«ВЫПУСК 133 Санкт-Петербург 2014 ББК 65.291.66 + 67.405.117 К64 Научный редактор Г. М. Бирженюк, заведующий кафедрой конфликтологии СПбГУП, доктор культурологии, профессор, заслуженный работник высшей школы РФ ...»

Затрону вопрос об оптимальной линии поведения России на международной арене. Ответ на него связан с осознанием пределов своих возможностей в острых ситуациях. Эти пределы, особенно в вооруженных конфликтах, ограничены. Силового вовлечения в конфликт следует избегать. Способность соблюдать пределы своих возможностей в острых ситуациях во многом зависит от идейных и культурных ценностей. Они влияют на поведение властных элит. Носителями этих ценностей являются люди, каждый человек в отдельности и совместно, тогда возникает общественное мнение, оно ощутимо влияет на политиков.

Историю делают люди, конкретные политики и дипломаты, идеологи и даже генералы. Порой для объяснения явления международной жизни ссылаются на «процессы» и «объективные обстоятельства».

«Процесс пошел», сиди и смотри, куда он страну вынесет. Это не объяснение исторического развития, а уход от ответственности за него.

Такой подход проявляется у политиков мелкого и реже — среднего калибра. Попав в водоворот событий, они стремятся свои политические амбиции и действия прикрыть рассуждениями вроде «история нас рассудит». Тем временем политики крупные и амбициозные создают историю людей.

Сегодня, к сожалению, бал в международных отношениях нередко правят политики с милитаристским мышлением. Они охвачены мессианскими настроениями, одержимы правом силы. Они забыли об уроках Второй мировой войны, основных принципах международного права. Они наводнили мир оружием, возвращают к жизни постулат, что война является продолжением политики другими средствами.

Примеры такого рода мы наблюдаем на Балканах, в Ираке и Афганистане.

Сегодня под военный каток НАТО попала Ливия. Кто следующий?

Будем ли мы все жить в условиях правопорядка или установится жестокий мировой порядок, основанный на силе, спецоперациях, применении ракет, бомб и самолетов? Тогда мир погрязнет в нескончаеДИЛЕММЫ ПЕРЕД РОССИЕЙ В СОВРЕМЕННЫХ МЕЖДУНАРОДНЫХ КОНФЛИКТАХ мой чехарде конфликтов. Они отвлекают внимание и оставляют без решения действительно крупные глобальные проблемы, связанные с выживанием человечества.

Назову лишь три из них. Повторю то, о чем уже говорил: они — словно гигантские бомбы, тикающие под зданием нашего общего дома — Земли. Первая — природные катастрофы, ставящие под угрозу жизни беспечных людей, когда разрушается их хрупкая среда обитания. Вторая — острые противоречия между «золотым миллиардом»

и бедными миллиардами. Третья — продолжающаяся гонка вооружений, целью которой является очередной передел ресурсов и территорий.

Эти «бомбы» необходимо обезвредить, иначе шансов выжить у нас не будет. Россия может стать лидером объединения землян в борьбе за толерантную цивилизацию и духовность. Сила права должна взять верх над правом силы.

Спасибо за внимание. Готов ответить на ваши вопросы.

ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ

Анна АФАНАСЬЕВА, студентка I курса факультета конфликтологии: — Уважаемый Анатолий Андреевич! Все-таки каким Вы видите политическое и экономическое ближайшее будущее России?

— Наше будущее зависит от нас с вами, а не от того, каким я вижу его — мое мнение субъективно. От того, как мы с вами вместе с помощью таких грандиозных мероприятий, как Лихачевские чтения, сможем находить правильные решения. Мне кажется, что будущее России в значительной степени зависит от того, как скоро мы закончим абсолютизировать истины, которых каждый из нас придерживается. Истина — это очень важно. Каждый имеет свою точку зрения.

Конечно, необходимо иметь свою точку зрения, но надо понимать, что если она абсолютизируется, если люди порой на всяких телевизионных поединках типа того, например, что проводит Владимир Соловьев, готовы броситься друг на друга с кулаками, то пользы от этого мало. Когда такие схватки закончатся, тогда мы, россияне, сможем находить правильные решения ради дальнейшего развития нашего общества.

Царская, советская история, история современной России — все это наша история. Мы не должны из нее выбрасывать ни плохое, ни хорошее. Плохое — критиковать, о хорошем — не забывать, и полезный опыт использовать. Дипломатия должна быть позитивной силой. Хотя идеология может влиять на любого дипломата, но дипломатия — это поле решения государственных проблем с помощью компромиссов.

Чтобы более точно ответить на Ваш вопрос, хочу сказать: мы должны искать решение всех наших проблем на путях социальной и политической демократии. Если хотите, на путях социал-демократии.

Я сторонник социал-демократического пути развития нашего общества и государства, потому что при коммунистах институтам политической демократии уделялось очень мало внимания. Социальная демократия была, на мой взгляд, развита. Вы не хуже меня знаете ситуацию, сейчас надо переломить развитие нашего общества как общества криминально-карнавального.

В США, где я долго жил и работал, нет такого количества убийств, гнетущих сцен из жизни неблагополучных семей. У Малахова подавляющее большинство передач — о неблагополучных, больных людях.

Это должно освещаться, но не выноситься на первый план. Я эти программы просто выключаю, не могу смотреть. Наши средства массовой информации должны больше думать о гуманизме. Народ приучили к мыльным операм, сериалам, где все друг друга только и норовят обмануть. Все время показывают странные карнавально-криминальные шоу. Одни и те же лица, например певцы, уже десятилетиями мелькают на телевидении. Ни одного — из народа — нового певца не появилось. Чем быстрее наша элита поймет необходимость социальнодемократического развития, когда не только в Конституции записано, что мы социальное государство, тем лучше пойдут наши дела, только тогда мы добьемся успехов.

— Анатолий Андреевич, Вы рассказали о конфликтных ситуациях в мире, уместно и актуально говорить о конфликтных ситуациях в России. Но у меня конкретный вопрос: эти конфликты часто связаны с неверной оценкой прошлого, Вы согласны? (вопрос из зала) — В общем, да. Они связаны с различным пониманием нашей истории разными людьми. И когда «истина» берет верх над стремлением найти правильный ответ, то происходят конфликты.

ДИЛЕММЫ ПЕРЕД РОССИЕЙ В СОВРЕМЕННЫХ МЕЖДУНАРОДНЫХ КОНФЛИКТАХ

— Вы, вероятно, читали дневники Лаврентия Берия, публикатором первого тома которых является Сергей Кремлев. Ваш политический кругозор гораздо шире, чем у присутствующей аудитории, поэтому я хотел бы спросить: насколько достоверен этот текст?

(вопрос из зала) — Я этот текст не читал, поэтому мне трудно ответить на Ваш вопрос. Однако я знаю наверняка, что Берия не был английским шпионом. Я узнал о том, что Берию сняли, когда служил в армии. Мы маршировали на стадионе — готовились к параду. И вдруг видим — портрета Берии среди других портретов нет. Конечно, вам это трудно понять, но тогда мы на членов Политбюро смотрели как на апостолов Христовых. Поэтому все это было необычно. Я понимаю Ваш вопрос, обязательно прочитаю эти дневники и постараюсь на него ответить в следующий раз. Спасибо за внимание.

Представление автора. В. В. Наумкин Наш сегодняшний гость — видный российский историк-востоковед, руководитель самого значительного научно-исследовательского центра проблем Востока в нашей стране и соответствующего института Российской академии наук, заведующий кафедрой региональных проблем факультета мировой политики Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова, профессор Виталий Вячеславович Наумкин.

Виталий Вячеславович родился в 1945 году в Свердловске. В 1968 году с отличием окончил Институт восточных языков Московского государственного университета. Был в числе первых студентов, направленных на стажировку в университеты арабских стран. Преподавал в Военном институте иностранных языков, был переводчиком-синхронистом. В 1972 году защитил кандидатскую диссертацию по философии суфизма. В 1980 году, в возрасте 35 лет, стал доктором наук. Диссертационное исследование называлось «Национальный фронт в борьбе за независимость Южного Йемена». С 2003 года — приглашенный профессор Калифорнийского университета в Беркли. Сфера научных интересов: ислам, международные отношения, международная безопасность, регионально-страноведческие исследования — Ближний Восток, Центральная Азия и Закавказье, Южная Аравия, конфликтология, этнология. Основные работы посвящены эволюции современных исламских движений, этнографии и лингвистике Южной Аравии, изучению конфликтов в государствах СНГ. В. В. Наумкин — автор свыше 500 научных трудов на русском и многих иностранных языках, среди них: «Арабский мир», «История арабских стран Азии и Африки», «Центральная Азия и Закавказье: этничность и конфликт», «Сокотрийцы», «Там, где возрождалась птица Феникс», «Радикальный ислам в Центральной Азии: между пером и винтовкой» и др. Он также широко известен переводами классических трудов по исламской теологии. Возглавляет главный российский академический журнал в области востоковедения и африканистики «Восток / Oriens».

Виталий Вячеславович ведет большую международную и общественную работу. Сегодня он — президент Центра политических и стратегических исследований, член Британского общества ближневосточных исследований,

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ АВТОРА. В. В. НАУМКИН

сопредседатель Российской группы Дартмутской конференции, провел несколько раундов переговоров с участием конфликтующих сторон по Нагорному Карабаху (я должен сказать, с моей точки зрения, конфликт неразрешимый иначе как военными методами). С 2005 года представляет Россию в Группе высокого уровня, созданной для выработки программы действий «Альянса цивилизаций» — политического проекта, который инициировали Испания и Турция для преодоления взаимного непонимания между западной и восточной цивилизациями.

Наш гость — член Научного совета при Министерстве иностранных дел, Научного совета при Совете безопасности РФ, председатель научноконсультативного совета при Министерстве юстиции России по изучению информационных материалов религиозного содержания, входит в другие экспертные советы и группы. Является неизменным участником международного дискуссионного клуба «Валдай» — это особый клуб журналистов, который регулярно встречается с нашим президентом, а в последние годы также с премьер-министром. Виталий Наумкин участвует в Ярославском форуме и других известных международных форматах подобного рода. В разгар операции по борьбе с терроризмом работал политическим обозревателем на телеканале «Абу-Даби Ченел», по несколько раз в день комментировал не только события в Афганистане, но и практически все горячие новости. Виталий Вячеславович является автором и ведущим телевизионных фильмов для спутникового телеканала «Россия сегодня» (Russia Today) о Дагестане, Татарстане, Карелии, Русском Севере. Среди его фильмов — документальные очерки о Тобольске, Тюмени, старинном татарском селе Ямбаево, Екатеринбурге и Уфе, а также о первой в истории экспедиции российских кинодокументалистов в Йеменское Королевство в 1920-е годы. Помимо российских государственных наград Виталий Вячеславович награжден государственной наградой Таджикистана — орденом «Дусти» («Дружбы») за вклад в успешное достижение межтаджикского мира.

