«социологическая ауторефлексия (1999-2001) = Послесловие: Из автопрезентации тома 1 ТОМ 2/1 Глава без №. АВТОПРЕЗЕНТАЦИЯ ТОМА 1 = От автора – сегодня. Предуведомление к главам 15-17 15. ЗАСЛУЖЕННЫЕ СОБЕСЕДНИКИ (начало) 16 ...»

Д. «Истинная» история (хоть общества, хоть индивида) неизбежно есть продукт множества последующих интерпретаций, о качестве которых мы судим по мощности информационной базы, соблюдению профессиональных норм, логичности и внутренней непротиворечивости рассуждений. Что касается истории личности, т. е. биографии, то, как тонко заметил (в частном письме) И. С. Кон: «Объективной истины о человеке не бывает, потому что он субъект». Е. Спор на тему: среда определяет сознание или сознание творит мир (вариация основного вопроса философии), – мало перспективен, именно как спор, но не как диалог, предполагающий взаимообогащение его участников новыми знаниями и аргументами. Не ИЛИ, а И (то и другое…) приближает к пониманию реального устройства, в частности, «социальной вселенной».

Ж. Что касается биографических исследований, то двумя ключевыми и равноправными вопросами здесь, на наш взгляд, оказываются: «что обстоятельства делают (могут сделать) с человеком» и «что человек делает (может сделать) с обстоятельствами». Это есть некий двуединый процесс, который может исследоваться комплексно, а может – и по частям, в перспективе позднейшего синтеза.

Влияние внешних и внутренних обстоятельств, культурного, идеологического, а иногда и просто личностного контекста на создание всякого данного биографического текста (дискурса) обычно очень велико.

Отсюда возникает сомнение в достоверности всякой биографии, особенно если основным ее источником оказывается собственный рассказ биографанта – биографический нарратив. У критиков биографического метода складывается убеждение, что автобиографическое повествование «насквозь субъективно». При этом предполагается, что только безусловно установленные и многосторонне подтвержденные факты должны составлять корпус биографии.

Разумеется, автор настоящего доклада вовсе не против поиска объективной истины и / или адекватной исторической реконструкции. Однако это дело профессионального исследователя, использующего ради этого и не только биографический метод (в частности, в социологии прижился термин «методологическая триангуляция»).

Что касается средств контроля «на истинность» отдельно взятого биографического текста, то существенным здесь могут оказаться стилевые характеристики и внутренняя непротиворечивость самоописания и ауторефлексии рассказчика.

Заметим, что при всей субъективности таких автобиографических произведений, как «Жизнь – сапожок непарный» (Тамара Петкевич), «Подстрочник» (Лилианна Лунгина), «Корни и сучья» (Анатолий Солипатров), «Диск» (Анри Кетегат), «Дальний архив» (Эрлена Лурье) вряд ли даже самому придирчивому читателю придет в голову усомниться в их биографической и исторической достоверности.

И последнее замечание. Создатель биографического нарратива есть главное действующее лицо и – пока здравствует – «хозяин» собственной биографии (имея в виду именно реконструкцию своего жизненного пути, а не сам жизненный путь, что есть отдельная тема).

Автор настоящего доклада отстаивает ту точку зрения, что всякое автобиографическое повествование имеет право на намеренную субъективность (не Письмо И. С. Кона датировано 16.12.2009.

Цит. по: Алексеев А. Н., Ленчовский Р. И. Профессия – социолог (Из опыта драматической социологии: события в СИ РАН 2008 / 2009 и не только). Документы, наблюдения, рефлексии. В 4-х томах.

СПб.: Норма, 2010. (Электронная версия - http://narod.ru/disk/1666422001/AA%20%26%20RL%20PROFSOC%20Vol%201-4%20Optim.rar.html). См.: Том 2, с. 495.

говоря уж о субъективности ненамеренной), на предъявление человеком событий собственной жизни, а также их освещение и истолкование такими, какими он их видит и / или хотел бы видеть и трактовать. Биографант имеет право на умолчание и даже на искажение действительных событий, если это не затрагивает чести и достоинства других людей. Всякий «рассказ о жизни» есть автопортрет героя (он же - рассказчик), каким он был и, вместе с тем, каким является ныне, есть взгляд в прошлое «из сегодня», сквозь призму всего жизненного и исторического опыта субъекта. Любая информация в биографическом нарративе есть жизненное свидетельство, а не свидетельское показание.

Подводя итог, постулируем следующие положения применительно к биографическим исследованиям:

а) субъективность есть имманентное свойство личности;

б) субъективность не есть альтернатива достоверности автобиографического повествования;

в) автор биографического нарратива имеет право на намеренную субъективность.

Должен заметить, что один из тезисов моего доклада, а именно: «автор биографического нарратива имеет право на намеренную субъективность», с пояснением: «биографант имеет право на умолчание и даже на искажение действительных событий, если это не затрагивает чести и достоинства других людей», - показался максималистским и / или провокативным моему коллеге и другу Роману Ленчовскому: мол, не оправдываю ли я тем самым дезинформацию со стороны автобиографа?

(Я спросил у Романа: могу ли на него персонально сослаться, оставив на его дальнейшее усмотрение более развернутую контраргументацию против моего тезиса, и получил разрешение).

На высказанное же замечание коллеги, отвечу фрагментом из своей переписки с И.С. Коном, на которого уже приходилось ссылаться в этом докладе.

Я писал Игорю Семеновичу в 2007 г., по поводу его автобиографической книги « лет одиночества»:

«Вам высказывать комплименты вроде даже и неловко. Один («внеисторический») все же произнесу. Мне за последнее время довелось прочитать много биографических текстов, в том числе и наших коллег. И это очень непростое сочетание самокритики с самоутверждением удается далеко не всем. У Вас же это удивительно сбалансировано, даже в живой беседе (не говоря уж о писаных текстах).

Человек должен знать себе цену. И «ложной скромности» Вы начисто лишены. С другой стороны, Вы к себе и беспощадны, точнее – насмешливы. Такому соединению сильных акцентов можно позавидовать. Впрочем, на такую интонацию надо еще иметь право. Вот у Вас – оно есть. Это уж – от Бога, от Гения, от Судьбы».

И. С. ответил тогда замечательно: «Просто я не люблю врать (это утомительно, неинтересно и бесполезно - все равно кто-нибудь уличит)». (Май 2007). (См. Алексеев А.Н., Ленчовский Р.И. Профессия – социолог… Том 2, с. 269).

Так вот, я считаю, автор рассказа о своей жизни имеет право на умолчание и даже дезинформацию (разумеется, в отношении себя, но не других людей!). Но и адресаты этого рассказа (не те, так другие) вправе его «уличить» и - рано или поздно – это Из материалов дискуссии «Биография и биокритика» на Форуме МБИ «Биогрфика, социология и история» (2011-2012). См. на сайте «Междуенародная биографическая инициатива»:

http://cdclv.unlv.edu/archives/Comments/ibi_forum_2.5.html.

происходит. А солгавшему однажды, не будет доверия и в остальном. Так, стоит ли пользоваться этим «опасным» (для репутации автобиографа) правом?!

Отвечая на сомнение коллеги., замечу также: грань между фактографией и истолкованием биографических событий весьма условна и, на мой взгляд, именно требование «объективности» в случае автобиографии было бы скорее максималистским.

…Вот и новый повод для дискуссии!.

12. Романы самостояния – семейные хроники Эрлены Лурье …Случилось так, что и мне не пришлось откладывать в долгий ящик Ваши «Дальний архив» и «Такую разную жизнь...». То и другое (кстати сказать, в порядке обратном хронологическому) я читал в апреле, коротая время в Боткинской больнице, по поводу двухсторонней пневмонии. И уж всяко не пожалел о таком стечении обстоятельств.

Мы с Вами и впрямь, наверное, относимся к одному психосоциальному типу, во всяком случае - за 80 без малого лет пришли к более-менее сходным жизненным итогам и смыслам. Пути, разумеется, были разными. Тем интереснее отмеченные Вами резонансы.

Итак:

= Эрлена Лурье. Дальний архив. 1922-1959. Семейная история в документах, дневниках, письмах. Спб.: Нестор-история, 2007. - 548 с.

= Эрлена Лурье. Такая разная жизнь... Хроника семейных событий. 1959-2009.

СПб.: Алетейя, 2011. - 496 с.

Книги Ваши мне оказались интересны и близки не только благодаря классическому воплощению в них разрабатывавшейся мною последние 10-15 лет методологии и этики «социологии жизненного пути» («эстафета памяти» - ресурсы, нормы и эффекты автобиографического повествования и проч.), но и, особенно, общей стратегией жизни героя-автора, которую он (т. е. Вы) сумел сформировать из собственных личностных предпосылок и предлагаемых, в сущности, трагических обстоятельств первой четверти жизни.

Вроде блаженному Августину принадлежит высказывание: «Все, что случается с человеком, похоже на него самого». Вот и Вы такая. И именно Вас должны были вдохновлять Пришвин, Р. Роллан, Р. Кент и Бетховен. И не случайно разнообразие последовательных жизненных и творческих увлечений на протяжении жизни (будь то стихотворчество, байдарочные походы или оригинальная художественная игрушка).

Я не стану спорить с Я. Гординым, усмотревшим в Вас талант летописца, но думаю все же, что самым ценным в Ваших книгах оказалась летопись собственной жизни и души (разумеется, на фоне советской и постсоветской истории), оказавшаяся возможной: а) благодаря счастливо сбереженным дневникам и письмам, никак не предназначавшимся Вами в свое время для «исторических» целей; б) благодаря собственной богатой Из письма А. Алексеева к Э. Лурье. Цит. по: Материалы дискуссии «Биография и биокритика» на Форуме МБИ «Биогрфика, социология и история» (2011-2012). См. на сайте «Междуенародная биографическая инициатива»: http://cdclv.unlv.edu/archives/Comments/ibi_forum_2.5.html.

«…Не знаю, как у кого, а у меня растет круг любимых книг, являющих собой образцы документальной, автобиографической прозы, рассказы о жизни, поднимающиеся до высот как художественной литературы, так и историко-биографического исследования. Некоторых из этих авторов я уже представлял на страницах нашего Форума. Среди них как мои давние, близкие друзья, так и «далекие звезды»: Тамара Петкевич, Лилианна Лунгина, Анатолий Солипатров, Анри Кетегат, Эрлена Лурье. (А до скольких прекрасных автобиографических произведений еще не дошли руки!).

С Эрленой Васильевной Лурье мне посчастливилось лично познакомиться совсем недавно.

Угадывая друг в друге «родственную душу», я подарил ей наш с Романом Ленчовским 4-томник «Профессия – социолог…», а она мне - свой 2-томник («Дальний архив» и «Такая разная жизнь…»).

Через несколько дней я получил от Э.В. письмо, которым весьма дорожу:..»

Отклик Э. Лурье на ПС-1,2,3,4 см.: http://cdclv.unlv.edu/archives/Comments/ibi_forum_2.5.html.

гуманитарной одаренности, ныне ставящей Вашу автобиографическую прозу в высокопрофессиональный писательский ряд.

В Ваших двух прозаических книгах, столь же беспретенциозных и, казалось бы, бесхитростных, как и Ваши стихи, можно усмотреть благородные начала и «романа воспитания», и «романа дружества» (в экстремальном сообществе туберкулезных больных, где каждый - на грани жизни и смерти), и «романа любви» (спасибо Феликсу), и «романа само-осуществления». Я бы употребил обобщающее: «роман само-стояния»

(САМОСТОЯНИЕ - выражение А. Пушкина; своего рода аналог бетховенскому «человек, помоги себе сам!»).

