«ТИПЫ НЕМОДАЛЬНЫХ ЗНАЧЕНИЙ МОДАЛЬНЫХ ПРЕДИКАТОВ (НА МАТЕРИАЛЕ СЛАВЯНСКИХ И ГЕРМАНСКИХ ЯЗЫКОВ) ...»

Данное представление аргументируется тем, что внутри объективного значения не всегда возможно определить характер препятствия, вследствие чего тип препятствия сам по себе не может служить основанием для выделения особого значения. Нам, тем не менее, кажется, что сказанное не противоречит выделению группы деонтических значений (более того, учитывая указанные выше различия между онтологическими и деонтическими значениями, такое разделение представляется необходимым), однако выделение пермиссивного значения как особого типа деонтических значений представляется весьма целесообразным.

3.3 Эпистемическая модальность Независимо от расхождений в плане соотношения алетических и деонтических значений, большая часть исследователей сходится в том, что алетическая и деонтическая модальность составляют единое поле неэпистемических значений, которое противопоставляется эпистемической модальности. Так, если онтологические возможность и необходимость характеризуют событие с точки зрения истинности в возможных мирах (событие считается возможным, если оно истинно хотя бы в одном из возможных миров (то есть хотя бы на одном пути развития событий), и необходимым – в случае истинности во всех возможных мирах (то есть при любом развитии событий)), то эпистемические возможность и необходимость представляют собой шкалу, служащую для оценки вероятности какого-либо события.

Надо сказать, что данный тип модальных значений вызывает наименьшие расхождения во мнениях у разных исследователей, хотя некоторые различия в представлениях, безусловно, имеются. Можно выделить две основные классификации эпистемических значений, которые, по сути, мало отличаются друг от друга. В первой классификации выделяются два базовых значения эпистемической модальности: эпистемическая возможность и эпистемическая необходимость. Об эпистемической возможности говорят в тех случаях, когда степень уверенности говорящего в достоверности сообщаемой информации сравнительно невысока. Эпистемическая необходимость же, напротив, имеет место при достаточно высокой степени уверенности говорящего в истинности сообщаемого.

Несколько иной точки зрения придерживается И.Б. Шатуновский. В отличие от большинства исследователей, выделяющих как эпистемическую возможность, так и эпистемическую необходимость, И.Б. Шатуновский выделяет только эпистемическую возможность, говоря, что «невозможность и необходимость целиком относятся к области объективной модальности»

[Шатуновский 1996: 175]. Мотивируется данная точка зрения так: поскольку источником альтернативности при эпистемической возможности является незнание говорящего о том, Р или не Р, говорящий не может, исходя из своего незнания, заключить, что Р невозможно или необходимо. На самом деле, однако, подобное представление по существу не отличается от концепций, где выделяется как эпистемическая возможность, так и эпистемическая необходимость, поскольку под эпистемической необходимостью, как правило, понимается не необходимость в строго логическом смысле этого слова, а лишь указание на высокую степень уверенности говорящего в достоверности сообщаемой информации. Таким образом, речь в данном случае идет скорее о терминологическом, нежели содержательном различии.

Вторая классификация предлагает более дробное деление и состоит из трех значений: возможности, вероятности и уверенности (в англоязычной литературе – possibility, probability и certainty соответственно), различающихся, как и в первом случае, степенью уверенности говорящего в достоверности сообщаемой информации. Подобной классификации придерживается, к примеру, Е. И. Беляева (ТФГ), выделяя три вида оценки достоверности содержания высказывания говорящим: высокую степень уверенности (когда «говорящий находится в контакте с объектом оценки» или когда об объекте можно судить по имеющимся в наличии свидетельствам), среднюю (при «выражении общей мысли о возможности события на основе понимания говорящим общего положения дел… или при выражении уверенности говорящего в возможности совпадения содержания пропозиции с действительностью») и невысокую (событие мыслится говорящим как возможное, однако у него нет достаточного количества данных для обоснованного предположения).

О выделении минимум трех значений субъективной модальности пишет и В.Н. Бондаренко, используя, однако, несколько иную терминологию и выделяя следующие степени достоверности (вероятности) содержания предложения:

проблематическую, простую и категорическую, что соответствует ступеням процесса познания, на каждой из которых происходит обогащение знаний.

Проблематичность имеет место в начале этого процесса, когда объект (явление) познан совсем мало. В процессе дальнейшего ознакомления наступает момент, когда знание об объекте (явлении) можно оценить как достоверное, что соответствует простой достоверности. Последней ступенью является такой момент, когда знание об объекте можно оценить как категорически достоверное. Таким образом, если составить некоторую шкалу степеней достоверности, «средства выражения модальных значений и их оттенков расположатся на такой шкале в порядке уменьшения «удельного веса» сомнения, неуверенности, колебания и соответственно постепенного увеличения доли уверенности говорящего в соответствии содержания предложения отображаемой в нем действительности» [Бондаренко 1979: 58].

Несложно заметить, что с двухзначной классификацией терминологически соотносится разделение эпистемической модальности на эпистемические возможность и необходимость. В тех же случаях, когда эпистемическая модальность разделяется на большее число значений, предпочтение отдается другим терминам.

Рассмотренные взгляды характеризуют эпистемические значения только с одной стороны, описывая мнение говорящего относительно достоверности содержания высказывания. Некоторые исследователи, однако, относят к эпистемической модальности и несколько иные значения.

В работе [Bybee, Pagliuca, Perkins 1994: 180], например, наряду с указанными тремя значениями эпистемической модальности выделяется также значение контрфактического долженствования (counterfactual obligation) – когда событие должно было иметь место, но, тем не менее, не осуществилось:

I should have mailed this yesterday, but I forgot.

Несколько шире понимает эпистемическую модальность и Ф. Палмер, предлагая выделять два типа эпистемических значений: с одной стороны, суждения говорящего (judgments), то есть его мнения и выводы, с другой стороны, - сведения, указывающие на источник информации, на которую опирается говорящий, делая некоторое сообщение (evidentials)16. В некоторых языках грамматикализуются значения только одного из этих типов (в английском, например, только judgments), в некоторых же существуют показатели обоих типов: и judgments, и evidentials (в том числе, в немецком).

Среди авторов, рассматривающих ряд эвиденциальных значений как тип эпистемической модальности, можно назвать Т. Гивона, С. Чанг, А.

Тимберлэйка, В.А. Плунгяна, Дж. ван дер Аверу и др. Отметим, однако, что многие исследователи относят к модальным лишь некоторые из эвиденциальных значений – к примеру, Плунгян и ван дер Авера включают в поле эпистемической модальности только значения эвиденциальности, Подробнее о связи значений субъективной модальности и эвиденциальности см. также в [van der Auwera, Plungian 1998] с дальнейшей библиографией.

связанные с данными, полученными путем заключения, вывода (inferential evidentiality) и основанные, таким образом, на убеждении субъекта, что семантически сближает данные значения с эпистемической необходимостью.

Большую же часть значений эвиденциальности принято относить скорее к области грамматики, вследствие чего данная категория будет подробнее рассмотрена в третьей части настоящей главы, посвященной грамматическим значениям модальных предикатов.

3.4. Соотношение эпистемических и не-эпистемических значений Поскольку эпистемическую модальность принято противопоставлять другим видам модальности, скажем несколько слов о соотношении эпистемических и не-эпистемических значений – иначе говоря, о соотношении модальности, выражающей мнение говорящего, с модальностью, основанной на знании говорящего17. Эпистемические и не-эпистемические значения, часто выражающиеся одними и теми же средствами, имеют принципиально разную природу.

Как отмечает Е.И. Беляева, «значения эпистемической возможности и необходимости (от греч. „знание, в иной терминологии – логическая возможность и логическая необходимость) отличаются от значений объективной возможности и необходимости тем, что последние основаны на точном знании говорящим факторов, обусловливающих связь субъекта и признака» [ТФГ: 163].

Разницу между этими двумя видами модальности отмечал Юм, разграничивая два вида вероятностей, первый из которых характеризует онтологическую модальность, второй – эпистемическую модальность:

«Вероятность бывает двух родов: или объект сам по себе в действительности недостоверен и существование его или несуществование зависит от случая, или объект сам по себе достоверен, но наше суждение о нем недостоверно»

(цит. по [Шатуновский 1996: 173-174]).

Если при присоединении показателей онтологической модальности к пропозиции модифицируемая пропозиция становится новой, модализованной пропозицией, которая, как и исходная, может оцениваться в отношении истинностного значения18, то при присоединении показателей эпистемической Подробнее о данном соотношении см., к примеру, работы [Булыгина, Шмелев 1992; Арама, Шахнарович 1997 и др.].

Как отмечается в [Bybee, Pagliuca, Perkins 1994: 177], не-эпистемическая модальность (agent-oriented modality) является частью пропозиционального содержания предложения, вследствие чего не считается модальностью во многих исследованиях.

модальности создания новой пропозиции не происходит. Предложение принимает вид РА гипотезы, не имеющего истинностного значения. Кроме того, онтологическая и эпистемическая модальности имеют различную временную перспективу. Если онтологическая модальность может иметь место в прошлом, настоящем и будущем (могу/мог/смогу плавать), то эпистемическая модальность «полностью связана с эпистемическим состоянием говорящего в момент речи; на нее невозможен взгляд «со стороны», из другого момента времени» [Булыгина, Шмелев 1990: 139]19. Так, если в примере Возможно, это было вызвано зелеными орехами, а может быть ящерицами (Дж.

Лондон «Прежде Адама») будет точно известно, что причина не в зеленых орехах, вряд ли можно будет сказать, что раньше такая причина была возможной, а теперь нет. Речь в данном случае идет лишь о мнении говорящего, которое актуально до тех пор, пока не появится достоверной информации.

Однако, несмотря на различия значений онтологической и эпистемической модальностей, нельзя не отметить и определенную связь этих значений.

Так, Е. Беличова-Кржижкова [1984] отмечает соприкосновение значений вероятности и потенциальности, с одной стороны, и убежденности и необходимости – с другой, что проявляется в следующих эквивалентностях:

Может быть, Анна ошиблась. = Анна могла ошибиться; Должно быть, спектакль уже начался. = Спектакль должен уже начаться. Эквивалентности такого типа объясняются, прежде всего, тем, что эпистемическая модальность предполагает наличие модальности онтологической: странно было бы строить предположения о вероятности того, чего быть не может.

