«СОВРЕМЕННЫЕ ДЕТСКИЕ И МОЛОДЕЖНЫЕ ПРОЗВИЩА: СТРУКТУРНО-СЕМАНТИЧЕСКИЙ И ФУНКЦИОНАЛЬНО-ДИНАМИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ ...»

Существует ряд работ, в которых исследуется семантика современных прозвищ [Никулина 1976а, 1978, 1980а, 1983, 1983а, 1984, 1985], анализируется их грамматический аспект – в частности, деривационные модели и структурные особенности [Визгалов 1973; Воронина 1974; Данилина 1979;

Карпенко 1974; Мещерякова, Николаев, Мещерякова 1973, Никулина 1977, 1980, 1982, 1987, 1991]. Естественно, рассматривается образность прозвищ [Беляева 2004, Карташова 1985, Макарова 1983, Славнова 2003]. Ведущий специалист по изучению этого вида именований А. В. Суперанская в работах, посвященных «прозвищным» фамилиям, отмечает стабильность способов номинации и высокую частотность современных прозвищных основ [1973, с.

278], поэтому научный интерес представляют все ее работы по ономастике [1964, 1964 а, 1969, 1976, 1976а, 1976б, 1970, 1973, 1974, 1978, 1979, 1981, 1984, 1990, 1996, 1999, 2000, 2004, 2009].

В последние годы рассматриваются новые аспекты, идет расширение информативного поля по изучению прозвищ. Так, в частности, рассмотрению подлежат прозвища в СМИ [Стрельцова 2007], семейные прозвища [Королева 2008]; появляются работы, описывающие прозвища в коллективах: в профессиональном, школьном [Стаханова 2011], студенческом [Попова 2009], сельские прозвища исследованы Т. Т. Денисовой [2007]. Однако это лишь фрагментарные наблюдения.

Как видно из приведенного обзора, в центре внимания исследователей – проблемы семантики и структуры этих именований. Можно выделить структурно-семантический подход, который имеет место в основных работах ономастов.

Присвоение прозвищ людям является традицией, прочно закрепившейся в обществе. Подтверждением может послужить тот факт, что в разных регионах даются одинаковые прозвища по одному какому-либо признаку. Сама по себе семантика прозвищ уже давно является объектом дискуссий среди исследователей-ономастов. В современный период, начиная со второй половины XX в., наиболее остро акцентируется внимание на содержательных характеристиках личных идентификаторов.

В рамках антропоцентического подхода в науке в лингвистической литературе большое внимание уделяется характеристике различных качеств и способностей человека средствами языка [Бахвалова 1976: 23-29]. В языке запечатлен физический облик человека, его внутреннее состояние, эмоции, интеллект, отношение к предметному и непредметному миру, природе, что отражено в том числе и прозвищами.

Достаточно полно и подробно тему семантики прозвищ раскрывает З. П. Никулина в статье «О структуре и формировании семантики прозвища»

[1984]. Она утверждает, что собственное имя обладает реальным значением, которое может быть представлено в виде семной структуры, определяется местом имени в общей системе единиц и вариабельно в зависимости от принадлежности к тому или иному ономастическому классу.

Исследователь разделяет неоднородный номинативно-выразительный прозвищный пласт антропонимии на две группы. Первая представляет собой нехарактеризующие прозвища, возникшие на базе личного имени/фамилии именуемого или на базе имени/прозвища его родственника. Например: Суслик (Суслов), Нюшиха (мать зовут Нюша). В семантическую структуру этих выразительных номинативных единиц включены лишь категориальные признаки «человек», «единичность». Однако если обратиться к значению аффиксов, то можно отметить, что и эти прозвища становятся характеризующими:

Нюшиха – с помощью суффикса -их- (со значением отношения в миру). Кроме того, характеризующий признак появляется ассоциативным путем: отфамильное прозвище Суслик соотносится с прозвищем отапеллятивного характера, которое вызывает ассоциацию с признаком животного.

Характеризующие, отражающие свойства именуемого прозвища составляют вторую группу в работе З. П. Никулиной. Помимо категориальных признаков, в их денотативно-сигнификативное семантическое ядро включена характеризующая сема – отличительный признак единичного лица, либо оценка. Например: Баран (упрямый, как баран), Варвар (злой нрав), Пчелка (маленькая, трудолюбивая), Уралочка (приехала из-за Урала).

Также, по мнению З. П. Никулиной, характеризующие прозвища могут выражать степень проявления отличительного признака. Причем в некоторых таких идентификаторах присутствует экспрессивный компонент, выявляемый в объяснении мотивировки с помощью слов «очень», «сильно», «шибко», «больно», союза «так что». Например, Байбак (большой молчун), Хмырь (такой сердитый, вредный, как никто). Кроме того, указывают на экспрессию и некоторые морфемы в самих прозвищах – такие, как увеличительные или, наоборот, уменьшительно-ласкательные суффиксы.

Что касается самого мотивировочного признака, то автор, вслед за Н. Д. Голевым [1976: 93], выделяет прямой и опосредованный способы выражения его в прозвищах. Образованные с опрой на прямое значение прозвища З. П. Никулина разделяет на две группы. К первой относятся необразные, прямо называющие признаки именуемых прозвища, не подразумевающие сравнение с иными реалиями, – например, шептун Шептун (любитель сплетен). Вторую группу составляют образные прозвища, называющие признак путем сравнения с представителями флоры, фауны, отыскания подобных качеств в предметах материальной культуры – например, Хомяк (щеки толстые), Антенна (длинная, тонкая).

В зависимости от происхождения, З. П. Никулина рассматривает семантику отапеллятивных и отономастических прозвищ. В первых характеризующие семы формируются существенными признаками сем исходного значения апеллятива, а также ассоциациями, связанными с апеллятивом в его основном значении. Семантика идентификаторов отономастических прозвищ скорее связана с речевым значением имени собственного, ассоциируемыми с ним в речи признаками, присущими лицу. Данные признаки сугубо индивидуальны, однако для прозвищ, как правило, используются признаки одного конкретного лица, реализуемые в обществе, – например, Чарли Чаплин (смешной, любит подурачиться).

Эмоционально-экспрессивная окраска прозвищ возникает на уровне собственной лексики и зависит от характеризующего признака, своеобразия социальной оценки именуемого и т.п. Например, академик, нейтральное – Академик (очень умный), одобрительная оценка, образное. Подобный субъективный оттенок семантики апеллятивов и имен собственных заимствуются прозвищами и, как правило, усиливаются. Образность прозвища в основном зависит от исходной лексемы, от ее образного значения, закрепленного либо в общеязыковых метафорах, либо в компаративных употреблениях [Никулина 1984].

Проанализировав работу, можно отметить, что З. П. Никулина выделяет нехарактеризующие и характеризующие прозвища, но в своем же исследовании упоминает, что нехарактеризующие дают оценку через систему аффиксов и ассоциаций, соответственно, и в этой группе присутствует характеризующий признак. Поэтому ее разделение мы считаем условным.

Одной из основополагающих работ в области изучения стуктуры и семантики прозвищ является статья Е. Ф. Данилиной «Прозвища в современном русском языке» [Данилина1979: 281-297]. Исследовательница рассматривает целый комплекс проблем, связанных с этим идентификатором: проблему номинирования, семантической классификации, отличие прозвищ от имен нарицательных и их сходство, характер использования прозвищ в речи, сферу их употребления, функции данных именований, их структурные признаки. Во многом Е. Ф. Данилина согласна с мнением З. П. Никулиной, однако автор статьи ставит вопрос, который позволяет дать определение прозвищу как антропонимической категории. Подчеркивается, что только всесторонний и многоаспектный анализ этого неофициального идентификатора человека делает возможным вывод определения на основе важнейших признаков прозвищ, отличающих их от других групп собственных имен.

Прежде всего, прозвища, по мнению Е. Ф Данилиной, это класс слов – названий разнородных реалий, среди которых самую важную часть составляют именования людей, которые наиболее ярко обнаруживают признаки, являющиеся основой номинации.

Так как прозвища являются неофициальными именами, они отличаются от названий географических объектов и официальных имен, сближаясь с краткими и уменьшительно-ласкательными формами последних.

С точки зрения характера номинации данные идентификаторы удалены от антропонимической лексики и сближаются с апеллятивной.

Количество прозвищ, закрепленных за человеком, не регламентировано, причем прозвища одного носителя могут отражать различные представления окружающих о нем.

