«ПОГРЕБАЛЬНАЯ ТРАДИЦИЯ И ОБРЯД В ВИЗАНТИЙСКОМ ХЕРСОНЕ (IV–X вв.) Харьков Коллегиум 2011 УДК 904:726 (477.7) 653 ББК 63.444–7 Ф 76 Рекомендовано к изданию: Ученым советом исторического факультета Харьковского ...»

В пользу сирийского происхождения росписей может говорить тот факт, что одна из наиболее ранних церквей Херсона конца IV — V вв. была возведена из саманного кирпича, такой строительный материал характерен именно для Ближнего Востока [114, с. 94 — 105]. Кроме того, и в дальнейшем развитии декоративного убранства херсонских храмов происходило под влиянием сирийского искусства.

Это подтверждает даже беглый взгляд на мозаики и росписи сирийских и херсонесских храмов.

И все же И. А. Завадская не исключает балканского происхождения системы росписей, указывая на то, что именно на территории Балкан и западных малоазийских провинций находятся аналогии, наиболее близкие к херсонесским и территориально, и хронологически, и стилистически.

Тем самым исследовательница подчеркивает возможность заимствования данной традиции из этих регионов [111, с. 258 — 288].

Изучение сюжетов росписи и архитектуры самих погребальных сооружений позволяет сделать выводы о принадлежности данных сооружений и их месте в религиозной жизни херсонеситов. Опираясь на некоторые топографические указания Житий о местах захоронения замученных в Херсонесе свв. епископов Василея, Евгения, Агафадора и Елпидия, можно попытаться сделать следующие предположения. Большая часть открытых расписных склепов располагается на территории позднеантичного некрополя около Карантинной бухты. Традиционно именно эта часть кладбища считалась среди херсонеситов местом погребения первых христиан и первых святых мучеников, что отразила их агиография. Это объясняет, почему именно здесь во второй половине V в. возникла богато украшенная гробничная церковь — мартирий. Есть все основания думать, что именно с этой частью кладбища был связан рассказ о погребении троих из семи свв. епископов Херсонских [350, с. 1267].

Особо стоит остановиться на склепе № 2114 (склеп 1853 г.). По своей конструкции он являлся типичным для херсонесского некрополя — четыре ниши в левой и задней стене, расположенные одна над другой, и одна в правой стене. Причем фактически весь склеп переориентировали под погребение именно в этой локуле, которая была углублена по типу саркофага, а захоронение в ней закрыто плитами. Стены склепа были отштукатурены и расписаны, на задней стенке ниши изображен лавровый венок с вплетением цветов. Вся роспись обращена не к зрителю, а скорее, к умершему. Изображение венка могло символизировать «венец мученика», подчеркивать мученическую смерть погребенного, его триумф в вечной жизни. На плитах, закрывавших нишу, были изображены деревья с плодами, которые в христианской символике обычно говорили о райских садах [319, с. 452 — 457]. К сожалению, склеп был ограблен еще в древности. Первым его исследовал граф А. С. Уваров в 1853 г., но среди находок упоминаются только несколько серебряных пряжек и обломок гипсового кружка с изображением креста [319, с. 456].

Склеп был приспособлен для усыпальницы почитаемого человека, все прежние захоронения из склепа удалили, что указывает на его роль мартирия. По мнению К. К. Косцюшко — Волюжинича и М. И. Ростовцева, исследовавших памятник, здесь был погребен человек, особо чтимый в среде христианской общины Херсонеса. Склеп мог быть местом поклонения первых христиан [319, с. 452 — 457].

Вполне вероятно, погребенный мог быть местночтимым святым или одним из первых Херсонесских епископов.

Другой склеп №2086 имеет четыре лежанки (по две — одна над другой) с обеих сторон от входа и «аркосолий»

в стене против входа. Стены склепа были богато украшены росписями, но особо надо отметить росписи «аркосолии».

В центре ее изображена виноградная лоза, обрамленная гирляндой. При исследовании склепа было найдено несколько монет, датирующихся серединой — концом IV в., и нательный крестик. По-видимому, гробничное сооружение также могло принадлежать одному из почитаемых херсонеситов, возможно, главе местной христианской общины, который был погребен в особенном «аркосолии».

Остальные расписные склепы, вероятно, принадлежали зажиточным херснесским семьям, представителям позднеантичной городской знати или отдельным церковным приходам.

Таким образом, росписи херсонесских склепов относятся к числу памятников, обнаруживающих сюжетную и хронологическую общность. Составляя единую в техническом и стилистическом отношении группу, росписи являются произведениями одного, сравнительного небольшого периода, протяженностью около столетия. В настоящее время можно наметить лишь самые крайние его пределы. Учитывая закономерности в смене определенных этапов развития погребальной христианской живописи, роспись херсонесских склепов следует датировать временем никак не позднее конца V в. Нижнюю хронологическую границу их появления, вероятно, следует связывать с местными событиями последней четверти IV в., когда в Херсонесе оформилась своя епархия. Оба этих «хронологических репера» не противоречат археологическим материалам из указанных склепов.

Херсонесская живопись демонстрирует полностью сложившуюся декоративно — символическую систему. Она была привнесена на херсонесскую почву в уже готовом, сформировавшемся виде. Ближайшие ее аналогии находятся в позднеантичных центрах, расположенных на территории Балканского полуострова и западной части Малой Азии, с которыми Херсонес имел давние разносторонние связи. Особо необходимо отметить сирийско — палестинское влияние на становление христианства в Херсонесе — Херсоне. Все это дает основание предполагать, что традиция росписи погребальных сооружений пришла в Херсонес из христианского Востока, однако продержалась недолго.

Не имея предшественников на местной почве, традиция росписи склепов не нашла последователей на территории Херсонеса, так и оставшись чрезвычайно ярким, но относительно коротким эпизодом в истории художественной культуры города.

Что касается упокоенных в таких склепах, в большинстве случаев это были представители местной аристократии или наиболее богатые горожане, родственники которых смогли оплатить дорогостоящую работу мастеров, возможно, приезжих. Три склепа с раннехристианской росписью могут быть связаны с погребениями местного духовенства, не исключено, пресвитеров или архиереев, возглавлявших местную общину. В одном случае (склеп «на земле Н. И. Тура») можно говорить о почитании погребенного как святого или о месте, где по представлениям херсонеситов, проявилось могущество Бога, было явлено чудо, то есть о теофаничесском мартириии с литургическими функциями.

Подводя итог можно отметить, что сложный и длительный процесс христианизации, нередко приводивший к конфликтам, стал основой для почитания первых херсонесских христиан и тех, кто крестил город. Возникает традиция почитания мест связанных с жизнью и смертью Просветителей Херсонеса, где возводят памятные знаки, часовни, а в особых случаях церкви.

Среди таких памятников выделяется группа, связанная с именем св. Василея, первого из семи епископов херсонских. На месте его гибели после окончательного становления христианства в Херсонесе — Херсоне был установлен памятный каменный столб с крестом. С его памятью связывают гробничный храм «Г», в более позднее время вошедший в комплекс Западной базилики Херсона, склеп с плинфовым сводом, находившийся под этим храмом — мартирием, а так же подземный храм — мартирий на главной улице, сооруженный на месте пещеры, в которой укрывался от преследователей святой.

Еще одним комплексом, связанным с почитанием первых херсонских святых, являлся некрополь в Карантинной балке. Вероятно, именно здесь были погребены трое из семи свв. епископов Херсонских — Евгений, Агафодор и Елпидий. Во второй половине V в., на территории расположенного здесь кладбища начинает формироваться раннехристианский мемориальный комплекс, включавший в себя небольшую церковь и ряд соединенных между собой склепов, превращенных в часовню.

Отдельной группой памятников являются херсонесские расписные склепы, споры о которых не утихают до сих пор. На сегодняшний день открыто 13 погребальных сооружений, сохранивших раннехристианские фрески и рисунки. Исходя из комплексного исследования росписей и материалов этих погребальных сооружений, есть все основания утверждать о том, они могут быть датированы второй половиной IV — концом V вв.

2.5. Реконструкция раннехристианского погребального обряда Описанные выше христианские погребения Херсонеса — Херсона вместе с данными иных источников содержат достаточное количество информации для восстановления чина раннехристианского погребения, сформировавшегося в этом ранневизантийском центре.

Вначале тело покойного по обычаю обмывалось и умащивалось маслами и благовониями, после чего умершего обворачивали в ткань — «плащаницу», саван, прандий. Тем самым тело покойного готовилось к погребению. Апостол Иоанн, описывая погребение Христа, указывает на состав масел — смирна и алое [Иоанн 19: 39 — 40]. Что касается ткани, то, по-видимому, для погребения предпочитался лен. К примеру, известная Туринская плащаница, в которую, по преданию, было завернуто тело Христа, была изготовлена из льна [332, с. 54; 333, с. 67].

Процессу погребения предшествовали погребальные службы. В первые века отпевание покойного предварялось заупокойной литургией [188, с. 7; 340, с. 73 — 85].

Ее могли служить в небольших кладбищенских церквях.

В Херсонесе таковыми могли быть ранние церкви на Девичьей горе [459; 460] и в Карантинной балке. На западном некрополе аналогичные функции мог выполнять мартирий над склепом св. епископа Василея. Возможно, для совершения погребальных служб использовался и склеп «на земле Н. И. Тура». В кладбищенских храмах происходило отпевание и последующие поминовения покойных.

Для погребения использовались грунтовые, вырубные могилы и склепы. Захоронение могло совершаться как в деревянном гробу, так и просто в ткани, причем последние составляли подавляющее большинство. Ниши — лежанки в склепах нередко замуровывались кирпичом или камнем, положенным на известковый раствор [134, с. 36 — 45], или завешивалась тканью [66, с. 223 — 238]. Традиция закрывать локулу оказалась очень устойчивой и сохранилась в более позднее время.

Помещения склепов могли использоваться для поминальных служб, панихид, молебнов и даже для агап, которые совершались вплоть до VII в., а в редких случаях служили для совершения Божественной литургии [416, с. 55; 421, с. 165.]. Примером таких херсонесских погребальных сооружений, приспособленных для совершения службы, могли быть склеп с сидениями в «катакомбе» под Южным загородным храмом Богородицы Влахернской и склеп — мартирий «на земле Н. И.Тура».

Отнюдь не специфическим явлением в раннехристианском погребении Херсонеса — Херсона было то, что зачастую в могилу, по крайней мере, до VI — VII вв., еще помещался погребальный инвентарь [423, с. 155 — 159]. Такая практика была характерна для кладбищ многих христианских центров [485, р. 233; 481, р. 79 — 85]. Среди вещей, найденных в могилах и склепах, присутствует посуда с христианской символикой, которая могла использоваться при совершении богослужений, поминаний. Особый интерес представляют стеклянные сосуды. Исследователи Римских катакомб указывали на то, что в них могла находиться кровь мучеников, масло или вино. Остатки подобных сосудов — «слезниц», небольших бальзамариев найдены и в раннехристианских херсонесских склепах [426, с. 41 — 42].

Наиболее вероятно, что в них находилось освященное масло, которое использовалось при соборовании умирающего.

Сама традиция маслособорования возникает в первые века, а масло в случае смерти соборуемого и сегодня помещают в гроб [329, с. 24; 544, р. 20 — 37].

