«ЭКЗИСТЕНЦИАЛИСТСКИЕ МОТИВЫ В ТВОРЧЕСТВЕ Л. АНДРЕЕВА и М. ДЕ УНАМУНО: ТИПОЛОГИЧЕСКИЕ СВЯЗИ ...»

На правах рукописи

Гусева Татьяна Константиновна

ЭКЗИСТЕНЦИАЛИСТСКИЕ МОТИВЫ

В ТВОРЧЕСТВЕ Л. АНДРЕЕВА и М. ДЕ УНАМУНО:

ТИПОЛОГИЧЕСКИЕ СВЯЗИ

10.01.01 – русская литература

10.01.03 – литература народов стран зарубежья (испанская литература)

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Москва – 2014

Работа выполнена на кафедре русской и зарубежной литературы федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Московский государственный гуманитарный университет имени М.А. Шолохова»

Научный консультант: Котовчихина Наталья Дмитриевна, доктор филологических наук, профессор

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор Гиленсон Борис Александрович, ВПО «Московский городской (ГБОУ педагогический университет», профессор кафедры зарубежной филологии) доктор филологических наук, профессор Михеичева Екатерина Александровна, (ФГБОУ ВПО «Орловский государственный университет», зав. кафедрой русской литературы XX – XXI вв. и истории зарубежной литературы) доктор филологических наук, доцент Сарбаш Людмила Николаевна, (ФГБОУ ВПО «Чувашский государственный университет имени И.Н. Ульянова», доцент кафедры русской и зарубежной литературы)

Ведущая организация: ФГБОУ ВПО «Рязанский государственный университет имени С.А. Есенина»

Защита диссертации состоится 4 июня 2014 года в 14.00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.136.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук при ФГБОУ ВПО «Московский государственный гуманитарный университет имени М.А. Шолохова» по адресу:

109240, Москва, ул. Верхняя Радищевская, 16-18.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Московского государственного гуманитарного университета имени М.А. Шолохова по адресу:

Москва, ул. Берзарина, д. 4.

Автореферат разослан «» 2014 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, доцент Барышева С.Ф.

Общая характеристика работы

Конец XIX - первой трети ХХ веков отмечен радикальным культурноэстетическим сломом. Он вылился в трансформацию эстетических ожиданий, явственно ощущаемую – в рамках самой литературы – потребность в обновлении поэтических средств – в области родов и жанров, тем и мотивов. Суть разнохарактерных и по сему не поддающихся однозначной трактовке явлений, определяющих основу этого процесса, стала предметом многочисленных исследований. Русский писатель Леонид Андреев и испанский писатель и философ Мигель де Унамуно, принадлежащие к разным национальным традициям и культурам, стали в то же время выразителями духа переходного времени, искусства смены поколений, разрыва традиций. Отмеченные кризисной ситуацией противоречивые черты эпохи рубежа XIX - XX веков нашли выражение в идейно-художественных исканиях этих оригинальных писателей, предваряя искания европейской литературы более позднего времени.

Экзистенциалистская традиция оказала существенное влияние на развитие русской и испанской литератур всего ХХ века,2 предопределила явно обозначившуюся актуальную экзистенциализацию познавательной художественной парадигмы. В начале XXI века, пытаясь ответить на запросы нового времени, литературоведы вновь обращаются к комплексу идей и эстетических достижений не только экзистенциалистской, но и предэкзистенциалистской литературы, к предэкзистенциалистскому типу мировосприятия, дезориентированному и одновременно хранящему «память»

этического и рационального ориентира. Причина тому – очевидная алогичность и абсурдность мира. Исследователи совершенно обоснованно отмечают внимание современных русских писателей к «литературной традиции, восходящей к предэкзистенциализму».3 Среди писателей «неоэкзистенциальных тенденций»4 – Виктор Ерофеев, Венедикт Ерофеев, Ю. Мамлеев, В. Пелевин, В. Сорокин и др. В См.: На границах. Зарубежная литература от Средневековья до современности. Сб. работ / Отв. ред. Л.Г. Андреев.

М.: ЭКОН, 2000. 256 с.; На рубеже двух столетий: Сборник в честь 60-летия Александра Васильевича Лаврова. М.:

Новое литературное обозрение, 2009. 848 с.

В русской и испанской литературах процесс развития экзистенциалистских тенденций отчетливо проявился и остановился в достаточной степени на стадии «вызревания», обозначившись отдельными пиками экзистенциалистских тенденций, экзистенциализацией: (писатели-младоэмигранты, преломление экзистенциального и экзистенциалистского на почве новой мифологизации и разрушения мифов в послеоктябрьский период: всплеск середины 50 - 60-х, 70 – 90-х годов; «поколение 36 года», «поколение 50-х годов»). Однако в русской и испанской литературах экзистенциализм не сложился в целостную, развернутую философско-эстетическую систему общеевропейского значения, как это произошло с экзистенциализмом французским. Очевидно, что это обусловлено чрезвычайной важностью реалистической традиции для русской и народной фольклорной линии для испанской литератур, но также и культурно-историческими причинами:

табуирование до конца 80-х годов XX века советским литературоведением анализа ряда литературных направлений, авторов и тем (см.: Богомолов Н.А. Вокруг «Серебряного века». Статьи и материалы. М.: Новое лит.

обозрение, 2010. С.7); демократизация в Испании, способствовавшая восстановлению органичной связи испанской литературы с традициями и процессами развития европейских литератур, началась только после окончания диктатуры (смерть Ф. Франко, 1975).

Барышева С.Г. Экзистенциальная архетипика в художественном пространстве современной русской прозы: дис....

канд. филол. наук. Магнитогорск, 2006. С.4.

Кибальник С.А. Гайто Газданов и экзистенциальная традиция в русской литературе. СПб.: ИД "Петрополис", 2011. С.395.

испанской литературе предэкзистенциалистские и экзистенциалистские принципы поэтики К.Х. Селы, Г. Торренте Бальестера, М. Делибеса, А. Састре обнаруживают Х.Х. Мильяс, Л. Арана Агудо, Э.Алонсо Фернандес и др. В этой связи творчество Л. Андреева и М. де Унамуно видится неизменно актуальным, так как оно воссоздает экзистенциальную картину сложного мира человеческих ощущений в напряженной социокультурной ситуации, а также является феноменом типологических схождений между художниками слова разных национальных традиций и литератур. Исследование подобных типологических связей представляется актуальным в настоящем поликультурном пространстве, в быстро изменяющихся условиях жизни современного общества, в контексте изучения процессов развития мировой литературы. Кроме того, трактовка экзистенциалистских тенденций, теория предэкзистенциализма, вызывающего разноречивые толкования исследователей, нуждается в уточнении. Объектом исследования являются художественно-автобиографические и мемуарные произведения Л. Андреева и М. де Унамуно, содержащие «сгусток»

экзистенциалистских мотивов – их типологическое сходство и определяемые национальной спецификой и творческой индивидуальностью писателей различия.

Представляя собой феномен предэкзистенциализма, они позволяют изучить особенности этого явления в литературе. Анализ производится с точки зрения общих для авторов типологических признаков и отличий – метода, тематики, проблематики, стилевого и жанрового своеобразия, изобразительных средств, с учетом целостности художественного мышления. При этом категория «автобиографического» рассматривается нами в самом широком толковании:

варианты разной степени автобиографического вплоть до «условно автобиографического» также включаются в сферу анализа. Кроме того, в поле зрения попадают художественные сочинения, письма и дневники Ф.М.

Достоевского, произведения Л.Н. Толстого, Н.А. Бердяева, С.Н. Булгакова, И.А.

Ильина, В.В. Набокова; С. Кьеркегора, А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, Х. Ортеги – и – Гассета, Ж.-П. Сартра, А. Камю, Ф. Кафки и других.

Предметом диссертационного исследования являются экзистенциалистские мотивы, феномен предэкзистенциализма Л. Андреева и М. де Унамуно в контексте развития русской и испанской литератур конца XIX – первой трети XX веков.

Степень изученности темы. Первые же публикации Л. Андреева и М. де Унамуно стали объектом внимания критики самого разного направления.

Изучением вопросов проблематики и поэтики Л. Андреева и М. де Унамуно занимались как современники писателей, так и более поздние исследователи. Мы полагаем, что творчество писателей обнаруживает отдельные экзистенциалистские мотивы. Л. Андреев и М. де Унамуно — новаторы, Например, отдельные исследователи трактуют категорию экзистенциализма слишком широко (см.: В.В. Заманская об «экзистенциальном сознании»: Заманская В.В. Экзистенциальная традиция в русской литературе XX века.

Диалоги на грани столетий. М.: Изд. «Флинта», Изд. «Наука», 2002. 303 с.) Оценку, данную С.А. Кибальником Андрееву, мы считаем применимой также к Унамуно (Кибальник С.А.

Экзистенциализм в русской литературе и мысли // Литературоведческий журнал. 2005. № 19. С.131). Необходимо предугадавшие и воплотившие новейшие тенденции искусства еще задолго до того, как они оформились в течения и направления. Генезис творчества Л.

Андреева и М. де Унамуно равно определен предшествующей классической эпохой русской и испанской литератур: четко прослеживается неприятие состояния «тупика» и поиск позитивного смысла существования, ориентирование на этический идеал и тоска по утраченной идее божественного. Однако в то же время очевидна органическая связь художественного поиска русского и испанского писателей с новыми формирующимися направлениями – прежде всего, экспрессионизмом и экзистенциализмом. Потребность в обновлении художественных образов и приемов, художественном постижении – помимо ясных, четко обрисованных явлений внешнего и внутреннего мира – смутных, не поддающихся мотивации движений подсознания нашла воплощение в их творчестве. Центр притяжения внимания Л. Андреева и М. де Унамуно смещается в сторону эгоцентричного, самоценного, надысторического индивида, жизнь которого – лишь бессмысленный бег по кругу.

Проводя параллель с предромантизмом7 (на этапе собственно предварения романтизма равным образом не осознающим себя в качестве самодостаточного культурного феномена) и по аналогии с сюрреализмом (А. Якимович абсолютно правильно отметил, что «европейская культура долго вынашивала и пестовала основные идеи, принципы и методы, которые вошли в арсенал сюрреалистов»8), можно сказать, что европейская культура долго вынашивала и пестовала подобным же образом и основные идеи, принципы и методы, которые вошли впоследствии в арсенал экзистенциалистов.

Наличие в литературах России и многих странах Европы общих или сходных признаков обусловлено внутренними и внешними причинами, рядом явлений материального и духовного плана – историко-культурной ситуацией, национальными традициями. При безусловном присутствии в творчестве русского и испанского писателей национальных и индивидуальных особенностей общим видится тот факт, что свойственный эстетике экспрессионизма «отчужденный человек во враждебном мире» (как лаконично выделил самую суть экзистенциалистского «одинокого человека в мире абсурда». Это позволяет нам обозначить доминирующую эстетическую направленность творчества писателей как предэкзистенциалистскую. Термином «предэкзистенциализм» мы хотим подчеркнуть, что явление это предшествовавшее, а не «несостоявшееся и незрелое».10 Это совокупность феноменов, выразившихся с конца ХIХ века в различных сферах духовной и эстетической деятельности человека. При этом в термине «экзистенциализм» Г. Марселя изначально предполагалось сращение, а отметить, что в нашей работе, в силу ее специфической направленности, разграничиваются категории экзистенциального и экзистенциалистского.

