной области, где она еще не создана, представляют собой перенос некоторой теоретической схемы (идеального теоретического конструкта, каркаса идеальной модели), созданной в одной области, в данную. Такая перенесенная теоретическая схема обосновывается путем введения новых допущений и таким образом включается в систему новых предметных отношений. Таким путем в 30-е гг.

ХХ века в географию был перенесен из других областей естествознания новый теоретический конструкт — форма движения материи. Введение принципов, формирующих представления о географической форме движения материи, в основания географического познания принципиально изменило понимание сущности географии, ее предмета и объекта. Если раньше в географии были сильны позиции хорологического и антропологического подходов, и география понималась как наука о заполнении земного пространства, то теперь сущностью географии стал пониматься физико-географический процесс, имевший своим материальным субстратом-носителем физико-географическую оболочку.

Аналогично в 60-е гг. ХХ в. в географию были транслированы принципы общей теории систем, разработанной Л. Берталанфи и А.А.

Богдановым, с самого начала имевшую претензию на универсальность и междисциплинарность. Эти принципы коренным образом изменили модель географической реальности, привнесли с собой новое понимание сущности географии, новый подход к выделению объекта исследования и т. д. География стала акцентировать внимание не на субстрате, не на изучении материальных объектов, а на взаимоотношениях между компонентами материальных объектов. Если методология концепции географической формы движения не могла выявить изоморфизм природных и социальных систем в виду того, что они относятся к разным формам движения материи, то системная методология позволяла выявить этот изоморфизм и по-новому рассмотреть место географии в системе наук.

Таким образом, одной из важнейших характеристик научной теории как формы организации знания является ее системность. Эта концептуальная целостность, содержащая в своем составе и другие формы знания, основана на специфическом механизме развертывания содержания теории, выраженном в идеализированном объекте.

Конечно, может возникнуть вопрос: как в реальной научной практике определить степень системности теории? Каковы критерии системности знания?

В.Н. Карпович в работе «Системность теоретического знания»

выделяет несколько критериев. Он делит их на две группы: синтаксические и семантические, т.е. формальные и содержательные. Формальный аспект системности теоретического знания проявляется в тенденции построить теорию по идеалу гипотетико-дедуктивной системы. Содержательный аспект проявляется в некотором содержательном единстве понятийного аппарата, образующего теорию [подроб. об этом см.: 55, С. 90].

Возможна и альтернативная классификация критериев системности знания, дополняющая выше обозначенную классификацию.

Можно также выделить две группы критериев. Во-первых, критерии внутренней целостности. Сюда можно отнести степень целостности описания и объяснения изучаемой части реальности, степень предсказательных возможностей теории, а также ее непротиворечивость, логичность, простоту. Критерии внешней целостности характеризуют степень «вписанности» теоретического базиса теории в контекст наличной интеллектуальной ситуации. Эта область критериев возникает как следствие конкретизации системного подхода. У системы всегда есть свойства, возникающие из-за включенности в метасистему, в некий контекст. Эти критерии должны характеризовать степень связи теории с другими теориями и дисциплинами, научной картиной мира и, соответственно, ориентировать на импорт определенных философских принципов, идеалов и норм исследования из фундаментальных дисциплин.

Таким образом, можно сделать некоторые предварительные выводы. Сущность процесса теоретизации научного знания предстает как процесс создания и развертывания теоретического базиса конкретной науки и, в дальнейшем, теории, напрямую связанный с манипуляциями ее идеализированным объектом. Этот процесс связан также с поиском методологических принципов, ориентирующих ее исследовательскую программу на увеличение степени системности знания.

Остальные понимания теоретизации науки, как уже было сказано выше, связаны с проблемой взаимоотношения теоретического и эмпирического в познании. В третьем подходе акцент делается на двух моментах. Во-первых, говорится о переходе с одного исторического этапа развития науки на другой (с эмпирического на теоретический), и, во-вторых, говорится, что на теоретическом этапе идет погружение в сущность исследуемой части реальности, указывается на разные уровни сущности объекта исследования, раскрываемые на разных этапах познания. Второй подход к пониманию сущности теоретизации науки, который нам наиболее близок, также утверждает, что эмпирическое и теоретическое исследование раскрывают разные уровни сущности изучаемого объекта, но одновременно с этим ставится по сомнение наличие таких исторических этапов.

В дальнейшем исходя из этого необходимо рассмотреть проблему соотношения теоретического и эмпирического в географическом познании в связи с ее влиянием на понимание сущности процесса теоретизации науки и ответить на следующие вопросы: что может служить критерием разделения теоретического и эмпирического в познании? Насколько обосновано выделение теоретического и эмпирического периодов развития познания?

Понятия эмпирического и теоретического имеют давнюю историю, но их противопоставление как двух видов знания появилось не сразу. С самого начала античная натурфилософия была теоретической, и, по сути, не имела прикладного значения. Эмпирическая проверка теории считалась извращением смысла науки. С греческого языка «theoria» означает «чувственное созерцание», «всматривание», «исследование». Это было экстатическое мистическое созерцание, «всматривание в космос». Это был один из способов духовного развития, совершенствования. Теория считалась истинным, достоверным знанием и противопоставлялась обыденно-повседневному знанию, основанному на мнении (doxa) [см. подроб.: 72, С. 462].

Античное теоретическое (со)знание было спекулятивным. Связи между теоретическим сознанием и практическим тогда почти не было.

Практическое сознание («техне») сводилось к ремесленным, торговым и военным искусствам. Античные мыслители занимались усмотрением истины в природе ради своего удовольствия, а не ради применения полученных знаний на практике. Никакой цели вмешательства в природу для достижения практической выгоды или для подтверждения собственных догадок тогда не было. Наоборот, вмешательство в природу, как тогда считалось, мешает усмотрению истины [там же].