В пользу некоторой близости данных значений говорит и тот факт, что во многих языках онтологические и эпистемические значения кодируются одними и теми же средствами (вследствие чего при отсутствии достаточно широкого контекста в ряде случаев возможна двоякая интерпретация соответствующих высказываний). Средствам выражения модальных значений посвящен следующий раздел настоящей работы, однако позволим себе забежать немного вперед, чтобы объяснить данный тип связи рассматриваемых значений: ведь тот факт, что отношение между субъектомносителем признака и предикативным признаком, с одной стороны, и, с другой В данной цитате речь идет об эпистемической и онтологической возможности, однако для необходимости сказанное тоже представляется справедливым.

стороны, оценка достоверности высказывания говорящим могут выражаться одинаковыми средствами, едва ли можно считать тривиальным.

Подобного рода многозначностью обладают многие модальные предикаты славянских и германских языков. Данным свойством наделены и модальные предикаты других языковых групп: таковы, к примеру, французские модальные глаголы pouvoir (мочь) и devoir (быть должным). Как отмечает Ф.

Палмер [Palmer 1986: 121], данная особенность свойственна не только европейским языкам. В качестве примера Палмер приводит тамильский язык, где значения эпистемической и деонтической модальностей20 выражаются одними и теми же суффиксами:

-laam (используется для выражения разрешения и предположения) и -um (используется для выражения обязательства и уверенного предположения). (Конечно, существуют и языки, где эпистемические и онтологические значения выражаются разными средствами: например, как отмечает Палмер, в литературном арабском языке, или совпадают лишь в некоторых значениях, то есть при выражении либо возможности, либо необходимости: так происходит в разговорном арабском, где одна форма используется для выражения обоих значений необходимости, но разные – для выражения двух типов возможности.) Многозначность такого рода имеет диахроническое объяснение. Как показано в работах [Bybee, Pagliuca, Perkins 1991; Plungian, van der Auwera 1998], развитие эпистемических значений предикатами алетической возможности и необходимости является типологически регулярным (яркий пример чему – модальные предикаты германских языков).

Кроме того, несмотря на указанные различия данных значений, можно говорить и об общих компонентах в их семантической структуре. Так, в качестве общего компонента алетической и эпистемической возможностей Е.

Суитсер [Sweetser 1982] предлагает рассматривать компонент „отсутствие препятствий. В случае эпистемической возможности речь идет об отсутствии препятствий у говорящего приходить к некоторому заключению при наличии определенных посылок, в случае деонтической возможности21 - об отсутствии потенциальных препятствий в социофизическом мире (ср. аналогичное В указанной книге Палмер выделяет два основных модальных значения: эпистемической модальности и деонтической модальности. Эпистемическая модальность рассматривается как знание, вера и определяется «скорее как мнение, нежели факт». Под деонтической модальностью понимается модальность, обусловленная чьей-либо волей.

Аналогично – в случае алетической возможности.

толкование для эпистемического значения глагола мочь Анной А. Зализняк и Е.В. Падучевой: «Х может Р = „По моим представлениям о мире, нет препятствий, чтобы в нем имело место Р(Х)» [Зализняк, Падучева 1989: 109]).

4. Понятие модальности в настоящей работе На этом обзор мнений о понятии модальности можно считать законченным.

Постараемся теперь определить, какие значения предлагается относить к группе модальных в настоящей работе.

Как уже отмечалось, широта понятия модальности в значительной степени определяется целями и задачами конкретного исследования. Поскольку предметом рассмотрения настоящей работы являются модальные предикаты, нас в данном случае не будут интересовать такие типы модальных значений как оценка говорящим содержания высказывания с точки зрения реальности/ ирреальности, целевая установка говорящего или противопоставление по утвердительности/отрицательности, поскольку данные виды значений выражаются иными средствами. Нас также не будет интересовать эмоциональная и качественная оценка содержания высказывания в широком смысле, выражаемая предикатами типа названных выше хорошо, ужас, стыдно и др.

Наше понимание модальности соотносится, таким образом, скорее с «узким» подходом к данному понятию, ограничивающим поле модальности различными видами значений возможности и необходимости. Тем не менее, вслед за такими авторами как Е.И. Беляева, М.В. Всеволодова, Г.А. Золотова, Дж. Лайонз, М. Грепл, Дж. Байби, В. Пальюка и П. Перкинс нам бы хотелось включить в группу модальных также значение желания, что мотивировано следующими соображениями.

Как было показано выше, возможность и необходимость часто рассматриваются как значения одной шкалы. Однако то же справедливо относительно значения желания и значения внутренней необходимости. Рассмотрим соотношение семантических полей желания и необходимости, уделив особое внимание соотношению желания с необходимостью внутреннего типа.

Близость желания и необходимости проявляется на разных уровнях: с одной стороны, между данными значениями существуют определенные диахронические связи. Так, можно говорить о диахронической связи желания и эпистемической необходимости, поскольку, как показано, к примеру, в работе [van der Auwera, Plungian 1998], предикаты с семантикой желания, развивающие значение будущего времени, могут развивать и значение эпистемической необходимости, как произошло, в частности, с английским глаголом will.

Кроме того, предикаты со значением не-эпистемической необходимости могут, как отмечается в работе [Bybee, Pagliuca, Perkins 1994: 178], развивать значение желания, примером чему является английский глагол want. Имея изначально значение «не хватать», want развил позднее значение необходимости (need) и только в начале восемнадцатого века стал использоваться для выражения желания.

Наконец (см. ту же работу), предикаты желания и необходимости могут развивать одни и те же «постмодальные» значения: значением подобного рода является будущее время, выражаемое в английском языке как глаголом will (с изначальной семантикой желания), так и глаголом shall (с изначальной семантикой необходимости).

С другой стороны, значение желания самым тесным образом связано со значением внутренней необходимости. Так, Е.Э. Разлогова, говоря о денотатах высказываний22, предлагает, наряду с когнитивными денотатами (вида Истина – Ложь, к примеру), интенциональными денотатами (Намерение, Решимость) и эмоциональными денотатами (Радость, Злоба и под.), выделять оптативные денотаты вида Желание (я хочу) и Надобность (мне надо). Значение желания и значение необходимости (выражаемые, соответственно, предикатами типа хотеть и надо/должно) рассматриваются, таким образом, как значения одного типа – как общая оптативная установка.

Близость данных значений отмечают и другие исследователи. Так, Н.Д. Арутюнова [Арутюнова 1998: 411], классифицируя модусы по различным планам, объединяет модусы желания и волеизъявления (хотеть, требовать, приказано, велено) с модусами необходимости (необходимо, нужно) в общий волеизъявительный (волитивный) план, а Н.К. Рябцева – в общий интенциональный модус (определяя его как самоквалификацию и актуализацию субъектом своих эпистемических намерений, потребностей, целей [Рябцева 2005: 485]).

Действительно, если говорить о внутренней необходимости субъекта в чемлибо, то подобного рода необходимость едва ли можно не соотносить с желанием: собственно, внутренняя необходимость в некоторой степени и представляет собой сильное желание. К примеру, из предложения Мне нужна Под денотатом высказывания в работе [Разлогова 1988] понимается внутреннее состояние индивида, соответствующее данному высказыванию.

эта книга естественным образом следует, что я хочу получить эту книгу:

довольно странно выглядел бы контекст с противопоставлением типа ?Мне нужна эта книга, но я ее не хочу. Контекст с противопоставлением возможен лишь в тех случаях, когда противопоставление относится не к желанию получить книгу, а к желанию совершать какие-то иные действия, связанные с получением книги, что на желание получить книгу непосредственным образом не влияет, к примеру Мне нужна эта книга, но я не хочу брать ее в библиотеке.

Возможны, однако, и примеры типа Мне нужно сходить к врачу, но очень не хочется, где подчеркивается противопоставление желания субъекта и существующей необходимости, и при этом речь, вероятно, тоже идет о внутренней, а не о внешней, необходимости субъекта, так как посещение врача в нормальном случае в интересах самого субъекта (мы в данном случае не имеем в виду контексты типа Чтобы посещать бассейн, мне нужно сходить к врачу и получить справку, где необходимость посещения врача диктуется не плохим самочувствием субъекта, а определенными социальными требованиями). В предложениях такого типа речь идет, на самом деле, о двух разных желаниях: с одной стороны, субъект хочет выздороветь, и для достижения этой цели одним из необходимых условий может являться визит к врачу. С другой стороны, процедура визита к врачу вполне может представляться субъекту нежелательной по тем или иным причинам (из-за отсутствия времени, нежелания идти в поликлинику, сидеть в очереди и под.). То есть, говоря мне нужно к врачу, субъект на самом деле не имеет в виду, что предметом его желания является данный визит – «истинным» желанием субъекта является эксплицитно не выраженная в данном предложении цель «быть здоровым».

Таким образом, рассматриваемое предложение тоже не содержит противоречия внутренней необходимости субъекта и его желания и отличается от проанализированного выше предложения про книгу только тем, что при предикате необходимости указывается не собственно желаемая цель субъекта, а некоторое необходимое условие достижения этой цели (вследствие чего подобные предложения в смысловом отношении являются неполными и скрывают истинное желание субъекта).

В большинстве случаев указание условия достижения цели вместо указания самой цели связано с тем, что говорящий не хочет называть само желание – к примеру, если желание затрагивает какую-либо деликатную тему (как в случае визита с врачом – очевидно, говорящий может не хотеть распространяться о проблемах своего здоровья) или из-за того, что с точки зрения говорящего для адресата представляет интерес не само желание, а именно наличие соответствующих условий его реализации. Так, если подчиненный сообщает начальнику, что ему нужно к врачу, релевантным является тот факт, что подчиненному нужно уйти с работы на некоторое время, а не его желание вылечить что-либо.

В пользу того факта, что желание и внутренняя необходимость субъекта тесно связаны друг с другом, свидетельствует и то, что при отсутствии в предложении эксплицитно выраженного предиката желания или долженствования не всегда просто определить, о каком из данных значений идет речь. Императивные предложения, к примеру, содержат компонент желания или потребности говорящего, чтобы адресат сделал что-либо [Разлогова 1988: 11], однако при отсутствии специального контекста бывает невозможно сказать, о каком из значений идет речь: В общем, передай маме, чтобы прислала с тобой три рубля (Д. Рубина «Дом за зеленой калиткой», НКРЯ). В приведенном примере императивная форма передай может употребляться как для выражения желания говорящего, так и для выражения его потребностей.