Между прочим, существенное различие моих и Ваших «летописей» в том, что я, как правило, не выхожу за рамки публично-институциональной сферы отношений человека и мира; Вы же – «плаваете» как хотите в межличностной и исповедальной сфере, где так легко «пустить петуха», чего Вам удается избежать, пройдя по «лезвию бритвы»

меры и такта.

Можно бы усмотреть в вашей семейной хронике – «учебник жизни», но в том- то и дело, что не учебник вовсе, а - цитируя, вслед за Вами, любимого Вами М. Пришвина: «Я никого учить не хочу, я поведал Вам свою боль и радость, а Вы делайте с ними что хотите».

Итак, в обсуждении Вашего творчества я как бы отодвигаю на второй план то, как это (оригинально и мастерски) сделано, а выпячиваю «смысложизненную составляющую»: ПОЧЕМУ И ЗАЧЕМ. И в этом вижу главную ценность Вашей автобиографической и документальной прозы.

13. Биография, мемуары и семейная хроника …У меня давеча развязалась оживленная переписка с моим другом и коллегой Н, недавно издавшим интереснейшую автобиографическую книгу (читаешь – не оторваться!), которой, однако, он недоволен: вот и это не отразил в ней, и то, а здесь вроде смещены события и / или акценты.

«…По моей привычке пытаться из всякого недостатка или ошибки извлечь "выгоду" - посоветую Тебе, как поступить в связи с лакунами в твоем жизнеописании и т. п.

Тебя отчасти подвела литературная природа книги, ее стилистика, исключающая строгий хроникальный отчет. Между тем, для историко-биографической точности и полноты нужен другой жанр - семейной хроники, в которой могут быть и эпизоды (расцвеченные то ли памятью, то ли воображением), а главное все-таки - что где когда и с кем произошло и / или он совершил.

В таком случае, что Тебе мешает написать, в дополнение к своей книге, такой фактографический текст, вроде тех двух уже давних, целевых семейных хроник - моей и Зининой, которые, вот, Тебе посылаю (сам разберешься в оглавлении). Я думаю, они не попадались Тебе на глаза.

Как Ты понимаете, никакой литературной амбиции та и другая не содержат (хоть и тоже своего рода литературный жанр). Но они содержат то, что я еще помню и знаю, а уж дети или внуки только от меня и могут узнать. Вот в этом и состоит нравственный императив эстафеты памяти: долг перед предками и особенно - родителями. И вообще:

"Делай то, чего никто кроме тебя и за тебя не сделает".

Вся эта мотивация довольно развита в тексте "Коротка моя память..." (1997), размещенном на сайте МБИ, и, в известной мере, он может служить образцом (типологическим примером для подобных текстов). Думаю, сын будет благодарен Тебе за такой «не литературный» опыт. Уж о внуках и правнуках - не говорю. Кстати, и кетегатовских "В полях предков" не было бы, кабы не несколько уцелевших рукописных тетрадок его матери.

Из материалов дискуссии «Биография и биокритика» на Форуме МБИ «Биогрфика, социология и история» (2011-2012). См. на сайте «Междуенародная биографическая инициатива»:

http://cdclv.unlv.edu/archives/Comments/ibi_forum_2.5.html.

В тексте такого рода, между прочим, Ты можешь использовать и какие-то сюжеты из своей книги но - пунктирно, конспективно.

Можешь включить туда и самокритику собственного автобиографического произведения, но не эмоциональную, а деловую…»

…Мой корреспондент высоко оценил наши с моей супругой Зиной семейные хроники, в частности, мою - «Коротка моя память… (о моих родителях – для моей дочери)», даже вспомнил «Сагу о Форсайтах». Я ответил:

«…Жизнь так разнообразна и изобретательна, что, я думаю, о любом семейном клане можно написать свою "Сагу о Форсайтах", только не хватит нобелевских премий.

Я тоже со скепсисом отношусь к "голосу крови"; с иными родственниками (хоть и мало их осталось) встречаюсь раз в 10 лет, а с некоторыми и вообще предпочитаю не общаться.

ДРУГ - для меня понятие куда более высокое. И мотивация для этого - та же, что у Тебя:

друга сам выбираешь, а родственников - что Бог послал. (Хоть и родственник может быть Исключение я делаю для родителей, моральные долги которым обычно возвращаешь собственным детям, а еще (по крайней мере в нашем возрасте) - памятью и ее эстафетой. Собственно, "Коротка моя память..." - это виртуальный памятник родителям, во всяком случае не менее важный, чем посещение могилы. (А могил-то я как раз и не навещаю). Я свою семейную хронику довел до кончин обоих родителей, а дальше - нехай мои потомки пишут. (Впрочем, я им существенно облегчил задачу своей "драматической социологией" и т. п.).

Вообще, семейная хроника и мемуары - это разные жанры. Последние - скорее о себе, а первая - про тех, кто был до тебя, и особенно про тех, кого Ты застал…».

Я подумал, что эти соображения могут быть интересны и не только моему корреспонденту. И потому выношу их на наш Форум.

14. Шкала публичности / приватности индивидуальной коммуникации 12 лет назад автором настоящего доклада выдвинута идея подразделения индивидуальной (т. е. имеющей персональный источник) коммуникации ни три категории (класса, типа) - в зависимости от фундаментального различение ее (коммуникации) возможных адресов. Таковыми адресами могут быть: сам субъект-источник коммуникации; другое лицо (индивид, личность); аудитория (другие лица, группа, общность). Первый вариант получил название: коммуникация самому себе (можно говорить также: автокоммуникация), второй — коммуникация другому лиц, у и третий — коммуникация для других.

Применительно к случаю индивидуальной коммуникации, воплощенной в письменном тексте (он же – скрипт) для каждого из трех классов коммуникаций были выдвинуты условные обозначения: дневник (коммуникация самому себе); письмо (коммуникация другому лицу); статья (коммуникация для других).

Можно указать на основные черты / особенности каждого из типов Дневник по преимуществу монологичен; это аксиальная коммуникация; дневник сугубо личностен, импровизационен; он может быть насыщен фактами («записная книжка»), переживаниями, размышлениями («ауторефлексия»); может быть регулярным или эпизодическим, воспроизводящим последовательность событий («хроника») и отражающим движение чувств или хода мысли («поток сознания»). Принципиальным для нас является то, Тезисы для конференции «Российское общество в поисках публичного языка: вчера, сегодня, завтра» (ЕУСПб, январь 2013).

См. Алексеев А. Н. Дневник, письмо и статья как соотносительные формы коммуникации // XII Любищевские чтения. Ульяновск: Ульяновский гос. педагогический университет, 2000.

См. также выше в данной главе. (А. А. Июль 2013).

что дневник в любом случае обращен главным образом к самому себе, в этом его смысл и «организующее начало».

Письмо — тоже личностно и, как и дневник, есть аксиальная коммуникация; оно может содержать фактологическую и эмоциональную информацию; письмо может быть сугубо «информационным», «исповедальным» или «поучающим»; оно может быть посвящено обстоятельствам собственной жизни и жизни другого или других, а также обсуждать вовсе не личные обстоятельства; как правило, письмо «реактивно», т. е.

откликается на предыдущие сообщения адресата («переписка»); оно может быть «целевым»

и совершенно спонтанным, а также «ритуальным» (поздравительные открытки).

Письмо par excellence —это разговор, оно не монологично, а диалогично (т. е.

рассчитано на реакцию собеседника). Вот в этой диалогичности и состоит его (письма) принципиальная особенность, проистекающая из специфики адресата: другое лицо.

Статья — наиболее условное из предложенных нами обозначений типов письменного текста. В разряд «коммуникации для других» относимы почти все жанры делового, журналистского, научного сообщения. Такая коммуникация адресуется аудитории, иногда специализированной, иногда массовой. В «статье» особенно ярко выражена целевая функция и минимизирован личностный момент. Здесь не меньшее видовое разнообразие, чем в иных названных типах письменных сообщений. Достаточно сказать, что художественная (литературная) коммуникация (радикально отличная от упомянутых выше) есть тоже «коммуникация для других»… Является ли наша классификация полной, перечень типов, выделенных по адресату (на данном уровне обобщения) — конечным? Нет. Ибо возможна еще коммуникация, обращенная не «к себе», не «к другому» и не «к другим», а к некой «надчеловеческой»

сущности: коммуникация «к Богу», «к Высшему существу», «к Универсуму»; именно индивидуальная, по субъекту-источнику, коммуникация, но апеллирующая к чему-то или к Кому-то, кого (чего) или нет, или есть, но Он (оно) принципиально непостижим (непостижимо).

Изложенное выше стоит соотнести с известным различением сфер публичности и приватности.

Публичность предполагает открытость (доступность для всеобщего обозрения, восприятия, участия) социальных связей и отношений, включая все вариации коммуникации «для других». Здесь могут быть выделены «градации» публичности. Так, массовая коммуникация потенциально доступна всем и каждому, кто пожелает с нею ознакомиться, хоть фактически она - в различных своих подразделениях - как правило, обращена к определенной, целевой аудитории. К сфере публичности относится и специальная коммуникация (например, научные тексты, правовые акты и проч.), которая также в принципе доступна всем; другое дело, что не у всех она может вызвать интерес или быть понятой. Таким образом, можно говорить о потенциальной и фактической, реальной публичности (так же как различают потенциальную и реальную аудитории).

Особую разновидность специальной коммуникации составляют тексты, адресованные аудитории, состав которой заранее определяется, а масштабы ограничиваются - какими-либо правилами или установлениями («только для…» или «для служебного пользования», государственная тайна, коммерческая тайна и проч.). Область такого ограничения, или регламентации, особенно деловой (но и не только…) коммуникации, во всяком обществе достаточно велика. Ясно, что это уже не публичная сфера. Но и не приватная, разумеется.

Такую коммуникацию «для избранных» можно назвать корпоративной (имея в виду расширительное толкование этого слова).

См. Алексеев А.Н.. Дневник и письмо как формы социальной коммуникации // Философские науки, 2008, № 8.

См. также ниже: Приложение 2. (А. А. Июль 2013).

(Кстати сказать, соотношение, пропорции публичной и корпоративной коммуникации является важным показателем, характеристикой свободы распространения информации, и вообще – открытости общества).

Обратимся к приватной сфере, или сфере личной автономии. Здесь тоже множество степеней и градаций. Сразу оговорим, что приватной может быть коммуникация и самому себе, и другому, и для других. В первом и втором случаях – понятно. В третьем – имеет место ограниченное число персональных адресатов, некое «расширение» приватности (в противовес «сужению» публичности, о котором говорилось выше). Не вполне переводимое на русский понятие privacy, относимое обычно к «частной жизни», в общем объемлет всякий конфиденциальный обмен информацией между людьми, как частными лицами.

Частное лицо выступает то адресантом, то адресатом приватной информации, но не следует забывать и об индивидуальности, личности, коммуникация которой может быть принципиально закрытой от всяких «посторонних глаз», это сфера интимности (в расширительном смысле). Разумеется, тут не приходится говорить о типе текстов, условно обозначенном нами как статья. В «интимной» сфере бытуют коммуникация другому и – особенно – коммуникация самому себе.

Подведем некоторый предварительный итог. Нами проведено различение сфер:

публичности, корпоративности, приватности и интимности, применительно к индивидуальной письменной коммуникации. Корпоративность есть урезанная публичность.

Интимность – сугубая, акцентуированная приватность. С другой стороны, выше было предложено различать коммуникацию самому себе, другому и для других. Как сопрягаются эти два ряда категорий?

Дневник, по определению, интимен; письмо, по преимуществу, приватно; статья, как правило, публична (хоть может иметь и достаточно узкую, корпоративную сферу распространения). В сущности, эти определения вытекают из различия адресов – от «самого себя» до «граду и миру».

