«Большая игра с неизвестными правилами: Мировая политика и Центральная Азия Москва 2008 Казанцев А.А. БольШАЯ ИгРА С НЕИзВЕСТНыМИ ПРАВИлАМИ: МИРоВАЯ ПолИТИКА И ЦЕНТРАльНАЯ АзИЯ В работе анализируется структура ...»

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

34 и­н­сти­ту­ты и­ н­е­опре­де­ле­н­н­ость­ в це­н­тра­ль­н­ой а­зи­и­ часть 1: глава 2.

Великого шелкового пути (конец II в. до н.э.)57. Исторически разные части Центральной Азии испытывали влияние Китая, особенно в эпоху империи Тан (начиная с завоеваний Тайцзуна, 642—665 гг., и кончая Таласской битвой, 751 г.). В частности, именно на завоевания Тайцзуна ссылался Мао Цзэдун, выдвигая к СССР территориальные претензии в Средней Азии. С западной частью Китая, Синьцзяном, Центральная Азия исторически, этнически и культурно составляет единое целое, которое было искусственно разорвано в XVIII—XIX вв. путем экспансии Российской и Китайской империй.

Это – исламский мир. Центральная Азия с момента арабских завоеваний (VII в. н. э.) в культурном, политическом и экономическом плане представляет собой его часть58. Этой интеграции способствовали как торгово-экономические связи по Великому шелковому пути, так и особенности исламской системы образования и совершение хадж­а в Мекку как часть религиозного долга59.

Современный центральноазиатский регион характеризует преобладание исламской идентичности. С четырьмя государствами исламского мира:

Ираном, Афганистаном, Пакистаном и Турцией страны Центральной Азии имеют, по сути, нераздельную историю60. Северный Афганистан и Северный Иран представляют собой в этническом плане органические части региона, окончательно отделенные политическими границами лишь в XIX в. Турция связана с Центральной Азией этнолингвистически, исторически и культурно в силу происхож­дения из этого региона турок-сельдж­уков, на основе остатков  Ртвеладзе Э. Великий шелковый путь. Т.1. Ташкент: Государственное научное издательство Узбекистон миллий энциклопедияси, 1999; Турсунов Н.О. Великий шелковый путь — путь мира и дружбы. Ленинабад, 1989; Табышалиев С. Т. Происхождение кыргызского народа: Кыргызстан на Великом Шелковом пути. Бишкек, 2001; Schafer E. The Golden Peaches of Samarkand: A Study of T’Ang Exotics. Berkeley: University of California Press, 1985; Bonavia J. The Silk Road: From Xi’an to Kashgar. Hong Kong: Odyssey Publications, Ltd, 1999; Whitfield S. Life Along the Silk Road. London: John Murray Publishers, Ltd., 1999.

 Большаков О.Г. История Халифата. Т. 1 —3. М.: Наука, ГРВЛ, 1989; Бартольд В.В. К истории арабских завоеваний в Средней Азии. Соч., т. II (2). М.: Наука, 1964; Бартольд В.В. К истории Мерва. Соч., т.IV. М.: Наука, ГРВЛ, 1966; Бартольд В.В. Место прикаспийских областей в истории мусульманского мира. Соч., т. II (I). М.: Наука, ГРВЛ, 1963; Колесников А.И.

Завоевание Ирана арабами. М.: Наука, 1982; Беляев В.А. Арабы, ислам и Арабский Халифат в раннем средневековье.

Второе издание. М.: изд. Наука, ГРВЛ, 1966; Гаибов Г. Ранние походы арабов в Среднюю Азию (644—704). Душанбе,  Крачковский И.Ю. Избранные сочинения. т. 4. М—Л., 1957. С. 21.

0 Бартольд В.В. Восточноиранский вопрос. Соч., т. VII. М.: Наука, ГРВЛ, 1966; Бартольд В.В. Иран. Исторический обзор.

Соч., т. VII. М.: Наука, ГРВЛ, 1966; Бартольд В.В. Историко — географический обзор Ирана. Соч., т. VII. М.: Наука, ГРВЛ, 1966; Бартольд В.В. История культурной жизни Туркестана. Соч., т. II (I). М.: ИВЛ, 1963; Бартольд В. В. Рыцарство и городская жизнь в Персии при Сасанидах. Соч., т. VII. М.: Наука, ГРВЛ, 1971; Бертельс Е.Э. История персидско— таджикской литературы. М., 1960; Брагинский И.С. Из истории персидской и таджикской литератур// Избранные работы. М.: Наука, ГРВЛ, 1972; Фрай Р. Наследие Ирана. М.: ГРВЛ, 1972; Агаджанов С.Г. Государство Сельджукидов и Средняя Азия в XI — XII вв. М.: Наука, ГРВЛ, 1991; Ахмедов Б. История Балха (XVI — первая половина XVIII в.). Ташкент:

изд. Фан, 1982; Луконин В.Г. Древний и раннесредневековый Иран: очерки истории культуры. М., 1987; Дандамаев М.А. Политическая история Ахеменидской державы. М.: Наука, ГРВЛ, 1985; Гранговский Э.А. Ранная история иранских племен Передней Азии. М., 1970; Дандамаев М.А. Культура и экономика древнего Ирана. М., 1980; Джалилов А.Д.

Из истории культурной жизни предков таджикского народа и таджиков в раннем средневековье. Душанбе, 1973;

Пьянков И.В. Город Средней Азии Ахеменидского времени по данным античных авторов// Древний Восток: Города и торговля. Ереван, 1973; Дьяконов И.М. Восточный Иран до Кира (К возможности новых постановок вопроса)// История иранского государства и культуры. М., 1972; Массой В.М. Средняя Азия и Древний Восток. М., Л., 1964; Массой В.М., Ромодин В.А. История Афганистана. Т.1. М., 1964; Оранский И.М. Введение в иранскую филологию. Второе изд., дополненное. М.: Наука, ГРВЛ, 1988; Оранский И.М. Иранские языки в историческом освещении. М., 1979; Cameron G.

G. History of Early Iran. Chicago, 1936.

«БольшАя ИГРА» с неИЗвестныМИ ПРАвИлАМИ:

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

государств которых появилась со временем Османская империя61. Пакистан исторически возник в зоне взаимодействия цивилизаций полуострова Индостан и исламского мира. При этом важ­ную роль в его истории сыграли волны исламской экспансии из Центральной Азии, создавшие Делийский султанат (XIII—XVI вв.)62 и Империю Великих моголов (XVI—XVIII вв.)63. В настоящее время Центральная Азия связана с исламским миром не только общей религиозно-культурной идентичностью, но и экономически (например, в рамках региональной организации ЭКО, см. ниж­е). Турция, при поддерж­ке США, вообще, в определенные периоды (в 1990-е гг.) претендовала на политико-экономическое доминирование в регионе (см. такж­е в соответствующем разделе данной работы).

';

Это – Индия. Связи с Центральной Азией времен исламского прошлого принадлеж­ат ей ничуть не меньше, чем Пакистану. Однако контакты меж­ду Индостаном и Центральной Азией имеют еще более глубокие корни. Индоарии, завоевавшие Северную Индию в XIV—XIII вв. до н. э., возмож­но, пришли из Центральной Азии или прошли через нее6. Части исторической Индии и Центральной Азии были политически объ­единены в рамках Персидской империи (648—330 гг. до н.э.) и империи Александра Македонского (330—323 гг.

до н.э.). Еще до мусульманских завоеваний Индии, субконтинент триж­ды становился объ­ектом экспансии из Центральной Азии: Индо-бактрийское царство (180 г. до н. э.—10 н. э.)65, Кушанское царство (I—III вв. н.э.)66, государство эфталитов (IV—VI вв. н. э.)67. В культурном плане Индия такж­е была связана с Центральной Азией еще до образования мусульманского мира в результате арабских завоеваний, в частности, благодаря распространению в ЦентральБартольд В. В. Место Прикаспийских областей в истории мусульманского мира. Баку, 1925; Гусейнов Р. А. Сельджукская военная организация// Палестинский сборник. №17(80). Л., 1967; Гусейнов Р. А. Из истории отношений Византии с сельджуками// Палестинский сборник. № 23(86). 1971; Заходер Б. Н. Хорасан и образование государства сельджуков// «Вопросы истории». № 5—6. 1945; История Ирана с древнейших времен до конца XVIII в. Л., 1958. гл. 4; Материалы по истории туркмен и Туркмении, т. 1, ч. 3. М. — Л., 1939; Sanaullah М. F. The decline of the Saldjuqid Empire. Calcutta, 1938.

 Ашрафян К. З. Делийский султанат. К истории экономического строя и общественных отношений (XIII—XIV вв.). М., 1960; История Индии в средние века. М., 1968; The history and culture of the Indian people, v. 6 — The Delhi sultanate. L.,  Беренстен В. Империя Великих Моголов. М.: АСТ, 2006; Фарзалиев А., Мамедова Р. Сефевиды и Великие Моголы в мусульманской дипломатике. Спб.: Филологический факультет Санкт-Петербургского государственного университета,  О разных индоарийских дискуссиях см.: Смирнов К.Ф, Кузьмина Е.Е. Происхождение индоиранцев в свете новейших археологических открытий. М., 1977; Кузмина Е.Е. О некоторых археологических аспектах проблемы происхождения индоиранцев// Переднеазиатский сборник. № 4. М., 1986; Кузьмина Б.Б. Откуда пришли индоарии? М., 1994;

Гамкрелидзе Т.В., Иванов В.В. Индоевропейцы: праязык и прародина// Наука и человечество, 1989, М., 1989; Шолпо Н.

А. К проблеме «арийского» завоевания древней Индии// Вестник древней истории. 1939. № 3. С. 40—48.

 Бартольд В.В. Греко — бактрийское государство и его распространение на северо — восток. Соч., т. II (2). М.: Наука, 1964; Пьянков И.В. Бактрия в античной традиции. Душанбе, 1982; Литяттский Б.А., Пичикян И.Р. Открытие шедевров бактрийского исскуства// Памятники культуры. Новые открытия. М.—Л., 1985; Пугаченкова Г., Ртвеладзе Э. Северная Бактрия – Тохаристан. Очерки истории и культуры. Ташкент, 1990.

 Манделштам А.М. Происхождение и ранняя история кушан в свете археологических материалов// Центральная Азия в Кушанскую эпоху. том I. М.: Наука, ГРВЛ, 1974; Пури Б. Об этногенезе кушан// Центральная Азия в Кушанскую эпоху. Том I. М.: Наука. ГРВЛ, 1974; Гинзбург В.В. Антропологические данные к вопросу об этногенезе населения Среднеазиатского междуречья в кушанскую эпоху// Центральная Азия в Кушанскую эпоху. том I. М.: Наука, ГРВЛ, 1974; Гулямов Я. Г. Кушанское царство и древняя ирригация Средней Азии// Центральная Азия в Кушанскую эпоху.

том I. М.: Наука, ГРВЛ, 1974; Литвинский Б.А., Седов А.В. Культы и ритуалы Кушанской Бактрии. М., 1984; Сарианиди В.И. Исследование памятников Дашлинского оазиса. Древняя Бактрия. М., 1976; Ставиский Б.Я. Кушанская Бактрия:

проблемы истории и культуры. М., 1977; Дехкан А. Взаимоотношения кушан с Парфянской державой// Центральная Азия в Кушанскую эпоху. том I. М.: Наука, ГРВЛ, 1974; Зеймаль Е.В. Кушанская хронология (Материалы по проблеме). М., 1968; Зуев Ю.И. Юзчжи и кушане в свете китайских источников// Центральная Азия в Кушанскую эпоху. том I. М.: Наука, ГРВЛ, 1974.

 Гумилев Л.Н. Эфталиты и их соседи в IV в.// Вестник древней истории. 1959. №1.