Близость значений желания и внутренней необходимости подтверждается также способностью предикатов с данными значениями ряда языков присоединять некоторые составляющие, присоединение которых не характерно для предикатов, выражающих значение возможности и значение внешней необходимости. В частности, предикаты внутренней необходимости и желания могут присоединять прямой объект: так, можно сказать я хочу эту книгу/мне нужна эта книга, в то время как сочетания типа *я могу эту книгу/я должен эту книгу23 выглядят странно. Другой составляющей такого типа является локатив конечной (реже - начальной) точки: я хочу домой/мне нужно домой, но не *я могу домой/я должен домой. Еще один пример – составляющие с семантикой источника: что вы от меня хотите?/что вам от меня нужно?, но не *что вы от меня можете?/что вы от меня должны?

Помимо актантных зависимых указанного типа, есть также сирконстантные зависимые, которыми различаются предикаты данных групп: так, если предикаты желания и внутренней возможности хорошо сочетаются с С предикатом должен фраза подобного рода была бы возможна в том случае, когда речь шла бы о другом значении должен – «обязан отдать», употребляющемся преимущественно с заполненной валентностью адресата: Я уже должен эту книгу Пете (= должен отдать). Более типичным примером на такое значение являются контексты, где в качестве объекта указываются деньги: Вот, недалеко сказать, и здешний хозяин должен ему чуть ли не пять или не шесть тысяч (О.М. Сомов «Сватовство», НКРЯ).

модификаторами степени интенсивности, для предикатов возможности и предикатов внешней необходимости такие сочетания невозможны. Ср.: я очень хочу поехать домой/мне очень нужно/надо поехать домой, но *я очень могу поехать домой/я очень должен поехать домой.

Очевидно, не все указанные различия имеют одно объяснение: возможность одних предикатов сочетаться с модификаторами степени интенсивности и невозможность подобного сочетания для других объясняется, видимо, тем, что предикаты первого типа базируются на семантическом компоненте желания, а желание, как и чувства, может быть сильным или слабым. Предикаты второго типа (предикаты возможности и внешней необходимости) не содержат компонента, который мог бы характеризоваться степенью интенсивности:

возможность или обязательство24 либо есть, либо нет25.

Возможность предикатов желания и внутренней необходимости сочетаться с прямым объектом, направленными локативами и источником объясняется иначе и связана скорее с эллипсисом инфинитива смыслового глагола при модальном предикате. Эллипсис подобного рода становится возможным по причине того, что эллиптируемый предикат способен довольно легко восстанавливаться: так, когда речь идет о присоединении прямого объекта (я хочу эту книгу/мне нужна эта книга) или составляющей со значением источника (что вы хотите/вам нужно от меня?), пропущенным предикатом является предикат с семантикой «получить». Когда речь идет о присоединении директивного локатива (я хочу домой/мне нужно домой), - опускается предикат движения (я хочу/мне нужно пойти/поехать домой).

Примечателен тот факт, что модальные предикаты разных языков допускают разные возможности эллипсиса: если в русском языке эллипсис подобного рода возможен при предикатах внутренней необходимости и желания, но невозможен при предикатах возможности и внешней необходимости, то в немецком языке аналогичного рода эллипсис допускают модальные предикаты обеих групп: Ich muss in die Schule. – Я должен идти в школу.

Речь, конечно, не идет о немодальных значениях данных предикатов, таких, как, к примеру, обязан в примере Я очень Вам обязан.

В примерах типа Вы умеете танцевать? – Не очень/Совсем немного речь идет не о степени интенсивности умения, а о качественной оценке, вследствие чего предложения такого типа не являются контрпримерами к сказанному.

Возможности эллипсиса инфинитива смыслового глагола будут подробнее рассматриваться также в разделе III.1, на данный момент ограничимся лишь указанием на перечисленные факты и замечанием, что возможность такого эллипсиса при предикатах желания и внутренней необходимости в некоторых языках является еще одним аргументом в пользу близости данных значений и, соответственно, целесообразности рассматривать их вместе.

Наконец, в пользу близости значений желания и внутренней необходимости свидетельствует тот факт, для выражения данных значений в некоторых языках используются одни и те же лексемы. В качестве примера приведем уже упоминавшийся английский глагол want. Сопоставляя данный глагол с русским хотеть, Ю.Д. Апресян отмечает, что want, в отличие от хотеть, «указывает дополнительно не на намерения субъекта, а на его потребности»

[Апресян 1995: 391]. В [Апресян 1994] у глагола want, помимо прочих, выделяются следующие значения:

(1) нуждаться: Your country wants you. – Ты нужен своей стране;

(2) разг. быть нужным, необходимым, требоваться: You want to see a doctor. – Вам следует показаться врачу.

Существительное want также может выражать значение необходимости, потребности, нужды: I am in want of a good dictionary. – Мне нужен/необходим хороший словарь26.

Кроме того, в [BBC English Dictionary] выделяется конструкция V + ing, где V соответствует глаголу want, а форма на –ing – причастию смыслового глагола, сочетающегося с want. Данная конструкция также выражает значение необходимости - «if something wants doing, it needs to be done»: We‘ve got a couple of jobs that want doing in the garden. – У нас есть несколько дел в саду, которые нужно сделать.

В дальнейшем значение желания предлагается называть также дезидеративным значением, а предикаты со значением желания дезидеративными предикатами. В настоящей работе мы сознательно старались избегать термина оптативные значения, поскольку за последним закреплено использование для обозначения соответствующих форм наклонения, подробного рассмотрения которых в данной работе не предполагается. Кроме того, нас будут интересовать также волитивные Данные примеры взяты из указанного словаря.

предикаты – а именно предикаты со значением воли, намерения (такие, как, скажем, нем. wollen), в значительной степени близкие по семантике дезидеративным предикатам, но отличающиеся от них компонентом намерения, факультативным для дезидеративных предикатов и основным – для волитивных. Поскольку предметом нашего рассмотрения являются немодальные значения модальных предикатов, мы в данном случае не будем подробно останавливаться на описании сходств и различий предикатов воли и желания (такой анализ приводится, например, в [Шатуновский 1996]), говоря в большинстве случаев об общей группе волитивно-дезидеративных предикатов.

Таким образом, под модальными значениями в настоящей работе понимается три типа значений: значения возможности, необходимости и желания, первые два из которых составляют ядро семантического поля модальности и вместе образуют три основных группы модальных значений:

алетическую, деонтическую и эпистемическую модальность. В следующем разделе предлагается подробнее остановиться на средствах выражения модальных значений, определить круг предикатов, относимых к группе модальных в настоящей работе, а также описать специфику данных предикатов в языках рассматриваемых групп.

I.2. Средства выражения модальных значений В данном разделе предлагается рассмотреть средства выражения модальных значений, выделенных в разделе I.1, определить типы предикатов, относимых к модальным в настоящей работе, показать основные особенности данных предикатов в языках рассматриваемых групп, а также продемонстрировать, для каких типов модальных значений выражение модальными предикатами наиболее характерно.

1. Типы средств выражения модальных значений Круг средств выражения модальных значений довольно широк и, конечно, может определяться по-разному в зависимости от того, какие значения считать модальными.

Так, если говорить о модальности в широком смысле, то к средствам выражения модальных значений можно отнести как собственно лингвистические, вербальные средства, так и средства невербальные, паралингвистические, включающие «мимику, жесты, неязыковые свойства звуковой фонации, несущие дополнительную информацию (свист, пощелкивание языком, чмоканье и т.п.)» [Арама, Шахнарович 1997: 22].

Лингвистические средства выражения модальности не менее разнообразны.

Как отмечает Е.И. Беляева, «категория модальности реализуется в высказывании единицами, принадлежащими к различным языковым уровням:

морфологическому, синтаксическому, лексическому, просодическому, а также комбинациями этих единиц» [Беляева 1988: 15]. К просодическим средствам относится интонация, особенно значимая, согласно Виноградову, при выражении эмоциональных и аффективно-волевых изъявлений в устной речи.

К морфологическим средствам - прежде всего, формы наклонений и видовременные формы смысловых глаголов. Синтаксические средства включают различные синтаксические конструкции: к примеру, русские инфинитивные предложения27, часто выражающие экспрессивно-модальные значения: Больше мне ничего не сделать, что бы ни случилось = больше я ничего не смогу сделать, неопределенно-личные предложения типа Чего только он ни делает - всего не упомнишь! = нельзя упомнить, а также односоставные «сказуемо-бесподлежащные» и «бессказуемо-подлежащные»

(по терминологии А.А. Шахматова) предложения, выражающие восклицание, пожелание, приказание, вопрос или описание: Наконец, вот и переулок (Ф.М.

Достоевский «Преступление и наказание»; пример взят из [Виноградов 1975:

60]). Способность ряда русских безглагольных и бессвязочных предложений выражать значение реальной модальности (то есть указывать на соответствие реальной действительности) отмечает и Г.А. Золотова [1973: 143], приводящая в качестве примеров номинативные и безличные предложения: Ночь. Улица.

Фонарь; И тихо, и светло, До сумерек далеко. Поскольку синтаксические средства выражения модальности не являются предметом нашего рассмотрения, не будем приводить их полный перечень; подробный анализ таких средств (а также прочих средств выражения модальных значений) приводится, в частности, в работах [Всеволодова 2000: 219-221; Ваулина 2006: 191-192] с дальнейшей библиографией, а также в [Петрова 2003 (а); 2004; 2005].

Лексические средства выражения модальных значений включают различные лексические единицы. По замечанию В.В. Виноградова, «разнообразные О модальных значениях некоторых русских инфинитивных предложений см., в частности, [БончОсмоловская 2003].

оттенки модальности глагольного предложения… все чаще выражаются аналитическим сочетанием слов»: с одной стороны, группами «модальных»

слов и частиц; с другой – «сочетаниями форм двух глаголов, из которых один своим лексическим значением выражает модальность другого глагола, облеченного в форму инфинитива» [Виноградов 1975: 64]. К лексическим средствам, таким образом, принадлежат модальные вводные слова и частицы (описываемые, в числе прочих, в таких исследованиях как [Виноградов 1950;

1975; 1986; Jakobson 1957; Wierzbicka 1976]; более полная библиография и анализ наиболее значимых работ содержится, например, в [Маццола 2004]), модальные глаголы, краткие прилагательные типа должен, обязан, вынужден, принужден, конструкции быть в состоянии, иметь возможность и под., существительные долг, обязанность28, а также предикативы.

Термин модальные предикативы взят нами из [Русской грамматики 1990:

262], где модальными предикативами называются слова типа можно, нужно, необходимо, нельзя, невозможно и под. Для обозначения данного класса слов существуют и другие термины. М.В. Всеволодова, например, называет такие слова наречиями, выражающими модальные смыслы [2000: 67-68], а Г.А.

