«РЕГИОНАЛИСТИКА Сборник научных трудов Гродно ГрГУ им. Я.Купалы 2008 УДК 323.174 ББК 65.04 Р33 Редакционная коллегия: Т.И.Адуло (Минск) Н.Е.Лихачев (Могилев) Н.И.Богдан (Минск) Е.В.Матусевич (Минск) В.Н.Ватыль (Гродно) ...»

Культура гэтай часткі беларускіх земляў арганічна ўпісвалася ў тканіну еўрапейскага культурнага жыцця, у ёй імкліва развіваліся тэндэнцыі, якія былі агульнаеўрапейскімі. Адной з найважнейшых з гэтых тэндэнцый было паступовае выспяванне на базе ідэалогіі Асветніцтва нацыянальных культур. Такі працэс пазначыўся і ў заходняй частцы беларускіх земляў у апошнія дзесяцігоддзі XVIII ст. Фармаванне новай культуры тут адбывалася з перавагай польскай мовы. Але у дадзеным выпадку пытанне мовы, на якой развівалася ў той час культура, з'яўляецца меньш актуальным. Значэнне вербальнага сродка не спрацоўвае для шмат якіх галін культуры, гэта па-першае, па другое – польская мова, якая ўжывалася на нашых тэрыторыях, значна адрознівалася ад той, якой карысталіся ў Польшчы [21]. Па-трэццяе, па-ранейшаму ў хатнім ужытку шляхты, у зносінах паміж людзьмі ніжэйшых сацыяльных станаў, у праваслаўнай і уніяцкай царкве, і нават у базыльянскіх школах жыла беларуская мова, час якой яшчэ павінен быў прыйсці.

Такім чынам, палітычная сітуацыя, якая склалася на беларускіх землях у другой палове XVIII ст., паглыбіла ці перадумовіла фармаванне рэгіянальных асаблівасцяў культуры Беларусі, што не страцілі сваю адметнасць яшчэ і сёння. На ўсходзе ў гэты час не было належных чыннікаў, якія бы далі штуршок для складвання падмуркаў новай нацыянальнай культуры – працэса звыклага для рэгіёнаў, якія перажывалі эпоху Асветніцтва. На захадзе і ў цэнтральнай частцы фармаванне такіх падмуркаў набыло спецыфічны характар – у другой палове XVIII ст. моцна авансіравала ў накірунку да новай нацыянальнай культуры культура польская. Адначасова ўсё выразней пачынае заяўляць аб сабе літвінская нацыянальная і палітычная ідэя, якую можна разглядаць як адну з частак беларускага нацыятворчага працэса. Адным з першых даследчыкаў, які пазначыў яе як асобную гісторычную з’яву, быў, пэўна А.Цвікевіч [17].

У Польшчы на наяўнасць асобнай літвінскай культурнай і палітычнай традыцыі ўказываў Ю.Бардах [19]. Сутнасць літвінскай палітычнай традыцыі ў сваёй манаграфіі прадставіў В.Швед [18], асобныя яе асаблівасці закрануты ў работах А.Закшэўскага [26; 27]. Грунтоўную распрацоўку яе праяў у свядомасці насельніцтва як ўласна літвінскіх земляў, так і іх суседзяў ажыццявіў Р.Радзік [23]. Ён жа, а таксма А.Смаленчук [11;

12] прасачылі эвалюцыю гэтай традыцыі на працягу ХІХ – пачатку ХХ стст. Шэраг прац прысвяціла ёй і аўтарка гэтых радкоў [5; 14].

Са зменай геапалітычнай сітуацы пасля трэцяга падзелу Рэчы Паспалітай гэтыя асаблівасці культурнага жыцця заходнебеларускіх земляў пачынаюць фармавацца ў больш неспрыяльных, чым дагэтуль умовах.

Цяпер ужо ўся Беларусь паступова пераходзіць у стан ускраіны, правінцыі, становячыся «западно-русскими губерниями». Польшчы выпаў крыху лепшы лёс – пасля першых напаліёнаўскіх войнаў яна на некалькі гадоў атрымала амаль свабоднае нацыянальнае ядро начале з Варшавай (Герцагства Варшаўскае), а затым аўтаномію ў выглядзе Царства Польскага ў складзе Расійскай імперыі. Апрача таго, землі, якія ўвайшлі ў АўстраВенгерскую імперыю, мелі магчымасць фармаваць і развіваць нацыянальную культуру, аказваючы велізарны ўплыў на ўсю астатнюю частку былой Кароны. Усё гэта было апірышчам для польскага нацыянальнага руху, які распаўсюдзіў свой уплыў і на землі былога ВКЛ.

Адной са складаных частак працэса фармавання нацый і нацыянальных культур было стварэнне нацыянальнай ідэі, нацыянальнага міфа, які ўвасабляў самасвядомасць нацыі. Падобныя міфы мы знаходзім ва ўсіх нацыянальных культурах таго часу на еўрапейскім кантыненце.

Складваўся сваеасаблівы культурны код, у якім замацоўваліся нацыянальныя каштоўнасці, стэрэатыпы. Суседзі Беларусі таксама перажывалі гэтыя працэсы. У Польшчы паступова нараджаецца ідэалогія польскага месіянізма, у Расіі – набірае моц увараўская формула «самаўладдзе, праваслаўе, народнасць».

Для заходнебеларускіх земляў асноўную сутнасць такога міфа ў першыя дзесяцігоддзі XIX ст. складала літвінства, літвінская палітычная і культурная традыцыі. Ядром гэтага міфа было ідэалізаванае ўяўленне аб магутнай, старажытнай, вольнай Літве – Вялікім княстве Літоўскім, Рускім і Жамойтскім. Ідэалізаваны вобраз гістарычнай Літвы выпрацоўвалі ў сваіх творах філарэты і філаматы, найперш, Адам Міцкевіч, Ян Чачот, Міхал Кулеша і іншыя. Змест гэтага міфа добра прадставіў у сваіх лістах апошні літвін міцкевічаўскага пакалення – Ігнат Дамейка:

«Навагрудак... стары горад нашых князёў, вежа на вышыне іх замку, а ў пакінутых мурах жывыя традыцыі гучных, зацятых сеймікаў, на якіх змагаліся паміж сабой партыі Радзівілаў, Несялоўскіх, Валадковічаў, Рэйтанаў etc. Цудоўная прырода ваколіц горада і ўсяго павету... па пагорках зялёныя гаі, часам курганы і сляды старых акопаў з часоў татарскіх наездаў і наступных войнаў; зямля урадлівая, селянін заможны, засцянковая шляхта шматлікая яшчэ і свабодная; па мясцовых дамах шчырая, вясёлая гасціннасць, з’езды, паляванні, шумлівыя бяседы, па парафіях набодныя мшы і шматлікія кірмашы, у судах спрэчкі, за сталом «kochajmy sie!» [25, s. 51]. Аб гэтым вобразе Літвы Эразм Цішынскі пісаў у лісце да Міхала Клеафаса Агінскага наступнае: «Великое княжество Литовское до самого своего присоединения к Российской империи отличалось всегда от Польши особенными одному только княжеству свойственными...законами, особенными местами судебными, особенною казною, особенным войском, особенными чиновниками областными и государственными и особенною печатью государственною. Удельная Литва, внимая с благоразумием своей участи, хранила постоянно верность к своим союзам и к своим владетелям. У литовцев поныне общий дух править и властвовать; общие правила – биться за отечество и закон;

общий характер – пренебрегать достатки и чины и поддерживать права и независимость» [8]. Найбольш выразным адрозненнем літвінскай культурнай традыцыі, якое вылучала яе ў агульнай культуры былой Рэчы Паспалітай, было разуменне Радзімы. Прадстаўнікі літвінскай культурнай і палітычнай традыцыі мелі дваістае паняцце Радзімы – Літва і Польшча былі для іх аднолькава блізкімі. Аднак Польшча разумелася не як этнічная радзіма, а як Рэч Паспалітая – дзяржава двух народаў. Для літвіна Літва не была тоеснай Польшчы (у этнічным разуменні), гэта была асобная краіна, якая мела сваю гісторыю, традыцыі, культуру. У свядомасці літвіна Польшча падзялялася на Карону і Літву, аб'яднаныя адзінай уніяй, гісторыяй, адзінай знешняй палітыкай, але захоўваючыя аўтаномію ў справах унутранай палітыкі, уласную культуру і традыцыі.

Літвінская культурная традыцыя не была ў сціслым сэнсе нацыянальнай. Яна развівалася на глебе шляхецкай культуры ВКЛ, якая сама аб'ядноўвала нобіляў рознага этнічнага паходжання. Калыскай гэтай культурнай традыцыі была тэрыторыя гістарычнай Літвы, менавіта яе гісторыя, гераічныя постаці, нарэшце, геральдыка і тапаніміка сталі асновай кодавай сістэмы літвінства. Пры спрыяльных умовах літвінская культурная традыцыя магла б развіцца ў самастойную нацыянальную культуру, адаптуючы і перапрацоўваючы традыцыйную народную субкультуру беларусаў і літоўцаў. Дзеячамі гэтай літвінскай традыцыі, якая развівалася ўжо як з'ява культуры Новага часу, магло б стаць пакаленне рамантыкаў, найперш, выхадцы з філарэцкага асяроддзя, калі б для гэтага яны мелі час і магчымасць. Але знаходжанне беларуска-літоўскіх земляў у складзе Расійскай імперыі не давала такога шансу.

Усход Беларусі ў гэты час таксама паступова ўключаецца ў працэс беларускага нацыянальнага накаплення. Тут гэты працэс набывае характар «западно-русизма» з уласцівымі яму рысамі. Як гэта праявілася яшчэ ў С.Богуш-Сестранцэвіча, асноўнымі пастулатамі «западно-русизма», як гісторыка-культурнай і палітычнай плыні, было ўяўленне аб этнічнай блізкасці ўсходніх славянаў, аб беларусах, як часткі агульнарускага народа. Асновай гэтай традыцыі было праваслаўе, кірылічнае пісьмо; гістарычная міфалогія апелявала да традыцый Полацкага княства, гісторыі Кіеўскай Русі. Найбольш характэрнай постаццю ў «западно-русизме» ў той час быў Іван Грыгаровіч – сын праваслаўнага святара і пляменнік Рыгора Каніскага, сам праваслаўны святар, які ўвайшоў у гісторыю культуры Беларусі ў якасці археографа, аўтара першага тлумачальнага слоўніка старабеларускай мовы і збіральніка старажытнасцяў. У гэтай плыні працаваў і аўтар «Энеіды навыварат». У адрозненні ад літвінства, усходні «западно-русизм» не меў у сваім багажы ідэі дзяржаўнасці, якая была падмуркам усяго ідэйна-сутнаснага ладу літвінства. Апошняе грунтавала яе на гісторыі ВКЛ, асабліва на тым перыядзе дзяржавы, калі яна не была звязаная уніяй з Польшчай. Менавіта таму стваральнікі культурных каштоўнасцяў у межах гэтай традыцыі абіралі сваімі героямі Вітаўта, Конрада Валенрода, Міндаўга, Гедыміна; менавіта таму ў творах М.Кулешы і Н.Орды так часта з'яўляюцца віды Наваградка, сярэдневечных замкаў у Лідзе, Гродна, Троках. Тэмамі ж прадстаўнікоў ўсходняга рэгіёна становіцца гісторыя беларускіх праваслаўных святароў і праваслаўнай царквы, росшукі з гісторыі Полацкага княства часоў яго саюза ці спаборніцтва з Кіевам.

Думаецца, што «западно-русизм» і літвінства былі не толькі звязаныя з асобнымі рэгіёнамі, але мелі таксама і розную сацыяльную арыентаванасць. Прычнай такога становішча была канфесійная сітуацыя, якая склалася на беларускіх землях. Праваслаўе, на якім грунтаваўся «западнорусизм», у час складвання гэтай гісторыка-культурнай плыні было на беларускіх землях канфесіяй пераважна сялянскай. Літвінская культурная і палітычная традыцыя абапіралася на каталіцтва і уніяцтва – канфесіі, да якіх належала пераважная большасць шляхты. Большы «дэмакратызм»

«западно-русизма» абумовіў і ідэйна-вобразны лад твораў, якія ствараліся ў яго рэчашчы: беларускі фальклор стаў важнай крыніцай сюжэтаў, вобразаў, тыпажаў; больш арганічна ўпісалася ў культурны код гэтай плыні беларуская мова, да якой звярталіся «западно-русисты».

