«ТОЛЕРАНТНОСТЬ ПРОТИВ КСЕНОФОБИЙ. Международный и российский опыт противодействия этнической интолерантности Под редакцией В.И.Мукомеля и Э.А.Паина Москва Academia 2005 Публикуется по решению ученого совета Института ...»

Специальная инструкция Министерства труда 1968 г. определяла «позитивные действия»

как систему «определенных целей по увеличению найма «негров», «азиатов», «американских индейцев», «испаноязычных», и «сроков», устанавливаемых для достижения этих «целей». Программы «позитивных действий» впоследствии получили дальнейшее распространение не только при найме на работу в частном секторе, но и при поступлении в высшие учебные заведения, при подборе преподавательских кадров, в профсоюзах, на государственной службе.

К концу 1990-х годов программы «позитивных действий», распространявшиеся, помимо черных, на большинство расово-этнических групп, стали поистине интегральной частью американской системы. Как пишет исследователь в области этнических процессов в США С.А. Червонная, в отношении многих расово-этнических групп (например, кубинцев, послевоенных азиатских иммигрантов) «невозможно говорить о какой-либо исторической дискриминации, последствия которой следует компенсировать. А такая статистическая категория, как «испаноязычные», вообще не представляет собой единой группы, а включает выходцев из многих стран с различной историей пребывания в США». В 1980-е – 1990-е годы в стране была осуществлена целая система мероприятий, основанных на учете расово-этнической принадлежности, среди которых, наряду с программами «позитивных действий», обращают на себя внимание следующие: практика назначения представителей расово-этнических групп на высшие государственные посты;

ряд мер, направленных на обеспечение политического представительства этих групп;

пересмотр содержания некоторых школьных и университетских дисциплин и программ, цель которых состоит в отражении исторического и культурного вклада основных расовоэтнических групп; увеличение возможностей представителей языковых меньшинств использовать родной язык при обучении и в общественно-политической жизни и т.д. После 1960-х годов можно говорить о набирающем темп процессе институционализации американской этнической модели, характерными особенностями которой становятся: интеграция расовых и этнических элементов в единую американскую нацию, при всем том, что в ней остаются отдельные группы, не «растворенные» в американском «котле»; отказ от этнического федерализма и, соответственно, от формализованного этнического политического представительства; приоритет индивидуальных прав над групповыми; дальнейшее внедрение английского одноязычия в общественно-политическую жизнь; сохранение этнических институтов в качестве элементов гражданского общества, и т. д. На основании этих и некоторых других действий американских властей, свидетельствующих о целенаправленной государственной политике, основанной на учете расово-этнической принадлежности, можно констатировать, что к концу ХХ века Соединенные Штаты в значительной степени продвинулись вперед по пути радикализации либерального подхода к проблеме обеспечения прав расово-этнических групп. Впрочем, американский вариант «политической корректности», призванный насаждать толерантность и признание любой непохожести, религиозной, расовой и т.д., может в определенных условиях стать (и подчас становится) некой формой нетерпимости, которая канонизирует до степени ритуала язык повседневного общения и предпочитает букву духу. Известный итальянский историк и писатель Умберто Эко пишет по этому поводу: «Можно даже дискриминировать слепых, но с неукоснительной деликатностью именуя их «слабовидящими», а в особенности можно сколько угодно дискриминировать тех, кто отклонился от обязанности соблюдать правила politically correct». В 1992 г. в США был опубликован «Официальный словарь и справочник политической корректности» - некая хрестоматия текстов из американских университетских газет и других публикаций. Содержание этого любопытного издания красноречиво свидетельствуют о распространенном неприятии в стране национальнокультурной идентификации, находящем выражение в недоверии к единой языковой системе, общепринятым этическим нормам и т.д. Мультикультурализм, или ностальгия по идентичности: американский опыт В 1960-х – 1970-х годах в этнонациональном развитии США наметилось ослабление интеграционных тенденций. 44 В этот период этническая ситуация в стране начинает меняться. Активизация борьбы этнических групп и национальных меньшинств за гражданские права, против любых видов эксплуатации, вызвавшая рост этнического самосознания, приводит к интенсивному изучению «этнического феномена». Усиление интереса в американском обществе к этническим проблемам способствует созданию ряда исследовательских центров и возникновению периодических изданий, разработке специальных программ и привлечению к ним широкого круга историков, социологов, психологов, политологов, социолингвистов, представителей других смежных дисциплин.

В книге «Кто мы?» Самюэль Хантингтон цитирует поэтические строки, произнесенные на двух президентских инаугурациях: Джона Кеннеди и Билла Клинтона.

В 1961 г. выдающийся американский поэт Роберт Фрост восславил «героические деяния»

отцов-основателей, которые с Божьей помощью установили «новый порядок эпох»:

Тридцать два года спустя поэтесса Майя Анжелу на инаугурации Клинтона в своих стихах очертила иной образ Америки. Она упомянула двадцать семь этнических групп и описала страдания, которые им пришлось пережить в результате ассимиляции. Америка, по словам Анжелу, оказалась «навеки обручена со страхом, навеки повязана с жестокостью». Фрост воспринимал Америку в качестве примера для подражания, как то, чем должно восхищаться; Анжелу трактовала проявления американской идентичности как угрозу благополучию людей, принадлежащих к различным расовым и национальным группам. Два поэтических произведения, написанных с интервалом в три десятилетия, отразили разницу в восприятии американцев самих себя.

В последние десятилетия наступает новый этап в развитии исследования этничности в США47, сопровождающийся жаркими спорами, бурными дебатами и конфликтами. За, казалось бы, чисто академической полемикой по проблемам культурного плюрализма, по сути дела, стоит вопрос о будущем многоэтничной Америки.

В стране начинается поиск преимущественно в направлении «плюрализма» новой теоретической парадигмы, если не замещающей теорию «плавильного котла», то, по крайней мере, отодвигающей ее несколько в сторону. 48 Ассимиляция перестает быть тем идеалом, к которому раньше стремились американцы, переживающие подлинную тягу к истокам и корням. У людей, доселе не интересовавшихся своей родословной, возникает интерес к предкам, семейным архивам, пожелтевшим фотографиям, различным реликвиям, напоминающим прародину, рецептам национальных блюд и т.д.

Существенные сдвиги в менталитете миллионов американцев «узаконил» Акт Конгресса об учебных программах по этническим культурам (1974 г.).

Со сменой поколений, произошедшей в этот период, случилось то, что некогда американский исследователь по проблемам иммиграции М. Хансен назвал законом «третьего поколения»: «То, что сын хотел бы забыть, внук желает вспомнить». По его мнению, именно «третье колено» иммигрантов в достаточной мере ощущает себя американцами, чтобы позволить себе такую роскошь, как реконструкцию этнического прошлого. В наши дни США, как и некоторые другие страны (Австралия, Канада, и др.), называют свое общество «мультикультурным», исходя из того, что оно состоит из многих культурных групп, различных по национальному происхождению, религии, традициям и т.д. Одновременно мультикультурологические тенденции находят свое выражение, и даже набирают силу, в странах Европейского Союза, таких, как Великобритания, Германия, Франция.50 Мультикультурализм, превратившийся во влиятельное идейно-политическое течение и оспаривающий традиционные приоритеты американской государственности и культуры, актуален и в России, в которой нетрудно обнаружить элементы мультикультурализма, еще, правда, находящиеся в стадии осмысления нашей наукой. Можно сказать, что вместо монолитно-национального проекта с его установкой на культурную унификацию с помощью жесткой ассимиляции, официальной доктриной многих обществ становится мультикультурный проект.

Термин «мультикультурализм» появился в конце 1980-х годов и поначалу обозначал не более, чем уважение большинства к меньшинству, равный статус различных культурных традиций. Под знамена мультикультурализма вместе с деятелями антирасистских, антинационалистических организаций вставали феминистки, представители левой интеллигенции. Мультикультурализм стал лозунгом для всех, кто испытывает ужас от исчезновения «американской культуры» и воспринимает подгонку под «шаблон американского образа жизни» как угрозу индивидуальной свободе. «Мы находим американскую культуру настолько разнообразной, что не уверены, какие, собственно, ценности следует считать «американскими ценностями»», - под таким заявлением преподавателей Калифорнийского университета, наверно, подписалось бы большинство приверженцев идей мультикультурализма в 1990-е годы. Что же представляет собой «мультикультурализм» – термин, получивший достаточно широкое хождение в западной, и уже не только в западной, литературе?

Американский либеральный историк и публицист Р. Бернстайн посчитал, что это явление вряд ли поддается определению. Он так и написал: «Мультикультурализм определенно понятие неопределенное». Однако далеко не все исследователи столь неопределенны в отношении этого явления. Другой либеральный историк А. Шлезинджер-младший считает «мультикультурализм» идеологией, суть которой состоит в том, чтобы заменить общественные идеалы «ассимиляции – фрагментацией, интеграции – сепаратизмом». А. Шлезинджера-мл., А. Блума и некоторых других исследователей в концепции мультикультурализма страшит фрагментарность, сепаратизм, посягающие на американскую традицию и связанные с ней ценности. «Вся концепция культурного многообразия, - пишет А. Блум, - укрепляет групповщину, кроме того, она способствует распаду прав личности, провозглашенных Декларацией независимости». 55 С точки зрения американского исследователя либерального направления М. Линда – мультикультурализм идеология левых сил, исходящая из того, что США является нацией наций, «федерацией национальностей или культур, имеющих общее правительство». Посвятивший этой проблеме специальную работу «Все мы теперь мультикультуралисты» известный американский социолог и публицист Натан Глезер доказывает, что в современных США нарастает тенденция к «утверждению презираемой ранее самобытности». Он пишет, что «главное требование мультикультурализма – уважение, и это уважение призвано укрепить терпимость и хорошие отношения между индивидами в различных группах, характер и достижения которых предстоит осветить…».57 Рецепт, который он предлагает: терпимость и взаимное уважение представителей различных культур.

Иную оценку мультикультурализма содержит, например, доклад ЮНЕСКО года, согласно которому его целью является «формирование плюрализма вокруг социальной сплоченности и приверженности стержневым ценностям». Проблема американского мультикультурализма в последнее время находит место и на страницах нашей печати. Немалый вклад в ее осмысление вносят социолог В. Малахов,59 историки Центра исследований по консерватизму при Пермском государственном университете, особое внимание уделяющие анализу взглядов американских консерваторов на мультикультурализм. Так, пермский историк Г.А. Янковская следующим образом определяет этот феномен: «В широком значении мультикультурализм выступает синонимом разнообразия, нормативной культуры. В более узком смысле этот термин означает выпячивание расовых особенностей, национальных ценностей в противовес ценностям интегративным, надэтническим, общеамериканским».

