[ «ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ Л.М. ВЕККЕРА: НА ПУТИ К ЕДИНОЙ ТЕОРИИ ПСИХИЧЕСКИХ ПРОЦЕССОВ МАТЕРИАЛЫ НАУЧНОГО СИМПОЗИУМА, ПОСВЯЩЕННОГО 90-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ Л.М. ВЕККЕРА 21–22 ОКТЯБРЯ 2008 ГОДА ОТВЕТСТВЕННЫЕ РЕДАКТОРЫ М.А. ...»
Слишком полный сил, чтобы смириться с ролью пенсионера, Лев Маркович, благодаря ученице, нашел работу в Новгородском политехническом институте, куда регулярно ездил из Ленинграда и где проработал шесть лет. В 1987 г. он эмигрировал в США. Ехал, по его словам, «доживать свой век». Но опять, благодаря помощи ученика, стал там сотрудничать в качестве психолога с корпорацией, производившей различные материалы – в Америке конца 1980-х годов оказались востребованными те уникальные знания, которые Лев Маркович получил в СССР в конце 1940-х – начале 1950-х годов, занимаясь в ананьевской группе проблемами осязания.
Потом была семилетняя работа в качестве профессора на факультете психологии Вашингтонского университета и научно-исследовательская деятельность (вплоть до кончины) в известном Красновском Институте в Вашингтоне, где работали всего двадцать ученых-теоретиков.
Для полноты описания образа Льва Марковича можно добавить несколько слов о его семье, которая была для него очень важна. Лев Маркович имел жену и сына. Сын был физиком. Однако в эмиграции языковая одаренность отца причудливо проявилась в сыне, который выбрал основным видом деятельности перевод на английский язык произведений русских поэтов XIX – XX вв.
Жена Льва Марковича была словоохотливой, очень заботливой женщиной, бесконечно преданной мужу. Они никогда не расставались.
Бывало, Лев Маркович приходил с работы раньше жены и тогда гулял у дома, поджидая ее, чтобы зайти домой вместе. Больше всего она боялась пережить Льва Марковича и остаться одной в чуждой Америке. Мечтала умереть в России, что и произошло в аэропорту Пулково перед отъездом в Штаты во время предпоследнего приезда в Санкт-Петербург. Лев Маркович вернулся в Петербург еще раз, успел повидать всех, кто был ему дорог, и воссоединился с ней навеки ровно через год.
Лев Маркович был благодарен Америке за предоставленную ему возможность научной работы в благожелательной атмосфере и комфортных для него условиях. При этом он сохранял глубокую сердечную привязанность к родине. Ностальгия его была велика – по России, по Ленинграду, по русским студентам, подобных которым не было в Америке. Благодаря помощи учеников, с конца 1990-х годов Л.М. Веккер четырежды приезжал в Россию уже как американский профессор читать лекции на Ленинградской атомной электростанции (которая финансировала его приезды). Поскольку времена переменились, оказалось возможным организовать циклы его лекций на факультетах психологии Петербургского и Московского университетов, выступление на семинаре в Институте психологии РАН. Его новая книга «Психика и реальность:
единая теория психических процессов» получила премию «Золотая Психея» как лучшая книга 2001 г. А сам Лев Маркович тихо отошел в вечность, заснув в кресле у себя дома, всего через несколько недель после своей последней, четвертой, поездки в Россию в октябре 2001 г.
ЗОЛОТЫЕ ЧАСЫ С Л.М. ВЕККЕРОМ
Невозможно было не обратить на него внимание – внешность обитателя иных космических миров, как будто пилота НЛО: тонкая высокая фигура, сияющая лысина – ни намека на волосяной покров, крючковатый нос и острый взгляд сквозь толстые стекла очков. А еще высокий голос и акцентированная, какая-то синкопированная речь, наполненная захватывающе интересными размышлениями. Он читал свои неповторимые лекции с железной логикой, которая пряталась за кружевами витиеватой речи – повторы без повторения, круги и спирали. Он задавал себе и нам бесконечные вопросы иногда об одном и том же, но поразному. Вопросы как ступени к вершине горы, которую никак не удается покорить и потому нельзя перевести дух. Но когда все же рождался ответ, это было подобно катарсису.Мы встретились на втором курсе. В мраморной аудитории на улице Красной. Его представил сам Ананьев, взяв за руку, как маленького, и сказав несколько теплых слов как о своем талантливом ученике, а ныне профессоре факультета психологии. Лев Маркович весело улыбался.
Потом Борис Герасимович ушел, и лекция началась. Слушали мы его целый год. То был курс общей психологии психических процессов с точки зрения его информационной теории. На пятом году нашего учения на факультете Лев Маркович читал нам спецкурс «Гносеологические проблемы психологии». Все это было трудно. Ведь его теория строилась на основе фундаментальных законов естествознания, с опорой на кибернетику и теорию информации, поэтому требовала знаний в смежных областях науки. Тем радостнее были наши первые успехи, когда на семинаре удавалось внятно изложить ответ на вопрос, а тем более удачно ответить на экзамене.
Экзамен был серьезным испытанием. Лев Маркович очень внимательно слушал каждого студента, стремился понять уровень подготовки и трудности, с которыми сталкивались студенты. Ему, как и любому автору, необходима была обратная связь с читателем. Я думаю, и он сам об этом говорил, что от коллег-психологов он не получил достаточного отклика на свою теорию. Сказал как-то, что его лучше поняли «технари» (ему присылали положительные письма читатели с высшим техническим образованием).
К сожалению, многим профессиональным психологам не захотелось (или не получилось?) вникнуть в непростую, непривычную по терминологии, очень своеобразную теорию Веккера. Она и поныне стоит особняком в отечественной психологии, вызывая у одних восхищение, а у других недоумение и даже раздражение. Полярность отношений наблюдалась не только к теории, но и к самому Веккеру. У него были поклонники, которые ходили на все его выступления и ловили каждое слово.
Но были и такие люди, которым он мешал, мешал даже фактом своего бытия рядом с ними. Их почему-то задевало, что он так выделяется своим смелым мышлением, что обладает развитым чувством собственного достоинства, что высоко образован, знает языки. Показательно, что Лев Маркович выучил литовский самостоятельно и преподавал на нем, когда работал в Литве, а позже свободно читал лекции в Германии на немецком и в Америке на английском.