Золотова - категорией состояния [2001: 275]. В той же работе Золотовой отмечается ряд особенностей данных слов: в частности, тот факт, что подобные слова не являются названием какого-либо признака или состояния и служат только для выражения модального отношения между субъектом и действием. По этой причине они не могут являться самостоятельными предикатами и служат частью составного сказуемого, где само действие может быть названо либо инфинитивом, либо отглагольным именем: нужно поехать – нужна поездка/нужно в поездку. В отличие от других слов-представителей категории состояния ((мне) холодно, светло, скучно), употребление модальных слов без сочетания со смысловой предикацией, как отмечает Золотова, невозможно, что сближает их с модальными глаголами (ср. мне можно ехать – я могу ехать).

Аналогичные предикативы, выражающие значения возможности и необходимости, есть и в других славянских языках – ср., скажем, болг. може и трябва: Тук може ли да се пуши? - здесь можно курить?; Трябва да (си) вървя – мне нужно идти или польск. trzeba: trzeba i – нужно идти, что отличает О противопоставлении долга и обязанности см. [Булыгина, Шмелев 1991: 16-21].

славянские языки от языков германской группы, где основным средством выражения подобных значений являются модальные глаголы.

Поскольку в славянских языках модальные смыслы часто выражаются не только глаголами, но и указанными выше словами других частей речи, которые, наравне с глаголами, выступают в роли предикатов, мы в большинстве случаев говорим не о модальных глаголах, а о более общем понятии - модальных предикатах.

Определив в общих чертах круг средств выражения модальных значений, скажем теперь несколько слов о соотношении данных средств с типами выражаемых ими значений поля модальности.

2. Соотношение средств выражения модальных значений с типами выражаемых ими значений Для разных типов модальных значений характерны разные способы выражения.

Так, значения внешнесинтаксической (предикативной, конститутивной) модальности чаще всего выражаются формами наклонений, значения эпистемической модальности – вводными модальными словами и частицами, значения внутрисинтаксической (волюнтативной) модальности – модальными предикатами.

Внутри данных макрополей можно выделить более частные значения, отличающиеся в отношении регулярных способов их реализации. В частности, эпистемическое значение достоверности может выражаться также посредством предикатов мнения типа рус. думать, полагать, англ. think, suppose, нем. denken, vermuten и пр.; деонтические значения разрешения и запрета – соответствующими перформативными глаголами - рус. разрешать, словен. dovoliti, чешск. dovolit, англ. allow, нем. erlauben, шведск. tillta и др., а также рус. запрещать, англ. forbid, нем. verbieten и под., специфика которых, как отмечает Е.В. Падучева, заключается в том, что «с логической точки зрения … они не имеют истинностного значения. Точнее говоря, перформативное предложение обладает свойством самоверифицируемости»

[1985: 20]. Употребление перформативных глаголов, иначе говоря, равносильно осуществлению называемого ими действия.

Одни и те же средства могут быть основными для передачи значений одного типа и периферийными – для значений другого. Правда, в данном случае можно, конечно, говорить лишь о приоритетности и частотности: так, модальные предикаты весьма широко используются и для выражения эпистемических значений, а онтологические (объективные, внутрисинтаксические) значения в ряде языков выражаются имплицитно (что будет далее продемонстрировано на примере русского языка, для которого имплицитное выражение модальных смыслов особенно характерно) или грамматически.

В качестве примера грамматического выражения онтологических значений можно привести выражение некоторых значений поля необходимости формами так называемого долженствовательного наклонения в русском языке [Шведова 1974], возникающего как результат переносного употребления морфологической формы повелительного наклонения: Мало того, что я высиживаю птенцов, еще сторожи их день и ночь от змей! = еще и должна сторожить их (Л. Кэрролл «Приключения Алисы в стране чудес»). В указанной работе Н.Ю. Шведова выделяет у форм долженствовательного наклонения два значения: долженствование как вынужденность (как в приведенном примере со сторожи) и долженствование, диктуемое узусом (соответствующее, по сути, деонтической необходимости): Всякий женись на своей невесте = всякий должен жениться.

Функционирование средств выражения модальных значений может существенно варьироваться в разных языках, в связи с чем целесообразно отметить также некоторые лингвоспецифические особенности их использования.

3. Лингвоспецифические особенности средств выражения модальных значений Средства выражения того или иного модального значения могут обладать рядом лингвоспецифических особенностей. Так, если в языках славянской группы значения алетической модальности выражаются как модальными глаголами, так и модальными предикативами и краткими прилагательными, рассмотренными выше, то в германских языках главным средством выражения данных значений являются именно модальные глаголы.

Больше всего от языков германской группы отличается в этом плане русский язык, где представлено только два ядерных глагола алетической модальности, - мочь и уметь (конечно, есть и такие глаголы как нуждаться в чем-то, надобиться и пр., но сфера их употребления существенно ограничена). Так, в русском языке нет глагола с общим значением необходимости и долженствования - типа англ. must, нем. mssen, нидерл. moeten, польск.

musie, словен. morati и под., его функции выполняют предикативы надо, нужно, необходимо и краткие модальные прилагательные должен, обязан, нужен.

Другой особенностью русского языка по сравнению с языками германской группы, а также рядом славянских языков, является регулярное имплицитное выражение модальных значений (что является следствием «большей имплицитности русского синтаксиса вообще по сравнению с синтаксическими системами других славянских и прежде всего германских языков»

[Новоженова 2006: 220]), к примеру – посредством видо-временных глагольных форм29. Так, Е.В. Петрухина [2006: 110], сопоставляя в этом отношении русский и чешский языки, отмечает специфику инфинитивов русских глаголов НСВ и СВ, связанную с тем, что данные русские инфинитивы могут выражать модальные смыслы невозможности (инфинитивы СВ) и отсутствия необходимости (инфинитивы НСВ), выражаемые в чешском языке эксплицитно - соответствующими лексическими средствами.

Проиллюстрируем это следующими примерами из указанной работы:

Олине завтра рано не вставать: каникулы – Olina nemus ztra brzy vstvat:

jsou przdniny (= Олине не нужно/нет необходимости рано вставать завтра), Олине завтра рано не встать: она очень поздно легла – Olina nebude ztra moci vstt: la spt pli pozd (= Олина не сможет завтра рано встать).

В первом примере речь идет об отсутствии необходимости, во втором, соответственно, об отсутствии возможности. Е.В. Петрухина приводит также пример имплицитного выражения значения намерения в русском, при этом в чешском переводе данного примера аналогичный смысл передается либо посредством эксплицитного использования глагола намерения, либо посредством предположения [2006: 111]:

Его увольняют (= собираются уволить), надо что-то предпринять, чтобы не уволили. – Zd se, e bude proputn / Chtj ho propustit (букв. Вероятно, он будет уволен… / Его хотят уволить…). Musme nco podniknout, aby ho nepropustili.

Заметим при этом, что разные модальные значения могут быть склонны к имплицитному выражению в разной степени. К примеру, как отмечает С.С. Ваулина, исследующая материал древнерусских и старорусских письменных памятников с точки зрения способов имплицитного выражения в них модальных значений возможности, необходимости и желания, «наиболее широко посредством форм глагольного наклонения реализуется модальное значение возможности» [Ваулина 2006: 192].

Подобные несимметричности можно встретить и в русских переводах с других языков. Характерно, что в ряде случаев модальный глагол присутствует в оригинальном тексте, но исчезает при переводе на русский, несмотря на возможность буквального перевода с сохранением модального предиката, что также подтверждает склонность русского языка к предпочтению имплицитных средств эксплицитным:

…and they all quarrel so dreadfully one can't hear oneself speak… - …и все так кричат, что собственного голоса не слышно (букв. и все так кричат, что собственный голос нельзя услышать); But I'd better take him his fan and gloves that is, if I can find them. - Все равно, отнесу ему перчатки и веер, если только найду, конечно! (букв. смогу найти) (Л. Кэрролл «Приключения Алисы в стране чудес»).

4. Особенности модальных предикатов славянских и германских языков Сделав необходимые замечания касательно существующих средств выражения модальных значений в славянских и германских языках, а также описав в общих чертах различия славянских и германских языков в отношении этих средств, перейдем теперь непосредственно к определению круга интересующих нас в настоящей работе предикатов и проанализируем некоторые их особенности. Поскольку, как было сказано в первом разделе данной главы, нас будет интересовать модальность в узком понимании этого термина, - а именно, значения возможности, необходимости и желания, предметом рассмотрения будут являться, соответственно, предикаты, выражающие эти значения.

Важно, однако, оговориться, что термин модальные предикаты и, в особенности, модальные глаголы не всегда однозначен. Так, если выше мы определили круг модальных глаголов и, шире, модальных предикатов исключительно на основе их семантики, то в грамматиках германских языков термином «модальные глаголы» (англ. modal verbs, нем. die Modalverben) обозначается обычно закрытый класс глаголов, обладающих некоторыми грамматическими особенностями. Особо отметим, что в разных языках при этом данный класс может включать глаголы с разной семантикой.

В случае языков славянской группы подобной проблемы не возникает, поскольку выделенные предикаты не проявляют специфики, характерной для модальных глаголов германских языков. Главной особенностью славянских модальных предикатов можно считать описанное выше многообразие частей речи, выполняющих предикативные функции, - то есть наличие модальных предикативов (в другой терминологии – слов категории состояния) и модальных кратких прилагательных, что, напротив, способствует выделению класса модальных предикатов на семантической основе.

В этой связи остановимся далее на классах модальных глаголов некоторых германских языков (в том виде, в каком эти классы описываются в грамматиках соответствующих языков), определив их семантический состав и описав вкратце морфосинтаксические особенности данных глаголов.

Так, в большинстве германских языков (немецком, датском, нидерландском и пр.) выделяют класс претерито-презентных глаголов (нем.

Prteritoprsentia), а именно глаголов, образующих формы настоящего времени путем изменения корневого гласного (то есть так, как образуются формы простого прошедшего времени сильных глаголов), а формы простого прошедшего времени – так же, как слабые глаголы, то есть путем присоединения соответствующих суффиксов к основе глагола (к примеру, -te в немецком). Основу этого класса и составляют модальные глаголы (к немодальным относятся некоторые глаголы поля знания - немецкий wissen, датский vide, нидерландский weten). Ср., скажем, нем. knnen – мочь с формами er kann – он может, er konnte – он мог.

В английском языке претерито-презентные глаголы не выделяются:

специфика спряжения английских модальных глаголов состоит в том, что данные глаголы, во-первых, являются недостаточными (то есть при словоизменении не могут образовывать некоторые формы) и, во-вторых, не спрягаются (не приобретают окончание –s в 3-м лице единственного числа).

