«Т.С. Буторина Ломоносовский период в истории русской педагогической мысли XVIII века Москва–Архангельск 2005 УДК 37(07) + 94/99(07) ББК 74(2р-4Арх)+63.3(2Р-4Арх) Б93 Рецензенты: д-р пед. наук, проф. РГПУ имени А.И. ...»

Программа юбилея была богата и разнообразна. В Москву отправилась большая группа ученых из Архангельска, народные умельцы, творческие коллективы. Они представляли родину Ломоносова в Академии наук СССР, в политехническом музее, аудиториях Московского университета, где был открыт музей Ломоносова и прошли юбилейные чтения. 19 ноября 1986 года в Большом театре Союза ССР состоялось торжественное заседание. На нем присутствовали представители советской и мировой науки, лауреаты высшей награды Академии наук СССР – золотой медали имени М.В. Ломоносова, земляки ученого. Вступительное слово сделал Президент Академии наук СССР Г.И. Марчук, отметивший борьбу Ломоносова за выход отечественной науки на передовые позиции, дальновидность его идей об огромной роли науки в обществе, ее единстве с практикой, народным просвещением. С докладом “М.В.

Ломоносов – основоположник отечественной науки” выступил вице-президент АН СССР К.В. Фролов, который показал, что жизнь и творчество великого сына Отечества составили целую эпоху в развитии русской мировой науки и культуры. О Ломоносове – создателе русского литературного языка и русской поэзии – рассказал земляк ученого, секретарь правления Союза писателей СССР А.А. Михайлов. Великим подвигом Ломоносова, подчеркнул он, стала созданная им “Российская грамматика”, которая ввела стихию и разноголосицу языка в берега науки, положила начало созданию русского литературного языка современности. В заключение участникам торжественного заседания была показана опера М.Мусоргского “Борис Годунов”. В эти же дни в Ленинграде состоялось открытие памятника Ломоносову, автором которого является скульптор В.Д. Свешников, уроженец г. Архангельска.

На родине Ломоносова юбилей был отмечен семнадцатыми Ломоносовскими чтениями. Праздник собрал много гостей из различных уголков нашей страны и из-за рубежа. В Архангельск прибыла представительная делегация Академии наук СССР, группа ученых Московского государственного университета, представители научной общественности союзных, автономных республик, Союза писателей СССР, общества “Знание” РСФСР. По традиции гости возложили цветы к памятнику первого русского академика. Студенческий хор исполнил северные народные песни, а артист Архангельского театра драмы им. М.В. Ломоносова Г. Рудский прочитал стихотворение поэта “Науки юношей питают”, Программа XVII Ломоносовских чтений предусматривала многочисленные встречи и выступления ученых в школах, техникумах, вузах, на предприятиях городов, районных центров области.

Волнующим и запоминающимся моментом было посещение родины великого помора – села Ломоносово, где в канун юбилея открылась новая экспозиция в капитально отремонтированном музееусадьбе ученого.

Центральным событием торжества стало заседание в областном драмтеатре имени М.В. Ломоносова, где выступил с докладом Герой Социалистического Труда, академик Н.М. Жаворонков.

Северяне встретились с академиком Н.С. Соломенко, с секретарем Союза писателей СССР А.А. Михайловым. С приветственными речами к собравшимся обратились представитель Болгарской академии наук профессор О. Пешев, вице-президент Академии наук Польской народной республики К. Урбаник. Вечер закончился праздничным концертом, в котором приняли участие фольклорные коллективы сел Лешуконского, Шотова Гора, Дома культуры работников просвещения, Ненецкий молодежный ансамбль из поселка Нельмин Нос, творческая группа Северного русского народного хора, артисты областного драматического театра.

В музеях, библиотеках города и области были подготовлены специальные выставки, освещавшие жизнь и творчество Ломоносова. Городская библиотека им. М.В. Ломоносова в эти дни получила бесценный подарок от истинного патриота, умельца Зосимы Петровича Калашникова – макет первого здания Московского университета, основанного нашим великим земляком в 1755 году, примыкавших к нему Воскресенских ворот, через которые прежде выезжали на Красную площадь с Неглинки, а также макет сохранившейся до наших дней церкви Дмитрия Солунского на родине помора, в строительстве которой принимал участие отец Михаила Ломоносова – Василий Дорофеевич.

Около полутора тысяч книг было представлено на юбилейной книжной выставке в областной научной библиотеке имени Н.А. Добролюбова Среди них – первые сочинения Ломоносова; работы, посвященные биографии ученого, его деятельности; книги о Русском Севере, о достижениях советской науки. Экспозицию оформил архангельский художник А. Позднышев. Особое место в ней заняли редкие издания, которые получены в дар из библиотек Академии наук СССР, Государственной библиотеки имени Ленина, библиотеки МГУ.

Хороший подарок получили северяне в дни юбилея от Северо-западного книжного издательства, которое выпустило работу “Слово о Ломоносове”. Авторский коллектив под научным руководством профессора Г.Г. Фруменкова поставил своей целью показать энциклопедичность наследия первого русского академика, его значение для современности. Книгу открывает обзорный очерк о научном и жизненном подвиге Ломоносова директора музея ученого в г. Ленинграде, кандидата технических наук Э.П. Карпеева. Духовному наследию Ломоносова в оценках деятелей XVIII – начала XIX века посвятил свои размышления доктор философских наук, профессор И.А. Чудинов. Большой интерес вызвала статья И.В.

Стрежнева “Блистательные вершины русской культуры” (М.В. Ломоносов и А.С. Пушкин). Другие публикации сборника “Слово о Ломоносове” свидетельствуют о глубоком интересе соотечественников к делам Ломоносова.

Юбилей ученого дал хороший импульс для развития науки в регионе. Географическое общество СССР, Министерство просвещения СССР, Архангельский педагогический институт провели две Всесоюзные научные конференции, которые привлекли внимание научной общественности. Так, 9-11 сентября 1986 года состоялась Всесоюзная научно-практическая конференция “М.В. Ломоносов и значение его деятельности для развития просвещения”, на которую приехали ученые АН СССР, АПН СССР, преподаватели пединститутов и университетов из девяти союзных республик. Результатом конференции явилось обращение исследователей к изучению педагогического наследия Ломоносова.

Лейтмотивом празднования 275-летия Ломоносова стало возвышение патриотических традиций российской науки, возрождение духовной культуры Русского Севера.

Стремительно летит время. Проходят годы, а с ними и дни рождения Ломоносова, К сожалению, в сутолоке дел или в шуме юбилеев мы часто забываем о необходимости повседневной работы по изучению и пропаганде идей ученого. Для нас, потом ков Ломоносова, заклинанием должны звучать слова ученого: “Наука есть вождь к познанию правды, просвещение разума, успокоение народов”. Только такой ориентир позволит нам достойно встретить 300летие со дня рождения Михаила Васильевича Ломоносова.

Русский Север в произведениях М.В. Ломоносова Речь, читанная на торжественном собрания Вологодского Общества изучения Северного Края в день чествования 200-летней памяти Ломоносова 8 ноября 1911 года Ломоносов по месту своего рождения, по годам своей юности, когда впервые проявляется в нем сила гениальных стремлений, наконец, по важнейшим темам своих поэтических и научных сочинений принадлежит Северу. И если вся Россия чествует Ломоносова в юбилейные годы его, как своего доблестного сына, то первое место в этом чествовании должен занять Север. В картинах Севера сказалось его поэтическое вдохновение, ко льдам холоднаго океана направлялась его творческая мысль, в северных недрах земли он обнаруживал богатства природы, в образе Петра Великаго воспел могучаго героя Севера. Он был поэтом Севера, он был его ученым "испытателем". И эти два главнейших проявления человеческаго духа – поэзии и науки – слились у Ломоносова в необыкновенной гармонии, как бы дополняя и совершенствуя одно и другое: в поэзии он остается ученым, в науке он остается поэтом. Над обеими областями духа у нашего великаго помора царит общее, объединяющее их начало – глубокая философская мысль, с которою он созерцает и творит, анализирует и собирает. Хотя Пушкин расчленял это общее представление о Ломоносове, видя в нем "историка, ритора, механика, химику минеролога, художника и стихотворца, но эти частичным определения он сливает в одно в заключительных словах, когда говорит о Ломоносове: "он все испытал, все проник". Однако эти звания – поэт и ученый – остались бы слишком отвлеченными, если бы мы не дали им более точнаго определения в смысле основы, на которой происходила деятельность Ломоносова. Этою основою была постоянная мысль его о родине, в силу чего самая творческая работа его носила характер патриотизма.