У прозвищ номинативная функция ослаблена ограниченностью употребления в присутствии называемого.

На основании выделенных признаков прозвищ Е. Ф. Данилина дает следующее определение: «Современные прозвища – класс языковых единиц словного или синтаксически расчлененного характера, служащих неофициальными названиями и характеристиками разнородных реалий, отличающийся своеобразными принципами номинации, ограниченной сферой употребления и имеющий специфическую функцию в речи» [Там же: 296–297].

Исходя из вышесказанного, автор одним из основных признаков данных антропонимов считает грамматический (их выраженность одной языковой единицей).

Несомненная предпосылка для возникновения прозвища и его закрепления в коллективе – это склонность автора к острословию, наблюдательность, чувство юмора и пр. Будучи с функциональной стороны именами собственными, отапеллятивные прозвища образуются от имен нарицательных.

Яркость и меткость данных идентификаторов связана с изобразительновыразительными возможностями слова, причем за прямым значением всегда стоит «второй план» – образный, художественный. Достигается это путем ассоциаций, которые вызывают в сознании использующих прозвище образы и представления. Так, выделяемая черта называемого человека отражается в прозвищном именовании (имени собственном) часто через ее соотнесение с другим объектом реальности, названным именем нарицательным, у которого обнаруживаются подобные свойства и качества. Например, прозвище СлОн, данное человеку внушительных габаритов, не описывает все свойства и качества этого человека, а определяет главную его качественную особенность через сравнение с другим существом – животным, а именно, слоном. Таким образом, через признак большого роста и массы этого млекопитающего слово слон из имени нарицательного переходит в прозвище – имя собственное.

Одно и то же прозвище может обогащаться различными смыслами, но, вместе с тем, все же один из смыслов является основным – тот, который традиционен в оценке. Например, прозвище ЗАяц может отражать следующие качества человека: «робкий, трусливый»; «за длинные уши»; «за косоглазие»;

«как заяц во хмелю – широк только в какой-то ситуации»; «мягкий, ласковый». Эти традиционные образные значения прозвищ с основой заяц основаны на близких ассоциациях. Однако прозвище ЗАяц, данное за любимую поговорку «Эх, заяц!», несколько более ассоциативно отдаленное, что делает его, соответственно, более индивидуальным [Королева 2009: 20–22]. Таким образом, мы видим, что прозвища достаточно схематичны по своему образованию, онако в них наиболее полно отражается творческое начало и вся гамма впечатлений, создавшаяся у лица, которое дает объекту данное именование с яркой коннотацией. Тем не менее, прозвище можно назвать полноценно закрепившимся только тогда, когда оно начнет соотноситься с носителем у всех членов общества, а не только у того, кто именует прозвищем.

Создание и закрепление прозвищ – сложный процесс. В прозвищах уже на первой ступени их создания факты бытия, лежащие в основе будущего прозвища, проходят идейно-художественную обработку. Обобщаются и типизируются черты, наиболее характерные для наблюдаемого объекта, либо те, которые поражают своей непохожестью на привычное, устоявшееся [Веселовский 1974: 271 и др.]. В значении прозвища утверждается реальная, конкретная, единичная черта, но она выступает как типичная, повторяющаяся, общечеловеческая. Налицо сочетание общего и единичного, абстрактного и конкретного.

В связи с этим, прозвища могут быть мотивированы и немотивированы. Однако мотивация может как «лежать на поверхности» (РЫжик «за яркорыжие волосы», Катя ДвОйка «за плохую успеваемость в школе» и др.), так и быть «скрытой» от взгляда непосвященного человека: например, ДжУс «за надпись на футболке Juice» (не каждый сразу подумает искать мотивацию в английском языке, а скорее братится к персонажу Волкова – Урфину Джусу).

Проблеме мотивации прозвищ посвящена одна из классических статей известного ономаста Ю. И. Чайкиной «О традиционных прозвищах в Белозерье» [1969: 104–109]. Автор справедливо связывает проблему мотивированности прозвищ с внутренней формой слова, дающего образность и экспрессию. Соотнесенность этого именования с менее обобщенным понятием она считает главным отличительными признаком прозвища от личного имени.

Яркий пример этого – прозвище ВОлк (от нарицательного существительного волк, обозначающего животное): ВОлк «не просто человек, а злой, угрюмый мужчина». Эта тесная связь является основой для мотивации. И, даже при условии отсутствия внутренней формы у имени нарицательного, к которому апеллирует прозвище, приобретая новое значение, лексема уже соотносится с субъектом по ряду признаков: волк – одинокий, агрессивный, страшный, серый по цвету. Таким образом, прежнее значение слова переходит во внутреннюю форму, делая прозвище мотивированным. Идентификаторы, произошедшие от имен нарицательных с прямым значением, такие, как ПомидОр, КлЮква, обладают внутренней формой с тем же прямым значением:

помидор – овощ красного цвета (яркий, сочный, спелый), клюква – ягода, кислая, но полезная, красноватая по цвету. У тех же прозвищ, которые образованы от слов-метафор, внутренняя форма, соответственно, вторична, например: петух – «кто поет», ПетУх – «задорный человек, забияка». Также автор делает важное замечание относительно окрашенности прозвища: его значение всегда осложняется эмоционально-оценочным компонентом, так как оно дается человеку в шутку.

Ю. В. Чайкина соотносит современные прозвища с прозвищами историческими, выявленные в памятниках Белозерья XV – XVIII вв., делая вывод, что многие прозвища с течением времени теряют свою внутреннюю форму.

Она приводит такие примеры, как ЛАшко, КовАча, МегОрец и др. Бесспорно, когда-то такие прозвища имели внутреннюю форму, но сегодня она утрачена. Автор подчеркивает, что традиционность прозвищ позволяет сохраняться даже таким идентификаторам [Там же].

Прозвища без мотивационной оценки на семантическом уровне выделяет также И. А. Королева, подчеркивая, что бытование таких прозвищ поддерживается возникающими звуковыми ассоциациями [Королева 2009: 25–26].

Структурно-семантический подход требует рассмотрения не только семантики, но и структуры прозвищ, которая помогает реализовывать прозвищную самантику. Прозвище имеет морфемное членение, сопоставимое с членением русского слова.

Изучение семантики и функций производных слов сопряжено с учетом их строения и морфемной структуры, хорошо осознаваемой носителями русского языка, о чем свидетельствует активное образование неологизмов по аналогии с существующими моделями и отдельными производными в современной публицистике, художественной литературе и разговорной речи.

Существуют различные подходы к морфемному членению слов в русском языке, что является показателем размытости формальных границ внутри слова. Это было отмечено еще И. А. Бодуэном де Куртенэ: «Границы между отдельными морфемами бывают и более ясны и более туманны. Некоторые морфемы так ясны, так выпуклы, так резко отделяются от других, что при их отделении никто не ошибется. Зато при определении других морфем замечаются значительные индивидуальные различия» [Бодуэн де Куртенэ 1963: 209–236].

Структура приобретает особо большое значение в тех случаях, где части слова имеют оценочный характер (например, в отфамильных и отыменных прозвищах).

Сложным является вопрос об отнесении к прозвищам дразнилок, которые рассматривают многие исследователи, причем не только лингвисты [Карташова 1985а, Данилина 1979, Никулина 1978 и др.].

Обратимся к определению дразнилки, данному Д. Н. Ушаковым:

«Насмешливая прибаутка, обычно рифмованная, употр. детьми для того, чтобы дразнить кого-нибудь, трунить над кем-нибудь, напр. "Борис – на ниточке повис"» [ТСРЯ: 794]. Четко видна характеризующая функция дразнилки, на основании которой мы можем отнести ее к особой разновидности прозвищ.

Е. Ф. Данилина, обращая особое внимание на грамматический аспект в определении прозвища, согласно которому прозвищами могут быть даже предложения, относит к ним именования, тождественные дразнилкам [Данилина 1979: 296–297]. Этой же точки зрения придерживается Н. В. Макарова [1983: 135–141], правда, считая дразнилки особым жанром устного народного творчества. Подробно рассматривает прозвища И. Ю. Карташова в диссертации «Прозвища как явление русского устного народного творчества»

[1985а] на языковом материале Урала. Относя дразнилки к разновидности песен о прозвищах, она не отрицает возможности рассмотрения их лингвистами как прозвищ.