Другая особенность модальных глаголов германских языков проявляется при присоединении к ним зависимого глагола. В обычном случае инфинитив зависимого глагола в языках данной группы присоединяется к ядерному предикату с помощью специальной частицы: англ. to, нем. zu, нидерл. te, дат.

at, норв. или швед. att:

Wat te doen? – Что делать? (нидерл.), Vil De vre s venlig at sige mig… - Будьте так любезны сказать мне… (датск.).

Модальные глаголы присоединяют зависимый инфинитив без частиц:

du br kpa boken – ты должен купить книгу (шведск.), du skal ikke lyve – ты не должен лгать (норвеж.), jeg kan gre det - я могу это сделать (датск.), zij mogen komen – они могут прийти (нидерл.), ich muss diese Arbeit beenden – я обязан закончить эту работу (нем.).

Соответственно, под модальными глаголами в германских языках, как правило, понимается закрытый класс глаголов, обладающих перечисленными особенностями, ядро которого составляют глаголы с семантикой возможности и необходимости. Тем не менее, как было замечено выше, в разных языках германской группы семантический состав выделенного класса может различаться, что в значительной степени связано также с тем, что в процессе диахронического развития родственные глаголы, обладающие указанными морфосинтаксическими особенностями, развили в разных языках разные значения.

К примеру, и в английском, и в немецком языках выделяется по шесть модальных глаголов, включенных в данный класс согласно описанным особенностям: нем. knnen, drfen, mgen, mssen, sollen, wollen и англ. can, must, may, shall, will, ought (в английских грамматиках выделяются также два частично-модальных глагола need и dare, способные функционировать и как модальные глаголы, и как «правильные» глаголы). При этом нем. mgen, помимо некоторых значений поля возможности, выражает также значение «хотеть» и значение «любить», отсутствующие у его английского аналога may:

ich mchte spazieren gehen – мне хочется прогуляться; sie hat nie zu Hause bleiben mgen – она никогда не любила сидеть дома. Значение «любить», таким образом, не входит в круг значений, выражаемых английскими модальными глаголами, но входит в сферу значений, выражаемых модальными глаголами немецкого языка (это верно и для значения «хотеть», однако с одним уточнением: значение твердого желания, намерения, может выражаться также немецким wollen и английским will, однако семантика mgen отличается от семантики данных глаголов, поскольку в случае с mgen речь идет именно о желании, а не о намерении).

Близким немецкому mgen является нидерландский mogen, также выражающий значения «хотеть» и «любить, терпеть»: ik mag het horen – я хочу это услышать; ik mag hem niet – я не люблю его, я его не выношу.

Из сказанного следует также, что ряд глаголов с семантикой возможности, необходимости и желания в германских языках не включается в круг модальных. Так, немецким модальным глаголам mgen и wollen могут соответствовать английские немодальные like и want соответственно, а английскому частично-модальному need соответствует немецкий немодальный глагол brauchen.

В настоящей работе мы, как и было сказано, будем определять класс модальных глаголов не на формально-грамматической основе, а исходя из семантики соответствующих предикатов. Однако, при дальнейшем анализе германских языков в центре нашего внимания чаще всего будут именно глаголы типа перечисленных, поскольку в большинстве случаев именно эти глаголы являются ядерными предикатами модальных полей возможности, необходимости и желания и, соответственно, обладают наибольшей степенью многозначности, вследствие чего используются как для выражения собственно модальных значений, так и для выражения немодальных лексических и грамматических значений. Так, Ф. Палмер [Palmer 1986], сопоставляя английский с латынью, отмечает, что в английском языке, в отличие от латыни, где есть три наклонения: изъявительное, повелительное и сослагательное, для выражения аналогичных смыслов служат модальные глаголы.

В этой связи рассмотрим в следующем разделе, завершающем данную главу, типы немодальных грамматических значений, выражаемых модальными предикатами, после чего в главах II-IV остановимся подробно на описании типов немодальных лексических значений модальных предикатов.

I.3. Немодальные грамматические значения модальных предикатов Предметом рассмотрения настоящего раздела являются немодальные грамматические значения, выражаемые модальными предикатами славянских и германских языков, то есть такие случаи, когда данные предикаты теряют собственно модальные значения и выступают в качестве формообразовательных для выражения значений некоторых грамматических категорий. К числу грамматических значений, наиболее регулярно выражаемых посредством модальных предикатов, относится значение будущего времени, некоторые виды косвенных наклонений, ряд значений категории эвиденциальности. Особого внимания заслуживает также анализ функционирования модальных глаголов в составе некоторых типов придаточных предложений, где данные глаголы могут как ослаблять свою модальную семантику (как происходит, например, в придаточных цели), так и полностью демодализовываться, выражая значения уступки, условия или дополнительности.

Как уже отмечалось в предыдущем разделе, использование для выражения грамматических значений характерно, прежде всего, для модальных глаголов германских языков, модальным же предикатам языков славянской группы развитие грамматических значений не свойственно. Правда, в болгарском языке формы будущего времени образуются посредством частицы ще, диахронически восходящей к глаголу с семантикой желания ща (сфера употребления которого является в современном болгарском крайне ограниченной по сравнению с ядерным глаголом поля желания искам), однако к настоящему моменту эта связь практически не осознается.

Поскольку в центре внимания настоящей работы находятся лексические немодальные значения модальных предикатов, в наши цели не входит подробный анализ их грамматических значений, вследствие чего данный раздел носит скорее общий, обзорный характер. В предыдущих разделах мы определили круг собственно модальных значений рассматриваемых предикатов, здесь же нам важно определить вторую – грамматическую группу их значений, чтобы выделить далее круг непосредственно интересующих нас употреблений.

Заметим при этом, что в ряде случаев довольно сложно провести границу как между грамматическими и собственно модальными значениями модальных глаголов, так и между их грамматическими и лексическими значениями, что связано как со сложностью категории модальности, так и со сложностью тех немодальных категорий, значения которых могут выражаться модальными глаголами.

Так, категорию времени кажется логичным рассматривать как грамматическую, однако, как указывает Дж. Лайонз [Lyons 1971], данную категорию не всегда просто отделить от ряда других смыслов: в качестве примера Лайонз приводит некоторые языки американских индейцев, где временная шкала «прошлое – настоящее - будущее» отсутствует как таковая: в данных языках нет специального грамматического маркирования темпоральных значений, вместо этого присутствует грамматическое обозначение выражения некоторой универсальной правды (Mountains are high30); указания на события, еще не являющиеся достоверными, – как правило, речь в этом случае идет о будущем для говорящего событии (He is coming tomorrow); эвиденциальных значений; значения вопроса; указания на Данные примеры взяты из обсуждаемой работы Д. Лайонза.

осуществление действия вопреки ожиданиям говорящего (формы со значением типа so he is coming after all) и некоторых других. Как видно из приведенных примеров, речь идет о разнородных значениях, соотносимых и с категорией времени, и с наклонением, и с эвиденциальностью, и с эпистемической модальностью.

Другой пример – значения желания и волеизъявления, выражаемые и модальными предикатами (англ. want/will, нем. mgen/wollen, нидерл.

mogen/willen, датск. ville и под.), и формами наклонений. Так, Е.И. Беляева [1988] выделяет два значения волеизъявления - императивной модальности (адресованного волеизъявления) и оптативной модальности (неадресованного волеизъявления), в качестве основного способа выражения первого из которых называет формы повелительного наклонения, в качестве основного способа выражения второго - формы оптатива и различные лексикосинтаксические конструкции (в том числе и конструкции с модальными глаголами типа англ. May you be happy!). При этом если значения желания и волеизъявления принято включать в группу модальных в узком понимании модальности, то значения императива и оптатива относятся к модальным только при широком подходе к данному понятию.

Все это говорит о некоторой условности проведения тех или иных границ в семантике модальных предикатов, тем не менее, очевидно, что их функции при образовании темпоральных форм или наклонений, с одной стороны, при выражении значений возможности, желания и необходимости – с другой, и при передаче некоторых значений поля знания или, скажем, маркировании определенной степени вежливости говорящего – с третьей, обладают некоторыми принципиальными различиями, вследствие чего кажется логичным рассматривать выделенные группы значений отдельно, сделав необходимые оговорки касательно их пересечения.

Итак, перейдем теперь к анализу грамматических немодальных значений модальных предикатов и рассмотрим вкратце названные выше типы данных значений.

1. Эвиденциальность Начнем рассмотрение с категории эвиденциальности31, значения которой маркируют тип источника получения информации говорящим (подробнее о понятии эвиденциальности см., к примеру, [Jakobson 1957; Chafe 1986; Willett 1988; Aikhenvald, Dixon 2003; Aikhenvald 2004; Comrie 2004] с дальнейшей библиографией).

Как было показано в первом разделе главы I, многие исследователи относят некоторые эвиденциальные значения к полю эпистемической модальности, что объясняется близкой связью источника получения информации с оценкой говорящим ее достоверности. Подобная связь играет важную роль при описании эпистемических предикатов – предикатов с семантикой знания и мнения. Так, М.А. Дмитровская, говоря об обоснованности и достоверности утверждений знания, отмечает, что «в зависимости от того, каким образом были получены те или иные сведения – из непосредственного опыта, путем логического вывода или из «вторых рук» - различаются и обоснования знания»

[Дмитровская 1985 (а): 12].

Подобная точка зрения, однако, разделяется не всеми исследователями: в некоторых работах, напротив, подчеркивается, что эвиденциальность является самостоятельной категорией, которую, согласно [Aikhenvald 2004: 3], не следует относить ни к эпистемической (или какой-либо еще) модальности, ни к категориям вида, времени или наклонения (в той же работе приводится аргументация такого подхода).

Представляется, что категорию эвиденциальности логично рассматривать вместе с категорией перцептивности, определяемой А.В. Бондарко как «языковую и речевую интерпретацию наблюдаемости и других типов восприятия (в частности, слухового) явлений внешнего мира с точки зрения перцептора – прежде всего, говорящего и слушающего» [Бондарко 2006: 28В указанной работе Бондарко выделяет эксплицитную перцептивность (иллюстрируемую примерами типа И вижу я ветряную мельницу при дороге…;

Ну, я гляжу, мельница тихо кружится по воздуху (А. Платонов «Ветерхлебопашец»), где наблюдаемость действия говорящим маркируется эксплицитно посредством глаголов с соответствующим значением) и Термин «эвиденциальный» вводится Р.Якобсоном в [Jakobson 1957]. Для названия данной категории используются и другие обозначения – ср., скажем, понятие косвенной засвидетельствованности или понятие авторизации у М.В. Всеволодовой [Всеволодова 2000: 302-305].

