«ПЕРЕВОДЫ СОВРЕМЕННОЙ АНГЛОЯЗЫЧНОЙ ПОЭЗИИ НА РУССКИЙ ЯЗЫК В АСПЕКТЕ ПОТЕНЦИАЛЬНОСТИ ...»

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ НАУКИ

ИНСТИТУТ ЯЗЫКОЗНАНИЯ РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК

На правах рукописи

ТАРАСОВА МАРИЯ АЛЕКСЕЕВНА

ПЕРЕВОДЫ СОВРЕМЕННОЙ АНГЛОЯЗЫЧНОЙ ПОЭЗИИ

НА РУССКИЙ ЯЗЫК В АСПЕКТЕ ПОТЕНЦИАЛЬНОСТИ

Специальность 10.02.20 – Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Научный руководитель – доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Азарова Н.М.

Москва –

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение…………………………………………………………………………... Глава 1. Вопросы теории и истории перевода в контексте потенциальности Раздел 1. Теоретические вопросы перевода поэтических текстов 1.1.1. Обоснование термина потенциальность. Потенциальность поэтического языка как подсистемы общенационального языка……………. 1.1.2. Перевод художественных текстов как объект лингвистического исследования. Перевод поэтических текстов…………………………………. 1.1.3. Проблемы переводческой практики в осмыслении философов…......... 1.1.4. Особенности перевода современных поэтических текстов.…………... 1.1.5. Особенности перевода поэтических текстов с английского языка на русский…………………………………………………………………………... 1.1.6. Некоторые особенности языка современных английских поэтических текстов……...……………………………………………………………………. 1.1.7. Метод поуровневого анализа переводных поэтических текстов…........ 1.1.8. Роль поэтической грамматики в теории перевода поэтических текстов (словообразовательные и грамматические аспекты)………

1.1.9. Перевод и взаимовлияние языков: лингвистический аспект. Теория интерференции и перевод……………………………………..………………... Выводы по разделу 1 главы 1……...…………………………………………… Раздел 2. Роль переводческой деятельности в развитии русского языка 1.2.1. Письменный язык Х – XVII веков и перевод….........……...…………... 1.2.2. Переводческая деятельность и развитие русского языка в XVIII – XX веках….………………………………………………………………………....... 1.2.3. Перевод как катализатор языкового развития……………...…………. Выводы по разделу 2 главы 1…………………………………...…………….. Глава 2. Перевод англоязычных поэтических текстов в аспекте потенциальности для современного русского языка (словообразовательный и грамматический аспекты) 2.1. Русские корреляты прилагательных с суффиксом -able………..………. 2.2. Русские корреляты отглагольных существительных с суффиксами -ing и -er…………………………………………...…………………………..…….. 2.3. Иноязычные словообразовательные элементы в языке современной русской поэзии…………………………………………………………………. 2.4. Перевод сложных слов с суффиксом -ed……..………………………….. 2.5. Сложные слова и дефисные комплексы в языке переводной поэзии…. 2.6. Особенности грамматики отрицания…………...………………………... 2.7. Потенциальные формы множественного числа существительных…..... 2.8. Некоторые особенности функционирования предлогов в переводных поэтических текстах………………………………………………………….... 2.9. Потенциальные формы в идиостиле поэта-переводчика (сравнение оригинальных стихов и переводов)……………………………...…………… Выводы по главе 2…………………………………..…………………………. Заключение……………………………………………………………………... Библиография……………………………………………………………….….. Список источников…………………………………………………………….. Введение В работе исследуются потенциальные явления в области словообразования и грамматики, возникающие в русских переводах современных англоязычных поэтических текстов.

Потенциальность в современной лингвистике понимается как универсальное свойство языковой системы. В первую очередь это связано с противопоставлении норме как «системе обязательных реализаций» [Косериу 1963, 175]. Потенциальные явления опираются на системно заданные свойства языка: в творчестве находят отражение «языковые тенденции, проявленные в нормах и правилах употребления единиц языка» [Демьянков 2009, 19].

В нашей работе под проявлениями потенциальности в тексте понимается реализация возможностей, заложенных в языковой системе и получающих развитие при определенных благоприятных условиях. Данные явления в области словообразования и грамматики рассматриваются нами в текстах переводов современной англоязычной поэзии.

настоящее время в лингвистике наблюдается устойчивый интерес к языку поэзии и тем возможностям, которые он реализует по отношению к общенациональному языку.

В лингвопоэтике язык поэзии понимается как «воплощение всех языковых возможностей» [Григорьев 1979, 25] и как возможное отражение «свойств прошлых языковых состояний» и «тенденций развития» [Зубова 1989, грамматической системе русского языка и представляет собой «точки роста»

новых явлений [Радбиль 2008].

В лингвистике наблюдается неизменное внимание к теоретическому осмыслению проблем перевода поэзии. Решение задач анализа перевода поэтических текстов, как утверждает Вяч. Вс. Иванов, требует участия специалистов-исследователей языка поэзии [Иванов 1988, 87]. В связи с этим представляется актуальным применить лингвопоэтический метод к анализу переводных поэтических текстов и ввести в круг проблем исследования перевода системное рассмотрение потенциальности как характерной особенности текстов переводов современной поэзии.

Особый статус и широкое распространение английского языка как наиболее «престижного» [Крысин 2008] объясняет выбор именно англоязычной поэзии, переводы которой позволяют в наибольшей степени проследить потенциальные явления в русском языке.

Объектом исследования являются языковые особенности русских переводов современных англоязычных поэтических текстов.

словообразовательных и грамматических форм в языке современной переводной поэзии.

Цель заключается в том, чтобы доказать, что потенциальность в концентрированном виде реализуется в языке русских переводов современной англоязычной поэзии, а также соотнести потенциальные явления, возникающие в переводных поэтических текстах, с активными процессами, происходящими в современном русском языке.

Поставленная цель обусловливает следующие задачи работы:

1. Рассмотреть работы по истории перевода с точки зрения влияния переводных текстов на развитие русского языка в диахроническом 2. Определить роль современных переводных поэтических текстов в развитии современного русского языка.

грамматические явления в языке переводной поэзии.

4. Выявить модели продуцирования потенциальных явлений и описать их функционирование в целом тексте. Определить механизмы соотнесения и трансформации узуальных и потенциальных слов и форм в языке поэтического оригинала и поэтического перевода.

5. Сравнить особенности образования и функционирования потенциальных явлений в языке переводной и оригинальной русской поэзии того же времени, выявить их роль в идиостиле поэта, одновременно выступающего в роли переводчика.

Материалом исследования послужили переводные поэтические тексты второй половины ХХ – начала XXI веков В. Британишского, В. Аристова, А. Уланова, А. Бабичевой, Г. Ермошиной, М. Машинской, Г. Кружкова, Д. Кузьмина, Н. Скандиаки, А. Прокопьева, Д. Веденяпина, В. Топорова и др.

(всего более 50 переводчиков) таких авторов, как Э.Э. Каммингс, М. Палмер, Б. Коффи, Дж. Грэм, С. Плат, Р. Силлиман, М.Д. Солтер, Т. Стил, А. Тейт, Р. Уильямс, Р. Уолдроп, К. Фолькман, Э. Фостер, Дж. Хай, Л. Хеджинян, Ш. Хини, Т. Хьюз и др. (всего более 100 авторов). Для сравнения привлекались тексты современных поэтов Н. Скандиаки, Д. Голынко, А. Драгомощенко, Н. Искренко, А. Левина, А. Цветкова и др. Всего было рассмотрено около 1000 переводных текстов в таких сборниках, как «Американская поэзия в русских переводах. XIX – XX вв.», «Антология поэзии битников», «Разница во времени: сборник переводов из современной американской поэзии», «В двух измерениях: Современная британская поэзия в русских переводах», «Современная американская поэзия: Антология».

Также использовались опубликованные в интернете тексты и тексты из личных архивов поэтов-переводчиков. Мы рассматривали тексты не только современных поэтов-переводчиков, известных переводчиков, но и малоизвестных переводчиков, вплоть до анонимных текстов из интернета, чтобы доказать, что потенциальность присуща переводному тексту независимо от его качества и профессионального статуса автора.

Для сравнения языковых процессов в разных стилях речи привлекались данные из Национального корпуса русского языка, его поэтического подкорпуса и интернета.

Научной и теоретической базой исследования послужили работы по лингвопоэтике (Г.О. Винокура, В.П. Григорьева, О.Г. Ревзиной, Т.Б. Радбиля, Ф.Б. Успенского, Н.А. Кожевниковой, И.И. Ковтуновой, Л.В. Зубовой, Н.А. Фатеевой, Н.М. Азаровой), по языку английской поэзии (Г.Н. Лича, И.В. Бейкера, Р.А. Брэдфорда, A.C. Патриджа, M. Шота, Г.Г. Виддовсона), по переводоведению (Р.О. Якобсона, Н.К. Рябцевой, Л.С. Бархударова, В.Н. Комиссарова), по истории русского языка и перевода (В.В. Виноградова, Г.О. Винокура, Е.М. Верещагина, В.Н. Ярцевой, Б.А. Успенского, Н.Н. Дурново), по активным процессам в области словообразования и грамматики (Е.Н. Ремчуковой, Л.П. Крысина, Н.А. Николиной, В.Г. Костомарова, Н.С. Валгиной), по словообразованию и грамматике английского и русского языков (И. Плага, В. Адамс, Х. Марчанда, Л. Бауэра, В.В. Виноградова, Г.О. Винокура, И.С. Улуханова, Е.А. Земской).

Методы исследования. Основным методом исследования является лингвопоэтический метод, понимаемый как «выявление мотивированности языковых единиц всех уровней в их проекции на целый текст» [Азарова 2010, 13]. В работе также применяется сравнительно-сопоставительный метод, метод лингвистического комментирования текста, корпусный метод, метод интервьюирования. Сравнительно-сопоставительный метод заключается в сравнительном анализе не только текста оригинала и его перевода, но и переводов и собственных поэтических текстов на принимающем языке одного и того же автора. При работе с исследуемыми текстами применялся метод сплошного обследования. Все словоформы, рассмотренные в работе, верифицировались корпусным методом (по Национальному корпусу русского языка) и поиском в интернете с целью выявления количества употреблений по каждой из них. Метод интервьюирования подразумевает опрос поэтов-переводчиков с целью провоцировать метатекстовую и метаязыковую рефлексию.

Научная новизна исследования обусловлена тем, что перевод трактуется как объект, отражающий потенциальные явления в принимающем языке. Впервые современные поэтические переводы рассматриваются как особый тип текста, в котором максимально проявляется феномен словообразовательных и грамматических особенностей переводных поэтических текстов, а также выявлены языковые различия переводной поэзии и оригинальной поэзии на принимающем языке. В исследовании применен новый формальный (количественный) критерий разграничения потенциальных и окказиональных слов.

