«СОВРЕМЕННАЯ РЕГИОНАЛИЗАЦИЯ И ФОРМЫ ЕЕ ПРОЯВЛЕНИЯ ...»

Федеральное государственное бюджетное образовательное

учреждение

высшего профессионального образования

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА И

ГОСУДАРСТВЕННОЙ СЛУЖБЫ ПРИ ПРЕЗИДЕНТЕ

РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

На правах рукописи

МАХТЕЙ ЕВГЕНИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ

СОВРЕМЕННАЯ РЕГИОНАЛИЗАЦИЯ И ФОРМЫ ЕЕ ПРОЯВЛЕНИЯ

Специальность 23.00.05 – «Политическая регионалистика. Этнополитика (политические наук

и) Ддиссертация на соискание ученой степени кандидата политических наук

Научный руководитель:

Рябова Елена Львовна, доктор политичеких наук Москва Оглавление Введение

Глава 1. «Трансформация роли регионов в современных политических условиях»

.1. «Государство и регионы в условиях глобализации»

1.2. «Изменения в системах публичной политики и управления»

1.3. «Региональный ренессанс и перспективы трансрегионализма»

Глава 2 «Интеграция и федерализм как варианты решения проблемы «дефицита демократии»

2.1. «Процесс интеграции и проблема «дефицита демократии»...... 2.2. «Федерализм как вариант решения проблемы «дефицита демократии»

Глава 3 «Проблемы и альтернативы развития российского федерализма»

3.1. «Проблемы становления российского федерализма»............. «Перспективная стратегия реформирования российского 3.2.

федерализма»

Заключени

Список литературы

Приложение 1. Печатные труды

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность исследования определяется достигнутой на сегодняшней день степенью остроты проблемами оптимизации отношений между региональным, национальным и глобальным уровнями политики в контексте современных политических трансформаций. Последние связаны с процессами децентрализации и фрагментации власти и публичного авторитета, с эмансипацией гражданского общества и его институтов на фоне происходящей сегодня трансформации институтов Российской государственности – что существенно усложняет деятельность властных институтов на всех властно-управленческих уровнях.

Современная Россия, совершившая переход к федерализму в весьма непростых условиях 1990-х годов, по сию пору находится в поисках его оптимальной модели, отвечающей специфическим условиям нашей страны. Как показал опыт 1990-х, никакие простые и отдельные меры (развитие местного самоуправления, переход к избранию либо назначению губернаторов, создание совета Федерации и др.) не позволяют создать устойчивой и сбалансированной модели федеративных отношений, опирающейся на принцип «единства во многообразии». Тем актуальнее для России осмысление европейского опыта постепенного выстраивания многоуровневой системы управления в масштабах ЕС, где усилия наднационального, национального, регионального и местного уровней постепенно гармонизируются. Вместе с тем, для лучшего понимания перспектив подобных трансформаций необходимо лучше понимать более общий социально-политический и властно-политический контексты, в рамках которых происходят изменения в современной России.

Сегодня, в частности, расширение рамок публичного действия в рамках публичного пространства бросает вызов многим сложившимся национальным политическим практикам. Последнее трансформирует не только давно сложившиеся привилегированные связи между экономическим сектором и его бюрократическими посредниками, но, не в меньшей степени, сложившиеся традиционные модели национального управления в различных секторах (индустриальная политика, сектор публичных услуг, социальная и экологическая политика и т.п.). Благодаря происходящим социально-экономическим и социально-политическим трансформациям в оборот вводятся новые принципы и категории («субсидиарность», «пропорциональность», «добропорядочность» и др.), существенно изменяющие политикоадминистративную культуру России. Последнее приводит к слому глубоко укоренившихся политических традиций и практик, установленных влиятельными политическими общностями. Новые институциональные рамки системы управления создают дополнительные условия для конкуренции между политическими и экономическими акторами в процессе применения правил. Это также предоставляет последним отличную возможность найти меры, с помощью которых они могут более эффективно реализовывать свои интересы в рамках секторов, стран и сообществ, которые они представляют. В дополнение к этому, эмансипация региональных политических акторов создает новые возможности для реализации интересов, которые недостаточно усиливаются на национальном уровне принятия решений. Разнообразные интересы регионов и сообществ благодаря эффекту «пересекающихся сетей», как ни парадоксально, межрегиональной кооперации, что побуждает исследователей опыт деятельности межрегиональных ассоциаций экономического взаимодействия в 1990-е годы в Российской Федерации.

С учетом актуальности проблемы поиска оптимальной модели и стратегии европейской интеграции (что предполагает полноценное включение в этот процесс активно эмансипирующихся региональных акторов) особенно важным является процесс качественно нового политического позиционирования территорий в рамках «больших регионов», которые призваны использовать возникающие дополнительные возможности для самостоятельного политического и социально-экономического развития. При этом важным условием успеха трансформационного процесса является сохранение в модифицированном виде модели политического порядка, главным элементом которой продолжают оставаться существующие национальные государства.

Особое значение в этой связи приобретает процесс изменения содержания региональной политики в условиях возрастающего напряжения в системе отношений «Центр-регионы», связанный в т.ч. с трансформацией федеративных механизмов в контексте правовой и управляемой децентрализации, о которой много говорится в современной России.

Большое значение в свете взаимоотношений имеет проблема оживления и стимулирования конкурентных возможностей федерализма в рамках процесса модернизации государственных институтов современной России.

Вместе с тем, известная проблема связана с тем, что публичная сфера современной России находится в переходном состоянии и, несмотря на активно протекающие процессы институциализации, далеки от образования того, что принято называть публичной властью.

Наряду с этим, конвергенция региональных публичных практик в России затруднена известной ригидностью федеративных институтов, что также ставит в повестку дня вопрос о качественно новой стратегии реформирования последних.

В свою очередь, конкретные модели и специфическое содержание процессов регионализации в России в 1990-е и 2000-е годы во многом предопределяются характером внутриэлитных процессов на национальном и региональном уровнях, которые в реальности нередко далеки от модели стратегического консенсуса.

В то же время, растущее расхождение между территориальным размещением властных институтов, политическим статусом субъектов РФ и их функциональной компетенцией заметно усложняет общую ситуацию в системе отношений Центр-регионы, затрудняет выстраивание эффективной многоуровневой системы управления в рамках Российской Федерации. Осмысление российскими исследователями неоднозначного опыта развития федеративных институтов в РФ в 1990-е и 2000-е годы, как представляется, будет способствовать преодолению противоречий и недостатков современной модели российского федерализма за счет выстраивания более сбалансированных отношений между основными административновластными уровнями.

Разработанность темы в научной литературе. Проблема трансформации политического статуса как сложная и многообразная политическая проблема всегда привлекала внимание широкого круга исследователей.

неоинституционализма формируют необходимую методологическую рамку для анализа современных процессов реорганизации системы власти и управления в с учетом возрастания влияния регионов и институтов гражданского общества. Неоинституционализм вводит новый класс ограничений, обусловленных институциональной структурой общества и сужающих поле индивидуального выбора, оппортунистического поведения. В этом контексте особое значение имеют работы таких представителей неоинституционализма, как А.

Аузан, Р. Коуз, Д. Норт, М. Олсон, Э. Остром, Р. Рихтер, О. Уильямсон, Э. Г. Фуруботн, и др.

В частности, современному положению регионов в контексте процессов глобализации и формирования наднационального уровня власти посвящены работы таких исследователей, как П. Богесон, С.

Боррас-Алломар, Ф. Боркенхаген, Б. Колер-Кох, Т. Кристиансен, М.

Морасс, А. Родригес-Позе, Е.-О. Цимпель, Ч. Энселл, В. Янн, Г. О.

Яровой, и др.

Следует отметить, что политической наукой как России, так и Запада проведен широкий круг исследований, посвященных различным аспектам и проявлениям процесса регионализации в современных обществах.

Значительный вклад в осмысление и оценку характера и содержания этих процессов, особенностям участия в процессах регионализации новых политических акторов внесен И. М. Бусыгиной, И. Д. Ивановым, М.

Китингом, В. Райтом, У. Буллманом и др.

Примечательно, что процесс политической эмансипации регионов рассматривается многими из исследователей в контексте общей проблематики реформирования административно-территориального устройства современных государств и в том числе Российской Федерации, развития института территориальной автономии, совершенствования механизмов децентрализованного управления.

Перечисленные выше политические феномены получают все более глубокое осмысление в зарубежной и отечественной политической науке. Они активно изучались и изучаются Р. Г. Абдулатиповым, Л. Ф.

Болтенковой, И. М. Бусыгиной, Е. Бухвальдом, С. Д. Валентеем, Л. М.

Дробижевой, К. В. Калининой, И. А. Конюховой, Г. Лауфером, Н. П.

Медведевым, Э. А. Паиным, М. В. Столяровым и др. Несмотря на широкий круг аспектов и многообразия проявлений феномена экспансии региональных акторов на уровень общегосударственной власти и их влияния на общенациональную политику в России и других странах, рассматриваемых в работах перечисленных исследователей, анализ специфики функционирования региональных политически партий в процессах трансформации современных федеративных систем требует специального и дополнительного исследования.

исследователи различным проявлениям политической регионализации в рамках внутриполитического процесса в современных федеративных государствах. В этом ряду заслуживают внимания работы И. В.

Данилевич, И. М. Бусыгиной, Г.В. Казанской, Е. И. Павличук и др.

Современные исследователи, в частности, уделяют внимание таким ярким проявлениям феномена политической эмансипации регионов в рамках ЕС, как федеральная реформа Бельгии (Е. И.

парадипломатии бельгийским регионом Фландрия (Е. Альбина), Европейского союза (Дж. Хопкинс, Дм. Кармис, А.-Г. Ганон).

Большое внимание уделяется исследователями таким качественно этнорегиональных партий в процессах трансформации систем общегосударственных институтов и механизмов, в формировании новых региональных идентичностей, в апробировании качественно новых практик публично-политического управления.

административно-территориального устройства национальных государств на современном этапе отражены в работах А.С. Намазовой, З. Янсена, К. Мабийя, К. Саджессер, В. Корибайтера, А. Трефуа, Ж.

Фаньеля, П. Блэза и др. исследователей.

