«Владикавказ 2013 ББК 76.11 Автор проекта и составитель Е.С. Абаева-Галачиева Авторский коллектив благодарит за финансовую помощь в издании книги Абаева Сослана Борисовича Агузарова Руслана Ахсарбековича Бекузарова ...»

«Жил рядом с нами

ЧЕЛОВЕК»

Владикавказ 2013

ББК 76.11

Автор проекта и составитель Е.С. Абаева-Галачиева

Авторский коллектив благодарит за финансовую помощь в издании книги

Абаева Сослана Борисовича

Агузарова Руслана Ахсарбековича

Бекузарова Виталия Ахсарбековича

Бирагова Юрия Григорьевича

Битарова Виталия Тасолтановича

Бокоева Эльбруса Абисаловича

Книга расскажет о человеке, который своей деятельностью внес большой вклад в историю нашей республики и страны в целом.

Своими воспоминаниями о Салате Михайловиче Абаеве делятся коллеги – геологи, писатели, журналисты, дочь и сын юбиляра.

Перед нами предстает яркий образ ученого-геолога, лауреата Ленинской премии СССР, активного общественного деятеля, наставника молодежи.

Книга, несомненно, вызовет живой интерес у читателей.

ББК 76. Абаева-Галачиева Е.С., «Памятники сами не рождаются, Лишь потом они сооружаются Нами, благодарными потомками, Тем, кто славен именами громкими»

П. П. Нефедов В детстве и юности я увлекалась чтением книг из серии «ЖЗЛ» — «Жизнь замечательных людей». Это было знакомство не только с интересными учеными, писателями, актерами, политиками, героями войны, но также изучение сфер их деятельности. Таким образом я познавала жизнь, добавляя к своим знаниям все новые и новые увлекательные события и факты.

Повзрослев, я поняла, что замечательные люди живут рядом, а не только в книжках. И главным таким человеком в моей жизни был, есть и будет мой отец — Салат Михайлович Абаев, геолог — ученый, романтик, патриот своей страны, лауреат Ленинской премии СССР.

В книге, которую вы держите в руках, собраны различные материалы, очерки, статьи, стихи и проза, в той или иной мере рассказывающие об удивительном человеке, смыслом жизни которого был труд. Свою автобиографическую книгу папа так и назвал — «Жизнь, отданная труду». Прожив неполные 76 лет, он имел стаж работы 82 года, учитывая северные льготы — год за два. И он с гордостью говорил об этом нам, своим детям и внукам, личным примером подтверждая прописную истину, что труд сделал человека достойным жить на этой земле.

Замечательные деловые и человеческие качества С. М. Абаева отмечали писатели, журналисты, сослуживцы.

Это был удивительно скромный человек, пример верности служения геологии, образец душевной теплоты, отзывчивости, простоты и объективности. Его отличали увлеченность и знание дела, верность дружбе, забота о молодом поколении геологов, передача им накопленных знаний и опыта.

Он был прекрасный семьянин — любящий муж, проживший со своей женой Марией Григорьевной почти 50  лет, строгий, но всегда справедливый отец, воспитавший меня и моего брата Олега, ласковый дедушка для двух внуков и двух внучек, заботливый брат для своих сестер и дядя для многочисленных племянников и племянниц.

Самоотверженный труд С. М.  Абаева на благо Родины был отмечен многими правительственными наградами и почетными званиями. Он прославил свою малую Родину — Северную Осетию — оставив память о себе в Донбассе, где работал в юности, в Харькове, где учился на рабфаке и в университете, на Колыме, Чукотке и в Якутии, где совершал свой каждодневный трудовой подвиг, добывая полезные ископаемые для страны.

Я горжусь тем, что это мой отец. Пусть мою гордость разделят со мной все, кто прочитает эту книгу. Хочу поблагодарить тех, кто принял участие в составлении и издании книги, и особенно Николая Николаевича Незнанова, чья приписка к его разделу дорогого стоит: «Я старался! Писал с любовью и уважением к Салату Михайловичу». Вы все являетесь соавторами произведения, которое можно смело включить в серию книг «Жизнь замечательных людей».

Е. С. Абаева-Галачиева

БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

100 лет со дня рождения Абаева Салата Михайловича, геолога-ученого, лауреата Ленинской премии Абаев Салат Михайлович родился 5 сентября 1913 года в селе Цей Алагирского района СО АССР в бедной семье крестьянина-горца. Рано осиротев, трудился с 6  лет, убирал урожай, косил траву, смотрел за скотиной, помогал по дому старшим десяти братьям и сестрам.

Официально начал трудовую деятельность в 14  лет чабаном колхоза Цей. В 1930  году по призыву ЦК ВЛКСМ выехал в Донбасс, где работал забойщиком на шахте «Кочегарка». В мае 1932 года вступил в члены ВКП (б).

С 1933 по 1941 годы С.М. Абаев учился на рабфаке и геолого-географическом факультете Харьковского государственного университета им. А. М.  Горького, по окончании которого был направлен на Северо-Восток страны для поиска и добычи полезных ископаемых для фронта.

С 1941 по 1961  год работал в Якутии, на Колыме и Чукотке, прошел путь от рядового десятника до главного геолога крупного геологического управления, огромная территория которого простиралась от Северного Ледовитого до Тихого океана, на ней можно было разместить 60 Северных Осетий.

При личном участии и под руководством С. М.  Абаева было сделано 39 открытий месторождений полезных ископаемых, в том числе 29 по золоту.

21 апреля 1964  года постановлением Комитета по Ленинским премиям в области науки и техники при Совете Министров СССР Абаеву Салату Михайловичу присуждена Ленинская премия за разведку и открытие крупного месторождения полезных ископаемых.

16 апреля 1970 года Решением коллегии Министерства геологии СССР за открытие месторождения россыпного золота в Чукотском национальном округе С. М. Абаев  награжден дипломом и значком «Первооткрыватель месторождения» за №330.

Но главным своим достижением он считал воспитание молодых специалистов, повышение их профессионального уровня. Не случайно среди геологов, работавших под его руководством, 7 докторов наук, 24 кандидата геолого-минералогических наук, 30 известных организаторов геолого-разведочных работ: от главного геолога экспедиций до замминистра геологии РСФСР и министра геологии Латвии.

После возвращения на Родину, в Северную Осетию, С. М.  Абаев с 1961 по 1969  годы работал главным геологом тематических работ, а затем управляющим трестом «Севкавцветметразведка».

Уйдя на заслуженный отдых, с 1970 года С. М. Абаев начал заниматься научно-исследовательской деятельностью в должности старшего научного сотрудника института истории, филологии и экономики при Совете Министров СО АССР.

Им написаны и опубликованы три книги — монографии по актуальным проблемам охраны окружающей среды, рационального использования природных ресурсов, развития промышленности и сельского хозяйства, а также более 70 научных работ по различным аспектам науки и жизни.

В 1988 году Салат Михайлович написал автобиографическую книгу «Жизнь, отданная труду», в которой рассказал о своей такой увлекательной жизни, которую он прошел, — от бедного малограмотного цейского мальчика до видного ученого-геолога, лауреата Ленинской премии.

Имя  С. М.  Абаева занесено в Книгу Трудовой Славы Министерства геологии СССР. Ему присвоено звание «Почетный гражданин пос. Билибино» Чукотского автономного округа. Одна из улиц города Билибино носит имя первооткрывателя. С. М. Абаев являлся почетным членом Всероссийского общества охраны природы, действительным членом Географического общества СССР.

Самоотверженный труд С. М.  Абаева на благо Родины был отмечен многими правительственными наградами и почетными званиями.

Умер в 1989 году, похоронен на Аллее Славы в городе Владикавказе.

Аул Абайты-кау, с. Цей, где родился С.М. Абаев Братья Абаевы. Салат справа, 1940 год.

Урузмаг и Такка пропали без вести в годы Великой С.М. Абаев среди родственников в с. Цей, 1985 год

ГОРДОСТЬ ИРИСТОНА

Аул, где родился герой нашего очерка, находится высоко в горах и чуть ли не самый знаменитый в Осетии. Ну, во-первых, какой еще аул расположен так близко к небу?

Недаром аульчане полушутя, полусерьезно утверждают, что небо начинается у порога их дома. А во-вторых, скажите, что вы из Цея, и ваш собеседник — кем бы он ни был, восхищенно прищелкнет языком и от души позавидует вам. Еще бы, Цей — это рай.

Природа потрудилась на славу, создавая этот изумительный уголок земли. Здесь можно одновременно наслаждаться благами лета и… зимы — одной ногой стоять на леднике, а другой — на благоухающих альпийских лугах. За год здесь выпадает до 1000 миллиметров осадков, и в то же время в Цее намного больше солнечных часов, чем в Кисловодске. Фантазия природы этим не ограничилась. Цей окружен могучими соснами, буками, липами, кленами, ольхой; на полянах душистые ягоды земляники, на затененных склонах заросли черники, брусники, на берегах реки растет малина; в ветвях деревьев мелькают белки; в неприступных горах бродят туры, косули, медведи… А рядом с вековым лесом, в каких-нибудь десяти метрах вдруг начинается царство вечного снега. Остроконечные скалы суровы и неприступны. Далеко вокруг слышен шум водопада и бешеного Цейдона… Полон контрастов Цей. Издревле привлекает он туристов. Им он кажется раем. Но для тех, кто жил здесь, рай часто становился адом. В Цее хорошо отдыхать летом, но жить в этом райском уголке, кормить семью было отнюдь нелегко. Не без причины каждый второй житель аула не доживал и до тридцати лет. Клочки земли ютились на крутых склонах гор. Порой ливень сносил в пропасть и хозяина, и всю его землю. Не легче была доля чабана: на каждом шагу его подстерегали обвалы. И приходило горе то в один, то в другой дом цейцев.

Пришло оно и в дом Михаила Абаева. Случилось это в 1918 году… Хозяин дома лежал на нарах и прислушивался к шуму во дворе… Знал Михаил, что больше ему не подняться.

Ужас сковал его сильное тело, ужас не за себя, а за них, этих одиннадцать мальчишек и девчонок. Наблюдая из своего угла за нехитрыми играми сыновей, он горестно думал о том, как трудно им придется без него, сколько слез будет пролито женой, когда в доме закончатся скудные запасы и детям нечего будет есть.

Михаил отвернул лицо к стене, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы. Чувствовал он, его детей ожидают тяжелые, голодные дни. Разве сможет одна слабая женщина прокормить одиннадцать душ детей? От кого ожидать помощи? От соседей, односельчан? Но они сами едва концы с концами сводят. И рады были бы протянуть руку помощи, да чем поддержать? Тоска, жгучая тоска сдавила грудь Михаила.

— Татаркан, — окликнул он старшего сына.

Татаркан подошел к нарам.

— Что-нибудь подать, отец? — спросил он.

Отец не повернул головы.

— Нет… Поговорить звал… Сядь рядом… Он умолк, долго собирался с мыслями. Как сказать этому тринадцатилетнему подростку, что теперь только от него, от его работоспособности, умения и даже везения зависит жизнь всей детворы? Татаркан-то и сам еще нуждается в уходе. Михаил глубоко вздохнул и окинул взглядом своего сына… Тонная талия, неокрепшие еще плечи, длинные ноги в рваных чувяках… Глаза удивленные, в них где-то глубоко спрятан испуг. Надо подбодрить его, и, хотя законы старины не позволяют отцу проявлять нежность к сыну, Михаил берет сына за локоть… — Татаркан, большой ты стал, — говорит он, и сын впервые в жизни в его голосе улавливает нежность. — Из тебя хороший горец выйдет… Ты уж извини меня… Не думал я, что так все случится. Но горе всегда приходит нежданно-негаданно. И смерть не зовут — она сама прибегает… Извини меня — тяжкую ношу перекладываю тебе на плечи… — Отец, что ты говоришь? Завтра полегчает, и ты скоро станешь на ноги.

