«ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ Л.М. ВЕККЕРА: НА ПУТИ К ЕДИНОЙ ТЕОРИИ ПСИХИЧЕСКИХ ПРОЦЕССОВ МАТЕРИАЛЫ НАУЧНОГО СИМПОЗИУМА, ПОСВЯЩЕННОГО 90-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ Л.М. ВЕККЕРА 21–22 ОКТЯБРЯ 2008 ГОДА ОТВЕТСТВЕННЫЕ РЕДАКТОРЫ М.А. ...»

Ответ, что «возбуждение этих нейродинамических ансамблей» отражается другими (такими же) «мозговыми процессами», несостоятелен без введения некоего «гомункулуса», который на каком-то иерархическом уровне собирает в «пучок» некую лестницу «отражения отражений».

Такой «гомункулус» не обнаружен ни в одном эксперименте и обнаружение его методологически несостоятельно.

На факультете психологии ЛГУ в течение ряда лет разрабатывалась концепция энергоинформационных преобразований как сути психических явлений, начиная от простейших – ощущений – до сложнейших – мотивационных установок, определяющих поведение личности в социуме. Эта экспериментальная фундаментальная фактология психологической науки показывает, что природа любого психического явления состоит в слитности, неразрывности «энергетической» (нейрофизиологической) и «информационной» (идеальной) составляющих.

Ситуация с «исчезновением» психической феноменологии несколько аналогична ситуации в физике. В физике энергия, как способность совершать работу, скрыта под феноменологической поверхностью производимой работы. Чтобы ее выявить, нужна абстракция от пространственно-временных кинематических характеристик движения. Такая объективная относительная взаимообособленность пространственновременных и энергетических аспектов физической реальности, по мнению Веккера, выражается в том, что они находятся друг с другом в отношениях дополнительности, которые описал Н. Бор. Необходима такая же абстракция от пространственно-временных характеристик физикохимического нейрофизиологического процесса, которые не есть психические процессы. Тогда эти психические процессы будут некоей «дополнительной» реальностью к процессам физическим, как и собственно энергетические аспекты физической реальности. В результате такого рассуждения выстраивается параллель психического и энергетического аспектов реальности. «Психику», по аналогии с «энергией», можно рассматривать как некую «готовность, запредельное условие» активности в пределах этого физического мира, готовность «трагически невидимую».

С научной точки зрения корректной теорией остается только теория психофизического параллелизма, так как не выходит за пределы эмпирических исследований, утверждая, что каждому психическому процессу соответствует определенный физический процесс и наоборот.

Остальные теории метафизичны, так как при выходе за пределы факта в область интерпретации ни одна из них не обходится без введения метафизических конструктов, т. е. любая интерпретация есть выход за пределы научного исследования в область мировоззрения.

ЭКОЛОГИЧЕСКИЙ ПОХОД К ВОСПРИЯТИЮ ВРЕМЕНИ

Время является одним из самых важных условий жизни и деятельности человека. В психофизических исследованиях восприятие времени традиционно изучается на материале интервалов определенной длительности, задаваемых простыми физическими сигналами: свечением световой точки или пятна, либо простыми тональными звуками.

В повседневной жизни человек имеет дело как с искусственными сигналами определенной длительности, так и с реальными процессами, длительность которых ему требуется адекватно воспринимать. Перенесение закономерностей, установленных на искусственных, лабораторных сигналах, на жизненные реалии не всегда является валидным.

Проблема экологической валидности результатов является актуальной в исследовании восприятия времени, как и в других областях психологической науки. Исследования восприятия времени естественных процессов представлены в основном в прикладных работах с использованием несложных методик диагностического характера: изучение временных параметров локомоций, речи, восприятия мелодий, взаимодействия пользователя с компьютером.

В нашей работе основное внимание уделяется предметному, семантическому содержанию сенсорно-перцептивной информации, воспринимаемой человеком, и ее влиянию на восприятие временного интервала. Восприятие времени рассматривается как целостный феномен, и оценка длительности звукового процесса не раскладывается на последовательность дискретных событий.

Экспериментальной проверке подвергалась гипотеза о связи качественного содержания естественных и искусственно созданных звуковых сигналов и восприятия их длительности.

В соответствии с этим были поставлены следующие задачи: сконструировать метод для определения латентных переменных, детерминирующих описание естественных, реверсивных и тональных звуковых фрагментов; выявить связь семантического описания естественных и искусственно созданных фрагментов с показателями эффективности воспроизведения длительностей; исследовать особенности воспроизведения длительностей естественных, реверсивных и тональных звуков.

Для решения поставленных задач была сконструирована методика для выявления семантики описания естественных, реверсивных и тональных звуковых фрагментов по типу семантического дифференциала (СД).

Данное исследование было проведено на базе экспериментальноаппаратурного комплекса зрительного и слухового восприятия человека, позволяющего воспроизводить звуки и регистрировать реакции испытуемых. В качестве стимульного материала использовались естественные звуковые фрагменты: звук падающей капли – 203 мс, удар топора по дереву – 505 мс, лай собаки – 555 мс, крик кукушки – 612 мс, мяуканье кошки – 995 мс, цокот копыт лошади – 1010 мс, бой часов – 1082 мс, пение птиц в лесу – 2449 мс, крик моржа – 3039 мс, а также их реверсивные звучания (проигрывание звукового фрагмента в обратном направлении).

Каждому испытуемому предъявлялся один из вышеперечисленных звуков, затем он оценивал его характеристики по пунктам СД. Испытуемый прослушивал 18 звуковых фрагментов (9 – естественных, 9 – реверсивных). Далее испытуемому предъявлялись эти же звуки в случайном порядке. Он должен был воспроизвести длительность звучания нажатием на кнопку.

В результате факторного анализа бланков СД были выделены 6 факторов, идентичных как для описания естественных, так и для реверсивных звуков.

Для верификации полученных результатов была проведена двойная кросс-валидизация с использованием тональных сигналов и другой выборки испытуемых. Факторный анализ СД описания естественных, реверсивных и тональных звуков показал, что 6 факторов, выделенных в нем, являются инвариантными.

ВЫВОДЫ

1. Выявлены латентные переменные, определяющие описания звуков.

2. Латентные переменные идентичны для естественных, реверсивных и тональных звучаний.

Сконструированы шкалы описания звуковых фрагментов и определены их психометрические характеристики (надежность, согласованность, перекрестная валидность).

С наименьшей ошибкой воспроизводились звуки, оцениваемые как естественные, известные и сильные. Длительности естественных звуков воспроизводились с меньшей ошибкой, чем реверсивные и тональные звуки аналогичной длительности.

ОБРАЗНЫЕ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ КАК ДЕТЕРМИНАНТА

ПОНИМАНИЯ КОМИЧЕСКИХ ТЕКСТОВ

Согласно Л.М. Веккеру, понимание представляет собой результат процесса мышления как обратимого интрапсихического перевода с языка симультанных пространственных образов на словесно-логический язык, построенный по принципу сукцессивной развертки.

В качестве стимульного материала, пригодного для изучения особенностей процесса понимания, мы предлагаем рассматривать особый тип комических текстов – шутки. Юмористическое содержание задачи всегда является дополнительной сложностью, намеренно встроенной автором в когнитивную структуру текста, «расслаивающей» его содержание на два пересекающихся, но не связанных контекста и затрудняющей реконструкцию его смысла.

Целью нашего исследования было выявление роли межъязыкового перевода (с языка словесных знаков на язык субъективных образов) в процессе понимания комических текстов. На первом этапе нами совместно с тремя экспертами-психологами был проведен качественный психологический анализ когнитивной структуры 6 анекдотов. Это позволило выстроить анекдоты в порядке возрастания сложности – в зависимости от того, какие интеллектуальные операции необходимо совершить испытуемому на пути к пониманию их смысла. На втором этапе серия анекдотов предъявлялась испытуемым, которыми стали 4 взрослых и детей (7–8 и 10–11 лет). После предъявления каждой шутки с испытуемым проводилось глубинное полуструктурированное интервью по опорным вопросам, направленное на выявление развертки процесса понимания, типичных затруднений в реконструкции смысла и стратегий, с помощью которых испытуемые старались компенсировать недостаток понимания.

Нас интересовала процессуальная сторона работы интеллекта, поэтому мы намеренно не учитывали количественные показатели, сосредоточившись на качественном анализе полученных данных. Ответы взрослых испытуемых, для которых отобранные нами анекдоты не должны были представлять когнитивной сложности, мы рассматривали как результат работы «идеального ума». Мы предполагали, что на этом фоне станут отчетливо видны ошибки детей, чье допонятийное мышление не чувствительно к переносному смыслу и поэтому не справляется с решением двуплановой задачи, которую представляет собой комический текст.

Анализ полученных результатов позволяет сделать следующие выводы:

1. Процесс понимания шутки начинается с последовательного анализа реципиентом ее когнитивной структуры. Для этого необходимо обратить внимание на все «смысловые узлы» исходного текста и собрать информацию, заложенную в них автором. Особое значение при этом имеет осознание ключевой роли слов или фраз, имеющих множественное значение и «расслаивающих» текст шутки на два внешне не связанных друг с другом семантических пространства.

2. После «считывания» информации с источника испытуемому необходимо адекватно и без информационных потерь перевести содержание шутки, представленное в словесной форме, на язык внутрипсихических пространственных структур. Чем точнее будет соответствие исходной словесной формулировки субъективно порожденным образам, тем более правильным будет понимание. Кроме того, необходимо реконструировать в своем ментальном пространстве обе прямо не связанные друг с другом координатные системы, поместив в каждую из них своих героев и совершаемые ими действия. Поняв каждое из значений ключевых слов, поместить их в каждую из координатных систем, выстроив таким образом смысловые связи между ними.

3. Дефицит «считанной» с текста шутки информации, некорректный межъязыковой перевод, незнание испытуемым всех значений ключевого слова или фразы приводят к образованию смысловых лакун, которые восполняются субъективными проекциями, изначально не несущими смысловой нагрузки, но приобретающими ее при развертке процесса понимания. Случайно попавшие в психику испытуемого слова, отдельные образные элементы произвольно наделяются смыслом, встраивающимся в исходную когнитивную структуру шутки и искажающим ее репрезентацию в ментальном пространстве реципиента. Испытуемый понимает не то смысловое содержание, которое было заложено в шутку автором, а на его основе выстраивает свое, отличное от исходного. Стимулом для наделения субъективных проекций смыслом, имеющим отношение к исходному тексту шутки, является восприятие испытуемым предъявленного текста именно как комического: если в силу недостаточного понимания он не кажется смешным, то реципиент, зная о комической составляющей, апостериорно приписывает ее привнесенному психическому содержанию.

СТРУКТУРНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ РЕФЛЕКСИВНОСТИ

И ОСОБЕННОСТИ Я-КОНЦЕПЦИИ

В ходе проводимого нами в настоящее время цикла комплексных исследований рефлексивности как интегрального свойства личности были выявлены два основных результата.