З 1820-х гадоў, калі працэс складвання рускай нацыі набірае моц, пачынаецца натуральнае для гэтага працэса нівеліраванне нацыянальных ускраін, прыстасаванне іх да патрэб тытульнага этнасу краіны, а дакладней, да патрэб вярхушкі гэтага этнасу. Для літвінскай культурнай традыцыі, як і для ўсёй заходняй і цэнтральнай Беларусі, бадай што, найбольш балючым у гэты час быў разгром Віленскага універсітэта, праведзены па ініцыятыве М.Навасільцава ў 1823 –1826 гг. Значэнне Віленскага універсітэта для культурнага жыцця беларускіх земляў цяжка перабольшыць. У першай трэці XIX ст. гэта быў буйнейшы універсітэт у Расійскай імперыі (па падліках Д.Бавуа ў ім вучылася да 500 чалавек у год) [20, s. 285]. Ён ні ў чым не саступаў лепшым еўрапейскім універсітэтам – ні па ўзроўню выкладання, ні па навуковым дасягненням. Універстэт у Вільні, з’яўляючыся цэнтрам Віленскай навучальнай акругі, фактычна фармаваў усю сістэму адукацыі на беларускіх і літоўскіх землях. Яму падпарадкоўваліся іншыя навучальныя ўстановы (апрача езуіцкіх калегіюмаў на ўсходзе Беларусі), ён рыхтаваў настаўніцкія кадры праз сваю настаўніцкую семінарыю, акрэсліваў змест навучальных праграм, кантраляваў узровень выкладання праз візітацыі і г.д. Універсітэт акрэсліваў і стан выяўленчага мастацтва – яго аддзяленне прыгожых мастацтваў выпусціла больш за 250 мастакоў, скульптараў, гравёраў, сфармаваўшы адметную Віленскую школу. Тое ж самае можна сказаць і аб архітэктуры, прыгожым пісьменстве, навуцы і г.д. Папулярнасць і аўтарытэт універсітэта ў краі былі вельмі высокімі: «...у Літве, – пісаў адзін з сучаснікаў, – кожны лічыў справай гонару хаця б год павучыцца ва універсітэце, тым больш, што апошні быў пад бокам» [22, s.171]. Наяўнасць універсітэта ўздымала культурнае жыццё на ўзровень еўрапейскіх стандартаў. Да таго ж гэтае, па выразу М.Мураўёва «гнездилище литовского вольнодумства» [8], падтрымліваючы патрыятычныя настроі сярод студэнтаў, фармавала грамадскую думку ва ўсім краі. Менавіта Віленскі універсітэт быў асяродкам літвінства, месцам, дзе выхоўваліся носьбіты гэтай культурнай традыцыі, яе стваральнікі і яе спажыўцы. Пасля пераўладкавання універсітэта з-пад яго ўплыву былі паступова выведзены Кіеўская, Магілёўская і Віцебская губерні, пачалася замена мясцовых падручнікаў на расійскія і ўвядзенне ў выкладанне і справаводства рускай мовы. Пераўладкаванні ахапілі і іншыя культурныя з'явы і інстытуты. Працягам гэтай палітыкі былі рэпрэсіі пасля паўстання 1830 –1831 гг.

На думку шэрагу беларускіх гісторыкаў, у першай трэці XIX ст. на даўніх землях ВКЛ значна хутчэй, чым у мінулыя стагоддзі, развіваліся паланізацыйныя працэсы. З гэтым меркаваннем можна пагадзіцца, але належыць разумець сутнасць самой так званай паланізацыі мясцовай шляхты, а таксма бачыць прычыны і вынікі гэтага працэсу. Карыстанне польскай мовай ці каталіцкае веравызнанне не было ў гэты час вызначальнай прыкметай для аднясення асобы да этнічных палякаў. Нават сама назва «паляк» не з'яўлялася абсалютным аргументам для такой ідэнтыфікацыі, паколькі сутнасць гэтага тэрміну ў той час не была цалкам этнічнай. Між іншым, апошняе палажэнне ўжо добра ўкарэнілася ў беларускай гістарычнай думцы [1; 11; 12; 18]. Паланізацыя ў той час была на беларускіх землях, хутчэй, сваеасаблівым рэхам страчанай Рэчы Паспалітай, трыманнем за даўнейшыя традыцыі ва ўмовах варожай акупацыі. Менавіта «рэчпаспалітаўскі», а не польскі патрыятызм быў асновай паланізацыйных працэсаў.

Паўстанне 1830 – 1831 гг. выразна паказала адрозненні двух рэгіёнаў, якія склаліся на беларускіх землях з часоў першага падзелу Рэчы Паспалітай. Магілёўшчына, усход Мінскай і Віцебскай губерняў амаль што не былі ахоплены выступленнямі. Асноўная частка ваенных дзеянняў адбывалася на Віленшчыне і Гродзеншчыне, менавіта ўраджэнцы гэтых губерняў, перш за ўсё шляхецкага паходжання, знаходзіліся ў шэрагах паўстанцаў, а пасля задушэння паўстання – тыя, хто ацалеў – эмігравалі за мяжу, не жадаючы заставацца пад царскім панаваннем. У час паўстання выразна акрэсліўся і літвінскі патрыятызм, і разуменне агульных мэтаў з польскім нацыянальна-вызваленчым рухам у аднаўленні былой Рэчы Паспалітай. Між іншым, паўстанне 1830 – 1831 гг. дало шмат сюжэтаў для стваральнікаў літвінскай культурнай традыцыі, ідэалізаваныя вобразы яго герояў сталі часткай культурнага коду літвінства.

Лістападаўскае паўстанне, гераічнае і трагічнае ў сваіх падзеях, адыграла, між іншым, сваеасаблівую ролю велізарнай правакацыі: яно развязала рукі ўладам у справе нівеліроўкі мясцовых асаблівасцяў, стала повадам для расправы з шляхтай – найбольш адукаванай, самастойнай і патрыятычна настаўленай часткай насельніцтва. Апошняе для беларускіх земляў мела катастрафічныя наступствы, што тлумачыцца асаблівасцямі яе этна-сацыяльнага ладу.

Асноўным рухавіком працэса фармавання нацыянальных культур на еўрапейскім кантыненце выступала нацыянальная буржуазія. Менавіта аванс трэццяга саслоўя разбураў саслоўныя перагародкі ў культуры, рабіў яе больш «гамагеннай», маючай агульнанацыянальныя асаблівасці і каштоўнасці. У Беларусі, таксама, як і ў этнічнай Літве, пераважную колькасць гараджан складалі яўрэі. Значную ролю ў гэтым адыграла руска-літоўская вайна сярэдзіны XVII ст., у выніку якой беларускія землі страцілі амаль палову насельніцтва, найперш, гараджан. Гарады поўдня і ўсходу Беларусі пасля гэтага «патопу» так і не змаглі папоўніць колькасць месцічаў беларускага паходжання. Гэтую нішу хутка занялі яўрэйскія гандляры і рамеснікі. Яўрэйская грамада была замкнёным сусветам, дзякуючы іудаізму, адрозненням у побыце, звычаях, мове. Яўрэі з цяжкасцю паддаваліся асіміляцыі, не зліваючыся з мясцовым насельніцтвам. Гэтаму спрыяла і кагальная арганізацыя, захаваная ўладамі Расійскай імперыі. Забарона сяліцца ў вёсцы і наяўнасць мяжы яўрэйскай аселасці абумовілі канцэнтрацыю яўрэяў-літвакоў у беларускіх гарадах і мястэчках, яны фактычна манапалізавалі рамесную вытворчасць і гандаль. Ролю трэццяга саслоўя – рухавіка сацыяльных пераменаў і складвання нацыянальнай культуры – на Беларусі ўзяла на сябе сярэдняя і дробная шляхта. Нобіляў тут было параўнальна многа. А.Грыцкевіч, да прыкладу, лічыць што ў сярэдзіне XVIII ст. яны складалі ад 8 да 12 % ўсяго насельніцтва [3, с.13]. Менавіта шляхта, найперш, дробная і сярэдняя, адсунуўшы з кіруючых пазіцый магнатаў, рэфармавала Рэч Паспалітую ў апошнія гады яе існавання. Начале паўстання 1794 г. і ў Польшчы, і ў ВКЛ таксама была шляхта. Гэта была найбольш дынамічная, прадпрымальная частка грамадства, якая паступова магла эвалюцыянаваць у буржуазію. Ва ўсякім выпадку, такія перспектывы адкрываліся дзякуючы рашэнням Вялікага сейму і Канстытуцый, ім прынятых.

Гэты працэс, праўда, запаволіўся з уваходжаннем заходнебеларускіх і літоўскіх земляў у Расійскую імперыю: сацыяльныя перагародкі тут трымаліся вельмі моцна, іх разбурэнне зацягнулася на стагоддзе. Немаёмасная і малазямельная шляхта была крыніцай складвання інтэлігенцыі, як адной з сацыяльных груп фармуючагася буржуазнага грамадства. Менавіта з гэтага асяроддзя выходзілі найбольш важкія ініцыятывы, накіраваныя на вызваленне сялян, у гэтым асяроддзі нараджалася цікаўнасць да народнай культуры, выхадцамі з сярэдняй і дробнай шляхты былі тыя, хто пісаў для сялянства і ўключаў здабыткі народнай культуры ў творы высокага мастацтва (А.Міцкевіч, Я.Чачот, К.Русецкі, А.Баршчэўскіі інш.).

Рэпрэсіі пасля паўстання 1830 – 1831 гг. найбольш моцна ўдарылі менавіта па дробнай і сярэдняй шляхце. Да жорсткіх пакаранняў непасрэдных удзельнікаў паўстання дадаўся г.зв. разбор шляхты – спраўджанне дакументаў аб шляхецкім паходжанні і выдаленне з шляхецкага стану тых, хто такіх дакументаў не меў. Пераведзеныя ў аднадворцы ці мяшчане, такія людзі трацілі магчымасць атрымаць вышэйшую адукацыю, не маглі свабодна перасоўвацца па імперыі, выязджаць за мяжу, падлягалі рэкрутчыне і г.д. Шмат хто з удзельнікаў паўстання эміграваў і ўліўся ў шэрагі польскай эміграцыі, губляючы мясцовыя карані. У выніку рэпрэсій і эміграцыі колькасць шляхты скарацілася ў некалькі разоў. Апрача іншых наступстваў, значнае скарачэнне колькасці шляхты прывяло да заняпаду культурнага жыцця, уласна кажучы, той плыні ў мясцовай культуры, якая культывавала літвінскі патрыятызм, захоўвала літвінскія культурныя традыцыі.

Тры дзесяцігоддзі паміж паўстаннямі для Беларусі былі перыядам неадназначным. Набіраў моц працэс нівеліроўкі мясцовых асаблівасцяў.

Да найбольш важкіх захадаў царскіх улад па знішчэнню спецыфікі культурнага жыцця беларуска-літоўскіх земляў, на маю думку, можна аднесці наступныя: скасаванне уніяцкай царквы; канфіскацыя зямельнай маёмасці каталіцкіх кляштараў і іх закрыццё; закрыццё Віленскага універсітэта і рэарганізацыя сістэмы навучання (стварэнне новай навучальнай акругі;

закрыццё навучальных установаў, якія ўтрымлівалі каталіцкія ордэны;

адкрыццё кадэтскіх карпусоў і дзяржаўных інстытутаў для дзяўчын-шляхцянак; увядзенне рускай мовы ў навучанне і г.д.), тэатральная рэформа 1845 – 1848 гг. Аб гэтых працэсах аўтарка гэтых радкоў больш падрабязна ўжо пісала [16]. Пры «замірэнні» края пасля паўстання выразна пазначылася розніца паміж заходнім і ўсходнім рэгіёнамі беларускіх земляў. Мерапрыемствы па уніфікацыі сістэмы кіравання, судаводства, адукацыі, былі найбольш актуальнымі для заходняга рэгіёну. Яны былі накіраваны менавіта на выкараненне даўніх літвінскіх традыцый, хаця афіцыйна лічыліся «располячиванием исконно русского края». Усходні рэгіён нават часам станавіўся апірышчам русіфікацыі, пляцоўкай, якую выкарыстоўвалі ўлады для правядзення русіфікацыі у заходнебеларускіх землях. Прыкладам гэтага могуць служыць адкрыццё ў Горы-Горках адзінай у гэты час вышэйшай навучальнай установы – сельскагаспадарчага інстытута і перанос у Віцебск цэнтра навучальнай акругі. На ўсходзе на дзесяць гадоў раней, чым на захадзе, быў скасаваны Літоўскі статут, тут неспатрэбілася арганізацыя руска-польскіх тэатраў, якой рупліва займаўся ў Віленскім генералгубернатарстве губернатар Ф.Я.Міркавіч – камерцыйны тэатр у Магілёве і Віцебску расцвіў менавіта як рускамоўны, дзякуючы прыезду ў гэтыя гарады з цэнтральных расійскіх губерняў труп Фядэцкага, Дудчанкава і іншых антрэпрынераў.

