«МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ТЕОРЕТИЗАЦИИ ГЕОГРАФИИ ...»

Надо отметить, что потенциал системной методологии в качестве методологического основания теоретизации географии до конца не раскрыт. Те возможности, которые системный подход предоставляет для исследования систем во времени, — например, генетический анализ, — в географической науке используются незначительно. Хотя представители системного подхода с самого начала указывали на необходимость исследования самоорганизующихся систем, — какими и является подавляющее большинство природных систем, — географических исследований в этом аспекте пока недостаточно.

Многообещающим представляется соединение системной методологии с эволюционизмом. Наглядным примером этого может служить геоситуационная методология, разрабатываемая А.М. Трофимовым и Н.М. Солодухо [151].

Геоситуационный подход рассматривает развитие структур земной поверхности как смену ситуаций или соотношений определенных компонентов географического поля. Он дополняет системный подход представлениями о единстве эволюции географических объектов разной степени системности. Географическое поле — это субстрат географических событий. Сущностью географического поля являются материальные отношения, взаимодействия между географическими объектами [там же, С. 31].

Геоситуационный подход имеет большую сферу применения, чем системный подход. Он применим не только к системным объектам, но и к несистемным, «так как характеризует обстановку, условия, состояния географических объектов, сложившихся в целостные системы, складывающихся в целостные системы (или распадающиеся системы), а также не представляющих целостные системы»; позволяя создать единую теорию географического поля как общую теорию географии [там же, С. 14].

Под геоситуацией понимается «исторически сложившаяся обстановка, совокупность условий в окружающей среде, обусловливающая взаимодействие компонентов этой среды» [151, С.10]. Геоситуации характеризуют состояние, со-бытие не только объективно существующих геосистем, но и несистемных геообразований.

Общая структура геоситуаций тесно связана со структурой системных и несистемных геообразований, в которых реализуется геоситуация. Структура геоситуации связана с наличием распределенных и локальных неоднородностей [там же, С. 16].

Одной из существенных характеристик географического поля является его неоднородность. В широком смысле неоднородность — это общенаучное понятие, обозначающее существование различий по определенным признакам (по происхождению, составу, свойствам) между тождественными (однородными) в том или ином отношении компонентами системы. Неоднородность компонентов географической системы вместе с их дифференцированностью определяют структуру географической системы. Также неоднородность элементов любой системы, а, прежде всего, географической, является основой разнообразия и иерархии компонентов [там же, С. 34; 134, 135].

Таким образом, наиболее обоснованным можно считать в качестве методологического основания построения географической теории системный подход и его разновидности. Он позволяет правильно поставить проблемы и задать адекватную стратегию исследования и способ рассмотрения объекта. Системный подход вместе с хорологическим методом исследования позволяет представить объект исследования географии как пространственную систему на поверхности Земли, а саму географию — как науку о закономерностях формирования и развития этих пространственных систем разной степени целостности. Такая точка зрения позволяет решить проблему разнокачественности объекта исследования географии, т.е. представить элементы живой и неживой природы, а также человечество с продуктами его жизнедеятельности как сложное целое.

На основании всего вышеизложенного можно заключить — большинство концепций теоретизации географии не являются самодостаточными и не могут сами по себе, в полной мере служить методологическими основаниями теоретизации географии. Ядро этих оснований, по-видимому, могут составить принципы системной методологии. Необходима некая интегральная концепция, вобравшая в себя лучшее из других, некая более универсальная концепция. И такой концепцией может стать концепция глобального (универсального) эволюционизма.

Итак, можно подвести некоторые итоги.

Научный кризис географии говорит о начинающейся тенденции качественного изменения самосознания науки. Она проявляется в большом внимании философов к основаниям познания науки, к методологическим проблемам теоретизации географии. Несмотря на господство среди географов онтологического подхода к выделению объекта исследования и убежденности в эффективности исследовательской стратегии классической науки, можно полагать, что будущее за прагматическим подходом. Очевидно, что познавательные установки онтологизма не в состоянии правильно поставить методологические проблемы, стоящие перед географией, — проблему соотношения теоретического и эмпирического в географическом познании, проблему концепции географической реальности, — и, в первую очередь, проблему теоретического обоснования единого предмета географической науки.

Несомненно, география — теоретическая наука. Отличием теоретического типа исследовательской деятельности от эмпирического типа является их отношение к концептуальным средствам, в широком смысле слова. Для теоретического типа исследования концептуальные средства исследования являются и объектом и целью. С помощью критической рефлексии теоретический тип деятельности совершенствует и развивает концептуальный аппарат научного познания.

Для эмпирического типа исследовательской деятельности концептуальный аппарат является нормативно-регулирующим средством освоения неисследованной части реальности.

Вопрос выделения исторических периодов развития науки трудно решить однозначно. Можно считать, что исторически первыми были спекулятивные теоретические учения, не имевшие связи с внешней реальностью. Также вполне вероятно, что на их базе могли вырасти и некоторые описательные науки. Наиболее близкой представляется точка зрения предполагающая изначальную теоретичность наук, и, в дальнейшем, их развитие, как в сторону эмпирической верификации, так и усовершенствования концептуального аппарата, введения теоретических конструктов и схем.

Под теоретизацией географии понимается сложный процесс ее качественного развития. В содержательном смысле, он заключается в создании в идеальной (концептуальной) модели географической реальности, которая целостно описывает объект исследования. Искомая модель должна гармонично вписываться в контекст общенаучной картины мира. Важным моментом на этом пути нам представляется поиск такой методологической программы исследования, на базе которой совокупность географических знаний может быть представлена как системное сложное целое. Одним из возможных путей создания искомой программы, на современном этапе развития географии, может стать экстраполяция в неё базовых принципов современной общенаучной картины мира.

После анализа основных концепций теоретизации географии можно заключить, все они не являются достаточными и не могут сами по себе в полной мере служить методологическими программами теоретизации географии, хотя, несомненно, имеют и некоторые положительные моменты. Необходима некая синтетическая концепция, вобравшая в себя лучшее из других концепция, некая более универсальная концепция. И такой концепцией на наш взгляд может стать концепция глобального (универсального) эволюционизма.

Данная концепция может претендовать на методологическую программу теоретизации географии, поскольку она сочетает в себе раскрытый потенциал принципов системного подхода, принципы развития (историзма), синергетики, и деятельностного подхода. Она доказал свою эффективность в различных областях научного познания, исследующих самоорганизующиеся системы, которыми являются все природные системы, и, к тому же, является методологическим основанием картины мира постнеклассической науки.

ГЛАВА 2. ГЛОБАЛЬНЫЙ ЭВОЛЮЦИОНИЗМ

КАК МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЕ ОСНОВАНИЕ

ТЕОРЕТИЗАЦИИ ГЕОГРАФИИ

2.1 Глобальный эволюционизм как основание универсальной исследовательской программы постнеклассической науки и общегеографической теории Глобальный эволюционизм, являющийся основанием новой стратегии научного исследования, создает предпосылки формирования единой научной картины мира. Они связаны с переосмыслением оснований фундаментальных научных дисциплин, особенно физики и биологии. В результате этого процесса было выделено несколько базисных принципов, имеющих общенаучный статус и образующих ядро методологической программы универсального (или глобального, что для нас одно и тоже) эволюционизма.

Методологическая программа глобального эволюционизма, объединившая в сложное целое идеи системного и эволюционного подходов, становится инвариантным ядром большинства дисциплинарных онтологий. Не отрицая специфики каждой конкретной науки, глобальный эволюционизм позволяет единообразно описать огромное разнообразие процессов, протекающих как в живой и неживой природе, так и в социальной реальности. Это становится возможным благодаря тому, что данная методологическая программа коренным образом изменила основания научного познания: схему предварительного рассмотрения предмета исследования, идеалы и нормы познавательной деятельности и т.д.

На современном этапе развития науки одним из эффективных путей построения общегеографической теории является экстраполяция в область географии базовых принципов зарождающейся общенаучной картины мира с целью создания общегеографической картины изучаемой реальности и методологической базы построения географической теории. Это так называемый путь создания теории «сверху», путем «парадигмальной прививки» принципов одной области к другой, сопровождаемый обязательной содержательной эмпирической интерпретацией следствий этих нововведений.

Почему же именно для современного этапа развития географической науки идеи глобального эволюционизма можно считать значимыми, позволяющими выработать единую картину эволюции как природы, так и общества? Позволяющими создать общегеографическую теорию и картину географической реальности? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо уточнить, что понимается под универсальным эволюционизмом и что способствовало актуальности его идей для современной науки и географии.

Как отмечает В.С. Степин, — на базе фундаментальных исследований которого и построены последующие рассуждения [140, 141, 142, 143, 144, 145, 146, 147 и др.], — глобальный эволюционизм обеспечивает экстраполяцию эволюционных идей, получивших обоснование в биологии, геологии, астрономии на все сферы действительности и рассмотрение живой, неживой и социальной материи как универсального эволюционного процесса [145, С. 643-644].

Эволюционизм как методологическая программа возник первоначально в биологии. Здесь сначала господствовало телеологическое понимание развития, потом деистическое, и, далее, естественное (Ч.Дарвин). Лишь начиная с 50-х годов XX века, с возникновением теории систем и становлением системного подхода, в концепции эволюционизма возникло новое содержание. Системное рассмотрение биологических объектов позволило преодолеть феноменологическое описание развития и привело к разработке проблемы структурных уровней организации живого, к анализу различных связей как внутри одной биосистемы, так и между различными биосистемами.

Системный подход в биологии позволил рассмотреть объекты как открытые, самоорганизующиеся системы, заложив традицию исследования принципиально нового типа объектов — открытых, самоорганизующихся систем.