Наш гость прочтет лекцию «Этнополитические конфликты в современном мире». Это прекрасная возможность поговорить о самых острых вопросах и серьезных проблемах международных отношений, потому что он не только как практик осведомлен о современной, реальной ситуации в данной сфере, но и как ученый-теоретик может достаточно свободно изложить вам свое мнение, в том числе по актуальным проблемам этнонациональных конфликтов современности.

В. В. Наумкин, директор Института востоковедения РАН, заведующий кафедрой региональных проблем факультета мировой политики МГУ им. М. В. Ломоносова, доктор исторических наук, профессор

ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ

В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

Начну свою лекцию с теории. Я хочу сегодня поговорить о конфликтологии — науке управления конфликтами и разрешения конфликтов, которых в наше время в мире возникает много. Была такая иллюзия, что с концом двухполюсного мира, с распадом Советского Союза, вообще все будут жить тихо и спокойно, но действительность оказалась более сложной и суровой — в мире стало больше конфликтов, больше столкновений, не меньше насилия. Достаточно посмотреть на войны, которые велись последние 15–20 лет: перед распадом Советского Союза произошло нападение Ирака на Кувейт; потом операция «Буря в пустыне»; межэтнические конфликты, в том числе, к сожалению, и на территории бывшего Советского Союза, и даже, как мы знаем, на территории нашей страны — в Чечне; ввод американских войск в Ирак в 2003 году; идущая сейчас операция в Афганистане и т. д. Мир бурлит, кипит: бесконечная череда переворотов и других насильственных действий, партизанские, мятежные движения.

Мир находится в процессе перехода к какому-то новому состоянию, к какому — мы, по сути дела, еще не знаем. Международная система, мировая система болезненно формируется с какими-то новыми чертами, входит в новое качество, иногда трещит по швам. Формируется совершенно новая сфера общения людей и одновременно оказания влияЛекции прочитаны в СПбГУП 19–20 января 2011 года.

ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

ния на человеческие коллективы — я имею в виду информационные методы воздействия и вообще информационное общение. Мы живем в эпоху бурного развития информационных технологий, которыми ваше поколение, как правило, владеет лучше, чем наше. Это прежде всего Интернет. Наверное, вам уже трудно представить себе жизнь без Всемирной паутины или мобильного телефона. Мы приходим к парадоксальным, странным вещам, к которым люди старших поколений не могут привыкнуть, когда все время создаются новые форматы общения. Человеком года становится изобретатель сети Faсebook, который начал с нуля и стал миллиардером только благодаря своему интеллектуальному вкладу в развитие информационных технологий. Сейчас есть попытки создавать новые системы, но пока равных нет. А кто знает, что будет через 2–3 года?

Политики еще не совсем понимают, какие возможности дают информационные технологии. Если мы посмотрим на терроризм, основанный на религиозном экстремизме, борьба с которым ведется во всем мире, то увидим, что это явление, как правило, имеет место, к сожалению, в мусульманском мире. Хотя ислам тут вовсе не при чем.

Но так сложилось, что западный мир и исламский мир сегодня разделены, находятся в состоянии враждебности, конфликта. Террористы, пользуясь религиозно-экстремистской идеологией, тянут куда-то в Средневековье, зовут к консервативным религиозным ценностям, воздействуют на людей и мобилизуют их. Инструменты и пути этой мобилизации вы, будущие конфликтологи, будете изучать. Вы должны понимать, что мобилизация — это очень важная вещь для возникновения конфликтов.

Собрать людей вместе — трудная задача. Человек по природе индивидуален. Он почти всегда стремится присоединиться к какой-нибудь группе, коллективу, но по большому счету склонен к тому, чтобы действовать в одиночку или в малых коллективах. Так вот, экстремисты, националисты, террористы апеллируют к современным средствам мобилизации — тому же Интернету. Когда начинали появляться экстремистские движения, Интернета еще не было, но существовали проповеди, которые записывались на аудиокассеты и распространялись представителями разных подпольных организаций. Люди их тайно слушали. Это был способ индоктринации, внедрения идей с целью вовлечения людей в эти сети. Потом этот способ уступил место новым информационным средствам воздействия на людей. Поэтому и происходят всплески разного рода новых массовых действий, по поводу которых политики сегодня только разводят руками: например, футбольные фанаты смогли собрать тысячи людей на Манежной площади, в центре Москвы, около Кремля фактически благодаря Интернету. Это близкий нам пример. А есть примеры более массовых фактов мобилизации и складывания синергии индивидуальностей для коллективного действия, в том числе с использованием насилия.

Теперь я хотел бы поговорить о том, что такое конфликт. Вы — будущие конфликтологи, но в вашем Университете дается образование гораздо более широкое, и вы будете изучать все. Конфликтология — это более узкая специализация, которая требует особого подхода, потому что надо иметь богатые знания и хорошо знать мир, другие страны.

Что же такое конфликт? Наверное, он предполагает несовместимость каких-то ценностей, целей, подходов, видений, ситуаций, антагонистические противоречия, споры. Конфликты бывают разные: индивидуальный или бытовой, когда конфликтуют муж с женой, соседи, студенты и т. д. Есть конфликты, которые носят социальный характер, например трудовые, когда работник конфликтует с работодателем, или когда люди конфликтуют на улице. В социуме, как и в политике, существуют способы урегулирования этих конфликтов. Везде есть люди конфликтные, а есть неконфликтные — и в политике, и в социуме.

Вообще, где встречается более одного человека, там везде допустим и возможен конфликт, потому что все люди разные, а группы и коллективы — тем более.

Группа — это некое объединение людей, возникающее на основе общей идентичности, солидарности, общего интереса, на этнической, профессиональной, половой (женщины, мужчины) основе. Есть коллективы, формирующиеся на гендерной основе, — клубы. И всегда возникают противоречия между гендерными группами. Всем известно, что есть женские движения. Если мы посмотрим на историю ретроспективно, то увидим, что существовали движения суфражисток, феминисток. И сегодня апофеозом победы женского движения в истории стала ситуация, которую мы видим в Соединенных Штатах Америки, где по аналогии с понятием «расизм» возникло понятие «сексизм». Сексизм — это такой крайне негативный термин, которым обозначается отношение к женщине на основе неравноправности.

У них этот принцип равенства полов получил свое крайнее воплощение: если ты открываешь дверь и пытаешься пропустить женщину

ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

вперед, то она воспринимает это как оскорбление, потому что это неравенство. Нас с детства учили, что надо уступать женщине место, помогать нести тяжелый чемодан и т. п. А в обществе, которое борется с сексизмом как неравноправными отношениями между полами, как и с расизмом — неравноправными отношениями между расами, это уже считается неприличным: женщина имеет такие же права, как и мужчина. Поэтому многие женщины думают, что мужчины должны вести себя с ними точно так же, как друг с другом, а это радости большой, надо сказать, у мужчин не вызывает. На этой почве тоже может возникать конфликт.

Есть конфликты между большими коллективами, политическими партиями, группами, государствами. А мы с вами поговорим сегодня об особых конфликтах — этнополитических, и о том, что может послужить источниками этих конфликтов. Когда мы говорим «этнический» — я думаю, понятно, что это понятие связано с этнической или национальной принадлежностью, идентичностью. К большому сожалению, между этническими группами возникают конфликты; эти проблемы сегодня существуют и в нашем обществе. Это очень грустно и печально, но это есть. И что же может служить источниками этих конфликтов? Если мы говорим не о бытовых конфликтах между этническими группами или каком-то недопонимании друг друга, а об этнополитических, то есть о конфликтах, касающихся крупных этнических коллективов, или государств, или иных национальных образований, или крупных национальных этнических групп, то источником может быть, к примеру, борьба за ресурсы. Это актуально уже сейчас, и особенно важным станет в будущем, в котором ваше поколение будет жить и активно работать. Мне кажется, тогда борьба за ресурсы будет гораздо более ожесточенной, чем сегодня. Пока нам это трудно предвидеть. Об этом можно только сожалеть, потому что ресурсов в мире становится все меньше, а людей — все больше: сегодня уже приближается к 7 млрд.

Есть государства, которые смотрят вперед: например, Китай уже накопил золотовалютных резервов на сумму более 2 трлн долларов — гигантские ресурсы. В Китае разработана международная стратегия, включающая такое направление, как скупка определенных ресурсных источников (например энергетических), которые позволят в перспективе обеспечивать, беспрепятственно снабжать страну этими ресурсами, осуществлять контроль за коммуникациями. И вот Китай покупает месторождения, строит промышленные объекты, активно развивает свой флот, осуществляет военные программы. И в одной только Африке сегодня Китай тратит огромные деньги, причем иногда даже выходит за рамки нормальных представлений о цене того или иного ресурсного блока, источника ресурсообеспечения, потому что он может позволить себе много заплатить, победив в каком-нибудь тендере.

Если посмотреть сегодня на карту мира, то можно найти много точек, где Китай является владельцем каких-то месторождений, промышленных предприятий по переработке сырья, упаковке, отправке, коммуникационных сооружений, портов и т. д. И в перспективе это создаст преимущества для серьезной конкуренции, потому что природные ресурсы когда-нибудь будут исчерпаны.

Наступит время, когда у нас закончатся нефть, газ и металл. Сейчас трудно это представить, и мы пока еще не готовы к таким сложным моментам. Поэтому борьба за ресурсы, которая сегодня уже идет с опережением, будет становиться все более жесткой. Но неправильно говорить о том, что тот, кто обладает ресурсами, имеет преимущество, он имеет сегодня большие доходы. Но есть государства, которые успешно развиваются, и не владея природными ресурсами: например, Япония и целый ряд других, более мелких государств — допустим, Тайвань. Все знают фирму Transcend, производящую флешки, которыми мы пользуемся, — весь мир покупает тайваньский продукт. Казалось бы, что такое Тайвань? Это остров, совсем небольшое государство — 23 млн человек населения. А в информационных технологиях — это мощный гигант, который, кстати, находится в непростых отношениях с Китаем.

Еще одним источником этнополитического конфликта может стать борьба за контроль над какой-то территорией. Также источником может быть элементарная борьба этнических групп за власть. Ситуация складывается так, что в большинстве государств присутствует более чем одна этническая группа, а моноэтнических государств вообще очень мало. Если посмотреть на постсоветское пространство, то к моноэтническим государствам, с определенной оговоркой, можно отнести Армению, где распространена мононациональная культура, подавляющее большинство населения составляют представители одной этнической группы. А в основном все государства многонациональны, полиэтничны, и поэтому вопрос о распределении власти имеет, естественно, конфликтогенную природу. Заметьте, что если посмоЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ треть на динамику этой борьбы, то можно увидеть, что в последние годы соперничество за обладание ресурсами и за допуск к власти все в большей мере порождает конфликты, то есть группы соревнуются за место во власти.