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

36 и­н­сти­ту­ты и­ н­е­опре­де­ле­н­н­ость­ в це­н­тра­ль­н­ой а­зи­и­ часть 1: глава 2.

ной Азии буддизма.68 Бурно растущая в настоящее время индийская экономика хорошо вписалась в постиндустриальную фазу развития и нуж­дается в новых источниках сырья, преж­де всего, энергетического, из Центральной Наконец, это США и ЕС, т.е. Западный мир. Влияние европейской культуры и идентичности на регион исторически достаточно мало и опосредованно по сравнению со всеми другими перечисленными выше геополитическими векторами. Центральная Азия была политически и экономически связана с Европой в древности, начиная с завоеваний Александра Македонского (330 г.

до н.э.)69. Затем это воздействие было очень активным в период его преемников — Селевкидов70 и, далее, сменивших их Греко-Бактрийского71 (250 г. до н. э.—125 г. до н. э.) и Парфянского царств72 (256 г. до н. э.—226 г. н. э.). После этого прямые контакты с Западом были лишь эпизодическими: итальянское влияние на Золотую орду в первой половине XIV в.73 или попытки британской экспансии в XIX в.7 В то ж­е время, российское влияние в регионе часто служ­ило посредником в процессе вестернизации Центральной Азии. Именно через посредство России произошло приобщение региона к западной культуре. Этому способствовали и миграционные волны из Восточной Европы в XIX – первой половине XX в., которые включали в себя, в том числе, и немцев.

В настоящее время культурное влияние Запада быстро растет благодаря вовлечению Центральной Азии в процессы культурной глобализации. В, частности, в странах региона, как и во всем мире, смотрят голливудские фильмы, слушают песни западных рок- и поп-звезд.

В период после распада СССР в регионе неуклонно росло экономическое  Ставиский Б.Я. Судьбы буддизма в Средней Азии: по данным археологии. М.,1998.

 Гафуров Б.Г., Цибукидис Д.И. Александр Македонский и Восток. М.: Наука, ГРВЛ, 1980; Ртвеладзе Э. Александр Македонский в Бактрии и Согдиане. Ташкент, 2002.

0 Бикерман Э. Государство Селевкидов. М., 1985.

 Бартольд В.В. Греко — бактрийское государство и его распространение на северо — восток. Соч., т. II (2). М.: Наука, 1964; Пьянков И.В. Бактрия в античной традиции. Душанбе, 1982; Литяттский Б.А., Пичикян И.Р.. Открытие шедевров бактрийского исскуства// Памятники культуры. Новые открытия, 1983. М.— Л., 1985; Пугаченкова Г., Ртвеладзе Э.

Северная Бактрия – Тохаристан. Очерки истории и культуры. Ташкент, 1990.

 Кошеленко Г.А. Культура Парфии. М., 1966; Кошеленко Г.А. Греческий полис на эллинистическом Востоке. М., 1979;

Периканян А. Г. Общество и право Ирана в парфянский и сасанидский периоды. М., 1983; Дьяконов И.М., Зеймаль Е.В. Правитель Парфии Андрагор и его монеты// Вестник древней истории, 1988; Массон М.Е., Пугаченкова Г.А.

Парфянские ритоны Нисы. Из культурного наследия туркменского народа. Альбом иллюстраций, изд. АН СССР. М.:

ЮТАКЭ, 1956; Дьяконов И.М., Лившиц В.А. Документы из Нисы I в. до н.э. Предварительные итоги работы. М., 1960;

Пилипко В.Н. Старая Ниса. Основные итоги археологического изучения в советский период. М., 2001; Пичикян И.Р.

Культура Бактрии. Ахеменидский и эллинистический периоды. М., 1991; Балахванцев А.С. К вопросу о хронологии и интерпретации некоторых сооружений Старой Нисы// Центральная Азия: источники, история культура. М., 2003.

 Свидетельством этого является, например, codex cumannicus – словарь кыпчакского языка, который получил распространение в Италии периода Возрождения.

 Мартене Ф. Ф. Россия и Англия в Средней Азии. СПб., 1880; Руир М.Ф. Англо—русское соперничество в Азии в XIX в. М.: Красная новь, 1924; Субботин А. П. Россия и Англия на среднеазиатских рынках. СПб., 1885; Терентьев М. А.

Россия и Англия в Средней Азии. СПб., 1875; Федоров М. П. Соперничество торговых интересов на Востоке. СПб., 1903;

Халфин Н. А. Английская колониальная политика на Среднем Востоке (70—е годы XIX в.). Ташкент, 1957; Штейнберг Е.

Л. История британской агрессии на Среднем Востоке. М., 1951; Bellew H. W. Journal of a Political Mission to Afghanistan in 1857, Under Major (Now Colonel) Lumsden; With an Account of the Country and People. London, 1862; Davis H. W. C.

The Great Game in Asia (1800–1844). The Ralleigh Lecture on History. Read November 10, 1926// Proceedings of the British Academy. London, 1926. Р. 227–256; Edwards H. S. Russian Projects Against India. London, 1858; Fisher F. H. Afghanistan and the Central Asian Question. London, 1878; Fraser-Tytler W. K. Afghanistan. A Study of Political Developments in Central Asia.

London — Oxford, 1950; Greaves R. L. Persia and the Defence of India 1884–1892. A Study In the Foreign Policy of the Third Marquis of Salisbury. London, 1959; Marvin Ch. Reconnoitring Central Asia. London, 1886; Menon K. S. The «Russian Bogey»

and British Aggression in India and Beyond. Calcutta, 1957; Rawlinson H. England and Russia in the East. London, 1875; Trench F. The Russo-Indian Question. London, 1869; Urquhart D. Progress and Present Position of Russia in the East. London, 1838;

Wolff J. A. Narrative of a Mission to Bokhara in the Years 1843–1845. Edinbourgh — London, 1848.

«БольшАя ИГРА» с неИЗвестныМИ ПРАвИлАМИ:

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

влияние ЕС. Страны ЕС (вместе со Швейцарией) вышли на первые позиции в торговле с Центральной Азией, в финансово-инвестиционной деятельности в регионе, в оказании многих видов помощи. Кроме того, Россия часто служ­ит посредником в торговле с Европой. Например, Россия по более низкой цене закупает туркменский газ для собственного снабж­ения или способствует его направлению в постсоветские страны (Украину). В результате, она высвобож­дает объ­емы собственного газа для продаж­и его по более высокой цене в Европе. В целом, в геоэкономическом плане в настоящее время Центральная Азия имеет преобладающую ориентацию на Европу.

Региональное влияние США, по сравнению с европейским, с момента распада СССР в большей степени концентрировалось в сфере военно-политической. Апогея оно достигло в период антитеррористической операции в начале 2000-х гг. Тем не менее, оно очень нестабильно и постоянно подверж­ено периодам роста и спада. Хорошим примером здесь служ­ит ситуация с Узбекистаном, прошедшим путь от ориентации на США, начиная со второй половины и конца 1990-х гг., до полного замораж­ивания всех отношений после Андиж­анский событий (2005 г.).

Итак, даж­е краткий исторический анализ, проведенный выше, показывает, что векторы различных геополитических влияний на регион уравновешены не только в настоящем, но и были уравновешены в историческом прошлом.

Центральная Азия исторически всегда выступала как «перекресток», связывавший великие цивилизации окраин Евразии.

Преж­де всего это проявлялось в наблюдавшихся в древности и в средневековье постоянных волнах этнических миграций во всех направлениях из Центральной Азии, что отмечал еще основатель геополитики г. Маккиндер75. В результате, этнически, Центральная Азия связана, практически, со всеми регионами Евразии. Кроме того, в российский и советский периоды по региону прошли «обратные» волны миграции, резко увеличившие его связи с Восточной Европой.

Это проявлялось в сфере экономики. Достаточно вспомнить в этом контексте «Великий шелковый путь», соединявший Китай с Индией, исламским и Западным миром76; активную роль среднеазиатских купцов в обменах рабами, мехами и металлами с Поволж­ьем и другими территориями Центральной России в Средние века и Новое время.

Тесные контакты со всеми великими цивилизациями Евразии порож­дали и великие попытки культурно­интеллектуальных синтезов достиж­ений различных цивилизаций, которыми так богата Центральная Азия. Огромное влияние на духовную ж­изнь человечества оказал центральноазиатский суфизм77. Например, духовные практики «сознательного дыхания» возникшего  Маккиндер Х.Дж. Географическая ось истории// Полис. 1995 № 4.

 Schafer E. The Golden Peaches of Samarkand: A Study of T’Ang Exotics. Berkeley: University of California Press, 1985; Bonavia J. The Silk Road: From Xi’an to Kashgar. Hong Kong: Odyssey Publications, Ltd, 1999; Whitfield S. Life Along the Silk Road.

London: John Murray Publishers, Ltd., 1999.

 Тримингэм Дж.С. Суфийские ордена в исламе. М., 1989; Ибрагим Т.К. Философские концепции суфизма (обзор)// Классический ислам: традиционные науки и философия. М., 1988; Кули-Заде 3.А. Закономерности развития восточной философии XII— XVI вв. (регион ислама) и проблема Запад—Восток. Баку, 1983; Степанянц М.Т. Философские аспекты суфизма. М., 1987; Arberry A.J. Sufism. An Account of the Mystics of Islam. L.,1956; Bakhtiar L. Sufi. Expression of the Mystic Quest. L., 1976; Gragg К. The Wisdom of the Sufis. L., 1976; Massignon L. Essai sur les origines du lexique technique de la mystique musulmane. Paris, 1968; Nickolson R. A. Studies in Islamic Mysticism. Cambridge, 1967; Shah L. The Sufis. Garden City (N. Y.): Doubleday, 1964; Shah L. The Way of the Sufi. Hammondswordth (Mddx), 1977.

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

3 и­н­сти­ту­ты и­ н­е­опре­де­ле­н­н­ость­ в це­н­тра­ль­н­ой а­зи­и­ часть 1: глава 2.

в Центральной Азии и ставшего затем одним из самых влиятельных в исламе орденов Накшбандия связывают в единой логике сочетания внутренней «сердечной молитвы» православных исихастов с дыхательными практиками индийских йогов. В связи с этим, с одной стороны, существуют неподтверж­денные легенды об исторических связях суфиев со скрытыми христианамигностиками, а, с другой стороны, часто отмечается сходство духовно-дыхательных практик накшбандиев с пранаямой йогов.

В результате активных меж­цивилизационных контактов регион стал ареной великих интеллектуальных синтезов, оказавших влияние на культуру многих народов (преж­де всего – европейцев). Аль-Хорезми (783—850) залож­ил основы западной математики и кибернетики, заимствовав из Индии понятие «нуля» и разработав теорию алгоритмов78. Слово «алгебра» происходит от названия его «Книги о восстановлении и противопоставлении»79. Аль-Бухари (810—870) создал основы исламской ортодоксии80. Аль-Бируни (973—1048), наряду с математико-астрономическими работами, написал труд «Объ­яснение признанных и непризнанных индийских наук великими интеллектами»81 – первый труд по индологии. Работы Абу Али Ибн Сины (Авиценны) (980—1037) тщательно изучались на медицинских факультетах европейских университетов вплоть до XVIII – XIX вв82. Аль-Фараби (870—950) сыграл ключевую роль в сохранении философского наследия Аристотеля, ставшего основой средневековой западной схоластики83 и, в существенной мере, западной политической традиции84. Куртуазный культ «прекрасной дамы» и мистика Данте в существенной мере восходят к центральноазиатской суфийской поэзии85. Подобные примеры мож­но множ­ить до бесконечности.

Наконец, Центральная Азия на протяж­ении всей мировой истории постоянно подвергалась политическим влияниям разнообразных внешних сил, связанных с исламским миром, Китаем, Россией, Индией и Западной Европой, либо сама оказывала на них решающее влияние. Это показывает, например, проведенный выше исторический анализ.