Первый результат способствует объяснению структурной закономерности рефлексивных процессов. Эта закономерность характеризует зависимость структурной организации рефлексивных процессов от общего уровня индивидуальной меры ее развития. При этом было обнаружено, что конкретный вид зависимости между указанными переменными, характеризующий данную закономерность, подчиняется так называемому «закону оптимума» (А.В. Карпов, И.М. Скитяева).

Мы изучали функциональную зависимость общего уровня рефлексивности по отношению к уровню организованности структур рефлексивных процессов. Специфика данной закономерности состоит в том, что и ее «аргументом», и ее функцией выступает один и тот же феномен – рефлексия, но в качестве аргумента рефлексия выступает как суммарный показатель уровня выраженности ряда метакогнитивных процессов, а в качестве функции – как показатель организованности структуры рефлексии, сформированной метакогнитивными процессами. Форма этой функциональной закономерности имеет вид оптимума. Это означает, что наиболее высокий уровень организованности структуры рефлексивных процессов имеет место не при максимальном значении уровня выраженности рефлексии (но, естественно, и не при минимальном), а на его средних, как бы промежуточных, иначе говоря, – оптимальных значениях интегрального показателя рефлексивности (он определялся как суперпозиция всех «парциальных» составляющих – процессов и свойств рефлексии). Таким образом, рефлексивность как свойство – гетерогенное, разнообразное, внутренне богатое, наполненное разными аспектами – является максимально дифференцированным и, следовательно, максимально эффективным именно на каком-то промежуточном оптимальном значении. Мы приходим к зависимости, взятой не по отношению к внешнему результату, не по отношению к внешнему процессу, а по отношению к самому свойству рефлексивности.

Таким образом, рефлексия была раскрыта с позиции полипроцессуального подхода как закономерно организованная и внутренне гетерогенная система многих процессов, обозначаемых в метакогнитивизме понятием «вторичных процессов». Выявлена закономерность по типу оптимума, на основе синергии факторов структурной организации рефлексии, которыми являются механизмы интегративного и дифференцирующего типа.

Второй результат раскрывает определенные особенности форм отношения между рефлексивностью и Я-концепцией (К.Т. Янович). По отношению к содержанию Я-концепции был дифференцирован ряд «измерений» (например, точность самовосприятия, целостность образа Я, его обобщенность – «концептуальность», уникальность Я-концепции – мера ее дифференцированности от аналогичных представлений о себе в пределах выборки и др.). В результате сопоставления интегрального показателя развитости рефлексии с указанными параметрами Яконцепции, были получены данные, сходные с охарактеризованными выше: взаимосвязь и этих двух параметров как с «парциальными» аспектами Я-концепции, так и со степенью их структурированности также в целом подчиняется зависимости, описываемой «законом оптимума».

Дополнительный аспект этого результата состоит в следующем.

Я-концепция у групп испытуемых, дифференцированных по фактору рефлексивности, отличается и по степени включенности рефлексивного компонента. Я-концепция среднерефлексивных субъектов в меньшей степени непосредственно детерминирована рефлексивными процессами и свойствами. Одновременно было установлено, что подгруппы низко- и высокорефлексивных испытуемых обладают, как правило, более низкой концептуальностью Я по сравнению с группой среднерефлексивных.

Также можно выделить результат, характеризующий отношение уровня выраженности уникальности Я-концепции и рефлексивности.

Данное отношение приобретает вид U-образной зависимости, из которой следует, что минимум значения уникальности Я-концепции приобретается на средних величинах выраженности рефлексивности.

Относительно отношения точности самовосприятия и рефлексии была показана закономерность оптимума, которая указывает на то, что уровень точности Я-концепции обнаруживается у субъектов, характеризующихся либо средним уровнем рефлексивности, либо уровнем несколько «выше среднего», но не с максимальным уровнем.

Раздел 3. ВОСПОМИНАНИЯ О Л.М. ВЕККЕРЕ

ЖИЗНЬ ЛЬВА МАРКОВИЧА ВЕККЕРА

Лев Маркович Веккер родился 4 октября 1918 г. в Одессе – городе, давшем нашей стране целую плеяду высоко одаренных людей. В середине 1930-х годов по настоянию юноши, пораженного величием Ленинграда, где жили его родственники, семья переезжает в этот город. Здесь Лев Веккер заканчивает школу и поступает на физический факультет университета, рассматривая физику как путь к последующим занятиям психологией (которой тогда просто не существовало в репертуаре университетских специальностей). В 1939 г. Лев Маркович переходит на философский факультет, но учение прерывает война [1]. Не призванный по причине очень плохого зрения в армию, Лев Маркович остается со своей женой Миной Яковлевной Русаковской в Ленинграде, где они принимают участие в оборонных работах, разделяют с другими жителями города все тяготы блокады и, к счастью, остаются живы [2]. Именно в это время Лев Маркович впервые начинает преподавать – учит детей, оставшихся во время блокады в Ленинграде, физике.

В 1944 г. на философском факультете Ленинградского университета создается отделение психологии, и Лев Маркович становится одним из пяти его первых студентов. Потом – аспирантура, и в 1951 г. защита кандидатской диссертации «К вопросу о построении осязательного образа».

После окончания аспирантуры и блестящей защиты – трудные поиски работы (напомним, что это были последние зловещие годы сталинского режима, проходившие под знаком «борьбы с космополитизмом»), эти поиски завершились переездом в Вильнюс, где Лев Маркович вплоть до 1959 г. преподает психологию в педагогическом институте. В то время законность использования русского языка в преподавании казалась в Литве неоспоримой, и переходить на литовский язык было совсем не обязательно, но Лев Маркович выучил литовский язык и чиПервоначальный вариант этой статьи был опубликован в качестве предисловия к книге Л.М. Веккера «Психика и реальность» (Изд-во «Смысл», 1998.). Чтобы снять фактические неточности, перед публикацией это предисловие по нашей просьбе прочитал Лев Маркович.

тал лекции по-литовски. В Литве работа шла успешно, и в 1956 г. Л.М.

Веккер становится заведующим кафедрой психологии. Однако в период хрущевской оттепели Борис Герасимович Ананьев предпринимает усилия, чтобы вернуть Веккера в Ленинградский университет, и Лев Маркович с радостью принимает это приглашение. В Литве к Веккеру до сих пор сохранили глубочайшее уважение и любовь и в 1995 г. избрали его действительным членом Международной академии образования, созданной тремя новыми прибалтийскими государствами.

В 1959 г. под редакцией Б.Г. Ананьева выходит книга «Осязание в процессах познания и труда», где Л.М. Веккер впервые публикует свою классификацию физических свойств вещей и показывает, что только одна из групп этой классификации может служить физическим основанием механизмов психики. В этом же году Лев Маркович возвращается в Ленинград, ведет исследовательскую работу и преподает в Ленинградском университете вплоть до осени 1981 г. Блестящие, страстные лекции Льва Марковича слушали сотни студентов, многим из них посчастливилось выполнять под его руководством дипломные работы и диссертации.

Именно в этот период в издательстве Ленинградского университета выходят основные труды Веккера – книга «Восприятие и основы его моделирования» (1964), ставшая его докторской диссертацией, и трехтомник «Психические процессы» (т. 1 – 1974, т. 2 –1976, т. 3 – 1981);

преданнейшим и глубоко понимающим редактором этих книг была Галина Кирилловна Ламагина.

В 1977 и 1979 гг. Лев Маркович провел два семестра в Германии:

немецкие коллеги пригласили его заведовать мемориальной кафедрой В. Вундта и читать лекции студентам Лейпцигского университета.

В 1981 г. Л.М. Веккер покидает Ленинградский университет и подает просьбу об эмиграции, в этой просьбе ему и его семье отказывают, и несколько лет, вплоть до 1987 г., он находится в бесправном положении «отказника». (Однажды в эти годы Лев Маркович, выражая признательность своей жене, сыну Борису и невестке Наталье – за поддержку и преданность, сопоставил два самых тяжелых периода своей жизни – «четыре года войны и четыре года отказа».) Тем не менее все это время Лев Маркович продолжал научную деятельность, делился ее результатами со студентами и с коллегами, а в 1985–87 гг. даже официально работал в Новгородском политехническом институте, куда его пригласил Н.И. Страбахин.

С началом Горбачевских реформ «открываются шлюзы», и Лев Маркович вместе с семьей получает, наконец, разрешение на выезд из страны. Они выезжают в США, и здесь, вопреки всем скептическим прогнозам, 70-летнего эмигранта принимают на работу сначала в корпорацию BDM (где он сотрудничает со своим бывшим студентом Эдуардом Манукяном [3], ставшим в США его близким другом), а затем в 1991 г. в Университет Джорджа Мейсона (George Mason University), расположенный неподалеку от Вашингтона. В этом университете Лев Маркович и трудился до конца своей жизни, будучи профессором факультета психологии и сотрудником междисциплинарного Института перспективных исследований им.Ш.Краснова (Krasnow Institute for Advanced Studies) [4]. Там он подготовил рукописи двух книг – «Эпистемология и история мировой когнитивной психофизиологии» и «Психофизическая проблема как стержень научной психологии». (Они не опубликованы и пока даже не известно, где находятся, но Лев Маркович говорил об этих рукописях совершенно определенно.) И в корпорации, и в университете Лев Маркович чувствовал себя очень комфортно и с благодарностью говорил о многих своих коллегах.

Особое его восхищение вызывал первый директор Института им.Ш.Краснова крупный биофизик Гарольд Моровитц (Harold J. Morowitz). Одним из главных научных интересов Моровитца является проблема происхождения жизни, и, по-видимому, он нашел в Льве Марковиче ученого, равновеликого себе по масштабу волновавших их проблем [5].

Важным было и сотрудничество Льва Марковича с профессором факультета психологии Джоном Алленом (John Allen [6]). Их общий замысел состоял в том, чтобы донести до американского читателя основные идеи Веккера, опубликованные ранее в России. Они работали над совместной книгой «Ментальная репрезентация физической реальности», которая, к сожалению, осталась незаконченной.

Во второй половине 1990-х годов активно развивалось сотрудничество Л.М. Веккера с российским, а впоследствии американским психологом А.В. Либиным [7]. Результаты совместной работы – две изданные в России книги «Психика и реальность» [8] и «Мир психической реальности» [9]. Имеется также неопубликованная пока рукопись их совместной работы «Диалоги о природе психики: принципы теории ментальной иерархии», где изложены дискуссии авторов о том, как развивались научные исследования механизмов психики.

За время жизни в США Лев Маркович много раз приезжал в Россию, выступал с лекциями в Санкт-Петербурге и Москве, многие часы провел в общении с коллегами, участвовал в конференциях. Тесное сотрудничество установилось у Льва Марковича с отделом надежности работы персонала Санкт-Петербургской атомной электростанции. Этим отделом руководил М.М. Худяков – когда-то он слушал лекции Льва Марковича на факультете, а потом, в 1990-е годы, нашел его в Америке. Михаил Михайлович, к сожалению, рано ушедший из жизни, сделал очень много для того, чтобы Лев Маркович имел возможность приезжать в Россию и чувствовать свою востребованность здесь.