Это неприятие Веккера, увы, обострялось его национальностью. В 1940-е годы ему было очень непросто поступить в аспирантуру – в СССР шла сталинская кампания против «космополитов», к коим причислили в основном евреев. Думаю, Б.Г. Ананьев приложил большие усилия, чтобы оставить своего талантливого ученика в Ленинградском университете. Потом звонил ему и поздравлял с зачислением. Л.М. Веккер воспринял тот телефонный звонок как знак победы Ананьева в кулуарной борьбе за его кандидатуру. С женой Миной Яковлевной посетил Бориса Герасимовича и получил поддержку и напутствие в большую науку.
Борис Герасимович ценил Льва Веккера. Он включил его в состав исполнителей своей программы замечательного исследования осязания в 1940–1950-е годы. Коллективная монография Б.Г. Ананьева, Л.М.
Веккера, Б.Ф. Ломова, А.В. Ярмоленко «Осязание в процессах познания и труда» (1959) до сих пор остается непревзойденной в области психологии чувственного отражения (включая идею о кожно-мышечной чувствительности как его основе). Как бы ни разворачивалась в дальнейшем научная деятельность Веккера, она была привязана к тому пониманию психической реальности, которое сложилось у него в процессе изучения осязания. Сенсуализм ананьевской школы стал родовой чертой его учеников и Веккера в первую очередь. По-своему Л.М. Веккер ассимилировал антропологизм Ананьева, развивая идею об иерархии носителей психики, где исходным носителем является человек во плоти и крови, в своем социальном и природном бытии. Но это потом, уже после смерти Бориса Герасимовича.
Его судьба круто изменилась, когда в 1980-х годах он решился эмигрировать из СССР. Это было тяжелое и небыстрое решение. Но из родного университета вынужден был уйти «по собственному желанию» еще раньше. Как сказал остроумный В.П. Зинченко на праздновании шестидесятилетия Льва Марковича: «Нельзя забивать гвозди золотыми часами», намекая на отношение к юбиляру на факультете психологии тех лет. А как Лев Маркович любил Ленинградский университет! Помню, на собрании коллектива в честь его пятидесятилетия в 1968 г. он выступил с ответным словом после поздравлений и приветствий и сказал:
«Когда я иду по бесконечному коридору Петровских коллегий и вижу множество портретов великих ученых нашего университета, меня охватывает трепет за честь работать в нем». А теперь вот стал изгоем. Его больше не печатали, его сторонились как «изменника».
Что он пережил – можно догадываться. Горечь, боль, растерянность.
Как жить дальше без любимого дела, заинтересованной аудитории, учеников, сотрудников, с которыми работал много лет? И некому было защитить. Любимый, почитаемый всю жизнь учитель Борис Герасимович давно ушел из жизни. Голоса живых заступников были слабы и не принимались во внимание власть предержащими. Да и отношение у большинства советских людей к эмигрантам было тогда настороженное, осуждающее, не прощающее… Мучительно помнится последняя встреча со Львом Марковичем в 1984 г. Моя однокурсница Лариса Меньшикова, его бывшая аспирантка и я, обе нездешние, приехав издалека – она из Сибири, я из Казахстана – на какую-то конференцию, собрались к нему. Позвонили – пригласил к себе домой на Бронницкую улицу. Лев Маркович ждал нас и после приветствий и обмена любезностями завел разговор о наболевшем – о своем отъезде за рубеж. Объяснял мотив отъезда и в этой связи вспомнил Томаса Манна, но тут же ушел от неподходящей ассоциации с той Германией, из которой бежал великий немец. Привел цитату из письма другого знаменитого «рефьюджи», Александра Герцена. Слушая его, думалось, что мысли его заняты только этим – неизбежностью покинуть родину навсегда, безвозвратно. Последней каплей в этом решении стало остро ранящее впечатление – какие-то безмозглые вандалы осквернили могилу его отца… Наша родина сурова к своим детям. Как часто те, кто истинно, до боли душевной ее любили и защищали, страдали за нее и работали во имя ее блага, не получали на родной земле признания, были осмеяны или изгнаны, а то и того хуже. Сами знаете российскую историю. Судьба Льва Марковича Веккера еще один тому пример. Но в то же время она являет собой и другой пример – духовного и душевного самосохранения, возрождения к творчеству и новой жизни – жизни по восходящей. Л.М.
Веккер на себе проверил закономерность, о которой так убежденно писал его учитель – о дивергентном типе развития с его новыми пиками, достижениями и открытиями даже на склоне лет. Да, такое действительно возможно благодаря фактору личности, ставшей индивидуальностью в высшем, ананьевском смысле слова.
БЛАГОДАРНАЯ ПАМЯТЬ
Лев Маркович Веккер оставил своим потомкам бесценные научные труды, которым не грозит забвение. И сам остался в памяти учеников и коллег. И прежде всего как изумительный университетский лектор.У нас студентов 1970-х годов были прекрасные педагоги, но Лев Маркович был особенным. Говорят, что нет людей незаменимых, но есть неповторимые. Его заменить было немыслимо, потому что базовый курс общей психологии, посвященный психическим процессам, был персонифицирован, потому что никто не написал о психических процессах лучше, чем Веккер, и получать этот материал хотелось только «из его рук».
Его можно назвать эталоном, кумиром, Учителем с большой буквы и все это не будет преувеличением. Пропустить лекцию Веккера, чтобы что-то, не дай бог, выпало из той замечательной конструкции знаний, которую он постепенно выстраивал в наших умах, было неслыханным делом или большой бедой, связанной только с непреодолимыми и потому крайне досадными обстоятельствами.
На лекциях Веккера присутствовали не только студенты факультета психологии, сбегались еще и студенты других факультетов, и вольнослушатели. Послушать Льва Марковича приходили и за тем, чтобы узнать что-то новое и полезное, и чтобы насладиться особым мастерством лектора с потрясающей логикой изложения материала, эрудицией и умением держать контакт с аудиторией. Кажется, ни одна лекция не была будничной, скучной.
Как известно, эмоциональная память самая крепкая. Трудно передать эмоции и чувства, которые, я думаю, все мы, студенты, испытывали на его лекциях. Если выразиться языком Б.И. Додонова (автора классификации высших эмоций), Веккер удовлетворял наши потребности, связанные с гностическими эмоциями. Но было в эмоциональном фоне процесса обучения на его занятиях что-то еще. Это и благоговение, и почитание, и надежда на те перспективы, которые он открывал для психологической науки и нас, своих учеников, и вера в науку, человека, гармонию науки о человеке.
