На основе этимологических изысканий, изучения словарных статей, исторических фактов и культурных традиций выявляются основные сущности исходного пространства «женщина», одинаковые для русской и английской лингвокультур (рис. 2):

Описание исходных пространств базируется на следующих элементах:

биологические черты, половая принадлежность (что немаловажно, так как не все параллельные ментальные пространства относятся к женскому роду); основные качества характера или повадки; ассоциативные черты; народные представления, традиции и верования; специфические свойства.

Взаимодействие исходного пространства «женщина» с другими образами привело к образованию в русском и английском сказочных дискурсах ряда смешанных пространств. В ходе анализа было выделено 15 блендов, разделённых на три семантические сферы: природоморфную (рус.: «женщина – лягушка», «женщина – змея», «женщина – корова», «женщина – лиса», «женщина – лебедь», «женщина – утка»; англ.: «женщина – луна», «женщина – жаба», «женщина – дракон», «женщина – кошка», «женщина – лебедь»), артефактную (рус.:

«женщина – кукла»; англ.: «женщина – арфа») и антропоморфную (рус.:

«женщина – мужик», «женщина – Баба-Яга»). Социоморфная сфера не нашла своего отражения в сопоставляемых дискурсах.

В результате подсчёта процентного соотношения блендов трёх семантических сфер (общее количество блендов взято за 100%) выяснилось, что в природоморфной группе блендов (73%), значительно превалирующей над остальными семантическими сферами (артефактной и антропоморфной), русских смешанных пространств (40%) больше, чем английских (33%). Внутри артефактного кластера (14%) русские и английские бленды разделились поровну (по 7%). Квантитативная составляющая антропоморфных блендов (13%) сформировалась только за счёт смешанных пространств русского сказочного дискурса.

Природоморфные бленды, охватывающие в нашем исследовании несколько категорий (собственно природоморфные образы, зооморфные образы и птичьи образы), в русском сказочном дискурсе представлены достаточно масштабно.

Самый распространённый природоморфный, а точнее, зооморфный образ, с которым чаще всего ассоциируется женщина в русских сказках, – это лягушка.

Ментальная связь между образом женщины и лягушки получила своё отражение в нескольких интерпретациях известной русской сказки о царевне-лягушке.

В исходное пространство «лягушка», параллельное исследуемому ментальному пространству «женщина», входят: биологические черты (земноводное животное с характерным для лягушки внешним обликом), основные качества и повадки (обитает в стихиях земли и воды, ведёт преимущественно ночной образ жизни), ассоциативные черты (является воплощением мудрости и хитрости, символизирует уродливый облик) и народные представления (с давних времён причисляется к нечистой силе, используется в колдовских и магических обрядах).

Половая принадлежность в данном случае не представляет интереса, так как сама номинация «лягушка» может означать как особь мужского пола, так и женского.

Сущности, релевантные для самого смешанного пространства «женщина – лягушка», функционирующего в русском сказочном дискурсе, выявляются на основе анализа практического материала.

Образ царевны-лягушки достаточно амбивалентен, что проявляется в разных ипостасях. В первую очередь это прослеживается в перевоплощении внешнего облика (то лягушачье, то человеческое обличие):

«Иван-царевич лёг спать, а лягушка прыгнула на крыльцо, сбросила с себя лягушечью кожу и обернулась Василисой Премудрой, такой красавицей, что и в сказке не расскажешь» («Царевна-лягушка», Нечаев, Рыбакова, с. 73).

Данный пример свидетельствует о смешении в бленде биологических сущностей двух исходных пространств, т.е. соответствующие атрибуты женщины (женская особь, противоположная мужчине по полу, обладающая характерной человеческой внешностью и речевыми способностями, живущая на земле) в образе сказочной героини сочетаются с внешностью лягушки, являющейся представителем класса земноводных и обитающей в двух стихиях – земли и воды.

Неприглядное описание лягушачьей внешности идёт вразрез с привлекательным обликом царевны-лягушки, что порождает в бленде контекстуальный элемент «красота», противоречащий сущности лягушки («уродство»), проецируемой из одноимённого смешанного пространства:

«Подлетела к царскому крыльцу золочёная коляска, в шесть лошадей запряжена, и вышла оттуда Василиса Премудрая – такая красавица, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать» («Царевна-лягушка», Круглова, Кн. 1, с. 384).

Элемент красоты ярко прослеживается в гиперболизированных сказочных формулах «такой красавицей, что и в сказке не расскажешь»; «такая красавица, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать», а также в развёрнутой метафоре «на лазоревом платье – частые звёзды, на голове – месяц ясный, такая красавица…». Лягушачьи черты и повадки в русском сказочном дискурсе передаются за счёт ономатопеи, или звукоподражания: «Ква-ква-ква! О чём Иванбогатырь, ты так запечалился!» («Сказка о лягушке и богатыре», Афанасьев, Т. 2, с. 265).