Однако биология, в отличие от физики, традиционно считавшейся фундаментальной для большинства наук, никогда не претендовала на формирование базисных идей научной картины мира. Положение стало меняться после разрешения парадокса между эволюционизмом и вторым началом термодинамики. Согласно второму началу термодинамики, энергия в физической системе всегда убывает, рассеивается. Не может быть накопления энергии в системе и, следовательно, её усложнения и роста. Все закрытые системы стремятся к состоянию равновесия. Исходя из этого, следует логичный вывод, что все системы, — в том числе и Вселенную, как суперсистему, — которые воспринимались как закрытые, ждет упадок и «тепловая смерть». Этот вывод противоречит выводам эволюционной теории Чарльза Дарвина, согласно которой, в природе идет постоянное усложнение видов, процесс приспособления организмов к окружающей среде. Все живые организмы проходят стадию роста, когда энергия в живой системе не убывает, а, наоборот, растет.

Иначе говоря, эволюционная теория говорила о росте организованности и уменьшении энтропии систем в процессе эволюции, а термодинамика — об убывании организованности и росте энтропии.

Разрешение этих противоречий пришло через осознание возможности применения второго начала термодинамики только к искусственным, закрытым системам, которые не встречаются в природе, и для создания которых необходимо затрачивать огромное количество энергии. Подавляющее большинство существующих систем — открытые системы, в которых происходит обмен веществом, энергией, информацией с окружающей средой. Они способны поддерживать собственный гомеостаз, структурируя энергию внешней среды.

Это говорило ученым о том, что термодинамика применима для объяснения лишь простейшего частного случая эволюции систем, а именно, лишь для закрытых механических систем. Таким образом, пришло понимание фундаментальности принципов биологии, что создало основание для трансляции эволюционного подхода в физику.

Такая «парадигмальная прививка» принципа привела к переформулировкам фундаментальных физических теорий в конце XX века. Представление об универсальности процессов эволюции Вселенной выражает концепция глобального (универсального) эволюционизма. Его принципы, как отмечают Н.Н Моисеев и В.С. Степин, позволяют единообразно описать процессы, происходящие в живой и неживой природе, социальной реальности [88; 89; 90; 91; 92; 93; 94;

145, С. 643].

В становление и обоснование универсального эволюционизма как методологической программы внесли огромный вклад три концептуальных направления современной науки: теория расширяющейся Вселенной, синергетика, вместе с системным подходом, и теория биологической эволюции и ноосферы.

Теория расширяющейся Вселенной, которая является на сегодняшний день самой убедительной, базируется на основе общей теории относительности Альберта Эйнштейна. Согласно этой теории, около 20 млрд. лет назад в результате «Большого Взрыва» началось расширение Вселенной. В ноль-пункте пространства-времени всё вещество, составляющее современную Вселенную, представляло собой сгусток небольшого размера («Космическое Яйцо»). Этот сгусток вещества был очень плотным. Протоны и электроны этого вещества были вдавлены друг в друга и образовывали массу, не имеющую электрического заряда. Из-за неустойчивости состояния этого первовещества произошёл Взрыв. «Куски» вещества разлетались во все стороны с большой скоростью. Из них образовались Галактики, звезды и т.д., которые движутся и по сей день. В процессе рождения и умирания первых поколений звезд образовались тяжелые элементы и пылевые структуры [42; 44; 65; и др.].

Большой вклад в подтверждение гипотезы Большого Взрыва, созданной в 1827 году Ж.Э. Леметром, внесли А.А. Фридман и Р.

Хаббл. Фридман показал, что искривленное пространство Вселенной не может быть стационарным. Оно должно или расширяться или сжиматься. Хаббл сумел объяснить феномен красного смещения, наблюдавшегося при изучении Вселенной, с использованием спектральных методов. Хаббл доказал, что галактики движутся с разной скоростью в различном направлении и что в среднем скорость удаления галактик возрастает пропорционально расстоянию, на котором эти галактики находятся. Если одна галактика вдвое дальше от нас, чем другая, то она и удаляется в два раза быстрее. Если она в три раза дальше, то скорость ее удаления втрое больше. Это смысл закона Хаббла.

Идея единства эволюционного развития Вселенной по-новому ставит вопрос о месте человека в мире. В картине мира, которую дает глобальный эволюционизм, этапы развития Вселенной предстают как этапы собственного развития человека. Человек не может отделить себя от этой эволюции, поскольку она, в конечном итоге, приводит к появлению его самого, как высшего продукта развития материи, способного к самопознанию. Эта позиция объективирована в т.н. «антропном принципе», согласно которому, существует прямая связь между появлением жизни на Земле и характером мировых констант, заданных, — по современным представлениям, — особенностями развития Вселенной на первых секундах её существования и определивших вектор эволюционных изменений [50; 51; 56; 103; 173 и др.].

Не менее важную роль в становлении глобального эволюционизма сыграла синергетика. Под синергетикой мы понимаем множество концептуальных подходов к пониманию принципов коэволюции и самоорганизации сложноорганизованных систем самого разного рода [см.: 38; 39; 64; 120; 121; 158; 159; 59; 58; 128; 129; 130; и многие др.].

Синергетику можно рассматривать как современный этап развития идей кибернетики и системных исследований, на котором самоорганизация и нелинейность начинают рассматриваться как важнейшие свойства существующих систем.

«Синергетика — пишет Е.Н. Князева — условный зонтикообразный термин, покрывающий основные элементы теории диссипативных структур, неравновесной термодинамики, теории хаоса (детерминированного хаоса), теории катастроф и теории автопоэзиса. При этом главное содержание вышеуказанных научных теорий усматривается в том, что в них формируются некие принципы эволюции и самоорганизации сложных систем различной природы, независимо от конкретной природы составляющих их самоорганизации, нелинейности и сложности. Точнее — это научное направление исследования механизмов эволюции и самоорганизации сложных нелинейных и открытых систем» [61, С. 103].

Традиционно, самоорганизация относилась только к живым системам. Объекты же неживой природы, как считалось, если и эволюционируют, то в сторону деградации, упрощения, хаоса. Но тут возникла проблема. Каким образом тогда стало возможно самозарождение первых биологических систем, способных к самовоспроизводству, из систем подобного рода? Возникла необходимость пересмотра базовых принципов науки, необходимость в устранении разрыва между методологией биологии и физики. В результате этого пересмотра и возникла синергетика.

Основными понятиями синергетического мышления являются «самоорганизация», «сложность», «нелинейность», «открытость», «хаос». Это учение о сложном, о принципах организации и эволюции сложных систем различной природы. Предтечей синергетики можно считать кибернетику, системный анализ, тектологию А.А Богданова, общую теорию систем Людвига фон Берталанфи.

Синергетика, как отмечает Е.Н. Князева, «предпринимает попытку установить внутреннюю изоморфию поведения сложных систем (…) попытку навести мосты между живой и неживой природой, между целеподобным поведением природных систем и рациональной активностью человека, между процессом рождения нового в природе, «креативностью природы» и креативными способностями человека. Синергетика пытается трансцендировать любые границы или, по меньшей мере, показать, что внутренние барьеры реальности искусственны и условны во многих отношениях» [60, С.103-105].

Синергетика с самого начала демонстрировала свои междисциплинарные потенции и трансдисциплинарные устремления. Она задает способ постановки научных проблем, общую схему предмета исследования, перенося готовый концептуальный каркас объяснительной модели из одной области в другую. Как отмечает Е.Н. Князева, «синергетика показывает не только как исследовать, но и что исследовать. Иными словами, она имеет собственный научный предмет. Этот предмет не дан per se, он есть некое «сечение» реальности в соответствии с применяемыми методами и моделями. Это подход как-то продуцирован, выражаясь мягче, выбран применяемым методом и подходом» [там же, С. 102].

Большой вклад в становление синергетики как методологической программы внесли работы Ильи Пригожина [см.: 111, 112, 113, 114, 115; и др. работы]. И. Пригожиным и его школой было доказано, что термодинамические системы в состояниях, далеких от равновесия, приобретают радикально новые свойства и подчиняются новым законам. В таких состояниях образуются т.н. диссипативные структуры, в которых происходит рассеивание энергии. Согласно Пригожину, тип диссипативной структуры в значительной степени зависти от начальных внешних условий ее самоорганизации. Существуют также точки бифуркации (переломные состояния) неравновесных систем, в которых происходят качественные изменения системы. В таких состояниях принципиально невозможно предсказать направление дальнейшего развития системы: перейдет ли система на более высокий уровень организованности или самодезорганизуется. Это привело данного автора к выводу о наличии «стрелы времени», о необратимости состояний неравновесных систем и невозможности предсказать будущие состояния системы в точках бифуркации. При этом оказывается, что чем сложнее система, тем более она чувствительна даже к небольшим воздействиям. Это значит, что даже небольшие воздействия могут вызвать бифуркации, качественно изменив структуру системы. В этом смысле, синергетическое видение Вселенной теряет привычную стабильность.

Как отмечает В.С. Степин, аспект применения идей самоорганизации ко всем структурным уровням Вселенной, — к неживой природе, к биологическим и социальным процессам, — нашел свое отражение в работе Э. Янча «Самоорганизующаяся Вселенная: научные и гуманистические следствия возникающей парадигмы эволюции»

(Jantsch E. «The self-organizing Universe: science and human implications of the emerging paradigm of evolution. — Oxford, 1980»). Согласно Янчу, использовавшему результаты исследований школы Пригожина, самоорганизация может быть распространена на всю совокупность природных и социальных явлений. Янч предпринял попытку обосновать парадигму единого эволюционного процесса, исходя из понимания самоорганизации как феномена появления различных форм во всех структурных уровнях Вселенной [145, С. 654].

Э. Янч, как пишет В.С. Степин, исходит из позиции, что все уровни как живой, так и неживой природы, а также и процессы социальной жизни — нравственность, религия, и т.д. — развиваются как диссипативные структуры. Эволюция с этих позиций представляет собой целостный процесс, составными элементами которого являются физико-химический, биологический, экосистемный, социальнокультурный уровни эволюции [там же].

В центре концепции Э. Янча находится идея о генетической связи между живой и неживой природой. Жизнь зародилась из неорганических соединений благодаря наличию некоторых базисных общих свойств между ними. В процессе дальнейшего усложнения форм жизни возникает новый уровень глобальной эволюции — коэволюции организмов и экосистем, а в последствии — к социокультурной эволюции. На последнем уровне возникает разум, способный к рефлексии над пройденными этапами эволюции, как принципиально новое качество самоорганизующихся систем [там же, С. 655].