См.: Елистратова А.А. Предромантизм: [Английская литература XVIII в.] // История всемирной литературы: В томах / АН СССР; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. Т. 5. М.: Наука, 1988. С. 79 – 82.

Якимович А. Магическая вселенная. М.: Галарт, 1995. С. 124. Курсив мой – Т. Г.

Борев Ю.Б. Эстетика. М.: Высшая школа, 2002. С. 342, 352.

Соловьева Н.А. История зарубежной литературы: Предромантизм. М.: Изд. центр «Академия», 2005. С.3.

не отождествление философского и литературного компонента.11 Отдельные экзистенциальные тенденции существовали на протяжении веков, но формирование экзистенциализма было предопределено своеобразной имманентной потребностью искусства. Очевидно, что с середины XIX века — начала XX веков экзистенциальная направленность автономизируется. В произведениях европейских писателей и философов можно обнаружить художественные образы и приемы, в которых улавливаются экзистенциалистские мотивы, формируются предэкзистенциалистские черты.

Понятие «предэкзистенциализм» используется в разных научных дисциплинах.12 Ученые писали о предэкзистенциализме С. Кьеркегора, А.

Шопенгауэра, Ф. Ницше, К. Ясперса, русских философов Н.А. Бердяева, С.Н.

Булгакова, Л. Шестова, К.Н. Леонтьева. Как предэкзистенциалистское и экзистенциалистское квалифицируют многие исследователи художественное самосознание Ф.М. Достоевского,14 сопоставляя с французским экзистенциализмом. Действительно, разработкой мотивов «экзистенциального вакуума», социального отчуждения, «пограничной ситуации», проблем вседозволенности, Бога и бессмертия Достоевский предвосхитил экзистенциализм. Мощное воздействия Достоевского на представителей этого направления широко известно. Афоризм писателя если Бога нет, все дозволено, как отмечает Л.Г. Андреев, «буквально порализовал экзистенциалистов»:15 так, Ж.-П. Сартр видел в творчестве Достоевского отправные положения экзистенциализма;16 А. Камю всю жизнь вел метафизический диалог с Достоевским;17 Н. Бердяев и Л. Шестов признавали влияние Достоевского. Однако нередко отчетливо прослеживается См.: Марсель Г. Экзистенция и объективность // Марсель Г. Трагическая мудрость философии: избранные работы / пер. с фр. и вступ. ст. Г. Тавризян. М.: Изд-во гуманит. лит., 1995. С.49-72.

Так, проблемы предэкзистенциализма и предэкзистенциалистского сознания трактуются в философии, литературоведении; вопросы экзистенциального анализа, «предэкзистенциальной» жизненной позиции, отчуждения и одиночества, создания «предэкзистенциального» состояния трактуются в психологии. (См., например: Летуновский В.В. Экзистенциальный анализ в психологии: дис.... канд. психол. наук: М.: МГУ, 2003.

С.170; Покровский Н.Е., Иванченко Г.В. Универсум одиночества: социологические и психологические очерки. М.:

Логос, 2008. С.176).

См., например: Володихин Д.М. К.Н. Леонтьев, русский предэкзистенциализм и классический европейский экзистенциализм // Володихин Д.М. "Высокомерный странник". Философия и жизнь Константина Леонтьева. М.:

Мануфактура, 2000. С. 78 – 111; Иванов Вяч. Вс. Первая треть двадцатого века в русской культуре. Мудрость, разум, искусство // Иванов Вяч. Вс. Избранные труды по семиотике и истории культуры. Т. 6. История науки:

Недавнее прошлое (XX в.). М.: Знак, 2009. С. 11 – 102; Христианский предэкзистенциализм С. Кьеркегора // Зотов А.Ф., Мельвиль Ю.К. Буржуазная философия середины XIX – начала XX века. М.: Высшая школа, 1988. С. 221Cline A. Existentialists before Existentialism: The Development of Existentialist Philosophy // URL:

http://atheism.about.com/od/existentialism/a/introduction_4.htm (дата обращения 16.05.2013) и др.

См., например: Латынина А.Н. Достоевский и экзистенциализм // Достоевский – художник и мыслитель: сб.

статей / Ред. А. Гришунин, К. Ломунов. М.: Худ. лит., 1972. С.210-260; Николаевская Т.Е. Ф.М. Достоевский как предтеча европейского экзистенциализма: (опыт пробл. исслед.): автореферат дис.... канд. филос. наук. М.: Рос.

гос. гуманитар. ун-т, 1999. 26 с.; Лесевицкий А.В. Конфликт индивидуального и социального в экзистенциальной философии Ф.М. Достоевского: монография. Пермь, [б. и.], 2011. 191 с.

Андреев Л.Г. Жан-Поль Сартр. Свободное сознание и XX век. М.: Гелеос, 2004. С.80.

См.: Сартр Ж.-П. Экзистенциализм – это гуманизм // Сумерки богов (Ф. Ницше, 3. Фрейд, Э. Фромм, А. Камю, Ж.-П. Сартр) / Сост. и общ. ред. А.А. Яковлева. М.: Политиздат, 1989. С.319-344.

См.: Камю А. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде // Сумерки богов. С.222-318.

расширительное толкование исследователями преемственности русского литературного предэкзистенциализма и европейского экзистенциализма. Ученые касались и других историко-литературных аспектов предэкзистенциализма, избегая при этом четких дефиниций категории, подразумевая в большинстве своем наличие в атмосфере эпохи или творчестве конкретного писателя отдельных характерных свойств, оформившихся и утвердившихся в дальнейшем в европейском экзистенциализме,19 что зачастую приводило к смешению эстетически разнородного материала, феномену предэкзистенциализма «без берегов». Серьезные исследования категории предэкзистенциалистского не проводились, замечания касались каких-либо Так, М.А. Морозов пишет о предэкзистенциализме Достоевского, предвосхитившего своей антропологией философию экзистенциализма (Морозов М.А. Бремя свободы. Предэкзистенциализм Ф.М. Достоевского // URL:

http://arcto.ru/topic/41/3 [дата обращения: 18.05.2013]); С.Г. Барышева – о философском романе «предэкзистенциалистов XIX века» и о развитии философского экзистенциализма от философского романа предэкзистенциалистов XIX века (Барышева С.Г. Экзистенциальная архетипика в художественном пространстве современной русской прозы. С.97; Барышева С.Г. Экзистенциальные архетипы и художественная литература ХХ века: монография. Нижний Тагил: Нижнетагильская гос. соц.-пед. академия, 2010. С.72); Д.М. Володихин – о Ф.М.

Достоевском и Л. Толстом – «основателях литературного предэкзистенциализма» (Володихин Д.М. Леонтьев, русский предэкзистенциализм и классический европейский экзистенциализм. С.110).

Отдельные исследователи говорят о предэкзистенциализме как эпохе, культурно-историческом периоде наравне с Возрождением и Романтизмом. (см.: Цыгоняева А.Ю. Идея человека в западноевропейской философии: образ – понятие – экзистенция: дис.... канд. филос. наук. СПб: Рос. гос. пед. ун-т им. А.И. Герцена, 2011. С.14.) Так, о «предэкзистенциалистских тенденциях» в русской литературе начала ХХ века говорила З.Г. Минц (Минц З.Г. А.А. Блок. Переписка с А.М. Ремизовым (1905 – 1920) // Лит. наследство. Т.92. А. Блок: Новые материалы и исследования. М., 1981. Кн.2. С.68). А.О. Печенкина, анализируя театр Л. Андреева, отмечает в сознании драматурга «своеобразную и в то же время закономерную эволюцию установок предэкзистенциальной философии А. Шопенгауэра» (Печенкина А.О. Три театра Леонида Андреева: онтология автора и ее отражение в модификациях драм конфликта: дисс... канд. филол наук. М.: Моск.гос.обл. ун-т, 2010. С.204). И.Н. Неженец, характеризуя эстетику русского символизма, подчеркивает его «предэкзистенциальную философию», упоминает об образном видении мира Ф. Сологуба, «близком к предэкзистенциальному» (Неженец И.Н. Ценностно-смысловые основания эстетики русского символизма: дис.... канд. филос. наук. М.: Моск. гос. ун-т культуры и искусств. С.

145, 147). Н.М. Мышьякова указала на повсеместное изменение «общекультурной ситуации: обогащение культуры рефлексией, предэкзистенциальностью, этической диалектикой» в России с 80-х годов XIX века (Мышьякова Н.М.

Литература и музыка в русской культуре XIX века: дисс... доктора искусствоведения. СПб: Рос. гос. пед. ун-т им.

А.М. Герцена, 2003. С.188). А.Л. Зорин отметил формирование «предэкзистенциалистской» атмосферы в итальянской духовной культуре конца XIX - начала XX вв. (Зорин А.Л. Моральная философия итальянского неоидеализма XX века: Проблема обоснования морали: дис.... доктора филос. наук. СПб, 1999. С.19). Как предэкзистенциалистский был охарактеризован итальянским критиком П. Менгальдо первый сборник Э. Монтале «Панцири каракатиц» (1925) (Mengaldo P.V. Introduzione // Poeti italiani del Novecento / A cura di P.V. Mengaldo.

Milano: Mondadori, 1978. P.LXVII-LXXV). Также исследователями были отмечены: предэкзистенциализм У.

Вордсворта (Халтрин-Халтурина Е.В. "Нескладные фигуры" и возвышенные человеческие образы "Прелюдии" Вильяма Вордсворта в свете персоналистической философии свободы Н.А. Бердяева: дис.... канд. филол. наук.

Батон Руж, США, 2002. С.233); соединение в творчестве Дж. Конрада «традиционного реалистического письма с инновациями модернистского плана, а точнее, предэкзистенциалистского» (Егорова О.Г. Проблема циклизации в русской прозе первой половины ХХ века: дис.... доктора филол. наук. Астрахань: Астрах. гос. ун-т, 2004. С.136);

витавшая в воздухе «идея преэкзистенциализма» в связи с творчеством австрийского поэта Н. Ленау (Румянцева И.С. Эволюция романтического героя в поэмах Николауса Ленау "Фауст" и "Дон Жуан": дис.... канд. филол. наук.

СПб: С.-Петерб. гос. ун-т, 2010. С.266); «предэкзистенциальный человек» в поэзии П. Негоша (Флашар М. Русская книга начала XIX века как основа изучения Негошем поэзии и философии древней Греции / пер. Е.В. Степановой // Сербско-русские литературные и культурные связи, XIV – XX вв.: сб. научн. трудов / отв. ред Л. Гаврюшина. СПб.:

Алетейя, 2009. С.126); «предэкзистенциальная пора возвышения субъективного переживания» во фронтовой стихах Н.К. Старшинова (Григорьева Г.М. Стилевые особенности творчества Н.К. Старшинова: дис.... канд. филол.

наук. Тверь: Тверской гос. ун-т, 2001. С.194). Дж. Фаулз относит к предэкзистенциалистам Дж. Остен, Т.Л. Пикока, Т. Харди, Дж. Элиота, т.к. многие трактуемые ими проблемы – экзистенциалистские (Фаулз Дж. Литература и экзистенциалистских мотивов и интертекстуальной поэтики Г. Газданова в работе С.А. Кибальника, подключившего (с оговорками) к контексту русской предэкзистенциалистской традиции, помимо Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, Л. Шестова и В.В. Розанова, также Н.В. Гоголя, И.С. Тургенева, А.П. Чехова.21 В целом, несмотря на обращения к данной теме специалистов, разработка и уточнение теоретических и историко-литературных аспектов формирования предэкзистенциализма еще только начинается. Нами этот вопрос разрабатывается на материале произведений Л.Андреева и М.де Унамуно. Творчество этих писателей в контексте названной проблемы носит репрезентативный характер.

