«РЕГИОНАЛИСТИКА Сборник научных трудов Гродно ГрГУ им. Я.Купалы 2008 УДК 323.174 ББК 65.04 Р33 Редакционная коллегия: Т.И.Адуло (Минск) Н.Е.Лихачев (Могилев) Н.И.Богдан (Минск) Е.В.Матусевич (Минск) В.Н.Ватыль (Гродно) ...»

А той, другі свет прасочваўся праз куханныя дзверы, праходзіў па цёмных стромкіх сходах з двара. Ён амаль не перасякаўся з светам першым, а быў яго супярэчнасцю... Адсюль людзі прыходзілі па грошы, або прасіць ратунку, прыходзілі з прычыны галечы ці адчаю. Яны казалі, што былі і тут, і там, і былі ўсюды, і не ведаюць, куды яшчэ можна ісці... І то, і гэта было польскай рэчаіснасцю... Таму што на кожным месцы на зямлі і ў кожную хвіліну мы знаходзімся па адным, ці па другім баку гэтай лініі, якая дзеліць свет і праходзіць праз кожны дом» [5, с. 152 – 153].

Варта падкрэсліць, што ў пераважнай большасці турма была запоўнена выхадцамі «з другога свету» – прадстаўнікамі сацыяльных нізоў.

Пісьменніца прадстаўляе даволі значную і разнастайную галерэю характараў і трагічных лёсаў вязняў гродзенскай турмы і дзеліць іх на своеасаблівыя групы.

Першая і найбольш шматлікая група – гэта людзі, погляды якіх не супадаюць з прынцыпамі жыцця, прапанаванымі афіцыйнымі ўладамі.

Налкоўская ўключае сюды не толькі палітычных вязняў, але і людзей, якія імкнуцца адстойваць сваю нацыянальную годнасць і інтарэсы аднасяльчан. Аб палітычных вязнях Налкоўская падрабязна піша ў дзённіку. Усе яны маладыя, але ўжо смяротна хворыя, упэўненыя ў слушнасці справы, за якую трапілі ў турму, і ў тым, што сядзяць без віны. Прозвішчы гэтых вязняў пісьменніца ўпісвала толькі пасля іх смерці. У паказе гэтай катэгорыі вязняў дзённік і мастацкія творы аб турме істотна адрозніваюцца. У дзённіку – у наяўнасці акалічнасці жыцця кожнага вязня. У апавяданнях – увядзенне іх у ранг тыповасці і абагульненняў.

Пры гэтым важную ролю адыгрываюць разважанні пісьменніцы аб пашырэнні зла, аб сумных акалічнасцях пападання ў турму людзей.

«...Я бачыла некалькі камер з палітычнымі вязнямі... – чытаем у дзённіку, – часцей за ўсё ў іх відавочнае зацягванне следства. Некаторыя з верасня не бачылі судовага следчага.

Яны стаяць «смірна»... першы... габрэй... з групы «камсамольцаў»...

наступныя гаварылі пра збіванне іх у паліцыі... пра загады падпісвацца на чыстых аркушах паперы... Яшчэ адзін беларус сядзіць па партызанскай справе... малады, але ўжо сівы... ён сказаў: «Сяджу без віны, таму што не быў у партыі. Але як выйду адсюль, уступлю абавязкова» [1, с. 145 – 146].

Пра ўсіх гэтых людзей Налкоўская на пачатку 1926 г. напісала ў дзённіку: «У бальніцы я не знайшла ніводнага знаёмага твару: усе даўнія памерлі... з тых, каго я памятаю, не жыве малады... Стажыньскі...

Не жыве цыган... Не жыве бедны трагічны Хлобус. Няма таго, хто ляжаў каля печкі... Памер маладым, яго лічылі невінаватым» [1, с. 145].

Варта адзначыць, што пісьменніца ніколі не каменціравала дзяржаўных прававых норм, аднак у кожным выпадку іх парушэння звяртала ўвагу не толькі на сам факт гэтага парушэння, але і на разыходжанні закона з натуральнымі правамі чалавека. Такі прынцып аказаў уплыў на структуру і тып нарацыі ў турэмных апавяданнях. Выразным прыкладам можа паслужыць апавяданне «Шчасце». У творы прозвішча героя-палітычнага вязня не названа. У дзённіку – гэта беспадстаўна абвінавачаны па палітычных матывах Кужыдла, з якога следчыя выбівалі прызнанне.

Пісьменніцы ён прызнаўся: «Трудно выдержать». «Патранат» і Налкоўская дабіліся яго вызвалення.

«Шчасце» пачынаецца словамі: «З часу апошняга майго візіту двое памерлі». Палітычны акцэнт у апавяданні, натуральна, не падкрэсліваецца. Увага звяртаецца на аспект маральны: чалавеку 27 гадоў і ён памірае ад пабояў на следстве. У яго абарону выступіў другі вязень – крымінальнік Вапуля (прозвішча рэальнага чалавека). З турэмнай адміністрацыі ніхто не зацікавіўся яго здароўем: «І ніхто на свеце не паклапаціўся, каб ён жыў, ніхто не запрасіў урача, непакоячыся пра яго здароўе, яно не значыла нічога, нікому не перашкаджала, што ён паміраў» [5, с. 172].

За ўвесь перыяд апякунскай працы Налкоўскай гэта быў адзіны выпадак, калі гродзенскі «Патранат» дабіўся вызвалення з турмы невінаватага (курсіў мой – С.М.) чалавека. Відавочна, і гэта было адной з прычын паяўлення апавядання з драматычна-іранічнай назвай «Шчасце», якое пісьменніца скончыла трагічна. З героем пасля вызвалення развітваліся на вакзале члены «Патранату», клапаціліся, каб ён меў ляжачае месца, каб была ў яго падушка і коўдра. Усіх узрушылі яго словы:

«Я шчаслівы», але праз месяц стала вядома, што ён памёр.

Тая ж горкая іронія адчуваецца і ў словах аўтара: «Як ў некалькіх іншых выпадках, і на гэты раз вызваленне прыйшло позна» [5, с. 175].

У скупых словах выражаны глыбокі сэнс які тычыцца не толькі трагедыі лёсу канкрэтнага чалавека, але і праяўляе адносіны пісьменніцы-гуманісткі да прававой сістэмы краіны ў адносінах да чалавека. Супярэчнасць права (караць) і гуманізму (выхоўваць) чалавека стала прычынай трагедыі як асобы, так і грамадства.

Аб парушэнні адміністрацыяй турмы прававых норм Налкоўская пісала не аднойчы і трэба адзначыць, што заўсёды яна выступала на баку вязняў, як палітычных, так і тых, хто трапіў у турму выпадкова, менавіта безабаронных, бедных, бо ў пераважнай большасці памылкі ў вынясенні жорсткіх прысудаў, а значыць, і недасканаласць законаў праяўляліся у адносінах да іх. Таму пісьменніца звяртае асаблівую ўвагу на катэгорыю людзей, якія аказаліся вязнямі ў выніку выпадковасці, няправільнасці вядзення следства, памылковасці і г.д. У дзённіку і «Сценах свету» апісваецца лёс дзвюх жанчын, якіх схапілі ў час аблавы, і нейкай Елены. Яе абвінавацілі несправядліва, але ў турму пасадзілі на 10 гадоў. Яе вялікасць – выпадковасць у лёсах гэтых людзей адыграла трагічную ролю.

У час «звычайнай» (курсіў мой – С.М.) аблавы трох жанчын кінулі ў турму. Налкоўская гэтую справу называе «абсалютна дрэннай»:

«Тры сялянкі-русінкі, – чытаем ў дзённіку, – сядзяць усяго некалькі дзён па падазрэнні ў крадзяжу палатна на базары. Яны прыйшлі ў Гродна з ягадамі і яйкамі, нічога не разумеюць, нічога не ведаюць, штось тлумачаць і расказваюць, але зразумець гэта вельмі цяжка» [1, с. 138].

Нават з апісання самой сітуацыі ясна, што жанчыны невінаватыя і не разумеюць, чаму іх затрымалі. Каб давесці справу да лагічнага канца і пацвердзіць памылку паліцыі, Налкоўская паказвае, што зрабілі з гэтымі людзьмі турэмныя ўлады: «Адна з іх на шостым месяцы цяжарнасці з тварам чырвоным і апухлым ад пабояў у час следства. Другая, старая, якую збівалі, пакуль яна “не прызналася”»[1, с. 138].

Ва ўсёй сітуацыі самым цікавым было «прызнанне» паліцэйскага інспектара: «Нічога ім не будзе. Пасядзяць месяцы два і калі акажацца, што нявінныя, дык вас выпусцяць» [1, с. 138]. Сітуацыю пісьменніца пакідае без каментарыя, але асуджае сістэму пакарання як такую, прычым гаворыць аб гэтым не сама, а перадае яе ацэнку адміністратару – кіраўніку гродзенскай турмы Мячыславу Кабылеўскаму: «Канешне ж, біць забаронена і гэта натуральна. Але ў пэўных рэдкіх выпадках, бо ў адносінах да сапраўдных злодзеяў іншага спосаба няма. Я сам біў. Інакш яны будуць смяяцца з нас і ніколі не прызнаюцца» [1, с. 138].

Няма сэнсу доўжыць прызнанні чалавека надзеленага ўладай над іншым безабаронным, цалкам залежным ад яго другім чалавекам. Такімі «злодзеямі» былі бедныя, пабітыя, зняважаныя і абсалютна невінаватыя жанчыны (курсіў мой – С.М.).

Злоўжыванне ўладай стала прычынай трагедыі жанчын. Іх чакалі дома мужы, бацькі, дзеці. І сам факт побыту ў турме ставіў на іх кляймо злачынцаў, вырваў з нармальнага круга жыцця, разлучыў з блізкімі людзьмі. І ці змогуць гэтыя жанчыны, нават калі іх апраўдаюць, даказаць вясковаму грамадству сваю невінаватасць?

Яшчэ больш абсурдным выглядала асуджэнне жанчыны, у дзённіку імя яе не названа. У апавяданні «Жанчыны там» пісьменніца назвала яе Еленай і адзначыла, што яе лічылі невінаватай нават наглядчыкі турмы.

Выражаючы сваю сімпатыю да вязняркі адкрыта, Налкоўская не толькі ў дзённік, але і ў апавяданне ўводзіць факты, якія паслужылі прычынай асуджэння Елены і яе мужа-лесніка. На ўчастку леса, які ён абслугоўваў, быў забіты чалавек. Забойцаў не шукалі, а абвінавацілі лесніка і яго жонку толькі таму, што яны жылі недалёка ад месца злачынства. У турме прызнання дабіліся біццём, у выніку ляснік павесіўся, а жонку пасадзілі на дзесяць гадоў. На волі засталіся іх трое маленькіх дзяцей.

Налкоўская вобраз Елены прадстаўляе амаль дэталёва. Гераіня яе прыгожая, спакойная, сціплая, працавітая, любіць дапамагаць людзям. Яна адзіная, каго турма не ператварыла «з чалавека ў вязня». Елена заўсёды звярталася да апекуноў толькі з адной просьбаю: напісаць дзецям ліст, бо сама была непісьменная. Жанчына непакоілася аб дзецях і лавіла кожную чутку аб іх, а чуткі прыходзілі то аб смерці брата, у сям’і якога жылі дзеці, то аб смерці дзяцей.

У адрозненні ад ўсіх іншых персанажаў-вязняў, якіх пісьменніца надзяляе дзвюма партрэтнымі характарыстыкамі: пасля прыхода чалавека ў турму і ў час побыту ў ёй, Елена паказана інакш. Турма не змяніла яе: вочы жанчыны былі «вялікія блакітныя», позірк «свяціўся дабрынёй», голас мела «ціхі, меладычны». Гаварыла, што ў турме ўсе у адносінах да яе былі добрымі. Успамінала пра мужа, якога білі, і ён павесіўся ў камеры, і тады яе вочы напаўняліся слязамі. «Слёзы, – адзначае Налкоўская, – расплываліся па вачах і не падалі на шчокі... Елене было трохі болей за трыццаць гадоў... Чыноўнікі з канцылярыі застаўлялі яе працаваць, мыць падлогу, яна прыбірала кватэры ў турэмных начальнікаў. Ад такой работы яна адчувала боль у сэрцы. Аднак працаваць яна любіла... Яна была апухлая, цяжка дыхала, але светлавалосая, белая, дабразычлівая і прыемная» [5, с. 182].

