[ «Владикавказ 2013 ББК 76.11 Автор проекта и составитель Е.С. Абаева-Галачиева Авторский коллектив благодарит за финансовую помощь в издании книги Абаева Сослана Борисовича Агузарова Руслана Ахсарбековича Бекузарова ...»
Уважаемая Елена Саввична, я безмерно признателен и благодарен Вам за то, что Вы нашли время для незнакомого человека сообщить ему весточку об его отце. В наш жестокий век, к великому сожалению, это такая редкость подумать о другом, чужом, человеке, побеспокоиться о нем! Но, по-видимому, это у вас по наследству. Наш философ Мераб Мамардашвили писал, что «человек не является продуктом природы — природа не создает людей;
по-настоящему мы только при втором рождении рождаемся. А это рождение происходит в том поле, где возможный человек соединился с символом, и от напряжения этого слияния и вследствие усилия над собой в человеке рождается человек», то есть человек сам в себе должен родить человека, или настоящий человек — дважды рожденное существо.
Русские говорят: «Человек с большой буквы». Таким был Ваш отец. В этой маленькой книге, присланной Вами, из каждой строки встает Салат Михайлович, она вся проникнута его любовью к людям. Например, его отношение к моему отцу: «Несмотря на то, что с политическими заключенными общаться было строго запрещено, я жалел его и часто приглашал к себе домой. В 1946 году после окончания срока заключения по моей настойчивой просьбе ему было разрешено ехать домой в Тбилиси.
Денег у него не было. Я дал ему 1000 рублей и проводил в дорогу». Как будто это так все просто и естественно.
Но для того, чтобы все это совершить, недостаточно было одного человеколюбия, еще надо было иметь смелость, и немалую, — коммунисты такие вольности редко кому прощали, и не каждый мог решиться на такой поступок: приглашать к себе изгоя — «врага народа», а потом еще помочь ему вернуться на малую родину. Не много ли?
Тем более что в то время на Дальний Восток людей или насильно засылали, или же заманивали разными льготами (это, конечно, не относится к Салату Михайловичу — таких романтиков было немного). Или же случай с уголовником-старателем, когда Салат Михайлович поверил ему и открыл золотоносную жилу… Или его доброе отношение к молодым специалистам… Мой отец был таким же убежденным геологом, как и Ваш. Оказывается, он так увлекательно рассказывал про геологию, что сагитировал своего друга, известного писателя, поступить на геологический факультет. Так что, когда Ваш отец приглашал моего к себе в гости, наверное, у них было что друг другу сказать, и они вместе не скучали.
Конечно, имя Абаева мне и до Вашего письма было известно, но не в той мере, в какой бы хотелось. Когда отец вернулся, мне тогда было лет 14. Родители мои при мне старались не говорить о своих невзгодах во время заключения. Ведь моя мать тоже сидела как «член семьи», — была такая 58-я статья. Она считала, что мне не следует знать всей правды, всего беззакония и несправедливости, жертвами которых родители оказались — «ведь сыну (то есть мне) в этой стране жить», — говорила другим она.
Эта маленькая книга Салата Михайловича очень взволновала меня, начала жизненных путей наших отцов в какой-то мере похожи: безотцовщина в раннем детстве, потом геологическая партия, эта удивительная любовь к своей профессии, переходящая в страсть… Слава Богу, что судьба оказалась милостивой хоть к Вашему отцу, пощадила его. Я безмерно благодарен Салату Михайловичу — ведь без его помощи я бы никогда не смог бы увидеть своего отца, узнать его.
Уважаемая Елена Саввична, я очень рад, что Ваш народ так высоко чтит память Вашего отца — Человека и труженика. Проведенный юбилей — тому доказательство. С наилучшими пожеланиями Тамаз Леонидович Чантладзе».
На фоне взрывоопасного обострения грузиноосе тинских отношений, на фоне столкновения политиче ских амбиций и противостояния, готового перейти в военный конфликт, история подобных искренних че ловеческих отношений воспринимается как добрый знак надежды. Ибо не перечеркнуть прошлое, в кото ром мы были людьми одной страны и нравственные ценности которой, несмотря ни на что, сумели сохра нить. Не перечеркнуть память, эхо которой способно вызвать в сердце любовь, откликнуться на дружеское послание из вечности и объединить, а не разъединить людей, какой бы национальности они ни были. Одно из многих тому подтверждений — история, рассказан ная выше… В минуты отдыха в горах Осетии.1967 год.
ГЕОЛОГ
Вот он по улице шагает, Его рюкзак походный полон.И пыль на сапогах такая, Что кажется — весь мир прошел он.
И вправду, где он только не был, Какие дали не измерил!
Бывало так: ни крошки хлеба, А он все шел, все шел и верил.
И где-то в дебрях непролазных Ободранными в кровь руками, Измучась, обессилев сразу, Он поднимал тот самый камень, Тот самый редкий, за которым Он шел, забыв про все на свете… Все тот же лес, все те же горы, И в спину бьет попутный ветер.
А там уже за ним по следу Столбы размашисто шагают, Шахтеры и прорабы едут, И взрывы глушь тайги пугают.
И крышей упираясь в небо, Встают дома, где жить мы будем, А он идет… Вот так и мне бы Указывать дорогу людям.
Я знаю, Север, ты в душе у многих Суровыми легендами одет, Как символ ими пройденной дороги, Оставил свой неизгладимый след.
И что это за страсть такая в людях, — А в нас она особенно сильна, — Искать приют в просторах снежно-лютых И все скитанья испытать сполна.
И по наследству, что ли, по привычке что ль Для нас дороже, чем родная мать, Идти вперед, хоть к черту на кулички, Но только бы идти, а не стоять.
И потому, знать, со времен Дежнева Всё в эту даль на Северо-Восток — Как за жар-птицей, как за сказкой новой — Стремится человеческий поток.
Уже и Север стал другим, помягче, Поближе и покладистее стал, А все равно не перестал маячить И души полонить не перестал.
Я люблю эту землю, Броней ледяной одетую, Эти сопки, как волны Мгновенно застывших морей;
Я люблю этот край И ничуть не жалею, не сетую, Что давно он второю Стал родиной в жизни моей… Где-то Волга течет, Моет белые косы песчаные, Соловьи на заре, Задыхаясь, поют о любви… Был я в Оле, в Певеке, В Усть-Омчуге был и в Сеймчане я — И повсюду, Россия, Встречал я ромашки твои.
Как родные, они Мне кивали головками белыми, Не склоняясь под ветром, Под натиском северных бурь.
Видно, эти цветы У людей научились быть смелыми, У моих северян, С кем связал я свою судьбу.
Сколько знал их и знаю я С лицами, ветру открытыми, И с такими сердцами, Что плавится полюс от них.
Пусть сегодня пока что Не стали они знаменитыми, Но потом назовут Непременно героями их.
Это их трудовыми руками Дороги проложены Там, где узкой тропинкой Едва пробирался олень, Это их динамитом Покои тайги потревожены, Это ими зажженный Сверкает наш северный день.
Колыма золотая, Чукотка с бескрайнею тундрою!
Голосами гудков, Языком эстакады стальной Вы расскажете сами, Как шли мы дорогою трудною, Как в тайге города Вырастали за нашей спиной.
Я люблю эту землю С ветрами ее и метелями, Волшебство этих белых, Ни с чем не сравнимых ночей, Гром Охотского моря Над причалами обледенелыми И картавую речь Несмолкаемых горных ключей.
Я люблю эту строгую Землю, родную и близкую, Без нее мне не жить, Без нее — не дышать, не любить, И, как счастьем, горжусь я Любовью ее материнскою, Сердце отдал я ей, Чтоб достойным любви этой быть.
ОТРЫВОК ИЗ РАССКАЗА «ИСКАТЕЛИ
ЗОЛОТА» ИЗ КНИГИ Д. И. ТРУНОВА
«ДАГЕСТАНСКИЕ ВСТРЕЧИ»
Получив новое назначение в Нексикан — глухой таежный поселок, центр Берелехского управления, Алискеров сюда, за семьсот километров от Магадана, вызвал и семью:жену Антонину Романовну и детей.