По специальной своей задаче из обширнаго списка сочинений Ломоносова мы возьмем только те, которыя имеют непосредИзвестия Архангельского общества изучения Русского Севера. - 1912. - № 7, 8.

ственное отношение к Северу. Безпредельныя равнины глубокаго снега почти на крайней границе русской земли, яркое зарево ночных сияний, серыя волны и льдины Белаго моря - вот та обстановка и те картины, среди которых проводит свое детство и раннюю юность денисовский рыбак. Сложна и изумительна дальнейшая его жизнь. Пушкин, выражаясь образно, сжал ее в следующее четверостишие:

Невод рыбак разстилает по берегу студенаго моря.

Мальчик отцу помогал. Отрок, оставь рыбака.

Мрежи иная тебя ожидают, иным забавы:

Будешь умы уловлять, будешь помощник царям.

И мальчик ушел, но, уходя, он унес с собою и впечатления детства, и память о родных картинах, чтоб потом, когда действительно он станет "помощник царям", отразить их в своем слове.

Остановим сначала внимание на Ломоносове как на поэте.

Поэт в Ломоносове еще остается для многих вопросом: не будем решать его и мы, но, если искренность и неподдельное чувство составляют необходимое условие поэтического творчества, этого тайнаго психическаго процесса, то мы не откажем ему в имени поэта.

Правда, как данник времени, шедший по следам занесеннаго к нам ложнаго классицизма, он остается еще в тисках условной теории, но откиньте ее и вы увидите в нем яркий пламень святаго вдохновенья.

Природа - вот могущественная вдохновительница Ломоносова, возбуждающая в нем творческую силу поэта. Но эта природа была не царством цветов под лазурным небом благодатнаго юга, нежная и ласкающая; нет - это природа дикаго Севера с ея порой страшными, а порой загадочными, ей одной свойственными, явлениями. Не льдины, а горы льда холоднаго моря, не заря, а пожарище неба в морозную ночь – вот предметы и краски картин Ломоносова, чуть ли не единственнаго русскаго поэта Севера. Эти картины не вызывали мелодичной песни, оне скорей пугали ум человека или повергали его в недоумение, искавшее разгадки в величии Бога. Вот Ломоносовская картина севернаго сияния – самаго величественнаго феномена Севера, в стихах творений которому дал название:

Вечернее размышление о Божием Величестве.

Лице свое скрывает день;

Поля покрыла мрачна ночь;

Взошла на горы черна тень;

Лучи от нас сокрылись прочь;

Открылась бездна звезд полна;

Звездам числа нет, бездне - дна.

Песчинка, как в морских волнах, Как мала искра в вечном льде, Как в сильном вихре тонкий прах, В свирепом как перо огне, Так я, в сей бездне углублен, Теряюсь, мысльми утомлен.

Уста премудрых нам гласят:

Там разных множество советов;

Несчетны солнца там горят, Народы там и круг веков:

Для общей славы Божества Там равна сила естества.

Но где ж, натура, твой закон?

С полночных стран встает заря?

Не солнце ль ставит там свой трон?

Не льдисты ль мешуть огнь моря?

Се хладный пламень нас покрыл.

Се в ночь на землю день вступил, О, вы, которых быстрый зрак Пронзает в книгу вечных прав, Которым малый вещи знак Являет естества устав Вам путь известен всех планет;

Скажите, что нас так мятет?

Что зыблет ясный ночью луч?

Что тонкий пламень в твердь разит?

Как молния без грозных туч Стремится от земли в зенит?

Как может быть, чтоб мерзлый пар Среди зимы рождал пожар?

Там спорит жирна мгла с водой;

Иль солнечны лучи блестят, Склонясь сквозь воздух к нам густой;

Иль тучных гор верхи горят;

Иль в море дуть престал зефир, И гладки волны бьют в эфир.

Сомнений полон ваш ответ О том, что окрест ближних мест.

Скажите ж, коль пространен свет?

И что малейших доле звезд?

Несведом тварей вам конец, Скажите же, коль велик Творец?

Картина эта еще не заменена в русской литературе живописью нового или новейшаго времени. Но не в живости только дело.

Поймем чувство поэта и разделим его с ним. Это не трепет испуганнаго зрителя перед поразительным явлением, это даже не молитва благочестной души. Это глубокое сознание Божьяго величества человеком, который в данный момент стал поэтом. Забудем на минуту религиозно поэтический экстаз автора и заглянем в его ученую книгу, где говорит он о том же явлении, как естествоиспытатель, в статье: "О явлениях воздушных, от электрической искры происходящих". Весьма вероятно, замечает он, что северный сияния рождаются от происшедшей на воздухе электрической силы. Бывают они по большей части после оттепели и предвещают морозы; в наших широтах сияния эти обыкновенно показываются после вечерней зари и редко продолжаются всю ночь, но в странах близ Севернаго океана они бывают безпрерывны, особливо же за полярным кругом, так что "народам, живущим при Северном океане, во время солнечного отсутствия зимою и в новолунии для исправления нужд довольно света подавают". Особенно грандиозное и величественное “северное сияние Ломоносов наблюдал в 1750 году 23 января в Петербурге.

Оно началось с шести часов пополудни и погасло только в девятом часу вечера. На севере сначала показалось яркое сияние, затем, над мрачною хлябью заблестела белая дуга, за которою появилась другая чистаго алаго цвета; на горизонте в стороне к западу загорелся того же цвета яркий столб, между тем все небо горело светлыми полосами. Вскоре после того, между белою и алою дугами небо покрылось зеленою краской, подобной цвету травы, и все это пространство приняло красивый вид радуги. Мало-по-малу сияние погасло, неподалеку от зенита оставался лишь белый яркий блеск, испускавший расходившиеся по небу лучи. Наконец, картина покрытаго радужными цветами неба, после двухчасового горения, сменилась обыкновенным в здешних местах сиянием. Это поразительно красивое северное сияние Ломоносов назвал "великим" и сам, как бы в недоумении, остановился перед ним в религиозном настроении и поэтическом очаровании.

Обращаясь к людям науки, он спрашивает:

Смутился слабый ум человека; но он понял в величии творения величие Творца, и смущению уже не было места. Здесь поэт заслонил ученаго, который еще не может дать полного и точнаго объяснения виденному явлению. "Сомнений полой ваш ответ", – говорит он ученым; на этих ответах раз они полны сомнений, человек успокоиться не может и ищет ответа другого, погружаясь в свою душу, откуда слышит его удовлетворяющий возглас: "велик Творец". Так изобразил и так прочувствовал Ломоносов зимнюю картину севернаго неба. Посмотрим на воду и на землю.

В поэме "Петр Великий" Ломоносов переносит нас на Белое море, в бурю и в шум его волн, когда в борьбе со стихией бьется ладья с царственным пловцом, могучим героем Севера. Поэт изображает грозный взрыв моря, охватившаго судно, когда уже скрылся берег, когда Закрылись крайние пучиною леса Лишь с морем видны вдруг слиянны небеса.

Тут ветры сильные, имея флот во власти, Со всех сторон, сложась к погибельной напасти, На запад и на юг, на север и восток.

Стремятся и вертят мглу, влагу и песок:

Перуны мрак густой сверкая разделяют И громко с шумом вод свой треск соединяют, Меж морем рушился и воздухом предел Дождю навстречу доэкдъ с кипящих волн летел.

Это не тихая картина севернаго сияния, описаннаго в радужных красках, – это грозный напор стихийной силы, требующей жертвы от безпомощнаго человека среди страшнаго разгула непобедимаго холоднаго моря. Картина, давно знакомая Ломоносову.

Еще ребенком он слышал разсказыотца и бывалых людей о страшных бурях на океане, о зимах на Колгуеве, Новой Земле, Шпицбергене, об опасных переездах по Белому морю. Поэт воскресил в своей памяти одну из этих картин, на фоне которой поместил своего любимаго героя. И герой этот не смутился от ярости голодных волн;

он не потерял присутствия духа. "Мужайтесь!" – крикнул он – "нас промысел небесный искушает". Буря утихла; сам Бог морей "волнам седым подобен", смиряется перед Петром, вошедшим без страха в его владения; он не смеет стать перед ним и только дерзает сказать ему во-след:

"Твои моря, над нами царствуй век, Тебе течение пространных тесно рек, Построй великий флот, поставь в пучине стены".