Осенью 1997 г. Лев Маркович и Мина Яковлевна прилетели в Санкт-Петербург, и, как всегда, их пребывание было очень насыщенным событиями, встречами с людьми, выступлениями Льва Марковича. В аэропорту перед отлетом Мине Яковлевне стало плохо с сердцем, и она почти мгновенно скончалась. Для Льва Марковича начался третий (после войны и «отказа») тяжелейший период его жизни. Все, кто хотя бы мельком были знакомы с Львом Марковичем и Миной Яковлевной, знали, сколь тесен был их союз. (Не можем сказать, было ли это преувеличением, но Мина Яковлевна много раз рассказывала, что если Лев Маркович знал, что ее нет дома, то он не возвращался в пустую квартиру, пока не вернется она.) Лев Маркович не смог смириться с потерей жены, и хотя продолжал активно работать, много раз говорил, что у него нет желания жить. В сентябре 2001 г. во время пребывания в Петербурге он пережил сильный сердечный приступ. 26 сентября, вскоре после возвращения в Вашингтон, в день рождения Мины Яковлевны мы позвонили ему, и Лев Маркович поблагодарил за звонок и сказал, что если бы мы не позвонили сегодня, то уже в его день рождения (4 октября) его бы не застали. Увы, так и случилось – 1 октября 2001 г. Льва Марковича не стало.

Такова внешняя канва профессиональной биографии Л.М. Веккера.

Внутренним же ее содержанием был неустанный поиск ответа на вопрос о природе и механизмах человеческого познания. Эту задачу Лев Маркович осознал еще будучи подростком. В зрелые годы жизни он отчетливо помнил, как, глядя в окно, задумался о том, почему он видит людей, идущих по улице там, где они действительно находятся, хотя реально их изображение расположено на сетчатке его глаз. И как, передвигая свои очки на различные расстояния от глаз, наблюдал меняющиеся изображения предмета и удивлялся, что предмет остается одним и тем же, а его образы меняются. Выстраданность научных ответов Веккера на эти вопросы мы особенно остро почувствовали, когда однажды Лев Маркович показал нам тетрадь со студенческим докладом, где кратко была изложена принципиальная схема того, что мы все впоследствии слышали на лекциях и читали в книгах Льва Марковича.

Книги и работы Льва Марковича составляют важную часть отечественной культуры. Они очевидным образом развивают традиции российской науки, представленной трудами И.М. Сеченова, И.П. Павлова, Н.А. Бернштейна. Кому-то это покажется странным, но для Л.М. Веккера были очень дороги и некоторые идеи, написанные на идеологических знаменах советского общества. Ирония ситуации состояла в том, что Лев Маркович произносил в своих работах и выступлениях те же слова, которые составляли лексикон официальной советской идеологии – «материализм», «отражение», «познаваемость мира» и др., но принимал их всерьез и использовал как реальные инструменты познания. Он последовательно проводил те принципы, которые в официальной идеологии лишь декларировались, прикрывая прямо противоположные по смыслу подходы. Не исключено, что подобные «совпадения» веккеровской теории с советской идеологией стали для него своеобразным оберегом, защитой от не очень благоприятных социально-идеологических условий советского общества.

Основной пафос деятельности Веккера – решение проблемы объективности человеческого познания, определение его возможностей и ограничений и поиск тех психологических механизмов, благодаря которым эти возможности реализуются. Окружающих поражало, с какой страстью Лев Маркович обсуждал эту проблему, переживая ее как глубоко личную. И хотя первоначально эта проблема возникла перед Львом Марковичем как чисто научная, но постепенно она приобрела для него и важный социальный смысл как форма противостояния фальши и лжи, опутывавшей советскую общественную и государственную жизнь.

Работы Веккера трудно представить вне полемики (часто скрытой), которую он вел с господствовавшими в советской психологии представлениями, с архетипами, если можно так выразиться, советского психологического мировоззрения. Так, например, через все работы Льва Марковича красной нитью проходит мысль о необходимости разведения в составе психических процессов – и вообще, в составе ментальной реальности – более элементарных (исходных) и более сложных (производных) образований; методологию подобного разведения Лев Маркович удачно называет «аналитической экстирпацией». Эта идея о необходимости начинать научный поиск с движения «снизу–вверх» (и лишь позже переходить к анализу влияния высших уровней психики на более низкие) резко противостояла господствующей тенденции вести психологический анализ «сверху–вниз», преувеличивать роль «коры» (в ущерб «подкорке»), сознания (в ущерб бессознательному), активного действия (в ущерб пассивным формам психических процессов) и т. п.

Нетрудно заметить, что подчеркивание доминирующей и регулирующей роли более «высоких» психических структур по отношению к более «низким» и пренебрежительное отношение к этим исходным структурам и процессам было ни чем иным, как своеобразной проекцией на психику индивида тех принципов, по которым функционировало авторитарное советское общество. И поэтому та линия, которую вел – вместе с Б.Г. Ананьевым и И.М. Палеем – Л.М. Веккер, восстанавливала в правах «демократические» аспекты организации человеческой психики, игнорируемые господствующей парадигмой.

В этом же ключе можно интерпретировать и острую полемику Льва Марковича с «психологическим централизмом», его поражающие воображение идеи о роли периферии, и прежде всего кожных и мышечных взаимодействий со средой, в формировании и функционировании всех, даже наиболее сложных психических процессов.

Все эти подходы были важным идейным вкладом в подготовку тех социальных, культурных и экономических перемен, в полосу которых наша страна вступила в конце 80-х – начале 90-х годов ХХ столетия.

Конечно, произошедшие изменения решили далеко не все проблемы и не привели автоматически к торжеству научного мировоззрения. Более того, возникли новые проблемы, не менее трудные, чем предшествующие. И, к сожалению, в психологической науке, как и в других сферах науки и жизни, по-прежнему популярны упрощенные решения, «спрямляющие» реальные сложности изучаемого психологией объекта, сложности, которые бережно и адекватно стремился воспроизвести в своих работах (тоже отнюдь не простых для понимания) Л.М. Веккер.

Но перемены в российском обществе дают нам возможность свободно, без идеологических оглядок и оговорок, обсуждать самые острые проблемы психологической науки, а также принять – и по достоинству оценить – вклад тех, кто, подобно Веккеру, не только постоянно напоминает нам о «последних», конечных вопросах бытия, но и своей подвижнической деятельностью доказывает возможность их решения средствами науки [10].

Идейное наследие Л.М. Веккера – это огромные и нереализованные пока возможности для постановки принципиально новых научных задач и для разработки новых практических приложений психологии. Оно принадлежит мировой науке, но прежде всего – это наше национальное богатство, доступ к которому для россиян гораздо легче, чем для ученых других стран. От нас зависит, станет ли это богатство работающим интеллектуальным капиталом.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ ПРИМЕЧАНИЯ

1. Вот как описывает Лев Маркович поиски профессионального призвания в интервью А.В. Либину: «Я понимал, что сам в этом (мучительном вопросе о воплощении мира в человеке. – А.Л.) не разберусь. Куда пойти учиться? Кто занимается человеком? Конечно же, медицина! И я пошел в медицинский техникум и несколько месяцев там проучился. А потом случилось так, что преподавательница физики, которая видела, что меня не перестает тревожить сомнение в правильности выбранной профессии, сказала, что скорее всего, я не получу в медицинском учебном заведении того, чего хочу и мне нужно вернуться в школу для завершения общего образования. Я вернулся. Затем, окончив школу, поступил на физический факультет Ленинградского университета и три года там проучился. Однако затем я пришел к выводу, что хотя меня очень волнует, как устроен мир вокруг меня, гораздо более интересным представляется то, как этот мир живет в человеке. Каким образом мы получаем о нем знания и как построено его восприятие. Какая же наука изучает человека? Биология? История? Философия? Мне тогда показалось, что история. Меня заинтересовала история становления человека, но не его индивидуальности, а человечества вообще. В то время я восхищался профессорами – Тарле, Струве, Грековым, преподававшими на историческом факультете Ленинградского университета. Но через несколько месяцев я понял, что и это мне не годится. История не объясняет, как возникают человеческие ощущения. И я пошел на философский факультет. Меня приняли на второй курс. И вот там-то на заседании научного студенческого кружка молодых философов состоялся мой первый доклад о постановке задачи изучения природы человеческих ощущений и, в конечном итоге, природы самой психики» (см.: Либин А.В., Либина А.В. Логика изучения природных основ психической реальности: теория ментальной иерархии Л.М. Веккера // Вестн. Московск. ун-та. Сер. 14. Психология. 2008, в печати).

2. Один из эпизодов совместной блокадной жизни Лев Маркович постоянно вспоминал с чувством огромной благодарности Мине Яковлевне. Зимой они с Миной Яковлевной шли пешком через весь город к родителям, и Лев Маркович, обессилев от голода и холода, в какой-то момент отказался идти дальше и сел на снег. Остаться в таком состоянии означало замерзнуть и умереть. Мина Яковлевна выбрала единственно правильное решение – она продолжала идти, как бы не обращая внимания на оставшегося сидеть мужа, и Льву Марковичу ничего не оставалось, как подняться и догонять ее.

3. Об Э. Манукяне (Edward Manukian) см.: http://sim-sol.com/index.htm.

4. В Архиве программы по устной истории университета Джорджа Мейсона хранится запись интервью с Львом Марковичем (http://www.gmu.edu/library/specialcollections/ohp.html).

После ухода Льва Марковича из жизни Сенат факультета психологии почтил его память. В некрологе, помещенном в университетской газете, директор Института им. Ш. Краснова Джеймс Олдс (James Olds) причислил Льва Марковича к числу «крупнейших психологов 20 века»;

(http://www.gmu.edu/facstaff/senate/2001%20minutes/7Nov01.htm);

(http://www.gmu.edu/news/gazette/0112/obituaries.html).

В Институте им. Ш. Краснова во вторую годовщину смерти Льва Марковича состоялась мемориальная лекция профессора Вильяма Гринафа (William Greenough) «От нейронов к когнитивному миру: пластичные механизмы мозга в процессах развития, памяти и обучения, и в патологии» (см. об этом событии: http://krasnow.gmu.edu/other-eventspast.htm).

5. О Г. Моровитце см.: http://www.gmu.edu/robinson/morowitz.htm.

6. В настоящее время – почетный профессор университета Джорджа Мейсона (http://www.gmu.edu/catalog/admin/).

7. В настоящее время А.В. Либин – профессор факультета медицины и реабилитации Джорджтаунского Университета, США.

8. Веккер Л.М. Психика и реальность: единая теория психических процессов / Под общ. ред. А.В. Либина. М., 1998. Книга издана при поддержке программы «Высшее образование» Института «Открытое общество» (фонда Дж. Сороса), руководитель программы – профессор Я.М. Бергер.

9. Веккер Л.М. Мир психической реальности: структура, процессы и механизмы. Составитель А.В. Либин. М.: Русский мир, 2000. Книга издана при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований.

