«НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКИЙ ПРОГРЕСС И УСТОЙЧИВОЕ РАЗВИТИЕ: ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА ПОЛЕЗНОСТНОЙ (ПОТРЕБИТЕЛЬНО-СТОИМОСТНОЙ) ОЦЕНКИ ЭФФЕКТИВНОСТИ НОВОЙ ТЕХНИКИ Под общ. ред. проф. В.Ф. Байнева Минск ИООО Право и экономика 2008 УДК ...»

В.Ф. Байнев

Е.А. Дадеркина

НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКИЙ ПРОГРЕСС

И УСТОЙЧИВОЕ РАЗВИТИЕ:

ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА ПОЛЕЗНОСТНОЙ (ПОТРЕБИТЕЛЬНО-СТОИМОСТНОЙ)

ОЦЕНКИ ЭФФЕКТИВНОСТИ НОВОЙ ТЕХНИКИ

Под общ. ред. проф. В.Ф. Байнева

Минск ИООО «Право и экономика»

2008 УДК 338.24 ББК 65.012 Б18 Рецензенты:

П.Г. Никитенко, академик НАН Беларуси, д-р экон. наук, проф., академик-секретарь Отделения гуманитарных наук и искусств НАН Беларуси, директор Института экономики НАН Беларуси;

В.В. Пузиков, д-р экон. наук, проф. ИНБ;

С.С. Полоник, д-р экон. наук, доц., директор НИЭИ Министерства экономики Республики Беларусь;

кафедра теоретической и институциональной экономики Белорусского государственного университета (зав. кафедрой, д-р экон. наук, проф. П.С. Лемещенко) Рекомендовано к изданию Ученым советом экономического факультета Белорусского государственного университета Б18 Байнев, В.Ф. Научно-технический прогресс и устойчивое развитие: теория и практика полезностной (потребительно-стоимостной) оценки эффективности новой техники: Монография; под общ. ред. В.Ф. Байнева; Белорусский государственный университет. – Минск:

Право и экономика, 2008. – 189 с. – ISBN 978-985-442-518-4/ В монографии раскрываются теоретико-методологические основы полезностного (потребительностоимостного) анализа достижений научно-технического прогресса, предлагается методика определения полезностного экономического эффекта и полезностной экономической эффективности новой техники, основанная на непосредственном учете ее основного предназначения – через замещение (экономию, высвобождение) живого труда повышать его производительность. Работа публикуется в рамках выполнения НИР № 20061700 «Теоретико-методологические основы межгосударственной инновационно-промышленной политики стран ЕврАзЭС как фактор их устойчивого развития» (задание ГКПНИ «Экономика и общество», 2006–2010 гг.).

Предназначается научным работникам и практикам, занимающимся проблемами оценки эффективности инновационно-инвестиционных проектов, преподавателям, аспирантам, магистрантам, студентам, а также всем, интересующимся проблемами становления инновационной экономики и перехода к устойчивому развитию.

УДК 338. ББК 65. © Байнев В.Ф., Дадеркина Е.А., ISBN 978-985-442-518-

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

1 НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКИЙ ПРОГРЕСС И УСТОЙЧИВОЕ

РАЗВИТИЕ: СОСТОЯНИЕ, ПРОБЛЕМЫ И ИХ ПРИЧИНЫ

1.1 Глобальные проблемы развития цивилизации в контексте противоречивости достижений научно-технического прогресса........... 1.2 Ограниченность господствующей экономической научнообразовательной парадигмы как главный фактор кризисного развития

2 ПОЛЕЗНОСТНАЯ (ПОТРЕБИТЕЛЬНО-СТОИМОСТНАЯ)

КОНЦЕПЦИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ И ЕЕ ЗНАЧЕНИЕ

ДЛЯ АНАЛИЗА НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОГО ПРОГРЕССА

2.1 Экономия живого труда как магистральное направление научно-технического прогресса

2.2 Потребительная стоимость (полезность) техники как ее объективная характеристика

2.3 Полезностный экономический эффект и полезностная экономическая эффективность внедрения новой техники

3 ПРИКЛАДНЫЕ АСПЕКТЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ

ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ПОЛЕЗНОСТНОЙ (ПОТРЕБИТЕЛЬНОСТОИМОСТНОЙ) КОНЦЕПЦИИ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ

ДЛЯ ЦЕЛЕЙ УСТОЙЧИВОГО РАЗВИТИЯ

3.1 Методика расчета полезностного экономического эффекта и полезностной экономической эффективности внедрения новой техники и ее практическое применение

3.2 Полезностная (потребительно-стоимостная) экономическая научно-образовательная парадигма как альтернатива кризисогенным доктринам развития

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ЛИТЕРАТУРА

ПРИЛОЖЕНИЕ А

В ХХI веке рассчитывать на успех без экономической науки может либо авантюрист, либо невежда, а в лучшем случае чудак.

ВВЕДЕНИЕ

ХХ век развернул перед изумленным мировым сообществом столь масштабную панораму грандиозных перемен в социально-экономической жизни человечества, что их осмысление, несомненно, потребует от исследователей еще немало времени и интеллектуальной энергии. Неслучайно именно на рубеже тысячелетий многие крупные белорусские, российские, украинские и т.д.

ученые во весь голос заговорили о весьма противоречивой и даже кризисной ситуации, сложившейся в конце прошлого – начале нынешнего столетий в области гуманитарных и, прежде всего, социально-экономических наук. В частности, некоторые ведущие белорусские, российские, украинские и т.д. экономисты все громче и смелее ведут речь о «проблемной ситуации», «многоуровневом, системном кризисе», «теоретическом тупике», «интеллектуальном заблуждении», «средневековье» и даже «антинаучности» нынешней отечественной экономической науки (см. например, [2, с. 47; 53, c. 7; 88, с. 7–10; 107, с. 7]).

На наш взгляд, указанная противоречивость связана с тем, что, во-первых, социально-экономические науки со всей очевидностью, о чем пойдет речь ниже, оказались неспособными обеспечить практическую реализацию теоретических моделей, предложенных ими в качестве основы для устойчивого развития общества. К сожалению, наиболее остро ощутила на себе всю ограниченность когдалибо господствовавших на планете доктрин социально-экономического развития наша восточнославянская (несомненно, самая инновационная в мире) цивилизация, которая успела в течение одного столетия, совершив, как минимум, три глобальных революции, вкусить все прелести и недостатки самодержавия, капитализма, социализма и еще раз капитализма. И действительно, перспективная, по мнению целого ряда ученых, экономическая модель, когда собственник и менеджер субъекта хозяйствования воплощены в одном лице и потому между ними принципиально не может возникнуть разрушительного конфликта в контексте проблемы «принципал – агент», привела этот самый «субъект хозяйствования» – самодержавную Россию, как свидетельствует история, к двум социальным революциям. После этого шесть десятилетий воплощения в жизнь идеалов марксистско-ленинской научно-образовательной парадигмы, возводящей на пьедестал почета труд и справедливость, вместо обещанного общества благоденствия и изобилия породили научно-технологический «застой», тотальный дефицит элементарных благ и, соответственно, объективные условия для очередной ломки общественного строя. И, наконец, вот уже два десятилетия реализации в жизнь рыночно-капиталистической доктрины развития, пришедшей на смену советской политэкономии, достаточно быстро превратили некогда индустриально развитую сверхдержаву, первой запустившую в космос спутник, луноход и человека, в «технологическое захолустье» с прикованным к «сырьевой тачке» и к тому же быстро вымирающим населением.

Во-вторых, именно в ХХI веке стала вполне очевидной неспособность безраздельно господствующей рыночно-капиталистической научнообразовательной парадигмы предотвратить или хотя бы снизить до приемлемого уровня риск возникновения глобального кризиса в развитии нашей цивилизации. Кризиса, который сегодня угрожает уже не только устойчивому развитию мирового сообщества, но и продолжению существования человека как биологического вида. Если 2–3 десятилетия тому назад в качестве причины всех возможных бед и несчастий человечества называлось глобальное противостояние двух конкурирующих систем (социалистической и капиталистической, плановой и рыночной), то сегодня в условиях безоговорочного доминирования на планете рыночно-капиталистической доктрины развития такое объяснение уже вряд ли кого-либо убедит. Тем не менее, именно сегодня, в условиях отсутствия на планете «империи зла» в лице бывшего СССР и социалистического лагеря, очертания глобального кризиса стали просматриваться наиболее отчетливо.

Основные составные компоненты этого кризиса общеизвестны, в их перечне значатся:

- беспрецедентное обострение энергетической, сырьевой, продовольственной, демографической и экологической проблем, которые сегодня имеют подобающе высокий ранг в перечне глобальных противоречий развития нашей цивилизации;

- масштабное овладение силами природы (энергией топлива, электричества, атома) и, соответственно, объективный рост могущества человека, породивший у него иллюзию безграничной власти над природой и обществом вплоть до попыток целенаправленного изменения мироустройства и даже внешнего облика планеты и ее климата;

- чудовищное и к тому же продолжающее стремительно расти социальноэкономическое неравенство между отдельными людьми, странами и даже целыми континентами, что, в свою очередь, является благодатной питательной средой для террористической угрозы, уверенно вышедшей на одно из самых первых мест в списке глобальных препятствий устойчивому развитию цивилизации;

- возникновение, развитие, банкротство и гибель в жесткой конкурентной борьбе («естественном отборе») многих оказавшихся нежизнеспособными малых, средних и крупных организаций, в том числе социально-экономических и политических систем планетарного масштаба (например, СССР и мировой системы социализма), на фоне законного торжества остающихся «под солнцем» все менее и менее многочисленных победителей. Указанные процессы, к сожалению, объективно ведут к быстрому снижению роли конкуренции и стремительной монополизации отраслевых, национальных и мировой экономик со всеми вытекающими из этого издержками и негативными последствиями.

В-третьих, настораживает и даже откровенно пугает быстро растущий отрыв виртуально-бумажной сферы экономики от ее реального сектора, происходящий под лозунгами формирования глобальной рыночной экономики (глобализации) и пресловутой «экономики услуг». К сожалению, этот процесс сопровождается беспрецедентным искусственным принижением полезности и престижа по-настоящему созидательного труда за счет параллельного преувеличения значимости непроизводительных, откровенно спекулятивных, зачастую вообще паразитарных видов деятельности, которые сегодня господствующей экономической научно-образовательной парадигмой уверенно возводятся в ранг не просто производительного, но общественно полезного труда. Катастрофическое снижение авторитета созидательного труда, зачастую вообще пренебрежительное отношение к нему сопровождается демонстративным возвеличением ростовщичества, спекулятивного посредничества, рантьерской игры на бирже, торговли разнообразными «бумажками» и прочих аналогичных видов предпринимательства. Указанные процессы – главная причина ниспровержения моральнонравственных ценностей в современном обществе, социальной апатии и агрессии, а значит, пьянства, наркомании, суицидов, преступности, нежелания иметь детей в среде тех, кто в силу происхождения или иных причин не допущен к глобальной «игре» в «экономику услуг» и потому вынужден заниматься «низменным» производительным трудом.