Нельзя не согласиться с В.С. Степиным, в том, что развитая Э.

Янчем концепция представляет собой одну из плодотворных попыток создать этюд современной общенаучной картины мира на основе принципов глобального эволюционизма. В нем утверждается целостное представление о самоорганизующейся Вселенной на основе соединения философских принципов неклассической науки с обобщенными достижениями конкретных наук [там же, С. 655-656].

Именно современные концепции самоорганизации создают предпосылки для такого синтетического мировидения. Они позволяют устранить принципиальные противоречия между теорией биоэволюции и термодинамикой. Классическая термодинамика представляет собой частный, и, причем, простейший случай термодинамики неравновесных процессов.

Идеи синергетики приобрели фундаментальное значение как с мировоззренческой, так и с методологической точек зрения, поскольку именно благодаря им удалось включить представление об эволюции систем в физику. Это приводит к переосмыслению взаимосвязи между основными уровнями организации Вселенной — между неживой природой, биологическими и социальными процессами и создает реальные предпосылки для формирования целостной общенаучной картины мира.

Как отмечает И.С. Добронравова, большинство существующих структур являются открытыми неравновесными системами, управляемыми нелинейными законами. Они обнаруживают невозможную, с точки зрения классической физики, способность к самоорганизации, резонансным образом реагируют на внешние воздействия. Значение синергетики проявляется в том, что она позволяет перейти от линейного мышления, сложившегося в рамках механической картины мира, к нелинейному, соответствующего современному этапу развития науки [38, С. 7]. Теория самоорганизации создала условия для активного обмена парадигмальными принципами между различными науками.

Как отмечает В.С. Степин, применение идей самоорганизации в биологии позволило обобщить некоторые специальные понятия эволюционной теории и тем самым расширить область их применения, используя биологические аналогии при объяснении процессов самоорганизации в живой и неживой природе и социальной жизни. Например, это применение «дарвинской триады» (наследственность, изменчивость, естественный отбор) в современной космологии.

Принципы эволюционизма «прижились» также в геологии, географии и социальных науках. В географии существует достаточно примеров эффективного применения синергетической методологии.

Яркий пример тому исследования А.Д. Арманд [4, 5, 6, 7, 8, 9, и др.].

В своих работах он попытался доказать эффективность применения объяснительных принципов синергетики в географической науке.

Этот подход позволяет с большой четкостью обнаружить фундаментальную гомологию: единство процессов саморегулирования и самоорганизации в системах абиотического, биологического и социального уровней, создавая базу для создания общегеографической теории.

С такой оценкой возможностей синергетических принципов согласен и В.А. Шупер. В своих работах он неоднократно высказывал оптимистические прогнозы относительно возможностей теории самоорганизации стать основанием создания общегеографической теории [165, 166, 167, 168, 169, 170, 171,172].

Эволюционное учение В.И. Вернадского составляет третье концептуальное направление, оказавшее большое влияние на формирование методологической программы глобального эволюционизма.

Это учение еще часто называют учением об эволюции биосферы и ноосферы. В своем учении В.И. Вернадский исходит из единства живой и неживой природы, единства космических и земных процессов, опираясь на идеи системности, самоорганизации и эволюции [22, 23, 24, 25, 26 и др.].

Биосфера, по Вернадскому, предстает как сложная система, обладающая способностью к самоорганизации и эволюции. Биосфера — особое геологическое тело, структура и функции которого детерминированы особенностями развития Земли и Вселенной. Самовоспроизводство биосферы в значительной степени определено наличием живых систем. Этим же объясняется наличие специфического динамического равновесия биосферы. Только находясь в таком равновесии, система может развиваться. Развитие происходит как под воздействием внутренних взаимоотношений компонентов, так и под возрастающим антропогенным влиянием. В результате этого в биосфере могут возникнуть бифуркационные состояния, приводящие к качественному изменению составляющих ее систем.

Рассматривая роль антропогенных факторов, В.И Вернадский отмечал всевозрастающее могущество человечества. Эти факторы приводят к изменению структуры биосферы. Вместе с тем теснейшая взаимосвязь человечества с биосферой приводит к необходимости продумывать последствия его действий. Мощь человечества, по Вернадскому, связаны с его разумом и трудом. Этот рациональный труд приводит к появлению новой геологической силы — научной мысли человечества [26, С. 14]. Под влиянием научной мысли и интенсивного труда биосфера переходит в принципиально новое состояние — ноосферу [там же, С. 19].

В концепции Вернадского жизнь предстает как целостный процесс, имеющий космическое происхождение. Жизнь существует не только на нашей планете, существует неразрывная связь земных и космических процессов. Осознание этого единства во многом определяет стратегию развития человечества.

Подобное понимание цельности процессов, происходящих на земле, в том числе как в живой и неживой природе, так и человеческом социуме в наши дни объективировалось в учении холизма («глубинной экологии») или холистическом («экологическом») мировоззрении, основанном на целостном мышлении, концепции самоорганизации и коэволюции систем. Один из основателей этого направления Фритьоф Капра отмечает, что холистическое мировоззрение — это видение мира как единого целого, а не набора отдельных частей.

Это означает признание фундаментальной взаимосвязанности всех явлений и «вложенности» всех индивидов и обществ в мировой процесс [53, С. 337].

В отличие от традиционного, поверхностно антропоцентрического мировоззрения, помещающего человека над природой или вне ее, глубинная экология считает человека элементом в сети природных взаимосвязей. Традиционная экология считает человека источником всех ценностей, приписывая природе лишь инструментальную и потребительскую ценность. Глубинная экология признает изначальную ценность всех живых существ и рассматривает людей как особую ниточку в паутине жизни [54, С. 23]. Данный тезис говорит также о тенденции смены ценностных ориентаций, происходящей в современной научной картине мира, проявляющейся в стремлении соизмерять человеческую деятельность с цельностью мира.

На основании всего вышесказанного можно заключить, что эволюционная теория в различных ее вариантах вносит значительный вклад в естественнонаучное обоснование идеи универсальности и необратимости эволюционного процесса. Современная наука имеет достаточно много результатов естественнонаучных исследований, позволяющих говорить об универсальном характере эволюции. Глобальный эволюционизм, основанный на принципах эволюции, самоорганизации и системного подхода, характеризует механизмы эволюции самоорганизующихся систем разной природы и сложности, а также возникновение новых структур в процессе развития. Он позволяет включить неживую природу в целостный контекст развития и создает основу для нового понимания места и значения человека в этом процессе. Человек — не царь природы, стоящий над ней, а лишь ее органичная часть, полностью включенная в природу, но при этом ответственная за ее сохранность.

Как отмечает В.С. Степин, принципы универсального эволюционизма становятся доминантой синтеза знаний в современной науке.

Они пронизывают все существующие картины исследуемых реальностей и, таким образом, становятся онтологическим основанием целостной общенаучной картины мира. Актуальность идей глобального эволюционизма проявилась именно сейчас, в период активного изучения нового типа объектов — саморазвивающихся систем, когда назрела необходимость поиска оснований для их анализа. Общенаучная картина мира, базирующаяся на принципах глобального эволюционизма, как раз и является важным компонентом этих оснований.

Она берет на себя многие функции, которые раньше выполняли частнонаучные онтологии. Такие онтологии включаются теперь в качестве фрагмента в общенаучную картину мира [145, С. 662].

Какое же отношение это имеет к географии? Самое непосредственное. Если не удавалось построить общегеографическую теорию и картину исследуемой реальности путем обобщения имеющихся теоретических и эмпирических знаний (т.е. «снизу»), то можно сделать это как бы «сверху», путем трансляции базовых принципов из общенаучной картины мира, с последующей их конструктивной интерпретацией.

Как известно, научная картина мира формирует предварительное схематическое видение предмета исследования, активно участвуя в постановке задач, определяет общую стратегию исследования.

Кроме этого, научная картина мира является глобальной исследовательской программой. Она выявляет общие черты дисциплинарных онтологий, формируя основания для трансляции принципов, понятий, методов из одной науки в другую, а также регулирует процесс интеграции знаний в различных отраслях. Это особенно важно на современном этапе развития, характеризующегося ростом междисциплинарных исследований.

Именно эти особенности картины мира, позволяют полагать, что базовые принципы общенаучной картины мира могут быть транслированы в географию, изучающую как раз самоорганизующиеся системы, и могут стать онтологическим основанием географической теории.

Важной особенностью общенаучной картины мира, которая дает основания придерживаться данной точки зрения, является её способность выступать в качестве основания, объединяющего природную и социальную географию, науки о природе и науки о духе. Это будет способствовать правильной постановке и остальных методологических проблем географии.

Существует традиция рассматривать методологию наук о природе и наук о духе как принципиально несовместимую. Общим местом стал утверждение, что В. Дильтей, Г. Риккерт, В. Виндельбанд придерживались точки зрения, согласно которой науки о природе используют номотетическую методологию, имеющую своей целью открытие общих законов, а науки о духе — идеографическую, целью которой является описание уникальных феноменов. Также считается, что науки о духе основаны на понимании, а науки о природе — на объяснении. На наш взгляд, такая постановка вопроса допустима лишь при значительном упрощении сути дела.

По-видимому, главным критерием классификации наук о природе и наук о духе указанные авторы считали ценностные ориентации субъекта. В первом случае они исключены из предмета исследования, во втором — необходима их обязательная экспликация в предмете исследования. Данная традиция постановки проблемы возникла в период, когда начались попытки применения познавательных процедур эмпирического естествознания в социальных науках, — на чем настаивали позитивисты, — и назрела необходимость эпистемологической легитимации наук о духе в системе классического университета.