Кроме того, противоречивость исследуемого сказочного образа проявляется в психологическом и нравственном аспекте характера. Последнее заслуживает особого внимания. С одной стороны, царевна-лягушка воплощает в себе положительное начало. Она поражает окружающих кулинарными талантами и умением искусно ткать с целью помочь своему избраннику. Перечисленные черты можно подвести под сущности бленда, вытекающие из исходного пространства «женщина» – «хозяйственность», «забота о семье и близких».

С другой стороны, наглядно проявляются хитрость героини и её магические способности, которые не всегда имеют положительный подтекст.

Колдовские способности анализируемого персонажа, так же, как и господство над несколькими стихиями, прослеживаются в следующем примере:

«Начали закусывать; царевна огложет коску, да и в рукав, выпьет чего – остатки в другой рукав. Те снохи видят, чего она делает, и они тоже кости кладут к себе в рукава, пьют чего – остатки льют в рукава. Дошла очередь танцевать; царь посылает больших снох, а они ссылаются на лягушку. Та тотчас подхватила Ивана-царевича и пошла; уж она плясала-плясала, вертеласьвертелась – всем на диво! Махнула правой рукой – стали леса и воды, махнула левой – стали летать разные птицы… Други снохи пошли плясать, также хотели: котора правой рукой ни махнёт, у той кости-та и полетят, да в людей, из левого рукава вода разбрызжет – тоже в людей» («Сказка о лягушке и богатыре», Афанасьев, Т. 2, с. 262).

Ощущение скорого свершения какого-то магического обряда создаётся за счёт использования итеративных глаголов «плясала-плясала, вертелась-вертелась».

Сущность «колдовство/магия» является общей для обоих прототипов и, соответственно, проецируется в бленд из общего пространства, наряду с элементами мудрости и хитрости.

Связь образа царевны-лягушки с Бабой-Ягой и Кощеем Бессмертным соответствует сущности исходного пространства «лягушка» – «связь с нечистой силой»:

«Стоит избушка; он вошёл в неё. Там сидит старушка и спрашивает его:

«Что, Иван-царевич, дело пытаешь или от дела лытаешь?» Иван-царевич говорит:

«Ищу лягушку, жену свою». Старушка говорит: «Ой, Иван-царевич! Она тебя хочет извести; я её мать»» [«Царевна-лягушка», Нечаев, Рыбакова, с. 199].

Несмотря на то, в анализируемом образе присутствуют некоторые негативные черты, в целом он характеризуется положительно, что подчёркивают и существительные с уменьшительно-ласкательными суффиксами в номинации животного («лягушка-квакушка», «лягушонка в коробчонке»). Следовательно, в смешанное пространство можно добавить контекстуально-дискурсивный элемент – «основной сказочный персонаж с положительной коннотацией».

Другая парадигма этой сказки имеет глубокий психологический и даже социальный контекст. Лягушка противопоставляется невестам братьев Иванацаревича, принадлежащим к высшим слоям общества (боярыням, княгиням или купеческим дочкам), т. е. она выходит из низших сословий:

«Пустил стрелу старший брат – упала она на боярский двор, прямо против девичья терема; пустил средний брат – полетела стрела к купцу на двор и остановилась у красного крыльца, а на том крыльце стояла душа-девица, дочь купеческая; пустил младший брат – попала стрела в грязное болото, и подхватила её лягушка-квакушка» («Царевна-лягушка», Круглова, Кн. 1., с. 383).

Этот факт объясняет социальную коннотацию. Образ царевны-лягушки воплощает сущность «символ социального изменения» – переход по иерархической лестнице вверх.

Сбрасывание кожицы и превращение лягушки в прекрасную царевну олицетворяет биологическое взросление: переход девочек-подростков во взрослую жизнь и их преображение в красивую женщину после наступления половой зрелости. Так появляется экстралингвистическая сущность бленда «символ полового взросления».

Осуществив на основе вышесказанного ментальную проекцию образа женщины и образа лягушки, вычленив общие черты в их манерах поведения и в народных поверьях, приняв во внимание специфичные свойства обоих образов, а также уникальные особенности сказочного персонажа в лице царевны-лягушки, получаем схему концептуальной интеграции смешанного пространства «женщина – лягушка», представленную на рис. 3.

Анализируемый бленд в основном является результатом проекции элементов из исходного пространства «женщина» (женская особь, противоположна мужчине по полу, речевые способности, забота о семье и близких, хозяйственность). Часть сущностей данного пространства сочетается с сущностями прототипа «лягушка»

(например, человеческое и лягушачье обличие, красота и уродство) и дополняется элементами, свойственными исключительно ментальному пространству животного (земноводное животное, обитание в двух стихиях, связь с нечистой силой).