Лев Маркович и сам был воплощением гармонии, несмотря на долговязую фигуру с узкими плечами, с «голым» черепом и близорукими глазами. Он всегда был очень аккуратно одет, от него приятно пахло.
Он умел очень внимательно слушать партнера по общению. И его хотелось слушать и понимать, внимать всему тому, что он говорил. Деликатность, галантность, эрудиция, знание иностранных языков, блестящая память – лишь некоторые черты его портрета.
Я очень хорошо помню его мимику, жесты. Например, пытаясь невербально усилить значимость какого-то высказывания (утверждения или сомнения), он переворачивал ладонь кверху и собирал пальцы в горсть. И глаз послушно фиксировал эту щепоть из красивых длинных пальцев. Когда я, много лет спустя, читала потоковые лекции по общей психологии (раздел «Психические процессы») на первом и втором курсах нашего факультета, то часто ловила себя на том, что подражаю ему и тоже использую этот характерный жест.
Веккер был олицетворением человека интеллигентного. Его интеллигентность проявлялась во всем, например, в том, как он строил научную дискуссию, оперируя фактами, конкретикой, а не технологиями. Я не помню, чтобы он кого-то критиковал. Напротив, он умел заметить все полезное в трудах и высказываниях своих единомышленников и оппонентов, оценить вклад тех ученых, на которых ссылался и с которыми работал.
Лев Маркович очень уважительно относился к достижениям и трудностям психологической науки. Он ценил московскую школу психологии и гордился нашей ленинградской школой, умел показать их единство и взаимное дополнение. В лекции, которую он прочел много позже, приехав из США, он подметил, что в московской психологической школе преобладал горизонтальный подход (широкий, последовательный охват феноменологии, фундаментальность и детализация), а в ленинградской – вертикальный. Действительно, отличительными чертами ленинградской школы психологии 1970-х годов являлись стремление добраться до глубины в поисках детерминант и механизмов психического и его специфики, междисциплинарный и уровневый подходы, новаторство и прикладная направленность. При этом Лев Маркович призывал «не перепрыгивать уровни», предостерегал от упрощений, которые в настоящий период развития науки и практики на фоне эклектики и плюрализма, а порой мистики и фатализма, встречаются часто и, наверняка, вызвали бы у него протест.
Как талантливый теоретик Веккер всегда проявлял пиетет перед эмпирикой, экспериментом в психологии и передал эту установку своим ученикам. Как красивый вариант наглядности и популяризации эксперимента в психологии можно рассматривать учебный фильм, посвященный активности психики, роли осязания в перцептивной деятельности и развитии психики вообще, в котором молодой Лев Маркович играет роль экспериментатора.
Он всегда находил время для студентов, не отказывал им в консультациях. Даже не будучи официальным научным руководителям, он все равно обеспечивал «зону ближайшего развития» начинающих исследователей и как никто другой оправдывал это психолого-педагогическое понятие.
Выражаясь языком политической психологии, можно сказать, что Лев Маркович был наделен харизмой, вне всякого сомнения, обладал властью эксперта и властью эталона, был лидером идей. Его благотворное влияние сказывалось на наших поступках и решениях. Приведу примеры из своей жизни.
В тот год, когда нас, студентов 3-го курса, зачисляли на специализацию, самой многочисленной оказалась специализация «Общая психология». На нее пошли 20 человек (почти одна треть потока). Я выбрала общую психологию из-за Веккера и никогда не жалела об этом.
На пятом курсе я родила своего первенца и через 10 дней уже сдавала Веккеру экзамен по спецкурсу (по молодости мы как-то обошлись без академического отпуска). Сдала экзамен на «отлично» и до сих пор горжусь этим.
Дипломную работу я выполняла под руководством двух научных руководителей Валентины Николаевны Лисенковой и Эдуарда Петровича Шайтора. Валентина Николаевна была доцентом кафедры общей психологии и занималась психологией времени. Очень хотелось походить на эту красивую, уверенную в себе женщину. Эдуард Петрович был доцентом кафедры биофизики на биолого-почвенном факультете. Он отличался, как сейчас сказали бы, креативностью, увлеченностью своим делом и располагал добротным техническим инструментарием для психофизических измерений. Наверное, я отозвалась на его предложение работать вместе, потому что помнила из лекций Веккера, что полезно выйти за рамки психологии, чтобы привнести в нее что-то новое. Работа носила междисциплинарный характер и была посвящена измерению «зоны субъективной одновременности». Но результат работы можно было рассматривать как еще одно эмпирическое подтверждение теоретических положений, которые мы слышали из уст Льва Марковича.
Удалось эмпирически доказать, что порог чувствительности на фоне ниже, чем на фигуре. Какой дорогой была высокая оценка Львом Марковичем моего маленького вклада в эмпирию сенсорно-перцептивных процессов!
Лев Маркович опережал время во всем. И со своей эмиграцией он, казалось, тоже поспешил. Будучи талантливым и удивительно адаптивным человеком, он пригодился Америке (в своих изысканиях в физике и психологии), а наша страна в связи с его отъездом потеряла творца и редкого педагога. Помню, как в Публичной библиотеке мы с ним обсуждали проблемы страны, спорили, расстраивались. Лев Маркович объяснял, почему он принял решение покинуть Родину, связывая это с неправильной политикой и идеологией (о своих личных обидах он не сказал тогда ни слова). Его аргументы казались мне, молодому психологу, не убедительными.
Из эмиграции Веккер приезжал несколько раз. Его приглашали выступить в вузах нашего города, в Сосновом бору, в Москве. В аудиториях негде было яблоку упасть. Однажды он даже сдал билет на самолет ради еще одного выступления в России.