10. Посвящая русское издание своей книги Л.М. Веккеру, выдающиеся американские социальные психологи Ли Росс (Lee Ross) и Ричард Нисбетт (Richard Nisbett) назвали его ученым, «олицетворяющим все лучшее, что характерно для российской психологической традиции, ярко продемонстрировавшим способность мудрого и достойного человека преодолевать вызовы, идущие со стороны самых неблагоприятных ситуаций» (Росс Л., Нисбетт Р. Человек и ситуация. Уроки социальной психологии / Пер. с англ. В.В. Румынского; под ред. Е.Н. Емельянова и В.С. Магуна. М., 1999. С. 23).

О ПРИРОДЕ ПСИХИКИ И ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЕ

Имя профессора Льва Марковича Веккера вот уже несколько десятилетий продолжает пользоваться широкой известностью среди российской психологической общественности. В течение длящейся более чем полувека профессиональной деятельности Лев Веккер ученыйисследователь, университетский преподаватель и научный сотрудник не переставал поражать коллег своей целеустремленностью, целостностью научного мировоззрения и многогранностью творческого поиска. В чем истоки этой яркой и необычной научной биографии?

Лев Веккер родился 4 октября 1918 г. в Одессе. «В свои первые тринадцать лет жизни в Одессе ничего примечательного вспомнить не могу», рассказывал Лев Маркович. Перелом в привычном течении жизни наступил в 1932 г., когда мальчик впервые приехал в Ленинград, где внезапно оказался в совершенно другой культурно-интеллектуальной среде. Встречи и разговоры с братом отца Борисом Веккером, одним из основателей библиотеки Ленинградского дома писателей, а также с другими новыми членами семьи, раздвинули общекультурный горизонт и подготовили почву для появления у него первых зачатков научного мировоззрения.

Наиболее яркое воспоминание, сопровождавшееся довольно сильным душевным потрясением, относится к возрасту четырнадцати лет, когда семья юного Льва Веккера переехала в Ленинград. Однажды, стоя у окна и глядя на улицу, будущий психолог впервые был озадачен вопросами:

«Как внешний мир поселяется во мне?», «Каким образом то, что я вижу, слышу и ощущаю извне, возникает внутри моего существа?». Позднее он назвал свои подростковые размышления «мучительными вопросами о природе психики», поиском ответов на которые исследователь занимался в течение всей своей жизни. В этих рассуждениях берет начало главный вектор научного поиска Льва Марковича Веккера, определяющий его профессиональную задачу анализ механизмов формирования психического.

Первые эксперименты Л.М. Веккера, результаты которых отражены в публикациях, начиная с 1948 г., посвящены изучению базового уровня ментальной иерархии тактильно-кинестетическим ощущениям. Пораженный тем фактом, что, составляя исходную стадию и структурную основу высших дистантных видов ощущений, эти элементарные ощущения даже в крайних случаях ограниченной сенсорики без участия зрения и слуха – могут обеспечивать полноценное развитие интеллекта и личности человека (о чем свидетельствовали биографии Елены Келер, Лоры Бриджман и, позже, Ольги Скороходовой), Веккер выдвигает весьма смелую гипотезу о приоритетной роли тактильнокинестетической модальности в развитии психики. Эта гипотеза, постепенно обретая плоть и кровь в научных экспериментах и теоретических концепциях, занимает важнейшее место во всем творчестве ученого.

Анализу фаз построения осязательного образа посвящена блестяще защищенная в 1951 г. кандидатская диссертация на тему «Некоторые закономерности динамики осязательного образа».

Своеобразным итогом первых десяти лет исследования роли осязания становится первая крупная работа Льва Марковича, посвященная проблеме механизмов формирования осязательных ощущений и представляющая собой три главы, названные «Механизм осязания», «Пассивное осязание» и «Активное осязание», в опубликованной коллективной монографии «Осязание в процессах труда и познания». Монография готовилась под редакцией Б.Г. Ананьева и в 1959 г. была издана в издательстве Академии Педагогических Наук РСФСР. В этой работе Веккер впервые приводит свою нетрадиционную классификацию физических свойств вещей, сделанную под углом зрения сформулированного уже в первых работах вопроса о поиске исходного «материала», образующего базовые, опорные уровни ментальной иерархии. Основной задачей на этом этапе исследования было показать, как элементарная психическая функция средствами определенного физиологического механизма работы ее органа формируется из исходного, еще непсихического, материала. Все дальнейшее изучение психической иерархии осуществлялось по мере продвижения по ее уровням «снизу–вверх» – от элементарных ощущений к сложному процессу сознания и осознания окружающей действительности.

От анализа регулирующей роли тактильно-мышечных ощущений в построении сенсорных и исполнительных движений руки постепенно совершается переход к изучению общих закономерностей психической регуляции, а также механизмов построения целостных перцептивных образов. Этой проблеме посвящена фундаментальная монография «Восприятие и основы его моделирования» (1964), ставшая впоследствии докторской диссертацией Веккера. В книге был представлен обширный экспериментальный и теоретический материал, содержащий описание структуры и основных свойств перцептивных образов. Одним из наиболее значительных моментов стало построение шкалы уровней организации информационных процессов, общим принципом названным принципом изоморфизма объединяющим нервные и психические сигналы посредством двух выводов:

1) Относительно шкалы специфические различия нервных и перцептивных процессов определяются местом, которое эти структурные единицы психики занимают на шкале изоморфизма.

2) Структурная специфичность перцептивного уровня психической информации объективно проявляется в том, что целостные предметные образы задают программы действий в виде целостного семейства вариантов траекторий, включенных в структуру перцептивного пространства, а не в виде жесткой последовательности движений, как предполагалось ранее. Особенно важным представляется авторский вывод о том, что именно этот факт включает в себя предпосылку, создающую на высших уровнях психики альтернативные варианты свободного выбора.

Интересно отметить, что эта монография уже в момент своей публикации была оценена Б.Г. Ананьевым как одна из выдающихся работ по психофизиологической бионике новой области, посвященной теоретическим и прикладным проблемам моделирования мозговой активности.

На протяжении последующих пятнадцати лет Веккер продолжает свое монографическое исследование природы психики, концентрируя внимание на последовательном изучении всех уровней ментальной иерархии начиная с ощущений и анализа эмоций, затем сквозных процессов (внимания, памяти и антиципации) и, наконец, базовых уровней сознания.

Так создавалась единая теория психических процессов, получившая свое воплощение в трехтомной монографии «Психические процессы» (1974– 1981).

Педагогическая деятельность велась Львом Марковичем с такой же неослабевающей интенсивностью. Важным событием стало приглашение заведовать мемориальной кафедрой В. Вундта (ГДР), анализу психологической теории которого Веккер посвятил немало страниц в своих работах. Лекции в Лейпцигском университете проходили с неизменным успехом. Интересно, что в каждом из университетов он читал лекции на том языке, который был родным для большинства студентов на литовском в Вильнюсе, немецком в Лейпциге или русском в Ленинграде (спустя двадцать лет, в середине 1990-х годов Л.М. Веккер читал лекции на английском языке, работая в США).

Наряду с неослабевающей, почти шестидесятилетней профессиональной активностью и неиссякаемой творческой энергией Льва Марковича, также поражает его способность находить оптимальные решения в самых трудных жизненных обстоятельствах. Судьба постоянно готовила ему испытания: жизнь в блокадном Ленинграде, постоянный поиск работы в эпоху борьбы с космополитизмом в советской России, невозможность следовать своему выбору в вопросе об эмиграции в середине 1980х годов и т. д. С переездом в 1987 г. в США жизнь не стала проще. В возрасте семидесяти лет (!) Веккеру нужно было осваивать новую культуру и не просто знакомиться, но успешно работать в новой (не только в профессиональном, но в коммуникативном и техническом отношении) среде. В семьдесят с лишним лет Лев Маркович осваивает работу на компьютере.

Десять лет американского периода жизни насыщены самыми разнообразными видами деятельности: от работы психологом-консультантом отдела научной экспертизы в крупной корпорации BDM до должности профессора на факультете психологии университета Джорджа Мэйсона (George Mason University, Fairfax) в районе Большого Вашингтона и позднее профессора-исследователя в Институте перспективных исследований им. Ш. Краснова в Фэрфаксе штата Вирджиния (Krasnov Innovative Research Institute, Fairfax).

На всех этапах своего жизненного пути Лев Маркович проявляет уже ставшие привычными, но от этого не менее ценными для его близких, друзей и коллег оптимизм, профессиональную грамотность и сверхъестественную работоспособность. Ярким примером такого характерного для жизни и творчества Льва Марковича взаимопроникновения научной психологии и насущных повседневных проблем является следующий записанный авторами в 1995 г. диалог со своим учителем (Либина, 1995).

ДИАЛОГ О ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЕ

Мы беседуем с человеком, по книгам которого начинали знакомиться с психологией. Наш собеседник, профессор психологии Лев Маркович Веккер, несмотря на свои семьдесят с лишним лет, по-юношески бодр и подтянут. Его живость ума и располагающие манеры делают серьезную беседу не только полезной, но и приятной. Разговор у нас шел о месте психологии в жизни человека, о той специальной роли психологического знания в отношениях между людьми, которую можно обозначить термином «психологическая культура».

Алена Либина: Понятия «взаимопонимание» и «поддержка» лежат в основе человеческих взаимоотношений. Наверное, это и есть основные составляющие психологической культуры, под которой мы понимаем область знания, объединяющую научную психологию и жизненные запросы отдельного человека или целого общества...

Александр Либин: Психологическая культура – это, прежде всего, позитивный опыт взаимодействия людей друг с другом, накопленный человечеством за всю историю своего развития. Это те навыки понимания и адекватного общения, без которых не может развиваться ребенок, взрослый человек, само общество. И в то же время при всей очевидной нужности психологии для нашего общества многие боятся и не принимают даже самого слова «психология». Почему так происходит?

Лев Веккер: Я, к сожалению, тоже столкнулся с чудовищным психологическим невежеством, которое довольно ярко выражено даже у многих интеллигентных людей, обладающих высоким профессиональным уровнем в своей области. Такое положение вещей меня весьма озадачило и огорчило. Вспоминаю свой разговор с талантливым человеком, конструктором медицинской аппаратуры, который, узнав, что я психолог, вдруг заявил: «Я не считаю психологию наукой. По-моему, то, что сочиняют психологи полная ерунда. Думаю, каждый человек мог бы так писать без всякого специального образования и ученых степеней».

Меня это настолько удивило, что я вынужден был спросить: «Как же так? Вы человек высокообразованный, знаете о последних достижениях в области изучения мозга, его работы». Конструктор мне отвечает: «Да, я знаю многое о работе мозга. Но какое это имеет отношение к психике, изучением которой Вы занимаетесь? Вы что, верите, что душа создана Богом?».