В конце IV — V вв. стены погребальных сооружений в редких случаях могли быть расписаны раннехристианскими символами, декоративными узорами, венками, гирляндами, хрисмами. Есть основания полагать, что такие росписи отражают развитие христианской символической живописи и иконографии. Херсонесские расписные склепы могут быть примером развития не только погребальной традиции, но и христианской декоративной росписи. В некоторых случаях стены христианских усыпальниц содержали надгробные эпитафии с именами покойных и текстами молитв. Во всяком случае, боспорские склепы содержат такие тексты.

Так, боспорский грунтовый склеп 1890 г. имел изображения крестов, тексты псалмов и молитв. В частности, псалма, который входит в состав богослужебных текстов и сегодня, как при погребении православных христиан, так и при отпевании и во время панихиды. Подобные тексты, как и изображения крестов, к концу V в. заменили собой росписи в христианской погребальной традиции. В Херсонесе так же известно несколько склепов с христианскими эпитафиями на стенах.

В отличие от погребальной поэзии периода античности, христианские тексты кратки и лаконичны. Зачастую в них упоминается только имя, полученное при крещении и краткая молитва об умершем. Тем самым они отражают представления первых христиан о смерти и «жизни после смерти». Погребения святых окружали особым почетом, иногда над ними ставили молельни, часовни или небольшие храмы, а в редких случаях и само погребальное сооружение превращалось в место совершения службы.

Процесс погребения христианина сопровождался церковной службой. Покойника отпевали, при этом могла совершаться Божественная литургия с Евхаристией [188, с. 7;

426, с. 41 — 42].

Сами места погребения, особенно склепы, подразумевали периодическое посещение и совершение поминальных служб. Но особым почетом пользовались места погребений святых. Более того, сама Божественная литургия должна была совершаться над могилой святого (или хотя бы над частицей его мощей). Наиболее почитаемые херсонесские гробницы становятся местами паломничества. Традиция почитания святых могил восходит еще к апостольским временам. Так, в Риме почитание могилы апостола Петра привело к тому, что император Константин Великий, вопреки римскому закону о неприкосновенности кладбищ, издал особый указ о строительстве церкви над «гробом»

первоверховного апостола. Примером такого почитания в Херсонесе — Херсоне может быть склеп «на земле Н. И. Тура», мартириальный храм «Г» над погребением св. епископа Василея, церковь — мартирий над «катакомбой» на месте будущего Южного загородного крестообразного храма у Карантинной бухты, возможно, церковь со склепом на Девичьей горе.

Распространение христианства создало условия для коренных изменений мировоззрения херсонеситов, перемены отразились на отношении к жизни и смерти. Эта трансформация привела к формированию нового погребального обряда и традиции.

Исследование некрополя Херсонеса — Херсона IV — V вв. демонстрирует, что распространение христианства на территории позднеантичного города имело длительный, затяжной характер. Не исключено, что первое знакомство с новой религией могло произойти уже в конце I в., но как таковая христианская община сформировалась только к концу III — началу IV вв. и была малочисленной и маловлиятельной. Проповедь среди горожан вызвала активное сопротивление, повлекшее гонения на представителей христианской общины, впоследствии сформировав культ местночтимых святых. Это нашло свое отражение и среди памятников херсонесского кладбища.

Среди бесспорно христианских могил ранневизантийского времени встречается погребальный инвентарь, а в отдельных случаях и остатки пищи. Это явление свойственно не только Херсонесскому кладбищу, но погребениям Горного Крыма, Боспора, подобные находки имели место и в Римских катакомбах. Что касается остатков пищи, то в данном случае можно говорить о следах агап — «трапез любви», широко распространенных среди христиан с первых веков вплоть до VII в. Такие агапы совершались и в память о покойных. И сегодня можно наблюдать элементы этой древней традиции, сохранившейся в виде христианских поминок.

Памятники херсонесского некрополя IV — V вв. позволяют проследить формирование и развитие раннехристианской погребальной традиции и обряда. Можно предполагать заимствование некоторых элементов из античной обрядовой, культовой практики (погребальный инвентарь, светильники и свечи, поминальная трапеза, монеты), но при этом эти элементы приобретали новые смысловые нагрузки.

В ранневизантийское время происходит формирование христианского кладбища в окрестностях города. Христиане приспосабливают под свои захоронения старые погребальные сооружения. Это было вызвано множеством причин.

В частности, ограниченностью территории кладбища, зажатого между Песчаной и Карантинной бухтами, дороговизной изготовления новых погребальных сооружений, преемственностью таких комплексов (склепы, принадлежавшие семье, продолжали использоваться и после смены вероисповедания).

Этим же временем датируется и строительство первых кладбищенских храмов. К ним относятся ранний храм на Девичьей горке, церковь — мартирий, предшествовавший Южному загородному крестообразному храму, склеп «на земле Н. И. Тура», перестроенный в церковь — меморий, храм — мартирий на месте погребения св. Василея. Кроме того, существовало несколько гробничных подземных часовен. К ним может быть отнесен склеп, открытый графом А. И. Уваровым в 1853 г. около Карантинной бухты, «катакомба» под Южным загородным крестообразным храмом и склеп «в форме базилики», располагавшийся около фланговой башни XVII. Такие культовые сооружения стали своеобразными сакральными центрами херсонесского христианского кладбища. В помещениях церквей отпевали почивших, в часовнях, молельнях совершались поминальные службы, молебны об умерших. Иереи и диаконы таких храмов участвовали в процессе погребения, более того, в их ведении могли находиться и сами кладбища.

В это же время строят первые храмы в черте города.

Через век — полтора они были разобраны, перестроены, их сменили крупные храмы, базилики, построенные в VI — VII вв. Об убранстве не сохранившихся ранних церквей могут свидетельствовать лишь немногочисленные находки, в частности, фрагментов раннехристианской скульптуры.

Существовали ли при них могилы, сказать трудно. Скорее всего, в этот период времени погребения в черте города были единичны, такие похороны могли совершаться в исключительных случаях, с разрешения епископа, и о внутригородских кладбищах говорить не приходится.

Существенной проблемой при исследовании некрополя является выделение христианских погребений из общего числа могил. К сожалению, сегодня нет возможности сформулировать для этого однозначные критерии, за исключением тех случаев, когда в погребении присутствует в том или ином виде христианская символика. Наличие погребального инвентаря, использование длительное время одних и тех же погребальных сооружений, многократные дозахоронения не позволяют провести четкую грань между могилами христиан и представителей других религий. Зачастую можно лишь предполагать религиозную принадлежность покойного к языческому или христианскому социуму (около 45 % погребений безинвентарные и религиозная принадлежность упокоенных не может быть установлена).

Христиане продолжали использовать типы погребальных сооружений, которые существовали в предшествующую эпоху. Хоронили как в коллективных усыпальницах — склепах, так и в одиночных могилах разных типов [см.: Прил.

А, табл. 1]. Каменные саркофаги были в Херсонесе большой редкостью. Видимо, чаще в таком качестве использовали саркофагообразные ниши в склепах. Кроме того, ничего не известно о свинцовых гробах. Куда привычней использовались гробы из досок, но и их количество не могло конкурировать с погребениями в саванах, прандиях или просто погребениями в одежде. Выбор формы и типа погребального сооружения не был связан с религиозной принадлежностью, а скорее, относился к сфере традиции и имущественной принадлежности, но и такое разделение носит весьма условный характер. Заметно упрощается трупоположение, которое сводится к положению покойника на спине с руками вытянутыми вдоль туловища или сложенными на животе.

Само кладбище раннехристианского города отражает изменение отношения к смерти. Античные эпитафии, полные тоски и чувства безысходности, сменяются лаконичными раннехристианскими надписями, содержащими надежду на мистическое Спасение и оптимизм новой веры. Вместо сокрушений родственников об утрате близкого человека появляется молитва за него и новая сакральная формула — «Свет. Жизнь». Смерть восприниматься как сон, упокоение, третье рождение человека (первое от матери, второе, во время крещения, от Бога, и третье, во время смерти — «в Жизнь Вечную»).

Особо необходимо отметить херсонесские раннехристианские расписные склепы, которые существовали относительно короткий промежуток времени с конца IV в. до конца V в., но, несмотря на это, оставили существенный след в раннехристианской художественной культуре города.

В это же время возникают и первые мартирии, мемории, связанные с почитанием местных святых и событиями из истории Церкви в городе.

К VI в. Херсонес — Херсон становится влиятельным христианским центром не только на полуострове, но и в целом в Причерноморье. Это был крупный церковный, торговый, ремесленный, административный город, о размерах которого можно судить и по размерам его кладбища, простиравшегося шириной до полукилометра вдоль всей линии стен от Песочной до Карантинной бухт. Черты прежнего, античного некрополя еще довлели над его пространственной организацией, но сквозь них проступали очертания нового, христианского кладбища с его не многочисленными «молчаливыми» надгробиями и гробницами христиан, концентрирующихся главным образом вокруг кладбищенских молелен, церквей и мартириев.

3. Погребальная традиция и погребения византийского Херсона в VI — X вв.

В период с VI по X вв. Херсон стал значительным византийским и христианским центром не только на территории Таврики, но и в Причерноморье в целом. Через него происходит распространение христианства среди окрестных народов, союзников Империи. В самом городе развернулось значительное строительство, коренным образом изменившее облик позднеантичного Херсонеса. Именно в этот период возводились многие величественные базилики, некоторые из которых трансформировались в культовые комплексы, включавшие крещальни, молельни и, в том числе, «крытые кладбища» — гробничные часовни — кимитирии, носившие кладбищенские функции, в которых зачастую совершались привилегированные погребения.

Землетрясение первой половины ХI в., привело к разрушению прежних крупных христианских культовых сооружений [312, с. 182 — 188; 314, с. 494 — 497; 429, с. 143 — 160], спустя некоторое время их место заняли небольшие по размерам квартальные церкви. Несмотря на то, что кладбища за городской стеной продолжали существовать еще некоторое время, основная масса погребений к этому времени совершалась в черте города. Загородному некрополю на смену окончательно пришли внутригородские усыпальницы.

Топография, организация и функционирование византийских кладбищ Херсона в VI — Х вв., а также развитие погребальной традиции этого времени остаются до конца не изученными. За редким исключением [455, с. 248 — 281; 350, с. 1031 — 1095], в исследованиях средневековая часть некрополя оставалась лишенной должного внимания вниманием, это можно сказать и о других византийских центрах. Вопросы, связанные с развитием погребальной традиции, обряда, функционированием кладбищ, остаются за рамками традиционных исследований византийского города в целом.

Для восполнения этого пробела необходимо рассмотреть ряд вопросов. Во-первых, исследовать организацию раннесредневековых загородных и городских кладбищ.

Во-вторых, проследить развитие и изменения погребальной традиции и обряде на примере раннесреднвекового византийского города, каким являлся Херсон в VI — X вв.

В-третьих, на основании археологических и письменных источников, а также при помощи аналогий попытаться восстановить восприятие смерти и отношение к ней херсонитов VI — X вв. Следует отметить, что к концу исследуемого периода традиция и обряд сформировались и приняли законченный вид, сохранившийся с некоторыми несущественными изменениями и дополнениями в православной Церкви до сегодняшнего дня.

3.1. Организация раннесредневекового кладбища К VI в. завершается процесс формирования ранневизантийского кладбища, которое выступает как социальный и культовый институт, играющий значительную роль в жизни города, включавший территорию, на которой хоронили, церковь, где происходило отпевание и последующее поминовение усопших, а также иереев, дьяконов, служек, которые совершали богослужения, принимали участие в погребениях, и, возможно, изготавливали погребальные сооружения.