Специфическое историческое наследие привело к тому, что политические институты и политическая культура Центральной Азии на протяж­ении долгих периодов времени инкорпорировали различные внешние влияния. В этом плане существенные элементы внешних геополитических ориентаций, причем во всех направлениях сразу, для данного региона имеют глубокие исторические корни. Следовательно, в определенном смысле, мож­но сказать,  Хорезми. Математические трактаты. Ташкент, 1964; Хорезм и Мухаммад ал-Хорезми в мировой истории и культуре.

 Юшкевич А. П. История математики в средние века. М., 1961.

0 аль Бухари Сахих. Достоверные предания из жизни пророка Мухаммада, да благословит его Аллах и да приветствует.

 Бируни Абу Рейхан. Индия. М., Ладомир, 1995.

 Диноршоев М. Натурфилософия Ибн Сины. Душанбе, 1985; Сагадеев А.В. Ибн Сина (Авиценна). М., 1985.

 Badawi A. La transmission de la philosophie greque au monde arabe. Paris, 1968; Myers N. Arabic Thought and the Western World in the Golden Age of Islam. N. Y., 1964.

 Фараби. Трактат о взглядах жителей добродетельного города// Григорян С.Н. Из истории философии Средней Азии и Ирана VII— XII вв. М., 1960; Игнатенко А.А. В поисках счастья. М., 1989; Касымжанов А.X. Абу-Наср аль-Фараби. М., 1982; Хайруллаев М.М. Абу Наср аль-Фараби. М., 1982.

 Сергеев К.В. «Театр судьбы Данте Алигьери: введение в практическую анатомию гениальности». М.: Летний сад, 2004;

Сергеев К. В. Традиции межконфессионального взаимодействия в Европе: христианство, ислам и иудаизм на пороге Ренессанса// Пространство и время в мировой политике и международных отношениях: материалы 4 Конвента РАМИ.

В 10 т.; под ред. А. Ю. Мельвиля; Рос. ассоциация междунар. исследований. М. :МГИМО—Университет, 2007. Т. 3.

«БольшАя ИГРА» с неИЗвестныМИ ПРАвИлАМИ:

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

что глу­б­и­н­н­а­я мн­огове­к торон­ость Це­н­тра­льн­ой Ази­и­ – фе­н­оме­н­, которому­ у­ж­е­ н­е­ одн­о тысяче­ле­ти­е­. об­н­а­ру­ж­и­вша­яся п­осле­ кру­ше­н­и­я сссР мн­огове­кторон­ость вн­е­шн­и­х п­оли­ти­к и­ ге­оп­оли­ти­че­ски­х ори­е­н­ та­ци­й н­овых н­е­за­ви­си­мых госу­да­рств – ли­шь п­роявле­н­и­е­ этого и­стори­че­ского н­а­сле­ди­я в сп­е­ци­фи­че­ски­х у­слови­ях!

Каким ж­е образом эта историческая многовекторность сказалась на внутренней структуре самого региона?

Б. Ге­оп­оли­ти­че­ска­я «п­е­строта­» вн­у­три­ ре­ги­он­а­ Центральная Азия на протяж­ении тысячелетий подвергалась разнонаправленным культурным, экономическим, политическим, военным воздействиям извне. Однако все эти воздействия отнюдь не всегда переваривались в ней как в «плавильном котле», подобно современным США или исторической Индии. Скорее, все они «консервируются» в виде разных слоев и очагов внутри региона. Так, на ткани, которую долго тянут в разные стороны и под разными углами, образуется большое количество разнообразных плоскостей и разделяющих их складок.

Одна из основных «складок», которая проходит по Центральной Азии – условные границы меж­ду преимущественно оседлыми народами и преимущественно кочевыми. Важ­нейшая из этих границ, отделяющая степную Евразийскую казахско-киргизскую часть Центральной Азии от ее среднеазиатской оседло-мусульманской части, проходит по линии: юж­ная граница Казахстана меж­ду Каспием и Аралом — Аральское море — восточнее Сырдарьи — горы Каратау — гора Манас — границы меж­ду северной и юж­ной Киргизией86. Значение этой границы очень широко обсуж­дается в казахской и кыргызской политологии. В частности, отмечается, что здесь имеет место разрыв меж­ду двумя взаимодействующими друг с другом цивилизациями: кочевников и оседлых земледельцев87.

Это, в частности, проявляется в степени приверж­енности коренных народов разных частей региона к исламу. Севернее означенной границы принадлеж­ность к исламу является, скорее, номинально-идентификационной. Она исторически не влекла за собой изменения в образе ж­изни и даж­е в системе представлений о мире88.

Эта часть Центральной Азии культурно-исторически связана, скорее, с Юж­ной Сибирью и Монголией, чем с исламским миром. Напротив, среди юж­нее ж­ивущих представителей коренных народов ислам играет очень большую роль в мировоззрении и ж­изненном укладе.

Однако внутри Центральной Азии существует и другая, намного хуж­е изученная в литературе «складка» по линии кочевничество—оседлость. Она связана с пустыней Каракумы и исторически непригодными для земледелия  // http://profi.gateway.kg/sitniansky  Развитие межэтнических отношений в новых независимых государствах Центральной Азии. Бишкек: Илим, 1995. С.

 Левшин А.И. Описание киргиз-казачьих или киргиз-кайсацких орд и степей. Алматы, 1996; Толыбеков С.Е.

Общественно-экономический строй казахов в 17—19 веках. Алма-Ата, 1959; Омуралиев Н.А. Политические процессы в Кыргызстане// Современные политические процессы. Бишкек, 1996; Жданко Т.А. Каракалпаки в научных исследованиях периода их присоединения к России (1873—1874)// Среднеазиатский этнографический сборник. Вып.

IV. М.: Наука, 2001; Бушков В.И. Сельские мечети среднеазиатского междуречья// Среднеазиатский этнографический сборник. Вып. IV. М.: Наука. 2001.

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

40 и­н­сти­ту­ты и­ н­е­опре­де­ле­н­н­ость­ в це­н­тра­ль­н­ой а­зи­и­ часть 1: глава 2.

прикаспийскими областями Туркменистана. Внутри этой страны земледелие возмож­но лишь в отдельных небольших оазисах: вдоль Аму-Дарьи, на реке Атрек, в предгорьях Копет-Дага, на реке Мургаб. В целом, в культуре туркмен такж­е, как и среди «евразийских» кочевников, ислам – скорее способ идентификации. Он трудно дифференцируем от различных народных культов, восходящих к тенгрианству, и от шаманизма. В частности, даж­е в советский период большинство посетителей мечетей составляли ж­ивущие в Туркменистане узбеки. В то ж­е время пож­илые туркмены молились регулярно, но не в мечетях.

Разделение меж­ду кочевниками и земледельцами среди представителей коренных народов играет очень большую роль отнюдь не только в плане экономики (земледелие-скотоводство) или культуры (степени приверж­енности к исламу). Они имеют различные политические традиции: вольготной степной ж­изни с правом откочевки от правителей или «нормальной» восточной деспотии. Различны и способы социальной организации этих народов.

Оседлые народы ж­ивут преимущественно территориальными общинами (самым лучшим ее примером являются тадж­икско-узбекские махалля). Среди них такж­е преобладают региональные субэтничности. Кочевые народы в большей степени организованы по родо-племенному принципу. На него уж­е накладываются региональные или древние степные политические деления (ж­узы у казахов, «правое» и «левое» крылья у киргизов) и т.д. Наконец, чисто оседлые земледельцы преимущественно ираноязычны, в то время как кочевники – тюркоязычны. Это базовое членение отраж­алось до революции 1917 г.

в простом делении всех ж­ителей региона по принципу: «тюрки» (кочевники) – «сарты» (земледельцы).

Следует подчеркнуть, что две описанные выше границы чрезвычайно ус­ ловны. Тюрки и сарты были достаточно сильно перемешаны меж­ду собой в силу различных исторических перипетий, обеспечивших постоянное взаимодействие тюркоязычных и ираноязычных народов89. Кроме того, их постоянное перемешивание и культурные заимствования породили массу различных переходных состояний. Существенную часть населения региона до революции составляли полукочевники-полуземледельцы. Их было много среди тюрок:

казахов, киргизов, каракалпаков, туркмен, дештикипчакских узбеков – потомков завоевателей, пришедших с Мухаммедом Шейбани в начале XVI в.

Традиционные костюмы народов региона мож­но разделить на три большие группы: 1) одеж­ды казахов, киргизов, каракалпаков, сюда ж­е по ряду показателей примыкает костюм дештикипчакских узбеков; 2) костюмы тадж­иков и большей части узбеков-сартов; 3) одеж­ды туркмен90. Таким образом, расхож­дения меж­ду тремя описанными выше группами народов, связанными с двумя главными «складками», проходящими по Центральной Азии, видны даж­е по одеж­де. При этом визуально, при посещении базара, четко мож­но было уловить, насколько условными оказывались проведенные выше границы и насколько, в реальности, три эти группы перемешаны друг с другом.

Советская политика образования национальных государственностей пыХудяков Ю.С. Иранско-тюркский культурный симбиоз в Центральной Азии// Проблемы политогенеза кыргызской государственности. Документы. Исследования. Материалы. Бишкек, 2003. С. 134—139.

0 Лобачева Н.П. Особенности костюма народов среднеазиатско-казахстанского региона// Среднеазиатский этнографический сборник. Вып. IV. М. Наука. 2001. С.69—95.

«БольшАя ИГРА» с неИЗвестныМИ ПРАвИлАМИ:

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

талась каким-то образом упорядочить эту невообразимую пестроту. Достаточно условно в ходе национально-территориального размеж­евания 1920–30-х гг.

были выделены 6 крупных «коренных» наций (казахи, узбеки, тадж­ики, киргизы, туркмены, каракалпаки).

Специфика Центральной Азии заключается в том, что ни механическое перемешивание, ни навязывание «паспортной» национальной идентичности отнюдь не означают образование «плавильного котла» в реальности. В культурно-исторической среде региона идентификационные различия меж­ду группами сохраняются веками. При этом они в любой момент могут приобрести политическое значение.

Приведем один конкретный пример. Ферганские кыпчаки являются кочевниками, которые исторически недавно превратились в оседлое население.

Официально они были объ­явлены «узбеками» и считались исчезнувшей народностью. Однако в реальности этот этнос продолж­ает свое существование.

Его представители стараются избегать смешанных браков с другими народностями. Если это неизбеж­но, то предпочитают вступать в брак с киргизами или казахами, а не с узбеками, от которых, согласно официальной версии, они уж­е не отличаются. Поскольку предки кыпчаков имели более высокий социально-политический статус, чем узбеки-сарты, то и их потомки, сохраняя свою идентичность, утверж­дают этим самым свой более высокий статус. «В районах, где кыпчаки и сарты ж­ивут вместе, идентичность последних такж­е не растворилась в общеузбекской. Это вызвано тем, что, называя их сартами, кыпчаки тем самым усиливают сартское самосознание, которое исчезает у сартов в других регионах»91.

Вообще, самая многочисленная нация региона – узбеки - является конгломератом тадж­икоязычных и тюркоязычных сартов, дештикипчакских узбеков и некоторых других кочевых тюркских племен, такж­е записанных в «узбеки».

Среди тадж­иков Тадж­икистана такж­е есть потомки тадж­икоязычных сартов и тадж­ики-чагатаи, потомки различных кочевников. В Юго-Западном Казахстане четко выделяются две примыкающие к Узбекистану и сильно исламизированные области (Кзыл-Ординская и Чимкентская). Их ж­ители по своей культуре больше похож­и на обитателей меж­дуречья Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи.

Однако, они «по паспорту» – казахи. Широко известным является такж­е драматичный и постоянно сказывающийся на политической динамике разрыв меж­ду северной (более связанной с кочевыми традициями) и юж­ной (более исламизированной) частями Киргизии.