Поскольку среди вас насчитывается около 60 % тех, кто приехал из регионов, то вы наверняка знаете, что там такая проблема тоже существует, и ее решение представляет одну из серьезных задач такого федеративного государства, каким является Россия. И среди специалистов ведутся большие споры, как должны быть построены отношения центра с периферией. Я не говорю о том, что у нас существует конфликт центра с регионами, но, например, конфликт в Чечне начался как раз в связи с этими проблемами. Распределение власти и контроль над ресурсами — все эти моменты характерны для государства, которое имеет полиэтнический, или многонациональный, или федеративный характер. Само слово «федерация» и то, что в него вкладывается, та система, которая под ним подразумевается, — она и предполагает как раз смягчение тех противоречий, которые неизбежно, естественно возникают между людьми, живущими на той или иной территории.

И среди тех, кто сегодня спорит о том, как должны строиться отношения между центром и периферией, есть люди, которые считают, что как раз предотвращение конфликтности должно основываться на совсем иной организации федерации — на выравнивании уровней ее субъектов: например, чтобы были одни губернии, и не было бы национальных республик, как сейчас. Но есть и противоположная точка зрения, которая пока еще господствует и заложена в нашей структуре:

ориентация на так называемые титульные этнические группы в национальных субъектах федерации, которые считают себя господствующими на данной территории, независимо от численности. Скажем, в Республике Бурятия буряты составляют 25 % населения. Но, тем не менее, они считают, что Бурятия — прежде всего территория для внутреннего самоопределения бурятов, поэтому это должна быть национальная республика, национальный субъект федерации. Повторяю, есть и другие точки зрения. Ведутся споры о том, как сделать так, чтобы все люди себя чувствовали комфортно — и буряты, и русские, и татары, и чеченцы, и дагестанцы. Это проблема, и она реально существует везде.

Может быть конфликтность, основанная на экономических противоречиях, на том или ином делении ресурсов. Везде, и у нас в стране тоже, есть бедные регионы и есть богатые, и поэтому ведутся споры и возникают противоречия между республиками или субъектамидонорами и субъектами, которые получают помощь. Богатые отдают заработанные ими деньги в бюджет, чтобы эти средства пошли на помощь нуждающимся в ней регионам. А как иначе можно жить вместе? Такие же противоречия есть везде, не только у нас. Например, Канада — это государство, тоже основанное на федерализме. И там тоже есть бедные регионы и есть богатые, которые добывают нефть.

Допустим, в провинции Альберта добывают нефть, и среди жителей есть люди, которые задумываются: почему эту нефть нужно продавать, а деньги давать на развитие образования и медицинского обслуживания, оплату коммунальных услуг в той провинции, где ничего не производится? Но если эту систему нарушить, тогда не будет Канады как федерального государства. Значит, погасить эти конфликты можно только путем развития чувства солидарности, идентичности, осознания своей принадлежности к единой нации, единому государству, когда кто-то неизбежно чем-то жертвует во имя общего блага. Точно так же и совместная оборона, и совместная внешняя политика. Регионы, которые больше всего отдают в бюджет и способны содержать свое государство, являются донорами.

Кроме того, причинами конфликтов могут быть просто разные подходы к проблемным вопросам. Например, конфликт в Нагорном Карабахе, где карабахцы-армяне практически все время, особенно после распада Советского Союза, жили и до сих пор живут в условиях никем не признанной де-факто независимости. Прошло два десятилетия — за это время выросло новое поколение. И когда Азербайджан ставит вопрос о том, чтобы восстановить свою территориальную целостность путем возвращения Нагорного Карабаха под юрисдикцию Азербайджанской Республики, такая же молодежь, как и вы, говорит: «Мы никогда в своей жизни азербайджанцев даже не видели и не хотим видеть. Мы здесь живем, выросли в условиях нашего государства, и никогда туда не пойдем». А это международная проблема, которой занимаются многие государства, политики, и Россия тоже ищет пути для ее решения, потому что является сопредседателем так называемой Минской группы ОБСЕ, наряду с французами и американцами. Мы пытаемся урегулировать конфликт, который одни называют Карабахским, а другие — армяно-азербайджанским.

Для армян это вопрос самоопределения народа Карабаха, для азерЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ байджанцев — борьба с этническим сепаратизмом. А кто из них прав? Это сложный вопрос.

Кроме этого, конфликты не являются чем-то застывшим, неизменным, они постоянно трансформируются. Надо сказать, что есть конфликты «спящие», которые до поры себя не проявляют, но существуют в латентной форме. Скажем, во времена Советского Союза существовали те же сложные отношения между армянами и азербайджанцами, но они никак не проявлялись, потому что было централизованное государство, была мощная государственная машина, которая не позволяла проявляться этнической конфликтности. Она ее и подавляла физически, и действовала идеологическими средствами, когда людям «промывали мозги», может быть, даже в хорошем смысле слова, потому что была идеология, которая говорила, что мы все — советский народ, и интернационализм — это самое замечательное, что есть у человека. И, в общем, все мирно жили — не было того, что мы видим сейчас. В те времена было много и плохого, и хорошего.

Так вот, бывают латентные конфликты, когда в глубине души у этих людей, у армян, допустим, существует историческая память о геноциде армян во время Первой мировой войны, которому они подверглись в Турции. У турок есть своя правда по этому вопросу — они отрицают факт геноцида. Но все армяне консолидированы вокруг этой болезненной темы геноцида, когда полтора миллиона армян были уничтожены в Турции. И поскольку азербайджанцы и турки — это очень близкие друг другу этнические группы, то, естественно, эта ответственность и негативное отношение к туркам частично были перенесены на отношение к азербайджанцам. Это не значит, что все так думали — в общем-то, все дружили, хорошо взаимодействовали. И когда мы были молодыми, то даже об этом не знали, потому что у нас все жили дружно — и армяне, и азербайджанцы. Конфликтность присутствовала в латентном состоянии. А когда эта латентная фаза кончается, конфликт перерастает в открытое состояние.

Политический конфликт может быть мирным, а может и перерасти в насильственную стадию, то есть происходит трансформация в насилие, что часто выливается в резню, убийства, этнические чистки.

И при этом, что характерно, в этнополитических конфликтах есть такое явление, когда внутри самой этнической группы в силу особой межэтнической напряженности возникает враждебность между представителями и политическими лидерами одной этнической группы. Потому что насилие захватывает всех. Вот маленький пример из чеченского опыта. В свое время отец нынешнего президента Чечни Ахмат Кадыров был муфтием Чеченской Республики, он на заре конфликта призвал чеченцев начать джихад, то есть священную религиозную войну против России. Он сыграл особую роль в мобилизации части чеченцев на военные, насильственные действия, террористические акты против федеральной власти. А потом он изменил свою точку зрения и стал сторонником возвращения Чечни в лоно федерального правления, лояльность федеральной власти, он создал фактически новую политическую систему в Чечне — и был убит.

Сегодня его сын успешно преодолевает последствия той ситуации, которая тогда сложилась. Когда я беседовал с отцом, покойным муфтием Кадыровым, я его один раз спросил, а почему с ним произошла такая трансформация? Как же так: хотел воевать с Москвой, а потом вдруг стал воевать с теми, кто был против Москвы? И он мне сказал:

«Я понял, что ради выживания моего народа нужно, чтобы мы были с Москвой. И что самая страшная угроза для моего народа — это вовсе не Москва, а те религиозные экстремисты, которые к нам полезли из-за рубежа, — ваххабиты, представители воинствующего ислама, угрожающие традиционным религиозным ценностям нашего народа, и поэтому борьба с этой угрозой вместе с Россией, в лоне России — это для меня сегодня приоритет». И еще он сказал: «Я знаю, что меня убьют, но мое дело, я надеюсь, будут успешно продолжать те люди, которые за мной пошли». Так оно и произошло.

Поэтому трансформации конфликта, ответвления этнополитической конфликтности создают его сложный контекст, который постоянно меняется. Это можно увидеть на примере одного из самых длительных конфликтов, который беспокоит весь мир, — арабо-израильского конфликта. Он существует много десятков лет, и конца этому конфликту не видно. Политики всего мира заняты поисками путей его решения, и наш президент в том числе: не так давно он встречался с руководством Палестины по этому поводу. Вы же понимаете, что на подобные действия отвлекается ресурс государства: когда то или иное государство занимается попытками урегулировать конфликт, на это тратится дипломатический ресурс — политический и материальный.

Когда американцы фактически вынудили Израиль и Египет подписать Кэмп-Дэвидский договор, они помогли им договориться, потому что Израиль находился в состоянии войны с арабскими государствами

ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

с 1947 года. Сегодня у Израиля существует мирный договор только с Египтом и Иорданией.

Американцы спонсировали этот процесс, что было сделано во многом благодаря усилиям американской дипломатии. Нам это тогда очень не нравилось, но тем не менее процесс сдвинулся с мертвой точки. Это стоило американцам огромных денег, и ежегодно они оказывают Израилю материальную помощь на сумму до 3 млрд долларов. И Египту они стали помогать с тех времен, когда он пошел на подписание мирного договора, — около 1,5 млрд. Только на помощь двум договорившимся между собой государствам США тратят около 4,5 млрд долларов ежегодно. Государства, которые претендуют на мировой статус великой державы, должны платить за внешнюю политику, за те обязательства, которые они неизбежно принимают на себя в международной жизни. Если мы как государство хотим быть великой державой, нам нужно за это платить. А управление конфликтами, урегулирование конфликтов — это дело недешевое.

В конфликтологической теории существует такое понятие, как «триггер» (от англ. trigger), то есть когда нажимается спусковой крючок. И вот этот триггер способен повлиять на ситуацию, когда, например, конфликт находится в латентной или в спокойной фазе, и он вдруг взрывается и переходит в фазу активную или насильственную.

Триггером может послужить какое-то событие или внешнее вмешательство. Скажем, наземная операция США в Ираке в 2003 году послужила триггером фактически для долгосрочных военных действий, когда конфликт разгорелся и внутри страны между группировками — шиитами, суннитами, курдами, и на международном уровне, когда международные террористические группы стали использовать это вмешательство в своих интересах, а также для действий местного сопротивления против США и т. д.

Если мы посмотрим на недавние события в Тунисе, то увидим, что там постепенно накапливалось недовольство — безработицей, дороговизной, коррупцией, авторитарным режимом, при котором обладание всеми ресурсами сконцентрировалось в руках правящей элиты, родственников президента. Это вызывало возмущение, но оно было внутренним, не вырывалось наружу. Наши туристы ездили туда, так как считали Тунис спокойной, тихой, мирной страной. Даже когда там был режим французского протектората, тунисцы против него почти не бунтовали, не было такой серьезной вооруженной борьбы, как в других странах, например в колонизованном Алжире. И потом, с момента получения независимости, в Тунисе не было переворотов: с 1956 года страну возглавлял бессребреник президент Хабиб Бургиба, потом его сменил Зин эль-Абидин Бен Али — сначала все было тихо, спокойно.