Уже VI — VII вв. формируется традиция погребения в черте города. При базиликах — кафоликонах строили мартирии и кимитирии, которые, кроме прочего, носили кладбищенские функции. Таким образом, можно выделить кладбища загородные и внутригородские.

3.1.1.  Загородные  кладбища  византийского  Херсона.  Анализ результатов исследований показывает, что херсонесское средневековое кладбище фактически продолжало функционировать на той же территории, что и предшествовавшее ему позднеантичное (см. выше: 2.2.2.1). Более того, в средние века часто хоронили в тех же погребальных сооружениях, что и в позднеантичное время [424, с. 74 — 75; 425, с. 52 — 53; ср.: 472, р. 652]. Изготавливали и новые, нередко аналогичные по конструкции позднеантичным гробницам. Все эти детали в значительной мере затрудняют процесс интерпретации открытых памятников, однако не оставляют его безнадежным.

3.1.1.1.  Топография  и  территория  загородных  кладбищ  Херсона  в  VI —  Х вв. Топографическая карта раннесредневекового некрополя может быть предположительно очерчена, что является редкостью для античных и византийских центров, обычно скрытых под современными зданиями, улицами и площадями городов нового времени [488, р. 469 — 486;

474, р. 617; 314, с. 133 — 145]. Простирание сакрального поля кладбищ в относительно четких пространственных рамках указывают на действие не только обычая, но и на соответствующий административный контроль со стороны городских властей [350, с. 1032 — 1034; 425, с. 52 — 53].

Нет оснований говорить об определенном сокращении общей площади херсонеского некрополя в раннесредневековый период. Собственный вывод об этом А.Л. Якобсон назвал предположительным, поскольку сам же констатировал, что в районе Южного загородного монастыря Богородицы Влахернской «…имело место расширение территории некрополя римского времени вдоль Карантинной бухты»

[455, с. 251].

Примечательно, что все склепы римского времени (содержавшие погребения, совершенные по обряду кремации, с нишами для установки урн) были сконцентрированы на юго — восточном участке некрополя недалеко от стен цитадели, тогда как около храма Богоматери Влахернской известен только один такой склеп (№1486). Этот район кладбища в позднеантичное время был окраинным [140, с. 31 — 32]. В последующее время он, напротив, стал основным местом захоронений херсонитов, здесь появляются почитаемые погребения и склепы с раннехристианскими росписями, что указывает направление расширения загородного некрополя [ср.: 130, с. 50 — 59].

В целом, практика устройства захоронений вне черты городских стен, на разных участках кладбища сохранялась в Херсоне на протяжении всего раннего средневековья. В IX в. традиция устройства погребальных комплексов при храмах, внутри города постепенно вытеснила обычай хоронить покойных за его пределами. Это привело к сокращению, а после к почти полному прекращению функционирования загородных комплексов.

В соответствии с линией оборонительных стен Херсона можно условно разделить некрополь на ряд составляющих.

Во-первых, это кладбище за Западной оборонительной стеной, во-вторых, — за Южной стеной, и, в-третьих, — в Карантинной балке. Но при этом следует обратить внимание, что некрополь фактически непрерывной линией опоясывал город по всей протяженности от Песочной до Карантинной бухт [см.: Прил. Б, рис.1]. Стоит подробнее остановиться на каждом из указанных участков кладбища.

3.1.1.2.  Кладбище  за  Западной  оборонительной  стеной.

Раскопки  Р. Х. Лепера, предпринятые в 1913 — 1914 гг., наглядно продемонстрировали, что среди значительного количества античных могил и склепов были и раннесредневековые захоронения [248]. Наиболее поздние ингумации, как показали дальнейшие исследования, совершались здесь в IX — X вв., совсем рядом со стенами и захоронениям сопутствовали монеты Льва V (813 — 820) и Романа I (920 — 944) [21, с. 245 — 254, рис. 11 — 26].

Обычной практикой для Западного херсонского некрополя являлось многократное использование погребальных сооружений. Так, раскопки в 1975 г. около Песочной бухты, на территории пляжа санатория треста «Севастопольстрой»

обнаружили римский склеп №2/1975 г., где была найдена бронзовая литая пряжка с сердцевидным щитком и массивная литая серебряная пряжка, датируемая VII в. [164, л.

7 — 13, табл. XXIII, 1 — 2]. То же можно сказать и о склепе №3/1975 г. с типичной квадратной камерой и тремя локулами, на которых, как и на полу, в полном беспорядке лежала масса костей и черепов. В сооружении насчитывалось до четырех слоев погребений. В третьем сверху находилась бронзовая пряжка VII в. с характерным щитком в форме креста, а при расчистке склепа было обнаружено известняковое крестовидное надгробие, типичное для VII — IX вв.

[152, л. 13 — 17, табл. ХХХ, 1; XXXII, 1 — 3, 5, 6.]. В V — VII вв. были вновь приспособлены для захоронений склепы № 1 — 2 / 1985 г., сооруженные в римскую эпоху. В них отсутствуют какие — либо вещи, причем в склепе №1 одна из локул оказалась в соответствии с христианской традицией заложена стенкой из камней и плинфы [147, л. 36 — 40].

Судя по находкам бронзового браслета, круглого в сечении, с заходящими друг на друга слегка расширяющимися концами, и фрагментам других проволочных браслетов, в это же время продолжал функционировать склеп №2 / 1981 г., тоже с тремя лежанками [151, л. 6 — 8, рис. 4, 5].

В склепе № 6/1981 г. были найдены материалы ранневизантийского времени, в частности, бронзовые браслеты с несомкнутыми утолщенными концами, а среди монет одна, предположительно VII в. [151, л. 28 -39, 53].

Множество погребенных находилось в склепе № 75/ 1987 г. с двумя нишами-лежанками в прямоугольной камере (4,7 3,8 2 м), свод которой поддерживали три опорных прямоугольных в основании столба, устроенные по осевой линии (юго-запад — северо-восток). На лежанках костяки залегали слоями (не менее 7 — 8 ингумаций). По словам авторов отчета, западная часть северной половины камеры с уровня лежанок буквально была завалена на 0,5 м человеческими костяками. Очевидно, их сдвигали сюда, когда связки покойников еще не полностью истлели, поскольку некоторые части скелетов лежали в анатомическом порядке (судя по черепам, не менее 10). Всего в северной половине камеры покоились останки не менее 30 человек. В основной части камеры находилось примерно столько же погребенных, которые были уложены в два слоя. В инвентаре присутствовали монеты IV — V вв., фрагменты амфоры V — VII вв. с коническим корпусом, покрытой зеленоватым ангобом, обломок позднекраснолаковой тарелки со штампами VI — первой половины VII вв., бронзовые проволочные браслеты, серьги, бронзовые и серебряные пряжки, двухлопастные фибулы V — VII вв. [138, л. 3 — 13]. Аналогичная ситуация наблюдается по всему Западному некрополю.

Своеобразным культовым и гробничным «центром» этого кладбища стал открытый в 1982 г. небольшой крестообразный храм [153, л. 7 — 12]. В 1985 г. экспедиция Уральского государственного университета исследовала остатки этой гробничной церкви [316; см.: Прил. Д, рис. 3]. Сооружение состояло из центрального помещения с апсидой и, скорее всего, имело еще две лопасти, южную и северную (южная при этом не сохранилась). Храм имел выступы стен, расстояние между которыми было шире проема апсиды [256, с. 172]. Данный факт наталкивает на мысль о том, что апсида была пристроена в результате поздней перестройки.

Ширина наоса составляла 4,25 м, восстанавливаемая длинна сооружения около 10 м. Апсида с внутренним радиусом 2,5 м была выложена плотно прилегавшими друг к другу мраморными плитами и обломками плинфы, положенными на цемянковом растворе. Центральная часть наоса была также вымощена мраморными плитами [313, с. 165 — 166].

Восточная лопасть имела под полом четыре могилы, устроенные после возведения церкви. Они были вырублены в скале и содержали многослойные погребения, — в них было открыто 54 костяка. Фрагменты керамики, обнаруженные в погребениях, позволяют датировать их IХ — Х вв. [313, с. 166 — 167].

К восточной ветви храма было пристроено небольшое помещение (3,6 х 3,7 м), соединявшееся с храмом дверью шириной 0,9 м. Еще две небольшие пристройки, сложенные на грязевом растворе, располагались к югу от восточной ветви. Керамический материал, а также монета Василия 1 (867 — 886) указывают на то, что время существования комплекса не выходило за пределы IХ — Х вв. [316, л.

21 — 27].

Можно предположить, что западный загородный храм и хозяйственные помещения составляли небольшой монастырь. Церковь св. Сазонта, как она интерпретируется современными исследователями [313, с. 165 — 171; 318, с. 72 — 73; 367, с. 147; 350, 821 — 823], упоминается в «Слове на перенесение мощей преславного Климента» [350, с. 1457 — 1477]. Вполне вероятно, это могла быть часовня — кимитирий крестообразной формы, со временем перестроенная в церковь.

На территории комплекса не было зафиксировано следов горения, что дало основание выдвинуть версию о разборке церкви. Во время раскопок не было открыто следов деревянных конструкций, которые, видимо, тоже были изъяты в результате разборки здания. Скорее всего, это событие связано с походом князя Владимира [316, л. 6 — 31; 350, с. 822]. Можно предположить, что все ценное заранее было унесено в город херсонитами, а само здание, разобрав, могли использовать при осадных и лагерных работах, когда потребность в древесине особенно велика.

Не ранее конца ХІ в. на старом месте был возведен новый одноапсидный, однонефный храм (7,25 4,5 м), существовавший до окончательной гибели города.

Таким образом, можно говорить о том, что кладбище на данном участке продолжало функционировать в течение всего раннего средневековья. В конце VIII — начале IX вв.

его культовым центром стал небольшой монастырский комплекс с церковью св. Созонта.

3.1.1.3.  Некрополь  за  Южной  оборонительной  стеной.  К настоящему времени фактически все пространство некрополя за Южной стеной скрыто под территорией автобазы, воинской частью, современной застройкой. По этой причине информация, полученная в результате исследования этого региона в конце ХIХ — начале ХХ вв., не может быть проверена или уточнена. На сводном плане херсонесского некрополя, составленном Н. М. Янышевым, на данном участке указанно около 50 гробниц [см.: Прил. Б, рис. 1].

Продолжение исследований на этой территории пока невозможно, но имеющиеся материалы позволяют прийти к определенным выводам.

Прежде всего, ясно, что в средние века за Южной оборонительной стеной продолжали хоронить [298, с. 14, 20;

79, с. 145, 150]. Описывая, высеченный в скале ряд тесно прилегавших друг к другу гробниц, покрытых большей частью толстыми плитами, К. К. Косцюшко — Валюжинич посчитал, что они могут быть отнесены к римской эпохе истории Херсонеса. Однако, в пяти из 24 открытых гробниц покойники находились без какого-либо инвентаря, что не свойственно языческому погребальному обряду первых веков н.э. Находка в одной из таких гробниц подсвечника тем более входит в противоречие со сделанным К. К. Косцюшко — Валюжиничем выводом [298, с. 34 — 35].

Кроме того, среди погребений встречаются явно христианские захоронения. Так, в одной из гробниц «… кроме бус и разных мелких бронзовых вещей, найдено два носильных крестика» [204, л. 15]. В погребальном инвентаре этой части некрополя встречается значительное количество стеклянных сосудов («стеклянная посуда была во многих гробницах, но осыпавшейся землей она разбита на мелкие кусочки, и лишь в гробнице № 9 удалось извлечь превосходно сохранившийся большой флакон хорошей работы»

[206, л. 21]), что характерно и для раннехристианских погребений.