— Не надо, сын, — прервал его Михаил. — Не для этого позвал… Слушай меня внимательно. Весной пойдешь к алдару, попросишь землю на тех же условиях, что и я брал.

Обработай хорошенько… Не ленись… Урожай надо хороший вырастить… Рассчитаешься с алдаром — старайся экономить, чтобы на зиму хватило… Детей береги… не дели их на родных и двоюродных… Все они одной крови, абаевской… — Что ты, отец! Я это запомнил еще тогда, когда погиб дядя, и ты позвал его детей, — ответил Татаркан. — Ты тогда сказал матери и нам: «Это твои дети, хозяйка, и ваши братья и сестры, сыновья. Тому, кто обидит сирот, от меня пощады не будет». Я хорошо помню эти слова.

— Не забывай, как бы трудно тебе ни было, — сказал отец и вдруг улыбнулся: — Наследство я тебе ничтожное оставляю — овчинный тулуп и, пожалуй, полушубок, да и сам я не больше от отца получил… Возьми тулуп, он мне больше не понадобится. А тебе он нужен, на дворе-то холодно. Одень тулуп, не стесняйся. В это время маленький Салат подошел к отцу. Услышав его слова, он попросил:

— Дада, мне тоже холодно. Можно я одену полушубок?..

Отец прижал голову малыша к своей груди:

— Дарю тебе его, Салат… Долго тебе еще не видать обновок… — Он повернулся опять к Татаркану: — И еще один совет мой тебе: будь осторожен. Ходят слухи, что неспокойно сейчас и в Алагире, и в Ардоне, и на Руси. Кругом стреляют, убивают… Случись что-нибудь с тобой — все они погибнут… Умер отец, и в дом пришли нужда, холод, голод. Мать одна не в состоянии была прокормить детей. Татаркан работал целыми днями: полол кукурузу, копал картофель, косил сено на крутых горных склонах… Пришлось и братьям распрощаться с детством. Сейчас Салат Михайлович и вспомнить не может, с каких лет ему пришлось собирать картофель, ломать кукурузу, ходить за овцами… В восемь лет Салат уже чабанил, отправляясь в горы вместе со старшими на целые месяцы. В одиннадцать лет косил сено. А что это такое в горах — знают только те, кто сам подвязанный висел над пропастью и размахивал косой, стараясь достать траву, приютившуюся на каменных склонах.

Прав оказался отец: Салату долго пришлось дожидаться обновки — носил он то, что доставалось ему по наследству от старших братьев. Что это была за одежда — заплата на заплате; порой трудно было определить, какой кусок заплата, а какой — остаток от вещи… До 16 лет бегал босиком.

Но в другом ошибся отец — события на равнине принесли горцам не горе, а избавление от нужды и голода.

Михаил Басиев, единственный грамотный человек в ауле, как-то спустился вниз, в долину. Возвратившись, рассказал чудные вещи. Если верить его словам, то выходило, что народ хочет богачей изгнать и сам править страной.

Бедные люди взяли оружие в руки и воюют с офицерами и богачами… — Дай Бог, чтобы бедняки одержали верх, — вздыхали горцы. — Может быть, и нам тогда удастся получить земли алдаров… Надо помочь смельчакам… На долгие месяцы уходили горцы с винтовкой в долину.

Порой эхо доносило в ущелье гром орудий. И тогда люди прислушивались к нему с замиранием сердца.

Но вот и в Цей пришло это слово — «Советы!» Михаил Басиев обошел все дома селения и рассказал о Советской власти, о большевиках, о Ленине, о законе, по которому земля теперь принадлежала не алдарам, а им, беднякамгорцам.

А потом, что ни месяц, то новое в ауле: сельсовет выбрали, школу открыли… Школа… Лучше всего запомнилось Салату, как он начал ходить в школу. Впрочем, школа — это громко сказано. Она была сложена из камня. Окна узкие, пол земляной… Все три класса занимались одновременно в одном помещении. И учитель был один, карандашей и тетрадей не было. В ход пошли документы, найденные в церкви. На всех учеников — несколько учебников. Читали их по очереди. Вечерами занимались при лучине.

И все-таки это была школа. Три года Салат работал и учился. Он вставал рано утром, будил братьев и шел пасти овец. По солнцу определял, когда пора идти в школу и на несколько часов оставлял младшего брата Урузмага с овцами, а сам бежал в аул — в школу. Кончались занятия, и Салат спешил к овцам… В 1924 году Татаркан стал комсомольцем. Ходил гордый и говорил о новой жизни, которая открыла всем возможность учиться.

— Я бы и сам поехал учиться, но не на кого оставить братьев и сестер, — говорил он и советовал сверстникам отправляться в Алагир, где была семилетняя школа.

Первыми уехали в Алагир на учебу Гамбол Бицоев, Дагка, Тазрат и Чабахан Басиевы. Все жители Цея провожали их.

Много теплых слов было сказано за праздничным столом, организованным по такому торжественному случаю.

— Учитесь хорошо, не ленитесь, — говорил им старейший житель аула. — Может быть, учителями станете или врачами… В его понятии это означало стать учеными людьми.

Салат отчаянно завидовал им.

— Татаркан, — обратился он к брату, — я тоже хочу в Алагир… Татаркан полуобнял брата и сказал:

— Я об этом уже думал. В этом году не удастся. А в будущем, когда организуем колхоз и нам легче будет жить, ты обязательно поедешь.

Колхоз… Салат стал с нетерпением ожидать, когда же он будет создан. И вот этот день наступил… Собрались на нихасе мужчины и женщины. Говорили долго. Обсуждали каждую деталь. Михаил Басиев взял слово. Он говорил убедительно, и одиннадцать дворов Цея решили создать колхоз. Вряд ли кто-нибудь заметил волнение тринадцатилетнего парнишки, который переживал происходящее больше всех. Когда, наконец, он увидел руки, поднятые за колхоз, со всех ног бросился домой, обнял мать и радостно закричал:

— Я поеду учиться!..

Коров и лошадей передали в колхоз, вступившие в колхоз собрали деньги и купили коз. Пасти коз поручили Салату и Додзи Басиеву. И доить их приходилось им самим.

Но Салат стойко переносил все трудности — он верил:

будущей осенью поедет в Алагир. Мать и Татаркан заранее стали готовить его к поездке. Мать сшила ему новые чувяки и домотканые брюки.

От Цей до Алагира сорок семь километров. Татаркан сам решил отвезти цейских ребят. Снарядили в дорогу десять детей. Все они чувствовали себя именинниками. Не огорчало их и то, что в арбе не умещались все — пришлось по очереди идти пешком.

— Ничего, привыкайте, — подбадривал Татаркан, — теперь вам часто придется преодолевать этот путь пешком.

И действительно, потом ребята не один десяток раз проделывали этот маршрут. Каждую субботу они отправлялись в Цей. Уходили из Алагира рано утром всей гурьбой, приходили в Цей поздно ночью, а на следующий день отправлялись в обратный путь в одежде, починенной за ночь матерью.

В Алагире приютили их родственники — школинтернатов тогда еще не было. Время было тяжелое, голодное. Родственники жили бедно, но делились последним куском хлеба.

В свободное от занятий время ребята работали на джутовой фабрике или нанимались полоть, убирать урожай, косить сено… За это их кормили, а иногда позволяли брать полмешка кукурузы. Эту кукурузу ребята жарили на плите, набивали ею карманы и отправлялись в школу. Потом при школе открыли интернат. Туда и переселились цейские ребята. Несмотря на трудности, учились с упоением. Мечтали ехать в Москву, Ленинград, Харьков… Салату особенно по душе пришелся яркий плакат, призывавший ехать на учебу в Харьков. Понравилось ему само название города… Харьков. Казалось, что в городе с таким ласковым названием все будет хорошо… Мечта поехать в Харьков на учебу все больше овладевала Салатом. Он поделился ею со своим другом Дзахотом Бицоевым.

— Правильно ты решил. Я тоже еду с тобою, — заявил Дзахот.

Салат сообщил матери и братьям, что он едет на учебу в Харьков. Мать очень удивилась, потому что считала его уже ученым.

— Ты пять лет учишься, — сказала она ему. — Неужели еще не все узнал?

Но Татаркан был другого мнения. Он похвалил брата за такое решение, но спросил:

— А как же вы там будете объясняться с русскими?

Языка-то не знаете.

— А мы быстро научимся, — беспечно ответил Салат… Но трудности, вызванные незнанием языка, появились уже в дороге. Недоразумения начались еще в Ростове-наДону, где должна была состояться пересадка. Никто не мог понять их ломаного языка.

В чувяках, потрепанных черкесках, папахах, одетых по такому торжественному случаю, они обращали на себя внимание. Им хотели помочь, их долго расспрашивал начальник станции. Наконец он понял, что их путь лежит в Харьков, и помог взять билеты. Показал, что как только люди пойдут по туннелю, им тоже надо идти с ними и садиться в поезд.

Когда подошел поезд и объявили посадку, Дзахот, Салат и Казбек Абаев вместе устремились по туннелю к поезду.

На свою беду Салат вошел не в ту дверь и попал во встречный поток прибывших пассажиров, а пока он пробивался к поезду, того и след простыл. Дзахот и Казбек уехали с билетами, а Салат остался с деньгами. У Дзахота и Казбека нет денег, у Салата — билета… Пришлось опять искать начальника вокзала.

Следующий поезд шел через сутки. Двадцать четыре часа провели на перроне Харьковского вокзала Дзахот и Казбек. Каждый подходящий поезд встречали. Забегали в вагоны и кричали по-осетински:

— Салат, где ты? Мы здесь ждем тебя.

Так и нашли его… Наученные горьким опытом, они теперь уже не надеялись самостоятельно найти окружком комсомола и отправились искать начальника вокзала… С трудом объяснили, что им надо добраться до окружкома комсомола. Тот дал им провожатого.

И вот они у секретаря. Он быстро понял, что они приехали учиться, так как слова «учиться» и «институт» хорошо были усвоены ребятами. Но ознакомившись с их справками, послушав и оценив их знание русского языка, секретарь схватился за голову:

— В какой же институт я вас устрою, если у вас по 3- классов образования, да еще с русским языком вы не в ладах, а украинского и вовсе не знаете?

Секретарь пригласил к себе директоров институтов, и добрый час все вместе они обсуждали, как быть с неожиданными гостями. Совет некоторых отправить их домой секретарь категорически отверг:

— Ребята приехали за знаниями, и мы им должны помочь.

Наконец было решено устроить их в школу фабричнозаводского обучения.

— А жить на что они будут? — спросил кто-то.

— Устроим их на стройку тракторного завода, — решил секретарь… Встретили их и на стройке, и в школе хорошо, появились друзья. Понемногу горцы осваивали язык. Однажды их пригласили на собрание. На трибуне они увидели своего старого знакомого — секретаря окружкома.

— Мы отправляем пятьсот рабочих в Донбасс на шахты, — сказал он. — борьба за хлеб, за уголь — это борьба за социализм. Там мы устроим вас в общежитие, учиться будете на рабфаке… Кто желает ехать?

Салат и Дзахот записались одними из первых.

Эшелон с добровольцами в Никитовке встретили с музыкой. Был митинг, были объятия незнакомых людей.

Прямо с перрона пешком отправились на шахту. Здесь, в столовой, впервые увидели шахтеров — черных, поблескивавших белками глаз. Долго и весело смеялись над ними, а на следующий день сами были похожи на них. Дали им в руки обушок, показали, как надо отбивать уголь, и новое пополнение приступило к работе.

Салат и Дзахот написали письма домой с рассказами о Донбассе и учебе. К их удивлению, через несколько дней к ним в комнату ввалились ребята из Цея.

— Мы решили вместе с вами работать и учиться, — объявили они.

