«dtv Deutscher Taschenbuch Verlag 1994 Ральф Дарендорф \\ СОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ Очерк политики свободы Перевод с немецкого Л.Ю.Пантиной ББК 66.3(0) Д20 Данное издание выпущено в рамках проекта Translation ...»

«Многие» в речи Перикла означало «многие свободные мужчины города». Подобные ограничения существовали на протяжении всей истории Рима, итальянских респуб­ лик, ганзейских городов и даже в первых национальных государствах, в том числе в Соединенных Штатах Аме­ рики. Потребовались столетня ожесточенной борьбы, прежде чем равенство основного статуса всех граждан приняло тот всеобщий характер, который с самого нача­ ла отвечал данному понятию.

Здесь следует сделать одно лингвистическое замеча­ ние, имеющее глубокое содержательное значение. Немец­ кому языку на удивление тяжело приходится с употреб­ ляемыми в этой главе словами. Возникают сразу две трудности. Одна из них связана с двузначностью слова «Burger», «гражданин», за которым скрываются одно­ временно citoyen и bourgeois, гражданин государства и представитель класса собственников. Мы уже определи­ ли оба этих образа как характерные маски современного социального конфликта, заметив при этом, что они от­ нюдь не всегда мирно уживаются под пальто гражданиСОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ на-Burger'a. Другая трудность возникает при переводе слова «citizenship», «гражданство». Почти не замечая того, начинают говорить о «государственном гражданст­ ве», и, следовательно, citizen или citoyen воспринимается именно как гражданин государства. Это, может быть, и соответствует исторической действительности Германии, где до сих пор права отдельных людей привязывают их к государству, вместо того чтобы защищать от него; но все-таки это ошибка. Слово «citizenship» характеризует отдельных индивидов именно в той мере, в какой они не являются исключительно частицами государства. Отно­ шение гражданина и государства не задано определением гражданина государства, это — тема свободы.

Не то чтобы проблема определений полностью иска­ жала картину, но кое-какие двусмысленности неизбеж­ ны. Citizenship, статус гражданина, означает права и обязанности, вытекающие из принадлежности к опреде­ ленной социальной общности, прежде всего — к нации.

И снова нам приходится остановиться подробнее на этой вроде бы простой формулировке: права и обязанности.

До сих пор речь шла только о правах граждан. А как об­ стоит дело с обязанностями? Не есть ли они нечто, неот­ делимое от прав? Не являются ли (говоря словами Ло­ ренса Мида, который выражает весьма распространенное мнение5) даже такие задачи, как «хорошее знание устной и письменной родной речи», «обеспечение существования своей семьи», «труд в существующих профессиональных областях», в совокупности «частью операционального определения гражданского статуса в его социальном из­ мерении»?

В этом вопросе необходима самая полная ясность.

Гражданский статус, citizenship, означает в первую оче­ редь количество прав. Эти права существуют безусловно.

Они не зависят ни от происхождения и социального по­ ложения, ни от определенного поведения. Там, где речь идет о правах, высказывание типа: «Кто не работает, тот не должен получать социальную помощь», — столь же неприемлемо, как другое: «Кто не платит налогов, тот не может быть избирателем», или даже: «Кто нарушает закон, тот не имеет права на апелляцию». Статус граж­ данина неотчуждаем. Его конститутивным признаком яв­ ляется то, что он не может быть компенсацией за чтолибо; речь здесь не об экономическом статусе. Т.Мар­ шалл справедливо подчеркивает, что гражданский статус

2. ГРАЖДАНСКИЕ ПРАВА И СОЦИАЛЬНЫЕ КЛАССЫ

человека в этом отношении удаляет, даже освобождает его от влияния сил рынка.

Это не значит, что с данным статусом связаны одни только права, хотя права составляют его суть. Однако гражданские обязанности, поскольку они существуют, должны пониматься так же безусловно. Они не являются ни следствием, ни предпосылкой прав. Обязанность по­ виноваться закону в этом смысле безусловна вне зависи­ мости от возможности, а порой и необходимости граж­ данского неповиновения (отнюдь не «права» на граждан­ ское неповиновение, которое все же остается правонару­ шением со всеми вытекающими последствиями). Обязан­ ность платить налоги безусловна в том же смысле. «Ни­ какого налогообложения без политического представи­ тельства» — это политическое требование, боевой ло­ зунг, а не определение гражданских прав (и обратный лозунг: «Никакого политического представительства без уплаты налогов», — устанавливает совершенно неприем­ лемую условную связь). В обязанности гражданина может входить предоставление в распоряжение общества не только части своего дохода, но и части своего време­ ни. Воинская обязанность и общественные работы могут относиться к гражданским обязанностям. Но и они долж­ ны обосновываться как таковые, а не как своего рода от­ плата за предоставление гражданских прав.

Итак, пафос и историческая сила гражданского стату­ са заключаются в безусловном характере прав, связан­ ных с его содержанием. Содержание его меняется;

Т.Маршалл описал этот процесс. Но прежде следует вновь подчеркнуть, что и сама сфера действия граждан­ ского статуса изменилась за два последних столетия. Су­ ществовала и существует двойная проблема включе­ ния/исключения, проблема принадлежности к граждан­ скому сообществу6. Борьба за такую принадлежность даже в настоящее время носит наиболее ожесточенный, наиболее насильственный характер.

Главным образом это относится к вопросу горизон­ тального или национального включения/ исключения.

Вопрос этот касается идентичности человека, определяю­ щей, куда его / е е отнести. Ответ на него, как правило, заключается в проведении границ на основе географичес­ кой карты, или цвета кожи, или еще какого-нибудь внешнего признака. В примерах недостатка нет. Даже в современном мире мультикультурные общества представСОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ ляют исключение, а не правило. Процесс цивилизации нисколько не уменьшил стремления людей жить среди себе подобных. Немногим странам удалось интегриро­ вать столько этнических групп, сколько интегрировала Северная Америка, но даже там составные определе­ ния — италоамериканцы, германоамериканцы — имеют значение не меньшее, чем американское гражданство, так что чернокожие чувствуют себя обделенными, оттого что не имеют составного определения, и начинают называть себя афроамериканцами. После Османской и Габсбург­ ской империй Великобритания служит нам примером страны, объединяющей несколько наций. В Уэльсе это терпят, в Шотландии кое-как наконец примиряются, зато в Ирландии это приводит к гражданской войне. Понятие национального самоопределения, которым одарил нас ве­ ликий передел территорий после Первой мировой войны, еще больше усилило стремление к гомогенности, и без того присущее человеческим обществам. Между прочим, так называемое право на самоопределение вместе с тем ослабило статус гражданина, отвлекая внимание от свя­ занных с ним прав и переводя его на вопрос простой на­ циональной принадлежности: я — латыш, тиролец, баск и т.д., а свобода пусть подождет, пока мир не примет к сведению этот факт...

Наверное, гипотеза о том, что современным общест­ вам легче, чем прежним, справляться с различиями, ошибочна. Разве сегодня вопросы об Ирландии и Квебе­ ке, Ливане и Бельгии, Югославии и Советском Союзе не дают повод для куда более ожесточенных столкновений, нежели сто (не говорю уже — двести) лет назад? Раз­ личные варианты подобных конфликтов возникают по­ всеместно. Имеет ли еврейский выкрест из американской реформатской общины право на израильское гражданст­ во? Можно ли доверить египетскому иммигранту швед­ ское предприятие? Что надо русским в Грузии, армянам в Азербайджане, сербам в Хорватии? Заслуживают ли беженцы хотя бы элементарных прав в приютившей их стране? Не лучше ли засунуть их в лагерь, а то и вы­ слать назад, как вьетнамцев из Гонконга или кампучий­ цев из Таиланда? В некоторых странах сознание нацио­ нальной ограниченности развито сильнее, чем в других;

вероятно, там особые проблемы с идентичностью. Одна­ ко вообще приметы их видны повсюду; как будто бы в тот момент, когда слабеют традиционные связи, на пеГРАЖДАНСКИЕ ПРАВА И СОЦИАЛЬНЫЕ КЛАССЫ редний план вновь выступают границы членства в сооб­ ществе. Это трудная тема. Отчасти она связана с темой мобильности. Кто-то уже пробовал говорить, что харак­ терная социальная роль нашего столетия — роль стран­ ника. В лучшем случае этот странник — парвеню в новой стране проживания, в худшем — беглец, беженец.

Если посмотреть на результат процесса, вряд ли можно прийти к выводу, что человечество добилось большого прогресса на пути цивилизации. Цивилизованное общест­ во естественным образом сочетает всеобщие гражданские права с расовыми, религиозными или культурными раз­ личиями. Оно не использует гражданский статус для того, чтобы исключить чужих, а видит в самом себе лишь шаг на пути к мировому гражданскому обществу.

Не будем забывать об этой мечте, обозревая реальный мир во всем его несовершенстве.

Борьбу за горизонтальное (национальное, культур­ ное) включение или исключение определенных групп нельзя (во всяком случае в первую очередь) охарактери­ зовать как классовый конфликт. Хотя речь здесь идет о гражданских войнах в полном смысле слова, но принад­ лежность, из-за которой они ведутся, имеет более абсо­ лютную природу, нежели принадлежность социальноклассовая. Кроме того, вопрос здесь стоит вообще об участии в социальном процессе — включая классовый конфликт! - а не о распространении прав на новые об­ ласти. Определенным, хотя и довольно сложным обра­ зом это касается также вертикального социального вклю­ чения/исключения. Здесь имеется в виду дискуссия по вопросу о том, следует ли считать некие группы или ка­ тегории, без сомнения принадлежащие к данному обще­ ству физически, принадлежащими к нему социально.

Темой таких конфликтов служат гражданские права в более узком, американском смысле слова, civil rights.

Сами Соединенные Штаты и дают нам наиболее яркую картину подобной борьбы, хотя соответствующие приме­ ры нетрудно найти и в других местах.

Две важнейшие проблемы социального включения — проблемы чернокожих и женщин. В случае с чернокожи­ ми существует некая лестница исключения — от простой дискриминации через расовое разделение (сегрегацию) к апартеиду. Для уничтожения апартеида понадобилась гражданская война и до сих пор не завершенная револю­ ция сверху. Движение 1960-х гг. за гражданские права

52 СОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ

вплотную подошло к границе, за которой начинается не­ контролируемое насилие; целью движения было устране­ ние всякой сегрегации. Правда, осталась дискриминация, и вплоть до сегодняшнего дня все попытки affirmative ac­ tion, т.е. сознательного выдвижения представителей об­ деленных доселе групп (которое, к сожалению, часто на­ зывают «положительной дискриминацией»), можно на­ звать успешными лишь условно.

История женского движения прошла схожие этапы, хотя и более успешно. Долгое время аристотелевское по­ ложение о том, что женщины «по природе», может быть, и не люди второго сорта, но все же должны находиться у домашнего очага, а не на рыночной площади граждан­ ской общественной жизни, господствовало в государст­ венной философии. Движение суфражисток привязало требование гражданских прав к вопросу об избиратель­ ном праве и в конце концов, после Первой мировой войны, добилось успеха в большинстве развитых стран.

Однако дискриминация, превращающая женщин в «граждан второго класса», сохранилась и сохраняется до сих пор. Ее формы изощренны и малозаметны, но весьма заметно их действие. Так что и здесь требования пози­ тивных сдвигов остаются частью современного движения за гражданские права.