Однако, руководствуясь тем, что дразнилки как разновидность прозвищ могут образовываться по похожим ассоциативным моделям, мы включаем их в рассматриваемый нами фактический материал, не исключая возможности существования в других регионах дразнилок, подобных тем, что мы собрали.

Итак, в настоящее время прозвища, несомненно, привлекают самое пристальное внимание исследователей, которые рассматривают этот идентификатор в самых разных аспектах, однако работ по изучению молодежных прозвищ далеко не достаточно. Вместе с тем следует подчеркнуть, что необходимо изучать прозвища в молодежном социуме, так как их описание связано с исследованием слэнга и вопросами социализации молодых людей, их культурой личности и становлением системы их духовно-нравственных ценностей.

Классификация прозвищ в современных исследованиях Описание и анализ любой языковой категории невозможны без их классификации. При классификации ономастического материала можно исходить из принадлежности названий к определенным языкам, территориям, хронологическим отрезкам, социальным формациям и т.д. [Суперанская 1973: 115].

Предметом рассмотрения нашего исследования являются современные молодежные и детские прозвища. Как мы уже отметили, эти именования неофициальные, они не фиксируются документально и, как правило, используются в узком кругу людей. У носителей может быть несколько прозвищ, они способны существовать только в определенное время, а некоторые сопровождают человека всю жизнь, поэтому объем прозвищного массива, собранного на определенной, иногда небольшой территории, бывает весьма значителен. Таким образом, их описание и анализ невозможно проводить без соответствующей собранному материалу классификации. Сразу же подчеркнем, что любая классификация тесным образом связана с пониманием термина прозвище, и поскольку, как уже отмечено выше, единого восприятия этого термина нет, то и существующие классификации при всей их общности имеют отличия.

Например, ни в одной из рассмотренных нами классификаций мы не нашли обоснование отфамильных и отыменных прозвищ, которые тем не менее выделяются. Кроме того, главным принципом, положенным в основу многих классификаций у части исследователей является мотив номинации.

Первые попытки систематизации прозвищ проводились с учетом расположения их по семантическим группам и относились еще к XIX в. [Снегирев 1841; Ефименко 1877; Сахаров 1885; Сумцов, 1889; Зеленин 1903; Даль 1957 и др.].

Этнографический принцип классификации, или семантический, как он называется в современной лингвистике, преобладает и в трудах нынешних исследователей, занимающихся сбором и описанием прозвищ. Е. В. Ухмылина выделяет для прозвищ 10 семантических групп [Ухмылина 1970]. По такому же критерию разграничивают прозвища М. Ю. Беляева [Беляева 2004], Т. Б. Блецвак [Блецвак 2001], К. Н. Давыдова [Давыдова 1972], В. А. Фроловская [Фроловская 1976] и Т. Н. Чайко [Чайко 1971] и др., хотя количество выделенных групп может не совпадать.

Эти и другие подобные современные классификации прозвищ базируются на популярной классификации, предложенной А. А. Селищевым для древнерусских имен и прозвищ3, где выделяется 19 семантических групп, которые варьируются исследователями.

Среди современных классификаций по семантическому принципу одной из самых известных является классификация З. П. Никулиной. В ее работе «Из наблюдений над группой прозвищ по внешнему признаку» названы признаки, лежащие в основе прозвищной номинации, в соответствии с которыми выделяются следующие семантические группы:

Прозвища, указывающие на внешний вид в целом: Райская птичка, Растрепа, Гиббон, Панночка, Чернильница.

Прозвища, характеризующие именуемого по отдельным деталям одежды, обуви, аксессуарам: Флот, Очкарик, Семьдесят Пятый.

Прозвища, указывающие на особенности походки и осанки: Черепаха, Хромыль, Старушка, Корга, Косогор.

Прозвища, указывающие на рост и особенности телосложения:

Длиннота, Стропила Огородная, Жирный, Кладовая Сала, Голубятник.

Прозвища, указывающие на особенности отдельных частей тела:

на пигментацию (Вишенка, Пестрая, Рыжая, Грузинка, Сметана); на форму и величину (Большеголовый, Носорог, Полтинник, Ушастик, Чебурашка); на недостатки, связанные с отсутствием элементов внешности (Лысый, Камбала, Стекляшка).

Подробнее см.: [Селищев 1968: 97-128].

З. П. Никулина также отмечает, что обычно прозвища по внешнему виду указывают на какую-нибудь одну особенность именуемого, но иногда они концентрируют несколько внешних признаков человека: Хрюша (толстый и беленький), Глист (худой, тело белое), Мышка (маленький, подвижный), Оглобля (высокий, тонкий, нескладный), Батя (высокий, старше сверстников).

Некоторые прозвища даются по контрасту: Куколка [Никулина 1978: 173– 179]. В своем анализе мы обязательно учитываем подобную контаминацию признаков.

Помимо семантического критерия, в настоящее время предпринимаются попытки дифференцировать прозвища по структурным и словообразовательным признакам, как это имеет место в работах В. П. Тимофеева [1979].

Однако его классификация содержит слишком обобщенные структурные модели, к тому же в ней описаны только коллективные прозвища.

Сложность классификации прозвищ показывает анализ статьи ведущего исследователя русских прозвищ А. В. Суперанской «Современные русские прозвища» [Суперанская 2004], где представлена система современного официального именования русского человека, в которую, по мнению ученого, входят большие разряды:

Индивидуальные имена-характеристики.

Групповые имена-характеристики.

Имена, отражающие положение человека в семье:

а) имена представителей одного поколения (имена супругов, групповые, именования жен и мужей, имена братьев и сестер);

б) имена представителей разных поколений (именования потомков по женской и по мужской линиям).

Именования, отражающие положение человека в обществе или его общественную оценку.

Индивидуальные добавочные прозвания.

А. В. Суперанская рассматривает, естественно, не только прозвища, но и формы имен, уличные фамилии, родовые именования, передающиеся из поколения в поколение. Индивидуальные прозвища в основном представлены в первом разряде и в шестом.

Группы прозвищ, описывающих человека, рассмотрены как прозвищахарактеристики, среди которых выделяются прозвища по внешним данным:

крупное/мелкое телосложение (Большак, Лось, Дядя Степа, Козявка, Чижик, Полудюймовый), подвижность/медлительность (Стрекоза, Улитка), колорит (Апельсин, Чугунок, Цыган), дефекты кожного покрова (Жаба, Конопатый, Рябушка), строение головы и лица (Утюг, Ряшка, Косоротый), глаза (Китаеза, Одноглазый), лоб (Лобка), нос (Носорог, Курносый), губы (Синий, Троегубый), зубы (Морж, Бульдог), уши (Пельмень, Чебурашка), шея (Хрюшка), руки (Безрукий, Беспалый), ноги (Страус, Колченогий), осанка (Сутулек, Горилла), походка (Балерина, Уточка, Медведь), неопрятность (Первобытный, Лохмын), волосы/прическа (Пушкин, Глобус, Плешивый), растительность на лице (Чернобровый, Усач), одежда (Галстук, Чайка, Нищий). Различаются прозвища и по внутренним особенностям носителя: черты характера (Кипятильник, Гав-гав, Доброхот), жадность (Жмот, Троекуров), подлость (Иуда, Гнида), жестокость/злость (Зверь, Собака), хитрость (Устрица, Сократ), лень (Бара, Лентяпузина), отношение к еде (Обжора, Прорва), поведение/манеры (Клоун, Вертеха, Шептун), привычки/пристрастия (Банан, Танкист, Моржонок), ум/знания (Академик, Кулибин, Газетка), голос (Русланиха, Котик, Граммофон), речевые особенности (Трындычиха, Заика), отношение к труду (Сивка, Хомут). А. В. Суперанская также отмечает прозвища, имеющие прямое и противоположное значения: Бегемот (и большой, толстый, и маленький, худой). Чаще, по ее мнению, встречаются именования по сходству, например, Зайка, Волк похожи на героев мультфильма «Ну, погоди!».

Исследователь, не проводя четкой классификации, в некоторых других группах неофициальных именований отмечает существующие прозвища.

Так, по типу отчеств могут образовываться прозвища от имен или прозвищ матерей носителей: Натальин (мать Наталья), Косолапиха (Косолапая). Часто прозвища, имеющие значимую для общества оценку, смыкаются с характеризующим человека признаком: Шурка Керосинщица, Евдоким Шило.

Обычно такие именования стоят после личного имени. Прозвания типа Америковы (однажды получили письмо из Америки) исследователь считает индивидуальными добавочными.