Начальные географические представления античных философов также носили в основном умозрительный характер. Например, Анаксимен высказывал идею бесконечности миров. Земля, в его представлении, висит в форме барабана без всякой опоры в центре небесной сферы. Он считал, что вся суша в прошлом была покрыта водой и, когда часть ее высохла, обнажились горы и равнины. Животные произошли в воде и вышли на сушу. Человек ведет свое происхождение о некоторых рыбоподобных существ и т.д. Несмотря на гениальность многих догадок, они были бездоказательны [см. подроб.: 109, С. 7].

Средневековая философия отличалась тем, что проблематика изучения природы в этот период потеряла свою актуальность. Теперь в центре внимания метафизиков оказались вопросы соотношения Божественного и Человеческого. Средневековая философия могла существовать, только опираясь на авторитет. Авторитетными считались тексты Священного Писания и Аристотеля, поэтому большинство философских трудов носило форму комментариев к последним.

Шаг к сближению теории и эмпирии в научном познании был сделан в Новое Время, когда происходит становление того проекта философии, который можно назвать наукой в современном смысле.

Именно в этот период становится актуальной проблематика эмпирического подтверждения теоретических знаний при помощи активного наблюдения, эксперимента. Теоретик науки Фрэнсис Бэкон в своем «Новом Органоне» обосновал использование индуктивного метода как методологического канона наук о природе.

Он был сторонником т.н. «концепции двойной истины», согласно которой все, что касается природы и природных вещей, должны изучать ученые методами науки, а все, что касается Бога, — теологи, следуя традиции. По Бэкону, считавшему возможным полностью элиминировать человеческое присутствие из естествознания, индуктивная логика избавляет от «измышления гипотез» и приводит к истинному знанию. Сходную мысль выразил и Галилей. «В науках о природе — пишет он, — выводы … истинны и необходимы, и человеческий произвол не причем» [цит. по: 29, С. 151]. Как отмечает Ю.Г. Саушкин, «в значительной степени от Бэкона началось противопоставление естественных наук, в которых индуктивный метод приводил к установлению аксиом и законов, гуманитарным наукам, в которых точные экспериментальные методы считались не применимыми. Эта точка зрения, как мы дальше увидим, имеет место и в наши дни». [123, С. 46]. Эмпиристы Нового Времени рассматривали природу как сумму элементов, не связанных во времени. Индуктивно-эмпирические законы природы являются истинными и неизменными, в отличие от теоретических, которые носят гипотетический характер и со временем могут изменяться. Рационалисты придерживались дедуктивных представлений о получении истинных знаний. Начиная с Декарта метафизики (и особенно Лейбниц) выводили истинное знание из нескольких посылок путем дедукции. Они ратовали за использование учеными математики из-за ее «несомненности» и «самодостоверности». Такое смешение эмпирически ориентированной исследовательской программы с математическим формализмом определило развитие науки и актуальность исследуемой проблематики в дальнейшем. Постановка проблемы соотношения эмпирического и теоретического в современном виде произошла в период рассвета неопозитивизма.

Как отмечает В.С. Швырев, «именно в логическом позитивизме была сформулирована та концепция теоретического и эмпирического, критический анализ которой позволяет рассмотреть наиболее существенные аспекты позитивного решения данной проблемы» [163, С. 102].

Логический позитивизм выступает с позиции отделения науки от философии, научных проблем от метафизических псевдопроблем. В качестве методологии науки предлагается использовать логику. Эта концепция рассматривает теоретическое и эмпирическое знание в качестве основных уровней языка науки, а задачу анализа взаимоотношений этих двух языков — в качестве важнейшей методологической задачи. По представлениям логических позитивистов, язык науки представляет собой иерархию утверждений. Первый уровень состоит из т.н. базисных, непосредственно эмпирически проверяемых утверждений. Это атомарные, далее неразложимые логическим путем высказывания о «непосредственно данном». Второй уровень составляют косвенно проверяемые утверждения, посредством логической связи с первым. Далее, согласно этой концепции, термины, составляющие утверждения первого уровня, считаются эмпирическими терминами, а составляющие утверждения второго, — соответственно, теоретическими терминами. Так сложилось представление о двух языках и двух типах терминов науки: эмпирическом и теоретическом. Необходимо отметить, что согласно этой концепции единственно истинными являются эмпирические термины и язык. Наличие же теоретического знания не является обязательным. Логический позитивизм отрицает воздействие теоретических знаний на эмпирические. Данные, полученные в результате наблюдения, считаются «чистыми», существующими сами по себе, т.е. вне зависимости от теории. Факты — элементарные описания, показания приборов — незыблемы. Это раз и навсегда данное «бесспорное основание научных выводов». Считалось, что эксперимент позволяет в лабораторных условиях открыть новые факты, подтвердить имеющиеся данные. Беспристрастный познающий субъект никак не влияет на получаемые результаты. Он рассматривается как некий посредник, который всегда можно заменить другим, и полученный результат от этого станет еще более объективным [см. об этом подроб.: 79, С. 36-40].

Такая концепция теоретического и эмпирического не раз критиковалась и, соответственно, подвергалась авторами пересмотру в целях сохранения последней. Так, например, была признана несводимость теоретических понятий к эмпирическим, ограниченность гипотетико-дедуктивного метода развертывания теории и т.д., поэтому вариантов логического позитивизма достаточно много.

В географии, например, на позиции близкой к логическому позитивизму находится Д. Харвей. Он, в духе неопозитивизма, выступает за разделение науки и философии, сводя методологию к логике науки.

По его мнению, «методолог интересуется, прежде всего, логической выдержанностью объяснения, научной точностью доказательств, приемлемостью выводов и внутренней согласованностью» [см.: 160, С.