Елена дачакалася вызвалення з турмы, але не з прычыны паўторнага разгляду справы і доказу яе невінаватасці, а за ўзорныя паводзіны, паслухмянасць і працавітасць.

Налкоўская ўключыла ў апавяданне турэмны дакумент, які выконвае ў творы выкрывальніцкую функцыю – даказвае не толькі абыякавасць адносін чыноўнікаў да чалавека, але і з’яўляецца сведчаннем судовай памылкі, менавіта вынясення жорсткага прысуду абсалютна невінаватай жанчыне.

«У турэмных архівах, – адзначае Налкоўская, – застаўся аб Елене такі запіс: “Нарадзілася ў 18... годзе ў вёсцы Р..., вобласці В..., павету Л... Учыніла злачынства (курсіў мой – С.М.) у 19... годзе. Мае трое дзяцей. Хвараблівая, валасы светлыя, твар бледны, авальны, нос роўны. Зубы здаровыя, падбародак кароткі, рукі малыя (дэлікатныя) з доўгімі пальцамі. Прылады злачынства: нож і малаток. Прысуд – 10 гадоў строгага турэмнага рэжыму (арт. 455, р. 12 Судовага Кодэкса)”» [5, с. 185].

За паказаннымі ў дзённіку і апавяданнях аб турме персанажамі Налкоўская бачыць пакалечаныя лёсы канкрэтных людзей, якіх адміністратыўнае свавольства чыноўнікаў прывяло не толькі да парушэння законаў, але і пазбавіла права на абарону сваёй годнасці. Ахвяры гэтага свавольства ўлад – жанчыны, выпадкова схопленыя на базары, – яны вярнуцца ў свае дамы да сем’яў і блізкіх людзей, але ўжо з клеймом вязнярак турмы. І канешне ж, у вачах вясковага грамадства яны назаўсёды застануцца злачынкамі.

На прыкладзе апавядання «Жанчыны, якія знаходзяцца там» (зб.

«Сцены свету») можна прасачыць выкарыстанне пісьменніцай новага арыгінальнага мастацкага прыёму «запрашэння» чытача да сааўтарства.

Сутнасць яго зводзіцца да наступнага: пісьменніца канструюе і прадстаўляе лёс героя так, каб на падставе сказанага аўтарам чытач змог «дамысліць» і «дамаляваць» далейшы лёс дадзенага персанажа. Выразным прыкладам такога «дамыслення» можа паслужыць гісторыя Елены. Судовая памылка стала прычынай сапраўднай трагедыі жыцця гераіні. Да таго, як жанчына трапіла бязвінна ў турму, яна была шчаслівай маці, жонкай, гаспадыняй дому. Некалькі гадоў турмы і несправядлівы прысуд пазбавілі Елену ўсяго – мужа [ён павесіўся ў камеры турмы], дзяцей, якія памерлі ў час свайго сіроцтва, дому. З падарваным здароўем вярнулася гераіня на папялішча свайго былога шчасця.

Гісторыю сапраўдных злачынцаў Лоўскіх Налкоўская паказала ў юрыдычным і псіхалагічным аспектах. Гэта ў пэўным сэнсе дзіўная пара напоўніла страхам усю краіну. Аб злачынных дзеяннях Лоўскіх хадзілі легенды. Некалькі разоў яны пападалі ў розныя турмы, мелі смяротныя прысуды, але ім удавалася ўцякаць. Своеасаблівым «рэжысёрам» у выкананні ўсіх забойств была Лоўская – разбітая паралічом, маленькая, худая, з пачарнелай скурай жанчына, якая ўвесь час побыту ў гродзенскай турме намагалася скончыць жыццё самагубствам. Лоўскі быў ужо «сфарміраваны турмой.. тоўсты, азызлы, незвычайны ў сваім турэмным мяшку, запоўненым целам. З гары мяшка выглядаў вялікі, шырокі, з круглым брытым чэрапам твар з вялікімі выпуклымі шэрымі вачамі, з рукавоў выліваліся і перапляталіся на жываце пухлыя велізарныя рукі» [5, с. 188]. Партрэтная характарыстыка персанажа пацвярджае яго ролю выканаўцы злачынстваў. Аднак і ў дадзеным выпадку пісьменніца падкрэслівае неадназначнасць чалавечай натуры. Ён пяшчотна кахаў сваю жонку. У момант вынясення прысуду «гэты чалавек, – падкрэслівае аўтар, – узяў яе (жонкі) шклянку і напаіў яе вадой так, нібы яны былі тут самі, нібы былі ў пустыні» [5, с. 189].

Лоўскі браў усю віну на сябе, яна абвяргала судовыя доказы, але было відаць, што абодвух стаміла такое жыццё. Таму ён папрасіў для сябе растрэлу. Яе прысудзілі да павешання. Прысуды былі выкананы.

Выпадкі псіхалагічна абумоўленых злачынстваў былі вельмі рэдкімі з’явамі. І ў дадзеным выпадку Налкоўская, паказваючы іх «шлях» да злачынства і канчатковага фіналу – смяротнага прысуду, абвінавачвае не толькі саміх выканаўцаў, але і грамадства і акцэнты віны растаўляе інакш, чым яны трактуюцца дзяржаўным заканадаўствам. «Адны дзікія і дурныя людзі, – піша Налкоўская, – знаходзяцца ў руках другіх дзікіх і дурняў.

Бандыты падпальваюць сядзібы, з кулямётам нападаюць на гарадок і поўнасцю яго абрабоўваюць. Забіваюць людзей, пасля іх судзяць і садзяць у турму. Што ж гэта за жыццё... да чаго ўсё гэта вядзе» [1, с. 139].

Варта адзначыць, што пяцігадовы побыт у Гродне і грамадская праца Зоф’і Налкоўскай у «Патранаце» пры тутэйшай турме ўняслі прынцыпова важныя змены ў яе творчасць:

– пашырылі і паглыбілі веды пісьменніцы аб навакольнай рэчаіснасці і прынцыпах жыцця «маленькага чалавека», асабліва жыхара правінцыі;

– Налкоўская спрыяла і дапамагала адкрыццю ў Гродне самастойнай грамадска-прававой арганізацыі «Патранат» з мэтай абароны правоў вязняў мясцовай турмы;

– працуючы куратарам «Патраната», пісьменніца адкрыла невядомую дагэтуль старонку жыцця – свет існавання вязняў;

– тэма турмы і вязня ў рэалістычным і алегарычным аспектах стала адной з важных і балючых ў творчасці Налкоўскай, пачынаючы з дзённіка гродзенскага перыяду і дакументальных апавяданняў «Сцены свету»;

– прававыя і сацыяльныя нормы жыцця асобы і грамадства пісьменніца разглядала праз прызму гуманістычных ідэалаў;

– у зборніку «Сцены свету» прадстаўлены новы ў творчасці Налкоўскай тып героя – абездоленага бяспраўнага чалавека – ахвяры несправядлівага грамадскага ўкладу;

– як аўтар дакументальных апавяданняў і як грамадскі дзеяч Налкоўская асуджае афіцыйнае заканадаўства, якое карае, а не выхоўвае, сваіх грамадзян, прычым часцей карае памылкова і несправядліва, але заўсёды жорстка і бязлітасна;

– пісьменніца паказала галерэю персанажаў – ахвяр грамадства, вязняў і жыхароў правінцыі і супрацьпаставіла ім армію бязлітаснага чыноўніцтва, якое ўвасабляе бязмежнасць улады над пазбаўленым правоў, безабаронным прадстаўніком сацыяльных нізоў.

1. Naіkowska, Z. Dzienniki 1918 – 1929 / Z. Naіkowska. – Warszawa, 1980.

2. Naіkowska, Z. Dzienniki 1909 – 1917 / Z. Naіkowska. – Warszawa, 1976.

3. Naіkowska, Z. Widzenie bliskie i dalekie / Z. Naіkowska. – Warszawa, 1957.

4. Wspomnienia o Zofii Naіkowskiej. – Warszawa, 1965.

5. Naіkowska, Z. Opowiadania / Z. Naіkowska. – Warszawa, 1989.

6. Naіkowska, Z. Niedobra miіoњж / Z. Naіkowska. – Warszawa, 1979.

8. Naіkowska, Z. Medaliony / Z. Naіkowska. – Warszawa, 1976.

The article is devoted to the Grodno prisoners' tragedy shown in Zofia Nalkowska collected stories “Bonds of Life” and in her diary “Prison 1924 – 1926”. Nalkowska criticizes the prison authorities' abuse of power and the legal regulations in the society based on punishment and not on education.

Мусіенка Святлана Піліпаўна – доктар філалагічных навук, прафесар, загадчык кафедры польскай філалогіі ГрДУ імя Я. Купалы.

УДК 39:008 (476) МОЎНАЯ ПАЛІТЫКА НА ГРОДЗЕНШЧЫНЕ Ў ПАЧ. ХХ СТ.:

«БЕЛОРУССКОЕ НАРЕЧИЕ…

В ЦЕЛЯХ РАЗОБЩЕНИЯ КАТОЛИЦИЗМА ОТ ПОЛОНИЗМА…»

Российские власти в ХІХ в. неоднократно прибегали к политике ограничения деятельности римско-католического духовенства, политике «располячивания костела», запрещению польского языка и русификации местного населения. Для этих целей предлагалась идея использовать местные языки, в том числе и белорусский язык. Идея не получила широкой поддержки уездных предводителей дворянства Гродненской губернии и католического духовенства.

В статье анализируется деятельность российских чиновников и католического духовенства по отношению к белорусскому вопросу, подается широкая панорама культурной жизни населения Гродненской губернии начала ХХ в.

Палітыка «распалячвання» Рымска-Каталіцкага Касцёла ў Беларусі і Літве, як гэта не парадаксальна, станоўча адбілася на беларускай мове.

Расейская мова ў другой палове ХІХ ст. хоць і здолела выціснуць у многім польскую мову з ужытку, але яна так і не здолела стаць агульнаўжывальнай і народнай, нягледзячы на прывілеі і папіханні яе ў гэтым кірунку ўладамі. Так, польскі даследчык, біёграф каталіцкага біскупа Яна Цепляка, піша: «Заняпад польскай мовы на ўсходніх рубяжах дайшоў да такой ступені, што пасля 1877 г. яе яшчэ разумелі польскамоўныя ксяндзы, якія гаварылі з памяці на польскай мове малітвы і спявалі польскія песні. Карыстацца польскімі кнігамі пры набажэнствах ніхто ня меў права. Дома гаварылі толькі на беларускай мове»[1].

Гаварылі на ёй не толькі дома, праўда, называлі яе па-рознаму (мясцовая гаворка, дыялект, руска-польская, беларуска-польская, руска-беларуская), тым не менш, гэтая мова, як і раней, стала займаць дамінуючае становішча ў жыцці карэннага насельніцтва канца ХІХ і пачатку ХХ стст. Выклікана гэта было многімі прычынамі, сярод якіх найбольш важнымі былі традыцыйна-культурныя і канфесійна-палітычныя фактары. Варта звярнуць увагу на палітычны фактар мовы, які выцякаў непасрэдна з функцыянавання самой мовы ў асяродку насельніцтва, быў аб’ектам зацікаўленасці на ўзроўні біскупства і генерал-губернатарства.

Беларускі каталіцкі святар Адам Станкевіч у кнізе «Родная мова ў сьвятынях» прывёў шматлікія факты выкарыстання беларускай мовы ў канфесійным жыцці, але толькі адным сказам згадаў факт, які нас цікавіць у дадзеным выпадку, а менавіта: «Патрэбу ўжывання беларускай i маларасейскай моваў у касцёле iнiцыяваў i расійскi урад з мэтай аблегчыць далейшае ўвядзенне расiйскай мовы»[2, s. 71].