В то же время в современной политической науке пока еще не сложилось обобщенное и комплексное видение фундаментальных трансформаций в системе отношений Центра и регионов на рубеже XX-XXI Европейском Союзе, их совокупное влияние на трансформацию институционально-властных и управленческих механизмов не сведены в единую общую концепцию. Это, в свою очередь, не позволяет выработать комплексной стратегии интеграции регионов и региональных общностей в формирующиеся «наднациональные»

политическое и правовое пространства с последующим выстраиванием эффективной и сбалансированной системы многоуровневого управления, которая бы позволила преодолеть проявления «дефицита демократии» и институционально-властного «вакуума».

Наконец, отсутствие подобного системного видения процессов переустройства властно-управленческих систем в контексте процессов европейской интеграции не позволяет с необходимой ясностью определить политические инструменты, необходимые для преодоления современного кризиса евроинтеграционных процессов и механизмов.

Наконец, отсутствие теоретико-концептуальной ясности в вопросе о современном политическом статусе и перспективах политической эмансипации регионов не позволяет сделать заключения, которые могли бы быть полезны при осмыслении и решении проблем реформирования национально-государственного устройства Российской Федерации.

политический феномен.

Предмет исследования – содержание, результаты и перспективы процесса регионализации в современной России в контексте процесса становления многоуровневой системы властно-политического управления.

Цель диссертационной работы состоит в выявлении истоков, характера, результатов и возможных последствий процессов регионализации в современной России, в определении перспективных форм их интеграции в общероссийское политическое и правовое пространства в контексте становления модели многоуровневого управления.

Задачи исследования:

- выявить предпосылки, причины и этапы изменения политической роли и статуса регионов в составе РФ в 1990-е и 2000-е годы;

- определить особенности влияния процессов регионализации и политической эмансипации регионов на трансформацию Российской государственности в 1990-е и 2000-е годы;

- провести анализ потенциала возможных моделей интеграции эмансипирующихся регионов в общероссийское политическое и правовое пространства (федералистская модель, модель «больших регионов»);

- выявить итоговый характер влияния процессов регионализации и эмансипации регионов на эволюцию системы государственного управления в РФ;

- определить возможные перспективы решения проблемы интеграции регионов в общероссийское политическое и правовое пространства через создание многоуровневой общеевропейской системы властнополитического управления.

Гипотеза исследования. Современный российский федерализм вследствие влияния проблемных элементов наследия «советского федерализма» и последствий политического кризиса 1990-х (квинтэссенцией которого стал распад СССР) был изначально предрасположен к кризисной модели реформирования из-за несоответствия ряда политико-правовых принципов, положенных в основу федеративного устройства РФ, реальным возможностям и устремлениям российских регионов. Ответом на реализацию стратегии последовательной конвергенции общероссийского (общефедерального) политическая экспансия регионов. Заметное усиление политической ослаблению института национальных государств и в значительной степени ослабило перспективы эволюционного реформирования федеративных отношений в России. Лишь последовательное внедрение системы многоуровневого управления с полноценным включением в нее национальных и территориальных регионов позволит перейти к полноценной реализации эволюционной стратегии модернизации российского федерализма – с целью реализации имеющегося у него конструктивного потенциала.

Теоретико-методологическая основа исследования.

В диссертационной работе использовались классические и современные работы отечественных и зарубежных политологов, социологов, историков, посвященных исследованию регионального глобализационных и трансформационных процессов, и прежде всего – в рамках процессов реформирования современного российского федерализма. В работе использовались системный, диалектический, институциональный, исторический, сравнительный методы научного исследования.

Особенно важное теоретико-методологическое значение для работы имеет системный метод. Применение системного метода к изучению объекта и предмета исследования позволило рассмотреть регионы в качестве ключевого актора общероссийского политического трансформации системы управления, сложившейся в рамках РФ.

федерализма.

региональных акторов с общефедеральными властно-управленческими институтами.

В диссертационном исследовании используется исторический метод.

С его помощью был проведен анализ процесса политической эмансипации российских регионов в 1990-е годы с учетом объективно политического развития Российской Федерации с момента обретения нашей страной независимости и суверенитета.

сравнительный метод, позволивший провести компаративный анализ положения регионов в составе Российской Федерации, а также выявить их политические возможности.

социологические методы и исследования, которые позволили провести институциональным реформам и экспансии регионов в составе РФ.

основании которого было исследовано содержание Интернет-сайтов.

регионального участия в политическом процессе современной России.

В качестве статистической базы использовались данные электоральной статистики.

Источниковая база исследования. Основными источниками послужили нормативно-правовые акты, научные статьи и монографии, конференций, официальные и информационные интернет-сайты, программы партий, тексты выступлений политических деятелей, электоральная статистика и материалы анализа избирательных кампаний в основных европейских странах.

Документальная база исследования. Среди правовых актов, связанных с функционированием общеевропейских институтов, следует выделить Федеративный договор 1992 г. и Конституцию РФ 1993 г., а также изменения в федеральном законодательстве 1999-2000-х годов, определившие общее направление и стратегию развития российского федерализма в 1990-2000-е годы.

трансформации федеративных отношений в РФ имеют сведения, расположенные на специализированных веб-ресурсах, и в том числе www.regionalstudies.com и др.

статистики и периодической печати, а также данные экспертизы и социологических опросов, посвященных проявлениям сепаратизма.

периодических изданий, посвященных проблеме сепаратизма, в число которых входят такие издания, как «Российская газета», «Известия», «Коммерсант», «Эксперт», «Этносоциум» и ряд других.

Перечисленные источники позволили более полно и объективно представить современный процесс политической эмансипации управления РФ на рубеже XX-XXI вв.

Научная новизна:

1. Выявлены предпосылки, причины и этапы регионализации как противоречиями в рамках российской модели федерализма.

2. Исследованы генезис, эволюция и специфика политической роли регионов-субъектов РФ, которая заключается в их превращении в ключевого актора процесса федеративного строительства в РФ в 1990-е годы с соответствующим уменьшением их политической субъектности в 2000-е годы.

3. Осуществлен анализ особенностей политических интересов и позиций регионов РФ, их влияния на формирование новых политических практик и федеративных отношений.

4. Выявлены общие особенности и охарактеризованы факторы, предопределившие современные проблемы в развитии российского федерализма, связанные с эффектами централизации начала 2000-х «централизованного федерализма» в развитии федеративных отношений.

федерализма, связанные с выстраиванием многоуровневой системы властно-политического управления с активным участием в ней регионов-субъектов РФ.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. В XXI веке встает вопрос о пересмотре подхода к пониманию кризиса национальных государств в контексте глобализационных процессов, что требует от политической науки объяснения природы, причин и последствий кризисов в политической системе в целом.

Изменение социально-политических характеристик и специфики политического процесса с учетом эффектов регионализации и политической эмансипации регионов предопределяет необходимость современных национальных государствах. Постановка этой проблемы актуальна и для Российской Федерации в контексте решения задач эффективной и сбалансированной системы государственного управления.

2. Современный российский федерализм из-за проблем переходного периода 1990-х годов был изначально предрасположен к кризисной модели реформирования из-за несоответствия ряда политико-правовых принципов, положенных в основу федеративного устройства РФ, реальным возможностям и интересам российских регионов-субъектов Федерации.

3. Ответом на реализацию на федеральном уровне общеполитических стратегий в духе «laisser-fair» («берите суверенитета столько, сколько сможете переварить») вместо последовательной конвергенции односторонняя политическая экспансия регионов, способная нарушить нормальное функционирование федеративных институтов и саму территориальную целостность России.

4. Заметное усиление политической идентичности и политического влияния регионов России вкупе с эффективным использованием ими трансформации, приводят к снижению потенциала реформирования актуальной модели российского федерализма с соответствующим расширением его политических возможностей.

национальных и территориальных регионов, позволит расширить потенциал российского федерализма в решении проблем регионального развития и в укреплении целостности и единства Российского государства. Подтверждением этому служит опыт деятельности так называемых «больших регионов» в составе ЕС, анализ деятельности которых также осуществляет автор.

Теоретическая и практическая значимость исследования.

теоретических подходов к пониманию политической роли регионов в контексте процесса реформирования актуальной модели российского федерализма. Автором разработана политологическая концепция исследования процессов регионализации и политической эмансипации регионов, что позволяет определить потенциал их конструктивного и деструктивного влияния в процессах реформирования современных систем национально-государственного устройства и управления.

Проанализированы модели (варианты) решения проблемы интеграции регионов в политическое и правовое пространство современных стран и межгосударственных объединений. Обоснованность и достоверность результатов исследования обеспечивается научным анализом процессов регионализации 1990-2000-х годов в РФ, теоретических источников и документов.

Положения и выводы диссертационного исследования могут быть использованы в практической деятельности органов власти и научноисследовательских организациях при проведении прикладных исследований и прогнозировании процессов развития современных национальных государств, и прежде всего современной России.

Результаты исследования могут использоваться при разработке и принятии политических решений в процессе реформирования территориально-государственного устройства России, модернизации ее избирательной системы, повышения эффективности ее национальной политики и совершенствования системы органов государственной власти и управления.

Автором показаны специфика и последствия институционального реформирования современных государств с учетом национального и регионального факторов, что может быть полезным для определения и осмысления перспектив реформирования актуальной модели российского федерализма с учетом возможности повышения роли механизмов межрегиональной кооперации.

Положения диссертационной работы могут применяться при разработке общетеоретических и специальных курсов по политологии, таких как политическая регионалистика, этнополитология, политическая социология, юридическая регионология, теория государственного и муниципального управления иных смежных дисциплин.

Апробация исследования.

Основные идеи, выводы, положения диссертации были изложены в научных публикациях, представлены и рассмотрены в докладах и выступлениях диссертанта на следующих научно-практических конференциях.

Предварительная разработка темы и отдельных положений диссертации была проведена при подготовке научной монографии «Региона как акторы процесса глобализации»,статей, опубликованных в журнале (издательстве) «Этносоциум и межнациональная культура», Альманахе «Крым», в Международном журнале «Культура Мира».

Структура работы.

Диссертация состоит из трех глав, заключения, списка литературы и приложения.

