«13 От редакции Теоретические аспекты развития правовой системы РФ Ю.А. Тихомиров 15 Право и вызовы времени П.А. Астахов Юридические конфликты: современные формы 29 и способы разрешения Н.Ф. Попова О классификации ...»

Председателю Собрания, по версии законодателя, предоставлялось право на решение о задержании любого нарушителя на срок не более 24 часов. Примечателен в этом отношении такой раздел «Временных правил», как «О посягательстве на безопасность Учредительного собрания и о нарушениях порядка в заседании Учредительного собрания»15.

Этот раздел проекта предоставлял достаточно широкие права председателю Собрания по наведению порядка с применением разнообразных мер наказания: каторга (ст.14), арест на срок не менее 1 месяца или заключение в тюрьму (ст.15), заключение в крепости (ст.17) и т.д.

Думается, что Временное правительство пыталось оформить один из жестких механизмов обеспечения безопасности отнюдь не только Учредительного собрания; об этом свидетельствовали обширные полномочия председателя Собрания и его предполагаемые, по версии законодателя, непосредственные контакты с «рабочими структурами Временного правительства» через так называемую «канцелярию» Собрания. Все это говорит о главной задаче Временного правительства – оформить режим сильной исполнительной власти и не допустить революционных переворотов в стране с последующим утверждением «конституционного порядка».

Таким образом, «конституция», которую Временное правительство хотело оформить на Учредительном собрании, была призвана закрепить в России авторитарный государственный строй в форме «единой и неделимой» парламентарной республики суперпрезидентского типа, обеспечивающей своим гражданам некоторые «куцые» права при внушительных обязанностях.

Предусмотренная проектами «власть сильной руки» нашла свое отражение не только в объемных полномочиях временного С.В. Левчук президента, но и в статусе палат парламента, в сохранении «рабочих структур» Временного правительства, а также в системе мер по обеспечению «безопасности» Учредительного собрания и в полномочиях председателя Собрания.

В преемственности огромных полномочий монарха, Временного прави тельства и временного президента России отражался характер политического и юридического мышления авторов «конституции» и близких к ним кругов либеральной буржуазии (главным образом кадетов), сделавших ставку на правопреемственность конституционных принципов Основных законов 1906 г. и конституционных проектов Временного правительства России 1917 г.

Включение в «конституцию» декларации принципов гражданских свобод и социальных прав преследовало цель – придать Российской республике вполне респектабельный вид.

Учитывая появление де-факто автономных регионов, конституционные проекты не только не определяли полноценный статус автономий, но даже, наоборот, предусматривали сохранение «единой и неделимой» России с условием возможного создания лишь автономных областей и, в крайнем случае, культурно-национальных автономий. Полностью отвергался принцип самоопределения наций. Кроме того, объем законодательных прав автономных областей должен был диктоваться исключительно центральной властью.

Конституционные проекты, провозглашая принцип народного суверенитета, тем не менее, устанавливали такой порядок формирования верхней палаты парламента, при котором учитывались, прежде всего, интересы центральной и отчасти местной исполнительной власти в лице администрации. Следовательно, с точки зрения законодателя, Россия должна была оставаться унитарным государством с отдельными и весьма неопределенными автономными единицами. Причем местное законодательство не должно было противоречить общегосударственному.

В итоге следует отметить и очевидное противоречие между конституционным проектом и комплексом демократических реформ в деятельности Временного правительства, особенно в части реформы местного самоуправления, демократизм которой не совпадал с конституционными идеями.

Однако следует признать важность изучения конституционных проектов, позволяющих всесторонне понять правопреемственность в российском конституционализме. Достаточно четко просматривается взаимосвязь конституционных проектов Конституционные проекты Временного правительства России в 1917 году Временного правительства с идеями и принципами Основных законов Российской империи от 23 апреля 1906 года и тремя Конституционными законами режима Третьей республики во Франции 1875 года.

Наиболее консервативные части конституционных проектов Временного правительства подвергались принципиальной переработке в редакции большевиков при разработке Конституции РСФСР 1918 г., СССР 1924,1936, 1978 и 1993 гг., что неизбежно порождало наиболее острые проблемы и противоречия в государственно-правовом строительстве не только СССР, но и современной России. В частности это проблема «федерализмаунитаризма», проблема статуса субъектов – республик, автономий, проблема института главы государства и т.д.

См. : С.Л. Ронин Конституционные проекты Временного правительства России //Сов. государство и право. – М.: 1947. N 4.

См.: Собрание узаконений 1917 г. Н 71. С. 404.

Там же. Н 201. С.1244.

См.: Красный архив. Т. 3. 1928.

См.: ЦГА РФ, ф. 1792, оп. 1. д. 21.

См.: Учредительное собрание (стенограмма). 1918. М., 1991. С. См.: ЦГА РФ, ф. 1792, оп. 1, д. 7.

См.: Учредительное собрание (стенограмма). 1918 г. М., 1991.С. 47.

Указ. изд., с. ЦГА РФ, ф. 1792, оп. 1. Д. 7.

Красный архив. Т. 3. 1928 г. С. 138.

РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

И ПЕРСПЕКТИВЫ РАЗВИТИЯ ГОСУДАРСТВА

В ПОЛИТИКО-ПРАВОВОЙ МЫСЛИ

';

РОССИЙСКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ

Октябрьская революция 1917 года, проблемы послереволюционного устройства государства и общества нашли свое развитие в эмигрантской литературе.

На опасность реализации насильственным путем «интеллектуальных чертежей» обращали внимание П.И. Новгородцев, П.Б. Струве, Г.В. Флоровский, Н.А. Бердяев и др. П.И. Новгородцев говорил о крушении «утопии земного рая», о недостижимости создания искусственным путем такого уклада, при котором навсегда был бы устранен «источник порчи и несовершенства», о крушении утопических надежд «найти безусловную форму общественного устройства»1. Г.В. Флоровский, говоря, что «утопических выводов требует с неотразимостью какая-то изначальная аксиома», подчеркивает родство в этом плане и средневековой католической мысли, и философии Нового времени, и эпохи Просвещения, и эпохи «исторической реакции», и современного богоборческого социализма2. При этом он делает вывод о том, что утопизм есть постоянный и неизбывный соблазн человеческой мысли, ее отрицательный полюс, заряженный величайшей, хотя и ядовитой энергией”3.

Если в марксизме, а тем более в его большевистском варианте, рассуждение о невозможности достижения праведной цели неправедными средствами так и осталось на уровне простой декларации, то у того же Г.В. Флоровского этическая и правовая квалификация достижения политических целей занимает одно из центральных мест. «Определенным образом построенному учреждению, как таковому, здесь приписывается и безусловное достоинство, и безошибочность действия в силу самого своего склада. И потому в том или ином смысле такой идеальный строй или быт подымается над этической сферой, изъемлется из этического обсуждения, превращается в надэтическую силу, которой должно быть «все позволено».

Ему присваивается право нравственного законодательства, своего Русская революция и перспективы развития государства...

рода нравственно-метафизический суверенитет. Этот неизбывный культ «обожествленной» организации с какой-то неотразимой последовательностью вытекает из идеологии общественного утопизма, и мы встречаемся с ним даже тогда, когда, казалось бы, ему должна была помешать анархическая тенденция того или другого мыслителя. Если возможна такая форма быта, которая есть благо сама по себе, то тем самым она есть благо первичное и, стало быть, подлежит осуществлению во что бы то ни стало. Она подлежит «втеснению» людям, – отсюда диктаторский и деспотический пафос, пафос насильственного дарования «счастья». Эта парадоксальная идея тесно связана с осуществлением «идеала»4.

«Утопия всегда тоталитарна, враждебна свободе»5, считает Н. Бердяев. В 1931 г. в газете «Россия и славянство» П. Струве писал, что только слепой может не увидеть, что «большевизм родился из русской дикости, из нашей собственной азиатчины», но «к этой дикости и азиатчине присоединились, ее осолили западноевропейские яды. И потому большевизм «есть в такой же мере порождение Запада, как и России, противополагаемой Западу»6.

Является ли большевизм специфическим и прирожденным русским явлением, результатом оплодотворенных революцией до поры дремавших «коммунистических» инстинктов русского народа или же современники имеют дело с неким политическим гомункулусом, не имевшим никаких корней в русской политической традиции и получив шим власть лишь в результате уникального стечения обстоятельств? Наиболее обстоятельный ответ находим у Н. Бердяева, в его книге «Истоки и смысл русского коммунизма» и в более ранних работах показана внутреннюю предрасположенность русского народа, интеллигенции и русского общественного сознания к восприятию большевистского варианта марксистского социализма. По мысли Бердяева, большевистская революция являлась оригинальным, чисто русским явлением, невозможным нигде на Западе, она порождена была «своеобразием русского исторического процесса и единственностью русской интеллигенции», вся история которой «подготовляла коммунизм».

Большевизм на деле «ока зался наименее утопическим и наиболее реалистическим, наиболее соответствующим всей ситуации, как она сложилась в России к 1917 г., и наиболее верным некоторым исконным русским традициям и русским исканиям универсальной социальной правды, понятой максималистически, и русским методам управления и властвования насилием».

Г.Ю. Курскова Подго товленный «всем ходом русской истории» коммунизм «оказался неотвратимой судьбой России, внутренним моментом в судьбе русского народа»7. «Советский коммунизм, – считает И.

Ильин, – имея европейское происхождение, устремился теперь на свою «историческую родину», где он готовился сто лет в качестве социальной реакции на мировой капитализм»8.

Диктатура про летариата, провозглашенная в России, вылилась в диктатуру над пролетариа том, над человеком, над свободой. И. Ильин одним из первых приходит к выводу, что существующий в СССР политический режим по своей сущности тоталитарный, то есть всеобъемлющий, всеохватывающий, всепроникающий в каждую клетку социаль ного организма, насилующий, уродующий человеческую личность, а общество при таком режиме спаяно «страхом, инстинктом и злодейством – но не правом, не свободой, не духом, не гражданством и не государством»9.

В отличие от лидеров коммунистической партии и советского государства, представители политико-правовой мысли, оказавшиеся в вынужденной эмиграции, считали неизбежным крушение советского политического режима и по-разному оценивали перспективы развития России. «Вся задача наша, – пишет И. Ильин, – будет состоять в том, чтобы сократить возможно более период неизбежного хаоса, который разольется в России после падения тоталитарного коммунизма»10. В статье «Кое-что об основных законах будущей России. О Российском Государстве» он предла гает вариант будущего государственного устройства, считая его наиболее приемлемым: Российское «Государство есть правовое единство – священное, исторически преемственное, властное и действенное; по духу своему христианское и национальное, призванное к охранению и осуществлению закона правды и жизни российских народов»11.