Вось на гэтай «ініцыятыве» варта спыніцца больш падрабязней.

Спробы выкарыстаць беларускую мову ў канфесійным жыцці, а больш дакладна – у якасці аднаго з сродкаў «распалячвання касцёла», у другой палове ХІХ ст., поспехаў не мелі. Да такіх спробаў варта аднесці прапанову аднаго з прадстаўнікоў Асобай камісіі па справах рымска-каталіцкага духавенства пры віленскім генерал-губернатару (Камісія Старажэнкі, 1866 – 1868 гг.) наконт ужывання беларускай мовы ў дадатковых рымска-каталіцкіх набажэнствах замест польскай. Саматужныя беларускамоўныя казанні на Віцебшчыне і Магілёўшчыне ў 1860 – 1870-я гады, хоць і былі па-за палітыкай, але афіцыйнага дазволу з боку, як свецкіх, так і духоўных уладаў не атрымалі. Іншыя прапановы аб правядзенні дадатковых набажэнстваў на мясцовых мовах, маецца на ўвазе ініцыятыва віленскага генерал-губернатара І.Каханава ў 1884 г. і памкненні мясцовых святароў, адхіляліся з боку свецкай улады на карысць расейскай мовы [3].

Расейская палітыка поўнай русіфікацыі краю сутыкнулася з моцнай і варожай сабе пазіцыяй польскага рымска-каталіцкага духавенства і пацярпела паразу. Тым не менш, нішто так не хвалявала расейскія ўлады, асабліва ў рэвалюцыйны перыяд 1905 – 1907 гг., як гэтае духавенства і каталіцкая частка насельніцтва. Таму і не дзіўна, што расейскія чыноўнікі вымушаны былі шукаць варыянты абмежавання актывізацыі польскага духу, генератарам якога выступала каталіцкае духавенства. Такім чынам, у чарговай акцыі распалячвання касцёла чыноўнікі, у які ўжо раз, спрабуюць скарыстаць мясцовыя мовы: беларускую, літоўскую, украінскую. Нагадаем, што, калi барацьба царызму з польскай мовай у касцёле завастрылася, то Магiлёўскi рымска-каталіцкі архібiскуп Францыск Альбiн Сiмон прапанаваў ураду замест расейскай мовы ўвесцi беларускую [2, s. 70]. 8 мая 1897 г. Ватыкан даў права ўжываць беларускую мову там, дзе ёю карыстаецца народ; чарговыя пастановы аб ужываннi роднай мовы ў дадатковых набажэнствах былi выдадзеныя кардыналам Мерры дель Валь 13.10.1906 г. i 29.06.1907 г. [4].

Здавалася, што пры такім разуменні справы, не павінны былі ўзнікаць нейкія перашкоды для беларускай мовы, але, на самай справе, праблема засталася невырашальнай, пра што яскрава сведчаць дакументы Нацыянальнага гістарычнага архіва РБ (НГАРБ) у г. Гродна [5].

Так, Генерал-губернатар Паўночна-Заходняга краю А.Фрызэ 1 ліпеня 1905 г. даслаў Гродзенскаму губернатару А.А.Азнабішыну ліст з просьбай: «Высочайше утверждённым в 13 день минувшаго мая особым журналом Комитета Министров по вопросу о необходимости принятия мер против пропаганды полонизма (…) покорнейше прошу Вас, Милостивый государь, сообщить мне в самом непродолжительном времени, в какой мере, по местным условиям, признаётся по Вашему мнению желательным и возможным введение в р(имско)-к(атолическое) богослужение местных наречий, в целях разобщения католицизма от полонизма, насколько означенная мера совпадает с желанием самого населения и в каких именно приходах уезда, в соответствии с племенным составом оных, применение сей меры было б целесообразным» 1 [5, л. 2].

Інтэрпрэтаваць адценні мовы, стылю, ментальнасці царскіх чыноўнікаў у такіх далікатных пытаннях, як духоўныя патрэбы народу, рэлігіі, мовы, культуры, вельмі цяжка, а не, дык і немагчыма з захаваннем духу тагачаснай атмасферы, – вось чаму, з большага, тэксты іх падаюцца з невялікімі скаротамі паводле арыгіналу без перакладу. Некаторыя моманты, якія заслугоўваюць асаблівай увагі, падкрэслены спецыяльна.

Гродненскі губернатар з адпаведным зваротам звярнуўся да ўездных маршалкаў (прадвадзіцялеў) дваранства, якія ў хуткім часе не толькі падалі інфармацыю адпаведна запыту, але, некаторыя з іх, выказалі сваё бачанне праблемы канфесійнай і нацыянальнай палітыкі ў краі, падалі аргументацыю патрэбы (непатрэбы) беларускамоўных набажэнстваў у касцёлах і, увогулле, акрэслілі з свайго гледзішча праблемы беларусаў, іх мовы і культуры. Развагі чыноўнікаў, з гэтай нагоды, з’яўляюцца цікавым дакументальным пасведчаннем адносінаў адміністрацыйнага царскага апарату да беларускага этнасу, яго культуры і нацыянальнай свядомасці католікаў-беларусаў на тэрыторыі Гродзенскай губерні, раскрываюць сутнасць царскай этнаканфесійнай палітыкі пачатку ХХ ст. ў Беларусі і Літве.

Так, кобрынскі маршалак дваранства коратка далажыў, што ва ўездзе толькі два касцёлы і рымска-каталіцкую рэлігію вызнаюць памешчыкіпалякі і, так званая, былая польская шляхта. Усе астатнія – праваслаўныя. У сувязі з гэтым «считаю введение местнаго наречия в р.-к. богослужение нецелесообразным» [5, л. 4].

Брэсцкі маршалак выказаўся за ўвод «малороссийскаго языка» [5, л. 5].

Пружанскі – за беларускую мову: «Население уезда состоит преимущественно из белоруссов, которые говорят на местном белорусском наречии: многие из них поверхностно знают польский язык. (…) Введение в дополнительные р.-к. богослужения местнаго наречия желательно ввиду преобладающаго населения белоруссов. Но сколько эта мера может способствовать разобщению католицизма от полонизма, предрешить трудно» [5, л. 6].

Слонімскі прадстаўнік дваранства аргументаваў сваю пазіцыю тым, што паводле перапісу 1897 г. ва ўездзе 23388 каталікоў, з іх меншую палову складаюць палякі (дваране, гарадскія абывацелі, мяшчане і шляхта), астатнія католікі – сяляне з сельскай мясцовасці і належаць да беларускага племя, за выключэннем вёсак Засецы і Пагіры, Дзятлаўскай р.каталіцкай парафіі, у якіх жывуць літоўцы: «Разговорный язык крестьян белоруссов – смесь русскаго и польскаго и притом очень испорченнаго. Русский язык белорусам в достаточной мере понятен, но и польский язык не чужд их пониманию. В целях разобщения католицизма от полонизма для католиков крестьян белоруссов несомненно было бы желательно и целесообразно введение в дополнительные римско-католические богослужения местнаго наречия, но так, как белорусское наречие не имеет своей письменности и следовательно прав культурнаго языка, то вопрос этот практическаго осуществления иметь не может» [5, л. 7].

Маршалкі дваранства Бельскага і Ваўкавыскага ўездаў выказаліся за дадатковыя набажэнствы на польскай мове. Пры тым першы адзначыў, што ва ўезде існуе некалькі мясцовых гаворак, якія розняцца ад мовы насельніцтва ўезда, у склад якога ўваходзяць маларосы, палякі і нязначны працэнт беларусаў (у паўночна-ўсходнім рэгіёне). Мова першых – маларасійская з адценкамі рускага говара, другіх – выключна польская з мазурскім жаргонам. Усе католікі гавораць на польскай мове, якая для іх з’яўляецца роднай і на якой яны жадаюць праводзіць дадатковыя набажэнствы. Праваслаўныя карыстаюцца маларасійскай мовай у перамешку з расейскай [5, л. 8]. Паводле афіцыйнага спісу ў Бельскім уездзе было 74865 праваслаўных і 52645 каталікоў [5, л. 38].

Ваўкавыскі маршалак адзначыў, што значная колькасць насельніцтва размаўляе на «белорусском наречии», прывыкла да дадатковых набажэнстваў на польскай мове і іншай мовы не жадае, тым больш, што і каталіцкае духавенства, збольшага, не валодае беларускай мовай [5, л. 9].

Цікавы ліст ад 31 студзеня 1905 г. даслаў правадыр дваранства з Беластоку М.Ярогін (Ерогин), які прапанаваў шырокую культурна-асветніцкую праграму ў справе беларусізацыі і канчатковай русіфікацыі краю. Паводле М.Ярогіна беларуская мова, дастаткова абруселая, з’яўляецца роднай большай часткі насельніцтва Беластоцкага ўезда, і толькі ў Пратулянскай, Ясвільскай і Крыпнянскай валасцях гавораць на польскамазурскім дыялекце, а ў Беластачынскай воласці можна пачуць польскую мову. Пад уплывам польскай прапаганды рымска-каталіцкага духавенства, беларусы-католікі адносяць сябе да палякаў, з няведання і пры падтрымцы ксяндзоў не размяжоўваюць каталіцкую веру ад польскай нацыянальнасці, не ахвотна пасылаюць дзяцей у народныя школкі і стараюцца вучыць іх польскай мове, маючы на ўвазе, перш за ўсё, рэлігійныя мэты (чытанне малітоўніка), але гэтым карыстаюцца агітатары і распаўсюджваюць польскія кнігі, брашуры, газеты і часопісы. (…) Развеяць памылковасць беларускага насельніцтва адносна яго паходжання і разбудзіць яго нацыянальную свядомасць можна шляхам шырокай асветніцкай дзейнасці, у якой першае месца павінна быць адведзена народнай школе (…) «Должны быть введены белорусский язык и история края; затем в помощь школе необходимо распространение в народе литературных произведений на том же языке по практическим вопросам, открытие русско-белорусских библиотек, книжных складов, народных театров, в которых русские пьесы чередовались бы с представлениями по-белорусски, а также издание органа печати, доступнаго простолюдину и близкаго его духовным и материальным интересам; всё это, без сомнения, вытеснить чуждый белоруссу, даже католику, польский язык, приблизит его духовно к русской культуре и послужит переходной ступенью к распространению и усвоению населением русскаго языка. Действительно, в дальнейшем уже совершенно естественным порядком должен быть переход к чисто русскому языку, которым будет вытеснено малокультурное белорусское наречие, обречённое, очевидно на вымирание. По этим соображениям, введение дополнительного богослужения в римско-католических церквях в Белостокском уезде, за искючением вышеназванных волостей (…), признаётся безусловно желательным, но исследовать, насколько эта мера будет отвечать желаниям самаго населения, в настоящее время, когда идеи полонизма пропагандируются с чрезвычайной энергией, представляется весьма затруднительным»[5, л.10 – 11]. Паводле афіцыйнага спісу ў Беластоцкім уездзе на 1905 г.

прыпадала 31606 праваслаўных і 86061 каталікоў [5, л. 38].

Найбольш прагрэсіўным, працяты апостальскім духам, быў погляд сакольскага маршалка дваранства П.Нарышкіна: «…Необходимо признать, что население Сокольского уезда – белоруссы (у тэксце падкрэслена – І.І.Трацяк) и местное наречие одно – белорусское. Тоже подтверждается историческими исследованиями Мирковича, Ритти(з)а, и Кояловича и даже Эккерта. По последнему, польская этнографическая граница проходит по окраине Сокольского уезда около заштатного города Суховоля и дальше к Белостокскому уезду. Что население нашего уезда почти исключительно белорусы, говорящие на этом наречии, а не на польском, доказывается тем, что пройдясь в понедельник по базару, услышишь лишь белорусскую речь, а не польскую. Если так, то вопрос, в каких приходах уезда желательно введение местнаго наречия в Римско-Католическом богослужении, разрешается самим собой – во всех приходах.