Глава 1. «Трансформация роли регионов в современных §1.1. «Государство и регионы в условиях глобализации»

Исследование пространственных и процессуально-временных характеристик региональной политической власти требует создания ее обобщенной концепции. Тем более, что создания такой концепции настоятельно требуют изменения, происходящее в масштабе различных обществ и государств на рубеже ХХ-ХХ1 вв.

Понимание природы и характера происходящих сегодня в глобальном масштабе изменений – ключевой элемент понимания современного мира. Данные изменения сегодня преимущественно протекают в рамках процессов глобализации и модернизации, хотя и другие силы и факторы – такие, как политика, война и революции также могут вызывать масштабные социальные изменения.

Модернизация – это процесс, в результате которого общества переходят к более высокому уровню развития, в то время как глобализация характеризует в первую очередь связи и отношения, связывающие различные нации воедино.

прогрессивные подходы к решению актуальных задач побуждают одни нации модернизироваться быстрее, чем другие – переходя от индустриального общества к новым формам Модерна Модернизация, в свою очередь, стимулирует глобализацию как процесс развития экономических и социальных отношений, который Beck U. Risk Society: Toward a New Modernity. London, 1992. P. распространяется на весь мир. Современные технологии делают возможным формирование глобальных сетей финансов, коммуникаций и торговли и образования, которые связывают воедино людей, корпорации и правительства. Глобализация не означает, что все общества мира сливаются в единую нацию; скорее она означает, что все нации мира становятся более взаимозависимыми и взаимосвязанными.

Решения, идеи и инновации, возникающие в рамках социальных, экономических и политических отношений, перерaстают национальные границы и связывают людей между собой сильнее, чем когда-либо в истории.

Где же лежат глубинные причины происходящих изменений?

Американский политолог и эксперт по международным отношениям Дж. Розенау выделяет пять фундаментальных процессов, обозначающих разрыв с традиционными политическими акторами и порождающими глубокие изменения в политике феноменами:

- переход от индустриального к постиндустриальному порядку, и прежде всего с точки зрения последствий «микроэлектронной революции» для систем информации и коммуникации;

- формирование новых «проблемных сфер» мировой политики (защита окружающей среды, борьба с распространением наркотиков, бедностью, СПИДом и др.);

- кризис централизованного государства с точки зрения снижения его способности к решению возникающих проблем;

- усиление субсистем (регионов и др.) в связи с процессами децентрализации;

- скачкообразное расширение возможностей людей Так, прежняя теория государства была связана с теорией модерна.

преимущественно базировавшийся на демократической концепции, которая постепенно включает все большую часть взрослого населения.

Оно обладало мощным бюрократическим аппаратом, который являлся зеркалом рационализации общества2. Бюрократическе кадры во все более широком масштабе получали образование в высшей школе.

В переходную же эпоху начинают разрушаться важнейшие принципы индустриального общества: стандартизация, специализация, синхронизация, концентрация, максимизация, централизация3. Сегодня характерными чертами человеческого бытия. Общество все чаще и чаще оказывается в неравновесном состоянии, состоянии внутренних конфликтов и бифуркации (разветвления путей развития), когда зависимость между прошлым и будущим ослабевает или вообще прекращается, а случайность, неопределенность, риск начинают играть в нем если не решающую, то весьма заметную роль4. Это неизбежно ведет к плюрализму (многообразию) во власти, усложнению властных отношений, их дифференциации и неустойчивости, когда даже слабые воздействия могут дать непропорционально сильные эффекты. Власть приобретает значительную подвижность, гибкость, изменчивость, становится многокомпонентной, осуществляется ее субъектами в условиях уплотнения, дефицита или даже цейтнота времени. В Rosenau J. The relocation of authority in a schrinking world // Comparative Politics.

1992 a. Vol. 24. No 3. - P. 253- Burdeau G. L`Etat. Paris, Editions de Seuil, 1970. P.157- Тоффлер О. Третья волна. М., Beck U. The World Risk Society. Cambridge: Blackwell, 1999. P. массовом сознании укрепляется идея о том, что власть может служить источником как порядка и стабильности, так хаоса и неустойчивости (Гомеров И.Н. Структура и свойства власти. Новосибирск, 2000, С. 48).

В соответствии с описанными изменениями меняется образ социальной и политической власти, что связано с ослаблением начал централизации, иерархии и дисциплины, с усилением веса неформальных отношений в рамках властных организаций. Как пишет по этому поводу О.Тоффлер, «именно в наше время начинается эра смещения власти, когда постепенно распадаются все существовавшие в мире прежде властные структуры и зарождаются принципиально новые. Этот процесс происходит на всех уровнях человеческого общества… Повсюду старые образцы власти пронизыватся новыми элементами… В недрах этого мощного переструктурирования властных взаимосвязей, подобного смещению и разрушению тектонических пластов во время землетрясения, зарождается один из наиболее редких феноменов человеческой истории – кардинальное изменение самой природы власти. «Смещение власти» означает не перемещение власти, а ее трансформацию 1.

Нам остается уточнить, в чем же состоит эта радикальная трансформация политики и власти.

В этом контексте весьма интересной представляется судьба еще одного порождения модерна – национального государства. Как метко заметил немецкий этнополитолог Э. Хобсбаум, «не нации формируют государства, но государства формируют нации». Сложившиеся в Европе в 18-19 вв. государства выступали как факторы национального строительства по четырем основным направлениям: 1) государство создавало внешние рамки, в которых гораздо быстрее и эффективнее протекали процессы культурной, языковой и экономической интеграции; 2) оно способствовало возникновению общности исторических судеб, в частности, в отношениях с другими народами; 3) оно создавало общую для всей формирующейся нации идеологию, культурную деятельность, способствовавшую созданию нации, а во многих случаях – было инициатором обособления национальной религии (например, англиканская церковь или «государственные церкви» скандинавских стран). В итоге два ключевых элемента – современное государство и современная нация – «сплавились» в единое политическое целое к концу 18 столетия. Как указывал по этому поводу Ю.Хабермас, произошло демократическое преобразование «нации знати» (Adelsnation) в «нацию народа» (Volksnation).

Вместе с тем, достаточно скоро в процессе национальногосударственного строительства обнаружилась двойственность самой идеи национального государства. Как отмечает немецкий философ Ю.Хабермас, понятие нации имеет двойственное значение – Volknation и Staatnation, т.е. этнонации и нации в простом гражданском смысле.

Поэтому возникает ситуация, когда нация перерастает свои этнические истоки и рамки, и перерастает в простое политическое сообщество граждан.

Немецкий социолог У. Бек, описывая космополитическую модель, которая характеризует «второй модерн», когда государство-нация не в состоянии единолично регулировать процессы в публичной сфере, предлагает использовать понятие «мета–игры».В рамках этой Тоффлер О. Эра смещения власти. // Философия истории. Антология. Под ред.

унаследованный от системы «государств-наций», не является больше онтологической данностью, но становится ставкой в политической игре: «Отношения между институтами и организациями в корне изменились. Институты не определяют больше пространство и внешние рамки, в которфых организации ведут их политику;

организации, напротив, избегают институциональных рамок» 1.

управления»

С учетом протекающих процессов в политической науке сегодня все чаще обсуждается вопрос об отказе от традиционного понимания «государственного суверенитета» в пользу новых концепций и подходов. Век централизованных и иерархически организованных национальных государств, сформировавшихся в эпоху после Великой Средневековье» регионализации. Рассуждая о проблемах государства как института, следует помнить, что cовременное государство стремится решать все меньше проблем, используя традиционные ресурсы управления, и все чаще вынуждено прибегать к «гибким стратегиям». В итоге государство в конце ХХ века действует в сетях внутрисоциальных и транснациональных взаимоотношений. В свою очередь, повышение способности общества к принятию решений сегодня все больше связывается с процессами децентрализации и Ю.А.Кимелева. М., 1995. С. 332 – Beck U. Povoir et contre-pouvoir a l`ere de la mondialisation. – Paris: Alto-Aubier, 2003. – P. Поскольку бюрократический централизм в качестве инструмента модернизации оказался в итоге банкротом, все более актуальной становится проблема, сформулированная американским социологом Д.Беллом: государство слишком велико для решения незначительных проблем и слишком мало для решения больших 1. В силу этого, следует найти промежуточный уровень между государством и локальными коллективами, в роли которого сегодня выступают регион и политический контекст.

варьруются в таком масштабе (столь протяженны), что скорее следует говорить об организовывании, нежели об организации, скорее о перспективном процессе, нежели о структурной перспективе, важно понять, как осуществлять рациональное управление за пределами акторов»2.

В реальности же, по утверждению Богесона, часть государства остается в состоянии модерна, но другая часть изменяется в направлении большей фрагментации, уменьшения унификации, когда его автономия ставится под серьезное сомнение; оно скорее напоминает швейцарский сыр, нежели сильную и монолитную фигуру.

публичная власть, изменяется незначительно, если изменяется вовсе.

Bell D. The cultural contradictions of capitalism. New York: Basic Books, Public policy and local governance: Institutions in Postmodern Society. Cheltenham UK - Northampton, MA, USA 2000, Р. Публичная власть отличает государство от других социальных феноменов через предоставление ему права регулировать отношения между гражданами, извлекать ресурсы и распределять их среди заинтересованных групп, и отражать любую интервенцию через использование силы. Эти права государства не изменились. Изменения относятся к локусу или скорее к локусам этой власти: публичная власть сегодня соотносится со многими формами. В организационном отношении, имеет место фрагментация, переход от властной иерархии ко многочисленным сетям, национальным и интернациональным, с непостоянным числом акторов, изменяющимся в зависимости от ситуации или вследствие изменений «проблемного поля».

В национальном масштабе имеет место децентрализация локальных пространств, наделение властью групп граждан таким образом, какой они никогда не наблюдали ранее в связи с их статусом как пользователей услуг. В интернациональном масштабе, возникают новые режимы регулирования вследствие того, что западные наднациональных правил поведения.

Публичная власть по-прежнему коренится в некоторой конституции (конституционном акте), но число конституций увеличивается.

Основания власти представляют собой правовую конструкцию, но ежедневная практика использования власти как организованного действия выходит за рамки, которые предписывают ей юристы.

