«Кафедра всеобщей истории и международных отношений Учебно-методический комплекс по дисциплине конфликты и их Региональные урегулирование Для направления подготовки магистра 031900.68 Международные отношения Рассмотрено ...»

Иные действия потребовали бы от нас необходимости признать и с сочуствием отнестись не только к горю, которое мы перенесли в США или в Израиле, но и в равной степени к боли иракского и палестинского народов, которую они переносят десятки лет. Это заставило бы нас увидеть себя как партнеров в мировом сообществе наций и народов, прекратить использовать свою превосходящую военную и экономическую мощь с целью принуждения к повиновению, а также прибегнуть к диалогу, переговорам и арбитражу прежде, чем реагировать применением насилия, - даже против тех, кого мы видим как зло. Иногда, по словам поэта Мэя Сартона, «надо мыслить как герой, чтобы действовать как просто порядочный человек.» События 11 сентября ставят перед нами задачу быть в авангарде умения разрешать споры и применения такого умения упреждающе, превентивно и стратегически в полном спектре международных разногласий – не для повышения своего могущества, благосостояния или статуса, а для создания условий, при которых можно было бы разрешать конфликты без войны и террора. События 11 сентября требуют от нас понимания, что мир неотделим от справедливости, что при этом необходимо увязывать умения разрешать конфликты интересов с непрестанными усилиями по достижению политической, экономической и социальной справедливости, без которой будет невозможно построение глобального сообщества, способного разрешать свои различия без терроризма и войны.

Конфликт Добра и Зла Журналист Х.Л.Менкен как-то написал за десятки лет до событий 11 сентября, что «Вся цель практической политики состоит в том, чтобы поддерживать все население в состоянии постоянной тревоги (и таким образом во всеуслышание опекать его), угрожая ему нескончаемым потоком страшилок, причем воображаемых.» В то время, как такое описание и сейчас верно, наши страшилки больше не вооброжаемы.

Идет череда нескончаемых конфликтов между палестинцами и израильтянами, пакистанцами и индусами, ирландскими католиками и протестантами, турками и курдами, хуту и тутси. В дополнение к этому есть еще и бесчисленные конфликты по всему земному шару между богатыми и бедными, тиранами и демократами, левыми и правыми, рабочими и хозяевами, коренным населением и переселенцами, этническими большинствами и меньшинствами, экологами и промышленниками, - и все обвиняют друг друга в грехах.

Самые глубокие и серьезные из этих конфликтов уже не ограничиваются рубежами национальных государств, а чувствуются всеми и всюду. Даже внешне незначительные разногласия между конкурирующими местными общинами могут быстро эскалироваться до масштабов мирового кризиса, приводя к убиению невинных, изнасилованиям, этническим чисткам, экономическому развалу, разрушению экосистем и ненависти, которую невозможно искоренить даже поколения спустя. Каждое из этих действий напрямую воздействует на качество нашей жизни независимо от того, насколько далеко мы находимся от самого места конфликта.

После этих бедствий приходят те, кто собирает осколки и начинает все сначала. Тогда как всегда полезно предлагать в качестве помощи пищу, одежду и кров, жертвы этих катастроф нуждаются в приобретении навыков разрешения споров, восстановления, примирения и возрождения сообщества. Выздоровление требует признания причин горечи и смягчения потери. Разрешение конфликта требует устранения системных источников конфликта внутри групп и культур, активно ратующих за насилие.

Примирение требует способности участия в общественном диалоге, говорить от сердца. Возрождение сообщества требует создания новой культуры, зиждящейся на содействии, сострадании и уважении различий. Сообща, они требуют понимания того, как приятие зла, даже в мелких и личных спорах, может привести к войне и терроризму.

В политических конфликтах каждая сторона обычно клеймит другую как зло. Однако что является злом для одного зачастую для другого является благом, таким образом указывая на то, что зло присутствует в миниатюре в каждом конфликте. Зло иногда происходит из переноса вины на другого за вред, причиненный нам, или же из-за предположения, что наша боль была причинена пагубными намерениями наших оппонентов. Возложение вины на других за наши страдания позволяет нам облекать в конкретную форму наши страхи, давать ход ярости и наказывать наших врагов или принуждать их к желаемым нам действиям, нежелательным для них. Это позволяет нам брать то, что им принадлежит, ставить свои интересы выше, вопреки их интересам, а также игнорировать их обвинения в неправильности наших действий.

Зло вначале не является большим, но начинается исподволь с сокращения сочувствия и сострадания, в конечном счете приводя к неспособности найти других в себе. Оно продолжается замещением сочувствия антипатией, любви ненавистью, доверия подозрением, и уверенности страхом. Наконец, оно возносит эти негативные чувства как добродетель, позволяет им выйти из укрытия, наказывать тех, кто им противостоит и приводит к тому, что другие реагируют таким образом, чтобы оправдывать их использование. Таким образом каждый раз, когда мы проводим разграничительную черту, которая отделяет самое себя от чужого внутри нас самих, закладывается возможность для зла. Эта черта распространяется, когда страх и ненависть направлены против других, а мы при этом молчим и ничего против этого не предпринимаем; когда несогласных клеймят как предателей и злодеев, а мы позволяем их заглушать, изолировать, дискриминировать или наказывать; когда негативные ценности превозносятся, а сотрудничество, диалог и разрешение конфликтов остается в стороне, и при этом мы не протестуем. На более тонком уровне: определение других как зло является попросту оправданием и катализатором собственных пагубных действий. Определяя «их» как злодеев, мы исподволь называем себя хорошими и позволяем себе действовать против них так, чтобы они и внешнему наблюдателю, незнакомому с их прежними злыми делами, казались злом. Таким образом их зло отражает нашу меньшую способность к сочувствию и состраданию и возвещает о наших планах в конечном счете их наказать.

Чем более жестоко мы планируем их наказать, тем больше мы нуждается в том, чтобы они казались плохими, чтобы избежать впечатления, что мы являемся агрессором. Конечная цель каждого обвинения в зле, таким образом, заключается в создании самооправдания, приобретении одобрения внешнего мира и создании нравственной логики для оправдания совершения зла нами самими.

