«ТОЛЕРАНТНОСТЬ ПРОТИВ КСЕНОФОБИЙ. Международный и российский опыт противодействия этнической интолерантности Под редакцией В.И.Мукомеля и Э.А.Паина Москва Academia 2005 Публикуется по решению ученого совета Института ...»

Это подтверждается и материалами других исследовательских групп. Так, по данным ВЦИОМ (рук. Ю.Левада), идею «Россия для русских» поддерживало полностью («поддерживаю, ее давно пора осуществить») в различные месяцы 1998 г. 13-15%, а в 2002 г. - 17% опрошенных; поддерживало частично («ее было бы неплохо осуществить, но в разумных пределах») в 1998 г. – 30-31 %, в 2002 г. – 38% опрошенных. Таким образом, доля людей, полностью или частично поддерживающих эту определенно экстремистскую идею возросла за четыре года с 45% до 55 % опрошенных. При этом симпатии к лозунгу в основном проявили русские, тогда как представители других национальностей эту идею оценили крайне отрицательно: «это настоящий фашизм» - 22 % русских и 59 % представителей других национальностей. Я еще остановлюсь на анализе природы ксенофобии, пока замечу лишь, что это феномен массового сознания, он подвержен колебаниям в связи с переменами общественных настроений, а главное, не всегда проявляется в каких-либо формах социальной и политической активности. Иное дело этнополитический экстремизм, который всегда проявляется в действиях идеологического и политического характера.

Такой экстремизм присущ, прежде всего, организациям, формирующимся под лозунгами этнической враждебности и направляющих, в той или иной мере, свою активность на разжигании этнической розни в политических и идеологических целях.

В начале 1990-х годов подобные организации складывались преимущественно на базе так называемых «национальных движений» титульных народов республик Российской Федерации. Одним из первых возник «Объединенный конгресс чеченского народа» (ОКЧН), созданный еще в 1990 г. в Чечено-Ингушской АССР. В начале 1990-х бурно развивались национальные движения и партии в Татарстане. Это и «Всетатарский общественный центр»

(ВТОЦ), комитет "Суверенитет", партия "Иттифак", объединение "Азатлык", «Исламская демократическая партия», общество им. Марджани и др. В 1992-1993 гг. в Дагестане создаются национальные движения - кумыкское «Тенглик», аварское «Фронт им. имама Шамиля», лакское «Казикумух», даргинское «Цадеш», лезгинское «Садвал» и др. Эти организации поначалу были чрезвычайно влиятельными, могущественными и вполне могли оспаривать власть официальных администраций в своих автономиях. Однако к середине 1990-х влияние большинства из них стало спадать в республиках России.

Исключение составила лишь Чеченская Республика, в которой ОКЧН захватило власть.

Они ослабли потому, что национальные движения реализовали многие свои политические цели. Сказалась политическая усталость основной массы рядовых представителей национальных движений, а также их разочарование результатами деятельности некоторых радикальных националистических лидеров, оказавшихся по большей части неумелыми политическим менеджерами. Процессы приватизация и развития новых политических институтов, новых органов власти, оттянули в них немалую часть этнических активистов. И все же, главная причина этого ослабления, на мой взгляд, состояла в том, что коммунистическая номенклатура реально направлявшая «национальные движения», реализовала основную свою задачу - самосохранения.

Секретарь Татарского обкома М. Шаймиев, Башкирского – М. Рахимов, Председатель ВС Дагестана М. Магомадов, многие другие партийные и советские лидеры в республиках сохранили свою власть.

Однако общего спада этнополитической активности в стране, на мой взгляд, не произошло, сменились лишь основные субъекты этой активности. С конца 1990-х годов ими стали русские националистические организации. Сегодня такие организации являются наиболее массовыми и быстро растущими отрядами национальных движений России. Так, на насколько порядков выросла численность такой разновидности молодежных организаций, сплачивающихся под лозунгом: «Россия для русских», которую аналитики чаще всего обозначают под общим названием «скинхеды». В 1991 году в стране их насчитывалось буквально несколько десятков человек, в 2001г., по данным правоохранительных органов, их было уже свыше 10 тысяч, а в 2004 –33 тыс. 6 Эксперты же указывают на значительно более высокие показатели участия молодежи в ультрарадикальных националистических организациях. Если в 1990-х годах скинхеды были представлены мелкими группировками (от 3 до 10 человек), то после 2000 г. стали складываться крупные (до 500 человек). В Москве первыми возникли "Скинлегион" и "Blood&Honor' (это русский филиал международной организации наци-скинов), а также "Национал-Социалистическая Группировка 88".

Каждая из них насчитывает по 200-250 бойцов. Всего же в Москве около 6 тысяч молодых нацистов. В Петербурге их свыше 3 тысяч, при этом только в одну организацию "Русский кулак" входит около 500 человек и не меньше 100 - в организацию "Коловрат", в Нижнем Новгороде – свыше 2,5 тысяч скинхедов, из них 300 человек входят в самую крупную группировку "Север". При сохранении нынешних темпов роста молодежных национал-фашистских организаций и их концентрации в нескольких крупнейших российских агломерациях, их численность в этих зонах уже в ближайшее время может быть сопоставимой с численностью контингента правоохранительных органов. Кроме того, представители подобных организаций из разных городов хорошо координируют свои действия и быстро перебрасывать активистов из одних городов в другие, при этом уровень их организации выше, чем у противостоящей им милиции. Это признает заместитель министра МВД С.

Шадрин: «В Санкт-Петербурге мы недавно задержали 26 человек, из них 11 – москвичи.

Когда задерживаем в Москве, всегда есть 6-7 представителей других регионов. Очевидно, что они объединились, а наши службы - пока нет. И мы не имеем информации об их выездах». К сожалению, резервы роста национал-фашистких организаций чрезвычайно велики. Ведущий научный сотрудник Центра Ю.Левады Леонид Седов оценивает резерв активной поддержки нацистского лозунга "Россия для русских" примерно в 17 млн.

человек.10 Однако общее число людей, солидарных с этой идей, намного больше. Судя по опросам различных социологических огранизаций (Центра Ю. Левады, «РОМИР», Института Социологии РАН (ИС РАН), Института конкретных социальных исследований РАН (ИКСИ РАН) и др.), доля населения, поддерживающего в той или иной мере и форме лозунг «Россия для русских», с 2002 г. не опускалась ниже 53%, а в некоторые годы поднималась и до 60%. Сегодня эту идею разделяют не только советские консерваторы - "сторонники особого русского пути", но и защитники радикальных рыночных реформ. В первой из названных групп доля сторонников лозунга составляет 28% опрошенных, а во второй еще выше - 30%.11 Идеология русского национализма сегодня присуща примерно в равной степени представителям разных партий и поэтому его разделение на «левый» и «правый» в сложившихся условиях лишено смысла.

Особенностью последней генерации отечественного национализма состоит в том, что большинство тех, кто сегодня идентифицирует себя как сторонников "русского пути", лет назад поддерживали реформаторов "первой волны". Таких в опросе ИКСИ РАН оказалось 49%. Отечественные группировки скинхедов быстро политизируются под влиянием радикальных политических организаций. Среди них «Национальный фронт», «Народная национальная партия», «Национально-державная партии России» (НДПР), «Партия Свободы», «Русское национальное единство» (РНЕ), «Русский общенациональный союз»

(РОС), «Русская гвардия» и др. Все эти партии не легальны, однако действуют открыто.

Например, только декабре 2004 г. и январе 2005 г. в центре Москве, в зале Союза писателей России прошли презентации книг двух сопредседателей НДПР. Александр Севостьянов представил книгу «Время быть русским», а формально находящийся в федеральном розыске Борис Миронов - свой труд «Иудейское иго». Как раз на этой презентации и было объявлено о сборе подписей под так называемым «обращением 500», в котором выдвигалась требование о запрете еврейский организаций. 13 Что касается другого лидера названной партии Александр Севастьянова, то его власти не только не разыскивают, но и назначили официальным экспертом Государственной Думы по национальным проблемам. В мае 2004 г., он провел всероссийского конкурс сочинений школьников на тему «Что значит быть русским сегодня». Министерство образования России, хотя и не помогало организаторам этого конкурса, однако и не препятствовало его проведению. Зато среди учредителей мероприятия был Комитет Государственной Думы по культуре и туризму. Регулярными становятся пикеты, митинги и другие массовые акции протеста, проводимые в российских городах активистами националистических движений. Все чаще национал-экстремисты демонстрируют свою силу. Основными очагами насилия являются две столицы России. Лишь за один 2004 г. в Москве скинхедами совершено 12 убийств и 40 избиений, в Санкт-Петербурге - 7 убийств, 24 избитых. Далее идет Краснодарский край где, без учета массовых драк, в 2004 г. было зафиксировано не менее 2 убийств и 27 избиений как российских граждан, так и иностранцев. В январе 2005г. газета «Известия» опубликовала официальные данные о росте числа убийств, совершенных скинхедами. Если в 2003 г. на них было заведено 20 дел по поводу убийств, то в 2004.

уже 44 дела. 15 При этом речь идет только о бесспорных случаях национал-экстремизма.

Из числа самых громких дел такого рода можно назвать убийство двух судей в Долгопрудном - Жанны Радченко (25 мая) и Наталии Урлин (9 августа) 2004 г. Обе убитые были заняты в процессах по делу активистов одной самых радикальных националистических партий (РНЕ). Наиболее известной акцией российских националэкстремистов, безусловно, является убийство в Петербурге ученого Николая Гиренко, автора целого ряда экспертиз по делам активистов таких организаций. Он был убит 19 июня 2004 г. в собственной квартире выстрелом через дверь. Буквально через день после этого ответственность за убийство взяла на себя некая «Русская республика». С открытой поддержкой этого убийства выступил и сопредседатель НДПР Александр Севастьянов. Об убийствах такого рода говорили почти все российские средствах массовой информации, и уже поэтому их нельзя было замять. В большинстве же случаев правоохранительные органы России крайне неохотно квалифицируют убийства как совершенные на националистической почве - определяя их как хулиганство или бытовые ссоры. Иногда при этом получается полный конфуз. Так, всего лишь через два дня после убийства (19 декабря 2004 г.) в Москве выходца с Кавказа Дмитрия Таркеладзе, т.е. еще на стадии предварительного расследования, МУР поспешил заявить, что "В МУРе полностью отвергают версию об убийстве на почве межнациональных отношений".

Однако уже на следующий день после этого заявления (22 декабря), в Интернете появилась информация, что ответственность за убийство взяла на себя организация под названием "Национал-Социалистическая Группировка 88", которая засняла это убийство на пленку, поскольку убивала кавказского студента сознательно, с политическим умыслом и желанием получить доступ к СМИ для устрашения и проповедей национальной ненависти. Сам факт, что русские националистические группировки начали публично брать на себя ответственность за националистические преступления и открыто угрожать активистам антифашистского движения, характеризует заметную активизацию и политизацию их поведения.