Отдельную группу, которую исследователь не включает в классификацию, составляют прозвища, образованные от фамилий и личных имен (Павел от Павлов, Ефрейтор от Ефремов), среди которых присутствуют именования, образованные от синонимичной/псевдосинонимичной основы (Лялька от Куклин, Амбар от Сараев), а также от антонимичной основы (Трус от Храбров, Грязный от Чистюхин) [Суперанская 2004: 43–50].

Как видим, А. В. Суперанская, понимая термин прозвище более узко, чем неофициальное именование русского человека, тем не менее, делает успешную попытку выделения частных групп прозвищ на основании семантического и структурно-семантического подходов. Однако четкой классификации прозвищ как антропонимической категории автор не дает.

Простую структурно-грамматическую классификацию предлагает Е. Ф. Данилина. Она выделяет следующие типы прозвищ: 1) однословные единицы, среди которых могут быть имена существительные, прилагательные, числительные, наречия и другие части речи; 2) словосочетания; 3) предложения. Попутно обращается внимание на частеречную принадлежность прозвищ [1979: 281–297].

Несколько расширенный вариант этой классификации мы находим в работе Н. П. Клюевой: 1) однословные простые и сложные слова, включающие больше одной корневой морфемы и характеризующиеся при этом цельнооформленностью; 2) составные именования, представляющие собой словосочетания; 3) прозвища-фразы; 4) прозвища-аббревиатуры; 5) прозвищаформулы [Клюева 1979: 68–93].

Проанализировав основные существующие классификации, мы пришли к выводу, что (с учетом собранного фактического материала) необходимо разграничить семантический и структурный аспекты в рассмотрении прозвищ и представить две обобщающих классификации, которые позволят охватить все группы прозвищ в соответствии с пониманием данного термина.

Естественно, при этом мы опираемся на две основные семантические классификации ведущих исследователей – А. В. Суперанской и З. П. Никулиной, а также на структурную классификацию Е. Ф. Данилиной и Н. П. Клюевой. В первой классификации, которая рассматривает выделение семантических групп прозвищ, представлены два больших разряда (см. Схему 1).

ИНДИВИДУАЛЬНЫЕ ПРОЗВИЩА

Приведем обоснование выделения первого разряда индивидуальных прозвищ.

Прозвища в разряде отантропонимической лексики носят переходный характер от имен собственных к именам нарицательным [Супрун 2000], поэтому данная категория представляет собой пестрый, пограничный массив:

среди таких прозвищ есть именования, которые, в зависимости от условий мотивации, ярко выделяют характеризующие черты, а есть идентификаторы, обозначающие такие черты не вполне четко.

Рассмотрим прозвище, образованное от фамилии Комарова, – КомАр.

Как видим, в исходной фамилии имеет место вычленение мотивирующей основы – комар. С одной стороны, она не обязательно характеризует такой признак носителя, как назойливость или тонкий голос (как если бы это прозвище было не отфамильным, а данным за какую-то определенную черту характера или поведения). Но с другой стороны, в связи с этой фамилией все равно возникает определенная ассоциация с насекомым, само же прозвище образуется в языке в силу тенденции к экономии языковых средств, как и все отфамильные прозвища. Они обычно употребляются в ситуациях неформального характера, которые показывают дружественное, позитивное отношение к именуемому.

Даже в простом, на первый взгляд, прозвище МакАр от фамилии Макаров, в свою очередь исторически образованной от каноничного имени Макар, тоже могут быть ассоциации, связанные, например, с фразеологизмом «куда Макар телят не гонял» или восприятием греческого имени в народном сознании. В отношении данного прозвища действуют те же характеристики, что и в отношении предыдущего примера: экономия языковых средств, ситуативность функционирования, выражение дружеского, но грубоватодобродушного обращения.

Достаточно активно бытуют прозвища от личных имен, которые, однако, подвергаются трансформации, в основном, структурной, при этом дополнительные элементы, появляющиеся при преобразовании, несут в себе характеристику носителя.

Например, в отыменном прозвище Алекс, образованном от имени Александра, идет усечение до появления заимствованного имени, что является частным проявлением общей тенденции к проникновению заимствованной лексики в разные сферы русского языка. Это прозвище должно выделить человека в коллективе «на иноязычный манер», следовательно, в его номинации заложена эмоциональная оценка, которая може быть различной: от доброжелательной до насмешливой.

Другое отыменное прозвище – МихАн – образовано от имени Михаил усечением до корня -ми- (с историческим чередованием х//ш в форме Миша) и прибавлением суффикса -ан- – типичного суффикса имен с фамильярнопросторечной оценкой (ср.: Вован, Толян, Колян, нариц. дружбан и пр.).

Характеристика и оценка присутствуют и в третьем виде прозвищ, образованных от официальных идентификаторов – отчеств, которые встречаются гораздо реже. Отчества являются типичными восточнославянскими антропонимами, которые сугубо традиционны и зачастую могут употребляться самостоятельно, без других маркеров. Исторически в русском патрониме заложена оценка – уважение к возрасту или каким-то заслугам называемого.

Однако отчество может употребляться как фамильярное обращение в сельском обществе (например, «Семеновна, чего-то Петровича твоего не видать?

Не захворал ли?») или в шутливой форме (например, в частушках: «Как Семёновна сидит на лесенке. Да про Семёновну поются песенки»). Эти же традиционные оценки и сегодня могут переходить от патронима на образованное от него прозвище.

Кроме того, отчества структурно варьируются, что доказывает звуковой комплекс и структура выделяемого маркера. Так, в прозвище Юричевна, происходящем от патронима Юрьевна, добавлен суффикс отчеств мужского рода -ич-. У отчества Михайловна, образованного с помощью суффикса -овни чередования и//j, существует разговорный, просторечный эквивалент – Михална, послуживший основой для соответствующего прозвища МихАлна. Такой маркер выделяет лицо в коллективе либо в соответствии с особым уважением за заслуги, либо, наоборот, выражая иронию, насмешку, либо высказывая дружеское, доброжелательное отношение.

Следует отметить, что прозвищ, образованных от отчеств мало, так как, во-первых, отчество не является основным официальным идентификатором человека (в отличие, например, от фамилии), и, во-вторых, категория прозвищ, образованных от отчеств, признается не всеми исследователями.

Обоснование второго разряда уже дано многими исследователями и не требует доказательства того, что это прозвище.

Таким образом, приводим схему классификации прозвищ, которую мы используем для анализа фактического материала (см. Схемы 2 и 3).

ПРОЗВИЩА, ОБРАЗОВАННЫЕ ОТ ОФИЦИАЛЬНЫХ

ИДЕНТИФИКАТОРОВ ЧЕЛОВЕКА

ПРОЗВИЩА, ОБРАЗОВАННЫЕ ПО ХАРАКТЕРИЗУЮЩИМ

ПРИЗНАКАМ И АССОЦИАЦИЯМ

Естественно, и в структурном аспекте требуется классификация материала.

Взяв за основу работы Е. Ф. Данилиной и Н. П. Клюевой, мы представляем структурную классификацию индивидуальных прозвищ. С учетом понимания термина прозвище, мы выделяем три группы этих индивидуальных именований (см. Схему 4).

ПРОЗВИЩА

В структурно-грамматическом аспекте необходимо рассматривать прозвище в частеречной принадлежности, о чем попутно уже писали Е. Ф. Данилина и некоторые другие исследователи. В состав прозвищ входят следующие части речи: имена существительные, прилагательные, числительные, местоимения, формы глаголов, междометия и звукоподражания. Необходимо подчеркнуть, что все части речи проходят процесс субстантивации. Частеречное распределение представленено в Схеме 5.

ПРОЗВИЩА

Общая характеристика среды бытования молодежных Одно из полных определений понятия «молодежь» предложил еще советский социолог В. Т. Лисовский: «Молодежь – поколение людей, проходящих стадию социализации, усваивающих, а в более зрелом возрасте уже усвоивших, образовательные, профессиональные, культурные и другие социальные функции» [Лисовский 1968: 14-16]. Эта группа людей, переживающих период становления социальной зрелости, вхождения в мир взрослых, адаптацию к нему и будущего его обновления. Нижняя возрастная граница – 14 лет – определяется тем, что в этот период наступает физическая зрелость и открывается доступ к трудовой деятельности. Верхней – 30 лет – является возраст предполагаемого достижения профессиональной и общественной стабильности, создание семьи [Там же].