В неформальной обстановке Веккер был простым, скромным человеком, прекрасным собеседником. Несколько раз во время пребывания в Санкт-Петербурге он охотно принимал приглашения нашей семьи вместе пообедать. Иногда приходил в гости со своей женой Миной Яковлевной, маленькой, полненькой, тихой, милой в своей по-женски мудрой беспомощности. Бросалось в глаза его теплое, пронизанное заботливым вниманием отношение к ней. По рассказам об их жизни в эмиграции чувствовалось, что Веккер прижился там, как цветок, который пересадили из одной почвы в другую (потому что самый главный механизм психологической адаптации – творчество – был всегда с ним), а она напоминала цветок, который не прижился на новой почве, и потихоньку вянет от тоски. Это образное сравнение пришло мне в голову, когда я узнала о ее мгновенной смерти в Ленинградском аэропорту за часполтора до посадки. Веккер тогда, сдав билет с фиксированной датой вылета, чтобы по просьбе коллег задержаться из-за лекций и публикаций, провожал ее. Видимо, ее организм и психика так сильно сопротивлялись тому, чтобы покинуть родную землю, на которую уже можно было пожилому человеку и не вернуться больше, что сердце остановилось.
В каждый свой приезд в Петербург Лев Маркович просил помочь ему съездить на кладбище, отдать дань памяти дорогим людям. Сначала мы с мужем возили его на еврейское кладбище (показалось, что чуть ли не 200 лет истории его семьи можно там найти), а потом на Серафимовское, туда, где похоронен Борис Герасимович Ананьев – его Учитель и коллега.
Жизнь продолжается. Мы тоже сохранили благодарную память о своих Учителях. Спасибо Льву Марковичу!
ЛЕВ МАРКОВИЧ ВЕККЕР – УЧИТЕЛЬ, УЧЕНЫЙ, ЧЕЛОВЕК
Лев Маркович Веккер… Мне кажется, что его имя очень гармонично, и в нем заключена музыка и мощь. Веккер… Беккер… Рояль… Музыка… Это имя я впервые услышала в сентябре 1970 г., когда Лев Маркович начал читать нам, студентам-вечерникам, свой курс «Психические процессы» в рамках курса «Общей психологии». Его внешность была яркой и запоминающейся. Это был высокий человек, скорее, худощавый, но чувствовалась крепость тела, с легкой танцующей походкой. Выделялся гладко бритый череп, острые, внимательные глаза за толстыми линзами очков, орлиный нос и четко очерченные губы и подбородок.Я была прилежной студенткой и старалась тщательно записывать каждое слово профессора, так как все, что он говорил, казалось очень важным приобщением к тайне – тайне психики. Мне кажется, что тайна психического как психофизическая и психофизиологическая проблема, удерживала, приковывала к себе внимание Л.М. Веккера всю жизнь.
Даже в своем последнем интервью факультетской газете «Под знаком Пси» он сказал, что самым интересным и важным для него в психологии является механизм отражения физической реальности в психическом мире человека. Этой проблеме он посвятил многие годы своей жизни, рассматривая ее в самых различных аспектах в своих лекциях и работах.
У меня сохранился курс его лекций 1970/1971 уч. г. Лев Маркович начал свои лекции с классификации психических процессов, и весь первый семестр был посвящен рассмотрению основных свойств, эмпирических характеристик первичных образов – ощущений и восприятия, и заканчивался рассмотрением рефлекторной концепции Павловской школы и введением в общую теорию сигналов, которая была нам прочитана и развернута уже во втором семестре. Ко второму семестру мы уже привыкли к особенностям чтения лекций Львом Марковичем. Он был не обычным лектором, а выдающимся и запоминающимся. Его манера выражать себя, свои идеи и мысли была артистична. Голос Веккера был богат интонациями и эмоциональной выразительностью, он использовал в своей речи достаточно эмоционально насыщенные фразы и метафоры: «бегство от очевидности», «фатальная неизбежность», «углубление драматизма в теории мышления», «профессиональный кретинизм». Особенностью каждой лекции была живая, бьющаяся и трепещущая мысль, которая постепенно разворачивалась, раскрывалась, обретала плоть и логическую стройность доказательства.
Лекция всегда начиналась с проблемы, гипотезы. Как я теперь понимаю, буквально каждая его лекция была праздником, путем в настоящую науку, встречей с выдающейся личностью и увлеченным ученым, создающим нечто новое, творящим прямо у тебя на глазах. Именно в семидесятые годы Веккер был увлечен созданием своей оригинальной теории психических процессов и интенсивно работал над трехтомником «Психические процессы». Его оригинальные и новые идеи о специфике психических сигналов и границе перехода нервных сигналов в психические на основе информационного подхода, теории уровней изоморфизма, воспринимались и понимались нами, студентами-второкурсниками, не сразу и нелегко. Мы тихо сидели и слушали, не очень-то понимая, но надеясь потом разобраться и что-то понять позже, по записям.
Я никогда не видела у него ни одной записи, ни одного конспекта. Это всегда была импровизация на заданную, заранее продуманную тему. Но эта импровизация со множеством ассоциативных переходов всегда была как бы нанизана на крепкий стержень – тему, цель, проблему. И этот стерженьпроблема постепенно из точки превращался в ряд последовательных и логичных суждений, понятий, мыслей, которые способствовали раскрытию и, в конечном итоге, пониманию сути того или иного механизма психического явления, процесса. Большинство лекций Льва Марковича содержательно строилось как последовательное решение (на основе эмпирических фактов, результатов экспериментов его учеников или других ученых) бесконечных вопросов-проблем. Он часто говорил о векторе научного поиска и открытия – «обобщенность–конкретность–обобщенность», или «синтез–анализ– синтез», и придерживался его в своих лекциях и работах. Слово «вектор»
было одним из его любимых словечек, в котором, отражалась стремительность его мысли, ее направленность.
В 1973/1974 уч. г. я слушала спецкурс Льва Марковича «Актуальные проблемы психологии познания», который он читал студентам специализации «Общая психология». Курс был настоящей психологической энциклопедией, с экскурсами в философию, биологию и физику. Да и список рекомендуемой литературы по этому курсу включал такие работы, как «Критика чистого разума» Э. Канта, «Физика в жизни моего поколения» М. Борна, «Единство физической картины мира» М. Планка, «Бытие и сознание» С.Л.
Рубинштейна, «Физика и реальность» А. Эйнштейна, «Культура и этика» А.
Швейцера и др.
