«Человеческий потенциал гражданского общества в современной России Антропоцентрический критерий социальных изменений ...»

Санкт-Петербургский государственный университет

педагогического мастерства

На правах рукописи

Ольга Константиновна КРОКИНСКАЯ

Человеческий потенциал гражданского общества

в современной России

Антропоцентрический критерий социальных изменений

Специальность 22.00.04 – социальная структура,

социальные институты и процессы

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора социологических наук

Санкт-Петербург 2002 г.

Диссертация выполнена на кафедре социологии и политологии Санкт-Петербургского государственного университета педагогического мастерства

Научный консультант: доктор социологических наук, профессор Владимир Владимирович ТУМАЛЕВ

Официальные оппоненты: член-корреспондент РАО, доктор философских наук, профессор Владимир Тимофеевич ЛИСОВСКИЙ доктор философских наук Борис Максимович ФИРСОВ доктор социологических наук, профессор Виктор Тимофеевич ДРОНОВ

Ведущая организация: Институт социологии Российской академии наук

Защита состоится 21 июня 2002 года в 14 часов на заседании Диссертационного совета Д 212.199.15 по защите докторских диссертаций на соискание ученых степеней доктора социологических и педагогических наук при Российском государственном педагогическом университете имени А.И.Герцена Адрес: 191186, Санкт-Петербург, наб. р. Мойки, д.48, корп. 20, ауд. 212.

С диссертацией можно ознакомиться в Фундаментальной библиотеке РГПУ им.

А.И.Герцена Авторефрерат разослан «» мая 2002 г.

Ученый секретарь Диссертационного совета кандидат философских наук, доцент В.Б.Косицын

Общая характеристика работы

1. Актуальность темы Тематика становления гражданского общества в России и соотнесенность его как доктрины и социального факта с человеком содержит, как минимум, три проблемных области. Здесь затронуты изменения на микроуровне социального существования человека, закономерности протекания социальных процессов и специфика общественного устройства определенного типа.

Обозначенные «в общем», они легко объединяются в хрестоматийном социологическом суждении: характер общества и социальный характер человека закономерно связаны, в достаточной степени соответствуют друг другу и изменяются в так или иначе соорганизованных, обусловленных историческими причинами, процессах.

Однако всякая хрестоматийность блекнет, когда проблематика человека, общества и того, что с ними происходит, встает не только как социологическая, но и как социальная проблема страны, переживающей радикальное преобразование своих основ. Она становится остро актуальной как в научном, так и в практическом смысле, как в общей постановке вопроса, так и в анализе современной социальной реальности.

Актуальность данной тематики обусловлена двумя высоко значимыми факторами. Это, прежде всего, цели социального развития нашей страны и формирования гражданского общества – как ответ на фундаментальные положения Конституции и обозначенные в ней особо существенные социальные ориентиры. Значение этого внутреннего фактора подкрепляется действием внешнего, в качестве которого выступает нарастание процессов глобализации. В мире, где формируется существенно более высокий, чем прежде, уровень интегрированности и взаимозависимости, где экономические и социальные модели нередко базируются на принципах гражданского общества, Россия должна занять достойное место.

Изучение процессов становления гражданского общества представляется важным еще и потому, что в мировоззрении людей это понятие имеет исчезающе малое представительство, тогда как достижение этой цели требует сознательного усилия граждан страны. Потребность в стимулировании его развития ощущается и учеными, и политиками, которые призывают к распространению и популяризации этой идеи. Так, на Форуме, прошедшем 14-16 декабря 2000 г. в Санкт-Петербурге, гражданское общество предлагалось в качестве национальной идеи для России XXI века. При заинтересованном участии представителей всех ветвей власти для более продуктивной координации деятельности негосударственных и общественных организаций 20- ноября 2001 г. в Москве проходил масштабный Гражданский форум. В качестве объяснительного принципа идея гражданского общества применяется и ретроспективно – для осмысления процессов социальных преобразований в истории страны. Эта «ретроспективная актуальность» указывает на продуктивность постановки проблемы и в широком социально-историческом контексте.

Для социологии эти обстоятельства актуализируют вопрос о месте и роли человека в масштабных процессах общественных преобразований, то есть о связи макро- и микроуровней социальной регуляции, макро- и микроуровней социальных изменений. Во времена общественных катаклизмов, реформ, революций, т.е. всех видов социальной аномии, фрустрации подвергаются не только институции общества, но и сами его системные основы, фундаментальные функциональные связи, само явление «социального» как особого способа существования жизни.

В том числе, разрывы в социальном целом затрагивают связь макро- и микроуровней регуляции социальных процессов.

С особой остротой встает вопрос о соответствии или несоответствии институциональных изменений, диктуемых логикой предложенной модели преобразований, – изменениям в мышлении, поведении и деятельности людей. Насколько готовы или не готовы они не только принять эти принципы в мивровоззренческом отношении, но также изменить на их основе свою реальность – реальность повседневной жизни.

Таким образом, острая актуальность практических социальных проблем оборачивается для науки необходимостью поиска адекватных научных объяснений, избегших соблазна политической ангажированности и поверхностной злободневности. Удовлетворительных научных интерпретаций требуют еще очень многие явления современной социальной жизни России, и большая их часть лежит в ее «припочвенных» слоях – на микроуровне явлений, то есть на уровне деятельности конкретного человека.

2. Степень научной разработанности темы Проблематика, близкая теме данной работы – область широких и интенсивных исследований. Однако ни достаточно полно изученной, ни достаточно ясно понимаемой ее назвать нельзя.

На фоне широко представленных данных, освещающих предмет исследования в контексте общедемократических установок, – анализ с точки зрения критериев гражданского общества занимает весьма малое место. Работы, посвященные феномену и идее гражданского общества, носят, по преимуществу, теоретический характер, а как реальная социальная практика оно изучается в основном, на зарубежном материале.

Таким образом, чтобы понять состояние изученности темы данной работы, ее придется освещать через феномен социальных изменений, с одной стороны, и концептуальные схемы гражданского общества, с другой.

Социальные изменения являются классическим объектом социологии. Более того, сама научная социология возникла именно как рефлексия разительных перемен в обществе, связанных с промышленными революциями в Европе в начале XIX века. Они дали пищу для первых крупных социологических теорий, трактующих произошедшие изменения в терминах социальной эволюции, прогресса, направления и стадий развития (О.Конт, Г.Спенсер, Л.Морган, Э.Тайлор, Л.Хобхаус).

По-разному трактуя закономерность, социология выявила ряд факторов, которые при прочих равных обстоятельствах могут служить причинами социальных изменений. Это технологическое развитие, социальный (классовый, религиозный, расовый) конфликт, противоречия между производительными силами и производственными отношениями (К.Маркс), воздействие идей и систем верований на социальную деятельность (М.Вебер), неравномерность развития, неинтегрированность частей социального целого или нарушения равновесия (Ч.Джонсон), потребность в адаптации для сохранения эффективности работы системы при усложнении социальной среды (Т.Парсонс).

В конце XX века системно-структурные и институциональные представления уступают место макросоциологическим концепциям, в которых подчеркивается перманентно изменяющийся характер общества. В них оно предстает и как структура, и как процесс. Для новых схем предлагаются несколько моделей категоризации: «структурация» как непрерывное преобразование социальных структур субъектами (Э.Гидденс), непрерывная взаимная организация среды и результата человеческой воли (Р.Бхаскар), «морфогенез» М.Арчер, «социальное становление» как общество в действии (П.Штомпка).

Разные концепции социального развития предлагают и различные модели протекания процессов – линейный прогресс, телеологический или вероятностный подходы, циклическое развитие (А.Тойнби), многоканальная эволюция (М.Салинс, Э.Сервис), волновые закономерности (Н.Д.Кондратьев, В.В.Василькова, И.П.Яковлев, Д.В.Драгунский, Э.С.Кульпин, В.И.Пантин, В.В.Лапкин), маятниковые движения и т.д. Обсуждается релевантность терминов «модернизация» и «трансформация» для социальных преобразований конца XX века с характерным для них неравномерным социально-экономическим развитием и в связи с распадом последних империй (А.Франк, В.А.Ядов).

Предметом социологических исследований в контексте социальных трансформаций часто становится соответствие и несоответствие микроуровня общественных явлений и процессов – макроуровню институциональных перемен. В этом ключе можно рассматривать едва ли не большинство социологических исследований последнего десятилетия, ибо их общей посылкой стало изучение мнений, представлений и стратегий поведения людей в связи с идущими в России преобразованиями. Предметом исследований в этих областях по преимуществу становились формирование демократических институтов (Л.А.Гордон, Э.Клопов, О.И.Шкаратан, Е.Н.Гуренко, П.Н.Лебедев, Р.С.Могилевский); динамика социальной идентификации (В.А.Ядов, Ю.А.Левада, З.Т.Голенкова, Е.И.Игитханян, И.В.Конарикова, Е.Н.Данилова, О.Н.Дудченко, А.В.Мытиль, Ю.Л.Качанов, Н.А.Шматко, С.И.Климова, Т.З.Козлова, Н.М.Лебедева, А.Н.Малинкин, Л.В.Поляков, В.С.Малахов); социокультурная самоидентификация и цивилизационная определенность России (К.А.Абульханова-Славская. А.В.Брушлинский, В.Н.Сагатовский, Т.М.Кутковец, В.В.Кочетков, В.И.Пантин и многие другие); содержание и динамика массового сознания и самосознания населения, выработка новых стратегий поведения (Б.А.Грушин, Б.М.Фирсов, В.Б.Голофаст, О.И.Божков, Н.А.Нечаева, С.И.Голод, А.А.Клецин, В.Комаровский, Ж.Т.Тощенко, И.М.Клямкин, Л.М.Тимофеев, А.Н.Костин, Л.Я.Кузьмина, А.Н.Низамова, Р.Л.Розенбергс, П.А.Сергиенко, С.В.Туманов и др.); сочетание либеральных и консервативных установок сознания (Ю.А.Левада, Б.Г.Капустин, И.М.Клямкин, О.И.Генисаретский, З.В.Сикевич); ситуативная динамика и групповая специфика ценностей (А.Г.Здравомыслов, В.Т.Лисовский, Н.И.Лапин, Н.Ф.Наумова, С.Н.Иконникова, А.А.Козлов, В.Е.Семенов, В.Н.Шубкин, В.И.Чупров, Г.Г.Дилигенский, Л.А.Беляева, М.К.Горшков, В.И.Пантин, В.И.Лапкин, Е.И.Башкирова, А.И.Демидов, Ю.М.Плюснин, Г.В.Долматова, С.Ф.Гребениченко, И.В.Игаев, Г.М.Сергеев).