Поселили их всех вместе. Работали они на молодежном участке, работали с большим энтузиазмом, ежедневно перевыполняли нормы… О них говорили на собраниях, писали в газетах. Горцы вступили в производственную коммуну. Несмотря на плохое знание русского языка, ребята из Цея были большими активистами. Особенно выделялся Салат. И его направили в Харьков на курсы интернациональных работников. Там он изучал не только русский и украинский, но и эсперанто. В журнале эсперанто появился адрес Абаева, и он в течение нескольких лет переписывался с жителями Франции, Египта и других стран.

— Салат с нами еще не может объясняться, а уж «разговаривает» с французами и арабами, — смеялись товарищи.

После возвращения с курсов Салат работает инструктором Горловского горкома МОПР. В эти годы там было много иностранных специалистов. Салат регулярно организовывал вечера интернациональных работников, проводил по всему району сбор средств в помощь борцам революции… В 1931  году он подал заявление с просьбой принять его в партию и на следующий год в отпуск приехал уже большевиком. По дороге в Цей он заглянул в Алагирский райком партии. Узнав, что Салат имеет опыт партийной и общественной работы, члены райкома решили просить Горловский горком партии оставить Абаева в Осетии.

Всего один день провел в Цее Салат. На следующее утро к нему приехал представитель райкома партии.

— В Буроне началась геологическая разведка месторождений полезных ископаемых. Райком назначил вас помощником директора. Вам надо там организовать партийную ячейку.

В тот же день Салат выехал в Бурон.

Именно там, в Буроне, Салат Михайлович впервые вплотную столкнулся с геологией и геологами. И это знакомство оказало на него неизгладимое впечатление. Геологи казались ему необыкновенными людьми.

Подумать только, они видят сквозь землю! «Разве я когда-нибудь смогу угадать, где какие полезные ископаемые притаились!» — думал он.

Однажды Салат не выдержал и напросился в маршрут с геологами.

— Хочу узнать вашу тайну — как вы отгадываете, где что под землей скрывается.

— Э-э, для этого учиться надо, — ответил ему геолог и под смех товарищей добавил: — Земля ведь глубоко свои тайны прячет, лопатой их не выкопаешь, нужна голова, знания… Знания… Салат и сам знал, что их у него не хватает. И вновь его мысли унеслись в город Харьков, где, как ему сказали, можно обучиться премудростям геологии.

Через год Абаев приезжает в райком партии.

— Прошу отпустить меня на учебу. Дома в Буроне мы построили, парторганизацию создали, разведку месторождений провели… Одному человеку можно уехать… Отпустите меня — хочу учиться… В коридоре райкома к нему подошел Хаджумар Цагараев.

— Вот что, дорогой, я тоже с тобой еду, — сказал он.

— А тебя отпустят? Ты ведь заведующий отделом райкома, — удивился Абаев.

— Мы же учиться едем, не на гулянку… Возвратимся учеными — еще похвалят… Он-то и убедил Салата ехать прямо в Москву.

Москва встретила их лесом новостроек… Отовсюду слышались слова об открытии новых фабрик и заводов, вузов и техникумов… Хаджумар тут же получил направление в институт. А Салата с его пятиклассным образованием работники ЦК комсомола не знали, куда направить. На счастье Абаева в кабинете случайно оказался комсомольский работник из Харькова.

— У тебя на Украине ничего подходящего нет? — спросил у него заведующий отделом.

— Украинский язык надо знать, — развел руками тот.

— А я немножко знаю украинский, — обрадовался Абаев… Так он вновь оказался в Харькове. Решено было устроить его на трехгодичный рабфак, открытый при Харьковском университете. Но экзамены на рабфаке уже прошли. Что же делать?

Абаев стоит перед деканом факультета, в смущении переминаясь с ноги на ногу.

— Не могу я собрать экзаменационную комиссию, — говорит декан. — Почти все уехали из города… А без экзаменов на рабфак не зачисляют.

— А вы сами примите экзамены у меня, — попросил Салат. — Я сейчас могу по всем предметам сдать… — Прямо сразу? — улыбнулся декан. — По всем предметам? А ты не преувеличиваешь свои возможности?

— Задавайте вопросы, — решительно сказал Салат.

Декан Давид Константинович Юрьев взял на себя такую смелость — единолично принять экзамены у настойчивого паренька.

— Только учти: я один буду строже целой комиссии, — предупредил он и приступил к экзамену.

К концу его оба были потные, но довольные: Салат тем, что удачно ответил на вопросы, а декан — его ответами.

— Ну вот что, буду добиваться, чтобы тебя включили в состав студентов факультета, — сказал он на прощанье. — Приходи через недельку за окончательным результатом… Давид Константинович Юрьев сыграл большую роль в жизни Абаева. Все дальнейшие успехи сначала студента Салата Абаева, затем геолога С. М.  Абаева теснейшим образом связаны с его учителем, наставником и старшим товарищем Д. К. Юрьевым. Да, да, товарищем, ибо как назовешь человека, который в тяжелую минуту всегда оказывался рядом. Уже случай, происшедший с Абаевым в тот же день после экзамена, показал горскому пареньку, с каким замечательным человеком свела его судьба.

Салат был так уверен в своем поступлении на рабфак, что распрощался с общежитием, где проживал, считая, что его тут же устроят в студгородке. Выйдя из кабинета декана, он вдруг вспомнил, что идти-то ему некуда и в полной растерянности уселся на скамье во дворе университета — вновь постучаться к декану уже не хватало смелости… Так Салат и сидел, опустив голову… Стемнело… Юрьев вышел из деканата и увидел знакомую фигуру на скамье.

— Ты чего это не идешь домой? — спросил он Салата.

— А мне некуда идти, — пожал плечами Абаев.

— Как это некуда?

Узнав, в чем дело, Давид Константинович взял его за локоть и властно потянул к выходу… — Пойдем-ка ко мне… Найдем и для тебя место в квартире.

И сейчас еще Салат Михайлович с теплой грустинкой вспоминает день своего необычного знакомства с Давидом Константиновичем, его супругой Марией Денисовной и сыновьями Костей и Ледиком. Прошло уже тридцать четыре года, но до сих пор первыми, с кем Абаев делится радостью и горем, это с Юрьевыми. И они в свою очередь держат Салата Михайловича в курсе своих семейных дел.

Ночь Салат провел у Юрьевых, а на следующий день Давид Константинович устроил его в подшефный колхоз.

Декан настоял на том, чтобы Абаева зачислили на рабфак. Не все преподаватели охотно пошли на это. И в этом молодой студент убедился в первый же день занятий.

Вошедший математик начал урок с вопроса: «А кто здесь Абаев?». Салат поднялся с места.

— Будь ласков, выйди к доске: побачим, що ты за птица… Через несколько минут выяснилось, что у «птицы»

крепкие крылья, и математик удовлетворенно улыбнулся… А вскоре ему уже приходилось сдерживать молодого студента. Дает он на контрольную работу два часа, а Абаев через час кладет ему на стол тетрадь. При этом повторяется один и тот же диалог:

— Не спеши, не горячись… Советую тебе еще все проверить, — предостерегающе поднимал палец математик.

— Все проверил, — отвечал Салат.

— Найду малейшую неточность — двойку поставлю, — угрожал математик.

— Да здесь все правильно, — уверял Салат.

— Ну смотри… — и преподаватель раскрывал его тетрадь… Салат внимательно следил за выражением его лица… Когда преподаватель молча закрывал тетрадь, Абаев облегченно вздыхал: все в порядке!

И другие преподаватели остались довольны новым студентом.

У молодого горца начались полные напряженного труда дни учебы. Это было время, когда училась вся страна.

Молодежь дни и ночи пропадала в институте, в библиотеках. Помогали друг другу, гуртом ходили на дом к преподавателю за разъяснением какого-либо вопроса… В этой атмосфере Салату было легко. Он жадно ловил каждое слово преподавателей, все свободное время проводил за книгами… Но учеба ему давалась нелегко. Трудностей было много.

Порой приходилось тянуть до стипендии на воде и хлебе.

И все же он окончил рабфак и в том же году поступил учиться в университет.

Шел 1941 год. Зимой по факультету разнеслась волнующая весть. Друг Салата Исаак Бруштейн прибежал в общежитие и, плотно прикрыв двери, взволнованно прошептал:

— Слушай, Салат, то, о чем мечтали, может свершиться.

Отбирают физически крепких, здоровых ребят… Чуешь, к чему это?

— Неужели направят на Север?

— Да, на Север… Надо спешить, чтобы нас не опередили… …Север. Сколько о нем было бесед у Салата с Исааком!

Вот где простор для геолога! Там наверняка есть колоссальные залежи полезных ископаемых.

— Представляешь, пробраться туда, где не ступала нога человека, и сделать грандиозное открытие! — восторженно хлопали друг друга по плечам друзья.

Они отправились в деканат, продемонстрировали свои мускулы, ширину плеч и груди и настояли, чтобы их обоих зачислили в группу, отправляемую на Север.

— Смотри, Салат, ты человек кавказский, привык к солнцу, к жаре, а на Севере — морозы, бураны — как бы нос не отморозил, — погрозил пальцем Давид Константинович.

— А мы откроем уголь и нефть, и на севере жарко станет, — отшутился Салат.

Думал ли он тогда, какие открытия ожидают его?

Конечно, нет, его манила романтика дальних неизведанных дорог. И не знал он тогда, что без многолетнего кропотливого труда никаких открытий не бывает, что первое крупное месторождение будет им открыто только через несколько лет.

Они уже были готовы к дороге и даже приобрели себе валенки, как вдруг… В каждый дом зловещей тенью пробралось страшное слово — война.

— Фашисты напали на нас, бомбят города и села, а вы хотите, чтобы я ехал на север, подальше от фронта? — горячился Салат в военкомате, когда в ответ на просьбу всей группы военком, просмотрев документы, ответил отказом.

— А вас что, не на фронт посылают? — повысил голос и военком. — Вы едете на войну, на самую настоящую войну, и это понимать надо… — и уже тише добавил: — Поймите, ребята, солдат без боеприпасов — не солдат. А теперь нам очень нужны металл, нефть, уголь… Ищите, открывайте тайны природы, а мы будем бить фашистов… Лады? — шутливо закончил он… Не помогла выпускникам и телеграмма, отправленная ими в Москву с просьбой отпустить на фронт. Приказ был категорический: отобранную группу целиком направить на Север; не явившихся считать дезертирами.

Этот приказ положил конец дебатам, и новоиспеченные геологи отправились на Север. Уже первые дни пребывания в геологической партии показали, что здесь не легче, чем на фронте. Партия находилась в пятидесяти километрах от базы и в семистах от Магадана. Жили во времянках, а мороз доходил до шестидесяти градусов. Хлеб замерзал до такой степени, что его рубили топором. Стекол не было — окна закрывали мешковиной. Печь приходилось топить все время: так она и стояла, раскаленная докрасна.

Абаева направили начальником партии, но он попросил:

— Дайте мне рядовую работу, — хочу начать с азов.

Просьбу Салата удовлетворили, и он три месяца проработал горным десятником, затем прорабом разведки, а через девять месяцев стал геологом полевой партии.

Несмотря на тяжелые условия, все трудились под лозунгом «И у нас фронт — пулям не кланяться». В большие морозы уходили в глубь континента, упрямо долбили мерзлую землю. И уже в начале 1942 года добились первого крупного успеха: было открыто месторождение олова — металла номер один во время войны. Радовались так, как будто выиграли важное сражение.

И хотя в военное время порой приходилось отправляться в маршрут без должной экипировки, никто не ворчал, все понимали: война, продуктов не хватает. Через несколько месяцев вместо самолетов стали использовать оленей.

Эта напряженная работа дала необходимые практические навыки. Через год Абаева уже считали опытным геологом. В мае 1943 года Салата Михайловича Абаева назначают начальником партии.

Если рассказывать в хронологическом порядке о тех открытиях, которые были сделаны геологической партией под руководством С. М. Абаева, то для этого нужно писать не очерк, а целую повесть. Достаточно сказать, что только перечень сделанных им открытий по одному из металлов — золоту — составляет длинный список в три страницы. И Салат Михайлович не уверен, что какие-нибудь месторождения не упущены.