В одной из лекций этого курса Л.М. Веккер, рассматривая логикопонятийный состав основных психических концепций ХIХ–ХХ вв. – ассоцианизма, бихевиоризма, гештальтизма, функционализма, психоанализа и др., – показал универсализм объяснительных принципов каждого из этих направлений и вклад каждой из этих концепций в «золотой фонд» психологии. Например, ассоцианизм открыл универсальный способ связи компонентов психических актов друг с другом – ассоциацию, гештальтизм – универсальность структуры и принципа изоморфизма, которые, как сказал Л.М. Веккер, «останутся навечно».
В дальнейшем в восьмидесятые годы мне доводилось встречаться со Львом Марковичем вне факультета, в неформальной обстановке, в доме Марии Даниловны Александровой, доцента нашего факультета, с которой он был дружен. Она звала его по-домашнему – Леля, как его обычно звали родственники и близкие люди, знавшие его с юности. Лев Маркович всегда был со своей женой Миной Яковлевной. Это была чуть полноватая, маленького роста женщина, симпатичная и обаятельная. От нее веяло теплом, домашностью и уверенностью. Скорее всего, эту уверенность придавал ей находящийся всегда рядом Лев Маркович, ее муж, спутник жизни. Он всегда был очень внимателен к Мине Яковлевне, у него был «наклон чувств» к ней, и это ощущалось по токам, как бы пробегающим между ними. Очевидно, что Мина Яковлевна была хорошей, заботливой и любящей женой, устроительницей быта и хранительницей очага Дома Веккеров. Кстати, Мина Яковлевна всегда звала своего мужа – Веккер. Мина Яковлевна была неразлучной спутницей Льва Марковича. Она всегда сопровождала его в поездках в Россию в более поздние годы, присутствовала на его публичных лекциях в Политехническом институте, улыбалась, гордилась и была счастлива, видя набитую людьми аудиторию, а потом, после лекции, – нескончаемую вереницу людей, психологов разных рангов, желающих подойти ко Льву Марковичу, выразить ему свое восхищение и благодарность, сказать несколько слов, задать вопрос, услышать ответ или пожелание. Я думаю, в эти минуты она была исполнена гордости за своего мужа.
В отношениях с людьми Лев Маркович был прост, внимателен и естественен. К нему можно было подойти, задать вопрос, выразить свое мнение. Он всегда выслушивал, обязательно отвечал или спрашивал в свою очередь, искренно и заинтересованно, если то, о чем говорилось, как-то было ему важно, касалось каких-то научных проблем. Он всегда проявлял сверхтактичность в общении с другими, чувствовалась его боязнь обидеть человека, что не мешало ему довольно твердо и открыто отстаивать мнение по значимым для него вопросам.
Лев Маркович всегда и до последних дней жизни был человеком Высокого Духа, человеком-творцом, увлеченным и целеустремленным, создающим гармонию из хаоса. Он пережил трагедии своей жизни – вынужденную эмиграцию и внезапный уход из жизни своей любимой Мины Яковлевны, но не был сломлен, а продолжал творить, писать и издавать книги, вести исследовательскую работу, читать лекции, выступать на научных конференциях, семинарах.
В Санкт-Петербурге в августе 2001 г. проходила последняя ежегодная научная сессия Л.М. Веккера «Психика и реальность», где он выступил с интереснейшим докладом «Текущее состояние мировой психофизиологии», в котором он поднял в числе прочих и проблему связи психики и кожи – «периферической души» человека. Эта научная сессия была пиршеством мысли, интеллекта, открытий и поиска истины, где интеллектуальным центром был Лев Маркович Веккер. В сентябре Лев Маркович последний раз выступал с научным докладом на факультете психологии. Наша последняя с ним встреча завершилась его записью в моем блокноте: «Дорогой Нине с благодарностью и пожеланием счастья 14 сентября 2001 год. Л. Веккер. Санкт-Петербург». 1 октября 2001 г. в Вашингтоне Лев Маркович Веккер ушел в вечность и бессмертие.
ВСТРЕЧИ С Л.М. ВЕККЕРОМ
Я поступала на факультет психологии, чтобы заниматься психологией творчества. Конечно, многих интересует высший полет духа: за этим стоит представление о наиболее талантливых представителях человечества, к чему же и стремиться, если не к тому, чтобы остаться (хотя бы) в памяти. Наверное, я и следовала бы своим интересам (как следую в этом направлении сейчас), но когда я услышала лекции Льва Марковича Веккера, я поняла, что это ключ ко всему. Меня поразили как откровение психофизическая и психофизиологическая проблемы. Мне было понятно, что на самом деле, если решить эти проблемы, можно будет создавать – и воссоздавать психику человека, а это путь к бессмертию.Причудливыми путями движется наше поведение по пунктирным дорожкам мотивации.
У меня нет доказательств, но, мне кажется, я не пропустила ни одной лекции Льва Марковича: они были завораживающими, но не внешним блеском, не частными достоверными примерами из жизни, но движением мысли. Он говорил неторопливо, концентрируясь взглядом на чемто, что было не здесь, не в реальном мире, а в том самом психическом отражении, которое мы и изучали. Лев Маркович был прекрасным лектором, его изложение двигалось как бы по спирали: он рассматривал выдвинутые им положения на все более высоком уровне. Это не было буквальным повторением – «повторение – мать учения». Это было развитие первоначально высказанной мысли таким образом, что она становилась предельно ясной. И мысль эта не угасала до следующей лекции, хотя, наверное, как и сейчас, они читались один раз в неделю.
Тем не менее у меня вовсе не было стремления воспроизводить эти весьма плодотворные идеи. Что весьма примечательно в таком талантливом развитии идей – это то, что оно прежде всего будит мысль. Я была просто счастлива, когда нашла небольшую работу, в которой было показано соответствие между формой предмета и формой вызванного потенциала, отведенного от области inion. Мне казалось, это прямое доказательство идей Льва Марковича о кодировании и декодировании информации в зрительной системе. Он не вполне разделил мою радость:
его интерес в то время был полностью сосредоточен на энергоинформационных отношениях, и он счел, что эта статья – лишнее тому доказательство. Свою дипломную работу я писала под руководством Лоскутова Владимира Валентиновича (ученика Льва Марковича). Попыталась показать, как фазовому становлению образа соответствуют изменения в форме вызванных потенциалов. Мне казалось, это путь к решению психофизиологической проблемы. Но в то время происходило многое, что не имело отношения к научным проблемам. Мы наметили программу моей кандидатской диссертации, не во всем у нас было согласие. Недалеко было то время, когда Лев Маркович покинул нашу страну. После этого мы встречались только на ежегодных лекциях, которые он читал, приезжая на родину.