Реализация публичной власти происходит через фрагментированные институциональные устройства, конфигурации которых могут изменяться на протяжении времени, и уточнение форм ее применения предполагает постоянные переговоры с целью ее адаптации к любым приобретая легитимность и материальные ресурсы.

Безусловно, это вызов для всех существующих публичных организаций, которые сталкиваются с возрастающей дифференциацией требований от граждан, новых форм интеракции как внутри так и вовне организаций, и вызовы менеджменту, который все более обнаруживает, что власть это нечто, что имеет переговорную природу и может быть образом, как можно заключить, власть попадает в окружение многочисленных центров влияния, игнорировать которые больше невозможно. В итоге власть вынуждена вступать с последними в сетевые отношения по преимуществу асимметричного характера (т.е.

подчиняясь им либо подчиняя их себе в зависимости от уровня ее силы или гибкости).

Ряд исследователей предпочитают говорить в этих условиях о становлении модели «сетевого общества» (Р.Коллинз, Э.Гидденс, М.Манн, М.Гранноветер). Наиболее масштабная попытка применить сетевой подход к анализу социально – политических явлений была осуществлена американским социологом и экономистом испанского происхождения, специалистом по социальной структуре общества и Калифорнийского университета в Беркли. Свои идеи он изложил в трилогии «Эпоха информации» («The Information Age).

Кастельс рассуждает о типе государства, наиболее подходящем для современной эпохи. Он подвергает сомнению возможные конфликты, Bogason P. Op.cit. P. 173 - связанные с унификацией стран Западной Европы, предлагая концепцию сетевого государства – единого экономического пространства при сохранении формального политического суверенитета входящими в него странами: «Европейские страны не исчезнут, однако они вместе сформировали не просто торговый блок, но принципиально новую форму государства – сетевое государство с единой экономикой» 1. В рамках нового типа социального порядка – общества сетевых структур – принадлежность к той или иной сети выступает, согласно Кастельсу, в качестве «важнейшего источника власти». В свою очередь, это неизбежно требовало изменений и в самой централизованная система контроля и целевое обрамление процесса считались вершинами легитимного анализа результатов и продуктов политического вмешательства в жизнь общества по направлению «сверху-вниз». Но условия постмодерна, предполагающие децентрализацию и фрагментацию, ставят под сомнение столь ясное и высокое понимание политики целей и результатов. Здесь же существует большая дифференциация и несколько большее число применяемых стандартов. Существует пространство для локальных маневров и адаптации. Следовательно, существуют легитимные различия на локальном уровне, которые должны быть приняты во внимание.

В особенности, это влияет на применимость подхода top – down («сверху – вниз») к политическому анализу. При этом последний, по Кастельс М. Глобальный капитализм. // Экономические стратегии, 2000, май – июнь, С. мнению П.Богесона, никогда не был лучшим способом политического анализа, но изменения в обществе создают проблемы для такого рода анализа в пределах все большего числа политических полей. Модель исследования, базировавшаяся на обобщенных целях и командно – контрольном инструментарии больше не годится. Мы нуждаемся в моделях, которые принимают во внимание разнообразие, преодолевают формальные организационные преграды, и развивают понимание роли людей как действующих в рамках поля агентов либо «клиентов», в последнюю очередь как односторонне зависимых, но прежде всего – как активных индивидуальностей. Конструирование моделей такого стабильности, структурации, а не структуры 2.

Вследствие изменений природы государства и власти в условиях публичного действия. Центральным элементом государства в условиях постмодерна является именно публичная власть.

В соответствии с современными представлениями, публичная власть – это совокупный социально-политический потенциал, которым обладают субъекты гражданского общества. Государство и общество, соприкасаясь в рамках политического поля, могут влиять друг на друга через различные институционализированные каналы (организации и сети), благодаря чему жесткая граница между государством и обществом стирается 3.

См.: Кастельс М. Становление общества сетевых структур // Новая постиндустриальная волна на Западе. М., 1999. С. 494 - Bogаson P. Public policy and local governance..., P. 3 - Jessop B. State Theory. Putting Capitalist States in their Place. Cambridge Polity Press, 1990. - С. В западных демократиях, опыт показывает, что люди кооперируют друг с другом с целью достижения общих целей. Коллективное действие имеет место повсюду, где индивиды взаимодействуют ввиду общих целей. Это становится возможным, поскольку все они являются членами организаций, но также случается и помимо формальных организационных границ, в суб-подразделениях организаций или между индивидами, которые не имеют формальных организационных связей, и кооперируются в зависимости от организационных проблем, организационные структуры и связи не предопределены.

В итоге масштаб публичного действия выходит за рамки государства и не связан однозначно с его устройством, но и с другими измерениями общественно-политической жизни, которые черпают свою легитимность за пределами государства.

Новая концепция публичной политики включает в себя сети, связанные различными способами с формальной публичной властью, и восприятие последних едва ли совместимо с традиционным взглядом на государство как на нечто целостное, унифицированное, иерархическое, строящееся сверху вниз и т. д. (с. 68).

коллективное публичное действие, таким образом, что публичная власть имеет определенное значение в качестве базового ресурса для действия. Мы задаемся вопросом, как может публичная власть действовать, как она может делать это, и с помощью каких ресурсов?

Это, в свою очередь, ведет нас к вопросу, касающемся акторов (кто?), организаций (как?) и ресурсов – наша задача в состоит в определении того, как они могут соотноситься с вышеупомянутой публичной властью и использоваться в рамках коллективного действия. В значительной степени наша дискуссия может напоминать общий анализ государственной теории, но в конечном итоге мы должны отойти от него как можно дальше. В целом, наша ключевая идея выглядит следующим образом. Публичная власть рассматривается как определенное число ресурсов для публичного действия; однако, она не имеет значения без наличия определенной организационной платформы для действия. Ресурсы и организации выступают как пуличные целостности, но они в равной степени могут использоваться различными акторами (с. 69).

Именно ресурсы являются центральным пунктом в дискуссии о публичном действии – ресурсы, говоря напрямую, являются своеобразным «локотивом» для публичного действия. К числу подобных ресурсов относятся законы, деньги, знания, идентичность, правила поведения (с. 70).

В конечном итоге, мы определяем процесс коллективтивного действия как процесс, в котором акторы организуются для совместной реализации принятых решений или для других целей, и, осуществляя это, поступаются некоторой частью их автономии и свободы действия в пользу совместных решений. Каким образом их деятельность связана с публичной властью?

Мы видели, что организации могут действовать в одиночку или в кооперации, но одинаково на базе организационной принадлежности.

При этом становятся возможными смешение или взаимодействие между несколькими организациями. В то же время публичная власть формируется не только в рамках публичных иерархий. Это может осуществляться во взаимодействии с другими организациями, публичными или частными организациями в одиночку или в кооперации, по обоюдному согласию или на основе традиций (С. 70).

Подобный подход, таким образом, не делает различия между акторами в зависимости от их принадлежности формального публичного или частного статуса. Все они имеют задачи, ресурсы, инструменты и призваны с помощью организаций трансформировать свои ресурсы в способность к действию. Поэтому следует подчеркнуть, что критерием классификации здесь выступает различие между публичной властью и развитием этой способности ко взаимодействию.

Частные организации и сети не обладают публичной властью, помимо тех случаев, когда они обладают ею очевидно, на основе заключенных соглашений или взаимопонимания. Однако в условиях постмодерна это достаточно часто случается, что борьба между различными акторами требует от них взаимного признания и частных соглашений (с. 71).

На наш взгляд, в этой связи можно говорить об усилении элементов публичности в системе представительства интересов, проявлениями которой являются симбиоз политического действия, научной рефлексии и акта масс-медийной коммуникации, а также активная интервенция в сферу политики экспертов, аналитиков, специалистов в области социальных наук, «интеллектуалов», публицистов и журналистов. Одновременно можно констатировать формирование публичной сферы как самостоятельной сферы жизни общества, лежащей на пересечении политической, экономической, социальной сфер и все больше обособляющейся от них.

Третьим важным элементом для понимания коллективного действия, используемым публичной властью, являются организации.

Организации играют ключевую роль в деле преобразования ресурсов в способность к действию 1. Средства не могут быть использованы, если некоторого рода организации не упорядочивают их использование и не поддерживают их.

Данные организационные формы могут быть использованы с целью обсуждения межорганизационных форм действия, где независимо от координирующих индивидов мы обсуждаем взаимодействие между организациями. Типология взаимодействий между организациями включает в себя такие формы, как иерархию, федерацию, торг и социальный обмен, ранжируемые от систем жесткого контроля до систем, где интеракция отсутствует какая-либо интеракция 2. Межорганизационные формы все чаще используются государствами с целью вовлечения формально частных акторов в политический процесс Такие концепции, как корпоративизм, и нео-корпоративизм, отражающие в некоторой степени реальность, позволяют считать устаревшей традиционные иерархические концепции государства. И признать как данность прямое вовлечение частных акторов в административно-государственное управление (С. 72) и денежные трансферы.

Так или иначе, постмодернистские процессы имеют своим последствием для государства последовательный переход от унитарной иерархической организации к сетевому управлению (С. 73). Примером этого является произошедший в скандинавских странах переход к фрагментированному управлению 3.

Lindquist L. Implementation Steering. An Actor-Structure Approach. Lund Studentlittratur, Lehmann E. W. Toward a macrosociology of power // American Sociological Review. – 1969. – N. 34(4). – P. 453- Bogason P., ed. New Modes of Local Political Organising: Local Government Fragmentation in Scandinavia. – New York: Nova Science Publishers, Новые исследователи обнаруживают местных и региональных акторов создающими ad hoc коалиции с целью более эффективного использования публичных инструментов, что не удается столь эффективно в рамках таких формально организованных структур, как парламент и бюрократия (С. 106).

Развитие в этом направлении означает появление новых каналов влияния «снизу», идущих от частных и общественных организаций, когда практически все они согласны с использованием публичной власти как составной части процесса коллективного выбора. Вопервых, местные организации и группы будут осуществлять влияние по вопросам, связанным с их повседневными делами. Следовательно, некоторая часть местных правительств предстоит взаимодействовать в процессе переговоров об условиях будущего взаимодействия по таким вопросам, как регулирование, бюджет или трансферты. Во-вторых, местные группы и организации могут вовлекаться в создание связей с целью создания противовесов другим местным группам иили другому вышестоящему уровню управления.