Впереди Соловецкие острова, святой приют отшельников мира, где царит полное забвение радостей внешней жизни, где водворилась благоговейная тишина в труде и молитве. Поэт быстро переходит от тревоги бурнаго описания к изображению мирнаго Жития:

Уже на западе восточными лучами Открылся, освящен, с высокими верхами Пречудных стен округ, из диких камней град.

Где вольны пленники спасения сидят, От мира отделясь и морем, и святыней.

Это уголок молитвы, уединения среди волн морских от волн житейских, святое место, где совершается дело, не каждому доступное. Такова у Ломоносова картина моря и Соловецкаго на нем базиса.

Героями своих произведений Ломоносов выводит только людей подвига; у него нет средняго человека, которым в сущности живет наша жизнь. Лиризм любви и нежности не свойственен поэзии Ломоносова; его внимание останавливает на себе человек, готовый к борьбе с препятствиями, как бы они ни были опасны; человек, в котором живет сила могучаго трагизма. Поэт сам признается в этом, говоря:

Хоть нежности сердечной В любви я не лишен Героев славой вечной 18-й век поэты называли "громким веком", а деятелей его "орлами". Эту линию героев восемнадцатаго столетия начал собой Петр I, великий "Герой Севера", герой поэзии Ломоносова. Именем его переполнены оды нашего поэта; в царственной дочери его он видит его могучий дух и с ним соединяет славу России. В лице Петра Бог послал а Россию человека, "который не слыхан был от века", который сквозь все препятствия вознес – Главу победами венчанну, Который Россию варварством попранну Он велик своими победами:

В полях кровавых Марс страшился, Свой меч в Петровых зря руках.

И с трепетом Нептун чудился, Взирая на Российский флаг.

Этому герою Ломоносов посвящает свою поэму: "Петр Великий", из которой мы уже брали картины северной природы. Место действия в этой поэме наш Север от Архангельска до Шлиссельбурга; событие, изображенное в ней, наша, загоравшаяся тогда Великая Северная война; центральная личность рассказа – Петр Великий. Не только по теоретическому требованию поэмы, но и сам по себе Петр Великий больше, чем человек: здесь он богатырь в борьбе с природой и с людьми. Свободная фантазия поэта собрала здесь все: тут мифические существа, вроде морского царя, – тут же отшельники Соловецкаго монастыря, куда заходит герой поэмы после того, как устрашил своим появлением властелина морей. Петр молится в святой обители, скорбит о широком развитии раскола и с горечью разсказывает о стрелецком бунте, потребовавшем у него решительных действий. Но сердце его исполнено воинскаго духа.

Несогласия с Карлом Шведским продолжаются и война вступает в полный разгар. Под Шлиссельбургом идет кровавый бой, здесь сам Государь, свидетель храбрости своих Преображенцев, он видит этот хаос ожесточенной битвы:

Как туча грозная, вися над головой, Надута пламенем сокрывшимся водой, Напрягшуюся внутрь едва содержит силу, Отъемлет почернев путь дневному светилу Внезапно разразясь стесняет громом слух И воздух, двигаясь, в груди стесняет дух, Сугубят долы звук и пропасти глубоки, И дождь, и град шумит, и с гор текут потоки, Земля, вода, леса поколебались так.

Сквозь дым сквозь сверкание мечей Победа бодрых Петр внимание очей.

Победа осталась за нами. Шведы сдались. Грозный и несокрушимый в бою Петр исполняется нежным чувством, при виде убитых на поле сражения, – и говорит "печальными устами":

"О, други, верные, я вашими кровями И общих и своих преодолел врагов:

Небесных радуйтесь, сподобившись венцов".

Но Петр не только герой, сокрушающий вражескую силу, это дух творящий. Ломоносов с особенною полнотою говорит о тех делах государя, где проявилась его созидающая сила. На пути из Соловок он видит в Олонецком крае признаки руд и целебных вод, намеревается основать здесь заводы, чтобы разрабатывать металлы, думает о соединении каналом Волхова с Невою. Таким образом в лице Петра сказался полный образ героя и человека с несокрушимой силой воли, с широкоохватывающим умом и внимательной заботой о нуждах своей земли.

Ломоносов не окончил своей поэмы; он написал только две ея песни, как раз столько, сколько нужно было для изображения Петра на Севере или вернее для изображения Севера в делах Петра.

Другою областью, в которой проявился дух Ломоносова, была наука. В этой сфере деятельность Михаила Васильевича в обществе известна мало и, во всяком случае, меньше, чем в сфере поэзии и языка. Но справедливость требует сказать, что научныя занятия Ломоносова по химии и астрономии, по степени своего значения не уступают его работам над русским словом, так как они составляют открытия, лично им вносимый в мировую науку. Химические опыты Лавуазье над явлениями горения получили всемирную известность, об открытиях же Ломоносова, который предупредил французскаго ученаго в той же области на 17 лет, никто не знает. Открытие газообразной атмосферы вокруг Венеры приписывают ученым Штетеру и Гершелю, – но каким запоздалым является это открытие после того, как оно на тридцать лет раньше было сделано нашим ученым. 26 мая 1761 года должно было произойти редкое астрономическое явление – прохождение Венеры через диск солнца. Ломоносов наблюдал его в Петербурге с 4 до 10 часов утра. "Десятки астрономов10, говорит биограф Ломоносова, наблюдали это прохождение; все видели одно и то же, но только один Ломоносов сделал на основании своих наблюдений, совершенно правильное заключение, что планета Венера окружена большою газообразною атмосферою, – может быть, большею, чем земля. Хотя он и опубликовал это заключение, но подобно всем его научным открытиям, оно прошло незамеченным". Довольно этих указаний, чтобы признать все значение авторитета Ломоносова в области точных наук. Науку он вносит в поэзию и разсуждениями о ея значении уделяет значительное место в ряду патетических строк своих возвышенных од.

Характер науки у него преимущественно реальный; он говорит о прикладных знаниях, его главнейшия темы: разработка богатств ископаемаго царства, проложение кратчайших путей в далекия Б.Н. Меншуткин. Жизнеописание М.В. Ломоносова.

страны для торговых сношений, сооружение по правилам науки заводов и фабрик и т. д. В посвященной Елизавете Петровне оде он говорит о том, что Россия богата сокровищами, какими славится Индия, но для разработки их нужны "искусством утвержденные руки, которых и камни почувствуют силу".

Этот характер практического значения науки мы видим у Ломоносова в его работах, посвященных родному Северу, к числу которых относится, между прочим, его "Краткое описание разных путешествий по северным морям и показания возможнаго проходу Сибирским океаном в Восточную Индию". Должно сказать, что в середине 18 века русским правительством была предпринята попытка обследования берегов Севернаго океана с целью проложения пути в Ост-Индию для торговых сношений. Так в 1737 году была снаряжена большая северная экспедиция, в задачу которой входило описать и нанести на карту берега Ледовитого океана, но труды этой экспедиции ограничились линией от Белаго моря до р. Калымы, так как она встретила неодолимыя препятствия со стороны льдов, которыми заперто было раздавленное ея судно, а сама она еле спасалась от гибели и окончила свое дело, насколько – было возможно, по сухому пути на собаках. Отчет об этой работе составлен был Харитоном Лаптевым. Почти в то же самое время другой Лаптев – Димитрий на боте "Иркутск" пытался пробраться из устьев Лены к берегам Камчатки, но тоже, претерпев тяжелыя неудачи, а с ними голод и холод, после нескольких лет старения ограничился лишь описанием устьев реки Анадыри. Так о холодные льды Севернаго океана разбилась смелая попытка проложить путь в далекия жаркия страны. Но Ломоносов не мог примириться с этими препятствиями; он твердо верил в то, что наука сильнее их, что она одолеет природу, которую нужно изучить. Увлеченный этим вопросом, в мечтах своих он рисовал победу над морями, когда говорил:

Я вижу умными очами:

Колумб Российский между льдами Спешит и презирает рок...

Ни бури разом изощренны, Ни волны, льдом отягощены, Против него не могут стать...

В рапорте о своих занятиях он писал И.И. Шувалову, что "сочинил письмо о северном ходу в Ост-Индию Сибирским океаном".