А сколько было вырвано у земли тайн о залежах других металлов?! Но мы не ставим перед собой задачу рассказать о всех успешных разведках, в которых принимал участие Абаев, мы расскажем только о двух наиболее характерных и важных открытиях.

В 1951  году Салат Михайлович был назначен главным геологом Нижне-Колымского управления. Чтобы читатель имел ясное представление о размерах территории, которую охватывало это управление, скажем, что на ней могли разместиться шестьдесят таких республик, как Северная Осетия. А о трудностях разведки свидетельствует такой факт: на всем этом пространстве не было ни одного километра пригодных к эксплуатации дорог. Передвигаться можно было лишь по реке. А река Колыма судоходна всего два летних месяца. Уповать на авиацию тоже не приходилось, ибо с птичьего полета в глубь земли не заглянешь. К тому же для самолетов нужны посадочные площадки, а грунт в тундре очень каверзный: сверху кажется крепким, а при посадке колеса вязнут в земле. А зимой, когда земля замерзает, частые бураны не позволяют пользоваться авиацией.

В общем, трудностей у геологов Севера хоть отбавляй.

Но вести разведку можно — в этом Абаев убедился за те несколько лет, что он проработал начальником поисковой партии.

Прибыв же в Нижне-Колымское управление и познакомившись с объемом работы, Салат Михайлович растерялся.

— Как вы здесь живете? — удивленно спросил он работников управления. — Вам не скучно? Объемы исследований мизерные, задачи ставите неинтересные… — А что делать? — возразили ему. — Мы находимся за полярным кругом… Трасс у нас, как вам известно, нет, а закон геологов Севера — вести поиски лишь вдоль дороги и не далее, чем 50 километров от трассы… Вот мы и… — Вот вы и сидите, — прервал говорившего Абаев. — А кто, собственно, этот закон установил?

— Печатать его не печатали, а предупреждать нас предупреждали. И затрат меньше, и разрабатывать найденные месторождения легче, и можно избежать ЧП.

— А это разве не ЧП — карта сплошь из белого пятна состоит, а геологи занимаются пустяками? — возмутился Салат Михайлович. — Да разве вам самим не хочется порыскать по краю?

Геологам хотелось, конечно, вести разведывательные работы. У кого из них при взгляде на белые пятна на карте взволнованно не вздрагивало сердце и не возникала мысль: «А не таит ли земля там огромные богатства?».

Поэтому предложение Салата Михайловича начать систематические исследования большинство работников управления горячо поддержало.

— Добьемся дополнительного финансирования и приступим к большому делу, — твердо сказал новый главный геолог и сурово добавил: — А о негласном законе «пятьдесят километров от трассы» чтобы я ни от кого из вас не слышал… Тот, кто напомнит о нем, станет моим кровником.

Первая задача, которую поставили перед собой работники управления, — сделать геологические съемки миллионного масштаба. Это позволило бы представить картину района, отметить места, где имеются признаки месторождения и где следует вести изыскательные работы.

Началось упорное изучение района. На составление геологической карты ушло не меньше года. Зато эта работа внесла некоторую ясность.

Однажды Абаев собрал к себе специалистов и сказал им:

— Прошу обсудить вопрос, куда мы направим поисковую партию. У меня есть конкретное предложение. По некоторым данным вот здесь, — Салат Михайлович указал точку на карте, — имеется золото. Все признаки его налицо… Между прочим, еще в 1940  году геолог Ушаков, а в 1946 году Кикос побывали здесь и тоже указали на признаки присутствия золота… Я предлагаю поставить вопрос перед главком о выделении средств на проведение детального исследования этого района. Прошу всех высказаться.

— Туда же невозможно перебросить партию! — услышал Абаев чей-то удивленный голос, — на самолете туда лететь не менее четырех часов. А от ближайшей реки добрых пятьсот километров… Какими же путями перебросим продовольствие, дрова, стройматериалы для жилища?

— Вопрос закономерный, — серьезно произнес главный геолог. — Самое трудное для нас — доставка в этот район партии. Я сам долго ломал голову и нашел вот такое решение. За два-три месяца, что судоходна река Колыма, спустить до ее устья оборудование, продовольствие и лес… — Это более тысячи километров, — бросил реплику кто-то.

— Правильно, тысяча сто километров, — невозмутимо уточнил Салат Михайлович. — Да еще с перекатами и мелями. Надо суметь в устье реки устроить перевалочную базу. Затем партия будет ждать, когда подмерзнет земля и можно будет добираться до места.

— Ждать придется 3 месяца, — опять произнес скептик.

— Да, придется три месяца… — согласился главный геолог.

— А от устья до места 500 километров… Сколько же нужно тракторов и бульдозеров, чтобы перебросить туда весь груз? Одних дров потребуется около двух тысяч кубометров… Кто вам даст такую технику?

— Товарищи, если кто-нибудь думает, что эта экспедиция будет легкой, тот ошибается, — поднялся Абаев.

— Всем нам придется тяжело… Только я что-то не помню случая, когда бы природа сама на блюдечке преподносила геологам тайны месторождений… Наоборот, я могу привести тысячи примеров, когда она создавала сотни препятствий.

— Ну, а мы можем привести не меньше случаев, когда организовывались экспедиции, вкладывались огромные средства, а открытий — увы! — не было, — не унимался скептик.

— Я убежден, что там есть золото, много золота, — резко оборвал его Абаев.

Спорили долго. Предложение главного геолога было заманчиво — а вдруг и на самом деле удастся открыть богатые золотые прииски? Но, с другой стороны, возникали сложнейшие организационные вопросы.

— Подготовку экспедиции я полностью беру на себя и пробивать идею в главке тоже буду сам, — заявил Абаев.

И вот начальник управления Константин Александрович Иванов, которому по душе было предложение Салата Михайловича, объявил, что после детального обсуждения руководство управления решило поставить вопрос перед главком.

Но самое трудное было впереди: предстояло убедить главк в целесообразности разведки в удаленном районе.

Как и опасался Абаев, там тоже не поверили в возможность направить геологическую экспедицию за тысячу шестьсот километров от управления. Лишь через полтора года после какого уж по счету крупного совещания главк утвердил проект.

За эти полтора года Салат Михайлович проделал большую подготовительную работу. И как только получил решение главка, тут же подал проект приказа о составе полевой экспедиции, о сроках ее отправления и маршруте.

Главк принял решение 27 мая 1954 года. Лето было на носу, нельзя было терять ни одного дня, чтобы не упустить время, пока Колыма судоходна. О том, чтобы экспедицию отложить на будущий год, Абаев и слышать не хотел.

— Без трех тракторов и бульдозера нам не обойтись, — сказал начальник организуемой поисковой экспедиции Владимир Николаевич Маковский.

— Знаю, — ответил Абаев. — Вот что, я сегодня же вылечу в главк, буду выбивать тракторы.

…Упрям был Абаев.

— В этом году мы не рассчитывали на вашу экспедицию, — повторял снабженец главка. — Техника давно уже распределена: попробуй я сейчас дать вам тракторы, предназначенные другому управлению, не избежать мне потери головы. Вы же их знаете, какие они все… — махнул он рукой. — Один Алискеров чего стоит… Он не то что трактор, топор не даст… Делать нечего, Абаев побежал к начальнику Горного управления Азизу Хаджиевичу Алискерову. Человек, страстно влюбленный в геологию, он не давал в обиду своих геологов. Подайте все, что положено, и ни булавкой меньше, — так ставил он вопрос. Нашел его Салат в столовой… — Ну как, абрек, дела? — спросил его Алискеров. — Рад, небось, пробил свой проект… — Да чему радоваться, проект подписали, а технику не дают, — махнул рукой Абаев и, наклонившись к нему, твердо сказал: — Ты кавказец и я кавказец. И у лезгин, и у осетин есть хороший обычай — если человек приходит с просьбой, ему не отказывают. Я прощу тебя, дай мне один из твоих тракторов.

Азиз Хаджиевич сощурился, покачал головой и улыбнулся:

— Неспроста я прозвал тебя абреком, грабишь ты меня… Но что делать, кавказский обычай… Скажи снабженцу, что я отдаю один из своих тракторов.

— Спасибо, Азиз Хаджиевич, — порывисто обнял его Салат Михайлович. — Век не забуду твоей помощи.

— Что ты? — растроганно сказал Алискеров. — Я бы сам охотно поехал в такую экспедицию.

…Снабженец опешил, услышав слова Абаева:

— Алискеров дает трактор? Невероятно… — и он тут же стал связываться с другими начальниками управлений и предупреждать их, что и из их фондов изымается трактор для вновь организуемой экспедиции. Их возражения он прерывал одной единственной фразой.

— Даже Алискеров выделил трактор — вот какая экспедиция.

Ко времени, когда Колыма освободилась ото льда, баржи были нагружены, лес связан в плоты… Дни и ночи проводили на берегу реки Салат Михайлович и работники управления.

Государство выделило огромные средства. Надо было оправдать доверие людей. Никакие случайности не должны были портить настроение геологов. Салат Михайлович лично следил за экипировкой партии. Надо было запастись всем необходимым на полгода. Салат Михайлович из практики знал, как порой мелочь, которую не учли при подготовке экспедиции, отрицательно влияет на работу. И он сам проверял, не забыли ли чего-нибудь.

— Геолога надо готовить так, как будто он отправляется на необитаемый остров, — любил повторять Абаев. — Надо снабдить его всем: продуктами, лопатами, кайлами, иголкой… Наконец экспедиция отправилась в путь. Много было на пути трудностей. Часто приходилось преодолевать перекаты и мели. Суровая природа Севера то и дело преподносила сюрпризы. Как-то ночью, когда геологи добрались уже до устья реки, Абаева разбудил истошный крик:

«Плоты уходят!».

Салат Михайлович выскочил из палатки. Плоты смутно виднелись уже на середине реки.

— Подъем! Скорее на катеры! — закричал Салат Михайлович и сам первым бросился к катеру. Упустить сейчас плоты, значит, провалить экспедицию.

Целую ночь геологи во главе с Абаевым гонялись за плотами. Поймать их было делом не шуточным — плоты разбрелись по всей реке… Салату Михайловичу и его товарищам не один раз пришлось окунуться в холодную воду, но плоты были спасены.

В октябре десант, наконец, был на месте. Поставили бараки и, не теряя времени, приступили к разведке местности. Всю зиму люди упорно трудились. Связи с Большой землей не было до марта. Весной подготовили аэродром, развели костры и стали ждать самолета.

Первым же рейсом Абаев прибыл в город. В это время проходила партийная конференция геологов. В перерыве Салат Михайлович поднялся в президиум, где находились секретарь обкома, заместитель министра главка, и спросил:

— Не хотите ли посмотреть анюйское золото?

Абаев достал шлих. На бумаге засверкали гранями крапинки золота… — Анюйское золото, — повторил секретарь обкома и, повернувшись к руководителю главка, весело сказал: — Абаев-то и его товарищи доказали свое, а? А вы-то не верили… Что надо для быстрейшей организации разведки?

— спросил он Салата Михайловича.

— 10 тракторов, 3 бульдозера, 200 рабочих, — не задумываясь, ответил Абаев.

— Дадите? — коротко спросил секретарь обкома у начальника главка.

— Завтра приходит пароход, пусть берет все, что ему надо, — ответил тот.

…В 1956  году страна получила анюйское золото. Но к чувству радости примешивалась горечь: умер Азиз Хаджиевич Алискеров.

На собрании рабочих партии Абаев попросил слова и коротко сказал:

— Кто такой был Азиз Хаджиевич, вы знаете… Я предлагаю назвать наше месторождение и поселок именем Алискерова.

Собрание так и решило… Теперь на этом месте крупный поселок и самый северный в мире золотодобывающий завод.

…Фронт изыскательных работ из года в год расширялся. Соответственно росли и прииски. Список месторождений золота, открытых под руководством и при непосредственном участии Салата Михайловича, рос из месяца в месяц. На базе этих месторождений открыты прииски.