Как следствие, местному управлению брошен вызов в виде вовлечения в новую форму меж-организационных и межправительственных отношений, что предполагает столкновение властей местного и регионального уровней с сильным давлением в пользу изменений и требованием все большего числа ресурсов.

Возникают широкомасштабные сети, связывающие организации и заинтересованные группы в общенациональном масштабе, пересекающие различные уровни управления и де-факто осуществляющие контроль в различных областях, минуя официальные уровни управления. Некоторые исследователи предпочитают говорить в этой ситуации о функциональных политических сетях, на основе которых формируются «альянсы функциональных интересов». В то же время многие эксперты подчеркивают необходимость учета того, что на региональном уровне гражданское общество нередко слабее, чем на общенациональном. Соответственно его способность противостоять политической (административной) власти значительно ниже, чем в стране в целом2. С одной стороны, сокращение дистанции между региональными органами политической власти и гражданским обществом способно увели-чить результативность его давления на политическую власть, эффективность его институтов. С другой – общегосударственные интересы, не считаться с местными институтами гражданского общества и даже лишать их законного статуса 3.

В условиях постмодерна публичная администрация сталкивается с необходимостью осуществлять посредничество и упорядочивать поток требований. Она вынуждена поддерживать институциональный контекст, создавая инструменты для действия. Она вовлечена в общественным организациям защищать последовательность и связи между инициативами, воспринимая деятельность как непррерывный процесс кооперации между индивидами и организациями.

Кenis P., Schneider V. Policy networks and policy analysis scrutinizing a new analytical toolbox // Policy Networks. Emperical Evidence and Theoretical Consideration. Ed. B.

Marin and R. Mayntz.- Campus: Frankfurt am Main, 1991. – P. 26-59; Damgaard E., Eliassen K. A. Corporate pluralism in Danish law-making // Scandinavian Political Studies. - 1986. - 1 (4). - P. 285- Галкин А. А., Федосов П. А., Валентей С. Д., Соловей В. Д. Федерализм и публичная сфера в России // Полис. – 2001. – № 4. – С.134-135.

См.: Барзилов С. И., Чернышов А. Г. Регион как политическое пространство // Свободная мысль. – 1997. – № 2.

Как полагают многие современные исследователи, развитие в рамках коллективов публичного действия происходит в рамках сетей, базирующихся на гибридных формах организаций, и опираются в некоторой степени на публичную власть (с.77).

Одним из ведущих в политической науке сегодня является направление, рограничающее обсуждение политических институтов рассмотрением их в качестве организаций. Примерами последних обычно служат парламенты, президенты, суды, местые органы и т. С этих позиций рассатривают политические институты в национальном контексте Дай1, а в сравнительной перспективе – Уивер и Рокман 2. Тем самым из институциональном анализа фактически исключаются неорганизационные факторы. П. Богесон, напротив, включает в институциональный анализ взаимоотношений между акторами, в том числе сетями, независимо от организционного базиса (C. 80) организационную перспективу, включая в нее систему управления. К.

фон Бойме 3 находят отрадиционо исследуемыми феноменами из этого ряда федерализм, автономия местного управления, децентрализация илидебюрократизация, модернизация и т. д. Пока это выглядит наиблее перспективным направлением исследования, При этом эмпиический системы. Наиболее известным примером подобного эмпирического См.: Dye T. R. Understanding Public Policy. – NJ: Engelwood Cliff, Prentice Hall, 1992. - 21- Weaver K. R., Rockman B. A. (eds.). Do Institutions Matter & Government Capabilities in United States and Abroad. – Washington, DC Brookings, Beyme K. v. Institutions theorie in der neure Politikwissenschaft // Grund fragen der Theorie politischer Institutionen. – Opladen Westdeatscher Verlag. - 1987. Р. 56- анализа является понятие «регионализм», которы упоминается многими политиками при обсуждении новых каналов влияния в рамках ЕС. Однако может ли скандинавский регион быть сравнимым с французским или итальянским регионами? Это очевидо зависит от масштабов страны. В скандинавских станах, регион тождествен графству, которое создается для целей физического планирования; на Юге регионы больше и отличаются структурно. Поэтму сравнения на основе таких формальных данных не имеют больше значения для политологов. Формальные целостности с форально одинаковым предназначением различаются по размеру территории, объему власти, функций и типу политической культуры, и сравнение должно базироваться на чем-то ином, нежели «региональный уровень». Д.

Шарп (1993), анализируя различные разновидности уровней управления между Центром и периферией в Западной Европе и Польше «мезоуправления». Таким образом, рассмотрение итальянских регионов и шведских графств как эквивалентных друг другу может являться, лучшем случае, случайной задачей (С. 80) Все вышеназванные изменения, происходящие в последние годы во всем мире, в том числе и России, значительно актуализируют саму проблематику властных отношений на локальном (региональном) уровне и необходимость ее углубленного исследования. Это связано в том числе и с тем, что изучение региональной политической власти представляет собой своеобразный вклад в ее развитие, является частью разработки программы ее преобразования. Движение методом «проб и ошибок», экспериментирование на живом социальном организме часто не дает ожидаемого результата. Поэтому теоретическое осмысление феномена власти вообще региональной политической власти в частности выступает важной предпосылкой для совершестования ее структур, механизмов и технологий. А это, в свою очередь, ставит вопрос о поиске наиболее адекватной парадигмы и методологии ее исследования.

Таким образом, институт государства в результате процессов трансформации, размыванию, а по существу, ослаблению. Как известно, это объясняется передачей, с одной стороны, части государственных полномочий на верхний (наднациональный) уровень (в рамках международных интеграционных группировок), а другой -, на низшие, региональные ярусы. В результате за последние пятнадцать лет ряд европейских государств был фактически преобразован из унитарных в федеративные (Бельгия, и, до определенной степени, Испания и Италия), а некоторые федеративные страны – в аморфные распавшемуся сообществу Сербии и Черногории.

Если верить автору термина глокализация Рональду Робертсону, в качестве центров мирового развития выступают не государства, а наднациональные (международные организации) и территориальные общности (регионы) 1.

мексиканским аналитиком: В кабаре глобализация государство исполняет стриптиз, и к концу представления на нем остается лишь самое необходимое: его репрессивные полномочия. Когда его Robertson R. Globalisation: Social Theory and Global Culture. L. Sage, 1992. – P. аннулированы, политический класс стерт с лица земли, национальное мегакорпораций. Новым владыкам мира незачем управлять напрямую, правительства.

Хотя глокализацию следует, по всей видимости, рассматривать в качестве одного из трендов мирового развития, это такой тренд, который со временем может превратиться в доминанту, однако сегодня глокализация в частности затрагивают преимущественно тмак называемые центральные и полупериферийные пространства, но и в них время от времени могут возникать реверсивные тенденцииРоль государства на определенныхэтапах может существенно возрастать не только в сфере регулирования экономического и межэтнического развития, но и в перераспределении полномочий в разрезе Центррегионы. Особенно это характерно для времени возникновения кризисных ситуация, требующих усиления централизации, примером чему – усиление государственной машины США после событий сентября 2001 года.

глокализированных общностей, где соблюдается определенный баланс между интеграцией в мировую и национальную экономику и политикой опоры на собственные силы, собственные силы, весьма невелико и в Европе. Э. Гидденс в другой своей работе в качестве примера такого региона приводит Каталонию, указывая, что «она является частью Испании, но риентирована и на внешний мир 1. При Гидденс Э. Ускользающий мир. – М.:Весь мир, 2001. – С. этом она традиционно претендует на расширение своих полномочий в рамках данной испаским государством автономии.

К числу регионов, в равной мере глубоко интегрированных как в национальную, так и в общеевропейскую экономику за счет различных сфер хозяйства, можно отнести Север Италии, французские Эльзас, Лотарингию и Ривьеру, бельгийскую Валлонию и Брюссель, австрийский Тироль, и, с некоторыми оговорками, ряд других территорий.

Так, например, большой регион Саар-Лор-Люкс, по мнению некоторых исследователей, представляет собой инструмент новый инструмент географический и геополитический, преодолевающий рамки государства-нации. Регион косолидируется вокруг ядра Саар, Лорэн и Люксембург (Европейский союз угля угля и стали).

Институциональная межгосударственная кооперация осуществляется в деконцентрированной и регионализированной форме вокруг территории, которая по размеру превосходит Саар, Лоррэн и Люксембург, присоединяет регион Треве, западный Палатинат и земельный округ Биркенфельд, и базируется на созданной в 1971 г.

Региональной комиссии – Саар -Лор-Люкс- Трир. Вестфалия. В нем действует Межрегиональный парламентский совет, основанный на сотрудничестве парламентов регионов, входящих в пространство СаарЛор-Люкс, включая также парламент бельгийского Люксембурга, включающему в себя представительство всего валлонского региона, включая две франкофонных и одну германофонную общину. В итоге в данном пространстве объединяются регионы унитарной, но децентрализованной Франции (Лоррэн), федеративной Бельгии (бельгийский Люксембург), федеративной Германии (Саар и РейнПалатинат), унитарного Великого Герцогства Люксембург, допускающего лишь местную автономию – образуя тем самым «когерентное пространство».

Многочисленные актеры взаимодействуют в пределах региона в различных областях. Не являясь публичными коллективами, они могут адаптировать территорию сотрудничества к нуждам совместных проектов, например, таких, например, как Палата Торговли и Промышленности, Палата профессий, ассоциации архитекторов и объединенных Трансграничной Хартией.

С геополитической точки зрения, пространство Саар-Лор-Люкс выглядит специфично по отношению к другим трансрегиональным пространствам, созданным в Европе. Оно объединяет автономные власти, которые гораздоблоее диверсифицированы, нежели в других еврорегионах (например, в еврорегионе Памина (объединяющей землю Баден-Вюртемберг и север региона Эльзас) 1.

трансрегионализма»

Одной из главных черт глокализации является, по мнению ряда исследователей, то, что сегодня в качестве полноценных участников международной конкуренции выступают не только корпорации и государства, но и территориальные образования, как входящие в состав этих государств, так и сформированные на транснациональной основе.