Как отмечает Б.В. Марков, Г. Риккерт считал, что все науки ищут общее. Только «общность» в науках о природе и науках о духе разная. Риккерт вводит понятие «общей ценности», или «ценности, имеющей общее значение». Общезначимость обычно воспринимают как нечто усредняющее и не позволяющее познать уникальное. Но у Риккерта все наоборот. Именно уникальность предстает у него как мера ценности. На этом нюансе «общего» и «важного» и построена концепция Риккерта. Таким образом, науки о природе ищут такое общее, из которого выводятся все индивидуальные экземпляры, то, в чем объекты естествознания совпадают. Историка же, напротив, интересует такое общезначимо важное, которое встречается очень редко, является уникальным [80, С. 18].

Б.В. Марков, продолжая анализировать позицию Г. Риккерта, отмечает, что стремление всячески отмежеваться от методологии естественных наук в XIX веке было связано с недостаточным пониманием ее особенностей. Тогда практически приравнивали чувственное наблюдение и естествознание как таковое, т.е. считалось, что естествоиспытатель имеет дело с «самой действительностью». Но это не так. Мир естествознания и мир чувственного наблюдения — это совершенно разные миры. До всякого наблюдения учёный уже имеет некие теоретические допущения, на базе которых он «конструирует»

факты, наблюдает их при помощи инструментов и экспериментально подтверждает теоретические модели. Ни историк, ни естественник не имеют дела с «самой действительностью». Они видят ее сквозь призму знаний, исследований и интерпретаций прошлых ученых.

Разница лишь в том, что у гуманитарий присутствует «ориентация на индивидуальное, осуществляемая с точки зрения ценностных предпочтений» [80, С. 12].

Известный исследователь творчества В. Дильтея Н.С. Плотников пишет, что неверно считать классификацию наук по Дильтею формально-методологической. Туда входит и содержательный компонент. По В. Дильтею, содержание наук о природе безотносительно к человеку. Они изучают свои предметы как «чистые объекты», как «вещь саму по себе», вне человеческой перспективы. Поэтому здесь преобладает объяснение. Науки о духе имплицитно содержат в себе установку, что человеческий мир, плоды деятельности человека могут быть поняты только с учетом социальных норм и ценностей, традиций и обычаев, регулирующих общественную деятельность. Они соотнесены с человеком, и изучают свои предметы, конституированные в человеческой перспективе. Поэтому здесь должно доминировать понимание [107, С. 134-135].

Но и эта позиция Дильтея основана на упрощении ситуации. Как отмечает В.С. Степин, понимание с самого начала встроено в акты естественнонаучного наблюдения и формирования фактов. Акты понимания определены культурной традицией, мировоззренческими установками и картиной мира. Когда современный астроном наблюдает в телескоп звездное небо, он понимает, что видит шарообразные светящиеся космические тела, подобные Солнцу, хотя древний звездочет мог полагать, что видит Свет Господень, проникающий сквозь прорези в небесной тверди [145, С. 598-599].

Упрощением также является и тенденция рассматривать объекты исследования естествознания как «чистые» объекты. Данная точка зрения основана на созерцательном подходе к познанию, господствовавшем в классической науке. Согласно же деятельностному подходу, объект природы становится объектом исследования только после того, как объект природы будет «социализирован». То есть внешний мир — не есть природная данность в естественном виде, а формируемая социальным субъектом картина природы, некий социальный конструкт. Процесс этого социального конструирования реальности малоизучен и носит проблемный характер. Он непосредственно детерминирован мировоззрением, способами передачи и наследования опыта в социуме, феноменом обратного отражения субъективных образов в реальность и спецификой социализации индивида [См. подр.: 13; 70, 154, и др.].

Однако неверно, утверждать, что естествознание лишено ценностей. Тот факт, что они часто не осознаются, не означает, что они не включены в основания познания. Стало общим местом утверждение, что естествознание занято поиском истины. Если это так, то научная истина должна являться ценностью техногенного общества.

Если бы истина не была ценностью, стали ли бы люди тратить собственные жизни ради ее поиска? Или мы до сих пор уверены, что советские физики-теоретики проектировали в тюремных лабораториях ядерную бомбу ради открытия истины? Или что исследователи Сибири шли туда тоже ради открытия истины: мол, да — Сибирь имеет такую-то площадь, находится там-то там-то, и омывается такими-то морями? Ценности естествознания — ценности материальные. Они связаны с созданием предпосылок материально-технического развития человечества [133].

Требует уточнения и проблема противопоставления идеографического и номотетического метода. Уникальные события имеют место не только в общественном, но и в природном развитии, в истории эволюции Вселенной. На эмпирическом уровне понимания и природные, и общественные события индивидуально неповторимы. Но наука не сводится к констатации неповторимых событий. Любое уникальное событие, будь то историческое или астрономическое, объясняется через обнаружение некоторых тенденций, логики их развития, неких закономерностей, которые позволили бы воссоздать процесс по некоторым дошедшим до нас прямым и косвенным сведениям, имеющим на данный момент статус фактов. Такое воссоздание исторических процессов называется исторической реконструкцией, носящей, по сути, теоретический характер. В такой реконструкции происходит сложный сплав номотетического и идеографического подходов.

Возможно множество соперничающих теоретических моделейреконструкций одного и того же исторического отрезка. Вместе с тем, процедуры построения исторических реконструкций, как в гуманитарных, так и в естественных науках, — в не зависимости осознается это или нет, — обусловлены принятой дисциплинарной онтологией, задающую схему изучаемых связей и отношений, также идеалами и нормами исследований, включающих положения о том, что любые представления о природе, обществе и человеке должны учитывать историческое развитие, включенность сознания в социальные процессы и направленность познающего субъекта, в той или иной степени, на самоосмысление [145, С. 667-669].

Существует также другая классификация наук, предложенная М.М. Бахтиным, основанная на критерии «потенциальности диалога»

между субъектом и объектом. Естественные и точные науки, по Бахтину, представляют собой монологичную форму знания (созерцательный подход): интеллект созерцает вещь и высказывается о ней.

Вещь безгласна и «чиста», т.е. не имеет следов пребывания субъекта. В гуманитарных науках, где объектом является человек и продукты его деятельности, объект не может быть познан как вещь. Познание в гуманитарных науках должно быть основано на диалоге, т.е.

необходимо учитывать представления людей, их традиции и ценности [там же].

На современном этапе наблюдается тенденция к взаимопроникновению двух методологий: принципы гуманитарной методологии транслируется в естественные науки, и наоборот, принципы естественнонаучной методологии — в гуманитарные науки.

Как отмечают Пригожин и Стингерс, настало время новой стратегии отношений между природой и человечеством. Со становлением идей синергетики и разрушением представлений о статичном и предсказуемом мире умер старый способ взаимоотношений с природой. Она больше не является молчаливым часовым механизмом, созданным для человека, как представлял И. Ньютон, и не подчиняется нашей воле. Человечество, если хочет выжить, не может больше думать, что оно не имеет ограничений в своих попытках изменить природу согласно своим потребностям. Оно должно изменить свои потребности, в соответствии с теми требованиями, которые ставит природа. Это означает, что устанавливается новая стратегия отношений между человечеством и природой — отношение не монолога, а диалога [115].

Вместе с тем некоторые идеи, получившие свое развитие в естественных науках, внедряются в гуманитарные науки. Идеи синергетики — о вариабельности в процессе принятия решений, о связи самоорганизации и кооперативных эффектов, непредсказуемость путей развития в точках бифуркации и т.д. — приобретающие общенаучный характер, оказываются значимыми для развития наук о человеке. Это говорит о том, что в современной научной картине мира происходит изменение гносеологического статуса ценностных ориентаций. Если в классической науке их влияние на стратегию исследования не эксплицировалось, то на современном этапе познания, — как в естественных науках, так и в гуманитарных, — всё больше осознается.

Таким образом, освоение наукой нового типа объектов — сложных, самоорганизующихся и саморазвивающихся систем, — вызвало переосмысление всех прежних представлений и оснований познания.

В результате этого коренным образом изменилась стратегия научного исследования, и возникли предпосылки к созданию общенаучной картины мира как целостной системы научных представлений об абиотическом, биологическом и социальном уровнях организации Вселенной. Новый тип картины мира, формирующийся на базе принципов глобального эволюционизма, становится фундаментальной методологической программой, регулирующей процесс познания.

Она создает основания для активных междисциплинарных исследований, для рассмотрения частнонаучных онтологий как частей общенаучной картины мира, для интеграции принципов наук о природе и наук о человеке.

Эти особенности современной научной картины мира позволяют полагать, что ее методологические принципы могут быть включены в основания общегеографической картины мира и общегеографической теории.

2.2. Проблема обоснования общегеографической картины мира в контексте постнеклассической науки В условиях господства классических идеалов и норм познавательной деятельности в географии не представляется возможным создание общегеографической картины мира путем синтеза основных теоретических и эмпирических знаний. С точки зрения классического самосознания науки география представляет собой две отдельные области, имеющие две разные географические картины мира: физическую и экономическую. Для создания общегеографической картины мира необходима трансляция неклассических гносеологических ценностей из других областей, из общенаучной картины мира, что можно сделать только одновременно с переносом базовых онтологических представлений, т.к. они, как отмечают Е.Д Бляхер, Л.М.

Волынская, практически не отделимы друг от друга [18].

Эти базовые принципы, составляющие ядро оснований науки и модели реальности, изучаемой современной наукой, при перенесении в новую область предметных отношений должны быть уточнены и адаптированы.

Обоснование возможности применения базовой гипотетической модели в географии, построенной на принципах глобального эволюционизма, выводится из решения проблемы моделирования специфически географической реальности, что и делает гипотетическую модель теоретической.

Для обоснования эффективности применения данного подхода к решению проблемы общегеографической реальности необходимо эксплицировать понятия частнонаучной и общенаучной картины мира, выявить их структуру и функции в научном познании и провести критический анализ основных подходов к постановке проблемы моделирования специфически географической реальности.