Общее пространство с небольшим количеством сходных элементов (мудрость, хитрость и колдовство/магия), проекция сущностей смешанных пространств, а также контекстуальные атрибуты (символ полового взросления, символ социального изменения, основной сказочный персонаж, положительная коннотация) формируют очень противоречивое смешанное пространство с положительной коннотацией, символизирующее половое взросление и изменение социального статуса женщины.

Женская особь Противоположна мужчине Человеческая внешность Речевые способности Стихия – земля Источник жизни Материнские качества Красота Мудрость Забота о семье и близких Гостеприимство Хозяйственность Хитрость Колдовство/магия Рис. 3. Схема модели смешанного пространства «женщина – лягушка» в русском Природоморфный образ английского сказочного дискурса, имеющий параллель в русских сказках и относящийся к женскому началу, – это жаба.

В европейской культуре особое внимание уделялось её способности помогать при родах, что отразилось в возведении жабы в ранг символа матки. В католических странах существовал обычай: если у человека чудом исцелялась какая-то часть тела, то из воска изготавливали её слепок и подвешивали в церкви в знак исполнения обета (ex voto). Поэтому, когда у женщин возникали какие-то проблемы с деторождением или заболеванием матки, то вместо слепка uterus (матки) в церкви подвешивали восковую жабу [Франц, URL]. Возможно, именно с этой традицией связано использование в английском сказочном дискурсе не смешанного пространства «женщина – лягушка», а смешанного пространства «женщина – жаба». Английский бленд, в отличие от русского, обладает ярко выраженной негативной коннотацией, во многом продиктованной западной зоологией XVI века.

В целом английский прототип «жаба» мало отличается от русского «лягушка». Это животное также относится к классу земноводных и имеет все свойственные им биологические черты и повадки (обладает характерным внешним видом, обитает в стихиях земли и воды, ведёт преимущественно ночной образ жизни). Даже по народным поверьям считается, что оба земноводных имеют связь с нечистой силой и используются в колдовских и магических обрядах. Отличие между ними составляют ассоциативные черты и специфические свойства (ядовитость). В английской культуре жаба является символом матки и олицетворяет уродство. Как и в случае с лягушкой, в данном исходном пространстве отсутствует половая дифференциация.

В английских сказках жаба, как и лягушка, – существо, живущее в двух стихиях и символизирующее посредничество между двумя мирами и трансмутацию.

В этом заключается причина двойственности натуры и облика анализируемого сказочного персонажа. С одной стороны, женщина-жаба: “a highborn lady who was beautiful, quick-witted and skilled at the charms of love” («знатная дама, красивая, умная и обаятельная») (“Dragon Castle”, Kerven, 2008, p. 50). А с другой – “a huge ugly toad, with bold staring eyes and a horrible hiss” («огромная уродливая жаба с вытаращенными глазами, издающая противные звуки») (“The Laidly Worm of Spindleston Heugh”, Jacobs, 2005, p. 118).

Таким образом, в смешанном пространстве сочетаются биологические черты упомянутых прототипов: «человеческая и жабья внешность», «женская особь», «противоположна мужчине по полу», «речевые способности», «красота», «земноводное животное», «обитание в двух стихиях», «уродство».

Развёрнутая метафора “the wicked witch-queen is a Laidly Toad” («злая королева-ведьма – леди Жаба»), образованная путём комбинирования номинативных сочетаний, иллюстрирует совмещение биологических черт человека и животного. Слияние противоположных образов достигается и благодаря использованию личного местоимения женского рода (“she”) по отношению к земноводному с ономатопеей, имитирующей звуки жабы:

“She croaked and she hissed, and then hopped away down the castle steps” (“The Laidly Worm of Spindleston Heugh”, Jacobs, 2005, p. 118).

«Она заквакала и зашипела, а затем спрыгнула вниз по ступенькам замка» (здесь и далее – перевод наш. Л.К.).

Контрастность женской красоты и жабьего уродства демонстрируется следующими эпитетами: “a lady of great beauty” – “a loathsome toad” («леди необычной красоты» – «омерзительная жаба»), “beautiful and quick-witted lady” – “a ugly, croaking toad” («красивая и сообразительная леди» – «уродливая квакающая жаба»).

К отличительным женским чертам, проявляющимся в английском образе женщины-жабы, относится хитрость. Например, в сказке “Dragon Castle”: “The king was ecstatically happy. For when the queen poured out his wine each night, she always laced it with love potion” (“Dragon Castle”, Kerven, 2008, p. 51).

«Король был необычайно счастлив. Для этого королева каждую ночь добавляла ему в вино любовное зелье».