Южное кладбище плавно перетекало в пространство, занятое погребениями и простиравшееся от 20-й куртины и башни Зинона (XVII) вдоль Карантинной бухты. В первые века н.э. и в раннее средневековье внешние городские ворота выводили к Девичьей горке и окрестностям Карантинной бухты [225, с. 113].

В 1902 г. в 200 м к югу от башни Зинона, на восточной оконечности Девичьей горки были открыты и исследованы остатки одноапсидного, однонефного храма с притвором (12,25 5,75 м) [217, л. 27]. Церковь, получившая в литературе название «храм 1902 года» (по дате открытия), относится к раннесредневековому времени [см.: Прил. Д, рис. 4]. В ХІІ — ХІІІ вв. она была перестроена в малую одноапсидную церковь, по форме и архитектуре напоминающую квартальные церкви — усыпальницы позднего периода Херсона. К. К. Косцюшко — Валюжинич относил полную перестройку к «очень поздней эпохе» [217, л. 37 — 38;

210, с. 15 — 17]. Материалы, найденные при исследовании памятника, отражают два строительных периода. Ранняя постройка датируется монетами IV — VI вв. (Констанция (337 — 361), Льва I (457 — 474), Анастасия (491 — 518), Юстиниана (527 — 565)). К позднему храму — Михаила III (856 — 867) и Василия I (867 — 886), Льва VI (886 — 912), Романа I (919 — 945) и более поздние монеты [318, с. 242].

В стене позднего, малого храма был обнаружен закладной камень с изображением восьмиконечного креста позднего типа [335, с. 47, рис. 5]. В кладке одной из гробниц этого сооружения находилось известняковое надгробие, употребленное в качестве строительного материала, с надписью «(Здесь лежит иже во) блаженной памяти раб Божий Кануполий (?). Почил месяца июля числа 29 –го, года 6423» (915 г.) [235, с. 29 — 30, № 23].

Ранняя церковь перекрывала собой два больших склепа — кимитирия, вход в которые вел с юга и северо — востока. Внутри обеих усыпальниц были открыты лишь разрозненные костяки [210, с. 1 — 31]. Сам храм имел вход с западной стороны. Небольшой притвор тоже содержал под полом выложенные из каменных плит гробницы. С южной стороны располагалась галерея, в которую вела дверь с каменным порогом.

В 2006 — 2007 гг. исследования памятника были продолжены экспедицией под руководством Т. Ю. Яшаевой [459; 560]. В ходе работ был сделан ряд находок, позволивших предположить существование здесь монастырского комплекса, включавшего в себя два храма и несколько построек вспомогательного назначения [460, л. 40]. Разведки, проведенные экспедицией Харьковского национального университета имени В. Н. Каразина в 2004 году, указывают на то, что формирование комплекса относится к VI в [364, с. 283 — 286]. В ХІ в. церковь перенесла существенную перепланировку, старый, больший храм был разрушен (возможно, в результате землетрясения, как и многие другие херсонские храмы), его развалины разобраны, а из остатков была сложена меньшая по размерам церковь, просуществовавшая вплоть до гибели города [460, л. 46].

Таким образом, комплекс на Девичьей горке являлся центром южной составляющей загородного некрополя, который на протяжении всей своей истории нес кладбищенские и мемориальные функции и, вероятно, окормлял кладбище за Южной оборонительной стеной.

3.1.1.4.  Некрополь  в  районе  Карантинной  балки.  На этом участке в средние века также продолжали использовать позднеантичные погребальные сооружения. Это касается как вырубных могил, так и склепов. Именно таким является склеп римского времени № 2052 традиционной кубовидной формы с тремя нишами-лежанками (2,04 2, 1,68 м). Среди четырех найденных здесь монет одна императора Маврикия (582 — 602) с шестью просверленными дырочками, литая херсонская монета Романа I (920 — 944) и две «восточные». Помимо этого, — пастовые и янтарные пронизи, четыре раннесредневековых медных браслета с заостренными или расширенными тупыми концами, четыре бронзовые серьги в виде колец, одна из которых с подвеской в виде пирамидки из шариков, два бронзовых колокольчика, подвеска в виде бронзового крестика с закругленными концами, образующими кружки с дырочками. Склеп был связан с соседним (5,05 — 5,14 7,82 1,51 — 1,77 м), с двумя большими ящиками по обеим сторонам от входа (№ 2053), вырубленными на месте локул в средневековую эпоху. Кроме «невероятно большого количества человеческих костей», в склепе почти ничего не оказалось (кроме нижней части большой красноглинянной остродонной амфоры и бронзового браслета с расширенными концами), что предполагает его использование после VI в. [220, л.

35; 225, с. 105 — 106].

Соединенными между собой общим ходом оказались и два склепа (№1390), обнаруженные в 1902 г., причем «оба с множеством костей» [210, с. 14]. Вход в склеп № 2789 с массой костяков на трех лежанках был закрыт закладной плитой, замазанной мелкозернистой красной цемянкой.

Усыпальница действовала с III — IV вв., судя по находкам золотых индикаций, золотых листиков от погребального венка, двух херсонесских монет II — III вв., рубчатых и познегреческих светильников. Среди погребального инвентаря на полу оказалась типичная для VIII в. византийская бронзовая поясная пряжка [308, с. 176 — 177, рис. 34; ср.:

1, с. 43, рис. 42, 22].

В соседнем склепе № 2113 к югу от загородного храма Богоматери Влахернской было найдено десять монет, датировки которых не выходили за пределы IV — V вв., но зато им сопутствовал гораздо более поздний бронзовый нательный крестик с сильно расширенными концами [220, л. 123].

В склепе «А» (раскопки 1909 г. в юго-восточном углу монастырского скотного двора) при костяках оказались медные, серебряные, железные пряжки, в том числе с крестообразным гнездом для вставки, с учетом чего комплекс можно отнести к VI — VII вв. [455, с. 270 — 271, рис. 136].

В склеп № 2514 с тремя лежанками, на которых истлевшие кости вперемешку с кусками дерева, гвоздями от гробов лежали пластами от 0,45 до 0,72 м, была найдена бронзовая шарнирная пряжка VII в. [308, с. 153, рис. 8].

C II по VII вв. датируется использование склепа № 14 (21), открытого в 1909 г., в котором наиболее поздней находкой оказалась «бронзовая узорная пряжка с изображением креста» [243, с. 192 — 193]. Еще дольше, возможно, и после X в. использовали склеп № 8 (3), открытый в 1910 г.:

кроме позднеримских монет и монеты Феодосия I (379 — 395), он включал обломки поливной посуды и две монеты Василия I (867 — 886) в верхнем слое [243, с. 212].

Склеп № 2293, с подпорным столбом и с тремя нишами — лежанками, содержал метровый слой костей, среди которых оказалось 300 черепов. Им сопутствовали вещи VII — IX вв. (часть поясной бронзовой пряжки в форме креста, бронзовая серьга в виде кольца с шариком, шесть простейших серег в виде колечек, проволочный детский браслет с концами в виде крючков), а также две монеты Василия I (867 — 886), одна — Льва VI (886 — 912), одна — Романа I (919 — 945) и три — Романа II (959 — 963). Сходная картина наблюдалась в склепе № 2371 и в склепе № 1662, где был слой костей толщиной метр (сверху лежало известняковое надгробие IX — X вв. в виде креста в круге на постаменте с упоминанием имени Георгия Мамсиа, а среди материала — украшения, бижутерия, светильники II — III, III — IV вв., бальзамарии, монеты II — III вв., одна позднебоспорская монета, пять монет римских императоров IV в.) [225, с. 75 — 77].

Продолжали использоваться и могилы. Так, в гробнице № 1339, вырубленной в скале и оштукатуренной, при остовах находилась ойнохоя, шесть бронзовых массивных бубенчиковидных пуговок, типичных для раннесредневековой поры, три бронзовые монеты Василия I (867 — 886) и две — Льва VI (886 — 912). На дне овальной в плане гробницы № 2407 (2,04 х 0,53 м, глубина 0,57 м), вырезанной в глинистом пласте на глубине 0,75 м и засыпанной землей, в 1907 г. был открыт костяк, в ногах которого стоял одноручный глиняный кувшинчик «очень грубой работы», а в районе таза лежали монеты Константина VII (945 — 959) и Романа II (959 — 963) [222, л. 16, 18, 104 — 105; 203, с. 19 — 85].

На основании приведенных материалов можно утверждать, что данный участок некрополя продолжал функционировать на протяжении длительного времени, вплоть до х в., а отдельные погребальные сооружения и значительно позже. Это подтверждает находка в 1906 г. у входа в разграбленный склеп № 2131 недалеко от берега Карантинной бухты верхней части известнякового надгробия с рельефной аркой в виде рамки, внутри которой на поверхности камня сохранились следы коричневато — красной краски и небрежной, начинающееся с крестика, вырезанной полукругом двухстрочной греческой надписи, позволяющей его датировать 1203 г.: «Христос благослови Николая, Никандра и Никона… лета 6711». [221, л. 19; 235, с. 38 — 39, № 21].

Во время исследований этого участка некрополя был сделан ряд уникальных находок. Так, склеп № 42 у Карантинной бухты, недалеко от цитадели был переоборудован в XI в. под жилье. Об этом красноречиво свидетельствует устройство в его восточной части печи, находки множества обломков красноглиняной посуды, верхней части поливной чаши на ножке, монет Романа II (959 — 963) и Василия II (976 — 1025) [243, с. 217].

Центром кладбища в Карантинной балке, несомненно, был монастырь Богородицы Влахернской. Комплекс включал в себя крестообразный храм с баптистерием, «часовню»

с сидениями, устроенными в стенах, ряд помещений и пристроек, обнесенных высокой, мощной оградой, с кладкой, выполненной в технике opus mixtum [см.: Прил. Д, рис. 5].

Он был связан с почитанием памяти первых херсонесских христиан, возможно, с памятью трех из семи первых епископов Херсонских [319, с. 505], а с 655 г., после смерти в Херсоне св. Папы Мартина, и с его памятью [5, с. 82].

Археологическое изучение церковного и гробничного комплекса было начато в 1902 г. К. К. Косцюшко — Валюжиничем [217, л. 2 — 3]. В 1953 г. здесь проводилось доследование под руководством О. И. Домбровского [98, с. 289 — 317]. Но до сих пор не поставлена точка в вопросе о дате возникновения сооружения [318, с. 222 — 243;

117, с. 77 — 90; 110, с. 402 — 426; 500, р. 399 — 418; 435, с. 293 — 420; 355, с. 214; 424, с. 74 — 75; 504, p. 1012].

Сама традиция крестообразных храмов — мартириев и мемориев в Византии имеет ранние корни. Достаточно указать широко освещенные в литературе мартириальные, гробничные церкви св. Апостолов в Константинополе [516, p. 51 — 62; 528, p. 141 — 146; 63, с. 65 — 82], Симеона Столпника в северной Сирии [57, с. 165 — 175], мартирий в Ниссе и т.п. [57, с. 165 — 175].

Приводя значительное количество аналогий крестообразных мемориев, Л. Г. Хрушкова обосновывает дату строительства херсонесского комплекса не позднее конца IV — начала V вв. [434, с. 231 — 236; 435, с. 293 — 420; 504, p.1012]. Действительно, данный памятник имеет значительное количество аналогов. Ранней даты строительства первого храма придерживается и И. А. Завадская [117, с. 79;

112, с. 14 — 15]. Тем не менее, такая датировка противоречит ряду находок, сделанных во время раскопок (подр.