Теоретическая значимость исследования заключается в рассмотрении перевода в контексте межъязыкового взаимодействия как одного из стимулов возникновения потенциальности в принимающем языке в историческом аспекте и как объекта, отражающего активные процессы, в синхронии; в доказательстве того, что в языке переводной поэзии в концентрированном виде реализуются потенциальные явления в области словообразования и грамматики; в выявлении специфики языка текстов переводной поэзии на русском языке в сравнении с оригинальной русской поэзией, а также в определении различий в языковых стратегиях поэта и переводчика.

Практическая ценность работы заключается в том, что результаты исследования могут быть использованы в курсах по лингвопоэтике, истории языка и истории поэтического языка, теории и практике художественного перевода, теории текста. По материалам диссертационного исследования был подготовлен курс «Теория и практика поэтического перевода». По материалам второго раздела первой главы может быть составлен курс по истории перевода в аспекте развития русского языка. Данные, полученные в работе, могут применяться при составлении лексикографических словарей, словарей и справочников по активным процессам в языке, а также в практической деятельности и обучении переводчиков.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав (первая глава состоит из двух разделов), выводов по каждому разделу, заключения и библиографического списка и списка источников.

раскрываются его актуальность, научная новизна, теоретическая и практическая значимость; охарактеризованы объект, предмет, материал, методы и структура исследования; выдвигаются положения, выносимые на защиту.

В первом разделе первой главы «Вопросы теории и истории перевода в потенциальность, освещается современное состояние теории перевода и ее частные вопросы (специфика перевода художественных текстов, поэтических философских оснований проблем перевода, актуальных для нашего исследования. Часть раздела освещает вопросы изучения поэтических текстов в англоязычном языкознании и современной лингвопоэтике с целью обосновать применение лингвопоэтического метода к переводным поэтическим текстам. В разделе выявляются научные предпосылки рассмотрения перевода как катализатора языкового развития.

Во втором разделе первой главы материалом нашего исследования послужил ряд лингвистических работ по истории языка, не посвященных специально определению роли перевода в процессах межъязыкового взаимодействия. Однако систематизация и рассмотрение этих работ в таком аспекте, осуществленные в данном исследовании впервые, позволяют определить статус перевода как одного из катализаторов развития русского языка с исторической точки зрения. С исторической точки зрения переводные тексты могут быть рассмотрены как отражение этапов изменения русского языка и основных процессов, происходящих в нем, а воздействие, оказанное на русские тексты иностранными текстами в процессе перевода, выявляет потенциальность в системе русского языка.

Во второй главе «Перевод англоязычных поэтических текстов в аспекте потенциальности для современного русского языка (словообразовательный и грамматический аспекты)», основываясь на переводах современной англоязычной поэзии на русский язык, мы рассмотрели такие активные процессы в области словообразования и грамматики, как образование отглагольных существительных с процессуальным значением (с суффиксом -ение/-ание) и значением деятеля (с суффиксами -тель-, -щик-), отглагольных прилагательных с семантикой возможности/невозможности, сложных слов и дефисных комплексов, появление новых форм отрицания, расширение класса отрицательных существительных, образование потенциальных форм множественного числа абстрактных существительных, концептуализация и абсолютивное функционирование предлогов. Отметим, что некоторые из рассмотренных нами процессов являются активными в течение продолжительного времени (образование отглагольных существительных на -ние, отглагольных прилагательных с семантикой возможности/невозможности), а некоторые сравнительно новые (образование дефисных комплексов, концептуализация и абсолютивное функционирование предлогов).

словообразовательные элементы в языке современной поэзии с целью сравнить функционирование иноязычных морфем в оригинальных и переводных поэтических текстах с их употреблением в текстах другой стилевой принадлежности. Для сравнения приводятся примеры аналогичных словоформ из Национального корпуса русского языка и интернета.

Проводится краткий анализ сходных процессов в языке современной русской поэзии и сопоставление оригинальных и переводных текстов одного и того же автора – Н. Скандиаки с целью выявить единство идиостиля поэта и переводчика, разделить интенции переводчика и поэта, а также сравнить оригинальные и переводные тексты автора, чтобы определить зоны потенциальности в оригинальных и переводных текстах.

В заключении обобщаются результаты исследования и приводятся основные выводы.

Список использованной литературы включает 338 наименований и отражает основные работы, обеспечивающие теоретико-методологическую и информационную базу диссертации.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Перевод с исторической точки зрения можно рассматривать как один из катализаторов языкового развития и стимул появления потенциальных форм в текстах.

концентрированном виде отражают потенциальность системы принимающего языка, т.е. в данном случае активные общеязыковые 3. В языке переводов современной англоязычной поэзии регулярно конструкции с послелогами, реализуется целый ряд активных расширение класса отрицательных существительных, образование суффиксами -щик- и -тель-, отглагольных прилагательных с семантикой возможности/невозможности. Одна потенциальная словоформа в переводе может представлять собой контаминацию двух потенциальных явлений.

4. Потенциирование форм оригинальными поэтическими текстами в переводных поэтических текстах происходит по двум моделям:

потенциальное». Особенностью текстов переводной поэзии является их насыщенность потенциальными словами и формами. Количество потенциальных словоформ в переводе превышает их количество в оригинале, что обусловлено тем, что запущенный механизм соответствий узуальным словам оригинала. Отсутствующее в русском языке грамматическое явление продуцирует проявление потенциальности в переводном поэтическом тексте.

5. В отличие от современной русскоязычной поэзии в языке переводной поэзии отдается предпочтение потенциальным словам и формам по отношению к окказионализмам. В языке современной потенцирования, направленный на использование исключительно средств принимающего языка, в то время как в современной русской поэзии характерно стремление расширить границы языковой нормы.

Апробация результатов исследования. Результаты исследования получили апробацию в виде научных докладов на следующих конференциях:

XLIII Международная филологическая конференция (Санкт-Петербург, СПбГУ, 11-15 марта, 2014); IX Сапгировские чтения «Поэзия и перевод на рубеже тысячелетий» (Москва, РГГУ, 16-17 ноября 2012), «Конференция молодых ученых-филологов» (Москва, МПГУ, 9-11 октября 2010), «Актуальные проблемы русского языка и культуры речи» (Иваново, ИГХТУ, октября 2010), «Филологическое образование: теоретические и 5- прикладные аспекты» (Саранск, Мордовский государственный педагогический институт, 26-27 мая 2011), «Русский язык в контексте межкультурной коммуникации» (Самара, ПГСГА, 11 ноября 2011), «Текст:

филологический, социокультурный, региональный и методический аспекты»

(Тольятти, ТГУ, 17-19 ноября 2011), «Грани языка в научном освещении и педагогической практике» (Тула, МПГУ, ТГПУ, 10-11 мая 2012), XIX Международная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов 2012» (Москва, МГУ, 9-13 апреля 2012).

Основные положения диссертации отражены в 10 публикациях общим объемом 2,4 п.л., из них 3 в ведущих российских периодических изданиях, рекомендованных ВАК Министерства образования и науки РФ.

Раздел 1. Теоретические вопросы перевода поэтических текстов 1.1.1. Обоснование термина потенциальность. Потенциальность поэтического языка как подсистемы общенационального языка Потенциальность языковой системы, а также активные процессы, протекающие в ней, как правило, не связывались с вопросами перевода. Для данной работы важно рассмотреть перевод именно с точки зрения его способности отражать потенциальные процессы и явления языка.

В современной лингвистике потенциальность рассматривается как общая характеристика системы языка и тогда понимается в широком смысле как некая «языковая возможность» [Арутюнова 2007, 94]. В более узком смысле, как термин словообразования, употребляется потенциальное слово.

Термин потенциальное слово принадлежит Г.О. Винокуру: «В каждом языке, наряду с употребляющимися в повседневной практике словами, существуют, кроме того, своего рода потенциальные слова, т.е. слова, которых фактически нет, но которые могли бы быть, если бы того захотела историческая случайность. То, что живет в языке подспудной жизнью, чего нет в текущей речи, но дано как намк в системе языка, прорывается наружу в подобных проявлениях языкового новаторства, превращающего потенциальное в актуальное» [Винокур 1943, 15]. В определении Г.О. Винокура важным является указание на системность подобных образований, обусловленных их свойством отражать закономерности развития языка.

Понятие потенциальное слово рассматривается в теории языка и речи А.И. Смирницкого [Смирницкий 1954, 17, 18, 21 и др.; 1956, 13, 17, 18 и др.].

Ученый продолжает мысль Г.О. Винокура, отмечая, что потенциальные слова, возникающие в силу словообразовательных потенций, могут впоследствии войти в узус, став единицей языка. А.И. Смирницкий считал потенциальным такое образование, «которое является по всем своим признакам, по своему составу и строению словом (данного языка), – а не чемлибо иным» [Смирницкий 1954, 5]. Таким образом, А.И. Смирницкий указывает на заданность таких образований самой системой языка, на словообразовательную обусловленность их возникновения.

К термину потенциальное слово затем обращается Э.И. Ханпира, который считает, что таковым может называться слово, образованное по языковой модели высокой продуктивности («неактуализированное ПС»), а также слово, уже возникшее по такой модели, но еще не вошедшее в язык («актуализированное ПС»). Определение «потенциальное» подчеркивает заданность такого слова словообразовательной системой языка [Ханпира 1966, 154; 1972, 248]. Ученый рассматривал окказиональность на всех уровнях языка. Такой подход представляется нам актуальным и при рассмотрении потенциальных слов и форм.

По мнению Е.А. Земской, потенциальные и окказиональные слова – это «два полюса словообразования: первые являются реализацией законов словообразования, вторые – нарушением этих законов» [Земская 1973, 238].

«Слова потенциальные создаются по наиболее продуктивным типам, заполняя пустые клетки словообразовательных парадигм» [Земская 2009, 180]. Для нашего исследования важно понимание того, что потенциальные слова восполняют пробелы в языковой системе, но действуют исключительно в рамках законов этой системы.

Потенциальные и окказиональные слова противопоставляются не всеми учеными. Так, например, В.В. Лопатин включает потенциальные слова в общий разряд окказиональных образований: «Некоторые специалисты (Э.И. Ханпира, Е.А. Земская и др.) понимают под окказиональными только индивидуально-авторские слова, противопоставляя слова окказиональные и потенциальные. Мы же объединяем под общим названием окказионализмы обе группы слов – и потенциальные, и индивидуальноавторские слова» [Лопатин 1973, 71]. В.В.Лопатин относит к потенциальным ту часть окказиональных слов, которые «создаются на основе единообразие структуры и словообразовательного значения [Там же, 82].

Потенциальным словам, соответствие которых языковой норме проявляется в том, что «они создаются в речи свободно, непринужденно и как бы механически», В.В. Лопатин противопоставляет индивидуально-авторские окказионализмы, образованные с нарушением словообразовательных норм и намеренно вводимые в речь в качестве художественно-выразительных средств [Там же].