(…) По крайней мере наш белорусс, несмотря на все меры, принимаемые ксендзами к тому, чтобы заставить его говорить по-польски, пока сохраняет свою национальность и не изменяет своему природному наречию. Отсюда является вывод, что эта мера совпадает даже и с желанием самого населения, выраженным пассивно, или лучше сказать, с его инстинктивным самосохранением. Что-же касается вопроса, в каком объёме желательно и возможно введение этой меры – ответ один: в полном.

Введение в богослужение местнаго наречия можно рассматривать как национальную свободу на религиозной почве и само собою должна быть такою-же полною свободой как и свобода веры по ВЫСОЧАЙШЕМУ указу от 17 апреля сего года. Введение местнаго наречия в богослужение не может быть рассматриваемо как фиксальная мера против пропаганды полонизма, но должно быть самой действительной и единственной мерою для религиозно-нраственного воспитания народа в духе христианства, а по сему следует ввести местное наречие при богослужении не только в костёлах, но и в православных церквах» [5, л. 13 – 14]. Паводле чыноўніцкіх спісаў насельніцтва ў Сакольскім уездзе ў гэты час пражывала 16519 праваслаўных і 71721 католікаў [5, л. 38]. У афіцыйных спісах за 1911 г. сярод католікаў уезда было 73479 беларусаў, 8 літоўцаў і толькі 2 палякі [6, л. 31 – 36].

Гродзенскі ўездны маршалак дваранства перш, чым вырашыць праблему, звярнуўся да гістарычай аргументацыі паланізацыі краю, якая, на яго думку, праводзілася ад ХVІ ст. (Пётр Скарга, езуіты, уніяты). Так і атрымалася, што словы «паляк» і «католік» сталі сінонімамі: «Да, и действительно, как разобраться в этих совершенно разных понятиях местному белоруссу, раз он принуждён, прежде, чем быть допущенным к стенкам конфессионала, выучить «на панском» польском языке необходимые молитвы; если ксёндз и местный пан с ним иначе не говорит, как по-польски; если ему ежечасно внушается, что он, исповедуя «польскую веру», должен быть поляком. Это убеждение укреплялось и Правительством, видевших в местных католиках лиц «польскаго происхождения».

(…) Веками воспитанный в этом направлении католик-белорусс стал поляком. Глубоко вкоренилось это в его понятии. Говоря у себя дома, на сходах и на кирмашах на своём родном белорусском языке, он его называет «хлопским» языком в отличие от «панского» польскаго языка. Скрижали истории для его темны и причину этого различия в «мове» он видит в разнице положения пана и холопа. Но в костёле, перед Богом, все равны и белорусс молится по пански, т.е. по-польски, выходя же из костёла в своей компании, уснащает родной язык грубыми, тяжеловесными полонизмами, прибегая к ним и в гостях из желания щегольнуть и приблизиться к «шляхецкому говору». (…) Обращаясь к местным условиям Гродненскаго уезда, позволю себе указать, что почва благоприятная для введения местнаго белорусскаго языка в дополнительные богослужения костёла, в смысле почти сплошного белорусскаго населения, кроме незначительной части северной части уезда, где насчитывается около 1000 душ литовскаго племени (Озерки, Друскеники) и рассеянных по всему уезду околиц мещанской шляхты. (…) Принимая всё вышеизложенное во внимание, можно с уверенностью сказать, что среди 35981 белоруссов-католиков (29 процентов всего населения уезда), распределённых на 9 римско-католических приходов уезда, отзывчивости к проектируемой мере разобщения полонизма от католицизма ожидать нельзя и должно рассчитывать лишь на то противодействие, которое будет ему продиктовано его духовными вожаками, деятелями конституционно-католической пропаганды на почве ложных самоопределений» [5, л. 25 адв. – 26, 27]. Нагадаем, што паводле афіцыйных спісаў у Гродзенскім уездзе было 98112 асобаў праваслаўнага і 50519 каталіцкага веравызнанняў [5, л. 38]. У спісе за 1911 г. гродзенскія католікі складалі: 39488 беларусаў, 1546 літоўцаў, 759 палякаў 1 [6, л. 31 – 36].

Заключным этапам у справе вызначэння патрэбы беларускамоўных набажэнстваў быў ліст гродзенскага губернатара ад 18 чэрвеня 1906 г.

віленскаму, ковенскаму і гродзенскаму генерал-губернатору. У аснову зместу быў пакладзены тэкст гродзенскага маршалка дваранства (магчыма, адна і тая асоба). Тым не менш, гродзенскі губернатар пісаў: «По официальным данным во вверенной мне губернии 15% населения польского происхождения и около 14% белорусов-католиков. Эти последние и составляют результат двух с половиной веков деятельности польскаго костёла под руководством достойных последователей польскаго Златоуста Петра Скарги, наглядно пояснявшаго в конце XVII века высшему капитульному духовенству задачу польскаго костёла на Литве следующими характерными словами: «Рыбы на Литве, а рыболовы в Польше».

В этих нескольких словах заключается целая программа, приведшая к тесному слиянию полонизма с католицизмом». (…) К техническим затруднениям, при проведении этой, вполне необходимой меры, следует отнести отсутствие белорусской письменности и литературы, так как попытки в этом направлении серьёзнаго значения не имеют, и белорусский язык до сих пор литературно не обработан. В заключении считаю долгом отметить, что проведение в местной жизни такой серьёзной меры в настоящее время нельзя признать своевременным (…) всякое новое обострение, особенно на религиозной почве, может создать основание для трудно преодолимых осложнений» [5, л. 46 – 48].

Такім чынам, спробы выкарыстаць беларускую мову ў чарговай акцыі «располячивания костёла» не знайшлі шырокай падтрымкі ў бальшыні прадстаўніцтва расейскага чыноўніцтва, якое, з аднаго боку, не Да спісаў гэтых з вялікім сумнівам і падазрэннем адносілася каталіцкае духавенства, неаднойчы ксяндзамі аспрэчвалася колькасць беларусаў і палякаў у парафіі на сваю карысць, што, таксама, не робіць такую статыстыку дакладнай. Асабліва давяраць гэтым спісам не варта – відавочна жаданне свецкіх уладаў завысіць колькасць беларускага насельніцтва, але, калі што і заслугоўвае ўвагі, дык гэта крытэрыі, якія былі закладзеныя чыноўнікамі ў вызначэнні нацыянальнай прыналежнасці, а менавіта, на роўні з беларускім этна-тэрытарыяльным фактарам найбольш вызначальным быў беларускамоўны фактар: да беларусаў былі залічаны ўсе, хто пражываў на дадзенай тэрыторыі і размаўляў у штодзённасці на беларускай мове.

хацела бачыць і дапусціць такой магчымасці, а з другога – асцерагалася магчымых «трудно преодолимых осложнений».

Зразумела, што такія эксперыментальныя моўныя захады не засталіся па-за ўвагай рымска-каталіцкага духавенства. Тым больш, што ў 1910 – 1912 гг. Дэпартамент духоўных спраў замежных веравызнанняў зноў стаў цікавіцца нацыянальнай прыналежнасцю каталіцкіх святароў і парафіян і ставіць пытанне наконт набажэнстваў на мясцовых гаворках (местном наречии) у тым ліку і беларускай мове. Цікавай, у гэтай справе, можа быць пазіцыя Віленскага біскупа Казіміра Міхалькевіча. Так, у лісце ад 21 красавіка 1912 г. дырэктару Дэпартамента духоўных справаў замежных веравызнанняў біскуп пісаў: «Вследствие отношения от 14 декабря 1911 г. и 7 апреля 1912 г. о введении белорусскаго языка в дополнительные богослужения в костёлах вверенной мне Виленской Епархии, честь имею сообщить, что данный вопрос уже мною исчерпан и вполне выяснен в письме моём от 26 марта 1911 г. на имя бывшего Директора Г.Харузина, кода речь шла о введении русскаго языка в то же дополнительное богослужение в тех же костёлах. О белорусском яз(ыке) в данном случае, по-моему мнению, и речи быть не может, так как язык этот не введён ни в школе, ни в местных административных и судебных учреждениях, ни даже в православной церкви, к которой, как известно, принадлежит преобладающее число белоруссов. И тут непонятным является, почему именно одно лишь р(имско)-к(атолическое) духовенство должно идти вопреки очевидным стремлениям правительства. Для того, чтобы белорусский язык смог в будущем войти в употребление в р(имско)-к(атолических) костёлах, необходимо прежде всего допустить его в школу, хотя бы первоначальную, и таким образом. культивировать самый язык и подготовить будущих тружеников на этом поприще, которых в настоящее время, к сожалению, нет. Язык же белорусский, или, собственно, наречие, находится ещё в пеленах, не имеет даже первоначальной грамматики и никакой литературы, за исключением десятка брошюр и одной еженедельной газетки. Нужно полагать, что в особенности при желании и содействии правительства, развитие белорусскаго яз(ыка) и пробуждение самосознания белорусов – вопрос недалёко(го) будущего и тогда р(имско)-к(атолическая) церковь, идя навстречу желанию народа, со всей готовностью введет белорусский яз. в своё дополнительное богослужение. Пока этого сделать нельзя, хотя бы по той главной причине, что народ этого не желает и не допустит, а всякое вмешательство и насильственное навязывание белорусскаго яз. в костёле вызовет лишь волнение и смуту в народе и кончится тем, чем кончилось в 70-х годах попытка введения русскаго яз. при Сенчиковском, Жилинском и др. И неудивительно: кому неизвестны врождённые белорусу недоверчивость ко всем нововведениям, его консерватизм вообще и в особенности по отношению к вере и всему с нею связанному, наконец, столетия, в продолжения коих с момента введения христианства, он дома и в костёле молится и поёт столь многообразные и многочисленные, а также им возлюбленные святые песни, заученные от отцов наизусь именно на польском яз. – эти горжке жале, годзинки, рожанец и целыя кантычки, с которыми белорус вырос, сжился и считает своим неотъемлемым сокровищем, котораго он не захочет поменять на единственный конечный катехизис и книжечку о св. Боболе, имеющихся пока на белорусском языке. И это служит самым лучшим доказательством, что белорусы в следствии столь близкаго сходства своего языка с польским, вполне присвоили сей последний и отлично его понимают, не чувствуя ни малейшаго недостатка по этому поводу, во всем том, что относится к духовным их потребностям, ибо в противном случае никакая сила не могла бы заставить набожнаго до фанатизма белоруса, жаждующаго всегда проповедей, песнопений, молитв слушать и исполнять таковыя на непонятном себе языке…» [7, л. 78 – 79, 82, 98].

Практычная рэалізацыя праграмы «разобщения католицизма от полонизма» кранула і дзяржаўныя навучальныя ўстановы – царкоўна-прыхадскія і народныя школкі, рамесленныя і народныя вучылішчы, – у якіх вывучэнне Закону Божага дазвалялася на роднай мове навучэнцаў паводле заяваў бацькоў. Свецкія ўлады імкнуліся з свайго боку давесці, што такой мовай католікаў-беларусаў ёсць «белорусское наречие» і такім чынам навязаць рускамоўны варыянт вывучэння Закону Божага. Духавенства гэтаму супрацівілася і старалася давесці насельніцтву неабходнасць польскамоўнага навучання. У заявах бацькоў, асабліва калектыўных, выказваліся розныя погляды з гэтай нагоды ў пажаданні вывучаць Закон Божы на польскай, беларускай, рускай і украінскай мовах. Характэрным было тое, што людзі не адмаўляліся ад беларускасці, але мовай навучання для сваіх дзяцей Закону Божага, ў бальшыні сваёй, абіралі польскую мову. Больш таго, каб дабіцца гэтага, сяляне не пускалі дзяцей у школы і вучылішчы і заяўлялі, што, калі іх просьбы наконт мовы не будуць задаволеныя, яны дзяцей будуць вучыць Закону Божаму ў польскай школе.

Найбольш характэрную сітуацыю вакол гэтых праблемаў выклаў дырэктар Дуброўскага прыхадскога вучылішча ў лісце ад 22 лістапада 1906 г. інспектару народных вучылішч 2 участка Гродзенскай губерні.