см.: 2.4.2.1). Поэтому большинство исследователей все же склонны датировать возведение крестообразного храма не ранее середины VI в [318, с. 222 — 243; 355, с. 214; 424, с. 74 — 75]. Несомненно, уже в конце VI — начале VII вв.

церковь Богородицы Влахернской становится центром монастырского комплекса.

Вначале новый «большой» храм этого монастыря имел четыре входа. Литургические службы в нем, по всей видимости, носили специфический характер и совершались в центре. Не позже VII в. восточная часть храма была переоборудована, в ней устроили алтарь. Был оставлен действующим только западный вход. Между восточной и южной ветвью креста пристроили крещальню, при этом на месте окна в южной ветви креста прорубили дверь. С северной стороны, на некотором расстоянии был выстроен ряд помещений, вероятно, жилого или хозяйственного назначения.

Эти постройки возникли предположительно не ранее конца VI в.: под полом одного из помещений с северной стороны находился склеп с материалом V — VII вв. и монетой Юстиниана 1 (527 — 565) [424, с. 74 — 75].

Храм после перестройки также претерпел ряд изменений. Пол был почти целиком покрыт мозаикой с христианской символикой. При этом центральная его часть, накрывавшая собой остатки предшествовавшего малого храма, как некая святыня, была закрыта для хождения прихожан, о чем свидетельствует анализ состояния кубиков, из которых составлена мозаика: в центре они не имели потертостей [98, с. 289 — 317]. Стены храма были оштукатурены и расписаны фресками, причем штукатурка обновлялась как минимум три раза [98, с. 289 — 317].

В ХI в. храм пострадал, очевидно, при землетрясении и был еще раз перестроен. Ранний коробовый, кирпичный свод, целиком разрушенный, вероятно, был заменен конической крышей со стропильным перекрытием [355, с. 214].

В таком виде он просуществовал длительное время.

Построенный на месте «святых могил» (in tumulis sanctorum), храм изначально нес мемориальные и гробничные функции. Это следует из расположенных под ним нескольких склепов с христианскими захоронениями IV — V вв., видимо, почитаемых в течение длительного времени.

Примечательно, что хоронить под его сводами продолжали и в более позднее время. Так, гробница № 1405 располагалась в центре пристроенного к храму баптистерия. Она имела две боковые локулы с сильно истлевшими костяками. При зачистке здесь была найдена монета Феодосия I (378 — 395). Сам факт расположения баптистерия над погребениями говорит о том, что изначально захороненные удостоились после смерти особой чести. В отличие от могил дохристианского времени гробница № 1405 строго ориентирована в соответствии с храмом. Крещальня была пристроена таким образом, что могила оказалась строго по центру ее помещения. Такое взаимное расположение лишний раз подчеркивало, что крещение, то есть второе рождение человека от Бога, есть подготовка человека к третьему рождению, в «жизнь вечную» — к смерти, встрече с Богом.

Под южной частью храма располагался склеп № 1406.

В нем находилось множество сильно истлевших костяков.

Склеп тоже был строго ориентирован в соответствии с храмом.

Особый интерес представляют склепы №№ 1409, 1410, 1411, 1452, 1432, которые были соединены между собой в особую «катакомбу» [424, с. 74 — 75]. При строительстве храма вход в склепы № 1409 и № 1410 был закрыт плитой, а над ним был положен мозаичный пол. Для входа в склеп был прорублен другой ход с южной стороны, при этом был засыпан вырубной колодец «а». В склепе № на нишах — лежанках были обнаружены остатки деревянных гробов «в виде корыт». Костяки сильно истлели, а среди находок оказались монеты IV — V вв. Соседний склеп № 1410 был также наполнен истлевшими костяками и, в свою очередь, соединялся со склепом № 1411. При строительстве церкви вход в этот склеп тоже заложили. Для проникновения внутрь был прорублен ход из склепа № 1452, имевший ниши, которые могли использоваться только для сидения. Пол был завален истлевшими костяками. В склеп вел ход, прорубленный из могилы № 1432. Внутри этого подземного монастырского кимитирия, кроме светильников IV в., была обнаружена «малая глиняная лампочка крайне грубой работы» V — VI вв., монеты Аркадия (395 — 408), Льва I (457 — 474) и две херсонские монеты Василия I (867 — 886) и Романа I (919 — 945) [210, с. 19 — 20; 455, с. 252, 261], которые указывают на функционирование погребального сооружения с IV до X вв. включительно. При исследовании здесь же было найдено два нательных креста [98, с. 289 — 317].

Таким образом, получалась целая система соединенных между собой склепов. Возможно, их помещения некоторое время использовались как гробничная часовня, для совершения поминальных служб, на что указывает наличие скамей для сидения. По мере заполнения камер погребенными и, главное, с возведением над «катакомбой»

крестообразного храма — мартирия часовня утратила свое первоначальное значение, сохранив исключительно погребальные функции.

После того, как в сентябре 655 г. в Херсоне скончался Папа Мартин I, он был погребен при храме Богородицы Влахернской, который был связан с памятью этого Святого даже после того, как его мощи были вывезены из Херсона.

Особое отношение к монастырскому мартирию сохранялось даже после гибели самого Херсона, во всяком случае, о паломничестве к этому месту упоминается в источниках не только VII — VIII вв., но и XVI в. [5, с. 82, 113, 176].

Во время исследования алтарной части крестообразного храма под престолом было открыто углубление для ковчега — мощевика [98, с. 289 — 317]. Обломки от его каменной крышки находились недалеко. Конструкция раки была типична для византийского Херсона и напоминала по форме крохотный саркофаг.

При монастыре Богородицы Влахернской изначально существовал святой источник — агиасма. Под храмом была вырублена длинная галерея. По поводу ее назначения выдвигалось множество предположений, начиная от самых смелых (оборонительное сооружение, недостроенный подземный ход в город, тайная катакомба первых христиан) и до самого прозаичного (водосборник для питания водой здешних колодцев). Примечательно, что рядом с храмом и под ним действительно находились не менее пяти колодцев — фреаров, связанных с водосборной галереей.

Химический анализ воды, проводившийся в 1902 г. и в 50–х гг. ХХ в., показал, что, в целом, вода была пригодной для питья [217, л. 11; 98, с. 289 — 317]. Содержащиеся в ней соли придавали воде лечебные свойства. Богатая хлористым натрием, она могла быть полезна людям, страдающим желудочными заболеваниями.

Монастырский комплекс был обнесен высокой оградой, сложенной из отесанных блоков на известковом растворе и, по мнению А. Л. Бертье — Делагарда, напоминала небольшую крепость [40, с. 6]. Особый интерес представляют стены ограды, которые, начиная с высоты 1,7 м, были выложены с использованием техники opus mixtum.

Эта особенность позволяет датировать их приблизительно второй половиной VI — началом VII вв., временем возведения большинства построек в такой технике в Херсоне [355, с. 212].

Чуть раньше или одновременно с сооружением ограды была возведена еще одна небольшая однонефная церковь или часовня. При этом апсида здания выдавалась за пределы ограды подобно полукруглой башне. Она имела пять скругленных ниш с сиденьями, устроенными в стене. Вход в помещение был очень широким (2,3 м) и, по-видимому, был постоянно открыт для богомольцев, паломников.

Верхний ярус, как предполагал А. Л. Бертье — Делагард, в случае необходимости мог использоваться для обороны [39, с. 69]. Под полом были вырублены две могилы, закрывавшиеся плитами.

Первоначально возникшая как кладбищенская, церковь Богородицы Влахернской превратилась в монастырский комплекс с гораздо более широким значением в жизни херсонитов. Архитектурный и церковно–мемориальный комплекс стал городской святыней. Видимо, именно почитание первых херсонесских христиан, возможно, и трех из первых святых епископов, упоминаемых в агиографии Херсона, стало причиной создания столь масштабного культового комплекса за пределами городских стен на участке кладбища. Монастырь был почитаем не только жителями города, но и христианами всего Крымского полуострова.

Веками он неизменно оставался местом паломничества и являл редкий случай сочетания культовых, мемориальных и целительных функций.

Подводя итог вышесказанному, можно утверждать, что после VI в. херсонский некрополь нисколько не сокращался. Более того, на юго-восточном участке он увеличивается в размерах. Христиане использовали для своих целей античные погребальные сооружения, но при этом вырубали и новые склепы и могилы, в целом, по своей архитектуре мало чем отличавшиеся от античных погребений. Напрашивается вывод, что существовала артель специалистов кладбищенского дела, изготавливавшая такие сооружения, в том числе впрок. Об этом говорят некоторые склепы без погребений, но с неповрежденными закладами на цемянке.

Территория некрополя условно может быть разделена на три основных, не симметричных составляющих, каждая из которых окормлялась своим кладбищенским храмом, сочетавшим как функции церкви, где совершалась Божественная литургия, так и функции мемориев, мартириев высокопочитаемых кимитириев, использовавшихся для погребений духовенства, а в особых случаях и мирян.

Помимо этого, церковно — гробничные комплексы были непосредственно задействованы в похоронах горожан, поскольку в них могли совершаться отпевания, панихиды, а на литургии — поминание усопших. Вполне вероятно, что попечение за кладбищами тоже входило в круг обязанностей иереев, особенно диаконов и служек кладбищенских церквей и часовен.

3.1.2.  Погребения  в  городе. По мере распространения христианства стирается строго фиксированная грань между «городом живых» и «городом мертвых». Распространяется практика погребений в черте города, вокруг церквей и в самих церквах. В городских храмах появляются гробницы святых, под церквами сооружают подземные крипты, возникают мартирии, мемории и кимитирии для хранения святых мощей или их частиц, а в исключительных случаях и для совершения привилегированных захоронений. Формируется традиция погребения в храмах, с начала святых, а затем и представителей духовенства. Спустя века, Симеон Фессалоникийский отмечал: «…В монастырях отведены усыпальницы, особые помещения для гробов монахов, имевших священный сан, помещавшиеся под алтарем, и особые для монахов простых…, архиереи полагаемы были ближе к жертвеннику, а за ними иереи и все прочие клирики, миряне же — около врат храма» [цит. по: 328, с. 38 — 46].

Задолго до этого василевс Лев VI (886 — 912 гг.) вынужден был законодательно закрепить прочно сложившуюся традицию специальной новеллой, где говорилось, что «...

согласно с появившимся обыкновением, всякий, кто, где захочет — вне или внутри городских стен, там и сможет свободно почтить погребением умершего» [514, 1944, № 53;

399, с. 107]. Материалы Херсона не противоречат этому правилу.

3.1.2.1.  Возникновение  погребальной  традиции.  Начало традиции совершения погребений в черте города было положено императором Константином Великим. В новой столице Империи был построен величественный мартирий — Апостолеон, который должен был стать местом поклонения мощам святых апостолов [516, p. 51 — 62;

528, p. 141 — 146; 63, с. 65 — 82]. Несмотря на то, что там находились могилы лишь трех апостолов — Тимофея, Луки и Андрея, — гробничная церковь была особо почитаема и использовалась как мавзолей византийских императоров вплоть до ХI в. [34, с. 268]. Сооружение было разрушено турками и на его месте сегодня возвышается мечеть Мехмета Фатиха [444, с. 85]. Невозможность исследования остатков памятника породила множество споров о его форме. Так, Р. Краутхаймер полагал, что это базилика [509, p. 135]. А. М. Высоцкий и Ф. В. Шелов — Коведяев отстаивали точку зрения о крестообразном, центрическом сооружении, которое являлось частью сложного комплекса [63, с. 65 — 82]. А. Хайзенберг предполагал, что «рукава» здания представляли собой трехнефные базиликальные по форме пристройки [492, Bd. 2]. Один из признанных знатоков византийской архитектуры К. Манго считал, что речь идет не о сложном ансамбле из мавзолея и базилик, а об одном здании, построенном в центре двора [516, p.