Обвинения в зле, таким образом, напрямую связаны с неравным распределением и состязательным использованием власти. Немецкий философ Ницше писал, что восприятие добра и зла исторически восходит к социальным отношениям доминирования и зависимости между неравными экономическими классами:

«Суждение «добро» ведет свое начало не от тех, кому оказывается «добро». Напротив, сами «добрые», т.е. знатные, могучие, высокопоставленные и благородно мыслящие считали и выставляли себя самих и свои поступки как доброе, как нечто высшего сорта, в противоположность всему низкому, пошлому и плебейскому... (Таким образом,) источником контраста «хорошего» и «дурного» является чувство знатности и расстояния, продолжительное и преобладающее общее и основное чувство высшего господствующего рода по отношению к низшему, зависимому роду.» В современном понимании если мы, как индивидуумы или нации, считаем себя хорошими и при этом сильнее других, мы естественным образом хотим оправдать свое применение неравной силы, заявляя о своем намерении использовать ее на благо тех, у кого меньше средств, кто не такой хороший. Но без сочувствия, сострадания и разделения власти такая воля неизменно разовьется в веру в то, что то, что хорошо для нас также должно быть хорошим и для них. Это приведет нас к тому, что мы воспринимаем их критику нашей корыстной благодеятельности как неблагодарность, а их противостояние нашей силе как поддержку зла. Мы тогда истолковываем их стремление к самоопределению как бунт и, возможно, как это было во Вьетнаме, стремимся «убивать их для их же блага».

Для того, чтобы пользоваться своей властью не испытывая при этом чувства вины и не в ущерб себе, мы все больше вынуждены избавляться от сочувствия и сострадания, пока мы не сможем больше признавать соперника как равного нам. Тогда мы чувствуем себя оправданными, когда обращаемся корыстно со своей силой и нападаем на них, или же, когда кто-либо пытается обуздать нашу власть или выравнять ее распределение. Именно в данный момент простая, естественная и невинная корысть начинает свое восхождение к злу. С каждым шагом ее подпитывает гнев, страх, зависть, боль, вина, горе и стыд, а также подавление сочувствия и сострадания.

Однако вся эта динамика происходит в малых масштабах в бесчисленных мелких личных конфликтах каждый день, и используется для оправдания нашего дурного обращения с другими, включая детей, родителей, супругов, братьев и сестер, соседей, подчиненных и даже незнакомцев на улице. Каждый доминирующий индивидуум, организация, класс, культура и нация придумывает истории и обвинения в зле для оправдания бесчувственности, корыстного применения силы и нарушения своих собственных нравственных и этических принципов в ответ на образ врага.

Хуже того, эти мелкие оправдания могут систематизироваться и манипулироваться в национальных масштабах с целью получения мандата на войну и геноцид, точно так же, как война и геноцид дают мандат индивидуумам на агрессию и воспрепятствование примирению в их личных конфликтах.

По этим причинам нам, как индивидуумам и нациям, необходимо тщательно продумать, как мы определяем наших врагов, избавляемся от сочувствия и сострадания, организуем систему ненависти и объясняем наши деструктивные действия во время конфликта. Например, мы часто сочетаем следующие элементы для создания окольного определения «врагу»:

Предположение вредных для нас намерений (он намеревался нанести ущерб, который мы пережили) Недоверие (каждые выражаемые им идеи и высказывания неверны или предложены по нечестным причинам) Облечение в конкретную форму Вины (все плохое или неправильное – по его вине) Атрибуция Зла (он хочит уничтожить нас и все для нас ценное и поэтому должен быть уничтожен) Ожидание антагонизма (все, что ему на пользу – нам во вред, и наоборот) Параноя и зацикливание на предательстве (любая критика в наш адрес и похвала в его являются предательством и нелояльностью) Предосуждения (все, кто на стороне врага - наш враг) Подавление сочувствия (между нами ничего общего нет, и считать их за людей опасно) Изоляция и тупик (огульный отказ от диалога, переговоров, сотрудничества и разрешения конфликта) Самосбывающиеся предсказания (их зло позволяет нам стать их врагом) (основано отчасти на могографии Курта Р. и Кати Спиллман). Мы можем провести деконструкцию и трансформацию каждого из этих элементов, к примеру, дифференциацией между намерением и результатом, восстановлением доверия посредством мелких соглашений, возложением на себя ответственности за проблемы, выявлением общих ценностей, адаптацией процессов на с учетом взаимных интересов, путем самокритики и признания критики, расотождествлением человека и группы, к которой он принадлежит, сочувствием, диалогом и переговорами, и собственным отказом от недостойного поведения. Начать надо с того, чтобы увидеть, как Зло отражено в формулировках, используемых нами для описания наших конфликтов, врагов, проблем и самих себя.

Язык конфликта В каждой стране есть не только национальный язык и местные диалекты, но и тысячи микроязыков, включающих профессиональную терминологию и этническую фразеологию, модный жаргон, бюрократические формулировки, бытовую лексику и жаргон поколений. Существует, например, отдельный язык для управленцев, для политических кандидатов, этнических меньшинств, социальных классов, экономических циклов и у уголовников. Каждый из этих языков выполняет уникальную функцию и приносит уникальные результаты в умах и поведении тех, кто им пользуется.

Есть также и особый язык конфликта. Он характеризуется осознанным использованием утрирований в высказываниях для маскировки просьбы как уверения, как, например, в таких готовых фразах, как «ты всегда» или «ты никогда». Такие слова не используются как утверждение, а означают «ты делаешь слишком мало или слишком много того-то для меня» и «я был бы признателен, если бы ты делал больше или меньше того-то.» Однако само использование таких фраз указывает на наличие глубинных эмоциональных проблем, которые побуждают нас:

Маскировать наши просьбы под утверждения Преувеличивать истину Подгонять других под стереотип неразумности Не брать на себя ответственность за выражение своих нужд Неточно формулировать то, что мы хотим от других Упустить возможность продемонстрировать свою уязвимость и быть открытыми для других для более близкого диалога Пренебрегать нуждами, оправданиями и причинами других, стоящими за их интересами Упустить возможность вести конструктивные переговоры для удовлетворения обоюдных потребностей.