Итак, выход гражданского статуса на сцену истории произвел эффект взрыва. И причина этого конечно не в обязанностях, с этим статусом связанных, а в правах, ко­ торые он предоставляет. Группы, завоевавшие для себя права участия, вскоре продемонстрировали готовность защищать их и заняли круговую оборону в бурге в каче­ стве бюргеров, граждан. Однако и другие стали предъяв­ лять свои претензии, порой даже находя себе защитни­ ков в самом бурге. Борьба за полное членство в граждан­ ском обществе превратилась в одну из величайших тем современного социального конфликта и останется тако­ вой, пока в один прекрасный день мировое гражданское общество не станет реальностью.

Включение и исключение ставят перед гражданским обществом вопросы, которые возникают вновь и вновь, нередко порождая насилие. Однако путеводной нитью

2. ГРАЖДАНСКИЕ ПРАВА И СОЦИАЛЬНЫЕ КЛАССЫ

социального развития последних двух столетий служит развитие самого гражданского статуса. То, что вначале было узкой и ненадежной правовой категорией, посте­ пенно превратилось в высокоразвитых открытых общест­ вах в многосторонний, гарантированный статус, высшее воплощение жизненных шансов. Впрочем, слова «посте­ пенно превратилось» затушевывают характер этого про­ цесса. Он тоже представлял собой не спокойный, безбо­ лезненный процесс роста, протекающий почти незаметно для окружающих, а пример преобразования через кон­ фликт — классовый конфликт. Классовый конфликт последних двух веков неизменно разворачивался сразу вокруг двух аспектов гражданских прав: эффективного распространения их на обделенные доселе группы и до­ полнения их новыми элементами. Обе эти темы были не­ отделимы одна от другой.

Английский социолог Т.Маршалл в цикле лекций в 1950 г. поведал историю, которую можно назвать истин­ ным бриллиантом социального анализа. Я позаимствовал для настоящей главы название этого цикла — «Граждан­ ские права и социальные классы», или, точнее, «Граж­ данство и социальный класс» («Citizenship and Social Class»7). Лекции были прочитаны в Кембридже в честь однофамильца Т.Маршалла — Альфреда Маршалла, что дало лектору повод начать с вопроса, который задавал автор «Будущего рабочего класса» в 1873 г.: «Вопрос не в том, будут ли в конце концов все люди равны — разу­ меется, не будут, — а в том, не приведет ли прогресс медленно, но верно к тому, чтобы каждый по крайней мере был господином по профессии». Вопрос кажется не­ сколько устарелым, и не только с точки зрения женщин, которые во всяком случае имеют неменьшее право быть «госпожами по профессии». Поскольку у нас идет речь о правах, мы должны спросить также, действительно ли они прогрессируют «медленно, но верно», или это, ско­ рее, происходит скачкообразно и поэтапно. Впрочем, Т.Маршалл использует вышеприведенную цитату лишь для собственной формулировки проблемы, весьма близ­ кой установленному нами кругу понятий. В первую оче­ редь он проводит различие между тем, что называет «ко­ личественным или экономическим неравенством» и «ка­ чественным неравенством». Первое устранить нельзя, второе — можно; однако если качественное неравенство устранено, то и количественное теряет свою остроту.

54 СОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ

Этого можно добиться, принимая в члены общества боль­ шее количество людей с более обширными правами. Так и произошло в действительности. «Первичное равенство людей как членов... обогатилось новым содержанием и было увенчано изумительным венком прав... В то же время оно было однозначно отождествлено со статусом гражданина».

Таков тезис Маршалла. Современное социальное пре­ образование трансформировало формы неравенства и по­ рождаемые ими конфликты. Качественные политические различия прошлого стали теперь количественными эко­ номическими различиями между людьми. Это произошло в два этапа: в результате самой революции модерна, а затем в результате изменений внутри современного мира.

Маршалл начинает с освещения феодальной иерар­ хии и ее юридически закрепленных привилегий и исклю­ чительных прав. Это мир статуса, и он распался, когда в него проник современный договор. В старом мире грани­ цы прав образовали кажущуюся неизменной структуру неравенства. «Воздействие гражданского статуса на такую систему должно было быть крайне мощным, поис­ тине разрушительным». Оно означало конец всяких юри­ дически определенных границ прав, никак не меньше.

Однако и не больше. Так, например, оно не покончило с неравенством. Маршалл, чуть ли не извиняясь, говорит:

«Правда, классы продолжают существовать» (когда уже утвердился принцип гражданских прав). Для этих изви­ няющихся ноток нет никаких причин. В известной степе­ ни классы только и начинают существовать на основе всеобщего равного гражданского статуса. Люди должны принадлежать к разным классам, чтобы быть вовлечен­ ными в классовые конфликты, а классовая борьба — движущая сила современного социального конфликта.

Тут же, однако, следует пояснить, что и современный классовый конфликт связан с правами. Во-первых, прежние времена оставили свой след, в том числе в виде не санкционированной юридически, но действующей фактически власти традиционных господ. Во-вторых, возникают новые границы прав, хоть и не имеющие юри­ дически обязательного характера, но воздвигающие труд­ нопреодолимые препятствия на пути к всеобщим граж­ данским правам. Сюда можно отнести как реальный доход, так и формы дискриминации, как ограничение мобильности, так и затруднение участия. Суть современГРАЖДАНСКИЕ ПРАВА И СОЦИАЛЬНЫЕ КЛАССЫ ного социального конфликта уже не в том, чтобы устра­ нить различия, которые (говоря словами Маршалла) «имеют по существу обязательный характер закона».

Принцип гражданства такие различия уничтожил, во всяком случае «в принципе». Единственный оставшийся юридически обязательным статус — это статус граждани­ на. Современный же социальный конфликт связан с дей­ ствием неравенства, ограничивающего полноту граждан­ ского участия людей социальными, экономическими и политическими средствами. Речь, таким образом, идет о правах, реализующих положение гражданина как статус.

Т.Маршалл различает три этапа этого процесса: воз­ никновение гражданских прав в узком смысле, полити­ ческих прав и социальных прав. Имея счастье быть анг­ личанином, он мог позволить себе заявление (однознач­ ность которого в любом другом случае была бы сомни­ тельна), что «каждый этап можно отнести к определен­ ному столетию — этап возникновения основных прав — к восемнадцатому, политических — к девятнадцатому, социальных — к двадцатому». Правда, при ближайшем рассмотрении оказывается, что и в Великобритании эти этапы в значительной мере накладывались один на дру­ гой, но само их различение смысла от этого не теряет.

Основные гражданские права — ключ к современно­ му миру. К ним относятся элементы правового государ­ ства, равенство перед законом и надежная процедура по­ иска правосудия. Конец иерархии означает начало основ­ ных гражданских прав. Никто больше не стоит над зако­ ном, все подчиняются ему. Закон ограничивает власть и ее носителей, в то же время обеспечивая защиту всех тех, кто временно или постоянно оказывается в меньшин­ стве. Правда, до сих пор нет однозначного ответа на во­ прос, может ли правовое государство определяться чисто формально или оно должно включать определенные ма­ териальные элементы. Надежная и соответствующая слу­ чаю процедура (due process, надлежащий порядок) в Со­ единенных Штатах является чисто формальным поняти­ ем, но от этого не хуже гарантирует защиту прав челове­ ка; многие другие страны предпочли взять на вооруже­ ние старую идею естественных прав и отразить ее в пре­ амбуле своих конституций. «Мы считаем эти истины оче­ видными...» Разумеется, чисто формальное понятие пра­ вового государства может быть употреблено во зло. Гит­ лер начал свое правление с закона о предоставлении

56 СОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ

чрезвычайных полномочий. И все же, несмотря на все шатания двадцатого столетия, мысль, что все члены об­ щества — граждане, все граждане подчиняются закону и равны перед законом, есть первейшее определение граж­ данского общества.

В то же время данное определение было необходи­ мым условием всех западных версий капитализма. Сво­ бодный наемный труд предполагает наличие современно­ го трудового договора. Рынки функционируют лишь в той мере, в какой люди имеют к ним доступ как равно­ правные участники. Это не значит, что каждый должен иметь доступ; капитализм десятилетиями продуцировал рост обеспечения для меньшинства, причем многие из ка­ питалистических условий в еще большей степени проду­ цировали обеспечение для немногих избранных. Это также не значит, что гражданские права являются доста­ точным условием экономического роста. Демократия и благосостояние — две разные вещи, как обнаруживали с прискорбием все страны на своем пути к свободе. Ни протестантская этика, ни предпринимательская инициа­ тива, ни техническая изобретательность не следуют сами собой из гражданских прав. И все же если для буржуа­ зии XVIII в. существовала тема, обещавшая увеличение прав и их обеспечения, то это была тема гражданских прав. Возможно, в конце XX в. ту же функцию выпол­ няет идея гражданского общества. Во всяком случае, провозглашение основных гражданских прав было и ос­ тается стратегическим изменением современного мира.

Поэтому гражданские права — по-прежнему первое тре­ бование для всех стран, которые с запозданием вступают на путь современного развития.

Очевидная слабость основных гражданских прав за­ ключается в том, что сами законы, в которых они нахо­ дят свое выражение, могут быть односторонними. И хотя они должны действовать как правила игры, порой эти правила выгодны одной стороне больше, чем другой.

Трудовой договор представляет собой наглядный тому пример. Что значат слова «свободный и равноправный», если одна договаривающаяся сторона должна работать, чтобы выжить, а другая вольна сама подыскивать себе партнеров, нанимать и увольнять их по собственному ус­ мотрению? Пока не все граждане имеют шанс ввести свои интересы в процесс правотворчества, правовое госу­ дарство сохраняет в неприкосновенности серьезные разГРАЖДАНСКИЕ ПРАВА И СОЦИАЛЬНЫЕ КЛАССЫ линия в правах. По этой причине необходимым дополне­ нием к гражданским правам были права политические. К ним относится не только избирательное право, но и сво­ бода собраний, свобода слова и вся палитра прав, столь выразительно описанная Джоном Стюартом Миллем в его трактате «О свободе». Политическая общественная жизнь соответствует экономическому рынку; ее структу­ ры столь же несовершенны и столь же сложны; но глав­ ное — она, так же как и рынок, должна быть доступна всем. Политические права — это входной билет в обще­ ственную жизнь.

Либеральные реформаторы боролись как за основные гражданские, так и за политические права. Не все из них были готовы «прямо и безусловно связать политические права с гражданским статусом»; некоторые полагали, что основных прав достаточно, а политика — дело немногих избранных. В общем и целом, однако, реформаторы при­ знавали, что правовое государство и всеобщее избира­ тельное право являются условиями свободы. Но дальше большинство из них идти не хотело. Величайшая страна свободного мира — и величайшее гражданское общест­ во — до сегодняшнего дня так и не признала полностью, что история гражданских прав на этом не кончается. В Соединенных Штатах долго господствовало такое поня­ тие о шансах, которое представляло равные стартовые условия рестриктивно, а возможности выбора для граж­ дан — экстенсивно. Основные гражданские права, поли­ тические права и открытая граница в сумме своей соста­ вили американское понятие свободы. До известной степе­ ни и сегодня дело обстоит так же. Бедные заслуживают помощи, если помогают себе сами; в остальном их жиз­ ненные обстоятельства - их личное дело. В Европе же в XX веке наблюдалось развитие иного рода. Можно спорить о том, что обусловило этот процесс — логика гражданского статуса и классовая борьба или традиция вездесущности государства, но, так или иначе, сложи­ лось мнение, что члены общества нуждаются в большем, нежели гражданские и политические права. К ним при­ соединились социальные права, так что статус полноп­ равного гражданина в итоге стал включать в себя, как выразился Маршалл, «всеобщее право на реальный доход, измеряемый не по рыночной стоимости соответст­ вующего продукта». Это — права в нашем смысле слова.