Представляется правомерным говорить о формировании своего рода сверхтекста предэкзистенциалистского типа. Под «сверхтекстом» мы понимаем целостную структуру, складывающуюся из множества текстов, связанных между собой внутренне и/или внешне и отмеченных смысловой законченностью, целостностью, когерентностью и открытостью.22 Расширяя трактовку термина современных российских исследователей,23 мы допускаем снятие критерия языковой цельности сверхтекста, настаивая на решающем значении критерия времени и факта соотнесенности элементов сверхтекста с едиными генерирующими и мотивирующим внетекстовыми явлениями. Произведения Л.

Андреева и М. де Унамуно, вписанные в стремящиеся к сближению культурные и конкретно-исторические контексты, отличает высокая степень эстетической, ассоциативно-смысловой, концептуальной общности, что и позволяет рассматривать их в единстве и целостности «сверх-семантичности»24 как типологическое словесно-концептуальное образование, систему авторских текстов со сходным вектором стремления. Смысловым ядром, вокруг которого организуется предэкзистенциалистский сверхтекст, видится автопсихологический субъект в аналогичных контекстах соположения со своей парой – антитезой Богом (отсутствующим). Концептуально ядро ориентировано на совпадение не с реальностью, но с полем авторского. Это «человек-и-произведение»,25 используя термин М. Фуко, рассказанная «жизнь уже не героев, но авторов», история жизни, выраженная в философских категориях и художественных образах.

литературная критика // Фаулз Дж. Кротовые норы: сб. эссе / пер. с англ. М. Бессмертной, И. Тогоева. М.: АСТ, 2003. С.193-402), а А.С. Байетт отмечает предэкзистенциализм С. Вейль (См.: Byatt A. Iris Murdoch / ed. I. ScottKilvert. London: Longman, 1977. 44 p.; Byatt A. Degrees of Freedom: The Novels of Iris Murdoch. London: Chatto & Windus, 1965. 224 p.).

Кибальник С.А. Гайто Газданов и экзистенциальная традиция в русской литературе. СПб.: ИД «Петрополис», 2011. 412 с.

Мы исходим из идей диалогизма, полифонии текста (М.М. Бахтина), нелинейности текста и деконструкции (Ж.

Деррида), нелинейного типа коммуникации (Р. Барта, Ю. Кристевой).

См.: Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы. СПб.: Искусство, 2003. 617 с.; Меднис Н.Е. Венеция в русской литературе / Отв. ред. Т.И. Печерская. Новосибирск: Новосиб. гос. пед. ун-т, 1999. 391 с.; Меднис Н.Е.

Поэтика и семиотика русской литературы. М.: Языки славянской культуры, 2011. 230 с.; Лошаков А.Г. Сверхтекст:

проблема целостности, принципы моделирования // Известия РГПУ им. А. И. Герцена. № 66. 2008. С. 100 – 109;

Лошаков А.Г. Сверхтекст как словесно-концептуальный феномен: монография. Архангельск: Поморский ун-т, 2007.

342 с.

Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы. С.28.

Фуко М. Что такое автор? // Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет / Сост., перевод с фр., комментарий и послесловие С. Табачниковой. М.: Касталь, 1996. С.12.

Эстетико-мировоззренческий феномен автобиографичности, материализующийся в кризисный период смены аксиологических и художественных доминант в варианте автопсихологичности, анализируется нами на мотивном уровне. Под автопсихологизмом мы понимаем, вслед за Л.Я.

Гинзбург, «прямую и открытую связь» между нравственной проблематикой автора и проблематикой его героя, приводящую к «психологической и этической документальности»26 художественного высказывания.

Творчество Л. Андреева и М. де Унамуно стало предметом изучения в плане компаративистики: исследовались связи русского писателя с европейской литературой конца XIX – начала XX веков, в частности, с европейским экспрессионизмом и экзистенциализмом,27 а также связи М. де Унамуно с русской литературой.28 Сопоставительный анализ творчества Андреева и Унамуно не проводился, хотя на аналогичность художественного сознания писателей указывали А. Багданов29 и Пак Сан Чжин.30 К. Корконосенко, изучавший творчество Унамуно в контексте русской философии и литературы, посвятил главу своей монографии31 сравнительному анализу «Жизни Василия Фивейского»

Андреева и «Святого Мануэля Доброго, мученика» Унамуно. Однако отметим, что, несмотря на наличие большого числа исследований творчества Л. Андреева и творчества М. де Унамуно (в целом или отдельных периодов и аспектов), в современном литературоведении отсутствует комплексный обобщающий труд, учитывающий работы последних лет, в котором производился бы анализ творчества писателей в компаративистском плане в широком контексте типологических признаков художественного сознания и литературного процесса эпохи. Также не стал объектом специального изучения вопрос о русской и испанской национальных моделях предэкзистенциализма как целостного эстетического феномена. Таким образом, данная работа систематизирует накопленный опыт и развивает линию исследования отечественных и зарубежных литературоведов творчества Андреева и Унамуно. Сопоставление произведений Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Л. : Советский писатель. Ленинградское отделение, 1971. С.315—316.

См., например: Бондарева Н.А. Творчество Леонида Андреева и немецкий экспрессионизм: дис.... канд. филол.

наук. Орел: Орловский гос. ун-т, 2005. 205 с.; Волков Е.М. Два драматурга-современника о судьбе человеческой (Л.

H. Андреев и Г. Гауптман) // Славянский сборник. Вып.1. Орел: Орловский гос. ин-тут искусств и культуры, 2002.

С. 153-163; Вологина О.В. Творчество Леонида Андреева в контексте европейской литературы конца XIX – начала XX веков: дис.... канд. филол. наук. Орел, 2003. 212 с.; Кен Л.H. Леонид Андреев и немецкий экспрессионизм // Андреевский сборник: Исследования и материалы / под научн. ред. Л.Н. Афонина. Курск: Курский гос. пед. ин-тут, 1975. С.44-66; и др.

См., например: Корконосенко К.С. Мигель де Унамуно и русская культура (Приложение к альманаху «Канун»).

СПб.: Европейский дом, 2002. 400 с.; Эджертон В. Достоевский и Унамуно // Сравнительное изучение литератур:

Сб. статей: К 80-летию акад. М.П. Алексеева / Институт русской литературы (Пушкинский дом); ред. А.С. Бушмин.

Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1976. С.189 - 195; Crone A.L. Unamuno and Dostoevsky: some thoughts on atheistic humanitarism // Hispanofilia. № 64. 1978. P. 43 - 60; Godoy G.J. Dos mrtires de la fe, segn Dostoyevski y Unamuno // Cuadernos de la Ctedra Miguel de Unamuno. Т. XX. Salamanca: Un-d de Salamanca, 1970. P.30-40; Lavoie C.-A.

Dostoyevski et Unamuno // Cuadernos de la Ctedra Miguel de Unamuno. T. XXIII. Salamanca: Un-d de Salamanca, 1973.

P. 221-228; и др.

Богданов А.В. Между стеной и бездной // Андреев Л.Н. Собр. соч.: В 6 т. М.: Художественная литература. Т.1.

1990. С.5 – 40.

Пак Сан Чжин. Панпсихизм в драматургии Л.Н. Андреева: дис.... канд. филол.наук. СПб: Санкт-Петербургский гос. ун-т, 2007. 160 с.

Корконосенко К.С. Мигель де Унамуно и русская культура. С.224 – 261.

этих авторов представляется важным для понимания типологических черт художественного сознания конца XIX – начала XX веков и их отражения в повествовательных (и поэтических – Унамуно) жанрах, а также для уточнения своеобразия национальных вариантов, с учётом широкого эстетического, философского, религиозного контекста, изучения процессов развития мировой литературы. Творчество Л. Андреева и М. де Унамуно, вследствие когерентности контекста литературы и конкретно-исторической ситуации, а также художественных и аксиологических установок писателей рассматривается в данной работе в сопоставительном плане в рамках единого пространства русской и испанской культур. С этим, в частности, связана научная новизна работы, заключающаяся в системном компаративистском изучении творчества двух писателей; выявлении типологических особенностей предэкзистенциализма, характерных для разных литератур; изучении предэкзистенциализма как наблюдаемого в русской и испанской литературах конца XIX – первой трети XX веков комплекса явлений, предшествовавших появлению экзистенциализма как философско-эстетического направления, предвосхищавших его особенности и имеющих самостоятельное значение. Детальный сопоставительный анализ в синхроническом и диахроническом планах потребовал осмысления картины развития русского и испанского литературного процесса в совокупности и единстве взаимодействия разных составляющих целостной системы.

Цель диссертационной работы состоит в комплексном исследовании экзистенциалистских мотивов Л. Андреева и М. де Унамуно, в наибольшей степени проявившихся в художественно-автобиографических и мемуарных произведениях.

Достижение цели исследования предполагает решение следующих конкретных задач:

- характеристика историко-философских предпосылок возникновения точек соприкосновения и перекличек российского и испанского художественного сознания конца XIX – начала XX веков;

- выявление мировоззренческих характеристик, специфики интерпретации бытия, а также принципов конструирования предэкзистенциалистской традиции;

предэкзистенциалистского текста и их трансформаций;

- анализ принципиальных схождений поэтики, специфики тексто- и жанростроения (тематических, композиционных, стилистических аспектов) Л.

Андреева и М. де Унамуно в типологическом срезе контекста ключевых тенденций развития, в соотношении реалистической и модернистской парадигм русской и испанской литератур;

- определение комплекса архетипных мотивов писателей, сути и вариаций базовых мотивов агонии, отчуждения и ухода (в «ничто»);

- изучение специфики антропологического ракурса предэкзистенциализма в свете проблемы отчуждения и одиночества; обнаружение закономерностей формирования художественной системы с экзистенциальной фокусировкой на оси «эго» и «ничто»;

- исследование специфики корреляции биографических и литературных фактов в творчестве Л. Андреева и М. де Унамуно;

- уточнение этапности развития эволюционной модели художественного сознания периода конца XIX – первой трети XX веков.

Теоретическая значимость исследования обусловлена тем, что его результаты дополняют и уточняют теоретические знания о периодизации литературного процесса конца XIX – первой трети XX веков. Представлена неоднородность литературного пространства эпохи, пронизанного не хаотически возникающими, но типологически обусловленными параллелями; представлены атрибуты предэкзистенциалистского сверхтекста, выявленные на материале произведений Л. Андреева и М. де Унамуно. Аргументируется тезис не только и не просто включенности, но значимости предэкзистенциализма в литературном процессе конца XIX – первой трети ХХ веков; установлены динамические связи между формами предэкзистенциалистского повествования и предшествующими – последующими этапами развития литературы. Таким образом, в диссертации закладываются основы концепции этапа эволюционного литературного процесса:

наличие экзистенциалистских мотивов, предэкзистенциалистская ситуация представлена как этап предварительной отрефлексированности в процессе экзистенциализации, имеющий самостоятельное значение.

Практическая значимость работы обусловлена тем, что в ней систематизирован историко-литературный материал, что позволило представить предэкзистенциализм как направление и этап развития целостной литературной системы, которому соответствует специфическое художественное сознание предэкзистенциалистского типа. Результаты диссертационного исследования могут быть использованы (и используются) в лекционных курсах и семинарах по истории русской и испанской литератур, сравнительному изучению литератур, при создании учебных пособий для высшей школы.