22]. По Харвею, география — это эмпирическая описательная наука, использование которой гипотетико-дедуктивного метода позволяет свести теоретические положения к эмпирическим, верифицируемым фактам действительности и, тем самым, проверить истинность выдвинутых положений.

И до и после становления концепции логического позитивизма такое видение соотношения теоретического и эмпирического не раз подвергалось резкой критике. Многое сторонники культурноисторической детерминации научного познания (в том числе и различные течения марксизма) внесли свой вклад в становление новых представлений о соотношении теоретического и эмпирического, но достаточно остановиться лишь на некоторых.

Оригинальную концепцию научного факта, да и гносеологии вообще предложил ранее нами упоминавшийся польский ученый Людвиг Флек. Он утверждает, что факт не является чем-то незыблемым, раз и навсегда данным. Факт, по Флеку, — это «определенное событие в контексте истории мысли и всегда является результатом определенного стиля мышления» [156, С. 117]. Стиль мышления характеризует ту когнитивно-познавательную традицию (в понятиях Т.Куна «парадигму»), в рамках которой развивается мыслительный коллектив (куновское «научное сообщество»). Флек подчеркивал влияние субъекта на познание и направляющую роль теоретического знания. Такая постановка вопроса определила споры вокруг теоретической нагруженности факта.

Пол Фейерабенд был участником вышеназванных споров. Называя позитивистскую интерпретацию языка наблюдений наивной, он подчеркивал, что сам язык наблюдений определяется теорией. Он отверг существование автономного от теории эмпирического языка. Каждая теория создает свой язык для описания наблюдаемых явлений.

Понятия языка наблюдений не всегда более понятны, чем понятия теоретического языка, и поэтому они не могут служить для разъяснения последних. По Фейерабенду, показания измерительных приборов приобретают смысл только в контексте какой-то теоретической схемы [см. подроб.: 155].

Конечно же, примеров можно привести намного больше. В отечественной гносеологии эта проблематика не раз привлекала к себе внимание [см. напр.: 163; 149; 161; 162; и др.].

Наиболее известной и разработанной в нашей стране является концепция В.С. Швырева. Как и большинство отечественных ученых, он подчеркивает содержательные характеристики теоретического и эмпирического как двух уровней познания. Теоретическое обычно связывают с познанием «сущности», внутренних существенных связей, свойств и отношений. Эмпирическое — с познанием «явления», внешних связей, отношений и зависимостей [см. напр.: 146, С. 78]. Определенный тип содержания знания соответствует определенному типу познавательной деятельности.

Принципиальным отличием теоретического типа исследовательской деятельности от эмпирического типа является их отношение к концептуальным средствам. Теоретическая деятельность направлена на рефлексивную критику, совершенствование и развитие концептуальных средств познания. Эмпирический тип познавательной деятельности направлен на использование имеющихся концептуальных форм в виде норм познания, идеалов и схем объяснения и т.д. «для освоения в научном знании внешнего по отношению к нему материала» [162, С. 111].

Эта способность теоретического типа познавательной деятельности к постоянному совершенствованию и развитию концептуального аппарата познания, по мнению В.С. Швырева, проявляется в построении особого концептуального содержания — «теоретического мира», который включает в себя теоретические объекты, их отношения, свойства и т.д. [162, С. 248]. При этом предлагается отличить «теоретический мир» как мир идеализированных теоретических сущностей от «теоретизированного мира» — результата экспансии теоретического мира на сферу эмпирии [см.: 162, С. 130]. Этот теоретический мир идеальных конструкций связан со сферой опыта некоторыми каналами. Таким каналом является научная эмпирия. Она — особый компонент научного познания, обеспечивающий связь мира научных понятий с внешней реальностью [162, С. 115].

Теоретическое и эмпирическое, кроме двух типов познавательной деятельности, может означать и две исторические стадии развития науки. На первой, эмпирической стадии развития, по Швыреву В.С., наука занимается нахождением и обработкой фактов, классификацией, формулирует эмпирические зависимости, не раскрывая сущностных связей. Для теоретического этапа характерен «переход на новый горизонт», «открытие нового слоя реальности, рассматриваемого наукой» [163, С. 292]. Хотя указанный автор справедливо подчеркивает, что в самом общем виде нельзя ставить вопрос о первичности одного типа познавательной деятельности над другим, в вопросе об исторических этапах развития науки, как нам кажется, он не совсем последователен. В работе 1978 года В.С. Швырев дает понять, что поддерживает идею о генетической первичности эмпирического этапа познания. В работе 1993 года его позиция становится более плюралистичной, и среди исторических форм науки он различает как спекулятивную науку, так и эмпирическую описательную, которые успешно сосуществовали еще в античный период [см.: 162, С. 125].

Рубежом, отличающим одну стадию развития науки от другой, является появление особых теоретических схем (термин В.С. Степина), теоретических идеализированных объектов, теоретического мира.

«Характерной особенностью концептуальных образований этого типа, — как пишет В.С. Швырев, — является возможность работы с ними как с идеальными объектами, в частности при помощи мыслительного эксперимента, и получение новых теоретических знаний в относительной независимости опыта, на основе генетико-конструктивного метода в его содержательном варианте» [162, С. 129]. Таким образом, критерием теоретичности науки, по Швыреву, является степень развитости концептуальных средств, проявляющаяся в появлении теоретических схем, идеализированных объектов при переходе с эмпирической стадии развития науки на теоретическую.

Альтернативную точку зрения по этому вопросу предлагает М.А.