Уніфікацыйныя мерапрыемствы не выклікалі значных хваляванняў у заходнебеларускіх губернях, паколькі пасля паўстання не ставала тых, хто мог бы арганізаваць і ўзначаліць супраціўленне. Нават «Вясна народаў» – чарга рэвалюцый і хваляванняў, якая пракацілася па Еўропе, не знайшла водгуку на беларуска-літоўскіх землях.

Менавіта ў гэты перыяд у імперыі афармляецца погляд на беларусаў як на частку адзінага рускага народа. «Дух народа, – пісаў Ф.Я.Міркавіч, – не в народе собственно, который прост, добр, покорен и происходит (за исключением Самогитских уездов) от племен, единокровных русским, но лишь в дворянстве, наводнившем этот край из внутренней старой Польши, и духовенстве, недоброжелательствующем нам и по чувствам, и по духу религии. Паны пришельцы завладели имениями, заняли правительственные места и ввели свою веру, свой язык» [16, с. 259 – 260]. Тапонім «Беларусь», які добра ўпісваўся ў канцэпцыю адзінага рускага народа (велікарусы, маларусы і беларусы), паступова пачынае распаўсюджвацца на заходнія землі былога ВКЛ, выціскаючы іх гістарычную назву – Літва. У гэты час на першы план у гісторыка-культурным працэсе выходзіць менавіта ўсходні «западно-русизм». У межах «западно-русизма» у гэты час дзейнічаюць не толькі мясцовыя ўраджэнцы, але і шмат хто з расійскіх чыноўнікаў. З гэтай кагорты належыць асабліва адзначыць папячыцеля Віленскай навучальнай акругі князя Шырынскага-Шыхматава, які ўпершыню ў гісторыі нашай зямлі ў новы час прапанаваў ўвесці ў пачатковых сялянскіх школах выкладанне на беларускай мове. «Западно-русизм» вельмі добра ўпісваўся ў русіфікацыйныя працэсы, дзякуючы яму можна было абгрунтаваць іх неабходнасць («вяртанне да сапсаваных паланізацыяй старажытных праваслаўнарускіх традыцый») і ўзвесці мяжу між апазіцыйна настаўленай да ўлад каталіцкай шляхтай і праваслаўным (пасля скасавання уніі) беларускім сялянствам. Такім чынам і ардадамінантная 1 субкультура шляхцічаўлітвінаў яшчэ далей адыходзіла ад культуры народа. У 1840 – 1850-х гг.

новым пакаленнем літвінаў рабіліся спробы захаваць былыя традыцыі ВКЛ, а таксама навязаць «мосцік» паміж шляхецкай і народнай культурамі. На гэтай ніве найбольш парупіліся В.Дунін-Марцінкевіч, Ул.Сыракомля, браты П. і Я.Тышкевічы, А.Кіркор. Такія спробы падпітваліся спачатку духам рамантызма, а затым ідэямі народніцтва. На гэтай глебе дарастала пакаленне К.Каліноўскага. Магчыма, калі б Беларусь мела яшчэ два-тры спакойныя дзесяцігоддзі, яна бы здолела выпрацаваць адзіную нацыянальную культуру, у якой былі бы прадстаўлены і «высокая», і «нізавая» плыні, сумясцілася б літвінства і «западно-русизм».

Але яшчэ адно паўстанне перапыніла гэты працэс у самым яго пачатку.

Наступствы паўстання 1863 г. для беларускага народа і яго культуры можна ацэньваць па-рознаму. З аднаго боку, у ім упершыню палітычнае гучанне набрала беларуская мова. Яно дало беларускаму народу яго нацыянальнага героя – Кастуся Каліноўскага. З другога боку – у выніку рэпрэсій царскіх улад Беларусь канчаткова ператварылася ў «СевероЗападный край», адну з правінцый Расійскай імперыі. Было фактычна знішчана адно пакаленне мясцовай эліты – толькі па падліках сакратара М.Мураўёва А.Масолава растраляна, саслана на катаргу, аддадзена ў Ад лацінскага «ordos» – слой людзей; «dominum» – дамінаваць, кіраваць. Культура пануючых класаў і адукаваных слаёў грамадства.

салдаты ці адпраўлена ў Сібір 8657 чалавек [6, с. 212], не меньш было забіта ў час ваенных дзеянняў. Як і пасля 1831 г., многія ўдзельнікі паўстання пакінулі Беларусь і аселі за яе межамі. Другім наступствам паўстання стала гвалтоўная і хуткая русіфікацыя Беларусі. М.Мураўёў, натхніцель і выканаўца палітыкі ўлад, у час паўстання і пасля яго выкарыстаў, бадай што, найбольш удалы для мэтаў «правінцыялізацыі» Беларусі ход. Ён палягаў у супрацьпастаўленні шляхты і сялянства па этнічнаму прынцыпу. «Русскае», праваслаўнае сялянства супрацьпастаўлена было «польскім» каталіцкім панам. Важная роля ў гэтым адводзілася адукацыйнай сферы, паколькі, як быў упэўнены паплечнік М.Мураўёва І.Карнілаў – «русское образование сильнее русского штыка» [10, с. 147]. Яшчэ да паўстання ў беларускіх губернях масава пачалі адкрывацца народныя вучылішчы для сялян. Найбольш актыўна гэты працэс ішоў на захадзе Беларусі. Толькі ў Гродзенскай губерні ў пачатку 1860-х г. народных вучылішчаў рознай прыналежнасці налічвалася каля трох соцен. Адукацыя сялянства цераз рускія народныя вучылішчы мела дзьве мэты. З аднаго боку, вызваленае ад прыгону, яно павінна было выступаць як самастойная частка грамадства. Неабходна было навучыць мужыка хаця бы чытаць, пісаць і лічыць, каб ён мог разумець і выконваць свае абавязкі перад дзяржавай і ўладамі. З другога боку – народныя вучылішчы павінны былі з беларускага селяніна зрабіць вернападданага, праваслаўнага рускага мужыка. Гэтай адукацыяй павінны былі займацца настаўнікі з карэнных рускіх губерняў, усялякія спробы мясцовай шляхты і каталіцкага святарства прыняць удзел у адукацыі сялян жорстка перапыняліся [4]. «Во всем крае громко и смело раздается теперь русская речь, русская песня и расходится русская книга». – Канстатаваў у 1867 г. І.Карнілаў [10, с. 147].

Разгром паўстання 1863 г. і рэпрэсіі пасля яго фактычна разбурылі літвінскую культурную традыцыю ў заходне-беларускім рэгіёне, знішчаючы ці выдаляючы з краю яе носьбітаў. На першы план у культуратворчым працэсе цяпер выходзіць «западно-русизм». Ён становіцца фактычна галоўнай плыняй ў працэсе беларускага нацыянальнага накаплення як на ўсходзе, так і захадзе на Беларусі. Адначасова з адукацыяй сялянства ў «русском духе» пачаліся збор, апрацоўка і выданне беларускага фальклора на кірыліцы. Шмат тут парупілася Рускае Імператарскае геаграфічнае таварыства, рускія этнографы і літаратары. Цікаўнасць да народнай культуры ў той час была з'явай агульнаеўрапейскай. Падобнае адбывалася ў Германіі, у Чэхіі, Англіі і іншых краінах. Асаблівасцю Беларусі, на маю думку, было тое, што апрацоўкай і ўключэннем яе ў агульныкультурны кантэкст займаліся не прадстаўнікі мясцовай ардадамінантнай культуры, а галоўным чынам, рускія навукоўцы, літаратары, мастакі і настаўнікі. Беларуская народная культура аказалася часткай рускай культуры, такой самай, як культура рускай Поўначы, ці Сібіры.

Пазбаўленая надбудовы ў выглядзе прафесійнай культуры, якую ўвасабляла ў першай палове XIX ст. літвінства, яна выдавалася «мужыцкай» і «правінцыйнай» часткай агульнарускай культуры, культурай «западнорусской». Эліта (а дакладней, рэшткі яе, што засталіся пасля паўстанняў і эміграцыі) на нашай зямлі ў гэты час была зацікаўлена ідэямі «краёвасці», або ўвайшла ў кантэкст польскай культуры, ці – у рэдкіх выпадках – паддалася русіфікацыі. Значная частка, як можна лічыць па мемуарах і лістах, была разгублена, магла некалькі разоў, у залежнасці ад абставін, змяняць сваю нацыянальную ідэнтыфікацыю. «Западно-русизм», нягледзячы на яго афіцыёзны характар, далучыў свой унёсак у падмуркі беларускай нацыянальнай культуры, у часы русіфікацыі здолеў пазначыць беларусаў калі і не як асобную нацыю, дык як этнічную супольнасць, якая мае ўласную гісторыю. Да гэтага прычыніліся працы па гісторыі Беларусі Н.П.Бацюшкава і М.В.Каяловіча, дзейнасць царкоўна-гістарычных музеяў і інш.

Лёсы «западно-русизма» і літвінства па-рознаму склаліся ў наступнае стагоддзе. На асобных адрэзках гістарычнага шляху Беларусі абодве гэтыя гісторыка-культурныя плыні мелі сваіх прыхільнікаў і станавіліся падставай нацыятворчых працэсаў. Прыгадаем пры гэтым, што для лёсу двух плыняў у беларускай культуры было знамянальным і раздзяденне беларускіх земляў на захад і ўсход, на БССР і Заходнюю Беларусь у 1921 г. Гэты падзел фактычна адпавядаў мяжы, якая была пракладзена яшчэ ў XVIII ст. – мяжа літвінства і «западно-русизма». Гэтая мяжа паглыбіла адметнасці, якія і дагэтуль вызначалі два рэгіёны Беларусі, дадаўшы яшчэ і новыя тэндэнцыі ў выглядзе ваяўнічай паланізацыі на адным баку і ваяўнічай саветызацыі – на другім.

Ідэі літвінства знайшлі свой адбітак у ідэалогіі краёўства, прасочваюцца ў праграме дзеячоў, звязаных з БНР, у адраджэнцаў 1920-х гадоў.

Яно стала асновай культурніцкай работы хадэкаў, віленскіх адраджэнцаў у міжваеннае дваццацігоддзе. Літвінства, трансфармаванае ў адпаведнасці з нацыянальнымі інтарэсамі, было пакладзена ў падставу нацыянальнага міфа ў міжваеннай, а таксама постсавецкай Літве. Культурны код літвінскай традыцыі быў адноўлены і ўзяты за ідэалагічную аснову інтэлігенцкага адраджэння 1980 –1990-х гг.

«Западно-русизм» найбольш яскрава праявіўся ў канцы XIX – пачатку XX стст. Тады ў гэтым рэчашчы былі назапашаны значныя культурныя каштоўнасці, якія не страцілі свайго значэння і сёння. «Западно-русизм» падпітваў беларускую культуру ў часы СССР, не даў ёй цалкам «распусціцца» у кангламераце гэтак званай савецкай культуры. Паранейшаму сцвярджаючы адзінства «трох братніх народаў», савецкія «западно-русы», аднак, агаворвалі права беларусаў на ўласную гісторыю, няхай і без Вітаўта і Вільні, а таксама на адметную традыцыйную культуру. Думаецца, што абодве гэтыя гісторыка-культурныя плыні, маючы уласную вартасць, паступова зліваюцца ў нашым культурным даробку, ствараючы адзіную беларускую культуру.

1. Вашкевіч, Ю. Паміж беларускасцю і польскасцю: традыцыі шляхецкай культуры ў Беларусі / Ю. Вашкевіч. – С. 151 – 159.

2. Горизонтов, Л.Е. Русско-польское противостояние XIX – начала XX веков в геополитическом измерении / Л.Е. Горизонтов //Japanes Slavic and East European Studes. – Vol. 24. – 2003.

3. Грыцкевіч, А. Беларуская шляхта / А. Грыцкевіч // Спадчына. – 1993. – № 1. – С. 13 – 15.