Здесь строится атомная электростанция.

И все-таки скептики не перевелись.

В 1957  году Абаев предложил организовать экспедицию в долину Ороёк.

— Для чего это? — удивились работники главка.

— Думаю, что там мы найдем золото, — ответил Абаев.

— Это нам знакомо… Мы сами когда-то ратовали за разведку в этом районе… Ничего там нет… — Почему вы так думаете? — вмешался в разговор Иванов.

— В 30-х годах в Ороёке работала экспедиция, которая пришла к выводу, что в долине нет промышленного золота. Ороёк в центре области, и организовать туда в экспедицию — не проблема. Но стоит ли? С сорок третьего по сорок пятый год там еще одна партия пыталась открыть месторождение и снова вывод — нет золота… Там проводили разведку ныне работающие здесь начальник управления, главный инженер, главный геолог… Не хватит ли?

Все мы не хуже тебя знаем этот район и категорически утверждаем: нет там золота.

— Три таких кита, как начальник, главный геолог и главный инженер треста, выступают против, — говорили Абаеву… — Видимо, они правы — ничего там нет.

Но Абаев верил в то, что ему все-таки удастся сагитировать начальство и организовать экспедицию. И случай представился. К ним в управление должны были направить комиссию.

— Хорошо бы Драбкину возглавить ее, — сказал Константин Александрович Иванов и, видя, что Салат Михайлович не сразу уловил хитрый ход, пояснил: — Мы бы его потащили на Ороёк, и он бы сам убедился, что все признаки налицо.

— Неплохо придумано, — загорелся Абаев. — Драбкин возглавит комиссию — это я беру на себя.

Войдя в кабинет главного инженера треста, он весело сказал:

— Израиль Ефимович, наконец-то вы побудете у нас, в Западной Чукотке. Мы-то думали, что вы нарочно обходите наш район: ни разу за все время не были.

— А откуда вы взяли, что я еду к вам? — удивился Драбкин.

— Мне сказали, что вы решили возглавить комиссию… В это время в кабинет вошел и Иванов. Он протянул руку Израилю Ефимовичу:

— До скорого свидания, дорогой Израиль Ефимович, наконец-то я вам покажу наше хозяйство… — А что? Я охотно познакомлюсь с вашим краем, — решительно сказал Драбкин.

Уже потом, годы спустя, они все трое не один раз вспоминали эту маленькую хитрость и весело смеялись.

Тогда под напором Иванова и Абаева он согласился слетать на несколько часов в Ороёк, но при одном условии:

— Из вас едет один, — сказал он. — Или вы, Салат Михайлович, или вы, Константин Александрович. С обоими я не полечу: мне от вас трудно будет отбиваться… Что делать? Друзья договорились, что с Драбкиным полетит Абаев. Полетели они на несколько часов, а пробыли на Ороёке несколько дней. Они вместе облазили всю местность. Салат Михайлович показывал и доказывал, доказывал и показывал… — Убедили вы меня, — сказал, наконец, главный инженер. — Картина ясна. Считай, что одним сторонником у тебя стало больше.

В 1958 году экспедиция была организована, а в 1966 году на Ороёке вырос крупнейший в Магаданской области прииск имени Семилетки.

Сбылось предсказание Драбкина: Салат Михайлович Абаев стал лауреатом Ленинской премии. И ему, и Иванову Константину Александровичу, и Драбкину Израилю Ефимовичу были вручены золотые медали с изображением Владимира Ильича Ленина «за открытие и разведку крупного месторождения полезных ископаемых».

На этом можно было и закончить очерк. Но если бы мы сейчас поставили точку, то многое не сказали бы о Салате Михайловиче. Славится он не только тем, что у него острый глаз геолога и настойчивость. Салат Михайлович очень внимателен к людям и всегда протянет руку помощи человеку, попавшему в беду. Вот уже несколько лет живет Абаев далеко от Чукотки — на Кавказе. Но до сих пор получает массу писем с Севера. Пишут Салату Михайловичу друзья, сослуживцы, знакомые и незнакомые люди.

«Дорогой Салат Михайлович, здравствуйте! Вы меня, наверно, уже не помните. А я как думаю о вас, так слезы на глазах появляются. И так у меня хорошо на душе становится». Так начиналось одно из писем с Чукотки. Написала его Мишенина Елизавета. Она напомнила, что когда у нее в семье случилась беда, не кто-нибудь, а Салат Михайлович вмешался и сумел спасти семью. «А вот сейчас у меня опять беда — осталась я без работы. Я знаю, к вашему слову прислушиваются: походатайствуйте за меня. А я вам даю честное слово, что не подведу вас…».

Он написал старым знакомым и попросил их проявить внимание к Мишениной.

Через несколько дней в Орджоникидзе пришла телеграмма от Мишениной. Она сообщила, что уже работает и благодарит Абаева.

Часто вспоминают Салата Михайловича супруги Скалацкие, Гороховские и многие другие… У него на далекой Чукотке сотни друзей.

Комсомольцы управления, когда выбирали членов комитета, одним из первых назвали имя Абаева. И он, седовласый, отягощенный множеством дел, находил время и для посещения заседаний комитета, и для выполнения поручений: проводил беседы, мирил молодых супругов, перевоспитывал… Эдуард Копытин стал видным специалистом только благодаря настойчивости Абаева, который помог ему встать на правильный путь.

Недаром говорят в народе: добро не забывается. В день, когда Салату Михайловичу стукнуло пятьдесят, почтальон вывалил на стол огромную пачку телеграмм — коротких и длинных, подписанных одним человеком и целыми коллективами. В них были слова любви и душевной теплоты… Никогда Мария Григорьевна не видела своего мужа таким взволнованным.

— Не забыли, а? — сказал он растроганно.

Даже официальная телеграмма была на редкость теплой… «Дорогой Салат Михайлович! В день Вашего пятидесятилетия бывшие сеймчанцы, а теперь — магаданцы горячо поздравляют Вас и желают Вам и в дальнейшем пребывать в отличном здоровье и сохранить ту работоспособность, которой Вы всегда поражали, восхищали и которая служила примером для всех нас.

Большие заслуги принадлежат Вам в деле развития минерально-сырьевой базы Северо-Востока СССР и особенно в деле развития золоторудной промышленности. Вы очень внимательно относились к молодым исследователям, приехавшим осваивать этот суровый край, передавая им свой богатый опыт и знания, и эти Ваши черты для нас являются благородным примером.

Отличного здоровья, той же юности и работоспособности, большого личного счастья, достойный юбиляр!».

Немало телеграмм было от учеников Салата Михайловича. Янис Петрович Мисанс начинал свою деятельность геолога под руководством Абаева. Был геологом, начальником партии, начальником экспедиции, а ныне он начальник геологического управления Латвийской ССР.

Другой ученик Салата Михайловича — Виктор Федорович Логинов — главный специалист по геологии в Гвинее, а Олег Цопанов — начальник крупного районного управления на Чукотке. И все они хорошо помнят наставления своего учителя. «Что такое геолог? — любил повторять Салат Михайлович. — Это человек, который многое знает, это воспитатель; он должен быть страстно влюблен в свою профессию и не представлять себе жизни без геологических тропинок так же, как не может прожить рыбак без удочки, охотник без ружья. У геолога должны быть сильно развиты такие чувства, как душевность, чуткость, товарищество, геологическая партия без духа товарищества, что птица без крыльев…».

То, что Абаев сам страстно и беззаветно любит свою профессию, можно почувствовать уже через две-три минуты после знакомства с ним. Для него нет большего блаженства, как закинуть за плечи рюкзак и отправиться в поиск.

…Много лет прошло с того дня, как Абаев отправился из своего аула за знаниями. Немало дорог прошагал он за эти годы. Но где бы он ни был, всюду помнил свою родину — Осетию. Салат Михайлович знал, что рано или поздно он возвратится в свой край и приложит руки и знания к тому, чтобы раскрыть тайны Кавказских гор.

И вот настал этот день, когда он снова оказался в Цее.

Воспоминания нахлынули на него. Стоял он у старых башен и, глядя на узкую дорогу, думал о горском пареньке, который в дзабыртах и в рваной черкеске, не зная русского языка, с волнением спускался по этой дороге, стремясь в большой мир, мечтая о поступлении в институт. И еще он думал о том, как много хороших людей встретилось на его пути. Это они помогли ему стать лауреатом Ленинской премии. И чувство благодарности заполняет душу, хочется трудиться, чтобы весь жар своей души, знания и силы отдать людям, народу, партии…

К ИСТОРИИ ОТКРЫТИЯ ЗОЛОТА ЧУКОТКИ

Окончив в 1955  году Северо-Кавказский горно-металлургический институт, я с группой из восьми человек новоиспеченных геологов-энтузиастов решили начать свою трудовую деятельность на Крайнем Севере — на Колыме.

Такое решение созрело в связи с несколькими обстоятельствами. Новый профессиональный этап жизни хотелось начать в малоизведанных и перспективных на полезные ископаемые районах, проверить себя в суровых северных условиях. Сильное впечатление на меня произвели рассказы Джека Лондона о золотоискателях Юкона и Клондайка.

Мне казалось, что, поработав в экстремальных условиях, в дальнейшем я смогу адаптироваться в любой среде и мне ничего не будет страшно.

Кроме того, существенное значение имели материальные льготы, которые государство гарантировало северянам, — высокие заработки, бронирование жилплощади, полуторный, а на Чукотке двойной учет трудового стажа.

В результате намеченный план осуществился. Я и мои друзья-однокашники оказались в Магадане, в системе Дальстроя, который осуществлял в то время всю хозяйственную, в основном золотодобывающую, деятельность на Крайнем Северо-Востоке огромной страны.

В управлении кадров Дальстроя нам объяснили, что главный принцип в работе с новоприбывшими такой: не можешь — научим, не хочешь — заставим. В последующем я убедился, что это правило весьма эффективно применялось на практике. Нас разбросали в разные районы огромной территории, подведомственной в то время Дальстрою — двое попали в Якутию, двое — в Центральные Колымские районы, а четверо — и в их числе я — были направлены в Сеймчанское районное геологоразведочное управление, которое в тот период вело большие поисковые работы на золото на территории Западной Чукотки — в бассейне рек Малого и Большого Анюев, правых притоков Колымы.

Начальником Сеймчанского геологоразведочного управления в ту пору был Иванов Константин Александрович, главным инженером — Козлов Константин Дмитриевич, главным геологом — Абаев Салат Михайлович. Коллектив специалистов Управления был представлен выпускниками высших и средних учебных заведений всей страны — сибирских, уральских, украинских, московских, ленинградских и других городов. Нас приятно удивил высокий профессиональный и интеллектуальный уровень коллектива, оптимизм, энергия, юмор, здоровое соперничество во всем — от выполнения геологического задания в полевой период до спортивных состязаний.

Несмотря на огромную пространственную оторванность людей от «большой земли», суровый климат, необустроенность жилищно-бытовых условий, жизнь била ключом.

Не ощущалось угнетенности и тоски по оторванности от центров цивилизации. Конечно, многое определяло то, что большой коллектив геологов, геофизиков, гидрогеологов, топографов и других специалистов составляли молодые, честолюбивые, крепкие здоровьем люди. Но позднее я понял, что творческий, оптимистичный настрой во многом является результатом умелого, заботливого и профессионально грамотного руководства коллективом.

Настоящими лидерами его были начальник Сеймчанского районного геологоразведочного управления Иванов Константин Александрович и главный геолог Абаев Салат Михайлович. Они прекрасно дополняли друг друга: первый — жесткий, прямолинейный, второй — более мягкий, человечный, но горячий и непосредственный. В тот период Салат Михайлович был уже опытным, прошедшим суровую колымскую школу специалистом. Внешне он выглядел весьма импозантно: высокий, стройный, с седыми вьющимися волосами и черными бровями на румяном круглом лице. В его карих глазах светились золотые искорки. Быстрота в движениях, легкая походка и темперамент выдавали его горское происхождение. Говорил Салат Михайлович с легким осетинским акцентом.