Когда мы некомфортно чувствуем себя по отношению к сильным эмоциям или хотим закамуфлировать какие-либо скрытые интересы, становится трудным точное описание наших чувств. Когда нас спрашивают о том, что мы испытываем, мы прибегаем к словам, подразумевающим, что нас принуждают к чему-то, вместо слов, признающих нашу ответственность за наше восприятие того, что сделали другие. Мы, к примеру, говорим: «Он приводит меня в ярость», или «Он сводит меня с ума» вместо «Я зол». Или же, «Она такая болтушка» вместо «я чувствую себя преданым». Или, «Он хочет моей крови» вместо «Я боюсь, он меня уволит».

Путем перевода или переформулировки этих высказываний мы трансформируем язык бессилия в язык собственной силы, точно так же, как мы это делаем путем замены утверждения от второго лица утверждением от первого лица, путем точного выражения того, что мы чувствуем, переформулировкой повествования о конфликте и признания того, что за обвинениями стоят признания и просьбы, что больше в наших интересах. Все это является ценными высказываниями, но они не решают проблему, лежащую в их основе. Более тщательный анализ языка, используемого в политических конфликтах, выявляет их глубинные проблемы.

Психолог Ренана Брукс описывает то, как используется язык в поддержку злоупотреблений и доминирования в отношениях между сильными и слабыми. Она приводит, к примеру, огульные утверждения, которые по сути настолько абстрактны и бессмысленны, что на них невозможно и возразить; чрезмерный переход на личности в проблемах, чтобы их можно было решить только в индивидуальном порядке; негативные тезисы, которые только усугубляют пессимистическое видение мира; а также внушение «приобретенной беспомощности», которая предполагает невозможность перемен. Мексиканский писатель Октавио Пас описывает то, как такая деградация языка отражает более широкий социально-политический упадок:

Когда общество разлагается, первым заражается гангреной его язык... и помимо демагогии с ее искусственными цветами, появляется варварский синтекс во многих наших газетах, тупость языка в рупорах и на радио, отвратительная вульгарность в рекламе – вся эта душащая риторика. Такое же удушение происходит и в риторике конфликта в результате искажений, порожденных враждебными утверждениями в разговорах и на слуху, убогого выражения сильных эмоций, сосуществования страха и ярости, веса и невесомости проблем, тяги к мести и прощению и одновременной демонстрации силы и бессилия, высокомерия и скромности, главенствования и зависимости.

Язык, используемый организациями, также может стать средством доминирования и контроля, подпитывая понятия иерархии, бюрократии и автократии. Даже такие якобы безобидные корпоративные выражения, как «верхний эшелон управления», «прямые отчеты», «итоговая строка», «приведение в соответствие», «принятие в коллектив», «поднятие планки», «дешево и сердито», «подотчетность», «выход за рамки» и подобные выражения выдают мифы и концепции, искажающие коммуникацию. Таким же образом язык права полон терминологии, выражающий высокомерие, непонимание и враждебность по отношению к эмоциональности, уязвимости, творческому мышлению, человеческим ошибкам, коллективной ответственности, сочувствию, легкомыслию, покаянию, игре и прощению.

Язык и фашизм Вероятно наилучшим примером деградации языка и его использования для укрепления власти, высокомерия и доминирования в политическом конфликте является приход фашизма в Германии. Как превосходно описал Виктор Клемперер в «Языке Третьего Рейха», нацисты намеренно манипулировали языком для того, чтобы изменить мнение людей о политике и каждодневной жизни. Используя повторяющееся стереотипирование, эмоциональную превосходную степень и романтические прилагательные, присваивая или искажая такие ранее положительные понятия, как «коллектив», «соратники» и «вера», преображая ранее отрицательные понятия в положительные, как, например, «доминирование», «фанатичный» и «послушный», милитаризируя и огрубляя обычную речь, принижая разум и возвышая эмоции, используя «грубую ложь» и демагогию, и в целом портя и «упрощая до абсурда» обычный язык нацисты в корне изменили мысли и поведение людей.

Это позволило Умберто Эко, итальянскому писателю и семиологу, блестяще определить фашизм как «упрощение языка до такой степени, что сложная мысль становится невозможной». Такое упрощение проявляется не только в примитивных лозунгах и стереотипировании в фашистской риторике, но также и в мельчайших способах превращения обычной речи в проповеди, заготовленные сценарии и пропаганду, как это видно на примере освещения в прессе смерти политических лидеров. В статье «Чудище: структура и практика национал-социализма»

Франц Нойманн проанализировал то, как нацисты превратили обыкновенную речь в нацистскую пропаганду.

Вначале он дал глубинное определение пропаганде как «насилие против души», написав: «Пропаганда является не заменой насилию, а одним из его аспектов. У обоих одинаковая цель – сделать людей податливыми контролю сверху. Террор и его выражение в пропаганде идут рука об руку... Превосходство нацистской пропаганды лежит в полной трансформации культуры в продаваемый товар.»

По мнению Нойманна, демократические аргументы никогда не могли бы тягаться с нацистской пропагандой, не только потому что она была проще и импонировала более примитивным инстинктам, а потому что нацисты были готовы идти на любые затеи, включая намеренную ложь, чтобы добиться успеха. Как ясно выразил Адольф Гитлер в «Майн Кампф»: Пропаганда не обязана служить правде... Вся пропаганда должна быть настолько популистской и на таком интеллектуальном уровне, чтобы самый тупой из тех, на кого она направлена, смог бы ее понять.

Следовательно, интеллектуальный уровень пропаганды должен быть тем ниже, чем шире количество людей, на которых она направлена... Размер лжи является определяющим фактором в достижении веры в нее, так как подавляющая масса нации в глубине души скорее попросту обманута, а не осознанно и намеренно скверная.