имплицитную перцептивность (в качестве примера которой Бондарко приводит предложение Клава, поставив ногу на раму велосипеда, вытягивала из сумки телеграфный бланк (Г. Бакланов «Друзья»), где значение наблюдаемости имплицитно содержится в грамматической форме смыслового глагола).

Эти же смыслы принято включать в поле эвиденциальных значений, к которым, помимо маркирования способа перцептивного восприятия информации, относится также характеристика информации как полученной на основе какихлибо визуальных свидетельств, выведенной логически или полученной «из вторых рук».

В некоторых языках грамматикализуются все или почти все перечисленные значения, в некоторых – только часть таких значений, во многих же языках специальные грамматические маркеры эвиденциальных значений отсутствуют, данные смыслы выражаются лексически – как, скажем, в русском или в английском. Так, в английском значения эвиденциальности могут передаваться конструкциями типа I heard that, they say и под., в русском лексическими показателями типа говорят, слыхать, слышно, вроде, кажется, как будто, дескать, мол, якобы и др., эвиденциальная семантика которых описывается, например, в работах [Булыгина, Степанов 1988; Булыгина, Шмелев 1992; Rakhilina 1996]. В [Булыгина, Шмелев 1992: 135] отмечается также, что особенности функционирования перечисленных русских показателей (в частности, десемантизация данных слов и обязательность их употребления в некоторых специальных контекстах) говорят об определенной степени грамматикализации эвиденциальности в русском языке, однако в данном случае, конечно, можно говорить лишь о склонности к грамматикализации, но не об оформлении в русском языке специальной грамматической категории, в отличие от, скажем, болгарского и македонского языков, где формы эвиденциальности имеют специальные грамматические показали и входят в парадигму спряжения глагола - так называемые пересказывательные формы (анализ данных форм в болгарском см., в частности, в работах [Васева 1995; Куцаров 1985]).

В отличие от языков славянской группы, где значения эвиденциальности либо не выражаются грамматическими средствами (как, например, в языках восточно-славянской группы), либо выражаются посредством специальных форм смысловых глаголов (как в указанных южно-славянских языках), некоторые германские языки могут выражать эвиденциальные значения посредством модальных глаголов, что и представляет интерес для настоящей работы.

Система эвиденциальности таких германских языков состоит из противопоставления двух значений, первому из которых соответствует характеристика информации как полученной из вторых рук (reported, hearsay), второму – получение информации из любых других источников. Первый член данной оппозиции является маркированным, второй – немаркированным.

Согласно [Aikhenvald 2004: 7], именно такая система эвиденциальных значений является наиболее распространенной в языках мира32.

Маркирование информации как полученной из вторых рук посредством модальных предикатов возможно не во всех языках германской группы: как отмечалось выше, английские модальные глаголы подобных значений не выражают. В качестве же примера выражения указанного типа эвиденциальных значений можно привести нидерландский, немецкий или норвежский языки, где данный смысл выражается, соответственно, глаголами поля долженствования zullen, sollen и skulle:

Het zou een vergissing geweest zijn – говорят, что это было заблуждение (нидерл.), …und ging sie in der Richtung fort, wo der Faselhase wohnen sollte. - …и она пошла туда, где, по его словам, жил Мартовский Заяц (из немецкого перевода «Приключений Алисы в стране чудес» Л. Кэрролла; в оригинальном английском тексте эвиденциальный смысл передается описательно:

…and she walked on in the direction in which the March Hare was said to live), Han skal vre hjemme n – говорят, он сейчас дома (норвеж.)) эвиденциальности в германских языках могут выражаться также некоторыми волитивными глаголами, в частности, немецким wollen, причем смыслы, выражаемые sollen и wollen, несколько различаются. Рассмотрим два примера, в первом из которых употребляется глагол sollen, во втором – wollen:

Der Mann soll den Dieb am vorabend im Hofe seines Hauses gesehen haben.

Говорят, что мужчина видел вора накануне вечером во дворе своего дома.

Der Mann will den Dieb am vorabend im Hofe seines Hauses gesehen haben.

Для сравнения приведем несколько примеров других эвиденциальных систем, описанных в указанной работе Айхенвальд. Так, Айхенвальд описывает также системы, противопоставляющие события, которым говорящий являлся очевидцем, и события, не виденные говорящим лично (eyewitness vs non-eyewitness);

системы, противопоставляющие информацию, полученную визуально, другим перцептивным путем и посредством вывода, основанного на визуальном свидетельстве (visual, non-visual sensory, inferred); системы, состоящие из большего числа значений, как, в частности, в языке тариана, где выделяется характеристика информации как полученной визуально, перцептивным невизуальным путем, посредством вывода, основанного на визуальных свидетельствах, посредством логического вывода и из вторых рук (visual, nonvisual sensory, inferred, assumed, reported), и др.

Мужчина утверждает, что видел вора накануне вечером во дворе своего дома.

В предложении с sollen утверждается, что субъект видел вора, - в ситуации при этом предполагается три участника: говорящий, субъект действия (der Mann, в данном случае) и некто, от кого исходит информация, сообщаемая говорящим. В предложении же с wollen сам субъект действия (der Mann) является источником информации (то есть субъект действия и «источник» информации кореферентны), при этом данное высказывание обладает также дополнительным смыслом – а именно, подчеркивает неуверенность говорящего в достоверности сообщаемой информации.

2. Будущее время Другим грамматическим значением, регулярно выражаемым модальными предикатами германских языков, является значение будущего времени.

Как показывают типологические исследования, данное значение могут развивать либо предикаты со значением желания, либо, как постмодальное значение, предикаты со значением внешней возможности и необходимости [Auwera, Plungian 1998]. Для языков германской группы характерным является развитие будущего времени предикатами со значением желания и предикатами со значением внешней необходимости.

В большинстве германских языков при этом данный способ формообразования является основным (сказать единственным было бы некорректно как в силу возможности использования форм настоящего времени в значении будущего, так и в силу наличия ряда лексических конструкций типа англ. to be going to или нидерландского аналога с глаголом gaan), однако есть и исключения: так, в немецком языке выражение будущего времени модальными предикатами существует наряду с другими способами образования (а именно, сочетанием глагола werden (становиться) с инфинитивом смыслового глагола) и является более периферийной и семантически не нейтральной формой: для wollen и sollen, диахронически родственных английским will и shall и обладающих семантикой намерения и необходимости соответственно, подобное формообразовательное употребление встречается существенно реже, чем употребление данных глаголов в их основных, модальных, значениях, и, кроме того, сохраняет модальные оттенки намерения (в случае wollen) и обязательности, необходимости (в случае sollen):

Ich will nur hinauf sehen und sprechen: wer bin ich denn? - А я на них только посмотрю и отвечу: «Скажите мне сначала, кто я!»; Wenn es Einer von ihnen erklren kann, - sagte Alice, … - so will ich ihm sechs Dreier schenken. - Если кто-нибудь из них сумеет объяснить мне эти стихи, - сказала Алиса, - я дам ему шесть пенсов; Es soll ihnen nichts helfen… - Будет бесполезно… (переводы Л. Кэрролла «Приключения Алисы в стране чудес»).

В нидерландском языке, напротив, сочетание модального глагола с инфинитивом является основным способом формообразования будущего времени, для чего используется модальный глагол поля необходимости zullen, диахронически соотносимый с немецким sollen и английским shall:

Morgen zal ik vertrekken – завтра я уеду, Ik zal steeds aan hem denken – я всегда буду думать о нем.

Не являются исключением и скандинавские языки. Так, в норвежском будущее время может выражаться посредством модального глагола долженствования skulle или модального глагола желания ville: nu skal skibet skille dem – теперь корабль разлучит их, Vil du aldrig mere tenke p meg? – Неужели ты никогда больше не будешь думать обо мне? [Стеблин-Каменский 2002: 114]; в шведском – посредством глагола поля необходимости skola: jag ska strax gra det – я это сейчас сделаю; в датском – с помощью глагола поля необходимости skulle и глагола желания ville: I morgen skal de flytte – завтра они переезжают, Vi vil savne jer – нам будет вас недоставать [Новакович и др. 1996: 412].

Наконец, в английском языке, как известно, образование форм будущего времени происходит посредством модальных глаголов shall и will, использование которых в данной функции является основным способом формообразования будущего времени:

"When shall we see them?" - "Call for me here at noon tomorrow, and we'll go together and settle everything," he answered. - - Когда мы их увидим? - Зайдите за мной сюда завтра в полдень, и мы вместе пойдем и все решим, - ответил он (А. Конан Дойль «Этюд в багровых тонах»).

Для данных глаголов формообразовательное значение является более частотным как по сравнению с выражаемыми ими объективными значениями (в частности, категорического волеизъявления для will: I will have her go at a gallop!... – перевод русского фрагмента из «Преступления и наказания» Ф.М.

Достоевского Хочу, чтобы беспременно вскачь пошла!..), так и по сравнению с выражением значений эпистемической возможности - то есть уверенности говорящего в достоверности сообщаемой информации (This will be probably just the place. - Это, видимо, то самое место).

Замечание.

Говоря о разных значениях данных глаголов, приведем некоторые замечания Дж.

Лайонза [Lyons 1971: 306], отмечающего, что данные глаголы используются далеко не только для выражения будущего времени, но и для выражения модальных значений.

Такими значениями для will Лайонз называет значения путатива (putative) – предположения говорящего о чем-то (как в предложении He will be quite a big boy now, где данный смысл, передаваемый will, Лайонз предлагает противопоставлять заключению, предположению говорящего о чем-либо (inference) в высказываниях типа He must be quite a big boy now) и индуктива (inductive), используемого для описания некоторой универсальной правды, для констатации фактов, которые всегда верны (типа Oil will float on water).

Основным модальным значением для shall Лайонз называет значение промиссива (promissive) – обещания говорящего о чем-либо (You shall have your money by the end of the week).

Исходя из этого, согласно Лайонзу, значение будущего времени („futurity) настолько же тесно связано с категорией наклонения (mood), насколько и с категорией времени (tense).

Действительно, в ряде германских языков модальные глаголы, способные образовывать значение будущего времени, участвуют также в формообразовании сослагательного наклонения. Кроме того, некоторые модальные глаголы могут использоваться для образования форм других косвенных наклонений, как будет показано далее.