Перед американским обществом начала ХХ века вновь стоит грандиозная задача интеграции, требующая не меньших (а может быть, и больших) усилий, чем та, которую стране пришлось решать в прошлом столетии. «Новые» иммигранты, чей неиссякаемый поток продолжает вливаться в «старую» Америку, умножают многообразие и усложняют проблемы, стоящие перед вашингтонской администрацией.

Далеко не однозначные проблемы мультикультурализма вызывают беспокойство со стороны многих американских аналитиков. Так, изменения, происходящие с конца ХХ столетия, полагает Хантингтон, способны превратить Америку в раздвоенное англоиспанское общество с двумя государственными языками. Подобное положение складывается, по его мнению, как результат популярности доктрины мультикультурализма, а также под воздействием государственной политики двуязычного образования и программы «позитивных действий», основанной на упомянутых доктринах и фактически ими санкционированных. Основной движущей силой этой тенденции выступает колоссальная иммиграция из Латинской Америки, прежде всего из Мексики, «доминирующего источника иммиграции». К началу XXI в. мексиканские иммигранты составляли 27,6 % от общего числа иммигрантов, намного превосходя ближайших «преследователей» - китайцев (4,9%) и филиппинцев (4,3%). Речь идет об иммигрантах последних четырех десятилетий.61 При определенных обстоятельствах эти и некоторые иные тенденции последнего времени, по мнению некоторых исследователей, способны привести к резкой поляризации американского общества и расколу американского социума. Тема единства стала лейтмотивом выступлений ведущих американских политиков, вновь ставящих на повестку дня решение монументальной задачи национального сплочения американского полиэтнического общества. Об этом многократно говорил Б. Клинтон в 1997-2000 гг. Знаменательно, что призыв к национальному единству содержится и в последнем в ХХ столетии обращении президента США к своему народу. В нем, в частности, говорится: «Независимо от того, прибыли ли наши предки сюда среди первых поселенцев на корабле «Мэйфлауэр», или на кораблях, везших в своих трюмах черных рабов, были ли они в числе иммигрантов, сходивших на берег Эллис Айленда или Лос-Анджелеса, приехали ли они совсем недавно или обитают на этой земле уже тысячи лет, - величайший вызов на пороге следующего столетия это найти путь к тому, чтобы стать Единой Америкой». Перед Второй мировой войной американская деловая и политическая элиты нередко противились иммиграции, и, разумеется, они в полной мере причастны к принятию иммиграционных законов 1921 г. и 1924 г. Однако к концу ХХ в.

противодействие элит иммиграции значительно уменьшилось. Сторонники неолиберальной экономики утверждают, что свободное перемещение рабочей силы является не менее существенным для процесса глобализации и экономического развития, чем свободное перемещение товаров, капиталов и технологий. Иммиграционные ограничения применительно к представителям любой национальности рассматриваются в современных Соединенных Штатах, по меньшей мере, как политически некорректные, а практические меры по ограничению иммиграции в целом рассматриваются как расизм. К началу нового столетия даже руководство основного профцентра страны АФТ-КПП отказалось от своих традиционных антииммиграционных лозунгов. Поиск современными Соединенными Штатами своей идентичности, познание ими собственной внутренней природы является противоречивым, неоднозначным процессом. На этом пути американцам предстоит переосмыслить многое из того, что казалось до недавнего времени незыблемым и непоколебимым, отказаться от множества стереотипов и предрассудков. Только в этом случае возможно поддержание внутреннего единства и, стало быть, «американской мечты».

Будущее мультикультурализма – в нахождении верного соотношения между «единым» и «множествами» в практике и теории американской (как и любой иной многоэтнической) культуры, в опоре на демократические ценности, которые объединяют американцев независимо от их расового и этнического происхождения.

Следует в заключение заметить, что в отличие от США и большинства других быстро глобализирующихся стран, Европа близка сегодня к выработке собственного подхода к формированию и развитию мультикультурной общественной среды. Сравнивая американскую практику с предпринимаемыми усилиями европейцев, некоторые исследователи предпочитают противопоставлять их как примеры «негативного» (США) и «позитивного» (Европа) мультикультурализма. Позитивный характер европейского, в отличие от американского варианта, связывается с тем, что проповедуемое единство континента основывается на равновесии культурных, политических и территориальных факторов.66 Однако достоинства и недостатки той или иной модели мультикультурализма – тема особая, выходящая за рамки данной статьи.

Артур Шлезингер-мл. предупреждал еще в 1992 г., что «всплеск этницизма», зародившийся как «протест против англоцентрической культуры», превращается в культ и «сегодня угрожает стабильности Америки, поскольку пытается опровергнуть тезис о едином народе, единой культуре и единой нации». 67 События 11 сентября 2001 г., по крайней мере, на определенное время сплотили общество вокруг тех, кто отстаивал идею единого народа и единой культуры. Трагические обстоятельства этого страшного дня, как полагают многие американские аналитики, вернули Америке ее идентичность; народ вспомнил о своей национальной принадлежности и отождествил себя со своей страной.

Впрочем, еще далеко не решено окончательно, куда пойдут Соединенные Штаты: будут ли они нацией индивидов с равными правами и общей культурой или превратятся в ассоциацию расовых, этнических и культурных субнациональных групп.

Набирающий темпы процесс глобализации и быстро растущий плюрализм форм общественной жизнедеятельности создают острую потребность в утверждении культуры толерантности, приобретающей императивное значение. В этом отношении накопленный Соединенными Штатами немалый опыт в области регулирования этнических конфликтов внутри страны может оказаться весьма полезным, в том числе и для современной России.

ЛИТЕРАТУРА

1. Эта позиция Аристотеля сформулирована на первых страницах «Политики» (Книга первая А, 30): «(… в целях взаимного сохранения необходимо объединяться попарно существу), в силу своей природы властвующему, и существу, в силу своей природы подвластному. Первое благодаря своим умственным свойствам способно к предвидению, и потому оно уже по природе своей существо властвующее и господствующее; второе, так как оно способно лишь своими физическими силами исполнять полученные указания, является существом подвластным и рабствующим. Поэтому и господину и рабу полезно одно и то же». (Аристотель. Политика.

Сочинения в четырех томах., Т. 4, М., 1984, с. 377.

2. Schlesinger Arthur. Jr. The Disuniting of America. N.Y., 1998, p. 18.

3. Lind Michael. The Next American Nation: The New Nationalism and the Forth American Revolution.

N.Y., 1995, p. 46.

4. Уолцер Майкл. О терпимости. М., 2000, с. 5. Steinbeck John. America and Americans. N.Y., 1965, p. 29.

6. Уолцер Майкл. Указ. Соч., с. 110.

7. Dionne E.J., Jr. Tolerating Our Differences //Washington Post, August 12, 1997.

8. Jay J. Federalist”s Papers, N2 October 31, 1787. (См. русское издание: Федералист. Политические эссе Александра Гамильтона, Джеймса Мэдисона и Джона Джея. М., 1993, с. 35).

9. В нередко цитируемом исследовании «плавильного котла» Филип Глисон приводит целую дюжину соответствующих метафор, которыми пользовались (и иногда пользуются по сей день) исследователи в спорах об ассимиляции: скороварка, жаркое, упоминавшийся салат, миксер, мозаика, калейдоскоп, радуга, оркестр, танец, ткацкий станок и т.д. Наиболее употребительными оказались метафоры «кулинарного» свойства. «Вероятно, что-то здесь связано с особенностями национального характера, - замечает по этому поводу Глисон, - иначе не объяснить, почему здесь так обильно представлен «кулинарный символизм». (Philip Glison. The Melting Pot: Symbol of Fusion or Confution? – //American Quarterly, Spring 1964, p. 32).

10. Degler C. Out of the Past. The Forces that Shaped Modern America. N.Y., 1984, p. 322.

11. Zangwill Israel. The Melting Pot., N.Y., 1909, p. 41.

12. Чертина З. С. Этничность в США: теория «плавильный котел» //Американский ежегодник 1993, М., 1994, с. 153.

13. Следует заметить, впрочем, что в конце XIX – начале ХХ вв. в процентном отношении к населению страны, Канада и Аргентина приняли большее число иммигрантов, чем США. (Marison S., Commager H., Leuchtenburg. The Growth of the American Republic. Vol. II, N.Y.- Oxford, 1980, p.

104).

14. The Writings of Thomas Paine. Vol 1, Wash., 1894.

15. Crevecoeur Michel-Guillaume-Jean de. Letters from an American Farmer // Concise Anthology of American Literature, N.Y., 1984, p. 189.

16. Не будучи поклонником Америки, более того, подвергавший язвительной критике многие стороны американского образа жизни (о чем свидетельствуют, например, его «Американские заметки), английский классик, тем не менее, обращал внимание на сильные его стороны. Марк Тапли, слуга Мартина Чеззлуита, по пути из США обратно в Великобританию, задается вопросом, как бы он, будь он художником, изобразил орла, изображенного на американском гербе. Его хозяин советует ему: «Я полагаю, тебе надо изобразить его настолько похожим на орла, насколько сумеешь». «Нет, - сказал Марк. – По мне, сэр, так не годится. Я хотел бы нарисовать его похожим на летучую мышь из-за его близорукости, а заодно как бантамского петуха из-за его задиристости, как сороку – из-за того, что он сразу трещит обо всем, что у него на уме, как павлина – из-за его тщеславия, как страуса – из-за того, что он сует голову в песок и думает, что его никто не видит”… «И как феникса – из-за его способности выкарабкиваться из пепла своих неудач и вновь взмывать в небо!» – добавил Мартин».

17. Цит по: Boorstin Daniel. The Americans: The Democratic Experience. N.Y., 1974, p. 1.

18. Basic Readings in US Democracy. Ed. by Melvin I. Urofsky, Wash., 1994, p. 316.

19. Laslett P. The World We Have Lost: Further Explored. L., 1971.

20. Thanksgiving Day Proclamation in Shlesinger Arthur, Jr. The Cycles of American History. Boston, 1986, p. 31.

21. См. более подробно: Гаджиев К.С. Американская нация: национальное самосознание и культура. М., 1990.

22. The New York Review of Books, April 23, 1998, p.43.

23. Commager H. The Empire of Reason. Garden City, 1977, p. 173, 174.

24. См. подробнее: Национальные процессы в США. М., 1973.

25. Commager H. American Mind. N.Y., 1950, p. 5.

26. Токвиль Алексис де. Демократия в Америке. М., 1992, с.241- 27. Лернер М. Развитие цивилизации в Америке. Образ жизни и мыслей в Соединенных Штатах сегодня. Т.2. М., 1992, с. 104.

28. Об этом известный американский историк Даниел Бурсин писал так: «Американцы обрели друг друга. Новая цивилизация нашла новые способы объединения людей – все реже с помощью убеждений или веры, традиций или территории, а чаще – с помощью общих усилий и общего опыта, организации повседневной жизни, характера самосознания. Теперь американцев больше объединяли их желания, чем их надежды, их объединяло то, то что они делали и что они покупали, и то, как они всему учились… Людей разделяли не места жительства и не исторические корни, но предметы и представления, которые могли бы возникнуть где угодно и существовать везде». (Boorstin Daniel. The Americans: The Democratic Experience. N.Y., 1974, p. 2).