51 — 62].

Церковь Апостолов стала своеобразным архитектурным прообразом мемориальных сооружений. Под ее влияниям была возведена церковь св. Симеона Столпника в Сирии, в Херсоне — крестообразные мемориальные церкви на большой агоре и на кладбище в Карантинной балке, а также крестообразные часовни — кимитирии при двух базиликальных комплексах (Западном и Восточном). А. Грабар, в свою очередь, уточнял, что крестообразные по форме храмы возникли в период V — VII вв. и первоначально имели мемориальные функции [490, р. 102 — 119].

3.1.2.2.  Формирование  погребальных  комплексов  при  городских  храмах.  Церковь как место совершения Божественной литургии должна содержать в себе погребение святого или хотя бы частицу его мощей. Эта обязательная традиция восходит к тем временам, когда христиане совершали богослужения в катакомбах и на могилах мучеников. Во многом это и обусловило распространение погребений при храмах. Однако существовал и ряд ограничений. Так, 173 правило Номоканона запрещало хоронить в церквах умерших, кроме священства и, в виде редкого исключения, ктиторов, оказавших особые услуги. Храмы должны были содержать мощи святых или хотя бы их частицу как обязательный элемент для совершения литургии.

Церкви, освященные мощами святых, не могли содержать погребения мирян. Поэтому для этих целей использовали притворы храмов, а также «молитвенные дома», часовни, где не совершалась литургия, но служились молебны, панихиды [328, с. 38 — 46]. Наличие при базиликах таких «привилегированных ингумаций», по выражению Н. Дюваля, объясняется желанием членов христианской общины, прежде всего привилегированных лиц, добиться разрешения епископа покоиться поближе к св. мощам, что, по их мнению, гарантировало заступничество святых, рядом с которыми они похоронены, в грядущем воскресении воплоти [482, р. 27 — 28].

А. Н. Грабар в классической работе «Мартирий. Исследование о культе мощей и раннехристианском искусстве»

несколько разграничивает понятия «мартирий» и «меморий» [490]. «Мартирий» — место упокоения святого (мученика); «меморий» (А. Н. Грабар вводит также понятие «теофанический мартирий») — культовое сооружение, построенное в память о значимом религиозном событии, обычно расположенное на месте, где такое событие произошло или находилась реликвия, ее остатки. С этой точки зрения меморий мог быть построен на месте мученической гибели святого или на месте явления «чуда» [490, р. 385]. Но на практике часто возникают сложности с интерпретацией памятников, сами понятия в литературе не всегда разграничиваются и часто звучат как синонимы. При рассмотрении культа святых Ж. Лассюс настаивает на необходимости разграничения культа «погребального» и особого отношения к погребению мученика и почитанию его мощей [511, р. 594]. Помимо погребений святых, при церквах, часовнях и вокруг них нередко совершались погребения «светских лиц» [436, с. 408]. Все вышесказанное в равной степени справедливо и для ранневизантийского Херсона. Поэтому также необходимо разделить понятие «привилегированное погребение» (захоронение святого, почитаемое христианской общиной) и «погребение привилегированного лица»

(представителя клира или мирянина, за особые заслуги удостоенного епископом особой чести) [482, с. 27 — 28].

Городские церкви становятся местами погребения духовенства и монашества, а пространство вокруг них, часовни — кимитирии — местом погребений привилегированных мирян. Такие гробничные комплексы формируются при многих херсонских храмах. К ним можно отнести вырубные могилы в нартексе базилики Крузе (№7) и базилики 1932 г. Возникают кимитирии и при наиболее значимых кафаликонах (Западной базилике — «дом св. Леонтия», Восточной базилике — «храм апостола Петра», Уваровской базилике — «церковь свв. апостолов Петра и Павла»), связанные с погребением священства, монашества, а со временем и мирян, игравших особую роль в благоустройстве церкви или обители (жертвователи, ктиторы).

Несмотря на значительное количество материала, вопрос о погребальных комплексах и кладбищах в черте раннесредневекового византийского провинциального города специально не рассматривался исследователями. Поэтому стоит особо остановиться на процессе формирования таких комплексов в византийском Херсоне и распространении традиции погребения в черте города.

В настоящее время не вызывает сомнений тот факт, что во второй половине VI — VII вв. в Херсоне разворачивается «строительный бум», возводятся величественные храмы, а при наиболее крупных — возникают часовни — кимитирии (своеобразные «крытые кладбища»). Они предназначались для погребения духовенства, а в исключительных случаях и для удостоенных такой чести мирян [417, с. 317 — 320].

Стоит остановиться на рассмотрении каждого комплекса отдельно.

3.1.2.2.1.  Мартирии  при  базиликальных  комплексах.  Базиликальные комплексы начинают формироваться в VI — VII вв. и продолжают обустраиваться в течение столетий. Они возникают не только в Херсоне, но и во многих других городах Византийской империи. В числе наиболее знаменитых можно назвать монастырь св. Екатерины на Синае, среди ближайших аналогов — базиликальные комплексы Мангупа и Эски — Кермена.

В ранневизантийском Херсоне можно выделить три таких комплекса: Западная базилика (дом св. Леонтия), Восточная базилика (храм св. апостола Петра), Уваровская базилика (церковь свв. апостолов Петра и Павла).

Комплекс  Уваровской  базилики.  Исследования комплекса начались с открытия в 1853 г. базилики раскопками графа А. С. Уварова [401, с. 525 — 562; 400, с. 159], отчего историографическая традиция, прочно закрепила за ней название «Уваровская базилика». Доследования проводились ООИД в 1877 — 1878 гг. Также комплекс исследовался К. К. Косцюшко — Валюжиничем [216; 217; 219; 221], О. И. Домбровским и В. А. Кутайсовым [94; 95].

Главная церковь Херсона поражает и сегодня своими размерами. Можно утверждать, что это наибольший из всех подобных храмов Таврики (52,25 х 20,45 м) [455, с. 158].

Кафедральный кафоликон возведен не ранее конца VI в.

(под стеной нартекса был открыт засыпанный колодец, содержавший материал конца VI в.) [318, с. 225 — 226; 113, с. 304 — 311]. Главный трехнефный храм нес все черты базилики «эллинистического» типа (большой трехчастный нартекс, повышенный, широкий центральный неф, стропильное перекрытие, четырехскатная крыша).

Размер центрального нефа храма составлял 31 м длины и 11 м ширины. Два боковых нефа были более узкими, их ширина составляла 4 м, полы были украшены мозаикой с геометрическими ковровыми узорами. Колоннада составляла 11 колонн к ряду. Базилика первоначально имела одну центральную апсиду, полукруглую внутри и пятигранную снаружи, но позднее была перестроена в полукруглую и снаружи.

Нартекс кафоликона, как и его центральный неф, был вымощен мраморными плитами, а вдоль стен экзонартекса стояли каменные скамьи [99, с. 539]. Перед солеей храма по центру главного нефа, по оси запад — восток находился амвон [109, с. 264]. Как он выглядел сказать трудно, так как сооружение было разобрано в постиконоборскую эпоху.

Базилика сохранила следы неоднократных перестроек.

Помимо храма — кафоликона, комплекс включал в свой состав ряд построек, на каждой из которых следует остановиться подробнее.

Обособленное, квадратное в плане строение располагалось с севера, недалеко от входа в храм. Сооружение было разделено на два небольших неравных помещения [350, с. 765 — 770]. Вслед за А. Л. Якобсоном принято считать, что это остатки «мавзолея» [455, с. 158]. В отчете о раскопках за 1904 г. на месте одного из помещений обозначены две вырубные могилы. Они находились под мозаикой IX — X вв., составленной из крупных кубиков, от которой уцелели лишь мелкие фрагменты со следами характерного для херсонских храмов бордюра в виде волнообразно вьющегося стебля с ответвляющимися листьями плюща [221, табл. 3; 455, с. 237]. Пристройка сообщалась напрямую с нартексом, а позднее, очевидно, после перестройки базилики в XI в. и сокращения ее до размеров главного нефа, дверной проем оказался заложен бутовым камнем на извести. Аналогичную структуру имел мартирий при Вашнарской базилике, отличие которого заключалось лишь в том, что он представлял собой самостоятельную постройку, расположенную слева от базилики. Сходство этих двух памятников отметил В. А. Леквинадзе и привел в качестве аналогий еще два мартирия: при базилике Асклепион в Милете (V — начало VI вв.) и при базилике агоры в Фасосе (V в.) [240, с. 309 — 322]. Последние два сооружения, как и в херсонском случае, непосредственно примыкают к северным стенам базилик. Возможно, сооружение было связано с погребениями мирян — представителей городской знати, «первенствующих», тех, кто за особые заслуги или по статусу мог быть удостоен милости погребения при кафедральном соборе.

Проводя параллели с ранневизантийским епископальным комплексом в Нове, С. Б. Сорочан предполагает существование в этом помещении скевофелакия — хранилища церковных сосудов, облачений, утвари. Нередко здесь же держали церковные документы, реликвии, архив епископа. Наконец, одно из помещений могло служить аскетерионом — хранилищем общественных восковых свечей при епископальном кафоликоне [350, с. 776]. Такие свечи использовались, в том числе и при погребальных процессиях.

Наличие в сооружении скрытых под полом двух могил не противоречит выводу о возможном существовании здесь сосудохранилища, поскольку захоронения устраивали не только в кимитириях чистого вида, но и совмещали их иногда с баптистериями, диакониками. Подобная пристройка к Уваровской базилике тоже могла иметь смешанное назначение — помимо гробничной функции, служить вспомогательным помещением при епископском комплексе.

Подобные случаи не являются исключением в церковной практике.

С южной стороны базилики была пристроена галерея, которая заканчивалась часовней или небольшой церковью с апсидой. Она была явно связана с погребениями и играла роль кимитирия — многоярусной усыпальницы или мартирия [350, с. 761 — 787]. Погребения, совершавшиеся в ней, имели особое значение в жизни общины и были окружены особым почетом. Полы здесь были вымощены мозаикой, к сожалению, не сохранившейся до наших дней.

Общая длина указанного мартирия составляла 11 м, ширина — 6 м. Длинна помещения с апсидой равнялась 5 м, а смежного с ним — 3,95 м. Оба они сообщались через проход шириной 1,4 м. С западной стороны находился подземный, вырубленный в скале склеп, куда вела лестница из семи ступеней. В помещении над склепом имелось круглое отверстие диаметром 0,45 м, прикрывавшееся, по словам К. К. Косцюшко — Валюжинича, квадратной плитой 0,7 0,7 м. [350, с. 773].

Южный неф базилики имел дверной проем 0,9 м шириной, который облегчал доступ верующим к мартирию.

Между пристройкой и апсидой базилики, используя существующие стены, позже возникла еще одна небольшая церквушка или часовня.

Интерпретация этих помещений не вызывает сомнений.

Они имели мемориальные функции и, учитывая специфику, должны были служить местом погребения Херсонского епископата и наиболее чтимых иереев. Можно также предположить, что склеп и храм — мартирий над ним могли изначально иметь отношение к культу местночтимого святого.