Рост числа национал-экстремистских группировок и их активизация стали столь заметными, что новый глава МВД России Рашид Нургалиев не мог не признать существование в России фашистских организаций.18 Позднее, в косвенной форме это признал и президент В. Путин. Он заявил на конференции памяти жертв Освенцима, что «даже в России, которая больше всего сделала для победы над фашизмом… мы сегодня часто видим проявление этой болезни… Нам стыдно за это». О сущности ксенофобии и этнополитического экстремизма Оба феномена связаны между собой, но имеют и существенные различия. Под ксенофобией (иногда говорят ксенофобиями) обычно понимаются различные проявления интолерантности по отношению к группам, которые воспринимаются массовым сознанием как «чужие». Сам термин ксенофобия как раз и означает страхи, настороженность и недоброжелательство (т.е. фобии) к чужим. Частным случаем ксенофобии является этнофобия (или этнофобии) – страхи, направленные как против конкретных этнических общностей, так и против некоего, слабо дифференцированного в массовом сознания конгломерата «чужих» народов («кавказцев», «южан», «инородцев»).

Ксенофобия – это одна из черт массового сознания, которая носит преимущественно стихийный характер, даже и в тех случаях, когда развивается под воздействием целенаправленных информационно-пропагандистских усилий, тогда как экстремизм – это более или менее оформленная идеология и целенаправленная деятельность организованных групп, реже отдельных лиц.

Понятие «политический экстремизм» относится к числу таких сложных общественных феноменов, определение которых неизбежно вызывает противоречивые мнения. Даже среди юристов, способных находить, по крайней мере, инструментальные определения подобных явлений, пока нет единства взглядов в отношения дефиниции «политический экстремизм», поэтому специалисты насчитывают, по крайней мере, пять наиболее известных альтернативных подходов по этому вопросу. Тем не менее, при всех различиях в подходах к определению политического экстремизма, существенное сходство заметно в оценке одной из его разновидностей, а именно - этнополитического экстремизма. И принятый федеральный закон «О противодействии экстремистской деятельности» и многочисленные альтернативные законопроекты, которые выносились на общественное обсуждение, сходятся в том, что относят к понятию экстремизма деятельность организаций, …либо физических лиц по планированию, организации, подготовке и совершению действий, направленных на:

…возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды...21Пожалуй, этот аспект политического экстремизма был единственным, по отношению к которому не было споров в ходе разработки законодательных актов о противодействии экстремизма. 22 Такое единодушие понятно, поскольку именно эта разновидность экстремизма сегодня, безусловно, преобладает в российском обществе. И скинхеды, нападающие на африканских дипломатов или российских граждан - выходцев из Кавказа, и террористы, захватившие школу в Беслане, пусть в разной мере и форме, но выражают именно эту этнополитическую разновидность экстремизма, основанную на этнических страхах и ненависти, т. е. ксенофобиях (этнофобиях).

Ксенофобия выступает важнейшим источником экстремизма в нескольких отношениях: во-первых, из носителей ксенофобии формируются экстремистские организации; во-вторых, стереотипы ксенофобии служат сырьем для экстремистских идей. Особенно важно учитывать, что ксенофобия является одним из «конечных продуктов», результатов экстремизма, поскольку она и есть выражением той самой розни, на разжигание которой направлена деятельность экстремистских сил. И, наконец, именно ксенофобия больше всего ограничивает возможности всех форм противодействия экстремизму, поскольку массовые стереотипы ксенофобии обладают внутренней инерцией и могут существовать какое-то время даже и без пропагандистского воздействия экстремистских сил. Нельзя не признать и того, что ксенофобией заражена немалая часть представителей правоохранительных органов, которые призваны бороться с этнополитическим экстремизмом.

Проявления ксенофобий, в том числе и этнофобий, имеют различную интенсивность, поскольку как настороженность, так и недоброжелательство могут варьировать от подозрительности – до страхов, и от неприязни – до ненависти. С одной стороны, этнофобия и ксенофобия, как и все фобии, являются производными от страха утраты "ресурсов", с другой – следствием страха "утраты собственной идентичности.

Вокруг этих осей вертятся едва ли не все устойчивые страхи, которые фиксируются в исследованиях". Л. Гудков отмечает, что в современной России «комплекс социальных обид растет очень сильно, но, что характерно: он не становится социально окрашенным, а принимает форму национальных обид, чувства притеснения со стороны других, этнически чужих, национальных противников и врагов. И тогда возникают мифы: о «засилии» черных, азербайджанцев, цыган и др.» Всплеск социальной, этнической и религиозной нетерпимости, лежащий в основе экстремизма, почти всегда сопровождает крутые исторические перемены, подобные тем, которые пережили народы бывшего Советского Союза, вынужденные в короткие сроки изменять одновременно и свой политический режим, и экономическую систему, и национально-государственное устройство. Такие периоды Петр Штомпка назвал «травматической трансформацией».

На личностном уровне предпосылки этнического и религиозного экстремизма могут быть вызваны практически любыми изменениями социального статуса. Многими социологическими исследованиями фиксировалось нарастание ксенофобий и агрессивности в сознании людей, понизивших свое социальное положение. 25 Но и «благополучные» люди не избавлены от опасностей ксенофобии и агрессии. При увеличении разрыва между притязаниями личности и возможностями их удовлетворения, возрастают агрессивные установки; неудовлетворенность обычно приводит к поиску «козла отпущения». Им становится кто-то другой – власть, конкурентные группы, представители других народов и религий.

На уровне социума, этнических и религиозных общностей проявления экстремизма нарастают в периоды начавшихся, но не завершенных исторических перемен. В таких условиях почти неизбежен так называемый «кризис идентичности», связанный с трудностями социального и культурного самоопределения личности. Стремление к преодолению этого кризиса порождает ряд следствий, которые могут выступать предпосылками политического экстремизма, а именно: возрождается интерес людей к консолидации в первичных, естественных, или, как их еще называют, «примордиальных»

общностях (этнических и конфессиональных); усиливаются традиционализм, растут проявления ксенофобии.

Эти тенденции тесно связаны между собой. Так, уже сам процесс консолидации в «примордиальных» общностях способен порождать рост ксенофобии, поскольку в ее основе лежат те же социально-психологические механизмы противопоставления первичных общностей по принципу: «мы» «они». К такому противопоставлению в переломные периоды обычно добавляется еще и негативная оценка чужаков («они» хуже «нас», «мы» жертвы «их» происков), поскольку поиск внешнего врага, виновника «наших» бед, почти неизбежен в условиях дискомфорта, сопровождающего исторические перемены.

Ксенофобия, как предтеча этнического и религиозного экстремизма, возникает также вследствие самоутверждения примордиальных общностей на основе негативизма.

При этом социологи фиксируют две противоположные формы такого самоутверждения с одной стороны, негативизм по отношению к группам, оцениваемым как стоящие ниже «нас» на цивилизационной лестнице;26 с другой негативизм по отношению к группам, к которым «мы» испытываем соперничество, ущемлённость или обиду.

«Кризис идентичности» порождает негативную этническую консолидацию (объединения этнических и религиозных групп по принципу «против»). Социологические исследования коллектива под руководством Л. Дробижевой свидетельствуют о росте этнического самосознания практически всех этнических общностей России. В самом росте этнического самосознания нет ничего негативного, но, к сожалению, быстрее всего растут наиболее эмоционально выраженные формы этнической саморефлексии, типа: «Я готов жизнь отдать за свой народ», и даже еще более радикальные, такие как: «Татарстан для татар» или «Россия для русских». Основными причинами ее роста на наш взгляд, является восприятие (взращенное, разумеется, не без помощи пропаганды) значительной частью российского общества своей недавней истории как национального поражения или как исторической травмы.

К числу основных травмогенных факторов следует отнести, во-первых, распад СССР, который преимущественно воспринимается не как некий исторический процесс, а как следствие заговора: «Союз не распался - его развалили сознательно»; во-вторых, федерализацию, которая чаще всего воспринимается как дезинтеграция государства; втретьих, обе чеченские кампании; и, наконец, в-четвертых - экономические реформы 1990-х годов, воспринимаемые большинством населения как несправедливые и подчас просто воровские.

Для раскрытия нашей темы нет необходимости анализировать, что в этих рассуждениях истинно, а что является мифом. Важно другое – сегодня эти представления утвердились в качестве стереотипов массового сознания и формируют «комплекс обид».

Переломные периоды закладывают предпосылки для экстремизма еще и тем, что значительно повышают интерес людей, испытывающих депрессии, к историческим традициям. Так люди, уставшие от неудач и поражений (реальных или мнимых) в своей повседневности принимают в качестве успокоительного средства воспоминания о прошлом и непременно героическом. Ю. Левада отмечает, что в постсоветский период позитивное самоутверждение русских осуществлялось, главным образом, за счет мифологизации и героизации прошлого своего народа. 28 Еще более заметны подобные тенденции у других этнических общностей, как в бывших союзных республиках СССР, так и в регионах России. Так, в Татарстане отмечают день памяти погибших почти 500 лет назад - при взятии русскими Казани в XVI веке.

Традиционализм, доведенный до своего логического конца, выступает основной предпосылкой различных проявлений такого радикального идеологического течения, как фундаментализм (возвращения к истокам), который, в свою очередь, усиливает стремление людей к культурной изоляции, препятствует процессам модернизации и обостряет этническую и религиозную нетерпимость.

Сегодня Россия дрейфует в потоке стереотипов, захлестывающих общество. При этом огромное количество политических деятелей пытается играть на негативных этнических стереотипах. Именно поэтому наибольшую угрозу обществу сегодня представляет не столько фанатичный экстремизм масс, сколько прагматичный экстремизм элит. Особенно опасен скрытый экстремизм националистического толка, маскирующийся под оболочкой некой политической респектабельности и парламентаризма. Так, если с лозунгом изгнать из России всех «черных» выступит, скажем, лидер скинхедов, то на это сегодня вряд ли обратят внимание, по крайне мере, это не станет информационным поводом для СМИ. Другое дело, если примерно то же самое скажет депутат Думы, особенно из числа ее руководства.

Такого же рода опасность представляет собой национализм или культурный расизм, скрытый под оболочкой неких якобы научных теорий, вроде популярной ныне теории неизбежного «столкновения цивилизаций». Эта идея, в конце концов, сводится к тому, что существуют наши «хорошие» и чуждые «нам» цивилизации. Они де опасны, подобны вирусу, и всякое соприкосновение с ними угрожает «нашей» здоровой культуре.