29. Turner J.F. The Frontier in American History. N,Y., 1921, p. 64.

30. Гаджиев К.С. Указ соч., с. 24.

31. Degler C. The Age of the Economic Revolution. Glenview, Ill., 1977, p. 189; См. также: Abrams R.

The Burdens of Progress 1900-1929. Glenview, Ill., 1978, p. 174-193; Blackford M., Kerr K. Business Enterprise in American History. Boston, 1994, p. 67-74.

32. Национальные характеры Э.Эриксон предлагает называть «национальными идентичностями».

33. Эриксон Э. Размышления об идентичности американцев. Полярные качества национального характера. (Эрик Эриксон. Детство и общество. СПб, 2000, с. 275-276).

34. Morison S., Commager H., Leuchtenburg W. The Growth of the American Republic, Vol. I, N.Y.Oxford, 1980, p. 281-356.

35. История США, Т. 4. 1945 – 1980. М., 1987, с. 354-356.

36. Принятие упомянутых выше законов 1964 и 1965 гг. во многом стало следствием значительного расширения этого движения.

37. Принцип «позитивных действий» ведет свое начало от указа президента Дж. Кеннеди (№ 10925 от 1961 г.), который налагал запрет на расовую, национальную и религиозную дискриминацию при найме в компании, выполняющие работу по федеральным контрактам. Закон требовал от федеральных подрядчиков принятия «позитивных мер для предотвращения подобной дискриминации». (О программах позитивных действий см. Червонная С.А. Этнический фактор в политической системе// Политическая система США. Актуальные измерения. М., 2000, с. 271Червонная С.А. Указ. соч., с. 39. Червонная С.А. Указ. соч., с. 275-276.

40. Червонная С.А. Указ. соч., с. 265.

41. Указанная тенденция, вместе с тем, не исключает использования нелегальной дискриминационной практики и никак не свидетельствует о существовании некой идиллической картины, характеризующей расовые отношения в США в наше время. Как свидетельствует профессор Калифорнийского университета (Санта Круз) Майкл Браун, за последние 20 лет разрыв в оплате труда между белым и небелым населением США не только не уменьшился, но значительно увеличился, то же можно сказать и в отношении безработицы – за эти годы число безработных среди небелых увеличилось в два раза. (Brown M. Is Race Experienced as Class? // “Labor History”, November 2000, p. 513-514). Автор аргументировано доказывает в полемике со своими оппонентами, что дискриминация осуществляется не по классовому, а по расовому признаку. (См. по этому поводу также Conley D. Being Black, Living in the Red: Race, Wealth, and Social Policy in America. Berkeley, Ca., 1999, 152; Brown M. Race, Money and the American Welfare State. N.Y., 1999).

42. Эко Умберто. Миграции, терпимость и нестерпимое // Пять эссе на темы этики. М., 2000, с.

142.

43. Beard H. and Cerf Ch. The Official Politically Correct Dictionary and Handbook. N.Y., 1992. См.

также: Starr P. Social Categories and Claims in the Liberal State // “Social Research”, Summer 1992, p.

38-56; Дьюелл Д. Определение литературного: интеллектуальные границы во французских и американских исследованиях литературы // Новое литературное обозрение, №67, 3, 2004, с. 60.

44. Чертина З.С. Указ. соч., с. 160-161.

45. Frost Robert. A Gift Forever. Русский перевод М. Зенкевича.

46. Хантингтон Самюэль. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности. М., 2004, с.

25-26.

47. Handlin O.Truth in History, Cambrige (Mass.), 1979, p.390.

48. Чертина З. С. Этничность в США: теория «плавильный котел» //Американский ежегодник 1993. М., 1994, с. 160- 49. См.: Высоцкая Н.А. От «Универсума» к «плюриверсуму»: смена культурной парадигмы в США // Американский характер. Очерки культуры США. Традиции в культуре. М., 1998, с. 320.

Интересен в этом отношении подготовленный в рамках переписи населения США 1990 г.

специальный доклад об этническом происхождении. На вопрос: «Каково Ваше этническое происхождение?», лишь 5% опрошенных ответили «американец». Остальные отнесли себя к одной из определенных переписью 215 этнических групп (см. Червонная С.А. Указ. Соч., с. 260).

50. Загладина Х.Т. Национально-расовые отношения в странах Запада // Мировая экономика и международные отношения, №6, 1989, с. 116-124.

51. См.Ушакин С.А. «Мультикультурализм» по-русски, или о возможности педагогики постмодерна в России //Политические исследования, №2, 1997, с.117-124; Цюрхер И.

Мультикультурализм и этнополитический порядок в постсоветской России: некоторые методологические замечания //Политические исследования, №6, 1999, с. 105-118.

52. См. Малахов В. Ностальгия по идентичности //Логос, №3 (13), 1999, с. 34.

53. Bernstein R. Dictatorship of Virtue. Multiculturalism and the Battle of America’s Future. N.Y., 1994, p. 4.

54. Shlesinger A.M., Jr. The Disuniting of America. Reflections on a Multiculturul Society. Knoxvill, Tenn., 1992, p. 16-17.

55. Bloom A. The Closing of the American Mind: How Higher Education Has Failed Democracy and Impoverished the Souls of Today’s Students. N.Y., 1987, p. 39.

56. Lind M. The Next American Nation and the Forth American Revolution. N.Y., 1995, p 1.

57. Glazer N. We Are All Multiculturalists Now. Harvard, 1997, с.154.

58. Высоцкая Н.А. От «универсума» к «плюриверсуму»: смена культурной парадигмы в США, с.

324.

59. Малахов В. Скромное обаяние расизма и другие статьи. М., 2001.

60. Янковская Г.А. Американский культурный консерватизм 1960-1980-х гг. // Исторические метаморфозы консерватизма. Под ред. П.Ю. Рахшмира, Пермь, 1998, с. 181.

61. Хантингтон Самюэль. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности. М., 2004, с.

351.

62. См., например, Jacobson M. F. Whiteness of a Different Color: European Immigrants and the Alchemy of Race. Cambridge (Harvard University), 1998, p. 124.

63.Червонная С.А. Указ. соч., с. 283.

64. Хантингтон Самюэль. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности, с. 515.

65.Briggs Vernon. American Unionism and US Immigration Policy. Washington, 2001.

66.Иноземцев В., Кузнецова Е. В поисках идентичности: европейская социокультурная парадигма // Мировая экономика и международные отношения, №6, 2002, с. 11.

67. Schlesinger Arthur, Jr. The Disuniting of America. p. 43.

Глава 3. 60 ЛЕТ СПУСТЯ: ДЕМОКРАТИЯ И ЭКСТРЕМИЗМ В ГЕРМАНИИ После разгрома фашистской Германии миновала целая эпоха, судьбоносная и поучительная для мирового сообщества. Народы вновь и вновь возвращаются к тем дням торжества и надежды, осмысливая путь, пройденный победителями и побежденными. С высоты XXI века может показаться загадочным, как потерпевшая поражение "недемократическая, авторитарная, ксенофобская нация", принесшая столько горя и страданий людям, трансформируется в нацию, верующую в ценности демократии и отстаивающую идеи культуры мира, толерантности и ненасилия. Проблема и по сей день живая и острая. Оправдались ли надежды и тех, и других на такую трансформацию в минувшие десятилетия усилий и мирового сообщества, и самой германской нации? Было бы самонадеянным ответить безоговорочно утвердительно: слишком сложны и извилисты пройденные пути, слишком глубок кризис самосознания, поразивший значительную часть немецкого народа.

Из понимания глубины этого кризиса исходили державы-победительницы, когда они, подводя черту под итогами Второй мировой войны, ставили задачу "убедить немецкий народ, что он понес тотальное военное поражение и что он не может избежать ответственности за то, что он навлек на себя…" 1. Это было трудно достижимым. Вопрос заключался в том, способен ли немецкий народ, переживший 12-летнее господство национал-социализма и вовлеченный в совершение чудовищных нацистских преступлений, взять на себя такую ответственность и со временем вступить в семью миролюбивых народов. Тем более что и тогда, и позже такая способность и готовность не были однозначными и для всех достаточно убедительными. Мешала не только горечь поражения. Парализовала гнетущая обстановка поверженной страны, еще вчера зачарованной мифом о "тысячелетнем рейхе": руины Берлина, Гамбурга, Дрездена, Кёльна, развал экономики, крушение "немецкого" образа жизни.

Мрачная картина запустения дополнялась миллионами беженцев, перемещением этнического немецкого населения, проживавшего ранее на отделенных от Германии территориях советской и польской частей Восточной Пруссии, в перешедших к Польше Померании и Силезии, в возвращенной Чехословакии Судетской области, а также в ряде районов Венгрии. Решения о перемещении затронули судьбы 6,5 миллионов немцев. На деле только на территорию западных зон оккупации из трех стран прибыло 12 миллионов переселенцев и беженцев, которых никто не ждал.

И, тем не менее, вспоминал Карл Ясперс в одной из лекций в 1947 году, – несмотря на все потрясения и разрушения, мы по-прежнему живем и думаем так, как будто ничего существенного не произошло.2 "Чудовищная потеря сознания поставит нас в безвыходное положение, – говорил Карл Ясперс. Как будто преобладающую часть немцев парализовал "остаточный" синдром тоски и верноподданства повелителям из прошлого, который, действительно, стал фактором, затруднявшим переход к толерантному, нексенофобскому обществу.

В том же 1947 году, когда на сессии Совета министров иностранных дел (СМИД) обсуждался вопрос о политической организации Германии, британский министр Бевин возразил на предложение привлечь к этому немцев: "Германский народ поддержал Гитлера, и поэтому этот вопрос мы не можем опять ставить на решение германского народа". "Очень сомневаюсь в этом", – поддержал госсекретарь США Маршалл.3 Такая позиция мотивировалась тем, что немцы, осуждая варварские методы гитлеризма, "уходят от вопроса об ответственности". Впрочем, это не совсем точно. Например, тот же немецкий философ Карл Ясперс, участвовавший в полемике, еще в 1946 году в Цюрихе выпустил работу "Вопрос вины", в которой писал: "Мы несем политическую ответственность за наш режим, за действия режима, за развязывание войны… за фюреров, которым мы позволили встать во главе нас". Однако речь шла не только о степени вины и ответственности (политической, моральной, правовой) за национал-социалистское преступное прошлое, а, прежде всего, об ответственности за будущее, трансформацию Германии в демократическое, миролюбивое государство, преодоление имперского сознания, нетерпимости, ксенофобии.