Методологическую основу диссертации составили труды: М.М. Бахтина, Б.М. Гаспарова, Ю.М. Лотмана и других по проблеме жанра; М.П. Алексеева, А.Н. Веселовского, В.М. Жирмунского, Ю.Н. Тынянова и других по проблемам художественного метода и компаративистики; В.В. Виноградова, Г.О. Винокура, В.Г. Костомарова, Ю.Д. Левина, Ю.С. Степанова, Б.В. Томашевского, А.В.

Фёдорова и других по стилистике текста; В.И. Тюпы по теории сюжета. Нам были очень полезны философско-эстетические труды Х. Отреги-и-Гассета, работы С.

Аверинцева по философии культуры, опыты психологического исследования искусства Л.С. Выготского и Л.Я. Гинзбург, космософическая концепция Г.Д.

Гачева, анализ экзистенциализма Л.Г. Андреева, Е. Коссака, символизма – Г.К.

Косикова, поэтика мотива И.В. Силантьева, концепция диалогичности слова и текста М.М. Бахтина, сверхтекста В.Н. Топорова, Н.Е. Меднис, А.Г. Лошакова, исследования поэтики предэкзистенциализма С.А. Кибальника. В культурном пространстве конца XIX – начала XX веков мифологизация сознания была одним из явлений, оказавших сильное влияние на литературный процесс, поэтому нам были полезны труды Е.М. Мелетинского, работы по вопросам мифологии и культурологии А.Ф. Лосева, Ю.М. Лотмана, О.М. Фрейденберг. Также мы принимаем во внимание подход к исследованию литературы с позиции структуры мифа, основанный на достижениях структурной лингвистики и структуралистской философии (К. Леви-Стросса, Р. Барта), культурологические исследования М. Фуко, концепцию нелинейного типа коммуникации Ж. Деррида.

В диссертации приняты во внимание результаты исследований творчества Л.

Андреева как современников писателя – В. Львова-Рогачевского, В. Брусянина, Д.

Овсянико-Куликовского и других – так и ученых нового времени – Р. Дэвиса, В.В.

Заманской, Л.А. Иезуитовой, В.А. Келдыша, Л.Н. Кен, М.В. Козьменко, Г.Б.

Курляндской, Е.А. Михеичевой, А.В. Татаринова, Ю.Н. Чирвы, В.Н. Чувакова, Л.И. Шишкиной и других. В диссертации также приняты во внимание результаты исследований творчества М. де Унамуно отечественных и западных ученых В.Е.

Багно, Е.В. Гараджи, А.Б. Зыковой, К.С. Корконосенко, М.А. Малышева, В.Ю.

Силюнаса, Г.В. Степанова, З.И. Плавскина, И.А. Тертерян, И.В. Устиновой, Ф.

Айалы, М.Х. Валдеса, А. Регаладо Гарсии, А. Санчеса Барбудо, Х. Ферратера Мора и других.

Теоретическая и методологическая база определяется целями, задачами, спецификой материала. В основе методологического подхода диссертационной работы лежат историко-функциональный и сравнительно-типологический принципы исследования. Специфика их применения во многом предопределена характером самого предмета исследования, историко-литературным своеобразием творчества Л. Андреева и М. де Унамуно. Наш подход к осмыслению материала ориентирован на установление общих и / или родственных моментов в творчестве анализируемых писателей. При этом, придерживаясь системного подхода при сопоставлении жанрово-видовых характеристик, мотивов, автобиографического материала, мы шли от конкретного анализа произведения. Это позволяет понять особенности творчества каждого писателя.

Мы широко очертили интерпретационное поле анализа, не сводя его лишь к работе с текстом, но увязывая с экзистенциальными проблемами бытия автора и, шире, человека. Определяя алгоритм обусловленности сцепления содержания и формы, мы ориентировались прежде всего на аксиологический мировоззренческий вектор писателей. Авторская позиция в нашей интерпретационной модели является не просто включенной, но доминирующей.

Однако литературное произведение мы рассматривали не только как плод творящего субъективного сознания, отражения авторского «я», но и авторской «я-эпохи»,32 и, в целом, бытия. Мы сконцентрировались на понимании основных идей произведения, опираясь и сверяясь при этом с документальными (письма, дневники, философские и эстетические эссе) источниками.

Основные положения диссертации, выносимые на защиту:

Ortega y Gasset J. Meditaciones del Quijote. Meditacin preliminar. Madrid, 1981. P.132.

– Развитие литературного предэкзистенциализма представляет собой направление и этап развития литературы. Эта специфическая фаза, результат диалектического процесса перехода, смены типа эстетики, непосредственно предшествующая экзистенциалистской литературе, уже во многом с ней сходна.

Основные свойства поэтики предэкзистенциализма связаны с его пограничностью, промежуточным характером. Не будучи оформившимся и установившимся литературно-эстетическим явлением, предэкзистенциализм характеризуется незавершенностью системы художественных принципов и средств выражения, образов, жанров. Причастность разным методологическим векторам приводит к сопряжению элементов разных эстетическомировоззренческих комплексов: художественных ресурсов экспрессионизма, символизма, литературы абсурда со свойственной классическому реализму тягой к ориентиру разумного и прекрасного.

– Одним из основных принципов построения повествования Л. Андреева и М. де Унамуно является лейтмотивность: мотив возникает, многократно повторяясь, ведет конкретную подтему, приобретает функциональную экзистенциальность. Варьируясь, комбинируясь с сериями других мотивов, он ориентирует сюжет и предопределяет мотивный комплекс – репертуар потенциально возможных, в соответствии с темой, ситуаций. Наиболее частотные и эстетически значимые лейтмотивы Л. Андреева и М. де Унамуно – агония, отчуждение и уход (в небытие).

– Произведения Л. Андреева и М. де Унамуно составляют систему, авторский интертекстуальный монолог, который в совокупности четко отражает внутреннюю жизнь психологически конкретного творящего субъекта, имплицитного автора, при видимой независимости героя.

– Новаторство Л. Андреева, М. де Унамуно в области формы и языка, трансформирование жанровых канонов – звено в процессе размывания эстетических и мировоззренческих традиционных норм – соотносимо с авангардистскими опытами нарочитого профанирования традиционных жанровых моделей системы. Однако это был поиск более выразительных художественных структур в процессе исследования души человека и экзистенциальной сути бытия.

– Введенный М. де Унамуно жанр «ниволы», или «румана», представляющий своеобразную систему зеркал, соответствует устремленности предэкзистенциализма к рассмотрению человека в разных ракурсах с целью концентрированного отображения его глубинной сути и соотносим с повестями и романами Л. Андреева.

Апробация результатов исследования. Основные положения и результаты исследования были изложены в докладах, представленных на научных конференциях, в числе которых: Международная научно-практическая конференция «Русская литература в мировом культурном пространстве. Ценности и смыслы» (Москва, МГГУ им. М.А. Шолохова, 2013); Международная научнопрактическая конференция «Наука и образование: Проблемы и тенденции развития» (Уфа, БашГУ, 2013); VII международная научно-практическая конференция «Современная филология: теория и практика» (Москва, Институт стратегических исследований, 2012); III Межрегиональная заочная научная конференция «Лингвистические и социокультурные аспекты преподавания иностранных языков» (Саратов, Саратовская государственная консерватория (академия) им. Л.В. Собинова, 2012); II Международная дистанционная научная конференция «Лингвистические и социокультурные аспекты преподавания иностранных языков» (Саратов, Саратовская государственная консерватория (академия) им. Л.В. Собинова, 2011); I и II Международные научные конференции «Гуманитарные науки и современность» (Москва, Международный исследовательский институт, 2011); I Международная научная конференция «Актуальные проблемы и современное состояние общественных наук в условиях глобализации» (Москва, Международный исследовательский институт, 2011); III Международная научно-методическая конференция «Русский язык в коммуникативном пространстве современного мира» (Москва, МГГУ им. М.А.

Шолохова, 2011); I Международная научная заочная конференция «Прикладные аспекты научных исследований. Перспективы инновационного развития общества и технологий» (Москва, ИНГН, 2011); Межвузовская научно-практическая конференция с международным участием «Язык и межкультурная коммуникация в образовании и современном мире» (Москва, МГГУ им. М.А. Шолохова, 2010);

Международная научно-практическая конференция, посвященная памяти В.А.

Сластенина (Москва, МПГУ, 2010); Международная заочная научная конференция «Язык и межкультурная коммуникация в образовании и современном мире» (Саратов, Саратовская государственная консерватория (академия) им. Л.В. Собинова, 2010); Научная конференция «Апрельские чтения»

(Москва, МАБиУ, 2010); Международная научно-практическая конференция «Языки мира – мир языка» (Москва, МГГУ им. М.А. Шолохова, 2009); Научная конференция преподавателей, аспирантов и соискателей «Актуальные проблемы языкового образования в XXI веке» (Москва, МГГУ им. М.А. Шолохова, 2009); 7ые Годичные научные чтения РГСУ «Интеграционные языковые процессы и современное лингвистическое образование в России» (Москва, 2008); Научная конференция преподавателей, аспирантов и соискателей «Актуальные проблемы языкового образования в XXI веке» (Москва, МГГУ им. М.А. Шолохова, 2007) и другие.

По теме исследования опубликовано более 40 работ общим объемом более п.л., их них 3 монографии, 22 статьи в журналах, рекомендованных ВАК.

Структура диссертации представлена Введением, четырьмя Главами, Заключением, Библиографией, включающей более 1100 наименований, Примечаниями.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Введение содержит общую характеристику, обоснование научной новизны, актуальности и значимости диссертационного исследования, анализ изученности проблемы. Формулируются цели и задачи, а также положения, выносимые на защиту, обосновывается структура, основные теоретические и методологические принципы построения и приемы исследования.

В Главе 1 «Интеркультурный диалог» рассматривается контекст эпохи рубежа XIX - XX веков, обстоятельства, обусловившие типологическую конгруэнтность творчества Л. Андреева и М. де Унамуно, событий эстетически и аксиологически родственных (раздел 1.1 «Контекст эпохи рубежа XIX - XX веков»). Отмечается типологическое сходство исторического и культурного контекста: обозначение (на фоне общего кризиса Европы, кризиса искусства) исторического и культурного параллелизма России и Испании, вписанность самосознания русского и испанского писателей в контекст «потерянного»

поколения, выдвижения идеи Человека, акцентируемой темы смерти.

В параграфе 1.1.1 («Кризис Европы и искусства») анализируется переломный этап политической, социально-экономической, мировоззренческой, духовно-философской жизни европейского культурного пространства рубежа XIX - XX веков. Экзистенциальный вектор (исследующий реальные и не зависящие от воли человека категории, связанные с основами мира, бытия) – универсалия художественного мышления. Мы рассматриваем русскую литературу ХХ века аналогичные онтологические, философско-эстетические, (имеющую исторические корни) как органически связанную с европейской литературой.

Целостное пространство русско-европейских литературных связей пронизано внутренними диалогами, историко-культурными параллелями. Общие тенденции развития – в рамках единого процесса взаимодействия литературнохудожественной и философской составляющих, историко-типологически родственных условий кризисного ломающегося сознания – обеспечивают наличие предпосылок для изучения литературно-эстетических типологических схождений.