Такие слова я услышал от творческого в своей области человека. И, к сожалению, многие так рассуждают. Мне приходилось об этом слышать неоднократно. Роль психологических знаний не только в России, но и во всем мире крайне недооценивается. В Америке и в Европе, кстати, я тоже неоднократно замечал падение интереса к фундаментальной стороне психологических исследований. Конечно, наивно было бы думать, что психологические знания приведут сразу к радикальным изменениям в жизни общества. Тем не менее в общественном и индивидуальном сознании многое прояснилось бы непременно. Знание психологии позволит совладать и с тем потоком мистики, который обрушился сейчас на головы людей, как «из вулкана». По моему мнению, и сами психологи не всегда дают себе отчет в социальной ответственности психологии перед обществом.

Алена Либина: Может быть, такое положение дел связано с низким уровнем психологической культуры, отсутствием опоры в себе, слабым развитием рефлексии, самосознания? Самосознание все-таки главная точка опоры в себе.

Лев Веккер: Самосознание – самая главная и самая коварная вещь из всех психологических феноменов. С моей точки зрения, сложнейшая область анализа не только для психологии, но и для каждого человека это самосознание. Даже там, где люди проявляют объективность в профессиональной деятельности, в быту – как только дело касается себя, оказывается, что многие из нас разительно далеки от адекватного самосознания. В рамках общих закономерностей психики люди отличаются только своей способностью вносить поправочный коэффициент на свою возможную субъективность, т. е. необъективность.

Александр Либин: Наблюдается интересный парадокс. Имея большие возможности для реализации собственной индивидуальности, человек зачастую остается в рамках собственного негативного опыта. Поскольку в сознании продолжает преобладать психология подавленной, например, в силу социальной ситуации, индивидуальности, многие даже и не пытаются выйти за рамки стереотипов прошлой жизни. Психологические и социологические исследования показывают, что люди, испытавшие затруднения, ожидают жалости к себе и готовы следовать указаниям «как надо жить». Своими собственными иллюзорными представлениями о мире они часто подменяют реальное положение вещей. Даже оказавшись в новых жизненных обстоятельствах, человек ощущает, что «кто-то» подавляет его волю и инициативу и не дает возможности действовать самостоятельно.

Лев Веккер: Субъективный фактор в организации как поведения, так и восприятия мира очень силен! Это одна из самых актуальных психологических проблем, которая относится к любому уровню индивидуальности, начиная от элементарной сенсорики, первичных образов восприятия мира и заканчивая высшими уровнями психики. Из-за феномена субъективности происходит смешение и неадекватное понимание разницы между свободой и произволом. Это путает карты не только в самой психологии, но и в жизни. Свобода всегда имеет оборотную сторону произвол. Тот, кто считает: «Если я свободен, то могу делать все, что хочу», быстро попадает под власть произвола.

Алена Либина: На уровне взаимоотношений между людьми такое превратное понимание личной свободы превращается в открытое хамство.

Лев Веккер: В физике есть понятие свободы движения материальной точки как количества возможных вариантов действия. Но это же не так, когда речь идет о выражении человеческой свободы. Свободы выбора действия, свободы совести, свободы мысли, чувств как гармонии с собой и другими. И тут весьма многие в силу своей универсальной природы физического существа смешивают понимание двух совершенно различных типов свободы. Свобода пространственных перемещений для человека, конечно же, очень важна, но отнюдь не замещает свободы движения мысли.

Александр Либин: Что, по Вашему мнению, может послужить противовесом для человека, который может легко соскользнyrь с этой грани и превратить свободу в произвол?

Лев Веккер: То, что я сейчас скажу, могут назвать идеализмом. Я, хотя и остаюсь максималистом в самосознании, которое тоже подвержено уловкам, думаю, что очень большую роль играет просвещение. Конечно, роль просвещения тоже нельзя переоценивать. Можно привести много исторических аналогий, когда просвещение никак не мешало проведению кровавых революций. Можно знать многое, быть очень осведомленным интеллектуалом, но зверем по поведению. Мы же говорим не о крайностях, а о каком-то оптимальном векторе. Мне кажется, что Просвещение, Образование, Воспитание как раз и являются этими уравновешивающими факторами. Разумеется, не в духе тоталитарной системы, втискивающей индивидуальное самосознание в рамки идеологических догм. Воспитание должно быть настоящим, исходящим из знания реальных человеческих потенциалов, относящихся к высшим уровням человечеcкой природы. Вообще-то известно, откуда мы идем по происхождению, в нас еще чрезвычайно много животного, биологического. Иногда надо прямо об этом говорить! Я бы и в этом случае не хотел превращать Просвещение в догму. Но рассеивание жуткого тумана в сознании людей первоочередная задача психологии.

Алена Либина: Что Вы вкладываете в слово «просвещение»? Еще сильна тенденция под «просвещением» подразумевать навязывание знаний и идеологии. Отторгается в высшей степени важное понятие изза извращенного смысла.

Лев Веккер: Я говорю о том просвещении, которое адресуется к внутренней сущности человеческого интеллектуального и морального потенциала, нереализованного, как правило, из-за незнания! Что значит «учить мыслить»? Можно учить так, что это будет не мысль, а «речевой труп» мысли. Часто именно в обучении, воспитании и даже в системе высшего образования от людей требовали в первую очередь фиксирования идеологических штампов. Кроме того, сами образовательные дисциплины были просто пронизаны этими штампами. Да еще при таком подходе: «Дал формулировку – значит мыслишь». Очень многие дают искренние формулировки без абсолютного понимания сути. Но это ведь «пустышка».

Вариантов воспитания много. Один, старинный, – требовать. Другой, более трудный, более тонкий, – стимулировать и заинтересовывать, что, в свою очередь, достигается неимоверными затратами сил. Заинтересованных при таком варианте, разумеется, вначале будет меньше. Но это трудности каждого начала. Вообще же, «заставить» и «надо» очень коварные слова.

Взаимодействовать с тончайшими, пока еще, к сожалению, крайне слабыми сторонами человеческой индивидуальности, которые представляют самого человека, а не его предков – задача не из легких. Заинтересовывать – это наиболее эффективный и оптимальный способ и в какомто смысле единственно достойный человека метод воспитания.

Александр Либин: Действительно ли научная идея всегда должна быть проста и легкодоступна каждому человеку? Многие считают, что в психологии, как и вообще в науке, используется слишком много слов, понятных только психологам.

Лев Веккер: Я считаю, что так говорить опасно. Люди склонны даже в силу своей природы к клише, стереотипам, штампам. А клише – это очень коварная вещь в смысле демобилизации интеллектуальной активности. Психика построена иерархически. От верхних уровней абстракции, основанных на глубоком проникновении в сознание, всегда направлен вектор к нижним уровням. Нет чистых абстракций, не содержащих в себе конкретных образов. Суть понятийногo мышления в том, что оно имеет несколько уровней обобщенности, как матрица ДНК, несущая в себе информацию от линейного кода до структуры целого организма. У понятий есть род и вид. Известна цепочка – род–вид– индивид. От родового, обобщенного, абстрактного признака всегда есть ход к видовым, которые тоже не только символичны, но и воплощены в реальных явлениях. В свою очередь, от вида всегда есть ход к индивиду!

Развертывать, анализировать понятие всегда можно так, чтобы оно вело к индивидуальной конкретности, к чему-то личному. Поэтому любое кажущееся абстрактным научное понятие всегда связано со своим конкретным воплощением, практическим явлением. Мне бы очень хотелось, чтобы ученые не настаивали на своей элитарности, открещиваясь от жизненной практики. «Настоящий ученый не имеет никакого отношения к практике», так думают многие психологи-исследователи. И в то же время огромных преимуществ лишают себя те практические психологи, которые презрительно отворачиваются от научных данных и методологических подходов.

Алена Либина: Лев Маркович, какая позиция может быть оптимальной для человека, который решил серьезно заниматься психологией?

Лев Веккер: Необыкновенно распространена такая точка зрения:

«Есть много книг по психологии, нужно выбрать ту, которая кажется более понятной, прочитать – и сразу же проверять свои "знания" на практике, т. е. всех учить жизни и каждому давать советы, каким он должен быть». Вообще, слово «должен» я бы полностью изъял из лексикона практических психологов. Любая модальность претендует на большее, чем просто хороший совет. То, что многим кажется очевидным в объяснении человеческого поведения, не есть все содержание психологического знания, а зачастую является лишь одним из его проявлений, некоторой его разновидностью. Конечно, важно также не отождествлять психологию со здравым смыслом – научное знание, даже становясь частью житейского сознания, может только помогать в решении какихто насущных вопросов, но не заменяет нравственности, морали или свободы воли отдельного человека.

Александр Либин: Если говорить о психологии индивида, то существует ли, по Вашему мнению, такой феномен, как «комплекс советского человека»?

Лев Веккер: Слово «советский» как-то быстро исчезло из нашего лексикона, но осталась его суть в самом человеке, не только в России, но и среди русскоязычного населения, живущего в эмиграции. Хотя многие говорят, что такого явления не существует, но считают реальным наличие какого-то «особого менталитета». «Особый» – значит не имеющий общего знаменателя со всем остальным. Чтобы понять, имеет ли место «особое», необходимо соотнести его с чем-то универсальным. Мы одновременно существуем в двух параллельных мирах – в индивидуальном и общественном. Говоря о последнем, я согласен с Надеждой Яковлевной Мандельштам, которая как-то сказала относительно настоящего: «Разрушен подлинный, настоящий открытый идеал Бога».

Алена Либина: Место разрушенных идеалов очень часто стремительно заполняется, например страхом.

Лев Веккер: Страх – это чудовище, которое калечит людей и остается пока что непреодолимой, активной силой. Это очень чувствуется и часто весьма своеобразно проявляется в том, что люди пытаются не слышать друг друга: «Как бы слово или мысль не увели меня в такую область, где в каком-то (не всегда определенном) смысле становится опасно».

Что бы вы ни сказали, всегда как бы существует подтекст, который может принести вред – так думают многие. Это ужасно! Я бы даже больше сказал – это похоже на рак души! Думаю, что страх один их основных барьеров в общении между людьми.

Алена Либина: Страх сказать что-то лишнее?

Лев Веккер: Не только. Дело все в том, что страх уже иррадиировал, приобрел обобщенный характер. Он не выражается мыслью: «Вот этого конкретного человека я боюсь». Нет. Я имею в виду страх вообще как некоторое свойство личности.

Алена Либина: Тогда в чем еще проявляется страх? В неспособности выбирать, принимать самостоятельные решения?

Лев Веккер: Да, в первую очередь. Если человек практически всего боится, он уходит от любых видов ответственности, от сознательного выбора. А это, в свою очередь, ведет к аутизму, безразличию. «Бойтесь равнодушных!» – это очень верно замечено и актуально именно для нынешнего состояния российского общества. В конечном счете, человеку кажется, что наиболее безопасный способ поведения «лежать на печи». Страх и бездействие, пассивность и деградация тесно связаны.

Лев Веккер: Под давлением специфической социальной ситуации и всеобщего страха люди перестали по-настоящему разговаривать друг с другом даже в семьях. А там, где они разговаривают, разучились слушать! Я думаю, что эти поведенческие проявления связаны и с изменением глубинных психических структур, в первую очередь, с объемом внимания.