Рядом с Уваровской базиликой во время раскопок, проводимых Херсонесским монастырем в 1877 г., была открыта крещальня. Но окончательно она была исследована в 1901 г. К. К. Косцюшко-Валюжиничем, после чего ей по счету Императорской Археологической комиссии был присвоен № 24 [354, с. 585 — 600]. Купольная ротонда крестообразной формы имела с востока пятигранную апсиду, тогда как две остальные апсиды, северная и южная, были трехгранными. Каждая ветвь креста заканчивалась экседрой — нишей. С западной стороны вместо экседры к центральному пространству примыкала прямоугольная пристройка с входом.

Таким образом, здание имело четко выраженную триконхиальную центрическую композицию. Его купель является самой большой из открытых в Херсонесе (д. — 2, м, глубина около метра). О том, что здесь крестили, в том числе и маленьких детей, свидетельствует наличие с востока трех мраморных ступеней для схождения священника с ребенком на руках, а не с запада, как это было для взрослых [350, с. 761 — 787].

Помещение крещальни, вероятно, было оштукатурено и отчасти покрыто фресками. Купель была облицована мрамором, как и стены постройки, а своды украшала мозаика. С запада перед главной дверью находился небольшой притвор. Крещальня была связана с одновременными постройками вокруг нее, с которыми она соединялась дверями: одни из них вели к «галерее» и большой базилике, другие — в богатое помещение или портик с мозаичными полами, а третьи — в огороженный двор, откуда, в свою очередь, один выход вел к базиликальному храму «А», а другой — в притвор перед крещальней, построенный прежде баптистерия и перекрытый крестовым сводом [36, с. 28 — 33].

Двор при баптистерии часто интерпретируется как пристройка, но такая точка зрения не имеет оснований. Здесь находились две вырубленные могилы [436, с. 310 — 311].

Погребения при крещальнях встречаются в византийском Херсоне, тем самым, как уже отмечалось, подчеркивая христианское отношение к смерти как к новому рождению.

Малая базилика (храм «А») была открыта К.К. Косцюшко — Валюжиничем в 1904 г. и незаслуженно считается одной из ранних базиликальных построек [350, с. 719].

Ось храма «А» отличается от оси Уваровской базилики, что явно указывает на разное время постройки церквей, в целом период постройки обоих сооружений укладывается в период с конца VI — начала VII вв. Сравнительно небольшая трехнефная базилика находилась рядом с юго-восточной оконечностью кафедрального собора и за баптистерием № 27. Опираясь на анализ текста «Слова о перенесении мощей св. Климента», С. Б. Сорочан предположил, что это известный из агиографии храм св. Прокопия [350, с 777;

359, с. 142 — 144; 363, с. 168 — 171].

Внутреннее пространство храма было разделено парами колонн на три нефа. Обращают на себя внимание укороченные, близящиеся в целом к квадрату пропорции сооружения (14,8 х 13,2 м) и триконхиниальная алтарная апсида.

Последняя сооружена над рыбозасолочной цистерной № 52, засыпанной в конце VI в., что указывает на дату строительства — конец VI — начало VII вв.

Храм имел богатое мозаичное покрытие, его алтарная часть была вымощена мраморными плитами, из которых выполнен круг с крестом, напоминающий аналогичное украшение пола в алтарной части Западной базилики конца VI в.

Погребения возникли уже в построенном храме и были сложены поверх мраморного пола, кроме того, под усыпальницы использовались боковые нефы шириной по 4 м.

Во время раскопок здесь открыли гробницы, наполненные костяками. В одной из усыпальниц был погребен человек, погибший от удара холодного оружия (отсечена часть черепной коробки) [219, л. 21].

Еще одна усыпальница — кимитрий с массой костяков находилась с внешней стороны за южной храмовой стенкой [219, л. 20].

Время гибели трехконхиниального храма остается до конца не выясненным. Так, А. И. Романчук указывает, что церковь могла быть разрушена «перед строительством базилики № 23» [318, с. 226]. Но это не согласуется с наличием усыпальниц внутри храма, содержащих значительное количество погребенных. Да и существовать в таком случае она должна была всего несколько десятилетий. Базилика «А», вероятно, как и многие херсонские базиликальные храмы, была разрушена в XI в. и после этого не восстанавливалась [350, с. 777; 359, с. 142 — 144; 363, с. 168 — 171].

Таким образом, можно сделать вывод о том, что в состав херсонского епископального комплекса входил ряд мемориальных сооружений. Возможно, первоначально они были предназначены для погребения местночтимых святых, а позднее стали использоваться и для погребения епископата, высшего духовенства. Впрочем, некоторые из них (гробницы храма «А») могли служить и для погребения городской знати, уважаемых горожан.

Западная  базилика.  Исследования памятника началось в конце ХIХ ст. Его открытие принадлежит К. К. Косцюшко — Валюжиничю, проводившему раскопки на северо — западной оконечности города в 1891, 1892, 1895, 1901 гг. [204; 205; 207; 216]. Дополнительно памятник был доследован Е. г. Суровым в 1960 — 1962 гг. В разное время комплекс обращал на себя внимание Д. В. Айналова [6], А. Л. Якобсона [455], Н. И. Барминой [20, с. 168 — 170], Ю. г. Лосицкого [257, с. 27 — 36;], И. А. Завадской [115, с. 327 — 343], А. И. Романчук [318, с. 70 — 72], Е. Ю. Клениной [192, с. 51 — 64; 191, с. 39 — 44], С. Медекша [269, с. 101 — 114], С. Б. Сорочана [350, с. 827 — 851], В.М. Зубаря [136, с. 25 — 41].

Городской монастырь играл важную роль в духовной жизни херсонитов. Возникший в конце VI в., он просуществовал четыре столетия, претерпев неоднократные перестройки и обновлення. Монументальный архитектурный комплекс включал в себя большую базилику («А»), крещальню («Б»), церковь («часовню В»), крестообразный кимитирий («Д»), храмик — мартирий («Г») и связанные с ними склепы [см.: Прил. Е. рис. 2].

Базилика «А» (№ 13 по нумерации Императорской Археологической комиссии), или Западная базилика, является одним из наиболее крупных херсонесских христианских храмов и находится в одном ряду с Уваровской и Восточной базиликами — кафоликонами. Церковь имела длину 36 м и ширину 19 м. Это трехнефный, одноаспидный храм с нартексом и пристроенной с южной стороны «галереей», включавшей ряд помещений. Пол его был украшен мозаикой. Кафоликон разделялся на нефы десятью колоннами (после перестройки по две колонны с каждой стороны сняли, заменив их пятиметровыми отрезками стен). Пристроенная галерея с южной стороны базилики включала в себя церковь «часовню В», появившуюся не ранее IX в.

Большинство исследователей сходится в том, что Западный храм был построен не ранее конца VI в. и был разрушен в конце х в. [115, с. 327 — 343; 318, с. 70 — 72; 350, с. 827 — 851; 418, с. 132 — 152].

В алтаре кафаликона находилось углубление для помещения ковчежца с мощами: «под разбитым центральным кругом оказались мраморные, также разбитые плиты, и под ними — углубление в скалистой подошве… после очистки углубление представилось в виде прямоугольного четырехконечного равностороннего креста, все бока и дно креста были облицованы белыми мраморными плитками в 0, м толщиной, куски которых сохранились на своих местах, глубина креста составляет 0,48 м» [208, с. 60 — 61].

В углублении были открыты остатки мраморной раки для мощей в форме саркофага с выдвигавшейся крышкой, «старательно исполненные из превосходного белого мрамора»

[208, с. 62]. Отверстие для вложения мощей располагалось под престолом. Возможно, ковчежец содержал частицы мощей нескольких святых. По логике источников, скорее всего, это могли быть части мощей св. епископа Василея, поскольку его погребение находилось на территории комплекса, св. епископа Климента Римского, поскольку его мощи приносили в Западную базилику после их обретения, а также часть мощей св. мученика Леонтия Киликийского, поскольку храм был посвящен этому святому [418, с. 132 — 152]. Так или иначе, базилика «А» стала центром формировавшегося на окраине города монастырского комплекса.

VI — VII вв. характеризуется активным распространением христианства среди местных жителей и в окрестностях Херсона. В это время происходило массовое крещение не только местного греческого населения, но и ромеизорованной «варварской» округи. При раскопках за пределами куртины № 1, в 10 м перед ней, были открыты два склепа (№ 1 — 2), содержавшие более 100 погребений каждый.

В числе костяков встречались черепа с деформацией, традиционной среди местного населения Таврики ранневизантийского времени. Захоронения относились к ранневизантийскому времени, а сами склепы продолжали функционировать до х в. [21, с. 245 — 254]. Есть основания полагать, что при монастырском комплексе существовал носокомеон (больница, страннопримница) для больных, увечных людей. Дело в том, что за 1-й куртиной, в торцевой части недостроенного рва был открыт склеп (№ 4), действовавший в VII — IX вв.

и содержавший останки 31 человека. В числе погребенных встречались покойники с явными следами костных заболеваний, болезнями опорно–двигательной системы [354, с. 649]. Вероятно, что эти погребения были связаны с больницей — богадельней, существовавшей при монастыре св.

Леонтия Киликийского — покровителя врачевания.

Активный процесс христианизации привел к необходимости строительства крещален. Спустя незначительное время после возведения базилики, с ее северной стороны было пристроено помещение «Б», ставшее баптистерием. Сама кладка сооружения и известковый раствор, при помощи которого она была построена, подобен по качеству и структуре раствору, с помощью которого возведена Западная базилика, что говорит об их одновременном или близком по времени строительстве. В апсиде пристройки располагалось «углубление в виде десятигранника продолговатой формы, обложенное мраморными плитами» [205, л. 10 — 13]. Как показало доследование, углубление (0,83 х 0,65 м и глубиной чуть меньше метра) было вырублено в скале и облицовано плитами белого мрамора. С восточной стороны вниз вели мраморные ступени. К. К. Косцюшко — Валюжинич предположил, что углубление — мощехранилище. Этого же мнения придерживались С. Ф. Стржелецкий и Е. г. Суров [383, л. 208]. Однако наличие ступеней с восточной стороны, большая глубина и размеры указывают на то, что здесь размещался, скорее, баптистерий, нежели мощехранилище [115, с. 327 — 343; 350, с. 835; 418, с. 132 — 152].

Примечательно, что внутри крещальни «Б» были открыты четыре могилы [216, л. 9 — 10; 383, л. 159 — 182].

В одной из них оказались кусочки ткани с остатками золотных нитей, серебряные фрагменты от оклада Евангелия, застежки переплета, крестик с христограммой. В другой могиле было найдено множество лавровых листьев, вероятно, из подушки, которую помещали под голову усопшего.

Все это говорит об особом статусе покойных. Ими могли быть представители высокопоставленного духовенства или монашества, окруженные особым почетом. Таким образом, баптистерий играл одновременно роль и гробничного мемория.

С северной стороны к крещальне был пристроен еще один памятник, который тоже связан с погребениями, совершенными внутри его, а также с позднеантичным склепом, освоенным христианами и располагавшимся прямо под крестообразным кимитирием (его дромос находился перед входом в здание). Данная постройка представляет особый интерес в плане интерпретации и планировки. Уже в отчете 1901 г. К. К. Косцюшко — Валюжинич упоминает, что открытые десять лет назад, в 1891 г., стены крестообразного храма почти не видны [216, л. 10 — 13]. На сегодняшний день сохранилась лишь часть двух из лопастей креста (северная и западная) [см.: Прил. Е, рис. 1]. Планировка данного сооружения до сих пор вызывает множество вопросов.