Пока подобные идеи функционируют как научные теории, с ними можно и нужно спорить в рамках научных дискуссий. Однако когда эти теории реализуются в практической политике, они должны стать предметом правого регулирования. Например, в Краснодарском крае сегодня существует мощное не только философское, но и политическое обоснование того, что турок-месхетинцев, армян и прочих представителей чуждых культур надо из края удалять, поскольку они представляют опасность для русской культуры и несовместимы с русским менталитетом. Специалисты квалифицируют подобные рассуждение как культурный расизм или «новый расизм», который в качестве эвфемизмов использует такие понятия, как «культура» и «цивилизация», и делает акцент на их якобы незыблемых свойствах. 29 Этот вид расизма представляет чрезвычайную опасность для России, учитывая пестроту этнического состава ее населения и мозаичность расселения большинства ее этнических общностей.

Механизм запуска идеологем экстремистского толка подобен многоступенчатой ракете. Первая ступень – это выступление малочисленной экстремистской группы, например, скинхедов, с лозунгами погромного характера в листовке, малотиражной газете или в Интернете. Это как бы пробный шар, и он может быть обличен в самую брутальную форму. Затем та же идея, но уже как ответ на «требование народа» и в более респектабельной упаковке высказывается известным политиком. Это становится информационным поводом для СМИ, которые вольно или невольно тиражируют экстремистские высказывания в массы. Именно так получили массовое распространение антисемитские высказываниями депутата Госдумы Альберта Мокашева.

О социально-культурных границах противодействия ксенофобии и этнополитическому экстремизму Мировой исторический опыт показывает, что этнополитический негативизм в любой форме захватывает общество постепенно. Хорошо изучены механизмы манипуляции массовым сознанием, с помощью которых так называемые «этнические антрепренеры»

актуализируют реальные и мнимые обиды народов и подталкивают людей к агрессивным действиям. Именно поэтому в противодействии ксенофобии и этнополитическому экстремизму решающую роль должны играть меры раннего предупреждения психологической агрессии. Это осознали многие демократические страны мира, особенно те, которые пережили ужасы массового вовлечения людей в экстремистские организации, например, Германия. Здесь приняты специальные законодательные акты, направленные на пресечение не только самих насильственных действий, но и идеологической подготовки к ним. В стране с развитой демократической культурой и устойчивой политической системой обращают внимание на любые, даже сравнительно слабые по российским меркам, проявления экстремизма на ранних этапах его эскалации. В принципе на это же направлены и меры противодействия ксенофобии и экстремизму, принимаемые в Российской Федерации. Однако результативность этих мер пока крайне низка. Я попытаюсь проанализировать это на примере трех основных инструментов воздействия на ксенофобные настроения: правого регулирования, прессы и гражданской активности.

Роль и границы правого регулирования. С середины 1990-х годов в России ведутся разработки правовых механизмов противодействия политическому экстремизму. Первым нормативным актом в этой сфере стал Указ Президента РФ от 23 марта 1995 г. «О мерах по обеспечению согласованных действий органов государственной власти в борьбе с проявлениями фашизма и иных форм политического экстремизма в Российской Федерации», а последним по времени - федеральный закон «О противодействии экстремистской деятельности». В 1995–2002 гг. российские законодатели приняли большое число нормативных правовых актов, в той или иной мере связанных с правовым регулированием рассматриваемой проблемы. Казалось бы, в России уже заложены прочные правовые основы противодействия политическому экстремизму. Вместе с тем все эти годы не утихают общественные дискуссии по оценке всего корпуса правовых актов в рассматриваемой области. Можно выделить, по крайней мере, три типа скептических суждений по этому поводу.

Первый тип. Его представителей можно назвать «правовыми нигилистами», отрицающими необходимость использования правовых механизмов противодействия экстремизму на ранних стадиях его развития, т.е. до того как он переходит в фазу открытого насилия. Вместе с тем мотивы этого нигилизма у разных представителей выделенной нами группы могут существенно различаться. Одни, например, правозащитник Лев Левинсон, полагают, что «только проявленное насилие наказуемо, в то время как призывы к установлению диктатуры вполне демократичны и должны быть конституционно и конвенционально защищены». Другие отрицают необходимость специальных, в том числе и законодательных мер борьбы с экстремизмом, исходя из идеи полной саморегуляции политических процессов.

Они полагают, что само демократическое развитие общества устраняет опасность экстремизма. Примерно так можно интерпретировать слова депутата Владимира Рыжкова: «Если политическая система устойчива, если она работает устойчиво, если работают демократические институты, если есть сильное демократическое государство, экстремизм нам не страшен». Второй тип скептического подхода демонстрируют интеллектуалы - в основном из среды правозащитников, которые полагают, что общий закон о противодействии экстремизму не нужен и даже опасен, поскольку может быть использован властями для расправы с любой оппозицией. При этом они признают саму необходимость правового регулирования экстремизма, которая может быть реализована на основе так называемых «частных запретов».

Третий тип критиков представляют социологи и политологи, которые в принципе не возражают против использования правовых и иных законных механизмов противодействия экстремизма, но сомневаются в их действенности в сложившихся социально-культурных и политических условиях. Они полагают, что в России не созрели предпосылки для правого регулирования, поэтому любые законы в этой области окажутся мертворожденными.

Если с первым из перечисленных типов критиков я принципиально не согласен, то у представителей второго и третьего направлений нахожу немало здравых идей. Вместе с тем я разделяю мнение, которое является доминирующим в мировой юридической практике – совершенствование того или иного закона возможно и наиболее эффективно лишь на основе анализа практики его применения. Если бы принятые законы заработали в нашей стране, то в этом случае можно было бы определить, в чем их слабые стороны.

Однако основная проблема правого противодействия экстремизму как раз и состоит в том, что практически весь комплекс законов в этой сфере в России бездействует.

Российская ситуация может показаться просто удивительной тем, кто сравнивает ее с зарубежным опытом и оценивает действенность аналогичных законов в других странах, в которых и уровень распространения этнополитического экстремизма, и связанные с этим угрозы конституционному строю значительно ниже, чем в нашей стране. Так, по данным Министерства внутренних дел Германии, в этой стране только в 1999 году за экстремистские выходки – ксенофобию, антисемитизм, насилие на национальной почве – были осуждены 10037 человек, из них лишь 746 преступлений были связаны с применением насилия, остальные относились к преступлениям идеологического характера. 32 В России же за все 15 лет ее существования не наберется и сотни случаев осуждения преступников за насилие на этнополитической почве, не говоря уже об идеологических преступлениях.

На мой взгляд, можно выделить, по крайней мере, три группы причин, объясняющих пассивность правоохранительной практики в рассматриваемой сфере.

Социально-психологические причины. По мере роста этнофобий они теряют признаки аномалии, их перестают замечать. Социологические исследования показывают, что экстремизм заметен лишь в чужой этнической среде. Многие чеченцы не считают экстремистами «своих» боевиков, а русские люди в своем большинстве не считают экстремистами скинхедов ("какие же они экстремисты, это наши мальчики, наши защитники", они "выполняют работу за милицию, наводят порядок, разбираются с мразью, понаехавшей в страну»). Сегодня в СМИ в огромном количестве появляются публикации, доказывающие, что феномен скинхедов якобы просто выдуман правозащитниками, по подсказке и на деньги Запада. При этом подобные взгляды распространяются во всех слоях общества, включая и представителей органов власти и поддержания правопорядка Для нашей темы особенно существенен отмеченный многочисленными социологическими исследованиями факт, что среди сотрудников МВД отмечается самый высокий уровень ксенофобии. Так, в исследовании Центра Ю.Левады об отношении к иноэтническим мигрантам представители указанной группы продемонстрировали рекордно высокий негативизм (73%). 33 На первый взгляд этот результат кажется неожиданным, ведь эта категория наших сограждан меньше других должна испытывать конкуренцию со стороны приезжих как в трудовой, так и в бытовой сфере. Все это так, только представители этой социальной категории и рассуждают иначе, чем другие. Они чаще мотивируют свое отношение вовсе не с индивидуалистических позиций («мне станет хуже»), а исходя из своего понимания интересов державы. Именно представители армии, МВД и службы безопасности, чаще других объясняли свое негативное отношение к иноэтническим мигрантам соображениями: «они ведут себя нагло и агрессивно, они опасны» или «большинство преступлений совершается приезжими». История многих стран мира – Франции в период «дела Дрейфуса», Германии и Италии в 1920- 1940-х годах прошлого века, Греции в период правления «черных полковников», показывает, что с ростом влияния армии на политическую жизнь страны в обществе растет национализм.

Административно-бюрократические факторы. Федеральные власти долгое время пытались представить положение в России как стабильное, и им не хотелось афишировать проявления русского национализма в крупнейших городах страны. Что касается региональных властей, то для них стремление выдать желаемое за действительное и сегодня является нормой. Если молчит власть, то бездействуют правоохранительные органы. За поимку террориста, не говоря уже о предотвращения террористического акта, милиционеры могут рассчитывать на получение орденов и повышение по службе, а за борьбу со скинхедами никаких наград не предусмотрено – одни неприятности. Так, по действующим правилам, в случае квалификации некоего дела как проявления политического экстремизма, оно берется под контроль Генеральной прокуратурой, должно рассматриваться в судах более высоких инстанций, чем местные, а это в свою очередь требует от местных работников прокуратуры сбора более серьезной доказательной базы, чем в случаях с обычным хулиганством. В таких условиях выгоднее квалифицировать случаи этнополитического экстремизма как хулиганские действия. К тому же, это позволяет в отчетах начальству представить ситуацию на подведомственной территории как контролируемую, политически стабильную, лишенную проявлений национализма.

Политические факторы. Ростом русского национализма уже сегодня пользуются власти ряда регионов России, они пытаются перехватить националистические лозунги у таких одиозных организаций, как РНЕ, РОС др., и с их помощью обеспечить себе существенный уровень политической поддержки населения, переводя растущее его недовольство комплексом социальных и экономических проблем на врагов «внутренних»

и «внешних». Приведу пример из личного опыта. В январе 2005 г., во время массовых акций протеста пенсионеров, недовольных заменой натуральных льгот денежными компенсациями, я оказался в г. Владимире, где указанные формы протеста проявились раньше, чем во многих других городах. Могу засвидетельствовать, что уже на второй день после начала акций большая часть фонарных столбы в центре города была оклеена листовками: «Русский – помоги русскому». В них сообщалось, что бедствия людей вызваны «засильем нерусских людей в правительстве: Фрадкова, Грефа, Зурабова и др.», но основной упор в листовке делался на влиянии еврейского олигархического капитализма, который стремится к геноциду русского народа и открыл дорогу на Россию «ордам чеченцев». Расистский, фашистский характер листовки не должен был вызывать никаких сомнений, ее авторы, безусловно, подпадают под действие российских законов, предусматривающих наказание за разжигание межнациональной розни. При этом листовки были не анонимными, они сопровождалась фотопортретом и подписью Игоря Артемова, депутата законодательного собрания области и общероссийского лидера нелегальной партии "Русский общенациональный союз". Любопытно и то, что первым председателем этой партии, и ее основателем во Владимире был Виктор Проньков руководитель управления по связям с общественностью и СМИ областной администрации при нынешнем губернаторе Н. Виноградове. Нужно ли объяснять, почему авторы листовки не преследуются по закону и кому было выгодно появление листовки во время, когда пенсионеры вышли на улицы, чтобы предъявить свои требования местным властям?