Поражение "третьего рейха" с самого начала послевоенного периода предопределило объем и пределы ответственности за эти преобразования. Берлинское (Потсдамское) соглашение определило направления и инструментарий, выдвинув так называемую концепцию четырех "де" – демилитаризации, денацификации, декартелизации, демократизации. Проблема заключалась в том, чтобы в полной мере, и по букве, и по духу, эти принципы, облеченные в обязывающую международно-правовую форму, были реализованы в ориентациях, правосознании, образе жизни немецкого общества, в многофакторной политике нового германского государства.

Предстояло разрушить основы военного производства, запретить создание крупных промышленных объединений монопольного типа, провести политическую чистку в целях отстранения от власти и политической жизни бывших активистов нацистского режима, провести полный пересмотр учебных программ и перестройку системы воспитания и образования для искоренения идеологии реванша, расовой исключительности и национализма в интересах воспитания будущих поколений немцев в духе мира, идеалов свободы и демократии.

Предусматривалось отменить все законы, которые создали базис для гитлеровского режима или которые установили дискриминацию на основе расы, религии или политических убеждений, удалить с общественных или полуобщественных должностей и ответственных постов в важных частных предприятиях всех членов нацистской партии, которые были больше, чем номинальными участниками ее деятельности и т.д.

Для Германии характерны две основные тенденции по отношению к этим максимам.

Одна тенденция, главная, во многом воспринятая значительной частью немецкого народа – к утверждению демократии, толерантности, ненасилия; другая, менее выраженная и общественно признанная, во многом латентная – к восстановлению "немецкой идентичности", политическому и этническому экстремизму, насилию и нетерпимости.

Первая ведет свое начало из гуманистических традиций немецкого народа, получивших возможность развития в результате освобождения от нацистского режима;

вторая – от антидемократических элит прошлого, господства нацистов, оставивших трудно преодолимый след в массовом сознании старшего поколения, участников событий, вольно или невольно транслирующих свои представления, укоренившиеся привязанности послевоенным поколениям.

Эта изначальная раздвоенность потрясенного самосознания, углубленная почти полувековым расколом, потерей идентичности "расколотой" нации, стала родовой чертой "полноценного немца" и по-прежнему во многом влияет на судьбы немецкого народа, его общества и государства.

Обретение идентичности посредством демократизации и преодоления экстремизма Начало перелому положила перестройка социально-политической конструкции общества и государства. Была произведена и легализована, сначала властью победителей, затем конституционным "свободно-демократическим строем", замена старых управленческих структур демократическими. Основной Закон (Конституция), принятый Парламентским советом 8 мая 1949 года и вступивший в силу 23 мая того же года, не оставил экстремизму правового пространства, легальной возможности существования.

Учтен трагический опыт Веймарской Республики, допустившей "легальное" установление гитлеровской тирании. В стране функционирует равновесная система трех ветвей власти – законодательной (нижняя палата – бундестаг, верхняя – бундесрат), исполнительной (правительство во главе с федеральным канцлером) и судебной (Федеральный Конституционный суд и другие). Основной Закон исключает установление авторитаризма, захват власти какой бы то ни было политической группировкой, не говоря уже об экстремистских.

В ФРГ проявлениям экстремизма любого типа противопоставлена концепция "активной демократии" ("streitbare Demokratie"). Она базируется на принципе, что демократия должна быть способна себя защищать. Толерантное государство не должно доходить до такой степени толерантности, когда допускается развитие, ведущее к его ликвидации. Основной Закон закрепляет этот принцип "активной демократии". Согласно ему, правомерно налагать "ограничения на свободу врагов свободы". Активная демократия характеризуется немецкими специалистами как превентивная система охраны Конституции. Отмечаются три ее качественных признака: верность демократическим ценностям; готовность защитить себя; способность принять превентивные меры самозащиты.

По этим направлениям Основной Закон строит правовые барьеры против экстремизма. Законодательство предусматривает два метода воздействия – посредством принуждения (Bekmpfung) в целях защиты "свободно-демократического порядка", а также посредством перевоспитания и просвещения. Предпочтение отдается последнему, если не возникает непосредственная угроза конституционному строю. Во всех случаях противоэкстремистские нормативы тесно увязываются с защитой основных прав человека.

Основной Закон содержит ряд норм по конкретным проявлениям экстремизма. Так, статья 9, абз. 2, регулирующая "запрет объединений", предусматривает запрещение тех из них, которые "нарушают уголовное законодательство или выступают против конституционного порядка или против идеи взаимопонимания между народами".

Оговаривается, что запрет налагает исполнительная власть, практически – в лице федерального и земельных министерств внутренних дел.

Противоэкстремистскую направленность имеет статья 18 Основного Закона. Она устанавливает, что "тот теряет определенные основные права, кто злоупотребляет ими в борьбе против свободного демократического основного порядка". Осуществление и объем санкций при такого рода деликтах находятся исключительно в компетенции Федерального Конституционного суда.

Наконец, статья 21, абз. 2 содержит норму, согласно которой партии, стремящиеся нанести вред свободному основному порядку, судя по их целям и поведению их членов, признаются антиконституционными. И в этом случае вопрос о конституционности партии решает только Федеральный Конституционный суд.

Основной Закон закрепляет ряд других положений по охране конституционного порядка от посягательств экстремизма. Так, статья 5, абз. 3 устанавливает, что конституционная норма о свободе учений не освобождает от требования хранить верность Конституции. "Всем немцам" предоставлено "право на сопротивление" каждому, кто покушается на конституционный порядок (статья 20, абз. 4). За каждой федеральной землей закреплено право затребовать полицейские силы других земель для "отражения угрозы свободному основному порядку" (статья 91, абз. 1).

Особо оговаривается, что положения Основного Закона не затрагивают предписания, принятые с "целью освобождения немецкого народа от националсоциализма и милитаризма" (статья 139). Это означает, что такие предписания, исходящие от оккупационных, а также немецких властей, включены в правовое поле ФРГ и сохраняют законную силу.

На базе конституционных норм Уголовный кодекс ФРГ (Strafgesetzbuch) определяет санкции по пресечению проявлений экстремизма. Лишению свободы на срок от трех до пяти лет подвергается нарушающий общественный мир и посягающий на человеческое достоинство тем, что он: 1. подстрекает к ненависти против частей населения; 2.

призывает к совершению мер насилия или произвола против них или 3. обзывает, злобнопрезрительно изображает их или клевещет на них (параграф 130 УК ФРГ). Уголовному преследованию подлежат также те лица и организации, которые наносят обществу ущерб, преуменьшая и отрицая факт массового уничтожения людей в "третьем рейхе" (параграф 194 УК ФРГ)5.

В частности, против распространения лжи о том, что никакого лагеря смерти в Освенциме не существовало, бундестаг принял специальный закон (Gesetz gegen "Auschwitz-Lge). Он применялся в деле о книге бывшего гамбургского судьи д-ра Вильгельма Штеглих "Миф об Освенциме" ("Ausсhwitz-Mithos"), искажавшей исторический факт. Вместе с тем автору инкриминировалось разжигание вражды между народами, согласно параграфу 130 УК ФРГ. Решением Штутгартского земельного суда книга конфисковывалась. Геттингенский Университет лишил отставного судью докторской степени, апелляция была отклонена Федеральной судебной палатой (Bundesgerichtshof) и не была принята к рассмотрению Федеральным Конституционным судом. Законодатель уделил внимание угрозам, связанным с распространением экстремизма в молодежной среде. Закон о распространении опасных для молодежи изданий (Gesetz ber Verbreitung Jugendgefhrden der Schriften) налагает санкции за "распространение морально растлевающих публикаций, побуждающих к совершению насилия, преступных деяний, разжигающих расистскую ненависть и восхваляющих войну". В ходе применения закона в состав преступления была включена "пропаганда национал-социализма, его расистского учения, методов национал-социалистских систем". Закон обращен также против изданий, подвергающих сомнению "принцип исторической правдивости", например, в отношении причин Второй мировой войны.

Все такого рода издания вносятся в "специальный список". Это влечет за собой запрет на их рекламирование, удвоение налога на добавленную стоимость (Mehrwertsteuer), "социальный бойкот" авторов, ограничение продаж. Решение Федерального Административного суда (Bundesverwaltungsgericht) о внесении в "специальный список" "нежелательной", с точки зрения закона литературы, равнозначно запрету. Таким образом, была фактически изъята с книжного рынка, например, скандально известная книга Артура Бутц из Великобритании "Обман столетия" ("The Hoax of the Twentieth Century"), изданная в 1976 году в Ричмонде. В ней провокационно оспаривается исторический факт массового уничтожения евреев отравляющим газом в нацистских лагерях смерти.

Антиэкстремистское законодательство явилось важным фактором формирования демократического правосознания законопослушного немецкого населения, гражданского общества, основанного на праве, социального правового государства, основанного на принципах плюралистичной, конкурентной, активной демократии, способной защитить себя.

К числу фундаментальных процессов, воздействовавших все минувшие десятилетия на германские трансформации, относится быстрое возрождение их материальной базы, подъем экономики и социальной сферы. Один из исследователей феномена немецкого "экономического чуда", в прошлом главный редактор "Вельтбюне", наследник Карла фон Оссетски в этой роли, Вильям С. Шламм пишет в книге "Границы чуда": "Процветание явилось единственным серьезным событием для немцев с 1945 года, и это событие их увлекло". Великолепное ощущение с каждым днем становиться богаче "вытеснило все другие эмоции". Барабанная дробь какого-нибудь тевтонского наци-рыцаря тонула в буре общественного возмущения. В течение нескольких лет ФРГ интегрировала более десяти миллионов переселенцев и беженцев, их энергию, потенциал, волю к жизни объединила с усилием тогда миллионов западных немцев, и все они вместе, говоря словами В.С. Шламма, создали из разграбленной Германии "гигантский центр силы Европы". 8 По промышленному развитию они обогнали Великобританию и Францию, по потенциалу заняли в капиталистическом мире второе место после США. "Экономическое чудо" было воспринято в стране не только как результат "немецкого прилежания", но и, по меньшей мере, частью общества, – как свидетельство привлекательности формирующейся свободной демократической системы, эффективности долларовых вливаний.

Поставки в рамках "Плана Маршалла", прежде всего продуктов питания и сырья, помогли преодолеть материальную нужду и явились эффективным психологическим фактором. Еще важнее были кредиты. Из 27 миллиардов долларов помощи по "Плану Маршалла", предназначавшихся 16 европейским государствам, большая часть передавалась ФРГ. Американский экономист Л.Typoy назвал "План Маршалла" "стартовым мотором" послевоенного экономического роста. 9 Это, прежде всего, относится к Федеративной Республике. Она получила в руки "экономическое оружие" (канцлер Конрад Аденауэр), которое помогло решить две проблемы: создать свою "канцлерскую демократию" и, в конце концов, на ее основе воссоединить Германию путем поглощения одной ее части, более слабой, другой, более сильной.