В числе наиболее значительных результатов этих исследований могут быть названы выявление типологических групп населения, образованных по разным признакам и исповедующих определенные, в той или иной мере цельные, концепции по отношению к социальным и политическим реалиям; наблюдения за динамикой социальной идентификации, показывающие довольно высокий уровень консервативности и центробежные тенденции этих процессов; определение уровня приемлемости либерально-демократических макропредложений для традиций массового сознания и базовых ценностей российского менталитета, вывод об отсутствии антагонизма между ними; многочисленные наблюдения над особенностями ситуативной динамики ценностей в массовом сознании, открытие и эмпирическая верификация эффекта «расколотого сознания», неструктурированного или мало структурированного соединения противоречивых элементов в ментальности; наблюдения, позволяющие говорить о спонтанном формировании норм поведения, установок сознания и элементов этики, как соответствующих, так и противодействующих продуктивной активности людей (в сферах «новой» экономики, в том числе, в теневой или полутеневой области предпринимательства); практически всеми авторами признается бльшая близость позиций молодежных поколений к принципам предполагаемого демократического будущего страны.

В контексте микро- и макроизменений все это указывает на 1) наличие содержательных связей между макро- и микроуровнями социальной реальности, 2) на подвижность этих связей, способность к изменениям, 3) на различие типов адаптивности микроуровня по отношению к макроуровню изменений. Вместе с тем существующие интерпретации содержат большое число противоречий, предлагая нередко взаимоисключающие объяснения изученным фактам.

В трактовке соотношения микро- и макроуровней социальной динамики в социологии конца XX века преобладает тенденция предлагать теоретические походы, связывающие макро- и микроуровни социальной регуляции объединяющими объяснительными схемами (Ю.Хабермас, Дж.Александер, Э.Гидденс, Р.Бхаскар, К.Д.Кнорр-Сетина, А.В.Кикоурел и др.), хотя серьезные резоны есть и у той точки зрения, которая утверждает преждевременность таких объединений в силу неготовности социологии выдвинуть соответствующую сильную теорию (Дж.Тернер).

Существующие в этой области взгляды условно можно разделить на две группы, взаимно дополняющие друг друга, подчеркивающие две стороны согласованности работы верхних и нижних уровней социальной регуляции. Взгляд «сверху» принадлежит Э.Гидденсу, который называет социальными изменениями перемены в базовых структурах социальных групп или обществ:

только те изменения (или их потоки), которые затрагивают работу социальных институтов, могут считаться действительно социальными изменениями, ибо ведут к изменениям в обществе. Обратным порядком подходят к проблеме многие отечественные социологи (В.А.Ядов, Ю.А.Левада, Б.А.Грушин, Б.И.Левин, З.А.Грунт, Г.Л.Кертман и другие): какие бы изменения ни совершились на макроуровне институтов в ходе верхушечной модернизации – если не изменяется соответствующим образом поведение и ментальность больших масс людей, действительных трансформаций не произойдет.

Таким образом оформляется антропологический поворот проблемы, в том числе, возможность становления гражданского общества в России ставится в зависимость от изменения исторических социокультурных характеристик человека (М.Н.Кузьмин).

Необходимость антропоцентрического поворота. Социология и антропология – две смежные области знания, так или иначе трактующие проблему человека в обществе, в социальной организации, в культуре. Социологический и антропологический взгляды, как в философии, так и в науке, временами сходились на близкое расстояние, и тогда антропология строилась как сравнительная социология (Э.Дюркгейм, М.Мосс, Б.Малиновский), временами расходились на едва ли не диаметральные позиции (деперсонализация общественных отношений, абстрактная функциональность «социального актора» в социологии и культурно-историческая, персональная конкретность человека в антропологии), и тогда они продуктивно оппонировали друг другу, раскрывая новые глубины и новые проблемы человековедения.

Общим для социологии и антропологии является представление о принципиальной изменчивости, способности человека к изменениям и развитию. Один из ключевых вопросов этого круга – может ли человек менять окружающий мир или он является рабом обстоятельств? Выступает он активным или пассивным агентом изменений, целенаправленно формирует свой мир или находится под его принудительным воздействием?

Разные направления в социологии и антропологии по-разному отвечают на эти вопросы, однако для конца XX века характерным оказывается усиление антропоцентрического подхода к их решению. В литературе он обозначен как антропоцентрический поворот или даже антропологический ренессанс. В ответ на чрезвычайную дифференциацию знания и утрату вследствие этого способности универсального объяснения целостного мира и человека возникла потребность в «собирании» дисциплинарно расчлененного мира – для решения сложнейших практических проблем, для восполнения ограниченных возможностей пан-рационализма, для преодоления всех видов отчуждения. В общей тенденции к комплексности и междисциплинарному синтезу таким «собирательным принципом» для многих наук стал феномен и понятие человека Развивавшаяся в Америке культурантропология повернулась от изучения незападных, дописьменных культур к изучению культур всех типов, включая постиндустральное общество.

Встречное движение шло в научной традиции исторической антропологии, сложившейся в первой половине XX в. под влиянием работ группы французских историков (Л.Февр, М.Блок – школа «Анналов», их последователи Ф.Бродель, Ле Гофф, Ж.Ревель). Главной новацией ее подхода явилась переориентация внимания исследователей с анализа институциональных механизмов социальной регуляции (событийная сторона политической и военной истории, персоналии правящих элит и т.п.) – на изучение «истории повседневности»: образов жизни, картин мира, обычаев, привычек и иных стереотипов сознания и поведения рядового человека рассматриваемой эпохи. В социологии этому соответствует развитие феноменологического направления. Можно сказать, что специфика историко-антропологического подхода в культурологии состоит в изучении и воссоздании «культуры ментальностей» или массового сознания той или иной эпохи, что также роднит ее с социологией.

Выдающимися представителями этого направления в нашей стране являются А.Я.Гуревич, А.Л.Ястребицкая, Ю.Л.Бессмертный, Д.С.Лихачев, Ю.М.Лотман, А.М.Панченко, Л.М.Дробижева. Сегодня получает дополнительный импульс деятельностная или «жизнедеятельностная» парадигма в социологии, предлагающая объемлющие методологические принципы: сочетание макро- и микроуровней анализа жизнедеятельности, объективизма и субъективизма, антропный принцип, коэволюционный подход, принцип «понимания», этический принцип (Н.Н.Моисеев, Т.М.Дридзе, Э.А.Орлова).

Антропологический принцип в социологии. В настоящее время область социологии расширяется за счет традиционных областей антропологии. Представляется, что таким образом проявляется «гуманистическое» осмысление прежде «бесчеловечной» социологии, где господствовало представление о личности как социальном инструментарии, где чаще применялись институциональные, функциональные типы объяснений, а действующим лицом социальных процессов выступали масса и группа, либо некая «модальная личность». Через открытую границу с антропологией в социологию привносится объяснительный принцип «целостного человека». Освоив его «присутствие» в своей науке, обновив концепции, методы, объяснительные схемы, социология далее может вновь провести более четкие границы с антропологией, ибо при всем стремлении к междисциплинарности и комплексности терять предметную, дисциплинарную специфику наук, дающую особое, только им доступное знание, было бы неразумно. Современную экспансию антропологии в социологию кажется более правильным понимать как междисциплинарный синтез и применение метода одной науки в области другой.

Данная диссертационная работа находится, в основном, в предмете социологии, оперирует социологическими методами исследования, но пользуется антропологическим объяснительным принципом, который может продуктивно применяться в социологии как для теоретического осмысления, так и для оценки социальных изменений, фиксируемых эмпирическими данными.

Проблематика гражданского общества представлена в литературе довольно явно, но весьма неравномерно. Монографически она разрабатывается почти исключительно в историкофилософском плане, а в периодике сосредоточена в небольшом круге изданий, где анализируется глубоко и продуктивно, но, в основном, в социально-политическом аспекте. Такая локализация проблемы в научной литературе говорит о том, что и само гражданское общество еще не получило истолкования в качестве общезначимого социального и социокультурного явления.

Важными направлениями анализа гражданского общества и как идеи, и как феномена сегодня являются: государство и общество, автономия и субъективация личности, качество «социального капитала» как типа и характера связей в сетях отношений, вероятность самозарождения при невозможности «учреждения» гражданского общества и т.д. В результате подобного анализа появляется возможность сформировать комплекс критериев гражданского общества как социального целого, который может служить моделью для дальнейшего направленного социологического исследования.

В целом, несмотря на масштабные объемы и высокий уровень разработок проблематики современных социальных изменений в России, в научной литературе нередки методологические и теоретические трудности, пробелы и противоречия. Реально существует и проблема довлеющего дискурса, в том числе политического. Часто остается непонятной суть явления, его значение как в научном, так и в практическом смысле. Так или иначе, это указывает на трудности с научным объяснением, обусловленные тем, что до конца не ясны как природа идущих процессов, так и методологические основания их изучения, то есть, в конечном счете, вытекает из отсутствия теории социальных микропроцессов.

Итак, предметом более чем значительной части социологических исследований последних десяти лет остается содержание современного массового сознания и определение его установок по отношению к основам современной цивилизации. Вместе с тем явственно ощущается потребность в более обобщенном осмыслении наблюдаемых фактов.

3. Постановка проблемы Тема данной диссертационной работы находится в русле научной проблематики социальных изменений, осмысления их хода, результатов. В общем она ставится как соответствие социальных микроизменений – изменениям на макроуровне, а в частности – как соответствие микроизменений в сознании и поведении людей – запросу на гражданское общество.