Понятие научной картины мира относится к мировоззренческому уровню знания. Как отмечают П.С. Дышлевый и Л.В. Яценко, можно выделить две традиции экспликации этого понятия: «натурфилософская» и «сциентистская». Согласно первой традиции, научная картина мира практически неотличима от философской системы и представляет собой совокупность знаний о природе и обществе, идентифицируется в том или ином отношении с мировоззрением [41, С. 15]. Согласно второй традиции, научная картина мира представляет собой слой научного знания и вырабатывается частными науками. Научная картина мира — это набор онтологизируемых допущений, создающих обобщенный образ предмета исследования данной науки в его системно-структурных характеристиках [145, С. 704].

Научная картина мира составляет важный компонент оснований науки. Она задает базовые онтологические представления наук, которые вместе с нормами и ценностями познавательной деятельности — базовыми гносеологическими представлениями — задают стратегию исследования науки в конкретный исторический период. Если первые задают схему или образ предмета исследования, то вторые — схему метода исследования, характеризуют, как он познается.

Третьим компонентом оснований науки являются философские принципы. Они обосновывают картину мира, а также нормы и идеалы исследовательской деятельности [там же, С. 706].

Специальные научные картины мира или картины изучаемой реальности, по мнению большинства специалистов, представляют собой особую форму синтеза знаний каждой отрасли науки [28, 12, 40, 140; и др.]. В них содержатся представления об основных системных характеристиках предмета исследования. Они вводятся посредством представлений об элементарных объектах, из которых предполагаются построенными все другие объекты, исследуемые в соответствующей науке; о типологии исследуемых объектов; о характеристике взаимодействия объектов; о пространственно-временных характеристиках изучаемой реальности [141, С. 80-81].

Чем же отличается научная картина мира от теории?

И теория, и дисциплинарная онтология представляют собой идеальную модель, теоретическую схему существенных связей и отношений изучаемой действительности. Главным отличием этих моделей или идеальных объектов, как отмечает В.С. Степин, является онтологический статус, приписываемый этому объекту: этим связям, свойствам и отношениям действительности. В отличие от конкретных теоретических моделей, идеальные объекты дисциплинарной онтологии существуют, как считается, на самом деле [141].

Научная картина мира выполняет несколько функций в научном познании. Она служит своеобразной исследовательской программой, формируя предварительное видение исследуемого объекта, участвуя в постановке проблем и определяя стратегию исследования. Она определяет эмпирическое и теоретическое освоение новых объектов, для которых еще не создано теорий. Она также обеспечивает объективацию теоретических моделей, переносимых из одной области в другую, и построение концептуальной интерпретации математического аппарата теории. Научная картина мира осуществляет интеграцию и синтез специальных теоретических и эмпирических знаний [141, С.

103].

Вопрос соотношения дисциплинарных онтологий и общенаучной картины мира остается малоизученным. По мнению Е.Д. Бляхер и Л.М. Волынской, общая картина мира, в натурфилософском понимании, не является аморфной суммой представлений, добытых всеми (или многими) науками. Общая картина мира — это та же специализированная картина мира, но распространившая свои исследовательские стратегии и установки на предметную область других наук, оттеснив ранее применявшиеся в них стратегии. Суммирование онтологических представлений или допущений, если оно имеет место, является, по их мнению, не более чем следствием переноса стратагем, но почти никогда не является условием такого переноса [18, С.

47].

По мнению В.С. Степина, общенаучная картина мира, понимаемая им сциентистски, синтезирует достижения отдельных наук. В современной науке специальные научные картины мира, благодаря новым идеалам и нормам познавательной деятельности, стимулирующим трансляцию идей, значительно снижают уровень своей автономности и превращаются во фрагменты целостной общенаучной картины мира. Она не основана на стремлении к унификации всех областей знания и их редукции к онтологическим принципам одной науки. Каждая дисциплинарная онтология предстает в ней частью более сложного целого и конкретизирует внутри себя принципы глобального эволюционизма. В этой ситуации, по его мнению, бессмысленно спорить о том, существуют ли картины исследуемой реальности как самостоятельные формы знания, или они являются фрагментами целого — общенаучной картины мира [145, С. 664-665].

В вопросе соотношения общенаучной картины мира и частнонаучных онтологий, мы исходим из точки зрения, согласно которой, в конце ХХ века специальные научные картины мира снижают уровень своей автономности и превращаются во фрагменты общенаучной картины мира. Условия для этого возникли в результате коэволюции физической и биологической картин мира в сторону включения в свой состав человеческой субъективности, — что стерло пропасть между ними и основаниями социальных наук, — и распространивших свое влияние и на другие области. Можно согласиться с В.С. Степиным, что эта фундаментальная онтологическая картина начинает основываться не на редукции всей системы знаний к онтологическим принципам одной науки (например, физики — как это было на классической стадии развития науки), а на единстве в многообразии, когда каждая из них является частью сложного целого и конкретизирует внутри себя принципы глобального эволюционизма [145, С. 664].

Понятие географической картины мира еще не стало предметом детального обсуждения и носит, по существу, проблемный характер [69]. Нет однозначного понимания того, существует ли она? Если существует, то как: как общегеографическая картина мира, или же, как физико-географическая и экономико-географическая картины?

Большинство исследователей склонны считать, что есть основания выделять такой особый слой систематизации научных знаний географии, напрямую связанный с мировоззренческим уровнем.

По мнению У.И. Мересте и С.Я. Ныммик, географическая картина мира едина и является исходным основанием географического познания. Предметом отражения географической картины мира служит не мир вообще, а мир, наблюдаемый с позиции данной частной науки. А так как нет сомнений в том, что эмпирически мир един, значит, при соответствующей методологической базе, есть основания рассматривать и единым географический мир, являющийся предметом отражения научно-географической картины мира [85, С. 12-13].

Географическая картина мира, по их мнению, выполняет функции двоякого рода. С одной стороны она часть человеческой культуры, с другой — исходная база географического познания. Особенность картины географической реальности заключается в том, что она входит в качестве составной части и естественнонаучную и общественно-научную картины мира. Географическая картина мира целостна и едина, что может служить основой для общефилософского доказательства предметного единства географии [там же, С. 12-13].

Однако такой географической картиной мира, по мнению указанных авторов, — и с этим трудно не согласиться — в прямом смысле этого слова в настоящее время географы не располагают.

Многие почти непреодолимые трудности в создании географических теорий — явный признак того, что географическая картина мира, которая лежит в основе научно-географических исследований настоящих дней, в некотором смысле устарела и требует коренного обновления [там же, С.14].

Географический мир — это реальный мир, окультуренный теорией, теоретизированный мир — объективная действительность, в таком виде, в каком она дана общественному географическому познанию, то есть не как сама по себе, безотносительно к общественной практике человека, но как совокупность объектов и условий познания, как область активности субъекта деятельности и познания [там же, С.16].

Нельзя также не согласиться с Мересте У.И., Ныммик С.Я. в том, что географический мир — есть мир, смоделированный на основе научных представлений географической науки сегодняшнего дня.

А это значит, что при обосновании картины географической реальности и конкретизации предмета географической науки на первый план выдвигается проблема специфически географического моделирования действительности. Решение данной проблемы предполагает знание того критерия, выступающего в качестве исходной «клеточки»

географичности, без которого невозможно выделить из общей совокупности явлений мира непосредственно географические, образующие собственно географический мир [там же, С. 16].

С последним тезисом нет принципиальных разногласий и у В.С.

Лямина. Проблема критерия географичности, по которой он всегда занимал четкую позицию, неоднократно была предметом его исследований [73, 74,77 и др.].

География, по В.С. Лямину, — единая наука. Ядром этой целостной системы выступает физическая география, изучающая, согласно традиции классификации естественных наук, заложенной Ф. Энгельсом, географическую форму движения материи — сущность географических явлений. Законы физической географии являются общими для всех географических наук. При этом «общность законов физической географии заключается не в том, что эти законы включают в себя, синтезируют законы разных предметов и явлений, являются высшими для них, а в том, что они как общее присутствуют во всех явлениях, изучаемых различными географическими науками»

[73, С. 151]. Критерий географичности выводится из наличия таких географических законов. Всё, что мы называем географическим, должно иметь отношение к этим законам. А так как географическая форма движения материи, являющаяся критерием географичности, распространяется только на физическую географию, то, следовательно, не может быть общегеографической картины мира. Получается, что она объективно разделена на физико-географическую и экономико-географическую картины мира [73, С. 151-158; 76].

Традиция классификации наук на основании специфической формы движения материи, изучаемой данной наукой, восходит к Ф.

Энгельсу. Она основана на классическом идеале объективности, стремящемся полностью исключить влияние человеческого фактора на выделение наук и, тем более, не включать его в предметное поле естественных наук. Основываясь на принципах историзма и генетической и структурной связи форм движения материи между собой, он выделил четыре объективно существующих формы движения материи: физическую, химическую, биологическую и социальную, являющихся предметами исследования соответствующих наук [174].

Согласно данной классификации, классификационный ряд форм движения материи не только отражает последовательность в их развитии, но и показывает, какой низшей формой движения материи порождается высшая и как эта низшая входит в её состав.

В дальнейшем Б.М. Кедров разработал на основе классификации Энгельса свою нелинейную классификацию наук. В развитии природы с уровня химической формы движения, как отмечает В.С.

Лямин, им выделяются два направления. «Одно прогрессивное, главное, ведет от форм движения неживой природы к биологической, а затем и к социальной форме движения. Здесь химическая, биологическая и социальная формы последовательно связаны друг с другом генетически и структурно. Другое направление, также идущее от химической формы движения материи, является необходимой предпосылкой, условием возникновения биологической и социальной форм движения. На этой ветви, по Б.М. Кедрову, возникает новая геологическая форма движения материи, которая уже не связана генетически и структурно с формами движения первого ряда» [73, С.

105; 63, С. 51-106].