4. Куль-Сяльверстава, С.Я. Народныя школы як сродак аправаслаўлівання былых уніятаў / С.Я. Куль-Сяльверстава // Брэсцкай царкоўнай уніі – 400 год. – Брэст, 1996. – С. 27 – 32.

5. Куль-Сяльверстава, С.Я. Беларусь на мяжы стагоддзяў і культур: Фармаванне культуры Новага часу на беларускіх землях (другая палова XVIII – 1820-я гады) / С.Я. КульСяльверстава / навук. рэд. П.І. Брыгадзін. – Мінск: БДУ.

6. Мосолов, А.Н. Виленские очерки. 1863 – 1865 (Муравьёвское время) / А.Н. Мосолов. – СПб., 1898.

7. Пайпс, Р. Россия при старом режиме / Р. Пайпс. – М.: «Независимая газета», 1993.

8. Российский государственный архив древних актов (РГАДА). – Ф.12. – Д. 257. – Л.7 об, 20 об.

9. Российский государственный исторический архив (РГИА). – Ф. 733. – Оп. 62, 1831. – Д.1085. – Л. 57 об.

10. Русское дело в Северо-Западном крае: Материалы для истории Виленского учебного округа преимущественно в Муравьёвскую эпоху. – СПб., 1901.

11. Смаленчук, А. Палякі на Беларусі / А. Смаленчук. – Гродна, 2001.

12. Смаленчук, А.Ф. Паміж краёвасцю і нацыянальнай ідэяй. Польскі рух на беларускіх і літоўскіх землях. 1864 – 1917 г.: манагр. / А. Смаленчук; пад рэд. С. Куль-Сяльверставай. – Гродна: ГрДУ, 2001.

13. Соболевская, О. Евреи Гродненщины: жизнь до катастрофы / О. Соболевская, В. Гончаров. – Донецк: Норд-Пресс, 2005.

14. Сяльверстава, С.Я. Паміж Польшчай і Расіяй: Моўная сітуацыя ў Беларусі ў канцы ХVIII – ХІХ ст. / С.Я. Сяльверстава // Беларусіка = Albarutenica: Кн. 6: Беларусь паміж Усходам і Захадам: Праблемы міжнацыян., міжрэлігійн. і міжкультур. ўзаемадзеяння, дыялогу і сінтэзу. – Ч. 2. – Мінск, 1997. – С.123 – 132.

15. Сяльверстава, С.Я. Фармаванне сістэмы нагляду за культурай Беларусі ў канцы ХІІІ – першай палове ХІХ стст. / С.Я. Сяльверстава // Беларусіка = Albarutenica: Кн. 3:

Нацыянальныя і рэгіянальныя культуры, іх узаемадзеянне / рэд. А. Мальдзіс [і інш.]. – Мінск:Навука і тэхніка, 1994. – С. 39 – 41.

16. Миркович, Ф.Я. Его жизнеописание. 1789 – 1866 / Ф.Я. Миркович. – СПб., 1889.

17. Цвікевіч, А. «Западно-русизм» – Нарысы з гісторыі грамадзкай мыслі на Беларусі ў ХІХ і пачатку ХХ ст. / А. Цвікевіч. – Мінск, 1993.

18. Швед, В. Паміж Польшчай і Расіяй. Грамадска-палітычнае жыццё Беларусі ў канцы XVIII – першай палове XIX стст. / В. Швед. – Гродна, 2001.

19. Bardach, J. O dawnej i niedawnej Litwie / J. Bardach. – Poznaс, 1988.

20. Beauvois, D. Szkolnictwo polskie na ziemiach litewsko-ruskich. 1803 – 1832. – T. 1:

Uniwersytet Wileсski / D. Beauvois. – Rzym – Lublin, 1991.

21. Kurzowa, Z. Jкzyk polski Wilieсszczyzny i kresуw pуіnocno-wschodnich XVI – XX w. / Z. Kurzowa. – Warszawa – Krakуw: PWN, 1993.

22. Morawski, S. Kilka lat mіodoњci mojej w Wilnie (1818 – 1825) / S. Morawski. – Warszawa, 1924. – S.171.

23. Radzik, R. Miкdzy zbiorowoњci№ etniczn№ a wspуlnot№ narodow№ / R. Radzik. – Lublin, Wyd. Uniwersytetu Maryi Curie-Skіodowskiej, 2000.

24. Smoleсski, W. Przewrуt umysіowy w Polsce wieku XVIII / W. Smoleсski. – Warzsawa, 1926.

25. Wуjcik, Z. Ignacy Domejko. Litwa. Francja. Chile / Z. Wуjcik. – Warszawa – Wrocіaw, 1995.

26. Zakrzewski, A. Szlachta Wielkiego Ksкstwa Litewskiego wobec odrкbnoњci Litwy w ramach Rzeczypospolitej / Sienosios raљtijos ir tautosakos 18 vieka: kultьrine Lietuvos Didїiosios kunоgai kљtystes patirtis. Kn. 6 / A. Zakrzewski. – Vilnius, 1998. – P. 261 – 278.

27. Zakrzewski, A. Sejmiki Wielkiego Ksiкstwa Litewskiego epoki stanisіawowskiej (do 1788 r.). Zmiany w ustroju i funkcjonowaniu / A. Zakrzewski // Ziemie Pуіnocne Rzeczypospolitej Polsko-Litewskiej w dobie rozbiorowej 1772 – 1815. – Warszawa – Toruс, 1996. – S. 59 – 67.

The article is dewoted to the regional cartural peculiarities of Bielarus in the 2 nd half of the 18 th – 1 st half of the 19 th centuries Litvinstvo (Western Belarys) and Zapadno-rusizm (Eastern Belarus) were the ground for Belarusian national accumulation.

Куль-Сяльвeрстава Святлана Яўгенаўна – доктар гістарычных навук, дацэнт, прафесар кафедры археалогіі і этналогіі ГрДУ імя Я. Купалы.

УДК 9 (476)

ПОЛИТИКА ЦАРИЗМА И КРЕСТЬЯНСКАЯ РЕФОРМА

В статье рассматривается сущность внутренней политики самодержавия по крестьянскому вопросу в Западной Беларуси в связи с восстанием 1863 г. Приводятся статистические данные о количестве безземельных крестьян, получивших наделы на втором этапе реализации реформы 1861 г.

Изучение отмены крепостного права имеет большое значение не только для понимания исторического процесса развития Беларуси в эпоху капитализма, но и для выяснения общих закономерностей и особенностей революционного движения в пореформенное время. Именно в период подготовки и проведения реформы 1861 г. обозначилась пропасть между дворянским сословием и крестьянством. Поляризация интересов помещиков и крестьян – основная ось, вокруг которой на протяжении более чем пятидесяти лет вращались противоречия Российской империи, разрешившиеся, в конечном счете, крушением царской монархии и установлением власти большевиков. В этой связи значительный интерес представляют работы, посвященные одному из аспектов реализации реформы – крестьянскому землепользованию и землевладению.

Растущий интерес к данной теме нашел отражение в появлении целого ряда исследований, в которых рассматриваются различные вопросы отмены крепостного права в Беларуси [1]. Однако обращает на себя внимание и наличие ряда существенных пробелов в изучении реализации крестьянской реформы. В частности, до настоящего времени не получили должного освещения такие вопросы, как выкупная операция, разверстание угодий и перенесение усадеб, ограничение крестьян в правах пользования сервитутами, деятельность поверочных комиссий по определению размеров выкупных платежей и переводу крестьян на обязательный выкуп, наделение землей безземельных крестьян, восстановление инвентарных наделов крестьян в результате восстания 1863 г. и т.д.

Цель данной статьи заключается в том, чтобы выяснить сущность аграрной политики царизма по крестьянскому вопросу в Западной Беларуси в связи с восстанием 1863 г.

Основными источниками для изучения данной темы явились законодательные акты и циркуляры правительственной администрации; массовые источники – протоколы поверочных комиссий и выкупные акты;

докладные записки и донесения Гродненского губернатора о ходе реализации реформы; постановления губернского по крестьянским делам присутствия; прошения и жалобы крестьян.

Наиболее ценным источником по изучению итогов реализации крестьянской реформы на втором этапе ее проведения являются выкупные акты и протоколы поверочных комиссий. Подлинники выкупных актов отложились в фонде Гродненского губернского по крестьянским делам присутствия. Преимущество изучения выкупных актов по данному фонду заключается в том, что в них содержатся более подробные сведения о выкупе, вследствие чего возможен одновременный анализ как данных уставных грамот и выкупных актов, так и протоколов поверочных комиссий, которые дополняют и конкретизируют процесс проведения крестьянской реформы. Массовая документация представлена в данном фонде подлинными документами, в то время как в фонде Главного выкупного учреждения имеются в большинстве случаев только их копии. Ценность данного фонда состоит также в том, что выкупные акты представлены в более полном виде, чем в фонде Главного выкупного учреждения. В частности, здесь имеются не только списки крестьян, получивших наделы на основе дополнительных распоряжений правительства 17 августа и 18 октября 1863 г., но хранятся и те выкупные акты, которые были составлены на основе добровольных соглашений крестьян с помещиками, правительственные ссуды, под которые не выдавались и представление которых в Главное выкупное учреждение было необязательным. Для определения полноты массовых источников нами было проведено изучение фонда Главного выкупного учреждения. С этой целью были тщательно сопоставлены все выкупные акты, выявленные в архиве г. Гродно, с их копиями в Санкт-Петербурге. Это позволило привлечь максимально возможное число документов. Всего было выявлено, изучено и обработано 2 732 выкупных акта со всеми приложениями к ним, что составляет 99,2 % всех утвержденных актов. Справедливости ради следует отметить, что в делах выкупного учреждения по Гродненской губернии нет уставных грамот, отсутствуют планы отводимой крестьянам земли и списки крестьян, получивших землю на основании циркуляров виленского генерал-губернатора М.Н.Муравьёва 17 августа и 18 октября 1863 г. Тем не менее, этот фонд по сохранившимся в нем документам является важным источником изучения результатов реформы 1861 г., хотя и не дает возможности в полной мере определить изменения, которые произошли в крестьянском землепользовании и землевладении в момент перехода крестьян из временнообязанного состояния в разряд крестьян-собственников.

Выкупные акты составлялись по разработанной определенным образом форме, писались на специально составленных и отпечатанных бланках, содержали однородную статистическую информацию, что дает возможность применить для их обработки математические методы. Как правило, выкупные акты составлялись на каждое селение. Но в некоторых случаях поверочные комиссии составляли их на несколько смежных деревень одного владельца. Однако такая форма составления актов не получила широкого распространения в Гродненской губернии.

Во всех выкупных актах указываются название имения и селения, на которое составлен акт, фамилия владельца имения, дата поверки уставной грамоты и составления выкупного акта. Также содержатся данные о количестве дворов в селении, как по уставной грамоте, так и по произведенной поверке, причем указывается число дворов крестьян-хозяев и огородников, фиксируется количество безземельных, получивших наделы по решению поверочных комиссий. Здесь же приводятся сведения о числе крепостных душ мужского пола по Х ревизии и наличных с указанием, сколько из них крестьян и батраков.

Наибольший интерес для исследователей, занимающихся изучением результатов реформы, представляют те разделы выкупных актов, в которых содержатся данные о размере крестьянских наделов, что дает возможность проследить процесс изменения крестьянского землепользования в результате осуществления выкупной операции. Количество земли, находившейся в пользовании крестьян, показано как по данным уставных грамот, так и по произведенному поверочными комиссиями измерению. Здесь же фиксировались сведения о количестве земли, поступавшей в собственность крестьян в результате выкупа. При этом во всех случаях показано не только общее количество земли по имению, но и распределение ее по угодьям. Причем отдельно приводятся данные о количестве земли, обложенной и не обложенной повинностями, что позволяет изучить не только общее направление изменения крестьянского землепользования, но и структурные изменения крестьянских наделов в каждом конкретном случае.

Наряду с этим в выкупных актах детально фиксируются сведения о повинностях крестьян. Указываются время перехода помещичьих крестьян с издельной повинности на оброк, размер оброка по уставной грамоте, отдельно приводятся данные как о размере оброка с участка, так и по всему имению. Здесь же содержатся сведения о величине оброка, установленного по выкупному акту, с указанием, сколько его назначено за десятину удобной земли и за весь участок, приобретаемый в собственность.