Однако же и по прошествии десятилетий не преодолены трудности, которые мешают становлению в Германии подлинно демократического, толерантного, нексенофобского общества. Характеризуя трансформационные процессы в стране, бывший канцлер Гельмут Шмидт высказывает мнение, что единственным достижением в послевоенной истории Германии является "восстановление после 1945 года, которое вылилось тогда в построение прочной демократии". "Ныне, – продолжал он, – ее ни в коем случае нельзя считать укрепившейся и прочной".10 Это суждение навеяно многими политическими и социальными процессами в современной Германии и, особенно, вызванной ими очередной волной экстремистской активности. Обычно итоги на выборах для правоэкстремистских партий – Национал-демократической партии Германии (НДПГ) и Германского народного союза (ГНС) не превышали одного процента голосов. Только изредка им удавалось прорваться из этого "гетто", отмечает немецкий исследователь Виллирид Рёрих. Этого добивались Социалистская имперская партия (СИП) в некоторых землях в начале 1950-х годов и НДПГ во второй половине 1960-х. В политической жизни Германии теперь все чаще появляются признаки того, что положение меняется. "Праворадикальные партии празднуют триумф", бьет тревогу либеральная "Ди Цайт", анализируя итоги выборов в ландтаги "старых" и "новых" федеральных земель. На самом деле, Национал-демократическая партия в земле Саар набрала 4 процента голосов избирателей, а в местностях с высоким уровнем безработицы и "социально деклассированных" – до 10 процентов. Германский народный союз в земле Бранденбург преодолел 5-процеитный барьер и будет на земельном уровне соуправлять государством. В земле Саксония национал-демократы заручились поддержкой 9-ти процентов избирателей, и они получают мощные рычаги воздействия на коалиционную власть в регионе. Усиление правоэкстремистской тенденции в общественно-политических ориентациях населения Германии фиксируют опросы общественного мнения. По данным Института SINUS, 13 процентов немецких избирателей придерживаются правоэкстремистских представлений о современном мире, 6 процентов взрослого населения "в принципе одобряют правоэкстремистские акты насилия". 13 Согласно исследованиям немецких ученых, особенно высок правоэкстремистский потенциал среди молодежи. К нему принадлежали, по данным на 1992 год, на Западе Германии процента молодых избирателей, на Востоке – 27 процентов. Исследование политических ориентаций, проведенное Фондом Бертельсманна, показало, что 55 процентов немцев на Западе и Востоке "скорее недовольны" демократией в стране. Они проявляют недоверие не только к политикам, но и к предпринимателям, общественным институтам, объединениям, профсоюзам, церкви, средствам массовой информации. За немногим исключением, 30–40-летние граждане отказывают в доверии политическим партиям. Эта тенденция подтверждается результатами последних выборов в ландтаги федеральных земель. Почти повсюду наблюдается сокращение традиционного электората демократических партий. В ряде случаев, по оценке немецких специалистов, политологов и политиков, они терпят поражение. Прежде всего, это относится к Социалдемократической партии Германии (СДПГ), рискнувшей взять на себя основную заботу по давно назревшему и крайне непопулярному реформированию социальной сферы. В Сааре она потеряла около половины своих избирателей. В земле Бранденбург СДПГ скатилась на второе место, уступив Партии демократического социализма (ЦДС), бывшей наследнице Социалистической Единой партии Германии (СЕПГ). Значительными потерями для нее завершились земельные выборы в Саксонии и муниципальные - в земле Северный Рейн-Вестфалия.

После воссоединения Германии ее восточная часть была буквально атакована "новыми правыми" с Запада. В попытке сформировать свой правоэкстремистский электорат, используя трудности объединительных процессов в "новых землях", действующие ныне в ФРГ ультраправые Национал-демократическая партия Германии (НДПГ) и Республиканская партия ("республиканцы"), в расчете, прежде всего, на вовлечение молодежи учредили свои структуры: первая – Среднегерманскую националдемократическую партию (СНДП), вторая – "восточную штаб-квартиру" в западной части Берлина. С той же основной целью был сформирован "Немецкий альянс – объединенные правые". По стране прокатилась волна насилия и вандализма.

"Молодые националисты", подстрекаемые ультраправыми, учинили нападение на кварталы иностранных рабочих в саксонском городе Хойерсверде, центре буроугольного бассейна, подожгли общежитие иммигрантов и обрекли на гибель людей в прибалтийском Ростоке, осквернили и подожгли так называемые "еврейские бараки" в Заксенхаузене и синагогу в Любеке… Из официальных докладов Федерального ведомства по охране конституции следует, что "германскими скинхедами было совершено, например, в году 2285 актов террора, в 1991 году – 1485 убийства, поджога, взрыва. "Правый экстремизм усилился", – констатировал президент федерального ведомства в одном из докладов16.

Таким образом, действительно, преждевременно считать "победу демократии" в ФРГ полной и прочной, как это полагает Гельмут Шмидт, анализирующий реальное положение в Германии. В этом ничего не меняет доклад министра внутренних дел ФРГ Отто Шили о внутриполитической обстановке, в котором сказано, что в стране больше "нет правоэкстремистских группировок" и не обнаруживаются признаки их формирования. Это была сенсация, но продержалась она недолго. Министерство внутренних дел Баварии распространило сообщение о том, что на баварской территории раскрыта неонацистская группировка "Фракция Коричневая армия", скопировавшая структуру "левой" предшественницы – "Фракции Красной армии": малые ячейки, не связанные друг с другом и управляемые из одного центра. Выявлен предводитель Мартин Визе, один из известных баварской полиции неонаци, перебравшийся из Передней Померании в Мюнхен, фюрер товарищества "Камерадшафт – Зюд". Теперь подтверждается, что 160 таких "камерадшафт" действуют в ФРГ.19 Возникает трудно уловимая структура ультраэкстремизма, которую нельзя не заметить. Она обладает контактами в стране и за рубежом, в Европейском Союзе. "Фракция Коричневая армия", связанная с правоэкстремистской группировкой "Комбат 18" ("Combat 18") в Великобритании, обеспечивающей своего немецкого партнера печатной продукцией ("Тотенколф-Магацин", листок "Штурмовик"), образцом для подражания считает ирландскую ИРА (IRA) и баскскую ЕТА. Имея в виду образование в стране гремучей смеси недовольства либеральными социальными реформами и роста поддержки "бундесбюргерами" экстремистских и популистских течений, федеральный канцлер Герхард Шредер с достаточным основанием предостерегает от "разрушения политической культуры"21, с таким трудом взращиваемых новым германским обществом ростков демократии.

Проблемы иммиграции: толерантность против экстремизма Проблему противодействия экстремизму и борьбы с ним в ФРГ существенно осложняют политические страсти вокруг процессов иммиграции. Германия все больше становится страной иммигрантов, что вызывает бурные дискуссии, раскалывает немцев на множество разного рода "фракций". Возникает еще одна общественная среда, поддающаяся использованию ультраправыми и порождающая политический экстремизм.

Это экстремизм особо провокативный, взрывоопасный. Во-первых, он возрождает то худшее, чем характеризовалось прошлое, – дремучий шовинизм и национализм с признаками национал-социалистской идеологии нетерпимости, насилия, ксенофобии. Вовторых, он, едва появившись, стал, так или иначе, проникать во все ячейки и структуры общества и государства. Недаром никого не насторожила, например, программа "национал-демократов", по существу ставящая целью геноцид в отношении "чужих" под предлогом восстановления "немецкой идентичности".

Наконец, в-третьих, усиление и распространение по горизонтам и вертикали такого экстремизма провоцируется реальными проблемами, действительно трудными и, возможно, в чем-то разрушительными. Недаром все громче звучит опасение, что под тяжестью проблем иммиграции будет ослаблена способность "социального правового государства" выполнять свои конституционные функции.

Следует отметить, что вспышки этнического экстремизма в ФРГ наблюдались каждый раз, когда возникали трудности в экономике и социальной сфере, в благоприятные для правых радикалов периоды: в 1949–1952, 1966–1969, 1989–1990 годы и сейчас, когда экономика еще не вышла из состояния рецессии, а социальное реформирование у массы населения вызывает страх и неуверенность.

По-видимому, миновало время, когда торжественно отмечалось прибытие в страну миллионного иностранного рабочего (гастарбайтера). Это был гость из Турции, союзницы по НАТО, претендента на членство в Европейском Союзе, поставщика так нужной и недорогой рабочей силы. Однако не исчезла потребность в труде иммигрантов, она возросла и будет дальше возрастать. Ныне число постоянно проживающих в Германии иностранцев достигло 7,5 миллионов человек. Почти каждый десятый житель из 82миллионого населения – иностранец, представитель другого этноса. Германия всегда принадлежала к моноэтническим государствам, в ней жили только немцы, да немногочисленный славянский народ – лужицкие сорбы, едва выжившие при нацистском режиме и ныне насчитывающие менее 200 тысяч человек, полностью воспринявших немецкий образ жизни, культуру, язык, их мало кто отличит от "полноценного" немца. С тех пор, когда Германия, на Востоке и, особенно, на Западе, широко открылась мигрантам, положение начало меняться.

На германской территории образовались компактные этнические общины, наиболее многочисленная из них – турецкая, насчитывающая около трех миллионов человек, многие из которых живут в ФРГ в третьем поколении. (В 1961 году по соглашению с Турцией рабочим из этой страны было предоставлено право на трудоустройство, предполагалось, временное, но практически оно стало неограниченным. В 1981 году бундестаг запретил привозить детей старше 18 лет, а в 1983-м принял закон, поощрявший возвращение турецких иммигрантов на родину, которым мало кто воспользовался).

С возникновением обширной турецкой общины образовались замкнутые этнические анклавы со своими правилами, неписаными законами, которые нередко расходятся с местными законами и Конституцией, сформировалось твердое ядро исламизма в прежде чисто христианской стране. Возникла проблема нежелания значительного числа иммигрантов исламской веры адаптироваться к условиям страны пребывания. 23 "Наша конституция – Коран", – говорят они, отрицая любые формы интеграции.

Процессы интеграции и ассимиляции практически не затрагивают мусульманскую диаспору. Иммигранты не растворяются среди других этносов. Ими создается собственный, параллельный мир бизнеса, который может брать под контроль экономики этнических анклавов и регионов. Они изменяют облик поселений и городов. Например, турки составляют 7 процентов населения берлинского района Кройцберг, а всего их в германской столице 160–170 тысяч. Попытки обеспечить "дисперсное расселение" иммигрантов не удаются. Мусульманская диаспора строго организована и иерархична, ее связи выходят на родственные диаспоры в других странах ЕС, получая от них поддержку.

Так, против интеграции мусульман выступает Европейская арабская лига (ЕАЛ).