В моменты масштабных общественных преобразований как никогда ясна в буквальном смысле судьбоносная связь макро- и микроуровней социальных явлений и регуляций, ибо в кризисах именно она подвергается фрустрации, но именно она решает и судьбу предложенных перемен. Независимо от того, на макро- или микроуровне лежит начало изменений, где локализуется их импульс – только координация их интенций создает возможность и благополучного достижения целей реформ, и дальнейшего нормального функционирования, стабильности и упорядоченности общества.

И в научном, и в практическом плане проблема состоит в том, что между макро- и микроуровнями социальной регуляции, соотношение которых в стабильном состоянии общества обычно осуществляется по модели «инструментального обеспечения» одного другим, – в период крупных общественных трансформаций возникают разрывы, суть которых должна быть изучена.

В научном плане их изучение является вкладом в создание социологической теории социальных изменений, а значит, и теории общества в целом, которая, по признанию экспертов, сегодня отсутствует; в практическом – помогает определить степень адаптации людей к характеру реформ, дает анализ их протекания, прогнозирования хода.

Первые макропредложения реформ – демократия и свободный рынок – сегодня так или иначе освоены массовым сознанием (свидетельство тому – результаты президентских и парламентских выборов). Существенно менее ясным остается представление о соответствующем поведении людей как членов общества и о состоянии общества как такового. Третья важнейшая составляющая демократического, правового общественного устройства – гражданское общество как тип социальной организации и тип отношений с властью – в массовом сознании практически не актуализирована.

Отсутствие или слабость гражданского общества в современной России ставит перед данным исследованием особую методологическую проблему – провести анализ социальных реалий по отношению к тому, чего пока в отечественной практике в массовом порядке нет. Это означает, что в предлагаемом исследовании гражданское общество может рассматриваться только как эпифеномен, то есть один из возможных вариантов социального развития, и можно говорить только о вероятности его складывания.

Вместе с тем определенный общественный запрос на гражданское общество все-таки можно считать существующим. Действительно, демократия и рыночная экономика – не панацея от «недоброкачественного» социального развития, от вырождения в бандитский или олигархический капитализм, в авторитарное правление с квазидемократическим лицом. Пойдут ли события по такому сценарию или возникнет более приемлемая для людей форма общественного устройства, в конечном счете, зависит от того, сложится ли гражданское общество, ибо только оно может служить реальным противовесом и ограничителем для экономической и политической узурпации всех видов. Однако, как известно, гражданское общество – продукт спонтанного разворачивания определенного человеческого потенциала, реализации способности людей к продуктивной деятельности и самоорганизации в достижении целей. Вот почему проблема соответствия макро- и микроуровней социальных изменений приобретает выраженный антропологический характер и становится ключевой как в осмыслении процессов трансформации в России, так и в их протекании, и результатах.

Таким образом, и теоретически, и практически проблема состоит в том, чтобы понять, идет ли процесс необходимой самоорганизации, воспроизводятся ли в нем параметры гражданского общества и какие. Для ответа на эти вопросы необходимо определиться как минимум в двух проблемных областях – процессуальной (логика изменений и способ теоретизирования о ней) и содержательной (смыслообразующие конструкты гражданского общества), по отношению к которым определяется суть идущих изменений.

Проблематика процесса в современной социологии весьма актуализирована. Это прямо связано с нестабильностью в обществе, которая, как правило, «переоткрывает» для рефлексии временне, процессуальное измерение общества и оживляет интерес к истории. В предметное содержание социологии тогда активно включаются объяснительные подходы истории, повышается интерес к эволюционной эпистемологии. На процесс как последовательное изменение состояний ориентирует социологию и проблематика социальных трансформаций.

Однако, простая последовательность – не есть процесс. Процесс – вообще не то, как исследователь aposteriori описывает события, а то, что происходит в гуще живой жизни. Поэтому внимание исследователя должно быть привлечено не только к видимой цепочке событий или состояний, а к «бесконечному возникновению» и актуализации даже единичных или мало распространенных образцов социального бытия, поведения, сознания. Иными словами, объектом научного наблюдения процессуальности должны быть образцы, алгоритмы, стереотипы повседневного поведения и мышления рядового человека – то есть широко понятые социальные нормы и бытие нормы в культуре ментальности.

Такой подход роднит социологию с социальной и культурной антропологией, причем роднит дважды: во-первых, формируя специфическую точку зрения, высвечивая микрофакты, пребывающие в динамике, и во-вторых, буквально заставляя вновь и вновь примеривать к описанию такой микродинамики схемы эволюционной теории.

Для микроуровня социальных процессов больше подходят схемы субъективного конструирования реальности, когда основной действующий фактор (нормообразование, в т.ч. смыслообразование как источник элементарных процессообразующих действий) находится во внутреннем мире человека и в его индивидуальном поведении. Социальные микроизменения происходят тогда «на материале» поведения как феномена, обладающего импульсом и средством внутренне обусловленного самодвижения. Их изучение включает необходимость установления связи «вчерашнего» и «сегодняшнего», зависимости их друг от друга, присутствия в социальном изменении как преемственности, так и изменчивости.

Отсюда: процессуальная сторона проблемы подлежит, с нашей точки зрения, интерпретации при помощи познавательных установок эволюционизма, а для работы по содержанию применяется эвристика или познавательная установка гражданского общества.

Итак, целью данного диссертационного исследования является оценка направления социальных микроизменений и соответствие их запросу на гражданское общество, объектом – изменения в ментальности как отражение социальных изменений и их разновидность.

Научный предмет исследования может быть назван «социологией ментальности» и предполагает изучение содержательных и процессуальных характеристик изменений в ментальности современных россиян.

По методу исследования данная диссертация относится, преимущественно, к социологии, но в числе эпистемологических и теоретических установок применяет объяснительные подходы социокультурной антропологии. Предмет ее локализуется «в материале» антропологического представления человека как существа целостного, представляющего собой многоприродный биосоциокультурный континуум. Это позволяет включить в число изучаемых явлений ряд природообусловленных форм его социального и культурного бытия (коллективизм разного рода, феномен ментальности, явление социального бессознательного), соотнести современные и архаические традиции, выявить средовые (ситуативные или контекстные) факторы, оперировать социокультурными понятиями и т.д. Антропологическое расширение социологического понятия «личность» делает возможным анализ ее структур и динамики с опорой на ценностные аспекты, в том числе, сакраментальные «общечеловеческие» ценности, на все виды творчества. Наконец, именно через антропологическое понимание нормы и ее трансформации удобнее всего вводить в социологическое наблюдение микроэволюционный анализ.

Генеральная социологическая гипотеза заключается в том, что в условиях политической свободы процессы социальных изменений приобретают вероятностный характер, спектр которых разнообразен и имеет многозначные векторы, при этом для формирования структур и смыслов гражданского общества имеющийся человеческий потенциал содержит как благоприятные, так и неблагоприятные предпосылки.

Для эмпирической верификации гипотезы используются теоретически сконструированные параметры гражданского общества, а для определения вектора движения – аппарат эволюционного подхода. Поскольку в диссертации применяются две эти эвристики, то не представляется возможным дать обзор литературы по ним только во Введении. Эти вопросы будут обсуждаться в тексте соответствующих разделов и Приложениях.

Автор отдает себе отчет в том, что постановка проблемы данной диссертации выглядит скорее широкой, чем глубокой, но это сознательный шаг, продиктованный убеждением в том, что объединение в одной концепции понятий эволюции и гражданского общества обладает дополнительными объяснительными способностями для теоретического осмысления общества как такового и для интерпретации текущих процессов социальных изменений.

4. Основные задачи исследования. Для реализации поставленной цели в диссертации решаются следующие задачи:

рассматривается основной круг научных направлений в изучении и понимании проблемы, анализируются особенности их подходов;

обосновываются познавательные возможности эволюционного подхода для решения проблемы;

рассматривается сущность и важнейшие характеристики гражданского общества;

определяются основные критерии и принципы антропоцентрического подхода к интерпретации и оценке изучаемых явлений, проводится соответствующий анализ;

в качестве потенциала становления гражданского общества исследуются основные характеристики ментальности современного человека, выявляются тенденции их изменений;

пристальное внимание уделяется изучению базовых, традиционных для России социокультурных ценностей;

обосновывается роль и место человека в системе гражданского общества, выявляются основные характеристики социального развития личности;

в контексте антропоцентрического представления о возможности становления гражданского общества изучаются проблемы социализации.

5. Методологическая база. Методологическую основу диссертации составляют исторический подход, теория социальной эволюции, субъектно-деятельностная парадигма в социологии, междисциплинарный синтез социологии и антропологии, понимание процесса современных социальных изменений в России как открытого для коррекции и не имеющего предопределения процесса трансформации, а не целевой евроцентристской модернизации.

6. Научная новизна работы. Определенной научной новизной обладают следующие положения диссертации:

1. Впервые в качестве предмета целостного диссертационного исследования избрана проблематика, соединяющая три обозначенных в теме аспекта – теория эволюции и антропоцентрический подход в анализе гражданского общества как социального феномена.

2. Понятийная схема естественнонаучной синтетической теории эволюции интерпретирована в качестве модели для анализа социальных процессов. Дано широкое истолкование понятия социальной нормы как носителя социальной информации и «наследственного материала» социальной эволюции.

3. Предложена и обоснована оригинальная концепция социальной микроэволюции как сочетания «естественных» и «искусственных», то есть спонтанных и целевых процессов человеческой деятельности. На этой основе общество интерпретируется как процесс с «двойной детерминацией», осуществляющийся под влиянием двух типов регулятивных средств.

4. Для обозначения спонтанной внеинституциональной индивидуальной активности в качестве особого слоя и вида социальной жизни, содержащего интенции как самовоспроизводства, так и самоизменения, введено и обосновано понятие «социобиотика».

5. Показано существование реальной, подлежащей строгому научному определению, социальной наследственности, проводится различение биогенетической и социальной наследственности при наличии их опосредованной связи.

6. Впервые гражданское общество рассматривается как феномен строго понимаемой социальной эволюции и как форма продолжающихся эволюционных процессов. Выявляются эволюционные смыслы гражданского общества и его роль в развитии общества как такового.

7. Сформулированы антропоцентрические критерии и принципы гражданского общества.

8. Систематизирован антропологический объяснительный принцип в социологии.

9. Дана интерпретация социальной преемственности как антропологической проблемы.