В Нексикане Азиз Хаджиевич встретился с другим романтиком — искателем Салатом Михайловичем Абаевым, осетином из Цея. Два кавказца повстречались в «глухой, неведомой тайге» — этому ли не подивиться!
Искательство в натуре Салата Абаева. Из маленькой деревушки, что приютилась в горах неподалеку от знаменитого Цейского ледника, он ушел в Донбасс и стал добывать уголь. Опытным горняком вернулся на родину закладывать вместе с другими свинцово-цинковый рудник. А потом потянуло на учебу. Учился в Харькове. Получил диплом геолога и вместе с молодой женой Машей «махнул» на Колыму.
Беспокойный зуд поисков и свел в Нексикане кавказцев.
Берелехское управление — самое крупное на Колыме.
Два десятка приисков, десятки поисковых партий. Где-то золото уже найдено и добывается, где-то наглухо запрятаны природой несметные богатства. Найти их не так-то просто.
Методы прежних поисков «авось да небось» не годились.
Нужна научная основа. В бассейне Оротукана Алискеров широко применял геологию в методике поисков рассыпных месторождений золота. В бассейне Берелеха он стал применять ее еще шире. Тут у него нашлись старательные, прилежные помощники — геологи Салат Абаев, Исаак Бруштейн и многие другие.
Месяц за месяцем, год за годом все четче вырисовывались контуры геологического строения площадей по Берелеху. В управлении по инициативе Алискерова впервые на Северо-Востоке началась разведка долин крупных рек. До руководителей Дальстроя все чаще стали доходить из далекого Нексикана известия: поиски геологов венчаются успехами.
— До сих пор на Берелехе золото брали с поверхности, а Алискеров заглянул и в глубину, — говорили специалисты, знакомясь с отчетами Азиза Хаджиевича.
Появился термин «Берелехская школа геологов». Эта «школа» стала самой популярной в Магаданской области.
Учиться у берелехцев приезжали геологи из многих других районов.
Геологи под руководством Азиза Хаджиевича дали впервые глубоко обоснованную перспективную оценку большого золотоносного района. Алискерова вызвали в Магадан, а потом и в Москву. Там он сделал доклад о генеральном проекте разведок на Берелехе. Доклад вызвал большой интерес. Специалисты дали блестящую оценку работе геологов из Нексикана.
Когда проект стали внедрять в жизнь, прогнозы оценки месторождений подтвердились. В бассейне таежного Берелеха стало добываться много золота. Открылись новые полигоны, заработали новые драги.
Что мы знали о Чукотке? Что она очень и очень далеко, дальше Камчатки. Что живут там ламуты и чукчи — оленеводы, звероловы и рыболовы. Что Чукотка рассечена Полярным кругом и там нестерпимо холодно, земля там — вечная мерзлота.
А знал кто-нибудь, что на Чукотке есть золото? Нет. И вряд ли кому из местных жителей пришло бы на ум ковырять никогда не оттаивающую землю. Их забота — кочевать по бескрайней тундре со стадами олешек или стрелять песцов и моржей. Нет, не приходило в голову ни чукчам, ни ламутам искать в вечной мерзлоте ржавые, совсем невзрачные на вид зернышки.
Когда некоторые смельчаки заговорили об экспедиции на Чукотку, большинство специалистов Дальстроя сделало большие глаза:
— Искать золото за Полярным кругом — авантюра.
— А какие есть основания так утверждать? — спрашивали смельчаки.
Оппоненты молча разводили руками. Оснований отрицать золото на Чукотке нет. Но нет оснований и отстаивать обратное.
И нашли смельчаки россыпь в Центральной Чукотке.
Не богатая россыпь, но обнадеживающая.
Среди смельчаков был и осетин Салат Абаев. Вот что он писал:
«За короткое время район был хорошо изучен, и ему была дана промышленная (прогнозная) оценка, что очень важно. Для всей территории были созданы кондиционные карты (геологические). В результате были открыты крупные месторождения россыпного золота. На их базе организовано крупное горнопромышленное управление. В 1955 году на этой огромной территории появились первые палатки геологов. Сейчас там выросли поселки городского типа с двух- и трехэтажными домами со всеми удобствами (кроме, конечно, газа) и с названиями: Билибино, Алискерово, «45 лет ВЛКСМ», имени XXII съезда КПСС и другие».
Салат Михайлович написал не обо всем. Умолчал он, например, о том, что он и семь его коллег удостоились за открытие чукотского золота высоких наград, что ему самому пришлось перенести очень много трудностей, что именно по его инициативе один из заполярных приисков был назван именем Алискерова.
Азиз Алискеров имел прямое отношение к исследованию Западной Чукотки.
Ему были подчинены геологоразведочные управления всего Северо-Востока страны. Его «владения» простирались от Колымы до мыса Дежнева, от берегов Охотского моря до берегов Восточно-Сибирского.
Как и Салат Михайлович, Азиз Алискеров верил в чукотское золото. Именно в то время, когда Алискеров стал начальником геологоразведочного управления Дальстроя и заместителем начальника Дальстроя, начались разведки на западе Чукотки. Азиз Хаджиевич с особым пристрастием следил за работами в бассейне Малого Анюя и взял шефство над ними.
Трудностей на Чукотке было куда больше, чем в Нексикане. Ведь Малый Анюй — за Полярным кругом. Там и летом температура падает до нуля, и надо укрываться в утепленных палатках, носить ватники. Летом тундра коварна. Зона вечной мерзлоты, того гляди засосет трясина.
Дорог, конечно, тут нет никаких. Тут и олень не пройдет. А надо, чтобы ходили трактора, бульдозеры. Без них невозможно вести широкую разведку.
Но люди ухитрялись. Водили бульдозеры и трактора.
Но прежде всего надо было ухитриться достать эти машины. Когда нужда в них особенно обострилась и встал вопрос об остановке разведочных работ, Салат Михайлович вылетел в Магадан.
— Выручайте, — обратился он к начальнику снабжения Дальстроя. — Позарез нужны пять тракторов и радиостанция.
— Что, что? — начальник изумленно вскинул брови. — Сколько, вы сказали, тракторов?
— С ума спятили, любезный. И заводной ручки не дадим. Нету, понимаете?
— В таком случае сорвутся наши разведочные работы.
— Вот, смотрите. — Начальник ткнул пальцем в кипу заявок. — Отовсюду теребят: давай, давай. А у нас что — ХТЗ, СТЗ? Трактора нужны брать готовенькое золото, а не за призраками гоняться в Заполярье.
Салат Михайлович с присущей ему осетинской горячностью начал шуметь, жестикулировать. Не помогло.
— Даже ваш закадычный Алискеров не поможет, — спокойно заключил начальник снабжения.
Алискеров! Хорошо, что снабженец напомнил. К Алискерову!
— Что случилось, абрек? — встретил Алискеров Абаева. — Расстроен чем-то?
Салат Михайлович объяснил обстановку на Анюе.
Алискеров поморщил лоб, задумчиво проговорил:
— Трудно, совсем трудно с тракторами, но что-нибудь придумаем. Один трактор я тебе выделю из своих фондов, а остальные четыре… Вот что, приходи-ка вечерком.
Проект приказа обмозгуем. Обоснованный. Подпишет начальник. Наверняка. Приступом возьмем.
На другой день все в тресте ахнули: начальник Дальстроя подписал приказ. Сразу пять тракторов!
Это и решило успех разведок.
Азиз Хаджиевич несколько раз прилетал на Анюй. Тут, на берегу небольшого притока Каральваама, гудели трактора, ставились палатки, выдалбливались шурфы, велась промывка. Работы шли вовсю. Алискеров радовался размаху разведок, поддерживал дух золотоискателей.
— Поможем. Во всем поможем, только не опускайте рук, — воодушевленно говорил он Абаеву и его коллегам.
Знакомясь с документацией разведок, с результатами проб, он давал советы, разделял веру в перспективность бассейна Малого Анюя. Каждый его приезд как бы освежал атмосферу разведок, как бы придавал новых сил.
И вот оно, золото!