К вышеперечисленным свойствам потенциальных слов И. Плаг также добавляет семантическое и фонологическое соответствие нормам языка:

«Возможное, или потенциальное, слово может быть определено как слово, семантическая, морфологическая и фонологическая структура которого находится в соответствии с правилами и закономерностями языка» 1 [Plag 2002, 57]. Также ученый отмечает такое важное свойство потенциальных потенциального слова складывается из суммы значений составляющих его формантов.

В нашей работе термин потенциальное слово будет применяться к словам, созданным по продуктивным словообразовательным моделям и Потенциальные слова могут возникать как в устной речи, так и в результате поэтического новаторства.

Понятие потенциальности в современной лингвистике понимается шире и не сводится только к выявлению и описанию потенциальных слов.

Идея потенциального характера языка восходят к работе В. фон Гумбольдта, который в 1821 году утверждал, что «потенциально имеются все формы, поскольку язык всегда сопутствует человеку только в своей целостности, а не «A possible, or potential, word can be defined as a word whose semantic, morphological or phonological structure is in accordance with the rules and regularities of the language» (здесь и далее перевод М.Т.).

отдельными своими частями» [Гумбольдт 1984, 329]. Идея потенциальности по отношению к языку звучит и у И.А. Бодуэном де Куртэне в его работе «Некоторые замечания о языковедении и языке» (1870): «Язык как целое существует только in potentia» [Бодуэн де Куртэне 2010, 33], он также противопоставляет с этой точки зрения язык и речь, говоря о последней как об обязательной существующей реализации языка, то есть как о вербальном воплощении заложенных в языке потенций.

Более детально вопрос о потенциальности языка рассмотрен в работах В. Матезиуса. Под потенциальностью он понимает «статическое колебание, то есть неустойчивость в данную эпоху, в противоположность динамической изменчивости, проявляющейся во временной последовательности»

[Матезиус 1967, 42]. При этом потенциальные явления в языке выявляются Матезиусом на основе анализа «статических колебаний речи индивидуума»

[Там же, 43].

Таким образом, происходит противопоставление языка как «системы возможностей» норме как «системе обязательных реализаций» [Косериу 1963, 175], а потенциальность представляется универсальным свойством языковой системы.

В то же время язык может быть представлен как реализация ряда подсистем, среди которых нас в первую очередь интересует язык поэзии.

Поэтический язык как подсистема общенационального языка [Ревзина 1998] обладает рядом специфических свойств. «В прозе возможности языка «сдерживаются» модусом внеязыкового существования, в стихе модус собственно языкового существования высвобождает раскрытие языковых потенций» [Там же, 22]. При этом «поэзия является той сферой языка, в которой общие тенденции его развития проявляют себя быстрее всего и наиболее явно, чем в других сферах» [Фатеева 2006а, 8]. Именно в языке поэзии потенциальность реализуется в полной мере. Отношение поэта к языку как к системе возможностей формирует режим потенциальности поэтического текста, то есть режим, благоприятствующий и способствующий возникновению потенциальных слов и форм.

Также следует понимать, что потенциальные явления в языке опираются на системно заданные свойства языка; в творчестве находят отражение «языковые тенденции, проявленные в нормах и правилах употребления единиц языка» [Демьянков 2009, 19], что реализуется одновременно во всех подсистемах. Все подсистемы языка находятся в постоянном динамическом взаимодействии с общенациональным языком, образуют зону его потенциальности. Потенциальность по отношению к языку поэзии можно понимать «как актуализацию заложенных в общеязыковой системе механизмов и отношений, а с другой стороны – как возникновение вербальных форм, представляющих собой новую сферу потенциальности для общенационального языка» [Азарова 2010, 196].

Необходимо отметить, что не только поэзия, но и другие типы речи отражают потенциальность языковой системы. Е.Н. Ремчукова говорит о творческих типах речи, относя к ним как разговорную речь (при наличии у индивидуума лингвопроективного мышления), так и язык СМИ, и художественные тексты [Ремчукова 2005].

Особый интерес представляет рассмотрение языка перевода, и в особенности перевода поэзии, с этих позиций, так как именно в процессе перевода постоянно возникает необходимость выражения не свойственных для принимающего языка понятий и представлений, слов и грамматических конструкций. Однако способность к такому выражению «является имманентной составной частью любой языковой системы», вследствие того, что «каждый язык обладает необходимыми потенциальными средствами»

[Каде 1978, 78], которые задействуются при переводе. Кроме того, сама задача переводчика состоит не в том, чтобы излагать смысл иноязычного текста по-русски, а в том, чтобы «идти по пути развития потенциальности в русском языке» [Азарова 2012, 234]. Таким образом, можно предположить, что перевод, прежде всего перевод поэзии, является типом речи, в котором постоянно актуализируется потенциальность принимающего языка.

В то же время «в любом развитом национальном языке заложен значительный потенциал не только для реализации его системных закономерностей, но и для порождения разного рода отклонений от языковых норм и правил, которые не ведут к деструкции системы, а, напротив, являются выражением ее креативного и адаптивного потенциала»

[Радбиль 2012, 3]. Иными словами, во всех подсистемах языка находит отражение как потенциальность языковой системы, так и окказиональность в широком смысле. Разграничение потенциального и окказионального в текстах современной переводной поэзии в соотнесении с текстами оригинальной русской поэзии является одной из перспективных задач нашей работы.

Из сказанного выше также следует, что для современной лингвистики характерно рассмотрение потенциального и окказионального на всех уровнях языка. И действительно, еще Г.О. Винокур отмечал, что сфера потенциального затрагивает не только образование новых лексических единиц, но и грамматику, поскольку это тот уровень языка, «где почти все представляется только реализуемыми возможностями, актуализацией потенциального, а не просто повторением готового, особенно же в условиях поэтической и притом стихотворной речи» [Винокур 1943, 16]. Ведь «грамматическая структура языка (в противоположность лексическому фонду) определяет те аспекты опыта, которые обязательно выражаются в данном языке» [Якобсон 1978, 21]. Сходным образом понимают эту проблему и современные исследователи: «По отношению к грамматике еще в большей степени, чем по отношению к другим ярусам языка, важно такое понимание речетворчества, в котором проявляется и индивидуальность языковой личности, и процесс обнаружения потенциала языка» [Ремчукова 2005, 47];

Поэтический текст демонстрирует «концентрацию активных общеязыковых процессов именно в грамматике, т.е. зоны потенциальности выявляются, прежде всего, на грамматическом, а не на другом языковом уровне. Это обусловлено тем, что поэтические тексты более всего чувствительны к категориальным изменениям в историческом, языковом сознании говорящего; в этом смысле словообразование отражает те же самые процессы, что и грамматика» [Азарова 2010, 455].

Таким образом, в нашей работе под проявлениями потенциальности в тексте понимается реализация возможностей, заложенных в языковой системе и получающих развитие при определенных благоприятных условиях.

Эти явления в области словообразования и грамматики рассматриваются нами в текстах переводов современной англоязычной поэзии.

Активный процесс – это системное заполнение пустых клеток на одном из уровней языка. Потенциальные слова – это слова, образованные по продуктивным моделям, но еще не зафиксированные в словарях.

Потенциальные слова – это всегда отражение активного процесса. Эту логику также можно применить к потенциальным грамматическим формам и конструкциям – потенциальные формы, системно заполняя лакуны, являются отражением активных процессов.

При этом поэтический язык как подсистема общенационального языка обладает уникальными возможностями отражения общих тенденций развития языка, является как бы «сгустком» потенциальных явлений и процессов. Представляется интересным рассмотреть, как активные процессы в области словообразования и грамматики в переводных поэтических текстах выявляют зону потенциальности, триггером возникновения которой является столкновение двух языковых систем в процессе перевода.

1.1.2. Перевод художественных текстов как объект лингвистического исследования. Перевод поэтических текстов Теоретические проблемы перевода давно обращают на себя внимание широкого круга исследователей (И.С. Алексеевой, С.Г. Бархударова, Н.К. Гарбовского, В.Н. Комиссарова, Я.И. Рецкера, А.В. Федорова, А.Д. Швейцера, J. Catford, A. Neubert, G. Toury и др.). В работах переводоведов теория перевода рассматривается в основном как «научная дисциплина, изучающая различными методами и приемами структуру и наиболее общие закономерности перевода» [Гарбовский 2007, 4].

То же можно отнести и к теории специального, в частности художественного перевода. Проблемами художественного перевода в разное время занимались и занимаются М.Л. Гаспаров, Г.И. Гачечиладзе, С.Ф. Гончаренко, Т.А. Казакова, И.А. Кашкин, П.И. Копанев, И. Левый, А. Попович, В.М. Россельс, П.М. Топер, Г. Тури, А.В. Федоров, Е.Ф. Эткинд, Ю.Я. Яхнина и др.

Сам термин художественный перевод неоднозначен, так как наряду с ним существуют «нехудожественный» перевод художественной литературы и подстрочный перевод литературного произведения. Вопрос о включении этих явлений в область художественного перевода остается открытым и решается в зависимости от целей исследования.

Как правило, перевод художественной литературы объясняется лингвистами «с позиций определения его результатов, то есть в терминах адекватности, эквивалентности, полноценности и иных способов измерения отношений между исходным и уже готовым переводным текстами»

[Казакова 2006, 10]. Здесь нельзя не отметить определение А.В. Федорова, считавшего, что под полноценностью перевода следует понимать передачу специфического для оригинала соотношения содержания и формы путем воссоздания ее особенностей (если это позволяет специфика языка перевода) или «создания функциональных соответствий этим особенностям» [Федоров 2002, 144]. Сам термин полноценность более точно определяет отношения между оригиналом и переводом, так как он не стремится поставить между ними знак равенства, а лишь указывает на степень полноты их соответствия.

Термины эквивалентность и адекватность достаточно широко использовались в отечественной науке о переводе (В.Н. Комиссаров, Л.С. Бархударов, Л.К. Латышев, А.Л. Швейцер и др.), ставящей цель создания текста перевода, равноценного и равнозначного тексту оригинала.

Так, например, B.C. Виноградов под эквивалентностью понимал «сохранение относительного равенства содержательной, смысловой, семантической, содержащейся в оригинале и переводе» [Виноградов 2001, 18].

В шестидесятые годы ХХ века американский лингвист и теоретик эквивалентности, в соответствии с которой главной целью перевода значительную культурную адаптацию исходного текста. Однако и здесь невозможно достигнуть полного соответстия, что, впрочем, «неревантно, поскольку и без того природа коммуникации такова, что воздействие, оказываемое одним сообщением на разных получателей, не может быть полностью тождественным» [Каде 1978, 78].