Для обозначения условий преемственности обосновано понятие «социокультурной апперцепции».

10. В качестве механизма адаптивных изменений рассматривается потребность поддержания самоидентичности, а как референтная область этих изменений – семиотическое пространство или социальная семиосфера.

11. На базе многолетних эмпирических исследований проводится углубленное и разностороннее изучение изменений в ментальности вследствие изменений в социальном бытии. Все они получают интерпретацию в контексте проблемы становления гражданского общества в России. А именно:

Как один из важных факторов антропологического понимания социальных изменений рассматривается социальное бессознательное. Дается его интерпретация в качестве регулятивной знаковой системы, проводится анализ некоторых неосознаваемых аспектов современной ментальности.

Анализируется ценностное своеобразие российской ментальности в контексте проблемы «Запад-Россия-Восток».

На основе эмпирических данных, полученных с помощью оригинальных шкал, рассматривается современное содержание и динамика социокультурных ценностей патриотизма, коллективизма, свободы.

В контексте критериев гражданского общества обсуждаются состояние современной модальной личности и паритетного диалога.

В качестве важнейшего института, способного содействовать становлению гражданского общества в России, рассматривается школа. Изучается развитие личности учащихся в ученическом самоуправлении.

7. Теоретическая ценность. Теоретическая ценность работы заключается в создании целостной концептуальной схемы, способной быть базой для интерпретации эмпирических данных и оценки текущих социальных изменений по отношению к одному из вероятных состояний будущего. Вместе с предложенной концепцией в научный оборот могут войти несколько оригинальных научных понятий, также показавших продуктивность для анализа.

8. Возможная практическая значимость. Эмпирическая верификация предложенной теоретической схемы позволяет применять ее для обоснования и разработки социальной политики, массового просвещения, поддержки социальной интеграции, межкультурного обмена и взаимодействия. Концепция и результаты ее верификации задают ориентиры для социальнопедагогической и учебно-воспитательной работы по успешной и ценностно обеспеченной социализации и социальному развитию личности как детей и подростков, так и всех поколений нашего общества.

9. Эмпирическую базу исследования составляют социологические опросы, проведенные автором в качестве ответственного исполнителя и разработчика разделов следующих проектов.

Под руководством д.с.н. проф. Е.Э.Смирновой: «Новые формы образования как рынок образовательных услуг» (1992-1994 гг.), «Образовательная ситуация в Курортном районе СанктПетербурга» (1998 г.), «Школьное образование Санкт-Петербурга» (1999 г.); под руководством д.с.н. проф. З.В.Сикевич в рамках проектов, поддержанных грантами РГНФ и РФФИ: «Социокультурные ценности и этнонациональные аспекты массового сознания россиян» (1994-1996 г.г.), «Социокультурные формы инаковости в ситуации социальной аномии» (2001-2002 гг.), «Модель функционирования коллективных форм социального бессознательного в массовом сознании»

(2001-2002 г.г.); и в качестве руководителя проекта «Целенаправленное социальное развитие личности в системе школьного самоуправления» (1999-2002 гг.).

10. Апробация и практическое использование. Материалы исследований, положенные в основу данной работы, докладывались и обсуждались на всесоюзных, российских и международных конференциях 1987-2001 гг. В том числе: Социология образования (1990); Молодой человек в изменяющемся обществе (1995); Преемственность поколений: диалог культур (1996); Человек и общество. Тенденции социальных изменений (1997); Роль фундаментальных социологических исследований в преподавании гуманитарных дисциплин и становлении в России гражданского общества (1999); Образование и воспитание, их роль в обновлении общества (2001);

Школа за демократию: пути развития гражданского общества в России (2001). Они использованы также в преподавании учебных курсов «Основы социологии» и «Социологические исследования в школе» для учителей, социальных педагогов и других специалистов по воспитательной работе школ Санкт-Петербурга, стали основой для создания концепции развития школы и руководства проектом «Школа как модель гражданского общества».

11. На защиту выносятся следующие положения 1. В контексте социальных изменений общество должно рассматриваться не только как структура, но, прежде всего, как процесс. Процессы законосообразных социальных изменений лучше всего описываются с помощью концепций социальной эволюции.

2. По типу протекающих процессов общество является объектом двойной детерминации: в системе его регуляции и в социальной эволюции участвуют: спонтанные, самосовершающиеся, «естественные» – и целевые, проектные, «искусственные» процессы. На микроуровне социальной жизни господствуют «естественные» процессы, способ их существования – самоорганизация, развитие идет через спонтанное самоизменение и отбор в котором изменяются и наследуются социальные нормы и комплексы норм.

3. При условии сохранения в обществе «естественных» процессов социальные изменения, с какого бы уровня социального порядка ни исходили их импульсы, локализуются, реализуются и контролируются (санкционируются) на микроуровне социальной реальности, в конкретной повседневной деятельности людей, их мышлении и поведении. Решающим фактором эволюции становится индивидуальное нормотворчество, а также выбор, совершаемый индивидами в ходе отбора и распространения норм по популяции.

4. Антропоцентрический критерий социальных изменений обладает двояким научным статусом. Он указывает на «локус контроля» процессов трансформации (определяет их направление и преемственность) и задает их оценку, соотнося содержание изменений с динамикой социального качества человека – развития личности, мышления, реализации потенциала, самореализации.

5. Феномен гражданского общества является результатом социальной эволюции. В ходе его становления формируется новое социальное качество основных субъектов социальноисторического процесса: индивида, общества, государства. Создавая условия социального развития человека, гражданское общество способствует реализации его природного и общественного потенциала. Этим обусловлена ценность гражданского общества для социального развития России и причина формирования запроса на него.

6. Гражданское общество, кроме того, создает условия для дальнейшей эволюции общества как такового – охраняя (в том числе, законодательно) необходимый для развития «творческий хаос» и спонтанность социальной микрореальности от эскалации «искусственных» способов регуляции, обеспечивая нормотворчество и адаптивный отбор, а также социальные практики самоорганизации.

7. Человеческий и социокультурный потенциал России содержит как предпосылки, так и препятствия для становления гражданского общества. К числу благоприятных предпосылок относятся: потребность в осуществлении субъектного статуса личности; устойчивые ценностные приоритеты населения, в том числе, тенденции «разгосударствления» представлений, а также возрастная динамика ценностей, указывающая на популяционные характеристики будущего 8. Неблагоприятными факторами являются многие унаследованные от исторически длительной автократии институты и факты: сохранность бюрократической регуляции и архаических семейно-клановых отношений общинного типа на месте современных функциональных социальных отношений; воспроизводство личности с сильным комплексом авторитаризма; недостаточная рациональность мышления, незрелость диалога общества с государством.

12. Структура работы. Диссертация состоит из Введения, двух Разделов, включающих глав и 13 параграфов, Заключения и Приложений.

Во Введении раскрывается актуальность темы, производится постановка проблемы, обосновываются цели и задачи, объект и предмет диссертационного исследования. Здесь же изложены положения, выносимые на защиту.

Раздел первый посвящен уточнению понятий и выработке теоретических подходов к анализу процессов социальных изменений. Он включает две главы, в которых производится обоснование двух исходных теоретических и эпистемологических установок диссертации – концепций социальной эволюции и гражданского общества.

В Главе 1 рассматриваются познавательные установки эволюционной теории в изучении законосообразных изменений в обществе. Некоторые подходы к пониманию процессов и механизмов эволюционных социальных изменений предлагаются в § 1.1..

Чтобы оценить возможность гражданского общества и его место в процессах социальной трансформации России, необходимо вписать его в какие-то более общие процессы, определить степень законосообразности или, наоборот, принудительности этого направления изменений.

Наибольшими объяснительными способностями в отношении законосообразности изменений обладает эволюционная теория. Ее познавательная установка позволяет учитывать преемственность и прерывность общественного развития, способна интерпретировать процессы, т.е. изменения, содержащие некоторый вектор, работать как на макро-, так и на микроуровне социальных процессов, увязывать микро- и макроуровни регуляции в единой объяснительной схеме, способна интерпретировать как традиционные, так и инновационные, как спонтанные, так и целерациональные, как объективные, так и субъективные, как сознательные, так и бессознательные – предпосылки, явления, процессы и импульсы движения. Если удастся вписать феномен гражданского общества в структуру социальной эволюции, оно может считаться законосообразным изменением.

Данная диссертация присоединяется к той теоретической традиции в социальной философии и социологии (И.Кант, К.Поппер, К.Лоренц, Л.Уорд, Ф.Гиддингс, А.Макайвер, Ю.Хабермас и др.), которая видит генеральное направление эволюции в развитии человека – знания, познания, рациональности, рефлексивности, коммуникации, роста автономии индивида, его субъектного статуса и т.д. Антропологическое позиционирование, изначально сопутствовавшее эволюционной идее в социологии, и сегодня помогает направлять исследование социальных изменений с учетом критериев социального качества человека и его места в изменяющемся обществе.

Собственно эволюционные теории отличаются от идиографических и детерминистских теоретических моделей тем, что на любом материале – институциональном, деятельностном, культурном – выдвигают некоторые общие принципы изменений: запрограммированное «развертывание» простого и однородного в сложное и разнородное (дифференциация), интеграция в целое или реинтеграция целого с прибавлением нового качества, повышение уровня организованности и усложнение регуляции в социальном целом, отбор эффективных изменений (тот или иной вид селекции наиболее выгодных, адаптивных качеств явлений), устойчивость или повышение способности к жизнеобеспечению в результате изменений. Таким образом, «по механизму», по способу развертывания процессов, социальная эволюция носит характер универсальный, а по содержанию и траектории развития – поликультурный, многоканальный. Эти общие принципы или критерии изменений показали свою работоспособность практически во всех разновидностях и направлениях теории социальной эволюции.

Современная теория эволюции складывается на фоне широких общесоциологических теоретических дискуссий. Развивая познавательные подходы социологического реализма и номинализма, она остро ставит методологическую проблему соотношения объективного и субъективного в социальном развитии. Наряду с этим и на другом уровне рассуждений (в дихотомии «общество-сообщество») ныне осознается принципиальная множественность детерминаций социального – объектом и субъектом, сознанием и бессознательным, наследственностью и средой, микрои макропроцессами, традицией и инновацией, эволюцией и революцией и т.д.