Між іншым ён паведамляў, што ў калектыўнай заяве бацькі дзяцей праявілі пажаданні, каб Закон Божы ў вучылішчы выкладаўся іх дзецям «непременно по-польски», але сваёй прыроднай мовы ў заяве не назвалі.

На яго пытанне, аб прычынах замоўчвання роднай мовы, некаторыя адказвалі прыблізна так: «Какой наш природный язык вам хорошо известно, определять его мы не будем. Он составляет смесь русскаго с польским, хотя больше похож на русский (белорусское наречие), но мы молимся и изучаем религию на польском языке и желаем, чтобы наши дети изучали Закон Божий в школе на этом языке. (…) Что же касается того, что мы не написали в заявлении, какой язык считаем природный, то на это приходится сказать, что если это написать крайне необходимо, если от этого будет зависеть разрешения вопроса быть или не быть Закону Божии на польском языке, то мы напишем, что наш природный язык – польский, но это будет, как вам лично и всему начальству известно, не совсем правда, и мы желали бы, если только это можно, не подписывать неправду. Когда мы напишем, что наш природный язык польский, то всем станет известно, с какой целью мы это сделали, а наши ксендзы воспользуются этим случаем и будут заставлять нас употреблять в домашнем быту непременно польскую речь. Они и так всё время твердят нам, что в границах Сокольскаго уезда не вводится преподавания польскаго языка и Закон Божий на нём только потому, что мы до сих пор не оставили своего «скотского языка». А между тем, язык этот для нас мил и дорог, так как на нём говорили наши отцы и деды. Нам ещё говорят со всех сторон, чтобы мы не учили наших детей по-русски, а заводили бы польские школы, но мы считаем, чтобы русские училища существовали, и чтобы наши дети обучались всем предметам по-русски, что для них легче, а Закон Божий необходимо преподавать по-польски, иначе мы опять не пошлём детей в училище, и наше духовенства обязует нас открыть по деревням, благо теперь можно, польские школы, а от этого, как нам, так и правительству пользы будет немного!» [8, л. 12 – 14].

Такім чынам, у працытаваных тэкстах свецкага і канфесійнага начальства ёсць шмат той горкай праўды, якая мела непасрэдныя адносіны да беларускага народу, лёс якога шмат у чым залежаў ад гэтага ж начальства. Немагчыма не заўважыць той фальш, які зыходзіў альбо ў якасці дабразычлівасці і апякунства (М.Ерогін), альбо ў якасці абяцанак і неабходнасці высокага навуковага падыходу да распрацоўкі беларускай праблематыкі (біскуп К.Міхалькевіч) – гэта мізэрнае апраўданне таго, каб не вырашаць лёс народу на яго карысць, бо нічога падобнага ў гэтым кірунку самім біскупам не было зроблена. Беластоцкі маршалак М.Ерогін раскрыў сутнасць расейскай нацыянальнай палітыкі да беларусаў, а менавіта: можна і трэба пайсці насустрач беларусу, каб ён усвядоміў сябе больш беларусам і менш палякам – тады лягчэй яго будзе канчаткова русіфікаваць. Прынамсі, толькі пазіцыі маршалкаў (Гродзенскага, Пружанскага і Сакольскага ўездаў) адпавядалі духоўным патрэбам беларусаў-каталікоў, астатнія маршалкі Бельскага, Ваўкавыскага, Кобрынскага, Слонімскага ўездаў былі супраць уводу беларускай мовы ў дадатковыя набажэнствы, а брэсцкі выказаўся за украінскую мову.

Найбольш прывабная пазіцыя была пададзена маршалкам дваранства Сакольскага ўезда П.Нарышкіным, – погляд яго адпавядаў высокім гуманным і хрысціянскім прынцыпам, прынамсі, ён расставіў акцэнты між дзяржаўнай і канфесійнай палітыкай, нацыянальнымі патрэбамі беларусаў і спекуляцыяй хрысціянскімі ідэямі пры дасягненні вузкіх дзяржаўных інтарэсаў. Але голас яго застаўся марным лямантам гукаючага ў пустэльні.

Заслугоўвае павагі пазіцыя саміх беларусаў-католікаў. Па-першае:

яны свядома адносілі сябе да беларусаў і размяжоўвалі сваю нацыянальную прыналежнасць ад польскай, па-другое, – яны не былі абыякавымі да моўнай праблемы; даражылі сваёй мовай, што б пра яе не казалі чыноўнікі, духавенства і іншыя «вучоныя» (трэба мець на ўвазе, што ў якасці абаронцаў сваёй мовы выступалі звычайныя сяляне). Відавочныя праявы беларускай ментальнасці: прастата погляду, сумленнасць, кампраміс і, разам з тым, напорыстасць, нязгоднасць з тым, што на іх думку быць не павінна. Па-трэцяе: – іх, як свецкія ўлады, так і канфесійныя, успрымалі і прызнавалі менавіта як беларусаў (больш дакладна як беларускі этнас), што не малаважна. Тут варта было б паставіць пад сумнеў сцверджанне наконт таго, што беларусаў-каталікоў паўсюдна залічвалі аўтаматычна да палякаў. Другая справа, што гэты этнас можна было зрабіць і рабілі альбо польскім, альбо рускім, што мелася ў перспектыве як аднымі, так і другімі, бо ўзровень іх ідэнтыфікацыі быў не настолькі высокім, каб бараніць свае нацыянальныя патрэбы на ўзроўні сваёй мовы ў навучальным працэсе альбо ў рэлігійным жыцці. З другога ж боку, расейская палітыка ў выкарыстанні беларускамоўнага фактару ў мэтах русіфікацыі краю кампраметавала беларусаў-католікаў і іх мову ў вачах палякаў, аўтаматычна залічвала іх ў варожы (каталіцтву і польскасці) стан, чаго не было на самай справе. Менавіта гэтым можна растлумачыць пасрэдніцкую і кампрамісную пазіцыю беларускіх сялянаў-католікаў і іх імкненне пазбегнуць крайнасцей.

Тым не менш, прыкладна, у гэты час у парафіях Віленскай дыяцэзіі працавалі дзесяткі беларускіх каталіцкіх святароў, якія праводзілі казанні і набажэнствы на беларускай мове.

1. Rutkowcki, Franciszek, ks. Arcybiskup Jan Cieplak (1857 – 1926): szkic biograficzny / Franciszek Rutkowcki. – Warszawa, 1934. – S. 74.

2. Stankiewicz, Ad. Rodnaja mowa u њwiatyniach / Ad. Stankiewicz. – Wilnia: Adbitka z «Chryњcijanskaj Dumki», 1929. – 190 s.

3. Stankiewicz, Ad. Rodnaja mowa u њwiatyniach / Ad. Stankiewicz. – Wilnia: Adbitka z «Chryњcijanskaj Dumki», 1929. – 190 s.; Грыгор’ева, В.В. Русіфікацыя насельніцтва і канфесіянальная палітыка царызму на Беларусі (1861 – 1904); Канфесіі і грамадска-палітычнае жыццё (1905 – 1917) / В.В. Грыгор’ева [і інш.] // Канфесіі на Беларусі (к. ХVІІІ – ХХ ст.) / пад рэд. У.І. Навіцкага. – Мінск: В.П. «Эксперктыва», 1998. – С. 58 – 135; Смолянчук, А.Ф.

Проблема белорусского языка в католическом богослужении в Минской и Виленской диоцезиях во второй половине ХІХ – начале ХХ века / А.Ф. Смолянчук // Lietuviш katalikш moksіo Akademijos. Metraрtis XXVI. – Vilnius, Кatalikш moksіo Akademijos, 2005. – С. 421 – 437.

4. Калькі дакументаў знаходзяцца ў Цэнтральнай бібліятэцы Акадэміі Навук Рэспублікі Беларусь (ЦБАНРБ). Аддзел рукапісаў і рэдкай кнігі. – Ф. 23. – В.1. – Спр.15. – Арк.1; Спр.16. – Арк. 11.

5. Нацыянальны гістарычны архіў Рэспублікі Беларусь (НГАРБ) у Гродна. – Ф. 1. – В. 18 – Канцелярия Гродненского Губернара 2-го Стола. – Спр. 1031 – «Переписка с Генерал-Губернатором Северо-Западного края о принятии мер к присечению распространения полонизма в Гродненской губернии (6 июля 1905 – 18 декабря 1906)».

6. НГАРБ у Гродна. – Ф. 1. – В. 18. – Спр. 1745 – Сведения о римско-католических приходах и их ксендзах.

7. НГАРБ у Гродна. – Ф. 490 – Киватический Римско-Католический костел Пружанского уезда. – В. 1. – Спр. 14 – Распоряжение, предписание Виленской р-к консистории и др. (8 апреля 1897 г. – 1 августа 1914 г.).

8. НГАРБ у Гродна. – Ф. 1. – В. 18. – Спр. 1099 – О посещаемости и непосещаемости учениками римско-католического исповедания народных училищ (ноябрь 1906 – апрель 1907 гг.).

The Russian authorities in XIX ct. many times restricted activity of catholic church and depolonization of it, prohibited of polish language and rusification of local population. For this aims in 1905 was proposed the idea to use the native languages include belorussian. This idea was not approved by regional chairmen in Grodno province and catholic cherche. In the article the documents on this them are analysed, is showed the attitude of Russian officials and catholic clergy to belorussion question, wide picture of cultural life of inhabitants is given.

Трацяк Іван Іванавіч – кандыдат культуралогіі і дацэнт, дацэнт кафедры беларускай культуры і рэгіянальнага турызму ГрДУ імя Я.Купалы.

ЭКОЛОГИЯ РЕГИОНА

УДК 614.876:316.

ПОСЛЕДСТВИЯ ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ АВАРИИ

В МОГИЛЕВСКОЙ ОБЛАСТИ КАК ФАКТОР ФОРМИРОВАНИЯ

РЕГИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ

В статье на основе материалов социологических исследований, проведенных в Могилевской области, рассмотрено воздействие последствий чернобыльской катастрофы на региональное сообщество. Изучается социально-психологическое самочувствие пострадавших и отселенных из зоны радиационного загрязнения с учетом двадцатилетнего периода после аварии. Анализируется проблема формирования региональной идентичности при доминировании факта обозначения территории проживания как зоны радиационного контроля. Представлены особенности отношения населения к собственному здоровью, получения информации о состоянии окружающей среды, социально-бытового поведения, миграционных настроений, социально-экономических перспектив «чернобыльских» районов Могилевской области.

Социологический анализ показал, что наряду с государственной помощью процесс самовосстановления этого региона продолжается, хотя территории, загрязненные в результате катастрофы на Чернобыльской АЭС, по-прежнему остаются регионами экологического бедствия.

Авария на Чернобыльской АЭС послужила причиной выделения в отдельный регион в Республике Беларусь территории, подвергшейся радиационному загрязнению. Наряду с тем, что в данной местности имеются серьезные ограничения в экономической, хозяйственно-бытовой деятельности, а также в проживании, катастрофа наложила отпечаток и на сознание людей. «Чернобылец», «переселенец», «ликвидатор», «жертва аварии» – новые характеристики социального статуса тех, кто волей судьбы оказался в числе пострадавших.

Территориально-географическая составляющая идентичности личности длительное время почти не привлекала к себе внимание исследователей. Однако рост национального самосознания в «постсоветский» период, интенсивная миграция и, в первую очередь, урбанизация, возрастание социокультурных особенностей между местностями в условиях глобализации, антропогенное воздействие на окружающую среду и другие факторы способствуют формированию регионального сообщества, имеющего определенные интересы и видение себя в структуре социального пространства.