Аналогично с идеей геологической формы движения материи возникла идея географической формы движения, развитой в трудах А.А. Григорьева, А.Г. Доскач, Л.Н. Самойлова, В.С. Лямина и др. Как отмечает В.С. Лямин, А.А. Григорьевым была выделена зона взаимного проникновения «воздуха», «воды» и «минеральной оболочки», в которой возникает и развивается органический мир. Эту зону он назвал «физико-географической оболочкой». Эта целостная система, состоящая из взаимодействующих компонентов: земной коры, нижней части атмосферы, гидросферы, растительного и почвенного покрова и животного мира. Физико-географическая оболочка является материальным субстратом географической формы движения материи. Отличие этой системы от других сфер земного шара заключается в том, что только здесь находится вещество в трех агрегатных состояниях, процессы протекают в ней за счет космических и теллурических источников энергии и только здесь есть жизнь [73, С. 18].

Географическая форма движения, по А.А. Григорьеву, — как отмечает В.С. Лямин, — есть особый процесс, диалектически суммирующий частные географические процессы. Это процесс взаимодействия компонентов географической оболочки, в основе которого лежит тепловлагообмен между этими компонентами. Этот процесс имеет особую структуру, связанные и переходящие друг в друга частные географические процессы и особые общегеографические законы.

Движущей силой развития этой формы движения является «противоречивое единство противоположно направленных процессов прихода и расхода вещества и энергии, их ассимиляция и диссимиляция» [73, С. 21].

В отличие от А.А. Григорьева, В.С. Лямин не включает в состав географической формы движения материи живое вещество. По В.С.

Лямину, эта форма движения является высшей формой движения в неорганической природе и может быть понята только как способ существования физико-географической оболочки, рассматриваемой без биосферы и человеческого общества, т.е. без биологической и социальной форм движения материи [там же, С. 27].

Географическая форма движения материи, по В.С. Лямину, есть специфическое взаимодействие между частями гидросферы, тропосферы и различных форм рельефа нетектонического происхождения. Другим важным критерием выделения форм движения материи является специфическое противоречие: борьба двух противоположных компонентов саморазвивающейся системы, которая выражается в противоречивости двух противоположных тенденций процесса их взаимодействия [там же, С. 43].

Различные формы движения имеют различный материальный субстрат (материальную систему-носитель) и различные законы, описывающие взаимодействия в этой системе. Отношения между компонентами каждой новой системы будут описываться как новые законы. Материальным субстратом географической формы движения являются диалектические саморазвивающиеся системы, состоящие из элементов гидросферы и элементов тропосферы. Эти компоненты выступают как противоположности, которые друг без друга не существуют. «Другими словами, — пишет В.С. Лямин, — сущность географической формы движения заключается в создании и воссоздании элементов гидросферы и тропосферы и связей между ними» [там же, С.54].

Наличие специфических географических законов является необходимым основанием для выделения географической формы движения материи. К ним В.С. Лямин относит законы широтной и высотной зональности, законы формирования воздушных масс, законы стока и развития гидрологической сети и мн. др. Все географические законы являются законами физической географии, поэтому, по мнению В.С. Лямина, их можно считать общей географией. Следуя этой логике, действительно получается, что критерием географичности является географическая форма движения материи.

Исходя из такого критерия, экономическая география только с большой натяжкой может быть названа «географией» в собственном смысле этого слова, потому что в центре ее внимания Человек и продукты его активности. Экономическая география изучает некую особую форму движения материи, — имеющую принципиально иной материальный носитель, — которую можно условно назвать экономико-географической формой движения.

Следуя этой логике, географическая картина мира, в силу указанных причин, разделена на две части, и нет оснований для создания общегеографической картины мира.

Таким образом, следование классическому идеалу объективности, исключающему человеческую перспективу из предметного поля исследований естественных наук, неизбежно приводит к двум отдельным и принципиально отличным географическим картинам мира.

Несмотря на не вызывающее сомнений эмпирическое единство мира, который собственно и изучают науки, выше обозначенная традиция не имеет методологических оснований для создания общегеографической картины мира.

По-видимому, можно говорить о проблеме включения человека в географическую картину мира. Именно установка естественных наук на классическое понимание объективности (элиминирование всего субъективного) и привела к появлению пропасти между естественной и социальной географией. Необходимость учета человеческого фактора, человеческих целей, ценностей, — пришедшая из гуманитарных наук, — актуальна не только для географии, но и для большинства естественных наук. Именно включение нового неклассического идеала объективности в основания географического познания, по нашему мнению, должно привести к качественной перестройке географической картины мира.

Попытки включения неклассического идеала объективности уже были в современной отечественной географии (имеется в виду, конечно же, системный подход). Однако, несмотря на значительный прогресс в теоретическом обосновании единого объекта и предмета исследования, географической картины мира, проблема включения человека в предметное поле исследований всех географических наук специально не ставилась. В западной географии проблема человека была в центре внимания антропологического подхода, считавшегося в отечественной науке буржуазным и не имеющим перспективы, и в силу социальных причин не воспринятым отечественными географами.

Проблема человекоразмерности любых научных исследований, как естественных, так и общественных наук, находится в центре внимания современного, постнеклассического типа научной рациональности, характеризуемого всплеском междисциплинарных исследований [о человекоразмерности см.: 11; 104; 105; 106; 117; 143; 127; 108;

178; 31; и др]. Современный тип самосознания науки начинает учитывать соотнесенность получаемых знаний не только с особенностями средств и операций научной деятельности, но и с ценностноцелевыми структурами познавательной активности. При этом начинает осознаваться связь внутринаучных целей с вненаучными целями, с моралью, с социальными запросами общества.

По видимому, трансляция неклассического идеала познания в основания географической науки будет способствовать созданию общегеографической картины мира. Но такая трансляция, как отмечалось ранее, неизбежно приведет к «пересадке» на предметное поле географии и неклассических онтологических представлений. По существу, происходит трансляция сразу некоторой базовой модели реальности, созданной современной наукой после освоения ею объектов нового типа — открытых самоорганизующихся систем, которую надо адаптировать к сетке предметных отношений географии.

Включение элементов неклассических гносеологических и онтологических представлений системным мышлением в основания географической науки, конечно же, значительно способствовала созданию предпосылок построения общегеографической теории. Традиция рассмотрения объекта исследования науки как системы, привитая хорологическому подходу к географическим исследованиям, позволила представить географию как науку, изучающую геосистемы или пространственные системы. Под геосистемами при этом понимаются целостные образования разнокачественной природы, расположенные на поверхности Земли, которые являются целостными благодаря специфическим взаимодействиям (географическим отношениям) между их компонентами [123, 124, 125]. Наличие этого специфического взаимодействия и является конституирующим элементом или критерием географичности, геосистем.

Можно согласиться с тем, что географическое отношение как критерий географичности позволяет обосновать общегеографическую картину мира. С точки зрения этой методологии, есть основания для рассмотрения географической картины мира как целостного образования. Однако мы считаем, что понятие географического отношения нуждается в уточнении. В отличие от традиции постановки проблемы, основанной на классическом идеале объективности, общность географической картины мира, выделенной по принципу географического отношения, является несколько формальной. Любые ли пространственные отношения являются географическими? При таком подходе, нечетко эксплицируется проблема генезиса системы и проблема учета человекоразмерности научного познания.

По мнению У.И. Мересте и С.Я. Ныммик, географические отношения — это «качественно-содержательные пространственные отношения как между элементами рассматриваемой геосистемы, так и между данной системой и другими геосистемами, расположенными на той же территории; они действуют между всеми природными и общественными явлениями, имеющими территориальную определенность и географическую значимость, оказывая на них многостороннее влияние» [85, С. 71].

Территориальная определенность выражается в том, что каждое такое явление имеет в каждый данный момент свое место расположения или происшествия, свои координаты в какой-то системе координат. Географическую значимость имеют только отношения между явлениями, обладающими территориальной определенностью, то есть между материально-вещественными явлениями. Т.е.

влияние географического фактора, по мнению данных авторов, — это, по существу, разница во влиянии географической среды на рассматриваемое явление в различных местах земной поверхности [там же, С. 76-78].

Особенности географических отношений проявляются в том, что они реализуются таким образом, что, по меньшей мере, один из двух носителей каждого отдельного отношения расположен на поверхности Земли, выступающей в качестве всеобщей системы отсчета для всех возможных географических отношений. Они существуют между материальными объектами, элементами соответствующих географических систем, носящими площадной (ареальный) или точечный характер. Географические отношения и их сети, объединяющие географические системы, располагаются в определенных минимальных ареалах или находятся друг от друга на определенном минимальном расстоянии. Это расстояние, по У.И. Мересте и С.Я.

Ныммик, — нижний «пороговый» размер геосистемы, а, следовательно, и географических отношений [там же, С. 70].

Следуя логике данных рассуждений, получаем, что именно географические пространственные отношения конституируют географические пространственные системы, специфика которых заключается в том, что они находятся на поверхности Земли. Следовательно, географическая картина мира есть картина пространственных отношений на поверхности Земли. Возникает вопрос: чем географические отношения отличаются от пространственных отношений в физике, ведь не все пространственные отношения на поверхности Земли являются географическими? Чем географическое пространство отличается от физического?

Необходимо отметить, что важной особенностью географических отношений является их человекоразмерность, что не могло быть сказано в период господства диалектического материализма. Географическое пространство представляет собой ценность для человека, вернее, человек проецирует во внешнее для него пространство Земли собственные ценности. По мнению, А.Д. Арманд, геопространство существенно отличается от пространства классической физики.

Физическое пространство предполагает равноправие всех трех координат евклидова пространства (изотропизм), равноправие всех точек в этой системе координат и безразличие к выбору начала координат.

В географическом же пространстве эти положения нарушаются. В географическом пространстве каждая точка уникальна, нет равноправия всех трех координат, а выбор начала координат зависит от человека, то есть можно сказать, что географическое пространство анизотропно. Его свойства неодинаковы в различных направлениях.

Вертикальная составляющая нередко бывает полностью исключена из рассмотрения или ограничена узким слоем тропосферы. Анизотропия по меридиану сказывается в различной структуре суточного и сезонного времени на разных широтах, в различиях годового баланса солнечной энергии. Анизотропия по параллелям выражается в разной скорости хода времени в зависимости от направления движения наблюдателя [4, С. 116-117].