Вместе это привело к современному, более сложному и незавершенному, но, видимо, более адекватному представлению, преодолевающему односторонность объективизма и субъективизма. Предпринимаются попытки построения междисциплинарной теории общества как объекта «двойного структурирования» (в дихотомии «структура-воля»), развивающегося под воздействием многократно взаимно обусловленных объектных и субъектных детерминаций (П.Бурдье, П.Бергер, Т.Лукман, Р.Бхаскар), через противоречия социальной структуры и социального действия (Ю.Хабермас, Э.Гидденс, М.Арчер), в самовоспроизводящихся системах с аутореференцией (Н.Луман).

Один из параметров такой двойной детерминации или двойного структурирования – два типа процессов, с помощью которых осуществляется социальная регуляция: квазиприродного самодвижения и длительной эволюции, с одной стороны, и целенаправленной стратегии управления, с другой. Процессы первого типа (природоподобные или биоподобные явления) в литературе называются «естественными», второго (антропогенные, креативные) – «искусственными». В динамике социальных явлений первые репрезентирут всеобщие, универсальные, квазиприродные способы регуляции и изменений, вторые – новации, связанные с социально-рациональной природой человека.

Познавательный прием выделения «естественного» и «искусственного» применяется в разных областях знания. Он известен в лингвистике, семиотике, культурологии, экологии, теории управления, теории деятельности, методологии инженерного дела и других (Г.Саймон, Б.М.Кедров, Э.Г.Юдин, Г.П.Шедровицкий, Ф.И.Гиренок, В.А.Кутырев, Ю.М.Резник и др.; близкие по смыслу понятия выдвигают Ю.М.Лотман – «культура» и «взрыв» и А.М.Панченко – «обиход» и «событие»). В эволюционной социологии различение «естественных» и «искусственных»

способов регуляции в обществе предлагают Л.Ф.Уорд, Ф.Гиддингс, Р.Парк, З.Бауман.

Далее в Главе 1 проводится анализ «естественных» и «искусственных» процессов общества, выявляется их логика. В первом случае – «логика организма» (работают внутренние регуляторы, идет самоорганизация и саморегуляция; структура протекания процессов универсальна – это «петля отрицательной обратной связи»; имеет место цикличность, повторяемость, стремление к гомеостазу, работают программы, направленные на завершение действия), во втором – «логика механизма» («искусственный» объект не обладает самодвижением, он изменяется через нововведения; регулирование носит внешний характер; развитие возможно лишь в режиме внешней рефлексии; средства целесообразных изменений – план, проект, контроль, управление всех видов и форм).

Сумма характеристик «естественных» процессов практически полностью соответствует структуре принципов современной синтетической теории эволюции (СТЭ), учитывающей не только эволюционное учение Ч.Дарвина, но и генетические законы Г.Менделя. В числе ее понятий – изменчивость, наследственность и отбор, она выделяет также два пласта или уровня эволюционных событий – микро- и макроэволюцию. Это создает возможность построения мысленного эксперимента по моделированию процессов социального развития в рамках полной структуры принципов современной синтетической теории эволюции.

В § 1.2. Главы 1 и производится такой мысленный эксперимент, в котором социальные изменения моделируются как процессы микроэволюции. Аргументируется возможность применения к социальной реальности таких понятий СТЭ, как изменчивость и наследственность, адаптивность, ситуативный социальный отбор. Приводятся доводы в пользу интерпретации социальной нормы в качестве «наследственного материала» социальной эволюции.

Социальная норма – одно из самых устойчивых социологических понятий. Большинство интерпретаторов нормы подчеркивают ее регулирующий характер, предписательное или запрещающее действие, сопряженность с контролем и санкциями, то есть вносят в представление о норме сильный оценочный аспект. Неслучайно она определяется в оппозиции с отклонениями и девиациями, в т.ч. в виде кодексов и законов.

Относительно более толерантно понимается норма в культурологии и антропологии. Здесь она рассматривается как исторически развивающаяся основа культурных комплексов, проходящая в ходе развития отбор и селекцию по признакам приемлемости и допустимости. Нормы, не прошедшие барьеров ценностного отбора, не отсеиваются, а хранятся в специфических субкультурах и абстрагированных системах накопления знаков и знаний. Существование в культуре не только норм-правил, но и норм- «анти-правил» (добра и зла, закона и незаконности, пригодности и непригодности, морали и не-морали), а также других элементов, нейтральных по знаку (Р.Бенедикт, Б.Малиновский, Н.Луман), позволяет понимать этот феномен как образец поведения, необязательно соответствующий оценке «нормально и правильно», но отражающий бытие и бытование «как оно есть».

В этом качестве норма – образец, стандарт, алгоритм, шаблон – является носителем информации не только о степени ценности ее для общественного целого, но и о многочисленных и разнообразных способах его жизнедеятельности – общения, поведения, мышления, технологии производства и т.д. Норма – не только регулятор, она сам «процессор» всей социальной и культурной жизни. Это одновременно и весьма консервативная, и динамичная сфера. Нормы транслируются, порождаются, изменяются, разрушаются, распространяются, опробуются по критериям удобства, приемлемости, продуктивности и т.д.

Норма выступает как элементарная социокультурная программа, в которой свернута способная к разным видам актуализации информация о человеческом действии, поведении, мышлении и т.д., а в осуществлении нормы участвует процесс передачи информации – от одного исполнителя к другому, во времени и пространстве. Именно в этом качестве (как элемент – носитель информации) норма участвует в процессах социального наследования. Называть норму «социокультурным геном» или «культургеном» (Ч.Ламсден, Э.Уилсон) совершенно необязательно, но понимать, что ее действие может быть описано аналогично действию гена, вполне возможно.

Действительно, все, что некогда (сначала в животном, а потом в первобытном сообществе) было способно нести информацию о способах взаимодействия и предметной деятельности, о смыслах и значениях каких-то предметов и явлений – все это, закрепленное, прежде всего, в образцах поведения и действий, а позже абстрагированное в языке, системах знания и системах идей, переходило от поколения к поколению, неся тем самым формы прошлого в настоящее, а настоящего в будущее. Нормы права и морали, стереотипы поведения, образцы деятельности, способы построения суждений, алгоритмы решения задач, ценности и идеалы, технологические и технические нормативы, инструкции, уставы, правила грамматики и правила поведения за столом, рецепты приготовления пищи и многие, многие другие феномены, объединенные понятием «норма», и являются наследственными структурами социума. В них «свернута» информация о программах действий, с помощью которых раз за разом повторяется, т.е. многократно воспроизводится тот или иной образец, та или иная микроформа общественной жизни. С их помощью в процессах социализации и адаптации, воспитания и образования, профессиональной подготовки и т.д. происходит преемственная передача сложившихся форм общественной жизни следующим поколениям.

Наряду с повторяемостью всем этим явлениям в полной мере свойственна и изменчивость.

Даже самые мелкие изменения, «точечные мутации» в содержании нормы как «наследственного материала» вносят свой вклад в изменение общественной жизни вообще. Сочетание преемственности и изменчивости дает возможность интерпретировать ряд явлений и способ их социального существования как социальную наследственность, то есть представить как «естественный» процесс эволюции.

Как известно, биологическая наследственность обеспечивает самовоспроизведение лишь материального носителя химической информации, гена, и не касается благоприобретенных поведенческих признаков. В отличие от биологической, в социальной эволюции наследуются именно приобретенные признаки, причем ее возможности в каком-то смысле шире и мощнее генетических.

Во-первых, приобретенные поведенческие признаки (то есть вновь созданные или видоизмененные образцы поведения, мышления и деятельности, если они оказались удачными, удобными для той или иной социальной ситуации) становятся достоянием не только прямых потомков, но также ближайшего и даже отдаленного окружения, в пределе – всего человечества (как это было с колесом, луком, стрелами и т.д.) Во-вторых, усвоение этих образцов происходит значительно быстрее, чем в живой природе – не через закрепление микроизменений в нескольких поколениях потомства, а непосредственно, сразу. В разные исторические эпохи по-разному, но в наши дни очень быстро – через подражание, обучение, через каналы массовой информации, по которым передаются и зримые образы, и мыслительные алгоритмы, и идейные установки, и технологии – эти образцы или паттерны поведения распространяются на большие массы людей и усваиваются ими как модели для сознательного или бессознательного воспроизводства.

Если какой-то образец поведения оказывается настолько удачным, что получает широкое распространение и превращается в массовую норму, то есть вытесняет предыдущие образцы поведения, то могут измениться какие-то важные качества популяции в целом, а также, при агрегации индивидуальных действий, возникнуть некий совокупный кооперативный эффект, ведущий к структурному изменению ситуации. Иными словами, произойдет подлинное социальное изменение. Примерами макроизменений через распространение нормы по популяции могут служить письменность, грамота, господство того или иного учения, формирование массовых общественных движений на основе однажды высказанных идей.

Если мы принимаем представление о том, что «наследственным материалом» в социальных сообществах являются образцы поведения, мышления и деятельности, а также нормы, ценности, идеалы и т.д., то многие обстоятельства социальной жизни окажутся вполне интерпретируемыми с точки зрения модели «отбора». В отличие от естественного отбора в живой природе, социальный отбор не сводится к количеству и качеству оставленного потомства, но его результат так же «популятивно» значим именно потому, что качества поведения, благоприятные для данной ситуации, в конечном счете, распространяются на большинство членов данного сообщества.

Обоснованию социальных изменений в контексте наследования посвящен § 1.3. Главы 1. Для дальнейшего анализа проблематики гражданского общества здесь оказывается важным введение понятия «социобиотика», репрезентирующего организменную ипостась общества, существующую по биоподобным законам.

«Биотическую» субструктуру социального порядка выделяют в общественном устройстве Р.Парк, П.Сорокин, Т.Парсонс. Они сопоставляют ее другим, более организованным социальным порядкам, при этом подчеркивая важность именно хаотической, не до конца определенной природы этой социальной реальности. Здесь область неизбежной и необходимой рутинности, которая обеспечивает постепенную поступательность, непрерывность и стабильность. Здесь же – неопределенность и хаос, потому что сюда реже проникает воздействие макроструктур контроля и поддержания порядка, вследствие чего это область повышенной индивидуальной свободы, и она предоставляет больше возможностей для социальной динамики. Здесь горнило поисковой активности, а значит, хаос этот – творческий. Социобиотика – область реальной микроэволюции.