Случившийся на рубеже 2007–2008 гг. очередной глобальный кризис, на этот раз якобы связанный с ипотечным кредитованием в США, на самом деле свидетельствует о глобальных дефектах принятой во всем мире либеральнорыночной доктрины развития, приведшей к возникновению и стремительному росту «паразитарного финансизма» [89, с. 215]. Эти дефекты, послужившие предпосылкой ситуации вседозволенности для мировой финансовой олигархии, целенаправленные действия которой по своему дальнейшему беспредельному обогащению за счет остального мира и есть главная причина очередного кризиса. Мы убеждены, что на фоне нарастания всех перечисленных негативных тенденций без кардинального решения порождающих их проблем концепция устойчивого развития навсегда останется красивой, неплохо «обнаученной», но все же невероятно далекой от практической реализации риторикой.

Таким образом, приходится признать, что хотя мировое сообщество уже пришло к пониманию безальтернативности концепции устойчивого развития, однако, оно еще не до конца осознало, что именно доминирующее в глобальном масштабе рыночно-капиталистическое эгоистично-потребительское мировоззрение неумолимо ведет цивилизацию в тупик. Отнюдь не случайно, именно с многоопытного Запада раздаются наиболее громкие и авторитетные голоса А. Гора, Дж. Сороса, Г.-П. Мартина, Х. Шумана, Д. Кортена и многих других ученых и писателей о бесперспективности нынешнего рыночнокапиталистического пути развития цивилизации. С другой стороны, исторический опыт убедительно свидетельствует о том, что практически на равных конкурировавшая в течение нескольких десятилетий с рыночно-капиталистической идеологией марксистско-ленинская доктрина развития в ее прежнем виде уже обеспечила банкротство и крах мировой системы социализма. Все это однозначно делает чрезвычайно актуальным поиск иной или, по крайней мере, серьезное развитие существующей научно-образовательной парадигмы, которая соответствовала бы принципам бескризисного, созидательного, а значит, устойчивого развития. Для многих исследователей уже стало вполне очевидным, что «косметическими» полумерами преодолеть указанные противоречия не удастся, поскольку в основе глобальных проблем цивилизации лежат не менее масштабные фундаментальные дефекты доминирующих доктрин социальноэкономического развития, которые когда-либо использовались и продолжают активно применяться на практике.

К сожалению, приходится признать, что, несмотря на устойчивое развитие национальной экономики Республики Беларусь в последние годы, в отечественной экономической науке также назревают кризисные явления. И действительно, успехи реформирования экономики страны осуществляется не столько благодаря ведущей и направляющей роли белорусской экономической науки, сколько, вероятнее всего, вопреки ей, ибо практические успехи реформ основаны скорее на провидении и покровительстве свыше политического руководства нашего государства, нежели на теоретических выкладках и строгом научном расчете наших экономистов. Не случайно Председатель Президиума Национальной академии наук Беларуси М.В. Мясникович в одном из своих докладов весьма недвусмысленно указывал, что «…вопрос об экономической теории социально-экономического планирования и прогнозирования на современном этапе заслуживает детального рассмотрения. В работах отечественных и российских ученых (П.Г. Никитентко, В.Г. Гусакова, С.П. Ткачева, В.Н. Шимова, А.Н. Тура, С.С. Полоника, С.Ю. Глазьева) содержатся результаты научного анализа и теоретического осмысления интересующей нас проблемы. Однако при всей их проработанности это лишь отдельные теоретико-методологические подходы к концепции развития белорусской экономики (выделено нами. – Авт.).

Благодаря сильной государственной власти эти элементы не противоречат друг другу, но слабость отдельных из них тормозит развитие остальных, поэтому нужна система – комплексная и долгосрочная» [82, c. 3]. Еще более бескомпромиссно высказываются белорусские ученые, не связанные необходимостью соблюдать «чиновничью политкорректность», утверждая, например, о том, что «ни ныне правящая власть, ни ее оппоненты не имеют сколько-нибудь убедительной социально-экономической теории стратегического развития страны»

[53, c. 7–8].

По нашему мнению, в данном случае речь должна идти об отсутствии до самого последнего времени системности белорусской научно-образовательной экономической парадигмы, о фрагментарности и даже зачаточности белорусской экономической науки, которая выглядит более или менее прилично и, на первый взгляд, даже успешно лишь потому, что она пожинает плоды успешной практики, к сожалению, основанной совсем на иных предпосылках. Откровенно говоря, современная белорусская экономическая наука научилась умело подстраиваться под успешную практику реформ, как правило, постфактум объясняя их успехи вместо того, чтобы служить главной направляющей и моделирующей будущее силой. Скажем больше, сегодня господствующая на всем постсоветском пространстве, включая и Республику Беларусь, экономическая научнообразовательная парадигма вступила в острое противоречие с этой самой практикой, что вполне очевидно каждому более или менее здравомыслящему ученому-экономисту. И действительно, в то время как ученые стран бывшего СССР прилежно штудируют и компилируют откровения импортированной из-за океана экономической мысли в виде так называемого неоклассического (неоинституционального) «мейнстрима», по большому счету, обожествляющего основанный на индивидуализме либерально-рыночный капитализм, пока в образовательных учреждениях на всем постсоветском пространстве тиражируются соответствующие экономические «знания» в духе экономикс («сделано в США» на экспорт), успехи современных технологически развитых стран обеспечиваются отнюдь не благодаря рыночно-конкурентной дезинтеграции экономики, а за счет реализации мощного кооперационно-интеграционного эффекта, например, в рамках ЕС. В итоге система образования в странах бывшего СССР, не смотря ни на что, продолжает наращивать выпуск «специалистов», глубоко убежденных догматами экономикс в том, что «зримая рука» государства и его Главы является всего лишь досадной помехой «невидимой руке» настоящего рынка.

Создается впечатление, что чиновники, верстающие учебные планы в области экономического образования в странах бывшего СССР, каким-то тайным образом заинтересованы в том, чтобы направляемые в народное хозяйство выпускники экономических вузов рано или поздно создали там чреватую «майданами»

и «перестройками» критическую массу специалистов, убежденных в пагубности любого, включая Президента, вмешательства в экономику.

Это означает, что Беларуси, России, Казахстану, другим странам бывшего СССР, всему мировому сообществу уже сегодня необходима принципиально новая базовая доктрина социально-экономического развития. Ее основной задачей должно стать обеспечение условий для устойчивого развития, для чего она, прежде всего, должна «примирить» научно-технический прогресс (НТП) с природой и обществом. Последнее условие вытекает из того, что многие вышеперечисленные проблемы, по большому счету, обусловлены именно противоречивостью достижений науки и техники, поставленных на службу рыночному капитализму с его единственным критерием эффективности и мерилом успеха – максимальной прибылью. Новая научно-образовательная экономическая парадигма должна научить человека жить в гармонии друг с другом и с природой, «гуманизировать» и «экологизировать» НТП. Она должна дать возможность человечеству отказаться от господствующей ныне рыночно-капиталистической философии, ориентированной исключительно на максимизацию прибыли для избранных и удовлетворение услужливым рынком их безграничных потребностей, а также сформировать в обществе человеко-центрированное и экологоориентированное мировоззрение, в наибольшей мере отвечающее принципу устойчивого развития. Только в этом случае у нашей цивилизации есть реальный шанс на выживание… К счастью, научные исследования целого ряда советских и российских ученых В. Ельмеева, В. Долгова, С. Губанова, С. Осипова, С. Валдайцева, Н. Дюдяева, В. Сиськова, Ю. Перевощикова и др., развивающие полезностную (потребительно-стоимостную) концепцию экономической теории, позволяют считать, что теоретические основы новой научно-образовательной экономической парадигмы, которая удовлетворяла бы указанным условиям, уже созданы. Однако в Республике Беларусь исследования в данном направлении практически не осуществлялись. Более того, широкой научной общественности страны вообще мало чего известно о данном, на наш взгляд, весьма и весьма перспективном направлении развития экономической мысли, поскольку вплоть до самого последнего времени (за исключением нескольких наших статей в отечественных изданиях [14, 16]) публикаций на данную тему вообще не было.

Среди взглядов белорусских ученых, занимающихся решением проблем экономического развития и НТП, максимально близка по духу к излагаемой в данной работе полезностной (потребительно-стоимостной) концепции и, на наш взгляд, наиболее перспективна система научных взглядов о ноосферной экономике, восходящая к самому В. Вернадскому и активно развиваемая выдающимся белорусским исследователем академиком П. Никитенко. «Социально ориентированную экономику, – пишет он, – может определять только процесс производства потребительных стоимостей (выделено нами. – Авт.), чтобы изначально удовлетворить запросы потребителя или заменить товары иной потребительной стоимости» [75, c. 61]. При этом главной целью и ценностью экономического роста и НТП, основой и критерием гармонизации системы Природы – Человек – Общество академик П. Никитенко справедливо объявляет гармоничное развитие личности человека [75, c. 6], что полностью соответствует нашим представлениям в рамках полезностного (потребительно-стоимостного) подхода к анализу социально-экономических процессов.

В связи с этим авторы монографии поставили перед собой комплексную задачу, во-первых, популяризировать в Беларуси полезностную (потребительностоимостную) концепцию экономической теории, во-вторых, развить ее теоретико-методологические основы, в-третьих, исследовать прикладные аспекты ее использования вплоть до разработки рабочих методик с опробованием их на практике, в-четвертых, изучить перспективы ее развития. Достигнутые в процессе решения этой задачи результаты позволили авторам считать, что ими заложено вполне самостоятельное направление экономической теории в рамках полезностной (потребительно-стоимостной) концепции – энерготрудовой подход на потребительно-стоимостной основе.

Кроме того, авторы считают своим долгом пояснить, что они намеренно и даже принципиально обращаются к полузабытой (некоторые скажут – «совковой») терминологии, ибо считают, что вполне самостоятельную угрозу таит в себе ставшая обычным делом подмена понятий, когда, например, категория «научно-технический прогресс» повсеместно заменяется нейтральным термином «инновационная деятельность». Проблема заключается в том, что эта самая инновационная деятельность, строго говоря, может осуществляться и вне рамок развития, прогресса. И действительно, в качестве инновации (процессной, продуктовой, организационной, рыночной, социальной) вполне возможно классифицировать активную деятельность, например, по «модернизации» химической лаборатории какого-либо НИИ, не приносящей рыночной прибыли, с целью ее перепрофилирования в высокодоходный цех по синтезу наркотиков с последующим налаживанием сети их массового нелегального сбыта. Разумеется, подобное «новаторство» ничего общего с полезностью для общества, развитием и прогрессом в контексте названия данной монографии не имеет, а скорее, наоборот, обладая антиполезностью, служит регрессу и деградации.