Отдавая предпочтение монархии как наиболее целесообразной с исторической точки зрения форме правления, И. Ильин считает, что российская государственность должна быть основана на принципах единства, территориальной целостности, примате права и учете национальных особенностей и традиций.

«Демократический строй», по мнению И. Ильина, далеко не всегда и не везде у места. Он имеет свои необходимые основы или «предпосылки»: если их нет налицо, то ничего, кроме длительного разложения и гибели, демократия не дает. Каковы же эти предпосылки творческой демократии с точки зрения И.

Ильина?

Русская революция и перспективы развития государства...

1. Народ должен разуметь свободу. Все это вместе должно быть обозначено как искусство свободы. Нет его – и демократия обречена. 2. В обществе должен быть дос таточно высокий уровень правосознания. 3. Хозяйственная самостоятельность гражданина. 4. Минимальный уровень образования и осведомленности, вне которого голосование становится своей собственной карика турой. 5. Необходим политический опыт, которого в будущей России будут лишены и более образованные слои, и менее образованные массы. 6. Настоящая творческая демократия предполагает в человеке целый ряд свойств и способностей, без которых она становится обманным лицедейством и разбазариванием национального достояния. Участнику демократического строя необходимы «личный характер и преданность родине, черты, обеспечивающие в нем определенность воззрения, неподкупность, ответственность и гражданское мужество»12.

И. Ильин, предвидя опасности «кавалерийской атаки», свойственной современной российской политической элите, предупреждал о чреватости негативных последствий в результате «введения демократии».

Многие представители русского зарубежья отдавали предпочтение республиканской форме правления. Так, например, о необходимости сильной президентской власти в республиканской России писал Ф. Степун. В статье «Идея России и формы ее раскрытия» отмечается, что «после падения или низвержения большевиков… политическою формою, в которой наиболее легко удумать русскую жизнь, представляется республика с очень сильной президентской властью. Президент выбирается всенародным голосованием на пятилетний срок. На этот срок он получает диктаторские полномочия. Назначаемый им совет министров не требует утверждения со стороны высшего органа народного представительства. Вся полнота ответственности падает на президента. Высший орган народного представительства… в переходный период имеет только совещательный, но не законодательный голос».

Такой строй Ф. Степун называет «авторитарной демократией», которая «может и должна быть демократией для демократов».

Такая демократия обязана защищать не только свободу мнения, но и власть свободы. Если эта власть не защитима словом, то ее надо защищать мечом»13.

В том же духе высказывался Г. Федотов в работах «Падение советской власти» и «Наша демократия». Он отмечает, что «участие во власти не есть право личности, а ее долг». «ПредГ.Ю. Курскова ставительство народа есть отбор лучших», которые готовы «переубеждаться», а единственным связующим его мандатом «будет его совесть и его понимание общего блага». Выборы «должны быть построены на оценке не программ, а личных качеств кандидата». «Профессиональная структура является единственным наследником, которому умирающая партийная демократия может передать свое наследство». Противовесом корпоративного строя может стать дуализм представительства, означающий «построение второй палаты на территориальном начале»14.

В качестве главного программного требования идея «демократической федеративной республики с сильной подзаконной и ответственной перед народом исполнительной властью»

выдвигалась созданным в июле 1924 г. по почину молодых республиканцев-демократов «Республиканско-демократическим объединением».

По мысли же евразийцев, «Россия представляет собой особый мир. Судьбы этого мира в основном и важнейшем протекают отдельно от судьбы стран к западу от нее (Европа), а также к югу и востоку от нее (Азия). Особый мир этот должно называть Евразией»15.

Идеальный государственный строй требует, чтобы власть была сильной, но в то же время оставалась близкой к населению.

Стремясь найти «третий путь», они колебались между авторитарностью «правящего собора» и демократической формой государственной власти. Выход был найден в идее «демотического» или «народного» государства, опирающегося на «правящий собор»:

«Демотическую власть, опирающуюся на широкие рабоче-крестьянские массы трудящихся, евразийцы полагают единственно возможной властью и советский строй единственно возможным строем России – Евразии… В отношении государственно-правовых форм необходимо укрепление и развитие советского строя в нижеследующих основаниях: а) власть законодательная и исполнительная принадлежит Всесоюзному Съезду Советов; в периоды между Съездами Советов она осуществляется выделенным (утвержденным) на съезде ЦИКом. В перерыве между сессиями ЦИКа полнотой власти обладает президиум ЦИКа, а в промежутках между заседаниями президиума ЦИКа полнота власти переходит к председателю президиума ЦИКа, б) на местах власть принадлежит советам, в) средоточением всех нитей местного управления соответственно в губернских, уездных, волостных исполкомах и соответствующих им органах устраняется дробление местного управления по отдельным ведомствам.

Русская революция и перспективы развития государства...

Евразийцы считают необходимым оформление советского строя в прочный правопорядок, понимая право, как необходимое условие устойчивого и организованного общежития. В понимании евразийцев законодательство должно быть гибким и приспособленным к условиям момента. При этом – для условий каждого момента евразийцы отстаивают принцип верховенства закона, как безусловное и непреложное начало»16.

Характерно, что, считая советский строй базой дальнейшего развития российской государственности, евразийцы стремятся внести в этот строй: 1) начала религиозности, 2) начала хозяйственности в лично-хозяйственном (не капиталистическом) смысле, 3) начала социальности, 4) сознание евразийского своеобразия в форме понимания России – Евразии как особого мира17. В экономической сфере, наряду с существованием личного хозяйства, евразийцы выступают за широкое государственное регулирование и контроль хозяйственной жизни. Свою социальную систему евразийцы основывают на сосуществовании государственного и частного предпринимательства18. В области земельного права – обеспечение хозяйственного самоопределения земледельцев19.

Идеократическое государство Н.С. Трубецкого – это «строй, в котором правящий слой отбирается по признаку преданности общей идее-правительнице»20.

Как прогноз звучат слова И.И. Бунакова-Фондаминского «Хозяйственный строй будущей России»: «Послебольшевистское государство раскрепостит русское народное хозяйство и труд... оно восстановит рынок, собственность и даст возможность накопления частного капитала... разрешит свободу торговли, ремесла и промышленного предпринимательства. И, более чем вероятно, что розничная торговля, ремесло и мелкая промышленность очень скоро перейдут в частные руки. Но оно сохранит за собой основные отрасли крупной промышленности и оптовой торговли. Государство укрепит за крестьянами их земли. Предоставит крестьянам свободный выбор форм землевладения.

Разрешит крестьянам выход из колхозов и раздел их»21.

Веря в возрождение России, русская эмиграция в то же время трезво оценивала состояние России. Близок к истине оказался Н. Бердяев, писавший в 1922 г.: «Я совсем не оптимист, довольно пессимистически смотрю на то, что образуется в России после того, как не будет уже коммунистов и их власти.

У нас останется страшная деморализация, и на национальном уровне не будет духовной культуры. Будет потребность в доГ.Ю. Курскова вольно невысокой, технической культуре, цивилизации. Будут задавать тон бесстыдные и наглые новые «буржуи», нажившиеся на революции»22.

И. Ильин, предвидя падение тоталитаризма, прогнозирует состояние России в том же духе: «... если что-нибудь может нанести России, после коммунизма, новые, тягчайшие удары, то это именно упорные попытки водворить в ней после тоталитарной тирании – демократический строй. Ибо эта тирания успела подорвать в России все необходимые предпосылки демократии, без которых возможно только буйство черни, всеобщая подкупность и продажность и всплывание на поверхность все новых и новых антикоммунистических тиранов»23.

Демократия в России, по их мнению, – дело отдаленного будущего, для ее осуществления необходимы определенные условия:

развитая экономика, политическая и правовая культура народа, определенный уровень благосостояния и т.д. При отсутствии этих условий в России будет не демократия, а власть толпы, черни, возглавляемой новым, но уже антикоммунистическим диктатором. «Введение» демократии чревато опасными последствиями, поэтому необходим определенный переходный период, который подготовит общество к демократическому устройству.

Таким образом, высказывания видных представителей российского зарубежья о русской революции и перспективах российской государственности весьма полезны для анализа подходов к развитию демократии, правового государства, формированию гражданского общества в современной России.

П.И. Новгородцев. Об общественном идеале. – М.: 1991. С. 220.

См.: Г.В. Флоровский. Метафизические предпосылки утопизма // Вопросы философии. 1990. № 10. С. 83.

См.: Г.В. Флоровский. Метафизические предпосылки утопизма // Вопросы философии. 1990. № 10. С. 84-85.

Н.А. Бердяев. Судьба России. – М.: 1990. С. 331.

Цит. по: Н.А. Омельченко. В поисках России. Общественно-политическая мысль русского зарубежья о революции 1917 г., большевизме и будущих судьбах российской государственности. – СПб.: 1996. С. 301.

Н.А. Бердяев. Истоки и смысл русского коммунизма. – М., 1990.

И.А. Ильин. Собрание сочинений в 10 томах. Т. 2. Кн. 1. – М.: 1993.

Русская революция и перспективы развития государства...

И.А. Ильин. О грядущей России. Избр. статьи. – М.: 1993. С. 47.

И.А. Ильин. О грядущей России. Там же. С. 148.

Там же. С. 159, 160.

Там же. С. 31-34.

Новый град. 1934. № 8. С. 24-35.

Новый град. 1934. № 9. С. 20-24.

Политическая история русской эмиграции. 1920 – 1940 гг.: Документы и материалы: Учеб. пособие / Под ред. А.Ф. Киселева. – М.:

1999. С. 260.

Политическая история русской эмиграции. 1920 – 1940 гг.: Документы и материалы: Учеб. пособие / Под ред. А.Ф. Киселева. – М.: 1999. С.

264-265.

Там же. С. 263.

Там же. С. 268-270.

Там же. С. 272.

Н.С. Трубецкой. История. Культура. Язык. – М., 1995. С. 438.

Новый град. 1932. № 5. С. 32-33.

Революция есть искупление грехов. Письмо Н.А. Бердяева А.В. Тырковой. Ноябрь, 1922 // Исторический архив. 1995. № 3. С. 28.