Розов. Он считает, что все науки изначально теоретичны, и указание на эмпиричность науки говорит о высокой степени ее развитости. Судя по всему, этот ученый придерживается позиции близкой к позиции Карла Поппера, согласно которой теории представляют собой смелые гипотезы, появляющиеся до эмпирического подтверждения последних.

По М.А. Розову, эмпирические знания уже имеют под собой некоторую теоретическую базу, теоретические предпосылки. Эмпирические науки противостоят математике, которая не имеет естественного объекта исследования, независящего от каких-либо принципов и аксиом, и неразвитым наукам. Неразвитые дисциплины не смогли эмпирически подтвердить свои теоретические схемы, которые являются пока спекулятивными. Отсутствие собственных методов исследования, средств эмпирического анализа и четко определенной сферы изучаемых явлений также считаются критериями неразвитости данной науки [116, С. 4-6].

Таким образом, В.С. Швырев считает эмпиричность науки признаком ее неразвитости, а эмпирический этап — генетически первым.

М.А. Розов же считает, что эмпиричность — признак развитой науки, и логичным следствием из этого положения является то, что эмпирический этап познания с необходимостью следует за теоретическим, хотя прямого упоминания этапов у М.А. Розова нет.

В отечественной географии проблема соотношения теоретического и эмпирического разработана явно недостаточно. Оригинальной является работа Н.К. Мукитанова, в которой представлена новая постановка данной проблематики. Мукитанов рассматривает процесс теоретизации географии, т.е. процесс перехода от эмпирического этапа познания к теоретическому, в понятиях «содержательное» и «формальное». Теоретические методы научного познания он считает формальными, а эмпирические — содержательными, на основании применения математических формализмов в теоретических методах. Семантически понятия «содержательное» и «формальное» очень близки к понятиям эмпирическое и теоретическое, если рассматривать последние с точки зрения неопозитивизма. Как известно, в неопозитивизме теория — это максимально формализованное знание, основанное на нескольких аксиомах, а эмпирические данные теоретически не нагружены. Однако теоретическое знание не может быть полностью формализовано или сведено к формальному. В теории всегда есть неформализуемое содержание. Приравнять формальное к теоретическому можно, если рассматривать под ним только знание, а не познавательные процедуры. Неужели идеализация, мыслительный эксперимент или восхождение от абстрактного к конкретному являются формальными методами познания? Наоборот, именно теоретические методы познания позволяют выявлять основное содержание. На основании того, что на применение математических формализмов ориентируются теоретические методы, нельзя считать все теоретические методы формальными.

Разбирая соотношение формальных и содержательных методов в географии, Н.К. Мукитанов приходит к выводу, что на современном этапе содержательные методы, в силу их эмпиричности, приданы забвению, и что в большинстве предлагаемых подходов теоретизации географии доминируют формальные методы. Также им выделяются три уровня географического знания по степени их содержательности:

содержательный, формальный, формализованный. К содержательному уровню автор относит общее землеведение, излагающее содержание географических явлений. К формальному — дисциплины, изучающие размещение специфически географических явлений. Формализованный уровень содержит концепции теоретической географии, отвлеченные от конкретного содержания, изучающие пространственно-временные структуры в абстрактной форме [см. подр.: 97, С. 81].

Такое деление содержит элемент новизны и в какой-то степени способствует прояснению проблемы соотношения теоретического и эмпирического в географии. Однако трудно согласиться с тем, что содержание такой дисциплины как общее землеведение получено в основном содержательными методами. Есть основания считать, что общее землеведение в достаточно большой степени теоретическая дисциплина, — или, выражаясь в понятиях Н.К. Мукитанова, достаточно сильно формализована, — и поэтому не совсем понятно, почему ее можно отнести к содержательному уровню географического знания. К тому же, как это признает и сам указанный автор, к содержательному уровню географического знания можно отнести только общее землеведение. Аналога же из социальной географии выявить не удается.

Следовательно, содержательный уровень географического знания — читай эмпирический — имеет только физическая география. Это говорит о том, что данное деление не применимо ко всему комплексу географических наук и, по крайней мере, нуждается в доработке.

Таким образом, можно согласиться с тем, что отличием теоретического типа исследовательской деятельности от эмпирического типа является их отношение к концептуальным средствам. Для теоретического типа исследования концептуальные средства исследования являются и объектом, и целью. С помощью критической рефлексии теоретический тип деятельности совершенствует и развивает концептуальный аппарат научного познания. Для эмпирического типа исследовательской деятельности концептуальный аппарат является нормативно-регулирующим средством освоения неисследованной части реальности.

Проанализировав указанные понимания теоретизации географии, можно сказать, что под теоретизацией географии следует понимать процесс качественного развития науки, в результате которого, преобладающее число новых знаний начинают получать за счет применения теоретических методов познания. Чаще всего этот процесс принимает форму построения географической теории, хотя существуют попытки обосновать и альтернативные формы теоретизации географии.

С формальной точки зрения сущность процесса теоретизации предстает как процесс формирования и применения методологического базиса теории. В содержательном плане, процесс создания географической теории представляет собой создание идеализированного объекта теории: идеальной (концептуальной) модели географической реальности, целостно и системно воспроизводящей заданную предметную область. В современных условиях активных междисциплинарных исследований и переносов принципов из одной области познания в другую начинает использоваться генетико-конструктивный метод развертывания теории в его содержательном варианте, основанный мысленных экспериментах с абстрактными объектами: происходит мысленный перенос идеального теоретического конструкта созданного в одной предметной области в другую, с последующим обоснованием этого конструкта в новой сетке предметных отношений.

Для создания географической теории, — в условиях, когда объект исследования географии представляет собой сложное интегративное образование и география находится на стыке наук и природе и наук о человеке, — необходима трансформация методологических оснований географического познания, поиск такого сочетания принципов естественного и гуманитарного знания, которое сможет стать методологическим основанием географической теории. В этой связи проблема теоретизации географии, по видимому, сводится к выделению и формированию достаточных методологических оснований построения географической теории.