По существу, нами здесь предложен эскиз «шкалы публичности / приватности»

индивидуальной коммуникации: публичность - корпоративность – приватность – интимность. Таков общая «рамка», своего рода социологический фрейм, - для изысканий в области семантики, стилистики и прагматики, в частности, публичного общения и / или (что не то же самое) «общения на публику».

В частности, последнее получает ныне чрезвычайно интенсивное развития, с использованием всей мощи технологических средств массовой коммуникации (особенно телевидения), интернета, социальных сетей. В телевизионных ток-шоу и интернет-форумах зачастую происходит грубое смешение жанров и преодоление границ между всеобщей публичностью и сугубой интимностью. При этом смещаются и искажаются традиционные понятия не только этикета или «приличий», но и нравственности.

В значительной своей части, это объективный процесс, естественная эволюция массового общения. Но и «подстегивание» этой тенденции, в интересах пиара ли, эпатажа или даже углубления познания, имеет место и оказывается пагубным. Бестактность публичного прикосновения к личной сфере способствует и формированию готовности как именитых, так и «простых людей» к духовно-душевному стриптизу (не говоря уж о стриптизе физическом).

Здесь – богатая почва для междисциплинарных исследований, с одной стороны, и для своего рода «воспитания чувств», а конкретно – такта, вкуса, коммуникативной культуры, с другой. Например, что «можно», а чего «нельзя» - в коммуникации «для других», какие элементы межличностной коммуникации (например, эпистолярного общения) правомерно обнародовать, или, наоборот, какие штампы публичной коммуникации «невозможны» в приватной и т. д.

Автору настоящего доклада приходилось систематически использовать, в частности, личную переписку как форму предъявление «граду и миру» некоторого фактуального и концептуального контента 125 (и в этом автор не оригинален). При этом личный характер переписки сочетался с публичным характером содержания, и это открывало возможность «симбиоза» коммуникации для другого и коммуникации для других. Широко распространена и практика обнародования сугубо приватных дневников, обретающих, со временем, широкое общественное звучание (не планировавшееся автором).

Все эти примеры свидетельствуют о многообразии форм «публичного языка», а, с другой стороны, о необходимости особого умения «соединять противоположности», в частности, в публичном дискурсе. Здесь может быть выработан лишь минимум-миниморум универсальных правил и норм, а в остальном правомерность того или иного содержательного и стилистического решения определяется ситуацией и контекстом.

Тот «синдром публичной немоты», который в условиях прошедшей и продолжающейся общественной трансформации выражается в неспособности к публичному диалогическому дискурсу (обращение к другим по преимуществу монологично!) может преодолеваться, в частности, за счет освоения практик коммуникативной открытости;

презумпции уважения других не меньше, чем себя (и наоборот!), заимствования для публичного общения отдельных элементов коммуникации другому и даже самому себе.

При этом – вовсе не стирая градаций шкалы публичности / приватности коммуникации, адресуемой индивидом кому бы то ни было, включая самые широкие и разнородные анонимные аудитории.

15. «Коротка моя память…» (Индивидуальный опыт составления семейной хроники). Автор впервые обратился к теме семейной эстафеты памяти 15 лет назад, движимый как профессиональными (исследовательскими), так и личностными мотивами.

При этом теоретико-методологические разыскания не предшествовали практическим опытам, а скорее следовали за ними или же те и другие осуществлялись параллельно.

В частности, теория и методология нашли определенное отражение в серии докладов, так или иначе представленных в нашей работе, републикованной ныне в сборнике: Право на имя: Биографика ХХ века. Чтения памяти Вениамина Иофе:

Избранное. 2003–2012. СПб.: Норма, 2013. 127 «Практикум» же, осуществленный автором в виде собственной семейной хроники в 1997 году, так и остался за кадром его печатных трудов (правда, доступен в интернете.

Настоящий доклад является попыткой постановки ключевых проблем межпоколенной трансляции родовой (семейной) памяти на примере конкретной семейной хроники, с особым акцентом на проблематике моральной ответственности «детей» перед «отцами» за сохранение за последними «права на имя» и «права на биографию» в памяти последующих поколений.

Фантастический проект «воскрешения предков», предложенный русским философом Н. Федоровым во второй половине XIX века, может трактоваться и метафорически – как некое «общее дело», осуществляемое каждым очередным поколением и человечеством в целом - в каждой из своих мельчайших ячеек, Успех этого См. Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Тт. 1-4. СПб.:

Норма 2003-2005; Алексеев А.Н, Ленчовский Р.И. Профессия – социолог (Из опыта драматической социологии: события в СИ РАН 2008 / 2009 и не только). Документы, наблюдения, рефлексии. Тт. 1-4. СПб.:

Норма, 2010; Алексеев А.Н., Докторов Б.З. В поисках Адресата (Переписка двоих с постепенным расширением круга тем и участников). СПб – Foster city: (http://cdclv.unlv.edu/archives/correspondence/aa_bd_letters.pdf) Тезисы доклада автора на 11-х Международных биографических чтениях памяти В.В. Иофе (СПб, апрель 2013). См. http://www.cogita.ru/a.n.-alekseev/andrei-alekseev-1/abkorotka-moya-pamyat...bb.

«общего дела» зависит от активности – как ушедших, так и наследующих им: важно, чтобы было ЧТО помнить и КОМУ помнить. «Воскрешение предков» - непрерывный, универсальный процесс.

Автор доклада уже в первом своем опыте семейной хроники (15-летней давности), пытался осмыслить, что же он делает, реконструируя биографии своих родителей и более отдаленных предков. Теперь же оказывается уместной попытка рефлексии по поводу тогдашнего опыта. Что и составляет основное содержание доклада.

Наиболее близка к вышеприведенной композиции текстов публикация: Алексеев А.Н. Биографический дискурс: акт общения, отображение реальности и изъявление себя (заметки об «эстафете памяти») / Биографика ХХ века. Чтения памяти Вениамина Иофе: Избранное. 2003–2012. СПб.: Норма, 2013.

- Алексеев А.Н. Биографический дискурс: акт общения, отображение реальности и изъявление себя (заметки об «эстафете памяти») / Право на имя. Биографика 20 века.

Эпоха и личность: ракурсы исторического понимания. Пяьтые чтения памяти Вениамина Иофе. 16-18 апреля 2007. СПб.: 2008.

Алексеев А. Письмо, дневник, автобиография: многообразие форм и сопряжение смыслов (теоретико-методологические заметки) / Телескоп: Журнал социологических и маркетинговых исследований. 2007, № 4, с. 46-56. Этот же текст – на сайте «Международная биографическая инициатива:

http://cdclv.unlv.edu/archives/articles/alekseev_letters.html.

Ремарка: «площадки» и «поляны» А. Алексеева Здесь уместно перечислить те «площадки» и «поляны» (информационные ресурсы), на которых, особенно в последние годы, появлялись работы автора, в частности, посвященные социобиографическим изысканиям и проблематике «эстафеты памяти». Это:

А. Российско-американский сайт «Международная биографическая инициатива»

(МБИ).

Кроме автономных публикаций, на этом сайте, начиная с 2011 года стали публиковаться также протоколы Форума МБИ «Биографика, социология и история. В рамках названного Форума прошли две дискуссии: 1) О «незримом колледже» и биографических интервью; 2) Биографика и биокритика : часть 1; часть 2 ; часть 3 ;

часть 4 ; часть 5 ; часть 5 с дополнением. Б. Петербургский журнал «Телескоп: Журнал социологических и маркетинговых исследований». В частности, такие его постоянные рубрики, как: «Методология и методы» и «Современная история российской социологии».

В. Со второй половины 2012 года - Информационно-аналитический портал «Когита!ру. Общественные новости Северо-Запада». Рубрика «А.Н. Алексеев».

Г. В 2013 году к названным «площадкам» присоединился интернет-журнал Евгения Берковича «Семь искусств», в котором ныне организована постоянная рубрика «Драматическая социология»

Электронная версия - http://www.teleskopjournal.spb.ru/?cat=33&type=by_year&value=2007&id=476.

Среди участников названного Форума были: А. Алексеев, Э. Беляев, А. Готлиб, В.

Дмитриевский, Б. Докторов, Л. Козлова, Р. Ленчовский, Н. Мазлумянова, О. Маховская, Б. Фирсов, Д.

Шалин, В. Шляпентох, В. Ядов и другие социологи и представители родственных наук.

КАК ФОРМЫ СОЦИАЛЬНОЙ КОММУНИКАЦИИ

Авт. - А. Алексеев. Впервые опубликовано, под этим же названием, в: Философские науки, 2008, № 8, с. 31-47. 1. Коммуникация самому себе, другому и другим Термин коммуникация многозначен. Он может употребляться и как синоним общения (обмена информацией) 131, и в значении сообщения (передачи информации). Здесь будет использоваться второе значение, этимологически исходное. 132 В структуре коммуникации как сообщения традиционно выделяются: субъект-источник (адресант, коммуникатор); содержание коммуникации; ее форма; ее средства (знаковые, технические, институциональные и др.); адресат (субъект, которому коммуникация предназначена; в случае, если это индивид – реципиент); эффекты. Коммуникация осуществляется в определенном контексте (ситуации, среде — социальной, исторической, культурной и проч.).

Различают вербальную (словесную) и не вербальную коммуникации, аксиальную («осевую») и ретиальную («сетевую»), личную (адресованную вполне определенному человеку) и массовую (адресованную анонимной аудитории), «коммуникацию-разговор» и «коммуникацию-распространение» (термины А. Моля), индивидуальную (где адресантом выступает индивид, личность, лицо) и институциональную (исходящую из социального института), диалогическую и монологическую. Коммуникация может быть также спонтанной и целевой. 133 Возможны и иные категориальные подразделения коммуникативного процесса.

Здесь не станем обсуждать все многообразие форм коммуникации, равно как и ее универсальные семиотические и иные механизмы. Сосредоточимся на индивидуальной коммуникации, и, в частности, укажем на фундаментальное различение ее возможных адресатов. Таковыми могут быть: сам субъект-источник коммуникации; другое лицо (индивид, личность); аудитория (другие лица, группа, общность). Будем называть первый случай коммуникацией самому себе (можно говорить также: автокоммуникация), второй — коммуникацией другому лицу и третий — коммуникацией для других.

Электронная версия - http://www.twirpx.com/file/756503/ или http://ruweb.net/?page=suspended&host=www.academyrh.info Работу «Дневник и письмо как формы социальной коммуникации» можно найти также в Сети на сайте «ИМЯ. Капризы памяти»: http://sundry.wmsite.ru/publikacii-druzej/analekseev-sociolog/dnevnik-i-pismo/.

«Коммуникация… смысловой и идеально-содержательный аспект социального взаимодействия»

(Новейший философский словарь. Минск: Изд. В. М. Скакун, 1998, с. 322). Здесь и далее в этом разделе подстрочные примечания воспроизводятся из первопубликации (А. А. Июль 2013) Communicatio – сообщение, передача (лат.). Ср. у Э. Гидденса: «Коммуникация… Передача информации от одного индивида или группы к другим. Коммуникация является необходимой основой для всех видов социального взаимодействия…» (http://www.i-u.ru/biblio/archive/giddens_sociologija/15.aspx).

Если коммуникация является целевой (т. е. субъект преследует цель, в которой «отдает себе отчет»), можно говорить не только об эффектах или последствиях, но и об эффективности коммуникации (в смысле соответствия результата цели).

От этих общих определений перейдем к рассмотрению индивидуальной коммуникации, воплощенной - дальнейшее сужение предмета! - в письменном тексте (он же – скрипт). Здесь для каждого из указанных случаев коммуникации может быть усмотрен «идеальный тип» текста, характеризующийся своими содержательными и формальными особенностями, используемыми средствами, а также иными параметрами. Назовем эти типы, различающиеся адресатом коммуникации, условно: дневник (коммуникация самому себе);

письмо (коммуникация другому лицу); статья (коммуникация для других). Сначала некоторые «очевидные» черты и определения.