Кроме того, следует обратить внимание на то, что данная работа публикуется в рамках выполнения НИР № 20061700 «Теоретико-методологические основы межгосударственной инновационно-промышленной политики стран ЕврАзЭС как фактор их устойчивого развития» (задание ГКПНИ «Экономика и общество», 2006–2010 гг.). Указанное обстоятельство позволяет надеяться, что разработанные теоретико-методологические, методические и практически значимые основы полезностной оценки достижений НТП обеспечат объективные предпосылки для преодоления негативных тенденций в развитии научнотехнической и инновационной сферы стран Евразийского экономического сообщества и, прежде всего, Беларуси и России в рамках строительства Союзного государства. Мы убеждены, что их согласованный, скоординированный, масштабный переход к использованию полезностной (потребительно-стоимостной) концепции экономической теории для оценки эффективности инновационноинвестиционных проектов может стать основой для обеспечения по-настоящему устойчивого развития региона и всего мирового сообщества.

1 НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКИЙ ПРОГРЕСС И УСТОЙЧИВОЕ РАЗВИТИЕ:

СОСТОЯНИЕ, ПРОБЛЕМЫ И ИХ ПРИЧИНЫ

1.1 Глобальные проблемы развития цивилизации в контексте противоречивости достижений научно-технического прогресса На протяжении вот уже более двух десятилетий на повестке дня всего человечества вполне официально стоят проблемы устойчивого развития и, соответственно, создания благоприятных условий для перехода к нему [20, 78]. Дело в том, что еще в 1987 г. Генеральной Ассамблеей ООН внимание всего мирового сообщества было обращено на жизненно важную необходимость перехода цивилизации на путь устойчивого (то есть бесконфликтного по всем направлениям) движения вперед и одобрены его основополагающие принципы. Эти идеи, как известно, получили свое дальнейшее продолжение на Международной конференции по экологии и развитию (г. Рио-де-Жанейро, Бразилия, 1992 г.), собравшей многочисленных представителей государств, международных и негосударственных организаций, где активно обсуждались проблемы предстоящего (теперь уже нынешнего) века и план действий по разрешению этих противоречий. В частности, этот план действий, известный как Повестка дня 21, впервые достаточно четко сформулировал основные принципы осуществления политики устойчивого развития. В рамках этого эпохального документа предполагается осуществление масштабных скоординированных усилий мирового сообщества по реализации этих принципов, лейтмотивом которых является повышение качества жизни всего человечества планеты без существенного увеличения и даже при снижении нагрузки на окружающую среду, без ущемления прав и возможностей других людей, в том числе и грядущих поколений [20, с. 13].

Следует особо подчеркнуть, что на конференции в Рио-де-Жанейро была признана необходимость кардинального изменения фундаментальной парадигмы, вектора, ценностных ориентиров развития мирового сообщества, причем в докладах прямо говорилось и об отказе от той экономической модели, которую применили богатые страны и которая при условии ее дальнейшего использования может привести всю цивилизацию к краху. Иными словами, модель развития во имя прибыли, принятая в так называемых развитых странах мира, неприемлема для остального мира, ибо полностью исчерпала себя из-за удручающих последствий ее применения. Совершенно очевидно, что речь шла о модели рыночно-капиталистического развития, предполагающей безудержное стремление к прибыли, связанное с усилением неравновесия, неустойчивости, неравенства между богатыми и бедными людьми, странами, континентами [44, c. 13]. По сути дела это означает, что на рубеже тысячелетий мировое сообщество вплотную подошло к осознанию необходимости поиска принципиально новой модели движения в будущее, ибо ни одна из существующих концепций экономической теории со всей очевидностью не способна обеспечить теоретикометодологические предпосылки для устойчивого, бескризисного, бесконфликтного развития.

Вслед за этим на Конференции ООН по социальному развитию (г. Копенгаген, Дания, 1995 г.) всеми государствами – членами ООН была принята «Декларация по социальному развитию», в которой призывалось в центр управления экономикой поставить не максимизацию прибыли, как того требует господствующая научно-образовательная экономическая парадигма, а человека, его благосостояние, социальное развитие. При этом речь шла о благополучии и прогрессе всего мирового сообщества, а не только избранной его части. В частности, в этом документе сказано: «Мы признаем настоятельную потребность в решении глубинных социальных проблем, затрагивающих каждую страну, в частности, бедность, безработицу и отчуждение от социального развития, и заявляем, что обеспечение социального развития является центральным для нужд и чаяний народов обязательством правительств для всех секторов гражданского общества» (цит. по [44, c. 12]). Для достижения поставленных целей в Программе действий, принятой на конференции, предложено интегрировать, консолидировать, координировать социально-экономическую и культурную политику всех стран, объединить коллективные усилия жителей планеты для достижения повсеместного социального развития, что является ключевым фактором устойчивого движения в будущее цивилизации.

Даже на уровне обыденного сознания любой более или менее здравомыслящий человек, наблюдая за этими титаническими усилиями, сделает для себя, по крайней мере, два весьма значимых вывода. Во-первых, сам факт постановки вопроса о необходимости перехода на путь устойчивого развития свидетельствует о растущем во всем мире осознании бесперспективности и тупиковости нынешнего варианта эволюции цивилизации, воочию столкнувшейся с целым комплексом противоречий, именуемых в научной литературе не иначе, как глобальными проблемами человечества. Неслучайно академик П. Никитенко справедливо указывает на то, что «человечество подходит к необходимости выбора новой парадигмы (выделено нами. – Авт.) разумного общепланетарного общественного социально-экономического обустройства. Идти по нынешнему пути – значит погибнуть» [75, c. 102]. А во-вторых, решение указанных противоречий возможно исключительно на основе коллективного ответа на вызовы современности, предполагающего масштабные, скоординированные, целенаправленные усилия конкретных фирм, стран, всего мирового сообщества по реализации в жизнь принципов устойчивого движения в будущее.

Вместе с тем любому экономисту-профессионалу совершенно очевидно, что нынешний – рыночно-капиталистический – путь развития, фундаментальную основу которого составляют методологический индивидуализм и нацеленность на максимально полное удовлетворение безграничных потребностей индивидуума рынком, во-первых, уже подвел цивилизацию к опасной черте, когда эти самые безграничные потребности столкнулись с объективными лимитами природы. По здравому разумению приходится признать, что именно услужливый рынок с генетически присущим ему стремлением удовлетворить любые прихоти и причуды эгоистичного индивидуума есть первопричина целого комплекса глобальных противоречий эволюции цивилизации – энергетической, сырьевой и экологической проблем. А во-вторых, господствующая ныне в глобальном масштабе рыночно-капиталистическая доктрина, «священной коровой»

которой, как известно, является конкуренция как экономическое состязание суверенных, обособленных субъектов хозяйствования, но отнюдь не их сотрудничество и тем более не коллективные, спланированные действия, является главным непреодолимым препятствием для перехода на путь устойчивого развития.

Неслучайно, именно на капиталистическом Западе, где финансовое благополучие возведено в ранг божества, раздаются наиболее громкие и авторитетные голоса о бесперспективности нынешнего рыночно-капиталистического мироустройства (имеется в виду целый ряд опубликованных в последние годы работ, среди которых наиболее заметны: А. Гор «Земля на чаше весов»; Дж. Сорос «Кризис мирового капитализма»; Г.-П. Мартин, Х. Шуман «Западня глобализации» и др.). В частности, известный специалист по геоэкономике Д. Кортен в своей книге «Когда корпорации правят миром» (2002) выносит безжалостный вердикт: «…тиранический режим глобальной финансовой системы… ведет нас к почти неминуемой социальной и экологической катастрофе» (цит. по [99, с. 14]), предотвращение которой собственно и является главной целью описанных выше усилий.

К сожалению, сегодня уже вполне очевидно, что предпринимаемые мировым сообществом усилия недостаточны, ибо ХХI век, несмотря на его относительную молодость, уже успел убедительно продемонстрировать беспрецедентное увеличение остроты и глубины противоречий, именуемых в научной литературе не иначе как глобальными проблемами цивилизации.

В современном перечне глобальных проблем развития цивилизации наиболее значимыми следует считать следующие.

1. Возникновение и распространение на Земле тоталитаризма принципиального нового типа, глобального, планетарного по своим масштабам, который базируется на глубокой дифференциации научно-технологического и социально-экономического развития разных стран мира. На актуальность данной проблемы указывают, например, недвусмысленные высказывания некоторых весьма влиятельных западных политиков о том, что сегодня «Америка стоит в центре взаимозависимой вселенной… (она) стала необходимым для всего мира государством» [22, с. 40, 231]. Мы видим, как сегодня исходя из права сильного под несуществующими, откровенно надуманными предлогами (а значит, на основе банального произвола) свергаются руководители и оккупируются территории суверенных государств, объявляются санкции и ограничения в отношении тех стран, народы которых привыкли жить по собственному разумению, а не по указке из «глобального офиса». Даже такая исключительно миролюбивая и ведущая взвешенную международную политику страна как Республика Беларусь и то испытывает беспрецедентное давление со стороны сильных мира сего, которые время от времени «замораживают» зарубежные счета белорусских компаний, масштабно препятствуют свободе перемещения белорусских чиновников, финансируют оппозицию, нацеленную на изменение государственного устройства неконституционными методами и т.п.

2. Стремительная монополизация мировой экономики западными транснациональными корпорациями (ТНК) и банками (ТНБ) технологически развитых стран, что создает смертельную угрозу не только рынку и конкуренции, но и институту демократии на планете. И действительно, можно видеть, как практически повсеместно быстро растущая экономическая сила западных ТНК и ТНБ неумолимо трансформируется во власть политическую, постепенно «подминающую» и неумолимо заменяющую собой базовые демократические институты. По мнению Л. Туроу, «демократия и капитализм по-разному понимают, как должна быть распределена власть. Демократия подразумевает абсолютное равенство политических прав – «один человек, один голос», тогда как капитализм исходит из того, что экономически сильный должен вытеснить слабого и довести его до хозяйственного краха» (цит. по [108, c. 3]).

Более того, сегодня многие ученые, интеллигенция, общественность всерьез озабочены распространением на планете рыночно-капиталистической диктатуры и тоталитаризма, в развитии которых, по мнению ООН, «особенно важную роль играют деньги, поскольку они могут подрывать устои демократических институтов на любом уровне: и парламентскую практику, и функционирование судебной и исполнительной власти… Они обращают неравную экономическую силу в неравное политическое преимущество и подрывают демократический принцип «один человек – один голос» [36, c. 137].

В конечном счете, указанные тенденции объективно ведут к тому, что важнейшие государственные институты – судебная, законодательная и исполнительная вертикали власти, спецслужбы, полиция, армия и т.д. – в обозримом будущем обречены попасть, что называется, «в услужение» к сверхкрупному капиталу, который, разумеется, не преминет воспользоваться столь прекрасной возможностью и использовать их мощь в целях своего дальнейшего самовозрастания. И действительно, уже сегодня можно воочию наблюдать, как некоторые технологически развитые государства осуществляют всесторонний социальноэкономический и военно-политический патронаж интересов своих мегакорпораций на «свободных» рынках. Каждому здравомыслящему исследователю ныне уже вполне очевидно, что «святая» борьба за права человека и установление демократии с помощью крылатых ракет и авианосцев, как правило, в районе нефтегазовых месторождений – это один из примеров описываемой метаморфозы, когда государство «приватизируется» сверхкрупным капиталом и превращается им в инструмент экспансии и дальнейшей своей концентрации. Даже в практике некоторых стран бывшего СССР имели место случаи, когда высшие должностные лица отдельных технологически развитых государств использовали свое политическое влияние для принуждения переходных стран к закупкам продукции западных компаний (например, пресловутых «ножек буша»), а государственные институты отдельных, разумеется, суверенных стран откровенно содержались за счет средств американских налогоплательщиков.