Она требует от стран ЕС официального отказа от политики интеграции иммигрантовмусульман в общества принимающих стран, придания арабскому этносу "статуса равноценности", арабскому языку – статуса государственного, религии – роль официальной религии. В числе требований – введение квот в государственных и учебных учреждениях. ЕАЛ, близкая к палестинскому "Хезболлах", ставит целью создание в Европе "арабского государства".24 В Германии она опирается на мусульманские организации, насчитывающие, по оценкам, до 57 тысяч человек и имеющие связи с мусульманскими радикальными организациями на родине.

Возрастает давление иммиграции на менталитет, культуру, образ жизни немецкого населения, на рынок труда, что провоцирует рост неприязни и вражды. Жизненные тяготы и неудобства, снижение уровня социальных гарантий, безработица напрямую связываются с наплывом иностранцев. Это наиболее четко выражено в экономически ослабленных, лишенных прежде мощной промышленности, социальной инфраструктуры "новых землях", входивших в ГДР. Несмотря на их трудности, они получили равные со "старыми землями" ФРГ обязательные квоты на прием иностранцев. При более чем 20-процентной безработице наплыв иммигрантов, соглашающихся на любые условия труда и жизни и дальше сбивающих "немецкие" стандарты, воспринимается каждым "оси" особенно агрессивно – как угроза рабочему месту, относительному благополучию семьи, надеждам на то, что со временем будет жить "как там", на Рейне. Потому если на Западе более половины молодых людей выступают за ограничение въезда "чужих", то на Востоке – три четверти.

Подобные опасения на Западе и Востоке Германии искусственно раздуваются, утрируются, возникает своего рода общенациональный психоз отторжения иммиграции в ФРГ. В числе других голосов резко прозвучал голос бывшего канцлера Гельмута Шмидта, который полагает, что немцы, исходя из представлений, обусловленных опытом "третьего рейха", "впустили в страну слишком много иностранцев". При всей сложности текущих проблем, связанных с мощными волнами иммиграции в Германию, пугают перспективы. Анализ демографического развития, проведенный немецкими специалистами, подтвердил возможность нарастающего убывания численности "коренного" населения, составляющей около 75 миллионов человек. При падении численности населения до 51 миллиона в 2050 году и до 31 миллиона в 2080 году будет расти число иностранцев, без иммиграции Германия не сможет сохранить и развивать свой потенциал, считают ученые. Для того чтобы она сохранила на нынешнем уровне долю трудоспособного населения в возрасте от 14 до 64 лет, страна должна ежегодно до 2050 года принимать 3,4 миллиона иностранцев. Таким образом, уже к году доля "инородцев" увеличится с нынешних, примерно 10 процентов, до процентов. Такова объективная тенденция. Для страны, отстаивающей активную демократию от экстремистских, националистических воздействий, проблема состоит не в том, чтобы закрыться от иностранцев, а в том, чтобы, создавая отлаженную систему регулирования иммиграции, не соскользнуть на платформу ксенофобии и остаться верной демократическим принципам социального правового государства. По этому узкому коридору пытается пройти немецкий законодатель в лице "красно-зеленого" большинства в бундестаге – под бдительным присмотром христианско-либеральной оппозиции.

Закон об управлении и регулировании иммиграции (Das Gesetz zur Steuerung und Regelung der Zuwanderung), одобренный бундестагом 1 июля 2004 года после четырехлетних обсуждений абсолютным большинством, отличается двумя основными взаимосвязанными качествами. С одной стороны, он в демократическом духе реформирует права иммигрантов и беженцев, улучшает возможности интеграции иностранцев, с другой – ужесточает меры безопасности, ограничивает риск иммиграции фундаменталистов и террористов. Последнее воспринято в оппозиции неоднозначно. По мнению либералов, закон перегружен бюрократическими процедурами. ПДС считает его недостаточно гуманным, прежде всего, в отношении нелегальной иммиграции, получившей в Германии довольно значительные масштабы. Только в 2003 году, согласно полицейской статистике, в ФРГ были задержаны около ста тысяч человек, находившихся в стране без всяких правовых оснований. В связи с расширением ЕС на Восток таких иммигрантов в ФРГ окажется от 500 тысяч до миллиона. В дискуссиях, исследованиях по иммиграционным и этническим проблемам предпочтение отдается концепции "немецкого патриотизма в рамках конституционных принципов", но, как известно, принципы Основного Закона понимаются неоднозначно, они отрабатывались в перспективе на воссоздание Германии как либеральнодемократического государства. В применении к реальной проблеме допуска иностранцев в страну, "немецкий патриотизм" колеблется в диапазоне "за" и "против". Согласно результатам опроса Института ЭМНИД, 70 процентов респондентов полагают, что въезд иностранцев ухудшает ситуацию на рынке труда. Однако, несмотря на это, лишь процентов опрошенных твердо убеждены, что иммиграцию в принципе следует ограничить. Новый закон о миграции выбирает золотую середину.

Многие исследователи и политики считают, что если проблема миграции, действительно, переросла в "новый национальный вопрос" в Германии, ее не разрешить запретами и ограничениями, пусть самыми либеральными, толерантными. Выход если не в ассимиляции, то в реализации принципа "мультикультурности" при доминировании немецкой культуры, выдвинутый Фридрихом Мерцем, бывшим председателем фракции ХДС/ХСС в бундестаге. Тезис о "ведущей" культуре одних шокировал, как заимствованный из нацистского идеологического багажа, других привлек, как реалистичный. 71 процент немцев считают, что ортодоксальные мусульмане не имеют права жить в Германии по законам шариата и как "гости" германской нации обязаны соблюдать действующее гражданское законодательство. "Чужая этнизация", недостаточно регулируемая иммиграция, как полагает большинство немцев, была и остается фактором усиления в Германии ксенофобии, вскармливающей ультраэкстремизм. Для молодой еще германской демократии остро встает вопрос о том, чтобы развить и усилить противодействие этим явлениям, представляющим собой реальную угрозу конституционному строю современной демократической Германии.

Инструменты противодействия экстремизму В свете обостряющихся проблем экстремизма (внутринемецкого и международного), беспредметной стала многолетняя общественная дискуссия о том, нужно ли сохранять в ФРГ систему защиты свободного демократического порядка, а также просвещения и воспитания населения Германии в духе идей культуры мира, терпимости, толерантности и нексенофобии.

Эта несколько странная дискуссия возникла в связи с тем, что в результате объединения исчез главный объект внимания Федерального ведомства по охране Конституции (против ГДР, а не в защиту демократического порядка и против ультрарадикалов в ФРГ направлялись основные резервы ведомства). В 1990-х годах прошлого столетия и в первые годы XXI века оно вынуждено переориентировать направление деятельности, имея в виду, что основной противник демократического устройства – правый экстремизм - не только не исчез, но занял серьезные позиции в стране и увеличивает свой уже немалый потенциал. Он искусно использует ошибки и противоречия, свойственные германской "активной демократии", федеральной политике в разных сферах, особенно в социальной и национально-этнической.

Напомним, с чего начинала наводить свой порядок система ведомства по охране Конституции. Представитель этой системы Франклин Шультхайс, доверенное лицо "своих" и "чужих" властей, напутствовал сотрудников: "Нация, которая на протяжении почти 90 лет вела три войны против своих соседей, покончила с нелюбимой с самого начала и неустойчивой Веймарской демократией и сама себе установила на 12 лет режим национал-социалистской тирании, является незрелой. Содержащаяся в Основном Законе апелляция к «зрелому» гражданину сама по себе недостаточна. Институты парламентской демократии должны быть закреплены в обществе таким образом, чтобы они не оказались снова и снова в кризисе ни при малых, ни при больших испытаниях". Эта задача как раз и реализуется Основным Законом, обеспечивающим в стране гарантии сохранения и развития активной демократии (streitbare Demokratie), обладающей соответствующими инструментами защиты конституционного строя. Важную роль играют Федеральное ведомство по охране Конституции и Федеральный Центр по политическому образованию, выполняющие, согласно законодательству и Основному Закону (статья 73), две основные взаимосвязанные функции в противодействии экстремизму. Это – функция карательно-силового воздействия на проявления антиконституционной активности, подавления экстремизма, с одной стороны, и функция просвещения и демократического воспитания - с другой. Данная двуединая система строго регламентирована. Законодательно установлено правовое и функциональное его соответствие принципам и нормам Основного Закона, федерального и земельного законодательства, принципам демократии, правам человека и гражданина.

Служба охраны Конституции, возникшая в начале 50-х годов, представляет собой обширную сеть учреждений, включающую, помимо головного Федерального ведомства по охране Конституции, еще и земельные ведомства. Их взаимоотношения регулируются правоохранительных органов, судебных властей. Закон об охране Конституции (Verfassungsschutzgesetz) предоставляет им обширные полномочия по сбору информации об экстремистских партиях и объединениях, проявлениях ультрарадикализма в деятельности каждого "бундесбюргера", сбору данных для проведения расследований, доказательной базы по делам экстремистов. Оговаривается, что Федеральное ведомство, как и земельные филиалы, учреждены не против "неугодной оппозиции", а для "подавления противников основ свободного демократического порядка".

Исторически это не совсем точно. На деле структуры по охране Конституции изначально ориентировались не на подавление "левого" и "правого" экстремизма, а прежде всего на подрыв и изоляцию другого германского государства и основной "неугодной оппозиции" – Кoммyниcтической партии Германии, представленной до запрета в бундестаге и решительно боровшейся и с ультралевыми, и с ультраправыми, неонацистскими тенденциями в ФРГ, которые власть либо недооценивала, либо просто не замечала. В обществе возникали опасения в связи с возможностью того, что служба, трансформируясь в инструмент подавления именно "неугодной оппозиции", будет искажать "доказательную базу". Закон о данных (Datengesetz) частично развеял их, но не заглушил.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что в деятельности системы ведомств по охране Конституции и правоохранительных органов не отмечается крупных системных и последовательно реализованных акций против правого радикализма. Однако следует отметить, что в минувшие годы были приняты карательно-силовые меры в отношении особо одиозных неонацистских партий, групп действий. В разные годы были запрещены:

"Социалистическая имперская партия" (1952 год), "Военно-спортивная группа Гоффмана" (1980), "Народно-социалистическое движение Партия труда" (1982), "Фронт действий национальных социалистов – Национальные активисты" (1983), "Национальное собрание" (1989). Были распущены неонацистские группы Манфреда Рёдера "Немецкая гражданская инициатива", "Немецкая группа действия". Запрету подверглись еще 8 наиболее радикальных правоэкстремистских группировок, таких как "Свободная немецкая рабочая партия", "Национальный список", разжигавших антисемитизм, межнациональную вражду, нетерпимость, ксенофобию.31 А сколько еще подобных группировок, принимающих участие в выборах и нередко побеждающих, легально существуют в ФРГ.