Дневник по преимуществу монологичен; это аксиальная коммуникация; дневник сугубо личностен, импровизационен; он может быть насыщен фактами («записная книжка»), переживаниями, размышлениями («ауторефлексия»); может быть регулярным или эпизодическим, воспроизводящим последовательность событий («хроника») и отражающим движение чувств или хода мысли («поток сознания»). Можно продолжать перечисление вариаций. Принципиальным для нас является то, что дневник в любом случае обращен главным образом к самому себе, в этом его смысл и «организующее начало».

Письмо — тоже личностно и, как и дневник, есть аксиальная коммуникация; оно может содержать фактологическую и эмоциональную информацию; письмо может быть сугубо «информационным», «исповедальным» или «поучающим»; оно может быть посвящено обстоятельствам собственной жизни и жизни другого или других, а также обсуждать вовсе не личные обстоятельства; как правило, письмо «реактивно», т. е.

откликается на предыдущие сообщения адресата («переписка»); оно может быть «целевым»

и совершенно спонтанным, а также «ритуальным» (поздравительные открытки).

Письмо par excellence —это разговор, оно не монологично, а диалогично (т. е.

рассчитано на реакцию собеседника). Вот в этой диалогичности и состоит его (письма) принципиальная особенность, проистекающая из специфики адресата: другое лицо.

Статья — наиболее условное из предложенных нами обозначений типов письменного текста. В разряд «коммуникации для других» относимы почти все жанры делового, журналистского, научного сообщения. Такая коммуникация адресуется аудитории, иногда специализированной, иногда массовой. В «статье» особенно ярко выражена целевая функция и минимизирован личностный момент. Здесь не меньшее видовое разнообразие, чем в иных названных типах письменных сообщений. Достаточно сказать, что художественная (литературная) коммуникация (радикально отличная от упомянутых выше) есть тоже «коммуникация для других»… Но для целей последующих типологических сопоставлений нам удобен термин «статья».

Является ли наша классификация полной, перечень типов, выделенных по адресату (на данном уровне обобщения) — конечным? Нет. Ибо возможна еще коммуникация, обращенная не «к себе», не «к другому» и не «к другим», а к некой «надчеловеческой»

сущности: коммуникация «к Богу», «к Высшему существу», «к Универсуму»; именно индивидуальная, по субъекту-источнику, коммуникация, но апеллирующая к чему-то или к Кому-то, кого (чего) или нет, или есть, но Он (оно) принципиально непостижим (непостижимо).

Да и в рассмотренных ранее классах индивидуальной коммуникации могут присутствовать элементы такого трансцендентного общения: обращение к умершему или к еще не родившемуся, к «предкам» или к «потомкам». Само по себе адресование «к человечеству» может иметь общие черты с молитвой, обращенной к Небу.

Итак, нами выделены три категории, или класса индивидуальной письменной коммуникации, принципиально различающихся адресованием: к себе; к другому; к другим.

Для них указаны, соответственно, три типа скриптов: дневник, письмо и статья. Более или менее понятна специфика каждого из этих типов. Но вообще-то самым интересным и См. Алексеев А. Н. Дневник, письмо и статья как соотносительные формы коммуникации // XII Любищевские чтения. Ульяновск: Ульяновский гос. педагогический университет, 2000.

перспективным — для последующего анализа — является прояснение взаимосвязей и взаимодополнительности этих форм.

Можно предположить, что здесь имеем дело с системной триадой, в смысле Р.

Баранцева 135, поскольку каждый из вышеназванных концептов, по-видимому, соотносим (разумеется, не жестко и не однозначно!) с тем или иным элементом универсального семантического архетипа: интуицио (дневник), эмоцио (письмо), рацио (статья). В таком случае, исследование соотношения выделенных нами трех типов скриптов становится не частнонаучной, а философской, эпистемологической задачей.

И логически, и исторически письмо является, по-видимому, «праформой»

индивидуальной письменной коммуникации. Оно зарождается как закрепленное в «письменах» личное послание, впрочем, очень рано совмещающееся (переплетающееся) с посланием «также и» к другим. Могут быть усмотрены в письме и элементы автокоммуникации.

При ближайшем рассмотрении, в любой из названных ипостасей индивидуальной письменной коммуникации можно усмотреть — актуально представленные или потенциально мыслимые — черты остальных. Иначе говоря, понятия «перетекают» друг в друга. По-видимому, правомерно выделение типов-«кентавров»: письмо-дневник; письмостатья; статья-дневник. Принципиально возможен синтез: дневник-письмо-статья.

2. Публичность, корпоративность, приватность, интим Изложенное выше стоит соотнести с известным различением сфер публичности и приватности.

Публичность предполагает открытость (доступность для всеобщего обозрения, восприятия, участия) социальных связей и отношений, включая «коммуникацию для других». Здесь могут быть выделены «градации» публичности. Так, массовая коммуникация потенциально доступна всем и каждому, кто пожелает с нею ознакомиться, хоть фактически она - в различных своих подразделениях - как правило, обращена к определенной, целевой аудитории. К сфере публичности относится и специальная коммуникация (например, научные тексты, правовые акты и проч.), которая также в принципе доступна всем; другое дело, что не у всех она может вызвать интерес или быть понятой. Таким образом, можно говорить о потенциальной и фактической, реальной публичности (так же как различают потенциальную и реальную аудитории).

Особую разновидность специальной коммуникации составляют тексты, адресованные аудитории, состав которой заранее определяется, а масштабы ограничиваются - какими-либо правилами или установлениями («только для…» или «для служебного пользования», государственная тайна, коммерческая тайна и проч.). Область такого ограничения, или регламентации, особенно деловой (но и не только…) коммуникации, во всяком обществе достаточно велика. Ясно, что это уже не публичная сфера. Но и не приватная, разумеется.

Такую коммуникацию «для избранных» можно назвать корпоративной (имея в виду расширительное толкование этого слова).

(Кстати сказать, соотношение, пропорции публичной и корпоративной коммуникации является важным показателем, характеристикой свободы распространения информации, и вообще – открытости общества).

Обратимся к приватной сфере, или сфере личной автономии. Здесь тоже множество степеней и градаций. Сразу оговорим, что приватной может быть коммуникация и самому себе, и другому, и для других. В первом и втором случаях – понятно. В третьем – имеет место ограниченное число персональных адресатов, некое «расширение» приватности (в противовес «сужению» публичности, о котором говорилось выше). Не вполне переводимое на русский понятие privacy, относимое обычно к «частной жизни», в общем объемлет всякий конфиденциальный обмен информацией между людьми, как частными лицами.

См. Баранцев Р. Г. Становление тринитарного мышления. М.-Ижевск.: НИЦ «Регулярная и хаотическая динамика», 2005, и др. работы этого автора.

Частное лицо выступает то адресантом, то адресатом приватной информации, но не следует забывать и об индивидуальности, личности, коммуникация которой может быть принципиально закрытой от всяких «посторонних глаз», это сфера интимности (в расширительном смысле). Разумеется, тут не приходится говорить о типе текстов, условно обозначенном нами как статья. В «интимной» сфере бытуют коммуникация другому и – особенно – коммуникация самому себе.

Подведем некоторый предварительный итог. Нами проведено различение сфер:

публичности, корпоративности, приватности и интимности, применительно к индивидуальной письменной коммуникации. Корпоративность есть урезанная публичность.

Интимность – сугубая, акцентуированная приватность. С другой стороны, выше было предложено различать коммуникацию самому себе, другому и для других. Как сопрягаются эти два ряда категорий?

Дневник, по определению, интимен; письмо, по преимуществу, приватно; статья, как правило, публична (хоть может иметь и достаточно узкую, корпоративную сферу распространения). В сущности, эти определения вытекают из различия адресов – от «самого себя» до «граду и миру». 3. Многообразие писем Рассмотрим подробнее письмо, не как тип письменной коммуникаций другому, а как реальный социальный феномен в максимальном приближении к обыденному толкованию этого слова: “Письмо - написанный текст, посылаемый для сообщения кому-н. чего-н.”. При этом будем, по мере необходимости, обращаться к ранее представленной коммуникационной модели, а также к различению сфер в континууме от публичности до интимности.

К специфике письма (будем говорить также – послание), как формы текстового сообщения относятся:

а) пространственно-временная разделенность участников коммуникации (в отличие от наличия или актуальной возможности непосредственного контакта между субъектами общения);

б) более или менее четко обозначенная адресованность сообщения определенному лицу или кругу лиц, а если к анонимной аудитории — то с прямым обращением (апелляцией...) к определенной группе (группам);

в) вытекающая из п. «а» необходимость фиксации сообщения на некотором материальном носителе, который может перемещаться в пространстве и сохраняться во времени.

Уже эта первая попытка охарактеризовать наш предмет обнаруживает высокую степень разнообразия в его рамках. К примеру, интервал между отправкой и получением сообщения может измеряться как годами, так и секундами... Варианты послания: от индивида к индивиду, от индивида к группе людей, от группы к индивиду; от группы к группе. Возможные материальные носители: вещественный, волновой, магнитный.

Чтобы не утонуть в этом море многоразличий, введем некоторые ограничения.

Письмо почтовое или электронное, телеграмма или факс — это всего лишь “технические подробности”. И хоть всякое техническое средство коммуникации существенно обуславливает и сам стиль общения, и даже его содержание, здесь от этой специфики отвлечемся.

Рассмотрим простейший случай, когда и отправитель письма, и его получатель являются индивидами. Письмо “от одного к другому” в предложенной нами ранее модели предстает одним из видов коммуникации, имеющей своим источником конкретное лицо.

Такое письмо моноадресно (в терминах теории информации - аксиальная коммуникация).

Заметим, что, согласно такой классификации, даже такие личностные скрипты, как воспоминания или семейная хроника, являются «статьями».

Ожегов С. И. и Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. М.: Азъ, 1994, с. 509.

Независимо от содержания, письмо конкретному лицу, как правило, не рассчитано на “постороннее” восприятие. Это, понятно, не относится к случаю адресованного индивиду официального письма, которое, строго говоря, имеет лишь формально индивидуализированный (подпись, факсимиле), а по существу — институциональный источник.

В свете сказанного, элементарным видом письма является письмо в сущности приватное (частное), хотя бы оно трактовало и не личные вопросы. Приватность — антитеза публичности (см. выше). В этом последнем случае субъектом-источником выступает тоже индивид, однако письмо принципиально многоадресно (ретиальная коммуникация).

Возможно ли «приватное многоадресное» письмо? Строго говоря, оно в таком случае перестает быть частным. Но тут возникают варианты. Круг лиц, которому адресовано послание, может быть весьма узок, и тогда послание сохраняет некоторые признаки приватности. А обратная комбинация — «публичное моноадресное» письмо? Такое тоже вовсе не невозможно (так называемые открытые письма определенному лицу), но тогда письмо оказывается лишь по форме моноадресным (индивидуализированное обращение...), а по существу адресовано “граду и миру”.

Еще раз оговорим, что в этих различениях мы отвлекаемся от содержания сообщения.

Это все различия только по характеру связи между субъектами общения.

Уже в предыдущей попытке рассмотреть оппозиции “приватности-публичности” и “моно-” и “многоадресности” мы начали выходить за рамки “коммуникации другому” и обсуждать также “коммуникацию для других”. В принципе письмо в обыденном смысле больше ассоциируется с первым, однако в теоретической классификации оба случая равноправны.