В региональной идентичности выражается отношение человека к малой родине, месту, где он живет и работает. В ее основу положен территориально-географический, или земляческий фактор, то есть ощущение совместного проживания совокупности людей на определенной территории, размеченной административными, хозяйственными или социально-культурными границами. Синтез географии, истории и экономики порождает философию и психологию региональной идентичности, или региональности [1, с. 451]. В сознании человека формируется образ своего региона, однако, в силу определенных обстоятельств он не всегда позитивный. Чернобыльская катастрофа стала, несомненно, негативным, трагическим событием, сформировавшим особый тип региональной идентичности. Угроза здоровью, загрязнение природных ресурсов, ущерб промышленности, сельскому хозяйству, социальной сфере, ограничения в бытовой жизнедеятельности, соседство с зоной отселения и другие негативные факторы вступают в конфликт с другой стороной механизма формирования региональной идентичности. Трагедия может консолидировать региональное сообщество, поставить его перед необходимостью коллективно отстаивать свои интересы в обществе, а может и разобщать, если государственная региональная политика не способствует интересам и устремлениям конкретной социальной общности.

Со временем стало очевидно, что необходимы не только меры по ликвидации последствий аварии, но и по восстановлению, где это допустимо по медицинским и другим нормам, социально-экономической и других сфер, так как по разнообразным причинам население отказывалось на перемену места жительства, возвращалось из мест переселений.

На сегодняшний день возникла потребность в реабилитации этих территорий, разработке долгосрочной перспективы развития с учетом экологической специфики, а также общественного мнения и пожеланиями пострадавшего населения. Практика показывает, что для построения адекватной социальной политики в этом регионе необходимо учитывать не только состояние радиационного фона и его влияние на природу и человека, но и социально-психологические особенности, экономическое развитие, бытовую культуру населения. Осветить эти вопросы можно с помощью применения методов социологического исследования, а также анализа статистической информации.

Проблемы социально-психологического самочувствия и поведения людей, переживших чернобыльскую трагедию, стали предметом изучения Могилевским институтом региональных социально-политических исследований в 2006 году. Выборка составила 720 респондентов Могилевской области, пострадавших от аварии на ЧАЭС, среди которых 512 – проживающие в зоне радиационного контроля, 208 – переселенцы из загрязненных территорий. Основной метод сбора информации – стандартизированное интервью.

Состояние социально-экономической сферы является определяющим фактором благополучия, душевного равновесия жителей. К сожалению, субъективное восприятие людьми уровня развития экономики своего района выглядит удручающе (см. рис. 1). Наибольшее число респондентов выбрало вариант ответа «не знаю», т.е. здесь можно говорить об отсутствии достаточной информации у населения от СМИ, местных органов власти о том, что происходит в их районе и у соседей. Треть высказывается критически. Однако выделяется также и группа тех, кто не отмечает какой-либо ущербности в настоящем социально-экономическом развитии своей местности.

проживающего в зоне радиационного загрязнения в Могилевской области, на вопрос:

«Как бы Вы оценили социально-экономическую ситуацию в Вашем районе по сравнению с незагрязненными радиацией регионами страны?», % Одним из тяжелых последствий Чернобыльской катастрофы является экономический спад в регионе, связанный с закрытием предприятий промышленности и сельского хозяйства, ограничением на использование природных ресурсов, отселением жителей и т.д. Трудности с поиском места работы – достаточно актуальная проблема как для жителей загрязненных районов, так и для переселенцев. Многие жители пострадавших территорий оказались заложниками проблемы безработицы. В возрастной группе от 18 до 29 лет 82,1 % ответили, что найти приемлемую для себя работу в их местности очень сложно. Трудности с трудоустройством молодежи, особенно только начинающей свою самостоятельную жизнь, оказывают негативное воздействие на ее социальное и личностное развитие. Отсутствие достаточного заработка снижает жизненные стандарты молодых, блокируются возможности достижения социального успеха, занятия достойного места в жизни. Молодые безработные проигрывают в социальной конкуренции своим работающим сверстникам, имеющим перед собой перспективы социального роста. Средства массовой информации пропагандируют достаточно высокие стандарты жизни, и это ставит людей, не имеющих широких возможностей трудоустройства, в ситуацию социальной депривации. Радиоактивные регионы стали поистине зонами экономического отчуждения, где было свернуто сельскохозяйственное производство, а промышленное не создавалось. В условно «чистых» районах, куда планово переселялись «чернобыльцы», создавался угрожающий социальному спокойствию избыток рабочей силы. Стремление ускоренно переселить людей в первоначальный период привело к тому, что не было своевременно уделено внимание быту и созданию производственных мощностей.

Состояние здоровья человека ныне напрямую связано с уровнем загрязнения среды обитания. Экспертами Всемирной организации здравоохранения отмечено, что почти 80 % всех заболеваний экологически обусловлены [2, с. 45]. Кроме непосредственного воздействия радиации, сам факт опасности стал мощным стрессогенным фактором, повлекшим нарушения психического состояния людей. Однако после аварии прошло уже 20 лет, и, вероятно, могли произойти какие-либо изменения. В первую очередь, необходимо рассмотреть, как пострадавшие в настоящее время оценивают состояние своего здоровья (см. табл. 1).

Распределение ответов на вопрос: «Оцените, пожалуйста, состояние Вашего здоровья в настоящее время?», % простудными заболеваниями Ответы обеих групп очень схожи. Больше жалуются на свое здоровье женщины и респонденты старшего возраста. Здесь же необходимо рассмотреть причины неудовлетворительного самочувствия. На первое место опрошенные поставили объективно существующий экологический фактор: радиационное загрязнение – 57,8 % и некачественная питьевая вода, загрязненный воздух – 36,7 %. Каждый пятый ссылается на возраст (20,1 %). Выделяется также комплекс социальных и бытовых причин. На отсутствие экологически чистых продуктов указало 23,8 %. В частности, полностью уверены, что в магазинах приобретают абсолютно «чистые» продукты всего 2,9 %, уверены частично – 13,3 %, не уверены – 73,4 %. В качестве фактора, негативно влияющего на здоровье, назвали плохое медицинское обслуживание 19,3 %, плохие условия труда 15 %, неудовлетворительные бытовые и жилищные условия 10,5 %, недоступность необходимых лекарств 9,6 %. Наименьшее число респондентов в качестве такой причины видит отсутствие необходимой информации и знаний – 8,2 %. Таким образом, больше половины респондентов и спустя 20 лет проблемы со здоровьем связывают с аварией на ЧАЭС. Эти результаты можно сравнить с теми, которые были получены Институтом социологии НАН Беларуси в 2001 году в Могилевской и Гомельской областях.

Убеждены, что ухудшение здоровья произошло из-за радиационного загрязнения местности 61,3 %, плохого медицинского обслуживания – 29,5 %, вследствие отсутствия необходимых лекарств – 25,8 %, из-за возраста – 12 % [3, c. 91]. Можно видеть, что в настоящее время респонденты несколько меньше жалуются на медицину. Но опасения изза радиации почти такие же. Мы уточнили напряженность этого фактора у респондентов отдельным вопросом. Тех, кто не видит существования или увеличения угрозы здоровью вследствие радиации, – единицы (0,4 % и 2,1 % соответственно). Все остальные респонденты разделились на три многочисленные и почти равные группы, каждая из которых руководствуется собственной установкой в построении своего поведения. Считают, что такая угроза возросла 37,9 %, осталась прежней 31,4 %, затруднились ответить 28,1 %.

Большинство населенных пунктов, подвергшихся радиационному загрязнению, относится к сельским или небольшим городским поселениям, поэтому для местных жителей характерно занятие сельскохозяйственным трудом на приусадебных участках. Выращивают сельскохозяйственные продукты 92 % респондентов. В этой ситуации мы поинтересовались, проверяют ли они купленные и собственного производства продукты в лабораториях на уровень радиации. Делают это регулярно только 3,7 %, иногда – 27 %, никогда 69,3 %.

Чтобы знать степень загрязнения продуктов, естественно, необходимо иметь под рукой соответствующие приборы контроля. Наука не стоит на месте, и кроме лабораторных устройств, разрабатываются и производятся дозиметры для бытового, домашнего использования. Однако 92,4 % опрошенных указали, что у них нет дозиметров по проверке уровня радиации. Причины их отсутствия: 32,4 % – нет в свободной продаже; 27,1 % сетуют на их высокую стоимость (т.е. эти две группы респондентов хотя бы испытывают в них потребность), а 25,8 % полагают, что необходимости в таких приборах нет, затруднились ответить 17,6 %. Обеспечение зоны радиационного контроля в достаточном количестве и по доступной цене дозиметрами – проблема, требующая срочного решения.

Однако заниматься стоит не только материальной стороной. В серьезных изменениях нуждается поведение населения в отношении своего собственного здоровья. Подавляющее большинство участников опроса – 88,9 % употребляют в пищу грибы и ягоды из местных лесов. Здесь можно говорить и о халатном отношении к собственному здоровью, и о невысокой бытовой, экологической культуре населения, и о недостатке информации, знаний. С другой стороны, нельзя сказать, что загрязненные районы в достаточной мере обеспечены «чистыми» продуктами питания из других регионов. И люди просто вынуждены покупать в магазинах, на рынках то, что предлагается. Далеко не у каждого имеется также возможность ехать собирать грибы, ягоды в лесах с допустимым уровнем радиации. Поэтому зачастую «неправильное» поведение населения просто вынужденное.

Анализ современной социоэкологической ситуации в зоне радиационного контроля показывает, что по прошествии 20 лет последствия чернобыльской трагедии оказывают существенное воздействие на демографическое положение и динамику миграции. Однако следует отметить – миграционные и демографические процессы здесь носят неоднозначный, в значительной мере противоречивый характер. Как известно, сразу же в первые дни после аварии из тридцатикилометровой зоны от ЧАЭС, (наиболее опасной для проживания) было отселено 25 тысяч человек.

Процесс переселения продолжался и в дальнейшем, а в соответствии со специальной программой, принятой в 1990 году в Гомельской и Могилевской областях республики было переселено 130 тысяч человек. Фактически все те, кто хотел переехать на новое место жительства, получали такую возможность. Однако часть населения в районах с невысоким уровнем загрязнения радионуклидами не пожелала покидать территорию проживания, а в ряде случаев ныне даже наблюдается возврат некоторой части переселенцев в свои родные места.

В определенной мере это объясняется целенаправленной политикой государства в русле минимизации и преодоления последствий чернобыльской катастрофы, стремлением улучшить социально-экономическое положение этих территорий. На выполнение очередной Государственной программы по ликвидации последствий чернобыльской аварии в 2006 – 2010 годах планируется выделить ассигнования в размере 1,5 млрд.

долларов США. Основная часть средств будет направлена на развитие Гомельской и Могилевской областей. Как подчеркнул Президент страны А.Г.Лукашенко, в ходе рабочей поездки по «чернобыльским» районам в апреле 2005 года «если нормально будет работать экономика, то в течение ближайших пяти лет ситуация в чернобыльских регионах значительно изменится в лучшую сторону» [4, c. 85].

В отношении зоны радиационного контроля необходим особый территориально-демографический подход к реабилитационным мероприятиям. Это обусловлено: во-первых, их непосредственной близостью к очагам максимального загрязнения радионуклидами; во-вторых, относительной компактностью размещения населения, главным образом сельского и достаточно высокими темпами сокращения его общей численности; в-третьих, воздействием мировых тенденций и социально-экономическим положением страны, влияющего на отрицательную динамику демографического состояния Беларуси.

Миграционные процессы отличаются большой сложностью в анализе мотивации. Перемещение людей связано не только с экономическими причинами, но и личностными планами в области образования, карьерного роста, духовного общения и др. Однако чаще всего стремление к перемене мест объясняется необходимостью улучшения материальнобытового положения и получения возможностей для самореализации.

Поэтому связывать миграционные настроения только с радиационной опасностью является не совсем корректным. Обратимся к суждениям наших респондентов по поводу планов их места дальнейшего проживания. Как показал соцопрос, несмотря на наличие определенного риска для здоровья, большинство (54,7 %) будут продолжать жить в своем населенном пункте и в дальнейшем. У 32,2 % мысли о переезде иногда возникают, но реализация этих идей откладывается. Возможно, переедут в другое место жительства 7,6 %, а твердо решили обязательно переехать 3,1 %. Таким образом, только у каждого десятого жителя зоны радиационного контроля имеется сформировавшееся эмиграционное настроение. Поэтому необходимо рассмотреть причины наличия желания уехать (см. табл. 2).