Всего лишь через год после начала разведок золото уже было найдено. А через три года выросли прииски.
Появились драги — огромные, сложные плавучие золотодобывающие агрегаты. Это были самые северные на земном шаре драги.
Поселок на берегу Каральваама был назван Билибино, в честь геолога Юрия Александровича Билибина — одного из зачинателей золотой промышленности на СевероВостоке. Другой приисковый поселок назвали в честь Азиза Хаджиевича.
ГЛАВЫ ИЗ КНИГИ
«ЗОЛОТО СЕВЕРА»В. В. РУДИМА
ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ
— Вы забрались к нам на край света, чтобы все узнать о золоте? — Салат Михайлович Абаев, главный геолог районного геологоразведочного управления, показывает мне тяжелый самородок золота. — Тогда вам придется как следует испробовать нашей геологической каши, — продолжает он. — И не только геологической. Много людей разных профессий «делают» золото. Но первая каша у тех, кто составляет геологическую карту, вторая — у поисковиков, которые заняты поиском золота, третья — у разведчиков:они определяют, каковы размеры уже открытого месторождения.
А потом вам надо поесть из котелка вместе с летчиками, работающими с нами, спасающими нас в беде, посидите у костра с бульдозеристами, которые в таежных дебрях пробивают первые взлетно-посадочные полосы.
— Сколько получается? — Салат Михайлович посмотрел на загнутые пальцы. — Пять! А шестое — прииск, промышленная добыча «высокого металла», как с почтением говорили о золоте наши предки. Но и это еще не все, попутно вас угостят еще двумя-тремя кашами, тоже имеющими отношение к золоту. Одним словом, получится как в сказке «Гуси-лебеди». Помните: сестрица, искавшая братца, пробовала у яблони яблоко, у речки испила водицы, у печки скушала пирожок. Итак, начинайте все по порядку — летите к тем, кто делает карту. Вам повезло: у нас в этом сезоне как раз работает такая партия. Вот вам письмо начальнику партии Кочевой. В добрый путь!
И я отправился за первой геологической кашей.
…Река снова развертывала красочные панорамы. Уже отмерены по беспокойной омолонской шири сотни километров, а природа продолжала восхищать геологов. По берегам проток, словно провожая лодки, качали ветвями уже по-осеннему золотые деревья. Подмытые дождями, покосившиеся лиственницы казались поднятыми шлагбаумами: путь открыт!
Сурово и величественно высились базальтовые глыбы, на головокружительную высоту отвесно поднимались гранитные утесы, обнажения походили то на стопы каменных книг, то на столбы, тщательно обточенные вековечными ветрами. Возле каждого обнажения останавливались на час, на два, на день, опять зарисовывали, опять стучали молотком по породам, пока отколется нужный образец со свежим изломом.
Страшная береговая крутизна сменилась зелеными террасами, на реке показался остров — парк с огромными деревьями, бархатисто-мягким песком, освежающей тенью и причудливыми солнечными бликами.
— Причаливаем! — раздалось сразу несколько голосов.
Начали оборудовать ночлег прямо на острове.
Сюда прилетел на «аннушке» главный геолог районного геологоразведочного управления Салат Михайлович Абаев. Втроем — он, Кочева и Сухов — долго и подробно говорили о работе партии, о находках, чертили схемы, рассматривали образцы, спорили до хрипоты… В такие минуты геологи были похожи на глухарей во время токования — они ничего не слышали, поглощенные своим делом. Наконец споры утихли, все проблемы были утрясены.
Теперь заговорили о другом: где достать бензин? Салат Михайлович посмотрел на карту.
— В устье Олоя стоит гидрометеостанция. До нее хватит бензина. У гидрометеорологов, вероятно, есть горючее, думаю, что они поделятся с вами. Если же у них мало бензина — шлите радиограмму, доставим «аннушкой» на Олой.
Юра Кущенко избегал Абаева. По-видимому, он побаивался незнакомого начальства, тем более что чувствовал себя виноватым. Салат Михайлович сам позвал парня.
— Теперь ты знаешь, как геологи в тайгу ходят?
Доволен?
— Ага. На будущий год, может, тоже отправлюсь с геологами.
— Нет уж. Больше не возьмем в партию.
— Почему?
— Недисциплинирован. Положиться на тебя нельзя.
За это мы даже геологов увольняем.
Юрка насупился.
— Потому что я без разрешения летал? Мне уже влетело за это от Кочевой, и я дал слово исправиться.
— Ну, хорошо, поживем — увидим.
Юра поднял глаза.
— А в тайгу мне обязательно надо еще хоть разок.
Знаете, кем я захотел стать? Летчиком. Не таким, который пассажиров возит, а вот как Агеев. Чтобы летать над тайгой и помогать геологам, если с ними какая беда случится.
— Доброе дело. Тогда учись летать.
— Буду учиться. Агеев сказал, что возьмет надо мной шефство.
Подошла Кочева.
— Агеев украл у нас Юрку!
— Нет, я сам, — не понял Юра.
Абаев закончил свои дела у Кочевой и через часполтора полетит дальше, в другие партии. С ним улетаю и я. Салат Михайлович согласился попотчевать меня другими кашами, которые варят в заполярной тайге. Доведется ли мне еще раз встретиться с Кочевой и ее спутниками?
Наверное, нет. А если доведется, то это будет счастливая случайность.
— Расскажите мне еще что-нибудь на прощанье, — попросил я Ираиду.
— Мне кажется, что я вам все-все рассказала. Вот разве что на прощанье, так и быть, открою один секрет, касающийся меня: вы заметили, что я часто запаздываю из маршрутов, даже самых легких? Почему? Очень уж люблю стряпать. Но ребята раскусили эту мою хитрость, и теперь мне — увы! — не избежать дежурства по кухне. Вот и все.
Она протянула руку — маленькую, но по-мужски сильную. Я поднял свой рюкзак. Кочева задержала меня за рукав:
— Совсем забыла про одну вещь. Знаете вы, что такое Ку-57?
— Это столько кукушка накуковала?
Ираида начертила палкой на песке:
— Вот такое: Q-57.
Меня уже зовет Абаев. Надо бежать.
— Ну ладно, расскажу при следующей встрече, — говорит Кочева.
Вот тебе раз! Да ведь мы вряд ли встретимся снова. И меня все время будет мучить это неизвестное Q-57!
МЫ ИЩЕМ ПАРТИЮ
Уже около часа носит нас двукрылый Ан-2 над заполярной чукотской тайгою — мы летим с Абаевым в другую полевую партию. Геологи в маршруте, никто не знает определенно, где они. А попасть к ним нужно обязательно. Трудная задача! Салат Михайлович рассказывает мне, что несколько дней назад в районное геологоразведочное управление возвратился из командировки начальник одного из отделов. он тоже летал сюда, в Заполярье, чтобы проинспектировать поисковую партию. Но не удалось разыскать нужных ему геологов в таежной глухомани. Он летал, ездил верхом, ходил пешком, но никого, кроме зверя, не встретил.— Что же, пропала партия, Салат Михайлович?
Какая-нибудь беда стряслась? — спросил я Абаева.
— Нет, никакой беды не случилось. Просто не нашел партии, у нас такое иногда бывает. Если полевики в далеком маршруте, их нелегко разыскать.
Я думаю об этой неудаче инспектора, не отрываясь от круглого окошечка иллюминатора «аннушки»: а вдруг замечу дымок костра или палатку!
Там, внизу, — извивающиеся речки, вода в них глинисто-желтая после дождей; там, внизу, — редкая тайга, хорошо видны тени лиственниц. В изумрудной оправе из стлаников рассыпаны озера и ручьи самых неожиданных форм: ромбы, сердца, тесаки, мечи, ужи, а вот то даже на Мефистофеля похоже. А сопки! В каком хаосе свалены эти каменные глыбы, полысевшие от времени и ветров! В одном месте они тянутся плотным ожерельем, в другом — сгрудились, точно дыни на базаре, в третьем — выглядят застывшим, внезапно окаменевшим бурным морем, в четвертом — похожи на фантастических гигантов горбунов, павщих ниц.