58 СОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ

Аргументы в пользу такого развития налицо. Основ­ ные гражданские права ограничены не только политичес­ кой властью привилегированных слоев, но и экономичес­ кой слабостью многих из тех, кому они обещаны законом и конституцией. Весьма немаловажный вопрос, может ли человек позволить себе защищать собственные интересы или даже честь в суде. Политические права немного зна­ чат, если людям не хватает образования, чтобы эффек­ тивно ими пользоваться. К тому же это может требовать такой социальной или экономической цены, которая по­ мешает их осуществлению. Пока каждый человек не может жить свободной от элементарной нужды и страха жизнью, конституционные права остаются пустым обеща­ нием, и даже хуже — циничной уловкой, скрывающей фактическую защиту привилегий. Однако выводы из по­ добных аргументов не столь очевидны. Если граждан­ ские и политические права утверждаются как таковые и гарантируются законами, конституциями и судами, то га­ рантия социальных прав — куда более трудный вопрос.

Были испробованы аналогичные пути, однако ни законо­ дательно установленный минимальный доход, ни право на труд, ни другие социальные «права» в таком духе не дали большого эффекта.

В этой связи бросается в глаза, что требование соци­ альных улучшений нередко превращается в требование повышения обеспечения. Ратуя за сознательное регули­ рование спроса, Кейнс требовал не повышения реальной заработной платы как таковой, а увеличения покупатель­ ной способности как движущей силы роста. Европейская дискуссия об образовании в 1960-х гг. началась не с по­ ложения о том, что право на образование есть одно из гражданских прав, а с постулирования взаимосвязи между шансами на образование и экономическим ростом.

В публикациях ОЭСР, получивших в дальнейшем широ­ кую известность, говорилось о существующей корреля­ ции между ростом валового общественного продукта и долей в обществе выпускников высшей школы. Следует также заметить, что идея трансферта социальных прав как элемента гражданского статуса стирает границу между равенством шансов и равенством результатов.

Т.Маршалл предвосхитил тезисы Фреда Хирша, поста­ вив вопрос о том, не случилось ли так, что социальные гражданские права зашли гораздо дальше первоначаль­ ного намерения «приподнять пол на первом этаже общеГРАЖДАНСКИЕ ПРАВА И СОЦИАЛЬНЫЕ КЛАССЫ ственного здания» и начали «перестраивать все здание», так что в конце концов «небоскреб может превратиться в бунгало».

Можно спросить: а почему бы и нет? Прямой и непо­ средственный ответ на это гласит, что неравенство — жизненная среда свободы, пока оно остается неравенст­ вом обеспечения и не касается прав. Оно наполняет су­ пермаркеты, а это в высшей степени желательно, пока все имеют к ним доступ. Однако нас в первую очередь интересует вопрос, что означает расширение граждан­ ских прав для классовых структур. Допустим для нача­ ла, что сам этот процесс является результатом классово­ го конфликта. В зачаточном гражданском обществе не­ имущие организовывались, чтобы придать вес своим тре­ бованиям политических, а затем и социальных прав;

имущие неохотно уступали. Таким образом, продвижение гражданских прав из юридической в политическую, а затем в социальную сферу представляет собой также процесс «классового затухания», смягчения классового конфликта. Можно спросить, за что же еще должны будут бороться классы по завершении этого процесса?

Т.Маршалл отвечает осторожно, но не оставляет сомне­ ний в том, что установление гражданского статуса имело весьма многообразные последствия для социальных клас­ сов и их конфликта. «Несомненно, они были чрезвычай­ но серьезны, и, возможно, неравенство, все еще допус­ каемое или даже создаваемое всеобщими равными граж­ данскими правами, уже не представляет собой классовых различий в том смысле, в каком это понятие применя­ лось в обществах прошлого». Это по большей части лишь экономическое.неравенство, зависящее от условий рынка, а не социальное неравенство, требующее полити­ ческих действий. Неужели возникло бесклассовое обще­ ство?

Прежде чем мы попытаемся ответить на этот вопрос, нам необходимо еще раз оторваться от анализа в двух плоскостях — прав и их обеспечения — и посмотреть на жизненные шансы во всей их полноте. Гражданский ста­ тус знаменует глубочайшее изменение в социальных ус­ ловиях и, по всей видимости, заметный прогресс в смысСОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ ле расширения человеческих опций. Однако сам он как таковой еще не создает общества, которое зиждется на свободе. Он является элементом гражданского общества, но для возникновения последнего требуются и другие, более тонкие условия.

В последний раз сделаем замечание по поводу немец­ кого термина. В конце XX в. выражение «civil society»

по всему миру снова вошло в моду, как двести лет назад.

Из Латинской Америки это понятие пришло в Восточную Европу, т.е. оно приобрело актуальность там, где тоталь­ ные притязания государства потерпели крах и люди ищут теперь новую опору. Немецкому языку, однако, оно дается трудно. Кое-кто употребляет английский ва­ риант - «civil society»; другие пытаются увильнуть от необходимости решать этот вопрос и предпочитают про­ стую кальку — «Zivilgesellschaft». При этом в любом случае большинство избегает понятия «burgerliche Gesellschaft»*. «Г. о., — говорится в одном известном слова­ ре, — как общественное устройство, представляемое в ос­ новном гражданами-буржуа, в результате двух мировых войн (а в Германии еще и двух инфляции), изменения производственных и рыночных структур, а также потре­ бительского поведения, более не существует»8. Может, это и верно для данной версии «г. о.», но сама она не представляет особенного интереса. В дальнейшем я по­ пытаюсь приспособить для обозначения другой, не столь эфемерной формы civil society, сопутствующей эпохе мо­ дерна на всем ее протяжении, немецкое слово «Burgergesellschaft»**.

Тимоти Гартон Эш сформулировал, нарочно без вся­ кого теоретизирования, идя навстречу желаниям осво­ бождающихся жителей Восточной и Центральной Евро­ пы, что требуется от гражданского общества: «Должны существовать национальные, региональные, местные, профессиональные формы ассоциации, добровольные, аутентичные, демократичные, а первое и главное усло­ вие — партия или государство не должны контролиро­ вать их или манипулировать ими. Поведение людей должно быть «гражданственным», т.е. вежливым, терпиПереводится как «гражданское (буржуазное) общество»

(Примеч. пер.).

Дословно — «общество граждан», далее будет переводить­ ся как «гражданское общество» (Примеч. пер.).

2. ГРАЖДАНСКИЕ ПРАВА И СОЦИАЛЬНЫЕ КЛАССЫ

мым и прежде всего ненасильственным. Гражданствен­ ным и гражданским. Люди должны серьезно воспринять идею гражданских прав»9. Таким образом, суть граждан­ ского общества составляет творческий беспорядок из множества организаций и институтов, защищенных от посягательств государства (центра). Вообще говоря, это общество, но оно к тому же представляет собой нечто большее, нежели подразумевает нейтральное, общеупот­ ребительное понятие общества. Гражданское общество как жизненная среда свободы имеет специфические при­ знаки, три из которых необходимо выделить особо.

Первый важный признак гражданского общества — многообразие его составляющих. Даже слово «структу­ ра» несколько преувеличивает элемент порядка в этом многообразии. Существует масса организаций и институ­ тов, в которых люди могут реализовать различные ком­ поненты своих жизненных интересов. Джеймс Мэдисон, один из отцов американской конституции и авторов «Фе­ дералиста», особенно подчеркивал этот аспект, так как ему не давала покоя «тирания большинства»: «В то время как всякая власть исходит от общества и зависит от него, само общество разделяется на столько частей, интересов и классов граждан, что правам отдельных лиц или меньшинств вряд ли могут угрожать обусловленные определенными интересами комбинации большинства»10.

Таким образом, единая государственная церковь не имеет ничего общего с гражданским обществом; напротив, для него характерно существование нескольких независимых от государства церквей.

Второй важный признак гражданского общества — автономия многих организаций и институтов. При этом под автономией прежде всего понимается независимость от властного центра. Там, где серьезно развита общинная автономия, общинное (само)управленне может стать час­ тью гражданского общества. Институты, финансируемые государством, например университеты, тоже могут быть автономными. Правда, нельзя отрицать, что автономия бывает прочнее, если опирается на личную инициативу членов организации и, как правило, на частную собст­ венность. Мелкие и средние предприятия являются со­ ставными частями гражданского общества в той же сте­ пени, что и фонды, союзы и объединения. Источники и формы автономии общественных организаций — цент­ ральная тема при создании гражданских обществ, всегда

62 СОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ

представляющем собой лишь создание условий, при ко­ торых могут расцвести такие общества.

Третий важный признак гражданских обществ связан с поведением людей, с тем самым, которое Гартон Эш называет «вежливым, терпимым и ненасильственным», а прежде всего — «гражданственным и гражданским».

Здесь мы сталкиваемся с другой, личностной стороной гражданского статуса — с гражданским сознанием.

Гражданин в данном смысле слова не спрашивает, что другие, особенно государство, могут сделать для него, а сам делает что-то. Гражданская гордость, гражданское мужество — есть много всяких словосочетаний для ха­ рактеристики добродетелей членов гражданских обществ.

Совершенно очевидно, что для всех диктаторских притязаний гражданские общества — как бельмо в глазу.

Авторитарные правители позволяют им существовать разве что в виде приватных ниш «внутренней эмигра­ ции». Это, однако, противоречит публичному по сути своей характеру гражданского общества. У тоталитарных властителей ничто не вызывает такую ненависть, как гражданское общество, противостоящее их произволу.

Утверждение национал-социалистической власти в Гер­ мании проходило прежде всего в борьбе против элемен­ тов гражданского общества, в том числе и самых неожи­ данных, таких как студенческие корпорации или дворян­ ство с его собственным («автономным») кодексом чести.

Если такая борьба заканчивается удачно для властителя, может возникнуть огромный вакуум, который делает почти невозможными утверждение демократии и разви­ тие рыночной экономики. Румыния после Чаушеску — убедительный тому пример.

Это значит, в свою очередь, что гражданские общест­ ва, может быть, единственный источник эффективной оппозиции авторитарной и тоталитарной власти. В стра­ нах реального социализма оппозиция всего сильнее была там, где существовали элементы гражданского общества.

К таковым в Польше относилась церковь с ее особым по­ ложением, а после 1980 г. — «профсоюз» «Солидар­ ность», в Венгрии — существовавшее поначалу среди от­ дельных людей, а затем все более усиливавшееся среди общественности стремление к частной собственности. В Чехословакии одинокую борьбу вели отдельные писатели и художники, то же можно сказать и об оппозиционных церковных группах в ГДР. Латиноамериканские же госуГРАЖДАНСКИЕ ПРАВА И СОЦИАЛЬНЫЕ КЛАССЫ дарства знавали великое множество группировок антиав­ торитарной организации «снизу», правда, чаще всего не­ долговечных.