Александр Либин: Да, нередко приходится сталкиваться с эффектом суженного сознания, который можно назвать и по-другому «сумеречное сознание».

Лев Веккер: Вы правы. Часто произносишь фразу, и создается впечатление, как будто тебя слушают. Ан нет! Через секунду следует вопрос, из которого явствует, что моей предыдущей фразы как будто и не было. В сознании другого воспроизводится только первая часть моей фразы, все остальное, даже суть разговора, достраивается в соответствии с собственными домыслами и, как правило, не имеет ничего общего с тем, что я говорил.

Александр Либин: Считаете ли вы, что человеческие «комплексы» имеют и материальную основу – специфическую сенсорную организацию?

Лев Веккер: Наверное, это крайность. Но не будем забывать: в психике все материально. При этом, если мы говорим, что все материально, это вовсе не значит, что все – вещество, просто «тело». Это и свойства, и отношения. Между двумя единичными явлениями всегда есть различие, но обязательно есть и какие-то отношения. Люди, не понимающие этого, начинают возражать: «Вы разве не знаете, что психика это не материя?». «Хорошо, – отвечаю им, – а форма материи? А температура, электропроводность – это разве материя, вещество? Нет. Но из этого ведь не следует, что все эти свойства идеальны?». В этом смысле психика материальна, но не как вещество. Каждое психическое явление имеет свой причинный механизм, основанный на «функционирующей телесности». В этом и заключается роль живой материи как отправной точки развития. С.Л. Рубинштейн, отечественный философ и психолог, отмечал: «Вещи изначально присущи и образам», т. е. образы изначально тоже представлены в «вещах», в этом смысле все материально.

Поэтому, когда мы говорим, что «комплекс» проявляется уже на уровне сенсорной организации особенностей внимания, памяти, мышления – мы имеем в виду именно такой подход к пониманию материальности психики.

Далее. Мы говорим о том, что ядром человеческих взаимоотношений является общение, т. е. умение слышать и понимать речь собеседника и правильно выражать собственную мысль.

Лев Веккер: Мышление начинается с внутренней речи и желания понять скрытое, непонятное, т. е. с вопроса. Но если вы забываете последнее слово фразы, которую вам говорит собеседник, это почти автоматически означает, что из вашего поля зрения выпадает и собственный вопрос. А если вы не удерживаете с помощью своего внимания вопрос, то вы теряете вектор, направляющий и определяющий динамику мыслительных операций. Прослеженная цепочка рассуждений один из основных компонентов «ядра» общения как подлинного потенциала человеческой мысли. Разрыв в цепочке часто означает увы! один из способов уничтожения всякой границы между свободной мыслью и произволом.

Алена Либина: Другими словами, человек, который живет, подчиняясь поведенческим автоматизмам, неосознаваемым импульсам, часто «не ведает, что творит»?

Лев Веккер: Речь идет не просто об автоматизмах, направляющих поведение без участия сознания. Сама психическая динамика не движется в сторону реальности, а как бы застывает, остается на уровне воображения, фантастической действительности. Движение мысли не сопровождается «движением» в пространстве реального мира. В этом случае в психической реальности мотивы занимают место аргументов, что связано уже с другим вопросом – о норме и патологии. Где пролегает эта невидимая граница? На каком этапе развития самосознания дает о себе знать избыток степеней внутренней свободы? Я никогда не соглашался с чисто статистическим подходом к вопросу нормы и патологии.

Иное дело психологический анализ, связанный, в частности, с изучением координации движений мысли и «тела». Физиолог Николай Александрович Бернштейн наглядно показал, как строится движение вообще.

Из его фундаментальных исследований следует, что координация движения и есть преодоление избыточных степеней свободы. Любой избыток неизбежно сопровождается появлением хаоса. Невозможно двигаться в определенном направлении, не упорядочив броуновского, хаотичного движения. Умственные действия, о которых мы говорили, тоже реальные действия, но только не с вещами, а с образами. И существует координация умственных операций, которая в конечном счете имеет даже мышечный эквивалент. Разумеется, в пространстве мысли несоизмеримо большее количество избыточных степеней свободы, и поэтому механизмы упорядочивания хаотического движения мыслей намного сложнее. Поэтому в менталитете людей с каким-либо выраженным комплексом грань между фантастической реальностью, нормальной реалистичностью и патологией вообще трудно проследить.

Алена Либина: Этим и характеризуется поведение «с точностью до наоборот».

Лев Веккер: В этом и заключается специфика менталитета закомплексованного, т. е. находящегося под властью комплекса, человека. В этом случае граница между фантастической, воображаемой и нормальной реальностью совпадает с границей расщепленного индивидуального и раздвоенного общественного сознания. Я знал многих людей, о которых говорили: «Он психически больной». А потом оказывалось, что был более прав я, когда считал такое специфическое поведение социальным.

В тоталитарном обществе вообще гораздо больше разновидностей социальной шизофрении, чем интрапсихической, т. е. имеющей своим источником индивидуальную организацию ума.

Александр Либин: Нередки случаи, когда ненормативному социальному поведению приписывается медицинский статус.

Лев Веккер: Сколько угодно! А ведь так важно различать между собой социальную и индивидуальную патологию! Иначе больного будут действительно «держать на свободе», как это зачастую бывает, например, из-за опасения ущемить широко одобряемую общественностью свободу личности. Или, наоборот, человека психически здорового будут «награждать» медицинским диагнозом. Заметьте, мы сейчас говорим исключительно о явлениях Психологической Культуры. Об острейших проблемах общей, индивидуальной и социальной психологии, которые имеют сугубо научное содержание, но вырываются наружу, за рамки собственно психологического исследования.

Алена Либина: Можно ли сказать, что именно психологи могут дать инструмент для понимания природы разнообразных комплексов человека?

Лев Веккер: Я в этом убежден. И дело здесь не только в личном пристрастии, но и в объективно существующих доказательствах.

Александр Либин: К сожалению, одна из основных функций психологии Просвещение до сих пор не имеет широкого общественного резонанса.

Лев Веккер: Задача распространения психологических знаний одна из важнейших. Если это не осознается обществом, то не осознается и большинством специалистов, а значит, снижается их доля ответственности за происходящее.

Алена Либина: Более того, непонимание важности Психологической Культуры оказывается значительным тормозом на пути выхода из нарастающего социального аутизма.

Лев Веккер: Любая культура имеет свои специфические характеристики, а универсальность культуры определяется общностью системы человеческих ценностей. Это существенная предпосылка для прогрессивного развития, но она не отменяет культурных и национальных различий. Что все-таки характерно, по-моему, для русской культуры? То, что я скажу, возможно, прозвучит немного наивно, но мне кажется, что русская культура отличается от остальных прежде всего своим бескорыстием. Я всегда считал, что нужно судить о России не только по среднему и нижнему уровню развития, но и по высшему. По тем русским, которые представляют собой как бы вершину культуры. Мне кажется, в этом потенциале и заключается та самая «таинственная душа», в которой очень сильно выражен элемент «не все за деньги», не все ради корысти. Не столько позиция «мне интересно», сколько «это нужному другому, всем». Русской культуре всегда было свойственно мучительное стремление к бескорыстию. Наверное, удачнее всего это удалось выразить Толстому и Достоевскому, поэтому они и вошли так прочно в мировую психологию и литературу. Кстати говоря, этих мыслителей часто ценят в других странах гораздо больше, чем на Родине. Толстой, например, не хотел брать гонорар за свой литературный труд, считая преступлением брать деньги за то, что нужно другим. Конечно, это весьма спорная форма самовыражения, особенно если учитывать его графский титул. Иногда такое поведение приобретало даже наивный характер. Так или иначе, для всех очевиден этот титанический порыв к справедливости, отразившийся в позиции лучших представителей отечественной Культуры.

Александр Либин: Наконец, в чем же тогда проявляется равенство с точки зрения психологии?

Лев Веккер: В чем проявляется равенство? Разумеется не в равенстве социального положения, не в равенстве количества получаемых денег или имеющейся собственности. А в равенстве возможностей. Именно к такому равенству, как мне кажется, стремилась и стремится русская культура.

Л.М. ВЕККЕР КАК УНИВЕРСИТЕТСКИЙ ПРОФЕССОР

В ВОСПРИЯТИИ СТУДЕНТА

Во все времена настоящей визитной карточкой профессора являются прежде всего его лекции. Содержание лекций выдающихся профессоров, работавших на факультете психологии ЛГУ во второй половине 1960-х годов, было естественным «тестом» на понимание профессионального языка психологии и по большому счету реальной проверкой уровня профессиональной подготовки студентов. Если на первом курсе таким «тестом» выступали лекции Б.Г. Ананьева, то на втором – это, безусловно, лекции Л.М. Веккера, посвященные психическим процессам и прежде всего – психологии восприятия (по учебной программе трехлетнего курса «Общая психология»).

Если сегодня задаться естественным вопросом о наиболее ярком впечатлении от лекций Льва Марковича, то ответить мне хочется так:

его лекции характеризовала высочайшая степень оригинальности научных представлений. Это были лекции в полном смысле слова подлинного университетского профессора, крупного специалиста-исследователя.

В своем главном впечатлении хочу подчеркнуть доминирующую роль Веккера именно как специалиста и лишь потом – как преподавателя. Он давал студентам свое собственное видение, казалось, любого психологического предмета и отличался от многих других наших преподавателей, которые вполне профессионально развивали чьи-то идеи, постепенно вносили в них что-то свое и т. д. В его же научных представлениях нам было сложно увидеть ожидаемую преемственность взглядов, из которых он бы «вырастал» и которые он бы развивал и т. п. Было такое впечатление, что все, о чем он говорил, им было лично придумано и разработано, от самого начала и до конца.

Веккера как специалиста всегда интересовали фундаментальные проблемы: психические механизмы построения перцептивного образа, общая теория психических (прежде всего познавательных) процессов, роль энерго-информационного взаимодействия в психическом (этот вопрос до сих пор недостаточно разработан, хотя он занимался этой проблематикой еще 40 лет назад) и др. В природе психических процессов Лев Маркович всегда искал закономерное и относительно универсальное, т. е. по-настоящему занимался наукой, концентрируясь на своих научных интересах. И это проявлялось во всех основных его занятиях: и в лекциях, и в конкретных исследованиях, и в подготовке публикаций. Ученый, исследователь, специалист, профессионал – такая квалификация имеет самое непосредственное отношение к профессору Веккеру.

Профессиональный уровень лекций Льва Марковича был таков, что очень легко допускалось их непонимание студентами, самым естественным явлением были частные рассогласования в интерпретации каких-то положений, идей и т. п. Конечно, все это вызывало большие споры и бесконечные студенческие обсуждения. Более того, сложность преподносимых студентам идей не всегда преодолевалась даже научными сотрудниками и некоторыми преподавателями факультета, которые не слышали его лекции, но интересовались публикациями Веккера и старались глубоко вникнуть в его теоретические представления о психических процессах. Совсем нередки были случаи, когда даже опытные преподаватели не скрывали своего непонимания в отношении его опубликованных текстов и обращались к студентам, уже прослушавшим цикл лекций Веккера, за какими-то разъяснениями, которые те давали с удовольствием и некоторой гордостью. Более того, разная интерпретация содержания его лекций обнаруживалась между слушавшими их студентами и теми преподавателями, которые знали содержание лекций и даже вели семинарские занятия со студентами. Сейчас можно их легко понять, ибо насколько это было непростым делом – вести семинары за Веккером!