Массовые протесты, самые бурные за все время президентства В. Путина, продолжаются. Они уже не ограничиваются требованием сохранения натуральных льгот.

Только в январе – марте 2005 г. многотысячные демонстрации прокатились по ряду городов. В Красноярске две тысячи человек требовали отмены повышения тарифов на электроэнергию, в Ставрополе демонстранты вышла на улицы с требованиями: «убрать спекулянтов-перекупщиков с рынков, принять меры против разворовывания дачных участков, устранить длинные очереди к врачам, увеличить численность автобусов на линиях", в Калиниграде - с требованиями ограничить ввоз зерна в область из стран Балтии. В Южно-Сахалинске 24 января объявили забастовку водители автобусов, требуя повысить плату за проезд. Эксперты не сомневаются, что вскоре в России могут вспыхнуть акции протеста, связанные с ростом тарифов на оплату жилья и коммунальных услуг. Нарастание социально-экономических проблем может вызвать позывы и федеральной власти снять с себя ответственность, переводя ее на врагов - как внешних, которые хотят «оторвать жирные куски нашей территории», так и внутренних. В этом случае может понадобиться и опора на русский национализм. Не случайно в администрации президента, наряду с основной партией власти – «Единой Россией», была создана и запасная, откровенно националистическая – партия «Родина». Это ее члены, депутаты Думы, в числе первых подписали антисемитское «обращение 500». Именно эта партия сегодня набирает очки на акциях протестах россиян и устроила показательную пиар-акцию.

Роль прессы. Когда в России размышляют над тем, как предотвратить эскалацию экстремизма, то в числе первых рекомендаций предлагают простейшее решение:

запретить прессе обращать внимание на подобные высказывания. Самый известный российских этнолог Валерий Тишков так отреагировал на тот информационный бум, который поднялся после одиозных заявлений бывшего депутата. «К сожалению, - пишет упомянутый автор, - никто не указал прессе, что тиражирование подобных высказываний есть тоже преступление».34 Однако подобные рассуждения кажутся естественными лишь в России, тогда как в развитом демократическом обществе предложения «запретить прессе»

или «наказать прессу» не реализуемы, и трудно себе представить, что в условиях свободы прессы экстраординарное высказывание известного политика, тем более государственного деятеля, осталось бы без внимания СМИ. Еще важнее то, что подобные рекомендации контрпродуктивны и даже опасны, поскольку в демократическом обществе именно общественное мнение, активизируемое прессой, является основным механизмом политического и правового противодействия экстремизму. Вот свежий пример: в декабре 2002 г. сенатор Т.Лотт лишился поста лидера республиканского большинства в американском сенате только потому, что пресса усмотрела в одном из его частных высказываний лишь намек на расизм.

Если сравнить описанную ситуацию с отечественной, то станет ясным, что наша проблема не столько в том, что пресса обращает критическое внимание на экстремистские выходки, сколько в отсутствии последующей правовой и политической реакции государства на отмеченные прессой факты, в пассивном отношении общественности к различным проявлениям экстремизма.

Если деятельность экстремистских движений не встречает отпора со стороны государства и общества, то начинается эрозия всей общественно-политической жизни, размывание конституционных устоев.

Можно согласиться с теми, кто полагает, что в нынешних российских условиях наибольшую роль в противодействии экстремизму должны играть меры просветительского характера. Похоже, это осознают и федеральные власти, которые еще до принятия упомянутого закона утвердили федеральную программу «Формирование установок толерантного сознания и профилактики экстремизма в российском обществе».

Однако и эта программа не имеет шансов стать действенным инструментом противодействия экстремизму до тех пор, пока не обопрется на общественную поддержку.

Роль институтов гражданского общества и общественного мнения Весь мировой опыт доказывает, что с такими укоренившимися общественными болезнями, как экстремизм, коррупция, наркомания и другими, нельзя бороться только «сверху», только усилиями власти. Но если мы это признаем, то попадем в замкнутый круг: когда «верхи» не могут, а низы еще «не хотят» противодействовать экстремизму. Но та же история указывает и пути выхода из этого логического тупика, на самом деле мнимого.

Механизмы борьбы с идеологией экстремизма, по сути, те же, что и его эскалации.

Экстремизм не навязывается сверху, во всяком случае, этого не происходит в современной России. Не вырастает он и снизу, поскольку негативные массовые стереотипы – это лишь сырье для экстремизма. Идеология экстремизма формируется на некоем среднем уровне, усилиями так называемых «этнических и религиозных антрепренеров». Примерно так же должна формироваться и противостоящая ей идеология толерантности: ее основными проводниками может быть только интеллектуальная элита – антрепренеры или культуртрегеры толерантности. То, что это не утопия, можно доказать конкретным историческим примером.

Так, в Америке еще в 1960-х годах расизм был острейшей проблемой, настолько глубоко проникшей во все поры общества, что даже в столице, в Вашингтоне, в эти годы единственным местом, где черный и белый житель города могли столкнуться, был городской железнодорожный вокзал. Только туда людей с разным цветом кожи обязаны были пускать, во всех остальных местах действовала жесточайшая сегрегация. Но общество осознало опасность поляризации населения, особенно в условиях изменения соотношения между представителями разных рас и за 20-30 лет сотворило чудо. Сегодня число смешанных браков между представителями разных рас в Америке огромно. Белые семьи, не задумываясь, усыновляют чернокожих детей, представительство чернокожих на высших государственных должностях растет год от года, в том числе и в администрации республиканцев, которые дольше, чем демократы, сопротивлялись напору расового и этнического либерализма.

Что же произошло в Америке? Чем объяснить, что те же законодательные акты, которые десятилетиями не обращали внимания на расизм, вдруг стали инструментами борьбы с ним, а судьи, которые в 1960-е годы спокойно взирали на вопиющие проявления сегрегации, сегодня строго карают даже самые слабые и, на мой взгляд, порой сомнительные проявления расовой некорректности, например, за употребление слова «негр», вместо «афро-американец»? Кто-то может сказать, что все началось с проявления политической воли лидера страны, президента Дж.Кеннеди, который не побоялся обеспечить федеральную защиту конституционных прав представителей разных расовых групп. Именно при нем студента негра Джеймса Меридита сопровождал в университет отряд национальной гвардии. Однако Кеннеди пошел на это тогда, когда твердо знал, что его действия получат поддержку избирателей самых многонаселенных районов Америки, прежде всего, ее крупнейших индустриальных центров, мегаполисов. В то время они были преимущественно населены белыми американцами. Так кто же настроил их на защиту прав негров?

Решающую роль в сломе негативных стереотипов массового сознания сыграли либеральные интеллектуалы – лидеры общественного мнения и, разумеется, стоявшие за ними финансовые магнаты, владеющие средствами массовой информации. Именно они, осознав опасность раскола общества, угрозу политической стабильности в государстве и всего, что за этим последует, объявили настоящую информационную войну расизму.

Поскольку этот опыт, на наш взгляд, в основных своих чертах применим и к российским условиям, дадим краткую характеристику важнейших элементов информационной атаки на экстремизм (в американском случае – на расизм). Во-первых, он включает в себя постоянный мониторинг экстремизма. В США действуют десятки общественных организаций, отслеживающих даже скрытые проявления идей расизма, этнической и религиозной розни в выступлениях политиков, общественных деятелей, журналистов и др. Во-вторых, к негативной оценке подобных идей подключены лидеры общественного мнения: наиболее популярные ведущие телевизионных программ, известные эксперты и религиозные проповедники. В-третьих, огромное влияние на формирование ориентаций на политическую корректность и негативное отношение к расизму, другим проявлениям экстремизма играет массовая культура. Идеи расизма, как правило, вкладываются в уста негативных персонажей («плохих парней»), тогда как героями самых популярных кинофильмов, комиксов и телевизионных сериалов выступают белый и негр, а в последнее время – еще и китаец или выходец из Латинской Америки.

Конечно, и в США осознание необходимости внедрения политической корректности пришло не сразу. До этого были грандиозные расовые волнения в крупнейших городах Америки. Здесь сформировались массовые движения негров за равенство гражданских прав. Появился Мартин Лютер Кинг. Однако когда установка на политическую корректность сложилась, она сама стала определять всю последующую динамику внутренней политики страны. В конце 2002 г. лидер республиканского большинства в сенате вынужден был подать в отставку только потому, что на одном из банкетов обронил фразу, которую пресса квалифицировала как скрытую форму поддержки расовой сегрегации.

Важно отметить, что политическая корректность становится нормой американской жизни не за счет насаждения некими директивными актами, а в процессе распространения по каналам политической культуры. Никто не предписывал Президенту Клинтону или Президенту Бушу включать в правительство негров, мексиканцев, китайцев, христиан, иудеев и мусульман. Американские лидеры сами понимают, что эффективно управлять страной может лишь администрация, отражающая расовое, этническое и религиозное разнообразие общества. И президенты Башкирии, Татарстана или Якутии должны понимать, что нельзя управлять республикой, не включая в ее руководство заметного числа русских, составляющих в некоторых из названных регионов численно наибольшую группу населения. Но, одновременно, и федеральной власти стоило бы расширить представительство разных народов России в аппарате федеральных ведомств. Не менее важно было бы отразить многообразие этнического состава населения в дикторском корпусе основных каналов российского телевидения. Полезно было бы позаимствовать американский опыт использования массовой культуры в развитии толерантности и предотвращении экстремизма. Однако в данной главе я не ставил задачу разработки конкретных предложений по развитию социально-культурных механизмов утверждения в обществе норм толерантности. Хочу лишь заметить, что, несмотря на определенную незрелость социально-культурных условий в России, нельзя дожидаться лучших времен для эффективного противодействия ксенофобии и этнополитическому экстремизму. Такие времена могут и не наступить при пассивности общественных сил.