Именно такая трансформация сознания в обвинение, анализа в пропаганду, и факта в ложь и демагогию; такое использование языка как простого средства, которое не играет большого значения и поэтому может быть безнаказанно искажено; такой ловкаческий подход к правде - позволяют прятать и оправдывать всяческие политические и личные преступления. Как написал Джордж Орвелл в статье «Политика и английский язык»:

В наше время политическая речь и письмо в большой степени являются отстаиванием неотстаиваемого. Такие вещи, как продолжение господства Британии в Индии, русские чистки и депортации, сбрасывание атомных бомб на Японию действительно можно отстаивать, но только при помощи аргументов слишком жестоких для людской удобоваримости и которые не приходят в соответствие с заявляемыми политическими партиями идеями. Поэтому политический язык должен в основном состоять из эвфеизмов, напрашиваний на вопрос и простой туманности. На беззащитные деревни сбрасываются бомбы, жители выселяются из своих домов, их скот расстреливается, хижины поджигаются зажигательными пулями, - это называется усмирением. У миллионов крестьян отбирают их фермы и им остается плестись по дорогам с единственным имуществом, которое им удалось унести,- это называется трансфером населения или очисткой границ. Люди сидят годами в тюрьмах без суда и следствия, или же им стреляют в затылок или же их посылают умирать от цинги на полярных лесозаготовках, - это называется устранением ненадежных элементов.

Упрощение, искажение и злоупотребление языком путем превращения его в пропаганду не ограничивается фашистскими или сталинскими государствами, а является ответом на гораздо более глубокую проблему – вынужденные, напрасные усилия по подавлению одной из половин парадокса или полярности, отказу от части противоречия и обструкции неизбежных перемен. Алекс Кери, к примеру, относит широкое применение пропаганды к нарастающему конфликту между демократией и корпоративной властью:

Двадцатый век характеризуется тремя важными политическими тенденциями: ростом демократии, ростом корпоративной власти и ростом пропаганды как средства защиты корпоративной власти от демократии.

Однако такое же искажение языка до пропаганды слышится в заявлениях американских политических лидеров перед войной в Ираке, лживо отождествляющих Ирак с Саддамом Хусейном, обвиняющих его в укрытии оружия массового уничтожения, способного угрожать городам США, увязывающих события 11 сентября с правительством Ирака, стереотипно ассоциирующих арабов с террористами, демонизирующих международную оппозицию войне и создающих впечатление, что «превентивная война» необходима и неизбежна.

Подобные искажения также видимы и в наших обычных историях конфликтов, которые в обычном порядке демонизируют и представляют в стереотипном свете оппонентов, увязывают их с неподконтрольными нам событиями, выставляют нас более сильными, чем мы есть на самом деле, игнорируют системные истоки страданий, персонифицируют проблемы и приводят в движение страх и гнев, которые делают нашу историю успешной. По этой причине важно признать, что Зло это не то, что находится «где-то там», внутри кого-то другого, вне нашей досягаемости, или же в бедных странах, но также и то, что находится «здесь у нас», внутри нас самих, в шаге от нас, и которое происходит изо дня в день в более благосостоятельных странах, включая США.

Израильско-палестинские конфликты В истории человечества было множество конфликтов, в которых обвинения в зле использовались в качестве оправдания совершения зверств. Болезненный пример тому – Ближний Восток, где царит столько неприкрытых и неразрешенных страданий и бессмысленной ненависти, что противостояния скорее видятся как гражданская война, а не война между враждебными государствами. Целые нации соперничают не только в своей способности к мести, но также и в их упрямом отказе понять необходимость научиться вместе жить и брать на себя общую ответственность за убийство невинных людей. Как с горечью отметила бывший премьер-министр Израиля Голда Меир: «Мы можем простить палестинцев за то, что они убивают наших детей, но мы их никогда не простим за то, что они нас принуждают к убийству их собственных».

Если мы проанализируем эти затяжные мстительные конфликты, мы не можем обойти стороной Ирландию, бывшую Югославию, обе Кореи, ЮАР и примеры междоусобных войн и национальной вендетты, от которых не застрахован ни один регион. В ходе их анализа мы можем выявить 7 характерных черт, которые рутинным образом препятствуют их разрешению и допускают зло. Они включают:

1. Длительные, близкие и без взаимного согласия отношения между тесно связанными, но отличающимися друг от друга сторонами 2. Грубое неравенство в отнесении и распределении скудных ресурсов, власти, богатства и статуса 3. Неуважительное, несправедливое, деспотичное и эксплуататорское отношение и поведение тех, на чьей стороне больше силы, по отношению к тем, у кого ее меньше.

4. Презрительное, враждебное, завистливое и обидчивое отношение и поведение тех, у кого меньше силы, по отношению к тем, у кого ее больше.

5. Использование «легитимных» форм власти для принуждения или манипулирования, приводящии к результатам, выгодным для более сильных и невыгодным для более слабых 6. Использование «нелегитимных» форм власти власть неимущими с целью блокировки или обеспечения более широкого доступа к легитимным формам власти, контролируемым власть имущими 7. Достаточное накопление неразрешенных чаяний, потерь, страха и боли у обеих сторон, чтобы поджигать обвинения в зле, подавлять сострадание, усиливать ярость, подстрекать к мести и не допускать сближения Эти характерные черты можно также найти в широком ассортименте личных, семейных, организационных, социальных, экономических и политических конфликтов. На всех уровнях и при любых масштабах мы увязаем в конфликтах и оправдываем свое негативное поведение истинной болью и гневом, которые подпитывают наше приятие зла. На обыденном уровне все кажется логичным: «Если я такой хороший, а ты мне нанес вред, то это может так быть только потому, что ты такой человек, который беспричинно приносит вред людям.» В ходе этой логики мы успешно отметаем в сторону ущерб и промахи, которые допустили мы сами, мы стереотипно воспринимаем нашего противника и оправдываем свой отказ прислушаться к его объяснениям или боли, потому что наши собственные не были услышаны или поправлены.

На более глубинном уровне, каждый всегда и всюду жаждет власти и контроля над своим окружением, и мало кто желает делиться ими или хочет получить неравную долю при их распределении. Однако власть неуловима по природе и не может быть зафиксирована. Это заставляет тех, кто ею обладает, держаться за нее и не доверять всем тем, у кого ее нет; а те, у кого ее нет действуют таким образом, чтобы оправдать ее применение и разжигает желание ее захватить. Так как ни одна из сторон не знает, как можно сотрудничать без видимости предательства по отношению с своей семье, нации, культуре или делу, их конфликт сползает по спирали обвинений, осуждений, бунта и репрессий, террора и войны.