1.2. Анализ основных концепций теоретизации географии Существует несколько концепций теоретизации географии. В целях нашего исследования ограничимся анализом лишь основных исследовательских программ, получивших наибольшее распространение: концепцией теоретической географии В.Бунге, деятельного, системного и геоситуационного подходов.

Оригинальная концепция теоретизации связана с именем американского географа Вильяма Бунге. В 1962 году в Швеции была опубликована его книга под названием «Теоретическая география».

В. Бунге считает, что будущее географии за использованием математических формализмов. Для обоснования этого тезиса он несколько упрощает концепцию Хартшорна, делая упор на общности географических явлений, считая, что такая установка является более надежной отправной точкой построения географической теории.

«Хартшорн полагает, — пишет Бунге, — …что свойства уникальности и универсальности неотделимы от объектов, внутренне им присущи, и что это помогает объяснить успехи и неудачи при построении географических теорий. (…) Это явно шаткая позиция, потому что она допускает следующее рассуждение. Если, допустим, удалось построить теорию, объясняющую какие-либо явления, значит, они носят общий характер.

Ну, а если построить теорию не удалось, то это лишь потому, что эти явления уникальны. А так как уникальные явления не поддаются единому объяснению, то нет смысла пытаться их обобщить. Итак, мы побиты еще до борьбы» [21, С. 32]. В процитированном отрывке налицо критика Хартшорна за естественный подход к выделению объекта исследования.

К сожалению, В. Бунге не ставит вопрос в этой плоскости и пытается решить проблему по-другому. Он исходит из необходимости выявлять лишь общие моменты, обобщая которые, можно предсказать то или иное явление, создать географическую теорию [см: 21].

Как и многие американские географы того времени, В. Бунге, несомненно, испытал влияние Ричарда Хартшорна — одного из ведущих американских географов первой половины двадцатого века — и был хорошо знаком с его взглядами. Методологическая база Р. Хартшорна сложна и, порой, противоречива. В советской географии взгляды Хартшорна зачастую подвергали некорректному упрощению. Утверждалось, например, что основной тезис его учения состоит в том, что география изучает уникальные, по своей сути, явления. В силу этого, невозможно создание теории географии [см. напр.: 97, С. 11].

В своей работе 1959 года “Respective on the Nature of Geography” Р. Хартшорн ясно дает понять, что сущность географии не только в изучении уникальных и неповторимых явлений. Он подчеркивает интегративный характер географических явлений, необходимость синтеза составных элементов, образующих взаимосвязанные явления.

Подчеркивает необходимость поиска общих закономерностей явлений земной поверхности. Для Хартшорна целое и частное — два проявления одного и того же. География — как наука, описывающая и объясняющая изменчивый облик земной поверхности, — не может пренебрегать ни уникальным, ни всеобщим. Для географии важны все факторы, определяющие территориальную изменчивость явлений. «Любое явление природного или антропогенного происхождения, — пишет Р. Хартшорн, — значимо для географии в том размере и в той степени, в которой его взаимосвязи с другими явлениями в том же месте и его взаимосвязи с другими явлениями в других местах определяют территориальную изменчивость этих явлений и, следовательно, общую территориальную изменчивость, измеряемую значимостью для человека» [Hartshorne R. “Respective on the Nature of Geography”. — Chicago: Rand Mc Nally, 1959. — цит по кн.: 37, С. 470].

Хартшорн, как и Бунге, считают неконструктивным деление наук на естественные и гуманитарные. Такое деление, по мнению Хартшорна, «имеет недавнее происхождение и препятствует осуществлению цели географии, состоящей в осмыслении, интеграции, разнохарактерных явлений» [Hartshorne R. 1959. — цит по кн: 37, С. 470-471].

Основанием теоретической географии, которую Бунге понимает как математическую и прогностическую, является также теория перемещений и теория центральных мест. Бунге развивает концепцию перемещений Э. Ульмана, по мнению которого, протекание любого явления характеризуется пространственным перемещением. Основными понятиями теории пространственных перемещений являются понятия «комплиментарность», «столкновение возможностей», «подвижность», «трасса» и др. Нет необходимости здесь подробно рассматривать эти понятия — для нас важно здесь не это. На основе указанных понятий, Э. Ульман и В. Бунге приходят к заключению, что сущность географии состоит в том, что она изучает пространственные взаимодействия.

Причем эти взаимодействия происходят между разнокачественными явлениями земной поверхности.

«Я убежден, — пишет Эдвард Ульман, — что основной вклад, вносимый географами, состоит в изучении пространства и пространственных взаимосвязей. Таков общий знаменатель всех различных типов географии, будь то размещение современной промышленности, или такая узкая специальная пограничная проблема, как центры происхождения и последующего распространения культурных растений.

(…) Под пространственными взаимодействиями я имею в виду реально существующие, достаточно значимые и имеющие отношение к человеческой деятельности связи между различными частями земной поверхности, как-то: взаимные связи и потоки любого рода между отраслями промышленности, источниками сырья, рынками и т.д.» [Ulman E. Human Geography and Area Reseach / / Annals, Association of American Geographers, Vol. 43, 1953. — p. 60. — цит по кн: 21, С.218].

Именно пространственные перемещения, пространственные взаимодействия, по Бунге, и отличают географические процессы от всех прочих процессов.