По мнению А. Гранберга, еврорегионы являются прообразом Auburtin E. La Grande Region Saar-Lor-Lux nouvel insrument geografique et geopolitique pour depasser le cadre des Etats-Nations // Le Territoire entre l`Europe et l`Etat-Nation. – Rennes: PUR, 2006. – P. 131- районирования, а возможно, и административно-территориального деления объединенной Европы 1.

Каким же образом осуществляется в этих условиях публичная французского профессора А.-А. Абдельмалека, ключевой вопрос с точки зрения развития современных региональных политий, как можно видеть, - это масштаб (размер) территорий; поскольку совокупность актеров участвует, в той или иной степени, в функционировании локального общества. В рамках локального поля, сеть принимает определенные нормы и распределяет блага и услуги; в этих рамках они являются ставками власти. Децентрализация усиливает подобный процесс и диверсифицирует центры принятия решений, таким образом, что что сети власти начинают пересекаться и даже накладываться друг периферических властей» значительно увеличивает сложность местной системы и регулирование сельских обществ.

Современные «политические сети» включает в себя элиты, неправительственные организации. Политика в указанном контексте рассматривается главным образом как продукт переговоров и соглашений – осуществляясь либо в рамках плюралистических политических сетей, включающих полуавтономные парламентские Гранберг А. Г. Основы региональной экономики. – М.: ГУ ВШЭ, 2000. – С. социальных интересов 1.

существовании широкой автономии ответственных – местных лидеров (выборных и/или нотаблей) – в определении характера местного осуществляется как нисходящий процесс, который ведет местную власть к гражданскому обществу и позволяет местной системе возглавить процесс изменений. Таким образом, представления о том, что предшествовало имеют своей целью представить проблемное состояние вопросов, которые сегодня ставит перед нами локальная территория, используя их таким образом, чтобы сделать возможными наши исследования, которые начались с изучения площадей. Очевидно, что каждая культура носит в себе образ территории, который присущ именно ей 2.

Невозможно помыслить себе территорию без политической формы.

Однако французское исключение, несмотря на децентралистскую эволюцию, побуждает нас судьбу территориальной политики только в рамках государства 3.

По мнению Д. Филятра, институциональный пейзаж Франции пережил существенные трансформации начиная с 20-х гг. ХХ в. Первая Bogason P. Public policy and local governance: Institutions in Postmodern Society. – Cheltenham UK;Northampton, MA, USA, 2000. – P. 110.

A. A. Abdelmalek. – Introduction. – P. Filatre D. Le territoires de l `action publique entre dinamiques politiques et constructions collectives // Le Territoire entre l`Europe et l`Etat-Nation. – Rennes: PUR, 2006. – P. подлинного со-управления между государством и территориальными коллективами в управлении, даже если государство продолжало оставаться ведущим актером. Вторая трансформация была связана с возникновением супра-этатического уровня, пронизывающего коммунитарную политику (С.80). Таким образом, если эти изменения должны были сначала быть привнесены в процесс трансформации государства и в более общем смысле в управление публичными делами, следует рассматривать как «взаимопритирку» между социально-экономическим состоянием с одной и политическим состоянием – с другой (С. 80).

Как полагает Филятр, необходимо принимать во внимание акцентированную децентрализаторскими реформами специфику территорий, отказавшись от всякого способа централизаторского вмешательства и требуя более более высокой динамики в развитии сопредельных территорий (С. 82).

Фактически, наличие большого числа участников, которые кокнкурируют в борьбе за право определять и реализовывать сегодня публичную политику на местах, приводит к тому, что последняя не исчерпывается только деятельностью государства. Это означает наличие многочисленных актеров, интересы и логика действий которых различны, но вовлеченных совместно в рассмотрение местных проблем. В итоге публичное действие приобретает глобальный характер, поскольку, во-первых, нацелено на решение комплексных проблем на территории, пределы которой не покрываются только административным и политическим аппаратом., и, во-вторых, поскольку оно не является прерогативой одной организации или адмнистративной сети (С. 83).

В итоге публичное действие приобретает трансверсальный характер, поскольку осуществляется прежде всего посредством монтажа (комбинирования) партнерских действий между публичными, частными и ассоциативными актерами (С. 83).

Опираясь на вовлеченность многочисленных институтов, статус региональных акторов определяется таким образом способностью к кооперации и координации, что означает преодоление ограниченности административных организаций классического типа.

Многочисленные примеры свидетельствуют о преодолимости межсекторальных границ и неадекватности бюрократической модели публичного вмешательства перед лицом перед лицом возникшей территориальной публичной политики.

В итоге территория становится пространством публичной политики, где политика подкрепляет саму себя, накладывая свой порядок. Одновременно с этим территория выступает как пространство управления. В рамках традиционной модели организации государства, базирующейся на государственных институтах и осуществлении вертикальных и ограниченных по своему масштабу публичных интервенций, территория организуется в соответствии с иерархической моделью, сегментированной и обязанной строго коррелировать с организацией интервенционистского государства «всеобщего благоденствия». Децентрализация и возникновение коммунитарных властей ведет к глубокой трансформации этой модели. В различных областях именно территория и становятся эффективным инструментом решения различных проблем. Территория становится пространством управления различными проблемами и конституирует себя как эпицентр публичного действия.

В рамках публичного территориального управления, государство приходит к нахождению новых способов вмешательства, и прежде всего через инструменты контрактуализации и планирования, которые сохраняют свою роль в процессах ограничения и регулирования публичного действия. Если государство оказывается способным участвовать в переговорах с различными территориальными акторами, оно должно соблюдать некоторые основополагающие принципы (С.85).

территории актерами (выборными, администраторами, экспертами, секторальными актерами, частными, ассоциативными, группами давления…) способность коллективно участвовать в решении институциализируя коллективное действие, она не вписывается более в логику воспроизводства и доминирования, равно как и в логику институционализированных или территориальных актеров.

В конечном итоге, воспроизводство территориального публичного традиционных барьеров между публичной и частной сферами, в связи с существования недерко слабо конгруэнтных территориальных норм.

Публичное действие не явлется отныне действием ординарным, поскольку каждый раз встает вопрос о легитиности публичной власти.

В силу этого встает вопрос о том, как выстраивать публичную политику в контексте публичного территориального управления?

1. Так, сегодня социологи и политологи описывают публичную политку на уровне территорий как пространство публичного действия, отмеченное полицентризмом.

2. Коллективное действие в рамках территориальной публичной политики оказывается в первую очередь связанным с ослаблением традиционных барьеров между между публичной и частной сферой, и с возросшей ролью посреднических операторов.

конституируется как переговорный порядок, что означает неизбежность того, что база согласованного действия должна непрерывно реконструироваться.

4.Интеграция актеров становится значимой ставкой для управления;

она требует определенных ресурсов (финансовых, экспертных, политических…), призванных поддерживать управляемость и идентичность в масштабах региона.

5. Публичные интервенции, не ограничиваясь территориальным уровнем, все чаще выходят на уровень супра-и инфраэтический.

Глава 2. «Интеграция и федерализм как варианты решения § 2.1. «Процесс интеграции и проблема «дефицита демократии»

Процессы глобализации многократно усложняют ход и содержание политических процессов практически на всех ключевых уровнях власти и управления: глобальном, национальном, региональном и локальном. Однако описание и понимание этого мира представляет собой огромную задачу для политологов. В частности, исследователь Евросоюза М. Фуше рассуждал о процессах европейской интеграции с точки зрения «теории сложности», полагая, что время должно рассматриваться в качестве ключевого фактора существующего «европейского многообразия». С его точки зрения, различные государства Европы находятся сегодня в разных «временных зонах» с точки зрения темпов и результатов произошедших и протекающих в них политических и социально-экономических преобразований 1. Как отмечает, в свою очередь, британский исследователь Б. Хокинг, «полиархия», «поликратия», «управление в рамках многоуровневой системы», «многослойная дипломатия» - все эти понятия описывают утвердившиеся в современных международных отношениях феномены:

взаимопересечение регионального, национального и международного политических пространств 2.

Foucher M. The geopolitics of European frontiers // M. Anderson, E. Bort ( eds.), The Frontiers of. Europe, London and Washington: Pinter, 2008. - P. 235– Hocking B. Grenzen berbrcken, Verbindungen schaffen // Krmer, R. (ed.), Regionen in der Europischen Union. Beitrge zur Debatte (Potsdamer Texzbcher, vol. 1), Berlin, Wissenschaftsverlag, 1998. - S. Каким образом эти новые феномены влияют на Объединенную Европу? Как полагает известный американский социолог испанского происхождения Мануэль Кастельс, в современных европейских использованием только стран как единиц торговли и конкуренции невозможно» 1.

По мнению Кастельса, в обозримой перспективе европейские страны не исчезнут, однако они вместе сформировали не просто торговый блок, но принципиально новую форму государства – сетевое государство с единой экономикой. В частности, в своей книге «Становление сетевого общества» 2 Кастельс стремится показать смысл нового глобального витка капитализма.

Данные процессы непосредственно затрагивают сложившуюся современных международных отношений. Во-первых, это означает необходимость переоценки места роли национальных государств в качестве самодостаточного и квазиатаркичного «пространства политического». Последнее, с одной стороны, предполагает отказ от определения твердо установленного «перечня» ластно-управленческих Кастельс М. Глобальный капитализм // Экономические стратегии. – 2000. – майиюнь 2000. – С. 15- The Rise of the network society. - M., разнообразных локальных политических и властно-управленческих практик, которые, в свою очередь, в коне изменяют характер, содержание и направленности и взаимоотношений между Центром, регионами и коммунальным уровнем.

В таких условиях, десуверенизация начинает пониматься как:

возрастание роли не только регионального и местного, но и надгосударственного управления, что предполагает перераспределение властных функций с национально-государственного уровня на глобальный. Следствиями этого становятся конкуренция, конфликт, противостояние суверенитета и вне-, не- и транснациональных сетевых акторов, равно как и прогрессирующее оспаривание прерогатив национального суверенитета. Десуверенизация – переосмысление суверенитета как потенциала и ресурса, «кризис материальной конфигурации пространства». Десуверенизация – расширение взаимоотношений Центра и регионов. Десуверенизация – отрицание верховенства «национального суверенитета» над специфическими интересами «мест и территорий». Десуверенизация – «развоплощение»

суверенитета, приводящее к известной хаотизации современного мира, к эмансипации региональных пространств и локусов. Десуверенизация – изгнание суверенитета из политики. При этом важно указать, что модель десуверенизированной власти внутренне нестабильна, поскольку она постоянно испытывает на себе множественные воздействия со стороны как традиционных, так и новых политических институтов, которые способны существенно изменить характер деятельности управленческих структур и трансформировать содержание политики Центра в отношении регионов 1.