Да-а, попробуй разыщи тут человека!
И все же отлично ориентирующийся в тайге Абаев вскоре навел нас на базу партии. Садимся на галечниковую косу. Никто не бежит к нам. Абаев пожимает плечами:
«странно». Заглядываем в палатки — пусто. Открываем дверь низкого сруба бани: кто-то лежит на полу и храпит.
Это, оказывается, завхоз.
Салат Михайлович пытается выяснить, в какую сторону направились геологи, вверх или вниз по реке, надолго ли, сколько взяли продуктов… Но узнали мы от завхоза лишь направление: «За ту сопку подались». Да еще одно: «Вот уже неделю я тут без них погибаю от скуки».
— Дожди за это время шли здесь? — Салат Михайлович показывает на небо.
— Поливали, а то как же! — ответил завхоз. — Только третьего дня прояснилось, а то заливало как во время всемирного потопа.
Абаев дотронулся до палатки:
— Палатку или положок взяли?
— Положок есть при них.
Нам стало ясно: геологов скоро не жди. После дождей, мешавших работать, наступили солнечные дни, и отряд, конечно, наверстывает упущенное.
…Возвращаемся к «аннушке». Что за диво — была она зеленой, чистой, а теперь вся в пятнах, будто обгрызана.
Да это же оводы! Большие, зеленоголовые, они облепили весь самолет. Несколько оводов попало внутрь. Составили нам компанию. Однако вели себя смирно.
Летим по направлению, указанному завхозом: «За ту сопку…».
Прочесываем сопки, кружим над протоками, ныряем в распадки.
Пилот Иван Агеев подзывает Абаева: пора возвращаться на аэродром. Салат Михайлович, рассматривающий карту, постучал пальцем по какому-то месту:
— Сделай круг еще здесь.
Иван недоволен, но все же поворачивает машину.
Проходит несколько минут, и Абаев хватает меня за руку, тянет к окошечку, показывает вниз:
— Вот они! Вот они!
На склоне сопки виден серый положок, возле него стоят трое, машут руками, шапками.
Абаев вытаскивает из кармана брезентовой куртки рулон бумаги и пишет на ней: «Если нашли золото — пусть один ляжет. Если есть больной — пусть лягут двое».
В пилотской кабине отодвинуто окошечко, и рулон летит вниз. Вот он уже в руках геологов. Еще секунда — и кто-то лег на землю. Один!
Абаев бросает вторую ленту: «Высажусь на косе южнее вас километров в двадцати, ждите».
Вскоре мы уже стоим на косе.
Нос «аннушки» почти воткнулся в лиственницу: кажется, самолет нюхает смолистый аромат зреющих шишечек.
А пилот ругается: «Из-за вас чуть винт не погнул».
Зато Салат Михайлович сияет: золото! Потом говорит Ивану Агееву:
— Прилетай за нами через четыре дня.
— Ладно, прилечу. Только уберите это чертово дерево.
И между прочим, через десять дней я уже не буду тут летать — буду работать с геофизиками.
НОЧЬ У КОСТРА
…И вот мы остались вдвоем с Абаевым.Сердито и холодно шумит речка. На склонах сопок наклонились друг к другу лиственницы, словно обнялись, как подружки. Обточенные ветрами гольцы похожи на каких-то зверьков, ставших на задние лапы. Меж деревьев фиолетовые костры кипрея. От сырости мурашки бегут по спине. И все-таки как волнует и восхищает эта суровая красота!
Мы долго, молча, любуемся ею.
Глаза у Салата Михайловича карие, и когда он поворачивается к солнцу, мне кажется, что в них загораются золотинки. Он говорит:
— Оправдались наши прогнозы — здесь, видимо, есть месторождения.
Закидываем за плечи рюкзаки — в них по паре белья, несколько плиток шоколада и буханка хлеба. В путь!
Перешли три протоки, образовавшихся после дождей, благо они оказались мелкими. В крайней протоке спугнули целую стайку форели: рыбешки пытались преодолеть течение, усиленно работали хвостами, но оставались на месте, словно привязанные. Ткнувшись несколько раз в наши сапоги, форель вдруг повернула обратно, и ее в один миг унесло течение.
Идти тяжело. Под ногами зеленовато-сизо-рыжий мох — он лежит роскошной шкурой неведомого зверя. О, эта роскошная, но предательская шкура! Ступаешь, как по пуховым подушкам — много ли пройдешь по ним?! А тут еще солнце палит немилосердно. Просто невероятно, что здесь, в Заполярье, может быть такое жестокое солнце!
Гимнастерка прилипла к спине, крупные капли пота застилают глаза.
— Знаете, что вы ходите по земле, где до вас никто не ступал? Вы сейчас как первооткрыватель, разве не заманчиво? — говорит мой спутник.
Конечно же, заманчиво! Чувствовать себя первооткрывателем, идти по земле, исхлестанной пургами, ливнями, исхоженной зверем, облетанной птицею, но совсем еще не знающей, что такое человек, — как это здорово! Скоро эта земля будет разбужена, разгадана, человек укротит ее, обуздает.
Обходим болота, завалы — они удлиняют наш путь, но иначе никак нельзя.
Салат Михайлович остановился:
— Начинается проклятая кочка!
Я еще не знал, что это такое, и с любопытством рассматривал усеянную кочкарником долину. Мохнатые кочки, покрытые густой шапкой жесткой осоки, были чем-то похожи на верблюжьи горбы. Они стояли то редко — и тогда приходилось хлюпать по болоту, то теснились густо — и тогда мы пытались идти прямо «по головам», которые пружинили, качались и сбрасывали нас. Грешникам в аду шагать бы по такой дороге!
Намаялись мы на этой проклятой (теперь и я узнал, какая она проклятая) кочке! Даже бывалый Салат Михайлович приуныл. И не удивительно: такая дорога хоть кому испортит настроение.
Когда мы наконец выбрались на ровное место, Абаев сказал:
— Кочка требует от человека не только силы, но и крепких нервов! Эта, чтоб ей неладно, кочка способна убить в человеке всякую мысль!
Пытаюсь вспомнить: чем была занята моя голова в течение последних трех часов? Оказывается, ничем: ведь одна и та же мысль «скоро ли конец кочке?» в счет не идет.
Впрочем, кое о чем я все-таки думал: о лиственнице и сучьях-кинжалах и об Ираиде Кочевой.
Мы присели.
Сколько же достается геологам! Ведь они все лето вот так бродят, проходят десятки и сотни километров, берут в ручьях и реках сотни и тысячи проб, моют, пока не увидят тусклые желтые крупинки.
Погода портится. Моросит дождь, поднимается туман.
Вскоре он становится таким густым, что идти уже опасно — можно заблудиться.
Стало очевидно: сегодня не добраться до партии.
Резко похолодало, мы давно уже надели ватники. У нас нет ни положка, ни спальных мешков. Придется коротать ночь у костра. Абаев выбрал место возле кустов кедрового стланика: он знал, что там, где стланик, должно быть сухо.
Я принялся ломать ветки для костра. Салат Михайлович меня остановил: от стланика много дыму, но мало жару.
«Давайте валежник».
Запылал огонь, горячо дохнул в лицо.
Салат Михайловича разжег и второй костер — на галечнике. Когда он прогорел, мы смели ветками пепел, укрыли горячую гальку стлаником и улеглись на этой постели, источающей сильный смоляной аромат. В общем, не так уж плохо. Одно лишь неудобно: все время нужно ворочаться, так как снизу греет, а сверху холодно. Температура упала едва ли не до нуля — вот какое оно, северное лето!
Я взглянул на Салата Михайловича. Он лежит на спине, заложив руки под голову.
Костер освещает его лицо, выдубленную северными непогодами щеку, сильный подбородок с ямочкой, как у ребенка. Эта ямочка — своеобразный «паспорт» характера непосредственного и мягкого. Впрочем, это та мягкость, которая не исключает в нужных случаях твердости и принципиальности.
Мне довелось встречаться с Абаевым уже не раз.