Существующие чертежи комплекса Западной базилики (их два варианта: сделанный М. И. Скубетовым [216, л. 10 — 13] и сделанный Е. г. Суровым [383, л. 159 — 182]) имеют некоторые расхождения, связанные с крестообразной пристройкой. Несоответствие плана, составленного в 1901 г., реальной картине стало одной из причин доследования комплекса Е. г. Суровым [383, л. 159 — 182]. В отношении крестобразного сооружения исследователь упоминает, что к моменту начала работ остатков сооружения уже не наблюдалось [383, л. 159 — 182]. В результате работ план пристройки был скорректирован, но погрешности сохранились. С этой проблемой столкнулся и Ю. Г. Лосицкий [257, с. 27 — 36]. Ему пришлось, в свою очередь, также корректировать план. Есть различия в результатах обмеров.

Размеры ветвей крестообразной пристройки, приведенные М. И. Скубетовым — 4,9 4,9 м. Ю. Г. Лосицкий в своем исследовании указывает иные цифры — ширина ветви — 3,75 м, длина — 4,5 м, толщина стен — 0,75 м. Обмеры сохранившейся части северной ветви креста, проведенные в 2005 г. силами экспедиции Харьковского национального университета имени В. Н. Каразина, дали аналогичный результат — 3,75 4,5 м. [см.: Прил. Е. рис. 1].

В 2005 г. была проведена консервация разрушающихся склепов на территории комплекса Западной базилики.

К моменту начала работ склепы находились в аварийном состоянии, были заполнены мусором, потолок частично обвалился. Требовались экстренные меры, которые сохранили бы памятники от гибели. Во время консервационных работ были зачищены остатки кладки стен крестообразного здания. Сохранившиеся фрагменты стали основой для создания нового плана этого памятника. В результате возникло несколько вариантов:

1. Здание «Д» не соприкасалось с сооружением «Б».

2. Стены здания «Д» проходят под стенами крещальни.

3. Здание «Д» имело смещенные лопасти креста.

Вариант 1 маловероятен. Все исследователи единодушно указывают на то, что пристройка «Д» и крещальня «Б»

имели общие, смежные стены.

Вариант 2 подразумевает, что крестообразное сооружение было построено раньше крещальни. Сторонником такой версии является Е. Ю. Кленина [192, с. 51 — 64; 191, с. 39 — 45]. Ссылаясь на отсутствие описаний здания у К. К. Косцюшко — Валюжинича, исследователь утверждает, что «храм» возник уже в IV — V вв., предшествовал строительству базилики и был разобран до строительства крещальни. Основанием для подобных утверждений стали погрешности, допущенные во время съемок планов крестообразной пристройки. Действительно, в соответствии с планом, составленным М. И. Скубетовым, стены крещальни перекрывают часть стен восточной и южной ветвей крестообразного здания [216, л. 10 — 13]. Однако составленный в 2005 г. план сохранившихся фрагментов постройки указывает на расхождение с планом, снятым в 1901 г. [см.:

Прил. Е, рис.1].

Во время зачистки площади здания «Д» в 2005 г. был собран подъемный материал [418, с. 132 — 152; 417, с. 317 — 320]. Находки представляли собой фрагменты керамики. Все они могут быть разделены на две группы. Первая, по определению А. В. Сазанова, относится ко второй четверти VI — началу VII вв. Данная группа представлена венчиками амфор с воронковидным горлом и донцем миски типа LRC form 3. Находки этой группы были сделаны в южной ветви креста. Вторая группа представлена кувшинами с плоскими ручками и фрагментами амфор «причерноморского типа» с зональным рифлением. Они датируются второй половиной ІХ в. В свою очередь, эти находки были сделаны в северной ветви креста. Здесь же, в стене северной ветви здания, что очень важно, прямо в кладке, между камней, связанных известковым раствором, был найден фрагмент амфоры с воронковидным горлом VI — VII вв..

Данная находка может однозначно датировать кладку сроком не ранее второй четверти — конца VI в., что не противоречит времени возникновения всего монументального архитектурного комплекса [см.: Прил. Е, рис. 2].

В связи с этими находками следует рассмотреть еще один вариант плана здания «Д». Он основан на планах сохранившейся части крестообразного сооружения и крещальни. В соответствии с ними возникает предположение о сложной конфигурации пристройки. Это может быть обусловлено тем, что сооружение встраивалось в уже сформировавшийся комплекс. Крестообразное здание «Д»

использовало две смежные стены крещальни «Б», и это привело к искривлению южной части креста, поскольку вход в склеп ограничивал западную часть пристройки.

Следовательно, северная лопасть сооружения была пристроена с отклонением по отношению к южной лопасти.

Визуально это, видимо, не сильно бросалось в глаза. В результате получились следующие размеры ветвей: северная — 3,75 4,5 3,75 м; восточная — 3,75 3,3 6 м;

южная — 4,5 2,6 4 м; западная — 3,5 4 3,75 м. [см.:

Прил. Е, рис. 1, 2].

Сравнив все три варианта, становится очевидным преимущество последнего. Кроме того, в литературе неоднократно обосновывалась хронология возведения рассмотренных построек [115, с. 327 — 343; 350, с. 827 — 851].

Крестообразный кимитирий был не единственным случаем постройки с отклонениями сторон креста от основной оси.

К примеру, одним из знаменитых крестообразных мартириев является церковь Симеона Столпника в северной Сирии, который также имеет отклонение одной из лопастей креста [450, с. 96].

Пристройка «Д» несла гробничные и, видимо, мемориальные функции. Внутри здания, под его полом из каменных плит было открыто семь могил, в которых были найдены стеклянные и бронзовые браслеты, бронзовые серьги.

Данные находки могут явственно свидетельствовать, что погребенные не являлись монашествующими. Эти могилы могли принадлежать знатным прихожанам и жертвователям храма, тем, кто за участие в жизни общины и финансовую поддержку обители были удостоены права быть погребенными в гробничной крестообразной часовне — кимитирии на территории монастыря.

Крестообразное сооружение располагалось над склепом позднеримского времени, который после изменения линии оборонительной стены в VI в. оказался на территории города. В рамках консервационных работ 2005 г., завершившихся засыпкой дромоса, в данном склепе были проведены обмеры и фотофиксация [см.: Прил. Е, рис., 3, 4].

Склеп обычной для римского Херсонеса формы в более позднее время был приспособлен христианами для погребений. Вероятно, вначале он имел три типичные большие локулы. После преобразования в христианскую усыпальницу были вырублены еще три малые локулы двумя ярусами и одна среднего размера. Он был раскопан К. К.

Косцюшко — Валюжничем. В отчете упоминаются важные подробности: «Здесь обнаружена катакомба, превращенная в христианскую эпоху в усыпальницу: боковые ниши были заделаны кирпичом и наполнены костями, на полу в беспорядке лежало множество костей. Спуск в катакомбу был перекрыт сводом, сверху которого можно было пройти в дверь, ведущую в большое здание в форме креста, с полом из каменных плит и с семью внутренними усыпальницами» [205, л. 10 — 13]. Д. В. Айналов упоминает подпорный столб в центре склепа [6, с. 42]. Но как теперь становится ясно, описание не совсем соответствовало действительности, на потолке нет даже следов от такой подпоры. Впрочем, столб мог быть сложен из отесанных камней и впоследствии разрушен. Во всяком случае, потолок ровный, с трещинами, вызванными эрозией. Ни на стенах, ни на потолке не удалось обнаружить следов штукатурки.

Возможно, широкие большие локулы использовались для погребения представителей духовенства и после этого были заложены плинфой. Малые локулы могли использоваться как костницы. Следов от закладных плит, закрывавших локулы, не сохранилось. Не исключено, что склеп служил для погребения монахов и послушников монастыря, то есть являлся монастырской «костотекой» (липсанотекой).

С южной стороны к базилике «А» была пристроена «галерея», закончившаяся небольшой одноапсидной церковью «В», а, точнее, церковным приделом. О том, что это помещение, где совершалась Божественная литургия, а не часовня, свидетельствуют следы престола, найденные in situ.

Придел «В», носил мемориальные функции, поскольку могилы располагались не только под полом, но и в выложенном из отесанных плит «саркофаге» с каменной крышкой [208, с. 58]. В этой части церкви хоронили, вероятно, представителей духовенства, монашествовавших, послушников. Но в могиле под западной стеной помещения «В»

встречаются среди захоронений, в том числе, и детские погребения. Это наталкивает на мысль, что изначально здесь была гробничная часовня, позже перестроенная в церковный придел. Возможно, погребенный в «саркофаге»

был местночтимым святым.

Церковь «Г» (она же № 12) представляет собой небольшое сооружение (6,4 4,6 м) с пристроенной позднее маленькой полукруглой апсидой. Вероятно, апсида имела кирпичный свод. Кладка её стен уже стен храмика, это позволяет предположить возможную пристройку апсиды во время перестройки здания [6, с. 42; см.: Прил. Д, рис.1]. В церквушке уцелела алтарная преграда из каменных плит и мраморный порог. Пол в алтарной части был выложен каменными плитами. Остальную его часть украшала мозаика «очень красивого и… древнейшего рисунка» [216, л.

10 — 13]. Её техника и изображения были схожи с мозаикой Уваровской базилики, что позволяет отнести мозаику церкви «Г» к VI — VII вв. [378, с. 128; 350, с. 844], хотя само сооружение (без апсиды), вероятно, более раннее.

С северной стороны располагалась большая усыпальница, ближе к входу — склеп с мраморным порогом и кирпичным сводом «…особого, еще не встречавшегося вида»

[216, л. 10 — 13]. Рядом с храмиком находились четыре усыпальницы, в которых найдены только истлевшие костяки. Честь быть погребенными возле этой святыни наверняка распространялась только на высшее духовенство и наиболее привилегированных из мирян.

При сооружении храмика строители ориентировались на расположение подземного склепа, что неоднократно отмечали исследователи. Он был открыт в 1901 г., позже на него обратил внимание Е. г. Суров, но раскопок не проводил [216, л. 10 — 13; 378, с. 128].

Данное погребальное сооружение заслуживает особого внимания. Арочный свод вел через дромос (1,8 м длиной и 0,85 м шириной) в погребальную камеру (2,25 2,25 1,7 м).

В отличие от большинства херсонесских склепов, потолок был выложен сводом из плинфы на розоватом, цемянковом растворе. Плинфа сравнительно тонкая, светло-желтая, обычного для ранневизантийского времени стандарта [350, с. 842 — 843]. В погребальной камере напротив входа находилась единственная лежанка необычно большого размера — 1,25 м. Во время исследований, кроме человеческих костей и «костяной точеной застежки», здесь ничего обнаружено не было [216, л. 10 — 13].

К настоящему времени все более распространяется точка зрения, связывающая данный склеп с местом погребения св. Василея, первого из семи святых епископов Херсонских, принявшего мученическую смерть (см. подр.: 2.4.2.1).

Конструкция и особое отношение к памятнику — все это убеждает в том, что он занимал видное место в религиозной жизни херсонитов, и лишний раз подтверждает предположение о принадлежности погребального сооружения легендарному св. Василею.

Вероятно, со временем, над предполагаемым местом упокоения мученика была построена часовня. В конце VI в., то есть одновременно со строительством монастырского комплекса, она перестроена в небольшую гробничную церковь — мартирий, где совершались не только поминальные службы, но и могла отправляться литургия, на что указывает наличие алтаря и алтарной преграды.