Именно здесь происходят мутация, адаптация и отбор образцов и норм поведения, распространение нормы по популяции, т.е. ее массовизация.

Применяя тезисы Синтетической теории эволюции к социальной реальности, можно утверждать также, что суть социальной эволюции вовсе не только в том, что изменения происходят медленно и постепенно, а в том, что они не предполагают определенного направления. Каждая микромутация, каждый шаг изменений порождают веер возможностей последующего развития.

Фактически направление этого развития мы наблюдаем лишь ретроспективно, в рамках научной рефлексии, и представляем как траекторию, сложившуюся в результате многочисленных элементарных актов ситуативно выгодного отбора. Иными словами, логика эволюции носит не телеологический, а вероятностный характер, она не содержит цели, а предполагает «набор сценариев»

дальнейшего развития.

Вероятностная логика эволюции программирует прерывность процессов и обнаруживает свое присутствие в действии еще одного «естественного» средства саморегуляции – осуществления цикла положительной и отрицательной обратной связи. Ключевым фактором в его структуре играет точка перелома спонтанной и принципиально бесконечной цепной реакции изменения (точка бифуркации) или Предел. Он представляет собой особую социальную и культурную ситуацию, природу которой очень важно понимать.

Экзистенциальная сущность Предела состоит в том, что поворот к благоприятному завершению процесса происходит только в момент кризиса – малого или большого: «Где опасность, там возникает и спасительное» (Фридрих Гельдерлин). Но спасительное возникает только там, где опасность. Прежде, чем спасительное появится и проявится, опасность должна в полной мере развернуться, вылиться в явления яркие и тревожные, пройти через чрезвычайное напряжение.

Только тогда в обществе мобилизуется потенциал противостояния, включаются силы трагедийного осмысления, которые и создают антифеномен – социальные и культурные средства подавления опасного фактора.

Сама возможность достижения предела – великое благо. Там, где границы реакции на опасность ненормально широки, ее эскалация может продолжаться с катастрофическими последствиями. Недаром в языке существует представление о самом страшном варианте развития событий – беспредел. Возможность выработки собственных, внутренних средств саморегуляции возможна только в социальном самодвижении, в «естественных» процессах общественного развития. Только тогда происходит становление общества как самостоятельного «субъекта поступания» (М.М.Бахтин).

Для понимания хода социальной эволюции важно также, что по схеме циклической, волновой самоорганизации с неизбежным преодолением «пределов» осуществляется огромное множество процессов как в макро- так и в микрореальности. Наряду с длинными и сверхдлинными волнами реально существуют и реально влияют на события короткие и сверхкороткие волны – циклы жизни нормотрансформаций. Каждый из них имеет свою длительность – от мимолетной до многолетней, каждый разворачивается по программе отрицательной обратной связи с бифуркациями. В результате это дает картину огромного уровня мультипроцессуальной интерференции и гетерогенности среды, в которых равным образом возможны как взаимоподдержание, так и взаимопогашение тенденций, что делает практически невозможным прогноз и весьма проблематизирует закономерность протекания столь неоднородных процессов.

Далее в разделе раскрывается тезис об источнике и импульсе эволюционных социальных изменений, в качестве которых выступают проблемная ситуация и поисковая активность, творческая деятельность индивидов.

В выводах по Главе 1 подчеркивается, что целостная картина общественной организации представляет собой сложнейшую совокупность структур как природоподобного, так и цивилизационного развития, то есть как ненаправленного, так и направленного, целевого движения – логики организма и логики механизма. Соединяя их в одной системе описания и пользуясь категориями «естественного» и «искусственного», можно представлять общество как двуприродный «естественно-искусственный» или «искусственно-естественный» объект, а точнее – процесс. Абсолютизация одной его сущности, «естественной», т.е. полное высвобождение стихийных процессов, влечет за собой хаос и распад, абсолютизация «искусственной» стороны – застой и деградацию.

Предложенные концептуальные разработки подводят к проблематике Главы 2 «Социальная эволюция и гражданское общество». Здесь приводятся обоснования, дающие возможность утверждать, что гражданское общество как особая форма человеческого общежития является специфическим эволюционным феноменом, и § 2.1. содержит анализ, направленный на доказательство этого тезиса.

Гражданское общество возникает в XVII-XVIII вв. как ответ на потребность социальноэкономического и политического развития стран Европы, переживающих распад абсолютизма и становление буржуазно-демократических национальных государств. Таким образом, оно является результатом социальной эволюции как процесса выработки адаптивных, адекватных для развития общества норм и правил – как на микро-, так и на макроуровне социальных процессов. В число эволюционных всеобщностей, то есть структур регуляции, без которых общество не может существовать и не наращивая которых оно не может развиваться, входят такие элементы гражданского общества, как универсальная правовая система, демократические ассоциации, рационализация и индивидуализация персональности.

Гражданское общество эволюционирует само: от архетипа «общество-как-государство», характерной для античных демократий – к зрелой форме, в которой «расклеивается» первичная синкретика и формируется сложно интегрированная структура государства и общества. В ходе этой эволюции эмпирически опробуются разные типы соотношения государства и общества, осознается специфика регулятивных средств гражданского общества (договор, право, диалог, индивидуальная активность, социальная свобода), которая снижает риск революционного развития событий и повышает эволюционный потенциал общества, увеличивая «вероятностный разброс»

направлений движения.

В связи с реалиями гражданского общества в диссертации иллюстрируется работа таких универсальных механизмов эволюции, как дифференциация-интеграция элементов, нормотворчество и отбор по критерию адаптивности, волны и циклы, диалектика «естественного» и «искусственного».

Из числа эволюционных социальных изменений, которые принесло с собой гражданское общество и результатом которых оно стало, особо значимы следующие.

1) Оформилось «атомизированное» существование индивида, становление его как субъекта своей жизни и деятельности, как цивилизованного гражданина, сознающего свой статус в обществе и государстве.

2) На основе «атомизации» началось формирование новых общностей: создание гражданских ассоциаций как коллективных субъектов сложно структурированной общественной жизнедеятельности.

3) Вместе это знаменовало фундаментальное изменение в отношениях: появление структур, в которых обслуживаются не иерархически организованные статусы и идентичности общины или сословного монархического государства, а «контракты» (Г.Мэйн), то есть обязательства, обусловленные целями той или иной специализированной деятельности; не статичные, а динамичные элементы общественного устройства.

В эволюционном смысле явление гражданского общества можно рассматривать как символ и способ восстановления в своих правах «естественных» процессов общества. Охраняя во всех смыслах «естественные» права человека, его частную активность, оно правовым и организационным образом оформляет и конституирует саму возможность социального самодвижения в обществе. Возможно, в этом состоит одна из важнейших социальных функций гражданского общества: будучи результатом длительного развития цивилизации, продуктом идейной борьбы, революций и укоренения в культуре, оно, тем не менее, призвано охранять от эрозии самые нижние, «приземные» социобиотические слои социального порядка, спонтанную внеинституциональную активность индивидов – как почву и пространство социального самодвижения.

Вместе с тем гражданское общество не абсолютизирует «естественные» процессы. Его идея изначально включает и смыслы «искусственного»: сознательных целевых усилий граждан, направленных на достижение общих интересов, в том числе, продуктивного диалога и договора с государством как средоточием «искусственных» стимулов и средств регуляции. Таким образом, с учетом проведенного анализа, далее можно с большей уверенностью опираться на традиционные социологические представления о социальной эволюции, четко артикулируя в ней целостную форму гражданского общества.

Основные положения современной концепции гражданского общества, конкретные формы и основные проблемы его становления в России рассматриваются в § 2.2.

Анализ проблематики гражданского общества в данной диссертации опирается на представление, согласно которому гражданское общество (в самом общем виде) есть система общественных отношений и институтов, относительно независимых от органов государственной власти и развивающихся во всех сферах общественной жизни – экономике, культуре, межнациональных отношениях, религии, образовании и т.д. В очерченной таким образом сфере жизнедеятельности происходит структурирование и регуляция многочисленных и разнообразных отношений между людьми и ассоциациями людей, институтами и организациями. Здесь свободно реализуется их активность, а также вырабатываются нормы взаимодействия, конституируются интересы.

Гражданское общество призвано выполнять определенные социальные функции: выражать различные индивидуальные и общественные интересы; вырабатывать и выражать общественное мнение по ключевым вопросам социальной и государственной жизни; опосредовать отношения человека и государства, обеспечивая ему социальную защиту; ограничивать государственную экспансию в различные сферы деятельности общества. Для выполнения этих функций гражданское общество создает соответствующие социальные структуры, где первичным слоем является частная жизнь и индивидуальная деятельность людей, автономных и экономически независимых от государства. Для достижения своих целей и реализации своих интересов они объединяются в ассоциации и организации разного типа. Полагая в основу самостоятельность и независимость всех своих действующих лиц, гражданское общество создает условия для появления на арене социальной жизни многочисленных, разнообразных и равноправных социальных субъектов – отдельных персон, а также ассоциаций, организаций, партий, религий, поколений, народностей и т. д. Этот момент, особо важный для России, справедливо подчеркивается в литературе, в частности, говорится о том, что в гражданском обществе впервые создаются условия для наиболее полной субъективации личности. Вместе с ростом субъектности – и индивидуальной, и коллективной – в социальной жизни повышается роль рационального мышления, вырабатываются самосознание, мотивация достижения цели, инициатива, ответственность. Таким образом, через специфические структуры гражданского общества осуществляются важнейшие социальные процессы – саморазвитие социальных субъектов, социальная самоорганизация и интеграция групп, коллективов и других общностей, саморегуляция общественной жизни.

На протяжении всего периода преобразований 1990-х годов в становлении гражданского общества в России наблюдается определенный прогресс. Кроме законодательных, политических, экономических проявлений (Конституция, Гражданский кодекс, Федеральное собрание, свободное предпринимательство, местное самоуправление, свободные СМИ) здесь происходит бурное развитие общественной самодеятельности – социальных движений, гражданских ассоциаций, обществ, союзов и других организаций, представляющих интересы разного спектра.