Я видел, как Абаев знакомился с пикетажными книжками геологов: одну листает — лицо его подвижно, брови то поднимаются, то опускаются, глаза оживлены. Это значит, Салату Михайловичу нравится то, что он прочел, ему нравится стиль работы геолога (хотя с отдельными выводами его Абаев и не соглашается). Другую пикетажку он смотрит как-то холодно, без «огонька».
Ознакомившись с одной такой пикетажной книжкой, Салат Михайлович сказал о ее хозяине с огорчением:
— Только фиксирует факты — и все. А этого мало.
Нужна мысль, нужна, если хотите, фантазия! Геолог без фантазии — не геолог. Он не сможет составить карту. Я предпочитаю даже избыток фантазии. Конечно, одна лишь фантазия без фактов тоже плохо — это верхоглядство.
Запомнилось мне, как Салат Михайлович беседовал с начальником поисковой партии Лопатиным. Район оказался очень сложным, начальник молодой геолог, ломал голову над трудными вопросами. Естественно, что Салат Михайлович тоже потерял покой. Он вдруг просыпался посреди ночи, высовывался из спального мешка и тормошил Лопатина.
— Ты перед выходом в поле прочел прошлогодний отчет соседней партии? Эх, голова! А надо знать, какие выводы у соседа. Ну, ладно. Если у тебя фактов нет, то должна быть фантазия.
Начинался легкий диспут о том, как определить возраст залеганий по аналогии с другими районами.
К концу вторых суток многое прояснилось в пикетажке, она «обросла» мыслями и выводами. Начальник партии сказал:
— Теперь я уже на верном пути, спасибо за помощь, Салат Михайлович, дальше разберусь сам. А то вы не успеете к моим соседям, все-таки километров сорок туда.
Но Абаев не ушел.
— Нет, давай уж до конца все сделаем. Если в поле не разберешься, то потом, в камеральный период, очень трудно будет.
…Мы летели на «аннушке», и вдруг Абаев затормошил меня, показал в иллюминатор вниз. Там, возле мутно-желтой речной плети, виднелся караль — загон для оленей.
— В этом месте, — взволнованно заговорил Салат Михайлович, — была высажена первая партия, отсюда началось освоение «белого пятна».
Памятное место, памятная веха для Абаева, для многих других геологов.
Уже на земле, когда наша «аннушка» села, Салат Михайлович рассказал о тех незабываемых днях. Партию высадил начальник управления Константин Иванов.
«Забрасывали», как говорит Абаев, людей и оборудование до этого места тракторами, а дальше тридцать километров (туда, где ныне поселок Билибино) на лошадях и пешком.
И тогда, несколько лет назад, на этом же месте стоял этот же караль: здесь были чукчи. Сначала они встретили настороженно, а потом сами прибыли в партию, предложили свою помощь. И чистосердечно сознались: «Мы здесь долго живем, все знаем, вас не знаем. Бросите на землю огонь — пожар большой будет, олений мох сгорит. Оленю нечего будет кушать, пропадет, и человек без оленя пропадет».
— Мы понимали их опасения и не обижались, — говорит Абаев. — Ведь в партиях бывали и нерадивые люди, из-за которых иногда вспыхивали пожары. Ягель же горит сильней пороха. А чтобы он снова вырос, нужны годы и годы. Вот видите это — Абаев сорвал кустик оленьего мхаягеля, серо-стального цвета кустик, с мягким голубоватоматовым оттенком. Кустик жесткий, сухой — кажется, что он сам себя подготовил для гербария. Но положить ягель между листков книги нельзя, его полусвернутые стебли, точно желобки, сразу хрустнут, разломаются. — Мы были осторожны, — продолжает Салат Михайлович, — не губили ягель, и чукчи подружились с нами, они помогали во всем, в чем могли, в том числе и в поисках двух рабочих, которые заблудились в маршруте. Вообще в том году бед и волнения было особенно много.
— Значит, у вас все началось отсюда, с этого караля, — и волнения, и удачи?
— Да. Впрочем, волнения начались гораздо раньше.
И вот о чем рассказал Абаева.
В районном геологоразведочном управлении возникло предположение, что в бассейне Анюя должно быть золото. Начали изучать геологию этого бассейна. А когда твердо изучили, фраза «должно быть золото» стала другой:
«есть золото».
Одни заволновались, обрадовались, строили планы быстрейшего промышленного освоения Анюя.
Другие — их было мало, но они были назойливы, как таежные комары, — тоже заволновались, но не обрадовались и начали опровергать мнение о золотоносности Анюйского района. Они говорили: «Основные залежи золота — вдоль колымской автотрассы, надо продолжать разведывать только здесь. А в сторону Анюя идет затухание месторождений. Кроме того, Анюй — далеко (даже для Колымы он был у черта на куличках), там трудно, никто туда не полезет».
Третьи равнодушно пожимали плечами: «Ну, может, там и окажется промышленное золото, но до него очередь дойдет очень не скоро». Один из таких даже опубликовал в газете статью и назвал год 1980!
— Как видите, повоевать пришлось крепко. Оружие у нас было мощное: факты, аргументы, которые становились все убедительней.
Салат Михайлович держит левую руку ковшиком, а правой «кладет» туда аргументы: один, второй, третий, четвертый, пятый.
— Доложили мы их обкому партии и вообще кому следует. Нас поддержали. И мы полезли к черту на кулички и достали золото, да еще какое! — восклицает Салат Михайлович.
Абаев накопил большой таежный опыт. Сколько он знает практических вещей, без которых здесь либо совсем пропадешь, либо в лучшем случае горя хлебнешь.
Салат Михайлович умеет разыскать следы каюра, даже если тот шел по воде, знает, что если база партии находится на дне каньона и рация там же, то она не свяжет с управлением, нужно вытащить рацию наверх — тогда связь будет, банка консервов для него — это не только мясной суп, но и чашка для чая, особенно желанная в холод — руки согреешь! В запасе у Абаева и такое: он может, возвращаясь в управление из похода, поймать на удочку с петлей любопытного бурундука, чтобы подарить своим детям — их у него двое.
Все это, касающееся Абаева, я узнавал урывками то в одном месте, то в другом, то от самого Абаева, то от его товарищей.
ЦВЕТНЫЕ КАРАНДАШИ
Абаев не принадлежит к тем людям, которые в ответ на просьбу сразу охотно рассказывали бы всякие приключения. Но если появится повод, Салат Михайлович не заставляет себя ждать. И тут мне повезло: такой повод представился.Салат Михайлович подбросил веток в костер, толкнул свою полевую сумку, и я увидел много карандашей — ярких, новых.
Запас? Но очень уж большой. Наверное, для геологов в партиях: там ведь, если потеряешь карандаш, нового не купишь и на золото. Я спросил Абаева о карандашах.
— Для ламутов и для чукчей, — ответил он. — Для детей. Я давно беру с собой такие подарки — со времени, когда был прорабом.
…Апрель. Еще лежит прочный снег, еще мороз до сорока градусов, а прораб Абаев с двумя товарищами уже начал новый полевой сезон. Глухое место, «белое пятно»
— нет геологической карты, нет даже топографической основы. От базовой палатки нужно добираться на лыжах по неимоверному бездорожью еще тридцать километров.
Преодолели половину пути и тут — до чего же не повезло! — провалились в наледь. Валенки намокли и мгновенно оледенели. Это верная гибель. Дальше идти нельзя, а обратно, до базы, вряд ли успеешь добраться. Вдруг где-то в тайге раздался лай собак. Может, почудилось, может, ослышались? На сопке показался олень. Он постоял немного и спокойно спустился по противоположному склону. Значит, не дикий.
Быстрей вперед за ним! Побежали что было сил.
Километра через два-три видят: ламутская яранга!
Залились лаем две собаки. В тот же момент показался ламут, а за ним и вся семья.
Хозяин увидел оледеневшие валенки и сразу все понял: жестом пригласил в ярангу. Валенки сброшены, надеты мягкие, теплые торбаса. Быстро согрет чай. Геологи предложили хозяевам подарки: папиросы, конфеты.