И.А. Ильин. О грядущей России. Избр. статьи. – М.: 1993. С. 158.

РАЗРАБОТКА ОСНОВНЫХ ПРИНЦИПОВ

И КАТЕГОРИЙ СОВЕТСКОГО УГОЛОВНОГО

ПРАВА В 1917 – СЕРЕДИНЕ 1920–Х ГГ.

Основной задачей уголовного права в любом государстве является охранение системы тех общественных отношений, которые в данном обществе признаются справедливыми, а следовательно, и легитимными. Вместе с тем, зачастую под «справедливостью», защищаемой государством, скрывается интерес отдельных социальных групп, элит и даже частных лиц.

Когда же государство не преследует эту задачу, предоставляя правовую защиту отношениям, признанным в обществе несправедливыми, и, напротив, не предоставляя должной правовой защиты легитимным отношениям, происходит конфликт между обществом и государством, который при определенных условиях может привести к гибели этого государства или к его насильственному переустройству.

Система чрезвычайных органов, созданных для защиты проек та создания нового общественного устройства, осуществляла ее, не основываясь на нормах уголовного законодательства, поскольку старые нормы в большинстве своем противоречили массовым правовым представлениям, а новые не были созданы.

К окончанию гражданской войны появилась необходимость и в правовом закреплении охраны коммунистического проекта, в создании норм уголовного права, хотя бы на «переходный период», необходимый для полной его реализации. Так, В.И. Ленин на IX Всероссийском съезде Советов говорил в связи с деятельностью ВЧК: «Перед нами сейчас задача развития гражданского оборота,— этого требует новая экономическая политика,— а это требует большей революционной законности.

Чем больше мы входим в условия, которые являются условиями прочной и твердой власти, чем дальше идет развитие гражданского оборота, тем настоятельнее необходимо выдвинуть твердый лозунг осуществления большей революционной законности и Разработка основных принципов и категорий советского уголовного права...

тем уже становится сфера учреждения, которое ответным ударом отвечает на всякий удар заговорщиков»1.

П. Стучка в проекте статьи «Пролетарский суд и буржуазное право», обосновывая необходимость создания советского законодательства, указывал: «Наш суд, по составу определенно классовый, рабочий, обязан осуществлять, охранять право, на котором явно видна марка: буржуазное. Не только мнимо–буржуазный, но настоящий буржуазный ГК, на 9/10 заимствованный из лучших буржуазных гражданских кодексов запада, является основным руководящим началом для всей гражданской практики нашего суда, а значительная часть УК призвана охранять неприкосновенность отношений, основанных именно на нормах этого ГК»2.

Правовое сознание, которое выступало источником права в первые годы советской власти, не было пригодно для перехода к квазибуржуазным отношениям периода НЭПа. Тот же П. Стучка в статье «Марксистское понимание права и государства» пишет: «…что сказать по поводу правосознания. Это слово весьма любимое в обиходе, но в чем его содержание? Для буржуа, господствующего класса, имеется по крайней мере, известное стихийное понимание права: грабить по закону… Это буржуазное правосознание, как я уже указал, действительно превратилось в целое юридическое мировоззрение и получило всеобъемлющее значение буржуазного мировоззрения.

Но как быть с понятием пролетарского правосознания, то есть классового правосознания пролетариата? Мне пришлось … прочитать слова «о западно–европейском правосознании»

и противопоставляя это западноевропейское правосознание – восточноевропейскому, вернее азиатскому, другими словами – пролетарскому. Известный Шпенглер, наоборот, противопоставляет «восточное» – западному. А все эти противопоставления по существу – болтовня. До сих пор мы имеем пред собою лишь просто буржуазное правосознание, которое играет и еще будет играть роль в виде традиции, даже после победы пролетарской революции, ибо... правосознание можно назвать элементом исторических предразсудков в нас и как таковое труднее всего поддается критике»3.

Правосознание того периода не было присуще какой–либо формации, оно носило внеклассовый и общенациональный характер, это было правосознание, на ментальных конструктах которого и был выстроен большевизм, именно поэтому большевистский проект был поддержан большинством населения И.А. Шаповалов России, именно поэтому на его основе в течение первых лет Советской власти успешно осуществлялось уголовное преследование и правосудие. Деятельность государственных органов, основанная на правосознании этого типа, стала подлинным революционным творчеством масс, которое не могло не быть закреплено в уголовных законах того времени.

Практически–правовая задача разработки теоретических основ советской правовой системы предполагала разрешение важнейшего противоречия, хорошо сформулированное П. Стучка в своих лекциях по марксистской теории права: «После октября первое наше выступление правового характера заключалось в создании пролетарского суда – без буржуазного права, но и без пролетарского» 4. Поэтому уголовное законодательство в советском государстве 1920-х гг. включало в себя и некоторые буржуазно–демократические принципы уголовного законодательства, модифицированные специфическим способом.

Принцип законности в советском уголовном праве был воплощен еще до вынесения Постановления НКЮ РСФСР от 12 декабря 1919 г., с той оговоркой, что в этот период времени законность в уголовном праве понималась скорее как правомерность. Это следует из определения права, данного в ст. Руководящих начал: «Право – это система (порядок) общественных отношений, соответствующая интересам господствующего класса и охраняемая организованной его силой»5, а законность основана на легитимности фактических общественных отношений. «Одним из преимуществ этой законности, – писал А.Я. Вышинский, – является отсутствие какого бы то ни было юридического формализма»6.

Это вполне соответствует представлениям о том, что суд должен вершиться по справедливости, а не в соответствии с законом. Причем справедливость здесь мыслится в соответствии с идеей воздаяния–возмездия не только деянию, но и личности преступника.

В критериях, которые определяют наказание, в ст. 12 Руководящих начал7 прослеживается иерархия защищаемых ценностей: 1) коммунистический идеал справедливого общества;

2) безопасность советского государства вообще; 3) личность потерпевшего; 4) личность преступника. Эти же критерии указаны и в ст. 25 УК РСФСР.

Применение уголовного закона по аналогии опять же является следствием представлений о несовершенстве закона для регулирования общественных отношений. Поэтому, например, УК Разработка основных принципов и категорий советского уголовного права...

РСФСР 1922 г. предписывает «в случае отсутствия в Уголовном кодексе прямых указаний на отдельные виды преступлений, наказания или меры социальной защиты применяются согласно статьям Уголовного кодекса, предусматривающим наиболее сходные по важности и роду преступления, с соблюдением правил общей части сего Кодекса»8. Применение закона по аналогии и принцип революционной правомерности открывают дорогу для всевозможных злоупотреблений, использования полномочий в личных целях, однако обладают свойствами естественного права в силу причастности и подчиненности только Идее справедливости, как ее понимает правоприменитель.

В Руководящих началах о задачах наказания говорится в ст.ст. 7–11, в УК РСФСР 1922 г. – в ст.ст. 5–8. «Уголовный кодекс РСФСР имеет своей задачей правовую защиту государства трудящихся от преступлений и от общественно опасных элементов и осуществляет эту защиту путем применения к нарушителям революционного правопорядка наказания или других мер социальной защиты»9.

Следовательно, существующий правопорядок охраняется не только от посягательств, но и от посягающего, и в формулировке «мера социальной защиты» это выражено очень точно: мера защиты «здоровых» членов общества от «нездоровых». При этом «опасность лица обнаруживается совершением действий, вредных для общества, или деятельностью, свидетельствующей о серьезной угрозе общественному правопорядку»10.

Принцип вины не был основополагающим принципом для привлечения лица к уголовной ответственности. Так, ст. Руководящих начал указывает: «При выборе наказания следует иметь в виду, что преступление в классовом обществе вызывается укладом общественных отношений, в котором живет преступник. Поэтому наказание не есть возмездие за «вину», не есть искупление вины» 11. Исходя из этого положения, человек не становится преступником, совершая преступление, а совершает преступление, поскольку является преступником.

Он является преступником в силу общественного уклада, в котором живет, его воля является продуктом сознания, которое основано на бытии предыдущей формации, то есть преступник есть вредоносный носитель старого правосознания, поэтому от него следует оградить общество до тех пор, пока формация не сменится: в условиях бесклассового общества человек перестанет совершать преступления, присущие обществу классовому.

И.А. Шаповалов Объективное вменение является традицией российского уголовного преследования и сохраняется в правоприменительной практике в настоящее время в виде презумпции знания уголовного закона. С 1832 г. по 1996 г. виновность деяния рассматривалась не как признак состава преступления, а как основание применения к преступнику наказания (не ответственности).

Презумпция невиновности, как следствие такого вменения, была понятием, нерелевантным советской системе уголовного права.

Если для применения наказания за совершенное преступление вина была необходимым условием, то для наказания общественно опасного лица она не была необходима, следовательно, особой необходимости в ее доказывании не было.

Введение контрреволюционных преступлений в Особенную часть УК РСФСР имело целью «открыто выставить принципиальное и политически правдивое (а не только юридически узкое) положение, мотивирующее суть и оправдание террора, его необходимость, его пределы. Суд должен не устранить террор... а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и прикрас. Формулировать надо как можно шире, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле, более или менее широкого»12.

Таким образом, сила и масштаб репрессий определялись только революционной совестью и революционным правосознанием правоприменителей. Законы являлись лишь официальным обоснованием, формой выражения проводимой государством политики. Реальным правом были отношения по применению этих «как можно более широких» законодательных формулировок.

Принцип неотвратимости уголовной ответственности применительно к указанному периоду необходимо рассматривать также диалектически: наказание применяется только за преступления, которые не могут быть идеологически оправданными. Характерным явлением для объяснения такого классового понимания принципа неотвратимости наказания была экспроприация. С одной стороны, ст.ст. 182 (грабеж), 183 (насильственный грабеж, грабеж, совершенный группой лиц), 184 (разбой, разбой совершенный группой лиц), 76 (бандитизм) УК РСФСР 1922 г.

предусматривали за эти деяния наказания от лишения свободы на срок до одного года по ст. 182 до высшей меры наказания с конфискацией имущества по ст.ст. 76, 184.

С другой стороны, В.И. Ленин в своей речи перед агитаторами, посылаемыми в провинцию, то есть перед тем кругом Разработка основных принципов и категорий советского уголовного права...

лиц, которые должны осуществлять работу с самым широким кругом населения, в январе 1918 г. говорил: «Война внешняя кончилась или кончается. Теперь начало внутренней войны.