Распределение ответов на вопрос: «Если Вы планируете переехать на другое место жительства, то каковы основные причины?», трудоустройства высокий уровень образования го обслуживания ного и профессионального роста окружающими людьми Приведенное распределение ответов участников исследования позволяет сделать следующие выводы. Первое, мотивы, стимулирующие переезд в разных регионах радиационного контроля имеют отличительные особенности. Второе, радиационное загрязнение территории хотя и оказывает определяющее воздействие на мотивацию смены места жительства, но все же не столь значимо для населения с эмигрантским настроением. Третье, для большинства населения, желающего сменить место проживания, большое значение имеет стремление решить социально-бытовые, профессиональные, культурные и иные проблемы личного характера. Естественно, уровень радиации на этих территориях политическим решением снизить невозможно, а вот снять остроту социально-экономических и культурно-духовных проблем можно посредством целенаправленной деятельности государства и местных органов власти.

Как показал соцопрос, определенная часть жителей, переселенных в свое время в чистые районы, вернулась в свои родные места. В нашем исследовании таких «возвращенцев» оказалось 16,0 % от общего числа участников опроса. Каковы главные причины обратного переселения? Представим ответы только тех респондентов, которые вернулись на старое место проживания. На вопрос: «Если Вы вернулись обратно, то каковы причины?» ответы распределились в следующей последовательности:

- не нашли взаимопонимания с местными жителями 2,4 % - оставили квартиру детям, а сами вернулись в свой дом 1,3 % Мотивы возвращения в родные места разные, но в большинстве случаев они носят социально-психологический характер, хотя существенную роль играют бытовые причины, а также фактор трудоустройства. Переехавшие в чистые зоны нередко не находили достойного применения своей профессиональной квалификации, теряли привычное социальное окружение и в силу этого не смогли адаптироваться на новом месте. Следует также учитывать, что в категорию переселенцев в большинстве случаев попадали люди среднего и старшего поколений, которые особенно болезненно переживают разрыв устоявшихся социальных связей.

Многочисленные исследования социологов, психологов свидетельствуют, что авария на ЧАЭС оказала сильное воздействие на сознание людей. Ощущение себя находящимися в опасности, беспокойство за детей, родных, нечеткие представления о последствиях радиационного облучения – это далеко не полный перечень переживаний, наложивших свой отпечаток на все стороны жизни пострадавших. Однако социальнопсихологическая ситуация вокруг аварии не остается постоянной. В первое время серьезное воздействие оказывала невозможность оценки реально возникшей угрозы, неготовность принять масштабы трагедии. «Специфические особенности осознания аварии обусловлены, конечно, уникальностью сложившейся обстановки, в которой тесным образом переплелись социальные, природные, предметно-технологические факторы.

Высокая неопределенность жизненной ситуации и осознаваемая опасность – характерные признаки начального периода возникновения радиационной опасности» [5, c. 98]. За прошедшие двадцать лет образ Чернобыльской аварии приобрел другое содержание. На первый план выдвигается проблема социальной адаптации, приспособления собственного образа жизни к новым условиям окружающей среды.

Проживание на территории, подвергшейся радиационному загрязнению, сопряжено с определенным риском навредить своему здоровью и здоровью близких, и это не может не оказывать психологического воздействия на сознание людей. Как же в настоящее время участники опроса оценивают степень радиационной опасности? Считают, что сохраняется очень высокая опасность 32,2 %, умеренная – 58,8 %, отсутствует вообще 3,3 %.

В динамике развития общества в посткатастрофный период важное место отводится процессу социальной адаптации, под которым понимается активное приспособление индивида или группы к определенным материальным условиям, нормам, ценностям социальной среды [6, c. 8].

Но социальная адаптация протекает по-разному у различных индивидов и групп, точно также может быть неодинаков ее итог. Свойство приспосабливаться присуще всему живому, и тем более человеку, но зависит от многих объективных и субъективных факторов. Мы попросили респондентов дать собственную оценку своего сегодняшнего отношения к тому, что они проживают на загрязненной радионуклидами территории. Наибольшее число респондентов (41,6 %) стараются не думать об этом, чтобы не расстраиваться. Это особенно характерно для людей средней и старшей возрастных групп, в меньшей степени для молодежи (28,3 %);

пол респондентов и место жительства значения не имеют. Далее следуют две почти одинаковые по численности группы тех, у кого иногда это вызывает чувство тревоги и неуверенности – 20,9 % (здесь преобладают люди среднего возраста, которые переживают, скорее всего, за будущее своих детей), а также группа тех, кто почти не вспоминает об этой аварии – 19,5 % (среди молодежи 26,4 %). Осознание радиационного загрязнения вызывает ощущение постоянного психологического дискомфорта у 6,8 %, а 5,9 % утверждают, что на их психологическом самочувствии это никак не сказывается. Таким образом, на сегодняшний день реакция на аварию и ее последствия остается различной, и уровень тревожности остается достаточно заметным.

Академик НАН Беларуси Е.М.Бабосов, изучая особенности адаптации пострадавшего населения, выделяет четыре типа поведения: 1) активно-инициативный; 2) пассивно-приспособительский; 3) маргинальный; 4) дезадаптационный [3, c. 162 – 163].

Анализ ответов респондентов, характеризующих их отношение к проблеме, показывает, что эти 4 типа сохраняются и спустя 20 лет. Но фактор времени играет заметную роль – молодежь менее чувствительно относится к произошедшему, чем более старшие группы.

Среди социально-психологических проблем проживающих на загрязненной территории важное место занимает беспокойство о здоровье.

Особенно пугает реальная генетическая опасность, обусловленная тем, что при хроническом воздействии ионизирующих излучений через ряд поколений уровень неблагоприятных мутаций может увеличиваться. В группу риска попадают и те, кто в детском возрасте получил значительные дозы облучения, и те, кто длительное время проживал на пораженной территории, а также их потомки. Наше предположение о наличии этой в связи внутренней «стигматизации» в сознании людей, проживающих в зоне радиационного контроля, в определенной степени подтвердились. На вопрос: «Согласны ли Вы с мнением, что девушкам и юношам из загрязненных территорий сложнее найти спутника жизни и создать семью из опасения негативного воздействия радиации на здоровье будущих детей?» ответили, что полностью согласны 23,8 %, частично – 38,3 %, не согласились 29,7 %. Хотя среди молодежи уровень такого беспокойства ниже (полностью согласны 15,1 %, частично согласны 35,8 %), то есть, по крайней мере, половина молодых респондентов в своих взаимодействиях этого отвержения не наблюдает.

Социально-психологическое самочувствие характеризуется также и оценкой своей жизни на перспективу. Каждый пятый респондент (20,5 %) смотрит в будущее с надеждой и оптимизмом, 29,1 % – спокойно, но без особых надежд, 40,4 % испытывают чувство тревоги за будущее, остальные 10 % затруднились делать какие-либо предположения. В наибольшей степени чувство тревоги характерно для женщин средних лет.

Большинство респондентов (74,2 %) утверждают, что в их местности за последние 2 – 3 года возросло употребление спиртных напитков.

Обращает на себя внимание и тот факт, что 40,8 % опрошенных, проживающих в зоне радиационного контроля, отмечают в своей местности рост преступности. Эти субъективные мнения, конечно же, не основываются на милицейской статистике, однако, по всей видимости, небеспочвенны. Тем более, что среди переселенцев ответивших аналогично в 2 раза меньше (см. табл. 3).

Распределение ответов населения на вопрос об изменении уровня преступности за последние 1–2 года в их местности, % О возрастании преступности в большей степени свидетельствуют жители райцентров, пострадавших от аварии на ЧАЭС, – 45,7 %, среди сельчан такого мнения придерживаются 33,3 %. Если сравнить исследуемые районы, то наибольший этот показатель в Краснопольском районе – 49,1 %, затем в Быховском – 45,3 %, Славгородском – 38 %, Чериковском – 32 %. Обеспокоенность жителей г.п. Краснополья, возможно, связана с отдаленностью от крупных городов, а также соседством со значительной по площади зоной отселения.

Одним из основных направлений ликвидации последствий стало массовое переселение людей из районов с высоким уровнем радиационного загрязнения. Вынужденная смена места жительства даже в рамках одной области является сложной перестройкой региональной идентичности. При всех огромных экономических затратах, человеческих переживаниях, а также недостатках во многом связанных с тем, что никогда подобного не происходило и необходимостью осуществления всего в короткие сроки, с медицинской точки зрения это был правильный и оправданный шаг. В настоящее время в Могилевской области практически завершена программа переселения жителей. Из зон первоочередного и последующего отселения эвакуировано более 21 тыс. человек. Для этих граждан за счет чернобыльских средств построены 24 крупных поселка, 20 школ, 22 детских сада, десятки медицинских учреждений и магазинов, более 60 объектов производственного назначения [7, c. 48]. Как показало наше исследование, многие проблемы, возникшие в результате переселения, имеют место и на сегодняшний день. Наряду со сложностями социального обустройства до сих пор для многих не в полной мере прошла социально-психологическая адаптация. Об этом, например, могут свидетельствовать ответы респондентов на вопрос: «Если бы Вы сейчас оказались в ситуации 1986 года (аварии на ЧАЭС), согласились бы Вы на переселение из зоны радиационного загрязнения?». Подтвердили необходимость переезда на новое место жительства 38,5 %, точно бы не переселялись 34,1 %, затруднились ответить 27,4 %. Как видим, более трети переселенцев недовольны самим фактом переселения. Угроза от радиационного воздействия невидима и неосязаема, а начинать жизнь на новом месте оказалось тяжелым испытанием для многих именно в психологическом плане. В беседах с интервьюерами некоторые респонденты связывали с переездом свои заболевания, разлад в семье, отсутствие материального достатка и даже смерть близких. Особенно глубоки такие переживания у старшего поколения.

Влияние фактора аварии на ЧАЭС увеличивается с возрастом: чем старше респонденты, тем острее сказывается боль от пережитого 20 лет назад и тем сложнее происходит социальная адаптация. Это еще более отчетливо проявляется и в ответах переселенцев на этот же вопрос (см.

табл. 4).

Распределение ответов переселенных из зоны радиационного загрязнения на вопрос: «Кто, как правило, виноват Сам факт переселения оказал тяжелое психологическое воздействие на людей. И если для молодежи резкие жизненные перемены даже свойственны сами по себе, то для среднего поколения и тем более для пожилых – это тяжелый стресс. Ностальгия по родным местам сочетается со сложностями бытового обустройства, нового места работы, взаимодействиями с коренным населением. Хотя, как показало исследование, 80,3 % респондентов отметили, что взаимоотношения с местными жителями были и есть нормальные.

Среди наиболее волнующих проблем респондентов наиболее четко просматриваются те, что характерны и для жителей других районов.

Например, неудовлетворенность своим материальным положением. Дополнительным бременем является оплата коммунальных услуг, так как для переселенцев строились в основном дома коттеджного типа, а для сельского работника в зимний период в связи с дополнительным обогревом помещения это особенно затруднительно.

Среди ответов на открытый вопрос о мероприятиях, способствующих улучшению ситуации в районе, пожелание обеспечить население работой оказалось на первом месте. Ограниченные возможности трудоустройства являются также ведущей причиной для тех, кто хотел бы поменять место жительства (таких 19,2 % от всех опрошенных). Основные мотивы поменять место жительства среди этой категории следующие:

- ограниченные возможности трудоустройства 57,5 % - желание обеспечить доступность образования детям 35 % Принадлежность к региону, пострадавшему от аварии на ЧАЭС, поставило тысячи людей в ситуацию преодоления не только последствий радиационного загрязнения, но и негативной социальной идентификации. Как свидетельствуют психологи: «Если внутри- и межгрупповое сравнение дает негативный результат, человек строит свое поведение таким образом, чтобы достигнуть позитивной идентификации» [8, с. 72].

Авария на ЧАЭС – общечеловеческая трагедия и в ликвидации ее последствий принимал участие многие, особенно европейские страны.