Географическое пространство всегда существует как пространство жизни человека. Разные пространственные системы Земли имеют различную для него ценность: они неповторимы, имеют свое «лицо». Их неповторимость и ценность связаны с различной эффективностью в удовлетворении потребностей человека. Именно такой учет включенности человеческой перспективы, идеалов и ценностей научного исследования и составляет специфику современного этапа развития самосознания науки.

По мнению В.Н. Михайловского и Г.Н. Хона, именно сознание того, что «оценивать науку нужно под углом зрения ее способности к обслуживанию человека, подчинения ее имманентных целей общей цели социального развития человечества, составляет сущность современного научного видения действительности» [87, С. 94]. Именно методологическая программа глобального эволюционизма позволяет правильно поставить проблему человекоразмерности познания, соотносить внутринаучные цели с вненаучными ценностями.

По мнению В.Н. Михайловского и Г.Н. Хона, в настоящее время наблюдаются два уровня включения человека в концепцию глобального эволюционизма — естественнонаучный и философский, или мировоззренческий. Причем первый из этих уровней разработан более детально и широко представлен научным сообществом в так называемом антропном принципе (конкретизации принципа развития), о котором уже упоминалось выше. На философском уровне включение человека в идею глобального эволюционизма, а через нее в научную картину мира должно осуществляться в рамках принципа единства мира. Но здесь человек включается в необратимую картину мира не в виде следствия, результата развития материи, а как ее исходная составляющая, как равноправный ее партнер [там же, С. 86].

По видимому, можно сказать, что следование классическому идеалу объективности, исключающему человеческую перспективу из предметного поля физической географии и из критерия выделения специфически географических явлений, неизбежно приводит к двум принципиально отличным географическим картинам мира.

Трансляция элементов неклассических гносеологических и онтологических представлений из общенаучной картины мира, созданной на базе принципов глобального эволюционизма, позволяет рассматривать географию как науку, изучающую сложные, открытые, самоорганизующиеся пространственные системы. Конституирующим эти системы элементом является человекоразмерное географическое отношение — критерий выделения из всей совокупности явлений мира непосредственно географических. Этот критерий является универсальным для всех географических наук и позволяет обосновать общегеографическую картину мира.

Таким образом, включение базовых гносеологических и онтологических принципов из общенаучной картины мира, — исследовательской программы, создаваемой на основе принципов глобального эволюционизма, — в предметное поле географических исследований позволяет обосновать возможность создания общегеографической картины мира, являющейся онтологическим основанием предмета исследования географии и общегеографической теории.

2.3. Постановка проблемы общего предмета исследования географии на принципах глобального эволюционизма Проблема предмета исследования — важная методологическая проблема современного научного познания. Для географической науки она важна еще и потому, что напрямую связана, по нашему мнению, с задачей построения общей теории объекта, изучаемого географическими науками, с проблемой обоснования общего предмета исследования географических наук.

Большинство попыток обоснования общего предмета географических исследований, по нашему мнению, терпели неудачу в виду устоявшейся среди географов традиции использования классических гносеологических представлений, ценностей и норм познавательной деятельности. Это выражается в традиции неразличения предмета и объекта исследования и логически вытекающей отсюда тенденции рассматривать естественную и социальную географию как несовместимые.

Необходимо отметить, что различение объекта и предмета исследования географии имеет большой познавательный потенциал.

Прагматический подход к выделению объекта исследования позволяет говорить о потенциальной возможности существования общего предмета исследования географической науки. К тому же, общегеографическая картина мира, построенная на принципах методологической программы глобального эволюционизма, — о чем упоминалось выше, — позволяет теоретически обосновать общей предмет исследования географических наук. Для обоснования эффективности подобного подхода необходимо эксплицировать понятия объект и предмет исследования и рассмотреть, как решается проблема общего предмета исследования географии в различных вариантах постановки этой проблемы.

Довольно часто в философской литературе понятия объект и предмет используются как тождественные, в значении некоторой вещи, некоторого реально существующего объекта. И такая позиция успешно используется в некоторых типах исследования. В новой философской энциклопедии находим следующее определение объекта и предмета. «Объект, — отмечает В.А Лекторский, — то, на что направлена активная деятельность (реальная и познавательная) субъекта. Объект не тождественен объективной реальности: во-первых, та часть последней, которая не вступила в отношение к субъекту, не является объектом; во-вторых, объектами могут быть и состояния сознания» [71, С. 136].

Под предметом обычно понимают категорию, обозначающую некоторую целостность, выделенную из мира объектов в процессе человеческой деятельности и познания [139, С. 329]. Как и объект, предмет выделяется на основе активности субъекта, но по большому счету, из этих определений следует, что разница между ними небольшая. Наиболее отчетливо разница между объектом и предметом проявляется в гносеологии.

Понятие предмета исследования возникает в результате значительного уточнения понятий «объект» и «субъект» познания. Оно связано с тем, что субъектом познания является не исследователь– одиночка, а общество в целом — социальный (гносеологический) субъект. Как отмечает Э.Г. Юдин, исследователь никогда не имеет дела с объектом как таковым («вещью как она есть сама по себе»).

Объект всегда определенным образом «дан» исследователю, представляет собой «вещь для нас». Это значит, что ученый всегда видит объект сквозь призму существующего в настоящее время знания.

Уровень развития знания задает основные компоненты модели действительности, «картины мира», объекта исследования.

Под объектом исследования подразумевается не просто объект в смысле «вещи», внешней реальности, не просто природный объект, а некоторая часть реальности, специально очерченная и выделенная в своих границах деятельностью субъекта. Объект исследования всегда отличен от имеющегося в данный момент знания [см. подр. 175, С. 120-126].

Предмет исследования формируется в процессе исследования.

Это реальность, созданная самой наукой и ее специфическими средствами и существующая постольку, поскольку есть знание об объекте. Характер предмета исследования зависит не только от того, какой объект он отражает, но и от того, для какой задачи он создан, с помощью каких средств, приемов и способов исследования.

По сути, предмет исследования представляет собой знание о некотором аспекте изучаемого объекта. Это продукт деятельности человеческого мышления, не сводимый к объекту, существующий в особых средствах науки и подчиняющийся закономерностям ее развития, не совпадающим с закономерностями развития самого объекта [там же].

Любая наука полипредметна. Эволюция науки представляет собой эволюцию предмета исследования, смену одного предмета исследования другим. Кроме этого, многопредметность науки может выступать и в другом смысле: когда один объект исследования является предметом исследования многих наук. Например, науки о Земле изучают один и тот же объект. Но предметы исследования у них разные. В таком случае, может возникнуть новая познавательная ситуация, неизвестная науке прошлого. Может возникнуть задача построения такой теории объекта, которая увязывала бы между собой предметы разных наук, изучающих данный объект.

Подобная ситуация как раз и возникла в современной географии. Все географические науки изучают один и тот же объект — условно назовем его «поверхность Земли». Каждая из частных географических наук также имеет свой предмет исследования. И это естественное проявление неизбежного процесса дифференциации наук.

Однако анализ как таковой не увеличивает объяснительных возможностей географических исследований. Необходимо последующее обобщение полученных данных, экстраполяция их на географическую картину мира.

Задача построения общей теории географии предполагает теоретическое обоснование общего предмета географических наук, в котором предметы исследования частных географических наук выступали бы как элементы сложного целого. К сожалению, ни одна из предложенных попыток обоснования общего предмета географии не была поддержана большинством специалистов.

Установка классического естествознания рассматривать объект географии как состоящий из нескольких мало взаимосвязанных частей приводила к тому, что утвердилось мнение о невозможности изучения такого объекта одной наукой. Неразличение объекта как природного тела и объекта как научного конструкта, с одной стороны, объекта и предмета исследования (что, по сути, есть констатация их тождества), с другой стороны, приводило к тому, что предметы (объекты) географических наук считались необъединимыми в виду их разнокачественности. А поэтому при такой методологии вообще не могло быть общего предмета исследования. География, при таком подходе, представляла собой два разных направления: географию природную и географию социальную, разделенную в силу «объективных» причин.

В отличие от объекта исследования, предмет исследования всегда есть некая объяснительная конструкция, некая идеальная модель существенных, с точки зрения конкретного исследования, свойств и отношений. Предмет исследования — это всегда абстракция. Абстрактная модель может быть как наглядной, так и ненаглядной. Все законы науки полностью применимы только к таким идеальным моделям, а не к объективной реальности [86].

Предмет исследования теснейшим образом связан с мировоззренческими ориентирами, научной картиной мира, господствующими в определенный период. Именно научная картина мира задает образ, или схему предмета исследования, в которой фиксируются основные характеристики изучаемой реальности. Она же транслирует новые идеалы, познавательные схемы, стратегии и ценности исследования, рождающиеся в фундаментальных науках.

Предмет исследования создается за счет конкретизации базовых онтологических представлений научного познания, содержащихся в картине исследуемой реальности, в конкретной науке: представлений о пространственно-временной структуре реальности; представлений о минимальных существующих объектах, из которых созданы все другие объекты; о типологии изучаемых объектов и т.д.

Идеалы и ценности познавательной деятельности, — один из компонентов оснований науки, — составляющие базовые гносеологические представления, также оказывают существенное влияние на познавательную деятельность в конкретных науках.

Так, например, онтологический подход к выделению объекта исследования географии основан на классическом идеале объективности познания, на классических представлениях о стратегии научного исследования. Этот идеал считает ценностью по возможности полное удаление всех субъективно-личностных элементов из познавательной деятельности. Можно познать природу с точки зрения стороннего наблюдателя, как бы со стороны. Целью познания же является поиск законов природы. Активность познающего субъекта исключается из поля методологической рефлексии. Познающий субъект понимается как отдельный индивид, легко заменимый «Робинзон от науки». Объект (он же и предмет) географического исследования, в этом случае, полагается существующим как вещь сама по себе, как объект природы, т.е. они совпадают.