Помимо этого, необходимо рассмотреть понятие детства, которое социологи определяют как период жизни человека, характеризующийся первичной социализацией (главным образом, семейной). Период детства строго ограничен фиксированными социальными рамками, однако с развитием социологии и, в частности, историко-социального анализа, границы детства менялись: верхние были расширены от 5 до 18 лет, нижние – от момента зачатия до двухлетнего возраста. Согласно федеральному закону «Об основных гарантиях по защите прав ребенка» и Конвенции ООН о правах ребенка, в России детство узаконено в рамках 0–18 лет [Социологическая энциклопедия: 276-277].

Как видим, в целом возрастные рамки детства и молодежи совмещаются, пересекаясь, и показывают, что молодежь – переходная стадия от мира детства к миру взрослых, на которой молодое поколение переживает этап социализации, усваивая выработанные обществом и различными группами нормы, ценности, установки, представления и стереотипы (в том числе, и языковые) [Шустова, Гриценко 2007].

Одним из средств социализации является развитие речевой культуры человека, культуры общения в социуме, в которой большую роль играет номинирование человека неформальными идентификаторами. Однако еще до 14 лет маленький человек уже начинает социализироваться, испытывает влияние коллектива, функционирующего по определенным правилам. Находясь среди сверстников и других детей, ребенок приобретает разнообразные знания о фактах, явлениях, событиях социальной жизни, о человеческих взаимоотношениях. У него формируются представления о том, что хорошо и что плохо. Но информация, которой он располагает, может носить субъективный характер и далеко не всегда соответствовать объективному знанию [Леонтьев 1975: 30].

Детское общество является базой для того, чтобы ребенок комфортно для себя начал адаптироваться в социуме. В зависимости от наполнения отношений ребенок-взрослый и ребенок-ребенок, а также от складывающегося микроклимата в коллективе у детей активизируются определенные личностные качества, возникает потребность в формировании новых качеств. И в детском коллективе для становления и органичного развития в нем личности «маленького человека» прозвища также имеют немаловажное значение. Они определяют отношение к ребенку других детей и взрослых и показывают обратную связь – отношение ребенка к окружающим.

Динамика бытования прозвищ в разных возрастных группах является определенным показателем социализации, в частности – овладения молодым человеком культурой речи, развития культуры личности, потому что социализация и есть проявление этих общих требований.

Неотъемлемый инструмент социализации – коммуникация – не представляется возможной без языкового общения. Молодежный язык или сленг является интереснейшим лингвистическим феноменом, бытование которого ограничено не только определенными возрастными рамками, но и социальными, временными, пространственными рамками. Он бытует в общей среде городской учащейся молодежи и в отдельных узких коллективах школьников и студентов. В сленге отражается образ жизни речевого коллектива, который его породил [Береговская 1996].

Сленг являет собой не просто способ самовыражения определенной группы людей, но и является инструментом двойного отстранения. И если людическая функция, то есть функция, которая выражается в стремлении к особенности, привлекательности языковой формы, в карнавализации речи, языковой игре, как показал историк и культуролог Хейзинг [1997: 284], свойственна человеку вообще, то молодому человеку она свойственна тем более.

Эти «опознавательные знаки» часто существуют на уровне отдельных сленговых слов, частично с которыми связаны и прозвища, несущие в себе оценочность. Однако стоит помнить, что сленг дает оценку фактам действительности, а прозвище – конкретному человеку. Соответственно, условно прозвища можно включить в молодежный сленг как динамично функционирующий языковой пласт. Прозвища как неформальный идентификатор человека принимают активное участие в процессе социализации и индивидуализации, выделяя носителя прозвища на фоне коллектива по каким-либо признакам, а также отражая степень эрудированности, сферу интересов и иные особенности человека, таким образом именовавшего носителя. Прозвища существуют по тем же законам, что и молодежный сленг. Они появляются под воздействием молодежных субкультур, рекламы, кинематографа, музыки, компьютерной и интернет-терминологии и пр. Подчиняясь грамматике современного русского языка, они изменяются и встраиваются в предложения, подобно другим именам собственным. Социум задает тенденции образования прозвищ, равно как и тенденцию к использованию сленга.

Вопросы бытования языковых средств в обществе рассматривает социолингвистика. Известный исследователь Е. Д. Поливанов, основоположник социолингвистики в России, не рассматривает прозвища учащихся, но отмечает особые обращения учащихся друг к другу, что является ценным наблюдением для исследователя этой функции прозвищ. В статье «О блатном языке учащихся и о «славянском» языке революции» есть материал об именах нарицательных, которые, вполне вероятно, уже бытовали как прозвища в школьной среде. Е. Д. Поливанов обращает внимание на жаргоны, рассказывая об их истоках, причинах возникновения, функциях, указывает на то, что это важная часть языка и речи, заимствованная из групповых диалектов в общелитературный лексикон [Поливанов 2003: 161-172].

Л. П. Крысин считает, что литературный язык, изменяясь, впитывает в себя все ценное из других языковых сфер, в том числе – из сленга. Для того чтобы выполнять функции, ранее присущие жаргонам, ему требуются инструменты – жаргонизмы и прочие элементы, «экспортируемые» в литературный язык. Также важна для литературизации жаргонной лексики и существующая тенденция к исчезновению нелитературных форм языка как таковых – под влиянием социальных изменений «исчезают отчужденность, обособленность групп, но дифференциация общества на слои и группы, разумеется, остается» [Крысин 2008: 37]. Следовательно, прозвища можно считать своего рода социально-лингвистическим регулятором в общении молодежи или другой прослойки общества, обладающей собственным языком, стремящимся к слиянию с литературным. Однако, к сожалению, работ по социолингвистике, посвященных изучению вопроса бытования именно прозвищ, нет.

Таким образом, социальная среда бытования молодежных и детских прозвищ с одной стороны, свидетельствует об их вхождении в молодежный сленг, а с другой стороны, указывает на их специфичность в рамках жаргонной лексики.

Независимо от того, какие факторы оказывают влияние на речевое поведение личности, выбор языковых средств идет и на уровне нарицательных, и на уровне собственных имен. Так как нас интересуют имена собственные (в частности – прозвища), обратимся именно к ним: использование прозвищ в процессе общения продиктовано экстралингвистическими мотивами, именно они определяют выбор тех или иных вариантов и форм личных имен. В организации коммуникации, в отношениях коммуникантов – личностных и социальных – прозвища играют очень важную роль: показывают место носителя и номинанта в социальной структуре общества, служат для определения социальной дистанции между коммуникантами, для характеристики неформальной ситуации общения, не только проявляют характер взаимоотношений между участниками коммуникации, но и помогают организовать эти отношения.

По мнению известного лингвиста И. В. Бестужева-Лады, имя собственное как выделительный знак обладает двумя главными функциями, которые являются движущими силами антропонимической системы. Первая – различить индивидуумы в обществе, указать на их место в социальной структуре, и именно эта функция наиболее ярко реализуется в личных именах и прозвищах. Вторая – обеспечить носителю защиту от сверхъестественных сил – в настоящее время сводится к соблюдению традиций в именовании лица [Бестужев-Лада1970: 24-33].

При рассмотрении социальности именований в прошлом следует брать в расчет систему личных выделительных знаков индивидуума, так как четкого дифференциального разделения прозвищных имен и прозвищ тогда не существовало.

В XIX в. среди антропонимистов сформировались две точки зрения на проблему функционирования в обществе нехристианских имен. Так, Н. М. Тупиков в своем словаре отмечает, что подобные образования встречались во всех социальных группах, реже – у князей; например, Добрыня Долгой, ростовский бояринъ (АЭ, II, 173. 1607 г.) и др. Другой исследователь, А. И. Соколов, на разнообразных актовых материалах Казани и Нижнего Новгорода XVII в. доказывает, что нехристианские имена редко встречались не только у князей, но и практически не использовались по отношению к чиновникам и военным, однако часты среди посадских людей [1891: 1-2].

Позднее эти два мнения развивают антропонимисты XX в. Точку зрения Н. М. Тупикова поддержали И. М. Ганжина [1995: 78–91], Т. А. Заказчикова [1979: 12], А. Н. Мирославская [1959: 343 и др.], А. М. Селищев [1968:

107], Н. К. Фролов [1975]. Строгую социальную дифференциацию именника подчеркивают Т. В. Бахвалова [1972, 1985], Н. В. Данилина [1986] и С. И. Зинин [1969: 7–8 и др.].