Общее пространство, соединяющее прототипы, ограничивается одним элементом «колдовство/магия», ярко выраженным во всех сказках:

“That same night the queen, who was a noted witch, stole down to a lonely dungeon wherein she did her magic and with spells three times three, and with passes nine times nine she cast Princess Margaret under her spell” (“The Laidly Worm of Spindleston Heugh”, Jacobs 2005, p. 115).

«Королева была могущественной ведьмой. Той же ночью она прокралась в темницу, где обычно колдовала, и трижды наложила заклятие на принцессу Маргарет».

контекстуальными характеристиками «злость» и «зависть»:

“The new queen was jealous of her, and because of this she bullied her. She locked away the princess’s jewellery, made her dress in cast-offs and sent her away early from the dinner table, so that the poor girl grew pallid and thin” (“Dragon Castle”, Kerven, 2008, p. 50).

«Новая королева завидовала принцессе и всё время пыталась извести её. Ведьма спрятала её украшения, разорвала все платья и каждый раз выгоняла из-за стола. В конце концов, бедная девочка стала бледной и худой».

В сказочном образе женщины-жабы, помимо элемента общего пространства – колдовства/магии, присутствуют сущности исходного пространства «женщина»

(«женская особь», «противоположна мужчине по полу», «речевые способности», «красота» и «хитрость») и элементы исходного пространства «жаба» («земноводное животное», «обитание в двух стихиях – земля и вода», «связь с нечистой силой», «уродство»). Дополнительно два ментальных пространства связываются комбинированием человеческой внешности с внешностью земноводного, сочетанием красоты и уродства. Структура бленда расширяется также за счёт нерелевантных для прототипов качеств – злости, зависти и власти. Последняя черта определяется социальным положением героини и её влиянием на поведение людей (Рис.4).

Исследование показало, что в английских сказках есть ряд смешанных пространств, служащих параллелями или антиподами русским образам. Тем не менее, мир природоморфных блендов в русском сказочном дискурсе гораздо разнообразнее, чем в английском.

Природоморфные смешанные пространства отражают основные представления народа о сущностях женской натуры, о воплощении в ней черт животного мира и мира природы, а также ассоциативные качества, которые когда-то связывались с женщиной на разных стадиях человеческого развития.

Женская особь Противоположна мужчине по Человеческая внешность Речевые способности Стихия – земля Источник жизни Материнские качества Красота Благородство Мудрость Забота о семье и близких Гостеприимство Хозяйственность Хитрость Колдовство/магия Рис. 4. Схема модели смешанного пространства «женщина – жаба» в английском К созидательной деятельности человека относится артефактная группа блендов, которая в английском и русском сказочных дискурсах оказалась менее развёрнутой, чем природоморфная.

Если углубиться в культуру русского народа, то станет понятно, почему во многих сказках встречается такой артефакт, как кукла. Истоки происхождения сказочных куколок кроются в древних обрядах, когда фигурка человека играла роль идола, у которого просили защиты.

Учитывая символическое назначение куклы у славян, выделим некоторые элементы параллельного исходного пространства: кукла – детская игрушка в виде фигурки человека, изображающая мужчину или женщину, изготавливается из разных материалов, когда-то использовалась в магической практике, обрядах, при жертвоприношениях, в народе наделяется колдовскими/магическими свойствами.

Следовательно, куколка как артефакт служит заместителем умершего и всегда требует к себе почтительного отношения.

Так, в сказке «Аннушка» мать на предсмертном одре даёт благословение дочери и завещает ей куколок:

«Жили мужик да жена. И мужик помер. Стала мать помирать. А у них был парень да девушка. Мать-та стала помирать и говорит парню-та: «Ты бери себе жену, как наша Аннушка». А ей говорит: «У меня в сундуке есть четыре куколки, как чо надо – они тебе помогут»» («Аннушка», Круглова, Кн. 2, с. 328).

В данном случае описывается момент перехода души от человека к предмету.

Так, душа мёртвой матери воплощается в образе куклы и продолжает поддерживать героиню после своей смерти, например, выполняя за неё всю домашнюю работу:

«Куколка покушает, да потом и даёт ей советы и утешает в горе, а наутро всякую работу справляет за Василису; та только отдыхает в холодочке да рвёт цветочки, а у неё уж и гряды выполоты, и капуста полита, и вода наношена, и печь вытоплена. Куколка ещё укажет Василисе и травку от загара. Хорошо было ей жить с куколкой» («Василиса Прекрасная», Афанасьев, Т. 1, c. 128).