В тот период у ведущих геолого-металлогенистов Северо-Востока страны общепризнанной была концепция, изложенная во многих опубликованных работах, о том, что территория Чукотки, в отличие от золотоносных районов Центральной Колымы, является оловоносной провинцией и промышленных месторождений золота там нет. Однако геологические исследования, проводимые, по сути говоря, на «белых пятнах» Западной Чукотки, свидетельствовали об обратном.

С. М. Абаев и К. А. Иванов на основании первых геологических поисковых данных, полученных при региональных геологических съемках, пришли к твердому выводу о промышленной золотоносности Чукотки. Они сумели преодолеть сопротивление скептиков и доказали руководителям Дальстроя необходимость значительного развития геологоразведочных работ на Западной Чукотке, которое требовало соответствующего финансирования и выделения транспортной, буровой и землеройной техники. Я попал на Западную Чукотку как раз к началу развития работ и реализации проектов, которые отстаивал С. М. Абаев.

Первые же работы дали блестящие результаты — были открыты богатые россыпные месторождения золота в бассейнах рек Малый и Большой Анюй. Для развития работ была организована Анюйская комплексная геологоразведочная экспедиция, а в ее составе несколько геолого-разведочных партий.

В результате были открыты десятки промышленных месторождений россыпного золота, на базе которых организовано несколько приисков, объединенных в Билибинский горнодобывающий комбинат.

В этот период Салат Михайлович Абаев постоянно руководил общим направлением геологоразведочных работ, неоднократно посещал разведочные партии и месторождения. Во время этих посещений я, тогда еще совсем молодой геолог, постоянно чувствовал его поддержку и заботу, учился у него не только премудростям геологии, но и умению общаться с людьми, ясно и четко ставить перед ними задачи, которые необходимо решить. В этот период мне довелось вместе с Салатом Михайловичем пройти много километров по тундре и тайге, а также передвигаться на различных и весьма экзотических видах транспорта — от собачьей и оленьей упряжек до вездехода и вертолета.

Большой заслугой Салата Михайловича была работа со специалистами — геологами, в подавляющем большинстве молодыми, полными сил и энергии людьми.

В основном его, а также начальника Сеймчанского РайГРУ К. А. Иванова усилиями в коллективе была создана С.М. Абаев с молодым специалистом творческая обста- Олегом Цопановым в маршруте новка, стремление лучшим образом провести поиски, вера в возможность открытия месторождения золота. Коллектив Сеймчанского районного геологоразведочного управления и входящая в его состав Анюйская геологоразведочная экспедиция работали весьма эффективно. В результате каждый год приносил новые открытия месторождений россыпного золота, большинство из которых оперативно вводились горняками Билибинского комбината в отработку.

О высоком профессиональном и научном уровне коллектива свидетельствует тот факт, что из его состава вышло 7 докторов и 24 кандидата геолого-минералогических наук.

Выявление Чукотской золотоносной провинции и ее промышленное освоение было высоко оценено государством.

Абаеву Салату Михайловичу и группе геологовпервооткрывателей месторождений была присуждена Ленинская премия.

Без преувеличения можно сказать, что представитель Северной Осетии Абаев Салат Михайлович внес существенный вклад в одно из крупнейших открытий отечественной геологии.

Сеймчанское РайГРУ (19551961 гг.) В середине 50-х годов прошлого столетия на СевероВостоке России произошла серьезная перестройка управления горнодобывающей отраслью и геологической службой. Ее очевидные причины — смерть Сталина и последующие кадровые изменения в руководстве страной, коренная реорганизация НКВД, куда входил Дальстрой и подобные ему «комбинаты особого типа», амнистия заключенным, составлявшим главную производительную силу Дальстроя. По существу без рабочих остались горнопромышленные управления, прииски, участки, разведрайоны, районные геологоразведочные управления (райГРУ) и экспедиции. Из подчинения Дальстрою стали выводиться и передаваться другим ведомствам и министерствам специализированные службы; в конечном итоге, на базе Дальстроя в 1957 г. был сформирован Северо-Восточный совнархоз, Северо-Восточное геологическое управление (СВГУ) с его подразделениями (райГРУ, экспедиции) и ряд других организаций.

В начале 1955 г. геологическая служба ликвидированного Юго-Западного горнопромышленного управления Дальстроя, располагающегося в пос. Сеймчан, была объединена с Нижне-Колымским РайГРУ, размещавшимся до реорганизации в пос. Зырянка. Было создано Сеймчанское РайГРУ, ставшее одним из крупнейших районных геологоразведочных управлений Северо-Востока. Территория деятельности РайГРУ включала площадь Среднеканского, частично Хасынского, Северо-Эвенского и Омсукчанского районов Магаданской области, район восточной тундры (позднее Билибинский) Чукотского автономного округа, занимая пространство почти от Охотского моря до побережья Ледовитого океана. Начальником РайГРУ был назначен Константин Александрович Иванов, главным геологом стал Салат Михайлович Абаев. За относительно короткий срок они сумели решить сложные организационные и технические вопросы, создать и сплотить большой и разнородный исследовательский коллектив, приступивший к систематическому изучению геологического строения россыпных и рудных месторождений обширной территории среднего течения Колымы, а затем и Чукотки.

Разнообразна была сфера деятельности управления — геологическая съемка мелкого, среднего и крупного масштабов, поисковые, геофизические и геоморфологические исследования, поиски и разведка россыпей золота и различных рудных месторождений. Геологическим картированием миллионного и полумиллионного масштаба были покрыты последние «белые» пятна на геологической карте Магаданской области, главным образом в удаленных районах Омолона и Западной Чукотки; в съемках участвовали Ю. Р. Васильев, М. В. Гусаров, А. М. Дискин, С. Г. Желнин, В. А.  Касаткин, Г. К.  Клещев, В. И.  Петров и многие другие.

Составлены листы Государственной карты миллионного масштаба первого поколения (Д. Ф. Егоров, С. М. Тильман, А. П. Шпетный), не утративший своего значения до сих пор.

Во второй половине 50-х гг. было начато планомерное геологическое картирование масштаба 1:200000-1: (получившее позднее статус Государственного), в процессе которого сформировался особый коллектив геологов, называвших себя «листовики» — В. В. Велинский, В. В. Гулевич, В. С. Дегтярев, Ю. М. Довгаль, Э. С. Копытов, Н. Н. Незнанов, Б. Ф. Палымский, И. А. Панычев, Г. А. Поданев, А. Я. Радзивилл, А. И. Садовский, А. Г. Сенотрусов, К. В. Симаков, Г. М. Сосунов, П. П.  Сыркин, В. А.  Шишкин, Б. М.  Янин и многие другие.

Новые геологические материалы требовали тщательного анализа и обобщения, инициаторами которого выступали как опытные геологи — С. М. Тильман, крупный специалист по тектонике Северо-Востока, А. П.  Шпетный, с его энциклопедическими знаниями в области региональной геологии, и др. так и молодые; полученный импульс к творческой деятельности обусловил интерес многих из них к научной деятельности, воплотившийся в последующем в защите кандидатских и докторских диссертаций.

Этап крупномасштабного картирования из-за слабой изученности региона еще не наступил; однако поиски россыпных месторождений осуществляли многочисленные поисково-геоморфологические партии, а на выявленных в процессе съемки перспективных рудных объектах вскоре начинали работать детальные поисковые партии и отряды. Специализированные задачи решали геофизические, геоморфологические, стратиграфические и др. партии, тематическими исследованиями занималась группа под руководством О. С. Грачевой и В. Д. Аксеновой.

Чрезвычайно важную роль сыграло Сеймчанское РайГРУ в изучении россыпных и рудных золотых месторождений. Если с военных лет профилирующим металлом региона считалось олово, то в пятидесятые годы перед геологической службой была поставлена задача поисков и разведки золоторудных месторождений, в том числе оценка перспектив новых золотоносных районов. Во многом по инициативе руководителей РайГРУ были начаты поисково-разведочные работы на россыпное золото в бассейне р. Малый Анюй на Западной Чукотке, и вскоре здесь был открыт крупный Анюйский золотороссыпной район, долгое время успешно добывал Билибинский ГОК, возникли благоустроенные поселки, многие из которых получили наименование выдающихся геологов и первопроходцев Северо-Востока (Билибино, Алискерово, Стадухино и др.). В Среднеканском районе разведку россыпей вели Осеннинская и Ороёкская геологоразведочные партии, обеспечившие работу Среднеканского и Глухаринского ГОКов. На этих объектах вырос коллектив опытных геологоразведчиков, многие из которых стали крупными руководителями производства — В. Ф.  Логинов, И. Б.  Флеров, О. Х. Цопанов и многие другие. В эти же годы было открыто и начало разведываться Каральвеемское золоторудное месторождение, изучение которого начинал А. М. Авдеев.

В 1961 г. руководством СВГУ было принято решение по очередной реорганизации Сеймчанского РайГРУ. Большая часть сотрудников была переведена в пос. Билибино, центр Анюйской геологоразведочной экспедиции, с образованием Анюйского РайГРУ, оставшиеся — вошли в Сеймчанскую экспедицию. Официальная причина — необходимость приближения коллектива к местам основной работы. Но были и другие причины, не столь очевидные, хотя и весомые. Руководители Сеймчанского РайГРУ были людьми крайне неудобными для вышестоящего руководства, не боялись высказывать собственное мнение, выступать с инициативой, часто не совпадающей с планами и представлениями администрации СВГУ. Тем более недопустимым считалось невыполнение распоряжений районных партийных организаций — срочно «бросить»

наличный коллектив управления на сенокос или уборку капусты. Поэтому  К. А.  Иванов и С. М.  Абаев в служебных документах через короткие промежутки времени характеризовались контрастно: то резко критически, за самоуправство и излишнюю оптимистичность при принятии геологических решений, то хвалебно, за перевыполнение планов и открытие новых месторождений; партийные выговоры чередовались с постановлениями об их снятии и вынесением благодарностей за отличную работу. К тому же К. А.  Иванов неоднократно получал предложения на «повышение» в должности, но отказывался, считая своим долгом прежде завершить работы по оценке Анюйской золотоносной площади. Кто же будет терпеть под собой мину замедленного действия? Итак, появился «повод», пошли в ход очередные выговоры по партийной и производственной линиям; в конечном итоге в 1961 г. К. А. Иванов возглавил крупный комбинат в Мурманской области, С. М. Абаев стал работать старшим научным сотрудником научно-исследовательского института во Владикавказе, а большая часть коллектива геологов РайГРУ получила новую прописку, новое руководство и начала создавать новую, «чукотскую» страницу истории геологического изучения края.

Подведем основные итоги деятельности Сеймчанского РайГРУ. За относительно небольшой отрезок времени (7 лет) было организовано более 200 полевых партий различной специализации (около 30 ежегодно), разномасштабными съемками перекрыты сотни тысяч кв. км, созданы геологоразведочные экспедиции и партии, открывшие и разведавшие новые золотоносные районы и месторождения золота, на базе которых построены новые поселки, прииски, рудники.

В чем же причины столь плодотворной работы? В удачной организационной основе? В привилегированном положении среди других геологических предприятий? Или просто в «везении», геологическом «фарте»? Вероятно, отчасти это все справедливо, но главное все же в другом.