Поэтому полагаю, что сам законотворческий процесс в рассматриваемой сфере, практика применения законов и ее обсуждение в прессе, исследовательская деятельность, просвещение – все это может уже сейчас оказывать позитивное влияние на общество и содействовать поиску рациональных принципов и подходов в противодействии ксенофобии и экстремизму.

ЛИТЕРАТУРА

1. Гудков Л. Негативная идентичность. Статьи 1997-2002 гг. М., 2004. с.179, 2. Гудков Л. Указ. соч., с. 183.

3. По материалам исследовательских проектов, выполненных под рук. Л.М.Дробижевой «Посткоммунистический национализм, этническая идентичность и регулирование конфликтов», 1993-1996 гг.; «Социальное неравенство этнических групп и проблемы интеграции в Российской Федерации», 1999-2001 гг.

4. Общественное мнение – 2002. По материалам исследований 1989-2002 гг. М., ВЦИОМ, 2002, с.

5. Правда уже в 1990 г. появилась русская националистическая организация «Память», однако степень ее влияния была крайне незначительна, ее поддерживало несколько десятков активистов, а география ее деятельности, по сути, ограничивалась лишь Москвой.

6. Гирько С.И., Начальник НИИ МВД России. Вступительное слово на конференции «Преступность в России: причины и перспективы» // Материалы Международной научнопрактической конференции ВНИИ МВД России, 27 апреля 2004. М., 2004, с. 7. Тарасов Александр. Наци-скины в современной России // Аналитический доклад Московского Бюро по правам человека. М., 2004 г.

8. Тарасов Александр. Указ. соч.

9. Перекрест В. Фашиствующие" организованы лучше, чем милиция //Известия, 26.03. 05.

10. Ильичев Г. 53% граждан хотели бы жить в "России для русских // Известия,19 01 05.

11. Граждане новой России: кем они себя ощущают и в каком обществе хотели бы жить. Доклад ИКСИ РАН. М., 2005 г.

12. Там же.

13.Презентация книги Бориса Миронова "Иудейское иго", http://www.xeno.sovacenter.ru/45A29F2/4DCA1A4; Обращение патриотов к генпрокурору с требованием закрыть все религиозные и национальные еврейские объединения как экстремистские, http://www.xeno.sovacenter.ru/45A29F2/4DCA1A 14. Галина Кожевникова. Радикальный национализм в России: проявления и противодействие.

Обзор событий 2004 года, http://www.xeno.sova-center.ru/29481C8/4E77E http://www.izvestia.ru/community/article 16. Галина Кожевникова. Радикальный национализм в России: проявления и противодействие.

Обзор событий 2004 года, http://www.xeno.sova-center.ru/29481C8/4E77E Обращение патриотов к генпрокурору с требованием закрыть все религиозные и национальные еврейские объединения как экстремистские, http://www.xeno.sova-center.ru/45A29F2/4DCA1A 17. МУР опровергает националистический мотив убийства, а националисты публично берут на себя ответственность, http://xeno.sova-center.ru/45A29F2/4AFE5EA 18. http://www.POLIT.ru/news/2004/03/03/index_print.html (76 Кб) 04.03.2004.

19. Выступление Президента РФ Владимира Путина в Польше на международном форуме "Жизнь народу моему!", 27 января 2005 г., http://www.xeno.sova-center.ru/45A2A1E/4E0AF6D 20. А.Верховский. Радикализм. Государство против радикального национализма. Что делать и чего не делать. М., Центр «Панорама», 2002, с. 10-14.

21. Федеральный закон «О противодействии экстремистской деятельности» от 25 июля 2002 г, N 114-ФЗ, Ст.1.

22. Верховский. Радикализм. Государство против радикального национализма. Что делать и чего не делать. М., Центр «Панорама», 2002, с. 10-14.

23. Левада Ю.А. От мнений к пониманию: социологические очерки, 1993-2000. М., Московская школа политических исследований, 2000, с.287.

24. Гудков Л.Д. О развитии русского национализма // Стенограмма круглого стола на тему:

«Русский вопрос в России» в фонде Либеральная миссии, Москва, 4 ноября 2002 г.

25. Taylor L. Britain Now // Illustrated London News, October, 1987, P. 54–58; Bendix R., Lipset S. (ed.) Class, Status and Power. Free Press, 1953, P. 117–120.

26. Этим, например, объясняют взрыв погромных антицыганских настроений в новых независимых государствах на территории бывшего СССР, а также в постсоциалистических Чехии, Словакии, Венгрии и ряде других стран Восточной и Центральной Европы. См.: Гудков Л.

Антисемитизм в постсоветской России // Нетерпимость в России. Старые и новые фобии. Под ред. Г.

Витковской, А. Малашенко, М., Московский центр Карнеги, 1999, с. 98.

27. Социальное неравенство этнических групп: представления и реальность. Авт. Проекта и отв.

ред. Л.М.Дробижева, М., Academia, 2002.

28. Левада Ю.А. Новый русский национализм: амбиции, фобии, комплексы // Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения, М., 1994, № 1, с. 15–17.

29. В.Шнилерман. О новом и старом расизме в современной России // Вестник Института Кеннона в России, Вып.1, М., 2002, с 77-80.

30. А.Верховский. Радикализм. Государство против радикального национализма. Что делать и чего не делать. М., Центр «Панорама», 2002, с. 31. Материалы конференции «Политический экстремизм в Российской Федерации и конституционные меры борьбы с ним». М., 1998, с. 40-41.

32. Висенс Е. Германия обеспокоена ростом правого экстремизма. Полит.Ру, 23 августа 2000 г.

33. Гудков Л. Д. Динамика этнофобий в России последнего десятилетия // Доклад на конференции «Национальные меньшинства в Российской Федерации», Москва, 2-3 июня 2003 г.

34. В.Тишков. Этнология и политика. М., «Наука», 2001, с.

Глава 7. РОССИЙСКИЕ ПРАКТИКИ В СФЕРЕ ПРОФИЛАКТИКИ

КСЕНОФОБИЙ И ДИСКРИМИНАЦИИ: ДОСТИЖЕНИЯ И НОВЫЕ ВЫЗОВЫ

В России сегодня определяющим маркером отношений "свой-чужой" выступает этническая принадлежность, другие основания – такие, как раса, конфессия, гражданство, - существенно менее значимы. И это понятно: представителей других рас в России столь немного, что они скорее воспринимаются как экзотика; конфессиональная принадлежность в стране с десятилетними традициями атеистического воспитания и виртуальной веры (доля воцерковленных верующих ничтожно мала, особенно среди относящих себя к православным) пока что также малозначима; институт гражданства до сих пор не осмыслен обывателем, граждан СНГ и Балтии большинство населения и по сию пору не воспринимает как иностранцев (немаловажно, что в Союзе иностранцев можно было сосчитать по пальцам, контакты с ними строго контролировались, что твердо зафиксировано в памяти старшего поколения).

Можно предвидеть, что расовая, конфессиональная, гражданская принадлежность представителей меньшинств будут все более значимыми факторами формирования напряжений в локальных социумах, однако в современной России они вторичны по отношению к этнической принадлежности, являющейся жупелом для ксенофобов.

Общественные настроения как фактор этнической политики По данным Фонда "Экспертиза", ксенофобские настроения разделяет большинство населения России 1). Это же большинство склонно поддержать целиком или с оговоркой "в разумных пределах" лозунг "Россия для русских!"; отрицательное отношение к нему преобладает только среди этнических нерусских 2).

Рост ксенофобий фиксируется повсеместно, во всех регионах России. Особую озабоченность, наряду с динамикой, вызывают расширение социально-демографической базы ксенофобских настроений и аппеляция к ним практически всех политических сил, избирательность фобий по отношению к определенным этническим группам и ужесточение форм преследования "иных".

Крайне негативно отношение населения к выходцам с Кавказа, представителям среднеазиатских народов, цыганам. В ноябре 2004 г. 52,3 % респондентов отрицательно относились к чеченцам, 52,7% опрошенных – к цыганам, 29,2% опрошенных россиян – к азербайджанцам, 11,0% - к евреям 3).

Особо настораживает, что наиболее подвержена этнофобиям молодежь, демонстрирующая сегодня более высокий уровень интолерантности, чем все население.

По данным этого же опроса, 66,5% респондентов в возрасте до 19 лет относятся к цыганам с раздражением, неприязнью, недоверием и страхом, к чеченцам – 64,1 %, к азербайджанцам - 48,9 % - к евреям – 19,5 %.

Вирусу этнофобий сегодня более подвержены жители мегаполисов, чем других поселений. В массовом сознании молодых москвичей ксенофобия представляется воплощением патриотизма 4).

Общим местом стала фиксация негативной роли масс-медиа: массированную пропаганду нетерпимости, агрессивности и ксенофобии, осуществляемую СМИ, назвали фактором проявления нетерпимости в России 40,9 % опрошенных в пяти городах России 5). Специалисты отмечают изменение к языку вражды самих журналистов: "Все чаще журналисты солидаризуются с некорректными высказываниями, сознательно подчеркивая это… Резко сократилась доля осуждения высказываний тех, кого мы условно называем "представителями государства" (чиновников, военных и т.д.) Некоторые детали исследования позволяют предположить, что журналисты сознательно предпочитают государство за Язык Вражды не критиковать. "6).

Российское общество поражено ксенофобиями. Общественные настроения явственно проявились во время последних парламентских выборов в ноябре 2003 г., когда ксенофобии перестали быть коньком маргиналов: специалисты отмечали, что ксенофобские настроения были более распространены среди потенциальных избирателей "Яблоко", "Единой России", СПС, чем ЛДПР, КПРФ или «Родины» 7).

В этих условиях, когда ксенофобские настроения проникли во все социальные слои, для федеральных властей было бы самоубийством четко артикулировать – а тем более, реализовывать, - политику в сфере национальной политики. Любой выбор между альтернативными стратегиями на сохранение социо-культурного единства России, рассматриваемого в контексте ориентации на русско-православное ядро (этнический подход) и на формирование российской нации граждан, когда «этничность» выводится за рамки дискурса, способен расколоть общество и не удовлетворит либо правых, либо «национал-патриотов» и левых.

Был избран путь нетривиальный: федеральные власти отстранились от разработки и реализации этнической политики, сбросив ответственность на региональные власти.