Буржуазия, запрятав награбленное в сундуки, думает: «Ничего, мы отсидимся». Народ должен вытащить этого «хапалу» и заставить его вернуть награбленное. Вы должны это провести на местах... Прав был старик-большевик, объяснивший казаку, в чем большевизм. На вопрос казака: а правда ли, что вы, большевики, грабите? – старик ответил: да, мы грабим награбленное»13.

То есть экспроприация экпроприаторов есть одобренное высшим руководством страны право на открытое безвозмездное изъятие чужого имущества по классовому признаку. Право «грабить по закону» мыслится не просто как право, но как содержание большевизма, центральная мысль и способ реализации проекта о справедливом будущем. Принадлежность к «восходящему»

классу давала квазисословную «привилегию» – право на ограбление представителя «нисходящего класса». Однако ограбление не в рамках «восстановления социальной справедливости» уже становится уголовно наказуемым деянием.

В народном правосознании возникает даже мысль о «праве на ограбление». Так, в своем заявлении в Смоленский Ревтрибунал, которое было единственным доказательством по делу, потерпевший указывает: «Нападение это я считаю со своей стороны незаконным и грабительским, в котором Вадим Селезнев и Григорий Васильев участвовать не имели никакого права»14.

Это отражает традиционные российские представления о справедливости. В данном случае социальный статус нападавших и потерпевшего был одинаковым, поэтому нападение было «незаконным и грабительским», ибо о воплощении уравнительной справедливости путем такого ограбления речь не идет.

Наконец, принцип справедливости и гуманности наказания, включая его индивидуализацию, был проведен в советском уголовном законодательстве очень последовательно. Так, ст. 24 УК РСФСР 1922 г. гласит: «При определении меры наказания учитываются степень и характер опасности как самого преступника, так и совершенного им преступления. Для установления этого изучается обстановка совершенного преступления, выясняется личность преступника, поскольку таковая выявилась в учиненном им преступлении и его мотивах и поскольку возможно уяснить ее на основании его образа жизни и прошлого, а также устанавливается, насколько само преступление в данных условиях времени и места нарушает основы общественной безопасности»15.

И.А. Шаповалов Перечень наказаний в УК был открытым, поскольку, помимо самого УК, наказания могли назначаться и в соответствии с другими нормативными правовыми актами.

О гуманизме наказания говорится в ст. 26 УК РСФСР 1922 г.: «Являясь мерой оборонительной, наказание должно быть целесообразно и в то же время совершенно лишено признаков мучительства и не должно причинять преступнику бесполезных и лишних страданий»16.

Как преступление рассматривалось деяние, угрожающее основам советского строя и правопорядку, то есть такое, которое не обязательно нарушает права государства и граждан, но хотя бы угрожает им, причем угроза эта может быть как реальной, так и мнимой. Так, 14 июня 1920 г. «заслушав дело Устиновскаго Ефрема Евгеньевича... по обвинению его, Устиновского, в том, что он в 1918 г. в селе Белой Глине после панихиды над убитыми сторонниками Советской власти произнес слова «Прокляни Господи проклятых большевиков» и что это было сделано в момент, когда граждане пришли отдать свой последний долг погибшим мученикам революции, Трибунал считает факт преступления доказанным»17.

Угроза государству, происходящая от проклятия, воспринималась судьями как реальная (в ранний период существования советского государства) и признавалась преступлением.

Такие уголовно–правовые институты, как неоконченное преступление, разграничение форм вины, соучастие, рецидив, невменяемость (в расширительной трактовке, включая состояние опьянения), необходимая оборона, крайняя необходимость, сроки давности, были достаточно полно и четко проработаны в уголовно–правовых законах 1920-х гг. и обладали высоким уровнем демократизма и гуманности в отношении преступников.

В целом уголовное право исследуемого периода составляло единую, целостную, внутренне непротиворечивую систему, которая позволяла достаточно эффективно бороться с преступностью. Эта система имела в своей основе два основных компонента: большевизм как русифицированный марксизм, идею воплощения коммунистического проекта; традиционные правовые представления русского народа о справедливости, обществе, государстве, праве и преступлении.

Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 328–329.

Разработка основных принципов и категорий советского уголовного права...

РГАСПИ Ф. 153. Оп. 1. Д. 9. Л. РГАСПИ Ф. 153. Оп. 1. Д. 30. Л. 163–164.

РГАСПИ Ф. 153. Д. 9. Л. 8.

Сборник документов по истории уголовного законодательства СССР и РСФСР. 1917–1952. – М., 1953. С. 57.

Вышинский А. Законность революционная. – М.: 1976. С. 112.

Сборник документов по истории уголовного законодательства СССР и РСФСР. 1917–1952. – М.: 1953. С. 59.

СУ РСФСР, 1922, № 15, ст. 153.

СУ РСФСР, 1922, № 15, ст. 153.

Сборник документов по истории уголовного законодательства СССР и РСФСР. 1917–1952. – М.: 1953. С. 58.

Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 190.

Ленин В.И. Полн. Собр. соч. Т. 35. С. 327.

ГАРФ Ф. 1005. Оп. 1-а. Д. 1297. Л. 3.

СУ РСФСР, 1922, № 15, ст. 153.

ГАРФ Ф. 1005. Оп. 67. Д. 2241. Л. 6.

ОБЩИЕ ПРИНЦИПЫ ПРАВА, ПРИЗНАННЫЕ

ЦИВИЛИЗОВАННЫМИ НАЦИЯМИ,

В РОССИЙСКОЙ И ЗАРУБЕЖНОЙ

НАУЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Ст. 38 Статута Международного Суда Организации Объединенных Наций определяет круг источников международного правосудия. Необходимо сразу оговориться, что в данном случае речь идет об источниках, предназначенных для применения Международным судом ООН. В перечень, включающий в себя международные конвенции, международный обычай, судебные решения и доктрины (в качестве вспомогательного средства), также входят «общие принципы права, признанные цивилизованными нациями». Данная формулировка, будучи достаточно общей и обтекаемой, имеет большой потенциал для разнообразных трактовок, а потому стала предметом острой дискуссии в отечественной и зарубежной научной литературе. В центре данной дискуссии отчетливо выделяются два ключевых вопроса. Какова природа общих принципов права, признанных цивилизованными нациями? Каковы причины их выделения в отдельном параграфе Статута в качестве самостоятельного источника?

Итак, какова же природа общих принципов права, признанных, цивилизованными нациями? Подразумеваются ли под данным термином основные принципы международного права или принципы национальных правовых систем?

Можно выделить три основных взгляда на данную проблему, существующие в научной литературе.

Ряд ученых полагает, что под общими принципами права, признанными цивилизованными нациями, следует понимать основные принципы международного права, которые лишь впоследствии могут стать частью национального права. Такую точку зрения разделяет профессор Г. Кельзен. Он исключает возможность существования принципов права, общих всем цивилизованным государствам (прежде всего, этому препятствуют идеологические – политические, культурные – различия). Для Общие принципы права, признанные цивилизованными нациями...

него общие принципы права зарождаются и действуют только в рамках международного права, при этом будучи частью договора или обычая. В связи с этим Г. Кельзен не соглашается признавать общие принципы права в качестве самостоятельного источника международного права. «Можно… утверждать, что «общие принципы права» могут быть применяемы, только если они являются частью международного права, о котором упоминается в параграфах «а» и «b» ст. 38»1.

Для академика В. М. Корецкого понятие «общие принципы права» также равнозначно понятию «общие (основные) принципы международного права»2.

Профессор В. Н. Дурденевский утверждал, что общие принципы права «по своей природе суть наиболее основные положения международного обычного права»3.

Для профессора Д. Б. Левина общие принципы права включают в себя «основные начала международного права». Данный термин он расшифровывал как «нормативные идеи, лежащие в основе системы международного права»4. Вероятнее всего, Д. Б. Левин понимал под используемым им термином «основные начала международного права» «принципы международного права». Поэтому допустимо говорить о том, что Д. Б. Левин также приравнивал общие принципы права, признанные цивилизованными нациями, к общим принципам международного права.

В другой, и даже несколько более распространенной, трактовке под общими принципами права понимаются нормы, существующие в большинстве национальных систем права.

Такие нормы признаются регуляторами в сфере международных отношений уже в силу факта своей идентичности.

Например, Р. Филлимор относил общие принципы права к принципам национальных правовых систем цивилизованных государств. По его мнению, это принципы, «принятые всеми государствами in foro domestico»5.

А. Лапрадель также полагал, что общие принципы права – это «принципы, на которых основывается национальное право»6.

А. Фердросс говорит о том, что было бы неверным ставить знак равенства между общими принципами права и принципами международного права. Общие принципы права не отражены в полной мере ни в договоре, ни в обычае, поэтому представляют собой более широкое понятие. Скорее, общие принципы права – это принципы национальных правовых систем цивилизованных государств, то есть «принципы, которые уже получили позитивП.Е. Земскова ное выражение в действующих правовых системах государств»7.

При этом общие принципы права – это не просто совпадающие нормы в праве различных государств; в их основу должны быть положены общие правовые идеи.

Л. Лефюр определяет общие принципы права как естественное право, выраженное в позитивном праве «цивилизованных государств»8.

П. И. Лукин называет общими принципами права «принципы, закрепленные в законодательстве всех государств-членов ООН или в законодательстве большинства самых значительных государств в каждой отдельной из основных правовых систем мира»9.

Профессор М. Бартош понимает под термином «общие принципы и общие юридические институты, признанные цивилизованными нациями»10 принципы национальных правовых систем.

Однако как только данные принципы входят в международное право, они сразу же «порывают» с внутренним правом и становятся неотделимой частью международного права.

Профессор Э. Д’Амато также относит общие принципы права к принципам, зарождающимся в недрах национального права.

Свою точку зрения он иллюстрирует следующим примером:

«Все цивилизованные нации признают право на брак, а также тот правовой статус, который приобретают супруги, вступая в брак… Право на брак и сопутствующее право на невмешательство государства в брачные отношения стали частью международного права»11. Однако необходимо отметить, что Э. Д’Амато очень тесно соотносит обычай и общие принципы права. Они в его логике рассуждений практически неразличимы.

Некоторые ученые представляют компромиссную, умеренную точку зрения, заключающуюся в тесном взаимодействии международного и внутригосударственного права при возникновении и дальнейшем развитии общих принципов права.