Чтобы помочь своей хозяйке, куколки отправляют её в подземное царство. В приведённом ниже примере лексические повторы акцентируют внимание на заботливом отношении куколок к девушке и определяют ещё одну сущность бленда «забота о семье и близких»:

««Что мне делать, куколки, брат на кровать спать велит?» Все тут куколки: «Хи-хи! Худо ли, хорошо ли брату с сестрой спать?» А одна: «Худо, худо!

Засядь до колена!» Аннушка-та и засела в землю. А куклы-те: «Хи-хи! Худо ли, хорошо ли брату с сестрой спать?» А одна: «Худо, худо! Засядь до грудей!» А куклы-те: «Хи-хи! Худо ли, хорошо ли брату с сестрой жить?» А одна: «Худо, худо! Просядь под пол!» («Аннушка», Круглова, Кн. 2, с. 328).

Таким образом, из проанализированных отрывков выделим несколько элементов бленда, приписываемых женскому прототипу. В русском сказочном дискурсе куколке свойственны материнские качества, она заботится о девушке, с помощью магических свойств выполняет хозяйственную работу, обладает речевыми способностями и олицетворяет женское начало. Тем не менее, в смешанном пространстве перенимаются черты и кукольного образа. В первую очередь, сказочный персонаж представляет собой детскую игрушку в виде фигурки человека.

Её дарят перед смертью как благословение или изготавливают самостоятельно, чтобы избежать беды. К контекстуально-дискурсивным характеристикам женщиныкуклы добавляются ещё две сущности – роль сказочного помощника с положительной коннотативной составляющей и скрытая символика проводника в потусторонний мир.

Фетишистская символика присутствует и в артефактных метафорах английских народных сказок, но уже в сочетании исходного пространства «женщина» с параллельным исходным пространством «арфа».

Исходное пространство арфы формируется за счёт её определения как щипкового струнного музыкального инструмента треугольной формы с рамой и струнами, как правило, украшенного резьбой и орнаментом. В скандинавской символике данный музыкальный инструмент олицетворяет путь в иной мир и ассоциируется с женским началом. Согласно кельтской мифологии, звуки арфы обладают магическими свойствами.

В сказке “Binnorie” в арфу переселяется душа убитой принцессы. Даже после смерти девушка олицетворяет собой чистоту и красоту, выраженные следующими эпитетами: “Fair and beautiful she looked as she lay there. In her golden hair were pearls and precious stones; you could not see her waist for her golden girdle; and the golden fringe of her white dress came down over her lily feet. But she was drowned, drowned!” (“Binnorie”, Jacobs, 2005, p. 32).

«Девушка лежала на берегу, такая чистая и прекрасная. В её золотых волосах виднелись жемчужины и драгоценные камни; талию окутывал золотой пояс, а под богатой каймой лилейного платья виднелись белые ноги. Но она была мёртвой, мёртвой!».

Благодаря этим чертам проходивший мимо арфист изготавливает из останков принцессы музыкальный инструмент: “So he made a harp out of her breast-bone and her hair, and travelled on up the hill from the mill-dam of Binnorie, till he came to the castle of the king her father” (“Binnorie”, Jacobs, 2005, p. 32).

«Из костей и волос девушки он изготовил арфу и путешествовал с ней по землям Биннори, пока однажды не оказался в замке короля».

Пленительные звуки арфы выдают имя настоящего убийцы. Мелодичность и напевность её речи передаётся за счёт усечённой формы предлога “of” и лексических повторов:

“O yonder sits my father, the king, Binnorie, O Binnorie;

And yonder sits my mother, the queen, By the bonny mill-dams o’ Binnorie;

And there sits my sister who drowned me By the bonny mill-dams o’ Binnorie…” (“Binnorie”, Jacobs, 2005, p. 33).

«Вот сидит мой батюшка, король, Биннори, о, Биннори;

Вот сидит моя матушка, королева, Рядом с прекрасными мельничными запрудами Биннори;

А вот сидит моя сестра, утопившая меня Рядом с прекрасными мельничными запрудами Биннори».

В результате процесса концептуальной интеграции в смешанном пространстве «женщина – арфа» отражается лишь небольшое количество сущностей исходных пространств. Помимо общего пространства, в котором половая принадлежность в сочетании с символикой женского начала формирует сущность «женское начало» и дополняется элементом «колдовство/магия», в бленд проецируются человеческие способности к речи, женская красота, а также тип и форма музыкального инструмента. К исключительно блендовым характеристикам, не зависящим от исходных пространств, относятся роль главного персонажа сказки, положительная коннотация и элемент перевоплощения человеческой души.

Использование артефактной метафоры в английском и русском сказочных дискурсах достаточно ограничено и уходит своими корнями в фетишистские представления предков.