Одевался Лев Маркович очень строго, носил серый костюм. Лекции читал сдержанно, академично. Конечно, в первый его приезд с лекцией я обратила внимание, что он несколько изменился внешне: на нем был элегантный коричневый костюм (как пишет Ф.М. Достоевский, «он был одет широко и комфортно»), довольно яркий галстук в диагональную полосу. Держался Лев Маркович свободно и раскованно и более свободно использовал жесты, чем в те времена, когда я слушала его лекции в университете. Он много рассказывал о тех исследованиях, в которых принимал участие, стремился, чтобы мы шли в русле мировой науки.
После лекции его бывшие студенты подходили к нему, напоминали о себе. Мне кажется, Лев Маркович был немного удивлен, что у нас преподают психологию в каждом техническом вузе. Во время лекции он обращался к аудитории с риторическим вопросом: кто из вас, академических психологов, рассказывает своим студентам об исследованиях Мира-и-Лопеца. Тоже был несколько удивлен, что я рассказываю о миокинетическом тесте Мира-и-Лопеца своим студентам. Но ведь весь этот фундамент был заложен еще во время нашего обучения в университете, благодаря усилиям и самого Льва Марковича.
Он был очень чувствителен к новым идеям (недаром он в одной из своих университетских лекций в полемическом задоре воскликнул, что мышление даже продуцирует энергию, а не наоборот). В одной из своих ежегодных лекций он рассказывал о связи между кожей и мышлением.
Более широко речь шла о необходимости афферентации, которую получает мозг, когда человек находится в движении. Меня заинтересовало это исследование, и я спросила его после лекции, как он относится к фантастической идее Александра Беляева: могла бы мыслить знаменитая «голова профессора Доуэля», отделенная от тела, ведь никакого движения в этом случае не могло совершаться. Лев Маркович ответил, что, безусловно, могла бы, ведь у нее оставалась сохранной кожа.
В последней своей лекции он употребил известную деликатную фразу, которой человек немолодой старается смягчить скорбь окружающих о предстоящей потере: скоро я присоединюсь к большинству. Так и вышло.
ЛИЧНОСТЬ Л.М. ВЕККЕРА
В ЖИЗНЕННОМ ПРОСТРАНСТВЕ ЕГО УЧЕНИКОВ
Принято считать, что личность проявляет себя трояко: а) как устойчивый симптомокомплекс психических свойств; б) как момент включенности индивида в межличностные отношения и взаимодействия в группе; в) как «идеальная представленность» индивида в жизнедеятельности других людей, в том числе и за пределами их наличного взаимодействия, как результат преобразования человеком интеллектуальной и аффективной сферы других людей. В последнем случае человек, реализуя себя в социально значимой деятельности, полагает себя в жизнедеятельности других людей, продолжает свое существование в них. В максимальной степени этим свойством обладал Л.М. Веккер.Когда я стала студенткой факультета психологии в 1973 г., профессор Веккер читал у нас общую психологию. Мое общение с ним было ограничено посещением лекций и сдачей экзамена – я не писала под его руководством ни курсовых работ, ни диплома, семинаров у нас он не вел. Не думаю, что мы – первокурсники – могли в достаточной степени оценить содержание его лекций, но личность Веккера сразу и навсегда стала системообразующим элементом моего профессионального самосознания – как и самосознания каждого из его учеников. Иногда приходится слышать: «субъект деятельности безличен». Это неправда. Самое яркое впечатление моих студенческих лет – именно личность Льва Марковича. На лекции он никогда не выступал в роли преподавателя, который объясняет студентам что-то давно для себя ясное и понятное. Он ставил проблему и на наших глазах пытался ее решить. Он обращался к нам – первокурсникам – как к своим коллегам, к ученым, для которых так же, как для самого Льва Марковича, жизненно необходимо найти решение обсуждаемой проблемы. И этим его ожиданиям невозможно было не соответствовать. Невозможно было не поверить, что психологическая наука – это действительно самое важное и интересное для тебя дело. На экзамен ко Льву Марковичу неподготовленными не шли – стыдно было. Он давал сразу колоссальный кредит доверия и уважения (невозможно представить, чтобы он сказал студенту «ты»), и этот кредит был зоной ближайшего развития, в которую втягивались все мы, средством мощнейшего педагогического воздействия, системообразующим фактором развития субъекта профессиональной деятельности каждого из нас.
А вот к пониманию трудов Льва Марковича приходится идти всю жизнь. Мне приходилось неоднократно обращаться к его трехтомнику, и думаю, процесс этого постижения далеко не закончен. Так, высоко актуальным представляется сегодня то, что писал Л.М. Веккер о предмете психологии. Сегодня, когда наша наука перестала быть монометодологическим течением, каким она была в советский период, эта проблема находится в центре жарких дискуссий. Веккер уже в 1970-е годы осознавал значимость данного вопроса и его сложность, однако рассматривал он эту проблему существенно по-иному, чем она ставится в большинстве современных работ. Он искал определение эмпирическое, основанное «на выделении исходной совокупности отличительных признаков, общих для всех процессов, относящихся к категории психических» [Веккер, 1974, с. 9–10]. Именно такое определение востребовано сегодня [Мироненко. Методология и история психологии. № 1. 2006]. В современный период становления психологии как мультипарадигмальной науки определение ее предмета должно быть достаточно широким и не должно основываться на постулатах, принятых в одной из школ и неприемлемых для других. Таким определением может быть только определение, отражающее феноменологию общего предмета исследования, объединяющего различные по теоретическому его осмыслению школы. Необходимо осмысление и уточнение феноменологии психической реальности, и здесь перечень выявленных Веккером [Веккер, 1974, 1998] атрибутов психического заслуживает самого пристального внимания.
Ученый производит два вида продукции: тексты и учеников. В них он воплощается и в них продолжается его жизнь. Жизнь текстов Льва Марковича не ограничена ни рамками общности тех, кто лично имел счастье учиться у него, ни временем жизни этих людей – она будет долгой!