Расположение элементов на земной поверхности есть пространственная структура. Процессы перемещения элементов структуры (циркуляция, диффузия, взаимодействие, пути движения и т.д.) Бунге называет пространственными процессами. Эти явления, тесно связанные между собой, образуют пространственные взаимосвязи — предмет изучения теоретической географии [21, С. 241]. Такая постановка проблемы предмета позволяет Бунге решить проблему структуры географии. При изучении пространственных взаимосвязей уже не важно происхождение элементов пространственной структуры, будьто природное или культурное явление.

Другим источником теоретической географии Бунге является теория центральных мест, разработанная немецкими учеными В. Кристаллером и А. Лёшом. Первоначально это теория объясняла пространственное расселение людей и соответствующее этому расселению обслуживание населения. Теория центральных мест В. Кристаллера приводится автором лишь как пример эффективности использования математических формализмов в географии. По существу, обоснованию этой эффективности и посвящена вся книга.

Конечно же, применение математических формализмов позволяет значительно продвинуться многим областям географических исследований. Однако, как справедливо отмечает Н.К. Мукитанов, одной математики недостаточно для построения географической теории [97, С. 17]. Несомненно, что использование математических методов помогло В. Бунге обосновать пространственные взаимосвязи в качестве предмета исследования географических наук, а также показать принципиальное единство изучаемых географией явлений.

Однако высокая степень абстрактности понятий «пространственный процесс», «пространственная структура», «пространственные взаимодействия», приводят к потере собственно географичности явлений. Пространство и время — атрибуты материи. И физика, и география изучают пространство. Где же заканчивается физическое исследование и начинается географическое? Или же география изучает особое «географическое пространство», отличное от физического?

Эти вопросы приводят нас к мысли, что в концепции В. Бунге не решена проблема концепции географической реальности, а конкретнее, специфической географичности изучаемых явлений.

Но, по-видимому, нельзя сказать, что концепция теоретической географии, в том виде, как она представлена у В. Бунге, может явиться методологическим основанием теоретизации географии. Отдельные принципы и представления — например, представление о пространственных отношениях как сущности географии — могут быть включены в подобные основания, но вряд ли они составят их ядро.

Без изменения подхода к выделению объекта исследования «географическое отношение» работает не эффективно. Использование математических методов хоть и позволяет «подобрать ключ» к различным областям знаний, но, тем не менее, не может заменить собой методологическую программу полностью.

Деятельная концепция теоретизации географии выявляет специфику географичности изучаемых явлений через взаимодействие человечества и природы. Она основывается на одном из принципов марксистской — а по сути кантианской — философии, утверждающем значительную роль активности познающего субъекта в познании мира.

Можно разобрать деятельную концепцию теоретизации географии на примере Н.К. Мукитанова, создавшего свою концепцию на основании работ К.К. Маркова, И.П. Герасимова.

Одной из попыток создания теории географии является система «сквозных методов», «сквозных направлений» применимых для исследования объекта географической науки, предложенная К.К. Марковым. По мысли автора, предложенная система методов позволяет изучить все аспекты географической оболочки, и тем самым создать целостную модель этой оболочки. Опираясь на марксистский тезис о единстве теории и метода, К.К. Марков приходит к выводу, что методы способствующие целостному изучению объекта исследования, должны способствовать созданию теории этого объекта.

В качестве сквозных методов К.К. Марков называет следующие:

геофизический, геохимический, сравнительно-описательный, картографический, математический, палеографический. Кроме них к сквозным могут быть отнесены и другие подобные методы, применимые ко всем компонентам географической оболочки и связям между ними.

При этом основными автор считает методы геофизического цикла [81, С. 47]. Опираясь на концепцию К.К. Маркова, известный экономгеограф А.М. Колотиевский предложил систему сквозных направлений и для экономической географии [62, С. 12-13].

Как отмечает Н.К. Мукитанов, уделивший анализу этой концепции значительное место в своих исследованиях, сквозные методы действительно применимы во всех физикогеографических науках и способствуют объединению географического знания. «Однако, — продолжает Н.К. Мукитанов, — концепции К.К. Маркова, по нашему мнению, недостает сквозной идеи, которая объединяла бы все эти методы в нечто целое. Такой идеей могла бы стать идея географического содержания, специфики» [97, С. 43].

По видимому, концепция сквозных методов применима к созданию общей теории географии, если под ней понимать лишь физическую географию. Для экономической географии предлагается аналогичная программа исследований. По-видимому, данная концепция создавалась уже под готовое понимание структуры географического знания.

Другой деятельностной концепцией построения географической теории, предложенной отечественным ученым, является концепция конструктивной географии И.П. Герасимова. Теория географии, по его мнению, должна основываться на общественной практике, на взаимодействии общества и природной среды. География, в период срастания науки и технологии, должна из науки описательной стать наукой преобразовательной, ориентированной на научную разработку взаимодействия природы и человечества [30]. Объект изучения географии в процессе этого взаимодействия приобретает социальную функцию и является, по сути, как природным, так и социальным феноменом одновременно. Он рассматривается в единстве с общественной практикой. И это оказывает решающее влияние на определение структуры географического знания, на теоретизацию географии.

К сожалению, в конечном итоге, концепция конструктивной географии не смогла привлечь внимание исследователей. Как отмечает Н.К. Мукитанов, «она не дала ответ на вопрос, каким образом синтезировать все географическое знание, каким образом его теоретизировать, и в силу этого не смогла занять соответствующее место в теории географии» [97, С. 48]. Причины этого, по его мнению, кроются в том, что И.П. Герасимов считает, что география не всегда была наукой конструктивной. Если бы исходили из того, что география всегда была наукой конструктивной, то эта концепция стала бы действительно синтетической.

Н.К. Мукитанов считает, что география всегда была наукой конструктивной и что объект изучения географии в такой же мере природное образование, в какой и социальное. Исходным началом формирования географического знания является деятельность. Для того чтобы лучше понять смысл этой концепции, необходимо коснуться самого понятия деятельности.