Коммуникация для других имеет многоадресность своим атрибутом, или имманентным признаком. Ее публичный (хотя бы в некоторых случаях и ограниченно...) характер также очевиден. При этом возможно “равноправие” и “неравноправие” адресатов: В первом случае письмо обращено в равной мере ко множеству людей; во втором — оно имеет приоритетного адресата, а остальные получают его (письма) как бы копии. Далее, адресаты могут быть поименованными или анонимными. Универсальной формой последнего случая является массовая коммуникация, которая обращена к анонимным аудиториям (см. выше).

Вообще, адресатом публичного письма, по определению, является аудитория. Тут уместно различать аудитории потенциальную и реальную. Первая — объемлет всех, для кого данное сообщение предназначено; вторая — включает только тех, кого оно реально достигло. (Мы вполне отдаем себе отчет в том, что сказанное об аудитории и т. д. относится к коммуникации вообще, но оно, понятно, справедливо и заслуживает учета при рассмотрении феномена письма, как ее частного случая.

Далее, попробуем выйти за пределы ситуации, когда отправитель письма, или источник сообщения, индивидуализирован. Вариантом жанра “письма” (уже не в узком, обыденном, а в широком, теоретическом смысле) являются институциональные документы, имеющие характер послания. Тут и “обращение к народу”, и дипломатическая нота, и даже рекламный слоган... Стремясь избежать чрезмерной универсализации понятия письма, ограничим это случаями, когда имеет место прямое обращение к некоторому кругу читателей (будь то “товарищи”, “господа” или “уважаемый господин Президент”).

Понятно, что институциональный документ может иметь и очень ограниченную аудиторию, т. е. быть закрытым (в отличие от “открытых писем” и вообще публичных текстов). Документы “для служебного пользования”, скажем, — это тоже “письма”.

Господствующие социальные институты, различные ведомства и т. д. часто устанавливают ограничения на публичность (в рамках Закона или даже вопреки ему), чем делают свою деятельность не прозрачной.

С другой стороны, приватное письмо принципиально не должно быть “прозрачным”, а всякая перлюстрация (за исключением специально оговоренных законом случаев) является посягательством на тайну личной жизни, равно как и не разрешенное автором и адресатом “чтение чужих писем” подлежит моральному осуждению.

Последние замечания, впрочем, относятся скорее уже не к многообразию писем, как таковых, а к социальным условиям “бытования” письма, что есть отдельная тема.

Наконец, может ли письмо быть коммуникацией самому себе? Да, это не что иное как дневник. Дневник выступает таковым письмом если не субъективно (человек может считать свои дневниковые записи и безадресными...), то объективно. Но специально о дневнике – ниже.

Укажем еще на различение писем по основанию: монологичность — диалогичность.

Как уже отмечалось, письмо – это по преимуществу разговор. Потенциально всякое письмо предполагает ответ; отправитель рассчитывает на обратную связь (“переписка”). Но это ожидание ответной (или “встречной”) коммуникации может быть подкреплено либо нет формой послания, может быть эксплицировано в тексте либо только подразумеваться. В последнем случае письмо оказывается своего рода монологом. Особенно это наглядно в случае коммуникации публичной, где достаточно отчетлива разница между письмомобращением (диалогичность) и письмом-заявлением (монологичность). Итак, монологичное письмо — это письмо, не претендующее на ответ, или же — не дающее прямого повода для ответной коммуникации. В отличие от диалогичного письма, предполагающего обмен сообщениями и периодическую смену ролей адресанта и адресата.

Еще одно теоретическое различение: письмо-диалог; письмо-прошение; письмопредписание. Это – разные модальности вербального взаимодействия. Первая – разговор «на равных» или, согласно модели К. Пигрова, «горизонтальная» коммуникация, в отличие от «вертикальной». 139 Второе и третье – иерархически выстроенная коммуникация: прошение обращено «снизу вверх», а предписание – «сверху вниз».

Как видно, многообразие писем, их классов и разновидностей, вообще, является исключительно высоким. Мы здесь вовсе не претендуем на полную систематизацию, а лишь пытаемся обозначить возможные способы письменного общения, основания для классификации и т. п.

4. Сообщение, отображение, изъявление Заслуживает специального обсуждения вопрос о полифункциональности письма.

Каковы вообще функции письма (послания), в самом общем виде? Хотелось бы возвести их к фундаментальной модели всякой человеческой коммуникации, в которой, как нам представляется, могут быть выделены три взаимодополнительных момента: сообщение, отображение и выражение (или изъявление; ср. у Довлатова: литература — изъявление внутреннего мира).

Во всякой коммуникации имеет место передача информации, а поскольку речь идет о взаимодействии субъектов (акторов, коммуникантов), уместно говорить о сообщении одним другому некоторой информации (“контента”, содержания).

Далее, во всякой человеческой коммуникации передаваемая информация так или иначе отображает реальность, точнее - некоторые фрагменты ее. Кем-то сообщается кому-то информация о чем-то из реалий мира.

И, наконец, в каждом человеческом сообщении представлен субъективный момент; в коммуникации иногда явным, иногда неявным образом выражена позиция, изъявлено отношение субъекта общения к отображаемой реальности.

Заметим, что в российской институциональной практике, идущей от советских времен, “заявлением” называется в сущности “челобитная”: “Прошу принять меня на работу...”, “прошу решить мой вопрос...”, — пишет гражданин работодателю или чиновнику, даже не подозревая, что просьба вовсе не есть “заявление”...

См. Пигров К. С. Забота о своей духовности, или техника скриптизации индивидуальной жизни / Vita Cogitans: Альманах молодых философов. Выпуск 4. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2004, с. 76-83.

Спускаясь на менее абстрактный уровень рассмотрения, говоря о феномене именно письма, заметим, что в любом письме присутствуют все три момента, которые могут интерпретироваться также как функции. Притом, что та или иная функция может оказаться приоритетной. Письмо-сообщение (по преимуществу) отличается от письма, выступающего предпочтительно формой выражения или самовыражения. 140 Соответственно, то и другое отличаются от письма-отображения (по преимуществу). В принципе возможно и “равноправие” указанных выше трех функций в конкретном письме.

Заметим, что общение, отображение и изъявление, как функции письма, могут быть сопоставлены с системной триадой «свободной жизнедеятельности»: общение, познание и творчество. Здесь для нас принципиален сам факт полифункциональности всякого письма.

Отправляя письмо, мы сообщаем другому нечто о себе и мире; другой же из нашего письма узнает нечто о мире и о нас самих (даже если специально “о себе” мы ничего не сообщали).

С этой точки зрения может быть переосмыслена и наша попытка обозрения многообразия писем. Представление о письме, как акте общения, как документе времени и как автопортрете пишущего (что соответствует нашей триаде функций) позволяет приблизиться к пониманию всего богатства размежеваний и пересечений признаков письма, выделенных выше по основаниям моно- и многоадресности, приватности и публичности, личностности и институциональности...

Так, приватное письмо, адресованное современнику с целью сообщить нечто, скажем, о себе самом, может годы спустя приобрести смысл публичного свидетельства об исторической эпохе. А собрание частных писем исторической личности может сказать о ней больше, чем тома адресованных широкой аудитории сочинений. С другой стороны, стилистика институциональных писем и обращений чрезвычайно информативна, в частности, для социокультурной и психологической характеристики их авторов. И т. д., и т.

Может быть, самые яркие примеры совмещения указанных выше функций и форм письма предъявляет современная “мировая сеть” (Интернет). Думается, что изложенные общие положения и предложенная концептуальная схема значимы и для анализа таких новейших форм социальной коммуникации (глобального общения), как “форумы”, “блоги”, “живой журнал”, не говоря уж об обычной электронной переписке с явными и скрытыми копиями, пересылками и т. д. Однако обсуждение этих специальных вопросов уже выходит за рамки нашей темы. 5. Дневник и «протоколы жизни»

Теперь обратимся к специфике дневника как типа скрипта и реального социального феномена. Дневник есть имманентная и, можно сказать, универсальная форма письменной автокоммуникации, способ оперативного отображения личностью (для себя самой!) внешних и внутренних событий своей жизни. Эти события неизбежно вплетены как в жизнь непосредственного окружения пишущего, так и в “жизнь историческую”. «Есть письма-сообщения (деловые и дежурные), и есть письма-воплощения. Потребность же в воплощении – самая обычная, и самое обычное средство ее удовлетворения – слово (быть может, потому-то, в силу обычности, оно и самое человеческое средство: человек на санскрите - говорящий слова).

Стремление к воплощению становится предосудительным, когда забывает о своей обычности и рядится в исключительность» (Кетегат А. О письме-воплощении… Цит. по: Алексеев А. Н. Драматическая социология… Том 1, с. 303. Электронная версия - http://www.kiis.com.ua/txt/pdf/book/T1_276-441.pdf).

Алексеев А. Н.. Драматическая социология… Том 1, с. 507-510. (Электронная версия http://www.kiis.com.ua/txt/pdf/book/T1_442-547.pdf).

См., например, сборник: Личность и межличностное взаимодействие в сети Internet / Под ред.

Волохонского В. Л., Зайцевой Ю. Е., Соколова М. М. СПб.: СПбГУ, 2007. (Электронная версия http://volokhonsky.ru/internet/). (Ред.).

Именно в силу этого дневник может приобрести и иногда приобретает, независимо от намерений автора, смысл послания другому лицу, или свидетельства (как биографии, так и истории) для других.

Каковы “собственные” черты дневника как типа письменных текстов? В отличие, скажем, от «письма» (которое обычно предполагает реакцию адресата, и постольку диалогично), дневник, как уже говорилось, по преимуществу монологичен (по форме). В отличие от “статьи” (в которой личные моменты, как правило, элиминированы), дневник сугубо личностен. Формы дневника чрезвычайно многообразны. Здесь нет каких-либо жанровых канонов или ограничений. Несмотря на видимую монологичность, дневник есть форма общения или диалога с самим собой.

Здесь отвлекаемся от случаев, когда дневниковая форма используется как литературный (художественный или публицистический) жанр и изначально имеет место ярко выраженная “коммуникация для других” (например, “Дневник писателя” Ф. М.

Достоевского).

Попытаемся все же как-то упорядочить чрезвычайное разнообразие форм и воплощений дневниковой практики. Представляется возможным выделить три типа дневника:

а) “дневник души” (дневник в традиционном и, пожалуй, узком смысле слова, сугубое “общение с самим собой”, причем на первый план выходят личные переживания и самоанализ; такой дневник обычно аутоисповедален);

б) “дневник духа” (в котором личное “я” отходит на второй план, а дневник оказывается своего рода копилкой символов, образов, мыслей и лабораторией творчества;

часто — это сырье для будущих произведений; пример – «Записные книжки» А. П. Чехова);

в) “дневник факта” (где главный упор делается на внешних событиях жизни, а личные переживания и размышления отсутствуют либо сведены к минимуму).

Как и в представленной выше типологии индивидуальной письменной коммуникации, здесь имеем дело с идеальными типами. В реальной дневниковой практике описания событий обычно перемежаются впечатлениями и размышлениями; имеет место если не синтез, то синкретизм типов. И все же всякий дневник тяготеет к тому или иному типу. Ниже остановимся лишь на случае дневника факта, а точнее — на особой его разновидности.

...Конечно, человек может вести такие записи исключительно для себя — так сказать, для памяти: что когда произошло, с кем встретился, что предпринял, иногда — расписание дел, встреч и т. д. на будущее (так называемый ежедневник). Но в принципе возможна и иная — дополнительная, а иногда и выходящая на передний план — цель: фиксация событий частной жизни “на стыках” с жизнью общественной, в тех точках, где та и другая пересекаются. То есть целевая установка на фактографию в контексте данного исторического времени.