Тем не менее, отношение гражданского общества и диктатуры нельзя обобщить как отношение общества и государства. Для Джона Локка связь civil government и civil society не представляла проблемы; оба понятия не­ отделимы друг от друга. Там, где властвует конституция свободы, гражданское общество является нормальной средой обитания людей. Оно не служит непосредственно опорой государства; от слишком тесного союза с властя­ ми его всегда предохраняют разнообразные автономные инстанции. Но оно и не стоит в оппозиции к государст­ ву. Видеть в гражданских инициативах боевые отряды, направляемые на борьбу против демократических прави­ тельств, — ошибка, порожденная рабской идеологией.

Свобода означает также, что государство оставляет в покое обширные сферы жизни людей, так что они разви­ ваются не благодаря и не вопреки его институтам, чтобы в итоге совместно с этими институтами и с рыночной эко­ номикой содействовать повышению жизненных шансов.

Главную трудность представляет вопрос, как же воз­ никают гражданские общества. Англия, Соединенные Штаты Америки и Швейцария — примеры особые. По разным причинам во всех трех случаях проблемой, соб­ ственно, было создание централизованного государства.

Гражданское общество уже существовало, когда центра­ лизованного государства еще не было; последнему при­ ходилось с трудом вырывать у первого определенные права. «Федералист» не столько проповедует федера­ лизм, сколько пытается обосновать права централизован­ ного (американского) государства. В большинстве же стран происходил обратный процесс. Там борьба за гражданское общество действительно была борьбой про­ тив притязаний на господство авторитарных (а в недав­ нем прошлом — тоталитарных) государств. Время от времени благожелательно настроенные монархи дозволя­ ли некоторую автономию общинам или университетам;

чаще же ее приходилось вырывать с боем. К этой главе социальной истории относится борьба буржуазии за пра­ вовые и материальные условия капитализма.

Впрочем, нередко гражданское общество возникает более тихим и, по видимости, безобидным образом. В Мехико хаос, воцарившийся после землетрясения 1985 г.,

64 СОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ

повел к возникновению соседских инициатив, которые заняли место совершенно растерявшегося государства. В Глазго в самых мрачных трущобах женщины сначала стали организовывать летние празднества наподобие кар­ навала, а затем перешли к другой деятельности, посте­ пенно добившись в результате улучшения условий своей жизни. Весь мир обошла история создания банка Грамин для бедных и поодиночке абсолютно беспомощных сель­ ских хозяев в Бангладеш. «Самиздат» был кусочком гражданского общества в Восточной Европе; сейчас он во многих местах легализовал свое положение, обзаведясь издательствами и журналами.

Все это требует времени. Гражданские общества не возникают ни за одну ночь, ни за тот срок, в течение ко­ торого можно составить демократическую конституцию или даже заложить основы рыночной экономики. К тому же их на каждом шагу подстерегает опасность. Всем го­ сударственным инстанциям присуща тяга к тотальности.

Государство всегда хочет как можно больше власти, сколько ни подчеркивай, что государство — это не что иное, как люди, его составляющие. Порой государства разрушают гражданские общества во имя принципов, в основе своей разумных. Британское правительство при премьер-министре Тэтчер было одержимо идеей «подот­ четности» (accountability) всех институтов; поэтому оно считало автономию университетов, общественного радио и телевидения, свободных профессий неоправданной.

«Такой вещи, как общество, не существует, — сказала гжа Тэтчер, — есть только индивиды». Затем она не­ сколько непоследовательно добавила: «и семьи», а долж­ на была бы сказать: «и государство». Но мир, в котором существуют лишь атомизированные индивиды и государ­ ство, — это мир несвободы.

Развитым обществам конца XX в. в первую очередь грозит другая опасность. Она имеет кое-что общее с тре­ вогами Джеймса Мэдисона. «Необходимо защищать одни части общества от несправедливости, творимой другими его частями». Но как это возможно, если эти другие части соединяются в огромный картель, который к тому же делает одно дело с представителями государства? Вот кошмар, который мучает Манкура Олсона, и не его одного; Олсон даже полагает, что подобная картелизация — другие называют ее корпоративизмом — заложе­ на в самой «логике коллективного действия». При длиГРАЖДАНСКИЕ ПРАВА И СОЦИАЛЬНЫЕ КЛАССЫ тельной политической стабильности многообразие граж­ данского общества застывает в негибких формах, кото­ рые в конечном счете воспрещают любое преобразование.

В таком случае (считал Олсон) может помочь только крутая ломка — революция или война11.

К счастью, Олсон ошибался. Об этом мы еше погово­ рим. Собственно, все намеченные здесь мотивы еще по­ явятся в дальнейшем как темы социально-политического анализа. Здесь же элементы гражданского общества представлены с целью обрисовать картину наивысших возможностей современного мира. Если реализован граж­ данский статус в полном смысле маршалловского поня­ тия, если к тому же машина обеспечения в рыночной экономике работает на высоких оборотах, если, сверх того, гражданское общество поддерживается граждан­ ским сознанием своих членов — что еще нужно? Может быть, современный социальный конфликт окончательно выполнил свою задачу? Может быть, мы подошли к концу истории?

Т.Маршалл читал свои лекции в 1950 году. Как и другие социологи, он в равной мере и описывал, и ста­ рался предугадать социальные тренды. Тогда оставалось еше многое сделать, чтобы права, связанные с граждан­ ским статусом, утвердились хотя бы только в развитых обществах мира, не говоря уже о шансах их обеспечения, предоставляемых обществом всеобщего благосостояния.

Но Маршалл был прав в том, что современный социаль­ ный конфликт начал терять свое абсолютное качество.

Когда серьезно гарантированы основные права всех граждан, сохраняющегося неравенства в их обеспечении уже недостаточно, чтобы делать историю в прежнем смысле слова. Оно дает повод для зависти, но не для классовой борьбы. И в размышления Т.Маршалла закра­ лось ощущение, что уже виден конец.

Маршалл был не единственным, кто поддался подоб­ ному ощущению в 1950-е гг. В мире Раймона Арона (в гл. 5) мы встретимся кое с кем из них. Были авторы, констатировавшие некий парадокс: в коммунистических странах (утверждали они) могут возникать новые классы и вместе с ними новая энергия конфликта; в странах же 3 Современный социальный конфликт

66 СОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ

некоммунистических наступила эпоха бесклассового об­ щества. «Нивелированное общество среднего сословия»

не знает больше классовых конфликтов12. Сам Арон, как до него Дэниел Белл, говорил о «конце идеологии», имея в виду, что мировоззренчески декорированные по­ литические столкновения утратили свой социальный смысл. В будущем (следовало сделать вывод) будет иметь место лишь прагматическая политика.

История между тем продолжалась; она дошла до 1968 г. и пошла дальше. Легко было доказать, что в со­ храняющихся ио-прежнему проблемах прав и связанных с ними социальных конфликтах недостатка нет; даже се­ годня для данного тезиса все еще имеются веские основа­ ния. Тем не менее верно и то, что некоторое, и довольно значительное, число современных обществ успешно всту­ пили на путь, ведущий к изменению значимости прежних (классовых) конфликтов. В странах ОЭСР такие кон­ фликты уже трудно рассматривать как движущую силу политического и социального развития.

В 1970-е гг. под влиянием так называемого «первого нефтяного кризиса» произошел новый всплеск эсхатоло­ гических настроений. На этот раз они, правда, носили другой характер; мы еще покажем это подробнее в даль­ нейшем (в гл. 6 и 7). Говоря упрощенно, суть их была такова: индустриальные общества роста решили свои проблемы такими средствами, которые скоро подведут их к непреодолимому пределу. Поэтому необходим воз­ врат вспять во всех сферах: экономической, социальной, нравственной. Лучший из возможных миров держит курс на саморазрушение. Эффект от таких предостережений был сильным, но недолгим. Возможно, от него остался некий червячок сомнения, точивший души в течение всего подозрительного бума роста 1980-х гг. Мы навер­ няка не ошибемся, предположив, что это сомнение в той или иной форме вновь примет вирулентные формы на исходе тысячелетия и миллений без милленариев будет казаться упущенной возможностью.

В начале 1990-х гг. многие, однако, вернулись к более раннему тезису. Под впечатлением от революции 1989 г. они пришли к выводу, что теперь не только стра­ ны ОЭСР, но и бывшие страны СЭВ находятся на пути к лучшему из возможных миров. А поскольку разочаро­ вание в реальном социализме не ограничилось Восточной Европой, а охватило значительную часть третьего мира,

2. ГРАЖДАНСКИЕ ПРАВА И СОЦИАЛЬНЫЕ КЛАССЫ

то в этот раз о конце идеологии заговорили по всему свету. Американский автор Фрэнсис Фукуяма отразил это в броской формуле «конца истории». Великие битвы позади; их пафос и их энергию «заменяют теперь эконо­ мический расчет, бесконечное решение технических про­ блем, вопросы охраны окружающей среды и удовлетво­ рения высокоразвитых потребительских запросов»13.

Слишком легко высмеять подобные тезисы, указав на сохраняющиеся проблемы низшего класса, прав женщин или даже на муки переходного периода в бывших комму­ нистических странах и происходящие по всему миру эко­ логические катастрофы. Конечно, проблем достаточно, и история продолжается. Может быть, правы те, кто ус­ матривает среди новых проблем некоторые качественно новые, вокруг которых именно поэтому борьба вспыхива­ ет с невиданной доселе остротой. Ульрих Бек выпускает джинна в виде новых вопросов «общества риска», а Ханс Йонас, дабы побороть его, призывает на сцену «принцип ответственности». Впрочем, присяжные, как кажется, все еще сидят, совещаясь по поводу точного значения новых вопросов. Может быть, они засиделись слишком долго, но, пока они не вернулись и не вынесли свой вердикт, остается в силе положение, что современ­ ный социальный конфликт посредством гражданского статуса, экономического роста и гражданского общества создал рамки, внутри которых укладываются почти все известные проблемы.

С двумя исключениями. Мы должны здесь взять их на заметку; при анализе столетия, от искушений тотали­ таризма до надежд, порожденных революцией 1989 г., они все настойчивее заявляют о себе. Первая новая про­ блема связана с соблазнами современности. Казалось бы, это почти истекшее столетие достаточно учило нас, что история движется не только в одном направлении. Прав­ да, даже ведя речь о возврате вспять, мы как бы предпо­ лагаем при этом существование основного направления, которое в конце концов победит. К концу века эта идея снова получила широкое распространение. Но она оши­ бочна. Даже если вы принадлежите к тем, кто верит, что прогресс возможен — что имеет смысл попытаться предоставить больше жизненных шансов большему коли­ честву людей, — нужно все же признать, что разумное отнюдь не действительно и не обязательно когда-нибудь

68 СОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ

будет действительно. Свобода всегда остается под угро­ зой.

Угроза вышеназванных соблазнов современности по­ рождается противоречиями — побочными следствия­ ми — развития жизненных шансов в гражданском обще­ стве. Я уже указывал на них выше. Когда ломаются более абсолютные лигатуры прежних времен, поначалу возникает вакуум. «Все сословное и застойное исчезает, все священное оскверняется». Гражданское общество способно заполнить этот вакуум лишь до известного пре­ дела. Его лигатуры в самом лучшем случае принимают форму чего-то вроде американской гражданской религии или английской социальной традиции. Одна из опаснос­ тей, которым подвержено гражданское общество, — опасность аномии. Люди теряют опору, которую им могут дать лишь глубинные культурные связи; в конце концов уже все идет не так, все становится равнозначно, а следовательно — безразлично.