После реорганизации Правительства весной 2004 г. была ликвидирована должность министра без портфеля, курировавшего вопросы национальной политики и координирующего деятельность федеральных органов. 8 Полностью прекратилась работа по корректировке Концепции государственной национальной политики Российской Федерации, принятой в 1996 г. и ныне устаревшей. Изменив закон «О национально-культурной автономии» (2004), федеральные власти освободилось от обязательств по финансовой поддержке национально-культурных автономий.9 В российском парламенте резко активизировалась борьба за спорные и неоднозначные законопроекты, типа «О русском народе». 10 Наконец, серьезным изменениям подверглись механизмы реализации федеральной этнической политики: в 2004 году прекращена реализация Федеральной программы толерантности, рассчитанной и на 2005 год, 11не выдерживается финансирование федеральной программы "Культура России (2001 - 2005 годы)", в которой имеется раздел «Культурные основы федерализма, национальной и региональной политики». Создается впечатление, что разворот национальной политики не был случайным:

заняв позицию отстранения, власти смогли стать более активным трейдером на рынке «аккуратного национализма», по выражению Г.Павловского.

Этнорегиональная политика: позитивные практики Возможны два альтернативных подхода к национальной политике. Согласно первому, "антидискриминационному", представителям этнических меньшинств должны быть обеспечены все права и свободы человека и гражданина наравне с представителями большинства; отсутствие дискриминации меньшинств – необходимое и достаточное условие обеспечения их равенства. Согласно второму, "преференциальному", меньшинства нуждаются в специальной защите прав в различных сферах, особенно в социально-культурной, в связи с тем, что они а) имеют специфические потребности и б) не имеют возможности реализовать свои потребности без поддержки большинства.

Можно обсуждать, какой подход более продуктивен в специфических российских условиях, однако, вне сомнений, в федеральном законодательстве зафиксирован второй подход: Российская Федерация присоединилась к ряду международных документов, декларирующим права национальных или этнических, религиозных и языковых меньшинств. Несколько факторов подталкивают регионы к активизации национальной (точнее – этнонациональной или этнорегиональной) политики. Первый - самоустранение федерального центра, вопросы национальной политики, фактически, отданы на откуп регионам. Национальная политика децентрализуется, ее основными факторами становятся органы государственной власти регионов, в меньшей мере – органы местного самоуправления, организации "третьего сектора".

Другим фактором активизации этнорегиональной политики стал повсеместный рост ксенофобий. Региональные власти, даже если они разделяют ксенофобские настроения масс, вынуждены их контролировать и сдерживать в определенных рамках.

Третьим фактором акцентирования внимания в регионах на проблемах национальной политики стала трансформация миграционной политики России. До последнего времени регионы решали проблемы напряженности между местным населением и мигрантами, среди которых много представителей меньшинств, посредством региональных миграционных программ. Сейчас они лишены этого инструмента, т.к. финансирование данных программ из федерального бюджета прекращено.14 Централизация миграционной политики понуждает региональные власти переориентироваться на инструменты косвенного регулирования миграций, в том числе и в рамках программ национальной политики.

Однако важнейшим мотивом обращения региональных властей к вопросам национальной политики является их ответственность за положение на местах. Основной задачей региональных властей является сохранение социально-политической стабильности.

Но пути к этой стабильности чрезвычайно различаются. В регионах сформировались четыре модели политики к меньшинствам: политика отчужденности (власти таких регионов полагают, что сама постановка вопроса о проблемах национальных, этнических меньшинств, провоцирует межэтническую напряженность); политика конфронтации с отдельными меньшинствами, популярная в ряде районов юга России, особенно – в Краснодарском крае; политика балансирования, компромисса между общественным мнением, настроенным против меньшинств, и защитой их прав; политика конструктивного сотрудничества с этническими меньшинствами.

Территории, где реализуются первые две модели национальной политики, опираются на "антидискриминационный" подход, регионы, избравшие курс на сотрудничество с меньшинствами и защиту их прав в своей практической деятельности на концепцию "преференций" меньшинствам. Очевидно, что готовность властей к проведению этнонациональной политики, направленной на гармонизацию межэтнических отношений в регионе, создает фон, необходимую ауру, вне которой крайне сложно формировать установки толерантного сознания.

В субъектах Федерации накоплен большой позитивный опыт проведения национальной политики.15 (Регионы имеют законные основания для проведения самостоятельной этнической политики в рамках федерального законодательства, крайне несовершенного: защита прав национальных меньшинств, малочисленных этнических общностей отнесены Конституцией к предметам совместного ведения Федерации и ее субъектов.16 За регионами закреплено право нормативного правового регулирования и финансирования национальной политики совместно с федеральным центром 17).

Региональная национальная политика реализуется даже в тех субъектах, где избегают ее артикулировать, где отсутствуют институты, инструменты и даже не прослеживаются финансовые средства на ее реализацию: нет территории, власти которой не воспользовались и не поддержали национальный праздник или иную акцию, интерпретируя ее как прекрасный информационный повод заявить о себе.

Национальные праздники, фестивали и дни национальных культур, юбилеи, выступления национальных ансамблей, иные национально-культурные мероприятия, в которых задействован административный ресурс и/или бюджетные средства, впечатляют:

в некоторых регионах создается впечатление сплошного чередования национальных празднеств. Фольклорно-культурная компонента национальной политики и по сей день является основной в ряде регионов.

Однако в большинстве субъектов Федерации ширится осознание, что основа национальной политики не в ней: в регионах все больше внимания уделяют формированию установок толерантности, конкретным и крайне болезненным проблемам национального образования, поддержки языков меньшинств, поддержки национальных СМИ, организаций меньшинств.

В практической этнорегиональной политике все большее значение приобретают такие институциональные и инструментальные меры, как:

- Создание центров межнационального общения - региональных Домов Дружбы, локальных центров. Такие центры созданы в трети регионов, активная подготовка открытия Домов Дружбы ведется в Бурятии, прорабатывается вопрос о создании Дома Дружбы в Волгоградской области;

- Поддержка национальных СМИ. К сожалению, в ограниченном числе регионов можно утверждать, что власти помогают организациям меньшинств в выпуске печатной продукции, организации электронных СМИ. В большинстве регионов национальные СМИ существуют благодаря энтузиазму представителей меньшинств. Хотя имеются исключения: в Самарской области до последнего времени функционировало уникальное "Радио-7", вещавшее на 11 языках, выпускается 9 национальных газет при поддержке областного бюджета, неплохо обстоят дела в Башкирии, Дагестане, Татарии, Пермской, Оренбургской областях, других регионах;

- Развитие и поддержка национального образования. Национальные школы, как правило, функционируют в районах компактного проживания меньшинств. В местах дисперсного расселения они чаще всего существуют благодаря инициативам национально-культурных центров, власти их, как правило, финансово не поддерживают, хотя имеются исключения (Москва, например);

- Нестандартных решения. Почти в каждом регионе идет творческий поиск, многие решения очень интересны: в Волгоградской области власти идут на организацию "горячей линии" по межнациональным проблемам, в Астраханской – организовывали выезд Консультативного совета при губернаторе в полном составе для разбора на месте конфликтов; в Удмуртии – создают кафе национальных кухонь, в Тверской – проводят конкурс "Этническая красавица", в Ставропольском крае - организуют учебу кадров горрайадминистраций по проблемам национальных отношений, в Москве - курсы повышения квалификации госслужащих и работников правоохранительных органов, в Татарии – создается Ассоциация национально-культурных организаций, в Свердловской проводят областной праздник – День народов Среднего Урала, в Пермской – проводят конкурсы "Учитель национальной школы". Примеры можно множить, в каждом регионе находят свою "изюминку". Практически везде идет реальная работа, следы ее не обнаружены только в некоторых центральных областях (например, Воронежской, Тульской).

Однако практическая политика по предотвращению ксенофобий и дискриминации, распространению установок толерантности наиболее эффективно проводится в регионах, комплексно подходящих к проблемам национальной политики, творчески относящихся ко всем ее компонентам: правовой базе, институциональному, инструментальному и финансовому сопровождению.

Даже в сфере регионального законотворчества – традиционно наименее проработанной, имеются заслуживающие внимания проработки. К таковым, например, можно отнести закон “О национальных отношениях на территории Волгоградской области”. Закон Волгоградской области достаточно декларативен и носит рамочный характер, однако он сыграл неоценимую роль в формировании национальной политики в области – базируясь на Законе, органы государственной власти разработали и приняли одну из лучших региональных программ национальной политики. Значимым также является упоминание Федерального закона от 18 июня 1998 г. N 84-ФЗ "О ратификации Рамочной конвенции о защите национальных меньшинств" в перечне нормативных правовых актов, на основе которых создаются и действуют национальные общественные организации на территории области. Не тривиальным путем пошли в Кабардино-Балкарии: в принятом республикой "Кодексе Кабардино-Балкарской Республики об административных правонарушениях" устанавливается ответственность должностных лиц и физических лиц за нарушение порядка использования языков народов Кабардино-Балкарской Республики (Статья 3.1), нарушение законодательства о репатриантах (Статья 3.18), нарушение требований сохранения, использования и охраны объектов культурного наследия (Статья 7.1). 19 Это первый и логически оправданный опыт законодательного регулирования ответственности за нарушение прав меньшинств, регламентируемых региональным законодательством.

Основным инструментом агрегации целей, задач, приоритетов и механизмов реализации этнорегиональной политики, борьбы с ксенофобиями и дискриминацией, формированием толерантности стали региональные целевые программы.

В регионах разрабатываются и реализуются два типа программ: комплексные региональные программы национальной политики, охватывающие все сферы национальной политики, и специальные региональные программы толерантности.

В одних регионах сделали ставку на комплексную программу, охватывающую практически все направления национальной политики, в других – на реализацию специальных программ толерантности, в третьих – на сочетание комплексной и специальных программ, в четвертых – на выделение блока мероприятий по формированию толерантности в других специальных программах. (В некоторых субъектах Федерации эти проблемы решаются в рамках программ образования, культуры, патриотического воспитания, воспитания молодежи. Особенно впечатляет опыт Пермской области, где наряду с одной из лучших комплексных программ реализуется – единственная в своем роде – «Программа развития политической и правовой культуры населения (2002 – 2006)», ориентированная на формирование толерантности не только в сфере межнациональных отношений, но и в сфере политики).

Программы толерантности и комплексные программы национальной политики региональные программы программы национальной региональные мероприятий национальной политики политики и специальные программы формирования Реализация мероприятий по формированию установок толерантности в субъектах Федерации имеет специфику, определяемую особенностью социально-политической, экономической организации территории, социокультурными дискурсами.

Специальные программы толерантности, реализуемые субъектами после принятия соответствующей федеральной программы, достаточно разнородны: наряду с программами, достаточно хорошо проработанными, обеспеченными институциональным сопровождением и финансированием из регионального бюджета, имеются программы, принятые из конъюнктурных соображений и носящие декларативный характер (Амурская область), либо не обеспеченные ресурсами.

В комплексных программах национальной политики, как правило, выделяется блок мероприятий по формированию установок толерантности. Очень хорошо проработан этот блок в программах, успешно реализуемых в Пермской, Оренбургской областях, Чувашии.