Это письмо оказало свое действие: в 1764 году под непосредственным наблюдением Ломоносова была снаряжена экспедиция для отыскания морского пути в Индию, но Ломоносов не дождал результатов этого предприятия, так как экспедиция вернулась в Архангельск, не одолев заграждений почти из сплошного льда, когда его уже не было в живых. Насколько же интересовал Ломоносова вопрос об этом пути, между прочим, мы видим из его черновой записки, в которую, как бы для памяти, занесены следующие слова:

"примерная инструкция морским командующим офицерам, отправляющимся к поисканию морского пути на восток сибирским океаном". Несомненно, плодом этих размышлений еще раньше явилось его "Разсуждение о большей точности морского пути", прочитанное им в публичном собрании Академии Наук в 1759 году. В этом разсуждении ученый автор говорит о том, как много может принести пользы в деле навигации наука и "преискусные в астрономии и мореплавании люди". Здесь предлагаются способы определения времени на меридиане корабля, о сыскании широты и перваго меридиана по наблюдению звезд, о предсказании погоды, а особливо ветров и проч. К своему сочинению Ломоносов приложил чертежи им изобретенных приборов и этим придал своей работе еще большее значение. Как видим, Ломоносов ставит новый научный вопрос, вопрос о метеорологических наблюдениях, понимая, что предсказание погоды, возможное при данных науки, может иметь широкое значение на море и на суше, как для плавателя, говорит он, так и для земледельца. Нельзя в этом случае обойти молчанием ту заметку в рапорте Шувалову, в которой он говорит: "деланы опыты метеорологические над водою, из Севернаго океана привезенною, каком градусе она замерзать может". В связи с мыслями о северной экспедиции и трактатами его по этому поводу находится и то его сочинение, в котором он излагает гипотезу "О происхождении ледяных гор в северных морях". Сочинение это написано было Ломоносовым по случаю избрания его членом Стокгольмской Академии.

До сих пор мы видели Ломоносова в его изследованиях небесных и морских явлений на севере. Посмотрим, что дали изследования его над сушей. Огромная территория страны не смущала нашего ученаго, и он не ограничивался только землею Европейской России, но проникал и в отдаленную Сибирь, туда где Леначистой быстриной, Как Нил, народы напаяет И бреги наконец теряет, Сравнявшись морю шириной.

Мы говорили уже о попытках составления карт севернаго побережья от Белаго моря до Камчатки. Это, конечно, была желательная деталь, но у нас не было еще общаго атласа России, необходимость котораго всегда очевидна. На этой необходимости и остановился Ломоносов в специальном сочинении: "Об исправлении Российского атласа". Свою работу наш ученый предпринял, между прочим, с целью "показать в других государствах, что наше отечество не так пусто и безнародно, как на атласе нашем поставлено". В этах словах мы слышим голос не только ученаго, но и патриота, желающаго сказать правду о своем отечестве другим народам, у которых, что замечается и в настоящее время, так много ложных представлении о России. Ломоносов хочет отнестись к намеченному делу с надлежащей точностью и, вследствие этого, в донесении президенту Академии гр. Разумовскому пишет, что "для большей исправности Российскаго атласа неотменно должно знать долготы и широты знатнейших мест Российскаго Государства, о чем неоднократно от профессоров представляемо было". Атлас этот, по мнению Ломоносова, должен состоять из 60 или 80 больших карт "с отменными украшениями и с политическим и экономическим обстоятельным описанием всея Империи, включая Сибирь". Для выполнения дела, столько же грандиознаго, сколько необходимаго, предположено было разделить великую Россию на три экспедиции, "который бы все в полтора, а по большей мере в два года могли быть окончены". Северная часть России поручалась третьей экспедиции, которой надлежало определить астрономическое положение следующих мест: Ладоги, Тихвина, Ярославля, Нижняго-Новгорода, Козмодемьянска, верховья реки Ветлуги, Галича, Вологды, Устюга, устья реки Выми, Усть-Елмской слободы, Пустозерскаго острова, Мезени, города Архангельска, Кеми, Кандалакши, Колы, Каргополя". К сожалению, достойная глубокаго внимания, мысль Ломоносова о составлении научно-точнаго атласа России с политическим и экономическим описанием остается мыслью в проекте и до сего времени не только в Азиатском, но и в Европейском Севере. У нас немало таких мест, которыя еще не нанесены на карту. Нет сомнения, что в обстоятельном описании нашли бы себе место и природный богатства той или другой местности, о которых мы узнаем в наши дни в самых разнообразных показаниях, каковыя, например, богатства Вологодскаго края с его нефтью, серебром и целебными источниками.

Мысли об экономическом описании страны возникали у Ломоносова естественным путем и прежде всего останавливались по преимуществу на пределах Севернаго края. Так появилось его "Нижайшее донесение в правительствующий Сенат", на обсуждение котораго он представлял свои проекты о собирании материалов по геологии минералогии России. "В пространном Российском государстве, писал Ломоносов в этом донесении, коль великое множество должно быть разных минералов, легко понять можно.

Одно любопытство побуждает, чтобы знать внутренность подземной Российской натуры и оную для общаго приращения наук описав, показать ученому совету. Однако, нет сомнений, чтобы в такой обширности не было по разным местам руд, дорогих металлов и камней. Примеров имеем довольно в Сибири, на Олонце, на Медвежьем острову и в других местах, где руды без искания ненарочно открылись"... Об этих рудах и минеральных богатствах, как о существующих уже и явных, Ломоносов говорит в своей поэме "Петр Великий". Возвращаясь с Белаго моря к Шлиссельбургу, Государь приходит в Онежский край, здесь Монарх наш, переходя Онежских крутость гор, Свой пронзительный кругом возводит взор, И видя, что из них исшедшие потоки Несут из крутизны металлические соки, Богатства здравия являются ключи:

Блестят из мрачных мест сокровищей лучи:

Сказал: "ты можешь мне произвести, Россия, Целебны влажности и жилы золотых".

Так двести лет тому назад свидетельствовал в науке и в поэзии о русских природных богатствах Ломоносов, находя их в нелюдимом и неприветливом Русском Севере, которому не достает еще Искусством утвержденных рук.

Но Север их ожидает, ожидает до сего времени "для приращения государственнаго богатства и имущества". В этих словах мы снова слышим голос практика, который в науке, как мы заметили, видел всегда ея реальное значение и не пропускал случая говорить о ней и в прозе и в стихах. Герой поэмы Петр I спешит "против врагов чрез горы и валы"; ему нужны вооружение и снаряды, и он обращается к России:

Железо мне пролей, разженной токи меди:

Пусть мощь твою и жар почувствуют соседи.

Но повествователю о просветительной деятельности Ломоносова невольно в этом месте приходится высказать сожаление о том, что труды этого человека не получали надлежащей оценки у современников и прежде всего у его ученой братии – академической корпорации, которая не то с завистью, не то с недружелюбием относилась ко всем его начинаниям. Самый тот атлас, о котором только что говорили мы, не был завершен Ломоносовым потому, что его действительно "оттерли" от него. И это был не единственный случай неприязненнаго отношения к самородному русскому гению различных господ из темной, хотя книжной толпы, вроде Шумахеров, Таубергов, Миллеров, одни иноземнья имена которых говорят о том, кого этот великий поборник русскаго образования "имел перед собою в числе неприятелей, как он выражался, наук Российских".

В кратком очерке мы обозрели поэтическую и ученую деятельность Ломоносова, придерживаясь исключительно того, что, так или иначе, связывалось с природою Русскаго Севера. Мы оставляем в стороне исторические труды его, так как эта область его деятельности не заключает в себе чего-либо оригинальнаго. Главнейшия положения его в этой области сводятся к следующему: он признает доисторическую древность славянскаго племени, полагая, что "и прежде Троянской войны, и после оной предки Славянских народов на вечерния и полуночныя страны переселялись и размножались";

считает, что немалое число Чудскаго поколения соединилось с племенем Славянским и участие имеет в составлении Российскаго народа, вследствие чего многия села, реки, города и целыя области, особенно в северном крае, остались под чудскими названиями, равно, как "немалое число чудских слов" сохранилось и в русском языке. Хотя значение Ломоносова по отношению к Русскому Северу есть, конечно, значение частичное, ибо гений этого человека охватывал интересы всей России, во всех областях ея государственной жизни, тем не менее, мы должны признать, что Русский Север входит видно частью в поэзию и науку Ломоносова. Он ближе к нему, как священное место Родины, как источник поэтическаго вдохновения и как предмет его научных размышлений. Мы любуемся его "Северным Сиянием", мы видим перед собою во весь рост фигуру его "Севернаго героя", мы наблюдаем его в проекте и в составлении его плана Севернаго пути" в богатую Индию, вместе с ним останавливаемся перед природными богатствами севернаго края, видим, как он в Академии производит опыты над водою, привезенною из "Севернаго океана".