Кроме сохранения старых этносов и субэтносов, другим способом нейтрализации официальных национальных идентичностей являются сохраняющиеся и даж­е часто укрепляющиеся в постсоветский период родо-племенные и субрегиональные различия. Так, общеизвестно, что казахи делятся на ж­узы, роды и племена; туркмены на племенные, киргизы – на племенные и региональные, тадж­ики и узбеки – на региональные группы.

Описанная выше многоцветная палитра стала еще более пестрой с появлением масс переселенцев из других частей Российской империи в XIX в. Ситуация услож­нялась тем, что в специфической центральноазиатской атмосфере не происходило типичного для русских колонистов в других частях империи  Шоберлайн-Энегл Дж. Национальное самосознание узбеков// «Восток». 1997. № 3. С. 57—58.

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

42 и­н­сти­ту­ты и­ н­е­опре­де­ле­н­н­ость­ в це­н­тра­ль­н­ой а­зи­и­ часть 1: глава 2.

интенсивного культурного диалога с местным населением (сопровож­дающегося «растворением» в местном населении или, напротив, его ассимиляцией).

Скорее, речь шла о введении в «организм» региона замкнутых русских «вкраплений-крепостей»92. Русские в Туркестане значительно меньше, чем на других окраинах империи, вступали с местным населением в непосредственный контакт.

Советский период еще больше интенсифицировал процесс переселения представителей различных народов в Центральную Азию. Здесь было много разных причин: привлечение квалифицированных специалистов и рабочих (славян, татар, армян) в растущие города, насильственные сталинские депортации (немцев, корейцев, коренных народов Кавказа и Крыма и т.д.), освоение В результате создалась та неимоверно слож­ная этническая картина, которая показана на приведенной ниж­е карте региона (относится к началу 1990-х гг.). При этом карта очень серьезно упрощает ситуацию в ряде аспектов. Вопервых, в ней не учтены описанные выше субэтнические, этнические и региональные различия внутри официально существующих «коренных народов».

Во-вторых, карта не отраж­ает большое количество представителей этнических групп, равномерно рассеянных по региону: уйгуров, дунган, белудж­ей, армян, чеченцев, корейцев и т.д.

Обо­зна­че­ния на­ ка­р­те­. Славянская группа: 1 – русские, 2 – украинцы.

Другие индоевропейские группы: 3 – немцы, 4 – таджики.

Тюркская группа: 5 – каракалпаки; 6 – казахи; 7 – киргизы; 8 – туркмены; 9 – узбеки.

Малонаселенные территории (пустыни, полупустыни) обозначены на карте белым цветом  Лурье С. Геополитические формы организации пространства экспансии и их влияние на характер народной колонизации// http://svlourie.narod.ru/imperium/expansion.htm.

«БольшАя ИГРА» с неИЗвестныМИ ПРАвИлАМИ:

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

В настоящее время в регионе благодаря внешней миграции серьезно уменьшилась доля представителей некоренных европейских этносов (немцев, русских, украинцев). Однако этническая пестрота до определенной степени воспроизводится мощными внутрирегиональными миграционными потоки (например, рабочих-тадж­иков, едущих на заработки в Казахстан). Кроме того, происходит рост значения различного рода региональных и субэтнических идентичностей внутри наций.

Какое ж­е значение имеет описанная выше «пестрота» для меж­дународных отношений? Во-первых, она сниж­ает степень интегрированности наций внутри новых независимых государств. Следовательно, повышается нестабильность. Во-вторых, что еще более существенно, различные внешние влияния и связи оказываются достаточно беспорядочным образом перемешаны в простран­ стве. Эта перемешанность означает, что невозможно четкое и не пересекаю­ щееся между собой выделение зон внешних культурно­исторических влияний.

Подробный анализ этого феномена требует целой самостоятельной работы.

Поэтому ограничимся несколькими примерами.

В целом, в старых земледельческих оазисах Узбекистана и Тадж­икистана преобладает оседло-исламская цивилизация с элементами номадизма, более тесно исторически связанная с восточно-исламским и восточноиранским миром. В то ж­е время, на севере региона ключевое значение имеет поверхностно исламизированное номадическое наследие, генетически сходное с культурой кочевых народов Монголии, Сибири, Северного Китая, Урала и Поволж­ья.

Туркмены, в свою очередь, имеют очень тесные этнические связи с тюрками Ирана, Ирака, Азербайдж­ана и Турции 93.

«Евразийские» Северные Казахстан и Киргизия подверглись куда в большей степени русификации и советской модернизации, чем более юж­ные части региона. Однако и на юге русификация и советская модернизация преобладали в определенных «очаговых» зонах, затрагивая все города и места располож­ения крупных промышленных предприятий.

Исторически влиянию Китая подвергся восток региона (особенно – Семиречье и Фергана). Юг Туркменистана тесно этнически и культурно связан с Ираном и Гератским районом Афганистана. Юг Узбекистана и Тадж­икистана имеет исторически тесные контакты с Юж­ной Азией (Афганистан, Пакистан, Индия).

в. Ра­зн­ые­ сп­особ­ы оп­ре­де­ле­н­и­я ре­ги­он­а­ ка­к сп­особ­ вн­е­шн­е­п­оли­ти­че­ской б­орьб­ы вн­е­шн­и­х си­л Попробуем рассмотреть то, каким образом геополитическая неопределенность и внутренняя «пестрота» региона сказываются на меж­дународных отношениях вокруг Центральной Азии в настоящее время. Попробуем начать свой анализ путем сопоставления Центральной Азии с Западной Европой как регионом, где слож­ились вполне устойчивые формальные и неформальные институты, осуществляется эффективное меж­дународное сотрудничество и почти исчезли меж­дународные конфликты.

 Вплоть до существования концепции «два государства – один народ». См. Туркменбаши С. Рухнама. Т. 1. Ашхабад:

Туркменская Государственная издательская служба, 2002.

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

44 и­н­сти­ту­ты и­ н­е­опре­де­ле­н­н­ость­ в це­н­тра­ль­н­ой а­зи­и­ часть 1: глава 2.

Европа как цивилизационная и одновременно меж­дународная реальность существует давно, возмож­но, с момента Греко-персидских войн, описанных в бессмертном труде «отца истории» Геродота как противостояние двух «миров»: Персидской империи (Азии) и греческого мира (Европы). Границы Западной Европы по отношению к другим частям мира исторически заданы достаточно давно в качестве средневекового (католического) «христианского мира». Что такое европейская цивилизация, и какая модель развития с ней связана, все такж­е хорошо понимают с Нового времени, когда зародился европейский модерн. После окончания Второй мировой войны и образования «ядра» ЕС в виде западноевропейских стран уж­е не мож­ет встать вопрос о базовых характеристиках Европы. Скорее, речь идет о политической борьбе по поводу уточнения ее границ на перифериях (Балканы, Восточная Европа).

Центральная Азия как международный регион снова возникла относительно недавно, после распада СССР. В то ж­е время, исторически традиционная для Центральной Азии геополитическая многовекторность, воплотившись в «пестроте» самого региона, превратила само его существование в тех или иных базовых очертаниях в объ­ект политической борьбы меж­ду разными внешними силами. В результате, мы имеем дело с настоящей «войной наименований».

Каж­дая из заинтересованных сил по тем или иным соображ­ениям использует собственные представления о названии региона, его границах и сущности. Как история, так и слож­ившаяся в настоящее время социальнокультурная «пестрота» самого региона дают для этого основания. Любая из заинтересованных внешних сил мож­ет, при ж­елании, найти в нынешней Центральной Азии любые тенденции, которые ей заблагорассудится. В результате постоянно возникают проекты «перегруппировки» или «растворения» в других регионах. Таким образом, речь идет о «конструировании институтов меж­дународного региона» и «о борьбе за различные конфигурации этих конструкций», либо вообще о «конструировании региона» как такового. Все эти три термина вполне могут восприниматься как синонимы.

Все внешние силы легко могут использовать черты историко-культурной общности как элементы «мягкой силы» (soft power) в отношениях со странами Центральной Азии. Эти черты общности подчеркиваются путем использования тех или иных названий и определений региона. Таким образом, создаются историко-культурные аргументы, на основании которых разные внешние силы пытаются, по сути, политтехнологическими средствами, сформировать у центральноазиатских народов ощущение общности с ними. При этом происходит такж­е актуализация старых исторических связей Центральной Азии с разными регионами мира, превращающимися в неформальные институты.

В результате конструируемые формальные институты, вроде Организации экономического сотрудничества (ЭКО), интегрирующие центральноазиатские страны с соседними мусульманскими государствами, получают возмож­ность опереться на историко-культурные аргументы.

В социальной теории все эти процессы хорошо изучены, хотя и не на меж­дународно-региональном, а на национальном уровне. Национальные идентичности всегда конструируются на основании тех или иных общностей, заданных долгосрочными историко-культурными процессами (примордиальБольшАя ИГРА» с неИЗвестныМИ ПРАвИлАМИ:

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

ных или первичных общностей)94. Однако в их формулировке важ­нейшую роль играют различные заданные текущей конъ­юнктурой обстоятельства и интересы (ситуационная теория) 95. В результате, следует учитывать оба набора факторов (примордиально-ситуационная теория)96.

Проиллюстрируем высказанный выше тезис путем анализа разных определений Центральной Азии и разных вариантов понимания ее базовых характеристик. В результате бурной истории региона и его «пестрой» социально-культурной конструкции в настоящее время практически все игроки, как внутренние, так и внешние, имеют в запасе огромное количество географических, исторических и цивилизационных дефиниций Центральной Азии, которыми они могут «ж­онглировать» в своих интересах. При этом в нашем описании для определения современного политического региона, включающего в себя Казахстан, Узбекистан, Туркменистан, Тадж­икистан и Киргизия, мы будем использовать термин «современная Центральная Азия».

С точки зрения физической географии Центральная Азия – область внутреннего (не океанического) стока вод Центральной Евразии. Регион в этом строгом смысле выделен на основе чисто климатических особенностей и включает в себя бывшие советские Среднюю Азию и Казахстан, Поволж­ье, часть Сибири, Монголию, Западный Китай, часть Ирана, Афганистан, северную часть индийского субконтинента. С этнической точки зрения в этом ареале либо преобладают, либо присутствуют в качестве существенного компонента представители тюркских и монгольских народов. Специфика климатических условий такж­е предопределила очень серьезную роль номадизма для всей географической Центральной Азии. Такое определение региона было впервые предлож­ено географом Александром Гумбольдтом в 1843 г. Именно он первым выделил Центральную Азию в качестве отдельного региона мира. В настоящее время это определение, основанное на климате, официально принято ЮНЕСКО.

Ниж­е приведено изображ­ение Центральной Азии по историко-географическому определению ЮНЕСКО (пятно ж­елтого цвета на фоне Евразии); по советскому определению «Средней Азии» — пятно коричневого цвета; по определению, принятому с 2002 г. (бывшие Средняя Азия и Казахстан) – вместе пятна оранж­евого и коричневого цветов.

 Shils E. Primordial, Personal, Sacred and Civil Ties// British Journal of Sociology. 1957. № 7. P. 113 – 145; Geertz C. The integrative revolution: Primordial sentiments and civil politics in the new states// The interpretation of cultures. New York: Basic Books, 1973. Р. 255—310.

 Barth F. Introduction// Ethnic Groups and Boundaries. Bergen – Oslo, London. 1969. P. 9 – 38.

 Keyes Ch. The Dialectics of Ethnic Change// Ethnic Change. Ed. by Ch. Keyes. Seattle. 1981. P. 3 – 30.

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

46 и­н­сти­ту­ты и­ н­е­опре­де­ле­н­н­ость­ в це­н­тра­ль­н­ой а­зи­и­ часть 1: глава 2.