3. Образование форм не-индикативного наклонения Помимо использования для передачи эвиденциальных значений и значения будущего времени, некоторые модальные глаголы германских языков употребляются также как формообразовательные для образования форм наклонений, отличных от индикативного. В качестве примера можно привести:

- использование англ. would (формы will), нидерл. zullen или норв. skulle и, реже, ville для выражения сослагательного наклонения:

Why, I wouldn't say anything about it, even if I fell off the top of the house! - Да свались я хоть с крыши, я бы и то не пикнула. (англ.) (Л. Кэрролл «Приключения Алисы в стране чудес»), Als ik het kon, zou ik het doen. - Если бы я мог это сделать, то сделал бы (нидерл.), Var det ikke for far og mor, da skulle jeg gjerne reise. – Если бы не отец и мать, я бы охотно поехал, Skulle jeg ha vrt der i gr, ville jeg ha gjort det – если бы я был там вчера, я бы это сделал (норв., примеры из работы [Стеблин-Каменский 2002: 130]), - использование нидерл. mogen, нем. mgen или англ. may для образования оптативных форм:

Mocht mij dit nog te beurt vallen! – Если бы мне это только досталось! (нидерл.), Mgen sie glckselig sein! – Будьте счастливы! (нем.), Yet may we shelter ourselves in the infinite goodness of Providence, which would not forever punish the innocent… - Так пусть же не оставит нас провидение своей неизреченной милостью, ибо оно не станет поражать невинных… (англ.) (А. Конан Дойл «Собака Баскервилей»), - а также использование нем. wollen, норв. ville, нидерл. willen или дат. ville для выражения императивных смыслов:

Fr einen Kontakt mit dem … wollen Sie bitte dieses Formular benutzen. – Чтобы связаться с…, используйте, пожалуйста, этот бланк (нем.), Vil du g! – Уходи! (норвеж.), Vil De give mig… - Дайте мне… (датск.).

Поскольку оптативное и императивное использование модальных глаголов связано также с их функционированием в составе соответствующих типов РА, ограничимся в данном разделе лишь указанием на возможность данных глаголов выражать соответствующие значения и остановимся на рассмотрении подобных контекстов чуть подробнее позже – в разделе IV.5, посвященном функционированию модальных предикатов в составе не-косвенных РА. В настоящем же разделе скажем несколько слов об употреблении модальных глаголов в некоторых типах придаточных предложений, где данные глаголы также могут ослаблять или утрачивать свои собственно модальные значения, сближаясь по семантике со случаями выражения некоторых значений косвенных наклонений, описанными выше. Характерно при этом, что в придаточных предложениях подобное функционирование возможно также у глаголов, не участвующих в прочих контекстах в образовании форм наклонений.

Правда, относительно таких употреблений существуют разные точки зрения: некоторые исследователи считают использование подобных форм модальных глаголов с инфинитивом в придаточных предложениях синонимичным употреблению форм конъюнктива смысловых глаголов, некоторые – одной из аналитических форм сослагательного наклонения, некоторые – предположительным наклонением и пр. Обзор мнений по этому вопросу относительного английского языка приводится, к примеру, в работе [Зверева 1983], где рассматриваются точки зрения В.Н. Жигадло, И.П.

Иванова, Л.Л. Иофик [1966], А.И. Смирнитского [1959], Д.А. Штелинга [1961], И.Б. Хлебниковой [1971], Б.А. Ильиша [1971] и некоторые др.

В качестве иллюстрации можно привести использование англ. should в thatпридаточных, где данный глагол может как сохранять модальное значение необходимости, так и практически утрачивать его. В указанной работе Е.А.

Зверевой приводятся такие примеры:

(а) It is necessary that there should be a common boundary which…; So that everyone may have confidence in the system, it is necessary that examination procedures should be fair and should be seen to be fair, (б) It is most desirable that steps should be taken to prevent further damage; A spectating nun asked that she should be allowed to fetch a homeless man… Если в предложениях (а) should, очевидно, выражает значение необходимости, то в предложениях (б) данное значение сильно ослаблено, особенно учитывая предикаты главных предложений most desirable и asked.

Стоит, однако, отметить, что речь в данном случае идет лишь о тенденции, вероятности и, прежде всего, контекстной обусловленности: каждое подобное предложение с should может как содержать оттенок необходимости, так и практически утрачивать его – точный смысл определяется более широким контекстом.

Важно оговорить, что вопрос об употреблении модальных предикатов в значении косвенных наклонений (за исключением случаев типа англ. would и нидер. zullen, где сочетание модального глагола с инфинитивом является единственным способом образования форм косвенного наклонения в соответствующих языках) – вопрос сложный и неоднозначный. Поскольку детальное рассмотрение грамматических значений модальных предикатов не является целью настоящей работы, ограничимся только несколькими приведенными примерами и общим указанием на то, что существует тенденция употребления некоторых модальных предикатов для передачи значений косвенных наклонений, а также что в подобных контекстах модальные предикаты склонны ослаблять свои собственно модальные значения.

Специфика употребления модальных глаголов в придаточных предложениях не ограничивается, однако, указанной выше способностью данных предикатов сближаться по семантике со значениями косвенных наклонений. Рассмотрим далее иные смыслы, выражаемые в придаточных предложениях модальными предикатами.

4. Модальные предикаты в придаточных предложениях В некоторых типах придаточных предложений модальные глаголы могут полностью терять модальные смыслы и выражать иные значения. Так происходит, прежде всего, в уступительных, условных и дополнительных придаточных, где модальные глаголы выражают, соответственно, значения (complementation), являющиеся, согласно [Auwera, Plungian 1998], типологически регулярными постмодальными значениями, которые диахронически развиваются из значений эпистемической необходимости или эпистемической возможности.

Как отмечает Е.А. Зверева касательно английского языка, «за разными типами придаточных предложений в какой-то степени «закреплены»

определенные модальные глаголы» [1983: 57]. Это верно и относительно других языков германской группы. Так, рассмотрим далее выделенные типы придаточных, начав рассмотрение с придаточных уступки.

В ряде германских языков характерным средством выражения значения уступки являются модальные глаголы поля возможности типа англ. may, нем.

mgen и др., при этом данные глаголы употребляются, фактически, как формообразовательные для выражения значения уступительности. При переводе модальные глаголы в этом случае опускаются, им соответствуют уступительные придаточные без модальных глаголов. Ср. русские переводы подобных предложений:

Whatever he might mean…- Что бы он ни имел в виду…(англ.), Vad som n m hnda… - Что бы ни случилось… (швед.) (пример взят из [Plungian, Auwera 1998: 105]), Nun mu ich schweigen lernen, wenn er spricht, Und tun, wenn er gebietet, mgen auch Verstand und Herz ihm lebhaft widersprechen.

Теперь я должен научиться молчать, когда он говорит, И делать, что он приказывает, как бы Разум и сердце бурно ни противоречили (нем.) (И.В. Гете «Торквато Тассо»).

В тех языках, где значение уступительности может выражаться как уступительными предложениями без модального глагола, так и предложениями с модальным глаголом, при переводе нет четкого соответствия этих конструкций друг другу. К примеру, и в английском, и в немецком возможны оба варианта, при этом когда в исходном предложении одного языка модальный глагол присутствует, он может быть опущен при переводе, и, наоборот, – при отсутствии модального глагола в исходном тексте он может возникнуть при переводе, несмотря на наличие в выходном языке более синтаксически близкой к оригиналу конструкции. Ниже – фрагмент перевода на немецкий язык «Алисы в стране чудес»: в оригинальном тексте модальный глагол отсутствует, однако при переводе на немецкий предпочтение отдается конструкции с модальным mgen:

Now I can do no more, whatever happens.

Nun kann ich nicht mehr tun, was auch geschehen mag.

Больше я ничего не могу сделать, что бы там ни случилось.

Другой тип интересующих нас придаточных – придаточные условные, где модальные глаголы также грамматикализуются и выражают значение условия.

В языках германской группы для передачи данного смысла могут использоваться некоторые глаголы поля необходимости, что можно проиллюстрировать еще одним примером из «Алисы...»: If she should push the matter on, What would become of you? - Но, если б делу дали ход, Вы были бы в ответе.

Как и в случае уступительных придаточных, в переводах (для языков, где значение условия может реализовываться как предложениями, содержащими модальные глаголы, так и предложениями без данных глаголов) нет однозначного соответствия между условными придаточными с модальными глаголами и без них. Так, тот же пример из «Алисы…» с should в значении условия переводится на немецкий условным предложением без модального глагола:

Wenn ihr viel an der Sache liegt, Was wrde dann aus euch?, несмотря на то, что в немецком языке есть аналогичный способ выражения условия с модальным sollen: Sollte er kommen, wre das eine sinnvolle Verstrkung fr die Mannschaft… – Если бы он пришел, это было бы рациональное усиление команды… Тот факт, что при переводе, в частности, на русский язык модальные глаголы не сохраняются в подобных контекстах, а также то, что придаточные условные с модальными глаголами и без оных являются взаимозаменяемыми, свидетельствует об утрате ими в данном контексте модального смысла.

Третья группа придаточных, допускающих демодализацию модальных глаголов, - придаточные дополнительные, присоединяемые к речевым предикатам со значением требования, просьбы, предложения, приказа, предикатам со значением волеизъявления и некоторым другим (примеры придаточных такого типа уже упоминались выше в связи со ссылкой на работу [Зверева 1983], где обсуждалось использование модальных глаголов для передачи значений косвенных наклонений).

В придаточных дополнительных могут употребляться многие модальные предикаты, однако утрачивают свое модальное значение в подобных контекстах лишь некоторые из них. Рассмотрим данный тип демодализации на примере англ. should, уже рассматривавшегося выше в связи с разговором о that-придаточных.

В работах, посвященных данной проблематике, приводятся следующие примеры подобного использования should:

I‘m surprised that you should think that. – Я удивлен, что ты так думаешь (пример из [Palmer 2003]); He proposed that she should come to his rooms – он предложил ей прийти к нему;

Suggestion that I should stay there – предложение, что я останусь там (примеры из указанной работы Е.А. Зверевой).

Объяснение семантики should в таких контекстах часто вызывает определенные сложности, в связи с чем представляется разумным привести объяснение П. Лунн [Lunn 1995], развитое впоследствии Ф. Палмером [Palmer 2003], относительно того, что именно маркируют модальные предикаты в придаточных выделенного типа. Предлагаемое данными авторами объяснение состоит в следующем: все предложения маркируются либо как утверждения (assertion), либо как не-утверждения (non-assertion). Индикативное наклонение используется, соответственно, для кодирования утверждения, неиндикативные наклонения – во всех остальных случаях. Лунн приводит три причины, по которым некоторое предложение не будет утверждением в означенном смысле: (1) если говорящий не уверен в его истинности, (2) если называемое действие еще не реализовано, (3) если предложение представляет собой некоторую пресуппозицию. Иллюстрируя сказанное, Лунн рассматривает испанские примеры, где во всех означенных случаях используется сослагательное наклонение.