В параграфе 1.1.2 («Россия и Испания: исторический и культурный параллелизм») проводится параллель исторического и культурного развития России и Испании периода конца XIX – первой трети XX веков. На испанскую литературную ситуацию рубежа веков решающее воздействие оказал длительный политический кризис, начавшийся поражением в испано-американской войне (1898). Оцепенение, боль кризисного поколения от провала, ставшего вехой в процессе крушения традиционных имперских ценностей и обнаружившего тупиковость исторического момента, подобны переживаемым потерянным поколением России. Сама духовная атмосфера переходной, переломной, кризисной эпохи – с бурно развивающимся капитализмом, разрушением старой общественно-политической системы, потрясениями двух революций, первой мировой и гражданской войны (в России), испано-американской войны (в Испании) – побуждала творческую личность к художественному новаторскому самовыражению. События 98 года отозвались подъемом национального самосознания, художественно-философской мысли – вторым (после XVI - XVII веков) Золотым веком испанской культуры. Волна революционных переворотов, гражданской войны отразилась всплеском художественной мысли, Серебряным веком русской культуры. Скачок в развитии, расцвет культуры в этот период – второй Золотой век испанской и Серебряный век русской – стал беспрецедентным, породив новые, во многом однонаправленные, устремления духовного, художественно-философского поиска, способствуя возникновению форм и жанров, произведений, ставших мировой классикой. Таким образом, общеевропейское ощущение нивелирования человеческой индивидуальности, изменений в устоявшихся взаимоотношениях природы и человека в Испании и России наслаивалось на своеобразные национальные (во многом сходные) исторические обстоятельства. Это вызвало пронзительное чувство надвигающейся (в России), свершившейся (в Испании) катастрофы – поэтому общеевропейские духовные искания, потребность философско-художественного осмысления изменившейся ситуации обрушившихся традиционных представлений о добре, истине, прекрасном в Испании и России равно приобрели болезненно-надрывный характер. Общеевропейский и, шире, мировой феномен «потерянности» периода между двумя мировыми войнами ХХ века начался в испанском и российском контексте раньше и приобрел специфические национальные очертания. Чувства тоски, отчаяния и боли от утраты рассыпавшихся идеалов и ценностей приумножаются осознанием частной национальной катастрофы.

В параграфах 1.1.3 («Контекст "потерянного" поколения»), 1.1. «Выдвижение идеи Человека», 1.1.5 («тема смерти») речь идет об когерентности художественного поиска русского и испанского писателей основным векторам эпохи. Художественный анализ действительности Андреева и Унамуно проходит в рамках предварения «потерянной» традиции. Сознанию «потерянного» поколения свойственна та или иная степень отчуждения, дезинтегрированности. Человек осмысливает свою обреченность, неминуемость смертельного исхода, что провоцирует метафизическое отчуждение от всего живого (субъект Андреева) или одержимость в поиске бога (субъект Унамуно).

Ситуация антропологического кризиса начала ХХ века (обесценивания общечеловеческих ценностей, переоценки человека и ориентиров его существования), эпоха, в которой человек стал «целиком и полностью "проблематичен"; когда он больше не знает, что он такое; но одновременно он также знает, что не знает этого»33 – отозвалась выдвижением в центр идеи человека, генеральным антропо-ориентированием. Антропо-ориентирование Л.

Андреева и М. де Унамуно складывается в русле и на фоне развития (начало – первая треть ХХ века) философской антропологии как самостоятельной отрасли философии. В русской и испанской предэкзистенциалистской традиции, сочетающей индивидуализм с интересом к человеку, сосредоточенностью на нравственной проблематике, наблюдается – в достаточной степени – ограничение, о-пределение нравственного имморализма в духе Ницше.

Исследованием частного духовного кризиса персонажа, носителя идей эпохи, отражающего, прежде всего, авторское мировоззрение, Л. Андреев и М. де Шелер М. Человек и история // THESIS. Теория и история экономических и социальных институтов и систем.

1993. Т.1. № 3. С.132.

Унамуно стремились приблизиться к решению метафизического экзистенциального вопроса. Поэтому в произведении, ориентированном на главного героя, структура повествования формируется непосредственно, не будучи заданной заранее (в отличие от традиционного сюжетного повествования с заранее определенными компонентами). Возможно говорить о тенденции к «уходу» от сюжета в художественной прозе русского и испанского писателей.

Сам сюжет, персонажи, не представляя самостоятельного интереса, лишь акцентируют концептуальную мысль автора. Действие, зачастую предваряемое и/или завершаемое ключевым тезисом, практически вытесняется философскими диалогами или монологами, несобственно-прямой авторской речью. Подчеркнуто суггестивные (Андреев), изобилующие окказионализмами (Унамуно), они направлены на доказательство авторского философского кредо. На переднем плане – амальгамная лирико-философская проза, антиисторичная, игнорирующая конкретику и точность деталей, импрессионистически туманная, интертекстуально неомифологически (или неоклассически) изобилующая реминисценциями из античных классиков (Унамуно) и библейских сюжетов (Унамуно, Андреев); публицистическая эссеистика свободной композиции и произвольной формы изложения авторских впечатлений и соображений; драма (и поэзия – М. де Унамуно) с преобладанием абстрактного философского вектора.

Экстериоризируются приобретшие основополагающий статус субъективные переживания, моменты творческого процесса.

Характерная особенность индивида рубежа ХIХ - ХХ веков, наднациональный феномен, одно из проявлений экзистенциализации – маниакальный страх смерти. На мотивах социальной негации, смерти и самоубийства базируется своеобразный сюжет самоидентификации лироэпического субъекта Андреева и Унамуно (а также лирического субъекта Унамуно). Особенностью русской и испанской традиции стала болезненная сосредоточенность на теме ухода, исчезновения. Превалирующая танатическая тревога приобрела надрывное гипертрофированное выражение, став константой художественно-философского сознания Л. Андреева и М. де Унамуно.

В разделе 1.2 («Когерентность поэтики Л. Андреева и М. де Унамуно») рассматриваются вопросы: типологического сходства творческого метода писателей (параграф 1.2.1 «Методологическая направленность»); значимости момента трансцендентного, непознаваемого разумом выхода за свои пределы / существования на границах (параграф 1.2.2 «Состояние "пограничности"»);

тождества мотивного комплекса писателей (параграф 1.2.3 «Мотивы») и иронической составляющей (параграф 1.2.4 «Иронический ракурс»), а также ориентированности творчества писателей по отношению к модернизму (параграф 1.2.6 «Контекст нового "артистического" искусства») и русской реалистической традиции (параграф 1.2.7 «Контекст русской реалистической традиции»). Как характерное различие поэтики Л. Андреева и М. де Унамуно рассматривается знаковый образ тумана (параграф 1.2.5 «Образ "тумана" как экзистенциальный индикатор»).

Представляется проблематичным однозначно охарактеризовать (параграф 1.2.1 «Методологическая направленность») доминирующий метод русского и испанского писателей ввиду его диффузного характера, что соответствует в целом методологической неоднозначности художественно-эстетических устремлений эпохи рубежа веков, наличию синтеза разных направляющих, ориентировании – при отборе, обобщении и анализе художественного материала – на разные эстетические идеалы. В данной работе идея синтеза рассматривается как доминирующая и определяющая в творчестве представителей Серебряного века русской и второго Золотого века испанской литератур. При кажущейся разнице есть существенные моменты, дающие основания для сопоставления поэтик писателей. Творчество Андреева и Унамуно сближает неоднозначное отношение как к предшественникам, так и современникам, отталкивание и одновременное подключение художественного поиска к контексту реалистической и модернистской установок. Сопряжение с полем публицистического проявляется в акцентировании авторской позиции, лейтмотивности, суггестивной полифонии, обращении к читателю с целью убедить, внушить, донести идею всеми способами – как художественными, так и публицистическими, что и вело к определенной публицистичности, дающей современникам повод для критики. Имманентное сомнение в истине, примета эпохи кризисности авторства, исключала авторское доминирование, подключая читателя к разрешению экзистенциальных тайн.

Отправная позиция писателей – отчаянное отрицание - поиск возможностей рацио и одновременный интерес к иррациональному, спор - рефлексия по поводу идей Ницше, Шопенгауэра, Кьеркегора длиною в жизнь. Трагичность восприятия бытия в его дуальности – относительности жизни/смерти, горнего/дольнего, несовпадения видимого/подлинного, забытой (Андреев)/затуманенной (Унамуно) сути, постницшеанское слияние воедино «вершины и пропасти»34 – все это лишь отчасти вуалировалось иронией. В «пограничный» момент экзистенциального потрясения человек Андреева и Унамуно равно прозревает суть своего бытия. При определении человеческого существования через категорию конечности точкой отсчёта становится смерть (Андреев), рождение дерождение» (Унамуно). Кроме того, оригинально и вместе с тем типично реализуются поле авторского, эго-ориентированная направленность, ведущая к выраженной лиризации прозы, зыбкости и проницаемости границы автор - герой, что подтверждается сопоставлением художественных («условно»

автобиографических) произведений и дневников.

Повествование Андреева и Унамуно отличает лейтмотивность: ведущий мотив приобретает функциональную экзистенциальность (ведя конкретную тему и воплощая значимые характеристики персонажей). Варьируясь, комбинируясь с сериями других мотивов, он ориентирует сюжет и предопределяет мотивный комплекс – репертуар потенциально возможных, в соответствии с темой, действий и состояний. Свойственные прозе Андреева и Унамуно лиричность, субъективность и психологичность интенсифицируют внутренний уровень Ницше Ф. Так говорил Заратустра //Ницше Ф. Сочинения: В 2 т./Пер. В.А.Флёровой. Т.2. М.: Мысль, 1996. С.108.

сюжетообразующей ситуации (при ослаблении функции сюжета), ведут к насыщенности тематическими мотивами. Контекст функционирования наиболее частотных и эстетически значимых лейтмотивов (параграф 1.2.3 «Мотивы») Андреева и Унамуно – агония, отчуждение и уход (в небытие) – аналогичен и поэтому сопоставим. Предикативность этих мотивов неявна, они лирические по сути: это микросюжеты, аккумуляторы не столько действия, сколько субъективного состояния лиро-эпического героя, отражения переживания, обращенного к читателю – соучастнику, со-творцу эстетической коммуникации.

Сопутствующий им мотивный (лейтмотивный) комплекс – субъективированная героем действительность, сущностное изменение его внутреннего состояния вследствие философской рефлексии. Связанность действия достигается не только и не столько единством сюжета, сколько единством лиро-эпического субъекта, при всех его внутренних качественных изменениях. Повторяющийся мотив при этом способствует укреплению целостности субъекта, следовательно, является и цементирующим фактором текста в целом. Мы исходим из системности (образной, эстетической, семантической, структурной) мотива и подвижности его cемантики,35 учитывая прежде всего смысл и интенцию, конкретную событийную реализацию в художественном контексте.

Воплощение антропологического ракурса равно сопрягается в творчестве Л.

Андреева и М. де Унамуно со специфичной социальной маргинальностью. Эта принципиальная социальная инаковость, результат дезадаптации (самого автора и его субъекта) в чужом мире и изгнанничества, обозначается иронической дистанцией, сопоставление которой (параграф 1.2.4 «Иронический ракурс») наглядно демонстрирует момент типологического схождения русского и испанского писателей и их фундаментальные различия. Свойственная Унамуно всеобъемлющая ирония направлена на решение основной задачи искусства – утешить человека, рожденного, чтобы умереть. Кроме того, прикрытие иронии, нарочитость пародийных приемов, мистификация позволяют сбавить накал напряжения в процессе исследования чрезвычайно значимых мировоззренческих проблем. У Андреева ирония принимает вид едкого надрывного сарказма в изображении как потустороннего, так и посюстороннего мира. Она обладает нездоровой, разрушительной энергией.