Тогда оказывается, что человек ведет эти записи как бы для себя, но по существу — и не только для себя. Здесь хочется вспомнить известное замечание А. С. Пушкина, засвидетельствованное А. Н. Вульф: “Непременно должно описывать современные происшествия, чтобы могли на нас ссылаться”. 145 Для такого рода дневника уместно использовать термин “протокол”. Данную разновидность “дневника факта” будем называть протоколом жизни.

Попробуем выявить некоторые особенности текстов такого рода путем рассуждения от противного: укажем сначала на то, чем протокол жизни заведомо не является, несмотря на некоторые внешние сходства и параллели.

1. Это — не хроника общественной жизни. Личности (если, конечно, она не ставит перед собой такой профессиональной, мониторинговой задачи) вовсе незачем конкурировать, скажем, со СМИ (выступающими сегодня многосоставной и полифонической летописью современности). Протокол жизни отображает только те См. Алексеев А. Н. Драматическая социология… Том 3, с. 53. (Электронная версия http://www.kiis.com.ua/txt/doc/13062006/book/t3_1-207.pdf).

А. С. Пушкин в воспоминаниях современников, в 2-х томах. М.: Художественная литература, 1974. Том 1, с. 416.

социальные (возможно, мелкие и частные) события, эпизоды, в которых субъект жизни лично участвовал, был если не действующим лицом, то хотя бы очевидцем. В таком случае этот протокол приобретает характер жизненного свидетельства, тем, прежде всего, и ценного, что оно есть свидетельство непосредственного участника или наблюдателя.

2. Вместе с тем, протокол жизни — это не сугубо личностный документ. Здесь неуместны интимные подробности индивидуальной жизни. В этой разновидности дневника факта отражаются лишь такие “происшествия”, которые, по мнению автора, представляют интерес и для других, — “чтобы могли на нас ссылаться” (если кому-либо когда-либо зачемлибо это понадобится). В таком случае, это документ также и — изначально! — общественный.

3. И, наконец, протокол жизни (как явствует из самого термина) — это вовсе не мемуары, не ретроспекция, не отложенное во времени описание или реинтерпретация, а именно протокол, который ведется в ходе события или составляется по его “горячим следам”. Это — первичный, а не вторичный документ личности и времени, не замутненный последующими напластованиями индивидуальной субъективности и влияний социокультурной среды.

И еще несколько замечаний (уже не от противного).

4. Протокол жизни — это своего рода тематизированная регулярная или эпизодическая жизненная хроника. Ее можно вести в утилитарных целях — фиксируются некие реперные события, ситуации, чтобы потом учесть в последующих собственных действиях. Это может быть и способ информирования других людей об обстоятельствах своей жизни, представляющих для них интерес. Иногда присутствует и понимание культурно-исторической значимости жизненного свидетельства.

5. В зависимости от характера события (событий) или сложившихся обстоятельств, сам протоколист выступает главным героем (или одним из главных) — если тот в описываемой ситуации активно действует; или же его персона отходит в протоколе на второй план — если он является только наблюдателем, свидетелем.

6. Наконец, протокол жизни есть оперативное и более или менее преднамеренное отображение случившегося не вообще, а “в точке пересечения биографии и истории” (выражение Ч. Р. Миллса). Итак: протокол жизни — будь то за определенный период времени, будь то относящийся к отдельному событию — это первичный личностно-общественный документ.

Он есть актуальное свидетельство очевидца или действующего лица (актора), выступающего наблюдающим участником драмы собственной жизни (всегда вплетенной в общественную, и — в пределе — “мировую драму”). Таким образом “протокол жизни” сочетает элементы коммуникации самому себе, другому и для других.

Другие черты и виды дневника здесь рассматривать не будем. Примеры намеренного или «стихийного» совмещения дневника, письма и статьи, по существу - их синтеза, находим в творческом наследии выдающихся деятелей науки и культуры (например, А. Герцен, А. Швейцер, А. Ухтомский, М. Пришвин, А. Любищев, Г.

Гачев…).

6. Скриптизация бытия «В начале было Слово». Но не письмо. Письменность – уже продукт культуры.

Письменная коммуникация – одна из форм межчеловеческого общения. В понятии Миллс Ч. Р. Социологическое воображение. М.: Стратегия, 1998, с. 16.

См.: Пигров К. С. Дневник: общение с самим собой в пространстве тотальной коммуникации / Проблемы общения в пространстве тотальной коммуникации. СПб., 1998; Пигров К. С. Дневник: диалог с самим собой / Диалог в образовании. Сборник материалов конференции. Серия “Symposium”, выпуск 22.

СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2002; Пигров К. С. Вещь и время. Время / бремя артефактов. / Социальная аналитика повседневности. СПб., 2004.

скриптизация акцентируется закрепление в письменном слове некоторых фрагментов, аспектов, черт бытия (индивидуального, par excellence).

По мысли К. Пигрова, «рефлексия как обязанность философствования за две с половиной тысячи лет выработала универсальные и совершенные технологии вербализации и скриптизации, т. е. оглашения своего бытия и удвоения его в фиксированном слове». Как дневник, так и письмо суть имманентные формы скриптизации индивидуальной и социальной, приватной и публичной жизни.

+++ Пигров К. С. Забота о своей духовности, или техника скриптизации индивидуальной жизни…, с.

76.

Вместо предисловия к части Особенностью настоящей части тома 2/2 является то, что она – ВСЯ – составлена из работ, написанных уже после выхода в свет 4-томника «Драматическая социология…»

(2003-2005) и, стало быть, в состав рукописи книги «Драматическая социология и социологическая ауторефлексия» (1999-2001) не входивших.

Однако тематически эти работы вполне уместны именно здесь, поскольку посвящены обсуждению метода наблюдающего участия, составившего методическое ядро драматической социологии и эксперимента социолога-рабочего.

О НАБЛЮДАЮЩЕМ УЧАСТИИ И

ДРАМАТИЧЕСКОЙ СОЦИОЛОГИИ

Содержание главы 23.1. ТЕМАТИЗИРОВАННАЯ БИБЛИОГРАФИЯ 23.2. «НАБЛЮДАЮЩЕЕ УЧАСТИЕ» И ЕГО СИНОНИМЫ (авт. – А.

Алексеев) - Еще два тома «…из неопубликованных глав» (раздел 23.1) = Из портала Когита.ру (2013.04.07) Откликаясь на просьбу коллеги, я собрал букет из сетевых ссылок на свои и не только свои сочинения, посвященные этой теме. А собрав, счел, что они могут представить интерес и не только одному персональному адресату.

См. http://www.cogita.ru/a.n.-alekseev/andrei-alekseev-1/a.-alekseev.-o-nablyudayuschem-uchastii-idramaticheskoi-sociologii. Здесь - дополненная и уточненная авторская редакция.

Навигатор по некоторым электронным публикациям и электронным версиям печатных публикаций, так или иначе посвященным методу НАБЛЮДАЮЩЕГО УЧАСТИЯ или опыту ДРАМАТИЧЕСКОЙ СОЦИОЛОГИИ.

Публикации находятся на следующих сайтах и порталах: "Когита!ру.

Общественные новости Северо-Запада (http://www.cogita.ru); сайт Центра социального прогнозирования и маркетинга (http://www.socioprognoz.ru/); сайт «Международная биографическая инициатива» (http://cdclv.unlv.edu/programs/bios); сайт журнала «Телескоп: Журнал социологических и маркетиговых исследований» (http://www.teleskopjournal.spb.ru/), интернет-журнал «Семь искусств» (http://www.7iskusstv.com/ ); и еще ряд ресурсов.

Портал «Когита.ру»

= Алексеев А. Познание действием. От автора - сегодня, 30 лет спустя http://www.cogita.ru/a.n.-alekseev/andrei-alekseev-1/poznanie-deistviem.-ot-avtora-segodnyalet-spustya = Алексеев А., Кетегат А. Про «Серегу-штрейкбрехера» и не только о нем http://www.cogita.ru/a.n.-alekseev/andrei-alekseev-1/a.-alekseev-a.-ketegat.-pro-abseregushtreikbreherabb-i-ne-tolko-o-nem = Алексеев А., Кетегат А. Про «Серегу-штрейкбрехера» и не только о нем (окончание) - http://www.cogita.ru/a.n.-alekseev/andrei-alekseev-1/a.-alekseev-a.-ketegat.-proabseregu-shtreikbreherabb-i-ne-tolko-o-nem-okonchanie = Алексеев А. Опираясь на диспозиционную концепцию личности (экспериментальная социология) - http://www.cogita.ru/a.n.-alekseev/andrei-alekseevopirayas-na-dispozicionnuyu-koncepciyu-lichnosti = Бачинин В. Книга «Профессия – социолог» как постмодернистский интертекст http://www.cogita.ru/analitka/novye-knigi/kniga-abprofessiya-2013-sociologbb-kakpostmodernistskii-intertekst (См. эту же работу: на сайте «Международная биографическая инициатива» http://cdclv.unlv.edu//archives/articles/bachinin_alekseev_10.html ; Свободная мысль, 2011, № 1 - http://www.mgimo.ru/files2/p57/182757/6558a6df2216c33b6d6add055fbcef9f.pdf ;

Социологические исследования, 2011, № 4 - http://www.isras.ru/files/File/Socis/2011Knizhnoe_obozrenie.pdf) Сайт Центра социального прогнозирования и маркетинга = Алексеев А. Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Тт.

1-4. — СПб.: Норма, 2003-2005 - http://www.socioprognoz.ru/publ.html?id= = Алексеев А. Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Из неопубликованных глав. 2012 - http://www.socioprognoz.ru/publ.html?id= Сайт «Международная биографическая инициатива; журнал «Телескоп»

= Алексеев А.Н., Ленчовский Р.И. Профессия – социолог (Из опыта драматической социологии: события в СИ РАН 2008 / 2009 и не только). Документы, наблюдения, рефлексии. Т. 1. СПб.: Норма, 2010 - http://cdclv.unlv.edu/archives/articles/profsoc_1.pdf = Алексеев А.Н., Ленчовский Р.И. Профессия – социолог (Из опыта драматической социологии: события в СИ РАН 2008 / 2009 и не только). Документы, наблюдения, рефлексии. Т. 2. СПб.: Норма, 2010 - http://cdclv.unlv.edu/archives/articles/profsoc_2.pdf (См. в этом томе особенно главу 5: Наблюдающее участи (методологический контекст)).