обобщающий характер, так и выделяться разных видов: семантическая, стилистическая, прагматическая, концептуально-эстетическая, коммуникативная и т.п.2. Однако В.В. Бибихин утверждает, что адекватность, как и эквивалентность, и полноценность, «может служить элементом лишь внешнего, но не содержательного понятия перевода, а потому не может стать его принципиальной основой» [Бибихин 2001, 224-225]; то есть соотнесение перевода и оригинала происходит на основании внешних признаков, что не раскрывает самой сути понятия перевод.

Если принять положение, что в поэзии слова не реализуют буквальных значений и каждый знак мотивирован целым текстом, то адекватность эквивалентность не всегда оказывается релевантным термином. В то же См., например, Гончаренко С.Ф. Стиховые структуры лирического текста и поэтический перевод // Поэтика перевода, М., 1988.

эквивалентность все-таки может применяться (и применяется в нашей работе), особенно если речь идет о новообразованиях, значение которых складывается из суммы значений составляющих формантов. В таком случае можно говорить о структурной и, частично, о лексической эквивалентности.

В основе другого подход к анализу художественного перевода лежит понятие функции переводного текста и понимается как вид творчества, «где оригинал выполняет функцию, аналогичную той, которую выполняет для оригинального творчества живая действительность. Соответственно своему мировоззрению переводчик отражает художественную действительность избранного им произведения в единстве формы и содержания» [Гачечиладзе 1972, 91]. Эта теория основана на представлении о языке не как о форме, воплощающей некое содержание, а как о функции, а о самом переводе – как отдельных элементов и поиск аналогов этих элементов в языке перевода привел к возникновению такого понятия, как переводческая компенсация.

Под компенсацией понимается «способ перевода, при котором элементы смысла, утраченные при переводе единицы ИЯ 3 в оригинале, передаются в тексте перевода каким-либо другим средством, причем необязательно в том же самом месте текста, что и в оригинале» [Комиссаров 1990, 185]. В основном термин компенсация применяется, когда речь идет о передаче непереводимых единиц.

переводческих трансформации. Переводческие трансформации – это качественно разнообразные межъязыковые преобразования, производимые переводчиком, «с тем, чтобы текст перевода с максимально возможной полнотой передавал всю информацию, заключенную в исходном тексте, при строгом соблюдении норм ПЯ» [Бархударов 1975, 190]. В разное время ИЯ и ПЯ – распространенные в отечественном переводоведении сокращения, обозначающие исходный язык (язык оригинала) и переводящий язык (язык перевода) соответственно.

Некоторые исследователи, например Я.И. Реркер, понимали компенсацию как один из видов переводческой трансформации.

проблемой переводческих трансформаций и их классификацией занимались А.Д. Швейцер, В.Е. Щетинкин, Л.К. Латышев, В.Н. Комисаров, В.Г. Гак, Я.И. Рецкер.

Еще один подход к определению сущности художественного перевода опирается на понятие интерпретации и отражается, например, в работах И. Левого, который полагал, что несоизмеримость языкового материала оригинала и перевода приводит к тому, что «между ними не может быть семантического тождества в выражении и, следовательно, лингвистически верный перевод невозможен, а возможна лишь интерпретация» [Левый 1974, 66]. Отход от анализа конкретного языкового материала приближает художественного перевода. Для этого подхода характерно обращение к таким понятиям, как художественное осмысление переводного текста, художественная достоверность и верность перевода5.

переосмыслению, например, в работах Ю.А. Сорокина, который выделяет понятие культурологического правдоподобия: «Именно реконструкция пропозициональных / культурологических соотношений и составляет суть переводческой деятельности» [Сорокин 1998, 81], вводя таким образом перевод в круг проблем, рассматриваемых когнитивной лингвистикой.

Т.А. Казакова, например, считает, что понимание художественного перевода культурологических суперфреймов предполагает моделирование процесса и лингвистики, «в частности, рассматривая перевод как разновидность заданными или близкими к заданным эстетическими свойствами» [Казакова «Правда в художественном переводе – это не мнимое правдоподобие внешней похожести на оригинал, это не просто воспроизведение всех маловажных частностей, но и осмысление их; это правда, обоснованная внутренней логикой образа» [Кашкин 1955, 127].

2006, 23]. Центральными для такого понимания художественного перевода становятся понятия культурных универсалий (концептов, суперфреймов), возможности их передачи на языке перевода и то действие, которое они оказывают на адресата переводного текста. Данные проблемы детально разработаны в диссертационном исследовании К.И. Леонтьевой [Леонтьева 2013].

В то же время в современной лингвистике усиливается внимание к переводчика, в частности к механизмам понимания, оценки и принятия решений во взаимодействии человека и художественного текста. Ведь от переводчика в конечном счете зависит восприятие текста перевода его конечным адресатом – читателем. С точки зрения коммуникативной структуры текста переводчика мы тоже можем в какой-то мере приравнять к адресату, так как он одновременно является первым читателем переводимого произведения. Тем не менее, главная функция переводчика – посредническая.

И здесь мы сталкиваемся еще с одним важным для нашего исследования вопросом: насколько индивидуальность переводчика может быть выражена в переводном художественном тексте. Согласно А. Пиму, «из всех символов и святых, использованных для обозначения профессии переводчика – Янус, Иероним, раздвоенные языки и верные толкователи, – наибольшей теоретической глубиной отличается фигура Никто»6 [Pym 1992, 51].

На самом деле существование «переводчика-никто», отсутствие его как языковой личности невозможно, как невозможно и существование такого коммуникации, включающей перевод) действуют субективные факторы, отправителя, получателя и переводчика» [Каде 1978, 75]. В то же время сама природа языкового знака в его художественной функции предполагает «Of all the symbols and saints used to represent the profession – Janus or Jeronim, forked tongues or true interpreters – the figure of nobody is of particular theoretical profundity».

момент интерпретации. При этом деятельность переводчика художественной литературы имеет особый статус, так как переводчик является не просто посредником в акте межкультурной коммуникации, а создает такой текст, который может считаться художественным произведением по меркам принимающей культуры, то есть является соавтором при создании нового факта литературной действительности.

Такая точка зрения на деятельность переводчика художественной литературы позволяет рассматривать сам перевод как разновидность творческой деятельности. Следует вспомнить «убежденность большинства переводчиков и некоторых исследователей (К.И. Чуковского, Б. Пастернака, И. Левого и др.), что художественный перевод – это искусство, и искать критерии будущей теории на путях, прежде всего, эстетического анализа»

[Модестов 2006, 22]. Здесь на первый план выходят такие критерии оценки художественного перевода, как эстетическая ценность, сила эмоционального воздействия на читателя, мастерство.

Таким образом, можно отметить следующие направления развития теории художественного перевода: лингвистическое, определяющее характер и способ взаимодействия языковых элементов в тексте, информационное, определяющее соотношение текста источника и перевода, психологическое, определяющее сущность деятельности переводчика. Все они отражены в следующем определении художественного перевода, который рассматривается как разновидность интеллектуальной деятельности, в ходе которой устанавливается информационное соответствие между единицами языка источника и перевода, «позволяющее создать иноязычный аналог исходного художественного текста в виде вторичной знаковой системы, отвечающей литературно-коммуникативным требованиям и языковым привычкам общества на определенном историческом этапе» [Казакова 2006, 24-25].

художественного текста в соответствие с привычным языковым состоянием (нормой) времени не всегда релевантно и зависит от переводческой стратегии, которая может заключаться как в фиксировании «языковых привычек общества», так и, наоборот, в развитии языковых возможностей, потенциальности системы принимающего языка7.

В работах по переводоведению проблема разграничения стихотворной и прозаической речи прямо или косвенно получает освещение [Бархударов 1984, Гончаренко 1999, Горбачевский 2001, Масленникова 2002 и др.], т.к.

определенные критерии оценки, а также рекомендации для переводчиков поэтических и прозаических произведений.

В большинстве работ основное внимание уделяется общим вопросам теории художественного перевода, среди которых выделяются работы, посвященные переводам поэзии [Бархударов 1984, Гончаренко 1999, Кизима 1989, Микушевич 1971, Эткинд 1963 и др.]. При этом большая часть работ, посвященых отдельным более узким проблемам художественного перевода, выбирает объектом исследования прозаический текст [Карпухина 2007, Красильникова 1998, Матузкова 1989, Степанюк 2001 и др.]8.

Традиционно поэзию и прозу разделяют на основе формальных показателей: рифмы, «выравненности строчек по числу слогов и ударений, различных закономерностей чередования ударных и безударных слогов внутри строки, деления стихотворного столбика на равные или подобные фрагменты – строфы» [Орлицкий 2002, 12]. Однако данные преимущественно в стихах традиционного типа.

Некоторые формальные критерии разграничения поэзии и прозы вполне универсальны. Одним из них является предрасположенность поэзии к См. 1.1.3.

На наш взгляд, это связано с пониманием необходимости выделения проблем поэтического перевода в отдельную область теории перевода художественных текстов. В то время как проблемы перевода прозы вполне укладываются в круг вопросов, так или иначе освещенных в общей теории художественного перевода.

неограниченности объема, поэтому «любое стихотворное целое, превышающее средний размер лирического стихотворения, воспринимается как знак сдвига в сторону прозы, связанный с ожиданием повествовательного элемента» [Шатин 1998, 46].

По мнению Ю.Б. Орлицкого, одним из важнейших дифференцирующих признаков стихотворной речи является разделение ее на строчки или стихи, так как это на первый взгляд условное членение задает особую расстановку пауз, ритмическую организованность и, соответственно, большую смысловую самостоятельность каждой строки. Таким образом, стремление поэзии к ограничению объема текста, а также большая смысловая автономность каждой стихотворной строки дает возможность сделать вывод «о большей смысловой насыщенности стиха по сравнению с прозой»

[Орлицкий 2002, 12].

При анализе языковых особенностей поэзии и прозы традиционно считалось, что язык прозы мало чем отличается от повседневной речи, в то время как язык поэзии гораздо теснее связан с языком как системой, так как строгие формальные ограничения, накладываемые на поэтический текст, с одной стороны, и выразительные средства поэтической речи, с другой – «целиком и полностью носят языковой характер и неразрывным образом связаны с системой не только языка вообще, но именно данного конкретного языка со всей присущей ему и только ему спецификой» [Бархударов 1984, 38]. Именно поэтому в поэзии находят отражение наиболее активные языковые процессы, а также все изменения системы языка, что особенно важно для нашего исследования. Здесь уместно вспомнить тыняновский принцип «тесноты и единства стихотворной строки» [Тынянов 1993, 49], в результате которого каждое слово в поэтическом тексте зависит от всех значений прилегающих к нему слов и определяется множественными характеристиками целого текста. Именно в этом законе и заключается основное отличие поэзии и прозы: «Поэтический текст, спрессованный ритмической, фонической системами, образует как бы особый сверхсмысловой плазменный сгусток, в котором каждый элемент (будь то целая строка, слово, морфема или даже фонема) сопрягается по вертикали и горизонтали с каждым другим элементом и обретает дополнительное и многослойное значение» [Гончаренко 1999, 78].