Д. Анцилотти говорит о том, что общие принципы права – это, в первую очередь, принципы международного права, но при этом к числу общих принципов права также можно отнести и ряд принципов, «признаваемых в законодательстве всех стран»12.

И хотя такие принципы не могут быть отнесены к принципам международного права, Международный Суд может использовать их как «материал» для создания новой нормы.

Г. Морелли утверждает, что общие принципы права не являются принципами международного права; скорее, общие принципы Общие принципы права, признанные цивилизованными нациями...

права – это критерии, «которыми должен руководствоваться Суд при вынесении решения в случае, если он констатирует, что не существует ни обычной, ни конвенционной нормы, применимой к рассматриваемому случаю»13. Указанные критерии формируются на основании принципов национального права. Таким образом, Г. Морелли прямо подчеркивает взаимозависимость норм национального и международного права.

Ш. Руссо придает общим принципам права особое значение. Для него общие принципы права – это самостоятельный источник права, включающий как принципы национальных правовых систем цивилизованных государств, так и принципы международного права, «не совпадающие ни с обычными, ни с конвенционными нормами». Это принципы «общие внутреннему правопорядку и международному правопорядку». Приверженность ученых одной из трех указанных точек зрения определяется тем, какую концепцию разделяет каждый в вопросе соотношения международного и внутригосударственного права: монистическую или дуалистическую. Говорить о преобладании в природе общих принципов права международноправового или, напротив, национально-правового компонента склонны приверженцы монистической концепции, признающие единство систем международного и внутригосударственного права. Соответственно, часть сторонников этих концепций исходят из примата внутригосударственного права (а значит и корни общих принципов права видят в национальных правовых системах), часть – из примата международного права (а значит, ставят знак равенства между общими принципами права и основными принципами международного права).

Приверженцы дуалистической концепции, базирующейся на идее о том, что международное и внутригосударственное право рассматриваются как два различных правопорядка, не абсолютизируют независимость двух правопорядков, отмечая устойчивую связь международного права с внутригосударственным. Напротив, они подчеркивают: для того чтобы международное право могло выполнять свою задачу, оно постоянно должно обращаться за помощью к внутригосударственному праву. Именно поэтому ученые, разделяющие дуалистические научные воззрения, подобно Д. Анцилотти, говорят об общих принципах права, национально-правовых нормах и принципах международного права как о звеньях единой правовой цепи.

П.Е. Земскова Таким образом, нельзя однозначно ответить на поставленный нами вопрос о природе общих принципов права, соотнося их либо исключительно с основными принципами международного права, либо видя в них квинтэссенцию норм национально-правовых систем. Поэтому гипотеза Ш. Руссо о единстве общих принципов права для внутреннего и международного правопорядка представляется вполне логичной. С такой, компромиссной, точки зрения, общие принципы права можно определить как национально-правовые нормы, которые через обычаи и договор вошли в международное право. Профессор Г. И. Тункин говорит о том, что «наличие внешне одинаковых принципов и норм в различных системах национального права нередко ведет к появлению соответствующих принципов и норм международного права»15. Однако он также отмечает, что наличие общих принципов, свойственных национальным правовым системам, не означает, что они тем самым автоматически становятся общими принципами в международном праве. По мнению Г. И. Тункина, войти в состав международного права они могут не иначе, как путем согласования воль государств, то есть через международный договор или международный обычай. Очевидно, что для того, чтобы та или иная норма, значимая для всех национальных правовых систем цивилизованных государств, приобрела статус общего принципа права, она в первую очередь должна быть признаны государствами в качестве «применимой в международном праве»16.

Подобный подход следует признать наиболее логичным: лишь совместное волеизъявление государств позволяет той или иной норме приобрести международно-правовой характер, что еще раз подтверждает согласительную природу международного права.

Можно сделать вывод о том, что категория «общие принципы права»/, скорее, отражает не формальную, а содержательную сторону правовых установлений.

Итак, проанализировав различные точки зрения, мы, с большой долей вероятности, можем утверждать, что путь общих принципов права в международное право лежит через международный договор или международно-правовой обычай. И связь между ними столь тесна, что порой доходит до смешения, особенно когда речь идет о разграничении общих принципов и обычных норм. Кроме того, как правило, нормы конвенционного и обычного международного права считаются достаточным основанием для вынесения решения Международным Судом.

Общие принципы права, признанные цивилизованными нациями...

В таком случае возникает вопрос, насколько обоснованно выделение общих принципов права, признанных цивилизованными нациями, как самостоятельного источника международного правосудия в отдельном параграфе ст. 38 Статута Международного Суда ООН?

И этот вопрос тем более обоснован в связи с тем, что ряд ученых не считают необходимым рассматривать общие принципы права как самостоятельный источник. Более того, они полагают, что упоминание об общих принципах права в ст. Статута Международного суда ООН – излишне.

Г. Кельсен утверждает: структура международного права такова, что она не предполагает возникновения «пробелов» – любой спор международного характера можно разрешить, используя нормы обычая или договора17. А значит, параграф «с»

ст. 38 Статута – избыточен.

Сходную точку зрения выражает и профессор П. Гуггенхайм:

«… при рассмотрении вопроса о пробелах нет никакой технической необходимости для… расширения законодательной процедуры. Несомненно, что все общие принципы права, применение которых прямо предусматривается в соглашениях об арбитраже и судебном разбирательстве, входят в конвенционное право. Но даже в тех случаях, когда этого не было, некоторые международные арбитры по своей инициативе применяли общие принципы права из области национального частного или публичного права.

Валидитарность этих принципов в таких случаях может быть доказана в рамках обычного права»18. «Таким образом, общие принципы права основываются или на конвенционном, или же на обычном праве»19.

Другие авторы готовы видеть в общих принципах права отдельный самостоятельный источник права. Однако при этом они несколько смещают акценты и, скорее, указывают на ценность общих принципов права не как самостоятельного источника, но как правовой основы для придания Международному Суду ООН нормотворческих функций. Д. Анцилотти говорит о том, что принципы, «признаваемые в законодательстве всех стран»

могут быть использованы Международным Судом как «материал»

для создания новой нормы20. Для Г. Морелли общие принципы права, существующие в рамках внутригосударственного права, также, в первую очередь, выполняют функции правовых критериев, которыми должен руководствоваться международный суд, в случае отсутствия соответствующей обычной или договорной П.Е. Земскова нормы21. И все же подобная трактовка не имеет под собой достаточных оснований. Г. И. Тункин объясняет невозможность наделения Международного суда ООН функциями создания новых норм, апеллируя к тексту п. 1 ст. 38 Статута Международного Суда ООН: «Суд… обязан решать переданные ему споры на основании международного права…» Такую формулировку следует трактовать, как: «суд не творит международное право, он его применяет»22.

В правовой теории также распространена еще одна точка зрения, заслуживающая внимания. Считается, что общие принципы права, устанавливаемые путем выделения общего в различных правовых системах, имеют в основном технико-юридический характер. Например, правила lex specialis derogat generali – специальный закон/договор имеет приоритет над общим, lex posterior derogat priori – последующий закон/договор имеет приоритет над предыдущим, закон/договор обратной силы не имеет и другие. Так, профессор К. Шреер пишет: «Общие принципы права являются важным источником международного права... Обычно они менее охватывают вопросы политического и более технического характера, чем нормы обычного международного права»23.

И, наконец, по мнению Л. Оппенгейма, параграф «с» в ст. Статута выполняет своего рода косвенную «функцию компромисса», подразумевая на международно-правовом уровне отказ от позитивистского взгляда, согласно которому только договоры и обычай могут являться единственными источниками международного права, а международный суд «бессилен выносить решения» в случае отсутствия соответствующей конвенционной или обычной нормы. «Это равным образом означало отказ и от той естественно-правовой точки зрения, согласно которой естественное право является основным источником международного права. Дело сводится, таким образом, к принятию точки зрения, которая… воздавая должное и придавая в общем решающее значение воле государств как творцов международного права, не отрывала международного права от юридического опыта и практики человечества в целом. Косвенным результатом действия этой статьи должно быть прекращение спора между школами позитивистов и натуралистов»24.

Таким образом, общие принципы права, признанные цивилизованными нациями, предстают в теории международного права как отражение основных принципов международного Общие принципы права, признанные цивилизованными нациями...

права, либо принципов, общих национально-правовым системам. Однако, с точки зрения современной науки, общие принципы права, признанные цивилизованными нациями, следует рассматривать как ряд совпадающих норм и принципов национальных правовых систем, ставших частью международного права путем «согласования воль государств», иными словами, - вошедших в международное право в форме обычая или договора. Первоначально общие принципы права зародились во внутреннем правопорядке различных государств. Государства создавали совпадающие нормы самостоятельно, а также используя типовой опыт правового регулирования. Совпадение практики различных государств привело к возникновению общей практики регулирования внутригосударственных отношений.

Впоследствии некоторые из возникших общих принципов стали частью международного права. Общие принципы права нецелесообразно выделять в качестве самостоятельного источника международного права, поскольку они в полной мере находят свое воплощение в международном договоре и обычае. Однако как источник, играющий важную роль в практике Международного суда ООН, общие принципы права вполне автономны и самостоятельны.

H.Kelsen Principles of International Law, 1952. P. В. М. Корецкий. «Общие принципы права» в международном праве. – Киев: 1957. С. 45.

В. Н. Дурденевский. Пять принципов // Международная жизнь. 1956.

Д. Б. Левин. Основные проблемы современного международного права. – Ch. Rousseau. Principles generaux du droit international public, 1944.

А. Фердрос. Международное право. – М: 1959. С. L. Le Fur. La coutume et les principles generaux du droit comme sources du droit international public // Recueil d’Etudes sur les sources du droit en l’Honneur de Francois Geny. Vol. III (1937). P.368.

П. И. Лукин. Источники международного права. – М.: Изд. АН СССР, M. Bartos. Transformation des principes generaux en regles positives du droit international // Melanges offerts J. Andrassy, 1956. P. 11.

The Frolova Case: a Practioner’s View, by Anthony D’Amato, 1 New York Law School Human Rights Annual 33 (1983). Code A 83 d, P. 5, 6.

П.Е. Земскова D. Anzilotti. Corso di diritto internazionale. Roma: 1928. P. 106-107.

G. Morelli. Cours general de droit international public // RDC. Vol. (1956). P. 470-471.

Ch. Rousseau. Principles generaux du droit international public, 1944.

Г. И. Тункин. Теория международного права. – М.: 2000. С. 179.