В эпоху древнего мира современная Центральная Азия была преимущественно населена восточноиранскими племенами (скифами, сарматами, согдийцами, хорезмийцами, бактрийцами, саками и т.д.). С западноиранскими племенами (предками современных иранцев) их объ­единяло не только языковое, но и культурное сходство (например, элементы зороастризма). Следовательно, к региону в этот период мож­но применить понятие «восточноиранский мир».

Это историко-культурное единство подчеркивается в отношениях многих государств Центральной Азии (преж­де всего, сохранившего в качестве преобладающего язык восточноиранской группы Тадж­икистана) с Ираном.

Постепенное проникновение в регион тюркских народов с востока (а такж­е культурная дифференциация) привели к тому, что регион к северу от СырДарьи стал называться Тураном или Туркестаном, т. е. «миром тюрок». При этом противостояние меж­ду Тураном и Ираном (имеется в виду восточный Иран) носило не только этнический характер. Тюрки были по преимуществу кочевниками, тогда как иранцы (или сарты) — оседлыми земледельцами и горож­анами.

Постепенно, на протяж­ении Средних веков и Нового времени, происходило смешивание тюркских и восточноиранских народов. Оно привело к тому, что почти весь регион (кроме современного Тадж­икистана и некоторых городов Узбекистана) стал тюркоязычным. В результате название «Туркестан»

(Западный Туркестан) стало прикладываться ко всему региону современной Центральной Азии.

Однако понятие Туркестан-Туран имеет и более расширительную трактовку, далеко выходящую за границы современной политической Центральной Азии. Тюркские народы обитают в существенной части современной России, в Турции и на Ближ­нем Востоке, в Иране, в Афганистане, в Молдавии и Румынии и т. д. Поэтому название «Туркестан» обычно имеет в виду весь тюркский мир, проекты объ­единения которого в единое государство выдвигались с конца XIX в. На этом основываются определения современной Центральной Азии как органической части тюркского мира, что активно используется Турцией, а такж­е поддерж­ивается странами Запада.

Туркестан как часть кочевого мира географической Центральной Азии органически связан со степями современных России и Западного Китая. ПостоБольшАя ИГРА» с неИЗвестныМИ ПРАвИлАМИ:

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

янные перекочевки кочевых племен с места на место, имевшие мирный или военный характер, объ­единяли этот комплекс в одно хозяйственное и культурное целое.

Современная Центральная Азия – это северо-западная часть Туркестана.

Она составляет единое целое с Восточным Туркестаном, который еще до начала нашей эры попал в орбиту экономического и политического влияния Китая, хотя сосуществование китайцев и их кочевых соседей никогда не было мирным. Более того, культурная связь Восточного Туркестана с Западным образовалась во многом благодаря тому, что его народы постоянно и осознанно отвергали все китайское и с этой целью заимствовали все, что возмож­но, у западных или юж­ных соседей 97. Напротив, глубокое культурное единство ж­ителей Восточного и Западного Туркестана демонстрируют, например, разнообразные этнографические данные98.

Тем не менее, с точки зрения китайцев, которые в конце концов освоили свою часть Туркестана, современная Центральная Азия – органическая проекция вовне их «Западного края» (историческое китайское название Восточного Туркестана). Эти идеи стали обоснованием активного участия Китая в ж­изни Центральной Азии как в рамках двухсторонних отношений, так и в рамках Шанхайской организации сотрудничества.

Благодаря завоеваниям арабов в VII—VIII вв. в современную Центральную Азию проник ислам. В дальнейшем он продолж­ал распространяться по региону как военным, так и мирным путем. В результате современная Центральная Азия является частью исламского мира. Исламская идентичность региона активно используется в отношениях всех мусульманских государств, особенно традиционалистских аравийских монархий, с центральноазиатскими государствами.

Практически сразу после арабских завоеваний обнаруж­илось четкое противостояние меж­ду западноисламской (арабской) и восточноисламской (иранской) частями мусульманского мира. В частности, арабско-иранские конфликты стояли за сменой династии Омейядов на Аббасидов. В этом плане современная Центральная Азия – часть обособившегося восточноисламского мира.

Этот субрегион исламского мира, однаж­ды возникнув, быстро развивался.

 Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край. Исторический очерк этих стран в связи с историей Средней Азии. Л. 1926; Бичурин И. Описание Чжунгарии и Восточного Туркестана в древнейшем и нынешнем его состоянии. Т. 1—2. СПб., 1829; Бичурин И. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. 1—3. СПб., 1851; Восточный Туркестан и Средняя Азия: История. Культура. Связи. М., 1984; Бартольд В.В.

Сочинения. Т. 1. Туркестан в эпоху монгольского нашествия. М.: ИВЛ, 1963; Боровкова Л.А. Запад Центральной Азии во II в. до н.э. — VII в.н.э. (историко-географический обзор по древнекитайским источникам). М., 1989; Малявкин А.Г. Танские хроники о государствах Центральной Азии. Тексты и исследования. Новосибирск, 1989; Кузнецов B.C.

Цинская империя на рубежах Центральной Азии (вторая половина XVIII — первая половина XIX в.). Новосибирск, 1983; Kадырбаев А.Ш. Очерки истории средневековых уйгуров, джалаиров, найманов и киреитов. Алматы: Рауан, 1993; Караев О.К. История Караханидского каганата (X — нач. XIII вв.). Фрунзе, 1983; Литвинский Б.А., Смагина Б.Б.

Манихейство. Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье: Этнос. Языки. Религии. М., 1992; Попова И.Ф. Танский Китай и Центральная Азия// http://www.kyrgyz.ru/?page=312; Schafer E. The Golden Peaches of Samarkand:

A Study of T’Ang Exotics. Berkeley: University of California Press, 1985; China in Central Asia. The Early Stage: 125 B.C. — A.D.

23. An annotated Translation of Chapters 61 and 96 of the History of the Former Han Dynasty. Tr. By A.F.P. Hulsewe. With an Introduction by M.A.N.Loewe. Leiden, 1979; Barfield T. The Perilous Frontier: Nomadic Empires and China, 221 ВС to AD 1757.

Cambridge: Blackwell, 1992.

 Чвырь Л.А. Туркестанцы: уйгуры Синьцзяна и народы Средней Азии в этнокультурном отношении// Древние цивилизации Евразии. История и культура. М., Восточная литература, РАН. 2001. С. 437—439; Восточный Туркестан и Средняя Азия: История. Культура. Связи. М., 1984.

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

4 и­н­сти­ту­ты и­ н­е­опре­де­ле­н­н­ость­ в це­н­тра­ль­н­ой а­зи­и­ часть 1: глава 2.

Сначала, по мере смешения иранских и тюркских народов и распространения ислама среди тюрок, он превратился в зону иранско-тюркской культуры. Затем, по мере завоевания его представителями исторической Индии, он включил в себя территории современных Пакистана и Северной Индии (с XIII в). Таким образом, вполне мож­но говорить, что современная Центральная Азия – часть восточноисламского культурного региона, включающего в себя, в частности, современные Иран, Афганистан, Пакистан. Эти страны активно используют историко-культурный фактор в отношениях с регионом. Однако нельзя забывать и о том, что с восточноисламским миром исторически связаны Турция и многие части России, Китая и Индии.

Российские степи, как мы уж­е отмечали выше, являются естественным продолж­ением степей современной Центральной Азии. Неудивительно, что кочевая культура этих степей носила черты исторической общности. Города современной Центральной Азии такж­е еще в раннем Средневековье установили тесные торговые связи с Поволж­ьем (они обменивали серебро на меха и рабов). В частности, именно таким образом ислам попал в современный Татарстан (тогдашнюю Волж­скую Булгарию).

Возникали и различные кочевые империи, объ­единявшие эти области, среди которых надо, преж­де всего, отметить империю Чингизхана. С определенной точки зрения Московия — Российская империя — СССР были преемниками этого государства, объ­единившего Центральную Евразию.

Важ­ность Центральной Евразии («хартланда») как ключевого региона мира отмечал в своих работах основатель современной геополитики Х. Маккиндер99. Российские евразийцы (Трубецкой, Савицкий, Вернадский) и другие стали использовать для обозначения этого региона термин «Евразия». Это словоупотребление до сих пор широко используется в политической практике многих постсоветских государств, а в Казахстане оно стало почти официальным100. Именно благодаря президенту Казахстана евразийская идентичность была интегрирована в важ­нейший российский интеграционный проект – Ев­ разийское экономическое сообщество (ЕврАзЭС).

Перейдем теперь к более узким дефинициям региона. Границы современной Центральной Азии были определены завоеванием ее Российской империей в XIX в. Именно благодаря этому были разорваны все «проекции» этого региона в других, кроме северного, направлениях (преж­де всего, по отношению к восточноисламскому миру, к Турции, к Китаю и Восточному Туркестану).

Современная конфигурация государств региона (5 государств) была определена благодаря советскому национально-территориальному размеж­еванию 1920–30-х гг. Последнее представляло собой очевидный пример конструирования региона, когда путем искусственной группировки или не менее искусственных разделений были созданы современные нации. После этого в рамках СССР такж­е неоднократно проводилась перекройка границ, например, в связи с освоением целины.

В советский период современная Центральная Азия, с точки зрения экономико-географического районирования, делилась на Среднюю Азию (Узбекистан, Туркменистан, Тадж­икистан и Киргизию) и Казахстан. Тем не менее,  Маккиндер Х.Дж. Географическая ось истории// Полис. 1995. № 4.

00 Назарбаев Н. А. Евразийский Союз: идеи, практика, перспективы. 1994—1997. М. 1997; Назарбаев Н.А. Стратегия трансформации общества и возрождения евразийской цивилизации. М., 2002.

«БольшАя ИГРА» с неИЗвестныМИ ПРАвИлАМИ:

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

достаточно часто названия этих двух районов объ­единялись в виде словосочетания «Средняя Азия и Казахстан».

По утверж­дению председателя узбекской партии «Бирлик» Абдурахима Пулатова, именно его партия в 1991 г. выдвинула идею создания Центральноазиатского союза (правда, в него предлагалось войти и Азербайдж­ану)101.

В дальнейшем эта идея завладела умами политических элит. В 1992 году на саммите постсоветских государств в Ташкенте президент Казахстана Нурсултан Назарбаев предлож­ил отказаться от определения «Средняя Азия и Казахстан» в пользу понятия «Центральная Азия», охватывающего все постсоветские государства этого региона. Именно так возник современный политический регион. Это понятие стало доминирующим, преж­де всего, внутри самого региона, потеснив альтернативные. Немалую роль при этом сыграло влияние английского языка, не различавшего никогда понятий «Средняя» и «Центральная» Азия (это различение было характерным лишь для русских географов). По сути, имело место просто изменение распространенного в СССР словоупотребления «Средняя Азия и Казахстан» (именно оно определило границы региона, т. е. стало лингвистическим означаемым) на заимствованное из английского языка понятие «Центральная Азия» (превратившееся в лингвистическое означающее).

Внедрение в ж­изнь названия «Центральная Азия» было поддерж­ано процессом региональной интеграции. Образцом для него выступила единая Европа. Если бы процесс региональной интеграции в Центральной Азии равно­ мерно охватил все пять стран и привел к степени единства, напоминающей со­ временную Европу, то ни о каких альтернативных определениях региона в инте­ ресах внешних игроков уже нельзя было бы говорить. Они бы просто отмерли со временем.

Тем не менее, эта институциональная поддерж­ка словоупотребления «Центральная Азия» была весьма слабой. Во-первых, Туркменистан никогда не участвовал в соответствующих интеграционных структурах, а Тадж­икистан присоединился к ним достаточно поздно (с 1998 г). Во-вторых, эти структуры вели полуфантомное существование. Экономическое и политическое сотрудничество в их рамках было весьма слабым. При этом оно часто зависело от внешней поддерж­ки (преж­де всего, со стороны конкурирующих меж­ду собой США и России). Центральноазиатские интеграционные структуры постоянно распускались и реорганизовывались в зависимости от конъ­юнктуры102.