Возникновение сказок приходится на то время, когда человек ещё не отделял себя от животного мира и не возносил себя центром вселенной, но в то же время концептуализировал окружающую действительность сквозь призму своего сознания. Возможно, поэтому антропоморфность в сказках выражена в основном за счёт переноса человеческих особенностей на животный и растительный мир.

Концептуальная интеграция ментального пространства «женщина» с другими исходными пространствами, относящимися к общей понятийной сфере «человек», выражена не так масштабно, как в случае с природоморфными блендами, и в основном затрагивает лишь метафорическое отождествление мужского и женского начала.

В русском сказочном дискурсе перенос мужских качеств на женщину привёл к появлению героинь, которых традиционно принято называть богатырь-девками.

Такими, например, являются женские персонажи волшебных сказок «Марья Моревна», «Василиса Поповна», «Иван Агич и Василиса Васильевна» и др. Как правило, женщины-богатырши сочетают в себе ум, красоту и невероятную силу.

По аналогии с прототипом «женщина» составим исходное пространство «мужик», так как именно оно легло в основу метафорической проекции. Для этого выделим некоторые релевантные сущности: мужская особь, противоположная женщине по половому признаку; имеет характерные человеческие атрибуты – внешность и речь; живёт на земле; как правило, ассоциируется с мужеством, храбростью, физической силой. Мужик является хозяином дома и главой семейства.

Ему приписываются грубость, невежество, любовь к спиртным напиткам и вкусной, обильной еде. На Руси мужик воспринимался как кормилец, охотник, воин и властитель. В настоящее время номинация «мужик» используется в разряде разговорно-сниженной лексики.

В русском сказочном дискурсе большинство выделенных элементов исходного пространства «мужик» метафорически переносится на женщину. В частности, большое внимание уделяется физической силе женщины, равной, а иногда и превосходящей мужскую:

«Вышли все на широкий двор, вошёл молодой посол [Василиса Микулишна] в круг, захватил одной рукой трёх борцов, другой – трёх молодцов, седьмого бросил в середину, да как ударит их лоб об лоб, так все семь на земле лежат и встать не могут» («Про прекрасную Василису Микулишну», Нечаев, Рыбакова, с. 290).

Выделенные в рамках данной модели сущности бленда подкрепляются языковыми средствами выражения. Как и во многих других русских смешанных пространствах, стилистически ярко представлен элемент «красота». Он выражается такими эпитетами, как «прекрасная королевна», «лепообразная», «собой хороша» и др.

Примеры метафор, символизирующих характеристики этой же сущности, можно проследить в следующих отрывках:

«И у ней, когда она почивает, из косточки в косточку мозжечок переливается» («Усоньша-богатырша», Круглова, Кн. 1, с. 378).

«Горько плакали девушки, пока резали Василисе косы русые. Косы длинные весь пол усыпали, упал на косы и светлый месяц» («Про прекрасную Василису Микулишну», Нечаев, Рыбакова, с. 290).

Совмещение мужских и женских черт в одном образе иллюстрирует личное местоимение мужского рода («он»), употребляемое по отношению к девушке.

Показательно и сравнение с уточкой, как правило, ассоциируемой у славян с женским началом:

«Он по горнице идёт, словно уточка плывёт, каблуками не пристукивает; он на лавочке сидит колена вместе жмёт» («Про прекрасную Василису Микулишну», Нечаев, Рыбакова, с. 290).

В сказке «Василиса Поповна» мужские манеры поведения отражены в глаголах действия, например:

«Одевалась она в мужское платье, ездила верхом на лошади, стреляла из ружья, и всё делала совсем не по-девичьи» («Василиса Поповна», Афанасьев, Т. 2, c. 375).

Несмотря на свой богатырский нрав, названные сказочные героини символизируют женское начало. Слияние противоречивых исходных пространств создаёт сложную модель концептуальной интеграции, в которой общее пространство формируется за счёт отличительных человеческих свойств.

Из исходного пространства «женщина» в сказочный бленд, помимо половой принадлежности, проецируются личные ассоциативные качества, такие, как красота, мудрость и хитрость. К другим человеческим качествам и привычкам, но уже перенесённым из исходного пространства «мужик», относятся физическая сила, мужество и храбрость, главенство в доме и семье, любовь к спиртным напиткам и еде, страсть к охоте, воинственность и власть. Исключительно контекстуальные сущности, дополняющие смешанное пространство, – главный сказочный персонаж и положительная коннотация. В заключение отметим, что в русском сказочном дискурсе стирается половая грань, поэтому в смешанное пространство из прототипа женщины переносится только сущность «женская особь», в то время как элемент «противоположна мужчине по полу» в бленде не отражается в связи с совмещением черт противоположных полов.

В английском сказочном дискурсе антропоморфные метафоры с параллельным исходным пространством «мужик» не получили своего распространения. Возможно, английская сказочная традиция восходит к более позднему культу «прекрасной дамы», или «дамы сердца», характерному для куртуазной литературы западноевропейского христианского Средневековья.