При работе с выкупными актами возникает вопрос: насколько достоверны данные, содержащиеся в них? Самым важным является вопрос о достоверности сведений, касающихся земли, так как только на основании этих данных можно установить реальную картину изменения крестьянских наделов в ходе проведения реформы 1861 г. Важность ответа на данный вопрос вытекает из того, что среди ученых до сих пор нет четкого мнения относительно направления изменений земельных наделов бывших помещичьих крестьян. Это связано с тем, что в своих исследованиях историки, как правило, пользуются данными официальной статистики, материалы которой не всегда являются сопоставимыми. Поэтому все расчеты ученых об изменении крестьянских наделов, полученные на основе данных дореволюционной статистики, весьма приблизительны. Анализ 2 723 выкупных актов, обнаруженных нами в НИАБ в Гродно и РГИА в Санкт-Петербурге, дополненный изучением протоколов поверочных комиссий, дает основания считать, что в связи с восстанием 1863 г. виленским генерал-губернатором М.Н.Муравьёвым еще до начала работ поверочных комиссий был издан ряд дополнений, инструкций и циркуляров, которые не только значительно расширили права поверочных комиссий, но и предоставили им возможность принимать жалобы крестьян на неправильное составление уставных грамот, производить геометрическое измерение крестьянских наделов с нанесением их на план, наделять безземельных крестьян наделами, отобранными у них помещиками накануне реформы 1863 г. Поэтому данные выкупных актов содержат более достоверную информацию о крестьянском землепользовании, чем уставные грамоты и инвентари помещичьих имений.

Особый интерес представляют приложения к выкупным актам, которые содержат поименный список крестьян-хозяев, выкупающих землю, состав земли по угодьям: усадебной, пахотной, сенокосной, а также указывается количество земли, не обложенной повинностями: лес, пастбища, неудобные, перелоги; детально фиксируются сведения о годовом оброке, который платили крестьяне до составления выкупного акта, приводится размер оброка, окончательно определенный по решению поверочных комиссий, а также данные о выкупной сумме.

Таким образом, изучение выкупных актов дает возможность выявить конкретные причины изменения земельных наделов помещичьих крестьян, рассмотреть динамику выхода временнообязанных крестьян на выкуп, определить действительные размеры крестьянских наделов по уставным грамотам, установить фактическое, а не номинальное изменение пореформенных наделов в сравнении с дореформенным землепользованием помещичьих крестьян, выяснить особенности наделения землей отдельных групп крестьян, определить изменение повинностей крестьян в результате осуществления выкупной операции.

Особую ценность при изучении реализации реформы представляют протоколы поверочных комиссий, сведения которых о размере крестьянских земель являются наиболее точными. Поверочные комиссии впервые за всю историю пользования крестьян помещичьей землей произвели тщательное измерение их наделов, и поэтому их данные о земле отражают фактическое состояние крестьянского землепользования на первом этапе проведения реформы. К тому же в них более обстоятельно фиксировались данные о неудобных землях, которые не всегда отмечаются в выкупных актах. Это обстоятельство необходимо учитывать исследователям при изучении результатов реформы, так как простой механический подсчет данных по уставным грамотам и выкупным актам может привести к искажению действительного изменения крестьянского землепользования.

Сопоставление данных протоколов поверочных комиссий с данными выкупных актов и уставных грамот позволяет установить не только фактическое землепользование крестьян, но и определить причины изменений крестьянских наделов. В протоколах содержатся сведения о наделении всех категорий обезземеленных крестьян полевыми участками, а также указывается количество земли, добавленной крестьянам по решению поверочных комиссий. Оговариваются случаи и так называемых дарственных наделов.

Положительным моментом протоколов является то, что они не только дополняют и уточняют данные, имеющиеся в выкупных актах, но и освещают многие вопросы, на которые акты не дают ответов. Так, в протоколах имеются сведения о ценах на земли, арендуемые крестьянами у помещиков. Наличие этих данных позволяет установить не только форму отбывания повинностей крестьян за эти земли, но и судить о степени обеспеченности крестьян землею. Как правило, аренда земли была распространена в тех имениях, в которых ощущался недостаток земли крестьянами по причине их малоземелья или ввиду плохого качества угодий.

Таким образом, приведенный анализ источников позволяет сделать вывод, что изучение результатов реформы 1861 г. в Гродненской губернии возможно только на основе комплексного рассмотрения первичных источников при соблюдении сопоставимости их по каждому селению с учетом выработки единой методики изучения.

Выбор Гродненской губернии в качестве объекта исследования определяется следующими обстоятельствами. Во-первых, землепользование крестьян в этом регионе отличалось рядом особенностей. В частности, в отличие от восточной части Беларуси, в губернии существовала не общинная, а подворно-участковая система землепользования, при которой земля переходила по наследству внутри отдельной семьи; в ходе реализации реформы 1861 г. наделение крестьян землей производилось не по ревизским душам, а по тяглым дворам. Во-вторых, по отношению к данному региону Российской империи были предприняты крупные правительственные меры по капиталистическому преобразованию так называемого Северо-Западного края: введение обязательных инвентарей в середине 40-х годов XIX в. и одного из местных «Положений» реформы 1861 г., изменение условий этого Положения в 1863 г. в связи с грозившим принять огромные масштабы крестьянским движением. Это были меры, определившие облик белорусской деревни во второй половине XIX в. и характер ее капиталистической эволюции. В-третьих, особенностью экономического положения помещичьих крестьян губернии было господство барщинной системы эксплуатации и слабое развитие неземледельческих промыслов, при которых наделение крестьян землей по существу являлось единственным условием их существования. Вчетвертых, губерния в середине XIX в. была не только наиболее развитой в Беларуси, но она в пореформенный период принадлежала, в отличие от земледельческого центра России, к окраинам, где черты свободнокрестьянской капиталистической эволюции проявились в наиболее чистом виде. Особенностью Западной Беларуси было также и то, что помещичьи крестьяне, кроме феодально-крепостнического гнета, испытывали еще и национальный, большинство помещиков принадлежали к польскому дворянству и не испытывали религиозных чувств сострадания к большинству православных крепостных крестьян.

Первым этапом реализации реформы 1861 г. было составление и введение в действие уставных грамот, которое сопровождалось дальнейшим процессом обезземеливания крестьян, ухудшением качественного состава крестьянских угодий, лишением крестьян пастбищных и сенокосных сервитутов, сохранением временнообязанных отношений крестьян к помещикам и наличием высоких размеров повинностей. Поэтому на провозглашение манифеста 19 февраля 1861 г. белорусские крестьяне ответили массовыми выступлениями. Самое большое их количество приходится на весну 1861 г. [2, с. 265 – 271]. По своему объективному содержанию крестьянская борьба после отмены крепостного права была направлена против сохранения многочисленных феодально-крепостнических пережитков.

В связи с обострением социально-классовой борьбы в белорусской деревне, совпавшей по времени с восстанием 1863 г. в Польше, царизм был вынужден пойти на пересмотр условий освобождения крестьян. При этом правительство было намерено дать белорусским крестьянам только то, что в силу сложившихся обстоятельств не дать им уже было невозможно [3, с. 113 – 120].

Указом от 1 марта 1863 г. вводился обязательный выкуп; отменялись обязательные отношения крестьян к помещикам в Виленской, Гродненской, Ковенской, Минской и части Витебской губерний. С 1 мая 1863 г. бывшие крепостные переводились в разряд крестьян-собственников с понижением оброка на 20 %. Для проверки повинностей, определенных уставными грамотами, и составления выкупных актов создавались поверочные комиссии [4, с. 158 – 159].

В соответствии с «Правилами о составе и порядке действий поверочных комиссий в губерниях Виленской, Гродненской, Ковенской, Минской и в уездах Динабургском, Люцинском и Режицком Витебской губернии», утвержденными правительством 9 апреля 1863 г., в каждом уезде предусматривалось создание одной поверочной комиссии, исключение составлял Сокольский уезд Гродненской губернии, в котором «по малому числу временнообязанных крестьян (около 3000 душ) особой комиссии не учреждается. На этот уезд распространяются действия комиссии одного из соседственных уездов по определению губернского присутствия» [5].

Всего в Гродненской губернии было создано 13 поверочных комиссий, каждая из которых состояла из представителей Министерства внутренних дел (председатель), Министерства финансов, мирового посредника, делопроизводителя и нескольких землемеров. Согласно сведениям Земского отдела Министерства внутренних дел комиссиям предстояло провести поверку денежных повинностей по 1 621 имению, в которых числилось 164 301 рев. душ, в пользовании которых находилось 658 112 дес. земли [6].

Правила от 9 апреля 1863 г. определяли порядок действий комиссий.

Поверочные работы проводились комиссией по каждому имению. Не позже семи дней до начала работ проверяющие посылали в имение повестку, оповещавшую крестьян и помещика о сроках поверки. При поверке должны были присутствовать крестьяне, посторонние добросовестные от крестьян, а также владелец имения или его поверенный. Отсутствие последних не являлось причиной прекращения работы. Поверка начиналась с предъявления крестьянам уставной грамоты «во всех ее подробностях» с объяснением условий предстоящего выкупа. В случае отказа крестьян от выкупа части угодий комиссия должна была объяснить им, что подворный участок, превышающий 10 десятин, не может быть уменьшен ниже этого размера. На поверку размера денежных повинностей и составление выкупных актов комиссиям отводился двухлетний срок.

В связи с восстанием 1863 г. виленский генерал-губернатор М.Н.Муравьёв еще до начала работ поверочных комиссий издал ряд дополнений, инструкций и циркуляров, которые значительно расширили их права.

Во «Временных дополнениях», изданных к «Правилам» от 9 апреля 1863 г., уточнялся порядок работ поверочных комиссий, которые должны были открывать «свои действия в уездном городе или, смотря по возможности, в имениях, расположенных в недальнем от города расстоянии...». В случае спора между помещиком и крестьянами о составе и качестве угодий комиссия обязана была «руководствоваться показаниями посторонних добросовестных» [7, с. 28 – 30].

Это положение было также закреплено в «Инструкции для руководства поверочным комиссиям при оценке земельных участков крестьян, вышедших из крепостной зависимости в губерниях Виленской, Гродненской, Ковенской, Минской и части Витебской», изданной 19 июня 1863 г. На комиссии возлагалась обязанность при обжаловании крестьянами количества земли, показанного за ними по уставной грамоте, «привести обе стороны к миролюбивому соглашению и предложить приблизительное измерение». Если же добровольного согласия между крестьянами и помещиком не последует, то комиссия поручает «землемеру сделать измерение, смотря по обстоятельствам: отдельных угодий, одного или нескольких участков по жребию, или всего крестьянского надела».

Комиссиям разрешалось также принимать жалобы крестьян «на невключение в надел по уставной грамоте земли, бывшей в их пользовании до утверждения Положения 19 февраля 1861 г. за инвентарную повинность»

и производить «на месте дознание», а в случае необходимости представлять «жалобу со своим заключением в губернское присутствие», откладывая при этом «составление выкупного акта в селении, в котором возникла жалоба». В Инструкции содержались также правила о способах оценки земли и разделении участков на разряды. Наделы крестьян делились соответственно качеству земли на 10 разрядов, для каждого из которых устанавливилась степень урожайности, отношение сенокосов к пашне и оценка десятины земли [7, с. 42 – 49].

Восстание 1863 г. задержало начало поверочных работ в губернии до середины августа. Первой приступила к работе Гродненская поверочная комиссия, которая 13 августа 1863 г. провела поверку размеров повинностей и земельного надела крестьян в имениях Вертелишской волости. В этом же месяце приступили к работе Волковысская, Брестская, Бельская, Кобринская и Белостокско-Сокольская комиссии. В Пружанском и Слонимском уездах действия поверочных комиссий начались соответственно 20 и 21 сентября 1863 г. [8].

С началом поверочных работ крестьяне многих имений обратились в комиссии с жалобами на неверное обозначение общего в селении количества земли; включение неудобных земель в состав удобных; отнятие покосов и стеснение в выгонах; неправильное исчисление повинностей по уставным грамотам; невключение в надел земель, бывших в их пользовании до обнародования Положений от 19 февраля 1861 г.; отнятие помещиками недельных земель до отмены крепостного права и обращение крестьян в батраки [9].

В результате поступления многочисленных жалоб крестьян и возникших затруднений по их рассмотрению работа комиссий продвигалась крайне медленно. К концу 1863 г. комиссиями была произведена поверка только в 243 имениях, что составляло 15 % от общего числа имений, подлежавших поверке [10].