Однако существует и третья точка зрения. Немало прозвищ в своих основах содержало семантический критерий социальности оценки. Например, определенное народное мнение, сложившееся о князе Святославе, который привел на родную землю врага, отразилось в его прозвище – Окаянный. Владимир I, способствовавший расцвету Киевской Руси, напротив, заслужил прозвище Красное Солнышко [Сахаров 2004].

Сегодня само существование собственных имен, в том числе и прозвищ, обусловлено выполнением ими определенных функций, которые подробно рассмотрела А. В. Суперанская:

1. Номинативная функция. Называть – основная лексическая функция любого имени. «Эта языковая функция перекрывает собой все прочие функции имен, выделяемые в речи, и всегда им сопутствует» [Суперанская 1973:

272].

2. Идентифицирующая функция. В современном социуме существует три главных идентификатора личности – ФИО, причем доминирующую позицию занимает фамилия. Прозвище идентифицирует человека как участника неформального общения в социуме.

3. Дифференцирующая функция, то есть функция различения индивидов друг от друга. И. В. Бестужев-Лада называет ее единственно необходимой и рациональной, полагая, что без нее антропонимы вообще теряют смысл [Бестужев-Лада 1970: 24]. Причисляет данную функцию к основным и В. Д. Бондалетов [Бондалетов 1983: 21]. В силу яркости, богатства лексикосемантического потенциала прозвищ данная функция в полной мере реализуется данным видом антропонимов.

4. Социальная функция. Указание на место человека в социальной структуре общества имеет большое практическое значение для жизни общества в целом и конкретно – для узкого коллектива, в котором и бытует прозвище. По нашему мнению, социальная функция также должна быть отнесена к основным функциям прозвищ.

В ряде случаев дифференцирующую и социальную функции рассматривают как единую социально-различительную функцию [Бестужев-Лада 1970: 24].

5. Эмоционально-экспрессивная функция отвечает за выражение эмоций и чувств индивида. Прозвища, по своему происхождению являющиеся именами или апеллятивами и производными от тех и других, а также далеко не одинаковые по своим экспрессивным оттенкам, бесспорно, выступают в функции описания отношений между коммуникантами.

6. Аккумулятивная функция. Прозвища как продукт человеческого имянаречения и словотворчества в целом являются неким способом накопления и хранения национальных знаний.

7. Дейктическая функция. Обращение по прозвищам имеет частотный и повсеместный характер, что говорит о выполнении ими функции указания.

8. Функция «введения в ряд» также присуща прозвищам. Например, это касается именования лиц по национальной принадлежности. Это подтверждает замечание А. В. Суперанской о том, что ряд диктует, «чтобы лица определенных национальных и социальных групп или лица, живущие на определенной территории, или члены одной семьи имели имена, в которых использовались бы определенные лексические основы и морфологические показатели» [Суперанская 1973: 97].

Помимо перечисленных, исследователи называют также и такие функции: адресную, стилистическую, эстетическую, ритуально-харизматическую и др. [Бондалетов 1983; Бестужев-Лада 1970]. Многие прозвища так или иначе могут выполнять данные функции, принимая во внимание адресность обращения по прозвищу, стилистическую окрашенность речевой ситуации с вовлечением прозвища, возможность ритуального обращения к человеку по прозвищу и т.д.

Таким образом, мы можем утверждать, что именно множественностью функций прозвищ объясняется их универсальность, значение для организации отношений между коммуникантами – как социальных, так и личностных.

Однако, с учетом проанализированного фактического материала, мы считаем главными функциями социальную, дейктическую и эмоциональноэкспрессивную.

Психологический и этический аспекты бытования прозвищ Языковая личность является той связующей нитью между всеми аспектами изучения языка, одновременно размывающей границы между антропоцентричными дисциплинами: невозможно изучать человека вне его языка.

Неоспоримо и то, что познать язык сам по себе можно только обратившись к его носителю – человеку [Караулов 1987]. А. А. Леонтьев отмечает, что среди наук, изучающих речевую деятельность, ближе всего стоит к идеалу психолингвистика, ставящая своей задачей обладать системой понятий, наиболее подходящей для комплексного исследования речевой деятельности. Он дает следующее определение предмета психолингвистики: «соотношение личности со структурой и функциями речевой деятельности, с одной стороны, и языком как главной «образующей» образа мира человека, с другой» [Леонтьев 1997: 19].

Психологическая культура человека рассматривается в контексте различных сфер жизнедеятельности, с учетом ряда индивидуальных особенностей, таких как национальность, возраст и пр. И именно психологическая культура является ведущим компонентом успешного включения человека в социальную жизнь общества [Лужбина 2002].

Окружающий мир преломляется в сознании человека через призму культуры, модифицированную индивидуальным восприятием личности. При этом мир воспринимается не пассивно, а определяется системой воззрений, верований, культурных традиций, нравственных ценностей, убеждений, стереотипов и предрассудков [Садохин 2005: 204].

Совокупность норм и традиций общения народа представляет собой национальное коммуникативное поведение. Его изучение позволяет выявить и описать национальную коммуникативную культуру – коммуникативное поведение народа как компонент его национальной культуры; фрагмент национальной культуры, отвечающей за коммуникативное поведение [Попова, Стернин 2007].

Культурно-историческая ценность собственных имен не вызывает сомнений у многих исследователей, полагающих, что «в ономастической картине мира воплощается характер культуры каждого этноса и каждого человека-имядателя» [Материалы к серии… 1993: 3].

И одним из ярких проявлений такого имятворчества являются прозвища.

Бытование прозвищ у молодых людей рассматривается в контексте различных сфер жизнедеятельности, с учетом ряда индивидуальных особенностей, таких как национальность, возраст и пр.

Выбор коммуникантами той или иной формы антропонима должен осуществляться с учетом правил речевого этикета, принятых в данном обществе, ситуации общения, возраста, социального статуса, пола адресата и т.д.

Естественно, употребление именований в коммуникации – один из показателей культуры личности и культуры общества. Имятворчество по сути своей сугубо личное явление. Такая субъективность номинации является проекцией всего менталитета нации, параметров ее мировоззрения в разные времена [Ниетбайтеги 2004].

Каждый человек, в силу различных личностных факторов, принимает и реализует этические принципы в социуме, стереотипы общественного поведения, воспринимаемые им как приемлемые и используемые на практике.

Таким образом, как полагает Г. И. Берестнев, прозвище, являясь разновидностью личного имени человека, представляет собой важный фактор его самосознания: оно «обеспечивает выделение лица в коллективе, позволяет ему постичь собственную бытийность, стимулирует его мысль о себе как об объекте» [Берестнев 1997: 30]. При детальном рассмотрении общих черт и функций данных именований исследователь раскрывает суть «прозвищного» самомознания. По его мнению, прозвища отражают видение человеком мира через призму называния других, являются одной из наиболее ярких и определенных провозглашений его индивидуальности. Такой идентификатор становится ориентиром индивида на свое собственное «Я». В отличие от личного имени, прозвище наиболее явно связано с действительностью. Их семантика всегда прозрачна и доступна для понимания и закрепления реально существующей характеристики. В силу этой особенности прозвища также являются своеобразными маркерами. Например, неуклюжесть фигуры, походки, манеры поведения подчеркивают такие прозвища, как БегемОт, КосолАпый, МедвЕдь, РазлАпый, ТоптУн; мрачность, нелюдимость, некоммуникабельность оценивают прозвища МолчУн, УпЫрь; навязчивость, назойливость, осуждаемое любопытство отражены в таких прозвищах, как ВарвАра (любопытная Варвара из пословицы), ПлАстырь, ПрилипАла и др. Свойственная прозвищу правдивость, доверие к нему носителя иногда порождает некий внутренний протест с последующим стремлением избавиться от прозвища. Это свидетельствует о том, что, связывая себя с прозвищем, человек мыслит себя как объект. Объективностью прозвищных именований задаются и такие их свойства, как универсальность, историческая первичность в системе личных именований, спонтанность, культурная обусловленность [Берестнев 1997: 31–36].

Рассмотрение прозвищ с точки зрения соотнесения их с этикой необходимо вести в направлениях «прозвища – народная культура» и «прозвища – культура личности».

Прозвища имеют свои корни в истории языка, в истории народа и его культуры: в процессе своего бытования они как бы «отрывались» от конкретной этнографической действительности, приобретали собственное художественное значение и эстетические функции [Королева 2007: 202].