3. Беспрецедентный рост преступности, алкоголизма, наркомании, работорговли, проституции, заболеваемости ВИЧ/СПИД, терроризма и прочих асоциальных форм поведения, о чем уже шла речь выше, в условиях чудовищного по своим масштабам социально-экономического неравенства как отдельных людей, так и стран, их блоков, целых континентов. На наш взгляд именно вопиющая имущественная дифференциация является главной причиной ощущения безысходности, социальной апатии и агрессии в тех чрезвычайно широких слоях населения, которые в полном соответствии с рыночнокапиталистическими «правилами игры» оказались отчужденными от средств производства и потому, будучи покупаемыми на рынке труда наряду с машинами, стройматериалами, удобрениями, рабочим скотом и т.д., используются в качестве ресурса, потребляемого избранными для целей дальнейшего приумножения капитала.

О масштабах указанной дифференциации и, соответственно, обусловленных ею проблем красноречиво свидетельствует статистика. В частности, по данным исследований, осуществленных на рубеже тысячелетий (табл. 1), на долю держав «большой семерки» (2,7 % общего числа стран), где проживает лишь 11,4 % населения Земли, приходилось до 68 % ВВП мировой экономики. Доля же Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) с ее 11,7 % от общего числа стран и 18,5 % населения планеты составила почти 9/10 ВВП планетарного хозяйства. В итоге среднедушевой ВВП в государствах «большой семерки» и ОЭСР превосходил аналогичный показатель стран остального мира в 47,4 и 38,6 раз соответственно.

Таблица 1 – Распределение стран по численности населения и ВВП в 2001 г.

Источник: [40, c. 5].

В итоге, если в отдельных странах «золотого миллиарда» их среднестатистический житель более 2 USD ежедневно тратит только на коррекцию фигуры, то, по данным ООН, 2,8 млрд землян, имея меньший дневной заработок, элементарно недоедают, а более 80 тыс. человек, из которых не менее половины – дети, ежедневно умирают от недоедания (около 1 чел. каждую секунду!). Отнюдь неслучайно в последнее время к числу глобальных противоречий развития мирового сообщества ученые уверенно стали причислять вопиющую социально-экономическую дифференциацию как отдельных людей, так и регионов, стран и целых континентов. Отмеченная колоссальная неравномерность социально-экономического развития не только подрывает основы для устойчивого развития национальной и мировой экономики, создавая ситуацию противостояния, конфликта и обеспечивая условия для процветания терроризма, но и отрицает основополагающий демократический принцип равноправия людей. В качестве прямого следствия этой проблемы следует отметить и глобальную террористическую угрозу, в том числе (и прежде всего) связанную со стремлением отдельных стран решать противоречия своего развития, например, энергетическую и сырьевую проблемы, за счет других более слабых в экономическом и военном отношении народов.

Следует пояснить, что даже в условиях отсутствия на протяжении более полутора десятилетий на Земном шаре «империи зла» и безоговорочного доминирования «империи добра» проблема социально-экономического расслоения населения Земли не только не решается, но и стремительно усугубляется. По утверждениям западной «Монд дипломатик», «всеобщая торговля вещами и словами, душой и телом, природой и культурой (то есть рыночнокапиталистическая система. – Авт.) ведет к углублению неравенства. В то время как мировое производство сельскохозяйственной продукции составляет 110 % потребностей человечества, ежегодно от голода умирают 30 млн человек, более 80 млн недоедают. В 1960 г. доход 20 % наиболее состоятельных людей планеты был в 30 раз выше, чем у 20 % самых бедных. Сегодня он в 82 раза больше!

Из 6 млрд землян 500 млн живут в достатке, остальные 5,5 млрд – в нехватке.

Мир перевернулся с ног на голову…» (цит по [3, с. 61]).

Указанные процессы углубления и без того вопиющей социальноэкономической дифференциации населения планеты вполне возможно объяснить исходя из нарастающего отрыва богатых стран в уровне техникотехнологического развития, а также на основе неоколонизаторской сущности глобализации, понимаемой в качестве процесса распространения либеральной рыночно-капиталистической системы хозяйствования на весь мир. В частности, закон выравнивания средней нормы прибыли на вложенный (авансированный) капитал утверждает, что в условиях беспрепятственного трансграничного перемещения капитала норма прибыли на каждую единицу вложенного (авансированного) капитала объективно выравнивается в масштабах всего глобализированного пространства. Используя на первый взгляд безобидные и правильные, основанные на теории преимуществ лозунги об эффективности международного разделения труда, проводники глобализации вовлекают в совместное производство конечной продукции разные страны. Однако при этом развитые страны (точнее их ТНК), диктующие на свободных рынках все без исключения «правила игры», концентрируют под своим контролем капиталоемкие, а значит, использующие достижения НТП производства, а на периферию «выталкивают»

трудоемкие производственные процессы. В итоге совместно заработанная прибыль распределяется так, как это изображено на рис. 1 – капиталоемкие (К>>L) производства присваивают «львиную долю» (90 %) совместно заработанной прибыли, а трудоемкие (L>>K) довольствуются остатками (10 %) от нее, несмотря на то, что вложенные в общее дело ресурсы практически одинаковы – по 10 единиц: (9К+L) ед. предприятием А и (K+9L) ед. предприятием Б.

Рисунок 1 – Действие закона выравнивания нормы прибыли на вложенный капитал Согласно приведенной схеме, малочисленный коллектив (L) предприятия А довольствуется 90 % совместно заработанной прибыли, а многочисленному коллективу (9L) предприятия Б достается лишь 10 %. Таким образом, становится вполне объяснимым уже ставший обыденностью факт того, что в странах «золотого миллиарда» среднестатистический работник имеет за тот же самый по качеству и количеству труд заработок, в десятки раз больший, чем у его «незолотого» коллеги. Парадоксальность ситуации заключается в том, что в сложившихся условиях не только капиталист, но и даже наемник предприятия А выступает в роли эксплуататора своего коллеги, работающего на другом конце Земного шара на предприятии Б.

Следовательно, по словам, известного белорусского ученого проф.

С.А. Пелиха, «зависимость распределения создаваемой в мировом хозяйстве стоимости от технологической основы производственных процессов позволяет легко объяснить стремление развитых стран сосредоточить на своей территории высокотехнологичные производства, а на территории других стран – остальные производственные процессы с низким органическим строением капитала. Таким образом, на уровне межгосударственных взаимоотношений закон выравнивания нормы прибыли действует как закон неравномерного экономического развития:

он поддерживает экономический рост развитых стран и усугубляет технологический и структурный консерватизм наиболее отсталых» [83, c. 362–363]. Кстати говоря, именно эти соображения позволяют исчерпывающе объяснить парадоксальность того, почему Запад всячески поощряет, навязывает, почти требует ускоренного развития в переходных странах Интернет-технологий, а также электронной торговли и электронного банкинга и в то же самое время, как минимум, безразличен к развитию в них авиационных, космических, микроэлектронных и других высоких технологий. Весь секрет этого «двойного стандарта»

скрыт в том, что е-технологии способствуют свободе, ускорению перемещения по планете финансовых ресурсов западных ТНК, а это – главное условие возникновения описанного эффекта выравнивания нормы прибыли на вложенный капитал и, в конечном счете, межгосударственной эксплуатации.

Разумеется, если бы западный либерализм (как, впрочем, и вся западная идеология с ее псевдодемократическими ценностями) был свободен от болезни «двойных стандартов», то все низкооплачиваемые работники предприятия Б беспрепятственно переехали бы в страну, где функционирует предприятие А, и стали бы получать за свой труд достойную зарплату. В этом случае наряду с выравниваем нормы прибыли на вложенный капитал на планете неизбежно произошло бы и нивелирование часовой (удельной) заработной платы. Однако половинчатый западный либерализм хотя и предполагает максимальную свободу международной торговли и движения капиталов, но в целях консервации региональной социально-экономической и технико-технологической отсталости предусматривает жесткие ограничения на трансферт технологий и миграцию рабочей силы, в результате чего исследуемая проблема существенно усугубляется.

4. Возможность самоуничтожения цивилизации вследствие качественного и количественного роста производственных энергомощностей и разрушительной силы оружия. В частности, если в битве на Чудском озере 5 апреля 1242 г.

погибло всего лишь около 400 немецких рыцарей и 50 взято в плен при гораздо меньших наших потерях, чего оказалось вполне достаточно для триумфальной победы, слава о которой докатилась до нас сквозь века, то для разгрома немецкого фашизма в середине ХХ века потребовалось уже около 100 млн жизней.

При этом только в двух эпизодах второй мировой войны, связанных с практическим «внедрением» достижений НТП, в печально известных японских городах Нагасаки и Хиросиме одновременно погибли соответственно 75 и 140 тыс. жителей, и еще около миллиона подвергшихся атомной атаке японцев умерли позже в результате физических и генетически наследуемых увечий. Если учесть, что современные боеприпасы в сотни раз мощнее успешно «внедренных» в августе 1945 г., а их запасы исчисляются тысячами, то «эффективность» НТП в деле уничтожения жизни на Земле может быть исключительно высокой, что называется, стопроцентной.

5. Возможные и до сих пор еще никем не спрогнозированные последствия тотального распространения «передовых» достижений НТП: автомобиля как источника шума, выхлопов, гиподинамии; трансгенных и выращенных по интенсивным технологиям продуктов в качестве вероятных причин не менее интенсивного роста заболеваемости (например, поголовного ожирения) населения некоторых передовых в научно-техническом отношении стран; компьютеров и электронных СМИ, позволяющих уйти из реальности в виртуальный, а на деле – искусно управляемый извне мир грез и фантазий; мобильной связи и прочих обеспечивающих круглосуточное «фоновое» радиоизлучение средств телекоммуникаций и т.п.

В частности, информация Всемирной организации здравоохранения, представленная в табл. А1 прил. А, свидетельствует, во-первых, о положительной динамике смертности от так называемых «болезней цивилизации» (инсульты, инфаркты, онкологические заболевания, ВИЧ/СПИД и др.) в последние годы, а во-вторых, о повышенной частоте смертности от этих болезней в странах с более высокими доходами населения, а значит, с более высоким уровнем развития науки и техники. Таким образом, НТП непосредственно влияет на заболеваемость «болезнями цивилизации» и соответственно предопределяет смертность от них.