Для совместной жизни людей это имеет разнообраз­ ные и весьма серьезные последствия. Времена аномии это времена крайней неуверенности в повседневной жизни. Начинает раздаваться призыв к «закону и поряд­ ку». Вместе с тем люди ищут себе опору везде, где толь­ ко могут найти. Гамельнские крысоловы переживают тогда период высокой конъюнктуры. Но успехом пользу­ ются не одни только искусители. Появляются воспомина­ ния, идущие из самых недр истории, воспоминания об утраченной теплоте гнезда старых социальных взаимо­ связей. Снова начинают вызывать интерес национальные корни и абсолютные догматы веры.

Национализм и фундаментализм — два великих со­ блазна современности; в конце XX века они встают перед нами во всей своей красе. И тот и другой могут, правда, принимать и умеренные формы. Национальное чувство и евангелизм — не самые рядовые вещи, но они и не представляют опасности для конституции свободы.

Существуют, однако, более абсолютные их версии, кото­ рые противоречат всем элементам жизненных шансов, как они определены здесь, и недвусмысленно вступают с ними в борьбу. Крайний национализм и воинствующий фундаментализм не терпят ни многообразия, ни автоно­ мии гражданского общества, не говоря уже о его цивильности. Все права для них заслоняет религиозная химера.

А главное — они нисколько не заботятся об экономичесГРАЖДАНСКИЕ ПРАВА И СОЦИАЛЬНЫЕ КЛАССЫ ких последствиях своих действий, поэтому с ними нельзя бороться методами открытого общества.

Как же иначе с ними справиться? Этот вопрос имеет особое значение ввиду второго исключения из предполо­ жения, будто великие вопросы истории уже решены.

Может быть, социализм возможен в одной стране, хотя и в этом случае он не функционирует; но гражданское общество в одной стране в строгом смысле слова невоз­ можно. Здесь нельзя заблуждаться. Конечно, можно и нужно начинать строить гражданское общество с собст­ венного дома. Но пока оно заключено в национальных границах, оно по необходимости связано с отношениями, мерами и правилами исключения, нарушающими принци­ пы гражданского статуса и самого основанного на нем общества. Историческая задача по созданию гражданско­ го общества будет выполнена только тогда, когда все люди будут иметь равные гражданские права. Нам нужно мировое гражданское общество.

Что это не только красивые слова, ясно показывает нам история беженцев, беглецов, высланных, поселенцев и переселенцев. Если их впускают, ни одно общество мира все равно не может дать им статус, который имеют полноправные граждане, без существенных оговорок; в лучшем случае они становятся гражданами второго сорта, доводя тем самым понятие гражданина ad absurdum. К тому же они неизбежно создают элемент беспо­ койства. Если их не впускают, приходится сооружать ба­ рьеры, превращающие открытое гражданское общество в крепость. Многие предлагают улучшать условия, сущест­ вующие на родине беглецов и бродяг. Но что это значит?

Одной помощью развивающимся странам тут не обой­ тись; и вообще дело в первую очередь не в обеспечении.

Там, где живут люди, им должны предоставляться и га­ рантироваться гражданские права. Так должно быть по­ всюду.

Можно спорить о том, идет или нет своего рода все­ мирная гражданская война между бедными и богатыми странами. В любом случае попытка применить понятие классовой борьбы к отношениям между первым и тре­ тьим миром недалеко нас приведет. Пока отсутствует общий контекст, нет структурированного конфликта, а пока его нет, существующее противоречие не влечет нас вперед, к новым берегам. Разумеется, само существова­ ние третьего мира, и прежде всего беднейших из бедСОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ ных — таких на исходе XX века верных два миллиарда человек, — несовместимо с ценностями цивилизованного мира гражданских прав и экономического роста. Можно выбросить мысль о существующей в мире бедности из го­ ловы, но факт все равно остается фактом, превращая жизненные шансы богатых в нечто такое, чем они по природе своей быть не должны, — в привилегии. И по этой причине тоже нам необходимо мировое гражданское общество.

Многие сочтут эту идею безнадежно утопической, тем более в такое время, когда люди предпочитают теплое гнездышко родоплеменной связи ветрам открытого обще­ ства. И все же мысль о мировом гражданском общест­ ве — что угодно, только не утопия14. Как Афины Перикла превратили гражданский статус из мечты в реаль­ ность, на которой смогли вырасти современные общест­ ва, так и гражданские общества Европы и Северной Аме­ рики представляют собой наброски того, что, очевидно, возможно всюду. Иммануил Кант, который уж конечно не был утопистом, еще двести лет назад в своей «Идее всеобщей истории во всемирно-гражданском плане» оп­ ределил цель: создание «всеобщего правового граждан­ ского общества». Этот процесс требует времени и страте­ гических действий, но мы должны начать его, если не хотим поставить на карту все завоевания гражданства.

В ИНДУСТРИАЛЬНОМ ОБЩЕСТВЕ

Моменты и мотивы социального изменения Путь, которым структуры социальных классов и по­ рождаемые ими конфликты вокруг гражданских прав приходят в жизнь обычных людей и на страницы книг по истории, лежит через политику. Возможно, к книгам это относится даже в большей степени, чем к людям.

Люди тонко чувствуют несправедливость и замечают по­ явление привилегий задолго до тогсг, как они публично заявят о себе. Люди действуют исходя из собственных интересов независимо от того, есть или нет партии, кото­ рые могли бы организовать их действия. Таким образом, социальные силы — это нечто большее, нежели плод фантазии социологов. Но они становятся зримыми, ося­ заемыми, а главное — действенными только тогда, когда находят выражение в политических дискуссиях и реше­ ниях. В тот же миг, однако, они сталкиваются с другими силами и воздействиями, усложняющими картину. Клас­ совая принадлежность никогда не бывает единственной основой политических интересов. Происходят какие-то события, отвлекающие внимание большинства от темы гражданских прав, да и сама логика политического про­ цесса прежде всего привносит в классовую борьбу самые неожиданные составляющие. В этой главе речь пойдет о том процессе, который претворяет темы и социальные конфигурации конфликта в политическое действие.

Такой угол зрения открывает новые грани современ­ ной истории гражданского статуса и гражданского обще­ ства. Целый ряд выводов напрашивается сам собой, если проследить прогресс гражданских прав с начала XIX в.

до 1970-х гг.1. Первый из них подтверждает теоретичес­ кую гипотезу о скачкообразном характере развития новых прав. Это не был процесс постепенного роста, он проходил различные, нередко весьма длительные, этапы.

Любое важное изменение в правах связано с каким-либо достопамятным событием. В особенности это относится к тем прочным правам, которые были зафиксированы заСОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ конодательно. Примером может служить расширение из­ бирательного права в Великобритании: в 1832 г. Акт о реформе (Reform Act) ограничил и стандартизировал имущественный ценз; в 1867/1868, затем в 1884/1885 гг. новыми законами этот ценз был снижен еще больше; в 1918 г. было введено всеобщее и почти равное избирательное право для мужчин старше 21 года и женщин старше 30 лет; в 1948 г. — ликвидированы «университетские места» и некоторые другие аномалии;

в 1968 г. возрастной ценз снижен до 18 лет. Похожую историю имеют также введение и расширение всеобщего обязательного образования, и даже создание основных элементов государства всеобщего благосостояния. В не­ которых странах существует законодательно зафиксиро­ ванная минимальная заработная плата. Там, где этого нет и где к тому же заработная плата и оклады полнос­ тью не индексируются, доходы большинства определяют­ ся обязательными тарифными соглашениями. Более мяг­ кие права не так легко связать с конкретными мерами, но все же важнейшие шаги на пути к реализованному гражданскому статусу поддаются достаточно четкой идентификации. Часто они отмечены торжественными датами в честь конституционных, политических или со­ циальных преобразований.

Второй вывод, бросающийся в глаза при исследова­ нии прогресса гражданских прав, тот, что речь в целом идет действительно о прогрессе. Бывают длительные фазы, когда мало что происходит, но уж если происхо­ дит — то, как правило, улучшение существующего поло­ жения. С этой точки зрения, события, аннулирующие прежние достижения, представляют собой нечто экстра­ ординарное. Нацистский режим в Германии означал не только отмену гражданских и политических прав — он привел и к ограничению определенных социальных прав всех граждан; это был результат крупного, затяжного, а к концу — драматического конституционного кризиса.

Вообще гражданские права — «клейкие». (Кейнс назы­ вал «клейкой» реальную заработную плату. Он имел при этом в виду, что она сопротивляется давлению в сторону понижения. Сегодня мы знаем, что к Европе это относит­ ся более однозначно, чем к Соединенным Штатам, и, следовательно, в Европе правовой характер реальной за­ работной платы носит более выраженный характер.) Как только гражданский статус достиг определенной точки,

3. ПОЛИТИКА В ИНДУСТРИАЛЬНОМ ОБЩЕСТВЕ

велика вероятность, что он не упадет ниже нее; если такое все же происходит, этому предшествует разрыв по­ литической преемственности.

В обоих вышеуказанных отношениях история прав отличается от истории их обеспечения, особенно обеспе­ чения товарами и доходами. Экономическое развитие можно представить в виде непрерывной кривой, подвер­ женной конъюнктурным колебаниям2. В последние деся­ тилетия картину усложнило изобретение экономической политики; то же можно сказать и о связанных с выбора­ ми политических циклах экономического роста. Тем не менее, непреложным остается тот факт, что между эконо­ мическим ростом и расширением прав нет простого па­ раллелизма. Значительные изменения в структурах прав произошли в межвоенный период, когда экономическое развитие если и шло вверх, то весьма умеренно, а в целом колебалось вокруг уровня 1913 г. Решающие успе­ хи в области гражданских прав были достигнуты при со­ вершенно неясных экономических перспективах, напри­ мер, в 1918/1919, а затем между 1944 и 1950 гг. Партия обеспечения любит утверждать, что без роста невозмож­ ны структурные изменения. Как это ни курьезно, марк­ систы и идеологи капитализма объединяются, настаивая на примате экономики над политикой. На деле же отно­ шения между ростом и социальным изменением сложнее, если они вообще имеют системный характер.

Что же служило двигателем прогресса гражданских прав, если не желание допустить к пирогу обеспечения большее количество людей? Выше уже назывались неко­ торые критические периоды, прежде всего 1918/1919 гг.

и период после Второй мировой войны. Почему войны приводят к улучшению положения многих? Кит Миддлмас специально рассматривал этот вопрос в своей книге «Политика в индустриальном обществе» (откуда я и взял название для данной главы)3. Есть как минимум две причины, по которым военная политика ведет к ре­ формам. Первая — идеологическая, отчасти связанная с набором в армию. Войны двадцатого столетия велись не маленькими группами непосредственных участников — они требовали почти поголовного участия всего населе­ ния. В результате правящие круги приходили к убежде­ нию, что нужно что-то сделать для тех, кто рисковал жизнью, не имея притом никаких официальных социаль­ но-политических прав. Последние должны были полуСОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ чить гражданские права, как сказал Уинстон Черчилль уже в конце Первой мировой войны. Макс Вебер в пись­ мах и статьях о новом устройстве послевоенной Герма­ нии постоянно писал, что политически невозможно в на­ рушение «всякого стыда и приличия» отказать возвраща­ ющимся с фронта солдатам в правах, которые отсижи­ вавшиеся в тылу военные спекулянты имеют как нечто само собой разумеющееся4.