Для сторонников суверенитета как «абсолютной ценности» процесс десуверенизации предоставляет возможность подмены политического суррогатным, условным виртуальным и эволюцию в направлении ситуации «усеченного суверенитета» и «безвластного государства».

Администрирование, технологичность, сугубо технократически государства по отношению к новым «вызовам» и генерирующим их политическим акторам, которые стремятся в полной мере использовать десуверенизации. Подобное удержание суверенитета любой ценой означает неизбежное ограничение публичности власти и реализацию ею специфических корпоративных стратегий, когда собственно политика вынужденно редуцируется до надзорных и контрольных функций. Тем самым «суверенитет» редуцируется до выполнения государством сугубо инструментальных задач. Государство все более превращается в контрольную инстанцию, своего рода «надсмотрщика»

и «суверенного арбитра» – вместо того, чтобы стать эффективным медиатором и непосредственным участником протекающих процессов.

В современном международном обществе борются друг с другом две различные тенденции – с одной стороны, тенденция унификации и стандартизации управленческих и регулирующих механизмов, а с другой – к расширению разнообразия внутри как устоявшихся политических пространств (Бельгия, Великобритания, Китай), так и Bontraeger E. W. Territorium, Macht und Nationale Selbstbestimmung // Raimund Krmer (Hrsg.), Grenzen in den internationalen Beziehungen. - Potsdam, im Auftrag von WeltTrends e.V.. Band 14, 2009. – S. 47- формирующихся общностей (Европейский Союз). Например, региональная дифференциация Европейского Союза приводит к формированию ряда трансграничных региональных образований, которые превращаются (или уже превратились) в мощные референтные факторы для многих регионов России. Примерами могут служить Нордический, Балтийский и Черноморский регионы как европейские «проекты», напрямую затрагивающие позиционирование и ориентацию приграничных (и не только) российских регионов.

последовательная реализация модели «сетевого государства», так и осуществление проектов по созданию «Европы регионов».

Современные социологическая и политическая науки отмечают сегодня значительные перемены в структуре общества в связи с феноменом глобализации, которая «разрушает индустриальное общество и другие формы Модерна по мере своего вступления в жизнь»1. Это, в свою очередь, существенно изменило всю существовавшую структуру социальных, экономических и политических отношений, вызвав тектонические сдвиги2.

Развивая этот подход, испанский политолог С. Петчен выделяет сегодня три модели, сосуществующие в рамках современного политического процесса:

– традиционная, государственно-централизованная модель, которая делит планетарное человеческое сообщество на суверенные государства;

Beck U. Risk Society. Towards a New Modernity. – London: Sage, 1992. – Р 10.

Cockerham W. C. The Global Society. An Introduction to sociology. – Birmingem:

University of Alabama, 1995. – P. 6.

– модель, отрицающая географическую связь и исходящая из человеческой индивидуальности;

– модель регионов, которая постепенно, в особенности в Европе, побеждает1.

В конечном итоге, вовлечение регионов в европейскую политику ведет к формированию модели «многослойной европейской системы», регионы. ЕС развивается как преимущественно «сетевая система»

управления, отчасти агрегирующая территориальные интересы, и отчасти напрямую представляющая их на наднациональном уровне.

Развитие процесса евроинтеграции до последнего времени очевидно шло не в направлении «Европы регионов», но скорее в направлении «Европы с регионами» 1. Вовлечение региональных акторов в процесс европейской интеграции основывалось идеей о том, что в процессе дальнейшего расширения Европы возникнут новые механизмы кооперативной политики». Становление сетевых структур сделало возможным диалог о возможностях и цене европейской политики.

конференции в Маастрихте в 1992 году – приближение управления к интересам граждан, его демократизация и повышение эффективности – институционального развития. Европейская политика стала стала полем деятельности для спецализированных организаций, которые Petchen S. Nationalismus und das Evropa der Regionen // Welt Trends. – 1994. – № 4.

– S. 123.

«пространства отношений», в рамках которых сетевые структуры выступают в т. ч. как инструмент публичного контроля.

Особую актуальность в этих условиях приобрели понятие «регион»

и связанная с ним концепция «регионализации».

При этом, как отмечает К. С. Пузырев, что концепции «региона» и «регионализма» не тождественны друг другу по смыслу. Особенно ярко это становится видно при описании феномена Европы.

Существует большое число различий (культурных, политических, экономических и др.) между современными европейскими странами. И именно из-за этих различий Европу достаточно сложно рассматривать в качестве «когерентного региона».

При этом сама концепция «Европы» как некоторого условного целого существует достаточно давно. При этом эта «целостность»

изначально имела гетерогенный характер. Так, к началу Х1Х века Европа представляла собой континент, состоящий из большого числа глубоко отличающихся друг от друга стран. Эти страны сильно различались и имели мало общего друг с другом. Некоторые из европейских стран были сверхдержавами» (Великобритания, Германия, Франция). И поскольку статус эти держав был именно таким, возникавшие между ними конфликты интересов приводили к войнам.

При этом масштабы сотрудничества между ними были незначительны.

После Второй мировой войны начался процесс становления единой экономические и политические интересы отдельных стран. Вместе с тем, утверждение Европейского союза привело к повышению «веса»

Leonardy U. Federation and Laender in German Foreign Relations: Power-Sharing in политического феномена1.

«локальной демократии», поскольку последняя оказывается ближе к рядовым гражданам, нежели квазисамодостаточная плебисцитарная демократия2.

«государственного права» и «права народов» сложился консенсус относительно того, чем в действительности не является ЕС:

«сверхгосударство», отбросившее права государств-членов, а равно и никакое «союзное государство» с разделением компетенций;

2. ЕС равным образом не является никаким «союзом государств», никакой международной организацией и никаким «международным режимом», и таким образом никакие формы межгосударственной кооперации не упраздняют суверенитет отдельных государств (У. Бек – Е. Гранде Космополитическая Европа. С. 83).

Эти теоретические и понятийные определения неоднократно повторялись в прошлом политологами, историками и юристами, сформировав особое самостоятельное «понятий-но-смысловое пространство». Долгое время заметным влиянием в конституционноTreaty-Making and European Affairs // German Politics. - 1992 –P. 133ff Gilbert A. The new regional geography in English and French speaking countries // Progress in Human Geography. - 1988. - Vol. 12. - P. 208-228.

См.: Giblin B. Langues et territoires: une question gopolitique // Herodote. – 2002. – Аvril.

правовой литературе пользуется предложенная Хансом-Петером Ипсенсом дефиниция ЕС как «вынужденного союза функциональной интеграции» (Ipsen 1972 – 196-200). Другие авторы рассматривали ЕС «парагосударственной суперструктуры» (Oppermann, 1977) или как «интеграционного союза» (Zuleeg 1984).

В свою очередь, в «новом» европейском регионализме политологи начинают стали усматривать системы и структуры, имеющие более локализованный и открытый для взаимодействия характер, благодаря чему существующие различия между регионами становятся важными для географических и политических исследований. Понимаемый таким образом, «новый» регионализм задает новый уровень и масштаб, в рамках которых протекают основные политические процессы1.

В свою очередь, уже цитированный нами Б. Хокинг, характеризуя роль регионов в современной системе международных отношений, предпочитает говорить о таких феноменах, как не-централизованное управление (Non-central government), а также о роли регионов как о «мостов» и «привратников» в разделенном границами мире, о возрастающей потребности в координации в условиях ослабления роли централизованных государств, о «каталитической дипломатии», когда регионы выступают инициаторами новых связей и отношений, формируя новые механизмы «трансграничного взаимодействия»

(Hocking B. Grenzen berbrcken, Verbindungen schaffen. – S. 28-29).

По мнению швейцарского исследователя Д. де Ружмона, переход от Sayer R. A. The «new» Regional Geography and problems of narrative // Environment and Planning. D: Society and Space. - 1989. - Vol. 7. - Р. 253-276.

нации к регионам в процессе развития трансграничного сотрудничества станет «величайшим феноменом ХХ века»1.

Масстрихтский договор 1992 года, формирование Европей-ского союза и с повышенной ролью регионов отчасти подтвердили правоту де Ружмона. Последний увязывал развитие протекание процессов «европейской регионализации» с рядом новых феноменов, и в том числе:

1. Всеобщий переход от суверенитета к компетенции.

2. Подвижность границ.

3.Утверждение плюралистической модели индивидуальной идентич-ности.

Развивая заявленный им подход, по замечанию К. С. Пузырева, швейцарский мыслитель выдвигает идею «множественной верности», которую считает необходимым положить в основу формирующейся «европейской идентичности»: патриотической, национальной, культурной и универсальной. Патриотическая верность проявлялась у де Ружмона по отношению к его родному кантону Невшатель, культурная – по отношению к франкоязычному миру в целом, и универсальная – по отношению к протестантизму как к его конфессии.

При этом понятие «Европа регионов», как отмечает тот же К. С.

Пузырев, изначально определялось де Ружмоном как «промежуточное»

противопоставил принцип гибкости региональных границ, в том числе в языковом и культурном отношении, с обеспечением защиты Rougemont D. De. Vers une fdration des rgions // Naissance de l`Europe des проявляющихся на региональном уровне этнолингвистических различий, без чего влияние регионов оставалось бы неизбежно слабым. В этом смысле идея регионализации в Европе имела весьма богатый опыт. Начиная с системы территориального разграничения внутри государств, осуществляется взаимодействие регионов с разными языками и культурами – английским, французским и немецким - в глобальном пространстве, что объективно увеличивает политический вес регионов. Существует очевидное влияние культурных различий в политической области. Проанализировав избирательные структуры, мы обнаружим именно здесь наибольшую ясность. У граждан существуют различные уровни выражения политического выбора, и их голоса соответственно распределяются между: 1) локальным уровнем (коммуны, муниципалитеты); 2) региональным уровнем; 3) уровнем национальных государств; 4) уровнем Европейского Союза.