Итоги четырехмесячной работы комиссий показали, что во многих имениях помещики «обезземеливали значительное число домохозяев, увеличив армию батраков»; крестьяне почти повсеместно лишены покосов и пастбищ, что ставит их в «необходимость или ограничиваться весьма малым количеством скота, или быть в зависимости от соседа-помещика»; полученные крестьянами в собственность «угодья не обеспечивают быта их настолько, чтобы доставлять им все средства для существования и особенно для оплаты всех повинностей, получаемых с участка произведениями»; участки крестьян в большинстве случаев «значительно уменьшены против признанного в здешнем крае обычаем и даже прежними законами количества земли, необходимого для самостоятельного хозяйства»; отведенные в собственность крестьян земли малоудобны, так как «лучшие заняты под господские фольварки и отдаются в найм шляхте и евреям»; бывшие крепостные испытывают неудобства в расположении своих наделов, «которые при выборе дворовым управлением лучших частей угодий, особенно покосов, составляются весьма часто из разрозненных кусков на большом протяжении, – делают невозможным правильное ведение хозяйства, ведут к непроизводительной потере времени и к разным притеснениям со стороны помещиков»; оброк, определенный по уставным грамотам для имений, состоявших на надельной повинности, является «непомерно высоким», нисколько не соответствуя достоинству и качеству угодий [11].

Для ускорения хода поверочных работ М.Н.Муравьёв циркуляром от 15 апреля 1864 г. предложил губернским присутствиям командировать членов от правительства в имения, которые должны были контролировать действия мировых посредников и комиссий. Генерал-губернатор лично следил за ходом работ в крае. Губернаторы должны были каждые две недели представлять на его имя «перечневые ведомости» о количестве составленных каждой из комиссий выкупных актов, а также указывать число актов, возвращенных в комиссии для исправления, с указанием причин их возврата [12, с. 267 –271]. С той же целью циркуляром от 17 июня 1864 г. комиссиям было предоставлено право в имениях, где не были составлены уставные грамоты, приступить к составлению выкупных актов [7, с. 133 – 136]. Циркуляром от 23 сентября 1864 г.

комиссиям разрешалось оформлять выкупные акты в зимнее время без въезда в имения [12, с. 6]. С этого времени объявление выкупных актов крестьянам становилось необязательным.

В Гродненской губернии поверочные комиссии встретились с особого рода затруднениями, решение которых ни в одном постановлении правительства и местной администрации края не предусматривалось. Речь идет о так называемом «полетковом» пользовании землей и порядке выкупа земель, расположенных в Царстве Польском. Сущность полеткового владения землей заключалась в праве пользования наделом на каждый год, а через несколько лет – в определенной последовательности. При решении данного вопроса комиссии должны были руководствоваться собственными соображениями.

В некоторых имениях, расположенных по реке Буг, крестьяне пользовались частью наделов, находившихся в пределах Царства Польского. В связи с затруднениями, связанными с порядком выкупа этих земель, М.Н.Муравьёв специальным постановлением от 23 ноября 1863 г. разрешил поверочным комиссиям «производить обмен означенных угодий по соглашению крестьян с землевладельцами, а если согласия не последует, то оставлять земли, лежащие за демаркационной линией, в пользовании крестьян по оценке поверочных комиссий с правом переоброчки по истечении 20 лет» [13].

Объединенными усилиями 13 комиссий поверочные работы в 1864 г.

продвигались быстро. Если в апреле было обследовано только 36 имений, то в мае – 178, в июне – 196, в июле-августе – 411 [14]. В Сокольском уезде поверочные работы в июле 1864 г. были закончены, к концу года – и в Волковысском уезде [15]. Более медленно поверка уставных грамот проводилась в Белостокском, Бельском, Гродненском и Слонимском уездах. 28 ноября 1864 г. гродненский губернатор сообщал министру внутренних дел, что в этих уездах в течение октября поверочными комиссиями «выкупных актов составлено не было», так как они «занимались осмотром и измерением крестьянских наделов и разрешением возникавших при том споров и жалоб». Всего к концу г. поверочные работы были проведены по 1 278 имениям, в которых числилось 33 535 крестьянских дворов, в пользовании которых было 471 570 десятин земли [16].

По окончании поверочных работ освободившиеся комиссии переводились в другие уезды, что ускорило составление выкупных актов. Весной и летом 1865 г. поверочные работы последовательно были закончены в Белостокском, Брестском, Бельском, Слонимском, Гродненском и Пружанском уездах. 6 сентября 1865 г. гродненский губернатор сообщал министру внутренних дел, что 30 августа Кобринская поверочная комиссия завершила составление выкупных актов «по последним имениям Дивинской волости, в которых поверка была затруднена болотистой местностью» [17].

К началу 1866 г. из 13 комиссий в губернии в полном составе осталось только две: Белостокско-Сокольская и Брестская, остальные были упразднены, а производство новой поверки по исправлению выкупных актов было возложено на местные мировые съезды [18].

С окончанием работ поверочных комиссий составление выкупных актов в губернии не было закончено. В связи с жалобами обезземеленных крестьян на неотвод им инвентарных земель новый виленский генерал-губернатор К.П. фон Кауфман отменил циркулярное распоряжение М.Н.Муравьёва от 17 июня 1864 г., по которому разрешалось принимать иски крестьян на возвращение им отобранных земель «только на день объявления на месте составленного поверочной комиссией выкупного акта». Специальными постановлениями в 1866 г. Кауфман восстановил по каждой губернии «для обезземеленных право заявлений и поручил по дополнительному разбору составлять дополнительные акты» [19].

В соответствии с решением Главного комитета от 26 марта 1869 г.

дополнительные выкупные акты составлялись, если крестьяне приобретали в собственность земли, расположенные в пределах Царства Польского, которые не вошли в первоначально составленные акты [20].

Таким образом, составление выкупных актов среди бывших помещичьих крестьян Гродненской губернии в основном было закончено в конце 60-х – начале 70-х годов XIX в., и если впоследствии составлялись и вводились выкупные акты, под которые выдавались правительственные ссуды, то получателями их, как правило, были старообрядцы, чиншевики, православные арендаторы, вольные люди, т.е. лица, не бывшие крепостными крестьянами.

Всего на основе указа от 1 марта 1863 г. поверочными комиссиями и мировыми съездами было составлено и представлено в Главное выкупное учреждение 2 843 акта, из которых было утверждено 2 753. Всех крестьян по этим актам числилось 178 373 рев. душ, владевших 699 631 дес.

удобной земли [21].

В условиях восстания 1863 г. переход крестьян на обязательный выкуп являлся лишь полумерой, которая не могла ослабить накал классовой борьбы в западных губерниях. В записке от 7 июля 1863 г., направленной гродненским губернатором Бобринским виленскому генералгубернатору М.Н.Муравьёву, проводилась мысль о том, что «если привести в исполнение указ 1 марта и единственно ограничиться уменьшением размеров платежей, то эта мера поведет только к совершенному разочарованию крестьян и не достигнет тех политических результатов, которые правительство ожидает» [22].

В указе от 1 марта 1863 г. о восстановлении инвентарных наделов крестьян ничего не говорилось. По «Местному положению» безземельные крестьяне также не имели права на получение надела. Земля предоставлялась лишь тем крестьянам, которые пользовались ею непосредственно ко времени обнародования Положений от 19 февраля 1861 года. Между тем безземельные крестьяне накануне реформы составляли довольно значительную часть крепостного населения Беларуси и Литвы [23], представляя для правительства «горючий материал», который всегда был готов «поддаться живым и заманчивым обещаниям проводников революции» [24, с. 507].

Массовые протесты крестьян в связи с началом поверочных работ и обострение революционного движения в Северо-Западном крае заставили виленского генерал-губернатора М.Н.Муравьёва пойти по пути дальнейших полуреформ. Циркуляром от 17 августа 1863 г. поверочным комиссиям было предоставлено право наделять крестьян, обезземеленных со времени введения обязательных инвентарей до отмены крепостного права, 3 десятинами удобной земли на семью [7, с. 64]. Принимая меры по наделению безземельных крестьян небольшими участками земли, М.Н.Муравьёв, на наш взгляд, руководствовался прагматическими соображениями, суть которых следовало бы свести к двум аспектам – политическому и экономическому. В основе первого лежало стремление «умиротворить край», связав надежды крестьян на землю с идеями самодержавия, а не с аграрными декретами польского национального комитета, второго – обеспечение помещиков необходимой рабочей силой для дешевой обработки земли и снятие с государства «тяжкого бремени опеки над этими пролетариями» [25].

Однако первоначальные действия поверочных комиссий показали, что уступки, сделанные администрацией края в этом вопросе, являются недостаточными. Крестьяне требовали возвращения всех земель, которые были в их пользовании по обязательным инвентарям. Муравьёв был вынужден в дополнение к циркуляру от 17 августа издать новый.

Циркуляр от 18 октября 1863 г. разрешал поверочным комиссиям наделять крестьян, обезземеленных помещиками со времени введения обязательных инвентарей до 1857 г., 3 дес. земли, а тем, кто лишился ее накануне отмены крепостного права, т.е. в течение 1857 – 1861 г., «постановлять решения о возвращении как отдельных крестьянских участков в полном объеме, так и части угодий, отобранных у целых сельских обществ» [7, с. 77 – 78].

Сохранив за бывшими крепостными право на получение части инвентарной земли, циркуляр одновременно предусматривал, что наделение обезземеленных крестьян должно производиться преимущественно из тех земель, которые ранее находились в их пользовании. Если этих земель могло оказаться недостаточно для крестьян, то помещики должны были производить «отвод надела из других угодий, избегая чересполосицы».

Стремясь придать своим действиям законную силу, М.Н.Муравьёв ссылался на то, что в большинстве случаев обезземеливание крестьян проходило накануне реформы, «когда уже дворянство здешнего края всеподданнейше заявило о благих намерениях своих улучшить и у с троить быт поселенных на их землях крестьян». Поэтому после рескрипта от 20 ноября 1857 г. землепользование крестьян «не должно было изменяться по произволу некоторых помещиков в ущерб и разорение крестьян».

Неопределенность данного положения помещики в дальнейшем выгодно использовали в своих целях. При наделении безземельных крестьян участками они предоставляли им малоудобные земли и пустки, а хорошо обработанные и унавоженные участки по-прежнему оставались в собственности помещиков.

В циркуляре было также разъяснено, что под семьей, имевшей право на получение надела, следует «считать мужа и жену одних или с неженатыми детьми». Вновь образовавшиеся семейства от умерших крестьян-домохозяев, лишившихся инвентарной земли, имели право на получение в надел 3 дес. земли. Если при проверке повинностей кто-либо из подлежавших наделению землей крестьян отсутствовал, то сельскому обществу предоставлялось право ходатайствовать перед комиссией о наделении этих крестьян землей [7, с. 77 – 80].

Циркуляр от 18 октября учитывал также в известной мере требования крестьян о возвращении и тех земель, которых они лишились вследствие принудительных обменов. Поверочным комиссиям предоставлялось право рассматривать жалобы крестьян на обмен угодий. В случае, если крестьянский надел из-за разверстания угодий уменьшился по сравнению с 1857 г., помещик обязан был «дополнить недостающее количество из земель», которые могли быть признаны удобными.

Что касается переселения бывших крепостных на худшие участки и переноса усадеб, то здесь без всякой двусмысленности комиссиям было рекомендовано не принимать к рассмотрению жалобы крестьян [26].

Таким образом, при определении прав обезземеленных крестьян на землю политика М.Н.Муравьёва была половинчатой, нерешительной и поэтому малоэффективной. Администрация края пыталась по существу решить неразрешимую задачу, своего рода «квадратуру круга» – наделить крестьян землей, не посягнув при этом значительно на частную собственность помещиков.

Циркуляры от 17 августа и 18 октября 1863 г., как и другие распоряжения М.Н.Муравьёва по крестьянскому вопросу, были изданы «без санкций» правительства. Принимая решения о возвращении бывшим домохозяевам их инвентарных земель, генерал-губернатор исходил из своих убеждений и той политической обстановки в крае, которая сложилась в связи с восстанием 1863 г.

Однако даже такая половинчатая и ограниченная политика М.Н.Муравьёва по крестьянскому вопросу вызвала в Министерстве внутренних дел противодействие и недовольство. В письме, направленном государственному секретарю 17 декабря 1863 г., П.А.Валуев, исходя из своих крепостнических убеждений, указывал, что если «распоряжение генерал-губернатора об исправлении поверочными комиссиями уставных грамот» можно считать оправданным, то мероприятия по возвращению крестьянам инвентарных земель следует признать противозаконными, поскольку они находятся «в прямом противоречии с коренными началами устройства быта временнообязанных крестьян».