Сосуществование близости с неравенством и эксплуатацией неизбежно приводит «власть имущих» к тому, что они поддерживают «власть неимущих» в подчиненном и зависимом положении, приводящему к поляризации отношений и каскаду агрессивного поведения, которые приводят к обвинениям в зле обеими сторонами. Подсознательное понимание несправедивости и эксплуатации в умах сильных заставляет их опасаться утери их привелегированного статуса и прибегать к карательному насилию над слабыми. Это заставляет их быть еще более костными, защищать нажитое и противостоять либерализации, демократизации, сотрудничеству и разрешению конфликтов, которые для этого требуют разделения власти.

У «власть имущих» все больше создается иллюзия, что у них только две альтернативы: либо согласиться с требованиями «власть неимущих» и утерять власть для себя, своих семей, друзей и, с их точки зрения, своей цивилизационной миссии; либо использовать «легитимные» формы власти с целью подавления слабых, таким образом нагнетая оппозицию со стороны тех, кого они подавляют, усиливая их сопротивление и побуждая их использовать насилие и террор для достижения того, что они расценивают как справедливость. Такая динамика приводит к созданию стереотипов, предрассудков, дискриминации и маргинализации слабых, включая геноцид и этнические чистки на основании того, что слабые, как группа, являются по своей сути злом.

В ответ на это слабые все больше считают, что у них только две альтернативы: либо признать временное, тактическое поражение, таким образом допуская беспрепятственное продолжение неравенства и эксплуатации; либо использовать то, что «власть имущие» называют «нелегитимными» формами власти с целью подрыва их монополии и прекращения их эксклюзивного контроля над властью и ресурсами, таким образом усиливая страхи сильных, усиливая их сопротивление и подталкивая к дальнейшему уничтожению обеих сторон. Каждая сторона таким образом ведет себя по отношению к другой так, чтобы можно было оправдать свои худшие страхи, что приводит локомотив насилия в движение по саморазрушительному кругу.

Используя метод разрешения конфликтов с учетом взаимных интересов, можно выявить третью альтернативу для обеих сторон, заключающуюся в том, чтобы делиться своими проблемами, признать, что они являются братьями, понять, что настоящее зло проистекает не из того, какие они есть, а из их готовности видеть зло друг в друге, что невозможно жестоко обходиться с другой стороной без того, чтобы жестоко относиться к своей собственной. Она также заключается в том, чтобы понять, что нельзя ничего добиться другими методами, которые бы стоили того; что их обоюдная резня была гигантской, трагической, комической и бессмысленной тратой; и что можно в любое время протянуть руку своему противнику, не зацикливаясь на различиях. Она заключается в том, чтобы признать, что нет таких разногласий, которые бы нельзя было разрешить посредством диалога, переговоров и разрешением конфликта, или же которые бы стоили того ущерба, созданного их приятием зла. Она заключается в том, чтобы заняться открытыми, честными, коллаборативными и непрекращающимися переговорами по вопросам справедливости и равенства; укреплять политическую, экономическую и социальную демократию; развивать умения по разрешению конфликтов интересов; продвигать искреннее общение, способствующее нахождению правды и примирения.

Как нам реагировать на зло?

Сказанное выше не подразумевает, что зла, как такового, нет, или же что ему есть оправдание, а что у его становления есть свои истоки и логика, которые, если ими пренебрегать, приводят в результате к еще большему злу. Зло – это как раковая опухоль, которая разрастается благодаря попыткам себя искоренить, но только посредством нового зла. Как сказал древнегреческий драматург Софокл: «Со всем злом, окружающим меня, я не могу делать ничего иного, как зло.»

Зло причисляется ко всему, - от внешнего вмешательства Сатаны до естественного, внутреннего функционирования Id. Французский философ Блэз Паскаль считал, что оно происходит от «неспособности сидеть спокойно на месте», в то время, как писательница Дженет Уинтерсон писала, что «попытка изменить то, что ты не понимаешь – это истинная природа зла.» Зло является противоположностью Добра, или же добродетель того, кто подрывает или противодействует добродетели другого, точно так же, как это на благо паразитам, убивающим своего хозяина.

Однако, если Добро и Зло являются антонимичными понятиями, то невозможно прекратить существование одного без того, чтобы не прекратить существование другого.

С точки зрения разрешения конфликтов, зло – это иногда всего лишь повествование о том вреде, который нам причинил противник, не упоминающее о том, что мы в свою очередь им причинили. Иногда это – неотделение действия, причинившего вред, от людей, выполняющих его, или же неспособность, из-за предшествующих конфликтов, испытывать сочувствие и сострадание к другим. Иногда это – халатность, случайность или неверные предположения. Иногда это – глубокое разочарование, проявление пораженческой культуры, или же желание обвинять других за наши несбывшиеся ожидания. Иногда это – способ лишения других счастья, которое нам самим не далось, или неосознанная попытка воссоздать у других условия, которые причинили нам боль. Как писала Мэри Уоллстоункрафт Шелли: «Ни один человек не выбирает сознательно зло, потому что оно является злом, он всего лишь путает его с счастьем, которое он ищет.»

Однако есть люди, получающие удовольствие от страданий других, и малоутешительно знать что скорее всего у них было несчастливое детство, или что они попросту ошибаются, когда ищут собственное счастье, когда в результате страдаем мы в от их действий. В то время, когда есть что-то хорошее в самых худших из нас, и что-то плохое в лучших, существуют иерархии Зла, и некоторые, наподобие тем, кто учинил Холокост, принадлежат совсем другой инстанции. Что же тогда нам делать перед лицом такого Зла?

В то время, как могут быть люди, время и место, когда невозможно не отвечать насилием на насилие и злом на зло, сложно отличать такие моменты от тех, которые происходят каждый день в бытовых межличностных конфликтах, если только не путем субъективной оценки их близости и воздействия на нас. Чем больше и ближе ощущается нами вред, тем легче оправдывается причинение ответного зла. Оправдывается ли таким образом мелкое зло в ответ на другое мелкое зло? Если да, то где ему конец? И кто решает, которое зло хуже, или чье страдание глубже и больше заслуживает возмездия?