В то же время в ряде комплексных программ такого блока нет (Хакасия, Ульяновская область; в последней, по крайней мере, присутствуют мероприятия в духе воспитания толерантности).

Весьма специфична политика по формированию установок толерантности в Москве и Самарской области, в этих регионах вся национальная политика строится как дополнение к программе толерантности: в Москве соответствующая программа носит название «Москва на пути к культуре мира», в Самарской области – «Разные, но не чужие».

Внушает оптимизм, что регионы, столкнувшиеся с проблемами реализации национальной политики, ищут обходные пути по формированию толерантных установок:

в Волгоградской области, где принята одна из лучших комплексных программ национальной политики, но имеются сложности с ее финансированием (программа каждый год выбрасывается из областного бюджета), пошли на такой неординарный шаг, как принятие Концепции развития культуры межнационального общения и установок толерантного сознания населения Волгоградской области.20 Достаточно распространена практика включения мероприятий по формированию установок толерантности в программы воспитания молодежи и детей (например, Якутия). Позитивный опыт проведения политики по формированию установок толерантного сознания в регионах впечатляет: имеются прекрасные наработки нормативной базы политики, инструментального, институционального и финансового ее обеспечения, накоплен опыт обеспечения взаимодействия структур исполнительной власти, ее конструктивного сотрудничества с организациями “третьего сектора”.

Слабыми звеньями по-прежнему остаются: декларативность принимаемых законов, иных нормативных правовых актов; недостаточное взаимодействие органов исполнительной власти с законодательной властью, слабая координация действий всех ветвей власти регионов с органами местного самоуправления и организациями национальных меньшинств. Повсеместно ощущается недостаточность финансирования, его нестабильность и нетранспарентность.

Наиболее уязвимым звеном этнорегиональной политики является ее имплементация:

создается впечатление, что разработка программ в ряде случаев становится самодовлеющей задачей, тогда как их корректировке, мониторингу, институциональному и финансовому обеспечению уделяется недостаточное внимание. Даже в наиболее “продвинутых” регионах не удается обеспечить стабильность и предсказуемость национальной политики.

Наиболее приметные успехи достигнуты в регионах, взявших курс на конструктивное сотрудничество с меньшинствами. Как правило, это экономически сильные регионы с устойчивыми либеральными традициями, развитым "третьим сектором". Огромное значение играет опыт проведения и преемственность национальной политики (в части отработки процедур согласования интересов и принятия решений, реализации программ и финансирования). Регионы, начавшие этот процесс в начале 1990х гг., и сегодня являются территориями с наиболее продвинутой политикой - Пермская, Коми, Самарская, Саратовская, Оренбургская области (здесь программы национальной политики реализуются с 1993-1994 гг.).

Наименее проработана национальная политика в регионах, избравших политику отчужденности и полагающих, что сама постановка вопроса о национальных проблемах провоцирует межэтническую напряженность – Воронежская, Тульская, Иркутская, Нижегородская области, другие регионы Центральной России. Самая серьезная ситуация сегодня в этих регионах, оказавшихся неподготовленными к неожиданной смене курса федеральных властей и не справляющимися с ксенофобскими настроениями (а иногда и поддерживающими такие настроения).

В субъектах Федерации, где межнациональные отношения накалены, жесткая риторика по отношению к меньшинствам и мигрантам – беспроигрышная позиция региональных властей, озабоченных своим рейтингом. При этом популизм, опирающийся на общественное мнение, зараженное этнофобиями, странным образом сочетается с прагматизмом: повсеместно региональные власти налаживают тесные контакты с мигрантами и этническими общинами. Миграционная и национальная политика, как она формулируется региональными лидерами в проблемных регионах, имеет мало общего с тем, как она проводится. Даже в Краснодарском крае, например, где акцентирование государственной миграционной политики на "борьбу с незаконной миграцией" дало мощный импульс мигрантофобиям, принимающим этническую окраску. (Чего стоит заявление А.Ткачева: "Определять, законный мигрант или незаконный, можно по фамилии, точнее, по ее окончанию. Фамилии, оканчивающиеся на "ян", "дзе", "швили" и "оглы" - незаконные, так же, как и их носители» 22). Даже здесь что-то делается, а на фоне иных регионов – и немало: образованы 160 НКА и НКЦ, три центра национальных культур, 57 национальных образовательных учреждений, создана Межведомственная комиссия по вопросам межнациональных отношений, в конце 2004 года принята краевая целевая «Программа гармонизации межнациональных отношений и развития национальных культур в Краснодарском крае на 2005 год».

…Межэтнические отношения все более идеологизируются. В крае действуют общественные объединения зачастую на узкой этнической и религиозной основе. Некоторые стремятся оказывать влияние на политическую жизнь в крае, пытаются брать на себя функции власти или диктовать условия органам государственной власти Краснодарского края, вынашивают идеи этнического сепаратизма.

…Прибывающие в край представители этнических групп стремятся селиться компактно.

Значительная их часть (армяне, грузины, азербайджанцы, курды, езиды, крымские татары, туркимесхетинцы и другие) оседает в наиболее важных в стратегическом отношении районах - вблизи границы и на Черноморском побережье. Это приводит к нарушению в крае исторически сложившегося этнодемографического баланса.

Многие из вновь прибывших мигрантов занимают доминирующее положение в экономической сфере и особенно в коммерческой деятельности. Местное население в силу различных причин оказалось в менее выгодных условиях и воспринимает мигрантов как угрозу своему благополучию.

Кроме того, они объединены негласными правилами и договоренностями в формировании собственной ценовой и иной протекционистской политики.

Существенные средства отчисляются ими на идеологическое обеспечение закрепления диаспор на территории края. Создаются новые культовые учреждения, а под флагом национально-культурных объединений активно работают по сути политические организации, зачастую реализующие интересы диаспор или их наиболее предприимчивой и организованной части (лидеров, актива).

Предприниматели и производители товаров из числа местного населения не имеют поддержки государства, фондов стимулирования отечественного предпринимательства, как правило, действуют в одиночку.

Таким образом, в крае возникает непримиримое социальное соперничество в сфере распоряжения местными экономическими и природными ресурсами между местным населением и некоренными представителями этнических групп.

Краевая целевая Программа гармонизации межнациональных отношений и развития национальных культур в Краснодарском крае на 2005 год Ее риторика, правда, не очень согласуется с названием, а Программа сводится к декларациям; не в пример более конкретна целевая программа "Участие казачества в охране общественного порядка, проведении мероприятий по пресечению незаконной миграции и ликвидации последствий чрезвычайных ситуаций в Краснодарском крае" на 2004 - 2006 годы.

В Москве, напротив, власти разделяют миграционную и этническую политику:

аппелируя к общественному мнению, проводят жесткую миграционную политику, однако в сфере этнической политики выдерживается корректная, взвешенная линия.

Абсолютно не впечатляет политика регионов, определяющих лицо федеральной национальной политики: Татарстана, Башкирии и Московской области, Москвы – в силу особенностей процедур принятия решения, закрытости бюджетов и непоследовательности (успехи Москвы – следствие значительных средств, выделяемых на эти цели, эффективность расходования которых весьма сомнительна).

Немаловажное значение приобретает решимость властей проводить конструктивную национальную политику, четко отслеживая ситуацию и пресекая грядущие вызовы, одновременно формируя соответствующее общественное мнение. Успехи Волгоградской области, Ставропольского края в последние годы особенно диссонируют с провалами политики в Воронежской, Тульской областях, еще несколько лет назад стоящих на сходных позициях. (В Тульской области на поддержку областных фестивалей национальных культур предполагалось в 2004 году выделить 9 тысяч рублей, при том, что это единственное мероприятие в сфере национальной политики; в Воронежской же не удалось обнаружить никаких ее следов). Наметились сдвиги в Петербурге: в 2004 г.

городским бюджетом предусмотрены расходы на поддержку национально-культурных автономий, создан Консультативный совет по делам национально-культурных объединений при правительстве Санкт-Петербурга, в третьем чтении принят проект закона "О межнациональных отношениях в Санкт-Петербурге".

К сожалению, курс на конструктивную политику формирования толерантности в регионах не стал необратимым. Для многих субъектов Федерации характерна непоследовательность политики, сопровождаемая “откатами”: отказом от транспарентности принятия решений, размыванием функций и ликвидацией структур, ответственных за проведение национальной политики, отказом от прозрачности финансирования, снижением финансовой дисциплины и др. В той или иной мере эти тенденции характерны для Бурятии, Татарстана, Коми, Ставропольского края, Астраханской, Калужской, Московской, Оренбургской, Нижегородской, Свердловской областей. В Саратовской области, например, программа толерантности, рассчитанная и на 2005-2006 годы, снята с контроля летом 2004 г. «в связи с выполнением». 23 В Коми в конце 2003 г. республиканский Миннац объединен с Минкультурой, утратила силу Концепция национальной политики (причем соответствующий Указ был опубликован спустя семь месяцев после подписания!), ликвидирован Координационный совет по делам национальностей при Президенте РК. А в Бурятии на смену республиканской целевой программе толерантности пришла программа «Развитие образования и науки в Республике Бурятия на 2004-2007 годы», в которой отсутствуют конкретные меры по формированию толерантности в республике.

Можно попытаться наметить контуры идеальной модели этнорегиональной политики формирования установок толерантности. На наш взгляд, модель такой политики включает:

Проработанную нормативно-правовую базу политики толерантности, включающую: концептуальное осмысление целей, задач, приоритетов и механизмов реализации национальной политики в регионе (концепцию региональной национальной политики); законодательную регламентацию программ политики толерантности и комплексных программ национальной политики, процедур разработки, принятия и финансирования целевых региональных программ. Чрезвычайное внимание следует уделять правоприменению (острейшей проблеме, обсуждение которой выходит за рамки статьи).

Разработку, принятие и реализацию региональных целевых программ национальной политики, программ толерантности. Особое внимание должно уделяться информационно-организационному сопровождению программ, включая их перманентную корректировку.

Наличие соответствующих ведомств в органах исполнительной власти региона, исключительной функцией которых (или одной из основных) является мониторинг ситуации, разработка и реализация региональной национальной политики.

Четкую увязку решаемых задач политики толерантности с финансовыми ресурсами и транспарентность финансовых потоков: проработку финансового блока программ по мероприятиям, срокам, распорядителям финансов и исполнителям; разработку процедур согласования интересов на стадии проработки бюджета региона и утверждение средств, направляемых на цели национальной политики, отдельной строкой в законе о бюджете;

расшифровку функциональной структуры расходов бюджета, предусмотренных на реализацию региональных целевых программ; транспарентность исполнения бюджета;

финансовую дисциплину.