Кроме того, настоящим бичом технологически развитых стран уже стал избыточный вес и тотальное ожирение населения. По информации телепрограммы «Сегодня» от 16.02.2008 г. на НТВ к 2050 г. ожирением будет страдать каждый четвертый британский школьник. При этом отмечено, что «эпидемия ожирения» движется с Запада и в Россию, которая, к сожалению, уже подхватила эту мировую тенденцию, поскольку там сегодня до 30 % детей имеют избыточный, из которых 50 % демонстрируют все признаки ожирения.

6. Сырьевая проблема и ее частный случай – энергетический кризис, которые постепенно, но неумолимо перерастают в тотальную конкуренцию и даже вооруженную борьбу технологически развитых стран за доступ к объективно ограниченным ресурсам.

В настоящее время острота сырьевой проблемы предопределяется следующими факторами:

а) принципиальной ограниченностью запасов природных ресурсов. Данный аспект сырьевой проблемы связан с тем, что по мере роста потребления сырья запасы полезных ископаемых обречены на истощение и рано или поздно полностью закончатся. Следует отметить, что на рубеже веков наиболее остро дефицит ископаемых природных ресурсов обозначил себя в сфере энергетики, в связи с чем именно энергетическая составляющая сырьевой проблемы уверенно вышла на передний план.

Кроме того, существуют серьезные научные исследования, свидетельствующие, что запасов материально-вещественных природных ресурсов (за исключением энергетических) хватит человечеству практически на неограниченное время. Например, предельное время исчерпания геологических запасов железа и алюминия по самым пессимистичным прогнозам составляет соответственно 2500 и 68 000 лет. По мнению российского ученого проф. В. Лотоша, «во всех процессах трансформации вещества, иными словами, во всех видах технологических процессов единственным безвозвратно теряемым природным ресурсом является энергия… Все виды производственной деятельности приводят к потреблению энергии (тепловой, механической, электрической и др.), расходуемой на добычу и переработку исходного сырья в потребительские товары и услуги. Таким образом, исчерпаемость природных ресурсов как общее понятие сводится, по сути, к проблеме ограниченности энергетических ресурсов» [58]. В связи с указанными обстоятельствами в последние годы многие ученые именно угрозу исчерпания ископаемых топливно-энергетических ресурсов склонны причислять к числу самых серьезных препятствий на пути перехода к устойчивому развитию, поскольку объективно наблюдаемое обострение борьбы технологически развитых стран за доступ к энергоисточникам содержит в себе зародыши будущих локальных и глобальных вооруженных конфликтов.

Справедливости ради следует отметить, что сегодня существуют самые разнообразные оценки обеспеченности мировой экономики первичной энергией – от глубоко пессимистичных до отрицающих в принципе само существование энергетической проблемы. Однако непреложным фактом остается то обстоятельство, что мировой спрос на первичную энергию продолжает ориентироваться, прежде всего, на ископаемое топливо, поскольку до 90 % всех используемых человечеством в настоящее время энергетических ресурсов представляют собой горючие ископаемые – нефть, природный газ и уголь, т.е. невозобновляемые ресурсы. По своей природе ресурсы данного вида конечны, поэтому представляется, что в связи с угрозой энергетического голода следует говорить не о наличии или отсутствии данной проблемы, а о реальных сроках исчерпания тех или иных видов природных ресурсов. Исходя из того, что скорости развития человечества, эволюции биосферы и геологических изменений несоизмеримы и происходят эти процессы в разном масштабе времени, то неизбежно нарастание абсолютной ограниченности естественных, то есть данных природой производительных сил. По самым оптимистичным прогнозам при любых прогнозируемых темпах роста потребления энергоресурсов, если продолжать базироваться только на органическом ископаемом топливе, его запасов может хватить до 2100 – максимум до 2150 года.

Оценка состояния и потребления мировых топливно-энергетических ресурсов производится на мировых энергетических конференциях (МИРЭК), учрежденных в 1924 г. Для этой оценки введено соответствующее понятие «кратность запасов», которым определяют степень обеспеченности экономики определенным видом сырья и под которым подразумевается отношение его остаточных запасов к текущей добыче. В частности, по оценкам МИРЭК (ХIII), мировая кратность запасов нефти при современном уровне ее мировой добычи составляет 30–40 лет, природного газа – 60–70 лет, угля – до 200–300 лет (табл. 2).

Таблица 2– Ситуация с ископаемым топливом в мире Вид топлива Достоверные запасы, % Потребление, % Кратность запасов, лет Источник: долгосрочный прогноз экспертов МИРЭК (XIII).

По другим оценкам, при нынешних темпах разработки запасов нефти и природного газа хватит еще примерно на 100 лет, а угля – на 600 лет. Конечно, как отмечают авторы прогноза, эти цифры носят условный характер, однако вывод напрашивается один: необходимо учитывать ограниченность природных ресурсов [86, с. 26–27]. К тому же увеличение добычи полезных ископаемых зачастую оборачивается не только экономическими, но и экологическими проблемами. Только десятая часть сырья, извлекаемого из недр планеты, превращается в готовую продукцию, а девять десятых – отходы, загрязняющие биосферу;

б) колоссальной неравномерностью распределения ресурсов по поверхности Земного шара. По оценкам экспертов МИРЭК (ХIII), cамым значительным объемом топливного сырья обладают Евразия и Северная Америка, где сосредоточено около 87 % общего потенциала, а на материки южного полушария приходится всего 13 %.

Используя данные табл. 3, нетрудно подсчитать, что даже в пределах Союзного государства указанная дифференциация исключительно высока. В частности, если на одного среднестатистического россиянина приходится, например, пашни 0,86 га, то на долю одного белоруса выпадает всего лишь 0,56 га (в 1,5 раза меньше), а по лесным богатствам это разрыв еще больше – 6,1 га против 0,94 га (6,5 раз). Гораздо более существенны различия по другим видам экономически значимых природных ресурсов. Так, на одного россиянина приходится:

собственной нефти (с учетом конденсата) 141,6 т, в то время как на белоруса – лишь 6,6 т (отличие в 21,6 раза); железной руды 134,5 т против 14,3 т (отличие в 95,4 раза); угля 388,7 т против 3,6 т (отличие в 107,7 раза), природного газа 32, тыс. куб. м против 0 (отличие не поддается оценке из-за его масштабности) и т.д. В конечном счете, результаты такого сопоставления объективно свидетельствуют о том, что по уровню обеспеченности природными ресурсами каждый среднестатистический россиянин оказывается в среднем в 70 с лишним раз богаче среднестатистического белоруса.

Таблица 3 – Запасы основных видов природных ресурсов в разных регионах мира в расчете на душу населения Северная Южная и Австралия и В среднем в Источник: [82, c. 18].

Кстати говоря, последнее соотношение в условиях примерно одинакового уровня жизни населения в обеих странах свидетельствует о столь же масштабном превосходстве качества высшего менеджмента в «нерыночной» Беларуси по сравнению с рыночно-капиталистической Россией. По крайней мере, в аналитическом издании Института экономики РАН, посвященном анализу результатов пятнадцатилетних рыночно-капиталистических реформ, указывается, что страна, несмотря на ее несметные природные богатства в отличие от «обделенной природой» Беларуси, не вышла даже на дореформенный уровень развития по большинству показателей. В частности, в указанный момент времени российский ВВП составлял всего лишь 95,4 %, продукция промышленности – 74 %, продукция сельского хозяйства – 76,4 %, инвестиции в основной капитал – 48 %, реальные располагаемые денежные доходы населения – 84 % от соответствующих показателей 1991 г. К тому же по прошествии 15 лет рыночных реформ в российской экономике более 36 % всех организаций были убыточными, соотношение доходов 10 % наиболее и 10 % наименее обеспеченного населения достигло почти 15-кратной величины за счет того, что доля нищего населения с доходами ниже величины прожиточного минимума превысила 25 млн чел., или 17,6 % [29, c. 15, 27, 30]. Любой из указанных показателей в рыночнокапиталистической России существенно, зачастую в разы, хуже, чем в «нерыночной» Беларуси, которая давным-давно уже вышла по многим из них на дореформенный уровень и даже заметно превзошла его, успешно завершив восстановительный этап трансформации своей национальной экономики.

Также, по свидетельству российских ученых, Российская Федерация объективно является самой богатой страной мира, поскольку здесь сосредоточено не менее 21 % всех мировых запасов природных ресурсов при численности населения менее 2,5 % от общего количества землян. В результате этого по душевому показателю природной составляющей национального богатства Россия опережает США и Канаду вместе взятые в 10 раз, а Западную Европу – не менее чем в 27 раз, что доказывает актуальность и масштабы такого аспекта сырьевой проблемы, как высокая неравномерность распределения природных ресурсов по поверхности планеты [49, c. 25];

в) стремительным ростом потребления сырьевых и, прежде всего, топливно-энергетических ресурсов. Данный аспект энергетической безопасности связан, главным образом, с высокими темпами роста потребления нефти и газа, поскольку известно, что в период 1950–2006 гг. добыча и потребление нефти в мире выросли в 6 раз, а газа – в 11 раз.

Данные рис. 2 свидетельствуют о более чем 65-процентном приросте энергопотребления в мире в период 1980–2006 гг. Эксперты сходятся во мнении о том, что общее потребление энергии в мире в течение следующих 25 лет вырастет примерно на 60 % и к 2060 г. даже с учетом повсеместной ориентации на энергосбережение оно достигнет почти 30 млрд т у.т. (табл. 4). Именно эти тенденции вновь возродили опасения о близком истощении углеводородного сырья как факторе глобального энергетического кризиса.

Рисунок 2 – Динамика промышленного производства, первичного потребления энергии в мире и цены на нефть в период 1980–2006 гг.

В социально-экономической практике ресурсодефицитных стран, в перечне которых значится и Республика Беларусь, все три вышеуказанных аспекта – нарастание дефицита сырьевых ресурсов, региональная скудость природноресурсной базы, стремительный рост расходования сырьевых, прежде всего, топливно-энергетических ресурсов – проявляются, главным образом, в стремительном росте цен на сырье. Так, если в 1998 г. цена сырой нефти на мировом рынке составляла всего 10 долл. США за баррель, то в 2005 г. она поднялась до 50, в 2006 г. – до 70, а в 2007 г. достигла 90 долл. США за баррель [82, с. 18]. В итоге странам, испытывающим дефицит природного сырья, приходится расплачиваться результатами своего нелегкого созидательного труда за приобретение ресурсов, которые зачастую в избытке, что называется, «валяются под ногами»

у других народов.

Таблица 4 – Структура мирового энергопотребления в период 1980–2060 гг.

Общее количество первичных ископаемое топливо, гидроэнергия, ядерная энергия, нетрадиционные возобновляемые источники энергии, некоммерческие энергоресурсы, производство электроэнергии, 7. Экологические проблемы, грозящие превратиться в глобальную экологическую катастрофу. К сожалению, рост объемов промышленного производства и энергопотребления оборачивается зачастую не только экономическими, но и экологическими проблемами. Известно, что лишь 10 % сырья, извлекаемого из недр планеты, превращается в готовую продукцию, остальные 90 % – отходы, загрязняющие биосферу (с учетом так называемого теплового загрязнения).