= Алексеев А.Н., Ленчовский Р.И. Профессия – социолог (Из опыта драматической социологии: события в СИ РАН 2008 / 2009 и не только). Документы, наблюдения, рефлексии. Т. 3. СПб.: Норма, 2010 - http://cdclv.unlv.edu/archives/articles/profsoc_3.pdf = Алексеев А.Н., Ленчовский Р.И. Профессия – социолог (Из опыта драматической социологии: события в СИ РАН 2008 / 2009 и не только). Документы, наблюдения, рефлексии. Т. 4. СПб.: Норма, 2010 - http://cdclv.unlv.edu/archives/articles/profsoc_4.pdf = Алексеев А. Извлечения из “дела социолога-рабочего” (1984-1987) http://cdclv.unlv.edu/archives/Supplements/alekseev_affair.html = Алексеев А. Познание через действие (Так что же такое “драматическая социология”?) (http://cdclv.unlv.edu/archives/articles/alekseev_knowledge.html (См. этот же текст в: Телескоп: наблюдения за повседневной жизнью петербуржцев. 2006, № 5 - http://www.teleskopjournal.spb.ru/?cat=33&type=by_year&value=2006&id=405 ) = Травин Д. Зона свободы (Дело, 25 сентября 2006) http://cdclv.unlv.edu/archives/Tributes/travin_alekseev.html = Докторов Б. Пессимист по наблюдениям и оптимист по убеждениям (Научные и нравственные основы «драматической социологии») http://cdclv.unlv.edu/archives/Tributes/doktorov_alekseev.html ;

(См. этот же текст в: Телескоп: Журнал социологических и маркетинговых исследований. 2009, № 4 -http://www.teleskopjournal.spb.ru/?cat=33&type=by_year&value=2009&id=626 ) = Докторов Б. Скала Алексеева (Социологический журнал, 2009, № 3) http://cdclv.unlv.edu/archives/articles/doktorov_on_alkseev_10.html (см. также:

http://www.isras.ru/files/File/Sociologymagazin/Socmag_03_2009/09_Doktorov.pdf ) = Алексеев А. Многообразие экспликаций и синонимический ряд “наблюдающего участия” в: Алексеев А., Докторов Б.. В поисках Адресата, 2012, с. 245-261) http://cdclv.unlv.edu/archives/correspondence/aa_bd_letters.pdf (См. этот же текст в: Телескоп: журнал социологических и маркетинговых исследований. 2012, № 6) Интернет-журнал «Семь искусств. Наука. Культура. Словесность»

Познание действием. Так что же такое “драматическая социология”? http://7iskusstv.com/2013/Nomer4/Alekseev1.php Андрей Алексеев Еще о драматической социологии. Два научных доклада и одна иллюстрация: Как Серега был «штрейкбрехером» - http://7iskusstv.com/2013/Nomer5/Alekseev1.php Корни и ветви. В помощь пишущим о предках и о себе самом/самой: «эстафета памяти» и два примера семейной хроники http://7iskusstv.com/2013/Nomer6/Alekseev1.php Корни и ветви. В помощь пишущим о предках и о себе самом/самой: «эстафета памяти» и два примера семейной хроники (Окончание) http://7iskusstv.com/2013/Nomer7/Alekseev1.php Эксперимент социолога-рабочегою Из «Писем Любимым женщинам» http://7iskusstv.com/2013/Nomer8/Alekseev1.php Журнал «Телескоп»; Украинский социологический журнал; Полит.ру = Алексеев А. На стыке методологических и этических проблем (Читая Дмитрия Шалина. Продолжение диалога). В: Телескоп: Журнал социологических и маркетинговых исследований. 2011, № 5 - http://www.teleskopjournal.spb.ru/?cat=33&type=by_year&value=2011&id= = Алексеев А. Дискуссия через океан. Защита наблюдающего участника. В:

Телескоп: Журнал социологических и маркетинговых исследований. 2012, № 2) = Алексеев А. Из книги А. Алексеева и Р. Ленчовского «Профессия – социолог»:

материалы для презентации. В: Украинский социологический журнал, 2010, № 3-4, с. 26http://www.sau.kiev.ua/docs/magazine/2010_3_4.pdf = Докторов Б. Профессия: социолог / Полит.ру. 22 июля 2009 г. http://polit.ru/article/2009/07/22/alekseev/ Алексеев А.. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Тт. 1СПб.: Норма, 2003-2005.

В этой книге отражены профессиональные и жизненные поиски автора-социолога, относящиеся к исследованию взаимодействия личности и социальной среды, человека и социальных институтов, индивидуального и социального сознания.

На рубеже 70-80-х гг. прошлого века автором с коллегами было предпринято андерграундное экспертно-прогностическое исследование, ставшее впоследствии известным по названию анкеты - «Ожидаете ли Вы перемен?». Другое неординарное исследовательское предприятие автора, относящееся к 1980-м гг., известно под названием эксперимент социолога-рабочего. Материалы этих двух и ряда других социологических опытов наиполнейшим образом представлены в настоящей книге.

В отличие от известных канонов научной монографии, эта работа представляет собой сюжетно выстроенное «социолого-драматургическое» произведение, где результаты исследования предстают не как готовые, а как развивающиеся в процессе их получения. Сюжетообразующим элементом является упомянутый натурный эксперимент – «наблюдающее участие» социолога в социальных процессах, подлежащих исследованию, будь то производственная, научная, общественная жизнь Первый том («В поисках жанра») посвящен начальному этапу эксперимента социолога-рабочего. На этом этапе был разработан и опробован социологический метод наблюдающего участия, предполагающий активное вмешательство исследователя в изучаемые социальные процессы, синтез практической деятельности, рефлексии и игры.

Во втором томе («Контрапункты») рассматривается продолжение эксперимента при «вновь возникших» обстоятельствах - состоявшейся в середине 80-х гг. эскалации идеологических и политических обвинений в адрес социолога-испытателя.

Социологически осмысляется личный опыт самообороны от этих обвинений, при товарищеской поддержке коллег (ученых, рабочих, журналистов).

Основное содержание третьего тома («Полигон») составляет заключительный этап эксперимента социолога-рабочего. Как и предыдущие, данная часть книги являет собой композицию авторских текстов разных лет (тексты – личные, деловые, научные). Причем, как и в предыдущих томах, эти аутентичные документы – иногда развернуто, иногда вкратце – комментируются автором «из сегодня».

Широко представлены в книге – во всех ее частях – также тексты других лиц (как правило, коллег и друзей автора). Это в особенности относится к заключительному, четвертому тому («Версии»), где сопоставляются разные трактовки, истолкования эксперимента социолога-рабочего (от апологетических до резко-критических), а также представлены материалы исследования «Ожидаете ли Вы перемен?» (рубеж 1970-80-х гг.).

Автор является одним из пионеров внедрения качественных («гибких», «мягких») методов исследования в практику современной отечественной социологии. Особое внимание в книге уделено проблематике многообразия и соотношения разных способов социального познания.

Для специалистов гуманитарных наук и широкого круга читателей, стремящихся понять общество, в котором они живут, и самих себя в этом обществе.

Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Из неопубликованных глав. Том 1. СПб.: 2012.

Этот проект возник на базе материалов, готовившихся для книги «Драматическая социология и социологическая ауторефлексия», но не вошедших туда, в силу недостатка места и / или других обстоятельств. Подробно это объяснено в «Эскизе предисловия».

Том 1 включает в себя тематически и хронологически упорядоченные произведения автора – журналиста, а затем социолога - 50-х – 90-х годов. Смысл этого тома – автопортрет личности и эпохи, образованный текстами, порожденными в разные их (как личности, так и эпохи) периоды развития.

Ремарка: Еще два тома «…из неопубликованных глав»

К сказанному можно добавить автоаннотации к томам 2/1 и 2/2 «…из неопубликованных глав».

Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Из неопубликованных глав. Том 2/1. СПб.: 2013.

Данный том являет собой собрание текстов, принадлежащих или же посвященных лицам, которых автор называет «заслуженными собеседниками» (в смысле А.А. Ухтомкого: те собеседники, которых он, автор, заслужил). В большинстве своем это коллеги и друзья автора, но есть и такие, с которыми он лично не был знаком.

Эти тексты так или иначе резонируют (рифмуются) с собственными сюжетами и идеями «Драматической социологии…».

Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Из неопубликованных глав. Том 2/2. СПб.: 2013.

Основное содержание данного тома составляют теория, методология и практические опыты историко-биографических изысканий, включая опыты семейной хроники, принадлежащие лично автору и / или его родственникам.

Кроме того, предпринята дальнейшая разработка проблематики «драматической социологии», как варианта гуманистических и акционистских исследований, а также наблюдающего участия как исследовательского метода

И ЕГО СИНОНИМЫ

= Из журнала «Телескоп» (2012) и синонимический ряд “наблюдающего участия” (Опыт текстологического анализа, с тяготением к историко-научному) Время написания работы – июль 2006 года. Впервые опубликовано в составе электронного издания: Алексеев А. Докторов Б. В поисках Адресата. Переписка двоих с постепенным расширением круга тем и участников (февраль – октябрь 2006 г.), размещенного на сайте «Международная биографтческая Статья посвящена «приключениям» термина наблюдающее участие, впервые предложенного автором в 1980-х гг. в рамках так называемого «эксперимента социологарабочего». Оказывается, у этого термина много прецедентов, а также синонимов, причем каждый вариант указывает на какую-то из сторон описываемого способа социального изыскания.

Ключевые слова: качественные методы, включенное наблюдение, наблюдающее участие, моделирующие ситуации, драматическая социология, познание действием.

Посвящается В.А. Ядову Несколько вступительных слов инициатива»: http://cdclv.unlv.edu/archives/correspondence/aa_bd_letters.pdf. Кроме того, опубликовано в:

Телескоп: Журнал социологических и маркетинговых исследований, 2012, № 6.

Начав этот текст, как скромную эпистолярную заметку 151, я уразумел ее сюжет как еще одну моделирующую ситуацию, на сей раз позволяющую рассмотреть процесс “кристаллизации” и “внедрения” некой методологической идеи в рамках научного сообщества, а также демонстрирующую одну из форм взаимодействия учителя и ученика, причем последний выступает в определенном смысле инноватором, а первый (тоже в известном отношении...) консерватором, так что оба друг другу и развитию общего предмета необходимы.

Таким образом, это - и текстологический, и терминологический, и (до известной степени) социально-психологический сюжет.

...При обсуждении разных классификаций метода наблюдения (включенное — невключенное; полевое — лабораторное; структурированное — бесструктурное;

контролируемое — неконтролируемое...) Анна Готлиб, автор книги “Качественное социологическое исследование...”, делает подстрочное примечание:

“...В.А. Ядов выделяет еще один вид наблюдения — так называемое СТИМУЛИРУЮЩЕЕ НАБЛЮДЕНИЕ. В рамках такого метода исследователь сознательно вносит возмущение в наблюдаемую ситуацию, чтобы потом наблюдать следствия такой “провокации”. Стимулирующее наблюдение “вписывается” в принципиально другую методологию социологического исследования — АКТИВНОПРЕОБРАЗОВАТЕЛЬНУЮ (action research) и потому мною подробно не описывается...” (Готлиб А.. Качественное социологическое исследование: познавательные и экзистенциальные горизонты. Самара: Универс-групп, 2004, с. 231) Я заглянул в разные версии учебника Ядова. Оказывается, и впрямь, В.А. мое наблюдающее участие поначалу (в конце 1980-х — начале 1990-х) чуть было... не переименовал.

Из книги В.А. Ядова “Социологическое исследование: методология, программа, методы” (М.: Наука, 1987):

“Следует ли наблюдателю вмешиваться в изучаемый процесс?

Ответ на этот вопрос зависит от цели исследования. Если основная цель — диагностика ситуации (как в случае изучения собрания в качестве одного из каналов выражения общественного мнения), вмешательство социолога в ход событий исказит реальную картину, а в итоге будут получены ненадежные данные. Если же цель исследования практически прикладная и состоит главным образом в принятии управленческих и организационных решений, активное вмешательство не только возможно, но и полезно. Именно этим целям служит СТИМУЛИРУЮЩЕЕ ВКЛЮЧЕННОЕ Здесь наблюдатель — участник изучаемых событий — КАК БЫ ПРОВОЦИРУЕТ

НЕСТАНДАРТНЫЕ СИТУАЦИИ И ИССЛЕДУЕТ РЕАКЦИИ ОБЪЕКТА НАБЛЮДЕНИЯ НА

СВОИ ДЕЙСТВИЯ ИЛИ СТИМУЛИРУЕМЫЕ ИМ ДЕЙСТВИЯ ДРУГИХ [19]. Например, он может, исследуя отношение рабочих к нововведениям, предлагать разные способы решения производственных задач: инициативные, “запрашивающие” действия других лиц, методы “сигнализации” руководству, обращение за помощью к соседним предприятиям или коллективам и т. п. Таким образом, во-первых, регистрируется отношение наблюдаемого коллектива к нововведениям вообще и к разным способам их реализации в особенности.