H. Kelsen. Principles of International Law. P. Цит. по кн.: Тункин Г. И. Теория международного права. – М.: 2000.

P. Guggenheim. Traite de droit international public, 1953. T. 1. P. D. Anzilotti. Corso di diritto internazionale. Roma: 1928. P. 106-107.

G. Morelli. Cours general de droit international public // RDC. Vol. (1956). P. 470-471.

Г. И. Тункин. Теория международного права. – М.: 2000. С. 169.

Сh. Schreuer. The ICSID Convention: A Commentary. – Cambridge:

Л. Оппенгейм. Международное право, т. I, п/т I. – М.: 1949. С. 15.

Реализация политических прав граждан

О СООТНОШЕНИИ ОСНОВНЫХ КАТЕГОРИЙ

В ЭЛЕКТОРАЛЬНОМ ПРАВЕ

Раскрытие предмета избирательного права, как и всякой другой науки, возможно только через категориальный (понятийный) аппарат. Категории – это основные, наиболее общие фундаментальные для данной науки понятия, отражающие существенные стороны, свойства, связь и отношения рассматриваемого явления. То есть категории – это понятия, которые позволяют рассматривать сущность, содержание и формы избирательного права в их современном и историческом развитии.

Здесь необходимо отметить, что при изучении избирательного права мы используем как категории и понятия – присущие данной науке, например, «избирательные системы», «электоральные правоотношения», «нарезка округов», «определение результатов голосования», «избирательные комиссии» и т.п. Но при рассмотрении электорально-правового явления в его взаимосвязи с иными правовыми явлениями мы не можем обойтись без понятий и категорий других юридических наук, например:

«форма правления», «политический режим», «юридическая ответственность», «юридическое лицо», «правоспособность», а также категорий не юридических наук. Мы используем их постольку, поскольку они способствуют раскрытию предмета «электоральное право». За пределами данной предметной сферы эти категории теряют электорально-правовой аспект, поскольку уже способствуют раскрытию другого предметного содержания.

Для дальнейшего анализа нам необходимо уточнить такие ключевые категории как «избирательная система» и само понятие «избирательное право». Рассмотрим вначале понятие «избирательная система».

Под избирательной системой в Российской Федерации большинство исследователей понимают порядок выборов Президента Российской Федерации, депутатов Государственной В.Н. Белоновский Думы Федерального Собрания Российской Федерации, органов государственной власти субъектов Российской Федерации, а также органов муниципальных образований и местного самоуправления, проводимых в соответствии с Конституцией Российской Федерации, федеральными законами, законами и иными нормативными правовыми актами законодательных (представительных) органов государственной власти субъектов Федерации.

Так, по мнению известного исследователя С.А. Авакьяна избирательная система – это существующий в данном государстве порядок выборов депутатов представительных органов и выборных должностных лиц. Избирательная система охватывает совокупность как юридических правил (избирательное право), так и фактически сложившихся обычаев, на основе и с учетом которых проводятся выборы. Понятием избирательная система, отмечает автор, охватывают также те или иные применяемые в различных странах модели организации и проведения выборов (например, мажоритарную избирательную систему, пропорциональную избирательную систему и др.1).

М.В. Баглай считает, что «понятие избирательной системы складывается из всей совокупности правовых норм, регулирующих порядок предоставления избирательных прав, проведения выборов и определения результатов голосования. Термин «избирательная система» имеет и усеченный смысл: когда он употребляется применительно к порядку определения результатов голосования. В этом узком смысле различаются пропорциональная и мажоритарная избирательные системы»2.

Некоторые исследователи предлагают дифференцировать понятие избирательной системы и по другим критериям, например, рассматривать его в более общем и узком контексте как совокупность конституционных принципов организации и проведения выборов и установления отношений между избираемыми (избранными) и избирателями»3.

Различные точки зрения авторов представлены в современных исследованиях, посвященных данной проблеме. На более ранних этапах исследования (как правило, это работы шестидесятых годов двадцатого века) авторы считали тождественными понятия «избирательная система» и «избирательное право» – например, М.А. Крутоголовов, Б.В. Щетинин, Н.Я. Куприц, М.А. Круглов (так, по мнению М.А. Крутоголовова, «избирательная система и избирательное право суть одно и то же»4) – или понимали под избирательной системой принципы О соотношении основных категорий в электоральном праве избирательного права. Эти точки зрения выразили существующую официальную точку зрения советского периода. Нельзя согласиться и с более поздней точкой зрения А.В. Зиновьева, Н.Ф. Сударикова, В.В. Лысцова, что избирательная система включает в себя избирательное право, или с утверждением А.В. Иванченко, А.В. Кынева, А.Е. Любарова, что избирательная система (в узком смысле) есть совокупность правовых норм, определяющих, каким образом итоги голосования избирателей трансформируются в результаты выборов5.

Большинство современных исследователей: И.А. Азовкин, С.А. Авакьян, Е.И. Козлова, О.Е. Кутафин при определении понятия «избирательная система» исходят или из существующего порядка выборов, или совокупности юридических правил.

Другие авторы в определении понятия «избирательная система» исходят из критериев или правил, принципов, способов, с помощью которых определяются результаты голосования, или порядка предо ставления избирательных прав, или отношения между избираемыми (избранными) и избирателями, или модели организации и проведения выборов. А.В. Иванченко, М.В. Баглай, А.П. Сунцов говорят о широком и узком смысле понятия «избирательная система», А.В.Зиновьев, И.С.Поляшева предлагают отказаться от понятия «избирательная система»

в узком смысле, предпочитая говорить о способах определения результатов голосования 6, что встречает возражения у А.В. Иванченко, А.В. Кынева, А.Е. Любарова 7 и некоторых других исследователей.

Большинство исследователей при анализе избирательной системы акцентировали внимание на общественных отношениях – как урегулированных, так и неурегулированных нормами избирательного права И все же представляется, что при определении понятия «избирательная система» мы должны исходить из универсального принципа системности так же, как мы поступаем с понятиями «политическая система», «экономическая система», «духовная система», «социальная система», «правовая система» и др. И в рамках избирательной системы мы должны выделить ее структурные элементы: избирательную организацию (государственные органы власти, органы местного самоуправления, избирательные комиссии, политические организации и общественные объединения) и избирательные отношения. При этом избирательная организация как совокупность определенных структурных элементов системы является наиболее стабильной В.Н. Белоновский и устойчивой частью избирательной системы, ее основой, на которой заждется выборный процесс; дает ее функциональную характеристику, тогда как избирательные отношения (линии связи и взаимосвязи между структурными элементами избирательной организации, субардинированные и целенаправленные) – более подвижная часть избирательной системы и дает ее содержательную характеристику. Безусловно, при таком подходе мы вправе выделить в избирательной системе и нормы правовых актов, и правовые обычаи, традиции, и определенные уровни электоральной культуры.

Что касается понятия «Избирательное право», то, как отмечают многие исследователи, оно представляет собой по существу совокупность правовых норм, регулирующих отношения, связанные с правом граждан избирать и быть избранными в представительные органы государственной власти, местного самоуправления и на выборные должности исполнительной власти, а также отношения, связанные с порядком осуществления этого права. Например, А.Е. Постников определяет избирательное право как совокупность правовых норм, регулирующих субъективное избирательное право российских граждан и порядок реализации этого права8.

Правда, и здесь имеются определенные разногласия и авторские позиции – начиная от традиционного понятия избирательного права как совокупности правовых норм, контролирующих выборы в органы государственной власти, устанавливающих избирательную правосубъектность граждан. В целом позиции авторов сводятся к тому, что избирательное право позволяет реализовать международные нормы на право граждан принимать участие в управлении своей страной через свободные справедливые выборы.

А.Е. Постников в связи с этим отмечает, что «избирательное право упорядочивает процесс воспроизводства на демократической выборной основе органов государственной власти и органов местного самоуправления»9.

В определении места избирательного права в системе права есть довольно определенные разногласия. Некоторые исследователи считают избирательное право правовым институтом, частью конституционного права, другие – подотраслью конституционного права (С.Д. Князев – государственного10, Д.Б. Катков, Е.В. Корчиго – конституционного11). Некоторые исследователи уже ставят вопрос о самостоятельной отрасли права, например В.И. Лысенко, Н.В. Хатченкова, а В.П. Горбунов говорит о спеО соотношении основных категорий в электоральном праве циальной отрасли права. Некоторые исследователи, например Г.В. Атаманчук, отмечают, что избирательное право как отрасль еще только формируется, хотя и имеет достаточно долгую историю 12, а С.Д. Князев добавляет, «что обретение статуса самостоятельной отрасли для избирательного права все-таки дело будущего, хотя и не такого отдаленного»13.

Неоднозначную позицию занимает Ю.А. Веденеев. В более ранних работах он акцентировал внимание на том, что избирательное право – базовая юридическая структура14 и что оно оформляется в самостоятельную отрасль права15, в 2003 году он высказал уже точку зрения, что избирательное право – отдельная специфическая комплексная отрасль публичного права16, находящаяся в прямом и субсидиарном взаимодействии с другими отраслями права17. Однако в более поздней работе он отмечает, что российское избирательное право предстает в современных условиях как подотрасль государственного права18.

Ну и необходимо отметить, что фактически большинством исследователей принято рассматривать избирательное право в объективном и субъективном смысле. Некоторые исследователи, выделяют общую и особенную часть в избирательном праве, обращают внимание на юридическую природу избирательного права, подчеркивая двойственный ее характер: естественноправовой и позитивный19.

Как известно, в ныне действующей Конституции РФ отсутствует глава об избирательной системе. Это вызывает неоднозначную оценку со стороны различных авторов. Так, например, Ю.А. Дмитриев, В.Б. Исраелян отмечают, что отсутствие в Конституции России главы об избирательной системе, игнорирование принципов избирательного права не способствовали определению четких ориентиров избирательной реформы и что воссоздание избирательного законодательства приходилось начинать при фактически полном формально-юридическом отсутствии новых принципов российского избирательного права не только на конституционном уровне, но и на уровне обычного законодательства20. Разделяя в целом позицию исследователей, все-таки необходимо отметить и определенную преемственность в электоральной культуре России, и наличие в Конституции РФ важнейших принципов, которые позволили формировать основные параметры ныне существующей выборной модели и избирательного законодательства в целом. Не следует упускать из виду и тот факт, что избирательное законодательство мы выстраиваем не только с учетом принципов международного В.Н. Белоновский права, но мы исходим из них, и в этом значительное отличие от прежних этапов развития электорального процесса. В соответствии с ч. 4 ст. 15 Конституции РФ21 общепризнанные принципы и нормы международного права являются составной частью правовой системы Российской Федерации, что, естественно, относится и к избирательному праву.