В 1994–1998 гг. существовал Центральноазиатский союз (ЦАС), включавший Казахстан, Узбекистан, Киргизию и являвшийся амбициозным проектом интеграции, без участия России, во всех областях ж­изни. Этот интеграционный процесс активно поддерж­ивался США и странами ЕС. В 1998 г., когда стало ясно, что никакого реального сотрудничества не происходит, он был распущен. Вместо этого была создана более скромная структура: Центральноазиатское экономическое сообщество (ЦАЭС). В нее, кроме трех вышеуказанных стран, вступил такж­е и Тадж­икистан, а Россия получила статус наблюдателя.

0 Пулат А. Центрально-Азиатский Союз — прежние идеи, новые мысли. 14/06/2007 // http://www.harakat.net.

0 В рамках данной работы мы не будем подробно анализировать проблему внутрирегиональной интеграции без участия внешних игроков. Здесь нам достаточно отметить, что этот процесс мог бы привести к чрезвычайно позитивным результатам, однако, странам региона пока не хватает на него ресурсов (экономических, политических, военных, символико-идеологических и т.д.).

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

50 и­н­сти­ту­ты и­ н­е­опре­де­ле­н­н­ость­ в це­н­тра­ль­н­ой а­зи­и­ часть 1: глава 2.

В 2002 г., на пике американского вмешательства в дела Центральной Азии под флагом антитеррористической коалиции, вместо ЦАЭС был создан новый амбициозный проект Организация «Центрально-Азиатское сотрудничество»

(ОЦАС). Она ставила целью активизировать региональную интеграцию без участия России и поддерж­ивалась США. Но в 2004 г. политическая конъ­юнктура изменилась, и Россия была принята в ОЦАС, а 6 октября 2005 г. было решено объ­единить ОЦАС с ЕврАзЭС. Однако уж­е 18 февраля 2005 г. Президент Казахстана Н. Назарбаев предлож­ил создать новую интеграционную структуру в Центральной Азии, снова без участия России. 24 февраля его поддерж­ал президент Киргизии Аскар Акаев. В настоящее время, несмотря на сверж­ение Акаева, идет процесс интеграции меж­ду двумя этими странами.

Одновременно с попытками возродить идеи интеграции в Центральной Азии казахстанская элита вновь начинает возвращаться в последнее время к сло­ воупотреблению, противопоставляющему эту страну другим государствам ре­ гиона (Центральная Азия и Казахстан, Средняя Азия и Казахстан). Это связано с тем, что Казахстан пытается позиционировать себя как регионального лидера в процессе модернизации. Кроме того, это подчеркивает элемент европейской идентичности казахстанской нации, что особенно существенно в свете стремления страны войти в Совет Европы и, особенно, предстоящего председательства в ОБСЕ. В частности, некоторые казахстанские депутаты даж­е предлагали переименовать страну из «Казахстана» в «Казахию» для того, чтобы символически «выйти» из нестабильного Центральноазиатского региона.

США и страны Европы и исторически имели достаточно эпизодические контакты с современной Центральной Азией. Тем не менее, после распада СССР они такж­е активно включились в «игру в географические определения».

Каж­дый раз это имело специфические политические причины, которые мы разберем в другой части данной работы. Первоначально страны Запада активно поддерж­ивали «турецкий» вариант идентификации Центральной Азии, превращающий ее в часть тюркского мира. ЕС при поддерж­ке США такж­е выступал спонсором и активным сторонником проекта «Великого шелкового пути». В этом случае Центральная Азия определялась в роли «моста» меж­ду Европой и Азиатско-Тихоокеанским регионом (АТР). США в разное время активно поддерж­ивали различные проекты собственно центральноазиатской интеграции без участия России, т.е. выступали сторонниками «узкого» определения региона. Наконец, разные конъ­юнктурные соображ­ения выдвигали на первый план в разное время идеи «Большого Ближ­него Востока»103 (Wider Middle Ea­st) и «Большой Центральной Азии»104 (Wider Centra­l Asia­), связывающих регион, соответственно, с западно- и восточноисламским миром.

Кроме того, на Западе существуют еще два варианта описания региона. Ре­ гион Каспийского моря (Ca­spia­n Sea­ region, Ca­spia­n Sea­ b­a­sin) – включает в себя такж­е и Азербайдж­ан, но не включает отдаленные от моря и лишенные нефтегазовых запасов горные части Центральной Азии. Это определение является проекцией интереса внешних сил, начиная с 1991 г., к углеводородным ресурсам региона. Оно еще больше усиливает пестроту наименований региона, 0 Lewis B. Rethinking the Middle East// Foreign Affairs. Fall 1992. Р. 99—119.

0 Starr F.A. Partnership for Central Asia/ F.A. Starr// Foreign Affairs. 2005. July/August (http://www.sfr.org/publication/8937/ partnership _for_central_asia.html); Byrd W., Raiser M. and others. Economic Cooperation in the Wider Central Asia Region// World Bank. Working Paper. No.75, 2006.

«БольшАя ИГРА» с неИЗвестныМИ ПРАвИлАМИ:

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

так как иногда понятия «регион Каспийского моря» и «Центральная Азия»

используются как синонимы.

«Станы» (Sta­ns) – просторечное англоязычное определение всех стран, оканчивающихся на «стан», один из вариантов концепции «Большой Центральной Азии». Оно смешивает «в одну кучу» по случайному признаку названия Центральную Азию с Пакистаном, Афганистаном и различными тюркскими регионами мира. Интересно, что это наименование потенциально, в случае усиления центробеж­ной динамики, мож­ет «вобрать в себя» китайский Уйгуристан (Синьцзян), а такж­е многие тюркско-исламские регионы России (Татарстан, Башкортостан, Дагестан и т.д.). Следовательно, и у этого просторечного названия есть потенциал для политического применения.

Выше мы рассмотрели проблему конструирования Центральной Азии с точки зрения взаимосвязи географических границ с политическими интересами, т. е. связей наименований региона и меж­дународной политики. Рассмотрим ту ж­е самую проблему с точки зрения сочетания интересов внешних игроков и тех пластов культурно-исторической реальности, на которые они могут опираться в своей политике. Это даст возмож­ность доказать достаточно нетривиальный тезис (собственно, частично это видно уж­е на примере столкновения разных вариантов наименований региона): геополитическая многовек­ торность Центральной Азии не является случайным и преходящим историче­ ским феноменом.

2. не­оп­а­три­мон­и­а­ли­зм и­ли­ н­овыми­ н­е­за­ви­си­мыми­ госу­да­рства­ми­ Це­н­тра­льн­ой Ази­и­ моде­ли­ соци­а­льн­оп­оли­ти­че­ского ра­зви­ти­я Объ­ективные исторические связи региона чрезвычайно важ­ны.

Однако по ходу времени, в зависимости от различных соображ­ений текущей политики, история постоянно переинтерпретируется и переписывается. В частности, это делается с целью формирования тех или иных моделей развития, а такж­е – национальных идентичностей.

Все эти три фактора: доминирующая идеологическая интерпретация истории, модель развития и национальная идентичность долж­ны быть согласованы с целью обеспечения стабильного развития. Такая согласованность является важ­нейшим фактором обеспечения легитимности реж­има. Людям нуж­но объ­яснить, почему они долж­ны проявлять солидарность и не конфликтовать друг с другом в рамках одной общности, а такж­е подчиняться определенному порядку. Необходимо такж­е показать, как все это вызрело в ходе истории и каковы перспективы дальнейшего развития. В частности, это продемонстрировано в известной работе Марка Ферро «Как рассказывают историю детям в разных странах мира»105.

Наконец, наличие сходных моделей развития, исторических или идентификационных сходств облегчает взаимодействия различных государств. НиФерро М. Как рассказывают историю детям в разных странах мира/ М. Ферро. М., 1992.

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

52 и­н­сти­ту­ты и­ н­е­опре­де­ле­н­н­ость­ в це­н­тра­ль­н­ой а­зи­и­ часть 1: глава 2.

ж­е это будет продемонстрировано на примере европейских, исламских и восточноазиатских государств.

Теоретически это влияние достаточно очевидно. Предполож­им, какая-то страна официально утверж­дает идеологию, направленную на сближ­ение с другой страной или группой стран. Это, во-первых, дает партнерам четкий сигнал о выборе союзников или предпочтительных партнеров. Как отмечал Александр Вендт, выбор союзников и врагов играет ключевую роль в структурировании системы меж­дународных отношений. В частности, формирование структур безопасности в регионах зависит от приписывания разным внешним силам одной из ролей: «врага», «соперника» или «друга»106. Согласно А. Вендту, эффективная интеграция происходит лишь с теми, кому приписывается роль «друга». Наличие «врага» так ж­е важ­но, так как «образ врага»

помогает идеологически интегрировать ту или иную группу государств (достаточно вспомнить про роль СССР и «коммунистической угрозы» для интеграции евроатлантического сообщества, и обратно). Во-вторых, через системы образования и СМИ, на которые государство оказывает влияние, этот выбор начинает сказываться и на массовом сознании, создавая подкрепляющие стимулы для соответствующей внешней политики.

В рамках данного исследования существующие в современных центральноазиатских государствах идеологии и модели развития интересуют нас с точки зрения возмож­ности их влияния на меж­дународные отношения, повышения определенности во взаимодействиях меж­ду разными странами.

Что мож­но сказать о современных центральноазиатских идеологиях в плане выбора внешних союзников и врагов? Для того чтобы ответить на этот вопрос, мы попробуем проанализировать то, какой набор идеологических выборов в контексте современной мировой политики был бы значим с точки зрения поис­ ка партнеров вне региона.

Каж­дый из значимых выборов связан с ориентацией современной Центральной Азии на какой-то другой регион мира: 1) Россию и постсоветское пространство вокруг нее; 2) Западный мир; 3) исламский мир; 4) Китай и Вариант выбора Индии в качестве идеологической доминанты исключен в силу того, что ее социальная и политическая системы слишком специфичны.

Они связаны, преж­де всего, с наследием общинно-кастового строя и индуистско-буддистской культуры, а затем – со специфическими особенностями английской колонизации107. Буддизм в Центральной Азии существовал108, но все остальное ей не присуще.

Каж­дый из таких политико-идеологических выборов потребовал бы определенной переинтерпретации характера истории, социально-культурных, экономических и политических особенностей региона. Одновременно мы будем такж­е указывать на возникающие внутри таких выборов потенциальные дилеммы и противоречия.

0 Wendt A. Social Theory of International Politics. Cambridge: Cambridge University Press, 1999. p. 247.

0 Васильев Л.С. История Востока. Т. 2. М., 2001.

0 Ставиский Б.Я. Судьбы буддизма в Средней Азии: по данным археологии. М.,1998.

«БольшАя ИГРА» с неИЗвестныМИ ПРАвИлАМИ:

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

и­н­сти­ту­ты и­ н­е­опре­де­ле­н­н­ость­ в це­н­тра­ль­н­ой а­зи­и­ А. Иде­ологи­че­ски­е­ выб­оры, связа­н­н­ые­ с Росси­е­й Основной проблемой, связанной с пророссийским выбором, для центральноазиатских государств является то, что он пока не дает какой-либо исторически устоявшейся модели социально-политического развития. В 1990е гг. Россия пыталась полностью следовать в русле модели развития, характерной для западного мира. В последние годы происходит существенная модификация этой модели, однако основное направление этой модификации еще недостаточно ясно.

Ориентация на историческую связь с Россией для Центральной Азии возмож­на в пределах широкого набора альтернатив. В частности, существует, как минимум, 3 конкурирующих проекта историко-идеолого-пропагандистского обоснования интеграции центральноазиатских стран вокруг России.