В Заключении диссертации подводятся итоги исследования, формулируются основные выводы по сопоставлению сказочных блендов с исходным пространством «женщина» в русском и английском языках, намечаются перспективы дальнейших исследований.

Проведённый анализ блендов с исходным пространством «женщина» показал, что кластеры природоморфных и артефактных смешанных пространств являются универсальными для русского и английского сказочных дискурсов. Концептуальная интеграция антропоморфных метафор специфична только для русского сказочного дискурса, так как в английских сказках противопоставление женского начала по схеме «человек – человек» не нашло своего отображения в силу исторических, социальных и культурных фактов.

Несмотря на универсальность природоморфных и артефактных смешанных пространств в русском и английском сказочных дискурсах, все бленды данных кластеров обладают национальной спецификой.

В ходе сопоставления смешанных пространств был выделен только один бленд, претендующий на универсальность, – это «женщина – лебедь». Такое совпадение определяется единым исходным пространством «лебедь», включающим схожую трактовку и символику этой птицы в двух культурах. Тем не менее, внутри русского и английского бленда «женщина – лебедь», кроме схожих элементов (красота, мудрость, сочетание человеческой и птичьей внешности, женская особь, противоположна мужчине по полу, стихия воздуха воды и земли, речевые способности, благородство, колдовство/магия, главный сказочный персонаж, положительная коннотация, непокорность), отмечаются различные контекстуальные сущности. Так, русский бленд имеет следующие специфичные элементы: хитрость, символ чистоты, предвидение. В английском бленде к отличительным чертам относятся: забота о семье и близких, хозяйственность, почитаемость, мстительность.

К универсальным языковым средствам выражения сущностей блендов относятся: лексические повторы, итеративные глаголы, метафоры, эпитеты, сравнения и ономатопея. Помимо универсальных средств выделяются и национально-специфические: прилагательные в превосходной степени и персонификация в английском сказочном дискурсе; уменьшительно-ласкательные суффиксы существительных, усилительно-выделительные частицы, устойчивые формулы и рифмованные выражения в русском сказочном дискурсе.

Последующие исследования блендов можно ограничить анализом отдельно взятой сказки или расширить за счёт изучения их функционирования в других дискурсах. Более того, исследование способов соединения ментальных пространств можно выстраивать не только на основе проекционного отображения, как это сделано в настоящей работе, но и на основе прагматически-функционального и схематического отображений, о которых упоминается в трудах Ж. Фоконье и М. Тернера.

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

Статьи, опубликованные в ведущих рецензируемых научных журналах, рекомендованных ВАК Министерства образования и науки РФ:

1. Ковальчук, Л.П. Концептуальная интеграция смешанного пространства «женщина-лягушка» в русском сказочном дискурсе / Л.П. Ковальчук // Вестник Челябинского государственного университета. Филология. Искусствоведение. – № 25 (240). – Челябинск : Челяб. гос. ун-т, 2011. – С. 87-90.

2. Ковальчук, Л.П. Концептуальная интеграция смешанного пространства «Баба-Яга» в сказочном дискурсе / Л.П. Ковальчук // Вопросы когнитивной лингвистики / отв. ред. Н.Н. Болдырев. – №3 (028). – Тамбов : изд. дом ТГУ им. Г.Р. Державина, 2011. – С. 33-39.

3. Ковальчук, Л.П. Лингвокультурные особенности концепта «женщина» – «frau» в русских и немецких фразеологизмах / Л.П. Ковальчук // Вестник Челябинского государственного университета. Филология. Искусствоведение. – № 39 (177). – Челябинск : Челяб. гос. ун-т, 2009. – С. 93-96.

4. Ковальчук, Л.П. Лингвокультурные особенности концепта «женщина» в русских и английских фразеологизмах / Л.П. Ковальчук // Вестник Ленинградского государственного университета им. А.С. Пушкина / отв. ред. А.А. Беляева. – № (Том 1), серия филология. – СПб. : Ленинградский государственный университет, 2009. – С. 48-58.

Статьи, опубликованные в сборниках научных работ:

5. Ковальчук, Л.П. Теория концептуальной интеграции Ж. Фоконье и М. Тернера / Л.П. Ковальчук // Филологические науки. Вопросы теории и практики. – № 1(8). – Тамбов : Грамота, 2011. – С. 97-101.

6. Ковальчук, Л.П. Определение и композиция сказочного дискурса / Л.П. Ковальчук // X Житниковские чтения: Русская речь: вчера, сегодня, завтра :

Материалы Всеросс. науч. конф. с зарубеж. уч. (Челябинск, 3-4 февраля) / отв. ред.