Поскольку в английском языке морфологические формы наклонения отсутствуют (обсуждение некоторых спорных случаев см. в той же работе Палмера), английские модальные глаголы используются, помимо прочего, также для выражения смыслов подобного рода. В предложениях типа приведенного I‘m surprised that you should think that глагол should выполняет, таким образом, именно такую функцию (что обсуждалось в предыдущем подразделе) и, соответственно, маркирует зависимую пропозицию как не являющуюся утверждением.

Приведенный пример с should относится при этом к третьему типу выделенных Лунн случаев: в придаточном …that you should think that не утверждается ничего нового ни для говорящего, ни для адресата. Оба собеседника априори принимают существующую пресуппозицию (что адресат имеет некоторое мнение, касательно которого говорящий выражает названные в главном предложении эмоции), вследствие чего получается, что утверждения как такового в предложении с should не содержится – в этом нет необходимости, это излишне, так как соответствующее придаточное как бы называет имеющуюся пресуппозицию, описывает некоторое данное33 (ср.

наглядный термин Т. Гивона «super realis» [Givon 1994]).

Функционирование should в качестве маркера того, что зависимое предложение не является утверждением, соотносится, таким образом, с Сходные идеи высказываются также в работе [Larreya 2003], посвященной анализу семантики «-ED»-форм модальных глаголов английского языка (под «-ED»-формами в указанной работе понимаются формы could, might, should и would). В данной работе предлагается описание семантики данных форм, в основе которого также лежит маркирование данными формами пресуппозиций определенного типа [Larreya 2003: 21].

функциями сослагательного наклонения в других языках (к примеру, в анализируемом Лунн испанском), вследствие чего, очевидно, некоторые исследователи и склонны рассматривать подобное употребление should как формообразовательное для выражения значений сослагательного наклонения.

Вероятно, предложенное объяснение можно экстраполировать и на другие типы придаточных, рассматриваемых в настоящей работе. Так, в уступительных и условных придаточных модальные глаголы, как кажется, тоже маркируют зависимые пропозиции как не являющиеся утверждениями: в придаточных условия зависимые от модальных глаголов предикации называют действия, которые еще не реализованы, в придаточных уступки – либо, аналогично, еще не реализованные действия (как в примере was auch geschehen mag – что бы ни произошло), либо, как и в случае дополнительных придаточных, информацию, представляющую собой некоторую пресуппозицию (как в высказывании whatever he might mean…- что бы он ни имел в виду…).

Можно привести и другие примеры (перечень рассматриваемых в настоящей работе контекстов не является полным). Так, Е.А. Зверева рассматривает еще две группы случаев использования should, не обсуждавшихся до этого момента в настоящей работе. К первой относится употребление данного глагола в прямых или косвенных вопросах, вводимых вопросительным наречием why и выражающих сомнение говорящего в содержании высказывания, что иллюстрируется в [Зверева 1983] такими примерами:

Why should he want to kill her?; Why should asymmetry effect occur on some occasions and not on others?; …it is difficult to understand why mitochrome should be so much more readily formed in the presence than in the absence of CO; There is no obvious reason why the oceans should be the same.

Зверева отмечает, что «форма should употребляется в тех вопросительных предложениях, вводимых наречием why, в которых она передает с большей или меньшей отчетливостью значение необходимости, обязательности.

Значение же сомнения вносится посредством вопросительного наречия why»

[Зверева 1983: 78]. То есть, should в подобных примерах также маркирует вводимую информацию как данную, уже известную, упоминавшуюся, что свидетельствует о том, что соответствующее предложение составляет пресуппозицию высказывания, в то время как в фокусе внимания находится удивление говорящего. Ср. аналогичное использование норв. skulle в примерах типа Men hvorfor skal han bestandig vre s hoven og kald? – Но почему он всегда такой надутый и холодный? (фрагмент Н. Грига, приводимый в [Стеблин-Каменский 2002: 130]), где skulle выполняет сходные функции. Аналогичным можно считать функционирование should в эмоциональных восклицаниях типа Whom should I see but Tom!, рассматриваемых подробнее в разделе IV.5.

Похожие высказывания с предикатами долженствования есть и в русском языке: Почему он должен так думать?, однако подобные русские предложения, как кажется, обладают несколько иным смыслом. Так, приведенная фраза имеет скорее эпистемическое значение – почему вы счи-таете, что он так думает? и будет уместна в ситуации, когда один из собеседников только что привел мнение обсуждаемого субъекта касательно чего-либо.

Другая группа случаев, рассматриваемых Зверевой, – использование should в придаточных, зависимых от главных предложений с эмоциональным (реже – эмоционально-оттеночным) значением, где выражается удивление, недоумение, сожаление, одобрение и прочие эмоции говорящего по поводу того, что говорится в придаточном предложении:

I think it quite astonishing that we should have reached results as close as they were to some of the modern determinations; It was therefore very fortunate that the Royal Society should organize an expedition to study the volcanoes in this area; It is deplorable that the king should not be strong enough to enforce public justice through public courts.

В той же работе отмечаются трудности объяснения данного использования should, связанные, согласно Зверевой, с тем, что не очень понятно, какие именно значения данного глагола лежат в основе его эмотивных употреблений. В качестве одного из объяснений приводится точка зрения И.Б.

Хлебниковой, которая указывает, что «в сферу значений нереальных наклонений входит более широкий круг модальных значений, включая и эмоциональные, и что эта функция, которая осталась необеспеченной английским сослагательным наклонением, осуществляется его морфологическими вариантами [Хлебникова 1971: 130-131], к числу которых И.Б. Хлебникова относит и сочетание глагола should с инфинитивом» [Зверева 1983: 80]. Как нам кажется, однако, эмоциональный компонент в приведенных примерах передается скорее посредством соответствующих слов в главном предложении – astonishing, fortunate, deplorable (как и удивление – посредством why в рассмотренных выше вопросительных и косвенно-вопросительных предложениях), форма should же в придаточных предложениях маркирует, как и в предыдущих случаях, тот факт, что данные предложения не являются утверждениями, составляя пресуппозиции высказываний.

Выводы В данном разделе были рассмотрены основные типы грамматических значений, выражаемых модальными предикатами. Как было показано, для модальных предикатов языков славянской группы использование для выражения подобных значений не характерно, спектр же грамматических значений, выражаемых модальными глаголами германских языков, напротив, весьма широк.

Среди грамматических значений, наиболее регулярно выражаемых модальными глаголами, можно выделить следующие.

В ряде германских языков (в немецком и нидерландском, например) модальные глаголы поля необходимости и желания могут использоваться для выражения некоторых эвиденциальных значений. В системе эвиденциальности таких германских языков противопоставляются два значения: характеристика информации как полученной из вторых рук и характеристика информации, полученной из любых других источников. Второй член данной оппозиции являяется немаркированным, первый кодируется посредством модальных глаголов.

В тех языках, где выражение указанных эвиденциальных значений может выражаться более чем одним глаголом, конструкции с разными глаголами имеют разные смыслы. Так, использование нем. wollen предполагает кореферентность субъекта модального глагола с источником информации, в то время как в случае с sollen субъект модального глагола и источник информации не совпадают.

Модальные глаголы используются также как формообразовательные при выражении значения будущего времени, причем если в одних языках (к примеру, в нидерландском или английском) подобный способ образования временных форм является основным, то в других (в частности, в немецком) – маргинальным наряду с прочими средствами. Во втором случае соответствующие формы являются не нейтральными и сохраняют определенную модальную семантику.

Следующий тип грамматических употреблений модальных глаголов – использование для образования форм наклонений, отличных от индикативного: в частности, для образования сослагательных, оптативных или императивных форм. Как и в случае формообразования будущего времени, некоторые употребления модальных глаголов в подобной функции представляют собой основной способ передачи соответствующих смыслов в рассматриваемых языках (как, скажем, нидерл. zullen и англ. would при образовании форм сослагательного наклонения), некоторые же употребления (в частности, англ. should) сближаются по семантике с означенными формами лишь в ограниченном числе контекстов.

Наконец, некоторые модальные глаголы германских языков склонны демодализовываться в определенных типах придаточных предложений и выражать иные смыслы. Наибольшей демодализации данные глаголы подвергаются в уступительных, условных и дополнительных придаточных, полностью теряя модальный смысл и выражая, соответственно, значения уступки, условия и дополнительности.

Функционирование ряда модальных глаголов (таких, как should) в придаточных дополнительных сближается также с их использованием в некоторых других контекстах – к примеру, в определенных типах прямых и косвенных вопросов, а также в придаточных, зависимых от главных предложений с эмоциональным значением. Вероятно, в подобных случаях функцией модальных глаголов является маркирование зависимой пропозиции как не являющейся утверждением: то есть, либо как указывающей на нереализованность называемого действия, либо как составляющей пресуппозицию высказывания.

Проанализировав в общих чертах собственно модальные значения модальных предикатов, а также их немодальные грамматические значения, перейдем теперь к рассмотрению лексических немодальных значений модальных предикатов, являющихся главным предметом исследования настоящей работы.

Немодальные значения форм СВ глаголов со значением возможности Предметом рассмотрения настоящей главы являются СВ-формы глаголов со значением возможности в славянских языках – такие как рус. смочь и суметь, укр. змогти и зумiти, болг. смогна и съумея, макед. смогне и соумее, сербскохорв. smoi, словен. zmci, чеш. zmoci или верхне-луж. zamc (мы в данном случае рассматриваем только морфологически однокоренные СВформы от глаголов типа мочь и уметь, не беря в расчет другие глаголы возможности, - такие как макед. успее, словен. uspeti, чеш. dokazat и под.).

Задачей исследования является описание семантической специфики указанных форм и их отличий от однокоренных модальных глаголов НСВ – рус. мочь/уметь и пр. Формы СВ модальных глаголов поля возможности появились в славянских языках существенно позже НСВ-форм, что будет далее продемонстрировано на примере русского языка, при этом глагольные пары типа мочь/смочь, уметь/суметь нельзя рассматривать как видовые, поскольку формы СВ выражают отличные от глаголов НСВ семантические значения (если глаголы с общим значением возможности указывают непосредственно на наличие некоторой возможности, то перечисленные СВформы указывают на уже осуществленную возможность (или возможность, осуществление которой в будущем не вызывает сомнений)), имеют иную компонентную структуру и, что требует особого внимания, демонстрируют другие импликативные свойства.