Другая связь между военным опытом и социальной реформой носит более практический характер; она явля­ ется центральной темой книги Миддлмаса. По крайней мере в Великобритании «военный социальный пакт»

предусматривал организацию и координацию действий главных участников процесса принятия экономических решений. Правительство было напрямую заинтересовано в сильных профсоюзах — в противоположность страте­ гии Бисмарка вожди британских консерваторов признали выгодность организации в сравнении с угрозой рассеян­ ных вспышек насилия — и одновременно стимулировали создание объединений работодателей. Союз между тремя главными действующими лицами — правительством, профсоюзами и предпринимателями — и породил ту «склонность к корпоративизму», которая впоследствии будет в течение пятидесяти лет определять (британскую) политическую жизнь. Но чтобы эта тенденция сохраня­ лась так долго, нужно было, чтобы заинтересованные стороны имели возможность хотя бы частично реализо­ вать свои интересы. В первую очередь это означало при­ знание интересов обделенных прежде слоев и их органи­ заций. Миддлмас показывает, что даже лейбористское правительство после 1945 г. в сфере перераспределения и социальной политики делало еще в основном то, что обсуждалось и планировалось сторонами «корпоративистского треугольника» во время войны.

Не следует, правда, забывать о двух специфически британских аспектах. Во-первых, Великобритании по­ счастливилось в решающие моменты обеих войн найти лидеров, которые не только были сильными политичес­ кими личностями, но и понимали необходимость соци­ альных преобразований, — Ллойд Джорджа и Черчил­ ля. Во-вторых, существовали планы реформ, которые, случайно или намеренно, точно нащупали точку, где различные и обычно противоположные интересы в не­ обычное время могли пересечься. Имена Уильяма БеПОЛИТИКА В ИНДУСТРИАЛЬНОМ ОБЩЕСТВЕ вериджа и Джона Мейнарда Кейнса еще не раз будут упомянуты в этой книге, когда понадобится привести образцовые примеры стратегических изменений. Оба нашли силу для претворения в жизнь планов, реализа­ ция которых должна была повысить жизненные шансы многих людей, в военных коалициях и особых условиях военного времени.

Конечно, не все изменения в правах осуществлялись военными коалициями или хотя бы выборными прави­ тельствами, особо ответственными за судьбу обездолен­ ных и бесправных. Если взглянуть на даты, отмечающие моменты, когда важные элементы государства всеобщего благосостояния впервые обрели форму закона, обнару­ живаются поразительные расхождения и отсутствие какой-либо очевидной связи с национальными переворо­ тами или катастрофами. Вот, например, история введе­ ния медицинского страхования: Германия — 1883 г., Ве­ ликобритания — 1911 г., Франция — 1930 г. А вот когда было введено пенсионное страхование: в Германии в 1889 г., во Франции — в 1910 г., в Великобритании — в 1925 г. Пример Германии особенно разителен. Пока правил Бисмарк, политические права оставались в самом лучшем случае на одном и том же уровне и в любом слу­ чае были весьма ограничены; закон о социалистах огра­ ничил их еще больше. Но при этом рабочий класс полу­ чил определенные социальные права. Одно должно было уравновешиваться другим, и все это — в интересах кон­ сервативного, можно сказать — парафеодального господ­ ствующего класса.

Этот пример подводит нас к сути вопроса, вытекаю­ щего из сопоставления классовой теории и исторической действительности. В описываемое здесь время между классовыми конфликтами и социальным изменением не было очевидных связей. Бисмарк категорически отказал­ ся бы признать реальным прогнозируемое «Коммунисти­ ческим манифестом» положение вещей; ему и с перево­ дом этих мыслей на идеалистический язык «Рабочей про­ граммы» Лассаля было достаточно трудно смириться. Но в то же время он понимал, что нужно что-то сделать, дабы утихомирить расшалившихся детей индустриально­ го века. Он реагировал на социальное давление. При со­ поставлении некоторых других дат получается еще более однозначная картина: Франция — 1910 г., Великобрита­ ния — 1911 г., Великобритания — 1925 г., Франция —

76 СОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ

1930 г. Давление конфликта, следовательно, было нали­ цо, и активное изменение существующего положения тоже; однако мосты между ними построены из самого не­ ожиданного материала, и обнаружить их порой можно лишь с величайшим трудом.

Что происходит в подобных ситуациях, легче опи­ сать, чем объяснить или хотя бы понять. Социальные конфликты несомненно реальны. Интересы бесправных групп и тех, кто представляет существующие привиле­ гии, сталкиваются. Печатаются воззвания, созываются митинги, суфражистки проводят уличные демонстрации, а стареющие бывшие либералы всерьез утверждают, что тот, кто не имеет собственности, не должен иметь изби­ рательных прав, или что женщины по физиологическим причинам ниже мужчин, или что протестующих нужно преследовать по всей строгости закона. Тем не менее, что-то наконец подается. И причина не в том, что вся страна в огне, и даже не в том, что бесправные слои по­ лучили какое-то загадочное большинство в парламенте.

Их большинство остается невидимым в коридорах влас­ ти, и, однако, позиция тех, кто так долго боролся против любых преобразований, меняется. Ее меняют неохотно, отчасти желая избавиться от утомительного давления, от­ части - в надежде заставить энергию протеста лить воду на мельницу собственной выгоды.

Таким образом, политическое преобразование состоит из нескольких ингредиентов. Один из них — сила, исхо­ дящая от более или менее организованных социальных движений, к которым могут, но не обязательно должны принадлежать политические партии. Другой — ситуация, когда изменения назрели и в то же время имеется скры­ тая, латентная возможность консенсуса. Инструментами исследования общественного мнения ее не обнаружить, но, когда решение о преобразованиях уже принято, боль­ шинство внезапно осознает, что давно стремилось к ново­ му. Поэтому так велика роль тех, кто принимает реше­ ние. Поначалу кажется, будто они плывут против тече­ ния; на самом же деле они просто раньше других поня­ ли, что течение делает поворот. Не предают ли они то, на чем сами стоят? Вспомним, как Уинстон Черчилль сказал после войны, что нужно еще какое-то время дать «социализму» (он имел в виду государство всеобщего благосостояния) идти своим путем; как Конрад Аденауэр пришел к мысли об участии рабочих в управлении горПОЛИТИКА В ИНДУСТРИАЛЬНОМ ОБЩЕСТВЕ ной промышленностью Германии; как Шарль де Голль превратил Algerie fran^aise в целиком и полностью ал­ жирский Алжир. Когда все уже произошло, мы вдруг видим, что «предатели» объединили, а не раскололи страну.

Подобная история неутешительна для движений, до­ бивающихся систематических преобразований. Но эти движения так или иначе должны быть готовы к невесе­ лым открытиям. Стоит вспомнить хотя бы «железный закон олигархии», обобщающий тезис Роберта Михельса, что каждый, кто стремится к власти, должен платить за нее демократией. Перед тем, кто хочет не только иметь спокойную совесть, но и действовать на политичес­ кой арене, встает нешуточная дилемма; он сталкивается с двойной опасностью — либо ему придется оставаться на слишком большой дистанции от места, позволяющего принимать решения, либо это место потребует своего.

Социалистам на протяжении их истории пришлось пере­ жить и то, и другое. Кейр Харди, Август Бебель, Жан Жорес возглавляли социальные движения, изменившие картину мира и мобилизовавшие людей, однако в приня­ тии решений не участвовали. Рамсей Макдональд, Гер­ ман Мюллер, в каком-то смысле даже Леон Блюм — за­ нимали высокие государственные посты, но вряд ли можно сказать, что они вошли в историю как крупные реформаторы. Спрашивается, не являются ли в конце концов просвещенные консерваторы и решительные ли­ бералы более эффективными двигателями прогресса и преобразователями?

Вместе с тем возникает неприятный для многих во­ прос о связи классовой теории с теорией элит. Обе пре­ тендовали на абсолютность, но эти претензии проливали мало света на реальные процессы социального измене­ ния. Абсолютный отказ от той или иной теории тоже не слишком помогает. Классы, по-видимому, определяют энергию и направление социального изменения. Их нель­ зя не принимать во внимание, а содержание интересов, на базе которых они образуются, указывает на то, куда будут двигаться события. Однако кто-то должен претво­ рять эти интересы в действие и форсировать ход собы­ тий. Нет недостатка в исследованиях, имеющих целью установить критерии выделения элит. Элиты рекрутиру­ ются из узкого социального круга; у их представителей схожий жизненный путь и жизненный опыт; большинстСОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ во из них заканчивали одни и те же университеты по одним и тем же специальностям; они знают друг друга и во многих отношениях говорят на одном языке.

Между тем подобные штудии как-то совершенно не касаются самой сути политического процесса. Представи­ тели социально однородных элит при определенных об­ стоятельствах бывают в высшей степени способны прини­ мать неортодоксальные и радикальные решения. На деле именно парвеню, выходцы из низов скорее боятся быть не как все и потому проявляют больший конформизм, чем это необходимо. Чем более человек уверен в себе в силу своей принадлежности к элите, тем менее оборони­ тельный характер носит его поведение и тем более он от­ крыт влиянию интересов и импульсов социальных сил.

Подобные соображения могут привести нас к поразитель­ ным выводам. Возможно, однородные элиты как носите­ ли социального изменения эффективнее, нежели плюра­ листические. Во всяком случае, понимание хода вещей — немаловажный элемент набросанной здесь кар­ тины, а понимание это вовсе не рождается автоматичес­ ки, при поддержке какого-нибудь приобретшего громкую славу движения.

Сущность политики в индустриальном обществе со­ стоит в эффективном сочетании столь разных элементов.

У парламентов в этой связи своя задача. Они собирают организованные социальные силы, выбирают лидеров, дают им шанс действовать, однако и принуждают к пови­ новению. Если они не теряют связи с умонастроениями и чувствами людей, то могут даже прояснить лидерам мо­ менты их деятельности. Однако в общую игру социаль­ ных сил, парламентов и элит, принимающих решения, то и дело вмешиваются разного рода дополнительные фак­ торы. Поэтому мы должны еще немного развить эту тему, а поможет нам самый значительный автор в данной области — Макс Вебер.

Макс Вебер и проблема современной политики У Макса Вебера свое место в маленьком пантеоне, воздвигаемом мной по ходу дела в этой книге. Подобно Бевериджу и Кейнсу (и Вильгельму фон Гумбольдту больше столетия назад), он был постоянным нарушите­ лем границы, весьма сомнительным образом связывая в

3. ПОЛИТИКА В ИНДУСТРИАЛЬНОМ ОБЩЕСТВЕ

своей жизни науку и политику, теорию и практику.