поэтического текста. Л.С. Бархударов считает, что любому художественному понимается «превышение необходимого минимума языковых средств, требуемых для передачи той или иной информации (в случае поэтического текста, информации как собственно семантической, так и художественноэстетической)» [Бархударов 1984, 41-42]. Устранение этих избыточных различным трансформациям, ему требуется произвести «большее число компенсаций с целью восстановления исходного баланса передаваемой информации и средств ее языкового выражения» [Там же, 42].

На наш взгляд, основной проблемой данной теории является отсутствие количественного критерия: какое число трансформаций или компенсаций возможно произвести, чтобы перевод остался именно переводом, а не интерпретацией. Также отсутствуют критерии выделения избыточной информации, и, соответственно, совершенно не ясно, что в исходном тексте переводчик должен оставить, а чем он может пожертвовать.

Также остается без внимания тот факт, что поэзия по своей сути неоднородна, и, соответственно, к рассмотрению каждого отдельного перевода следует подходить индивидуально. «Нет и не может быть универсального критерия для оценки верности перевода оригиналу. Верность – понятие непостоянное, меняющееся в зависимости от того, к какому виду поэзии относится переводимая вещь» 9 [Эткинд 1963, 39]. Вид поэзии, соответственно, определялся Эткиндом исходя из выделения в каждом Под верностью Е.Г. Эткинд понимал то, что другие исследователи называли эквивалентностью.

произведении главного и второстепенного: «в одном случае решающую роль играет близкое воспроизведение смыслового содержания стихов», в другом важнее авторская эмоция, в третьем основой стихотворения является игра слов и т.д. [Там же]. По нашему мнению, разделение поэзии на виды не представляется возможным, так как не очень понятны признаки, на основании которых определяется главное и второстепенное в конкретном тексте. Однако сама мысль об отсутствии универсального критерия оценки, а следовательно, и метода перевода для поэзии в целом является верной.

Выше упоминалось наличие в поэтическом тексте различных видов (В.С. Виноградов). В целом разные термины обозначают одно и то же явление: наличие в поэтическом тексте двух информационных пластов.

Первый (фактуальная информация) связан с сообщением о каких-либо фактах или событиях и является формой выражения для второго (концептуальной информации). В процессе перевода должен создаваться «новый поэтический текст, эквивалентный оригиналу по его концептуальной и эстетической информации, но использующий по необходимости совсем иные языковые, а порой и стиховые формы. Что же до фактуальной информации, то она воспроизводится только в той мере, в которой это не вредит передаче информации концептуальной и эстетической» [Там же, 82]. Однако не совсем понятно, как выделять данные виды информации в конкретных текстах. В некоторых из них могут возникнуть проблемы даже с определением фактуальной информации10, а концептуальная и эстетическая информация одного и того же текста могут не одинаково пониматься в зависимости от многих экстралингвистических факторов (временного разрыва между оригиналом и переводом, отличий в национальных и культурных реалиях, психологических особенностей восприятия).

См. например, стихотворения B. Coffey [Коффи].

Таким образом, становится очевидно, что отечественная теория перевода поэзии шла по пути поиска наиболее четкого критерия оценки переводных текстов. И здесь нельзя не упомянуть квантитативный метод М.Л. Гаспарова, который предложил следующий способ измерения точности перевода:

«подсчет количества знаменательных слов (существительных, прилагательных, глаголов, наречий), сохраненных, измененных и опущенных / добавленных в переводе по сравнению с подстрочником» [Гаспаров 2001, 364]. Исходя из этих данных, он вывел два показателя – точность и вольность; оба они высчитываются в процентном соотношении. По мнению ученого, оба эти показателя дополняют друг друга и дают наглядные результаты.

Таким образом, теоретики перевода поэзии пытались выработать критерии оценки переводного поэтического текста и механизмы создания переводов, основываясь на лексическом материале. Однако результатом точной передачи лексики оригинала никогда не будет полноценный поэтический текст, так как для поэзии в целом огромное значение имеют все ее элементы: строки, слова, морфемы или фонемы, а также ритм, форма и т.д.

Поэтому представляется более адекватным применение лингвопоэтического метода11, который является основным в нашей работе.

Также необходимо осознавать, что конкретный переводной поэтический текст становится уже элементом принимающей культуры, строится по ее законам и законам принимающего языка и, более того, отражает многие особенности этого языка. И именно с этих позиций надо подходить к анализу переводного поэтического текста.

1.1.3. Проблемы переводческой практики в осмыслении философов Данный параграф посвящен рассмотрению проблем перевода в философских трудах в соотношении с лингвистическими работами.

Необходимо отметить, что особенно интенсивное осмысление перевода как См. Введение философской проблемы началось в ХХ веке (работы Ж. Деррида, Ж. Делеза, В. Беньямина, П. Рикра, Х. Ортега-и-Гассета, У. Эко, Н.С. Автономовой, В.Е. Лапицкого и др.). Осмысление перевода начало свое существование одновременно с возникновением переводческой практики, но философская мысль о переводе могла возникнуть лишь с накоплением определенного теоретического и практического материала. Вовлечение перевода в круг философских проблем было определено самим развитием философской мысли: «постепенные сдвиги проблем от философии сознания и самосознания к философии языка, от философии языка к философии понимания и, наконец, от философии понимания к философии перевода образуют звенья одной цепи» [Автономова 2008, 636-637].

Философия перевода и лингвистика перевода представляют собой две разные дисциплины, однако для них характерно освещение некоторых общих вопросов, в частности проблемы переводимости как таковой. И если лингвистическая теория перевода признает существование переводимости априори, по факту наличия самой переводческой практики, то в философии переводимость проблематизируется.

Мысль о возможности перевода любого текста поддерживалась большинством философов, которые занимались осмыслением данной проблемы (Ж. Деррида, В. Беньямин, П. Рикр, Г. Гадамер, Х. Ортега-иГассет). Вероятно, основанием здесь послужила концепция лингвистический подходы к языку: «опыт перевода с весьма различных языков, а также использование самого примитивного и неразвитого языка при посвящении в самые тайные религиозные откровения показывают, что, пусть даже с различной степенью удачи, каждая идея может быть выражена в любом языке» [Гумбольдт 1984, 56]. В дальнейшем эта и другие его идеи получили развитие: «человеческий опыт в основных своих чертах соизмерим, равно как соизмеримы и способы его осмысления» [Автономова 2008, 494], а следовательно, может быть передан и на другом языке. При этом могут возникать частные проблемы, например, невозможность передать определенные языковые особенности оригинала, а также появление в переводе отсутствующих в оригинале языковых особенностей. Однако даже «в случае работы с текстами радикально несходных языков перевод все равно возможен: более того, он может указать культуре оригинала и культуре перевода важные пути взаимопрояснения» [Там же].

Схожую идею мы находим в лингвистике – у Р.О. Якобсона, который в статье «О лингвистических аспектах перевода» писал, что «весь познавательный опыт и его классификацию можно выразить на любом существующем языке», а там, где отсутствует слово или понятие, мы можем обогатить язык путем заимствования, кальки или создания нового слова [Якобсон 1978, 19].

Так, не отрицая переводимость как таковую, философская мысль стремится к осмыслению самого этого явления: «текст заявляет о себе как о переводибельном, просто переводибельном, подлежащем переводу, переводо-подлежащем, что не всегда подразумевает непосредственную переводимость в обыденном смысле» [Деррида 2002, 48]. Ж. Деррида предлагает разграничивать переводибельность и переводимость, утверждая, что любой текст подлежит переводу, то есть переводибелен, переводимость же текста, то есть сам факт его перевода, зависит от многих факторов, лингвистических и экстралингвистических.

Существует и противоположная точка зрения о принципиальной непереводимости текстов, которая обязана своим существованием работам Э. Сепира и Б. Уорфа, подчеркивавшим несоответствия между языками на каждом уровне. Эти расхождения, на их взгляд, делают перевод невозможным. Философское осмысление данного аспекта проблемы принадлежит М. Хайдеггеру, который считал язык «домом бытия»

[Хайдеггер 1993, 192], особого рода бытия, определяющего мышление, культуру и др. По Хайдеггеру, любой перевод является «насильственным»

[Хайдеггер 2004, 100]. Если основанием для заключения о непереводимости для Сепира и Уорфа являются непреодолимые структурные различия языков, то для Хайдеггера – различия мышлений, мировоззрений и культур народов.

Делая шаг в сторону перевода как возможности (переводибельности), философия стремится определить условия его существования, в частности, в соотношении с оригиналом: «перевод – не копия оригинального текста; он не является, не должен претендовать на то, чтобы являться тем же произведением, но с иной лексикой» [Ортега-и-Гассет 1991, 349]. Не пользуясь такими понятиями, как адекватность и эквивалентность («хороший перевод может и должен стремиться лишь к относительной равноценности источнику» [Рикр 2007, 298]), философы стремятся по-иному определить саму задачу перевода: «перевод, вместо того чтобы добиваться смысловой схожести с оригиналом, должен любовно и скрупулезно создавать свою форму на родном языке в соответствии со способом производства значения оригинала» [Беньямин].

Таким образом, лингвистическая наука и философская мысль приходят к тому, что перевод является интерпретацией оригинала: «на уровне межъязыкового перевода обычно нет полной эквивалентности между единицами кода, но сообщения, в которых они используются, могут служить адекватными интепретациями иностранных кодовых единиц или целых выражений» [Якобсон 1978, 18]; «любой перевод, представляя собой интерпретацию, есть разновидность оной» [Эко 2006, 283]. Это нужно понимать в том смысле, что никакой перевод не тождественен оригиналу, а также что любой перевод – это его истолкование, осуществленное в соответствии с сознательным или несознательным замыслом переводчика, его пониманием текста оригинала: «проблема языкового выражения есть проблема самого понимания. Всякое понимание — истолкование, а всякое истолкование развертывается в среде языка, который, с одной стороны, стремится выразить в словах сам предмет, с другой же — является языком самого толкователя» [Гадамер 1988, 452].

В этом отношении особо показателен перевод поэзии. У. Эко отмечает, что перевод поэтических текстов по сути является гениальным пересозданием, связь же его с оригиналом весьма условна [Эко 2006, 332], так как здесь передача смыслового содержания имеет еще меньшее значение, чем при других видах перевода. По мнению У. Эко, для переводного поэтического текста важно сохранить эстетическое воздействие оригинала, «дать читателю перевода ту же возможность, которой располагал читатель оригинального текста, возможность «разобрать устройство», понять, какими способами производится воздействие, и получить от них удовольствие» [Там же, 353].

Таким образом, все частные лингвистические проблемы перевода, исходящие из различий между языками, становятся отражением главной герменевтической сложности «чуждости и ее преодоления», а иноязычность является лишь предельным выражением этой сложности [Там же, 450].