Вместе с тем наблюдателями высказывается немало сомнений по поводу самой возможности формирования ряда концептуально важных и практически необходимых элементов такого развития. В числе обстоятельств, проблематизирующих становление гражданского общества, называют все три узловые точки в треугольнике системообразующих реалий гражданского общества: социальное состояние индивида, общества и государства. Проблемы и противоречия, связанные с ними, и составляют основной контекст становления гражданского общества в современной России.

В частности, государству «инкриминируется» манипуляция общественным мнением, экспансия во все области социальной и частной жизни; неспособность поставить бюрократию на службу общественным, а не корпоративным интересам. Общество характеризуется незавершенностью стратификации, слабостью среднего класса, узостью социальных сетей взаимодействия и неполитической солидарности. Большинство исследователей гражданского общества считают одним из главных барьеров на его пути состояние личности постсоветского человека.

Существуют и определенного рода процессуальные трудности. Как утверждают большинство интерпретаторов, гражданское общество нигде и никому не дано было «учредить», в отличие от политических институтов демократии и экономических институтов рынка, которые могут быть сформированы «искусственным» путем создания соответствующего законодательства, оно вырастает на базе естественной социальной самоорганизации. Однако, сегодня этот процесс идет слишком медленно, и это создает угрозу для достижений демократии, усиливает опасность перерождения власти в диктатуру и возобновления авторитарной практики государственного управления обществом. Участие государства в инициировании гражданских структур при этом часто расценивается как попытка подчинить себе институты общества и доминировать над ним в своих интересах.

Гражданское общество рассматривается сегодня не только как цель, но и как условие продуктивной социальной трансформации России. Но только в том случае, если оно не станет сателлитом государства, а обретет зрелость и самостоятельность. В ходе его развития идет поиск новой качественной определенности индивида, общества и государства как основных субъектов социальной жизни и складывание новых форм отношений между ними.

Некоторые важные методологические моменты, существенные для интерпретации эмпирических результатов диссертационного исследования и служащие обоснованию выводов по поставленной проблеме, рассматриваются в § 2.3. Антропологические критерии и принципы гражданского общества.

Идея гражданского общества самым непосредственным образом выводит на человека как целевую и ценностную установку социального развития. Человек, его характеристики и свойства, определяется также как ключевая проблема социальной практики формирования гражданского общества. Сама возможность его становления в нашей стране упирается сегодня в качество налично данного человека, который принимает решения и совершает свои ежедневные «выборы» на основе предшествующего социокультурного опыта – багажа социально наследственных навыков и способности им распоряжаться. Так в проблеме гражданского общества закономерным образом появляется антропологический (антропный) дискурс.

Социология, переживающая сегодня определенный поворот к своим антропологическим корням, обогащается смыслами и познавательными установками биологии, психологии, культурологии, а значит, представляет себе социального актора более полно и сложно. В диссертации проводится систематизация познавательных схем антропологии, усиливающих объяснительные возможности социологических исследований. Среди них: биосоциальная сущность человека, ментальность как инобытие социоприродной цельности, архаические корни современных явлений, микропроцессы и средовой подход, субъектный статус, внимание к нормативным и ценностным аспектам поведения, толерантность в социальных оценках, принятие критериев выживания и т.д. На этой основе и отталкиваясь от социально-политических критериев гражданского общества, систематизируются представления о его антропных смыслах и принципах.

К числу социальных и социально-политических принципов гражданского общества научная традиция относит следующие: частная собственность, свобода предпринимательства, автономия по отношению к государству, автономия по отношению к обществу (его группам, институтам, организациям); верховенство закона, правовое равенство; демократия, гражданские права и свободы (в том числе свобода ассоциаций, информации, слова и печати); а также структуры общественной коммуникации и взаимодействия (общественный договор, паритетный диалог).

В связи с этим антропные смыслы и принципы гражданского общества реконструируются следующим образом: внешний и внутренний субъектный статус (в том числе: личная независимость, суверенитет, самостоятельность мышления, способность к рефлексии), способность к целеполаганию, проектированию, самостоятельной деятельности; законопослушность, гражданственность; социальная активность, ответственность; социальная компетентность; способность к паритетному диалогу (в том числе: коммуникативная рациональность, толерантность, ценность «другого» как партнера по диалогу); развитая система ценностей. Утверждается также, что условием формирования и проявления всех этих качеств является свобода творчества во всех сферах человеческой деятельности.

Относительно более целостное представление социального актора, включающее природосообразные и исторически развивающиеся смысловые структуры его бытия, позволяет далее обозначить его место и роль в процессах социальных изменений и сформулировать их антропоцентрический критерий. Представляется возможным утверждать, что решающим фактором микропроцессов изменений (в том числе, микроэволюции) при условии сохранения в обществе «естественных» процессов выступает индивид: его мышление, поведение и деятельность, и конкретно – выбор, который он совершает при решении проблемных ситуаций жизнедеятельности. Свобода индивидуального выбора, нормотворчества и нормоприменения обеспечивают преемственность этих изменений. В качестве механизма, осуществляющего преемственность в социальных изменениях, в диссертации обосновывается феномен социокультурной апперцепции, возникающий вследствие потребности поддержания самоидентичности индивида в ситуациях трансформации среды.

Реализуя жизненную потребность в поддержании собственной идентичности, индивид соотносит себя с требованиями среды и ситуации, непрерывно и последовательно определяет и переопределяет свой внутренний мир в соотнесении его с внешним. В той мере, в которой сумма индивидуальных выборов дает в результате популятивный эффект, можно утверждать, что именно индивидуальный выбор контролирует и санкционирует то или иное направление социальных изменений. Он заведомо обеспечивает преемственность изменений, но ничего не говорит об их результате. Иными словами, в акте апперцепции – в силу разных способов переработки нового опыта на основе старого – отсутствует предопределенность. Вероятностные сценарии работы с новыми образцами, непредсказуемость и открытость финала индивидуальных выборов – момент, связывающий апперцепцию с адаптивностью в эволюции, а также с творчеством и «творческим хаосом» гражданского общества.

Полагание человека, индивида, личности в качестве терминального критерия изменений не только указывает на «локус контроля» процессов трансформации, но и задает их оценку, соотнося содержание изменений (доктрину и факты) с социальным качеством человека – развития личности, мышления, реализации потенциала, самореализации.

Чтобы оценить перспективность гражданского общества и возможность его утверждения в нашей стране, надо либо найти соответствующий человеческий и культурный потенциал и указать на наличие определенной логики в самом этом предложении, либо, напротив, обосновать невозможность этого пути, его чужеродность и неприемлемость на том основании, что в природе данного общества, культуры и человека нет соответствующих базовых предпосылок.

Во Втором разделе диссертации эти положения раскрываются на материалах эмпирических исследований. Здесь содержится анализ эволюционных изменений социальных качеств человека в условиях становления гражданского общества – социокультурной идентификации, ценностей, личности.

В Главе 3 «Социальная семиосфера и массовое сознание» освещаются предпосылки гражданского общества, связанные с проблемой содержания и социокультурных предпочтений массового сознания. Аргументируется тезис о том, что современные системы социальных ценностей, широко изучаемые в социологии, не имеют устойчивого бытийного воспроизводства, а представляют собой сумму первичных индивидуальных самоидентификаций в семиотическом пространстве общества (Ю.М.Лотман), открывшемся для более широкого осознания и лишенном доминирующих культурно-идеологических предписаний. В этом качестве ценности не могут считаться сколько-нибудь строгим регулятивным средством, но указывают на тенденции понятийной самоорганизации, начавшейся в условиях отсутствия ценностного контроля.

Примечательно, что эта самоорганизация идет по программам эволюционного развития сознания. Для интерпретации изменившейся действительности в значительной мере привлекаются средства социального бессознательного, что указывает на актуализацию архаических слоев восприятий и формирование новой картины мира как бы с исторически исходной точки апперцепций Бессознательные аспекты современной ментальности рассматриваются в § 3.1. Материалом для анализа служит массив свободных ответов на вопрос анкеты, предполагающий определение респондентами роли верховного представителя власти в некоторых критических событиях в стране. Специфическая постановка вопроса, активизирующая неосознаваемые элементы мышления, и концептуально обоснованный метод обработки материала позволили выявить многочисленные проявления архаического, мифологического восприятия действительности опрошенными (ответы дали 403 человека, 75% выборки репрезентативного исследования). В общем массиве высказываний удалось выявить наличие элементов, являющихся структурами социального бессознательного. Среди них – синкретизм, индетерминированность представлений о внешнем мире, сопряженность с эмоциями (незавершенная дифференциация функций ощущения и мышления), сакральность персоны власти и ее функций, отождествление образа и предмета, уход от контроля разума, нерефлексированная трансляция традиционных социальных смыслов.

Включение в анализ архаических пластов семиосферы вскрывает важные особенности современной ментальности, в которой активную смыслопорождающую роль играют схемы и принципы мифологического мышления, через которые проявляется социальное бессознательное. В современной социальной жизни они играют огромную роль – как позитивную, так и негативную: с одной стороны, это обеспечение целостности восприятия, понимания и действия, пластичность адаптаций, одушевление технократического мира, творчество; с другой – возможность манипуляции сознанием, мистические настроения, интеллектуальная и моральная нечувствительность к противоречиям (эффект «расколотого сознания»), социальная некомпетентность, а вместе с ними и трудности становления разумных социальных начал.

Судя по результатам исследований, в современной российской ментальности социальное бессознательное часто не дополняет сознание, а замещает его, что указывает на явления регрессии и архаизации современности. Синкретизм и иррациональность бессознательного влияют на многие социальные явления: восприятие инокультурных фактов, сохранность мафиозного (семейного или кланового) характера отношений во всех сферах деятельности и излишнюю персонификацию деловых, общественных и институциональных отношений. В ряду сакраментально важных – слабость рационально выраженных морали и права, ибо на их месте царят амбивалентные и произвольные, тяготеющие к бессознательным восприятиям, чувства симпатии-антипатии.