Кстати, удивительно, но там никогда не было ксенофобии, а мы сегодня, к сожалению, мучаемся от этого проявляющегося у нас зла. Российские туристы массами ездили в Тунис, восхищались красотой, доброжелательным настроением и отношением к ним. Ежегодно в страну приезжало 7 млн туристов — это огромный источник доходов.

И вдруг все взорвалось. Триггером послужил акт самосожжения человека, которого там лишили возможности торговать зеленью. Он был мелким торговцем, кое-как выживал, а у него вымогали взятку, потому что в стране процветает коррупция. Он не выдержал и сжег себя. Можно провести параллель с нашими событиями на Манежной площади. Триггером было убийство футбольного болельщика, но причина не только в этом. Причина в том, что есть определенные противоречия, которые еще нужно выявить, разобраться и определиться, как нужно модифицировать национальную политику, чтобы этого не происходило. Потому что эти акты — триггеры — могут случаться, но они не обязательно приводят к каким-то результатам, мобилизации на массовые действия. После того как произошло самосожжение в Тунисе, такие попытки повторялись в некоторых соседних странах — в Алжире, например, но к протестам подобного размаха они не привели. Потому что в одном случае — для тунисцев — это было тем, что переполнило чашу терпения. А в другом случае к этому отнеслись как к поступку какого-то чудака, который себя облил бензином, — это его личное дело.

Поэтому конфликт переходит сначала в докризисную стадию, потом — в кризисную, а потом происходит триггер и взрывает его. Триггеры бывают внутренними и внешними. Например, в Ираке, где есть суннитское, шиитское, курдское население, противоречия были всегда.

Триггером послужило то, что власть Саддама Хусейна была свергнута. Хусейн был жестоким диктатором, при котором никто пикнуть не мог. Со стороны шиитов были попытки создать мятежные движения, выступить против власти, потому что Саддам Хусейн был суннитом.

Это два разных направления в исламе, и он не разрешал шиитским религиозным движениям действовать открыто. Все их действия жестоко подавлялись. То же самое с курдами.

ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

Кстати, курды — это этническая группа, которая насчитывает примерно 25 млн человек, а то и больше, и одна из немногих, которая не имеет своей государственности — они живут в нескольких государствах Ближнего Востока: Турции, Ираке, Иране и Сирии. В России тоже кое-где встречаются, на территории бывшего Советского Союза — в Азербайджане, Армении, в районе Лачинского коридора, который находится под контролем Нагорного Карабаха. Там живут езиды, говорящие на курдском языке, — это курды, которые являются не мусульманами, а приверженцами особой религии, и хотят, чтобы их называли не курдами, а езидами. Они рассматривают себя как отдельную нацию, этническую группу, хотя не все в мире это признают и считают их просто курдами. Вот тоже источник конфликта. Вообще самоидентификация людей — это мощнейший компонент этнополитической мозаики, о которой мы с вами говорим, и возможный источник конфликта — борьба вокруг идентификации.

Итак, вернемся к Ираку. Как я уже сказал, триггером может быть какая-то внешняя сила, в случае с Ираком это была американская операция. Она вызвала всплеск противоречий между тремя основными группами, и в частности — обострение борьбы за контроль над ресурсами. Очень часто в этнополитических конфликтах их причины смешиваются, объединяются вместе — и борьба за контроль над ресурсами, и за участие во власти, и за территорию, и просто за выживание, сохранение своей идентичности. В частности, в Ираке так сложилось с городом Мосулом, в котором при прежнем режиме и сейчас подавляющее большинство населения составляют арабы, но на который с интересом смотрят курды. Кроме того, Мосул считает своей территорией значительная часть населения Турции, потому что во времена Османской империи до конца Первой мировой войны он, как и весь Ближний Восток, принадлежал ей. Потом произошел распад, возникла мандатная система, и начались споры, куда отойдет Мосульский вилайет, — то ли Турции, то ли формирующемуся тогда Иракскому королевству. Мосул отошел Ираку, но претендовала Турция, которая из огромной империи превратилась в маленькое государство, так как проиграла войну и лишилась всех своих территорий. Турция очень хотела, чтобы Мосул остался у нее, потому что это район, в котором добывалась нефть.

На севере Ирака есть город, в котором добывается нефть, — Киркук. Курды считают его своей территорией, а большинство населения там арабы, еще в Киркуке проживают так называемые туркоманы, это те же турки. В связи с этим возникла борьба, конкуренция, прежде всего между турками и арабами, суннитами в основном. А курды стали претендовать на то, чтобы сделать Киркук своего рода столицей курдской автономии. И эта борьба до сих пор не прекратилась. Была попытка провести в Киркуке референдум, но арабское население категорически ее отвергло. Если бы это произошло, то, наверное, взорвало ситуацию в Ираке.

Это все просто примеры того, как сложно развивается, трансформируется конфликт под влиянием тех или иных внешних или внутренних влияний, в том числе триггерного свойства. Если говорить о конфликтах в целом, то есть еще и такое сложное явление, как беженцы — люди, которые лишаются своей территории, привычного места жительства и вынуждены перемещаться. Есть две категории таких людей — беженцы и перемещенные лица. Беженцы — это те, кто вынужден покинуть свое государство и переехать в другое, а внутренне перемещенные лица — это люди, которые меняют место жительства в границах своей национальной территории, одного государства. В Ираке, скажем, после американского вторжения не менее 2 млн человек стали беженцами, а около 8 млн — перемещенными лицами, потому что они вынуждены были переселиться из одного района в другой. И проблема беженцев очень конфликтогенна, иногда превращается в главную проблему для страны.

Например, несколько миллионов палестинцев оказались за пределами Палестины и после нескольких арабо-израильских войн, особенно 1948–1949 годов, затем 1967-го, стали жить в лагерях на территории других арабских стран. В этих лагерях, в палатках, во временных жилищах выросло уже не одно поколение. Это действительно страшная вещь. И таких людей огромное количество — миллионы в разных регионах мира. Для них это проблема, и они являются «горючим материалом» для всякого рода движений, в том числе и насильственного характера. И они сами создают проблемы для государств, в которых живут. В одном случае они ассимилируются и устраиваются. Существует Верховный комиссариат ООН по делам беженцев, который оказывает им гуманитарную помощь в том случае, если они живут в лагерях временно. Но люди, которые полностью полагаются на иностранную гуманитарную помощь, живут в нездоровой ситуации. Это не может вечно продолжаться.

ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

Вы, наверное, видели по телевидению кадры с этими огромными лагерями беженцев в разных странах Африки, где добровольцы из западных государств — кстати, люди-подвижники, герои, — в тяжелейших условиях распределяют эту гуманитарную помощь. Трудно забыть кадры, когда люди готовы убить друг друга, чтобы первыми дорваться до мешка с рисом, буханки хлеба. Кстати сказать, люди, которые работают в благотворительных организациях по распределению помощи, — это в основном добровольцы и часто студенты западных государств, которые, как правило, помогают безвозмездно.

Везде ситуация с беженцами складывается по-разному, и в отдельных случаях именно вопрос о беженцах становится преградой к урегулированию конфликта. Если говорить об арабо-израильском конфликте, то арабские страны в переговорах с Израилем ставят вопрос о том, что в целях подписания мирного договора с арабами и решения палестинской проблемы Израиль должен признать право палестинских беженцев на возвращение. А Израиль этого делать категорически не хочет. Потому что если гипотетически представить себе ситуацию, что в Израиль приедут, к примеру, 4 млн палестинцев, то встает вопрос — а куда они приедут? Скажем, в город Хайфа, где живет уже несколько поколений евреев, которые уже забыли, может, и не знают, что в их домах когда-то жили арабы? Но они либо сами уехали в результате войны, либо были вытеснены эмигрантами из Европы, либо их дома были перекуплены за деньги и они покинули страну в расчете на лучшую жизнь. Теперь признать их право на возвращение — значит уничтожить еврейское государство, каким себя считает Израиль.

Так вот, Израиль этого делать не хочет, а арабские страны говорят, что все беженцы все равно не вернутся: одним можно выплатить компенсацию; других убедить, что компенсация им не положена, потому что они продали свою собственность добровольно; с третьими можно договориться о каких-то разменах и т. д. В результате вернется незначительная часть палестинцев. Но пока эта проблема никак не решается и остается очень острой.

То же самое и в армяно-азербайджанском конфликте: люди были фактически изгнаны — и армяне из Азербайджана, и азербайджанцы из Армении. И в том, и в другом случае эти люди наиболее резко настроены против уступок другой стороне — они обижены, имеют серьезные претензии друг к другу. В Азербайджане даже есть такой термин — еразы, то есть ереванские азербайджанцы. Они наиболее резко настроены против Армении и за возвращение Карабаха любой ценой, вплоть до военных действий. Если мы посмотрим на абхазогрузинский конфликт, то там была еще более сложная ситуация: в результате многолетнего пребывания в советский период Абхазии в составе Грузии происходило то, что абхазы называют «грузинизацией», когда в составе населения Абхазии грузин оказалось в два раза больше, чем абхазов. Кроме того, там было много и русских, и армян, и даже греков. Абхазы составляли 17–18 % населения. Абхазы рассматривали свою территорию как территорию этнического преобладания Абхазии, как свой родной дом, очаг. И в этом отчасти был источник конфликта.

Этнополитический конфликт здесь связан с демографией.

В результате военной фазы конфликта грузины покинули территорию Абхазии. Сегодня это независимое государство, которое признано, хоть и немногими, но демографическая проблема остается. Потому что примерно 50–55 тыс. грузинских беженцев вернулись в Гальский район, самих абхазов в Абхазии осталось примерно столько же, столько там живет армян, и сегодня уже есть небольшое русское население.

Абхазы сегодня уже составляют где-то 30 % населения в республике, которую они рассматривают как свою, хотят ей управлять. И возникает коллизия: существует международно признанный принцип права на возвращение, то есть люди, которые превратились в беженцев в любой стране, имеют право вернуться. Чуть ли не 150 тыс. грузинских беженцев, как считает международное сообщество, вроде бы должны вернуться. И если бы они все вернулись сегодня, понятно, к чему бы это могло привести. И нынешнее Абхазское государство не хотело бы этого допустить. Как решать эту проблему? С одной стороны, есть беженцы, которые потеряли свои дома, когда их дедушки переехали в другой регион и там поселились: скажем, их туда прислали работать или они попали туда на работу по распределению, а может быть, ктото тем самым осуществлял специальную национальную политику, но люди этого не знали. И вот эти люди остались без крова, они живут и мечтают о том, чтобы вернуться туда, где они оставили дома, сады, землю. А с другой стороны, есть население, которое не хочет, чтобы беженцы вернулись, потому что уже создано свое независимое государство.