Осмысление перевода как «рефлексивного ресурса понимания»

[Автономова 2008, 643] имело предпосылкой осознание универсальности самих механизмов перевода: в процессе одноязычного общения задействуются те же процессы, что и при переводе с языка на язык [Рикр 2007, 301-302]. Однако даже при внутриязыковом переводе достижение полной эквивалентности невозможно [Якобсон 1978], соответственно, при межъязыковом переводе этот идеал также остается недостижимым.

В герменевтической философии перевод становится прежде всего способом преодоления разобщенности между людьми, культурами, языками.

И в этом преодолении философская мысль видит главную задачу перевода:

«перевод стремится не высказать то или это, не перенести то или иное содержание, не сообщить некий запас смысла, но переметить сродство между языками, выставить напоказ свою собственную возможность» [Деррида 2002, 50]. Иными словами, перевод выражает «коренную взаимосвязь между языками» [Беньямин], которая характеризуется особого рода сходством, он выделяет то общее, что присутствует в каждом языке, что является чертами «чистого» (В. Беньямин), «универсального» (П. Рикр), «всеобщего»

(Н. Автономова) языка.

Однако идея чистого, универсального языка вступает в некоторое противоречие с фактом существования многих языков: «тезис об универсальности языка опровергается фактом его раздробленности и распыленности на множество его отдельных проявлений» [Рикр 2007, 289].

И именно перевод служит здесь средством «интеграции множества языков в единый, истинный» [Беньямин]. В процессе перевода мы можем наблюдать, как различные элементы языков вступают в противоречие друг с другом, однако сами языки дополняют друг друга. Сколь недостижимым является всеобщий перевод, столь же сильно стремление приблизиться к нему и, соответственно, стремление переводить. Здесь мы можем найти объяснение самому существованию перевода: стремление выйти за рамки своего языка и приблизиться к другому языку – вот что составляет главную движущую силу перевода в течение многих веков.

На первый план выходит вопрос о том, какое значение имеет перевод для языка: «Благодаря переводу, иначе говоря – той лингвистической дополнительности, посредством которой один язык дает другому тому недостающее, причем дает гармонично, это скрещение языков обеспечивает их рост» [Деррида 2002, 51]. Достигается это лишь тогда, когда переводчик стремится выйти за рамки своего языка путем сближением его с языком оригинала.

Необходимо отметить, что, говоря о сближении языков в процессе перевода, философы в первую очередь имеют в виду сближение грамматики, а не лексики этих языков, т.к. наиболее последовательно различия между языками отражаются в их грамматическом строе [Рикр 2007, 292]. Ведь именно грамматика языка показывает, как «каждый народ по-своему расчленяет разнообразие мира, по-своему нарезает и делит его» [Ортега-иГассет 1991, 335]. Поэтому сближение языков в переводе осуществляется через сближение их грамматик, а хороший переводчик должен «громить грамматические банды», а не «заключать переводимого писателя в темницу лингвистической нормы» [Там же, 337].

Отсюда следует и задача переводчика – «расширять и углублять свой язык посредством чужого», а не фиксировать «случайное состояние своего языка вместо того, чтобы позволить ему прийти в движение под мощным воздействием иностранного» [Беньямин]. Целью переводчика становится перевод как восполнение сначала переводимого текста, а через него уже и переводящего языка [Лапицкий 2007, 153]. В современной лингвистической литературе также отмечается, что перевод можно рассматривать в таком аспекте: «Чем выше в художественном отношении язык оригинала, тем ближе к тексту его следует переводить. При этом переводчик неизбежно вводит, «изобретает» и создает в своем языке новые слова, конструкции, выражения и тем самым обновляет, расширяет и обогащает его, задействуя потенциальные ресурсы своего языка (т.е. занимается творческой лингвопроективной работой), а также делает более доступной для адресата культуру оригинала» [Рябцева 2012, 30].

Таким образом, в работах философов перевод наряду с оригинальным творчеством рассматривается как один из способов развития языка.

Важная особенность данного процесса заключается в том, что «ресурсы собственного языка становятся нам заметны лишь в сопоставлении его с другими языками» [Автономова 2008, 516]. Лингвисты отмечают, что, сопоставляя оригинал и перевод, исследователь может выявить такие свойства языка, которые в «рамках внутриязыкового и даже контрастивного, но не переводческого анализа выявить трудно» [Рябцева 1997, 74]. Нам представляется перспективной следующая мысль Дж.Р. Фрса: «было бы снято гораздо больше барьеров, если бы лингвистический анализ на всех уровнях в обоих языках был бы привязан к переводу» [Фрс 1978, 32]. Таким образом, перевод выступает уже не только как объект изучения, но и как метод анализа, позволяющий выявить многие системные особенности языка, а также перспективы его развития.

Таким образом, философское понимание сущности перевода заключается в осмыслении его как процесса взаимодействия между языками, состоящем в сближении языков, а также в восполнении пробелов структуры принимающего языка. Именно на основе перевода, при сопоставлении языков, видны структурные особенности переводящего языка и перспективы его развития, что в основном касается грамматики языка. Такое понимание перевода философско-методологические основания для данного исследования, целью которого является рассмотрение потенциальных для русского языка словообразовательных и грамматических явлений, выявляемых на основе анализа переводных поэтических текстов.

1.1.4. Особенности перевода современных поэтических текстов Существуют некоторые аспекты анализа перевода, связанные со временем создания текста оригинала и его перевода. Условно их можно разделить на две группы: проблемы перевода «исторических» поэтических текстов в разные эпохи, включая и современные переводы, и проблемы перевода современных текстов. Под «историческими» текстами мы понимаем оригинальные поэтические произведения, созданные за прошедшие века вплоть до середины ХХ века, тексты, написанные начиная с 50-х гг. ХХ века, считаются нами современными.

Материалом для большинства теоретических работ [Гиривенко 2000, Гусманов 2001, Масленникова 1999, Шаманская 2001 и др.] остаются переводы В. Шекспира, Ф. Шиллера, Э. По и др., выполненные известными переводчиками XIX – первой половины ХХ веков. В то же время теория перевода до сих пор уделяет недостаточно внимания современным переводным текстам, исключением может служить недавнее диссертационное исследование К.И. Леонтьевой [Леонтьева 2013], само появление которого свидетельствует об актуальности материала.

Затрагивающиеся в переводоведении проблемы, связанные с переводом «исторических» текстов, условно можно разделить на две группы:

универсальные проблемы перевода поэзии и проблемы, относящиеся только к переводным «историческим» текстам. При этом в фокусе исследования зачастую остаются проблемы второго типа.

Рассмотрение проблем перевода классической поэзии в основном связано с констатацией большой лингвистической и культурной дистанции между оригиналом и переводом. Вполне закономерно возникает вопрос о частичной или полной стилизации и архаизации языка: «естественное стремление к архаизации порой приводит поэта к своего рода культурному выравниванию (вообще говоря, довольно распространенному в переводах)», когда, например, «старофранцузские реалии сближаются с древнерусскими»

[Успенский 2014, 44]. Однако такого рода стилизации могут создавать комический или какой-либо другой дополнительный стилистический эффект.

Здесь «речь должна идти именно о печати времени создания, с которой они (произведения) живут в веках, а не о печати времени, которое прошло с тех пор, то есть о возрасте событий и переживаний, а не о возрасте языка, который за истекшие столетия так или иначе изменился» [Федоров 1983, 313]. Высказывается идея перевода «как продолжения жизни произведения (исходя из идеи надысторического родства языков). Подобная позиция должна обеспечить великим текстам переводимость в разные исторические эпохи, что исключает намеренную архаизацию текста и предполагает нахождение сходимости языка оригинала, прочтенного в XXI веке, и языка перевода» [Азарова 2012, 231-232].

Вполне закономерно здесь встает вопрос о преобразовании некоторых элементов языка оригинала. В теории перевода для описания таких случаев принято использовать термин адаптация. Под адаптацией понимается «лингвистическое приспособление иноязычного текста к новым условиям его функционирования» [Горбачевский 2001а, 243]. Особое внимание исследователей обращено на адаптацию в сфере лексики, причем той, передача которой затруднит восприятие переводного текста. Это в первую очередь относится к архаизмам, просторечиям, диалектизмам, именам собственным и разного рода реалиям; естественно, проблема адаптации становится тем острее, чем больше временной разрыв между оригиналом и его переводом. В то же время излишнее «осовременивание» текста в свою очередь приводит к тому, что он уже не воспринимается как переводной, а скорее, как авторский современный читателю текст. Например, в XIX веке размывается граница между переводом и авторским текстом: популярными становятся переложения, которые не являются вольной интерпретацией оригинального текста [Пильщиков 2007].

Кроме того, немалую сложность представляет выбор возможного языкового контекста в литературе языка перевода: ошибиться не так уж трудно в силу несовпадения во времени литературных периодов в разных частях Европы.

Здесь может возникнуть проблема отсутствия определенного явления, принимающей литературной традиции. Такова, например, поэзия скальдов, не имеющая аналога в русской литературе 12. По мнению И.В. Мокина, в русской переводческой традиции такого рода задачи решаются двумя способами. Первый из них, осваивающий перевод, заключается в том, что в принимающей литературе находится формальный образец, наиболее подходящий оригиналу по тематике и проблематике, на основе которого и делается перевод. В случае с поэзией скальдов таким образцом стала русская героическая песня.

Второй метод состоит в том, что «поэтика оригинала переносится в язык перевода и создает отдельный язык-в-языке» [Мокин 2010, 176]. Благодаря этому принципу на русской почве возникли многие формы иноязычной поэзии. Например, библейский стиль или трехстишия хайку появились в русской традиции лишь благодаря переводам. Такой переводческий метод идет по пути обогащения национальной литературы новыми формами и средствами выражения. Вопрос о том, насколько эти формы, приемы или См. подробнее [Стеблин-Каменский 1979].

средства будут востребованы в той или иной литературной традиции, не имеет однозначного ответа.

Осваивающий перевод идет по другому пути – он ищет схожий опыт в родной литературе. В этом случае мы сталкиваемся с одним важным свойством поэтической речи – каждое новое произведение заключает в себе память всех поэтических текстов, написанных до него на этом языке.

Поэтический текст почти никогда не существует сам по себе, он входит в концептосферу той литературы, в которой он существует, а универсальным свойством таких текстов становится интертекстуальность [Фатеева 2012]. И следовательно, переводной поэтический текст тоже должен быть вписан в принимающую литературу.

Говоря о различных литературных традициях, нельзя обойти вопрос о системах и нормах стихосложения, специфичных для каждой литературы, в частности о западноевропейском стихосложении, оказавшем наибольшее влияние на русскую поэзии (зачастую именно благодаря переводу).