Как отмечает В.В. Кожинов, прозвищные обозначения – это своеобразные культурные универсалии, отражающие быт народа, систему моральнонравственных ценностей, основы хозяйственной деятельности, стереотипы, привычки, вкусы и т.д. Прозвища также играют важную роль в закреплении и регулировании традиций коллектива. Обычно прозвища являются производными от слов общенародного языка, но на значение этих слов накладывается система собственно художественных значений, которые не являются языковыми [1965: 254].

Применительно к молодежным прозвищам нельзя с полной уверенностью говорить об обилии транслируемых образов народной культуры, однако они есть: ВасилИса (о девушке с прической в виде косы), КолобОк (об упитанном мальчике), МедвЕдь (о большом, неуклюжем молодом человеке) и т.д. Прозвища помогают понять национальные особенности характера, дают почву для размышления над историческими и современными обстоятельствами, способствующими их созданию, в целом помогают понять национальную жизнь во всех ее проявлениях. Исследователи также отмечают наличие в стилистике прозвищ метких образных сравнений-характеристик, выражений народной оценки человека как объекта бытия, приходя, таким образом, к выводу о прозвищах как особом элементе народного творчества – виде народного красноречия [Карташова 1985а; Денисова 2007 и др.]. Таким образом, прозвища как элемент традиционной культуры являются важной составляющей в формировании национального самосознания, в частности – русского.

С другой стороны, немаловажно понимать роль прозвищ в связи с внутренней культурой личности.

Являясь ярким индивидуальным идентификатором личности и неотъемлемой частью жизни людей в целом, прозвища должны иметь определенные условия функционирования и определенные ограничения в употреблении. Во-первых, называние по прозвищам должно быть уместным – прозвища неформальны и не допустимы в официальной коммуникации. Во-вторых, мы рассматриваем прозвища с позитивной точки зрения и поэтому считаем, что, называя кого-то прозвищем, человек не должен преследовать цель обидеть адресата. Соответственно, данные именования не должны быть оскорбительными. В-третьих, в целом, в социуме существуют особые группы людей, которые склонны употреблять в речи больше прозвищ, чем официальных именований. Это криминогенная среда, околокриминогенная, производственные коллективы и молодежная среда, имеющая свою культуру, свой язык (сленг) и, соответственно, свою коммуникацию. И, тем не менее, следует различать в употреблении прозвищ студенческую среду и криминальную.

Иными словами, молодежный сленг, подверженный интеграции с другими жаргонами, следует обезопасить от влияния криминогенной субкультуры и ни в коем случае не рассматривать его через призму «языка преступников».

И, разумеется, важную роль в возникновении прозвищ играют индивидуальные особенности внутреннего мира коммуниканта. Соединение знания языка с опытом речевого общения, умения конструировать речь в соответствии с требованиями жизни и воспринимать ее с учетом замысла автора и обстоятельств общения обеспечивают совокупность коммуникативных качеств речи. К ним относятся: правильность (отражение соотношения «речь – язык»), логичность («речь – мышление»), точность («речь – действительность»), лаконизм («речь – общение»), ясность («речь – адресат»), богатство («речь – языковая компетенция автора»), выразительность («речь – эстетика»), чистота («речь – нравственность»), уместность («речь – адресат», «речь – ситуация общения») [Русский язык и культура речи 2009: 20].

Именно последние факторы обуславливают рассмотрение прозвища в свете связи участника речевого акта, мотива речевого поведения человека и его культуры личности. Чем выше внутренняя культура индивида, использующего прозвище, чем более духовна и нравственна система его моральноэтических ценностей, тем строже и разборчивее он будет подходить к неформальному идентификатору. Человек высокой внутренней культуры будет корректно относиться к услышанным от других неуместным прозвищам, не станет заострять на них внимание. Если у юноши или девушки появится «неугодное» прозвище, то он/она постарается понять причину возникновения такого идентификатора и искоренить черту, послужившую мотивировкой.

Существует мнение, что прозвища не соответствуют критерию чистоты речи. Даже не принимая во внимание все то культурное богатство, которое несут прозвища, мы можем сказать, что они не засоряют, а лишь вносят изменение в язык с поправкой на социум, в котором на данный момент функционируют. А каким будет это изменение – положительным или отрицательным, – зависит от коммуникантов.

Также интересным для нас представляется существующее мнение о том, что словесное воздействие способно искажать функционирование живого организма. Ведь, как известно, любое существо воспринимает информацию, направленную в его адрес, а все обращения представляют собой сигнал о начале коммуникации. То есть прозвище, данное личности, но не соотносящееся с индивидуальной позицией носителя, может негативно повлиять на его коммуникативность, внутреннюю самооценку, веру в окружающих и т.д.

И, разумеется, нельзя забывать о том, что «человеческие имена и их формы, восходящие к различным эпохам истории русского тогдашнего общества, определяют уровень культуры, положение их носителей в обществе, а вместе с тем и классовую структуру этого общества» [Чичагов 1959: 8].

Конец XX в. ознаменован небывалым подъемом словарного дела. «Различные фрагменты языковой картины мира, уровни языковой системы, разнообразные аспекты научного знания воплощаются в словарной форме. Современная отечественная лексикография предоставляет получателю словарной информации широкий круг самых разнообразных словарей» [Никулина 1980: 18].

Ономастические словари в основном представлены двумя разновидностями:

1. Антропонимические словари, например: «Родословная сибирских фамилий» Д. Я. Резуна [1993], «Ономастикон: Древнерусские имена, прозвища и фамилии» С. Б. Веселовского [1974], «Словарь русских личных имен» Н. А. Петровского [1980], «Словарь русских личных имен» А. Н. Тихонова, Л. З. Бояриновой, А. Г. Рыжковой [1995], «Фамилии Тамбовской области. Словарь-справочник» Л. И. Дмитриевой и А. С. Щербак [1998], «Словарь русских личных имен» А. В. Суперанской [2006], «Словарь фамилий Смоленского края» и «Имена. Имена. Имена. Школьный комплексный словарь личных имен» И. А. Королевой [2000 и 2006в] и др.

2. Топонимические словари, например: «Словарь географических названий» М. С. Боднарского [1954], «Географические названия» А. И. Попова [1965], «Топонимика Западной Сибири» И. А. Воробьевой [1977], «Географические названия Урала: Краткий топонимический словарь» А. К. Матвеева [1980], «Топонимический словарь Центральной России» Г. П. Смолицкой [2002], «Тверской топонимический словарь: названия населенных мест»

В. М. Воробьева [2005] и др.

Среди ономастического материала, который требует лексикографирования, особую значимость имеют прозвища, так как этот вид антропонимов недостаточно изучен.

Прозвища и клички, как «малый жанр» современного фольклора, включаются в различные публикации – в сборники пословиц и поговорок, в собрания кратких современных афоризмов, в словари жаргона, просторечия и др.

Потребность в создании общерусского словаря прозвищ ощущалась давно, его отсутствие сказывалось не только на состоянии общей теории русской лексикографии, но и на исследовательской практике специалистов. В конце 1960–1970-х гг. появился ряд публикаций, посвященных данной проблеме, однако вскоре она перестала быть актуальной. Лишь сравнительно недавно лексикографирование прозвищ снова потребовало решения.

Предпринимались попытки разграничить и классифицировать разнообразные личные идентификаторы, вводя их в словари других типов. Так, например, прозвища мы можем найти в словаре В. И. Даля [1863–1866], «Смоленском областном словаре» В. Н. Добровольского [1914]. А. В. Суперанская издала материалы к словарю прозвищ, представляющие собой списки прозвищ [2006].

В начале XXI в. выходят первые словари прозвищ. Это «Этимологический словарь современных прозвищ Республики Коми» Н. А. Волковой [2003], «Словарь современных русских прозвищ: Экспериментальный выпуск» Х. Вальтера и В. М. Мокиенко [2004], неплохим образцом может считаться «Региональный словарь личностно-индивидуальных прозвищ Верховского района Орловской области» Т. И. Невровой [2007]. Несколько позднее вышли «Материалы к Словарю смоленских прозвищ» И. А. Королевой [2009]. И, наконец, в 2007 г. издан «Большой словарь русских прозвищ»

Х. Вальтера и В. М. Мокиенко, который стал основным лексикографическим трудом по прозвищам в настоящее время. В этом источнике собраны материалы всех вышеперечисленных словарей, монографий, статей, диссертаций, средств массовой информации. В словаре собраны прозвища, различающиеся по территориальной и социальной принадлежности носителей. В частности, в отдельных словарных статьях можно найти и молодежные прозвища.