Прежде всего, это — новые задачи, поставленные перед геологической службой региона: возвращение к «приоритетности» золота по отношению к другим полезным ископаемым, отсюда — к поискам золотоносных площадей и объектов. Большое значение имел бойцовский характер руководителей Сеймчанского РайГРУ К. А.  Иванова и С. М. Абаева. К моменту организации управления у каждого из них уже был большой опыт работы в геологических организациях Северо-Востока. В сохранившихся характеристиках, как положительных, так и критических, всегда подчеркивалась их высокая профессиональная грамотность и инициативность. Это были люди решительные и смелые в принятии решений, новаторы в производстве, романтики в душе. За выдающиеся заслуги в открытии и освоении новых золотоносных площадей оба они стали лауреатами Ленинской премии. Велика роль К. А. Иванова и С. М. Абаева в создании дееспособного, творческого коллектива РайГРУ. Они не боялись доверять ответственную работу молодым геологам. Средний возраст инженернотехнического персонала составлял 25-27  лет; было принято считать, что если молодой специалист через 2-3 года не претендует на роль начальника партии или отряда, то проку от него будет мало. Свободного времени у молодежи совершенно не было: ежегодно проводились слеты молодых специалистов, Дни геологов, которые требовали длительной подготовки, сопровождались спортивными соревнованиями, художественной самодеятельностью, научными конференциями. В результате потенциал каждого работника быстро раскрывался и развивался. В общей сложности геологами, начинавшими свой трудовой путь в Сеймчанском РайГРУ, защищено около сотни кандидатских и десятки докторских диссертаций, многие из них стали крупными руководителями производства.

Итак, выдающиеся производственные и научные достижения Сеймчанского РайГРУ обязаны счастливому сочетанию трех основных факторов: полное соответствие запросам и требованиям времени к задачам и результатам геологической службы; умелое и «мудрое» руководство предприятием; молодость и энтузиазм коллектива.

Сотрудники спецэкспедиции Сеймчанского РайГРУ, 1956 г.

Сотрудники научного отдела Сеймчанского РайГРУ, 1956 г.

ПРИВЕТСТВЕННЫЙ АДРЕС

ГЛУБОКОУВАЖАЕМЫЙ САЛАТ МИХАЙЛОВИЧ!

КОЛЛЕГИЯ МИНИСТЕРСТВА ГЕОЛОГИИ РСФСР

СЕРДЕЧНО ПОЗДРАВЛЯЕТ ВАС С СЕМИДЕСЯТИЛЕТИЕМ СО

ДНЯ РОЖДЕНИЯ.

ГЕОЛОГИ РОССИИ ЗНАЮТ ВАС КАК КРУПНОГО

СПЕЦИАЛИСТА-ГЕОЛОГА, ОДНОГО ИЗ ОРГАНИЗАТОРОВ И

АКТИВНЫХ УЧАСТНИКОВ ГЕОЛОГИЧЕСКОГО ИЗУЧЕНИЯ

ВОСТОЧНЫХ РАЙОНОВ, СПОСОБСТВОВАВШЕГО

СОЗДАНИЮ КРУПНОЙ СЫРЬЕВОЙ БАЗЫ В СЕВЕРОВОСТОЧНЫХ РАЙОНАХ СТРАНЫ.

МЫ ВЫСОКО ЦЕНИМ ТАКЖЕ ВАШЕ ЛИЧНОЕ УЧАСТИЕ В

ОТКРЫТИИ И ИЗУЧЕНИИ РЯДА МЕСТОРОЖДЕНИЙ ЗОЛОТА

ЧУКОТКИ, ЗА ЧТО ВЫ УДОСТОЕНЫ ПОЧЕТНОГО ЗВАНИЯ

ЛАУРЕАТА ЛЕНИНСКОЙ ПРЕМИИ.

В ПОСЛЕДУЮЩИЕ ГОДЫ, РАБОТАЯ В СЕВЕРОКАВКАЗСКОМ ГЕОЛОГИЧЕСКОМ УПРАВЛЕНИИ МИНГЕО

РСФСР, ВЫ ВНЕСЛИ БОЛЬШОЙ ВКЛАД В УКРЕПЛЕНИЕ

МИНЕРАЛЬНО-СЫРЬЕВОЙ БАЗЫ СЕВЕРО-ОСЕТИНСКИЙ

АВТОНОМНОЙ РЕСПУБЛИКИ.

ВАШ САМООТВЕРЖЕННЫЙ ТРУД, ШИРОКАЯ ЭРУДИЦИЯ,

БОЛЬШОЙ ПРАКТИЧЕСКИЙ И НАУЧНЫЙ ОПЫТ, ПРОСТОТА

И ОТЗЫВЧИВОСТЬ ЗАВОЕВАЛИ ВАМ ЗАСЛУЖЕННЫЙ

АВТОРИТЕТ СРЕДИ ШИРОКОГО КРУГА ГЕОЛОГОВ.

ЖЕЛАЕМ ВАМ, ГЛУБОКОУВАЖАЕМЫЙ САЛАТ

МИХАЙЛОВИЧ, КРЕПКОГО ЗДОРОВЬЯ, МНОГИХ ЛЕТ

ДАЛЬНЕЙШЕЙ ПЛОДОТВОРНОЙ НАУЧНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ,

СЧАСТЬЯ И БЛАГОПОЛУЧИЯ В ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ.

ПО ПОРУЧЕНИЮ КОЛЛЕГИИ

ПЕРВЫЙ ЗАМЕСТИТЕЛЬ МИНИСТРА

ГЕОЛОГИИ РСФСРВ. Ф. ЛОГИНОВ

ПРИВЕТСТВЕННЫЙ АДРЕС

ДОРОГОЙ САЛАТ МИХАЙЛОВИЧ!

Коллектив орденоносного производственного объединения «Севвостгеология» сердечно поздравляет Вас со славным юбилеем — 70-летием со дня рождения.

В этот замечательный день мы выражаем Вам свою глубокую признательность и благодарность за большой труд, внесенный Вами в геологическое изучение и освоение богатств Северо-Востока, которому Вы подарили двадцать лет своей жизни.

Здесь вы познали трудности и невзгоды полевой жизни, радости первопроходца и первооткрывателя, удачи творческой и производственной деятельности.

Ваш путь от десятника до главного геолога районного геологического управления позволил накопить большой производственный опыт, который Вы успешно применяли на практике. Особенно плодотворна была Ваша работа в Сеймчанском райГРУ, где Вы возглавляли большой, в основном молодой коллектив геологов. Именно тогда получили широкое развитие геологоразведочные работы на Западной Чукотке, приведшие к открытию и освоению богатств этого края.

Ваши бывшие воспитанники и ученики с благодарностью вспоминают Вашу доброту, внимательность и заботу, с которой Вы относились к молодым специалистам, прививая им любовь к избранному делу, воспитывая профессиональное мастерство.

Многие из них стали крупными организаторами геологической службы Министерства геологии СССР, а также видными учеными.

За большие заслуги в освоении богатств Северо-Востока вам присвоено почетное звание лауреата Ленинской премии.

Будучи персональным пенсионером Вы, как и прежде, полны энергии, сил, оптимизма и продолжаете успешно трудиться в НИИ, поддерживая самую тесную связь с коллегами и товарищами, работающими на Крайнем Севере и всегда с любовью и признательностью вспоминающими вас.

В день юбилея примите, дорогой Салат Михайлович, наши сердечные, теплые и искренние пожелания. Здоровья вам, бодрости, успехов во всех делах, долгих лет жизни.

О Салате Михайловиче Абаеве В августе 1958 г. я, свежеиспеченный горный инженергеолог, выпускник НПИ (Новочеркасский политехнический институт), появился в небольшом кабинете главного геолога Сеймчанского РайГРУ, входившего в СВГУ (СевероВосточное геологическое управление). В кабинете было шумно — его хозяин энергично втолковывал что-то нескольким бородатым мужичкам. Я попытался потихоньку вернуться за дверь, но Салат Михайлович скомандовал:

«Куда! Садись!».

Я сел и принялся рассматривать человека, в чье распоряжение попал. Салат Михайлович был высок, худ, седоват, энергичен, его лицо было округлым, чрезвычайно живым, гладко выбритым, говорил он горячо, с явным кавказским акцентом.

Мужички вышли, и я протянул свои документы Салату Михайловичу. «НПИ? Хорошо. «Красный диплом?» — отлично! Чукотки не боишься?»

Чукотки я не боялся и через сутки вылетел в Билибино, а затем на тракторных санях выехал в Черенывеемский разведотряд Каральвеемской ГРП, занимавшейся геологоразведочными работами на золото, в бассейне р. Большой Анюй… Может быть, главным достоинством С. М.  Абаева, как геологического руководителя одной из крупнейших колымских организаций, заключалось в том, что он, когда к нему попадал молодой специалист — опекал его и по-человечески и профессионально — наблюдал его, как бы на расстоянии, следил за его ростом, за его повседневной жизнью, такой непростой на Северо-Востоке.

Колымские морозы, наводнения, пожары, смерти — все это сваливалось на неокрепшие плечи… Через 8 месяцев работы горным мастером я был отозван из Черенывеемского отряда для работы старшим геологом Осеннинской ГРП (геологоразведочной партии), уже на Центральной Колыме. Первый мой проект на разведку месторождений россыпного золота в Среднеканском районе Колымы «правил» Салат Михайлович.

«Реализовать» геологические проекты на Колыме, даже собственные, дело непростое… В декабре 1961  года при морозце около 50° по Цельсию бульдозер вместе с бульдозеристом и мною, трассировавшим новую дорогу, ушел под лед р. Колымы. Люди успели всплыть, а моя планшетка с топокартой, в те годы считавшейся «секретной», — была утащена сильным течением куда-то вниз по Колыме… Я по молодости (и с помощью спирта!) отделался насморком. Однако «спецотдел» РайГРУ (геологоразведочное управление) за утерю карты решил отстранить меня от работы с «Секретными материалами»… Это стало бы концом моей профессиональной деятельности… Салат Михайлович очень не любил обижать людей.

Когда на научно-технических советах при обсуждении многочисленных «жгучих» геологических проблем схлестывались мнения и дело вот-вот могло дойти до рукопашной, Салат Михайлович разводил наиболее горячих участников «диспута» на безопасное расстояние и произносил сакраментальную фразу, ставшую известной всей геологической общественности на Колыме:

«И ты прав — и ты прав!».

…Но в случае моего «чудесного всплытия», когда чиновник из «спецотдела» попытался занять формальную позицию, всегда добродушного Салата Михайловича трудно было узнать! Последними словами он изругал ретивого «служаку»:

— «Мальчишка жив остался, а ты со своей картой!..».

Карту списали… Жизнь продолжалась!

Салат Михайлович в значительной мере определял ту доброжелательную атмосферу, которую чувствовал каждый неравнодушный человек, который попадал в коллектив Сеймчанского РайГРУ. Задолго до установления общегосударственного Дня геолога в Сеймчане дважды в год — в апреле и сентябре (в начале и в конце полевого сезона) — отмечали День полевика… Шутливым концертам по этому поводу мог бы позавидовать зритель, попавший на современные всероссийские КВНы!

Добрая и творческая атмосфера, характерная для Сеймчанского РайГРУ в 50-60 гг., атмосфера в которой отнюдь не последнюю роль играла личность главного геолога, на мой взгляд, явилась естественным следствием серьезных открытий, сделанных геологами при выполнении ими геологоразведочных работ на золото на Чукотке.

И Салат Михайлович заслуженно носил звание лауреата Ленинской премии СССР… После 20  лет работы на Колыме и Чукотке Салат Михайлович вернулся «на материк», на Северный Кавказ, а я вылетел в Мали.

Но, к счастью, жизнь вновь свела меня с Салатом Михайловичем. В 1965 г. я проводил работы на золото теперь уже на Центральном Кавказе, и мы очень полезно сотрудничали в рамках этой проблемы.

И на этом этапе жизни я снова почувствовал незаурядность личности Абаева. Когда я с увлечением входил в курс проблем Северо-Кавказского золота, я впервые, причем не без влияния С. М. Абаева, начал подумывать о необходимости действительно рационального использования уникальной Северо-Кавказской природы. А Салат Михайлович, судя по его статьям, вплотную приближался к современным критериям использования природной среды, ныне применяемым передовыми геоэкологами. Он уже в 70-е годы прошлого века понимал, что для Северного Кавказа к числу приоритетных следует относить не только минеральные ресурсы, подверженные экономической конъюнктуре, «цена» которых в жизни человека постоянно растет… Для меня Салат Михайлович Абаев остался одним из наиболее ярких личностей, представлявших советскую геологию.