Если рассмотреть одни только вредные выбросы в атмосферу, то, согласно самым оптимистическим прогнозам, в период с 1980 по 2010 гг. объем поступающих в атмосферу двуокиси углерода, окиси серы и окиси азота в развитых странах останется на стабильном, но чрезвычайно высоком уровне 2,8 млрд т в год, однако, так называемые новые индустриальные экономики, в первую очередь, стран Юго-Восточной Азии, увеличат выбросы с 249 млн т до 738 млн. т, то есть почти в 3 раза. Объем загрязнения со стороны прочих стран, в число которых не включены Восточная Европа и страны бывшего СССР, вообще вырастет в 3,8 раза и к 2015 г. превзойдет все развитые страны, вместе взятые [117, р. 33]. Одно только такое чудо НТП, как легковой автомобиль, ежегодно поглощает из атмосферы в среднем более 4 тонн кислорода, выбрасывая с отработанным газом примерно 800 килограммов окиси углерода, около 40 килограммов окислов азота и почти 200 килограммов различных углеводородов. А в настоящее время в мире насчитывается 600 миллионов автомобилей, в том числе миллионов грузовых и до 1,5 миллионов городских автобусов.

Современный НТП уверенно наступает на природу буквально по всем направлениям, причем наиболее катастрофичные техногенные изменения испытывают развивающиеся страны, которые сегодня, что называется, быстро наверстывают упущенное в технико-технологической гонке. Подсчитано, что начиная с 1970 г. в Африке, Америке и Азии площадь пустынь увеличилась на 120 млн га, что превосходит возделываемые площади Китая; при этом за 20 лет фермеры во всем мире утратили более 480 млрд т чернозема, эквивалентные его запасам на Индийском полуострове. За эти же годы более 2/3 всех почв, обрабатываемых в Центральной Африке, стали фактически непригодными для современного земледелия, была уничтожена уникальная экосистема Аральского моря, резко ухудшилось состояние почв в Бразилии и в других странах Латинской Америки.

Эксперты вынуждены констатировать, что эпицентр разрушения экосистем почти полностью сместился в развивающиеся страны, поскольку «90 % вымирающих видов, эрозий почв, разрушений лесов и неосвоенных территорий, а также опустыниваний имеет место в развивающихся странах (включая быстро присоединяющиеся к «третьему миру» Россию и страны СНГ, жертвующие природой ради участия в мировой торговле). Наиболее угрожающие случаи локальных воздушных и водных загрязнений в настоящее время обнаружены в развивающихся и новых индустриальных странах, по сравнению с которыми Рур или Питтсбург выглядят как курорты» [120, р. 91].

До возникновения сельского хозяйства, около 10 тысяч лет назад, Земля сплошь была покрыта бескрайними лесами, занимавшими площадь более 6 млрд га. Десятки столетий расчистки лесов под пашню и пастбища, сбор дров, промышленные лесозаготовки уменьшили площадь лесов на одну треть. И хотя 40 % суши нашей планеты все еще покрыто древесной растительностью, состояние лесов нельзя признать благополучным, ибо сегодня леса уничтожаются со скоростью, по разным оценкам, от 7,5 до 20 млн га в год. При этом половина – вырубки в тропической и субтропической зонах, что оказывает влияние на радиационный баланс, атмосферную циркуляцию и влажность воздуха, водный режим суши и климат планеты [86, с. 26–27].

Общее вмешательство человека в кругооборот вещества и энергии в природе поистине колоссально. По подсчетам специалистов, в настоящее время из недр земли ежегодно извлекается 100 млрд т руды, топлива, стройматериалов, в том числе 4 млрд тонн нефти и природного газа, 2 млрд тонн угля. На поля рассеивается 92 млн тонн минеральных удобрений и 2 млн тонн ядохимикатов. В атмосферу выбрасывается более 200 млн тонн оксида углерода, 500 млн тонн углеводородов, 146 млн тонн диоксида серы, 53 млн тонн оксидов азота, млн тонн пыли. В водоемы сбрасывается 32 млрд куб. м неочищенных вод. В Мировой океан ежегодно попадает до 10 млн тонн нефти. Ежегодно становятся непригодными для земледелия 6–7 млн га почв [37]. Доказано, что именно активное антропогенное воздействие является основной причиной таких крайне негативных процессов, как быстрый рост «озоновых дыр» и «парникового эффекта» атмосферы Земли, что ведет к глобальному изменению климата, которое, в свою очередь, смещает температурно-климатический баланс и создает предпосылки для бесчисленных природных катаклизмов – ураганов, тайфунов, смерчей, проливных дождей, засух, таяния ледников, повышения уровня Мирового океана, потопов, цунами и т. д.

Здесь уместно привести высказывание Ф. Энгельса из его работы «Диалектика природы», где он пишет буквально следующее: «Не будем, однако, слишком обольщаться нашими победами над природой. За каждую такую победу она нам мстит. Каждая из этих побед имеет, правда, в первую очередь те последствия, на которые мы рассчитываем, но во вторую и в третью очередь совсем другие, непредвиденные последствия, которые очень часто уничтожают значение первых» [114, c. 151]. И действительно, в период с 60 до 80 годов прошлого века частота крупных стихийных бедствий возросла в 6 раз, а общие экономические потери от них увеличились втрое. Так, в 1960–1999 гг. количество природных катастроф, нанесших ущерб свыше 1 млрд долл. США каждая, возросло более чем вчетверо. По другим данным, всего за 25 лет (1965–1990 гг.) число природных катастроф, ущерб от каждой из которых превысил 1 % ВНП пострадавшей страны, увеличилось тоже более чем вчетверо (с 16 до 66). За тот же период произошло в 3,5 раза больше чрезвычайных ситуаций природного характера, от которых пострадало свыше 1 % населения соответствующих стран. Уже в начале ХХI в. среднегодовое количество природных бедствий с экономическим ущербом более 60 млн долл. США каждое превысило аналогичный показатель 90-х годов ХХ в. на 15 % [81].

По здравому разумению приходится признать, что эти и многие другие аналогичные глобальные тенденции и проблемы обусловлены противоречивостью НТП. С одной стороны, высокий или низкий уровень жизни в тех или иных странах обусловлен способностью или, наоборот, неумением генерировать и широко использовать в повседневной жизни научные знания и воплощать их в осязаемые достижения научно-технической мысли. С другой стороны, даже явное лидерство в этой извечной гонке технико-технологической модернизации не только не гарантирует избавления от перечисленных выше глобальных проблем, которые по определению являются всеобщими, но и концентрирует их, прежде всего, на территориях технологически развитых стран и, более того, порождает там новые не менее значимые угрозы. И действительно, отмеченный выше беспредельный качественный и количественный рост подконтрольных лидерам мировой экономики производственных и энергетических мощностей, не говоря уже о быстро растущей разрушительной силе оружия, порождает реальную угрозу техногенных и экологических катастроф разного уровня и масштаба, прежде всего, на территориях самих лидеров мирового НТП. Так называемые «болезни цивилизации» по определению являются уделом цивилизованных, технологически развитых стран. Кроме всего прочего, последние, будучи весьма и весьма энергоемкими, в будущем просто обречены участвовать в разного рода авантюрах, связанных с захватом чужих энергоресурсов «военнодемократическими» методами. Чего стоит одна только террористическая угроза, обращенная своим острием, главным образом, против лидеров мирового НТП.

Иными словами, сегодня как никогда актуален восходящий к традициям Римского клуба отнюдь далеко непраздный вопрос о полезности научнотехнического прогресса и эффективности его достижений, задаваемый как на обыденном, житейском уровне, так и в рамках научно-теоретического осмысления проблемы.

1.2 Ограниченность господствующей экономической научнообразовательной парадигмы как главный фактор кризисного развития Переходя к рассмотрению выведенной в заглавие данного параграфа проблемы, следует сделать несколько предельно общих замечаний по существу изучаемого вопроса. Дело в том, что в рамках возобладавшей в мире и, к сожалению, на всем постсоветском пространстве «новой» научно-образовательной экономической парадигмы, базирующейся на неоклассическом и отчасти неоинституциональном «мейнстриме» (экономикс), указанное осмысление представляется принципиально невозможным. Суть проблемы заключается в том, что ныне повсеместно господствующее экономическое учение, детально и всесторонне исследующее рыночно-конкурентный механизм и, по большому счету, ничего более за рамками рыночной системы хозяйствования, принципиально игнорирует (точнее, отвергает) диалектику и историзм, как важнейшие принципы познания окружающей нас действительности. Представляется, что это делается умышленно и весьма предусмотрительно, ибо при таком подходе за скобками остается принципиальный вопрос о том, а что же будет после чудотворного рынка?

По сути дела современная, предназначенная для массового употребления экономическая наука позиционирует рынок едва ли не как божественное чудо, а значит, наивысшую точку всего экономического развития. Согласно экономикс, достижение этого чудесного апогея должно означать счастливое завершение эволюции социально-экономических систем, а значит, экономической мысли.

При этом глобальное торжество рыночно-капиталистической идеологии (разумеется, во главе с главным идеологом – США) представляется некоторым ученым и политикам едва ли не концом всей истории (Ф. Фукуяма, Зб. Бжезинский и др.). Однако, как отмечают известные российские экономисты, профессора МГУ им. М.В. Ломоносова А. Бузгалин и А. Колганов, экономику всегда необходимо рассматривать в виде совокупности исторически ограниченных конкретных социально-экономических систем и потому «…можно, в частности, показать, что «рыночная экономика» является всего лишь одной из таких систем и имеет содержательные пространственно-временные границы… Между тем, если искать исторический период, начиная с которого рыночнокапиталистическая система стала господствующей в мировом масштабе, то простейший анализ показывает, что рынок стал господствующей экономической формой всего лишь в середине ХХ века» [27, с. 108]. Далее названные профессора из МГУ им. М. Ломоносова вообще начинают «святотатствовать», поднимая вопрос об исторических границах рынка и о наличии дорыночных, а главное, пострыночных (то есть более эффективных, нежели рынок) отношений, указывая, что «сама постановка такой проблемы, достаточно важной в теоретическом, по меньшей мере, отношении, симптоматична. В учебниках экономикс она вообще не затрагивается» [27, с. 109].

Среди западных экономистов также растет понимание ограниченности экономикс, связанной со статичностью последней, игнорированием ею факторов времени и НТП. Например, по словам известного американского экономиста М. Блауга, «неизбывный методологический грех неоклассической теории состоял в том, что она использовала микростатические теоремы, выведенные из «вневременных» моделей, в которых отсутствовали технический прогресс и увеличение доступных ресурсов для предсказания хода событий в реальном мире» [23, с. 650].

Таким образом, очевидная статичность возобладавшей во всем мире рыночно-конкурентной научно-образовательной парадигмы, неприятие ею принципов историзма и диалектики, обосновывающих отрицание и гибель всего сущего, даже божественного рынка, делают неоклассику бессильной в изучении такого чрезвычайно динамичного феномена, как НТП. В итоге неоклассический «мейнстрим» не дает возможности адекватно оценить его истинные результаты (полезность) и тем более – спрогнозировать его долгосрочные последствия, что во многом предопределяет нынешнее обострение вышеперечисленных глобальных проблем развития цивилизации.