Но все же основная их тяжесть пришлась на национальные правительства государств, подвергшихся радиационному загрязнению, и, конечно, население. Обращает на себя внимание не только масштабность ареала распространения радионуклидов, долговременность их негативного воздействия, но и огромная численность людей, ставших реальными и потенциальными жертвами этой трагедии. Реабилитация пострадавших территорий в Республике Беларусь осуществляется на основе специально принимаемых законов и государственных программах.

Основная масса мероприятий, направленных на ликвидацию последствий и восстановление в соответствии с допустимыми нормами безопасного проживания в этих районах, реализуется в рамках Чернобыльской государственной программы. Мы попросили респондентов оценить их эффективность. Самым распространенным ответом оказался вариант «затрудняюсь ответить» – 40,8 %, то есть это говорит, скорее всего, о недостаточном информировании граждан о реализации Чернобыльской программы. Высоко оценили эффективность 4,7 %, в средней степени – 24,2 %, назвали низкой 30,3 %. Однако, утверждают, что в будущем в таких программах не будет необходимости только 5,9 %, за их принятие высказалось 43,6 %, и половина (50,6 %) затруднилась с ответом. Таким образом, на первый план выходит низкая осведомленность рядовых граждан о деятельности государства, органов власти, с одной стороны, и невысокое желание интересоваться этими вопросами – с другой.

Социальная политика на протяжении посткатастрофного периода претерпевала значительные изменения. В настоящее время взята ориентация на адресность помощи, поддержку наиболее незащищенных групп.

Поэтому 59,2 % из опрошенных утверждают, что никаких льгот не имеют. Около четверти респондентов (25,4 %) в качестве помощи отметили бесплатное питание их детей в детских учреждениях, 4,1 % воспользовались льготами при поступлении в высшие и средние специальные учебные заведения, а также получают дополнительные пособия для учащихся. Льготами на санаторное оздоровление пользуются 10,7 %, на бесплатные медикаменты – 4,1 %, льготы при покупке лекарств 2,7 %. Только 1 % воспользовались льготами при получении банковского кредита или ссуды. Таким образом, стоит отметить, что поддерживать необходимо самых незащищенных, но также и обратить внимание на тех, кто проявляет активность в открытии собственного производства, строительстве жилья, занимается организаторской деятельностью в различных сферах местного сообщества.

Не очень конструктивны и предложения государственным органам власти по повышению качества жизни населения, проживающего на загрязненных территориях: увеличение количества льгот – 51,6 %, повышение компенсаций за проживание в загрязненной зоне – 51,2 %, улучшение медицинского обслуживания – 46,7 % и социальной политики – 23 %. Наименьшее число респондентов (5,1 %) высказалось за государственную поддержку частным предпринимателям и фермерам. В целом за поддержку развития промышленного и сельскохозяйственного производства высказалось 18,2 %. Важно также обратить внимание, что с предложением переселить население в чистые регионы и создать заповедник на загрязненной территории согласились только 6,8 %.

Негативным фактором, осложняющим отношения населения с органами власти, является до сих пор ощущаемое отсутствие в районах радиоактивного загрязнения полной и объективной информации о состоянии окружающей среды. Достаточно сказать, что только 8,6 % полностью доверяют официальной информации о радиационной обстановке, а 49,2 % доверяют частично.

Одна из актуальных на сегодняшний день проблем внутренней и внешней политики – развитие атомной энергетики в Республике Беларусь и у ближайших соседей. Здесь нельзя не учитывать обстоятельства, связанные с последствиями аварии на ЧАЭС, а также мнения пострадавших от «мирного атома». К предложению о строительстве атомной станции в нашей стране у респондентов следующее:

- одобряют строительство, в том числе и в своем районе 11,5 % - одобряют строительство, но только в другом районе 9,0 % - относятся к строительству АЭС отрицательно 47,5 % Таким образом, почти половина респондентов относится резко отрицательно, треть не смогла определиться между возможной опасностью и экономической необходимостью. Тех, кто относится к этому положительно, достаточно мало. Постчернобыльский синдром, несомненно, оказывает существенное влияние на развитие атомной энергетики в стране.

Несмотря на то, что опрашиваемые респонденты проживают далеко от литовской границы, 60,4 % считают недопустимым создание там могильника для захоронения радиоактивных отходов атомной станции, 19,5 % затруднились с ответом на этот вопрос. Для Беларуси, территория которой и так заражена радиацией, это всегда будет расцениваться общественным мнением как посягательство на безопасность.

Социологический анализ показывает, что наряду с государственной помощью процесс самовосстановления территорий, пострадавших от аварии на ЧАЭС, продолжается. Население отмечает необходимость создания рабочих мест, однако во многом рассчитывает на государство, а не на собственные усилия. Есть необходимость развития тех отраслей народного хозяйства, функционирование которых возможно в условиях радиационного загрязнения без ущерба для здоровья человека. Следует признать, что территории, загрязненные в результате катастрофы на ЧАЭС, по-прежнему остаются регионами экологического бедствия. Закрытие или сокращение объемов производства, как промышленного, так и сельскохозяйственного, приводит к общему спаду деловой активности, росту безработицы и, как следствие, психологическому настроению безнадежности, бездеятельности и оттоку населения. Несмотря на то, что руководство страны делает очень многое для создания комфортных условий жизни, в частности преобразились в лучшую сторону районные центры, принята Государственная программа возрождения и развития села и другие меры, все же приходится констатировать – сохраняется высокая степень обеспокоенности у людей за свое настоящее и будущее.

Если попытаться охарактеризовать основные проблемы, вызывающие социально-психологическое напряжение, то их можно свести к трем позициям. Во-первых, обеспокоенность состоянием здоровья. Во-вторых, социальная защита проживающих на загрязненной территории. В-третьих, трудоустройство, и получение достойной оплаты труда. Результаты социологического опроса показывают, что радиационные и экологические проблемы все еще волнуют проживающих здесь людей, но в гораздо большей степени сегодня вызывают беспокойство социальные аспекты.

Сейчас приоритеты несколько сместились, население как бы притерпелось, сжилось с радиационной обстановкой и на первое место выходят задачи улучшения материального благосостояния людей и обеспечения их работой.

При всей важности прямой материальной помощи государства пострадавшим от Чернобыля в первые годы катастрофы, сегодня приходится констатировать, что долговременное применение такой стратегии уже не столь эффективно. Среди социологов и психологов появился даже термин «комплекс жертвы чернобыльской аварии». Отмечается, что субсидии, выплаты из Чернобыльского фонда, выезды за границу и т. п. наряду с позитивной своей ролью нередко порождают и сильные потребительские настроения, как бы ослабляют психологический иммунитет против трудностей и проблем, снижают потенциал коллективной и индивидуальной инициативы, социального и других видов творчества. В итоге, оказываемая обществом и государством помощь пострадавшим от аварии оценивается большинством из них как нечто само собой разумеющееся, а иногда и недостаточное. Более того, долговременное вспомоществование деморализует многих людей. Появляется все больше лиц безразличных и равнодушных ко всему, зараженных апатией и неверием в свои силы, злоупотребляющих спиртными напитками. До сих пор преобладает мнение, что людей, не по своей воле оказавшихся в радиоактивной зоне, нужно обеспечить всем, что поможет оправиться им от потери имущества и здоровья.

Это конечно необходимое условие уменьшения последствия Чернобыля, но достаточное ли? Очевидно, что активизация личностного потенциала людей, пострадавших от аварии, возможна только на основе реализации их, в первую очередь, экономических интересов.

Разрешение этой проблемной ситуации может обеспечить движение в следующих направлениях. Во-первых, вовлечение местного сообщества в предпринимательскую деятельность, эффективное использование зданий и сооружений, находящихся в коммунальной собственности. Вовторых, выделение дополнительных государственных дотаций на модернизацию местных градообразующих предприятий, либо на их перепрофилирование. В-третьих, создание или перевод небольших специализированных предприятий и филиалов заводов из крупных городов. Помощь общества и государства должна заключаться не столько в инъекциях постоянного или разового характера, сколько в создании благоприятных условий для экономической самодеятельности и самоуправления.

Решить проблему безработицы в этих регионах можно только одним путем, а именно – стимулированием экономической активности населения и привлечением инвестиций в производство.

1. Губогло, М.Н. Идентификация идентичности: Этносоциологические очерки / М.Н. Губогло. – М.: Наука, 2003. – 764 с.

2. Брасс, А.А. Условия труда и здоровья граждан / А.А. Брасс, О.В. Грудзь // Проблемы управления. – 2005. – № 1 (14). – С. 44 – 49.

3. Бабосов, Е.М. Социальные последствия Чернобыльской катастрофы, пути их преодоления / Е.М. Бабосов. – Минск: «БТН – информ», 2001. – 220 с.

4. Беларусь в вопросах и ответах / отв. ред. А.Б. Чещевик. – Минск: ИСПИ, 2006. – 126 с.

5. Посохова, С.Т. Психология адаптирующейся личности / С.Т. Посохова. – СПб.:

Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2001. – 240 с.

6. Социологический энциклопедический словарь / под. ред. Г.В. Осипова. – М.: Изд.

Группа ИНФРА. М. – НОРМА, 1998. – 488 с.

7. Батура, Б.В. Могилевщина – край мощной индустрии и трудолюбивых людей / Б.В. Батура // Экономика Беларуси. – 2005. – № 3. – С. 46 – 51.

8. Муммендей, А. Как преодолеть негативную идентификацию / А. Муммендей // Иностранная психология. – 1993. – Т. 1. – № 1. – С. 72 – 73.

The article considers influence of Chernobyl accident’s consequences on regional community on the base of sociological researches data in Mogilevskaya region. Social-psychological state of victims and evacuees from the radiation pollution’s zone taking into account twenty years period after accident is examined. The problem of forming regional identity together with domination of fact that territory of residence as the radiation control’s zone is analyzed.

Лихачева Светлана Николаевна – кандидат социологических наук, преподаватель кафедры политологии и социологии Могилевского государственного университета им. А.А. Кулешова.

СОДЕРЖАНИЕ

РЕГИОН: ОБЩЕТЕОРЕТИЧЕСКИЕ КОНТУРЫ

Белявцева Д.В. Региональное пространство и политическое сознание общества: опыт концептуализации проблемы

Ватыль В.Н. Регионализация: общетеоретические и геополитические аспекты....... Разова Е.Л. Антропологические основания человеческой экзистенции.................. РЕГИОНАЛЬНАЯ ПЕРСОНОЛОГИЯ

Андреев И.В. Гродненские эпизоды политической биографии М.Я. Острогорского...... Стрелец М.В. Государственная деятельность Альфонса Гоппеля (ФРГ): региональный аспект

РЕГИОНАЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ

Поточек А. Социальный капитал в процессе управления развитием административной единицы

Стельмахов В.В. Организация системы регионального управления в Республике Беларусь (на примере Минской области)

ИСТОРИЯ РЕГИОНА

Куль-Сяльверстава С.Я. Рэгіянальныя асаблівасці культурных традыцый беларускіх земляў у другой палове XVIII – першай палове XIX cтст.:

літвінства і «западно-русизм»

Хилюта В.А. Политика царизма и крестьянская реформа 1861 года в Западной Беларуси

Черепица В.Н. Идеологические кампании в Гродненском госпединституте (1946 – 1949 гг.)

РЕГИОНАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА И КУЛЬТУРОЛОГИЯ

Мусіенка С.П. Канцэпцыя героя-вязня ў святле прававых норм у дзённіку і зборніку апавяданняў «Сцены свету» Зоф'і Налкоўскай

Трацяк І.І. Моўная палітыка на Гродзеншчыне ў пач. ХХ ст.:

«Белорусское наречие... в целях разобщения католицизма от полонизма...»............. ЭКОЛОГИЯ РЕГИОНА

Лихачева С.Н. Последствия Чернобыльской аварии в Могилевской области как фактор формирования региональной идентичности

РЕГИОНАЛИСТИКА

Учреждение образования «Гродненский государственный ISBN 978-985-515-117- 9 789855 151174 >