Все это заставляет критически относиться к возможность гражданского общества в условиях ментальности со столь характерными разрывами между современностью и архаикой, ведь гражданское общество – общество повышенной рациональности, осознанных личных и групповых целей, договорных отношений. Превышение уровня необходимого участия бессознательного в интерпретации действительности и формировании отношений – это реально противодействующий гражданскому обществу фактор.

Вместе с тем гражданское общество приносит плоды не только его идейным агентам, но и всем тем, кто не готов постоянно пребывать в идейной мобилизации. Проведенное в диссертации исследование, как и многие другие, показывает, что социальные группы, готовность которых к рациональному включению в общественную жизнь достаточно сформирована, в современном обществе также представлены.

Одно из возражений относительно возможности гражданского общества в России состоит в том, что оно, по мнению интерпретаторов, является феноменом исключительно западной цивилизации. Этот тезис ставит задачу выявления самоидентификации российского общества и населения страны не только по поводу социально-политического отношения к Западу, как это обычно делается, но и с точки зрения социокультурного соответствия на шкале цивилизационных координат «Запад-Восток». Анализу этого явления посвящен § 3.2.

Материалом для анализа служат эмпирические данные двух опросов (1994 и 2000 гг., общее число опрошенных – 760 чел., выборка квотная, репрезентативная). Измерение проводилось по шкале межкультурных ценностей из 28 позиций (Г.Ситарам и Р.Когделл), которые в разных конфигурациях отражают устойчивые культурные комплексы Запада и Востока. Они используются в качестве своеобразных контрольных групп.

Среди наиболее значимых «западных» ценностей в использованной шкале определяются индивидуальность и человеческое достоинство, богатство и личный успех, активность, настойчивость в достижении цели, первенство, а также принципы ориентированной на партнера и потребителя хорошо организованной продуктивной деятельности: образование, пунктуальность, эффективность, точность и качество работы. В шкале ценностей восточных культур высока значимость мира (как стабильности), сохранения среды, мощи государства, коллективизма, скромности, уважения к старшим, авторитаризма, религии, святости пахотной земли. Существенно меньшая роль отводится человеческому достоинству, индивидуальности, активному отношению к действительности.

Выявленная в эмпирическом исследовании российская ценностная модель (с поправками на столичный город), имеет ярко выраженный смешанный «западно-восточный» характер. В числе высоко значимых, хотя и с некоторыми колебаниями по группам опрошенных, заняли высокие места такие западные ценности, как человеческое достоинство, эффективность и качество работы, индивидуальность и личный успех, пунктуальность, образование, мужественность, активность, инициатива и некоторые другие. Здесь же, перемежаясь с западными буквально через одну, расположены ценности, высоко значимые для Востока – мир, сохранение среды, гостеприимство, материнство, уважение к старшим и др. Западная ценность уважения к молодежи и восточная, провозглашающая святость пахотной земли, замыкают блок ценностей первостепенной важности.

Для наших соотечественников оказались мало важными некоторые высоко значимые элементы восточного взгляда на мир. Это зависимость от судьбы, религия, коллективизм и иерархия.

Последнее – как база устойчивости социальной структуры и управления в государстве – высоко ценится во всех ценностных моделях, включая мусульманскую, у нас же, особенно в 1994 г., была на грани почти полного отрицания. Почти отвергнутыми оказались у нас также весьма значимые для всех типов культур авторитаризм и национально-расовые признаки.

В результате двух замеров (1994 и 2000 гг.) удалось проследить некоторую динамику предпочтений, а также их возрастные различия. Установлено, что смешанный «западновосточный» характер ценностной системы, по крайней мере, в Петербурге, устойчиво сохраняется. Ни кризисы прошедших лет, ни отсутствие очевидного прогресса в качестве жизни не привели к отторжению т.н. «западных» ценностей. Видимо, такая система взглядов довольно органична для России, особенно если оценивается за рамками пропагандистского политического контекста.

Исследовательский инструментарий, оперирующий неполитическими смыслами т.н. «западных»

ценностей, переводит измерение в антропологическую плоскость и позволяет проявиться простой «человеческой» приверженности этим образцам ценностных отношений.

Если «западное» понимать как активно-достижительное, структурно организованное и рацональное, а «восточное» – как ориентацию на самотождество, традицию, стабильность, консерватизм и патернализм (В.И.Брагинский), то сочетание этих мотивов в ценностях наших соотечественников, очевидно, указывает на наличие и распространенность двух жизненных стратегий – «открытого» и «закрытого» типа, в целом соответствующие «открытому» и «закрытому», а также гражданскому и патерналистскому (авторитарному) типам общественного устройства. Они могут быть атрибутом или даже акцентированной позицией каких-то социально-демографических, профессиональных групп общества или характеризовать размытые общности, объединяемые личностным типом (Ю.А.Поссель). Возможно также, что достижительные «открытые» и консервативные «закрытые» жизненные стратегии сосуществуют и вступают в конфронтацию друг с другом как противоположные установки сознания и бессознательного.

Взгляд на ценностные системы в терминах социокультурных шкал Востока и Запада заставляет констатировать высокий уровень их неоднородности и разнообразия. В силу распространенности по популяции и представленности во всех возрастных, гендерных и статуснообразовательных группах их никак нельзя считать заимствованиями. Очевидно, это более или менее аутентичные для нашей ментальности ценностные образования, репрезентирующие отчасти экзогенный, но в большой мере и эндогенный социальный опыт.

В материалах хорошо заметны возрастные и гендерные особенности ценностных систем, тогда как образовательный ценз практически не показал существенных различий. Для молодежной группы характерны акценты на гендерную гармонию, индивидуальность, успех, деловые качества. У средней возрастной группы ярче всех других выражена ориентация на высокий уровень деловой организации окружающего их социального пространства – эффективность и качество работы, активность, пунктуальность, самая высокая из всех установка на равенство женщин. Основная особенность ценностных приоритетов старшей возрастной группы состоит в том, что она подчеркнуто «восточна». Наблюдаемый эффект можно трактовать как склонность молодежных и зрелых групп общества к предпочтению открытых стратегий, соответствующих формированию открытого общества и либеральной экономики, как адаптацию к среде или «ситуационное научение» в области мировоззрения.

Ценностная аутентичность российской ментальности, отраженная не столько смысловой спецификой элементов семиозиса, сколько их структурой, как минимум, не содержит ничего, сугубо препятствующего направленности на гражданское общество. Впрочем, культурная ценностная аутентичность вообще не является препятствием для формирования демократий и гражданского общества. Широко известным эмпирическим доказательством этого служат две Германии и две Кореи, народы которых оказались разделены в XX веке по политическому признаку. Пример тем более примечательный, что в одном случае это Запад, а в другом – Восток.

Все вместе это свидетельствует о высоком уровне пластичности и адаптивности феномена ценностей, о способности его к развитию. В контексте полемики по поводу приемлемости или неприемлемости для России «западных» реформ это аргумент, подтверждающий отсутствие антагонизма между целями реформ и базовыми ценностями России (Б.М.Фирсов). Аргумент важный, но недостаточный. Исследование потенциала гражданского общества должно быть дополнено анализом ценностей, образующих систему его смыслов. Этому посвящена Глава 4 диссертации, где в контексте гражданского общества рассматриваются такие базовые ценности российской культуры, как государственность, коллективизм и свобода.

Место государства в системе ценностей освещается в § 4.1. Излагаются историкокультурные особенности отношения к государству, приводятся результаты эмпирических исследований. Утверждается, что одна из проблем становления гражданского общества в России заключается в синкретически слитном представлении о государстве и обществе не только в массовом, но и в общественном сознании страны. В то время, как главной отличительной чертой гражданского общества является его эмансипация от государства, традиция представления о нем противоположна: государственность, «державность» входят в суть представлений о «социальном»

вообще.

За годы, прошедшие с начала демократических преобразований отношение к государству, так же, как и другие ценности традиционного советского сознания, претерпело сильные изменения. Многие социологические исследования застали эти перемены на промежуточном этапе, когда содержание ранее ясно выраженной нормы стало размываться. В современных опросах обнаруживаются установки на различные, противоречащие друг другу модели отношений «властьобщество». С одной стороны, высказываются стремления избавить общество (человека, экономику) от опеки со стороны государственной власти, с другой — имеются и, в большинстве случаев, остаются доминирующими, патерналистские установки на усиление государственной опеки и заботы со стороны власти.

Рассматривая отношения человека и государства, невозможно обойти стороной феномен и проблему патриотизма. Исследования показывают, что главной характеристикой современного понятия и «социального чувства» патриотизма является его расплывчатый характер: при сохранении высокого статуса в качестве символа, в его внутреннем содержании наблюдается низкий уровень общности представлений, не создающий потенциала массовой солидарности. За время отсутствия государственно-идеологического давления в содержательном спектре понятия возобладали традиционные исторические смыслы, сопряженные с бытием человека – история, место рождения, земля, язык. Государственные мотивы нарастают в ситуациях внешней опасности или падения престижа (даже в игровых формах спорта), тогда как в неконфликтных ситуациях он может не показывать своей реальной силы. Сегодня его терминальные общественные значения не находят явного подкрепления в индивидуальных ценностных системах людей, что, предположительно, связано с кризисом как личностной, так и национальной самоидентификации.

При достаточно явных тенденциях к разгосударствлению личной и общественной жизни, наличие которых выявляется многими социологическими исследованиями, этот процесс еще не завершен, и диалог общества с государством носит еще незрелый характер, сохраняя стремление к доминированию с одной стороны и иждивенческие ожидания с другой.

В определенном смысле, гражданское общество есть автономная от государства деятельность социальных субъектов – индивидов и организаций. В § 4.2. исследуется состояние традиционных ценностей коллективизма и потенциал их влияния на формирование субъектной позиции и деятельности в гражданском обществе. Выявляется сложная внутренняя структура и динамика смыслов коллективизма и индивидуализма, самоидентификация в этом отношении, определение приоритета интересов человека и общества, локализация ответственности за личное благополучие. Показано нарастание тенденций индивидуализации при сохранении ценностей общего дела и эмоционально насыщенного межличностного общения со свойственными для них компенсаторной психологической функцией взаимопомощи, доверия, дружбы.