Связь творчества Андреева и Унамуно с нереалистическими направлениями (параграф 1.2.6 «Контекст нового "артистического" искусства») органична:

для каждого из них важна тенденция к привлечению сферы внешнего как отправной точки для анализа собственных установок и ориентиров, объективация субъективного. Искусство, по лаконичной характеристике Х. Ортеги-и-Гассета, «от изображения предметов перешло к изображению идей».36 Поэтому сфера См.: И.В. Силантьев о мотивном «семантическом поле» и семантическом полифонизме (Силантьев И.В. Поэтика мотива. М.: Языки славянской культуры, 2004. С.120 -135), Б.М. Гаспаров о «движущейся инфраструктуре» мотива (Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М.:“Новое литературное обозрение”, 1996. С.335).

Ortega y Gasset J. La deshumanizacin del arte // Ortega y Gasset J. Obras completas. Vol. III. Madrid: Alianza-Revista de Occidente, 1947. P.376.

внешнего, факты, достоверность деталей, сама сюжетообразующая ситуация для артиста представляют интерес преимущественно как предлог для продвижения личной идеи. Однако глубинный признак нового искусства, в отличие от традиции творцов прошлого (а также Андреева и Унамуно) – понимание своей несерьезности, осознание себя как изящной, утонченной игры, бегущей от всякой значительности. Выраженное антропо-ориентирование предэкзистенциализма противоречило модернистскому разграничению идеи, искусства, артиста, с одной стороны, реальности, жизни, человека, с другой. Объект (выдуманная жизнь – в противовес естественной) для представителей нового искусства есть цель и причина эстетического наслаждения, а Андреев и Унамуно всецело повернуты к томимому экзистенциальной тоской человеку, им не свойственна дегуманизация искусства как уход от всего человеческого. Поэтому, хотя новаторство Л.

Андреева и М. де Унамуно в области формы и языка и соотносимо с опытами нового искусства, их эксперименты были вызваны поиском более выразительных художественных структур в процессе исследования души человека, экзистенциальной и национальной сути: Леонидом Андреевым – отталкиваясь от контекста реалистической, символистской и экспрессионистской эстетики, Мигелем де Унамуно – натуралистической, реалистической и импрессионистической, в рамках «поколения 98 года».

Всеобщий духовный катаклизм, выбивший из-под человека опору, оставляет индивида-предэкзистенциалиста в потерянном состоянии. Шок, отозвавшийся отчаянным поиском позитивного рационального смысла жизни, перерастает в яростное метание, осознание тупиковости ситуации. Наслаивавшаяся дополнительно национальная и/или личная катастрофа (война, революция, роковой инцидент) обесценивает личность и, освобождая от всяческих связей – религиозных, моральных, семейных, культурных, общественных – максимально ее обнажает, делает тождественной себе, не препятствуя проявлению непознаваемых, темных, звериных, дьявольских сторон.

Андреев и Унамуно, отвергнув установку на изображение эмпирического индивида (зачастую пунктирно очерчивая персонажа, вычленяя лишь характерные признаки), реализуют главный принцип – обозревают «глубины души»,37 стремятся привнести «внутреннюю» реальность, верность движения души, «психологическую документальность» (по Л. Гинзбург). Введенный Унамуно жанр «ниволы», или «румана», представляющий из себя своеобразную систему зеркал, соответствует устремленности предэкзистенциалистского художественного сознания к изучению человека в разных ракурсах с целью концентрированного отображения его глубинной сути; он соотносим с повестями и романами Андреева, также представляющими системы зеркальных отражений и оппозиций.

В параграфе 1.2.7 («Контекст русской реалистической традиции») рассматривается проблема воздействия на творчество Андреева и Унамуно идей Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого. Основополагающее различие видится в Unamuno M. de. Tres novelas ejemplares y un Prlogo. Madrid: Espasa Calpe, 1958. P. 20.

стремлении Унамуно к целостности, гармоничности, национальным истокам, то есть искомости, интраисторичности, а потому ориентации на гуманистичные традиции Толстого и Достоевского, в то время как «фантасмагорист»38 Андреев (по меткому определению писателя «серебряного века» Б.К. Зайцева) более ориентирован на мистическую «фантастичность»39 Достоевского.

Отход от принципов реализма, формирование нового типа художественного мировоззрения повлекли за собой изменение соотношения образа и смысла. В параграфе 1.2.8 («Предэкзистенциализм») дается срез процесса вызревания экзистенциализма. Предэкзистенциализм – специфическая фаза закономерного процесса литературной эволюции, явственно обозначившаяся с конца XIX – начала XX веков в творчестве Андреева и Унамуно. Основные свойства поэтики предэкзистенциализма определяются его пограничностью, промежуточным характером. Это своеобразный переломный этап самоидентификации литературы, осознания внетекстового бытия и своего статуса. Отличительной особенностью творческого мировосприятия писателей является осмысление своей сопредельности разным эпохам и эстетическим парадигмам.

Универсальность (обозначенная литературоведом Л.Г. Андреевым как первое условие «адекватности»40 времени) свойственна как Л. Андрееву (писательроманист, драматург, журналист, эссеист), так и Унамуно (философ, писательроманист, драматург, поэт, журналист, эссеист, теоретик литературы и искусства, общественный деятель). Самобытность писателей заключалась в выражении художественными средствами своего философского мироосмысления.

Экзистенциализм сплавляет философию и искусство, сделав основным объектом философского исследования индивида в мире абсурда и его выбор.

Основополагающая экзистенциальная ориентированность совмещается с другой константой предэкзистенциалистского текста – неопределимостью, то есть «несводимостью» к единым четким и однозначным эстетическим критериям, наличием разнонаправленных стилевых тенденций, сопряжением художественных ресурсов, выработанных предшествующими и современными ему эстетическими системами – реализмом, экспрессионизмом, символизмом.

Причастность разным методологическим принципам реализуется на основе сосуществования аксиологических норм эстетическо-мировоззренческих комплексов. Будучи переходным литературно-эстетическим явлением, предэкзистенциализм характеризуется незавершенностью развития системы, открытым экспериментаторством, активным поиском художественных принципов и средств выражения, жанров, образов. Сопряжение реалистического вектора с нереалистическими обуславливает модификации неореалистического (Л.

Андреев), интрареалистического (Унамуно) плана. Артистизм формы, эстетический радикализм – усиление условности стиля, поэтика художественного эксперимента эмоционального воздействия, усиленной суггестивности (повторы, Материалы к биографии // Андреев Л. Проза. Публицистика. М.: ООО «Изд. АСТ»; «Изд.«Олимп», 2001. С.594.

Анненский И.Ф. Книги отражений / Изд. подгот. Н.Т. Ашимбаева, И.И. Подольская, А.В. Федоров. М.: Наука, 1979. С.147.

Андреев Л.Г. Жан-Поль Сартр. Свободное сознание и XX век. С.5.

игра словом, окказионализмы), стирание границ между философскими и художественными компонентами текстов – все это сочетается с «памятью»

реалистической литературы, тягой к ориентиру разумного и прекрасного.

Постановка жизненно важных проблем русским и испанским писателями когерентна экзистенциалистской. Индивид художественно-автобиографических и мемуарных произведений Андреева («Мои записки», «Дневник Сатаны», поздний дневник) и Унамуно («Святой Мануэль Добрый, мученик», лирика, дневники) – агонист, ведущий бой с умственным отчаянием, ежесекундно мучительно осознающий свою конечность и сопредельность внеположенной воли. Отсутствие надежного и долговременного ориентира оборачивается внутренней несогласованностью личности, отчуждением, экзистенциальным вакуумом.

Писатель стремится определить место человека во вселенной (Андреев), примириться с утраченной гармонией божественного (Унамуно). Художественно изображается (Андреев), выражается (Унамуно) переживание бытия в ситуации вседозволенности (Андреев), богооставленности (Унамуно); определяется поведенческий алгоритм – право на самоутверждение в поступке в условиях исключительной ценности индивидуального «я» и абсолютизации сомнений – недостоверности истины, индивида, самого Бога. Индивид Унамуно, тоскуя по Богу, задается вопросом, что такое Человек и что он может. Индивид Андреева в условиях абсолютизирующейся свободы отбрасывает наносные моральные «правила». Мотивы вседозволенности и богооставленности в условиях потерянности и пустоты станут отправными постулатами экзистенциализма. В основу интерпретации философского содержания творчества русского и испанского писателей нами положен мотив отчуждения, ставший впоследствии центральным в экзистенциализме. Отчуждение просвечивает в отношении к богу и церкви, делая явным имманентное противоречие индивид – общество.

Глава 2 «Автопсихологичность как цементирующий фактор в произведениях Л. Андреева и М. де Унамуно» посвящена основополагающей характеристике художественной прозы писателей, автопсихологичности.

В своей концептуальной прозе русский и испанский авторы равно транспонируют глубоко личный опыт, передавая его не конкретно-историческому герою и даже не характеру, но типу, находящемуся в экзистенциальной ситуации, при ослаблении функции сюжета, в окружении значимых деталей, вводимых для выражения авторского мировоззренческого кредо. Методом «условного реализма», «неореализма», «интрареализма», поставив во главу угла одинокого Человека и трактуя жизнь души как истинную сущность, писатели исследует, прежде всего, собственную душу, следствие выраженного эгоцентризма, но отражающую в единичном множественное. Глубинная база повествования – автобиографическая (а точнее, автопсихологическая); это преломление внутреннего авторского опыта в опыте персонажа.

В разделе 2.1 («В контексте автобиографической литературы») прослеживается история и анализируется современное писателям состояние развития русской и испанской автобиографической литературы. В разделе 2. («Системная целостность автобиографического пространства») трансформирующееся) в авторском интертексте автобиографического пространства. Оно определяется константным, целостным и одновременно изменчивым субъективным авторским «я». Авторское начало анализируется нами как ориентирующий вектор в целостном единстве произведения и совокупного авторского интертекста, организующий все его уровни (установку на отбор материала, пространственно-временное соотношение, смысловую нагрузку, оценивающую точку зрения) как дискурсивную репрезентацию реальности.

Авторское начало приобретает структурообразующую функцию – смещается мотивация его использования: из маргинальной составляющей оно становится в достаточной степени самоцелью. Введение диалога нескольких сознаний – полифоничного авторского и читательского – коммуникативно направлено на характеристику (самохарактеристику) субъекта высказывания, осознание макрокосма через микрокосм. Это выливается в доминирование субъективированного экспрессивного повествования особой формы, вклинивание несобственно-прямой авторской речи в монологи персонажей, слияние речи автора и героев, включение монологов персонажей в авторское повествование.

Своеобразен, характерен и узнаваем тип ассоциативности, выбор эмоциональнооценочной лексики, деталей, интонационно-синтаксических средств.