Ссылки же М.Н.Муравьёва на политическое значение данных мероприятий П.А.Валуев признал малоубедительными. «Эти убеждения могли бы иметь надлежащее значение только в том случае, – отмечал он, – если бы земельный надел мог быть предоставлен всем или по крайней мере значительному числу безземельных крестьян и при том не иначе, как в достаточных размерах с предварительным обзаведением их усадебной оседлостью и всем необходимым крестьянским хозяйством».

П.А.Валуев также подчеркивал, что мероприятия М.Н.Муравьёва по крестьянскому вопросу и в экономическом отношении не дадут положительных результатов. Он считал, что в Западной Беларуси и Литве нельзя рассчитывать на прочное устройство безземельных крестьян, поскольку у большинства из них не было «средств для устройства жилищ и обзаведения хозяйством». Выступая противником наделения землей обезземеленных крестьян и защищая интересы помещиков, министр внутренних дел договорился до того, что восстановление инвентарных наделов крестьян окончательно подорвет фольварочное хозяйство и приведет «к общему упадку сельского хозяйства в крае» [27].

Столь же решительно отстаивали интересы помещиков и другие представители консервативного направления в правительстве, которые подали записку Александру II, подвергая критике аграрную программу администрации края в крестьянском вопросе.

Однако Главный и Западный комитеты, на заседании которых мая 1864 г. рассматривался вопрос о наделении крестьян землей, придерживались иной политики в этом вопросе, чем Министерство внутренних дел. Безземельные крестьяне были весьма заметной и серьезной силой в политической жизни края. Игнорировать их положение комитеты не могли. В связи с восстанием 1863 г. правительство было заинтересовано в уменьшении количества «подвижного элемента». Поэтому большинство членов комитетов, приняв во внимание, что наделение крестьян землей проводится в жизнь на протяжении более полугода, не встречая при этом особых «затруднений», решило «распоряжения генералгубернатора оставить в силе». 25 мая 1864 г. решение Главного и Западного комитетов было утверждено царем [28].

Таким образом, в силу конкретных исторических условий правительство не только признало распоряжения М.Н.Муравьёва о возвращении обезземеленным крестьянам части инвентарной земли, но, исходя из объективных обстоятельств, юридически было вынуждено признать за этой категорией крестьян ряд положений, которые должны были в какой-то степени упрочить политическую обстановку в крае и связать надежды крестьян с идеями самодержавия, а не с аграрными декретами Национального правительства.

Продолжая политику по «умиротворению» края, М.Н.Муравьёв издал 8 мая 1864 г. циркулярное распоряжение о возвращении земельных участков лесным сторожам с распространением на них правил о выкупе угодий. Наделы лесным сторожам отводились те, которые были у них ко времени обнародования Положений от 19 февраля. Если участки сторожей находились «среди господского леса», то помещику предоставлялось право на обязательный обмен этих угодий на основании ст. 37 – 64 «Местного положения» и правил, утвержденных 10 сентября 1862 г. в Государственном Совете, о переносе «усадебной оседлости крестьян, поселенных в односельях» [7, с. 125 – 126].

По мере подавления революционного движения в Беларуси и Литве местная администрация края в меньшей степени придерживалась циркуляра от 18 октября. В связи с массовыми жалобами помещиков на отвод безземельным крестьянам «фольварковых угодий с совершенным расстройством помещичьего хозяйства» виленский генерал-губернатор Э.Т.Баранов 7 ноября 1866 г. сделал распоряжение начальникам губерний, чтобы комиссии при проведении поверочных работ и губернские присутствия при исправлении обжалованных актов зачисляли «в надел обезземеленным только то количество земли, которое соответствует инвентарному, не допуская прирезок из фольварковой земли, превышающих инвентарный их надел». Губернаторам также было предоставлено право ходатайствовать перед Э.Т.Барановым о разрешении вопроса, если «обезземеленные крестьяне уже вступили в распоряжение отведенными угодьями, и их предстояло отобрать». Однако дальнейшее сопротивление крестьян сорвало реализацию этих планов. В соответствии с постановлением Главного комитета от 26 марта 1869 г. крестьяне не смогли быть «лишены какихлибо земель и угодий, предоставленных им по выкупному акту, хотя бы они до того и не состояли в их пользовании» [3, с. 142].

Наиболее полные сведения о числе безземельных крестьян, наделенных землей на основании циркуляров от 17 августа и 18 октября 1863 г., в исторической литературе представлены в работе Д.Рихтера.

По его данным, в Гродненской губернии при проведении реформы 1863 г.

5 298 дворов, имевших землю по инвентарям, но обезземеленных помещиками в ходе подготовки реформы, были поверочными комиссиями вновь наделены землей при переходе крестьян на обязательный выкуп [29, с. 603]. Насколько эти цифры соответствуют действительности? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо хотя бы кратко проанализировать содержание таблиц, приводимых автором.

Будучи директором Департамента окладных сборов Министерства финансов, Рихтер располагал статистическим материалом обобщающего характера: данными Государственного банка и Главного выкупного учреждения. Использование этих источников было весьма затруднительным. «Сведения о подворном распределении надельной земли по Северо-Западному краю, – писал Д.Рихтер, – крайне скудны и неполны. Подворные списки имеются далеко не во всех делах, да и те, которые имеются, не всегда точно и полно составлены». Особенно неудовлетворительными оказались «сведения о лицах, бывших при крепостном праве... безземельными крестьянами и батраками». Не случайно поэтому, что из 5 298 дворов, наделенных землей в ходе поверочных работ, исследователем более или менее точно определено землевладение для 4 101 хозяйств, которые получили 14 238 десятин земли, или в среднем 3,4 дес. на двор [29, с. 591, 603].

Таким образом, сведения Рихтера о числе крестьян и количестве земли, полученной бывшими домохозяевами при проведении реформы, не являются в достаточной мере точными, чтобы использовать их без всяких оговорок. К тому же данные приведены автором не по всем имениям. А между тем, как известно, полнота фонда чувствительно сказывается на результатах исследования.

По данным 2 732 выкупных актов, сверенных с протоколами поверочных комиссий и именными списками крестьян-домохозяев, нами установлено, что в ходе поверочных работ комиссиями и мировыми съездами в губернии было вновь наделено 6 038 дворов, которые получили в собственность 23 812 дес. земли, или в среднем на двор 3,9 дес. (см. таблицу 1).

Число дворов, вновь наделенных землей в ходе проведения Примечание: таблица составлена на основе протоколов поверочных комиссий, выкупных актов и именных списков крестьян-домохозяев, вышедших из крепостной зависимости, сведения о которых составлялись поверочными комиссиями в качестве приложений к выкупным актам.

Из общего числа вновь наделенных дворов 863, или 14,3 %, получили полные дореформенные наделы, 4 323 дворам, или 71,6 %, были предоставлены участки в размере 3 десятин, и 852 двора (11, 4 %) были наделены огородными участками от нескольких сот саженей до 3 десятин на двор.

Рассматривая поуездные итоги по каждой группе отдельно, мы видим, что наибольшее число дворов, получивших полные наделы, приходится на три уезда: Бельский, Белостокский и Гродненский – 547, или 63,4 %, всех дворов этой группы. Аналогичная тенденция имела место и в группе дворов, получивших огородные участки, где на Белостокский, Пружанский и Слонимский уезды приходится 61,6 % дворов. Такой резкой дифференциации не наблюдается только в группе дворов, получивших трехдесятинные участки.

Таким образом, истинная цель аграрной политики М.Н.Муравьёва наиболее отчетливо проявилась в вопросе наделения землей безземельных крестьян. Несмотря на то, что процесс обезземеливания крестьян наиболее интенсивно и широко практиковался помещиками в последние годы существования крепостного права, большинство полученных наделов (85, 7 %) не превышало 3 дес. Эти наделы не могли обеспечить даже элементарных потребностей крестьян. Поэтому они были вынуждены приобретать значительную часть средств, работая у помещиков. Карликовые наделы в известной мере прикрепили крестьян к земле, что дало возможность помещикам обеспечить себя на первых порах дешевой рабочей силой.

Несмотря на то, что право на получение надела распоряжениями Муравьёва было признано за всеми безземельными крестьянами, лишенными земли по прихоти владельцев в течение 1846 – 1861 г., следует признать, что в действительности не все из бывших домохозяев воспользовались этим правом. Часть из них, не имея возможности и средств обзавестись хозяйством, сами отказались от предоставляемого надела [30].

Другим земли не были возвращены за неимением свободных участков у помещиков или ввиду истечения месячного срока жалоб на решение поверочных комиссий и постановление губернского присутствия [31]. Но были и такие крестьяне, которые формально наделялись землей и показывались по выкупным актам в числе домохозяев. На самом же деле они участками не владели [32].

В ходе поверочных работ выяснилось, что часть помещиков не гнушалась и других средств, чтобы противодействовать наделению землей безземельных крестьян. Многие из них широко пользовались правом обжалования министру внутренних дел решений губернских по крестьянским делам присутствий. Не останавливались помещики и перед подлогом документов [33]. В отношении от 21 апреля 1865 г., адресованном П.А.Валуеву, генерал-губернатор был вынужден признать, что «распоряжение о возвращении земель обняло только небольшое число обезземеленных крестьян». У большинства из них инвентарные наделы так и не были восстановлены. К ним относились бывшие крепостные, которые «были обезземелены до 1846 года; затем все те крестьяне, кои не были записаны по инвентарю в числе домохозяев...; наконец, так называемые примаки и сдольники» [34].

Положение бобылей и кутников было особенно тяжелым. Часть из них работала в хозяйствах помещиков, получая за это вознаграждение в виде денег и продуктов. Другая же часть, приписанная «по воле помещика к семье домохозяина», должна была нести «всю тяжесть издельной повинности, работая и на помещика, и на домохозяина». Кроме того, они должны были отбывать государственные и мирские повинности наравне с крестьянами, наделенными землей [35, с. 57].

В «Местном положении» и указе от 1 марта 1863 г. о батраках и кутниках не было сказано ни слова. В соответствии с циркулярами от 17 августа и 18 октября правом получения надела могли воспользоваться лишь те лица, у которых накануне реформы имелся инвентарный надел.

Между тем, категория данных крестьян была многочисленной и представляла политическую опасность для администрации края. В одной лишь Гродненской губернии, по данным губернского по крестьянским делам присутствия, в 1865 году было 7 825 батраков [36]. М.Н.Муравьёв полагал, что «класс этих людей», не обеспеченный средствами к существованию, «не может воплощать идеи консерватизма». Наоборот, он является активным источником и участником «всех беспорядков». Поэтому, преследуя далеко идущие политические цели, внимание генерал-губернатора было обращено на необходимость принятия мер «к устройству быта этих крестьян, как ввиду бедственного их положения, так равно и ввиду политических событий в крае за последнее время» [37].

Вопрос о положении батраков и кутников был обсужден 22 и 23 февраля 1865 г. на заседании Временной комиссии по крестьянским делам. Комиссия признала за данной категорией крестьян право «на усадебную оседлость». Наряду с этим она пришла к выводу, что вопрос об устройстве быта батраков и кутников следует в дальнейшем решать «на прочных основаниях, в духе Положения 19 февраля и в составлении некоторых новых правил, не прибегая к полумерам» [38]. Однако предложения комиссии скорее носили характер благих пожеланий, чем имели реальную почву для их осуществления. В условиях подворно-участкового землепользования в Западной Беларуси и Литве изменить положение батраков и кутников можно было не рекомендательными предложениями, а путем коренной ломки помещичьего землевладения. Но такой путь решения вопроса был не только неприемлем для членов Временной комиссии, но и противоречил сущности аграрной политики самодержавия.

Циркуляром от 10 марта 1865 г. генерал-губернатор рекомендовал мировым посредникам и поверочным комиссиям обращать внимание на положение батраков. С этой же целью М.Н.Муравьёв вторым циркуляром от 11 марта обязал мировых посредников «разъяснять» и «склонять» крестьян-собственников заняться устройством положения батраков и кутников, приписанных к их обществам и не получивших права на земельный надел. Циркуляр предусматривал наделять безземельных крестьян усадебными участками за счет отрезок от крестьян-собственников [12, с. 23 – 24, 82 – 83].