Многие считают правду, прощение и примирение похвальным, но непрактичным делом перед лицом зла и террора и полагают, что единственным действенным ответом было бы их подавление всюду, где они существуют, и всеми имеющимися средствами. Однако зло всегда было ответом на предшествующие злодеяния, которые используются как оправдание совершению равного или большего зла в отместку. Таким образом, ответы по принципу «око за око»

пополняют итоговую слепоту, в то время, как приятие зла превращает страдание в цикл. В то время, как, по словам Бертольда Брехта, наступают времена, когда необходимо «обнять палача», чтобы положить конец злу, непрекращающемуся, пока его не заставят прекратиться, такие случаи не поддаются сдерживанию или определению.

Откуда мы знаем, не переносим ли мы всего лишь свою боль на других? Где и как нам остановиться? Как нам реагировать на более тонкие формы террора и обыкновенного зла? Кем мы в результате становимся? При какой цене? Как сказал Дуайт Эйзенхауэр в интервью лондонскому «Гардиан»: «Каждое изготовленное орудие, каждая запущенная ракета в конечном счете означает кражу у тех, кому голодно и кого не кормят, кому холодно и кто не одет.»

В конечном счете существует три последовательных ответа реагирования на зло без того, чтобы не оказаться повторением такового. Первый, - использовать все требуемые средства для изоляции, разоружения и сдерживания зла, в то же самое время разрешая глубинные причины, порождающие его. Второй, - сместить способы нашего реагирования, - от силы к правам, и затем к подходам на основе учета взаимных интересов, которые не порождают обратную реакцию злом. Третий, - систематически развивать наши умения и способность вести искреннее общение, включая прощение и примирение, которые подавляют зло в корне в страждущих сердцах и умах тех, кто чувствует себя не в силах положить конец или пережить свои страдания.

Такие ответы требуют от нас продвижения диалога, совместного решения проблем и разрешения конфликтов, одновременно препятствуя мести, возмездию и обособленности. Они требуют от нас ведения переговоров, в особенности с нашим противником, одновременно сводя к минимуму его способность наносить вред. Они требуют от нас брать на себя ответственность, к примеру, за становление фашизма, как результата нашего навязывания карательного Версальского Договора, нежелания противостоять антисемитизму, поддержки жестоких царских режимов, приведших к русской Революции, недостаточной финансовой поддержки страждущей Веймарской Республике, неоказанием помощи Испанской Революции и прочими действиями. Наконец, они требуют от нас признания того, что мир невозможен без справедливости.

Без справедливости нет мира Чтобы не допускать приятия зла, обвинений в зле и злых деяний и поддерживать диалог и переговоры между противоборствующими сторонами, мы должны признать, что истинным злом является несправедливость, и коль скоро она продолжает свое существование, мир будет мимолетным, хрупким и досадным напоминанием о всех наших страданиях и потерях. При таких условиях трудно не согласиться с сократовским подлым Тразимахом в том, что «справедливость – в интересах более сильных», или же с Францем Кафкой, что она лишь «беженка из лагеря победителей». Истинный и прочный мир невозможен без справедливости. Там, где царит несправедливость, мир всего лишь становится способом сокрытия и примирения с предшествующими преступлениями, препятствующим необходимым переменам, и логически обосновывающим несправедливости. Как провидчески заметил монах-траппист Томас Мертон, для некоторых мир лишь означает свободу эксплуатировать других без страха возмездия или помех. Для других мир означает свободу беспрепятственно грабить других. Для третих он означает свободу пожинать плоды земли не отрываясь от своих удовольствий, чтобы насытить тех, кто голодает из-за их алчности. И практически для всех мир попросту означает отсутствие физического насилия, способного положить тень на наши жизни, посвященные удовлетворению нашего животного аппетита для комфорта и праздности... Их представление о мире – всего лишь иная форма войны.

Когда у миллионов нет самого насущного для жизни, мир становится санкцией для непрекращающихся страданий и ширмой для капитуляции, пассивности и приятия несправедливости. Это привело антрополога Лауру Надер к критике посредничества за его готовность «поскупиться справедливостью в обмен на гармонию». Настоящий мир требует справедливости и приверженности удовлетворению основных человеческих потребностей, иначе он будет лишь в собственных интересах удовлетворенных, правящей клики, опрессоров, победителей, ищущих, чем бы еще поживиться.

Для достижения мира на Ближнем Востоке и где-либо еще, необходимо, чтобы мы не опошляли конфликт, ни зацикливались на языке добра и зла, а конструктивно и с сочувствием работали на благо заглаживания глубинной несправедливости и боли, которую нанесла каждая сторона другой. В конечном счете, это означает разделение власти и ресурсов, преимуществ и недостатков, успехов и неудач, а также удовлетворение легитимных интересов каждого.

Это означает совместную работу и принятие совместных решений. Это означает отказ от предположения, что ты всегда прав, а другой – не прав. Это означает - уделить внимание преодолению различий и сделать интересы противника своими собственными.

Помогая в таких сдвигах и переходе от апартеида к интеграции, Южноафриканская Комиссия по Правде и Примирению пришла к заключению, что для того, чтобы люди смогли простить, им необходимо обменяться личными историями боли, страха, гнева, зависти, вины, страданий и стыда; сочувствовать, узнать и признать интересы другого; приступить к открытому и откровенному диалогу; переориентироваться на будущее; участвовать в ритуалах коллективной печали, высвобождающих боль и потерю; оплакивать тех, кто погиб из-за того, что ни одна сторона не имела мудрости или мужества принести извинения за их приятие зла или зло, которое они причинили своим противникам и самим себе.

В то же самое время они должны были улучшить повседневную жизнь тех, кто старадал и с кем несправедливо обращались в условиях апартеида. Там, где трущебы сосуществовали с загородными клубами, мир не может быть прочным или надежным. Там, где некоторые голодают, в то время, как другие сыты, взращиваются террор и насилие.

Наконец, все сводится к вопросу распределения благосостояния и власти, пониманию того, что мы все – одна семья, и что ущерб одному – это воистину ущерб всем.