В рамках нашей статьи остановиться на таком важном — может быть, ключевом — понятии нового, строящегося на наших глазах мирового порядка, как транснациональный регион, или глокаль. Его разновидностью можно считать еврорегион — как наиболее известное воплощение глокальной логики. Сам термин «глокализация»

(glocalisation), введнный английским социологом Робертсоном и постепенно обрастающий значениями, обычно определяется как «региональная реакция на глобализационные процессы». Суть в том, что относительно небольшие, но обладающие высокой связанностью сообщества (национальные, территорральные, локальные и др.) включаются в глобализа-ционные процессы быстрее и эффективнее, Rgions. – Genf, 1968. – P. 35.

чем сообщества крупные — такие, как большие нации и государства.

Эти небольшие, но продвинутые (то есть юркие и шустрые) сообщества и регионы стремительно меняются, встраиваясь именно в сверх- и транс-национальную реальность — и вс больше отдаляясь от медлительных и неповоротливых государств и наций.

В мире накоплен опыт «глокальных образований» — как правило, лимитрофных, существующих в пограничной (во всех смыслах) ситуации: начиная от оффшоров, порто-франко, сеттльментов, свободных экономических зон и т.д., и кончая зонами влияния стандартизированные, усредннные, максимально приближенные к «международным стандартам» правила общежития — либеральное законодательство, нацеленное на поощрение предпринима-тельства и минимизацию госрасходов, модель «минимального государства», сочетающего в себе авторитаризм и экономическую свободу, стандартная культура и образование, в дополнение к этому — английский язык и доллар. Разумеется, такие регионы сохраняют и укрепляют свое своеобразие — ровно столько, насколько оно конвертируется на глобальном рынке (или в рамках отдельных его сегментов). Подобная «особая зона», формально являясь частью какого-нибудь государства (или находящаяся под его протекторатом) фактически ему не принадлежит. Она является частью глобальной сети — и предпочитает напрямую взаимодействовать с внешним миром, контрагенты — это центры экономического роста и политического влияния (США, Китай, Индию). Впрочем, в любой момент возможна и переориентация транснационального региона на другие центры силы:

никаких обяза-тельств, кроме локальных и ситуативных, такой регион не имеет.

Данная модель принята как базовая для построения нового европейского пространства. Согласно современным представлениям, еврорегион «урезанная версия» транснационального региона, Согласно изначальному замыслу, однородность подобного региона — единственное и главное условие его успешного развития.

Еврорегион не должен быть источником проблем, даже потенциально.

Разумеется, чаемая однородность уравновешивается принудительной толерантностью: еврорегион должен демонстрировать строгое соответствие гуманитарным стандартам ЕС.

На территории еврорегиона создаются органы самоуправления, в исполнительные. Последние ориентированы не столько на органы власти национального государства, а непосредственно на Брюссель. То же верно и относительно судебной власти, которая функционирует в рамках единого европейского правового поля.

Контрагентами еврорегиона являются другие еврорегионы.

Еврорегион устанавливает с ними прямые связи, пересекающие национальные границы. Сеть этих связей весьма подвжна: е конфигурация меняется в зависимости от экономической, политической и культурной ситуации. Тем не менее, она завязывается не в пустоте, а в рамках общеевропейского поля, основанного на жстких политической и частной жизни. Фактически, уровень регламентации в Европе становится сравним с исламским законодательством — за исключением, разве что, религиозного обоснования этой регламентации.

Культура и самосознание жителей еврорегиона примерно таковы.

Население счастливо своей принадлежностью к Европе, воспринимает факт нахождения в ЕС как величайшее национальное достижение, закономерный и исторически предопреде-ленный финал национальной истории. В наибольшей степени этому соответствует самосознание восточноевропейцев, которые никак не могут прийти в себя от счастья новообретнной евроидентичности.

Жителям еврорегиона свойственны локальные идентичность и гордость, они свято хранят уходящие корнями в прошлое местные традиции (что-нибудь вроде ежегодного пивного фестиваля), и охотно поддерживают развитие местного диалекта — благо, все поголовно знают английский и проблем с общением не возникает ни у кого.

Цель существования региона — взойти на более высокую ступеньку в иерархии регионов, прежде всего по уровню экономического развития, что представляет собой идеальную траекторию развития. На практике регионализация может столкнуться — и уже сталкивается — с множеством проблем. Что не отменяет, однако, общих закономерностей процесса европейской регионализации.

Каким критериям должен соответствовать еврорегион?

Практически любая относительно гомогенная территория, готовая принять указанные выше правила игры. Он не обязательно должен находиться в Европе. Например, некоторыми признаками становящегося региона обладает российский Калининград или даже Татарстан, вырабатывающий собственный вариант интеграционной идеологии.

исследователи относят, в частности, развитие экономического сотрудничества, защту экологии и развитие туризма, развтие культуры и коммуникаций (Bort Е. Grenzen und Grenzrume in Mitteleuropa // Welt Trends, Nr. 22, 1999. S. 83).

Главная цель регионализации — постепенное ослабление и перспективе и национальных государств. В единой Европе «Франция», «Германия» или «Италия» будут означать не более чем области распространения соответствующих языков. Реальностью же станут Пьемонт, Сицилия, Нормандия или Страна Басков. На взгляд автора, именно этот процесс и разворачивается сегодня в Европе, принимая Рассмотрим основные модели данного процесса.

Автор предпочитает рассматривать процесс регионализации в характерные особенности последнего.

Как отмечает К. С. Пузырев, Европа являет собой понятие, предполагающее относительную историческую проницаемость и окружающий мир. Такая Европа является достаточно хрупкой и уязвимой, однако не может оказаться от своей миссии в условиях глобализации пространства, децентрализации власти и фрагментации авторитета.

Как прошлое, так и настоящее Европы ставит перед нами одну и ту же проблему: найти именно в настоящем принципы организации «нового европейского порядка». Но для этого необходимо обратиться к идентичность с учетом ее возможных будущих метамормофоз1.

американского или азиатского миров, Европа предстает как универсум, Безусловно, и в США Калифорния не похожа на Новую Англию, а Джорджия – на Висконсин, несмотря на большие пространственные объединяющих их культурных связей, нежели между Бретанью и Провансом, Фландрией и Страной Басков, не говоря уже о различаях, существующих между Португалией и Австрией, Италией и Швецией.

многообразии», современной модели «европейского регионализма».

Следует помнить, что рассмотрение регионов как средства преодоления чрезмерной централизации в системе государственного управления актуализировалась в Европе в конце Х1Х века. Она не была непосредственно связана с общеевропейскими проблемами, но, последовательно проявившись в Бельгии, Шотландии, Каталонии.

Стране Басков, она вошла в общеевропейскую политическую повестку, побуждая к переменам. И лишь на более поздней стадии движущей попытавшийся известным образом воздействовать на этот процесс. Его непосредственным интересом, помимо утверждения демократии, являлось стимулирование политической эмансипации регионов.

Morin E. Penser l`Europe. – Gallimard, 1987. – P. 76-77.

В целом же, мы можем заключить, что соотношение тенденций деконцентрации и децентрализации в рамках системы управления регионами в современный период различается от страны к стране. Так, нациями» постепенно приобретает децентрализованные черты, и в то же время происходит прогрессирующее ограничение полномочий местных коллективов и органов местного самоуправления со стороны центрального правительства и его аппарата. В ФРГ федеративная модель опирается на механизмы кооперации, осуществляемой как по вертикали (между регионами и федеральной властью). Наконец, во Франции 1980-х годов имело место сосуществование двух систем управления регионами – «периферийной власти» (функционеры и региональные нотабли), основанной на началах децентрализации, и «функционального регионализма» имеет промежуточный характер, создавая предпосылки для перехода к децентрализованной модели.

В то же время голландский политолог, профессор Амстердамского федерализма переживают на Западе кризис1, а его французский коллега Ж.-Л. Шабо убежден в том, что «вектор эволюции федеративных систем исторически направлен на расширение центральной власти»2. В университета Л. Рэмхельд, напротив, считает, что выход из тупика Mommen A. Federalism at bay ? An essay on the historical roots of the federal state // Paper presented for delivery at seminar «Regional studies on the eve of XX1 century». – Nizhny Novgorod, 1994. – June, 21-23.

Шабо Ж.-Л. Государственная власть: конституционные пределы и порядок осуществления // Полис. – 1993. – № 3. – С. 158-165.

предоставляет так называемый «интегральный федерализм». Он предусматривает рас-пространение федералистских принципов на все уровни управленческой иерархии – от коммун до общеевропейских органов и ори-ентирован на активное участие граждан в процессе управления 1.

И неслучайно, что в течение двух последних десятилетий многие страны – члены Евросоюза реализовали целый спектр реформ в духе децентрализации, нацеленных на расширение полно-мочий регионов и региональных органов власти, что, в частности, включало в себя:

расширение сферы их компетенции (Франция, Португалия, Испания2, Италия3), упразднение контроля a priori (Франция и Греция), усиление автономии в сфере налогообложения (Испания и Италия), уменьшение объема связанных финансовых трансфертов с увеличением объема несвязанных (Нидерланды), создание новых разновидностей местных коллективов4. Особого внимания заслуживает в этом контексте превратилась в федеративное государство, разделенное на три германоязычный) региона-субъекта 5.

См.: Roemheld L. Integral federalism. – Frankfurt am Main, 1990.

Данилевич И. В. Автономизация Испании // Полис. – 1995. – № 5. – С. 128-129.

Gobetti D. La Lega: Regularities and Innovation in Italian Politics // Politics&Society. – 1996. – Vol. – 24. – № 1. – Р. 66.

Richard P. Les citoyens au coeur de la dcentralisation. – Paris: Editions de l`aube, 2003. – Р. 141.

Mabille X. Histoire politique de la Belgique. Facteurs et acteurs de changement. – Bruxelles: GRISP, 1997. – P. 404-444.

В этой связи актуальным выглядит анализ процесса политической эмансипации различных российских регионов, задающего новое измерение «европейского единства».

По мнению исследователей (О.Б. Неменский, А.Ю. Терещенко, Г.Н.