Зачем им нужна чужая этническая группа, да и как строить принцип управления этим государством? Потому что если построить полностью демократическую систему, в которой действует принцип

ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

выборности — один человек и один голос, и если в стране 40 % населения составляют одну этническую группу, то есть большой шанс, что президентом выберут, скорее всего, представителя этой группы. Что делать в такой ситуации? Существуют способы адаптации каких-то политических систем к особым условиям, когда та или иная система может дать преимущества, привилегии господствующей группе или конституционно закреплено разделение власти между этническими группами. Это вообще не очень хорошо, но это существует и означает, что президентом страны может быть представитель только одной национальности или группы. Тогда люди, может быть, будут жить друг с другом в мире, потому что эта группа в силу каких-то особых условий имеет преимущества. Это может быть закреплено в конституции.

Конечно, можно сделать такую систему, когда, скажем, в государстве этническая группа составляет всего 20–25 % населения, и президентом, а может, даже премьер-министром и еще кем-нибудь будут только представители этой группы. Но это же дискриминация других, и может так случиться, что они завтра будут недовольны и потребуют пересмотреть конституцию или пойдут на улицу с палками громить что-нибудь.

Например, есть замечательное государство Малайзия, которое сделало мощный скачок в своем развитии, где живут 26 млн человек.

Когда-то это была британская колония, и ко времени ухода британского колониализма государство было достаточно слаборазвитым.

Британцы использовали Малайзию сначала как источник добычи олова, потом, когда оно стало ненужным, там добывали натуральный каучук. А когда британцы ушли, сами малайцы, несмотря на то что они рассматривали страну как свою, обнаружили, что господствующие позиции в экономике находились в руках китайской общины, образовавшейся из китайцев, которых в свое время англичане завозили на оловянные копи как рабочих. Потом они уже приезжали как торговцы, потому что китайцы, как вы знаете, — люди предприимчивые, активные, много работающие, толковые. Поэтому и у нас на Дальнем Востоке и в Восточной Сибири есть определенная настороженность по отношению к китайцам, которая, может быть, отчасти оправдана, а отчасти базируется на страхах. Эти страхи связаны с высокой конкурентоспособностью китайцев, потому что мы не можем так много работать и жить, как они. Мы не готовы к такому образу жизни.

В этой конкурентной борьбе китайцы многих превосходят. И они помогли совершить мощный рывок и сделали большой вклад в развитие тех государств, где они находились в качестве национальных общин, в том числе и Малайзии. Но малайцы, которые превратились, естественно, в господствующий этнос, решили, что так дальше жить нельзя: нельзя, чтобы китайцы господствовали в экономической сфере, были богатыми, а малайцы — бедными. Малайцы создали особую систему, называемую бумипутра, основанную на преимуществах, привилегиях для своего населения. Это касалось и приема в вузы, где для китайцев была одна квота, а для малайцев — совсем другая, льготная, и выдачи лицензии на ведение бизнеса, где у малайцев было преимущество, и предоставления ссуд для малайцев, и работы в госаппарате. Все это было воспринято китайским населением, естественно, как некая дискриминация, но тем не менее система сработала, не вызвав серьезных межэтнических конфликтов. Хотя там и был конфликт, но он возник на идеологической почве, потому что было левое движение маоистского характера, в котором участвовали в основном китайцы еще с древних времен. Но это совсем другая история. А в принципе это государство сумело путем создания по сути дискриминационной, но успешной системы добиться процветания для своих граждан, включая и китайцев, и малайцев, и индейцев, и аборигенов, которые там живут.

Интересно в качестве примера рассмотреть такое государство в арабском мире, как Ливан. Там население очень гетерогенно, разнородно, прежде всего в конфессиональном отношении: есть христианское население, причем и католики, и православные, есть протестанты, есть мусульмане — сунниты и шииты, есть друзы. И вот эта гетерогенность, разнородность мешала стране консолидироваться и стать полноценным, жизнеспособным государством. Для того чтобы этого добиться, ливанцы в конце Второй мировой войны, еще когда готовились к получению независимости, при помощи западных советников придумали систему конфессионального распределения полномочий, которая вошла в конституцию. Был создан так называемый национальный пакт, по которому, например, президентом Ливана может быть только христианин-маронит — это фактически местная католическая секта, премьер-министром — мусульманин-суннит, а председателем парламента — мусульманин-шиит. Эта система работает, но в национальный пакт заложено положение о том, что система может

ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

быть заменена прямой демократией, когда можно будет избрать президентом кого угодно. Но если это сегодня сделать, и президентом станет, к примеру, шиит, то начнется гражданская война.

Давайте на этом остановимся, и если у вас возникли вопросы, связанные не только с конфликтами, конфликтологией, буду рад на них ответить.

ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ

— Виталий Вячеславович, скажите, пожалуйста, сколько языков Вы знаете? (вопрос из зала) — Я не являюсь полиглотом и считаю, что если человек хорошо знает два-три иностранных языка, то это уже хорошо. Могу сказать, что для работы я знаю несколько языков: на одних я читаю и их понимаю, на других могу объясниться, но по-настоящему свободно я владею английским и арабским языками. Однако арабский язык — особая вещь. Дело в том, что в арабском мире существует очень сложная система многоязычия. Арабский литературный язык — это язык, который знаком всем образованным арабам, на нем работают телевидение, радио, пишутся книги, газеты, разговаривает интеллигенция, основана официальная речь. Недавно Дмитрий Анатольевич Медведев выступал в Палестине, и Махмуд Аббас обращался к нему, читал речь на чистом классическом арабском литературном языке — языке Корана, который написан в VII веке и служит источником мусульманства, данным от Бога. Бог обратился к мусульманам, призвав их верить в него, на арабском языке. И вот этот язык сохранился, хотя немного, конечно, изменился, но в своей основе это тот же самый язык. В реальной жизни на нем никто не говорит. Люди общаются на разговорных диалектах. В каждой стране существует более одного диалекта: скажем, в Египте существует основной египетский диалект — это Каир, Александрия, а на юге говорят на другом диалекте. И если встретятся крестьянин из Марокко и крестьянин из Ирака — они друг друга не поймут, потому что они необразованны, не учили литературный язык.

Так вот, специалист, который изучает эти языки, должен знать диалекты, для того чтобы общаться с людьми. Я знаю несколько диалектов и могу с людьми общаться, понимать их. Я считаю, что серьезный, настоящий арабист, который знает несколько диалектов, уже полиглот.

Пожалуйста, еще вопрос.

— Виталий Вячеславович, Вы знаете, какие шаги предпринимает Турция в отношении своих провинций? (вопрос из зала) — В Турции в течение многих десятков лет существовала система, при которой турки вообще не рассматривали, не признавали курдов как меньшинство. Они их называли горными турками. Им было запрещено использовать курдский язык — дома говорили, но на нем не было никаких печатных изданий, книг, телевещания, в школах не изучали. Поэтому курды себя рассматривали как дискриминируемое меньшинство. Кроме этого, у них существовало мощное сепаратистское движение, так называемая Курдская рабочая партия, которая вела, в том числе и вооруженными методами, борьбу с правительством, выдвигала требование создания курдской государственности, курдского государства. Турки это рассматривали как сепаратизм и жестко боролись с этим, особенно во времена военных режимов.

Потом ситуация изменилась, и Турция стала государством, исповедующим демократические принципы. Страна стала стремиться к интеграции с Европой, вошла в НАТО, и Запад начал оказывать давление на Турцию, особенно после распада Советского Союза, когда она перестала быть форпостом в борьбе против СССР. Тогда ей многое прощалось, даже поощрялись турецкие военные, которые были весьма консервативной силой и гарантировали соблюдение конституции еще с давних времен.

После того как СССР перестал существовать, на Турцию стали оказывать давление, да и сами турецкие власти в новой ситуации поняли, что эту политику надо менять. Курдская рабочая партия начала терять своих последователей: Оджалан был захвачен и посажен в тюрьму, приговорен к пожизненному заключению, и это движение ослабло, появились более умеренные силы среди курдов. И Турция стала менять свою политику. Курды были признаны меньшинством, и они практически стали проводить в жизнь политику культурной автономии — не территориальной, а культурной. Курдам разрешили использовать язык, вести преподавание, появились телевизионные станции, газеты, журналы и т. д. Турция декларировала задачу вхождения в Европейский союз. А там существуют конкретные нормы,

ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

которые предъявляются к кандидатам: это определенная политика в отношении нацменьшинств — признание прав; гуманизация наказаний; справедливый суд; ликвидация военных трибуналов, когда собирались трое военных и приговаривали к смертной казни того или иного курда, который побил какого-нибудь солдата, или даже убил, или, может быть, участвовал в запрещенной организации. Турки стали постепенно выполнять эти условия, и сегодня ситуация с курдами совершенно другая, но Европа считает, что Турция пока еще не готова к вступлению в Евросоюз.

Некоторые ученые считают, что этнические конфликты неразрешимы — бытовые разрешимы, а этнические нет. В какой-то мере это так, но все-таки не совсем. Мы знаем ситуации, в которых конфликты были урегулированы на стадии, когда они еще не доходили до мощного вооруженного, насильственного противостояния: например, мирное разделение Чехословакии. Была такая страна, и мы ее жителей всегда считали чехословаками, хотя там были и чехи, и словаки. Между ними была некая латентная неприязнь, конкуренция, хотя они очень близки друг другу и по языку, и по культуре. Страна была мирно разделена на Чехию и Словакию, и до конфликта дело не дошло. Между ними сложились спокойные отношения. Но, скажем, в Словакии и в Румынии (Трансильвания) живет венгерское меньшинство, и отношения между этим меньшинством и господствующими этническими группами далеко не безоблачны. Казалось бы, объединенная Европа, а проблема венгерского меньшинства, равно как и румынских цыган, в Европе существует. Сегодня мы с большим интересом следим за объединением европейского пространства и гадаем, удастся ли европейцам фактически объединить более 25 стран в государство без границ. Еще пока нельзя сказать, что нет границ, потому что граждане некоторых новых членов Евросоюза могут свободно передвигаться, но не могут пользоваться теми же правами — жить и работать в любой стране Евросоюза. Скажем, Швеция, Англия, Ирландия в 2004 году сразу разрешали у себя работать жителям из стран Восточной Европы и Балтии, только что вступивших в Евросоюз, а другие государства — нет. Они и так были перенаселены беженцами и незаконными мигрантами.