ЖИВОЙ ЛЕВ МАРКОВИЧ
Вот уже 40 лет эйдетическая сущность Льва Марковича в моем сознании остается удивительно живой. В живой непосредственный контакт с ним, будучи студентом первокурсником, я вступал очень редко и, как теперь кажется, не по существу. Но и при этом сразу поражала его особенная экспансивная откликаемость, которая могла бы показаться даже навязчивой, если бы не поразительная, по-детски чистая доброжелательность, особую трогательность которой придавала его выраженная близорукость. Массивные очки, удлиненный с горбинкой рельефный нос, выраженная астеническая конституция церебротоника с характерным живым блеском глаз делали его заметным в любой компании. Будучи синтонным ей, он все рано выглядел как бы не от мира сего, немножко марсианином… Однако главное и самое интересное происходило на его лекциях. Читал он нам «психические процессы» на довольно сложном и, как я теперь понимаю, виртуозном уровне владения предметом. Не случайно некоторые девушки реагировали на его лекции как на знакомство с электричеством. Но дело не в том, о чем он рассказывал – дело в том, КАК он это делал. Повествуя о сложных «приключениях» изоморфизма в перцепции, он умудрялся буквально вытаскивать образ на кончик пальца, как на острие иглы, и заставлял буквально любоваться им.Именно тогда тонкая телесность образа стала для меня навсегда самой загадочной реальностью. Оказывается, этот эффект его лекций был виден и со стороны: когда я увидел себя, слушающего Веккера, на фотографии в университетской газете – с открытым ртом и широко раскрытыми глазами. Это была удивительная приобщенность к живому потоку и искусству мыслительной деятельности, ментальной жизни в полном смысле слова.
Несмотря на сенсуалистскую ориентацию, идущую от школы Б.Г. Ананьева и пристрастие к фатальности психофизиологической проблемы, Льву Марковичу удавалось осязаемо и красочно живописать автономную самостоятельную активность перцептивно-мыслительных процессов, подкрепляя ее неожиданными живыми метафорами типа «мистики белых ночей». В таком контексте и по сей день эвристичная идея «информационно-энергетического инварианта» жизни интеллекта не выглядела абстрактно, но будоражила воображение.
Мои научные интересы, на первый взгляд, находились далеко от научного направления Льва Марковича: транскоммуникация, трансперсональная психология, группа экзистенциального опыта. Но и в преподавании, и в тренинге я продолжал нести этот опыт со-участия в потоке мыслеобразов. Этот опыт стал для меня внутренним критерием качества собственного преподавания и групповой работы. В том, что сейчас я с неугасающим интересом занимаюсь живыми образами в эйдетической коммуникации, в ноэтическом практикуме, мне видится глубокая преемственность такого стиля живой науки.
Лично я не встречал в литературе более тщательного системного анализа многоуровневой организации психических процессов человека.
На мой взгляд, и здесь Лев Маркович оказался непревзойденным виртуозом своего дела. Но это другая история, о которой намного лучше меня расскажут мои сокурсники…
ВСТРЕЧИ С Л.М. ВЕККЕРОМ В ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ
ЕГО ЖИЗНИ (ГЕРМАНИЯ И РОССИЯ)
Запись интервью с Н.С. Хрусталёвой и ее литературная обработка сделана М.В.Осориной.
На базе факультета психологии Санкт-Петербургского государственного университета в 1997 г. в Берлине была открыта бакалаврская программа по подготовке психологов для работы с русскоязычным населением Германии. Я тогда жила в Германии и была одним из организаторов этого проекта и его основным координатором. Нашими студентами были эмигранты из многих регионов бывшего СССР, натурализовавшиеся в Германии. Они съезжались на учебные сессии в Берлин из разных немецких городов. Преподавателями были приезжавшие из Петербургского университета доценты и профессора факультета психологии.
Хотя большая часть наших студентов раньше не имела никакого отношения к Петербургу, мы старались воспитывать у них патриотические чувства к этому городу и гордость за то, что они учатся в СанктПетербургском государственном университете. Поэтому мы много рассказывали им об истории факультета психологии и его наиболее известных ученых, в частности и о Л.М. Веккере как одной из самых крупных фигур. Именно тогда явилась мысль пригласить Льва Марковича к нашим студентам с лекциями, что и было осуществлено в 1998 г. На протяжении трех лет, с 1998 по 2000 г., он регулярно приезжал к нам из США. Обычно из Берлина он ехал дальше в Петербург, а уже потом возвращался через Европу в Америку.
Его приезды, его лекции, общение с ним были очень важны для наших студентов, которые впервые воочию видели такого крупного ученого, такого интересного и необычного для них человека. Один из наших студентов был страшно горд тем, что удостоился чести сопровождать Льва Марковича в Лейпциг, на кафедру В. Вундта, которой Лев Маркович заведовал когда-то в качестве приглашенного профессора. Студент был потрясен теплым приемом, который оказали Льву Марковичу немецкие коллеги, уважением к нему, тем, что портрет Л.М. Веккера висел в мемориальной аудитории Лейпцигского университета. С немецкой психологической школой его связывали глубокие профессиональные контакты и очень хорошие человеческие отношения.
Но оказалось, что лекции у нас в Берлине были важны и для самого Льва Марковича, учитывая печальные обстоятельства его вынужденного ухода из СПбГУ. Ведь Лев Маркович был пламенным патриотом родного университета, очень гордился тем, что учился и работал там столько лет. Приезжая к нам, он всегда говорил о том, какая радость – вернуться к русским студентам, внимательным, эмоционально и интеллектуально отзывчивым. Таких студентов ему очень не хватало в Америке, когда он преподавал в Вашингтонском университете. И вот опять, через столько лет он встретился с ними, снова ощутил себя профессором Петербургского университета, вернулся в родную среду. Именно у нас он мог общаться с близкими ему коллегами по факультету психологии, тоже приезжавшими для проведения занятий. Нашим слушателям он говорил:
«Вы должны гордиться тем, что вы студенты Санкт-Петербургского государственного университета, понимать, как это ответственно – получить дипломы СПбГУ».