Очень хорошо помню, как одному из таких преподавателей, к которому получил направление в деканате, я первый раз «завалил» экзамен по курсу Веккера. Главная причина, вполне понятная мне и тогда, и сейчас, заключалась в том, что мы оба проявили искреннее и взаимное непонимание. Когда же состоялась пересдача экзамена, я не мог не помнить этот опыт и попросил направление к самому профессору, от которого после очень продолжительной беседы (Лев Маркович учитывал, что это пересдача) я услышал лестные для меня в такой ситуации слова, которые я, конечно же, не забыл: «Молодой человек, я ничего не могу поделать, кроме как поставить Вам “отлично”». В сказанной им фразе было много смыслов, в том числе выражались и установка на тщательную, даже пристрастную оценку уровня знаний студента, пришедшего на пересдачу экзамена, и психологическая сложность в принятии решения по конкретной оценке, и прогнозирование непростого (в этическом отношении) разговора с тем преподавателем-коллегой, который вел за профессором семинары и которому студент не сдал экзамен ранее, и т. п. Но доминировало при всем этом у Льва Марковича чувство объективности и справедливое отношение к студенту – я абсолютно в этом уверен. Он не снижал искусственно оценки студентам за пересдачу экзамена, в отличие от некоторых других преподавателей.

В целом же «завал» экзамена был для меня совсем нерядовым явлением. И сейчас мне хочется думать, что во время той первой сдачи экзамена я был все-таки прав, но совсем не это для меня принципиально, а то, что вокруг содержания лекций Веккера было легко по-разному думать и по-разному их интерпретировать. По-видимому, это было одним из важных следствий, вытекающих из самого характера его лекций.

Хорошо была известна еще одна особенность лекций Веккера – очень строгая логика, четко объяснимая последовательность вопросов, не просто связанных, а логично вытекающих друг из друга. Иногда нам казалось, что логика изложения материала бывала даже слишком «жесткой»

– такой эффект обычно возникал в процессе сравнения с лекциями тех преподавателей, которые стремились вызвать интерес студентов совсем другими приемами: неожиданными поворотами темы, какими-то парадоксами, явными противоречиями и т. п. Познавая логику изложения Льва Марковича, мы постепенно стали прогнозировать последовательность вопросов. И когда прогноз был адекватным, у нас возникало не только естественное чувство радости, но и самоуважения, так как в этом заключалась и некоторая шкала нашей самооценки уровня собственного профессионализма.

Лекции Веккера характеризовались широким обращением к результатам, полученным в других науках и не только так называемых смежных, но в том числе и тех, которые студентами воспринимались далеко стоящими от психологии: математике, биомеханике, физиологии движений, технических науках, физике и т. д. Например, в использовании им метода моделирования при изучении психологии восприятия очень чувствовалось влияние кибернетики, интенсивно развивавшейся в нашей стране в 1960-е годы. Фактически у студентов даже двух первых курсов факультета непроизвольно формировался интерес к междисциплинарному анализу психических явлений. Несколько позднее мы осознали, что ленинградская психологическая школа вся строилась на комплексном подходе и междисциплинарности как важнейших ее научных основаниях и что все это исходило из научных представлений В.М. Бехтерева и Б.Г. Ананьева, работы которых до сих пор образуют фундамент современной методологии комплексного человекознания.

При изучении довольно сложного содержания лекций или их конспектов, а также опубликованных текстов Веккера мы убеждались, в конечном счете, в простых и вечных истинах обучения: регулярность и последовательность работы над материалами возрастающей сложности выступали гарантией понимания того, что давал для усвоения студентам университетский профессор. Поэтому мы старались, в первую очередь, не пропускать лекции Льва Марковича, а, во вторую, – готовиться к каждому семинару по темам лекций, так как в работе по чужому конспекту или услышанному материалу в изложении других студентов мы обычно испытывали большие трудности в понимании. И в этом тоже была определенная специфика его лекций, ибо при усвоении многих других курсов такого в явной форме не наблюдалось, поэтому традиционная формула «услышать + прочитать» здесь срабатывала очень надежно. Студенческие конспекты лекций Веккера были, как правило, короткими, тем не менее понимать их было совсем не просто, если ты сам не слушал его лекции.

Пропуск одной такой лекции помню до сих пор. В конце октября 1968 г., т. е. в самом начале моего 2-го курса и, соответственно, начале цикла лекций Веккера необходимо было играть в футбол за факультет на первенство университета. Игры проходили во время учебных занятий, и день игры совпал с лекцией Льва Марковича. Хорошо помню, как из-за неизбежного пропуска лекции мне не хотелось ехать на стадион, при этом бегать и падать на слегка подмороженную ночью октябрьскую землю. Эти сожаления еще более усилились после того, как мы проиграли встречу. Я в полной мере на себе испытал сказанное выше: понимание содержания пропущенной лекции ничем потом не компенсировалось. И так было со многими студентами.

Во всем, что было связано с Веккером, бросалась в глаза его уникальность и неповторимость, включая внешний вид: очень запоминающееся лицо, форма головы, фигура в целом, особенно походка и движения – все это останавливало взгляд любого смотрящего на него человека. Кто знал его, тот хорошо понимает, о чем идет речь… Стройная и худая фигура, немного «вытянутые» руки и ноги, чисто выбритая голова, резкие и подростково угловатые движения, всегда несколько увеличенные и удивляющиеся глаза человека, который как будто только что «вошел» в этот мир и ему очень многое совсем непонятно, поэтому своими глазами он постоянно вопрошает «почему это…?» и просит ответить, сделать понятным. Глаза Льва Марковича, как настоящего профессора, естественно «нуждались» в очках, которые, казалось, непременно должны были ему мешать, но он с ними никогда не расставался на людях.

Лев Маркович оставлял впечатление человека, который ведет себя психологически дистантно с другими людьми, в том числе и со студентами. Нам было непросто к нему обращаться, так как он искал какой-то большой смысл в вопросах студентов и самых обычных их обращениях.

Просто так, ради общения и удовлетворения любопытства с ним невозможно было заговаривать – такое поведение было бы неадекватным во взаимодействии с Веккером. Нужно было иметь за душой что-то серьезное, чтобы выходить на Льва Марковича (кстати, как и на Ананьева).

Поэтому с ним имели дело прежде всего студенты, которых на факультете называли «мышленцами», – это жаргонное обозначение тех, кто интересовался и в какой-то степени занимался психологией мышления.

Хорошо помню, что вначале в этот круг входила Марина Бергер (сейчас – Марина Холодная), Лариса Меньшикова, а несколько позднее – Маша Осорина и др. Мне казалось, однако, что таких студентов было не так много, а главное, они должны были быть очень серьезными людьми, в чем я действительно убедился позднее.

Наши преподаватели очень по-разному реагировали на всякого рода недоразумения и даже «глупости», которые высказывались студентами.

В таких ситуациях Лев Маркович нередко использовал свое специфическое и очень запоминающееся выражение: «Это явно не так! Совсем не то!». Кому-то это не нравилось, но приходилось соглашаться, ибо, на самом деле, прав был именно он. Но звучало это порой в его исполнении – звонким голосом, всегда четко, даже отрывисто, – так, что воспринималось нами как «вбивание гвоздей». Совсем того не желая, он иногда мог тем самым «пригвоздить» студента, что в принципе могло бы вызывать сожаление и даже обиду. Однако открытость и искренность, высочайшая заинтересованность и серьезность отношения, которые в явном виде выражались им в любой ситуации взаимодействия со студентами, не допускали переживания каких-то огорчений или тому подобных негативных чувств.

Оценочные разговоры именно о курсе лекций Веккера нередко проходили у многих студентов с научными руководителями курсовых работ. Следует признать, что по программе обучения на втором курсе было очень много других профессионально поставленных и интересных дисциплин, которые читались известными и достойными специалистами. Это, например, относилось к курсу «Сравнительная психология»

(профессор Н.А. Тих), а также к курсу «Экспериментальная психология», сопровождавшемуся очень большими практикумами (лекции и практические занятия по соответствующим разделам велись разными, но всегда признанными профессионалами и т. д.). Однако главным профессиональным событием второго года обучения студентов был, безусловно, курс Веккера, поэтому он более всего вызывал интерес и студентов, и преподавателей.

Естественно, что вокруг его лекций и оригинальных по содержанию публикаций проходили дискуссии, выходящие далеко за границы студенческой среды. Как нередко бывает в таких случаях, были у него активные сторонники и ярые противники. Не всем лекции нравились, отдельные студенты выражали критические оценки и даже недовольство, повторяя, как мне казалось, оценки и пожелания своих научных руководителей. Из такого рода высказываний помнятся, например, такие: «Лев Маркович слишком увлекается изоморфизмами», «сложность содержания лекций создается искусственно», «в его лекциях и публикациях недостаточно психологии», «мы не будем знать психологию восприятия», «он мало опирается на других исследователей» и т. п. Сейчас все эти оценки и замечания воспринимаются как очень странные, но они были… Если, кстати, говорить о недостаточном использовании в лекциях результатов исследований других психологов, то это во многом и по делу компенсировалось работой с обязательной литературой при подготовке к семинарским занятиям. Причем от нас требовали хорошей проработки содержания публикаций многих московских, тбилисских, харьковских и других исследователей по психологии восприятия, памяти, мышления и т. д. Более того эти работы на втором курсе нам было значительно легче понимать, чем содержание лекций или публикаций Веккера. Тогда они нас даже привлекали своей простотой и большей доступностью, по сравнению с текстами Льва Марковича. Позднее я неоднократно убеждался в том, что ленинградские студенты и выпускники значительно лучше знали работы московских психологов, по сравнению с московскими студентами и выпускниками, которые далеко не всегда имели представление об исследованиях представителей Ленинградской школы. А ведь именно в Ленинградском университете Б.Г. Ананьевым, Л.М. Веккером, Б.Ф. Ломовым, Е.Ф. Рыбалко, А.В. Ярмоленко и др.

были выполнены крупные и оригинальные исследования по психологии ощущения и восприятия, ставшие классикой отечественной психологии.

В конце 1960-х – начале 1970-х годов, когда мы были студентами, наличие на руках научных книг очень много значило в профессиональной деятельности психолога, как и владение психологическими тестами.