В марксистском понимании, деятельность — есть специфическая человеческая форма активного отношения к окружающему миру, содержание которой составляет целесообразное изменение и преобразование этого мира на основе освоения и развития наличных форм культуры [102]. Понятие деятельности дает универсальную характеристику человеческого мира.

Как отмечает Э.Г. Юдин, человеческая деятельность, в отличие от животного мира, предполагает противопоставление субъекта и объекта, а также вытекающее отсюда противопоставление логики человеческих целей и логики самого объекта. «Человек, — продолжает Э.Г. Юдин, — противопоставляет себе объект деятельности как материал, который в согласии со своими собственными законами, но также и в согласии с целями человека, должен получить новую форму и новые свойства, превратиться из внеположенного материала в продукт деятельности и уже в этом качестве включиться в социальную жизнь»

[175, С. 247].

С личностной точки зрения деятельность представляет собой единство интериоризации (освоения человеком совокупности условий его жизнедеятельности и формирования на этой основе его личностных качеств) и экстериоризации (воплощения способностей и замыслов человека в продуктах) [см. подр.: 43]. С методологической точки зрения, по мнению Э.Г. Юдина, деятельность выступает как объяснительный принцип, как понятие, выражающее универсальное основание человеческого мира [175, С. 250].

Наибольшее развитие принцип деятельности получил в философии марксизма и его социально-экономической теории. Если в немецком трансцендентальном идеализме понятие деятельности призвано раскрыть активную природу духа, то в марксизме сама деятельность становится подлинной субстанцией культуры, основанием всего человеческого. История человечества понимается как развитие производственной деятельности, а действительность предстает как чувственная человеческая деятельность.

Для марксистского понимания природы характерен учет сложности и противоречивости взаимодействия человечества и природы. Через диалектику потребления и производства выводится понимание природы как неорганического тела человека, а человека — как субъективированной природы.

«Подобно тому, — находим у К. Маркса, — как трудящийся субъект есть индивид, данный природой, природное бытие; так первым объективным условием его труда является природа, земля, как его неорганическое тело; сам индивид, данный природой, представляет собой не только органическое тело, но он есть эта неорганическая природа как субъект» [82, С. 477]. Поэтому объект природы — это социальный объект, в той же степени как социальный объект — есть объект природы. Человек формирует объект изучения, выделяя его из природы в процессе своей деятельности.

Позиция Н.К. Мукитанова в этом вопросе аналогична. «Объект науки, — находим у Н.К. Мукитанова, — не дан заранее человеку: человек формирует его в результате своей деятельности». В дальнейшем он добавляет, что проблема вычленения объекта географии имеет фундаментальное значение [97, С. 86]. Следуя логике рассуждений, можно понять, что Н.К. Мукитанов придерживается деятельностного подхода к выделению объекта исследования географии. «Географическая реальность, — продолжает он, — как природный феномен, как объективная реальность, существовала и до возникновения общества, и лишь с появлением субъекта стала объектом его деятельности, а так как предметная деятельность представляет собой исходный пункт познания, то — и объектом познания» [там же, С. 87]. То есть географическая реальность стала объектом познания только с появлением познающего субъекта, хотя до этого и существовала, скорее всего, как «вещь сама по себе».

Кажется, что логика рассуждений этого автора вот-вот подведет нас к обоснованию возможности создания единого предмета исследования географии. Однако установка на неразличение предмета и объекта исследования и установка на противоречие между общественным и природным приводят Н.К. Мукитанова к выводу о том, что невозможность обоснования единого предмета исследования географии связана с противоречивостью объекта географии.

Таким образом, деятельностный подход теоретизации географии в представленном виде вряд ли может быть достаточным методологическим основанием построения географической теории. Сам по себе принцип деятельности, хотя и потенциально может привести к рассмотрению объекта географии как некого целого, не приводит к пониманию возможности создания единого предмета географии. Однако он может внести значительный вклад в теоретизацию географии, — рассматривая специфику географичности явлений сквозь призму человеческой деятельности, — тем самым, внося свой вклад в формирование концепции географической реальности. Особенностью принципа деятельности является то, что он хорошо «работает» только в комплексе с другими принципами и методами, например, с принципом системности и развития, методом моделирования.

Несмотря на то, что в последнее время системный подход не раз становился объектом изучения специалистов различных профилей, в том числе и географов [см.: 136, 137,138, 122, 123, 124, 125, 126, 84, 100, 75, 77, 78, 66, 153, и др.], статус и познавательные возможности системного подхода в конкретных науках оцениваются неоднозначно.

Проблемный характер носят и большинство применяемых системным мышлением понятий. Например, понятие «модель», «система» широко применимы в современной науке. Существуют попытки обоснования «модельного подхода» к теоретизации географии. Имеется в виду работа П. Хаггета и Р. Дж. Чорли, посвященная перспективам моделирования в географической науке. Они считают модель центральным понятием географии, а моделирование — методологическим основанием построения географической теории. Представляет интерес, что же понимают под моделью указанные авторы. «Моделью может быть, — пишут Хаггет и Чорли, — и теория, и закон, и гипотеза, и идея, обладающая определенной структурой. Моделью может быть также и роль, соотношение или синтез данных. Для географии особо важно, что моделями можно считать и суждения о реальности, получаемые с помощью переносов в пространстве (пространственные модели) и во времени (исторические модели)» [см: 157, С. 17]. В таком понимании почти всё научное знание, в разных его видах, является моделью. Хаггет и Чорли, таким образом, предлагают использовать моделирование как универсальное средство, создавать новые и новые модели, и одна из них когда-нибудь окажется искомой теорией.

Однако есть сомнения относительно того, может ли стать моделирование методологическим основанием теоретизации географии.