Ракурс доминирующего авторского «я» дает возможность относительного жанрового разграничения, сопоставления разных жанров, в том числе художественных – нехудожественных, рассмотрения поля «автобиографического»

в рамках единства всего творческого наследия каждого писателя. Эту возможность предоставляют сами авторы, ориентируя как художественные, так и нехудожественные тексты на свое «я», являющееся объединяющим звеном как отдельного произведения, так и творчества в целом. Таким образом, спаянность и зачастую неразделимость художественной и документальной составляющих предопределила наш анализ поля автобиографического как концептуального единства, во-первых, собственно автобиографического (мемуарные записи), вовторых, отчетливо автобиографического (художественные произведения с явной прослеживаемой автобиографической основой) и, в-третьих, «условно автобиографического»42 (художественные произведения с присутствием автобиографической компоненты психологического типа). В таком случае все написанное писателями-предэкзистенциалистами в большей или меньшей степени относится к сфере заявленной тематики «автобиографического» – в силу сугубо «автобиографической» направленности самого творчества.

Творчество предэкзистенциалистов являет автобиографическую целостность, органичность интеграции собственно автобиографического – отчетливо При расширительной трактовке (Р. Барт, Ж. Деррида, Ю. Кристева и др.) предтекстом каждого произведения является совокупность всех предшествующих текстов (а также общих кодов и систем). Такой ракурс обеспечивает тексту безграничность. Мы употребляем термин «интертекст», исходя из базового тезиса М.М. Бахтина принципиальной «диалогичности» слова и текста, в широком смысле как отображение интерсубъективности или в более узком как отражение авторской индивидуальной субъективности (См.: Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества / сост. С.Г. Бочаров, текст подгот. Г.С. Бернштейн и Л.В. Дерюгина. М.: Искусство, 1986. С.327).

Иезуитова Л.А. Творчество Леонида Андреева. 1892 – 1906. Л.: Изд. Ленинград. ун-та, 1976. С.14 - 15.

автобиографического – условно автобиографического пространства в отношении становления экзистенциального опыта. Произведения Андреева и Унамуно составляют систему, внутренний авторский интертекстуальный монолог, который в совокупности четко отражает жизнь психологически конкретного творящего субъекта, имплицитного автора, при видимой независимости героя. Это художественное высказывание о себе, своей жизненной и философской позиции, времени и своей реакции на него, являющее собой в определенном смысле интроспективные мемуары. Представляется возможным констатировать наличие принципиальной автобиографичности, психологической автопортретности, имманентно присутствующей в ткани предэкзистенциалистского текста. Изучение дневников, писем Л. Андреева и М. де Унамуно, а также воспоминаний современников, сравнение литературных и документальных автобиографических сочинений позволяет во многих случаях обнаружить исключительно тесную связь между оказывающей влияние на автора конкретно-исторической ситуацией и душевным состоянием его вымышленного героя. Герой вбирает раздумья и переживания, существеннейшие черты своего автора.

В разделе 2.3 («Лиро-эпичность как определяющая характеристика автопсихологичной прозы Л. Андреева и М. де Унамуно») констатируется превалирование точки зрения воспринимающего субъекта, миросозерцательного аспекта, момента «авторской субъективности»,43 ибо система концептуально ориентирована на авторское «я». Индивид автопсихологичной прозы – не авторповествователь и не ролевой герой, отличный от автора, носитель чужого сознания, но лирический субъект, совпадающий в достаточной степени с автором и отражающий его душевную жизнь. Лирическое авторское сознание, «биографический лиризм»44 находит выражение в рефлексии, внутреннем монологе или мистифицированном диалоге двух и более «я» в рамках целостного сознания. Монолог автора оборачивается внутренним диалогом авторских точек зрения. Реализуются традиционный для лирики монологизм и свойственная эпохе раскола сознания полифония.

Проза Л. Андреева и М. де Унамуно – органичное сращение принципов поэтики лирического и эпического типа – явление эпически-событийной объективации личного опыта автора. Художественное сознание автораповествователя характеризуется выборочной романно-эпической событийной последовательностью, определяемой субъективным опытом, относительностью пространственно-временного и психологического дистанцирования повествователя и героя. Художественную прозу с автобиографической основой и условно автобиографическую прозу можно охарактеризовать как мистифицированную ролевую (вводится мистифицированный ролевой субъект) и максимально/относительно сближаются с авторскими: «дедушка», прокаженный, Сатана, дон Мануэль, Франсиско Сабальдиде).

Хализев В.Е. Теория литературы. М.: Высшая школа, 2002. С.16.

Томашевский Б.В. Литература и биография // Книга и революция. 1923. № 4 (28). С.9.

Проза Андреева и Унамуно с автопсихологическим подтекстом находится в русле амальгамных гибридных произведений, характерных для эпохи стыка XIX – XX веков, когда субъективный ракурс перестал быть прерогативой поэзии:45 это типичные лиризованные лиро-эпические повести-поэмы, сочетающие сюжетнособытийную канву вне времени и пространства с лиризацией прозы. Среди средств лиризации упомянем, прежде всего, изобилие эмоционально окрашенных монологов, являющихся средством самораскрытия, авторского осмысления себя и мира, а также доминирование лирического субъекта со сложной душевной психологической организацией, перекликающегося с авторским «я», – автопсихологического героя, имплицитного автора, двойника автора, его «alter ego». Дистанция между ним и писателем может быть более или менее значительная, изменяющаяся по мере самого развертывания произведения. Кроме того, необходимо отметить тенденцию к несобственно-прямой речи, ассоциативности и игре смысловыми оттенками, зыбкость и недовоплощенность образов, подводящие читателя к со-творчеству, а также акцентирование интонации, акустическую экспрессивность, афористичность и создание окказионализмов, что способствует усилению суггестивности речи. Дуальность совмещения эпика и лирика, сращения личного переживания, категории «я-длясебя» и переживания иного человека, «другого-для-меня»46 сопровождается явственно ощущаемой обоими писателями необходимостью «вненаходимости», потребностью занять «твердую позицию вне себя», найти «авторитетного и принципиального автора, это автор-художник как таковой, побеждающий художника-человека». В разделе 2.4 («Проблема автора») рассматривается специфика положения автора в произведениях Андреева и Унамуно. Налицо приметы, характерные для эпохи утраты авторитета автора, кризиса авторства: авторское мнение вуалируется, писатели уклоняются от четкой ориентирующей оценки (по этой причине им зачастую приходилось комментировать post factum то или иное произведение, корректируя вольное толкование критиков и читателей), при этом ставится акцент на относительности всякой истины, да и самого процесса существования.

В разделе 2.5 («Латентная автобиографичность прозы Л. Андреева») рассматривается специфика корреляции биографических и литературных фактов в творчестве писателя: сопоставление документальных (параграф 2.5. «Документальные дневники») и художественных (параграф 2.5. «Художественные дневники») дневников подводит к выводу о наличии выраженной или подспудной автобиографичности художественной прозы.

Различая документальные дневники, письма, с одной стороны, и художественную прозу, с другой, то есть не делая прямого упрощающего уравнивания, во-первых, Это явление наблюдается уже и в романтизме.

Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества / сост. С.Г. Бочаров; текст подгот. Г.С. Бернштейн и Л.В. Дерюгина;

Примеч. С.С. Аверинцева и С.Г. Бочарова. М.: Искусство, 1986. С.26.

Бахтин М.М. Указ. соч. С.20.

Бахтин М.М. Указ. соч. С.35.

субъекта художественной прозы, автора мистифицированного дневника, и, вовторых, автора-создателя, автора личного дневника, мы тем не менее должны отметить, что в данном случае граница между этими разнородными явлениями зачастую достаточно условна и транспарентна, что позволяет говорить (в определенном ракурсе и с известными допущениями) о единстве авторского документально-художественного текста и о наличии интегрального целостного субъекта автопсихологического типа.

Исследование (раздел 2.6 «Синкретизм латентной – явной автобиографичности М. де Унамуно») образа автопсихологического субъекта прозаических и поэтических дневников, художественных сочинений, эстетических и философских эссе Унамуно подводит к констатации постоянного, скрытого или явного, присутствия автобиографической составляющей. В параграфе 2.6.1 («Философско-автобиографический субъект») рассматривается автобиографический субъект начала кризиса веры Унамуно, который отразился прежде всего в философском «Личном дневнике»

(опубликован в 1970). В параграфе 2.6.2 («Контекст противонаправленного «поколению 98 года» вектора») проводится сопоставительный анализ автобиографических составляющих Унамуно и Хосе Ортеги-и-Гассета.

Оригинальная художественная система Унамуно (при отсутствии предпочтения какой-либо конкретной философской и эстетической концепции, превознесении воли Человека и его независимости от сложившихся структур) с наибольшей силой отразилась в поэзии. Основные черты поэтики писателя – характерные мотивы, автопсихологизм – проявляются в поэзии в концентрированном виде, поэтому раздел 2.7 («Лирико-автопсихологический герой М. де Унамуно») посвящен анализу автопсихологического героя лирики Унамуно. В параграфе 2.7.1 («Итоговая автопсихологичность: процесс перехода границы») изучается финальный «Песенник. Поэтический дневник»

(1928 – 1936) Унамуно. Это специфический тип автопсихологического признания:

автор целенаправленно создает свой портрет, образ своего лирического «я», подводит жизненный и творческий итог – прежде всего, для самого себя, запечатлевая в памяти уходящее. Акцентируется основная идея – многомерность границы – не только между родиной и не-родиной изгнания, но, прежде всего, между небом – землей, жизнью – смертью. Поэт пронзительно ощущает дуальность двойной границы – «неба и Родины». В параграфе 2.7.2 («Мотив ухода») анализируется своеобразие мотива, ставшего базовым для писателя, интерпретирующего смерть, «де-рождение», как второе, после рождения, по важности событие. Особенность трактовки темы смерти Унамуно определяется чрезвычайной значимостью для испанской Unamuno M. de. Cancionero diario potico/Edicin y prlogo de F. de Onis. Buenos Aires:Losada, 1953. P.23. Сравним:

Л. Андреев – «изгнанник трижды»: потерян малый дом – дача в Финляндии, а также большой дом, Россия. И третий, духовный, уровень, «самый просторный дом», «куда уходила душа» – ушел «вместе с гибнущей Россией».

(Андреев Л.Н. S.O.S. Дневник (1914 – 1919) Письма (1917 – 1919) Статьи и интервью (1919) Воспоминания современников (1918 – 1919). / вступ. ст., сост. и примеч. Р. Дэвиса и Б. Хеллмана. М.; СПб.: Atheneum; Феникс, 1994. С.35).

литературы фольклорного вектора и, как следствие, контрастностью, сращением пластов возвышенного – сниженного. Выраженность народной линии настолько очевидна, что популярный в фольклоре мотив смешения жизни – нежизни, ставший стержневым в эпоху барокко, присутствует в творчестве и Унамуно, и ярчайшей представительницы мистицизма Терезы из Авилы. Трактовка Унамуно обнаруживает дерзкий откровенный интерес и игровой оттенок, сближающие с фольклорной традицией. Унамуно, всю жизнь противостоявший рационалистически ориентированному направлению в своей отчаянной жажде божественного, имеет точки соприкосновения также и с Терезой Авильской. Но ХХ век пропитался нежеланием Ницше отречься от разума во имя опыта божественности: для Унамуно абсолютно неприемлемо требование Терезы отказаться от своей человеческой составляющей.

В Главе 3 «Симптоматика нарастающей дезинтеграции человека Л.