Так как это основной словарь прозвищ, мы кратко остановимся на его характеристике. Сразу же следует подчеркнуть, что он является хорошим образцом лексикографического труда, составленного по всем правилам лексикографирования. Словарные статьи в нем расположены в алфавитном порядке и построены таким образом, что читатель знакомится и с грамматической формой прозвища, и с экспрессивно-оценочными особенностями его значения. В большинстве статей приведены примеры использования соответствующих лексикографических единиц. Обязательно указывается источник информации – сокращенное название и год публикации издания. Для большей ясности основная масса прозвищ обладает также справкой с объяснением происхождения. Кроме того, толкуемое слово напечатано с ударением, жирным шрифтом заглавными буквами; род и помета стилистической окраски – курсивом. Также курсивом выделяется пример употребления прозвища, причем внутри предложения часто (но не всегда) само прозвище и родственные прозвища напечатаны жирным шрифтом. Таким образом, авторы сделали чтение и восприятие статей более удобным.

Во вступительной статье Х. Вальтер и В. М. Мокиенко излагают свои взгляды на прозвища как антропонимическую категорию и выделяют несколько групп прозвищ для последующего толкования номинации.

К первой группе относятся традиционные деревенские и городские прозвища – генетические предшественники фамилий. Например, от прозвища Кабан вполне могла произойти фамилия Кабанов. Это наиболее многочисленная группа прозвищ. В эту же группу авторами включены прозвища с диалектными основами, социодиалектные и даже криминальные клички. Авторы считают, что группа традиционных прозвищ специфична тем, что у них характерологическая функция теснее связана с номинативной, а потому они не настолько экспрессивны, чем остальные группы [2007: 11] Вторая группа, которую выделяют авторы – это прозвища учителей и учеников, преподавателей и студентов, профессиональные клички и т. п. Они отличаются случайностью своего возникновения и практически анонимностью дающего. В словаре отражены типичные образцы, по которым они активно производятся в современном русском языке. Например, учитель труда, которого чаще всего называют Трудовиком, также именуется как Маньяк, Трудень, Трудила, Трудило. Имеется у преподавателя и следующее прозвище: ТРУЖЕНИК, -а, м. Шк. Шутл.-ирон. То же, что ТРУДОВИК. Труженик напрягает какой-то дневник оформлять по трудовому обучению. (Запись 2000 г.). ВМН 2003, 135. < Ср. разг. Труженик – человек, умеющий много и усердно трудиться.

Функциональная нацеленность на языковую игру, каламбурный характер школьных, студенческих и профессиональных прозвищ объединяет их с третьей группой – прозвищами известных деятелей и знаменитостей. Политикам, писателям, артистам, олигархам и спортсменам уделяется особое внимание, потому как именно по таким моделям, как серый кардинал (первоначально монах отец Джозеф – доверенное лицо при кардинале Ришелье) образовались прозвища российских серых кардиналов Борис Березовский, Владимир Путин и «рыжий кардинал» Анатолий Чубайс. Кстати, прозвища последнего весьма многочисленны, например: АБЧ, Всероссийский аллерген, Рыжий. Кроме того, в приложении дается краткая биографическая справка публичных деятелей, не избежавших участи стать носителями прозвищ.

Примечателен тот факт, что лексикографическая полнота этой группы прозвищ достигается не только опросами респондентов и обращением к средствам массовой информации, но также и к Интернет-ресурсам, что позволяет считать данные корректными и актуальными [2007: 15].

И последняя, четвертая группа прозвищ, включенных в словарь – коллективные. Обобщенные обозначения групп лиц несколько отличаются от трех предыдущих типов именования главным образом ввиду своей разнородности. Коллективных прозвищ в словаре немного.

Таким образом, попытка составителей создать первый толковый словарь русских прозвищ, в котором со всей возможной полнотой были бы описаны разнообразные типы прозвищ, оказалась, на наш взгляд, весьма удачной. Уже этот словарь может служить лексикографическим источником, а новый материал расширит возможности исследователей, занимающихся прозвищами.

Несколько позднее, в 2011 г. вышел «Словарь коллективных прозвищ»

Ю. Б. Воронцовой. Этот словарь представляет собой первый в русской лингвистике опыт словарного описания коллективных прозвищ русского народа (неофициальных наименований жителей различных краев, городов, деревень и т.д.). Особенностью сбора языкового материала стало извлечение прозвищных единиц из фольклорных, этнографических источников, диалектных словарей русского языка и неопубликованных полевых картотек. Таким образом, собранный автором материал отражает русскую языковую традицию XIX – нач. XXI вв.

Приложением к словарю служит индекс коллективных прозвищ, составленный по географическому принципу: от названия территории – к прозвищу ее жителей.

Данный словарь предназначен для специалистов по лингвистике, фольклористике, этнографии, а также представляет определенный интерес для историков, культурологов и языковедов.

Итак, на сегодняшний день, помимо «Большого словаря русских прозвищ», существует несколько словарей, компилирующих опыт сбора и изучения прозвищ в каких-либо узких областях их применения (например, временной аспект, территориальный и пр.).

Однако прозвища, сфера бытования которых – молодежная коммуникация, еще не подвергались специальному лексикографированию, хотя именно они представляют собой достаточно пестрый, интересный и живой языковой материал. Наша работа, включающая в себя словник, может положить начало созданию такого словаря.

Большинство исследователей признают существование антропонимического термина прозвище, однако вкладывают в него разное понятийное содержание, обращая внимание на лингвистические, грамматические, психологические, социальные и этнографические составляющие.

Следуя за определением в Словаре русской ономастической терминологии Н. В. Подольской, все прозвища в любой сфере обладают характеризующими признаками, имеют оценку и определенные функции. Безусловно, мы принимаем это определение за основное (той же точки зрения следуют Беляева, Уфимцева, Фроловская и др.). Таким образом, все рассматриваемые нами неофициальные идентификаторы, обладающие подобными характеристиками, мы считаем прозвищами. Помимо этого, вслед за Е. Ф. Данилиной и Н. П. Клюевой и другими исследователями, мы принимаем точку зрания о том, что структура прозвища тесно связана с его семантикой и способствует выражению характеристической и оценочной функции. Итак, в изучении прозвища как антропонимической категории мы используем структурносемантический подход.

История изучения прозвищ неразрывно связана с изучением дохристианских имен, о чем свидетельствует их схожесть в семантике и способах номинации, которые имеют место и сегодня. Однако, несомненно, современная классификация прозвищ не может повторять работу А. М. Селищева, на которой основаны труды многих исследователей. Именно поэтому вопрос о классификации один из основных в теории изучения данного вида идентификаторов, так как именно в соответствии с принятой классификацией следует анализировать собранный фактический материал. Рассмотрев все основные классификации, существующие в современных исследованиях (Подольская, Никулина, Данилина, Суперанская, Ермолович и др.), мы пришли к выводу, что, имея много общего в понимании мотивирующего признака, определяющего характеризующую сему у прозвищ, связанных с внешним видом человека, его характером, привычками и др., исследователи не определяют статус прозвищ, образованных от антропонимов, которых достаточно много, особенно отфамильных. Возможно, отсутствие «места» этих прозвищ в существующих классификациях структурно-семантического типа связано с тем, что детально не определена их характеруризующая сущность, эмоциональноэкспрессивный фон, который необходим прозвищу как антропонимической категории. Один из самых известных исследователей прозвищ З. П. Никулина противоречиво рассматривает включение прозвищ, образованных от официальных антропонимов, в систему именований, называя их нехарактеризующими, что не соответствует самому понятийному определению прозвищ.

Мы сделали попытку, с опорой на существующие классификации, представить свою, обобщающую, включающую и систематизирующую прозвища всех разрядов этих онимов.

В результате наших доказательств, приведенных в теоретической главе, классификация, отражающая структурно-семантическое деление прозвищ представлена двумя частями. Первая часть отражает семантический подход и включает в свой состав все разряды прозвищ: 1) образованные от официальных идентификаторов человека (здесь выделяется три подвида: образованные от личного имени, от фамилии или от отчества); 2) образованные по характеризующим признакам и ассоциациям (внешностные, поведенческие, ситуативные и др.). В эту же часть относятся прозвища, образованные от именований знаменитых людей и персонажей кино, мультфильмов и пр.