Итак, везде Север, Север от просвещеннаго Петербурга до неграмотной в то время деревни Денисовки.

На высоте своей учености и общественного положения Ломоносов не забывал родного Севера и в личных отношениях к тем, с кем был связан землячеством или родственными узами. Он с необыкновенною любезностью и простотою принимал у себя в Петербурге своих земляков, приходивших к нему с берегов Белаго моря, а в письмах на родину поддерживал свои отношения с близкими ему лицами и заботился о них, как он выражался "в случае нужды" и "без нужды". Сохранилось прекрасное письмо его из Петербурга от 2 марта 1765 года, последняго года его жизни, к сестре Марье Васильевне в г. Матигоры, в котором он в чрезвычайно ласковых словах говорит о том, как он принял своего племянника маленькаго Мишеньку, приехавшаго к дяде учиться. "Поверь, пишет он, сестрица, что я об нем стараюсь, как должен добрый дядя и отец крестный. Я часто, замечает он в постскриптуме, видаюсь здесь с вашим губернатором и просил его по старой своей дружбе, чтобы вас не оставил".

Русский Север и Ломоносов – два представления, неотделимыя одно от другого. Этот Север, дотоле неподвижный и почти неведомый, ожил с именем Ломоносова в его поэзии и в его науке.

Черты и анекдоты для биографии Ломоносова, взятые с его собственных слов Штелиным 1783 г11. Примечание Штелина на заглавии в тетради: Эти анекдоты, по приказанию княгини Дашковой, президента Академии наук, были переведены на русский язык и с исключением некоторых менее важных мест, напечатаны под заглавием: Жизнь Ломоносова при первом томе его сочинений, изданных Академиею в 1784 году.

Ломоносов родился на острове, лежащем на Северной Двине, недалеко от Холмогор, в Куростровской волости, в 1711 году.

Когда он подрос, отец его, рыбак, брал его несколько раз с весны до поздней осени с собою на рыбную ловлю, в Колу, в Белое и даже Северное море, до 70 градусов сев. широты, о чем он сам припоминал впоследствии. По 10 году, в зимнее время учился он читать и писать у священника своего села, который, не зная латинского языка, выучил его только чтению церковных книг, но возбудил его любознательность рассказами про Заиконоспасский монаМ.В. Ломоносов в воспоминаниях и характеристиках современников. М.–Л.– Из. Академии наук ССР, 962. – С.51, стырь в Москве. Ломоносов выучился также исчислению, впрочем, без объяснения правил.

На 17 году, зимою, в ночь, ушел он тайно из отцовского дома, вслед за обозом с рыбой, который отправлялся в Москву. Он догнал его на другой день, в 80 верстах от своей деревни, на большой дороге. Приказчик не хотел взять его с собою, но он просил со слезами дать ему случай взглянуть на Москву.

В Москве, где у него не было ни души знакомых, спал он первую ночь на возу. Проснувшись на заре, он стал думать о своем положении и с горькими слезами пал на колена, усердно моля бога ниспослать ему помощь и защиту. В то же утро пришел городской дворецкий на рынок закупать рыбы. Он был родом с той же стороны и, разговорившись с Ломоносовым, узнал его. Этот дворецкий просил своего приятеля, монаха из Заиконоспасского монастыря, исходатайствовать у архимандрита для Ломоносова позволения вступить в семинарию.

Между тем его домашние в деревне искали его по всей окружности и, не нашед, считали без вести пропавшим, пока наконец, с последним зимним путем возвратился из Москвы тот обоз, и приказчик сказал отцу Ломоносова, что его Михайло остался в Москве, в монастыре, и просит его об нем не сокрушаться.

В монастыре Ломоносов учился с большим прилежаньем и делал удивительные успехи. В свободное от учения время сидел он в семинарской библиотеке и не мог начитаться. В первое полугодие был он переведен из первого класса во второй и в тот же год в третий. Кроме латинского, он выучился греческому языку и горел желанием изучить физику и математику; но не имел к тому случая.

Так как жажда его к познаниям не могла быть вполне удовлетворена в семинарии, то он просил начальников отослать его на год в Киев для изучения философии, физики и математики” Там нашел он одни сухие бредни вместо философии, но совершенно никаких материалов для физики и математики. А потому не остался и года в этой Академии, где за недостатком других книг прилежно перечитывал он летописи и творения св. отцов. Лишь только возвратился он в свою семинарию, как пришло туда из Петербургской Академии требование о присылке двенадцати семинаристов для дальнейшего усовершенствования в науках. Обрадованный этим желанным известием, он тотчас стал проситься в Академию. В 1734 г.

был он послан с 5 товарищами из монастыря в Петербургскую академию.

Там занимался он с большим старанием физикою и математикою, также и поэзиею, хотя ничего не печатал, и в особенности любил заниматься минералогиею и физическими экспериментами.

Весной 1736 года Академия назначила послать его, вместе с его товарищем Виноградовым в Марбург, к знаменитому философу и математику Христиану Вольфу, от которого он через три года, по его рекомендации отправился в Фрейберг к горному советнику Генкелю для изучения горного дела и металлургии. Через некоторое время возвратился в Марбург, в университет. В первое свое пребывание там, будучи студентом, он скоро выучился говорить и читать по-немецки, для чего, впрочем, он еще в Петербурге в гимназии приобрел хорошие подготовительные познания. В особенности любил он стихотворения Гюнтера и знал их почти наизусть. По тому же размеру стал он сочинять русские стихи. Первым его опытом в этом роде (в 1739) была торжественная ода на взятие Очакова. Он послал ее к тогдашнему президенту Академии Корфу, который отдал ее на рассмотрение Ададурову и Штелину.

Мы были очень удивлены таким, еще небывалым в русском языке размером стихов и нашли, между прочим, что эта ода написана в Гюнтеровом размере и именно в подражание его знаменитой оде: Ойген ист форт! Музен нах етк., и даже целые строфы были из нее переведены. Она была напечатана при Академии, поднесена императрице Анне, роздана при дворе, и все читали ее, удивляясь этому новому размеру. (Тогда Сумароков еще и не думал о сочинении стихов, тем менее таким размером; но все-таки впоследствии, в царствование императрицы Елизаветы, он хотел присвоить себе имя и десть первого автора, который ввел этот размер в русском стихосложении).

Около этого времени (1740) Ломоносов тайно женился в Марбурге на дочери своего хозяина (марбургского гражданина, ремеслом портного), у которого жил он несколько времени, и там же родилась у него первая дочь.

В продолжение своего там пребывания он содержал жену и дочь своим жалованьем, которое получал по третям из Петербургской Академии. По его просьбе о дозволении ему усовершенствовать себя в горном деле и в металлургии Академия позволила ему посетить рудники в Гессене и Гарце (см. протокол акад. Канцелярии).

В Гессене познакомился он с знаменитым металлургом и горн. советн. Крамером, который там печатал свое превосходное сочинение о химии. С ним прожил он несколько времени, прилежно занимаясь своим предметом. Везде посещал он рудокопные заводы и плавильни, и провел там все лето.

Зимою возвратился он в Марбург и прожил тут до весны 1741 года.

От ничтожных средств к содержанию, от роскошной иногда жизни и от необходимых издержек на содержание своего тайного семейства он впал в бедность, в долги и в такое отчаянное положение, из которого не знал, как освободиться. Из опасения попасть в тюрьму он решился тайно убежать в Голландию, хотя бы даже пришлось ему дорогой просить милостыни (потому что от полученного им незадолго пред тем третнего жалованья у него не осталось ни гроша), а там сесть на корабль и отправиться в свое отечество.

Начало этого предприятия исполнил он, не сказав никому ни слова в Марбурге. По дороге в Дюссельдорф, в расстоянии двухдневного пути от Марбурга, зашел он на большой дороге в местечко, где хотел переночевать в гостинице. Там нашел он королевско-прусского офицера, вербующего рекрут, с солдатами и с несколькими новобранцами, которые весело пировали. Наш путешественник показался им приятною находкою. Офицер вежливо пригласил его без платы поужинать и попить в их компании. Не забыли также расхвалить ему королевско-прусскую службу, и малопомалу уговорили молодого странника вступить в нее. Они так напоили его, что он на следующий день ничего не мог припомнить, что происходило с ним в продолжение ночи. Проспавшись, увидел он только, что у него на шее красный галстук, который он тотчас же снял, и в кармане несколько прусских монет. Офицер же называл его славным молодцом, которому, наверное, посчастливится в королевско-прусской службе: солдаты называли его товарищем.