Исторической формой, наиболее традиционной для англоязычной поэзии, считается ритмизированная и рифмованная форма, «возникшая как своеобразная попытка воспроизведения античных стоп. Привнося в национальные стихосложения извне свои правила строгого чередования слогов и ударений, она наталкивается всякий раз на сопротивление языкового материала, различное в зависимости от различия природных фонетических свойств того или другого языка» [Жирмунский 1975, 71].

Проблемы перевода «исторических» текстов как раз и связаны с трудностями передачи своеобразия формы, ритма, рифмы оригинального произведения средствами языка перевода [Гачечиладце 1988, 90]. Основа такого подхода к переводу поэзии была заложена еще в «девяти заповедях»

Н. Гумилева [Гумилев 2000]. Его положения о эквиритмичном и эквилинеарном переводе в течение долгого времени были руководством к действию для советской школы поэтического перевода.

В современном переводоведении эта точка зрения оспаривается. Так, С.Ф. Гончаренко утверждал, что желание воспроизвести все формальные особенности оригинала наносит вред адекватности восприятия, так как «в разных языках одна и та же форма может иметь различное прагматическое значение» [Гончаренко 1999, 79]. Например, перевод русской рифмованной поэзии на английский и другие европейские языки чаще всего осуществляется верлибром, так как в европейской культурной традиции рифмованная поэзия – это lyrics (текст песни).

Однако положение об эквиритмии и эквилинеарности перевода и оригинала до сих пор остается актуальным в практике перевода современных текстов. В настоящий момент основную часть европейской и американской поэзии составляют верлибры. В свободном стихе ритм играет подчас даже большую роль, чем в «исторических» текстах, и передача ритмической организации оригинала в переводе остается актуальной задачей.

«В Европе и во всем мире верлибр стал господствующей системой стиха.

На Западе им стали даже переводить обыкновенный, метрически организованный стих» [Руднев 1997, 97], но не потому, что верлибром переводить проще, чем соблюдая нормы «исторической» поэзии, сохраняя в переводе размер, форму, метр, рифму оригинала. Верлибр, отказавшись от формальности «исторической» поэзии, стал искать другие средства выражения, подчас более сложные, чем размер и традиционная рифма, и, несомненно, более индивидуализированные. В рамках верлибра каждый поэт стремится найти свою уникальную узнаваемую форму.

Верлибр настолько разноплановое явление, что трудно выделить какиелибо общие переводческие проблемы, которые будут диктоваться именно системой стихосложения: для каждого конкретного автора это будет свой круг проблем: «в рамках универсального увлечения свободным стихом осуществляется активный поиск новых ритмов – живых, индивидуальных, гибко согласующихся с развитием мысли и эмоции» [Венедиктова 1988, 17].

Однако в работах по лингвистике текста и лингвопоэтике отмечается несколько характерных особенностей современных поэтических текстов.

Во-первых, это эксперименты с формой. Здесь господствуют две противоположные тенденции: стремление к лаконичному минимализму или, наоборот, к максимальному расширению границ поэтического текста. Обе они ведут к формальному сближению поэзии и прозы: «под флагом борьбы за точность, концентрированность поэтического смысла происходит едва ли не всеобщий отказ от традиционной метрики: идеалом поэзии, утверждал Эзра Паунд, должна стать хорошая проза» [Там же].

В первом случае, стихотворение может выглядеть как цепочка из двухтрех слов (например, стихотворения Б. Николя (bpNichol) или К. Райана (K. Ryan)). При сокращении объема произведения оно стремится к максимальной передаче информации. В таком поэтическом тексте возрастает интертекстуальность, а слово «может служить отсылкой к целой поэме»

[Нестеров 2010, 158].

Тексты второго типа по форме максимально приближены к прозе (например, произведения Д. Донахью (J. Donahue), K. Фолькмана переключает внимание с ритмической структуры и графики стиха на уровень языка» [Корчагин 2013, 47]. И здесь перед переводчиком стоит достаточно трудная задача – передать в своем тексте максимальное количество языковых особенностей оригинала, особенно тех, которые позволяют отнести его к поэзии.

Л.В. Зубова отмечает еще одну общую для современных поэтических текстов особенность – «филологизм текстов» [Зубова 2010, 6], под которой понимается – «сосредоточенность поэтов в рефлексии над словом, грамматической формой, строением фразы, логикой формирования значения, поведением слова в изменяющемся мире» [Там же], то есть современным поэтам свойственна метаязыковая рефлексия. Приведенное здесь высказывание о современной русской поэзии так же (а и иногда и в большей степени) применимо к западноевропейским поэтическим текстам.

Соответственно, перевод таких текстов требует лингвистического анализа языкового материала обоих языков и их компаративного исследования. Для нашего исследования такой аспект анализа поэтических текстов особенно важен, так как целью его является выявление тех активных процессов в современном русском языке, которые находят свое выражение при столкновении двух языков, русского и английского, при переводе с английского на русский. Современные поэтические тексты, отличающиеся повышенным вниманием к языку, позволяют особенно ярко проследить указанные процессы.

Таким образом, проблемы перевода «исторических» поэтических текстов в основном связаны с преодолением временного разрыва между оригиналом и переводом. Перевод современных поэтических текстов ставит другую актуальную задачу – передать все возможные особенности (в первую очередь, языковые) оригинала в переводе.

1.1.5. Особенности перевода поэтических текстов Проблемы перевода англоязычной поэзии на русский язык в первую очередь связаны с типологическими различиями этих языков, поэтому необходимо обратить отдельное внимание на особенности, отмечаемые исследователями-переводоведами [Смирницкий 1959, Аракин 2005, Гуревич 2010].

Традиционно переводоведение сосредотачивает свое внимание на сопоставлении лексики оригинала и перевода. Г.Н. Бабич отмечает, что лексический состав английского языка шире русского, что связано с исключительной способностью английского языка к заимствованию и освоению иноязычной лексики [Бабич 2005, 38]. Как следствие, это привело к возникновению большого количества разветвленных синонимических рядов: «Распахнув двери перед латинскими и романскими заимствованиями, английский язык обогатил свои синонимические ресурсы, приобретя способность выражать тончайшие оттенки смысла и словесное разнообразие, Например, Г.Н. Бабич приводит следующие синонимические ряды: «work, toil, drudgery, labour, grind, job, task; fashionable, chic, dressy, elegant, modish, smart, stylish, trendy» [Бабич 2005, 86].

Кроме того, английскому языку и русскому языку свойственна разная степень детализации: в русском языке одна лексическая единица может передавать различные смысловые оттенки, в то время как в английском языке эти же понятия передаются разными словами, и наоборот [Бархударов 1975, Григорьян 2002, Тер-Минасова 2000]. Л.С. Бархударов приводит такой пример: слову язык в значении орган соответствует английское tongue, а язык как система знаков и средство общения передается лексемой language [Бархударов 1975, 67].

нахождение таких слов в ближайшем контексте: располагая их рядом, автор играет на тонких семантических различиях, и это зачастую трудно передать при переводе: Coming home was to that // The white house in the cool grass… Что это значит: вернуться домой? // Белые стены в росистой траве (R.S. Thomas) [Томас 2009, 106-107, пер. М. Фаликман]. Английское home можно передать как родные пенаты, но такой перевод явно разрушит размер и ритм стихотворения, к тому же такая форма является устаревшей, а следовательно, неприемлемой в переводе современного текста. Поэтому переводчику приходиться оставить единственно возможный вариант дом, а английское house заменить на стены.

Слова внутри одного синонимического ряда зачастую отличаются стилистически. В английском языке это связано с этимологией: «слова романского и латинского происхождения всегда более возвышенны и «Having thrown its doors wide open to Latin and Romance loan words English has greatly enriched its synomyc resources, obtaining delicate shades of meaning and ensuring variety on a scale no other European language can equal».

приближены к литературным в сравнении с другими родственными словами из одного и того же синонимического ряда, в то время как слова германского происхождения – стилистически более нейтральны и имеют обобщенное значение» [Красневская 2007, 55]. В русском языке к «высокой»

лексике традиционно относят слова старославянского происхождения.

Необходимо отметить, что использование высокой лексики, большая часть которой соотносится с так называемыми поэтизмами 14, не является характерным для англоязычной поэзии ХХ века, в то время как в русской поэзии вплоть до недавнего времени подобные слова встречались достаточно часто [Орехов 2012]. По мнению Э. Озерса, «современные английские или американские поэты так же относятся к поэтическим словам, как к рифме или размеру. Ведь последние пятьдесят лет английская поэзия обходилась без витиеватых словес, и сейчас они могут использоваться только для архаизирования или, гораздо чаще, для передачи комического эффекта»

[Озерс 1988, 114]. Этот факт нельзя не учитывать при анализе перевода.

В современной русской поэзии сложилась иная ситуация: архаичная лексика старославянского происхождения не только характеризует высокий слог, но и отражает этапы становления литературного языка Руси, поэтому построения поэтического текста и новые функции языковых единиц»

[Николина 2009, 9]. По мнению Л.В. Зубовой, современная поэзия, восстанавливая предшествующие языковые явления, нередко отражает «и вероятные будущие языковые состояния» [Зубова 2000, 399].

Для современной англоязычной поэзии такая ситуация нехарактерна, так как лексические единицы, принадлежащие к разным стилям речи, имеют как правило разное происхождение и не соотносимы с точки зрения истории языка. Тем не менее, для поэзии характерно рассмотрение языка как « Под поэтизмом понимается сегмент текста, как правило, фигуративно-риторический, однозначно опознаваемый в широкой культурной традиции как принадлежащий к «образцовому» поэтическому дискурсу» [Азарова 2010, 51].

исторического целого, в современных английских поэтических текстах это нашло отражение в использовании отдельных латинизмов: Seems what they meant by ‘res’ was an idea //… // But – see Inventio – another view (R.Bl. DuPlessis) [ДюПлесси]; а иногда даже целых выражений: Tabula rasa.

No slate‘s that clean (R. Dove) [Дав 2007, 220]; Arbor Vitae (R. Healy) [Хили].

Именно поэтому соблюдение верной стилистической тональности при переводе английской поэзии на русский язык является весьма актуальной переводческой задачей. Использование же в переводах современных текстов устаревшей лексики искусственно «старит» текст. Например, употребление не совсем удачной на наш взгляд устаревшей формы древо: Of representation (fame) // from one to another (use) // between the articulation (space) // of language (tree) - Представления (слава) // от одного к другому (польза) // между артикуляцией (пространство) // языка (древо) (A. Lauterbach) [Лаутербах 2010, пер. А. Бабичевой].