В большинстве регионов сегодня знают, как встраивать этнорегиональную политику в социально-экономическую и политическую проблематику региона, как ее реализовывать. Возможно, главное сегодня – научиться ее тонкой настройке: насущной становится не только задача осмысления и обобщения накопленного опыта, но и осознания грядущих вызовов и угроз.

Сегодня угрозу социально-политической стабильности (несомненному приоритету региональных властей) представляют не межнациональные конфликты, а нарастающая социально-политическая напряженность – прямое следствие распространения ксенофобий и усиливающейся дискриминации меньшинств.

Дискриминация: новые вызовы Проблема в том, что если громкие случаи насилия привлекают внимание общества, то ползучая дискриминация меньшинств, представляющая не меньшую угрозу социальной стабильности, незаслуженно игнорируется и СМИ, и российским социумом.

В известном смысле дискриминацию можно рассматривать как частный случай этнической напряженности и этнического насилия низкой интенсивности, для которого характерна рутинность и привычное знакомство с репертуаром насилия 24. Причем, по справедливому замечанию М.Аствацатуровой, усиление межэтнической напряженности приводит к дальнейшей дискриминации меньшинства, которая проявляется не только в риторике, но и в "обосновании дискриминационных принципов в нормативно-правовых актах органов власти и местного самоуправления, утверждении националистического курса государственной (региональной) национальной политики" 25.

Дискриминации в первую очередь подвергаются самые бесправные представители этнических меньшинств: отсутствие гражданства, регистрации, плохое знание русского языка, недостаточная квалификация и пробелы в образовании делают неконкурентоспособными представителей меньшинств во всех сферах социальноэкономической жизни принимающего общества. При этом не имеет значения, насколько "успешно" данное меньшинство в локальном социуме. Важен уровень толерантности к данному конкретному меньшинству: неприятие меньшинства провоцирует дискриминацию его представителей.

Решающую роль в распространенности ксенофобий и сопутствующей дискриминации представителей меньшинств играет предыстория формирования данной этнической группы. Обследования, проведенные автором в 2002-2004 гг. в Поволжье свидетельствуют, что и население, и эксперты четко различают традиционные для данной местности этнические группы и мигрантские: "татары, мордва, чуваши – это свои, как и русские". Аналогичные представления и о положении евреев и немцев 26. Наиболее сложно представителям кавказских и среднеазиатских меньшинств: «Сам термин – лицо кавказской национальности – это как клеймо, ты уже бандит»27.

Нетерпимость направлена исключительно на представителей мигрантских этнических групп. Основными сферами дискриминации меньшинств являются право на работу, найм жилья. Примечательно, что работники коммерческих служб занятости однозначно указывают на рынок труда, как основную область дискриминации меньшинств (признание ответственного сотрудника кадрового агентства: "в сфере занятости есть некоторая дискриминация"), а агентств недвижимости – на рынок найма жилья.

По мнению экспертов, особо пристальное внимание к национальности претендента в последние годы демонстрируют силовые органы. Представители мигрантских меньшинств в силу дискриминации на рынке труда, а также зачастую из-за отсутствия необходимого образования и квалификации, легальных оснований для нахождения на данной территории, выталкиваются в частный бизнес, где этническая дискриминация менее распространена.

Опытное обследование положения представителей национальных меньшинств на рынке труда продемонстрировало: часто предпочтение отдается не представителю мигрантского меньшинства, а русскому(ой), или представителю традиционного меньшинства. Из 185 "провокаций" работодателей Астрахани и Самары осенью 2004 г.

дискриминация представителей меньшинств зафиксирована в 21 случае или в 11,4 % попыток трудоустройства. (Справедливости ради отметим, что часто фиксировалась и позитивная дискриминация). Наряду с отказами в найме на работу отмечались факты и дискриминации в оплате труда, условиях труда: студента-азербайджанца взяли на работу с окладом 4000 рублей, его русскому напарнику предложили 4500 рублей (Астрахань, 2004), волонтеру-армянину предложили менее квалифицированную работу с более низкой оплатой (3500-4000 рублей), чем русскому волонтеру (6000-7000 рублей), студента-узбека взяли на работу с окладом 4000 рублей, его русскому напарнику предложили, кроме того, премиальные 20% (Самара, 2004).

Не менее серьезна ситуация на рынке жилья: налицо устойчивые предубеждения против сдачи жилья представителям кавказских, среднеазиатских меньшинств, цыганам.

Владелец жилья в первую очередь обращает внимание на то, является арендатор приезжим или местным, а также на его национальность. Другие факторы – прописка, наличие маленьких детей, семейное положение, гражданство, род занятий, пол, возраст – существенно менее значимы. В Астрахани, по мнению экспертов и участников фокусгрупп, наименьшие шансы снять жилье имеют чеченцы, цыгане, дагестанцы, таджики, узбеки, в Самаре – цыгане, таджики, чеченцы, узбеки, азербайджанцы (Астрахань, 2004;

Самара, 2004).

При найме жилья представители мигрантских меньшинств часто сталкиваются как с ценовой, так и неценовой дискриминацией – меньшим сроком найма, предоплатой на большой срок, отключением выхода на междугороднюю связь, более жесткими, формализованными условиями найма.

Опрос представителей пяти риэлтерских агентств в г.Оренбурге продемонстрировал, что подавляющее большинство лиц, прибегающих к услугам агентств при сдаче/найме жилья (60-90 %), предпочитают иметь дело с представителями славянских национальностей (2002). Одна из риэлтеров подсчитала, что из 290 объявлений арендодателей хотели сдать жилье русским, два других посредника были при мнении, что порядка 90% хотят сдать свое жилье русским (Ставрополь, 2003).

Налицо устойчивые предубеждения против сдачи жилья представителям кавказских, среднеазиатских меньшинств, цыганам. Наиболее сложно найти жилье выходцам с Кавказа: из 37 «провокаций» съемщика жилья, предпринятых нашими кавказскими волонтерами, в 11 случаях зафиксирован отказ по национальному признаку (Астрахань, 2004).

Практически во всех регионах России можно встретить в частных объявлениях о сдаче жилья формулировки: "только для русских", "только для русской семьи", реже – "лицам кавказской национальности не беспокоиться". Учитывая сложившуюся ситуацию на рынке жилья, лица, ищущие жилье, зачастую сами указывают свою национальность 28.

Зафиксированная дискриминация представителей этнических меньшинств касается наиболее благополучных регионов с давними традициями мультикультурного существования (Астрахань), где сильны позиции третьего сектора (Самара), где многие годы проводится достаточно продуманная и эффективная политика в отношении национальных меньшинств (Оренбург, Самара) или где в последние годы сделаны гигантские шаги в ее становлении (Ставрополь, Волгоград). В других регионах России, за немногими исключениями, ситуация не лучше.

Этнофобия и дискриминация основываются не на индивидуальных качествах, а на принадлежности к группе. Сегодня складываются два разные типа этнофобий и сопутствующих им видов дискриминации. Первый - этнофобия зависти, характерная для отношения принимающего населения к представителям "успешных" в общественном мнении меньшинств: представителей кавказских этнических групп, присутствие которых заметно в теневой экономике, оптовой и розничной торговле, общепите, игорном бизнесе.

(Зависть вызывают и другие, нематериальные свойства: солидарность, энергия и предприимчивость и т.п.).

Такого рода этнофобии принимают форму ценовой дискриминации: доступ ко всем социальным благам представителям этих этнических групп обойдется дороже, нежели лицам других этнических групп (вхождение в бизнес и его ведение, найм жилья, медицина, образование, другие услуги; контактирующие с ними представители власти, население исходят из посылки: "деньги у них есть").

С иным типом этнофобий сталкиваются представители "неуспешных" в общественном мнении меньшинств – выходцы из Средней Азии и Юго-Восточной Азии, цыгане. Население смотрит на них свысока: в общественном мнении распространены стереотипы ("малообразованные", "некультурные", "дикие"), формирующие этнофобию предубеждения. Доступ к социальным благам затрудняется не повышением их стоимости, а игнорированием потребностей, снижением стандартов, ограничением корзины потребительских благ – дискриминацией потребностей.

Если предлагаются рабочие места – то самые непрестижные, с тяжелейшими условиями труда, не требующие квалификации, зачастую – даже знания русского языка.

Жесточайшая эксплуатация воспринимается как должное (как само собой разумеющееся воспринимается нарушение норм охраны труда, соблюдение санитарных норм; и речи не может быть о достойном уровне оплаты такого труда). Если сдается жилье, то самое "простое". Удовлетворение лишь элементарных потребностей рассматривается общественным мнением как "естественное" воплощение заниженных требований к уровню и условиям жизни представителей этих меньшинств.

Реальные и серьезные проблемы, обусловленные интенсивным формированием "новых диаспор" и компактных поселений мигрантских этнических меньшинств, следует решать путем проведения конструктивной этнонациональной региональной политики в соответствии с новыми вызовами и угрозами, без излишней эмоциональности, тем паче истерии.

К сожалению, крайне недостаточно внимания уделяется действенности правовых и, особенно, судебных процедур, продуманных механизмов обеспечения прав лиц, принадлежащих к этническим меньшинствам.

Наиболее уязвимым звеном в политике противодействия этнофобиям является правоприменение. В России ежегодно возбуждается несколько десятков дел по статье («возбуждение национальной и религиозной вражды»), из них считанные единицы доходят до суда. Но это капля в море – поводов для возбуждения подобных дел на порядок больше.

Однако оправдательные приговоры – несмотря на очевидную их несообразность с существом дела – не редкость. Подтверждением тому стали и процессы по делу погромщиком в Ясеневе, «делу полковника Буданова», делу «капитана Ульмана». Что их выделяет из череды подобных, так это то, что вердикты выносили суды присяжных. И это переводит проблему в иную плоскость – мнение присяжных стало отражением язвы ксенофобий, которыми поражено российское общество.

Многочисленные нарушения прав представителей этнических меньшинств в сфере найма на работу, найма жилья и др. не находят отражения в судебной практике, что является не только следствием декларативности и неэффективности законодательства, должного препятствовать дискриминации по признаку национальности, расы, вероисповедания и т.д., но и тем, что дискриминация осуществляется (формально не нарушая Закона) по иным основаниям, расхождением между формальным и «телефонным» правом, слабостью судебной власти.

Наличие дискриминации национальных меньшинств в отдельных сферах социальной жизни нуждается, в первую очередь, в признании – не столько в осуждении, сколько в обсуждении. В свое время Министр труда и социального развития А.Починок заявил: что касается дискриминации граждан по национальному признаку, то «проблемы есть», «особенно сложно регулировать эту проблему при назначении руководителей».