Вебер больше других страдал от противоречивости требо­ ваний обоих миров. Аскетические, пуританские наклон­ ности побудили его попытаться совершить невозможное и полностью отделить их друг от друга, разделить на нейтральную науку и страстную политику. Героическая попытка закончилась провалом, но это не значит, что она была напрасна. Вебер был реформатором-стратегом. Он говорит о себе, что начинал как консерватор, а позже стал либералом; сразу после Первой мировой войны он даже называет себя «радикалом» и ратует за «полностью радикальную социальную демократизацию». Его имя связано с кампанией против неограниченной подводной войны, а затем прежде всего с дебатами о послевоенной конституции Германии. За год до конца войны он напи­ сал ряд статей для «Франкфуртер цайтунг» о «парла­ менте и правительстве в новой Германии». Эти статьи не потеряли своей актуальности в послевоенной Германии и вместе со знаменитой лекцией «Политика как призва­ ние» (1920) весьма полезны как базис для рассмотрения проблемы современной политики5.

Макс Вебер был немцем. Хотя он много путешество­ вал и был необычайно начитан, опыт жизни в кайзеров­ ской Германии определил его подход к проблеме совре­ менной политики. У истоков ее стояла грандиозная фи­ гура Бисмарка. Отношение к нему Вебера отличается ха­ рактерной для либерала двойственностью. Бисмарк многого добился для Германии, но у себя дома разрушил столько же, сколько создал во внешнем мире. В частнос­ ти, он ни в институтах, ни в политической культуре не оставил места для политических лидеров, действующих в рамках современных конституций. Вебер жаловался на посредственность германского руководства после Бисмар­ ка, считая ее результатом своеобразного смешения сла­ бости и силы в самом основателе рейха. Кроме того, это было следствием социально-политического феномена бю­ рократии, наложившего самый сильный отпечаток на размышления Вебера о современной политике.

Вебер был просто одержим мыслью о роли бюрокра­ тии. Затрагивая любую тему, он вскоре сворачивал к рассуждениям о ее пагубном влиянии. Если он говорит о феодальных властителях и абсолютной монархии, то не­ пременно начинает рассматривать ее административный аппарат и присущую ему тенденцию к развитию автономСОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ ной власти. Если говорит о Бисмарке, то вскоре следует развернутая атака на «засилье чиновников», пришедшее ему на смену, то есть бюрократию (с ударением на вто­ рой части слова), и связанную с этим всеобщую «волю к бессилию». Если речь идет о «рационализации», в том числе о логике капиталистического развития, тут же разъясняется институциональная сущность современной организации с ее правилами, должностными лицами и всем прочим. Говоря о власти и легитимности, Вебер описывает прежде всего образец «рациональной» или «легальной» легитимизации через управленческий штат с определенными признаками, такими как должностные обязанности, квалификация и карьера. Одержимость Вебера выдает некоторый элемент прусского сознания, но в гораздо большей степени свидетельствует о преследовав­ шем его кошмарном сне, нимало не потускневшем за семь десятилетий истории. Я имею в виду образ бюро­ кратии как «железной клетки» для будущих поколений.

Оставьте бюрократии ее собственные весьма значитель­ ные ресурсы, и она приведет вас к совершенной системе управления, тотального в том смысле, в каком это слово стало использоваться позднее в понятиях «тоталитариз­ ма» или гофмановского «тотального института». Люди тогда превратятся в простые колесики «живой машины», зависимые и бессильные.

Анализ добюрократических структур у Вебера до странности бледен. Возможно, это один из пунктов, в ко­ тором проявлялся немецкий характер его опыта. У него не было правильного понимания рынка, хотя бы полити­ ческого, включая грубые нравы и обычаи американской политики. Однако сосредоточенность на одной-единственной теме придавала тем более драматическое звучание его вопросам: «Как вообще, перед лицом этого подавля­ ющего господства тенденции к бюрократизации, можно спасти хоть какие-то остатки хоть в каком-то смысле "ин­ дивидуалистической" свободы движений?» Вебер не ищет литературного или философского ответа; его инте­ ресуют политика и политические институты. Поэтому общий вопрос он переводит в два более конкретных: я обозначу их как вопрос демократии и вопрос лидерства.

Вопрос демократии Вебер ставит под несколько огра­ ниченным, но важным углом. Ввиду растущей незамени­ мости и обусловленной ею власти чиновничества, спра­ шивает он, как можно «дать какую-либо гарантию, что

3. ПОЛИТИКА В ИНДУСТРИАЛЬНОМ ОБЩЕСТВЕ

найдутся силы, которые будут удерживать в рамках чу­ довищное превосходство этого слоя, постоянно приобре­ тающего все большее значение, и эффективно контроли­ ровать его?» «Какая вообще демократия будет возможна хотя бы в этом ограниченном смысле?»

Демократия для разных людей означает разное. Со­ мнительно, чтобы от Перикла к Токвилю и далее, к сту­ дентам на площади Тяньаньмэнь и «демократическим форумам» Восточной Европы в период революции 1989 г. вела непрерывная прямая линия. Если говорить о буквальном смысле слова «демократия», оно означает нечто такое, чего, вероятно, быть не может. Стоит даже спросить себя, желательно ли вообще такое положение, когда, можно сказать, у власти находится народ. Неда­ ром идея так называемой общей воли,, интерпретируемая Руссо, Кантом и Гегелем тремя различными способами, поначалу повергает вас в смущение, а затем вызывает тревогу. Если этот плод политической фантазии предла­ гается как замена институтов, постоянно воссоздающаяся посредством безвластного дискурса, скептикам сразу приходят на ум такие вещи, как аномия, тирания боль­ шинства и просто автократия. Там, где власть ничем не обуздывается, скоро начинает торжествовать грубая сила; где нет институтов, правит бал наглость бескон­ трольных притязаний. Тому, кто хочет избежать метафи­ зики и эмоций, связанных с подобными дебатами, лучше понимать демократию в более точном и ограниченном смысле: речь идет о включении в политический процесс интересов и мнений многих людей и о легитимности.

Макс Вебер показывает нам, что модель, состоящая из социальных сил, в том числе социальных классов, ко­ торые определяют энергию и направление изменения, и элит, которые приводят свои интересы в соответствие с требованиями момента, слишком проста. При этом огра­ ниченный характер ей придает отнюдь не только приро­ да элит; правда, Вебер роняет многозначительное замеча­ ние о «нервных полковых командирах», неспособных «отстаивать интересы своих подопечных перед вышесто­ ящими». Иными словами, «нервные» элиты, как прави­ ло, трусливы; мужество, необходимое для реформ, тре­ бует наличия чувства собственного достоинства. Серьез­ нее, однако, бюрократическая опасность. Бюрократия может, к примеру, парализовать посредника между наро­ дом (demos) и властью (kratia), т.е. парламент. Тогда

82 СОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ

парламент становится пустой говорильней, где депутаты могут сколько угодно разглагольствовать о своих труд­ ностях и надеждах без всяких результатов. Именно так смотрел Бисмарк на германский рейхстаг; актуальным примером может служить Европейский парламент 1970-х и 1980-х гг. Парламент может также выродиться в одну из нитей полукорпоративистского, полубюрократического клубка, в котором все инициативы меняются до неузна­ ваемости и поэтому никакие нововведения не осущест­ вляются. Угроза подобной бюрократизации парламента существует везде. Она отпугивает посторонних наблюда­ телей, «народ», от политических институтов и приводит к зарождению новых социальных движений, которые вскоре сталкиваются с теми же проблемами.

Два процесса ведут к образованию так называемого демократического минимума. Один представляет собой ввод мнений и интересов народа в политическую систе­ му, другой — контроль над правителями и их админи­ страцией. Когда блокируются либо демократическое вы­ движение, либо демократический контроль, за этим сле­ дует конституционный кризис. Демократический мини­ мум — не осуществление прекрасной идеи или сладост­ ной мечты, а, скорее, самый надежный способ позабо­ титься о том, чтобы преобразование могло произойти без революции. В этом смысле демократия просто-напросто результативнее других форм правления. Доверительные жалобы на то, что демократия медлительна и заставляет тратить много времени зря, — «если бы не парламент и средства массовой информации, мы бы сделали все необ­ ходимое быстро и эффективно» — в лучшем случае сви­ детельствуют о невежестве жалующихся, в худшем — толкают людей на поддержку политических режимов, ко­ торые нестабильны именно потому, что в них все прохо­ дит так гладко и без шума. С другой стороны, если в странах, демонстрирующих наличие демократического минимума, шум превышает определенный порог, это не цена демократии, а симптом заблуждения.

«Современные парламенты, — говорит Макс Вебер, — в первую очередь служат представительствами тех, кем управляют посредством бюрократии». Демокра­ тическим фундаменталистам такие слова не нравятся, но они реалистичны как в плане учета народных интересов, так и в плане контроля над властями. Существуют, одна­ ко, и другие конституционные инструменты. ВсенародПОЛИТИКА В ИНДУСТРИАЛЬНОМ ОБЩЕСТВЕ ные опросы и всенародные референдумы предоставляют консерваторами, так же как и демагогам, возможности для злоупотреблений, но отказываться от них как от метода включения мнений общественности в процесс принятия решений нельзя. Контроль над властью требует помимо парламентской процедуры наличия правовых и иных ме­ ханизмов проверки решений, в том числе административ­ ных актов. Средства массовой информации имеют впол­ не реальное значение, которое, может быть, когда-нибудь будет признано конституционной теорией. Хаотичная на первый взгляд структура социальных движений и групп особых интересов, оживленных дискуссий в университе­ тах и демонстраций раздраженных масс на улицах явля­ ется, как мы видели, неотъемлемой частью гражданского общества. Демократия хаотична по определению, а тем, кто не может этого вынести, недолго ждать куда худшей формы государственного устройства.

Впрочем, главный интерес для Макса Вебера пред­ ставляла не демократия. Он гораздо больше размышлял и мог гораздо больше сказать по поводу второго институ­ ционального вопроса, следующего из основной темы и связанного с тем, «чего бюрократия не может». Это при­ водит Вебера к излюбленной теме лидерства. В свете позднейшей истории нам не так-то легко употреблять слово, которым свободно пользуется Вебер; но, нравится слово или нет, вопрос, обозначаемый им, требует ответа.

Это вопрос новаторства, инициативы, готовности и спо­ собности делать дело. Как Шумпетер в области экономи­ ческого развития отвечает на него восхвалением «пред­ принимателя», его добродетелей и талантов, так Вебер, рассматривая сферу общественной деятельности, в каче­ стве ответа рисует социальный портрет «политика», че­ ловека, занимающегося «политикой по призванию».

Здесь следует заметить, что я говорю не о веберовском понятии харизмы (туманном во многих отношени­ ях), т.е. легитимации власти в силу претензии на исклю­ чительную одаренность и избранность. Речь идет о веберовском анализе обычного отправления власти, показы­ вающем, что бюрократия может господствовать, но не руководить. Бюрократия безголова по определению.

Правда, многие из тех, кто формально возглавляет со­ временные администрации и несет политическую ответст­ венность, имеют бюрократический склад характера. В этом-то и проблема; так возникают посредственные сообСОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ щества, лишенные руля и ветрил, которыми управляют, но не правят. Бюрократы должны лояльно и компетент­ но исполнять решения, принятые другими. Конечно, бы­ вают ситуации, когда чиновникам приходится говорить своим политическим руководителям, что те или иные указания кажутся им ошибочными; но в конечном итоге им остается один выбор — делать, что говорят, или уйти. Ориентацию государствам, как и другим объедине­ ниям, задают те, кто стоит во главе их: «руководящие лица», «ведущие умы» или просто «лидеры».