История развития научного познания показала неэффективность такого подхода. Тенденция развития самосознания науки проявилась в осознании невозможности полного избавления от человеческой (субъективной) активности в процессе познания. Наоборот, активность познающего субъекта находится в основании познания, и без нее научное познание вообще невозможно. Невозможно познание природы как бы со стороны, а возможно только изнутри. Постепенно в фундаментальных науках созрело понимание того, что единственно приемлемым путем увеличения объективности познания является путь включения познавательной активности субъекта в поле методологической рефлексии и дальнейшего ее учета и контроля.

Это было также связано с осознанием социальной детерминированности субъекта. Познающий субъект перестал рассматриваться как отдельный индивид, а стал рассматриваться как социальный (или трансцендентальный, гносеологический) субъект. Такое значительное переосмысление понятия «познающий субъект» привело к проблеме того, как, каким образом объект «дан» социальному субъекту.

Понятия объект и предмет исследования как раз и появились в результате решения этой проблемы. Познающий субъект всегда видит свой объект через призму накопленных им знаний. Понятия объекта и предмета исследования, в некотором смысле, имеют разный онтологический статус. Идеальная модель существенных свойств, связей и отношений объекта исследования — т.е. предмет исследования, — как принято считать, не существует реально, а только в сознании гносеологического субъекта. Однако было бы сильным упрощением думать, что объект исследования совпадает с объективной реальностью. В виду специфики человеческого мышления и деятельности, объект исследования обязательно содержит элемент абстракции.

В чем же суть проблемы предмета географии? Как решалась проблема обоснования общего предмета географического исследования в современной отечественной географии?

В современной отечественной географии, довольно условно можно выделить две распространенные схемы объяснения сущности объекта и предмета географии: классическую (субстанциональную) и неклассическую (процессуальную), элементы которых разные авторы порою успешно сочетают.

Примером классической (субстанциональной) схемы объяснения при обосновании предмета исследования географии может служить позиция А.А. Григорьева, развитая в работах В.С. Лямина, рассматриваемая нами ранее. Она опирается на ставшие классическим работы Ф. Энгельса и Б.М. Кедрова.

Традиция использования субстанциональной схемы объяснения при обосновании предмета исследования в отечественной географии также начинается с Энгельса. Отечественные исследователи активно использовали тезис Энгельса о том, что предметом естествознания является движущаяся материя, природные тела. «Предмет естествознания, — отмечал Ф. Энгельс, — движущаяся материя, тела. Тела неотделимы от движения: их формы и виды можно рассматривать только в движении; о телах вне движения, вне всякого отношения к другим телам, ничего нельзя сказать. (…) Поэтому естествознание познает тела, только рассматривая их в отношении друг к другу, в движении» [82, С. 67-68]. На основании этого он приходит к выводу о том, что изучение различных форм движения является предметом естествознания.

Аналогичной позиции по этому вопросу придерживался и Б.М.

Кедров. Предметом естествознания, по его мнению, является вся природа, движущаяся материя. А познание различных тел — есть познание различных форм движения материи [57, С. 13].

Истоки представлений о географической форме движения материи можно найти в трудах А.А. Григорьева [36]. В начале 30-х годов ХХ века в своей программной статье «Предмет и задачи физической географии» он попытался применить неомарксистскую методологию к определению предмета и задач физической географии. Критикуя хорологический подход А. Геттнера, акцентировавший внимание на пространственном размещении, А.А. Григорьев попытался выявить диалектическое единство материи, движения, пространства и времени, считая это единство основой предмета географической науки.

Уже упоминавшийся В.С. Лямин, поднявший концепцию географической формы движения материи на новый уровень, подчеркивает, что географическая форма движения предшествует биологической форме движения и является по своей природе неорганической.

Она «может быть понята только как способ существования физикогеографической оболочки, рассматриваемой без биосферы и человеческого общества, то есть без биологической и социальной форм движения материи» [73, С. 27]. Таким образом, географическая форма движения материи, по В.С. Лямину, не распространяется на социальную географию. В этом проявляется стремление избавить географию от «человеческого фактора».

В.С. Лямин проявляет скептицизм относительно возможности обоснования общего предмета географии. Он считает, что нет оснований для рассмотрения предметов исследования физической и экономической географии как некого целого. Нет такой формы движения материи и общих законов, присущих как физической географии, так и экономической.

По мнению В.С. Лямина, объектом географии, — а по сути физической географии, — является географическая форма движения и ее носитель (материальный субстрат – В.Д.) — географическая оболочка. Объект исследования экономической географии — территориальные социально-экономические системы. Под предметом науки данный ученый понимает законы строения и функционирования ее объекта изучения [73, С. 155-156].

Таким образом, В.С. Лямин, исходит из того, что география — естественная наука и что невозможно дать такое определение предмета географии, которое было бы общим как для естественной, так и для социальной географии. Во многом, к сожалению, это происходит из-за нечеткой экспликации предмета и объекта географии. Предмет исследования то эксплицируется, то нет. Предмет изучения географии, следуя этой тенденции, существует в реальной действительности и, в силу объективных причин, разнороден. Так же, как и Ф. Энгельс, и Б.М. Кедров, и А.А. Григорьев, В.С. Лямин придерживаются классических базовых гносеологических представлений, делая акцент на изучении географической формы движения материи, — предмета исследования географии, понимаемой им как физической географии, — не включая «человеческую перспективу» в предмет исследования географии.

Тенденция включения человеческой активности в предмет исследования географии проявляется в работах сторонников деятельностного подхода в географии. Ярким примером подобной тенденции могут служить работы В.А. Анучина [1; 2; 3; и др.].

К сожалению, В.А. Анучин также четко не эксплицирует различия предмета и объекта исследования географии, что сделало бы его концепцию более понятной и лишило бы ее противоречий. Изучив логику его повествования, можно сказать, что объектом исследования, по В.А. Анучину, по сути, должна быть ландшафтная (географическая) сфера или оболочка. Предметом исследования — географическая среда, испытывающая непосредственное воздействие человеческого общества.

В.А. Анучин является убежденным сторонником возможности обоснования общего предмета исследования географических наук.

Он считает неправильным рассмотрение общества отдельно о природы, рассмотрение природы без учета активного человеческого влияния на нее. Другой предпосылкой общего предмета географии В.А. Анучин считает хорологический подход, выражающийся в господстве картографического моделирования, применяемый во всех географических науках.

«География, — по мнению В.А. Анучина, — изучает объективно существующий материальный предмет (который одновременно является и объектом — В.Д.), особую форму материального мира природы — ландшафтную сферу Земли как условие, как среду, в которой и развивается общество» [3, С. 208]. Ландшафтная сфера (или географическая оболочка) представляет собой сложное сочетание разнокачественных элементов, составляющих закономерно развивающиеся системы. Это сложное, многоступенчатое, но целостное образование. Оно включает в себя и абиотическую, и биологическую, и социальную ступени развития природы. При этом, как отмечает В.А. Анучин, каждая последующая ступень содержит в себе следы свойств предыдущих ступеней, представляющих собой менее совершенные формы материи. И тот факт, что каждый последующий компонент географической оболочки представляет собой продукт всех уже существующих, является ярким доказательством ее целостности [там же, С. 156].

Согласно В.А. Анучину, человеческое общество — неотъемлемый компонент природы, который не может выйти за ее пределы.

Между обществом и остальной природой нет разрыва, нет стены, которая делает невозможным их взаимодействие. Общество — это результат эволюционного развития природы Земли. И поэтому географическую среду нельзя рассматривать как чисто природную категорию и изучать только с позиций естествознания, с чем трудно не согласиться.

Задача географии, по мнению указанного автора, состоит в изучении взаимодействия общества с остальной природой, происходящего в географической среде, в реальном пространстве Земли, и в раскрытии закономерностей этих взаимодействий [там же, С. 161].

По мнению В.А. Анучина, не географическая среда (не земная природа) является причиной общественного развития, а наоборот, общественное развитие является причиной качественно особого развития природы земной поверхности [3, С. 180].

К сожалению, не со всеми положениями теоретической системы В.А. Анучина можно согласиться. Несомненно, общество является результатом предшествующего развития земной природы, но развивается ли природа по общественным закономерностям?

Теория взаимодействия общества и природной среды лежит и в основе выделения предмета географической науки Н.К. Мукитановым [См: 95, 96, 97, 98, и др.]. По его мнению, проблема географии заключается в противоречивом положении человека в природе: с одной стороны человек — природное существо, а с другой — своей практической деятельностью он противопоставляет себя остальной природе. Исходя из позиций диалектического материализма, всякое диалектическое противоречие, с другой стороны, оказывается одновременно и единством. Мукитанов исходит из того, что география с самого начала была и есть наука конструктивная, изучающая взаимодействие природы и общества.

Географическая среда человеческого общества представляет собой природно-общественное явление, которое возникло в результате включения природной среды в общественную деятельность. При этом природная среда понимается как географическая оболочка Земли, а не как бесконечная объективная реальность [98, С. 160Если раньше — отмечает Н.К. Мукитанов — география изучала географическую среду, то под влиянием современной экологической ситуации существенно модифицируется предмет науки: география начинает изучать географическую среду не саму по себе, а в ее взаимоотношениях с обществом, то есть предметом географии становится система «общество — географическая среда» [там же, С.

162]. Н.К. Мукитанов справедливо отмечает, что социальная активность общества лежит в основе не только предметно-практического освоения природы, но и в основе ее духовно-теоретического познания. Воздействуя на природу, изменяя ее, человек познает закономерности ее развития [там же, С. 160]. Знание начинается с процесса взаимодействия человека с природой, которая начинает осознаваться им как природная среда его обитания. Поэтому географическое знание возникает как знание о природной среде, в которой живет и развивается человек.

Объединение общества и природы в одном предмете (объекте) исследования неоднократно критиковалось различными авторами.

Так, например, Г.И. Юренков отмечал, что нет оснований для рассмотрения взаимодействия природы и общества как чего-то целого.

«Единая география — по мнению Г.И. Юренкова — не имеет такого объекта исследования, свойства и закономерности развития которого были бы одновременно специфическими и для природы и для общества, а это обстоятельство делает идею «единой» географии не состоятельной» [177, С. 33].