"Я ваш товарищ? – сказал Ломоносов, – я про то ничего не знаю; я русский, и никогда не был вашим товарищем!" – "Что? – возразил вахмистр, – ты им не товарищ? Разве ты проспал или уж забыл, что ты вчера при нас принял королевско-прусскую службу, ударил по рукам с господином поручиком, взял задаток и пил с нами здоровье твоего и нашего полка? Будь же бодрее, друг кавалерист, и не раскаивайся; тебе у нас понравится; ты красивый молодец и верхом будешь очень хорош на параде".

И так наш бедный Ломоносов стал королевским прусским рейтаром и дня через два вместе с другими рекрутами, набранными в окрестности, был отправлен в крепость Везель.

С этой минуты он твердо решился бежать при первом удобном случае. Его провожатые, казалось, заметили в нем еще дорогою это желание, и потому в Крепости Везеле с самого начала стали присматривать за ним строже, чем за прочими рекрутами. Заметив это, он притворился очень довольным, как будто он получил величайшую охоту к военной службе. К его счастию, он не был, как большая часть рекрутов, помещен в городе на квартирах, но оставался в караульне, где должен был спать на скамейке. Так как эта караульня находилась близко от вала и заднее окно выходило прямо на вал, то он и решился воспользоваться этим и другими удобствами к своему предположительному бегству, которое через несколько недель он смело предпринял и благополучно исполнил. Он каждый вечер заранее ложился спать на свою скамейку, так что высыпался довольно, когда его товарищи едва только засыпали, и всегда искал случая убежать. Однажды, проснувшись вскоре после полуночи, он заметил, что все прочие спали глубоким сном; он решился с величайшей осторожностью вылезти из заднего окна и взобраться на вал. Тут в темноте он пополз до вала на четвереньках, чтоб часовые, расставленные не в дальнем расстоянии один от другого, не могли его заметить, спустился в ров, переплыл чрез него без шуму, взобрался на четвереньках на вал и опять спустился в ров и переплыл его; потом вскарабкался на контрескарп, перелез через частокол и палисадник и с гласиса выбрался в открытое поле. И так самое трудное, под защитою ночного мрака, было благополучно окончено: теперь его спасение зависело от достижения им прусской границы; но до нее оставалось более немецкой мили; и вот он в мокрой солдатской шинели, повязав шею носовым платком вместо красного галстука, собрал все свои силы, чтобы до рассвета достигнуть границы. Едва совершил он четверть пути, как стало уже рассветать, и вскоре после того он с трепетом услыхал с крепости пушечный выстрел, обыкновенный сигнал о бежавшем дезертире. Этот угрожающий звук заставил его удвоить шаги, и он побежал из всех сил, оглядываясь по временам; он увидел даже, хотя и в далеком еще расстоянии, кавалериста из крепости, скачущего за ним во весь опор. Но прежде нежели он мог догнать его, наш смелый беглец достиг Вестфальской границы, и возблагодарил бога за благополучное свое спасение от прусской власти. Даже и тут, в вестфальской деревне, он не решился остановиться, а пошел в ближний лес, где в его густом кустарнике он снял с себя мокрое платье, чтоб высушить его, а сам между тем лег и проспал до сумерек. Вечером он с новыми силами пустился в путь, выдавая себя везде за бедного студента, и пробрался таким образом через Арнгейм в Утрехт, а оттуда в Амстердам. Здесь импер.

русский агент Олдекоп принял его, как русского, претерпевшего на дороге несчастие, дал ему другое платье и отправил в Гагу к русскому посланнику графу Головкину. Этот вельможа снабжал его несколько дней всем нужным, дал ему денег необходимых на дорогу, и отправил его обратно в Амстердам, где он скоро нашел случай сесть на корабль, отправляющийся в Петербург, Еще до своего отъезда он написал жене своей, оставленной им в Марбурге, известил ее о прибытии своем в Голландию к русскому посланнику графу Головкину и просил ее не писать к нему до тех пор, пока он не известит ее о своей дальнейшей судьбе и о месте своего пребывания. Но после того он долгое время не писал ей, вероятно потому, что его обстоятельства в Петербурге (куда прибыл благополучно " " месяце 1741 (8 июня – Г.Г.), и после различных доказательств своих способностей и познаний получил звание адъюнкта Академии) были такого рода, что он не мог еще решиться объявить в Петербурге о своем супружестве, которое никому не было там известно, выписать к себе жену и ребенка и содержать их своим скудным жалованьем адъюнкта, в таком дорогом месте, как Петербург Дорогою, когда он плыл морем в свое отечество, случилось с ним происшествие, которое глубоко тронуло его и которого он никогда не мог забыть.

Он проснулся после странного сновидения, в котором он очень ясно видел своего отца, выброшенного кораблекрушением и лежащего мертвым на необитаемом, неизвестном острове в Белом море, не имевшем имени, но памятным ему с юности, потому что он некогда был к нему прибит бурей с отцом своим. Лишь только он приехал в Петербург, как поспешил справиться об отце своем на бирже у всех прибывших из Архангельска купцов и у холмогорских артельщиков и наконец узнал, что отец его отправился на рыбную ловлю еще прошлою осенью, и с тех пор не возвращался, а потому и полагают, что с ним случилось несчастие. Ломоносов так был поражен этим известием, как прежде своим пророческим сном. Он дал себе слово отправиться на родину отыскать тело своего несчастного отца на острове, известном ему с юности и представившемся теперь ему во сне со всеми подробностями и признаками и с честью предать его земле. Но так как занятия его в Петербурге не позволили ему исполнить это намерение, то он с купцами, возвратившимися из Петербурга на его родину, послал письмо к тамошним родным своим, поручил своему брату исполнить это предприятие на его счет, описав подробно положение острова и просил убедительно, чтоб тамошние рыбаки, отправившись на рыбную ловлю, пристали к нему, отыскали на нем тело отца его и предали его земле. Это было исполнено еще в то же лето: партия холмогорских рыбаков пристала к этому дикому острову, отыскала мертвое тело на описанном месте, похоронила его и взвалила большой камень на могилу. Известие о совершенном исполнении его желания, полученное им в следующую зиму, успокоило его всегдашнюю тайную печаль, причину которой он только впоследствии сообщил другим.

С этого времени он стал опять весел, с новою охотою и необыкновенным прилежанием стал заниматься науками и писал различные сочинения по части физики и химии, которые обратили на себя внимание членов Академии, показав его гениальный взгляд на науку, и проложили ему дорогу к званию профессора химии и металлургии.

Между тем его оставленная в Марбурге жена не получила никаких известий о его местопребывании и в продолжении двух лет не знала, куда он девался. В том неведении и беспокойстве обратилась она (1743) к импер. российскому посланнику в Гаге, графу Головкину, по первому письму своего мужа, присланному им по прибытии его в Голландию. Она убедительно просила графа, который два года тому назад так милостиво его принял, известить ее, для успокоения ее глубокой горести, куда отправился и где теперь находится муж ее, студент Ломоносов. Притом она написала к нему письмо, в котором открывала ему свою нужду и просила его помочь ей сколько возможно скорее. Граф Головкин послал это письмо с своею реляциею к канцлеру графу Бестужеву и просил его доставить ему ответ. Граф Бестужев, не осведомляясь о содержании письма, ни о причине требуемого ответа, поручил статскому советнику Штелину передать его кому следует и доставить ему непременно ответ.

Никто и не воображал, что Ломоносов был женат. Но он сам, полагая, что граф Головкин узнал все обстоятельства от его оставленной им жены, прочитал письмо и воскликнул; "Правда, правда, боже мой! Я никогда не покидал ее и никогда не покину; только мои обстоятельства препятствовали мне до сих пор писать к ней и еще менее вызвать ее к себе. Но пусть она приедет, когда хочет; я завтра же пошлю ей письмо и 100 руб. денег, которые попрошу передать ей". То и другое было отослано к посланнику в Гагу, а он немедленно переслал все в Марбург, и в том же году жена его с ребенком и в сопровождении брата приехала через Любек в Петербург к своему обрадованному мужу, которого она нашла здоровым и веселым, в довольно хорошо устроенной академической квартире при химической лаборатории.