Наряду со статичностью, внеисторичностью неоклассической экономической теории следует отметить и ее «романтизм», формализм, роковую оторванность от реальности и практики, на что систематически указывали и продолжают указывать многие крупные отечественные и зарубежные ученые. Например, все тот же М. Блауг, критикуя математический формализм неоклассической концепции, писал, что благодаря ей «мы превратили экономику в своеобразную разновидность социальной математики, которая использует понятия «цена», «рынок», «товар». Она выглядит как экономика… в которой все взаимосвязи математические, все выводы получены математически, и нет ни единой мысли о том, а имеют ли эти математические переменные, концепции, функциональные связи какое-либо отношение к реальному миру» (цит. по [102, с. 117]). Во многом солидарен с данной точкой зрения и другой крупный западный экономист Ф. Хайек, указывающий на то, что господствующий сегодня в экономической теории неоклассический подход окончательно «превратил экономику в разновидность чистой логики, набор самодостаточных предпосылок, которые, подобно математике или геометрии, не подлежат никакой иной проверке, кроме проверки на внутреннюю непротиворечивость» (цит. по [102, с. 118]).

Лауреат Нобелевской премии в области экономики 1991 г. Р. Коуз, характеризуя «романтическую» оторванность от практики современного неоклассического «мейнстрима», писал: «Еще одна черта современной экономической теории способствовала столь пренебрежительному отношению к другим аспектам системы: растущая абстрактность анализа, которая, похоже, не требует детализированного знания реальной экономической системы, или, по крайней мере, позволяет обойтись без такого знания… Исследуемая система существует не на земле, а в умах экономистов. Я назвал такой результат «экономической теорией классной доски», где термины «фирма» и «рынок» фигурируют, но без какого-либо содержательного направления» [52, с. 342].

В 1983 г. в Нью-Йорке вышел в свет целый сборник научных трудов ведущих экономистов США под интригующим названием «Почему «экономикс»

еще не является наукой?» [53, с. 11], в котором В. Леонтьев, П. Уайлз, А. Айхнер, Р. Эрл и др. активно критикуют абстрактность, отсутствие связи с реальностью, политизированность и идеологизированность экономикс. Дж. Сорос своей изумившей общественность книгой «Кризис мирового капитализма» серьезно подорвал и без того пошатнувшееся в конце ХХ века доверие к «безгрешной»

рыночно-капиталистической системе, введя в широкий научный оборот термин «рыночный фундаментализм». Дж. Стиглиц стал нобелевским лауреатом, доказав, что считавшиеся до недавнего времени всемогущими «рынки при наличии асимметричной информации и других информационных несовершенств являются далеко неэффективными» [97, c. 378]. И наконец, исчерпывающую характеристику господствующей ныне повсеместно научно-образовательной экономической парадигме дал американский экономист Л. Мизес, заявив следующее:

«То, что сегодня преподается в большинстве университетов под маркой экономической теории на деле является ее отрицанием» [73, c. 221].

Справедливости ради следует отметить, что осознание «романтизма» неоклассической экономической теории и основанной на нем экономикс постепенно приходит и к ученым в странах бывшего СССР. Сегодня уже многим российским, белорусским, украинским и т. д. экономистам очевидно, что данный образчик экономического знания, метко названный «примитивной шпаргалкой»

(В. Леонтьев), «выкидышем экономической теории» (В. Ельмеев), представляет собой вовсе не науку или образовательную дисциплину, а идеологию интернациональной олигархии, нацеленную на неоколонизацию всего мира (см. [45, с. 23]). В частности, по мнению некоторых известных российских ученых, в результате революционной смены в конце прошлого века экономической научнообразовательной парадигмы контраст между экономической теорией и практикой оказался куда более разительным, чем в советскую эпоху, в результате чего «…даже либерально мыслящие экономисты заговорили о формировании новой идеологической схоластики, …ничуть не более близкой к реальной жизни, чем старая советская политэкономия» [77, c. 97]. Авторитетный белорусский политэконом проф. П. Лемещенко также убежден, что хотя вследствие массированной имплантации в отечественное экономическое образование западной экономической мысли «преподавание в некотором смысле облегчалось вследствие стройности и вековой отработанности инструментария экономикс, все же оторванность теории от жизни еще более углублялась по сравнению с прошлым»

[55, c. 28]. Об ограниченности и уязвимости неоклассики, установившей подобно прежде безраздельно господствовавшему марксизму «очередную монополию на содержание экономических дисциплин», повествуется в работах проф.

А. Черновалова [107, c. 7–8, 13–15; 108, с. 7]. Еще один весьма известный белорусский ученый проф. С. Пелих на протяжении многих лет настойчиво указывает на то, что экономикс, оккупировавшая буквально все библиотечные полки после списания в макулатуру сочинений классиков марксизма-ленинизма, давно и безнадежно устарела и потому сегодня, к сожалению, весьма успешно используется просвещенным Западом для нашего «одурачивания» и закабаления [80, с. 27; 83, c. 362].

Кстати, практически все те же самые недостатки присущи и ныне новомодным неоинституциональной и новой институциональной экономическим теориям, которые призваны модернизировать и «осовременить» (точнее, реанимировать) неоклассику за счет учета объективных ограничений, налагаемых на функционирование все того же «божественного» рыночного механизма. Причем указанная модернизация, по мнению проф. П. Лемещенко, осуществляется двумя принципиально разными методами. Если первый способ связан с тем, что так называемый традиционный институционализм (Т. Веблен, У. Митчелл, Дж. Коммонс, Дж. Гэлбрэйт, У. Гамильтон и др.) под воздействием неоклассики трансформируется в неоинституционализм (Р. Коуз, О. Уильямсон, Д. Норт, Дж. Стиглер, Дж. Стиглиц, К. Эрроу, Дж. Бьюкенен и др.), то второй предполагает эволюцию неоклассической экономической теории под воздействием традиционного институционализма в новую институциональную теорию (Л. Тевено, Р. Буайе, Р. Нельсон, С. Уинтер, Я. Корнаи, Д. Коландер и др.) [53, c. 16–20]. Однако оба эти направления через концепцию контрактной парадигмы, в конечном счете, приходят к одному из наиболее блистательных, плодотворных и многообещающих направлений развития экономической мысли вообще и институционализма в частности – теории трансакционных издержек [53, c. 16].

Как бы то ни было, но по мере сокращения «жизненного пространства»

свободного рынка идеи институционализма через призму неоинституционализма и новой институциональной теории получили в последние полтора-два десятилетия колоссальный импульс к дальнейшему своему совершенствованию [91, c. 501–583; 103]. Как отмечает один из разработчиков данного направления экономической мысли О. Уильямсон, «сторонники этой научной школы пытаются расширить возможности неоклассического анализа путем изучения проблем организации и того, как структуры прав собственности и трансакционные издержки (т. е. затраты на подготовку, заключение и реализацию сделок) влияют на мотивацию и экономическое поведение» [212, c. 5]. В частности, в отличие от неоклассиков, склонных принимать во внимание дефекты (недостатки, фиаско, провалы) рынка, многие неоинституционалисты считают, что, по словам К. Эрроу, «недостаточность рынка не является абсолютной; лучше использовать более емкую категорию, а именно «трансакционные издержки», которые в целом задерживают, а в некоторых случаях полностью блокируют формирование рыночных механизмов» [116, р. 65].

Новый подход к анализу экономической деятельности впервые позволил рассмотреть не идеализированный (неоклассический), а реальный рынок с действующими на нем реальными экономически активными индивидами, вопервых, обладающими ограниченной рациональностью [119, р. 24], а во-вторых, склонными к личному обогащению с использованием элементов коварства (оппортунизма) [103, c. 71]. Все это вызывает рост особых, непроизводственных по своей сущности, трансакционных издержек, которые «образуются из-за необходимости нести затраты по поиску информации, ведению переговоров, заключению контрактов, обеспечению контроля и т.д.» [91, c. 518–519]. Кстати говоря, О. Уильямсон весьма удачно образно отождествил трансакционные издержки с экономическим аналогом трения в механических системах [103, c. 53]. Другая важная особенность теории трансакционных издержек – учет в процессе классификации сопровождающих трансакции контрактов специфичности обеспечивающих их активов, причем этот параметр выступает как наиболее весомый [212, c. 71].

По мнению известного российского экономиста проф. В. Рязанова, особое значение неоинституциональной и новой институциональной теории заключается в следующем из нее выводе о том, что «для решения определенного круга хозяйственных задач и применительно к конкретным историческим ситуациям преимущественно нерыночный тип хозяйства... может иметь предпочтение, и оно, в частности, проявляется в экономии на рыночных трансакциях» [91, c.

535]. Так, например, согласно предложенной О. Уильямсоном классификации контрактов [103, c. 74–78], трансакции в научно-инновационной сфере из-за преобладания в ней активов трансакционно-специфического типа будут крайне неэффективны в условиях рыночной конкуренции, поскольку «трансакции, предполагающие значительные инвестиции трансакционно-специфического типа, эффективны в условиях монополии» [103, c. 78]. Следовательно, конкуренция в научно-инновационной сфере объективно ограничена тем, что «после того, как будут сделаны существенные инвестиции в трансакционноспецифические активы, трудно будет ожидать, что конкуренты смогут соперничать на равных... Эта фундаментальная трансформация оказывает всепроникающее воздействие на контрактную практику» [103, c. 118–119]. И действительно, во-первых, сфера НИР и НИОКР характеризуется существенной информационной асимметрией, поскольку их исполнитель всегда более информирован, образован, квалифицирован по сравнению с заказчиком, а во-вторых, осуществление исследований и разработок неизменно связано с наличием и использование высокоспециализированной техники и технологий. Оба указанных обстоятельства делают неприменимым конкурентно-рыночный механизм для обеспечения максимально эффективного распределения ограниченных ресурсов в научно-инновационной сфере, а значит, последняя требует применения критериев анализа эффективности НТП, принципиально отличных от критерия максимизации рыночной прибыли.

Однако, несмотря на осуществленный в прошлом десятилетии неоинституционализмом и новой институциональной теорией прорыв в области изучения реального рынка и объяснения порождающих его «провалы» причин, применение нового метода ограничено рядом существенных недостатков, в том числе признанных и самими его авторами [103, c. 612–616]. «С точки зрения стандартов техники современного экономического анализа, – пишет российский экономист В. Катькало, анализируя недостатки теории трансакционных издержек, – в книге Уильямсона есть серьезный пробел: автор не прибегает к конструированию математических моделей, позволяющих формулировать впечатляющие теоремы и проводить их экономическую проверку... Уязвимым для критики является и другой аспект теории Уильямсона – скромные, по сравнению с глубиной аналитического познания механизма трансакционных издержек, результаты их количественного изучения. И хотя на долю трансакционных издержек в настоящее время по относительно умеренным оценкам в США (и др. развитых странах) приходится около 50 % ВНП, их измерение связано с немалыми трудностями» [103, c. 13–14]. Теория трансакционных издержек, по словам одного из ее непосредственных создателей О. Уильямсона, «еще "не отесана", подвержена инструментальным излишествам и не до конца разработана» [103, c. 612], что не позволяет рассматривать ее (равно, как и неоклассическую экономическую теорию) в качестве действенного средства решения возникающих на практике проблем. Глубокий анализ недостатков теории трансакционных издержек предпринят В. Ельмеевым, считающим, что следует «решение проблемы перенести на иную теоретическую базу – трудовую теорию потребительной стоимости – и с этих позиций обосновать критерий социальной эффективности социальных трансакционных издержек» [72, c. 34–35].