Помещение восстановления справедливости во главу угла в разрешении конфликта и поиска мирных решений означает не только урегулирование конфликтов, но также и их разрешение, трансформацию и выход за их пределы путем превращения таковых в рычаги социального диалога и обучения, катализаторы сообщества и соучастия, а также в инициативы по политическим, экономическим и социальным переменам. Если мы не предпримем этих дополнительных восстановительных шагов, мы поставим справедливость на задворки миру, выхолостим их обоих, обеспечим продолжение наших конфликтов и проложим дорогу для дальнейших.

От власти и прав к интересам Политические конфликты могут поддерживать справедливость и служить локомотивом конструктивного политического, экономического и социального развития только, если средства и методы их разрешения продвигают справедливые, коллаборативные цели. Основные используемые нами тысячелетиями средства для разрешения конфликтов ориентировались на силу, включая войну, геноцид, террор, доминирование и подавление тех, кото хочет перемен.

За последние несколько веков мы разработали менее разрушительные методы разрешения конфликтов, опирающиеся на права, включая судебное разбирательство, враждебные переговоры, бюрократические процедуры, принуждение и изоляцию тех, кто хочет перемен. Теперь нам нужны методы взаимного учета интересов для разрешения политических, экономических и социальных конфликтов, которые объединяют мир со справедливостью и не позволяют прибегать к злу; которые включают неформальное решение проблем, коллаборативные переговоры, построение координированных действий и сообщества, принятие решений на основе консенсуса, общественный диалог, медиацию и активное поощрение тех, кто хочет перемен.

Проблема с большинством усилий по подавлению зла и восстановления справедливости заключается в том, что они перенимают подход с использованием силы и прав, который приводит к более глубокой поляризации, сопротивлению и результатам по принципу «победил/проиграл», которые попросту подменивают одну форму зла или несправедливости на другую. Одна сторона тогда боится заходить слишком далеко, устает от борьбы, готова терпеть продолжающуюся несправедливость, и заглаживает конфликт и идет на уступки в конфликте вместо того, чтобы его разрешать, трансформировать или выходить за его рамки.

Подход к злу или несправедливости с точки зрения взаимного учета интересов означает поиск глубинной правды, лежащей в их основе, сострадание даже к тем, кто был в ответе за злодеяния и несправедливость; попытку не только заместить одно зло или несправедливость другим, но также и умалить их привлекательность путем разработки результатов, процессов и отношений, заставляющих противников сообща стараться удовлетворить обоюдные интересы. Зло и несправедливость, таким образом, можно рассматривать как побочный продукт применения силы или прав, и отказа или неумения учиться и развиваться. Все политические системы порождают затяжные конфликты, выявляющие их внутреннюю слабость, давление извне и требование эволюционных перемен. Система на основе силы и прав является противоречивой и неустойчивой, и поэтому избегает, отказывается, сопротивляется и защищается против перемен. В результате она подавляет конфликты или видит их как межличностные, оставляя инсайдеров менее информированными и способными к адаптации, и аутсайдеров с ощущением, что с ними поступили несправедливо, и что надо задуматься о совершении зла в ответ.

По мере возрастания потребности в переменах, такие системы должны либо адаптироваться, либо стать реакционерными и занять карательную и обвинительную позицию по отношению к тем, кто ратует за перемены, таким образом откладывая собственную эволюцию. Только системы на основе взаимного учета интересов полностью способны выявить свои слабые стороны, упреждающе эволюционировать, трансформировать конфликты в источник познания, и восславить тех, кто указал на них.

Конфликты и политические перемены Конфликт является главным средством, при помощи которого в ходе истории происходили значительные социально-политические перемены. Войны и революции могут рассматриваться как усилия по разрешению укоренившихся политических, экономических и социальных конфликтов, для которых одна или обе стороны, противившиеся эволюционным переменам, не понимали или не принимали каких-либо других средств для их разрешения. Когда конфликты или давление к переменам аккумулируются, даже тривиальные межличностные разногласия могут подтолкнуть к далеко идущей системной трансформации. В любой хрупкой системе, будь то семейная, организационная, социальная или политическая, разрешение конфликта может стать опасным, и даже революционным предприятием, потому что оно заставляет людей искать справедливости, сотрудничать в поиске решений и развиваться таким образом, что это может в корне трансформировать систему. Действительно, возможно рассматривать любые коллаборативные усилия со взаимным учетом интересов по разрешению системного конфликта как небольшое, но значимое разрешение, трансформацию и трансценденцию системы, которая его породила.

Коллаборативные, основанные на взаимном учете интересов процессы могут «социализировать», или расширить наши конфликты, позволяя нам решать их системные корни через групповой диалог и дискуссии, анализ системных вопросов и рекомендации по превентивному, всесистемному стратегическому улучшению без политических интриг и драк. Ответственность за разрешение конфликтов затем можно вывести за небольшой круг первоначальных противников и включить союзников, тайных партнеров, сторонних наблюдателей и всех других, чьи отношения с участниками или к проблемам могли бы сделать комплексные решения возможными.

Техника разрешения конфликтов при взаимном учете интересов предлагает политическим системам демократические методы и методы социального вовлечения для познания и эволюции в ходе конфликта. Они высвобождают нас для решения политических разногласий на основе равенства, уважения к разнообразию, признания интересов, принципиального диалога, коллаборативных переговоров и консенсуса, а не на желании сохранить власть или права. Таким образом мир сливается со справедливостью, способствую познанию и эволюции.

Однако мы можем пойти и дальше и разработать превентивные, стратегические, безмасштабные подходы к разрешению конфликтов, использующие нарративные методы, к примеру, для продвижения взаимопонимания между враждебными социальными группами; методы общественного диалога для стимуляции понимания между представителями оппозиционных точек зрения; методы общественно-политического и экологического посредничества для обозначения комплексных решений неотслеживаемым политическим проблемам; методы борьбы с предрассудками и понимания природы предрассудков с целью повышения межкультурного понимания; а также метод, взывающий к чувствам, как, например, создание комиссии по поиску правды и примирению, способствующий примирению.