Переночевали, а утром отправились на базу. Прощаясь, Абаев подарил детям по карандашу и на бумаге написал их имена. Никто в этой семье не умел писать, поэтому начертанные Абаевым слова казались им волшебством.
Прошел год. Абаев случайно встретился с тем же ламутом, главой семьи. Он был с товарищем, который немного говорил по-русски. Ламуты спросили, будет ли Абаев завтра на этом же месте. Получив утвердительный ответ, довольно заулыбались и скрылись. Назавтра ламут прибыл с тремя своими детьми. Оказывается, он привез своих детей с единственной целью: показать, что сыновья уже сами могут написать свои имена. Они пошли в школу.
Потом эта семья не раз помогала Абаеву, проводя по таежной глухомани к рекам и распадкам, где скрывалось золото.
С тех пор Салат Михайлович и кладет в свою полевую сумку карандаши. И хотя теперь неграмотных ламутских или чукотских детей он не встречает, но карандаши — красивые и яркие — дети всегда принимают с восторгом.
Начало полевого сезона. Формируются партии. Не хватает рабочих. В такое время и появился в стане геологов Жора Рыло.
— Тот, что сейчас в партии, Кочевой? — спрашиваю Абаева.
— Он самый.
Сложная и запутанная биография была у этого человека с очень странной фамилией. Жора только что отбыл срок заключения. Никто не хотел брать его в партию. А Салат Михайлович взял.
Партия вела разведку. Били шурфы. Жили по тем временам с комфортом: в большом рубленом бараке из лиственниц. Стол, скамьи, койки — все было из круглых бревен.
В стенах и на потолке между бревен — мох. Если пройдет дождь, после него еще полдня капает с потолка.
В этом бараке и произошло все. Жора вдруг не захотел работать, остался лежать на нарах. Абаев пришел к нему:
— Немедленно поднимайся и иди к шурфам.
Жора рывком поднялся с нар, схватил лежавший на полу топор и замахнулся на Абаева. Это не было шуткой, такие как Рыло, не шутят. Одна секунда — в руках Абаева оказался ствол молодой лиственницы, которую принесли на дрова. Он ударил стволом по топору, его лезвие отклонилось и прошло почти рядом с плечом.
Вслед за этим Рыло очутился на полу. Вырваться из железных рук Абаева было невозможно.
— Иди на работу. Немедленно.
Рыло пошел. А ночью он сбежал, так как понимал: ему снова грозит заключение.
Новым пристанищем Жоры стала автоколонна, куда он устроился прогревальщиком. Такая должность есть только на Крайнем Севере. Без прогревальщика не обойтись лютой колымской зимой. Когда колонна автомашин, идущая по трассе, останавливается на ночь и шоферы отдыхают в дорожной гостинице, машинами командуют прогревальщики. Вот и Рыло нес вахту возле двух дизелей. Заведет один, посмотрит на термометр — температура воды в радиаторе 70 градусов, — выключит и переходит ко второму.
Так попеременно и следит, чтобы температура не падала ниже 40-50 градусов. Однажды завел мотор и уснул в кабине. Температура поднялась выше нормы, вода в радиаторе закипела, шланги сорвало, кабина наполнилась паром.
Жора проснулся и, ничего не соображая, пробил головой ветровое стекло и выпрыгнул.
С тех пор насмешки так и сыпались на него. Однажды чуть было не схватился с одним шофером, да пришлось, закусив губы, отойти: соперник оказался сильнее.
Дотерпел до зарплаты и в тот же день покинул автоколонну. Где-то бродил, где-то временно работал. Через два года снова очутился у геологов. «Если за два года меня не взяли — значит Абаев не подал на меня в суд. Да и самого Абаева, может, уже нету на свете», — думал он.
Но Абаев был жив-здоров. Более того, Жора столкнулся с геологом сразу же, как только переступил порог управления. Не растерялся и с ходу спросил:
— Возьмешь в партию?
— Баловаться не будешь:
— Тогда возьму.
Действительно, Рыло работал без особенных срывов.
Однажды Салат Михайлович и Жора сидели после ужина у костра. Жора молча курил трубку, набив ее какой-то своей смесью жесточайшей крепости. Потом обратился к Абаеву:
— Начальник, как это ты можешь жить без курева?
— Как видишь — живу. На свете можно жить без такого добра.
— Начальник, а что ты не заявил на меня прокурору после того, как я с топором кинулся?
Вместо ответа Абаев сказал:
— Вот я смог не заявить, а неужели ты не можешь человеком стать? Слабый ты, что ли?
Рыло откашлялся. И не ответил. Только сказал:
— Слышь, начальник, после того, как я от тебя убежал, у меня темных дел не было: моя библиография чистая. Я в автоколонне работал.
Вновь спросил:
— Почему ты такой смелый? Заколдованный?
Абаев рассмеялся.
— Заколдованный. Когда я еще пацаном был и пас овец, то ночью спал в горах, закутавшись в дырявую отцовскую шубу. А через меня, случалось, перепрыгивали волки.
Вот с тех пор я и заколдован.
Они еще не раз разговаривали. О многом. То Абаев начинал разговор, то Жора. Полевой сезон подходил к концу. Абаев не мог сказать с уверенностью, что Жора переменился.
Партия обнаружила золото, нужно было доставить его на базу. Оттуда самолет увезет драгоценный металл в управление. Пошли двое: Абаев и Рыло. Геолог нес золото и карабин, рабочий — рюкзак с продуктами.
До базы путь не очень далекий, Абаев рассчитывал пройти за день, в крайнем случае — за два. Погода испортилась, пошел дождь, потом лег густой туман. Исчезли ориентиры, которые приметил раньше Абаев. Салат Михайлович все же решил продолжать путь, хотя это и рискованно. Теперь вся надежда — на компас.
Абаев привычно поднес компас к глазам, но тут же вспомнил: за спиной карабин — значит, компас не будет работать. Нужно отдать карабин. Секунду Абаев размышлял. Промелькнуло: «Может убить, ведь у меня золото».
Снял карабин и отдал его Жоре.
Тот отошел в сторонку и держал карабин смешно: на согнутых руках, как младенца. (Это Абаев припомнил потом, а в те минуты ему было не до того).
Сверился с компасом.
— Надо двигаться вон на ту сопку.
Компас понадобился еще не один раз, и не один раз карабин был в руках Жоры.
Шли весь день, всю ночь. Базу увидели лишь к рассвету.
За золотом на базу должен был прилететь самолет. Однако он почему-то не прибыл. На следующий день из-за ближней «чубастой» от густого стланика сопки вынырнула двукрылая «аннушка». Все обрадовались, но через несколько секунд радость сменилась разочарованием: это другой самолет, случайный, летевший куда-то по своим делам. Он по традиции покачал крыльями и скрылся.
Абаев успел разглядеть номер и по нему определил:
«аннушку» вел Иван Агеев.
— Эх, догадался бы да сел.! — с досадой воскликнул Абаев и даже ударил кулаком по колену. Вечером в воздухе снова показался Агеев. Салат Михайлович понял: у Ивана тут какое-то задание, и весьма вероятно, что он появится еще раз. Агеев — старый и верный друг геологов, не раз выручавший в трудные минуты.
Надо что-то придумать, чтобы Агеев приземлился.
Речная коса ровная, плотная. Правда, коротковата, но ведь Иван и не на таких ухитрялся садиться.
И Абаев придумал.
Приготовил простыню и палки, чтобы выложить их на белом.
Стали ждать. Наконец — стрекот мотора!
Абаев скомандовал:
— Тащи простыню и палки!
Мгновенно расправлена простыня и на ней выложено:
«Сол». Мягкий знак сделать не успели — не до того было.
«Аннушка» покачала крыльями: «Понятно».
Вечером была сброшена соль. Утром — очередной рейс Агеева, и снова на земле короткое слово: «Соль».
Теперь даже мягкий знак получился.
Соль сброшена второй раз.
На третий день, едва заслышали «аннушку», уже готово было из палок: «Соль».
Тут произошло то, на что рассчитывал Абаев: Иван разозлился и… посадил самолет.
Спрыгнул на гальку и вместо приветствия крикнул:
— Что вы, дьяволы, соль черпаками жрете? Или продаете ее медведям?