Вообще миграция — это очень серьезная проблема, тем более что Европа дряхлеет, стареет — и это само по себе источник возможного конфликта. Так же как и демографические проблемы России: недонаселенность Дальнего Востока и Восточной Сибири, негативный, или отрицательный прирост населения, то есть его уменьшение. Я надеюсь, что мы будем нормально развиваться, и наступит время, когда нам понадобятся трудовые мигранты не только с пространства СНГ, а еще нам придется приглашать их откуда-нибудь из Юго-Восточной Азии: пакистанцев, граждан Бангладеш и других государств, иначе мы просто не сможем существовать. Так что здесь ненужный скептицизм или пессимизм вреден, надо быть оптимистами. Есть такая поговорка: пессимист — это хорошо информированный оптимист. Поэтому, с одной стороны, нужно всегда знать истину со всеми ее неприятными составляющими, но с другой — необходимо смотреть в будущее с исторически присущим нам оптимизмом.

Возвращаясь к проблеме беженцев, повторю, что это, может быть, самая сложная часть любых межэтнических конфликтов.

Я вам привел примеры конфликтов на Южном Кавказе и израильскопалестинского. Еще могу привести пример конфликта в Судане. Это крупнейшее африканское государство, очень богатое ресурсами.

Оно не принадлежит к числу богатых государств по уровню душевого дохода и уровню жизни населения. Это скорее бедная страна, но ее природные богатства привлекают сегодня многие государства, и в частности Китай, который ищет места, где есть энергоресурсы.

Он сегодня является практически главным инвестором и владельцем значительного количества месторождений в Судане, можно сказать, господствует в этой стране, действует, как всегда, с опережением.

В Судане существует конфликт между севером страны, где живут арабы-мусульмане, и югом, где живут негроидные племена, которые исповедуют либо христианство, либо придерживаются старых анимистических культов.

К сведению, христианство появилось в Африке в результате действий западных миссионеров, которые в течение многих лет ездили по миру и проповедовали эту религию. В Африке государства или части государств стали христианскими либо в результате долгого колониального господства, когда метрополия была христианской и, естественно, в большинстве случаев люди принимали религию метрополии, либо в результате действий миссионеров, которые подвижнически работали во многих странах, особенно там, где не было монотеистических религий, то есть не было ислама. Племена, которые исповедовали либо культ предков, либо другие какие-то религии анимистического свойства, легко приходили к новой религии, так как им не нужно было

ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

менять одну монотеистическую веру на другую. Таким образом, юг Судана оказался населенным либо христианами, либо теми, кто сохранял приверженность старым анимистическим культам, то есть племенами, которые обожествляли силы природы, и у них был свой пантеон богов, или у которых был культ предков.

Когда в 1970-е годы в Судане происходил процесс исламизации при власти президента Нимейри, на эти племена было оказано давление с тем, чтобы они приняли ислам. Это и вызвало конфликт и начало борьбы этих племен за автономию или за отделение от Судана. Они не хотели, чтобы их коснулась исламизация, и им пришлось принимать иную веру. Они были отделены от севера и по конфессиональной линии — по линии религии, и по линии чисто этнической.

То есть можно сказать, что конфликт имел этноконфессиональную природу, а конфликт становится особенно серьезным именно тогда, когда происходит объединение противостояния этносов и противостояния религий, конфессий. Как в случае с армяно-азербайджанским конфликтом: здесь есть сочетание и фактора этнического, и фактора религиозного — мусульман и христиан. Такой конфликт бывает особенно напряженным в том случае, если уровень религиозности высок.

В армяно-азербайджанском конфликте уровень религиозности не так высок, потому что и Азербайджан, и Армения — общества светские, секулярные.

В случае с Суданом именно с повышением уровня религиозности, провозглашением исламского государства, особенно с господством шариата в самой системе права и государства, жители юга страны стали испытывать серьезный дискомфорт, что привело к войне между югом и севером. В результате этой борьбы погибло много людей. Периодически заключались перемирия, договаривались о каких-то формулах сохранения единства, автономии юга — все срывалось. Современный Судан — государство, где ислам играет огромную роль. Нынешний режим — военный, президент страны генерал Омар аль-Башир считается активным поборником исламских норм. Именно в этой стране в 1991–1996 годах находил свое убежище такой известный во всем мире террорист, как Усама бин Ладен. Для того чтобы страну снова не ввергнуть в пучину войны, суданским властям пришлось согласиться с требованиями южан, поддержанными мировым сообществом, провести референдум о судьбе юга Судана. И вот уже совершенно ясно, что все южане проголосуют за отделение.

Там во время референдума находились наши наблюдатели. Среди них был мой бывший студент Михаил Витальевич Маргелов, который является председателем Комитета Совета Федерации по международным делам, специальным представителем Президента РФ по Судану (у нас есть свои экономические интересы: мы тоже хотим там нефть добывать). Он рассказал, что на юге Судана подавляющее большинство граждан проголосовали за отделение, поэтому будет создано новое государство со столицей в городе Джуба, и, видимо, там вскоре откроется посольство Российской Федерации. Юг Судана — крайне неразвитая территория, очень бедная, с глиняными хижинами и т. п.

Теперь юг Судана будет развиваться, туда потекут инвестиции, международная помощь, потому что этот регион богат нефтью. Раньше нефть с юга текла по нефтепроводу на север, и южане с этого практически ничего не получали. Такая обстановка в последние годы, естественно, послужила тем самым разжигающим моментом, который способствовал росту недовольства населения и стремлению получить независимость. Южане считают, что, отделившись от севера Судана, они смогут превратить свой регион в развитое государство.

Западным странам, естественно, это выгодно, потому что эта мощная исламская страна, с которой у Запада есть проблемы, будет «подперта» с юга христианским государством, а оно в свою очередь будет вынуждено опираться на помощь Запада. Вот такой расклад этого этнополитического конфликта, в котором перемешаны этнический момент, конфессиональный (религиозный) момент и политический момент, то есть интересы внешних сил. Пока непонятно, что из этого получится: сумеет ли юг остаться консолидированным, потому что там есть этнические меньшинства, племена. Мне кажется, что уже в скором времени там могут возникнуть новые внутренние конфликты, особенно если начнется борьба за передел, за то, кто будет контролировать ресурсы. Главный вопрос: как строить власть, когда есть племенная структура? Вообще, когда люди раздроблены по племенам, это всегда имеет или может иметь достаточно негативные последствия.

Я уже говорил, что для человека в принципе психологически характерно стремление входить в какую-нибудь, как говорят ученые, группу солидарности. Такой группой может быть и племя, и профессиональное объединение, и политическая партия, и даже жилой квартал, как бывает на Востоке. Там люди часто поддерживают тесные отношения друг с другом в рамках соседской общины. В Средней Азии есть

ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

понятие «махалля» — это жилой квартал, в котором люди, живущие в рядом расположенных домах, объединяются в своего рода общину.

Они ходят друг к другу в гости, помогают друг другу строить и ремонтировать дома, воспитывать детей, то есть возникает как бы большая семья. В России такой солидарности не существует, даже в деревнях люди часто не только не поддерживают дружеских или товарищеских отношений, но и враждуют друг с другом, а иногда и родственники не могут жить мирно. На Востоке иначе: там семья, клан, племя — это группа солидарности, которая выше лояльности государству или политической партии, режиму, корпорации. То же самое можно сказать о религиозной группе, которая служит возникновению солидарности.

В исламе есть такое понятие — «умма». В современном арабском языке «умма» означает «нация», а изначально в VII веке, когда появился ислам, оно обозначало общину всех мусульман. Ее сплачивает общемусульманская солидарность. Началось все с пророка Мухаммеда, который стал проповедовать ислам в Аравии. Тогда она была населена враждующими арабскими племенами, постоянно находившимися в состоянии конфликта — воевали, убивали друг друга. Кроме того, была кровная месть. Она существует до сих пор в некоторых регионах мира, в том числе и на Северном Кавказе. Причем есть такая ее форма, как отложенная кровная месть. То есть вроде бы современный человек, но он несет обязанность мстить другому роду, представитель которого когда-то убил родственника предка или родственника этого человека. И он обязан отомстить: убить человека из семьи обидчика, даже его дальнего родственника или соплеменника, причем совершенно ни в чем не виновного. Иногда эта отложенная кровная месть может тянуться годами: люди поддерживают нормальные отношения, потом вдруг один человек неожиданно убивает другого, потому что ему отец или мать завещали выполнить этот долг перед семьей, своей общиной.

Итак, в VII веке через Аравию проходили торговые караваны на верблюдах, и одни племена — верблюдоводов — нанимались их вести, другие — охранять, а третьи грабили, потом нередко менялись местами. Естественно, это мешало обществу нормально развиваться и прийти к консенсусу, на основании которого было бы достигнуто согласие. Когда пришел пророк и стал распространять ислам, он начал бороться с этой племенной солидарностью, которая была заменена солидарностью религии. Он стал объяснять людям, которые приняли ислам, что они должны забыть о том, к какому племени принадлежат, о племенной мести, которая стала жестоко преследоваться, и быть солидарными только с общиной всех мусульман. И было создано арабомусульманское государство, которое превратилось в огромную империю, включив в свой состав обширную территорию — от нынешней Испании и даже юга Франции до Индии — это запад и восток, на севере — это Центральная Азия, Кавказ, Причерноморье.

В некоторых государствах эта групповая солидарность в принципе существует и сегодня, и она вступает в конфликт с современными лояльностями — гражданством, верностью государственному долгу, службой в армии и т. д. Конечно, это противоречие решается в рамках так называемой многоуровневой идентификации, то есть когда человек чувствует себя одновременно принадлежащим к разным солидарным группам. Это касается и этноса, этнической идентификации, когда человек в рамках одного федерального государства, скажем, России, идентифицирует себя, предположим, как татарин и как россиянин, или как дагестанец или аварец и одновременно — как россиянин. Как мы знаем, это все тоже не так просто, но тем не менее эта многоступенчатая, многоуровневая идентичность и, соответственно, лояльность позволяют преодолевать те противоречия, которые заложены в самой природе существования общества. Напряженность возникает вследствие этих многоуровневых идентичностей, когда общество фрагментировано, когда есть фрагментарность — социальная, этническая, конфессиональная, то есть люди разрознены. И они могут объединяться как с помощью каких-то архаичных форм — это может быть и племя, и религиозная секта, так и с помощью современных — вроде политической партии. Политическая партия может объединить людей разных идентичностей, но не всегда они считают свою верность партийным ценностям самой важной.

В конфликтологии в рамках определения идентичности существует теория человеческих потребностей. То есть в конечном счете мы живем для того чтобы удовлетворять свои потребности в той или иной форме. Они носят разнообразный характер: есть потребности духовного свойства, есть — материального. В истории так происходит, что на одних этапах развития общества превалируют, начинают выходить на первое место материальные потребности, происходит всплеск консьюмеризма, а на других этапах возникают идеалистические представления о том, что нужно человеку. Одни люди больше ценят свобоЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ ду, другие — духовность, третьи — хорошую еду или выпивку, иные жизненные удовольствия. Так, по теории человеческих потребностей выделяется три уровня единиц, которые имеют отношение к конфликту, — это сами потребности, ценности и интересы.