В последнее время исследователи чаще стали наравне с категорией «избирательное право» использовать и категорию «электоральное право»22. Как соотносятся эти понятия? Нельзя упрощать анализ данного соотношения, поскольку это ведет к определенным правовым последствием не только в определении предмета, но и обусловливает понятие взаимоотношений и взаимосвязи с другими институтами политической системы, а также является основой типологии и классификации современных избирательных систем. Понятие «избирательное право»

не является простым переводом с английского «electoral law», поскольку предметом «electoral law» становится весь спектр выборных отношений, начиная от выборов в коммунальные и корпоративные союзы и заканчивая выборами в государственные представительные органы, а также выборами высших должностных лиц различного уровня в органы представительной, исполнительной и судебной власти, независимо от форм, принципов, методов и способов, по которым они проводятся.

Именно на основе такого широкого спектра выборных отношений принято классифицировать современные избирательные системы. Понятие «electoral law» основывается на более высоком уровне культуры электоральных предпочтений, более структурированных, целенаправленных, на вековых традиций мировой электоральной культуры. Что касается понятия «избирательное право», то здесь мы наблюдаем менее выраженную электоральную мотивацию различных групп избирателей, менее структурированных по электоральным предпочтениям, с явно выраженным аполитизмом больших масс избирателей, преобладанием случайной факторности выбора и аномальности голосования.

Кроме того, предметом избирательного права является значительно более узкий спектр общественных отношений, связанных только с формированием некоторых представительных органов государственной власти и местного самоуправления. Не представляется возможным согласиться с С.Д. Князевым, который отмечает, что избирательное право – универсальный регулятор и распространяется на проведение выборов любого вида и О соотношении основных категорий в электоральном праве уровня, имеет предметом своего специфически юридического воздействия весь спектр избирательных отношений, опосредующих любые избирательные кампании в той мере, в какой это объективно необходимо для обеспечения гражданского доверия выборным политическим институтам и придания легитимности механизму их формирования и функционирования23.

В такой широкой трактовке данное заявление, не только упрощает проблему, но и порождает ошибочные представления о реализации потенциала избирательного права.

Мы уже не говорим о том, что, например, выборы совета директоров в акционерных обществах, а также различные выборные процедуры в коммерческих структурах, в государственных учреждениях, например, выборы ученого совета в университетах, регулируются не нормами избирательного права, а нормами корпоративными, закрепленными в уставах предприятий и других юридических лиц, или отдельными положениями о выборах, которые не входят в предмет избирательного права.

Но не регулируется нормами избирательного права и значительный спектр отношений, связанных с политическими выборами и голосованием, допустим, процессы голосования в Госдуме по кандидатуре Председателя правительства, председателя Госдумы, председателя Счетной Палаты, Центробанка;

голосование по кандидатурам судей высших судебных органов, Генерального прокурора в Совете Федерации. Они регулируются нормами, закрепленными в регламентах этих учреждений, как и голосование по кандидатурам членов Центральной избирательной комиссии, что остается за пределами предмета избирательного права. Только частично регулируются нормами избирательного права выборы Председателя Центризбиркома.

В связи с этим стоит обратить внимание на категорию «выборное право». Она еще недостаточно разработана в нашей литературе и по ней имеются различные суждения. В оппозиции категорий «избирательное право» – «выборное право»

часть исследователей отдают предпочтенье последней, то есть выборному праву, утверждая, что оно по своему содержанию шире, чем традиционно понимаемое «избирательное право».

Так, например, А.А. Югов отмечает, что «выборное право»

имеет предметом своего регулирования не только избрание коллегиальных представительных и монопредставительных (в составе одного лица) выборных органов государственной власти и местного самоуправления, но и формирование избирательных комиссий, и выборы постоянно действующих оргаВ.Н. Белоновский нов общественной самодеятельности, а также создание любых других органов народного представительства путем проведения демократического голосования избирателей24.

Данное положение встречает возражение С.Д. Князева, который отмечал, что избирательное право охватывает отношения, складывающиеся за пределами выборов, и на этом основании, по мнению исследователя, правильнее было бы говорить о том, что «выборное право» составляет лишь часть (хотя и основную) современного российского избирательного права25.

Представляется, что здесь оба исследователя правы по-своему. Во-первых, категории «выборное право» и «избирательное право» – действительно не совпадающие понятия, хотя и не противостоящие. Во-вторых, если категория «выборное право» приживется в нашей литературе и законодательстве, то она действительно будет охватывать более широкий спектр отношений, связанных с выборами, о чем пишет А.А. Югов.

Но прав и С.Д. Князев, указывая, что нормами избирательного права охватываются отношения, которые складываются и вне выборов, и в этом смысле категория «избирательное право»

– более широкая.

Здесь стоит отметить следующее: пока категория «выборное право» не является легитимной и дефинитивно не закреплена в законодательстве, в отличие от категории «избирательное право», и существует только в исследовательской литературе.

Но, безусловно, потенциально, категория «выборное право»

может регулятивно воздействовать на более широкий спектр выборных отношений, в то время как избирательное право всегда будет ограничена действиями по защите избирательных прав, регулятивным воздействием на отношения, связанные с выборами, основанными на принципах всеобщего, равного, прямого участия в них граждан при тайном голосовании, а также с формированием представительных органов (должностных лиц) государственной власти и местного самоуправления.

С этой точки зрения, потенциал института «выборное право» гораздо шире, поскольку связан с формированием любых структур, выражающих потенциал народного представительства, а в перспективе может распространить свое действие на формирование различных органов в корпоративных структурах и приблизится к спектру отношений, регулируемых электоральным правом, если иметь в виду его функционирование в рамках мировой электоральной культуры. Но для этого придется создавать «свое» выборное законодательство, что вряд О соотношении основных категорий в электоральном праве ли реально в нынешних условиях в России, да и в будущем, во всяком случае, недалеком. К тому же создание такого выборного законодательства на основе предмета и метода правового регулирования приведет к значительному дублированию норм избирательного законодательства и к предметной путанице понятий «выборное право» – «избирательное право» – «электоральное право».

А пока же следует отметить, что в предмете избирательного права значительно заужен спектр отношений, связанных даже с выборами представительных органов власти и высших должностных лиц различных уровней государственного управления и самоуправления. Причем на сегодняшний день является приоритетной тенденция дальнейшего сужения этого спектра выборных отношений.

Так, допустим, если в 1993 году на федеральном уровне нормами избирательного права регулировались выборы:

1) депутатов Государственной Думы;

2) депутатов Совета Федерации26;

3) Президента Российской Федерации;

на уровне субъектов Федерации:

1) членов законодательных собраний;

2) глав администраций субъектов Российской Федерации;

на уровне местного самоуправления:

1) членов (депутатов, советников) представительных органов местного самоуправления;

2) глав муниципальных образований;

3) мэров городов;

4) руководителей районных управ27, то сейчас, в 2006 году, ситуация значительно изменилась. Из предмета избирательного права выведены отношения, связанные:

на федеральном уровне с формированием Совета Федерации.

На уровне субъектов Российской Федерации нормами избирательного права не регулируется формирование губернаторского корпуса; на уровне местного самоуправления – формирование корпуса руководителей районных управ, частично глав муниципальных образований, в перспективе не исключается отказ от выборов мэров городов и введения института назначения мэров городов главами администраций субъектов Российской Федерации.

Исследователи часто указывают на то, что выборный потенциал на уровне местного самоуправления мог бы быть гораздо больше. Так, ряд авторов отмечал, что сегодня (до 2000 г. – В.Б.) В.Н. Белоновский муниципальное избирательное право повсеместно работает только на формирование представительных органов местного самоуправления и избрание глав муниципальных образований (глав администраций)28. С.Д. Князев, соглашаясь с другими авторами, считает, что в перспективе коэффициент муниципального избирательного права, его полезного действия мог быть гораздо больше. «Думается, – отмечает автор, – что электоральные отношения как предмет российского избирательного права на муниципальном уровне вполне могут иметь расширительное понимание и применение уже при существующем законодательстве о выборах»29. К сожалению, замечательной идее автора не суждено было сбыться, и сомнительно, что она осуществится в ближайшее время, поскольку коррективы, внесенные в избирательное и муниципальное законодательство, не исключают институт назначения глав муниципальных образований.

Таким образом, налицо тенденция значительного сокращения спектра общественных отношений, регулируемых нормами избирательного права.

Впрочем, по насыщенности предмета избирательного права в литературе нет однозначных мнений, даже по этому суженному спектру выборных отношений. Как уже отмечалось в литературе, действующее избирательное законодательство не содержит исчерпывающего перечня видов выборов в Российской Федерации и тем самым оставляет открытым вопрос о возможных масштабах использования данного демократического института30, что конечно, не может не вызвать затруднения в определении предмета электорального права, порождает противоречивые подходы и оценки исследователей.

С.А. Авакьян. Конституционное право России: Учебный курс. В 2 т. – М.: 2005. Т. 2. С. 163. См. также: Большая российская юридическая энциклопедия. ИПС ВК «КОДЕКС». 1(1). 1998 г.

М.В. Баглай. Конституционное право Российской Федерации. Учебник для юридических вузов и факультетов. – М.: 2005. С.158.

Н. К. Кунцевич. Конституционное право Республики Беларусь. Практическое пособие. – Минск.: 2001. С. М.А. Крутоголовов. Государственное право зарубежных стран. – М.:

См.: А.В.Иванченко, А.В. Кынев, А.Е. Любаров. Пропорциональная избирательная система России: История, современное состояние, перспективы. – М.: 2005. С. 10.

О соотношении основных категорий в электоральном праве См.: А.В. Зиновьев, И.С. Поляшова. Избирательная система России:

теория, практика и перспективы. – СПб.: 2003. С. 20 – 40.

См. А.В. Иванченко, А.В. Кынев, А.Е. Любаров. Пропорциональная избирательная система России: История, современное состояние, перспективы. – М: 2005. С. 10.

См. А.Е. Постников. Избирательное право России. – М.: 1996.

С.Д. Князев. Российское избирательное право. Учебник. – Владивосток: 2001. С. 41.