Скандальные победы ультраправых в Саксонии, Бранденбурге, ряде других земель и поражения демократических партий – реальный факт, с которым ни в Германии, ни в Европейском Союзе, ни мире не могут не считаться. В свое время Конрад Аденауэр упрекал представителей зарубежной печати, указавших на проникновение ультраправых в парламенты: "Вместо того, чтобы ломать голову об этих экстремистах, лучше бы обратили внимание на вотум доверия, который получили три большие демократические партии».32 Теперь "вотум доверия" получают не демократические партии (СДПГ, ХДС, СвДП понесли потери), а правые экстремисты, и по этому поводу, как тогда, всерьез никто среди истеблишмента ФРГ "не ломает голову".

Не замечать "этих экстремистов" – укоренившееся обыкновение в части этого истеблишмента. Показательно, как реагировали Ведомство по охране Конституции, Федеральный Конституционный суд на представление социал-демократического министра внутренних дел ФРГ Отто Шили о запрете правоэкстремистской "Националдемократической партии". Ведомство не сумело представить достаточную доказательную базу. Для большинства судей Конституционного суда оказалось возможным не только (в будущем) легализовать неонацистскую партию, но и практически теперь открыть ей дорогу в бундестаг. НДП уже сейчас может отправиться на ловлю голосов, как заметил один из либеральных депутатов парламента. В мировой печати, в связи с электоральным скандалом в ФРГ, множатся нелицеприятные оценки ситуации в Германии. Победа на двух земельных выборах "группы враждебных в отношении иностранцев, антизападных и антисемитских ультрарадикалов», – пишет итальянская "Ля Република", – это как "грязное пятно на международном имидже германской демократии". Испанская "Ель Паис" замечает:

"Особенно волнует подъем НДП в Саксонии. Это – ультраправая, неонацистская и расистская организация, которая требует ревизии германских границ, успехи в Бранденбурге указывают на опасную политическую радикализацию в Германии". И еще одна цитата. Цюрихская "Тагес-Анцайгер" отмечает, что "только половина избирателей отдали свои голоса ХДС и СДПГ", и выражает надежду на то, что сложившаяся ситуация побудит, наконец, "начать борьбу против правых экстремистов". Речь идет, конечно, не только о карательно-силовом подавлении, а о комплексе мер противодействия, среди которых не последнюю роль должна играть созданная и действующая в ФРГ система политического просвещения и образования. Она формировалась в расчете на то, чтобы осуществлять "перевоспитание" немецкого народа в духе демократии и добрососедства, выросла в сеть учреждений, координируемых Федеральным Центром политического образования. Ему обеспечена поддержка государства и общественных организаций, он обладает большими материальными ресурсами, квалифицированным штатом специалистов по различным дисциплинам. К основным направлениям его деятельности, распространяющейся на всю страну, относится "обучение демократии", "интенсивное и критическое преодоление тоталитарного прошлого", формирование "образцового поведения", включая сотрудничество, солидарность, отказ от насилия, принуждения.

Законодательство обязывает осуществлять политическое образование различных групп населения "плюралистично, надпартийно и независимо". Закон о политических партиях (Parteiengesetz) требует от партий, содействуя формированию политической воли народа, стимулировать и углублять политическое образование, поощрять активное участие граждан в политической жизни, готовить их к тому, чтобы они были способны взять на себя общественную ответственность.

В эту деятельность вовлечены Объединение учебных центров ФРГ, католические и евангелические социально-образовательные заведения, крупные политические фонды различных направлений, финансируемые государством, как определил Федеральный Конституционный суд, "в соответствии с принципом равенства". Важная роль отводится просветительской деятельности Объединения немецких профсоюзов (ОНП). В сотрудничестве с "народными университетами" они ведут работу по "демократическому воспитанию", развивая способность работников "к большему участию в управлении предприятиями и большей солидарной ответственности в мире труда". Несмотря на популярность политического образования, в разных формах охватывающего миллионы людей, на пути повышения его эффективности остается ряд фундаментально значимых преград, прежде всего психологического свойства. В учебном процессе дает о себе знать "остаточный кризис" самосознания, поразивший значительную часть немцев старшего поколения после 1945 года, поражения гитлеровской Германии.

Оно неоднозначно, как бы советуясь и сверяясь с прошлым, воспринимает процессы демократизации и сам свободно-демократический порядок в ФРГ, с трудом "обучается" демократии.

Свои особенности характерны для молодежи. Подрастающее поколение, отмечает профессор, д-р Герман Гезеке, не имеет собственного отношения к войне и послевоенному времени, а вследствие этого - и тех моральных последствий, какие были у старших поколений. Отсюда ряд проблем. Например, ритуальное заклинание относительно нацистского прошлого не произведет на молодежь такого впечатления и воздействия, чтобы она была иммунизирована от соответствующего экстремизма:

слишком велика по времени эмоциональная инстанция. Для этого нужно в первую очередь разъяснять, исходя из современного опыта, пагубность политического экстремизма и его последствий для демократии.

Без такого объяснения, полагает профессор, молодое поколение может оказаться либо ввиду ложной информации, либо ввиду незнания, либо из-за влияния социальной среды - склонным к экстремизму, восприятию набора ультраэкстремистских лозунгов, попыткам воспроизводить их действием. Это и происходит ныне в Германии – и тем больше, чем острее проблемы социальных реформ, национально-этнических отношений и массовой (как регулируемой, так и нелегальной) иммиграции. В каком направлении и как будут они решаться, сумеет ли общество найти баланс интересов, дать простор идеям и принципам демократии, их имплементации во все сферы человеческой жизни и деятельности, – от этого будет в решающей мере зависеть, какой шанс даст германское государство и общество разрушительному экстремизму и созидательному, свободному демократическому порядку. Основной вектор развития, с учетом всего того, что было отмечено, позволяет считать, что будущее Федеративной Республики Германии за подлинным "социальным правовым государством".

ЛИТЕРАТУРА

1. Сообщение о Берлинской конференции трех держав. Берлин, 2 августа 1945 года. Пункт З.II // Системная история международных отношений в четырех томах. 1918–2003. Т.4, Документы 1945–2003. М., 2004, С.11.

2. Jaspers Karl. Der Philosophische Glaube. Frankfurt аm Mein und Hamburg. Fischer Bcherei, 1958, s.141.

3. Погорельская С. Вечно вчерашние.ИМЭМО, 2004. № 3, С.61.

4. Jaspers Karl. Die Schuldfrage. Zrich, Artemis-Verlag-Heidelberg, Schneider Verlag, 1946.

5. Strafgesetzbuch der Bundlesrepubilk Deutschland.

6. Bundesverfassungsgericht 7. William S. Schlamm. Die Grenzen des Wunders. Zrich, Europa-Verlag, 1959, р.19.

8. Ibidem.

9. Туроу Л. Будущее капитализма/ Новосибирск, 1999, С.253.

10.Туроу Л. Будущее капитализма, С.253.

11.Rhrich. Die versptete Demokratie. K1n, 1983, S. 72.

12.Das Parlament. 2004, 13 September, S. 11.

13.Verfassungsschutz in der Demokratie.. K1n, Berlin, 1990.

14.Rechtsextremismus in Deutschland. Hannover, 1994, S. 18.

15.Die Zeit, 2004, 2 September, S.1.

16.Verfassungsschutz in der Demokratie. K1n, Berlin, 1990.

17.Die Zeit, 2003, 18 September, S.5.

18.Ibidem.

19.Ibidem.

20.Ibidem.

21.Die Zeit, 2004, 2 September, S.122.Bevlkerung Deutschlands bis 2050. Statistisches Bundesamt, 23.Макарычев И. Новый национальный вопрос Германии // Современная Европа, 2004, № 2, С.72.

24.Рязанцев С. Миграционные тренды // Международные процессы. Философия международных отношений. Том 2, № I, Январь–апрель 2004 г., С.31.25.Максимычев И. Новый национальный вопрос Германии// Современная Европа, 2004, № 2, С.73.

26.Bevlkerung Deutschlands bis 2050. Statistisches Bundesamt, 2003.

27.Das Parlament, 2004. 1 November, S.2.

28.Handelsblatt, 2002, 2 Mai.

29.Schulteorien. Hamburg, Tillmann, SS.89–103.

30.Gesetz bег die Zusammenarbeit des Bundes und der Lnder in Angelegenheiten des Bundesverfassungsschutzes, vom 27, Sept. 1950.

31.Дворянов В. Политический экстремизм в Центральной Европе ("немецкий вариант") // Терроризм и политический экстремизм: вызовы и поиски адекватных ответов. М., Институт политического и военного анализа, 2002, С.46– 32.Politischer Extremismus in der Bundesrepublik Deutschland. Bonn, 1989, S.51.

33.Das Parlament, 2004. 27 September, S.1.

34.Ibidem. S. 10.

35.Форхольм Ухо. Система, организация и оценка политического образования в ФРГ после года. Институт политической науки Дармштадского Университета, Апрель 1997 года, Перевод с немецкого. Архив ИСПРАН.

36. Das Parlament, 1997. 1 August, SS.3-10.

Глава ПРОБЛЕМЫ ТОЛЕРАНТНОСТИ, НАЦИОНАЛИЗМА И

КСЕНОФОБИИ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ СОВРЕМЕННОЙ ИСПАНИИ

Толерантность, национализм и ксенофобия в исторической традиции Испании Долгое время, находясь в составе арабского государства, не знавшего этнического неравенства, жители пиренейского полуострова были свободны от ксенофобских настроений. В процессе превращения Испании в централизованное государство, Арагон и Кастилия сплотили вокруг географически центральных регионов и такие окраинные области, как Баскония, Каталония, Галисия с их хозяйственно-экономическими, культурными, языковыми и др. особенностями.

Освобождение от мавританского владычества, развитие экономических и политических связей между регионами, заметное обособление Испании от ближайших соседей - Франции и Португалии, отделение Басконии, Каталонии и Галисии от этнически близких им регионов в этих странах, стирание языковых барьеров внутри страны и утверждение явочным порядком билингвизма способствовали тому, что члены различных исторически сложившихся общностей начали осознавать свою принадлежность к одному государству - Испании, и в каждом регионе (хотя и в разной мере) чувствовали себя именно испанцами, но одновременно не утратили и своего регионального самосознания.

Этому способствовала также и так называемая система фуэрос (фуэрос – это закрепленная определенными документами система региональных, провинциальных, муниципальных и т.д. прав и привилегий). В условиях, когда испанское государство было еще слабо, подобного рода компромиссы между ним и периферией были неизбежны и укрепляли единство государства, будучи специфическим для Испании и отвечающим условиям времени проявлением государственной толерантности. Позднее в течение длительного времени королевская власть вела борьбу против излишних и ненужных, с ее точки зрения, самоуправленческих структур. В 1876 году фуэрос, наконец, были упразднены. Однако это не означает, что фуэрос полностью исчезли из испанской жизни. Какие–то из них продолжали сохраняться явочным порядком, а воспоминания о них до последнего время служили поддержкой местническим устремлениям. Особенно это касается Басконии, которая обладала наибольшим объемом таких привилегий. «Но и сегодня все националистические организации страны басков, хотя и по разным причинам, в той или иной, степени, в той или иной форме сохраняют в своих политических концепциях идею фуэрос, служивших символом баскской нации в критические минуты ее истории». По мере упрочения освободившейся Испании, испанское католическое государство стало делать одной из основ своей политики чистку населения по религиозному признаку.