Фактически от этого во многом зависел уровень профессиональной оснащенности выпускника – будущего преподавателя (как это случилось со мной), практического психолога или аспиранта-исследователя. Хочется вспомнить и другой интересный феномен: наличие отдельных важнейших для профессиональной подготовки книг приводило к изменению восприятия их владельца со стороны других представителей студенческой группы, а также к изменению самовосприятия профессионального статуса у обладателя этих книг. Резко возрастала и социальнопсихологическая значимость таких студентов в группе. К категории наиболее важных книг относились работы С.Л. Рубинштейна, Б.Г. Ананьева, Л.М. Веккера, Б.Ф. Ломова, В.Н. Мясищева, В.С. Мерлина, В.Д. Небылицына, П.И. Зинченко и др. Хорошо помню переживание особых чувств удовлетворения и гордости, вызванных приобретением книги Л.М. Веккера «Восприятие и основы его моделирования» и монографии Б.Г. Ананьева «Теория ощущений», которые вышли в свет еще до нашего поступления в университет и были практически недоступны для многих из моих сокурсников. Явно выраженный «эффект незаконченного действия» имел место до тех пор, пока я в последующий период своей деятельности не приобрел главные научные труды названных и многих других авторитетных психологов.

В моей профессиональной биографии с курсом Веккера связан еще один необычный эпизод. К празднованию 150-летия Ленинградского госуниверситета, проходившему в 1969 г., был специально смонтирован документальный фильм, в котором были кадры читального зала университетской библиотеки имени М. Горького, и среди многих студентов я тоже был снят. Сами съемки я, конечно, видел, но без деталей и не тогда, когда снимали меня, как потом оказалось, с близкого фокусного расстояния. Этот фильм я никогда не видел, мне о нем рассказывала профессор Е.Ф. Рыбалко – наш преподаватель по возрастной психологии. Она сказала мне, что была очень рада видеть студента нашего факультета, тем более в читальном зале, и что в кадре я читаю какую-то книгу и выгляжу достойно. Так вот, это была известная книга Веккера «Восприятие и основы его моделирования», по которой я готовился к семинарским занятиям, осваивая очередные «неподдающиеся» 4– страниц текста, причем имея возможность сделать это лишь в течение двух часов, отведенных мне строго по очереди, заранее выстроенной студентами нашей группы, так как книг в библиотеках в то время катастрофически не хватало.

В самом конце моего 5-го курса (1972) у меня состоялся короткий, но важный разговор с Львом Марковичем, проходивший прямо в коридоре нашего факультета на Красной улице. В ответ на его вопрос о ближайших планах я сказал, что уезжаю преподавать в Ярославский госуниверситет, в котором недавно открылся новый, третий в стране, факультет психологии, поработаю и через два года вернусь в аспирантуру. Он же сказал, что если я стану работать преподавателем, то аспирантура мне не понадобится, так как эти два года мне неизбежно придется заниматься научными исследованиями. Хорошо помню его слова: «Вы все равно это будете делать!». В его представлении преподавание в университете и научные исследования были неразрывно связаны, как две стороны одной медали. Своим жизненным примером он всегда показывал реальное воплощение этой неразрывности.

Именно сегодня хочется об этом сказать, так как в настоящее время на большинстве университетских, академических и даже институтских факультетов психологии работает огромное, по сравнению с 1960-ми годами, количество преподавателей, которые совсем не являются исследователями, а лишь перерабатывают знания, добытые другими людьми, хотя и делают это достаточно квалифицировано. В наше историческое время это стало обычным делом, хотя совершенно не согласуется с представлением Веккера о преподавателе вуза, которое он изложил мне – студенту – в том давнем разговоре. Что касается меня, то через год занятий преподавательской деятельностью я понял, что совместить с научными исследованиями порученный мне обязательный объем учебной нагрузки практически невозможно, поэтому я поступил в аспирантуру Института психологии АН СССР, который был к тому времени основан Б.Ф. Ломовым – первым деканом факультета психологии Ленинградского государственного университета и моим университетским преподавателем.

Когда вышел в свет первый том 3-томного уникального труда Веккера «Психические процессы», я уже работал в Ярославском университете и эмоционально так отреагировал на это издание, будто сам принимал какое-то участие в его подготовке. Узнав об этой книге, я не стал дожидаться ее поступления на прилавки книжных магазинов Ярославля, куда доходила вся основная литература по психологии, а написал письмо сокурснику в Ленинград с большой просьбой выслать мне несколько экземпляров и довольно быстро получил бандероль с тремя книгами.

Уместно сказать о том, что наши сокурсники-ленинградцы помогали – и не только мне – получать новейшую литературу, без которой работать преподавателем было бы очень сложно. Я до сих пор благодарен им за оказанную мне тогда неоценимую поддержку. Раскрыв новую книгу Веккера, я сразу стал вчитываться в текст: мне было очень интересно, все более-менее знакомо и, главное, понятно. Вспомнив, удивлялся тому, что было на втором курсе университета, особенно в его начале, когда тексты Веккера представлялись нам в виде «каменной глыбы», в которую необходимо было «вгрызаться» нашими молодыми и нетренированными «зубами», так как это был настоящий «гранит науки». Я испытывал искренний восторг и гордость, вызванные фундаментальным трудом Веккера, нашего университетского профессора, ибо прочитанные нам тогда лекции были им интегрированы в этой монографической работе.

Теперь я понимаю, что профессионально нам очень повезло. Мы были непосредственными свидетелями процесса формирования научного психологического знания, и профессор Лев Маркович Веккер был одним из тех, кто на наших глазах создавал отечественную психологию.

О ЛЬВЕ МАРКОВИЧЕ ВЕККЕРЕ – ЕГО УЧЕНИЦА

Первое – заочное – знакомство с Л.М. Веккером состоялось для нас, первокурсников, осенью 1968 г. Мы измеряли друг у друга время реакции на практикуме по экспериментальной психологии в комнатушке на ул. Красной, 60 (ныне – Галерная, 60, дворец А. Бобринского). Приглядывал за нами молодой лаборант М. Лещинский, который сидел за своим столом и старательно счищал скальп с головы игрушечного Знайки в круглых очках: «Надо сделать его лысым, и тогда будет вылитый Веккер! Мы хотим подарить его Льву Марковичу на пятидесятилетие, у него завтра день рождения».

Образ Знайки вскорости помог нам опознать и живого Веккера, который, слегка наклонившись вперед, энергично пробегал по коридорам факультета.

А на втором курсе, в 1969/1970 уч.г., он уже появился перед нами как основной лектор по курсу «Общая психология» – читал про психические процессы от восприятия до мышления. В те времена лекции по общей психологии были распределены так: на первом курсе весь год читал теорию ощущений профессор Б.Г. Ананьев, на втором курсе теорию психических процессов читал профессор Л.М. Веккер, а семинары вела доцент В.Н. Андреева, а на третьем курсе все о личности излагал доцент И.М. Палей.

Если отмотать назад ленту событий научной жизни Льва Марковича, то нужно отметить окончание им психологического отделения философского факультета Ленинградского государственного университета в г., защиту там же кандидатской диссертации в 1951 г., отъезд по распределению в Вильнюс, где он потом заведовал кафедрой психологии в пединституте и даже читал лекции по-литовски, возвращение в Ленинградский университет в 1959 г. по приглашению его учителя Б.Г.

Ананьева. Затем была работа в качестве старшего научного сотрудника лаборатории инженерной психологии и, с 1966 г., в должности профессора кафедры общей психологии.

В конце 1960-х годов веккеровская теория психических процессов уже сложилась в стройную логическую систему. Как рассказывал сам Лев Маркович, важной вехой в становлении его как ученого были исследования осязания. Работа блестящей творческой группы сотрудников кафедры психологии ЛГУ, в составе которой был Лев Маркович, вылилась в замечательную книгу Б.Г. Ананьева, Л.М. Веккера, Б.Ф. Ломова и А.В. Ярмоленко «Осязание в процессах познания и труда» (1959). Уже в старости, в конце 1990-х годов, приезжая с лекциями на факультет психологии Санкт-Петербургского государственного университета из Америки, Лев Маркович многократно подчеркивал содержательную значимость описанных в этой книге эмпирических исследований. Их научная ценность вновь высветилась на очередном витке развития современной мировой психологической науки в связи с новым пониманием роли телесности человека и тактильного взаимодействия с окружающим миром в формировании психических механизмов. Лев Маркович вообще считал, что некоторые фундаментальные тайны устройства самой «ткани» психического могут быть раскрыты через изучение возникновения тактильных ощущений.

Другой важной вехой в становлении веккеровской теории психических процессов была работа творческого семинара, где коллегами и оппонентами Л.М. Веккера в разное время были В.К. Гайда, В.А. Ганзен, В.В. Лоскутов, Ю.М. Забродин и др. В 1964 г. Лев Маркович выпустил свою первую книгу «Восприятие и основы его моделирования», на основе которой он защитил докторскую диссертацию. А в 1974, и 1981 г. в издательстве ЛГУ один за другим вышли известные три тома его «Психических процессов», где впервые было представлено системное описание иерархически выстроенной единой теории психических процессов, которая была главным делом в научном творчестве Веккера.

По складу ума и личности Лев Маркович был ученый в классическом смысле этого слова. Он пламенно любил научный поиск, был смелым воителем в битве научных идей, в полной мере соответствуя заводному характеру своей фамилии: «wecker» по-немецки – будильник. При этом Лев Маркович иногда мог показаться недостаточно приспособленным в социально-бытовых ситуациях, и сам это осознавал. Со студентами Лев Маркович был демократичен и внимателен. Он был хорошим воспитателем ума, и у него всегда было много учеников, некоторые из них отличались высокой одаренностью и стали крупными учеными. По масштабу интеллектуального охвата и глубине разработки поставленных проблем Лев Маркович был, несомненно, одной из самых крупных научных фигур не только среди учеников Б.Г. Ананьева в Ленинграде, но и в целом – в советской психологии второй половины ХХ века.

Признание научных заслуг Льва Марковича профессиональным сообществом выразилось в том, что в 1977 г. он был приглашен в Лейпцигский университет на годовое заведование мемориальной кафедрой психологии В. Вундта, где к концу срока уже читал лекции по-немецки, как это было когда-то в Вильнюсе по-литовски и будет потом в Америке по-английски: у Льва Марковича была несомненная языковая одаренность. Он был очень хорошим лектором – высокообразованным, интеллектуально самостоятельным, темпераментным. Мысль его всегда была хорошо структурирована, говорил он громко и четко. Очень доходчиво и интересно Лев Маркович читал научно-популярные лекции, что казалось удивительным для тех, кто знал его по книгам, написанным достаточно тяжеловесно и сложно.

В целом можно сказать, что культура системного мышления в области общепсихологических проблем была во многом заложена на нашем факультете Л.М. Веккером, и это положительно сказалось не только на работах его последователей, но и на трудах критически настроенных оппонентов.

В 1972 г. безвременная смерть Б.Г. Ананьева, основателя и декана факультета психологии, стала для всех большим потрясением. Наступила эпоха перемен. С 1976 г. у Льва Марковича постепенно начинаются трудности с новым руководством факультета. Веккер, как самая крупная фигура, как человек, способный защищать научные и моральные принципы, становится главной мишенью. Перестройка и ужимание курса общей психологии, постоянное психологическое давление вынуждают его в 1981 г. уйти с факультета по собственному желанию. Начался один из самых драматических периодов научной жизни Льва Марковича.