Вы бы видели, с каким вдохновением он читал у нас лекции. Даже на фотографиях его эмоциональный подъем, радость от общения со студентами читается во взгляде, жестах. В его первый приезд Лев Маркович пробыл у нас пять дней и потом сказал, что будет приезжать регулярно. Бывало, что он приезжал по два, а то и по три раза в году. Потом он останавливался уже у меня дома, очень полюбил мою семью. Из Америки он тоже звонил часто, после смерти жены – практически через день, и в течение недели мы с ним постоянно общались. Таким образом, я была в курсе последнего отрезка его жизни и очень хорошо представляла его эмоциональное состояние, его отношение к миру, к людям, к своей работе, к своим коллегам. И главное, конечно, была его постоянная тоска по России. Это чувство присутствовало у него очень сильно, и он всегда был страшно рад, когда удавалось приехать на родину.
Он часто вспоминал очень тяжелую, эмоционально тяжелую сцену, когда они с женой должны были улететь в Вашингтон из СанктПетербурга. Жена до этого умоляла его, упрашивала остаться в России, но он говорил, что нет, надо лететь, там работа. Там действительно были созданы великолепные условия для работы. Она не хотела возвращаться, мечтала остаться в России, страшно боялась, что он умрет первым и тогда она попадет в дом для стариков в Америке, а это было хуже смерти для нее.
Мне он рассказывал, что в машине ей стало плохо. Он надеялся, что сможет ее довезти, но не смог. Она умерла буквально на трапе самолета, вылетавшего из Петербурга. Увез он потом уже урну с ее прахом. А дух ее остался в России. Это было символично.
Интересные вещи он рассказывал мне по поводу празднования в Америке его 80-летия. Знаю еще об этом и со слов Эдуарда Манукяна, его бывшего ученика, который очень много сделал для адаптации Льва Марковича в Штатах. Он рассказывал, что когда ему исполнилось лет, то институт Ш. Краснова (где он работал) очень широко праздновал этот юбилей, и вообще американская психологическая общественность активно откликнулась на это событие. Однако Лев Маркович везде, на всех встречах и конференциях, которые в честь него проводились, говорил, что он не американский психолог, а русский психолог. Он старался это подчеркнуть, потому что в публикациях везде стояло «80-летие американского психолога». Лев Маркович всегда говорил, что он петербургский ученый, что он профессор Петербургского университета. Ему была важна его сопричастность, идентификация с русской психологической школой. Как-то ему подарили на факультете темно-синий галстук, а внизу был маленький золотой гербик Петербургского университета.
Лев Маркович потом носил этот галстук, не снимая. В Америке ему даже сделали однажды замечание: «У Вас проблемы? Давайте мы Вам подарим еще пару галстуков!». А Лев Маркович сказал: «Нет, посмотрите, здесь же герб Петербургского университета!».
Как-то в Петербурге я попросила, чтобы ему подарили книгу «275 лет Санкт-Петербургскому университету». Там вся история СПбГУ. Когда ее подарили, он был счастлив, хотя эта книга такая большая, толстая, тяжелая.
Тем не менее он сказал, что повезет ее в Вашингтон. Еще ему подарили и чашечку фарфоровую с изображением здания Двенадцати коллегий Трезини, и такую же тарелочку. Они потом все время стояли в его комнате в Вашингтоне. Его отношение к факультету психологии, к университету, к нашим студентам, к Петербургу было совершенно трепетным.
Как-то мы с ним рассуждали по поводу ностальгии ощущений. Он говорил, что для него это очень важно. Например, вкусовые ощущения, связанные с русскими продуктами, к которым он привык. Лев Маркович жаловался, что не все американские продукты такие вкусные, как в России. Поэтому когда он приезжал в Петербург, то звонил каждый раз моей маме и просил, чтобы она ему сварила настоящий борщ. И Лев Маркович приезжал к ней его есть. А потом еще просил этого борща налить ему в баночку с собой, потому что на второй день он должен быть еще вкуснее. Борщ у него всегда ассоциировался с возвращением на родину. Вообще у него было несколько милых и необычных вкусовых привычек. Пил страшно сладкий чай. Страстно любил вологодское масло. Мы ему покупали это масло в дорогу. Он переживал, что оно растает за длинный путь. Поэтому мы ему даже искусственный лед доставали, чтобы он масло мог как-то довезти до Америки. Он любил толстотолсто намазывать маслом хлеб, говорил, что это очень хорошо для его умственной деятельности. Удивительный был, конечно, нарушитель всех правил «здорового питания».
После смерти жены Лев Маркович жил в чем-то типа пансиона. Там он мог заказывать себе разные блюда, которые ему приносили прямо в комнату, все было горячее и вкусное. В этом отношении он был всегда очень благодарен Америке, говорил, что более комфортные условия для него, наверное, трудно было бы создать. В Вашингтоне у него был компьютер с огромным экраном и с огромными буквами, сделанный специально для него. Он мог по двенадцать часов сидеть и работать за этим компьютером. Для него это было очень важно. Это была вещь, без которой он здесь, в России, скучал. Ему нужно было поскорее вернуться за свой письменный стол, потому что у него было очень плохое зрение, а с этим компьютером он чувствовал себя очень комфортно. Он рассказывал еще о многих бытовых деталях: про тапочки, про удобное «анатомическое» кресло, которое ему сделали, про свой кабинет в Красовском институте, про то, как ему организовали там питание, чтобы он мог об этом не заботиться.
Он был рад, что последние книги смог там написать, у него были для этого все условия. Это продлило ему творческую жизнь, создало поддерживающую атмосферу, несмотря на огромную потерю – смерть жены. Это было абсолютно катастрофическое событие двух последних лет его жизни. Он об этом все время говорил, писал, кстати, очень интересные стихи, посвященные жене. Они были философского толка, несколько метафизические.
Для Льва Марковича очень много сделал Эдуард Манукян, болгарский армянин, уехавший в молодости в Россию (которую очень любит до сих пор). Он окончил философский факультет ЛГУ, там же учился в аспирантуре, слушал лекции Веккера и очень высоко его ценил. Потом Манукян уехал в Канаду. И сейчас живет в Штатах уже лет двадцать пять. Он энциклопедически образованный человек, преподавал в Вашингтонском университете. Он помог Льву Марковичу сделать первые шаги в Америке. Он смог показать американской психологической общественности масштаб личности Л.М. Веккера как ученого, тот «феномен Веккера», который когда-то так поразил его в молодости. Именно Эдуард позвонил мне и сказал, что Лев Маркович умер. Это произошло в Вашингтоне вскоре после того, как он прочитал свою последнюю лекцию здесь, на факультете психологии СПбГУ, осенью 2001 г.
«