Желая улучшить положение батраков и кутников, М.Н.Муравьёв стремился наделить возможно большее их число небольшими участками земли. В дальнейшем он рассчитывал поставить малоземельных крестьян в экономическую и хозяйственную зависимость от помещиков. Однако на практике мероприятия М.Н.Муравьёва в Гродненской губернии не имели успеха. Мартовские циркуляры были проведены в жизнь в Белостокском уезде. В остальных уездах их действие было незначительным [39]. Проект же генерал-губернатора, представленный министру внутренних дел 21 апреля 1865 г., относительно наделения батраков землей за счет 1/6 части отрезок наделов крестьян был отклонен правительством, поскольку «при участковом пользовании землей отделение части земли от нынешних хозяйств для безземельных» было сопряжено с большими экономическими трудностями.

Местная администрация, всячески подчеркивая на словах свое внимание к безземельным крестьянам, по существу ничего не сделала для улучшения экономического положения батраков и кутников. Вопрос о наделении их землей она пыталась решить за счет новых отрезков земель от крестьян-собственников, не затрагивая основ помещичьего землевладения. Но встретив решительное сопротивление крестьян и не получив на это разрешения со стороны правительства, была вынуждена вообще отказаться от предоставления участков батракам и кутникам.

Таким образом, обострение социальной борьбы в белорусской деревне, совпавшей по времени с восстанием 1863 г., вынудило царское правительство изменить условия проведения крестьянской реформы в Западной Беларуси. Несмотря на изменение условий освобождения крестьян, правительство, имея в виду интересы помещиков, не решилось принять коренные меры по улучшению экономического положения бывших крепостных. В результате осуществления выкупной операции количество земли у крестьян уменьшилось с 767 180 дес. до 699 457 дес., т.е.

на 67 223 дес., или на 8,8 %, по сравнению с тем, что было в их пользовании по обязательным инвентарям. Вопреки установившимся в исторической науке взглядам дореформенные наделы крестьян Западной Беларуси в ходе реализации реформы 1861 г. так и не были восстановлены.

Несмотря на то, что на втором этапе реализации реформы земли у крестьян оказалось меньше, чем у них ее было по инвентарям, тем не менее, мы не имеем права не признать, что при всей незначительности уступок крестьянам местной администрации края удалось на время ослабить накал социально-классовой борьбы в белорусской деревне. Крестьяне поверили практическим действиям правительства, а не руководителям национально-освободительного движения, и согласились принять от царя значительно меньше того, чем им было обещано аграрными декретами повстанцев. В среде крестьян опять окрепли царистские иллюзии. Вновь они ожидали от царя новых «благодеяний», вместо того чтобы вместе с восставшими идти с оружием в руках добывать себе землю и волю. Восстание все же помешало помещикам и правительству ограбить своих бывших крепостных в том размере, в каком они намеревались сделать это при составлении уставных грамот. Отмена в западных губерниях временнообязанных отношений, снижение выкупных платежей и частичное наделение безземельных крестьян земельными наделами создавали более благоприятные условия для развития капитализма в сельском хозяйстве Западной Беларуси.

1. Гісторыя Беларусі: у 2 ч. Ч. 2: XIX–XX стагоддзі: курс лекцый /пад рэд. П.І. Брыгадзіна [і інш.]. – Мінск: РІВШ БДУ, 2002. – 656 с.; Гісторыя Беларусі: у 6 т. Т. 4. Беларусь у складзе Расійскай імперыі (канец XVIII – пачатак XX ст./ М. Біч, В. Яноў-ская, С. Рудовіч [і інш.] / пад рэд. М. Касцюка [і інш.]. – Мінск: Экаперспектыва, 2005. – с.; Ковкель, И.И. История Беларуси: С древнейших времен до нашего времени / И.И.

Ковкель, Э.С. Ярмусик. – 5-е изд. – Минск: Аверсэв, 2005. – 605 с.; Панютич, В.П. Историография аграрной истории Беларуси 1861 – 1917 гг.: монография / В.П. Панютич. – Минск:

ГНУ «Институт истории НАН Беларуси», 2005. – 262 с.

2. Фридман, М.Б. Крестьянское движение в Белоруссии в годы революционной ситуации / М.Б. Фридман // Революционная ситуация в России в 1859 – 1861 гг. – М., 1960. – С. 259 – 274.

3. Самбук, С.М. Политика царизма в Белоруссии во второй половине XIX века / С.М. Самбук. – Мінск: Навука і тэхніка, 1980. – 223 с.

4. Фридман, М.Б. Отмена крепостного права в Белоруссии / М.Б. Фридман. – Минск:

Изд-во БГУ, 1958. – 202 с.

5. Российский государственный исторический архив (далее – РГИА). – Ф. 1181. – Оп. 1. – Т. XV.

6. РГИА. – Ф. 1291. – Оп. 33. 1862. – Д. 17. – Л. 22 – 31.

7. Сборник правительственных распоряжений по устройству быта крестьян-собственников в Северо-Западном крае. – Вильна, 1864. – VI, 150 с.

8. РГИА. – Ф. 1291. – Оп. 33. 1865. – Д. 531. – Л. 2, 6, 8 – 9, 14.

9. РГИА. – Ф. 1291. – Оп. 33. 1862. – Д. 17. – Л. 21.

10. РГИА. – Ф. 1291. – Оп. 33. 1865. – Д. 531. – Л. 1.

11. Национальный исторический архив Литвы (далее – НИАЛ). – Ф. 378. – Оп. 72.

1864. – Д. 2125. – Л. 3 – 4.

12. Сборник распоряжений графа Михаила Николаевича Муравьёва по усмирению польского мятежа в Северо-Западных губерниях: 1863 – 1864; сост. Н. Цылов. – Вильна, 1866. – IV, 385 с.

13. РГИА. – Ф. 1181. – Оп. 1. – Т. XV. 1866. – Д. 52. – Л. 2 – 18.

14. РГИА. – Ф. 1291. – Оп. 33. 1862. – Д. 17. – Л. 134, 173, 191, 240, 245.

15. РГИА. – Ф. 1291. – Оп. 33. 1865. – Д. 531. – Л. 1.

16. РГИА. – Ф. 1291. – Оп. 33. 1862. – Д. 17. – Л. 427.

17. РГИА. – Ф. 1291. – Оп. 33. 1865. – Д. 531. – Л. 1.

18. РГИА. – Ф. 1263. – Оп. 1. 1867. – Д. 3256. – Л. 295.

19. РГИА. – Ф. 1291. – Оп. 33. 1868. – Д. 34. – Л. 22.

20. Национальный исторический архив Беларуси в Гродно (далее – НИАБ в Гродно). – Ф. 10. – Оп. 3. – Д. 15, 235, 256, 380. – Оп. 17. – Д. 160, 188, 237; РГИА. – Ф. 577. – Оп. 10. – Д. 108.

21. РГИА. – Ф. 577. – Оп. 50. 1862. – Д. 1283.

22. НИАЛ. – Ф. 378. – ОО. 1863. – Д. 900. – Л. 92 – 96.

23. По сведениям Редакционных комиссий, безземельных крестьян в Северо-Западном крае накануне реформы было 68 717 рев. душ (РГИА. – Ф. 1291. – Оп. 33, 1862. – Д. 12. – Л. 15). В действительности их было значительно больше. По неполным данным, в Виленской и Ковенской губерниях безземельных крестьян в 1858 г. было соответственно 13 748 и 38 288 человек (см.: Неупокоев, В.И. Крестьянский вопрос во второй трети XIX в. / В.И. Неупокоев. – М.: Наука, 1976. – С. 299 – 300). В Гродненской губернии, по данным уставных грамот, сверенных с протоколами поверочных комиссий и выкупными актами, число батраков и дворовых составило 32 159 рев. душ.

24. Миловидов, А.М. Батраки и кутники Северо-Западного края /А.М. Миловидов // Русский вестник. – 1905. – № 8. – С. 500 – 520.

25. РГИА. – Ф. 1181. – Оп. 1. – Т. XV. 1863. – Д. 174. – Л. 5 – 6.

26. НИАЛ. – Ф. 378. – ОО. 1863. – Д. 900. – Л. 92 – 96.

27. РГИА. – Ф. 1181. – Оп. 1. – Т. XV. 1863. – Д. 174. – Л. 2 – 5.

28. НИАЛ. – Ф. 378. – ОО. 1863. – Д. 1836. – Л. 55 – 57; РГИА. – Ф. 1181. – Оп. 1. – Т. XV. 1863. – Д. 174. – Л. 43 – 46.

29. Рихтер, Д.Г. Материалы по вопросу о земельном наделе бывших помещичьих крестьян и о сервитутах в юго- и северо-западных губерниях России /Д.Г. Рихтер //Вестник финансов, промышленности и торговли. – 1900. – № 39. – С. 584 – 605.

30. НИАБ в Гродно. – Ф. 10. – Оп. 2. – Д. 127; Оп. 17. – Д. 160, 905.

31. НИАЛ. – Ф. 378. – ОО. 1865. – Д. 2036. – Л. 4 – 5.

32. НИАБ в Гродно. – Ф. 10. – Оп. 2. – Д. 17. – Л. 138.

33. НИАБ в Гродно. – Ф. 10. – Оп. 17. – Д. 976. – Л. 36.

34. НИАЛ. – Ф. 378. – ОО. 1865. – Д. 2368. – Л. 15.

35. Манассеин, В.С. Крестьянский вопрос в Гродненской губернии в XIX столетии / В.С. Манассеин. – Гродно, 1902. – III. – 85 с.

36. РГИА. – Ф. 1291. – Оп. 56. 1866. – Д. 5. – Л. 2, 21.

37. НИАЛ. – Ф. 378. – ОО. 1865. – Д. 2368. – Л. 15.

38. НИАЛ. – Ф. 378. – ОО. 1865. – Д. 2368. – Л. 14.

39. НИАЛ. – Ф. 378. – ОО. 1863. – Д. 1836. – Л. 69; 1866. – Д. 2499. – Л. 22 – 23, 39, 54, 57, 60.

The article considers the essence of the domestic policy of the tsarist autocracy on the peasant problem in Western Belarus in connection with the uprising of 1863. Statistics data concerning the number of landless peasants who were given the land during the second stage of the realization of the reform of 1861 are represented.

Хилюта Владимир Андреевич – кандидат исторических наук, доцент, председатель профкома работников образования и науки ГрГУ им. Я. Купалы.

УДК 378.4 (476) (1946 – 1949)

ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ КАМПАНИИ

В ГРОДНЕНСКОМ ГОСПЕДИНСТИТУТЕ

В статье на основе материала, впервые вводимого в научный оборот, рассматривается один из наиболее сложных периодов в истории Гродненского государственного педагогического института (1946 – 1949 гг.). Дается анализ идеологических кампаний, проводимых здесь по указанию центральных партийных и местных органов, указывается на их значение в организации учебно-воспитательного процесса и комплектования профессорско-преподавательского состава. Большое место в статье отводится показу индивидуальных судеб тех людей, которые стояли в указанные годы во главе института, партийного комитета факультетов и кафедр. Указываются и методы, с помощью которых насаждался партийный контроль за деятельностью молодой высшей школы на Гродненщине.

Первые послевоенные годы были отмечены значительным усилением контроля партийных органов за работой вузов. Во второй половине 1940-х годов ими были организованы мощные идеологические кампании, оказавшие неоднозначное влияние на развитие отечественной науки, культуры и высшей школы. Документальную базу названных партийных мероприятий составляли: решения ЦК ВКП(б) от 9 июля 1945 года «О недостатках в преподавании марксизма-ленинизма в Саратовском государственном университете имени Н.Г.Чернышевского», постановление ЦК ВКПБ(б) от 14 августа 1946 года о журналах «Звезда» и «Ленинград» и посвященный ему доклад (вернее, два доклада – 15 и августа) секретаря ЦК А.А.Жданова, а также Закрытое письмо ЦК ВКП(б) по делу профессоров Н.Г.Клюевой и Г.И.Роскина (7 сентября 1947 года).

Составной частью идеологической кампании тех лет явилось также учреждение 28 марта 1947 года при министерствах и ведомствах «судов чести» долженствующих, согласно их уставу «проводить непримиримую борьбу с низкопоклонством и раболепием перед западной культурой, ликвидировать недооценку значения деятелей русской науки и культуры в развитии мировой цивилизации». С 1948 года борьба с «низкопоклонством» была дополнена компанией против «космополитов». Своеобразным апофеозом развернувшейся компании стало «дело Еврейского антифашистского комитета» и преславутое «дело врачей».