Что он в 1746 году получил звание профессора химии и экспериментальной физики; совершенно перестроил академическую лабораторию, и устроил ее в новейшем и лучшем виде; делал много экспериментов и открытий; какие сочинения читал он в академических собраниях; какие прекрасные речи говорил он в честь Петра Великого и императрицы Елизаветы; какие превосходные стихи писал он по временам и какие книги издавал он, как, например, Риторику, Русскую грамматику, Руководство к горному искусству и к рудокопным заводам; какие трагедии писал он первый на русском языке и что издал он в свет о древней русской истории и проч. - все это можно подробно и обстоятельно видеть как в самих его сочинениях, изданных им в последовательном порядке, так и в протоколах академической Канцелярии и Конференции.

Его таланты и сочинения приобрели ему высочайшую милость императрицы, которая, в изъявлении своего благоволения, пожаловала ему довольное поместье Каровалдай при Финском заливе; он пользовался особенною благосклонностью многих вельмож русского двора, как например канцлера графа Воронцова и брата его сенатора графа Романа Ларионовича, камергера Ивана Ивановича и генерал-фельдцейхместера графа Петра Ивановича Шувалова, гетмана и президента Академии графа Разумовского и многих других именитых особ государства; приобрел уважение многих славных ученых Европы и целых обществ, как, например, королевской Шведской Академии наук и знаменитой Болонской Академии, которая сделала его своим членом; наконец, сама императрица Екатерина II всемилостивейше признала его заслуги и, зная его особенные познания о внутреннем устройстве государства и о состоянии островов, лежащих далеко на Север, благоволила потребовать от него письменные его сочинения об открываемых тогда островах на Камчатском и далее на Ледовитом море и проч. Все это не анекдоты, но всем известные дела, и, следовательно, легко можно собрать подробнейшие о том известия.

Как справедливый анекдот, которого я сам был свидетелем, заслуживает быть упомянутым следующий: увидя в первый раз в жизни мозаическую работу – плачущего апостола Петра, – подаренною папою Климентом XIII графу Во-ронцову, пожелал он тотчас произвесть подобную работу в России. Он рассмотрел составные его части и в своей плавильной печи сплавил составные камни различных цветов и оттенков, составил особый цемент и удачно вылепил голову Петра Великого – первую мозаичную работу в России. После того, совершенствуясь постепенно в своем искусстве, предпринял он, наконец, изумительно огромное изображение Полтавской битвы (12 фут. в вышину и 8 в ширину), на котором лица были. представлены в обыкновенный рост, назначенное для внутреннего украшения Петропавловского собора.

Есть много анекдотов о непримиримой ненависти ученого Ломоносова необразованному сопернику своему в стихотворстве Сумарокову, который при каждом случае старался оскорблять его.

Вот один из них: камергер Иван Иванович Шувалов пригласил однажды к себе на обед, по обыкновению, многих ученых и в том числе Ломоносова и Сумарокова. Во втором часу все гости собрались, и чтобы сесть за стол, ждали мы только прибытия Ломоносова, который, не зная, что был приглашен и Сумароков, явился только около 2 часов. Пройдя от дверей уже до половины комнаты и заметя вдруг Сумарокова в числе гостей, он тотчас оборотился и, не говоря ни слова, пошел назад к двери, чтоб удалиться. Камергер закричал ему:

"Куда, куда? Михаил Васильевич! Мы сейчас сядем за стол и ждали только тебя". - "Домой", - отвечал Ломоносов, держась уже за скобку растворенной двери. - "Зачем же? - возразил камергер, - ведь я просил тебя к себе обедать". - "Затем, - отвечал Ломоносов, - что я не хочу обедать с дураком". Тут он показал на Сумарокова и удалился.

Ломоносов умер на 3-й день Пасхи 1765 года. За несколько дней до своей кончины сказал Штелину: "Друг, я вижу, что должен умереть, и спокойно и равнодушно смотрю на смерть; жалею только о том, что не мог я совершить всего того, что предпринял я для пользы Отечества, для приращения наук и для славы Академии, и теперь при конце жизни моей должен видеть все мои полезные намерения исчезнут вместе со мной".

К его великолепному погребению, на котором присутствовали С.-петербургский архиерей с именитейшим духовенством, некоторые сенаторы и многие другие вельможи, явился и Сумароков.

Присев к статскому советнику Штелину, бывшему в числе провожатых, указал он на покойника, лежащего в гробу и сказал: "Угомонился дурак и не может более шуметь!" Штелин отвечал ему: "Не советовал бы я вам сказать ему это при жизни". Ломоносов нагнал на него такой страх, что Сумароков не смел разинуть рта в его присутствии.

Граф Орлов выпросил у вдовы его оставшиеся после него бумаги, поручил секретарю Козицкому привести их в порядок и положить во дворце своем, в особой комнате.

Спустя несколько времени после его смерти канцлер граф Воронцов, высоко уважая его заслуги отечеству, захотел воздвигнуть ему памятник из белого мрамора и поставить на его могиле в Невском монастыре; он поручил статск. сов. Штелину сочинить подпись и рисунок к нему во флорентийском размере. То и другое было отослано графом в Ливорно, и на следующий год получен был памятник из каррарского мрамора, сделанный совершенно по рисунку, в том виде, как он теперь находится на кладбище вышеупомянутого монастыря.

Камергер граф Андрей Петрович Шувалов напечатал на его кончину прекрасную оду на французском языке, в которой были превознесены заслуги Ломоносова и унижены зависть и невежество Сумарокова.

Приведу один пример необыкновенного присутствия духа и телесной силы Ломоносова. Будучи адъюнктом Академии, жил он на Васильевском острову при химической лаборатории и мало имел знакомства с другими. Однажды в прекрасный осенний вечер пошел он один-одинехонек гулять к морю по большому проспекту Васильевского острова. На возвратном пути, когда стало уже смеркаться и он проходил лесом по прорубленному проспекту, выскочили вдруг из кустов три матроса и напали на него. Ни души не было видно кругом. Он с величайшею храбростью оборонялся от этих трех разбойников. Так ударил одного из них, что он не только не мог встать, но даже долго не мог опомниться; другого так ударил в лицо, что он весь в крови изо всех сил побежал в кусты; а третьего ему уже нетрудно было одолеть; он повалил его (между тем как первый, очнувшись, убежал в лес) и, держа его под ногами, грозил, что тотчас же убьет его, если он не откроет ему, как зовут двух других разбойников и что хотели они с ним сделать. Этот сознался, что они хотели только его ограбить и потом отпустить. "А! каналья! – сказал Ломоносов, – так я же тебя ограблю". И вор должен был тотчас снять свою куртку, холстинный камзол и штаны и связать все это в узел своим собственным поясом. Тут Ломоносов ударил еще полунагого матроса по ногам, так что он упал и едва мог сдвинуться с места, а сам, положив на плечо узел, пошёл домой с своими трофеями, как с завоеванною добычею, и тотчас при свежей памяти записал имена обоих разбойников. На другой день он объявил об них в Адмиралтействе; их немедленно поймали, заключили в оковы и через несколько дней прогнали сквозь строй.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. "Анекдоты" Штелина о Ломоносове в середине XIX века были переведены с немецкого языка на русский Ф. Б. Миллером и впервые опубликованы М. П. Погодиным в журнале "Москвитянин" (1850, ч. 1, отд. III, стр. 1 - 14). Рукопись Штелина на немецком языке хранится в Архиве АН СССР (ф. 20, оп. 6, № 33). Следует сказать, что слово "анекдоты", которым озаглавлена статья Штелина, у современных читателей может вызвать некоторое сомнение в достоверности приводимых Штелиным фактов. Но в отличие от современного понятия анекдота как короткой, но острой сатиры в XIX в.

под этим словом подразумевался любой рассказ о событиях или каких-либо бытовых подробностях, до сих пор не опубликованных в печати. В этом отношении многие анекдоты в XVIII в. по своей достоверности не уступали историческим сведениям. Большая часть сообщений, приводимых Штелиным, является достоверным материалом. Сведения Штелина о Ломоносове интересны и представляют большую ценность. П. С. Билярский, оценивая значение анекдотов Штелина, писал: "Не надобно забывать, что Штелин в своих записках имел в виду только анекдотическую (личную, бытовую и пр. - Г. П.) сторону жизни Ломоносова, которая без того могла бы погибнуть для потомства; академическая -же деятельность Ломоносова застрахована от забвения академическими архивами, на которые Штелин и ссылается в своих записках". (П. Билярский) 3. Ломоносов был направлен в Петербургскую Академию наук в числе 12 учеников Славяно-греко-латинской академии.