Вебер не устает добавлять новые краски на палитру качеств, необходимых лидерам. Он говорит об их талан­ тах, об обстоятельствах выбора или заказе, который они могут принять либо должны отвергнуть, об условиях, при которых возможны их появление и успех. Его явно завораживает свойственное политическим лидерам «ощу­ щение под рукой пульса исторических событий», их спо­ собность «смело сунуть руку в спицы колеса истории».

Со вкусом растолковывает он суть трех качеств, необхо­ димых политику: «страсти — чувства ответственности — глазомера». Подобно многим молодым политикам того времени, мой отец купил первое издание «Политики как призвания» в 1920 г. и подчеркнул эти пассажи толстым карандашом. «Страсть» — это не «стерильное волнение»

интеллектуала, а глубокая преданность «делу», т.е.

чему-то неодушевленному (хотя Вебер и говорит о «Боге или демоне», который может быть «его», этого дела, «повелителем»). «Чувство ответственности» означает осознание политиком своего особого положения и своей задачи; это слово сразу ассоциируется с «этикой ответст­ венности», которой придерживаются политики, вместо того чтобы замыкаться в более чистом мире «этики убеж­ дений». Чистой морали в политике нет места, поскольку там все зависит от практических последствий того или иного действия; политику недостаточно иметь правиль­ ные убеждения — он должен ясно сознавать пределы своих возхможностей и уметь оценивать следствия и ре­ зультаты своей деятельности. Для этого требуются спо­ собность суждения и чувство пропорции. «Политику де­ лают головой, а не какими-либо другими частями тела или души», — говорит Вебер, но, учитывая собственные страсти, которые он никогда не обуздывал, не слишком долго на этом настаивает: «Поистине: политику делают головой, но, разумеется, не только головой».

3. ПОЛИТИКА В ИНДУСТРИАЛЬНОМ ОБЩЕСТВЕ

Вебер не рассматривает отдельно проблему лидера в бюрократическом мире. Однако ему, наверное, пришлась бы по душе следующая метафора из области космонавти­ ки. Ведущие политики, занимающие контролирующее положение в бюрократических империях, должны избе­ гать двух опасностей. Первая опасность - войти в атмо­ сферу действия под слишком отвесным углом и сгореть в ней; тогда лидеры сами становятся бюрократами. Другая опасность — слишком пологий угол входа: тогда лидера снова вытолкнет в открытый космос, и он так и останет­ ся маленьким далеким огоньком на небосклоне времени.

Угол погружения в более плотную атмосферу действия в управляемом мире должен быть таким, чтобы лидер мог эффективно работать, сохраняя при этом свою цель­ ность. Вебер поставил вопрос, при каких конституцион­ ных условиях возможен такой результат. Именно поэто­ му он поддержал тех, кто внес в Веймарскую конститу­ цию статьи о прямом избрании рейхспрезидента и воз­ можности правления путем внепарламентских чрезвычай­ ных постановлений. Некоторые несправедливо пытаются возложить на него часть ответственности за то, каким об­ разом президент Гинденбург использовал эту возмож­ ность незадолго до 1933 года и в самом этом чреватом последствиями году. Мне представляется, что куда боль­ шим недостатком тогда было отсутствие настоящей пре­ зидентской системы по американскому образцу — или хотя бы полной парламентской демократии в стиле Вест­ минстера.

Все ответы на вопросы, связанные с проблемой совре­ менной политики, спорны. Поколению демократических фундаменталистов особенно трудно согласиться с незави­ симой ролью, которая отводится политическому классу не только у Макса Вебера, но и в предлагаемом здесь анализе. Они любят представлять тех, кто занимает вы­ сокое положение, в виде некоего пара, поднимающегося над гейзером, зарождающимся глубоко в народных не­ драх. После XIX и начала XX века публичное обсужде­ ние политических вопросов во многом утратило свою утонченность. В свете опыта последних десятилетий это не слишком удивительно. В тирании, войне, геноциде нет ничего утонченного, в основных условиях мира и свободы — тоже. Тем не менее, проблема современной политики, какой ее видел Макс Вебер, не снята с повест­ ки дня. Как соединить демократию и обновление перед

86 СОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ

лицом растущей бюрократической опасности? Какова ныне возможность преобразования без революции?

Конституция свободы должна дать ответ на эти во­ просы. Она должна проложить свой курс между сладко­ голосой Сциллой тотальной демократизации и Харибдой автократии, не сев при этом на мель бюрократии, повсе­ местно воздвигающей препоны на путях прогресса. Воз­ можно, такие метафоры чересчур удобны. Они создают впечатление, что конституционным либералам нельзя ни на йоту отклоняться от единственно верного курса. На самом же деле вперед всегда ведет не один курс. Вновь фантазия действительности превосходит фантазию тео­ рии, и для нашего анализа будет полезно остановиться подробнее на реально сложившейся ситуации в различ­ ных странах.

О комбинированных конституциях Американская конституция должна была понравиться Максу Веберу. Президентская власть — чистое лидерст­ во, конгресс — чистая демократия, а роль бюрократии снижается благодаря практике, позволяющей каждой новой администрации назначать на ключевые посты своих людей. Последнее наверняка не отвечало веберовскому идеалу бюрократической организации; он предпо­ читал этос прусского государственного чиновника и, может быть, британскую форму civil service. В целом, однако, система Соединенных Штатов по всем признакам дает правдоподобный институциональный ответ на во­ прос современной политики.

Первое впечатление не обманывает. Несмотря на то, что не все президенты были или являются значительны­ ми лидерами, что конгресс все сильнее погрязает в собст­ венной бюрократии и порой серьезнее относится к эзоте­ рическим играм ради денег и статуса, чем к задачам де­ мократического представительства, американская консти­ туция на удивление хорошо функционирует свыше двух столетий. Кроме того, социальный фундамент американ­ ской политики должен быть по душе теоретикам модер­ низации. Главный признак Америки — мобильность; в семьях большинства американцев кто-то в недалеком прошлом принял мужественное решение порвать с традиПОЛИТИКА В ИНДУСТРИАЛЬНОМ ОБЩЕСТВЕ циями и гнетом своей родины — и пуститься в неизвест­ ность, отдавшись на волю морской стихии и иммиграци­ онных служб. (Важное исключение — потомки черноко­ жих рабов, и уже по этой причине о них вопрос особый.) Американцы так и остались мобильными. К тому же мо­ бильность с самого начала была тесно связана с демокра­ тией в токвилевском смысле, т.е. с первичным равенст­ вом жизненных условий, среди которых на первом месте стояло отсутствие традиционных отношений зависимости.

Поразительнее другое наблюдение, дополняющее кар­ тину: сторонникам классовой теории пример Америки тоже в высшей степени по душе. «Подчеркивание "бес­ классовости" в американской политической идеологии за­ ставило многих европейских и американских комментато­ ров прийти к выводу, что в Америке партийная принад­ лежность в меньшей степени основана на классовом рас­ слоении, чем в других западных странах. Однако иссле­ дования выборов опровергают этот вывод». С.М.Липсет проводил такие исследования начиная с 1936 г., но клас­ совая модель легла в основу политических конфликтов в Америке намного раньше6. «Еще до развития двухпар­ тийной системы в ее нынешнем виде политические темы, раскалывавшие общество, носили тенденциозно классо­ вый характер». Липсет напоминает нам, что данный факт не укрылся и от Токвиля. При ближайшем рассмот­ рении, говорит Токвиль, партийно-политические разног­ ласия в Америке не так уж «непонятны или ребячливы», как кажутся на первый взгляд. «Чем глубже мы вникаем в самые сокровенные замыслы этих партий, тем яснее видим, что цель одной из них заключается в ограниче­ нии, а другой — в расширении власти народа».

Итак, Соединенные Штаты — образец чистой демо­ кратии? Многие авторы придерживались этого мнения и пытались обосновать его ссылкой на благосостояние стра­ ны (богатство обеспечения в нашем понимании). Липсет стал отцом одной из господствовавших в 1960-е гг. тео­ рий, заявив (в одной работе 1959 г.), «что демократия за­ висит от уровня экономического развития. Чем зажиточ­ нее нация, тем больше шансов, что демократия найдет в ней опору». Когда один критик указал, что Соединенные Штаты в 1820 г., Францию в 1870 г. или Швецию в 1890 г. трудно назвать экономически высокоразвитыми странами, но при этом они несомненно были демократия­ ми, Липсет, чтобы спасти свою теорию, использовал весьСОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ ма странную уловку, утверждая, что эти демократии воз­ никли прежде, чем «всемирная система коммуникации»

дала возможность сравнивать их с другими. Но есть ведь пример Великобритании, прежде всего в межвоенный пе­ риод. Есть Индия. Не так уж нелепо выглядит почти прямо противоположный тезис: демократия дает странам свободу играть в экономические игры с нулевым итогом.

Как бы то ни было, пример Америки демонстрирует нам совсем другие социальные предпосылки политической демократии. Это — сочетание гражданских прав с откры­ той границей. Оба понятия при этом следует толковать в определенном, исключительно американском смысле.

Гражданские права, как мы видели (в предыдущей главе), близки к тому, что Токвиль называл первичным условием равенства или демократии. В американском слу­ чае это права принадлежности, ограничивающиеся в ос­ новном правовой и политической сферой. Тем не менее, американская история показывает вирулентность этой ве­ ликой силы модерна. Если одна сторона стремится огра­ ничить власть народа, а другая — расширить ее, то клас­ совая борьба легко может принять насильственные формы, что и происходило не раз в американской исто­ рии. Первые бои за конституцию в 1770-е гг., граждан­ ская война 1860-х гг.. и движение за гражданские права в 1960-е гг. — три наиболее знаменательных периода в дол­ гой истории борьбы за утверждение гражданского статуса.

Конституция и Билль о правах, Акт о гражданских пра­ вах 1866 г. и Четырнадцатая поправка, Акты о граждан­ ских и об избирательных правах 1964/1965 гг., а также постановления Верховного суда о положительной дискри­ минации и другие подобные решения и административные акты 1960-х и 1970-х гг. — вот вехи на бесконечном пути осуществления всеобщих гражданских прав.

При этом постоянно замечается уже упоминавшаяся нерешительность американцев, когда речь заходит о рас­ пространении таких прав на социальную сферу. Конеч­ но, Соединенные Штаты развивали основные элементы государства всеобщего благосостояния. И «Новый курс»

президента Рузвельта, и «Великое общество» президента Джонсона связаны именно с социальными правами. В США существует всеобщее пенсионное страхование, для многих — медицинское страхование, есть различные виды детских пособий и кое-что другое, указывающее на нечто большее, чем формальные права. Однако, если

3. ПОЛИТИКА В ИНДУСТРИАЛЬНОМ ОБЩЕСТВЕ

внимательнее изучить отношение американцев к социаль­ ной политике, вскоре можно сделать знаменательное от­ крытие. Американцам не нравится идея социальных прав; она то и дело используется, скорее, для того, чтобы показать и дискредитировать зависимость получа­ ющего пособие от общества. Большинство предпочитает рассматривать социальную политику либо как раздачу благотворительных пожертвований, либо как помощь, необходимую некоторым людям, чтобы научиться самим помогать себе, полностью нести за себя ответственность.