Д.Б. Катков, Е.В. Корчиго. Избирательное право. Учебное пособие / Под ред. Ю.А. Веденеева. – М.: 2001. С. 9.

Г.В. Атаманчук. О профессиональной подготовке организаторов выборов // Вестник Центральной избирательной комиссии Российской Федерации. 1998. № 10. С. 60.

С.Д. Князев. Российское избирательное право. Учебник. Указ. изд.

Представительная демократия и электорально-правовая культура. / Общая ред. и введение Ю.А. Веденеева, В.В. Смирнова. М.: 1997. С. 21.

Ю.А. Веденеев. Новое избирательное право Российской Федерации:

проблемы развития и механизмы реформирования // Вестник Центральной избирательной комиссии Российской Федерации, 1997.

№ 2. С. 78. Правда, справедливости ради стоит отметить, что подобную точку зрения высказывал еще в 1995 году Н.Т. Рябов: Перенос срока выборов будет нарушением Конституции. К вопросу об избирательной реформе в Российской Федерации // Бюллетень ЦИК РФ. 1995.

1 (27). С. 9.

Ю.А. Веденеев, С.В. Навальный. Избирательное право: роль и место в системе права России // Вестник Центральной избирательной комиссии Российской Федерации, 2003, № 2 (140). С. 63, 64 – 69.

Там же, с. 69.

Ю.А. Веденеев, В.И. Раудин. Источники избирательного права Российской Федерации // Вестник Центральной избирательной комиссии Российской Федерации, 2003, № 6 (144). С. 172.

См.: В.Н Белоновский. О юридической природе избирательного права // Юриспруденция, 2005. № 7.

См.: Ю.А. Дмитриев, В.Б. Исраелян. Избирательное право и процесс в Российской Федерации. Серия «Высшее образование». – Ростовна-Дону: 2004. С. 110.

СЗ РФ. 1994. № 1. Ст. 1.

См., например: Избирательное право: учебное пособие для студентов вузов, обучающихся по специальности 021100 «Юриспруденция» / [В.Н. Белоновский и др.]; под ред. К.К. Гасанова, В.Н. Белоновского.

– М.: 2007. С. 351.

См.: С.Д. Князев. Российское избирательное право. Учебник. Указ.

изд. С. 12.

В.Н. Белоновский См.: А.А. Югов. Правовые основы публичной власти в Российской Федерации. – Екатеринбург: 1999. С. 92-93.

См.: С.Д. Князев. Российское избирательное право. Учебник. Указ.

Как известно, члены Совета Федерации первого созыва (1993 – гг.) назывались депутатами.

В Москве частично.

См.: И.В. Выдрин. Местное самоуправление в Российской Федерации:

от идеи к практике (конституционно-правовой аспект). – Екатеринбург, 1998. С. 168-170; О.Е. Кутафин, В.И. Фадеев. Муниципальное право Российской Федерации. – М., 1997. С. 134 и др. Соглашаясь с этим, в то же время, как уже отмечалось, добавим, что и выборы глав администраций производилось не повсеместно, допустим, в Москве.

См.: С.Д. Князев. Российское избирательное право. Учебник. Указ.

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ РОССИИ:

ОСОБЕННОСТИ ПРАВОВОГО СТАТУСА

В современной российской истории политические партии вновь стали активно действовать на политическом и правовом поле. Конституцией Российской Федерации в статье 13 закреплен принцип политического многообразия и многопартийности. И хотя Конституция РФ специально не оговаривает правовой статус политических партий, правовые конституционные основы деятельности политических партий как вида общественных объединений содержатся в ее статьях, закрепляющих свободу деятельности общественных объединений, равенство общественных объединений перед законом, а также устанавливающих запрет на создание и деятельность общественных объединений, цели и действия которых носят антиконституционный характер.

Федеральный закон от 11 июля 2001 г. № 95-ФЗ «О политических партиях» (с изменениями и дополнениями) определил пределы гражданской правоспособности политических партий, особенности их правового статуса, специфику и содержание имущественных и личных неимущественных прав политических партий как субъектов гражданских правоотношений, имеющих статус юридического лица.

Политическая партия является общественным объединением с правами юридического лица, создаваемым ради участия граждан Российской Федерации в политической жизни общества посредством формирования и выражения их политической воли, а также ради представления интересов граждан в органах государственной власти и местного самоуправления. Вот что является основой специальной правосубъектности политических партий.

Политическая партия как общественное объединение строится по принципу фиксированного членства. Условия членства в политических партиях строго оговариваются в законе и опА.А. Карцхия ределяются в Уставе каждой политической партии. Членами политической партии могут быть только граждане Российской Федерации, достигшие возраста 18 лет. Иностранцы, лица без гражданства, а также граждане Российской Федерации, признанные судом недееспособными, не могут быть членами политических партий Российской Федерации. При этом гражданин Российской Федерации может быть членом только одной политической партии и подлежит учету в региональном отделении данной политической партии по месту своего постоянного или преимущественного проживания.

Для политических партий законом установлена минимальная общая численность членов партии (50 000 членов партии), минимальная численность структурных подразделений (региональных), а также общая структура партии как организации с региональными отделениями партии, создаваемыми по территориальному принципу более чем в половине субъектов Российской Федерации. Кроме этого, закон жестко требует, чтобы руководящие и иные органы политической партии, ее региональные отделения и структурные подразделения находились на территории Российской Федерации.

Примечательно, что Постановлением Конституционного Суда РФ от 01.02.2005 № 1-П положения Федерального закона «О политических партиях», согласно которым политическая партия должна иметь региональные отделения более чем в половине субъектов Российской Федерации и в политической партии должно состоять не менее установленного законом числа членов партии, признаны не противоречащими Конституции РФ.

Политические партии обладают специальной правоспособностью, которая закреплена в законе и значительно отличается от правоспособности других общественных объединений или некоммерческих организаций. Прежде всего, закон прямо и однозначно устанавливает основные цели политической партии, которые определены в Уставе политической партии, являющемся основным учредительным документом партии. При этом цели и задачи деятельности политической партии определяются как в Уставе партии, так и в ее Программе. Именно эти два документа утверждаются при учреждении партии, а Устав подлежит государственной регистрации. Следует особо отметить, что политическая партия, ее региональные отделения, имеющие права юридического лица, иные структурные подразделения действуют на основании единого устава политической партии и в соответствии с ним.

Закон прямо устанавливает содержание устава партии.

Политические партии России: особенности правового статуса Политическая партия обладает в своем роде уникальным субъективным правом в отличие от других организаций – правом на самостоятельное участие в выборах. В настоящее время политические партии являются единственными общественными объединениями, которые имеют право самостоятельно участвовать в выборах органов государственной власти и представительных органов местного самоуправления на федеральном и региональном уровнях, включая участие в выборах Президента РФ, путем выдвижения кандидатов (списков кандидатов).

Более того, Федеральный закон «О политических партиях» в косвенной форме обязывает политические партии участвовать в выборах различного уровня каждый год. При несоблюдении этого условия, то есть при неучастии политической партии в выборах в течение пяти лет подряд, партия может быть ликвидирована по инициативе Министерства юстиции РФ.

Политическая партия, являясь общественным объединением, преследующим политические цели, обладает вместе с тем правом осуществлять предпринимательскую деятельность в соответствии с законодательством Российской Федерации и уставом политической партии. Политическая партия самостоятельна в решении хозяйственных вопросов обеспечения своей деятельности, в том числе вопросов оплаты труда, предпринимательской деятельности, получения и использования денежных средств и иного имущества. Однако, предоставляя политической партии право осуществлять предпринимательскую деятельность, закон ограничивает виды этой предпринимательской деятельности исчерпывающим перечнем. В целях создания финансовых и материальных условий для реализации целей и решения задач, предусмотренных уставом и программой политической партии, политическая партия, ее региональные отделения и иные структурные подразделения вправе осуществлять определенные виды предпринимательской деятельности, а именно:

информационную, рекламную, издательскую и полиграфическую деятельность для пропаганды своих взглядов, целей, задач и обнародования результатов своей деятельности; изготовление и продажу сувенирной продукции с символикой и (или) наименованием политической партии, а также изготовление и продажу издательской и полиграфической продукции; продажу и сдачу в аренду имеющегося в собственности политической партии движимого и недвижимого имущества. Иные виды предпринимательской деятельности политическая партия, ее региональные отделения и иные структурные подразделения А.А. Карцхия не вправе осуществлять. Полученные от предпринимательской деятельности политической партии, ее региональных отделений и иных структурных подразделений доходы не могут перераспределяться между членами политической партии и должны использоваться только в целях, предусмотренных ее уставом.

Но вместе с тем политическая партия, ее региональные отделения и иные структурные подразделения вправе осуществлять благотворительную деятельность.

Особенности правового статуса политических партий проявляются и в специальной процедуре государственной регистрации политических партий и ее региональных отделений, установленной Федеральным законом «О политических партиях» с учетом общих норм Федерального закона № 129-ФЗ «О государственной регистрации юридических лиц и индивидуальных предпринимателей». Государственная регистрация политических партий заключается в определенной очередности, этапности такой регистрации, проводимой государственными регистрирующими органами в разрешительном порядке в отличие от других общественных объединений. В этом отношении, с нашей точки зрения, не обоснована позиция, которая считает порядок создания политических партий как общественных объединений явочным [1, с.205].

Существуют и прямо предусмотренные Федеральным законом «О политических партиях» (ст. 9) запрещения на создание и деятельность политических партий. Так, запрещаются создание и деятельность политических партий, цели или действия которых направлены на осуществление экстремистской деятельности.

Не допускается создание политических партий по признакам профессиональной, расовой, национальной или религиозной принадлежности. Закон запрещает деятельность политических партий и их структурных подразделений в органах государственной власти и органах местного самоуправления (за исключением законодательных (представительных) органов государственной власти и представительных органов местного самоуправления), в Вооруженных Силах Российской Федерации, в правоохранительных и иных государственных органах, в аппаратах законодательных (представительных) органов государственной власти, в государственных организациях.

На практике длительность и сложность процедуры создания и регистрации политической партии оправдан тем, что создается новый субъект права, от деятельности которого впоследствии будет зависеть формирование и деятельность федеральных и Политические партии России: особенности правового статуса региональных органов государственной власти и местных органов самоуправления, адекватность принимаемых государственных решений воле избирателей.

Имеет свои особенности и порядок ликвидации политической партии и ее регионального отделения. Новая редакция ч. 2 ст.