Если говорить о потребностях, то это прежде всего такие, которые обеспечивают выживание людей. Мы не сможем выжить, если, например, не будет обеспечен доступ к воде. Может быть, для нас, живущих в Санкт-Петербурге и Москве, проблема воды остро не стоит: вода течет из крана, мы можем пить, мыться — у нас ограничений нет. Или, в крайнем случае, можно пойти купить бутылку воды, на воду деньги есть всегда. Мы забываем о том, что для огромной части населения земного шара доступ к воде является сложнейшей проблемой. По данным ООН, число людей, которые не имеют возможности пить нормальную питьевую воду, превышает миллиард. Поэтому доступ к водным ресурсам сегодня может стать источником конфликтов.

У нас есть Байкал — огромный резервуар питьевой воды, но мы свою воду не ценим, загрязняем ее, а на берег озера страшно смотреть — сплошной мусор. Мы сами на 80 % состоим из воды, поэтому без нее не выживем. Этот стратегический ресурс, может быть, более важен, чем все остальные, и всегда будет иметь ценность, потому что его сложно возобновлять.

Правда, сегодня развиваются технологии опреснения воды. Раньше они были очень дорогими, сегодня дешевеют. На Ближнем Востоке, где мне приходится часто бывать, есть целые государства, которые вообще не имеют водных ресурсов: в частности, некоторые богатые государства Аравии, включая Кувейт, Объединенные Арабские Эмираты. Они обеспечивают свои потребности за счет опреснения.

Например, правитель Объединенных Арабских Эмиратов шейх Заид в свое время на маленьком островке в океане устроил зоопарк: завез туда разных животных из африканских саванн — зебр, жирафов, антилоп. А на островке ничего, кроме песка, не было. Шейх мог распоряжаться огромными ресурсами и имел возможность на несколько километров от опреснительного завода, который находился на континенте, по дну океана протянуть трубу, откуда на остров ежедневно попадает пресная вода. Там растут деревья, кустарники, цветы, гуляют животные, которые хорошо питаются, имеют возможность пить воду, туда ездят туристы на лодках. Трудно представить, во сколько обходится это маленькое удовольствие.

Вообще Объединенные Арабские Эмираты — это государство, где очень много растительности, там все в зелени. В Москве, к сожалению, из-за строительства домов вырубается много деревьев, и это очень печально. А там на нефтяные деньги опресняется вода, озеленяются территории, выращиваются сады, пальмы. Невозможно представить себе, что всего 40 лет назад там была пустыня, а на добыче нефти жители создали это чудо. Всем этим я хочу сказать, что вода в тех регионах, где с доступом к ней туго, является источником конфликтов: например, на Ближнем Востоке, в Южной Азии, Африке, между Индией и Китаем и др. Есть проблема даже у нас на Дальнем Востоке в связи с тем, что периодически происходят выбросы токсических веществ из предприятий Китая в Амур. И я думаю, что проблема водных ресурсов будет оставаться очень острой, и даже резкое удешевление опреснительных технологий все равно не заменит источники настоящей, здоровой, хорошей пресной воды, которых не так уж много.

Кроме воды, которая нам необходима, у нас есть потребность в пище. Простая, казалось бы, вещь, потому что сегодня человечество вроде бы может себя обеспечивать продуктами питания. Но тем не менее хорошо известно, что есть множество государств, где люди недоедают, и помощь международная оказывается, но ее все равно не хватает. Огромное количество детей в мире страдают от недоедания, умирают от дистрофии. Есть такое понятие — золотой миллиард.

Население земного шара приближается к 7 млрд. Из них миллиард, сейчас уже больше, — это люди, которые могут себе позволить все.

Это, конечно, не самые сверхбогатые люди, но те, которые не имеют недостатка в пище, воде, передвижении, средствах транспорта, жилье и т. д. Но наряду с золотым миллиардом, в основном жителями развитых стран, есть и голодный миллиард — люди, которые всего этого в необходимом количестве не имеют. И, наконец, посередине есть разные пограничные категории между этими двумя миллиардами. Вот вам еще источник конфликтов — это неравенство, которое существует в мире, поэтому удовлетворение потребности в пище — это очень важно.

Кстати сказать, у нас среди специалистов ведутся дебаты о том, кем вообще Россия может быть для мира, каково ее будущее? Вы знаете, мы глубоко убеждены в том, что мы очень креативны, и это, наверное, правда. Я надеюсь, ваше поколение будет более креативным. Наша креативность состоит в том, что мы способны создавать

ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

высокие технологии. Но мы их не всегда можем превратить в продукты, здесь у нас пока плохо дело обстоит. Мы можем придумывать гениальные изобретения, вырабатывать замечательные идеи, но не всегда все это у нас превращается в какие-то прикладные результаты. И поэтому очень часто наши изобретения утекают на Запад и там становятся товарами, продуктами. Хорошо известно о том, как востребованы наши программисты, другие специалисты на Западе.

Точно так же сегодня востребованы китайские, индийские специалисты. В Силиконовой долине США программисты — это в основном индийцы, китайцы, русские, представители других государств.

Объясняется это тем, что сами коренные американцы, англосаксы не очень-то любят точные науки.

Когда я работал в одном из довольно престижных американских университетов, в Беркли, то провел такое наблюдение: когда проходишь мимо корпусов (а там стены в основном стеклянные) и видишь в аудитории лица людей с Дальнего Востока — в основном китайцев, корейцев, то ясно, что это химический или математический факультет. Подавляющее большинство студентов — оттуда, и они блестяще учатся, добиваются хороших результатов. А если в аудитории сидят англосаксы, то, скорее всего, это гуманитарный факультет, так как эта часть населения больше «уважает» гуманитарные науки.

Немалая часть отечественных специалистов, которые ведут дебаты о будущем нашей страны, видят его в том, что мы будем всемирной мастерской высоких технологий, изобретений. Китай, например, — всемирная мастерская товаров, которая сегодня одевает и обувает весь мир. Китайские товары, как вы знаете, заполонили все страны мира, им противостоять очень трудно. Вопрос только в том, сколь долго они смогут быть так конкурентоспособны за счет прежде всего избытка дешевой рабочей силы и фантастической трудовой этики, чего нет у других. Потому что работать по много часов в день за маленькую зарплату без выходных не каждая нация способна, даже если есть импульс, мотивация. Китайцы также очень хорошо умеют копировать и воссоздавать чужие технологические достижения. Скажем, сегодня за счет своей огромной успешной диаспоры они добиваются уникальных результатов, вроде создания суперкомпьютера, который, как они говорят, превосходит американский. А мы давно охотимся за таким компьютером, у нас его пока нет, и американцы нам его не продавали. Значит, встает вопрос о том, что Россия будет кузницей таких прорывных идей, которые мы сможем реализовать на рынке и, может быть, будем сами превращать в промышленные достижения, продукцию.

Есть и другие специалисты, в частности многие мои коллеги, которые считают, что наше главное преимущество — это обладание уникальными земельными и водными ресурсами, поэтому мы можем быть главным производителем продовольствия — Россия может кормить человечество. Если мы научимся правильно эту землю использовать, нормально на ней работать, то теоретически можно представить, что это так и будет, потому что, скажем, те же Индия и Китай сегодня уже испытывают некоторый дефицит продовольствия. Может быть, возникнут новые технологии, которые позволят создать искусственные способы выращивания, например, пшеницы без земли, но пока этого нет, нужны земля, вода, гумус, плодородная почва, и этого у нас пока в избытке. Да, есть такая стратегия превращения страны в кузницу продовольствия, наверное, теоретически это возможно. И даже наши сложные погодные условия, может быть, этому не помеха. Конечно, нам с климатом не очень повезло, но есть северные государства типа Швеции, которые добиваются очень высокой урожайности в подобных климатических условиях.

Это то, что касается базовых потребностей, которые необходимы для выживания. Сегодня появляются новые технологии, которые нам не всегда нравятся, скажем, генетически модифицированные продукты, и еще неизвестно, как они скажутся на людях, и прочие искусственные вещи, синтетические продукты — все это, конечно, пока не очень приятно, но тем не менее мы должны этим располагать. Есть и другие потребности, которые нужны для выживания и нормального воспроизводства населения, и доступ к удовлетворению этих потребностей — важнейшее условие для того чтобы избежать конфликтов.

Потому что не у всех людей равный доступ.

Теперь, что такое интерес? Интерес — это то, что имеют и отдельные люди, и различные группы в широком смысле слова. Ну, например, это такие коллективные интересы, как безопасность. Мы же хотим жить безопасно, чтобы нам было обеспечено сохранение здоровья, чтобы нас никто не убил, нам никто не угрожал — это касается и коллектива, и государства, и индивидуума — человека. Мы хотим, чтобы не было войны, преступности, посягательства на жизнь человека, его имущество, жизнь и здоровье его близких. Есть определенные интеЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ ресы, которые касаются и социальных проблем, связанных с охраной прав, труда, с возможностями получения работы и т. д. И здесь встает вопрос о том, как можно добиться социального компромисса, чтобы все эти интересы были обеспечены. Необходим именно социальный компромисс, ведь всем обеспечить равные условия невозможно. А для того чтобы обеспечить безопасность, государство должно тратить определенные ресурсы, иметь армию, защищать границы, вести борьбу с преступностью и другими угрозами, наркоманией, скажем. И есть интересы, пограничные с этими интересами, то есть нужно охранять границы государства от различных посягательств.

Наконец, что такое ценности? Ценности — это те базовые принципы, элементы культуры, бытовые нормы, которым мы привержены.

И каждая этническая группа, каждая группа населения им привержена. Поэтому есть понятие культурного диссонанса, с которым, наверное, многие из вас знакомы, когда представители различных национальностей, государств, этнических групп встречаются, но часто не понимают друг друга из-за того, что есть диссонанс в этих ценностях.

На диссонансе ценностей отчасти и основаны те противоречия, которые мы сегодня видим в нашем обществе. Я уже говорил о событиях на Манежной площади, о том, что у нас, к сожалению, есть проблемы с мигрантами, которые приезжают в центральные районы и, в частности, в Москву. Это связано с тем, что не совпадают некоторые ценностные нормы. Люди, приезжающие сюда, не всегда понимают, как надо себя вести, неодобрительно относятся к тем нормам, которых придерживается коренное население, и возникает искаженное представление о ценностях, существующих в этом обществе. Например, люди, приезжающие из мусульманского мира, относятся, скажем, к тому, как должна вести себя девушка или женщина, иначе, чем мы.

Возникают непонимание, неуважение. Соответственно, происходит отторжение со стороны коренного населения, которое тоже не принимает некоторых вещей, появляющихся вместе с мигрантами.