В наблюдении, проводимом с научными или диагностическими целями, вмешательство исследователя в изучаемый процесс недопустимо...” (с. 113-114).

В списке литературы: [19] Алексеев А. Н. Социальные нормы производственной организации и жизненная позиция личности: Из опыта “экспериментальной социологии”. Томск, Нижеследующий текст написан в 2006 г. Входил в состав композиции: А. Алексеев, Б. Докторов.

В поисках адресата. Переписка двоих с постепенным расширением круга тем и участников, - ныне размещенной на американо-российском сайте «Международная биографическая инициатива»

(http://cdclv.unlv.edu/archives/correspondence/aa_bd_letters.pdf).

Здесь и далее все выделения ПРОПИСНЫМИ БУКВАМИ в цитатах принадлежат мне. — А. А.

1982. (Ядов приводит название работы, но опускает название сборника, в котором она была напечатана: Проблемы социального познания и управления. Томск: Изд-во ТГУ, 1982, с. 161Из книги В.А. Ядова “Социологическое исследование: методология, программа, методы” (Самара: Изд-во “Самарский университет”, 1995). (“...дополненное и исправленное издание предыдущей публикации” — 1987 г.):

(Здесь опускаю. Этот фрагмент один к одному совпадает с предыдущим изданием...) Итак, данный текст перешел без изменений из издания 1987 г. в издание г., дословно. Но в разделе “Прямое наблюдение” (откуда он взят...) появилось и дальнейшее развитие и иллюстрации “активной стратегии” исследований. В частности, в 1987 г. Ядов ограничивается тремя примерами включенного наблюдения: У. Уайт; В.

Ольшанский; Ф. Энгельс. В 1995 г. в ряд с ними становятся два примера “активного воздействия на наблюдаемые процессы”: А. Турен; А. Алексеев. Что ж, неплохая компания!..

Не поленюсь переписать эту страничку:

“...При соучаствующем наблюдении единственный способ снять помехи от вмешательства исследователя — полное вхождение в изучаемую среду, завоевание ее доверия и симпатии. КЛАССИЧЕСКИЙ ПРИМЕР ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ВКЛЮЧЕННОГО

НАБЛЮДЕНИЯ ДЛЯ СБОРА ОСНОВНОЙ ИНФОРМАЦИИ — РАБОТА УИЛЬЯМА УАЙТА

(1936-1939 ГГ.), который и ввел этот метод наблюдения в научную практику [351].

Будучи сотрудником Гарвардского университета, Уайт поселился в трущобах одного из американских городов, чтобы изучить образ жизни итальянских эмигрантов, населяющих этот район (он дал ему название Корневиль). Уайта интересовали обычаи эмигрантов, оказавшихся в условиях чужой культуры, их ориентации, взаимоотношения.

Район Корневиля был известен как опасное для чужака итальянское гетто, полное подозрительных банд.

Уайт вошел в местную общину, сказавшись студентом-историком, который намерен описать возникновение Корневиля. Исследователь изучил тот особый жаргон итальянского языка, которым пользовались в общине. Три года он провел бок о бок с этими людьми, подружился с руководителями двух соперничающих групп рэкетиров, научился местным обычаям, играм в карты и катанию шаров. 18 месяцев он прожил в одной эмигрантской семье, так что был окончательно принят как свой человек. Вначале он вел регистрацию впечатлений тайком, но по мере завоевания доверия не стеснялся делать записи в самой, казалось бы, не подходящей для этого обстановке; все привыкли его видеть с блокнотом в руках.

В НАШЕЙ СТРАНЕ ОДНИМ ИЗ ПЕРВЫХ, КТО ИСПОЛЬЗОВАЛ МЕТОД

ВКЛЮЧЕННОГО НАБЛЮДЕНИЯ, БЫЛ В.Б. ОЛЬШАНСКИЙ, в то время сотрудник Института философии АН СССР. Изучая ценностные ориентации и идеалы рабочих, он поступил на завод им. Владимира Ильича и проработал там несколько месяцев. За это время он достаточно сблизился с рабочими, чтобы составить программу последующего формализованного обследования путем интервью [185, см. также 223], опросов и групповых дискуссий.

В современной социологии используется также МЕТОД АКТИВНОГО

ВОЗДЕЙСТВИЯ НА НАБЛЮДАЕМЫЕ ПРОЦЕССЫ (“АКТИВНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ”),

КОТОРОЕ ВВЕЛ В ПРАКТИКУ ФРАНЦУЗСКИЙ СОЦИОЛОГ А. ТУРЕН [350] в период так называемых студенческих революций 70-х гг., а позже стали использовать социологи латиноамериканских стран и другие. Активное исследование (Action research) предполагает изучение объекта, активное вмешательство путем организованных действий, провоцируемых исследователем, дальнейшее изучение и далее повторные воздействия. Такой тип исследований принимается также в системах реконструкции организаций управления.

Интереснейший ОПЫТ АКТИВНОГО “ПРОВОЦИРУЮЩЕГО” НАБЛЮДЕНИЯ, А

СКОРЕЕ ДАЖЕ “НАБЛЮДАЮЩЕГО УЧАСТИЯ” ПРЕДПРИНЯЛ В НАЧАЛЕ 80-Х ГГ.

ЛЕНИНГРАДСКИЙ СОЦИОЛОГ А. Н. АЛЕКСЕЕВ (этот эксперимент рассматривается ниже, в гл. 5, параграф 6, посвященной качественным методам исследования).

В этой связи ПОЛЕЗНО ВСПОМНИТЬ, КАК ХАРАКТЕРИЗОВАЛ СВОЮ

ПОЗИЦИЮ НАБЛЮДАТЕЛЯ ЖИЗНИ РАБОЧИХ ФРИДРИХ ЭНГЕЛЬС (ЕГО КНИГА

“ПОЛОЖЕНИЕ РАБОЧЕГО КЛАССА В АНГЛИИ” ИМЕЕТ ПОДЗАГОЛОВОК: “ПО

СОБСТВЕННЫМ НАБЛЮДЕНИЯМ И ДОСТОВЕРНЫМ ИСТОЧНИКАМ”). В обращении к английскому пролетариату он написал: “Рабочие!... Я достаточно долго жил среди вас, чтобы ознакомиться с вашим положением. Я исследовал его с самым серьезным вниманием, изучил различные официальные и неофициальные документы..., но все это меня не удовлетворило. Я искал большего, чем одно абстрактное знание предмета, я хотел видеть вас в ваших жилищах, наблюдать вашу повседневную жизнь, беседовать с вами о вашем положении и ваших нуждах, быть свидетелем вашей борьбы против социальной и политической власти ваших угнетателей. Так я и сделал” [298, С. 235].

Однако ПРИНЦИП АКТИВНОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ ПРЯМО ПРОТИВОПОЛОЖЕН

ТРАДИЦИИ НАБЛЮДЕНИЯ БЕЗ ВМЕШАТЕЛЬСТВА В СИТУАЦИЮ.

Преимущества включенных наблюдений очевидны: они дают наиболее яркие, непосредственные впечатления о среде, помогают лучше понять поступки людей и действия социальных общностей. Но с этим же связаны и основные недостатки такого способа. Исследователь может потерять способность активно оценивать ситуацию, как бы внутренне переходя на позиции тех, кого он изучает, слишком “вживается” в свою роль соучастника событий. на эти недостатки обращали внимание и Уайт, и польский социолог К. Доктур, и другое авторы (включая меня. — А. А.). Как правило, итогом включенного наблюдения является социологическое эссе, а не строго научный трактат...” (с. 126-127).

[351] White W. E. Street corner society/ Chicago, 1943.

[185] Ольшанский В.Б. Личность и социальные ценности.. Социология в СССР.

[223] Ряжских И.А. Опыт использования включенного наблюдения для изучения жизни производственного коллектива.. Социол. исслед. 1985, 3.

[350] Touraine A. Toward a sociology of action // Positivism and sociology / Ed. A. L.

Giddens N. Y., 1974.

Из той же книги В.А. Ядова (1995; раздел “Стратегия качественного анализа данных”):

“...(3) Уточнение проблемы. В исследованиях классического типа мы уточняем проблему путем развертывания гипотез, эмпирически проверяемых на большой статистике. В случае использования качественных методов проблема уточняется путем переосмысливания наблюдаемых фактов с разных точек зрения. Непонятное явление надо попробовать объяснить “так и этак”, в разных теоретических подходах и, в первую очередь, с точки зрения здравого смысла. Проверять это предположение можно, что называется, по ходу исследования. Социолог не гонится за статистикой данных, но главным образом преследует цель найти подкрепление своим догадкам в различных вариантах, стремится разнообразить ситуации наблюдения, постановку вопросов в беседах, способы анализа имеющегося материала (например, из прессы), организует “провоцирующий” натурный эксперимент.

Пример из исследования А.Н. Алексеева о производственном поведении и “производственной морали” в начале 80-х гг. [2]. А.Н. АЛЕКСЕЕВ ВЕЛ ВКЛЮЧЕННОЕ НАБЛЮДЕНИЕ, КОТОРОЕ НАЗВАЛ “ПРОВОЦИРУЮЩИМ” (я не называл... это Ядов сам придумал, и многие повторяют... — А. А.). Он работал на заводе расточником (кем только я не поработал на заводе, если верить перелагателям: и токарем, и расточником!.. все же правильно: слесарь; наладчик; штамповщик. — А. А.) и сам активно включался во взаимоотношения на производстве между разными группами работников. Там он столкнулся с непонятным (гм! — А. А.) фактом. Все нарушают хорошо известные инструкции: и рабочие, и мастера, и инженеры, и администраторы.

Но мастер “накапливает” материал на рабочих, скажем, прогульщиков. И предъявляет этот материал лишь тогда, когда по каким-то, не обязательно деловым соображениям захочет освободиться от нарушителя дисциплины, “разгильдяя” Петрова. Высказанные Наиболее полное, аутентичное описание «эксперимента социолога-рабочего» см.: Алексеев А.Н.

Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Тт.. 1-4. СПб.: Норма 2003-2005.

(Электронная версия - http://www.socioprognoz.ru/publ.html?id=216). – А. А.

в официальной обстановке аргументы не вызывают возражений. Мастер добивается увольнения. (Интересно, что конкретный пример полностью выдуман Ядовым;

вернее — сублимирован из его собственного заводского опыта 50-х гг. — А. А.).

Алексеев начинает искать теоретические объяснения этого феномена в социопсихологических и социологических подходах. Он приходит к выводу, что следует различать “демонстрируемые” социальные установки и ценности, официально поддерживаемые в данной системе отношений, а с другой стороны — ценности и установки, реально “управляющие” поведением. Идя дальше, он ставит вопросы, выдвигает гипотезы, которые проверяет наблюдением, в беседах, провоцирующими действиями. Вопрос, например, такой: насколько среди рабочих приняты ценности инициативы и добросовестности?

В массовых обследованиях 70-х гг. инициативность и творчество часто лидировали в ряду ценностных ориентаций, а в действительности, по наблюдениям Алексеева, они не выполняли регулирующую функцию. Как социолог проверил свою догадку? Если инициативный рабочий (сам Алексеев) приходил к начальнику цеха и предлагал рационализировать операцию, ему отвечали: “Тебе что, больше всех надо?” А если тот же инициатор маскировал свое предложение под вынужденное действие (“вынужденная инициатива”! — А. А.), оно принималось. Надо было сказать: “Если мы этого не сделаем, нам попадет”. Таким путем Алексеев проверил гипотезу о регулятивных и демонстрируемых нормах производственных взаимоотношений.

Между прочим, его проверка статуса ценности “добросовестной работы” показала тогда, что эта ценность сохраняет положение “реально регулирующей поведение”, но... при условии достаточной свободы самоорганизации работника и справедливости оплаты его труда.