Будь наши конфликты сугубо личными и между частными лицами, или же сугубо политическими и между нациями и культурами, три критически важные сферы требуют постоянного усовершенствования и трансформации. Это: наша личная способность к самоанализу, целостность и духовный рост; наша межличностная способность к эгалитарному, коллаборативному, искреннему общению и отношениям; наша социальная, экономическая и политическая способность разрабатывать превентивные, системные, стратегические подходы к разрешению конфликтов, сообществу и переменам.

Творчески сочетая принципы построения систем разрешения конфликтов со стратегическим планированием, налаживанием взаимодействия, медиацией и духовными традициями, организацией сообщества и методами разрешения конфликтов, взывающими к чувствам, мы можем значительно улучшить нашу способность к разрешению международных политических и межкультурных разногласий еще до того, как они становятся напрасно разрушительными. Однако разрешение конфликтов дается непросто: оно требует от нас готовности прислушаться к непопулярным для нас идеям и делиться властью и контролем над результатами с людьми, отличными от нас самих.

Наконец, выход за рамки конфликта означает отказ от несправедливых систем с неравным учетом прав и интересов и, вместо этого, желание удовлетворить интересы; ведь это является причиной, по которой мы вообще боремся за власть и права. Это означает отказ от собственной власти забирать у других то, что нам не принадлежит, от права принуждать их к передаче нам того, что они бы иначе не хотели нам отдавать. Если мы пойдем на это, то это позволит нам достичь более высоких ценностей и прав, слить мир со справедливостью и значительно улучшить нашу личную и политическую жизнь. Чтобы понять, как это сделать, рассмотрите следующий учебный пример.

Биография Кеннет Клоук является директором Центра разрешения разногласий и медиатором, посредником, консультантом и инструктором, специализирующимся на разрешении сложных многосторонних конфликтов, включающих сообщество, обиды и разногласия в рабочих коллективах, организационные и школьные конфликты, сексуальные домогательства и дискриминационные иски, споры в сфере общественной политики, а также на разработке систем разрешения конфликтов для организаций. Он является национально признанным оратором и ведущим специалистов в области разрешения конфликтов, а также публикующимся автором многочисленных журнальных статей и книг, включая «Медиацию: Месть и магия опасного прощения и медиации: авангард разрешения конфликтов». Его консультации и преподавательская деятельность включает темы организационных перемен, лидерства, построения коллектива и стратегического планирования. Вместе с Джоун Гольдсмит он является соавтором книги «Слава Богу, понедельник! 14 ценностей, необходимых для придания человеческого лица нашей работе, разрешению конфликтов на рабочем месте: полное руководство для всех сотрудников по разрешению личных и коллективных конфликтов:

истории трансформации и прощения; конец менеджменту и становление демократии в организации; как разбудить людей: культивирование сознания и аутентичности на работе.» Его последняя книга «Путешествие в сердце конфликта» будет опубликована в 2005г.

Он закончил Калифорнийский университет, степень доктора юридических наук на юридическом факультете КУ, докторскую степень в UCLA, юридический факультет, степень магистра права в UCLA, и докторскую степень в Йельском университете. Он закончил Национальный юридический колледж в Рено, шт. Невада. В вузах он преподает право, медиацию, историю и другие общественные науки. Колледжи и университеты включают юридический факультет Юго-западного университета, юридический факультет Пеппердинского университета, Антиохский университет, Западный колледж, университет Южной Калифорнии и UCLA.

МЕТОДИЧЕСКИЕ УКАЗАНИЯ К ИЗУЧЕНИЮ КУРСА

Данный курс предполагает освоение как основных базовых категорий и понятий конфликтологии применительно к современным международным отношениям, так и изучение многообразия и специфики конфликтных ситуаций последних десятилетий XX – начала ХXI в. Принципиальное значение для успешного освоения материала курса имеет знакомство с ключевыми понятиями и аналитическим инструментарием конфликтологии как особой научной дисциплины. Особое внимание следует обратить на выявление роли и значимости международных конфликтов в истории человечества, их объективную обусловленность, а также на преемственность и видоизменение форм конфликтности на различных этапах мировой истории.

При изучении современных международных конфликтов следует выявить причины и факторы возрастания конфликтогенности на локальном и региональном уровнях после разрушения биполярного мироустройства. Особое внимание необходимо обратить на роль этнического и религиозного факторов в возникновении современных конфликтов и распространение в связи с этим феномена этноконфессиональных конфликтов. Переплетение этнического и религиозного самосознания всё больше определяет характер современных конфликтов, является долговременной тенденцией современного мирового развития. Следует учитывать, что каждый конфликт этнически и культурно «окрашен», поэтому необходимо учитывать особенности политической культуры, этнического самосознания и психологии, культурно-цивилизационную принадлежность тех или иных участников конфликта. Важно обратить внимание на инфраструктуру и экономику конфликта с целью выявления заинтересованных в его продолжении сторон. Особого рассмотрения заслуживает проблема терроризма и борьбы с ним. Учитывая возрастающее значение информации в современных условиях, следует проанализировать влияние средств массовой информации (особенно электронных) на развертывание конфликтных ситуаций.

Особый блок вопросов связан с миротворческими усилиями по урегулированию современных международных конфликтов. Необходимо проследить изменение подходов мирового сообщества к деэскалации и разрешению конфликтных ситуаций, выявить новые механизмы и инструменты миротворческого вмешательства. Следует рассмотреть степень эффективности миротворческих операций на примере конкретных конфликтных ситуаций. Специального изучения заслуживает феномен «гуманитарных интервенций», его международно-правового обоснования, а также соотношение насильственных и ненасильственных средств разрешения конфликтных ситуаций. На примере миротворческих операций ООН и региональных организаций следует показать достижения и неудачи мирового сообщества в разрешении тех или иных конфликтов.

Важным элементом в освоении курса является написание аналитической письменной работы по избранной и согласованной с преподавателем теме, а также подготовка докладов по темам практических занятий, а также текущим конфликтным ситуациям. При этом обучающиеся должны продемонстрировать умение извлекать из большого информационного потока нужные сведения, их анализировать и преподносить в сжатой форме. Предусматривается защита письменных работ. Оценка на зачете складывается как совокупный результат работы на практических занятий, качества представленного реферата (эссе), его защиты и ответа на итоговые вопросы к курсу.