Справедливости ради, следует отметить, что в последнее время получили свое развитие концепции экономической теории, которые пытаются дать адекватное объяснение НТП с иных, нежели неоклассический «мейнстрим», позиций. В частности, эволюционная теория (С. Уинтер, Р. Нельсон) предоставляет исследователям более широкие возможности для моделирования экономического роста и технико-технологического развития по сравнению с неоклассической моделью. По мнению проф. А. Черновалова, эволюционная теория представляет собой столь же значимое явление в современной экономической науке, как неоинституциональная или новая институциональная экономическая теория [108, с. 13–15]. Однако и это направление развития экономической мысли (назовем его эволюционизмом), по утверждению российского исследователя проф.

В. Маевского, использует базовые теории («жесткое ядро») неоклассической школы, изучающей, как известно, статичный рынок, хотя и при этом активно оперирует такими понятиями, как трансакционные издержки, ограниченная рациональность индивидуума, ценность информации, «долгосрочный» рынок, традиции, рутины, правила, институты и т.п. [60, c. 6]. Приходится признать, что эволюционисты, несмотря на отказ от метода маржинального анализа, вопервых, направили свои усилия на существенную модернизацию все той же неоклассики, а во-вторых, модели институционального и эволюционного экономического анализа во многом соответствуют друг другу [108, с. 14–15]. В связи с этим, В. Маевский даже указывает на то, что «существует опасность обособления двух теоретических направлений (неоклассики и эволюционной теории).

Учитывая, что эволюционная теория находится на периферии мейнстрима, мы полагаем, что подобное обособление невыгодно прежде всего ей самой» [60, c. 6] и, от себя добавим, не позволяет избавиться от его главных недостатков.

Кроме того, обосновывая с научной точки зрения неизбежность вариации научно-технологического развития разных стран, эволюционисты фактически легитимируют и тем самым усугубляют одно из наиболее острых и разрушительных глобальных противоречий цивилизации, связанное с чудовищной социально-экономической дифференциацией стран и регионов планеты (см. выше).

Иными словами, НТП и использующая его достижения инновационная деятельность, попадая в зоны действия изъянов рынка, где свободные рыночные силы оказываются принципиально неспособными обеспечить эффективную аллокацию ресурсов, требуют при своем экономическом анализе использования критериев эффективности, отличных от критерия рыночной (предпринимательской) прибыли. Поскольку ни неоклассический метод, ни институциональный анализ, ни эволюционный подход не обеспечивают окончательного решения данной проблемы, необходимость соизмерения общественных издержек и полезностей в таких ситуациях настоятельно требует обратиться к услугам трудовой теории потребительной стоимости (см. п. 2), которая, на наш взгляд, способна успешно преодолеть возникшие трудности.

Таким образом, следует признать, что, к сожалению, низкая эффективность усилий мирового сообщества по переходу на устойчивый путь развития (см.

п. 1.1) обусловлена отнюдь не их недостаточностью или малой энергичностью, а принципиальными дефектами, лежащими в основе рыночнокапиталистической научно-образовательной экономической парадигмы (в разных ее модификациях) и соответствующей ей доктрины социальноэкономического развития. По здравому разумению приходится признать, что большинство глобальных проблем развития нашей цивилизации порождено НТП, поставленным на службу рыночному капитализму с его единственным критерием эффективности и мерилом социального успеха – максимальной и быстрой прибылью. И действительно, если перед бизнесменом в условиях свободного рынка возникнет альтернатива, во что инвестировать ресурсы – в развитие наркоиндустрии (равно как и торговли алкоголем, табаком, оружием, детьми, женщинами, рабами, человеческими органами и т. д.) или же в экологически чистые технологии, то в полном соответствии с главным рыночным законом максимизации быстрой прибыли предприниматель без колебаний должен вложить деньги, например, в сверхдоходный наркобизнес и при этом непременно пожелает бесплатно (т.е. без какой-либо очистки) сливать отходы данного химического производства прямо в реку. Приведенный пример наглядно иллюстрирует тот факт, что свободный рыночный механизм зачастую дает принципиально ложные сигналы технико-технологическому развитию, что, на наш взгляд, является главной причиной порожденных НТП глобальных проблем.

Возвращая рассмотрение проблемы в научно-теоретическую плоскость, следует отметить, что до сих пор ни одна из существующих экономических теорий, которые по сути дела являются теориями «нулевого роста», не смогла адекватно объяснить феномен производственной деятельности, экономического развития и тем более такой его динамичной составляющей как НТП. Мы считаем, что до сих пор не разработано рабочей методики, которая позволяла бы адекватно оценивать полезность достижений НТП для общества, что во многом обусловливает его уже не один раз отмеченную противоречивость.

Как известно, в современной экономической литературе сложилась практически общепризнанная трактовка полезности как «способности экономического блага удовлетворять одну или несколько человеческих потребностей» [76, c. 120]. При этом категории «полезность» и «потребительная стоимость» очень часто используют как синонимы, что, в общем-то, допустимо, поскольку потребительная стоимость – это вещь (благо), обладающая полезностью, и в этом смысле они едины, неразделимы. Таким образом, очевидно, что полезность представляет собой отношение двух групп явлений – свойств вещей (процессов, явлений) с одной стороны и потребностей человека – с другой, что послужило отправной точкой для субъективистского толкования исследуемой категории. В частности, А. Тюрго одним из первых ввел в политэкономию понятие ценности, которая, будучи основана на полезности, трактовалась им не в качестве описания присущих вещам физических качеств, а как выражение степени соответствия между вещью и человеческой потребностью [46, c. 26].

Дальнейшее развитие экономической мысли в данном направлении И. Бентамом, Ф. Галиани, Э. Кондильяком, А. Тюрго, Ж.-Б. Cэем, Г. Госсеном и др. в ХIX веке привело к осознанию того, что не только потребности человека и свойства вещи определяют полезность последней – существенную роль играет еще и фактор редкости или изобилия благ. Так, Э. Кондильяк замечает, что «…поскольку более насущная потребность придает вещам большую ценность и менее насущная придает им меньшую, то ценность вещей растет с их редкостью и падает с изобилием» (цит. по [46, c. 26]). Однако только К. Менгеру – основоположнику «австрийской школы» политической экономии и одному из родоначальников маржинализма – впервые удалось показать зависимость полезности от редкости предметов потребления в рамках сформулированного им принципа убывающей полезности, согласно которому стоимость одного и того же блага определяется наименьшей полезностью последней его единицы. Следовательно, сформулированная им теория предельной полезности трактует категорию полезности исключительно индивидуалистско-субъективистски – в качестве субъективного ощущения от суммы удовольствий и неудовольствий человека в результате использования конкретного блага [62, c. 33].

Вслед за К. Менгером или параллельно с ним субъективистское толкование ценности, полезности, стоимости, цены, издержек производства, прибыли и других экономических категорий активно воплощали в жизнь такие крупные представители маржинализма, как О. Бем-Баверк и Ф. Визер. Почти одновременно с этим теория предельной полезности развивается и дополняется Дж. Б. Кларком теорией предельной производительности. Значительный вклад в дальнейшее развитие предельного анализа внесли и представители ряда других научных школ, осуществившие разработку теоретического, в том числе математического аппарата для описания взаимозависимостей не только качественных, но и количественных экономических характеристик. В их числе, например, профессор Лондонского университета У. Джевонс, основоположник «лозаннской школы» маржинализма Л. Вальрас, его последователь В. Парето и некоторые другие всемирно признанные ученые.

Так, характеризуя огромный вклад в экономическую науку двух последних из вышеперечисленных ученых, нобелевский лауреат В. Леонтьев, в общем-то, совсем недавно писал: «Центральная идея системы взглядов, ныне называемой классической экономической наукой, привлекла внимание двух математиков – инженеров Л. Вальраса и В. Парето, которые после значительного усовершенствования и уточнения перевели ее на строгий математический язык и назвали «теорией общего равновесия». Входя в состав неоклассической теории, теория общего равновесия в настоящее время является стержнем экономического образования в США (как для студентов старших курсов, так и для аспирантов)» [57, c. 212]. От себя остается добавить лишь одно – неоклассическая экономическая теория, вобравшая в себя достижения маржинализма, основанного в том числе и на субъективистском восприятии категории полезности, сегодня является базисом, стержнем экономического образования не только в США, но и практически во всем мире, включая страны бывшего СССР.

Однако здесь необходимо заострить внимание на ряде следующих принципиальных моментов.

Первое. Известно, что такие крупные специалисты в сфере инновационной деятельности, как Й. Шумпетер, В. Ельмеев, С. Валдайцев [105, с. 371] предельно четко заявляли о принципиальной статичности предельного анализа, лежащего в основании неоклассики и, соответственно, о ее непригодности для исследования динамичного НТП. В частности, критикуя теорию предельной полезности, Й. Шумпетер неоднократно отмечал, что «она не только статична по своему характеру, но и применима исключительно к стационарному процессу»

[110, с. 52]. При этом в своей широко известной работе «Теория экономического развития» он пояснял, что согласно концепции маржинализма, лежащего в фундаменте возобладавшего во всем мире неоклассического «мейнстрима», «…в граничной точке производства величина издержек приближается к величине предельной полезности продукта. В данной точке имеет место то относительно лучшее состояние, которое принято называть экономическим равновесием… Отсюда следует, что последняя часть общего количества любого продукта производится в условиях, когда уже больше нет превышения получаемого полезного эффекта над издержками… Отсюда вытекает, что при производстве вообще нельзя добиться никакого превышения стоимости продукта над стоимостью издержек. И в этом смысле получается, что производство не создает никаких стоимостей, иными словами, в процессе производства не происходит никакого повышения стоимости» [110, c. 92].

Иными словами, получается, что с позиций неоклассической экономической теории производственная деятельность, результат которой в точности равен затратам, в рыночной экономике попросту «бесполезна». На данный парадокс наряду с Й. Шумпетером в свое время указывали и некоторые другие ученые (например, Л. Вальрас, В. Ельмеев и др.), справедливо отмечая, что предельный анализ не способен объяснить феномен возникновения большего из меньшего, потому принципиально статичен, применим исключительно к стационарному процессу, а значит, не пригоден для исследования такого динамичного явления современности, как НТП [32, с. 189].