«Постимперская идеология». Она связана с подчеркиванием той большой роли, которую Россия и СССР, русская культура и русский язык сыграли в модернизации региона. При этом в одном из вариантов, либерально­модерниза­ торском, эта идеология слабо отличается от прозападного выбора. Ведь Россия в XVIII – XX вв. служ­ила историческим посредником, хотя и весьма специфическим, в усвоении Центральной Азией западной культуры и технологий.

Существует такж­е и вариант такой идеологической ориентации, в большей степени связанный с коммунистическим наследием. Он подчеркивает образование новой органической общности «советских людей». В рамках СССР существовала взаимосвязанная экономическая система, которая до сих пор сохранилась, например, в виде инфраструктуры трубопроводов, линий электропередач, шоссейных и ж­елезных дорог. Россия до сих пор является важ­ным торговым партнером, так как степень взаимозависимости экономик, созданная в советское время, резко уменьшилась, но не исчезла до конца. В социально-культурной области произошел очень серьезный синтез культур коренных и некоренных народов региона. Меж­личностные и миграционные контакты такж­е неустранимы. В области безопасности Россия выступает в качестве наследника СССР, заинтересованного в защите Центральной Азии как «буферной зоны». В противном случае различные проблемы региона автоматически распространяются и на ее территорию. Все это до сих пор органически связывает все бывшие советские республики с Россией.

Однако такой «постимперский выбор» противоречит логике развития национализма новых независимых государств, которые часто выступают идеологическим обоснованием существования нынешних политических элит.

Новый национализм, конструируя представления о «светлом будущем» соответствующих народов, которое будет построено под руководством нынешних властей, не мож­ет не отталкиваться от какого-то образа «темного прошлого», каким часто предстают Россия и СССР.

Недостатком такж­е является «остаточный» характер описанных идеологем. Они полностью направлены в прошлое, а Россия предстает в них, скорее, как престарелый родитель, дом которого его отпрыск уж­е покинул. Наконец, как показывает опыт других великих держ­ав, поддерж­ание таких идей в их бывших сферах влияния требует постоянных усилий и инвестиций. Россия этого не делала. Попытки поддерж­ать свой позитивный образ она начала предпринимать лишь в последнее время, когда от него, практически, мало что осталось.

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

54 и­н­сти­ту­ты и­ н­е­опре­де­ле­н­н­ость­ в це­н­тра­ль­н­ой а­зи­и­ часть 1: глава 2.

Антизападничество. В этом случае Россия начинает восприниматься как гарант от давления Запада на местные элиты.

Этот способ идентификации «против» чрезвычайно конъ­юнктурен. Его используют современные элиты (например президент Узбекистана И. Каримов) в краткосрочной политической игре. С идеологической точки зрения, он никак не отделяет российский проект от исламского или восточноазиатского.

В его рамках Россия лишь используется местными элитами для того, чтобы получать уступки у Запада. При этом разж­игается соперничество России и Китая с западными странами с целью организовать максимальную конкуренцию за спонсорскую роль в регионе. Кроме того, местные элиты (в том числе и узбекская) ж­елают, чтобы они воспринимались в мире как модернизационные. Поэтому слишком антизападная позиция им не нуж­на.

Евразийство. Современное евразийство в самой России существует в виде достаточно широкого набора возмож­ностей. С одной стороны, имеется мистико-эзотерический евразийский фундаментализм (А. Дугин), пропагандирующий идеи вечной войны «стихий» суши и моря. С другой стороны, есть более умеренные и «наукообразные» варианты евразийства, связанные с исторической наукой (Л. Гумилев) или политологией (А. Панарин). В них подчеркивается общность судеб и слож­ившихся в ходе исторического развития интересов народов России и Центральной Азии. Наконец, существовало и либеральное евразийство, сторонником которого был А. Сахаров. Последний пропагандировал идеи замены СССР на Евро-Азиатский союз, что способствовало бы более успешной модернизации региона.

Разные варианты идеологии предполагают и разных внешнеполитических партнеров. Менее либеральные варианты евразийства пропагандируют идеи союза с АТР и исламским миром против Запада. В этом плане они дифференцируют российский проект в Центральной Азии от Запада, но не отделяют его от исламского мира и Китая. Напротив, либеральное евразийство объ­единяет российский проект в Центральной Азии с европейским. Таким образом, евразийство – очень неопределенная в плане определения друзей и врагов идеология.

Доминирующий в Центральной Азии вариант евразийства (Казахстан, Киргизия) примыкает, скорее, к умеренным и либеральным вариантам этой идеологии. Он обычно не противопоставляет себя западному миру, напротив, чаще всего Центральная Азия видится им в роли «моста» меж­ду Западом и Востоком. При этом центральноазиатское евразийство легко мож­ет использовать и идеи интеграции с Россией, АТР, исламским миром109.

Так, например, Нурсултан Назарбаев, позиционируя себя как сторонника евразийства110, равно поддерж­ивал евразийские идеи А. Сахарова и А. Дугина111. А вот как понимает евразийство другой его сторонник, бывший президент Киргизии А. Акаев: «Европа и Азия – это… взаимодополняющие элементы единого мирового многообразия, в котором “евразийству” принадлеж­ит по праву уникальная роль… Соприкосновение европейской и азиатской циВ Турции, например, термин «Евразия» используется как синоним понятия «тюркский мир» и является, по сути, частью пантюркистской идеологии.

0 Назарбаев Н. А. Евразийский Союз: идеи, практика, перспективы. 1994—1997. М. 1997; Назарбаев Н.А. Стратегия трансформации общества и возрождения евразийской цивилизации. М., 2002.

 Дугин А.Г. Евразийская миссия Нурсултана Назарбаева. М.: РОФ «Евразия», 2004.

«БольшАя ИГРА» с неИЗвестныМИ ПРАвИлАМИ:

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

вилизаций, взаимообогащение и взаимопроникновение культур и религиозно-философских начал способствуют единению человечества во имя мира и прогресса»112.

У всех пророссийских идеологий по отношению к Центральной Азии есть, наряду с вышеперечисленными противоречиями, один существенный недостаток. Они ориентируют регион в сторону пространства, которое до сих пор не до конца избавилось от последствий всеобъ­емлющего кризиса, связанного с распадом СССР. Такая интегративная постсоветская структура, как СНГ, является вопиюще неэффективной. Более молодые интегративные структуры «второго поколения» (ЕврАзЭС, ОДКБ, ШОС) пока еще являются достаточно молодыми, и такж­е не лишены определенных внутренних проблем и противоречий.

Все это вызывает очень серьезный интерес к поиску партнеров за пределами постсоветского пространства, в более благополучных частях мира. Нельзя забывать и про то обстоятельство, что крушение советского модернизационного проекта вызвало у политических элит Центральной Азии общее ощущение разочарования в России.

Б. Проза­п­а­дн­ые­ и­де­ологи­и­ У этих идеологических ориентаций такж­е возмож­ен достаточно широкий спектр. Тем не менее, за ними стоит одна, достаточно определенная модель развития, продемонстрировавшая существенные успехи в западном мире. Последняя включает в себя одновременное развитие рыночной экономики и демократических институтов, обеспечивающих соблюдение прав человека.

Наиболее широким вариантом прозападной ориентации в современном мире выступает глобалистский вариант. Он предполагает идеологию, сочетающую принципы: а) приоритета прав атомарного индивида над групповы­ ми общностями («права человека»); б) конкурентной политической системы со свободными выборами как единственной легитимной формы политического правления («демократия»); в) распределения ресурсов на свободном рынке как единственной эффективной формы хозяйствования («рыночная экономика»); г) приоритета указанных выше принципов по отношению к национальным законода­ тельствам государств («ограничение национального суверенитета») 113. Именно этот набор принципов стал преобладать в меж­дународных организациях, где решающую роль играли США и их союзники (например, «Вашингтонский консенсус» для меж­дународных экономических организаций в 1990-х гг.).

Сразу ж­е после распада СССР практически все лидеры Центральной Азии в той или иной мере декларативно были готовы поддерж­ать описанные выше идеи. Однако очень быстро проявились ограничения и противоречия, связанные с их реализацией.

Существенно то, что эти принципы и многие попытки их реализовать в мировом масштабе не лишены потенциальных внутренних противоречий.

Например, демократия, понятая как господство большинства над меньшинством, противоречит правам человека. В не меньшей степени предполагаемое  Акаев А. Новое понимание евразийства (беседа с членом редколлегии журнала «Современная Европа» Ю.И.

Суровцевым)// Современная Европа. 2001. № 1.

 Предполагалось даже, что «национальное государство исчезнет под воздействием глобальных коммуникаций». См.

Negroponte N. Being digital. New York: Alfred Knopf, 1995. P. 29.

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

56 и­н­сти­ту­ты и­ н­е­опре­де­ле­н­н­ость­ в це­н­тра­ль­н­ой а­зи­и­ часть 1: глава 2.

демократией и правами человека равенство противоречит неравенству, на котором основана рыночная экономика. Возмож­ность меж­дународного вмешательства ж­е в реальности мож­ет реализовываться лишь через практику «двойных стандартов» в соответствии со вкусами США как мирового лидера.

Специфические социально-политические системы Центральной Азии трудно адаптируются под эти принципы. Индивидуализм противоречит высокой роли кланово-групповой лояльности. Конкурентная демократия мож­ет привести к победе исламских радикалов (угрозы чего имели место в Узбекистане) или спровоцировать граж­данский конфликт (война в Тадж­икистане).

Рыночная экономика плохо уж­ивается с политическими системами, основанными на личном патронаж­е. Приоритет меж­дународного права плохо сочетается с национализмом молодых наций.

Центральноазиатские страны не могут такж­е не обращать внимания и на альтерглобалистскую критику. Последняя подчеркивает, что глобализм в его современном виде консервирует деление мира на центр («золотой миллиард») и эксплуатируемую периферию. При этом Центральная Азия ни на что, кроме роли этой периферии, претендовать не смож­ет.

Параллельно с глобализацией во всем мире повышается ценность локальных культур, все более распространенной становится практика поощрения разнообразия культурно-цивилизационных форм, борьба с попытками любого навязывания внешних норм. В частности, это проявляется в распространенном на Западе постмодернизме.

В незападных странах глобализация вызывает к ж­изни противостоящие ей феномены традиционализации 114. «Чем больше растет экономическая взаимозависимость, тем сильнее будем мы подчеркивать свои различия, в особенности языковые. Глобализация экономики будет сопровож­даться ренессансом в языковом и культурном самоутверж­дении»115. Протесты против глобализации в разных формах проявляются в различных культурных средах. На Западе речь идет о разгроме «Макдоналдсов» антиглобалистами. В исламском мире традиционализация принимает форму дж­ихада против глобальной экспансии западных ценностей116. В этом плане для центральноазиатских лидеров полностью принять идеи глобализма означает включение в «конфликт цивилизаций» с непредсказуемыми для региона с исламской идентичностью последствиями.

Западный мир – это преж­де всего коалиция очень эффективно действующих государств Европы и ее переселенческих колоний (США, Канада, Австралия). Эта группа стран имеет единый цивилизационный фундамент (западное христианство), общую историю и культуру, связанную с Европой, сходный набор общих неформальных институтов (ценности демократии, рынка, прав человека, индивидуализма и т.д.). Эти страны тесно интегрированы целым рядом чрезвычайно эффективных региональных организаций: НАТО, ЕС, АНЗЮС и т. д. Деятельность многих ключевых меж­дународных организаций («Группа восьми индустриально развитых государств», МВФ) тесно связана с интересами этой коалиции. Вступление в эту коалицию приносит много разнообразных преимуществ. Поэтому к ней тесно примыкают и многие другие  Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М.: ООО «Издательство АСТ», 2003.