Кстати, могу привести примеры, которые касаются несовпадения ценностей между различными поколениями. Это часто превращается еще и в поколенческий конфликт из-за разногласий между различными поколениями одной и той же этнической группы. Это тоже влияет на конфликтную ситуацию. А культурные коды, трансляция культурных ценностей — совершенно разные у разных народов, этнических групп. Скажем, близкий нам пример — способы общения преподавателя и студента в разных государствах. Несмотря на близость образовательных систем, эти способы разные. Даже внутри одного государства, например в Соединенных Штатах Америки. В университетах Восточного побережья — Бостоне, Массачусетсе, Нью-Йорке — обстановка более консервативная, и студенты ведут себя иначе — они одеты более строго, к ним предъявляются более жесткие требования в плане поведения, дисциплины на занятиях и самого характера общения преподавателя и студента. Сама атмосфера достаточно консервативная и в смысле задавания вопросов, общения преподавателей, преподавания вообще. Но тем не менее есть определенный уровень свободы. Если сравнить это, скажем, с японской системой, где присутствует определенный культ особого уважения старших, беспрекословного подчинения старшим, то в Японии студенты менее свободны.

Они постесняются задать вопрос, потому что то, что говорит преподаватель, как правило, безусловная истина.

А если посмотреть на западное побережье США — Калифорнию, где мне приходилось работать, там более либеральная система, и надо привыкать к другому способу поведения. Студенты могут свободно заходить, уходить, но они, правда, этим не злоупотребляют, потому что когда люди платят деньги, они считают, что должны получить все то, что им поможет потом конкурентно бороться за место в жизни. Там проблем с вопросами не существует — они из тебя вытянут все, что ты знаешь. Преподавание они рассматривают как товар: ты приходишь, они тебе платят за это деньги и получают то, что считают нужным.

Кстати, американский подход к студентам связан с конкурентностью, с тем, что каждый студент смотрит на другого как на конкурента уже с первого года обучения. Поэтому наши иногда удивляются, почему они не списывают друг у друга. Потому что если студенты рядом сидят, они уже думают, что через три года, возможно, они будут конкурировать, подавать заявку на вакансию в одну и ту же компанию. И каждому важно, чтобы победил именно он, а не его сосед. Поэтому даже вопроса не возникает, почему они не дают друг другу списывать.

То же самое касается и разговоров между собой. Американские студенты не разговаривают друг с другом, потому что они пришли покупать товары, а не просто учиться. Студент либо не будет учиться вообще, либо будет учиться и вытягивать из этого все, что возможно. А с точки зрения самой системы калифорнийские студенты в том же, скажем, Беркли совершенно иначе одеты. Они могут прийти во

ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

вьетнамках, слушать и одновременно обедать, пить чай или еще чтонибудь. Поэтому разная культура, разные культурные коды могут в определенных условиях создавать маленькие конфликты, демонстрирующие, что все общества разные. Даже в рамках одного развитого, модернизированного общества люди относятся к своим ценностям по-разному. Есть их общая часть и есть части противоречащие.

Люди должны понимать, что эти ценности разные. Если бы я приехал туда и начал свое преподавание с требования от студентов заходить в зал после меня, как у нас принято, то я бы вступил с ними в конфликт. Если я принимаю их методику, способ общения, то все будет хорошо. Если студент опоздал, это его личное дело, мы с ним разберемся на экзамене, а делать ему замечание я ни в коем случае не буду. Если он встал и ушел, значит, это ему очень нужно. Если он сидит и ест, потому что не успел и ему хочется, пусть ест на здоровье.

Но со всем остальным полный порядок.

Опять же вопрос культурных ценностей, культурных норм может быть источником непонимания. Я привел наиболее близкий вам пример. Повторюсь: разная трудовая этика, разное отношение к труду или к порядку со стороны китайцев, европейцев и других народов могут вызывать неприязнь, напряженность и в конечном счете порождать конфликты. Даже в рамках той же Европы и Евросоюза есть государства и нации, которые в соответствии со своими ценностями относятся к порядку и к отношениям друг с другом так, что резко противоречат другим государствам. Скажем, в Скандинавии практически нет коррупции, она минимизирована, потому что жители создали себе такой порядок и свято его соблюдают. И вообще они с детства воспитывают уважение к труду. А в странах южной Европы, к примеру, в Греции, на юге Италии, такого нет. Там другое отношение к коррупции, другое отношение к самому труду — более либеральное, спокойное. Поэтому проблема ценностей в теории человеческих потребностей имеет непосредственное отношение к этнической конфликтологии.

Приведу еще один маленький пример, как одно поколение доживает до того, когда появляются другие культурные нормы, и как к ним тяжело приспосабливаться. В Японии женщины раньше носили кимоно и специальную обувь на высокой подошве, еще 20 лет назад они так ходили, а сейчас очень редко можно встретить бабушек в кимоно.

Японская женщина, видя мужчину или вообще чужого человека, кланяется (вы знаете, что японцы кланяются, а женщины в два раза чаще).

И вот культурологи заметили такой факт, что когда эти японские бабушки начали пользоваться банкоматами, они подходили к ним и кланялись, потому что это существа, которые дают тебе деньги, и к ним надо относиться с почтением. Поэтому такой культурный диссонанс имеет большое значение.

Культурный диссонанс можно рассмотреть на примере дресскода — того, как люди одеваются. Скажем, женщина-мусульманка, которая носит головной платок — хиджаб, сегодня в силу определенных коннотаций у значительной части населения Центральной России иногда вызывает неправильную реакцию. Хотя было время, когда все русские женщины покрывали голову, и это считалось нормальным.

Ничего плохого в этом нет. Надо понимать, что мы — люди из разных культур. А с точки зрения человека, который привык жить в обществе, где голова женщины всегда покрыта, раздражающим моментом является то, как одеты наши женщины или девушки. Разница культурных ценностей проявляется, в частности, и в этом, иногда приводя к определенным конфликтам. Вы знаете, что в некоторых странах Европы головной платок запрещен в государственных учреждениях и учебных заведениях: во Франции, скажем, потому что хиджаб считается символом принадлежности к определенной конфессиональной группе, и его ношение несовместимо со светским характером государства. Государственная система Франции — лаицизм, или строгий секуляризм, отделение церкви, религии от государства. Поэтому все, что имеет отношение к религии, не должно демонстрироваться. И всякое разделение между людьми на религиозной основе не должно присутствовать в государственной жизни. Введение такого закона вызвало массовые демонстрации недовольных, но тем не менее они были погашены достижением договоренности.

А сегодня уже в некоторых европейских государствах ведется борьба не с хиджабами, а с никабами — головными уборами, полностью закрывающими лицо женщины, имеющими только прорези для глаз. В результате такой глубокой исламизации значительная часть женского населения иммигрантов в Европе начинает носить никаб.

Это вызывает проблемы в тех случаях, когда нужна идентификация женщины. Скажем, странно себе представить женщину, ведущую автомобиль с лицом, закрытым платком с двумя прорезями. Некоторые считают, что это нарушает требования безопасности и можно попасть в аварию быстрее. Есть проблема с фотографиями, с тем, как идентиЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ фицировать человека по паспорту или вообще увидеть, кто перед тобой. В некоторых странах Востока, например, в Йемене, были случаи, когда террористы маскировались под женщин и попадали в те места, где они хотели совершить теракт. А полицейские-мужчины или представители сил безопасности не имели возможности их досмотреть.

Если полицейский начнет проверять женщину, его просто могут там зарезать, потому что это величайшее оскорбление с точки зрения тех ценностных норм, которые там существуют. Поэтому государство вынуждено было создать специальные отряды полиции, состоящие из женщин, которые могут обыскивать женщин в никабах. Можно привести множество примеров, показывающих, что культурные различия должны быть адаптированы соответствующим образом, чтобы не вызывать определенных противоречий.

— Уважаемый Виталий Вячеславович, хотелось бы узнать, как Вы относитесь к деятельности «Викиликса»? (вопрос из зала) — Вы знаете, это случай, конечно, беспрецедентный, потому что ничего подобного не было. Здесь вступают в противоречия, на мой взгляд, две ценности. С одной стороны, такая ценность, как свобода доступа к информации, получения информации, ее циркуляции, распространения. Это, безусловно, величайшая ценность нынешнего информационного общества, которая является незыблемой. И с точки зрения этой нормы Ассанж ничего незаконного не осуществил: он получил информацию и поделился со всеми. С другой стороны — секретная информация, которая защищается определенным образом и распространение которой является нарушением конкретного закона.

Я в декабре 2010 года присутствовал на одной конференции в Международном институте стратегических исследований в Лондоне, где выступала госпожа Хиллари Клинтон, госсекретарь Соединенных Штатов. Там присутствовали люди высокого уровня. Ей задали вопрос насчет «Викиликса», и она сказала очень интересную вещь, как это произошло, чего я до этого не слышал. Вы знаете, что каждое ведомство имеет свою систему засекречивания информации. В любом посольстве есть так называемые референтуры, где шифруются телеграммы, посылаемые из посольства в Центр, и расшифровываются сообщения, полученные из Центра. Эти тексты становятся секретными документами. И в принципе доступ к этим документам имеет определенная небольшая группа людей. В данном случае посол прочитал документ и на этом дело закончил, а если он решил, что с этим должен ознакомиться еще кто-то, тот человек тоже имеет доступ к документу. То же самое происходит и в Центре.

Так вот, как сказала госпожа Клинтон, они решили, что госдепартамент не может на 100 % обеспечить надежность передачи информации и ее охраны, потому что у американцев существует гораздо более развитая, чем в других странах, система обмена информацией, циркулирования между ведомствами и т. д. И они решили, что передача зашифрованной информации из посольства будет идти по каналам Министерства обороны. Вы понимаете, что у Министерства обороны есть свои представительства, военные атташаты, зашифрованная переписка, которая идет по их каналам. И госдепартамент решил передавать всю свою информацию через сеть, которая контролируется системой обороны. Именно там и произошла утечка, это был человеческий фактор. То есть сотрудник этой системы регулярно брал эти секретные документы и копировал. Потом он их передал «Викиликсу». С точки зрения американцев было совершено должностное преступление, государственная измена со стороны военнослужащего, который украл документы госдепартамента с грифом «Совершенно секретно» из системы Министерства обороны и передал их журналистам. И он должен быть наказан по законам государства. А вот об ответственности и правомерности действий Ассанжа здесь можно поставить большой вопрос.

С одной стороны, основатель сайта «Викиликс» ничего плохого не сделал: он получил документы от человека, который ему их передал, но не обязан был соблюдать их секретность, потому что он под этим не подписывался, и вообще он австралиец, который не обязан соблюдать законы американского государства. С другой стороны, он участвовал в распространении совершенно секретных документов, и с точки зрения американского закона стал соучастником этого преступления.