Андреева: агония как структурообразующий принцип» рассматривается алгоритм всеобъемлющего разрушения: гнетущее одиночество, экзистенциальный вакуум и смятение обусловливают внутренний раскол, разделение человека в самом себе, отчуждение. На основе анализа следующих знаковых произведений вычленяются этапы прогрессирующей агонии распада:

1) агония распада физического («Стена» [1901]) (раздел 3. «Фантасмагорический вариант вертикального преодоления»): анализируются авторская концепция и система оппозиций рассказа (параграф 3.1. «Экзистенциальная концептуальная доминанта – организующее ядро повествования»); рассматривается стержневой элемент структуры рассказа (параграф 3.1. пограничности»); изучаются методы создания экспрессивной суггестивности концептуальности»); разбираются варианты трактовки рассказа – общехристианская, конкретно-историческая, компаративистская (параграф 3.1. «Принципиальная многомерность интерпретации»);

2) агония распада духовного: зыбление границы человек – зверь («Мои агонизирующей личности»). Повесть интерпретируется как концептуальный бурлеск (параграф 3.2.1 «Пародия на экзистенциальный эксперимент рационалистического сознания»); демонстрируется подспудное присутствие (зритель-свидетель-летописец, отчасти совпадающий с героем, и одновременно главный и единственный реальный герой на фоне героев-идей) и значимость авторского начала как организующего принципа повествования (композиционный строй, система персонажей, экзистенциальный фокус) (параграф 3.2.2 «Принцип имплицитной монологичности»); повесть анализируется в контексте «Норы» Ф.

Кафки и «Приглашения на казнь» В. Набокова (параграф 3.2.3 «Предтечный вариант»);

3) универсализация агонии: зыбление границы человек – дьявол (раздел 3. «Агония всеобъемлющего разложения: конструкт дьяволочеловечества»).

«Дневник Сатаны» (1919) анализируется как продолжение извечной авторской рефлексии по поводу сверхчеловека (параграф 3.3.1 «Рефлексия по поводу антихристианской концепции»); изучается как система сфокусированных на авторском мировоззрении оппозиций: Магнус – Сатана, Сатана – Топпи, автопсихологический субъект – Сатана, автопсихологический субъект – Магнус, Магнус – Иисус, Магнус – Бог (параграф 3.3.2 «Система экзистенциальных зеркал»); рассматривается как бурлескно переосмысленный вариант воскрешения живых (параграф 3.3.3 «Рациональный эксперимент»). В параграфе 3.3. («Автопсихологичность образа Сатаны») исследуются особенности корреляции оппозиционной пары автор – Сатана в свете сращения автопсихологического и художественного. В параграфе 3.3.5 («Дьяволочеловек») констатируется общность полей человека и дьявола, бога и дьявола, мадонны и блудницы, человека и зверя, человека и бога. Параграф 3.3.6 («Человекодьявол») посвящен анализу утратившего целостность, распавшегося поля «человеческого», параграф 3.3.7 («Трансгрессия Сатаны») – мотиву вочеловечивания Сатаны. В параграфе 3.3.8 («Контекст мировой дьяволиады») констатируется укорененность индивидуального авторского концепта дьяволочеловечества в мировой художественной традиции. В параграфе 3.3.9 («Контекст традиции двойников») мотив двойничества рассматривается в диахроническом плане. Образ Сатаны трактуется в системе многомерных зеркал как отражающийся / противопоставляющийся персонажам, тип сопряжения с которыми может быть определен как двойниковый. В параграфе 3.3.10 («Апокалиптичность») роман рассматривается как развернутый мотив отчуждения, распада на уровне микро- и макрокосма, свершения библейского пророчества разделения.

Стадии поступательного дезинтеграции, разложения соответствуют этапам осознания личностью своей несвободы, краху попыток преодоления физического («Стена»), вселенского рокового («Мои записки») предела.

Констатируется необратимость процесса распада, проход точки невозврата, тщета любых попыток преодоления ситуации – в универсальной библейской системе координат в условиях экзистенциального вакуума («Дневник Сатаны»).

В разделе 3.4 («Поиск интегрирующих субстанций») подводится итог непрекращающегося поиска Андреевым путей восстановления (гармонии жизни, своих «пределов», противоядия агонии, утраченному балансу, противовеса поступательному и необратимому процессу, трактуемому как катастрофа, безумный слепой бунт, распад, дезинтеграция):

1) экзистенциального – на метафизическом уровне: «величавые истинные пути, по которым идет человеческий мир», «великие и грозные, широкие, но тайные пути, которые пролагает человечество борьбою всех сознаний, всех воль, страстей и мечтаний. Там живет правда, которой я еще не знаю, а кто скажет? – быть может, там синайствует и сам Бог, которого мы все так мучительно ищем и разыскиваем». Андреев Л.Н. S.O.S. Дневник (1914 – 1919) Письма (1917 – 1919) Статьи и интервью (1919) Воспоминания современников (1918 – 1919). С.264.

2) сознательная установка (выраженная еще в статье «Перед задачами времени» [1917]) на возрождение литературой своей нравственной ориентирующей роли, явственно проявлявшейся в эпоху критического реализма:

«найдутся новые слова и формы, откроются новые пути и подъезды к восприятию и передаче ломающейся жизни, отыщутся иные способы изображения, и снова поднимется на высоту русский писатель – художник, психолог и моралист». 3) идея народа, России, упершейся «с великого разгона» лбом в стену – писатель призывает (статья «Самоубийство» [1912]) к «молебствию о дожде» для современных людей – «чахлых колосьев на иссушенной ниве, бледных призраков жизни, великого сегодняшнего неурожая»52 и уже видит тучи. Основным качеством Андреева представляется (привлекая характеристику, данную П.

Кропоткиным Достоевскому в курсе лекций «Идеалы и действительность в русской литературе»53) всеобъемлющая бесконечная любовь к человеку, даже в самых отвратительных глубинах его падения.

В Главе 4 («Интегрирующие субстанции М. де Унамуно: путь спасения от агонии») в качестве путей восстановления рассматриваются:

1) литература: непреходящая ценность совершенных, классических творений определяется окказиональным критерием «вечнизма» (eternismo) (раздел 4. «Принцип "вечнизма"»);

2) человек: (раздел 4.2 «Принцип двойной человеко-ориентации») – писать о человеке и для человека: не должен высыхать «источник милосердия», «христианского сострадания – вдохнувшего жизнь в средневековое искусство, придавшего Достоевскому, Диккенсу и другим наибольшую силу».54 Параграф 4.2.1 («Социальное как общегуманистическое») посвящен пониманию Унамуно социального компонента литературы – так или иначе проявляющегося, но только в завуалированном, затушёванном виде, став частью внутренней жизни автора.

Однако, чтобы социальные страсти успели выкристаллизоваться в глубокие индивидуализированные чувства, атрибут искусства не сиюминутного, но вечного, необходимо время. Поэтому в искусстве вечном, универсальном, очищающем и утешающем социальный компонент не может преобладать.

«Социальное» принимается Унамуно в общегуманистическом плане. В параграфе 4.2.2 («Антропо - ориентирование романической прозы») в центре внимания находится воплощение писателем своего базового принципа в жанре романа, подразделяемого по степени интеграции на два типа. «Настоящий»

«исторический» роман – основа автобиографических, философских рассуждений.

В этом вечном жанре сюжет оказывается лишь «малой песчинкой»,55 в отличие от романа вымышленного, «чистого» – фантастического или эмоционального.

Андреев Л. «Перед задачами времени» // Русская воля, 1917, № 1, 1 января. (курсив мой – Т.Г.).

Андреев Л. «Самоубийство» (Наша анкета)» // «Новое слово», июнь1912. (Ср. с ураганом Ницше для «чахлых псов») См.: Кропоткин П. Русская литература. Идеал и действительность: Курс лекций / Пер. В. Батуринского. М.: Век книги, 2003. 317 с.

Unamuno M. de. Introduccin. Unamuno en sus cartas // Unamuno M. de. Ensayos: 2 vols. Vol.II. P.36.

Unamuno M. de. Historia y novela // Unamuno M. de. Ensayos: 2 v. / comentado por B.G. de Candamo. Vol.II. Madrid:

Aguilar, 1958. P.1206.

«Неясность целей и мизантропия»56 – вот что лежит в основе этого преходящего развлекательного жанра, не имеющего ничего общего с «возвышенной литературой».57 Полагая, что роман и история имеют «тенденцию к взаимному сближению»,58 сам Унамуно устремился к тому, о чём умалчивают официальные хроники и документы – к интраистории. Сопрягая внешнюю реальность с внутренней, преходящее – с вневременным, он приближался к внутренней тождественности правды и красоты.

3) народ: сблизиться с глубинной народной жизнью, интраисторией, учиться у народа вере, чтобы спастись от кризисного мироощущения (раздел 4. «Концепция «интраистории»). Погрузившись после религиозного кризиса в вопросы индивидуального сознания, Унамуно констатирует противоречивость («Предэкзистенциалистская версия мотива бегства от общества») анализируется фрагмент личного дневника Унамуно, вариация II эпода Горация «Beatus ille», подключенная к концепции «интраистории». В параграфе 4.3. («Мотив бегства от общества в контексте национальной традиции») речь идет о многовековой истории разработки разными эпохами «своего», соответствующего доминирующим канонам, варианта II эпода Горация.

интраисторическому роману Унамуно «Мир во время войны» (1897) в сопоставлении с романом Л.Толстого «Война и мир». В параграфе 4.3. («"Интраистория" драмы») изучается специфика испанской драмы в свете концепции интраистории как воплощение традиционной игры-борьбы между полюсами «народности» и «учености».

В разделе 4.4 «Состояние агонии как доминанта: интертекстуальный диалог» повести «Жизнь Василия Фивейского» (1903) Леонида Андреева и «Святой Мануэль Добрый, мученик» (1931) Мигеля де Унамуно рассматриваются как попытки практической интеграции разделившегося в себе, распадающегося на множество образов, не совпадающего с собой субъекта. Авторы на своих героях апробируют и проверяют жизненность собственных гипотетически интегрирующих субстанций. Повести трактуются как явление литературной параллели, обусловленной типологическим родством, аналогичностью историкокультурного контекста, феномен единства смысловой центрации сверхтекста, а также факт непосредственного интертекстуального диалога. Повесть Унамуно нами анализируется как непосредственный ответ Андрееву, оригинальная разработка Андреевской темы воскрешения. Высказываемое К.С. Корконосенко предположение о влиянии повести Андреева на повесть Унамуно мы подкрепляем ссылкой на историю ранних переводов русского писателя, который был хорошо известен в Испании начала – первой трети ХХ века. Повесть «Жизнь Василия Фивейского», быстро получившая международное признание, была впервые Unamuno M. de. Op. cit. P. 1210. Курсив мой – Т. Г.

Unamuno M. de. El porvenir de la novela // Unamuno M. de. Obras completas. Vol. V. Madrid, 1958. P. 835.

Unamuno M. de. Op. cit. P. 1206.

Корконосенко К.С. Мигель де Унамуно и русская культура. С. 261.

переведена на испанский язык в 1918 г.60 Если в Достоевском Унамуно увидел истинного отца русского нигилизма, отчаявшегося, страдающего вместе с миром христианина, то в Андрееве почувствовал близкого себе по духу агониста.

Унамуно многократно высказывался в дневниках, прямо перекликаясь и как будто непосредственно отвечая на раздумья Андреева и опыт о. Василия, что попытки рационального осознания лишь губят веру. Сопоставительный анализ позволяет увидеть специфику русского и испанского вариантов, а также когерентность (несмотря на оттенок полемичности) повести Унамуно повести-прообразу.