Из страны выдавливаются мусульмане и иудеи. Процесс этот имел и прямое этническое содержание. Это подтверждалось, в частности, тем, что оставшиеся в Испании евреи и арабы (мараны), несмотря на их обращение в католическую веру, оставались людьми второго сорта. Государство проводило, по сути, ксенофобскую политику, что сопровождалась и ксенофобией на бытовом уровне. Дух ксенофобии был отчетливо выражен и в период расцвета великой испанской империи - "страны незаходящего солнца", и в период войн за испанское наследство, вплоть до освободительной борьбы против Наполеона, в ходе которой к патриотическому энтузиазму нации присоединялись и шовинистические настроения.

В течение XIX века Испания пережила несколько попыток замены монархического режима либерально-демократическим. Правительства либералов, за краткостью пребывания у власти, только успевали огласить программы преобразования Испании в федеративную республику или в иной тип децентрализованного государства, но уже этим стимулировали развитие национального или регионального самосознания территориальных общностей. По существу, до конца XIX века ни у одной национальной общности не возникло мысли о возможности и необходимости обособления в особое государство, хотя каждая демократическая волна усиливала у них стремления к обретению определенной доли независимости от центра.

I и II Республики сделали важные шаги в формировании более справедливых и равноправных отношений между центром и регионами, введя соответствующие статьи в новую Конституцию страны. Были разработаны статуты политической и административной автономии Каталонии и Басконии. Однако франкистский мятеж и гражданская война остановили начатую в этом направлении работу. Франкизм фактически модернизировал (придав ей новую энергию), ту форму традиционного испанского национализма, «двумя основными компонентами» которой были «милитаризм и антисепаратизм».

С точки зрения Франко, все национальные (и вообще территориальноавтономистские) движения были носителями идей антигосударственности и сепаратизма.

Они рассматривались им как главные враги «нового порядка», наряду с «красным материализмом». Франко отменил автономии Каталонии и Басконии, ликвидировал институты регионального и местного самоуправления, запретил национальные и региональные партии и организации. Делопроизводство, судопроизводство, церковная служба, образование, издательство и т.д. по его установлению велись только на испанском языке. Он опирался на национальную идею, понимаемую как «идею испанизма», с включением в нее реакционно-националистических, консервативно-католических, антидемократических установок. С этих позиций он и трактовал принцип унитарного государства как государства гомогенного в национальном и административном плане.

Авторитаристская и централистская позиция Франко, естественно, несла в себе элементы максималистской нетерпимости, к которым можно применить термин «этатистская ксенофобия».

Почти сорокалетнее господство авторитарного режима привело к тому, что отношения между центром и регионами к концу 1970-ых г.г. оставались недопустимо архаичными и были тормозом для социально-экономического и культурного развития страны. Это было особенно заметным и нетерпимым на фоне прогресса, достигнутого в таких либерально-демократических странах, как Великобритания, Австрия, Германия, Швеция и др. С этим тяжелым наследием Испания вступила в эпоху постфранкизма и демократических реформ.

Национальное согласие как решающий фактор демократизации страны и национально–региональных отношений Не очень внятное понятие толерантность, переводимое на русский язык как терпимость, вошло в научный оборот совсем недавно. Скорее всего, им обозначается то, что в политической практике прошлого выступало под другими, близкими по смыслу, наименованиями. С другой стороны, в современной трактовке понятия толерантности явственно ощущается возведение его на новую теоретическую ступень как общего принципа, означающего сознательную политическую стратегию, отвечающую требованиям и возможностям современности. Это кажется парадоксальным, но именно в период резкого обострения межнациональных и межгосударственных конфликтов и растущей тенденции к разрешению их насильственным путем (это относится, прежде всего, к конфликтам между рядом азиатских и африканских стран, а также между такими странами и пытающимися насильственно вывести их на путь современной цивилизации США и их союзниками по блоку НАТО) стало нормой утверждение толерантности как политического принципа. Однако это закономерно для нашего времени, ибо принцип толерантности, во-первых, отвечает высшим требованиям современного демократизма, во-вторых - реализован во внутренней и частично во внешней политике многих развитых стран (особенно в их взаимоотношениях друг с другом).

Первым успешным сознательным осуществлением этого принципа на европейском континенте был процесс мирного перехода от франкизма к демократическому режиму, реализованный в 1970-е - 1980-е гг. в Испании под лозунгом национального согласия.

Новаторским шагом явился этот процесс и для Испании, ибо для нее традиционна практика решений всех крупных политических вопросов посредством насилия. Как отмечается в книге «Политическое насилие в Испании ХХ века», весь политический процесс в Испании проходил по такой логике: одна сторона сражается с другой, и для победы необходимы разгром и уничтожение этой другой. Эта же традиция была характерна и для различных выступлений против власти. «Испанское государство никогда не обладало достаточной легитимностью, поэтому и против него было вполне естественно выступить с оружием». Идея национального согласия, начиная с конца 1950-х гг. и в 1960-е гг., развивалась и расширяла ареал своего распространения и воздействия постепенно. На первом этапе (вторая половина 1950-х - конец 1960-х гг.) ее трактовка идеологами влиятельных социальных и политических сил была продиктована партийнополитическими интересами и прагматическими устремлениями. Так, КПИ еще в 1956 г.

обнародовала документ "За национальное примирение", в котором целью новой стратегии партии объявлялось "достижение политического компромисса между гражданами и военными силами, находящимися в оппозиции к режиму". 5 Тактически разумно, но, если приглядеться внимательно, то можно заметить, что речь идет не о действительном примирении, да еще общенационального масштаба, но об объединении сил для активизации борьбы.

Аналогично (хотя и диаметрально противоположно по политическому смыслу) обстояло дело с обращением к идее национального примирения со стороны правящей верхушки. Оно использовалось властью для того, чтобы сбить волну протестов против режима, укрепить искомый "социальный мир". Отсюда и политика, сочетающая репрессии и отказ от требуемой оппозицией амнистии с величественным суррогатом национального примирения - Долиной павших. Наконец, церковь, многие годы преданно служившая франкизму и объявившая крестовый поход против его противников, стала все более заметно отмежевываться от режима и ратовать за национальное согласие на почве общей христианской веры.

Несмотря на такое различие целей и смыслов обращения к идее национального согласия, само ее распространение привело к некоторому смягчению напряженности в обществе. В речах и документах сторонников франкизма гражданская война переставала представать только великим крестовым походом против коммунизма, а левыми оппозиционерами рассматриваться лишь как образец героической борьбы бедных и богатых, трудящихся и буржуазии. Война стала восприниматься и как национальная трагедия, которая не должна ни при каких условиях повториться.

Первая половина 1970-х гг. ознаменовалась активным развитием и быстрым распространением идеи национального согласия в испанском обществе. Несмотря на спекулятивный подход ряда политических сил к национальному согласию, приверженность этому принципу становится достоянием самых различных слоев испанского общества, массовым умонастроением народа. Хотя некоторые его слои и отдельные организации и продолжали длительное время придерживаться традиционной ориентации на открытую конфронтацию "низов" и "верхов", общества и государства, к первой половине 1970-х гг. устремленность к национальному согласию уже определяет социальную атмосферу в испанском обществе. Проблемными в позициях этих сил остаются лишь вопросы о границах, содержании, формах грядущих изменений.

Провозглашение демократических реформ самой насущной целью нации было центральным пунктом концепции национального согласия в Испании. С демократическим преобразованием страны была тесно связана и мысль о необходимости развития Испании по европейской модели, преодоления обособленности страны от остальной Европы.

Основное содержание принципа национального согласия в той форме, в которой он сложился к началу переходного периода, может быть сведено к нескольким основополагающим установкам.

Во-первых, в условиях Испании идея национального согласия начала формироваться в качестве призыва к национальному примирению на почве осуждения гражданской войны, требования ликвидации разделения общества на "победителей" и "побежденных". Сыгравший большую роль в демократизации Испании король Хуан Карлос говорил: «Вся моя стратегия, мой общий подход… основывались на том, что я никоим образом не хотел, чтобы победители в гражданской войне превратились в побежденных при переходе к демократии… Фундаментальная идея моей политики состояла в том, что испанцы отныне не должны делиться на победителей и побежденных». «Национальное согласие было направлено против «доктрины врага», отмечал испанский историк Куэнка Торибио. 7 Но оно одновременно предполагало и определенное самоограничение в методах борьбы за нее. Гуманной цели, как писал журнал «Зона Aбиерта», излагая точку зрения левых, призваны были соответствовать гуманные средства: "Насилие как средство не может быть использовано для ее достижения". Практически призыв к национальному согласию ломал сложившиеся стереотипы сознания и традиционного поведения большинства испанцев.

Во-вторых, в условиях Испании само требование примирения приобретало нередко специфическую окраску, будучи связано с сознательным отказом от публичного обращения к болезненной памяти о страшном прошлом. Этим было обусловлено и то, что первоочередным требованием демократической общественности стало требование широкой политической амнистии.

В третьих, национальное примирение было связано также с неприятием не только самой войны и ее эксцессов, но и ее социальных результатов - прежде всего, авторитарного режима, сначала крайне жесткого, потом несколько ослабленного. Таким образом, игнорирование прошлого во имя будущего было одновременно и отрицанием настоящего. Как отмечено в книге "Рассуждения о испанской демократии", коллективное отвержение гражданской войны "было гумусом, который питал новую демократию". Реальным результатом утверждающегося национального согласия было нарастающее в недрах гражданского общества понимание зависимости решения социальных проблем отдельных общественных групп от характера и состояния наличного политического строя. Это понимание распространялось и на представления о путях решения национально-региональных вопросов, а также о роли и месте этой проблемы в общей демократизации страны.

Самими закономерностями развития постиндустриального общества и соответствующими им обстоятельствами, как внутреннего, так и внешнеполитического характера, предопределялись возможности мирного, эволюционного перехода от авторитаризма к демократии без крупных социальных потрясений, потери управления и достигнутого уровня материального благополучия. Национальное согласие достигалось не только сходством первоочередных политических целей, но и единством утвердившихся в обществе представлений о цене, которую оно было готово заплатить за преобразование режима. Учитывая болезнь престарелого диктатора и скорый переход власти к принцу Хуану Карлосу, с которым большая часть населения связывала надежды на перемены, оппозиционные политические группировки проявляли терпение и выдержку и отказались от преждевременных шагов, направленных на изменение режима.