4. Я. Штелин ошибочно указал, что мозаичную картину "Плачущий апостол Пётр" Воронцову подарил Клемент XIII. Эта мозаика была подарена Воронцову папой Бенедиктом XIV (1675 покровителем и ценителем мозаичного искусства. Так, в Риме по его приказанию в церкви св. Петра были выполнены прекрасные мозаичные картины.

5. Ломоносов умер 4 апреля 1765 г., на второй день Пасхи.

ВЕЛИКИЙ СЫН СЕВЕРА

Уже неоднократно русский народ из самых сокровенных глубин своих высылал на широкую дорогу русскаго общественнаго и культурнаго развития передовых бойцов, людей твердых духом, крепких волей и ясных разумом.

Посашков, Волков, Кольцов, Шевченко, Горький – вот яркия и светлыя имена, окруженныя неумирающим ореолом славы, за коСеверное утро. – 1915. – 4 апреля торыми идут сомкнутыми рядами другие менее значительные, менее даровитые, но не менее упорные в своих достижениях сыны народа, плоть от его плоти и кровь от крови его.

И среди всех этих имен, как крупнейший алмаз в царской короне, светится неизбывным сиянием имя М. В. Ломоносова.

Многогранностью своей натуры, обаянием своей личности зажигает великий северянин ответные огни в сердцах таких же, как он, детей народа, зовет к упорному труду, не боясь никаких терний, не останавливаясь ни пред какими трудностями.

Ломоносов для них, для этих пасынков русскаго просвещения, путеводная звезда, светлый маяк в океане людской несправедливости и тупого равнодушия: это лучше всего знают те, кому приходилось близко знакомиться с судьбою и жизнью русских самоучек, для которых имя Ломоносова – последний якорь спасения в пиру тяжелых разочарований и упадка веры в свои силы.

Ломоносов – великий сын народа, великий крестьянин. Оттого он так дорог лучшим из сыновей народа.

Он – символ неумирающей жажды знания в широких народных массах и, в то же время, он – символ неизбывной духовной мощи русскаго народа, мощи, которыя еще не может развернуться во всю свою ширину, во всю глубину… Но, кроме того, Ломоносов – северянин.

И уже одним этим многое объясняется в его психологическом складе. Быть может, даже все наиболее существенное, все, определяющее эту в высшей степени многогранную личность. Сын вольнаго, севернаго крестьянства, потомок свободолюбивых граждан Великаго Новгорода, – Ломоносов с молоком матери воспринял тот дух независимости и стойкой защиты прав своей личности, который не изменил ему на протяжении всей жизни.

Помор по рождению, он нес в себе исконныя черты, присущия этой группе насельников Севера, которую биограф Ломоносова характеризует следующим образом: "Поморы представляют из себя особенный, самобытный класс населения и, хотя обычно числятся крестьянами” но по сметливости, энергии, предприимчивости, общему развитию резко отличаются от крестьян, занимающихся только земледелием".

Действительно, постоянно борющиеся с морем, спорящие с непрерывной опасностью и даже со смертью, принужденные ловить каждое изменение в природе, учитывать каждый шаг, поморы воспитывали и воспитывают в себе сметливость, наблюдательность, способность к быстрой ориентировке во всяких обстоятельствах, известную инстинктивную осторожность, и, в то же время, безудержное бесстрашие.

Поморы – это мирные пираты сердитого океана.

И поморскую энергию, предприимчивость и решительность еще в детстве впитал в себя Ломоносов. А потом, разве не веет Поморьем, чисто поморскою удалью от его бегства из немецкой солдатчины, когда так нужны были и расчет, и невероятная сила воли, и необыкновенная решительность?

Но Север не только дал Ломоносову все эти качества, без которых был бы труден его жизненный путь, – Север первый и наиболее плодотворный учитель своего великаго сына.

Соприкосновение, - посредственное или непосредственное, – с чужеземным миром, с таким кругом идей и понятий, который мог на многое натолкнуть любознательный ум, разсказы о море, а впоследствии – стоянье лицом к лицу бушующим океаном или пытливое проникновение в его тайны в те моменты, когда грозное чудовище смиряет свой гнев, наконец, своеобразная морская жизнь, - все это, взятое вместе, будило мысль, направляло любознательность на все новыя и новыя явления.

"В течение многих лет, – говорит Б.Н. Меншуткин, лучший биограф Ломоносова, – проведенных в Белом и Ледовитом морях (он ходил на промысел до 19-летнего возраста), Ломоносов многое видел и многому научился. Нельзя не удивляться внимательности, с какою наблюдал он все проявления северной природы, обычаи и образы жизни таможних жителей и животных в точности, с какою запоминал все виденное; впоследствии Ломоносов не редко пользовался в своих ученых трудах юношескими наблюдениями". В подтверждение Меншуткин приводит след, место из Ломоносова, написанное им о лопарях в 1761 году.

"Лопари с финцами одного поколения, ровно как и с корелами и со многими сибирскими народами.

Язык имеют одного происхождения и разнятся друг от друга, как немецкой от датскаго и шведскаго или итальянский от французскаго, а отличаются лопари одною только скудостью возраста и слабостью силы, за тем, что мясо и хлеб едят редко, питаясь одною рыбою. Я, будучи лет четырнадцати, побарывал и перетягивал тридцатилетних сильных лопарей. Лопарки хотя летом, когда солнце не заходит, весьма загорают, ни белил, ни румян не знают;

однако, мне их видеть нагих случалось и белизне их девиться, которою оне самую свежую треску превосходят – свою главную и повседневную пищу".

Кроме наблюдения над жизнью тех людей, с которыми ему приходилось встречаться во время промысла, перед Ломоносовым, как уже упоминалось, вставал целый ряд явлений чисто природных, которыя требовали того или иного объяснения.

Он "наблюдал действия волн на берега, приливы и отливы, ветры, льды и ледяные горы Севернаго океана, северныя сияния и т. под. Все это возбуждало в нем живейший интерес и страстное желание изучить те науки, которыя позволили бы ближе познать эти явления природы". И кто знает, те глубокие вопросы, которые много лет спустя ставил в своих "Размышлениях о Божием Величестве" Ломоносов-академик, не родились ли впервые у Ломоносоваюноши на берегу студенаго моря! Не тогда ли еще восклицал он:

- Но где ж, натура твой закон?

С полночных стран встает заря!

Не солнце ль ставит там свой трон?

Не льдисты ль мещут огнь моря?

Что зыблет ясный ночью луч?

Что тонкий пламень в твердь разит?

Как молния без грозных туч Стремится от земли в зенит?

Как может быть, чтоб мерзлый пар Среди зимы рождал пожар!

Север воспитал в Ломоносове качества, присущие лучшим из своих насельников, Север развил в нем любознательность, дал первый толчок к познанию и Север же был первой и богатой пищей для его пытливого ума.

Таким образом, духовное богатство этой замечательной натуры в значительной мере определяется родиной, местом, "где мы впервые вкусили сладость бытия".

Ломоносов - великий сын великаго народа и в то же время он - наш, северный гений. Северу есть кем гордиться!

СОДЕРЖАНИЕ

I. Социальные истоки педагогических идей русских просветителей первой половины XVIII века……………………. II. Ломоносововедение как предмет педагогического исследования……………………………………………………………. III. Развитие школьного дела в России первой половины XVIII IV. Образовательно-воспитательные проблемы в русской просветительной педагогике…………………………………... V. Характеристика педагогической деятельности М.В. Ломоносова…………………………………………………………… VI. Народная педагогика и М.В. Ломоносов…………………….. VII. Теория и практика воспитания в трудах М.В. Ломоносова…………………………………………………………………... VIII. Дидактические идеи в педагогической теории М.В. Ломоносова………………………………………………………. IX. Становление педагогики высшей школы в России и М.В.

X. М.В. Ломоносов о педагогической этике…………………….. XI. Развитие М.В. Ломоносовым русской педагогической терминологии……………………………………………………. Рекомендуемая литература…………………………………………

НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ

Буторина Татьяна Сергеевна Ломоносовский период в истории русской педагогической мысли XVIII века