Салат Михайлович ухмылялся: «Иван долго не сердится». Абаев знал характер летчика: если заметит, что в тайге творится что-то непонятное, — разозлится и посадит самолет где угодно: «Надо же узнать, в чем дело!»
— Не бушуй, Иван, — сказал Салат Михайлович. — Причина важная: нужно срочно отправить золото в управление.
— Опять наковыряли?
— Молодцы. Ну, шут с вами, давайте ваш золотой запасец.
Летчик уже улыбался. Иван Агеев был в сущности добр и если сердился, то лишь на какую-то минутку.
Образцы золота отправлены по назначению. Теперь можно возвращаться в партию. По дороге Жора сказал Абаеву:
— Я смелых уважаю. Скажу даже так: хотя и люблю других подчинять себе, но если кто окажется крепче, сам подчиняюсь беспрекословно. Можешь мне верить.
Теперь Абаев поверил. Жора Рыло работал с ним еще два полевых сезона. По всему видно было — переменился.
Однажды в партии утонуло все кухонное имущество: кружки, ложки, ножи, чайник.
— Дай мне три дня — все будет.
— Где же достанешь?
— В поселке.
— Так до него ведь полсотни километров.
Жора Рыло ушел.
Не вернулся он ни на третий, ни на четвертый, ни на пятый день. Явился лишь через неделю. Все принес: и чайник эмалированный, и чашки, и все прочее. Тут Абаев вспомнил: ведь Жора не имел ни копейки денег. Как же он достал?
— Раздобыл в поселке, — коротко ответил тот. Заметив выжидающий взгляд Абаева, добавил: — Пальцем никого не тронул.
Салат Михайлович стал допытываться. А через два месяца ему довелось быть самому в поселке, и он решил узнать все.
Оказывается, Жора пошел в школу, рассказал, в чем дело, и детвора натаскала ему кухонного добра даже больше, чем нужно. В школе показали Абаеву листок, на котором было неумело написано: «Выручили. Будеть чай будеть золото. От имени партии Абаева сотрудник гиологии Жорж Рыло».
Абаев вышел с базы в маршрут. Условился с коллектором и каюром: они будут ждать на берегу небольшого озера, поставят палатку, приготовят ужин.…С сопки на сопку, с сопки на сопку. Пока идешь в гору — взмокнешь, а на вершине пронизывает ветер. К пяти вечера Абаев уже сильно устал. Сел отдохнуть, съел галеты с маслом. Еще переход. Блеснуло под солнцем озеро. Там — ужин, отдых.
Какое блаженство после такого перехода!
Еще час — и Салат Михайлович возле костра. Но где палатка, где коллектор и каюр? Не видно. Нет даже никаких намеков на то, что здесь кто-то был.
Обождал немного. Выстрелил несколько раз. Тихо.
Поднялся на сопку. Долина дымилась — там начался пожар. Огонь может отрезать дорогу к базе. Нужно как можно скорей возвращаться. Абаев поспешил обратно, снова — с сопки на сопку, сходит семь потов на каждом километре.
Так продолжалось всю ночь. Только утром, обессилев, добрался до базы. С трудом узнал место: его заволакивал дым. А в дыму, черные, в обгоревших одеждах, метались люди, отчаянно борясь с пожаром.
Коллектор и каюр тоже были здесь. Они даже не покидали базу: рабочий партии обронил окурок в ягель — и вспыхнул огонь!
Все бросились тушить. Хорошо еще, что мох стелился не сплошным ковром, а отдельными пятнами. Огонь то вспыхивал так, что к нему не подойти, то утихал, но не сдавался. Абаев не медлил — на помощь товарищам!
Это было похоже на ад. Черные лица с обгоревшими бровями, волосами, окровавленные руки… Метались как черти, останавливали огонь в одном месте, а он просачивался в другом и уже злорадно трещал сзади. Не чувствуя боли и ожогов, убивали пламя, а оно вспыхивало в третьем месте. И снова отчаянная схватка!
Весь день, всю ночь, весь второй день и всю вторую ночь бились пять человек с огнем. Абаев чувствовал: вотвот упадет и больше не поднимется. Наконец он упал лицом в землю, перевернулся на спину, чтобы погасить тлевшие на спине остатки рубахи.
В лицо легко ударило что-то прохладное, что-то мокрое. Да это же дождь! Дождь!
Абаев схватился и вновь ринулся на огонь.
Спасительный дождь все усиливался, он лил уже сплошным потоком. Пожар потух.
Через сутки Салат Михайлович снова был в маршруте.
…Абаев замолчал и несколько минут, не мигая, смотрел на небо.
— Я слышал, Салат Михайлович, что ваше детство прошло в горах, в Северной Осетии. Долго вы там жили?
И он вспомнил далекую Осетию, маленький глухой высокогорный аул Цей.
Семья большая, жили бедно. В школу почти не ходил, а когда ходил, то проку было мало: бумаги нет, писать не на чем, а то, что услышал, быстро вытеснялось житейскими заботами, которыми была полна голова мальчугана.
В одиннадцать лет он уже косил сено, пахал сохой, пас чужих овец, доил коз и коров. Овцы доставляли больше всего хлопот — они часто терялись в тумане, приходилось парнишке сутками искать их, лазить по горам.
— Наверное, та вынужденная тренировка пригодилась на Колыме: по сопкам лазить дело нелегкое, — говорит Абаев.
Да, по сопкам, надо сказать, Салат Михайлович ходит (а иной раз и бегает) неутомимо.
— Ну, а радости, свои, детские радости все же были? — возвращаюсь я к прошлому.
— Была одна, была в далеком восемнадцатом году: мне досталась овчинная шуба отцовская. После смерти отца. А до того я ходил полуголым.
Салат Михайлович умолк, но я его не тревожу, чувствуя, что он продолжит свой рассказ.
…Как-то бегая за овцами, юный Салат встретил русскую девушку-геолога, она приехала в Северную Осетию на практику. Парень влюбился в девушку, которая была очень красивой и очень много знала. Влюбился и понял:
«Какой же я неуч! Разве такого полюбит кто-нибудь?»
Нужно учиться, учиться! Для этого надо ехать в город. А где взять деньги?
Салат стал собирать малину и продавал ее туристам.
За лето скопил деньги на билет. Теперь можно ехать.
Куда? Конечно, прямо в Москву! В столице парень пришел в Центральный Комитет комсомола. Там выслушали Салата («Непременно хочу быть геологом!») и направили в Харьков. Так и пошло: ФЗУ, затем работа на шахте «Мария»
в Донбассе, потом рабфак и, наконец, геологический факультет Харьковского университета. А после него — сразу на Колыму.
— Выходит, Салат Михайлович, что любовь сделал вас геологом!
Абаев улыбается, переворачивается, хрустя стлаником.
Через секунду его лицо становится серьезным, и он говорит уже о другом, о сегодняшнем:
— Трудный у нас нынче сезон, достается партиям от тайги, но сезон очень плодотворный. Особенно в этой партии. Кстати, у меня набралось для них много поручений: и производственного, и личного характера.
— Какие же личные?
— Да вот хотя бы письмо к геологу партии от жены.
Срочное! Она родила сына, спрашивает, как назвать.
Заранее не согласовали — не любят наперед уславливаться. Что ж, люди есть люди.
Я уже знал про Абаева: он мог прошагать по таежному бездорожью полсотни километров только ради того, чтобы вручить парню письмо или просто рассказать человеку, как живет его семья.
Салат Михайлович посмотрел на вершины сопок.
— Скоро утро. Давайте часок-другой поспим.
ИСКАТЕЛИ ТВЕРДЫХ СОЛНЕЧНЫХ
На рассвете туман рассеялся. Мы разожгли костер, вскипятили чай в алюминиевой кружке. До чего же он был вкусен!— В верховье снова прошли дожди, — заметил Абаев.
— Вода в реке быстро прибывает.
К концы чаепития река добралась до самого костра.
Он зашипел, вода отхлынула, словно испугавшись, но через секунду решительно захлестнула огонь. Затем в одно мгновение смыла и нашу стланиковую постель.