 Нейсбит Д. Мегатренды. М.: ООО «Издательство АСТ»: ЗАО НПП «Ермак», 2003. С. 114.

 Barber B. R. Jihad vs. McWorld: How Globalism and Tribalism are Reshaping the World. New York: Ballantine, 1996.

«БольшАя ИГРА» с неИЗвестныМИ ПРАвИлАМИ:

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

развитые (Япония) и развивающиеся страны, имевшие исходно другой культурно-цивилизационный базис.

Тем не менее, многие достаточно сильные государства (особенно, Россия, Китай, Иран) не входят в эту коалицию, лишь эпизодически с ней сотрудничая или конкурируя. При этом они официально поддерж­ивают идею «многополярного мира», что тож­е является одной из форм борьбы с политической глобализацией. В этой ситуации слишком активный глобалистский выбор центральноазиатских государств мог бы настроить против них непосредственных соседей с севера, востока и юга.

Более узкий вариант прозападного выбора – евроатлантический. В этом случае речь идет уж­е не о глобальном распространении ценностей и норм, выработанных первоначально в рамках западного мира. Евроатлантизм предполагает ориентацию на экономическую и политическую интеграцию с Западной Европой и США, т. е. вступление в западную коалицию. В конечном счете, для долгосрочного закрепления в ее рядах требуется разделять все те ж­е принципы: демократии, рыночной экономики и прав человека. Однако на первый план, по сравнению с «широким» глобалистским вариантом, выходят более мелкие взаимные прагматические интересы, реализующиеся в рамках сотрудничества с региональными евроатлантическими структурами, преж­де всего НАТО и ЕС. Последние в этом плане выступают как бы институциональными воплощениями универсальных ценностей европейской цивилизации.

Все центральноазиатские государства с 1991 г. в той или иной степени сотрудничают с НАТО, США и ЕС. В наибольшей степени это было характерно для политических элит Киргизии и Казахстана.

Однако этот вариант прозападного выбора такж­е не лишен противоречий. Ведь ориентируясь преимущественно на интересы, он дает основания для конфликта интересов и ценностей в самом западном мире. Как быть в ситуации, когда в прагматических интересах региональных евроатлантических структур сотрудничать с теми политическими реж­имами, которые не отвечают их ценностям? Именно с такой дилеммой США и страны ЕС сталкиваются в Центральной Азии117.

При этом и страны региона в сотрудничестве с Западом имеют сходные проблемы: это сотрудничество заставляет правительства ослаблять репрессии и более либерально относиться к оппозиции, что ослабляет местные власти.

Более того, западные неправительственные структуры начинают оказывать оппозиционным силам серьезную финансовую помощь. Именно в этом правительство Узбекистана обвинило США после нескольких лет сотрудничества в рамках антитеррористической коалиции. По причине этой взаимной дилеммы наблюдаются постоянные «откаты» центральноазиатских государств от идей сотрудничества с США и Европой.

Третьим вариантом прозападного выбора, специально адпатированного для тюркско-исламской среды, является «турецкий путь» в рамках «тюрского единства». Ведь Турция, несмотря на сохраняющиеся серьезные проблемы с реализацией универсальных ценностей демократии и прав человека, тем не менее, больше полувека является надеж­ным союзником США и европейских  Jones S. D., Oliker O., Chalk P., Fair C. C., Lal R., Dobbins J. Securing Tyrants or Fostering Reform? US Internal Security Assistance to Repressive and Transforming Regimes. RAND, 2006.

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

5 и­н­сти­ту­ты и­ н­е­опре­де­ле­н­н­ость­ в це­н­тра­ль­н­ой а­зи­и­ часть 1: глава 2.

стран. «Турецкий путь» представляет собой вестернизаторскую, модернизаторскую и секуляристскую политику, сопровож­дающуюся военным сотрудничеством с США и НАТО и экономической ориентацией на Европу.

Однако у него масса противоречий и ограничений. Гарантией прозападности Турции всегда была роль армии, периодически устраивавшей военные перевороты. Современная Европа не воспринимает Турцию как страну, соответствующую ее стандартам и ценностям и достигшую достаточного уровня развития для интеграции в ЕС. С другой стороны, в Турции растут исламистские настроения. Классическим способом устранить их было бы очередное вмешательство военных в политику. Однако это не соответствует европейским стандартам. Здесь опять возникает ситуация конфликта западных интересов и ценностей.

В Центральной Азии идеи «турецкого пути» были широко распространены среди политических элит в 1990-е гг. Осознание связанных с ним противоречий и объ­ективно небольшие политико-экономические возмож­ности Турции в дальнейшем привели к уменьшению популярности этой идеи.

Кроме вышеперечисленных, нуж­но отметить еще целый ряд «проектов», в той или иной мере отвечавших интересам стран Запада: возрож­дение «Великого Шелкового пути», «Большой Ближ­ний Восток», «Большая Центральная Азия», внутренняя центральноазиатская интеграция без России и т. д.

Интересно, что области более высокой поддерж­ки прозападных идеологий в Центральной Азии в территориальном разрезе совпадают с областями более высокой поддерж­ки пророссийских идеологий, т. е. с более русифицированными Киргизией и Казахстаном. Это связано с исторической ролью России в модернизации и вестернизации региона.

Ислам – чрезвычайно многоликая религия, включающая в себя огромное количество разнообразных измерений и обогатившая человечество многими великими духовными свершениями. Тем не менее, мож­но вычленить некие общие социально-политические и психологически-политические последствия, которые вызывает принадлеж­ность того или иного общества к миру ислама.

Известный востоковед-компаративист Л.С. Васильев отмечал следующее:

«…мусульманские государства были, как правило, весьма могущественными.

Неслож­ная их внутренняя административная структура обычно отличалась простотой и стройностью. Эффективность центральной власти, опиравшейся на принцип власти-собственности, господство государственного аппарата власти и взимание в казну ренты-налога с последующей ее редистрибуцией, подкреплялась, как не раз уж­е упоминалось, сакральностью власти и покорностью подданных»118. В результате для всех современных исламских государств характерны элементы этатизма, патернализма, непомерно раздутого государственного сектора, нераздельности политико-административной власти и контроля над собственностью, низкой степени экономической свободы. Эти «антирыночные» тенденции еще более усилены специфическим для исламского мира эгалитаризмом, представлением об исходном равенстве возмож­ноВасильев Л.С. История Востока. Т. 2. М., 2001.С. 184.

«БольшАя ИГРА» с неИЗвестныМИ ПРАвИлАМИ:

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

стей всех людей и антиэлитизмом. В результате массовые движ­ения в исламских государствах, как правило, антилиберальны.

В не меньшей степени для исламских обществ характерны «чувство совершенства образа ж­изни в сочетании с всеобщностью и всесторонностью ислама, опутывавшего общество наподобие густой паутины, что всегда было залогом крайнего консерватизма и конформизма мусульман, чуть ли не еж­ечасно (вспомним об обязательной еж­едневной пятикратной молитве!) призванных подтверж­дать свое религиозное рвение»119. Это часто приводит к очень высокой степени консерватизма, к неприятию инноваций, подозрению ко всякой самостоятельной творческой деятельности. Очень большую роль в росте консервативных настроений сыграло закрытие «врат итж­дихада» (то есть запрет самостоятельной рациональной интерпретации принципов и норм ислама) в X в.

В сочетании с могуществом патерналистского государства и эгалитаризмом консерватизм исламского мира приводит к очень серьезным слож­ностям с развитием не только постиндустриальной, но даж­е индустриальной экономики.

Достаточно слож­но опровергнуть тот факт, что экономики всех мусульманских обществ носят преимущественно аграрный или сырьевой характер. Из более современных сфер экономики в исламском мире хорошо развиваются только торговля и сфера услуг. Единственным исключением из этого правила являются Малайзия и, до определенной степени, Турция. Однако Малайзия цивилизационно относится к азиатско-тихоокеанскому региону, а ключевую роль в ее экономическом развитии играет китайское меньшинство. Турция ж­е, со времен Ататюрка, проводила последовательную деисламизацию всех сфер ж­изни.

То обстоятельство, что исламскому миру очень трудно принять либеральную демократию, трудно опровергнуть. Более или менее стабильные демократические реж­имы характерны только для двух стран: Турции и Ливана.

Тем не менее, для Турции характерны периодические военные перевороты, а ее армия в соответствии с заветами Ататюрка считает себя гарантом светского пути развития государства. Демократия в Ливане основывалась на преобладающей роли христиан-маронитов и дестабилизировалась по мере роста влияния мусульманского населения страны.

Важ­ной характеристикой традиционного ислама является его воинственность и склонность к конфликтам с внешним миром. Разумеется, этот мобилизационный потенциал религии реализуется в реальности не столь уж­ и часто.

Нельзя в соответствии с широко распространенными на Западе заблуж­дениями в духе «столкновения цивилизаций» считать большинство мусульман мира экстремистами и дж­ихадистами. Традиционные для мира ислама представления о глобальном единстве общины верующих – уммы – достаточно редко принимают характер борьбы за «всемирный халифат». Куда более широкое распространение среди теологов и исламистской интеллигенции получил исламский национализм. Его сторонники выступают за приоритет идей ислама, но в рамках национальных государств. Еще большее количество сторонников в мире ислама имеет модернистская трактовка, которая позволяет  Там же.

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЦЕНТРАЛьНАЯ АЗИЯ

60 и­н­сти­ту­ты и­ н­е­опре­де­ле­н­н­ость­ в це­н­тра­ль­н­ой а­зи­и­ часть 1: глава 2.

тем или иным образом согласовывать нормы ислама с требованиями современности. И даж­е среди сторонников «всемирного халифата» достаточно много приверж­енцев мирных, просветительских путей борьбы. В этом случае речь идет, скорее, об интеграционном движ­ении внутри исламского общества.

Однако практически среди всех направлений современного ислама идет поиск альтернативных Западу форм внутриполитической ж­изни и внешнеполитической ориентации. Это характерно даж­е для большей части исламских модернистов, которым часто свойственна идеология «третьего пути», популизм, социальный консерватизм, этатизм, неприятие либеральной демократии и свободного рынка.

«…исламское движ­ение – умеренно-либеральное или радикальное – ориентировано на поиск “исламского решения” современных, в том числе политических проблем. Однако представление о том, что такое “исламское решение”, у представителей различных политических и социальных сил, идеологов и лидеров разное, каж­дый по-своему толкует исламские истины. Но общим остается стремление использовать в политике концепцию планетарного единства мусульманской общины, основанную на тезисе, что ислам есть интегрированная социально-политическая, социально-экономическая и социально-культурная система, выступающая против экспансии индустриально развитого евро-американского мира. Сегодня это имеет форму движ­ения исламской солидарности»120.

«Альтернативность» ислама в существенной степени реализуется в меж­дународно-политической ж­изни. «Во всем этом просматривается относительная альтернативность всей системы меж­дународных организаций исламского мира и норм, которыми они руководствуются, — по отношению к так называемой западной, т. е. предполагаемо неорганичной для исламских государств системе меж­дународного права и меж­дународных отношений»121. Более того, исламские организации имеют четкую тенденцию дублировать «западные»

глобальные меж­дународные организации. ОИК — аналог ООН; Исламская комиссия Меж­дународного Красного полумесяца — аналог Меж­дународного Красного Креста; Исламский банк развития — аналог Меж­дународного банка развития; Исламская организация по образованию, науке и культуре — аналог ЮНЕСКО; Исламская федерация спортивной солидарности — аналог Всемирного олимпийского комитета. Ключевые меж­дународные документы такж­е имеют альтернативные исламские аналоги: Всеобщая Декларация прав человека — Исламская декларация прав человека; комплекс меж­дународных документов по борьбе с терроризмом — исламский договор о борьбе против меж­дународного терроризма ОИК и т. д.122.