СЛОВО О ЧЕЛОВЕКЕ

Салата Михайловича Абаева Есть такая профессия — геолог. И есть на земле места, обойденные благами цивилизации. Места отдаленные и не очень от благоустроенных городов, но одинаково труднодоступные, а в них — этих местах — неразгаданная тайна и запрятанные клады, так нужные людям.

На поиски этих кладов уходят люди, одержимые, избравшие для себя профессию геолога, а значит сознательно отодвинувшие на второй план домашний уют и блага цивилизации.

Так было, так есть и так будет. И это прекрасно! Не будь так, человечество еще долго обрабатывало бы землю деревянной сохой, освещало свои жилища лучиной, бороздило водные пространства на веслах и под парусами.

Ни в коем случае не умаляя важность в сегодняшней жизни массы иных профессий, позволю себе утверждать, что если неоспоримо на первом месте стоит профессия хлебопашца, то в следующем десятке жизнеобеспечивающих профессий не на последнем месте профессия геолога.

Так сложилась жизнь у меня, что мечта далекой довоенной юности стать геологом осуществилась только в 1952 году, когда позади остались годы игры со смертью и четыре ранения. И до выхода на пенсию в 1979 году я не изменил сделанному в юности выбору.

Судьба свела меня на далекой Колыме с человеком, о котором я считаю своим долгом рассказать сегодня, когда прошло достаточно времени после вызвавшего шок известия о кончине этого человека, и воспоминания о нем вызывают не боль, а чувство благодарности судьбе, подарившей годы общения с ним.

Итак, сданы экзамены в Колымской «Академии» — на курсах техников-геологов узкой специальности, и по распределению я отправился в холодном грузовом самолете «Ли-2» в загадочную для меня Зырянку, в распоряжение Нижне-Колымского РайГРУ.

Начало мая. Весна входит в свои права. Ночей практически нет. Лечу с женой. Она прилетела ко мне в Магадан в декабре 1951 года, оставив нашего первенца, которому не исполнилось и года, у своих родителей во Львове.

Встречавший самолет представитель РайГРУ определил нас на ночлег, а на следующий день состоялось мое знакомство с человеком, который впоследствии в течение почти десяти лет был моим начальником и учителем, но более всего — и это не преувеличение — ангелом-хранителем.

Я вошел в кабинет главного геолога РайГРУ и увидел вставшего из-за стола высокого, стройного человека с крупным загорелым лицом, черными бровями и копной седых волос, украшавших голову. Добродушная улыбка и протянутая рука для приветствия как-то сразу убрала представлявшийся мне за дверью этого кабинета непреодолимым барьер между ним — главным геологом — и мной — неопытным техником-геологом узкой специальности.

— Как долетел?

— Спасибо, хорошо… — Один или с семьей?

— Я и жена, сын остался во Львове… Так я впервые познакомился с Салатом Михайловичем Абаевым.

Во время нашей первой встречи Салат Михайлович вызвал коменданта поселка геологов и, представив меня, распорядился о квартире. Это была небольшая комнатушка на краю поселка в деревянном засыпном доме с кирпичной печкой-плитой (это было прогрессом, так как в большинстве таких домов стояли металлические печкибуржуйки).

Сразу же от крыльца дома начиналось болото, соединявшееся в весеннее половодье с рекой Колымой. Сюда садились стайки куликов и утки. Это было весьма кстати. Я в первый же вечер подстрелил несколько куликов и утку.

В отделе кадров, куда я накануне сдал направление, меня ознакомили с приказом о моем назначении техником-радиометристом в партию детальных поисков м-ба 1:10000 на месторождение железных руд «Победнинское», что меня крайне огорчило, так как я мечтал о дальних маршрутах по нехоженым местам. А десятитысячная партия — это «пятачок», который обойдешь за день и весь сезон ничего нового не встретишь. Но что-либо изменить я не мог.

Тем более, что в те годы геологическая служба на Колыме была полувоенной организацией, имевшей свою форму — черные шинели с петлицами, в которых были знаки различия. Многие начальники партий носили погоны. Были такие звания, как горный директор определенного ранга.

В петлицах горных директоров были большие звезды, как у старшего офицерского состава в армии, а головным убором являлась папаха полковничьего типа. Выглядело все это внушительно. А начальник Нижне-Колымского РайГРУ Дятлов имел чин полковника.

Через два дня я с рюкзаком за спиной и двуствольным охотничьим ружьем отправился на «Победнинский» разведрайон, где уже находилась полевая партия, в которую я был назначен. До разведрайона было около 100 километров, и примерно на половине дороги я заночевал в таежном зимовье.

Отыскать стоянку партии было несложно, и вскоре я представился начальнику партии Никонову, как оказалось впоследствии, добрейшему человеку, но имевшему слабость к «зеленому змию», сыгравшему с ним вскоре злую шутку.

Непосредственно я подчинялся Ивану Пухову — начальнику ревизионного отряда, входившего в состав партии на правах, я бы сказал, странной «автономии». Так, например, результаты радиометрических замеров горных выработок являлись секретными и не подлежали оглашению даже начальнику партии, если у него не было допуска к работе с секретными материалами ф.2!?

Но вскоре я понял, что эта «секретность» ничего не значащих цифр в журналах радиометрических наблюдений — маска, порожденная атмосферой «шпиономании», насаждавшейся в массах граждан, требованиями о бдительности.

Закончился мой первый полевой сезон. Пухов, являвшийся секретарем партийной организации РайГРУ, ссылаясь на график проведения отчетно-выборных партийных собраний, утвержденный политотделом КолымоИндигирского речного пароходства, сумел получить у начальника разведрайона майора Исакадзе верховую лошадь и, захватив вещи и радиометрические журналы и карту, отправился к берегу Колымы, куда дважды в неделю из Зырянки приходил катер.

Мне же Пухов сообщил, что через три дня отправится к берегу Колымы вьючный транспорт, и начальник разведрайона обещал выделить две лошади для отряда.

Радиометры, образцы горных пород, палатка — это все оставалось со мной, и я должен был это имущество доставить в поселок.

При этом Пухов предупредил меня об особой бдительности, так как каюры все осуждены по статье «58» (антисоветская деятельность), а новый радиометр «Байкал УР-4»

— секретный.

Я предложил Пухову взять этот радиометр с собой, но Пухов отказался, сославшись на то, что он будет один в тайге и рисковать секретной аппаратурой не имеет права.

Обещанных Исакадзе лошадей мне пришлось ждать до снега и устойчивых морозов. В конце концов лошадей мне выделили, но транспорт шел не на берег Колымы, куда направляли на отдых наиболее обессилевших лошадей.

Конбаза находилась более чем в пятидесяти километрах от берега Колымы.

Конбазой заведовал спецпоселенец, осужденный в свое время по «58» статье. Срок он отбыл, но выезд в центральные районы страны ему был запрещен. Пробыл я на конбазе неделю, надеясь получить лошадей, но тшетно.

Фактически распоряжался на конбазе не заведующий, а два амбала-вохровца, опухшие от бесконечного пьянства.

Договориться с ними мне не удалось. И тогда заведующий конбазой посоветовал мне, пока не усилились морозы и не пошла шуга по Колыме, сделать саночки и потихоньку «топать ножками», как он выразился, на берег. «За эти три дня ты дойдешь. А иначе сидеть тебе долго, пока лед на реке не скрепнет. Возьми с собой то, что считаешь важным, а остальное оставь у меня. За сохранность не беспокойся.

Установится зимник, и я тебе перешлю».

Так я и поступил. Саночки получились не ахти какие, но прочные. Я увязал на них ящик с радиометрами, личные вещи и с утра пораньше отправился в путь. Дошел до берега не за три дня, а за два, но мой переход едва не закончился для меня трагически.

Когда до берега Колымы оставалось по моим расчетам несколько сот метров, и я тянул санки из последних сил, лед подо мной провалился. Дело в том, что я на второй день пути пришел к выводу, что надо спуститься на лед замерзшей речки, вдоль которой проходила тропа, и идти по ровному льду, а не мучаться по рытвинам тропы. Так я и сделал.

Я с головой окунулся в ледяную воду. В последний момент успел сбросить с груди шлею, которой тянул санки, иначе радиометры оказались бы под водой. Молодость помогла мне выбраться из ледяной купели, и я побежал, с трудом переставляя ноги. Успел заметить метрах в ста впереди дым. Открыл дверь зимовья и свалился на пол у входа. Сторож-татарин помог мне снять с себя мокрую обледенелую одежду, вытер меня насухо, растер всего медвежьим жиром на скипидаре, уложил на нары, набросив сверху старый тулуп и какое-то тряпье. Потом дал выпить полстакана спирта.

Я рассказал ему, что случилось, попросил сходить за санками и уснул. Сколько проспал — не помню, но когда проснулся и попытался подняться — все поплыло перед глазами и я отключился. Видимо, потеря сознания была кратковременной, так как я услышал слова моего благодетеля, смерившего мне температуру:

— О, шайтан, сапсим плохо, такой жар!

Я не помню, как пришел катер, как меня несли в него.

Очнулся уже в больнице. На третий день, когда спала температура, меня неожиданно навестил начальник спецотдела с погонами старшего лейтенанта и начал расспрашивать, при каких обстоятельствах и когда я познакомился со сторожем перевалки.

Я ничего не понимал и механически отвечал на заданные вопросы, не подозревая, что затеял этот старший лейтенант.

А дальше события разворачивались следующим образом. Начальник спецотдела подал начальнику РайГРУ полковнику Дятлову рапорт о преступно-халатном отношении техника-геолога Ф. В. Шкирманкова, выразившемся в оставлении им без присмотра секретного радиометра в помещении, где проживает осужденный за антисоветскую деятельность по «58» статье спецпоселенец. Заканчивался рапорт предложением лишить меня допуска к работе с секретными материалами ф.2 и передать дело в следственные органы.

Ознакомившись с рапортом, Дятлов вызвал к себе Салата Михайловича и дал его прочесть ему.

Салат Михайлович ничего не сказал, и Дятлов принял его молчание за согласие с предложением начальника спецотдела.

— Раз согласен с предложением начальника спецотдела, тогда завизируй рапорт, это твой кадр!

— Я не могу, Василий Иванович, завизировать этот рапорт!

— Как так не можешь? Это же факт, что этот техник-разгильдяй оставил на несколько дней новейший секретный радиометр на откуп ярому антисоветчику!

— Да, оставил, но при каких обстоятельствах? Но суть не в этом… — А в чем же? — перебил Салата Михайловича Дятлов.

— А в том, что этот радиометр никакого секрета не представляет!

— Но он же входит в перечень засекреченной аппаратуры!

— Перечень этот устарел и давно требует пересмотра, а я тебе через час положу на стол доказательства справедливости моего утверждения!

Дятлов вопросительно посмотрел на главного геолога и согласился, видимо, заинтригованный позицией Салата Михайловича. Что же принес Дятлову Салат Михайлович в доказательство правоты своего утверждения?

Он положил на стол Василию Ивановичу две книжки.

Одну — «Инструкция к радиометру «Байкал» и вторую — учебник «Радиометрия» издания 1948 года. Раскрыл их, где были напечатаны принципиальные схемы радиометров, и сказал: «Если ты найдешь отличия в схемах, я, не отходя от стола, завизирую рапорт начальника спецотдела!».

Дятлов внимательно какое-то время изучал схемы, а затем хмыкнул и сказал:

— Да, действительно, ты прав — один к одному! Но разгильдяйство налицо и должно быть наказано. Подготовь проект приказа о наложении взыскания!

— Василий Иванович, Шкирманков — кандидат в члены партии, давай рассмотрим этот случай на партийном собрании. Кстати, и у Пухова, как говорится, рыльце в пушку?