Тем не менее, некоторые переводчики современных англоязычных текстов все же используют архаичные формы: древо (Е. Третьякова), стезя, взор, хлад, ужель (Г. Кружков), взор, коли (Дж. Катар) и др. Сюда же можно отнести использование кратких форм прилагательных, исторически более древних, чем полные формы. Сгущение таких форм в тексте также приводит к его искусственному «старению» и утрате современного звучания: Cloud upon cloud in their heroic pose, // dark machinery dishevelled as trees, // they take centuries polishing one stone // shallow and fine – Громады облаков в геройских позах, // темна механика взъерошенных деревьев. // Прошли века, пока окатывалась галька – // гладка, мелка (P. Levi) [Леви 2009, 192-193, пер.

А. Беляева].

Очевидно, причина, по которой переводчики современной англоязычной поэзии обращаются к устаревшим формам слов, краткость. Неполногласные старославянские формы и краткие прилагательные короче русских слов как минимум на слог; их употребление часто дает возможность переводчикам избежать удлинения строк перевода по сравнению с оригиналом. Хотя, как уже говорилось выше, для переводов современной поэзии такой выбор не вполне удачен.

Такие отмечаемые учеными особенности, как морфемный состав и длина слов [Herdan 1956, Попова 1984, Гачечиладзе 1988], а именно «большая краткость» и «односложность» английских слов [Бархударов 1984, 39] являются важным для исследования перевода структурным различием английского и русского языков. В силу исторического развития в английском языке многие слова, утратив флексии, стали «одноморфемными» [Аракин 2005, 194], в то время как большинство русских слов состоит как минимум из двух морфем, корня и окончания.

словообразовательные особенности. «Если слова в языке одноморфемны в словообразование является продуктивным» [Там же, 193]. И наоборот, аффиксальные способы словообразования характерны для тех языков, структура слова в которых в основном двуморфемна. На уровне простых слов английский язык является чисто корневым языком: «подобного рода слова без всяких изменений своей внешней формы могут употребляться как разные части речи, т.е. выполнять в предложении различные функции»

[Левицкий 2010, 23]. Это становится возможным благодаря четко закрепленным за каждой частью речи местом в предложении. «Помимо этого простые «слова» (т.е. корни) получают дополнительное грамматическое оформление в виде разнообразных служебных слов» [Там же], которые являются своеобразной заменой, в широком смысле этого слова, словообразовательных аффиксов.

Для сохранения длины строк переводчик может не передавать в переводе некоторые из таких слов (артикли, союзы, глаголы-связки и др.), а также упрощать или изменять синтаксические конструкции. Приведем пример способа, получившего достаточное распространение в переводах современных англоязычных поэтических текстов: The beer I drink is good tonight, // almost sweet, but cold. – Хорошее сегодня ночью пиво, // сладкохолодное (B.A. Saenz) [Саэнс 2007, 378-379, пер. Д. Псурцева]; a narcissus with a hundred dazzling petals that breathed a sweetness as cloying as decay – столепестковый ослепительный нарцисс, дышавший сладко пресыщением и тленом (A.E. Stallings) [Сталлингс 2007, 460-461, пер. Ю. Гуголева].

Образование сложных прилагательных в переводе как эквивалентов синтаксических конструкций оригинала дает возможность сократить строку как минимум на слог (окончание первого прилагательного), а в некоторых случаях (см. первый пример) на два слога (окончание прилагательного и сочинительный союз) и, соответственно, передать ритм оригинала.

английского и русского языков можно отнести особенности ударения.

Подвижность русского ударения в различных формах одной и той же лексемы, не свойственная английскому языку, «открывает перед переводчиком английской поэзии на русский язык дополнительные возможности подбора требуемой по ритмическим условиям словоформы в рамках той или иной метрической схемы» [Бархударов 1984, 40].

Исследователи отмечают такую особенность английского языка, как консерватизм орфографии, который «породил в англоязычной поэзии такое явление, как рифма для глаза (rhyme to the eye), каковой является, например, шаблонная в поэзии XIX века рифма love – move» [Там же, 40-41].

Современная английская поэзия также освоила и преобразовала это явление:

Delacroix's tormented women fall off of Shaker chairs, backs arched, onto the barn wood floor. A titter rises in the room as bloody bloody Bacon drops some screaming scraps at the door – Измученные женщины Делакруа сваливаются с высоких стульев с выгнутыми спинками на деревянный пол сарая. Хихиканье растет в комнате, в то время как кровавый кровавый Бэкон отбрасывает несколько визжащих ошметков к двери (H. Hartley) [Хартли 2010, пер.

Г. Ермошиной].

Хотя это не характерно для классической русской поэзии, однако в современной поэзии рифма для глаза – довольно распространенное явление:

на этом вот пенчке как на троне // от остального действа в стороне [Суховей]. Появление рифмы для глаза в русских поэтических текстах связано не с консерватизмом орфографии, как в английской традиции, а с несовпадением ударных слогов в рифмуемых словах.

Рифма для глаза не имеет широкого распространения в современной англоязычной поэзии, но иногда все же встречается и может вызвать определенные затруднения при переводе, как в приведенном выше примере, где эта рифма, входящая в фоносемантический комплекс wood-floor-roombloody-door никак не передана, впрочем, как и весь фоносемантический уровень оригинала.

Таким образом, такие особенности английского языка, как большая, чем в русском языке, краткость слов, ставшая результатом того, что в ходе исторического развития у английских слов исчезли флексии, и как следствие это привело к внешнему совпадению разных частей речи; богатый словарный состав с четким стилистическим разделением лексики в зависимости от ее происхождения и разветвленными синонимическими рядами; консерватизм английской орфографии имеют значение при рассмотрении переводной поэзии.

1.1.6. Некоторые особенности языка современных английских Языковые особенности современных английских поэтических текстов освещаются в таких работах, как [Ezzat 1972, Bradford 1993, Semino 2002, Leech 1977, Short 1996, Carter, Nash 1990, Baker 1967, Patridge 1976, Widdowson 1987, Roberts 2001]. Отдельно необходимо отметить работы Г. Лича, являющегося одним из наиболее авторитетных исследователей языка английской поэзии.

Начало современной поэтической эпохи в англоязычной поэзии исследователи связывают с реформой системы письма: уходом от рифмованной поэзии к верлибру, что произошло в десятых годах ХХ века.

Данный процесс объясняется уверенностью в том, что индивидуальность поэта найдет лучшее выражение в верлибре, а не в традиционной форме [Ezzat 1972, 88]. «Явный и очевидный разрыв с традиционной формой повлек за собой полный отказ от традиционных элементов, но основной признак поэзии, деление на строки, который был организующим принципом этих элементов, сохранился» 15 [Bradford 1993, 181]. Это определило дальнейшее развитие англоязычной поэзии вплоть до настоящего момента.

По мнению исследователей, на лексическом уровне для языка современной английской поэзии характерна установка на сближение с повседневной речью и включение в текст слов разных стилей [Semino 2002, 28]. Одна из отличительных черт современной поэзии – использование «языка повседневной речи с использованием «точных» слов, а не просто слов-украшений» [Ezzat 1972, 88]. В англоязычной лингвистической литературе эти явления принято объединять под термином deviation of register (стилистическая девиация) 17 [Leech 1977, Short 1996, Carter, Nash 1990].

Таким образом, на протяжении ХХ века в языке поэзии функционируют несвойственные ему до этого лексические пласты: разговорная речь (She can have all my money, man (S. Cortez), Shut up, mother (M. Doty), pipsqueak (G.

Schnackenberg)), нецензурная лексика и жаргон (fucking nigger (M. Nelson), fuck that (L.A. Brown)), слэнг различных слоев общества (grunt (R.S. Gwynn), Even on acid (S. Young)), специальная лексика (trim-tab (M. Nelson), syn / co / pa / ted beat (A. Uyematsu), Class B fire (W. Baer)). Тематически стихи «The most obvious and explicit break with traditional form involves a total rejection of the conventional elements of the double pattern, but the single feature which had once been the organising principal of these elements, the line, is maintained».

One of the modern poetry features is using «of the language of common speech, with the employment of the exact‘ word, not the merely decorative word».

Сам термин девиация, столь обычный в англоязычной лингвистической литературе, постепенно начинает употребляться и в работах отечественныхисследователей, например, Н.А. Фатеевой.

также освобождились от каких-либо ограничений [Там же], поэтому в тексты J.C. Hebbard‘s marker (E. McHenry), Jackie Gleason‘s death (D. Lehman), названия (Fulbright (D. Leman), Lethal Weapon 3 (H. McHugn), Nash Rambler (L. Emanuel)), аббревиатуры (L.A. (A. Uyematsu), A&P (D.O. Cofer)), упоминания которых ранее были привычны в публицистическом стиле, но не в традиционной поэзии.

Уже упоминалось, что в целом для англоязычной поэзии XX – XXI веков несвойственно использование поэтизмов, однако в отдельных случаях они все же могут употребляться, причем в соседстве с разговорной лексикой.

Цель такого употребления – стилистический диссонанс: At fifty, I have learned to see // the Grim Reaper in all his disguises. // I can see him in a can of Budweiser – Теперь, на шестом десятке, // каждая вещь напоминает о смерти: // початая банка «будвайзера»… (A.C. Louis) [Луис 2007, 34-35, пер. Г. Стариковского]. Grim Reaper – устойчивый поэтический эпитет олицетворенной Смерти, Budweiser – название пива; в переводе этот стилистический контраст не передан.

англоязычной, так и в русской поэзии ХХ – XXI веков становится лингвистическая терминология, что является одним из выражений такого свойства современной поэзии как метаязыковая рефлексия: Wayward, we weight words. Nouns reward objects for meaning (R. Silliman) [Силлиман 2007, 56]; The hieroglyph representing a hand, // became daleth, a door, // later delta, // now d, a voiced alveolar stop (R. Healy) [Хили]; I now turn to my use of suffixes and punctuation, closing Mr. Circle (M. Palmer) [Палмер 2010].

Рефлексия современных поэтов над языком как системой также проявляется в словотворчестве: создании неологизмов, окказионализмов и потенциальной лексики. В англоязычной лингвопоэтической традиции эти явления обычно объединяются под термином lexical deviation (лексическая Не в качестве упоминания адресата стихотворения, как это было в классической поэзии.

девиация). Лексическая девиация «или создание новых слов один из самых очевидных способов, с помощью которых поэт может перейти границы норм языка» [Leech 1977, 42]. Вполне очевидно (и здесь английский язык не является исключением) что слова, изначально возникшие в поэтическом языке, могут войти в узус20.

В английской лингвистической традиции под лексической девиацией понимается расширение границ применения определенного правила создания слов. Для английского языка, в том числе и поэтического, наиболее распространенным является такой способ создания новой лексики как функциональная конверсия или нулевая аффиксация. «Функциональная конверсия состоит в адаптации слова к новой грамматической функции без изменения его формы» 21 [Leech 1977, 43]. Функциональная конверсия была распространена уже в поэзии конца XIX века, например, в творчестве Дж.М. Хопкинса:

The achieve of the mastery of the thing Последний пример интересен тем, что субстантиват глагола to achieve заменяет узуальное слово achievement.