И.Ю. Голованова. – Челябинск : Энциклопедия, 2011. – С. 136-144.

7. Ковальчук, Л.П. Генезис и онтология сказочного дискурса / Л.П. Ковальчук // Текст как объект лингвистического и литературоведческого анализа : сб. научн. ст. по материалам VII Международной науч.-практ. конф.

«Языковая система и социокультурный контекст в аспекте когнитивной лингвистики» / отв. ред. Н.Ю. Шугаева, Н.В. Кормилина. – Чебоксары : Чуваш. гос.

пед. ун-т, 2010. – С. 100-107.

8. Ковальчук, Л.П. Место сказки в типологии дискурса / Л.П. Ковальчук // Профессиональный проект : идеи, технологии, результаты : науч. журнал. – Вып. (1). – Москва – Челябинск : Изд-во «АНО «Со-Действие», 2010. – С. 125-130.

Л.П. Ковальчук // Слово, высказывание, текст в когнитивном, прагматическом и культурологическом аспектах : сб. ст. участников V Междунар. науч. конф.

(Челябинск, 26-27 апреля 2010 г.) Т.1 / редкол. : д. филол. н., проф. Е.Н. Азначеева и др. – Челябинск : Энциклопедия, 2010. – С. 69-71.

10. Ковальчук, Л.П. Лингвокультурные особенности концепта «женщина» в русских пословицах / Л.П. Ковальчук // Университетская филология – образованию : регулятивная природа коммуникации : материалы Второй международной научно-практической конференции «Коммуникативистика в современном мире : регулятивная природа коммуникации» (Барнаул, 14-18 апреля 2009 г.) / под. ред. Т.В Чернышовой. – Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 2009. – Ч. 1. – С. 265-268.

11. Ковальчук, Л.П. Концепт «женщина». Исследование структуры концепта в английской и русской фразеологии / Л.П. Ковальчук // Язык и культура :

проблемы взаимосвязи и взаимообусловленности : коллективная монография / отв.

ред. Л.А Нефёдова. – Челябинск : Челяб. гос. ун-т, ООО «Издательство РЕКПОЛ», 2009. – С. 138-154.

12. Ковальчук, Л.П. Сопоставительный анализ концепта женщина / woman во фразеологических системах русского и английского языков [Электронный ресурс] / Л.П. Ковальчук // Материалы докладов XVI Международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» / отв. ред.

И.А. Алешковский, П.Н. Костылев, А.И. Андреев. – М. : МАКС Пресс, 2009. URL :

http://lomonosov-msu.ru/archive/Lomonosov_2009/11_2.pdf (дата обращения:

13.12.11).

13. Ковальчук, Л.П. Особенности внутренней формы и актуального слоя концепта «женщина» – «Frau» во фразеологии / Л.П. Ковальчук // Актуальные проблемы филологии : сборник статей межрегиональной научно-практической конференции с международным участием (7 июня 2009 г.). – Вып. 3. – Барнаул ;

Рубцовск : Изд-во Алт. ун-та, 2009. – С. 112-117.

14. Ковальчук, Л.П. Особенности понимания культурной составляющей английских фразеологизмов (на примере концепта «woman») / Л.П. Ковальчук // Языковое образование для специальных целей : новые тенденции, методы и содержание обучения : сборник статей 2-й международной научно-практической конференции / отв. ред. к.п.н. И.А. Беленько. 16-17 апреля 2009 г. – Челябинск :

ГОУ ВПО ЧЮИ МВД России, 2009. – С. 75-78.

15. Ковальчук, Л.П. Внутренняя форма концепта «женщина» / «woman» / «Frau» / Л.П. Ковальчук // Иновационные технологии в образовании и науке :

Междунар. сб. науч. тр. / науч. ред. А.А. Саламатов. – Челябинск : Юж.-Урал кн.

изд.-во, 2008. – С. 47-51.

16. Засыпкина (Ковальчук), Л.П., Власян, Г.Р. Реализация концепта «WOMAN» во фразеологической системе английского языка / Л.П. Засыпкина, Г.Р. Власян // Альманах современной науки и образования. – № 8 (15) : Языкознание и литературоведение в синхронии и диахронии и методика преподавания языка и литературы : В 2 ч. – Ч.2. – Тамбов : Грамота, 2008. – С. 58-60.

17. Засыпкина (Ковальчук), Л.П. Реализация концепта «женщина» во фразеологической системе английского и русского языков / Л.П. Засыпкина // Студент и научно-технический прогресс : тез. докл. XXXI студ. науч. и межвуз.

науч.-практ. конф. для студентов класс. вузов / отв. за вып. С.В. Таскаев. – Челябинск : Челяб. гос. ун-т, 2007. – С. 302-303.