Метод моделирования действенен только вместе с другими методами, и только при пересмотре способа подхода к выделению объекта. Скорее всего, эффект от применения моделирования будет максимален при деятельностном подходе к выделению объекта, лежащем в основании системного мышления.

Для того чтобы понять, может ли системная методология стать методологической программой теоретизации географии, каковы ее сильные и слабые стороны, необходимо выявить ее специфику, ее основания и предпосылки, те функции, которые она выполняет в научном познании. Фундаментальными исследованиями в этой области можно считать работы А.А. Богданова и участников т.н. Московского Методологического Кружка: В.Н. Садовского, Э.Г. Юдина, И.В. Блауберг и др. [16, 17,19, 20, 119, 175, 176, и др.].

Первые наброски к общей теории систем можно найти в работах А.А. Богданова. Свою тектологическую методологию Богданов противопоставлял философии и считал универсальной концепций, способной объяснить закономерности эволюции систем любой природы. Исходя из монического единства человеческого опыта, он считал, что законы организации систем едины для любых объектов, а любые разнородные явления объединяются общими структурными связями и закономерностями [19, 20].

Исходным пунктом тектологии А.А. Богданова является признание необходимости рассматривать любые явления мира — как идеальные, так и материальные, — с точки зрения их организации. Это значит — изучать любую систему с точки зрения отношений системы в целом и всех её частей с внешней средой, т.е. внешними системами.

Большое внимание Богданов уделил исследованию механизмов формирования и регулирования систем и роли кризисов в этом процессе. В дальнейшем подобные идеи разрабатывались Л. фон Берталанфи, благодаря которому системный подход и развился на Западе [14].

Системный подход — как и любой другой методологический подход — есть принципиальная ориентация исследователя, точка зрения (способ подхода к объекту), руководящая стратегией исследования [175, С. 160]. Системные исследования всегда направлены на изучение специфических характеристик сложноорганизованных объектовсистем и ориентированы на построение целостной картины объекта. В рамках системной методологии разрабатывался элементный анализ, структурно-функциональный, генетический анализ. Несомненно, эти особенности являются необходимыми аспектами оснований теоретизации географии.

Более конкретно специфика системного исследования обнаруживается в следующих моментах. Во-первых, описание элемента системы не носит самодовлеющий характер, а производится с учетом его места в целом. Во-вторых, система описывается как имеющая иерархическое строение. В-третьих, исследование системы неминуемо приводит к исследованию контекста или метасистемы, т.е. условий её существования. Специфической проблемой для системного подхода является проблема порождения свойств целого из свойств элементов и, наоборот, свойств элементов из характеристик целого. Также существенная особенность многих систем в том, что они являются самоорганизующимися [175, С. 141-142].

Указанные особенности системного подхода связаны с теми предпосылками, на базе которых он развился. Эти предпосылки довольно сильно взаимосвязаны. Первая предпосылка: изменение схем объяснения и изменение категориального строя науки. Если в классической науке объяснения строились на основе «вещных» (субстратных) категорий, таких как «сила», «масса», «материя», то в неклассической науке наметилась тенденция оперировать категориями, которые выражают различные типы связей и отношений. Сущностноонтологические схемы объяснения уступают место универсальноабстрактным [там же, С. 152].

Вторая предпосылка: наличие определённых связей объекта как внутри, так и вне последнего. При этом происходит конструирование объекта как системы. Наличие связей создает некоторую степень целостности. Различные типы связей (как по силе, так и по качеству) создают различные типы целостности.

Третьей обязательной предпосылкой является четкое разграничение объекта и предмета исследования, т.е. деятельностный (прагматический) подход к выделению объекта исследования. Без этого разделения невозможно создание теории системного объекта, связанное с синтезом результатов полипредметных исследований, например, общегеографической теории.

Основной функцией системного подхода, как отмечает Э.Г.

Юдин, является правильная постановка научных проблем. Она должна позволить по-новому увидеть объект и обозначить реальность, подлежащую исследованию. Это значит, что «должен быть выполнен минимум условий, делающих последующее исследование системным.

К числу таких, методологических по своему характеру условий относятся: постановка проблемы целостности и связанности объекта, исследование связей объекта, в частности, вычленение системообразующих связей, выявление структурных характеристик объекта и т.д.»

[175, С. 164].

Таким образом, можно сказать, что значительной особенностью системного подхода является способность по-новому подойти к процессу выделения объекта исследования. При системном подходе объект исследования не равен объекту природы. Четкое различение объекта и предмета исследования позволяет правильно поставить проблему общегеографического предмета исследования. Также важна общая направленность системного подхода на построение общей системы объекта исследования. Все это позволяет считать достаточно обоснованным рассмотрение системной методологии как основания теоретизации географии.

Однако для применения системного подхода необходимо обоснование рассмотрения объекта исследования как системы, т.е. необходимо обосновать возможность применения системного подхода в данной конкретной области. По мнению А.А. Богданова, основанием для переноса принципов тектологии в новую область является единство человеческого опыта, благодаря которому и возможна трансляция методов из одной области в другую. Но в принципе, это содержательная проблема. Для того чтобы обосновать применимость системного подхода в географии, необходимо, среди прочего, выявить специфические системообразующие связи географического объекта исследования. Логика системного подхода подсказывает, что это должно быть какое-то специфическое отношение или связь. Каково оно и в чем конкретно проявляется, данная логика подсказать не в силах. В то же время, в географии уже были успешные попытки, обосновавшие эффективность применения системного рассмотрения географических объектов. В задачи диссертантов не входит, да и не должно входить, доказательство уже доказанного. Поэтому, ввиду значительной разработанности, нет необходимости касаться данной проблемы.