Салат Михайлович сразу же направился к сопкам — там, на склонах, было тверже, нога не вязла в утомительной мягкости мха или болотной жиже. Потом нам преградил путь ручей. Он был не очень глубок — всюду просматривалось галечниковое дно, — но течение! Казалось, оно собьет с ног хоть кого.
Мы увидели в стороне упавшую через ручей лиственницу и направились к ней: этот шаткий и узкий мост все же лучше брода, ноги будут сухими. Переходим на другую сторону, прыгаем на гальку. Коварная галька осыпалась под нами, и мы в одно мгновение очутились в воде.
Хорошо еще, что у Салата Михайловича была палка — с ее помощью выбрались на твердое место.
— Такая в тайге техника безопасности, — говорит он.
— Тут что угодно может случиться самым неожиданным образом. Между прочим, в нашей смете специально предусмотрены довольно крупные расходы на тот случай, если стрясется где-нибудь беда и нужна помощь. Тайга ведь — не шуточки!
Выливаем воду из сапог, меняем портянки, предусмотрительно захваченные Салатом Михайловичем.
Мокрые портянки привязываем к рюкзакам, пусть сохнут на ходу.
Тучи становятся плотнее, наливаются густой снежной синевой. Вскоре посыпал снег. Его плотные хлопья накалываются на трехгранные иглы стланика, припорашивают кустики золотистого рододендрона, накрывают маленькие лаковые листики голубики, под которыми прячутся набравшие цвет, но еще не вполне созревшие сизовато-синие ягоды.
Плотнее запахиваем ватники.
— Это что же, ранняя зима? — спрашиваю я.
— Нет, — это просто обычный летний снежок. В минувшем году здесь даже пурга была в июле.
«Обычный снежок» хороводил вокруг нас с полчаса, потом сразу прекратился и растаял.
Снова зазеленела трава. Под ногами — как же я не заметил до сих пор! — белеют крошечные цветочки — снежинки. Они величиной не больше гривенника, в каждом цветке — десять ослепительной белизны лепесточковстрелочек. Кажется, что это остались лежать на земле живые, нетающие снежинки как память о летнем снеге.
Где-то неподалеку от нас прогремел выстрел, потом — второй. Абаев тут же вытаскивает пистолет и стреляет.
Раздается громкое «ого-го-го!», и из зарослей стланика выходит человек: в правой руке у него дробовик, в левой — две куропатки.
— Егор Семенович, привет! — восклицает Абаев. — Ну, как у вас тут дела? Все здоровы? Хорошо. А золотишко есть?
— Подцепили! Во! — Егор Семенович оттопыривает большой палец.
И вот мы в походном положке.
Нам прежде всего предлагают согреться чайком.
— Нет, сперва покажите золотишко, а потом уж чай, — говорит Абаев.
Он с волнением, быстро раскрывает капсулу — конвертик, сделанный из плотно бумаги. В нем второй, совсем маленький, конвертик, словно обертка аптечного порошка. И в ней — желтое пшено. Золото! То самое золото, о котором геологи говорят, как поэты: это солнечные лучи, остывшие и затвердевшие от прикосновения с вечной мерзлотой.
Долго они скрывались под землей, а теперь извлечены из ледяных кладовых. И человек, поймавший эти твердые лучи, заставит их снова засверкать!
Начинается профессиональный разговор: какое золото, где взято, сколько граммов на лоток, на кубометр… Итог: найдено, судя по предварительным данным, новое месторождение.
…Нас разбудил чуть свет дятел, барабанивший по лиственнице, за которую был закреплен положок. Что ж, подъем так подъем.
Несмотря на такой ранний час, завтрак уже был готов.
Его приготовил тот самый Егор Семенович Шевчук, который первым встретился нам с Абаевым.
Егор Семенович успел даже побриться. Пшеничные усы были аккуратно подкручены.
Сегодня в таежном меню — ландорики и компот из голубики и смородины.
Что такое ландорики? Егор Семенович показывает их:
обыкновенные оладьи. Необыкновенное у них лишь название, кем-то придуманное в тайге, да еще то, на чем они жарились. Сковороды в отряде нет, и Шевчук творил ландорики… на камне, плоском сером камне.
Я похвалил искусство повара, но тот даже обиделся:
— А я вовсе и не повар, я промывальщик.
Последнее слово он произнес с гордостью.
— Он у нас мастер на все руки, — сказал начальник партии.
Егор Семенович умеет все, что нужно для бродячей жизни геологов. Он может что угодно изжарить на лопате, а если нет ее — на камне, как сделал только что. Испечет хлеб в костре. Укротит лошадь, не желающую ходить под вьюком. Починит сапоги, да так, что они станут крепче новых, а в тайге это очень ценно!
— Из-за Шевчука всегда спорят начальники партий, каждому хочется заполучить его, — говорит Абаев. — Потому что он первоклассный промывальщик. Был случай, когда Егор Семенович в «каторжном» переходе с сопки на сопку так устал, что последний подъем преодолел уже ползком. На такого можно всегда положиться!
Мне рассказала про Шевчука молодой геолог Тая:
Она старалась ходить в маршруты только с Егором Семеновичем. Тая близорука и очень боится медведей. Но с Шевчуком спокойна: он уложит медведя наверняка.
Однажды Егор Семенович остановил Таю: «Олень.
Полежите здесь тихонько».
Тая спокойно опустилась на мох, а ее спутник пошел вперед. Раздался выстрел. Второй… Через несколько минут можно было встать и посмотреть на трофей. Тая ахнула: медведь!
Не один раз Егор Семенович выдавал медведя за оленя, чтобы девушка не пугалась.
— Сколько он сберег мне нервов и сил! — восклицает Тая. — С ним в маршруте всегда сделаешь больше, чем с кем-либо другим.
После завтрака Егор Семенович отправился к ручью на промывку. Мы с Абаевым тоже пошли туда. Шевчук нес под мышкой лоток — легкое деревянное корытце ромбовидной формы, выдолбленное из куска березы. Центр лотка был глубже, края мельче — так удобней и надежней промывать: золото тяжелое, не убежит с водой, осядет на дне.
Егор Семенович набрал в лоток породы, зачерпнул воды и уверенно, ритмично покачивал его, сливая мутные отходы. Под конец движения промывальщика стали сдержанней, осторожней: в лотке остался шлих — мелкозернистая порода.
Мы не отрывали глаз от нее: есть ли золото?
— Пусто, — сказал Шевчук.
Абаев долго растирал шлих и тоже разочарованно развел руками.
Егор Семенович снова и снова мыл, лоток за лотком.
Время от времени выходил из воды, согревая синие руки.
Получен еще один шлих.
— Вот оно! — вдруг весело вскрикнул промывальщик.
В серо-коричневом шлихе виднелись тусклые желтые точечки.
— Одна, две, пять, — посчитал я.
— Высушим шлих, удалим примеси, тогда значков окажется больше, — сказал Салат Михайлович.
Шевчук еще азартнее принялся за промывку.
Во время одной из пауз Егор Семенович обернулся к нам.
— Сколько уже сделал на своем веку промывок, а вот, поди ж ты, всякий раз волнуюсь. Колдуешь вот так над породой и словно разгадываешь тайну, а тайна — на самом дне лотка. Сольешь последнюю воду и с замиранием сердца смотришь: что там?
На шестом лотке вновь удача: еще несколько знаков.
— Ну, на сегодня хватит, — решает Абаев.
Шевчук налил из фляги в кружку спирта, развел его водой и выпил.
— Это я против простуды.
На обратном пути Абаев сказал мне:
— Не каждый может быть промывальщиком, не всякий выдерживает экзамен на эту профессию.
Для того чтобы стать промывальщиком, нужно выдержать специальное испытание: перемыть восемь килограммов песка, в который предварительно положены одна-две золотинки не более булавочной головки. Очень трудная задача! Лишь тот, кто обнаружит крошечную золотинку, может считаться подходящим кандидатом. Я говорю «кандидатом», ибо для промывальщика, кроме умения нужно еще одно важное качество — честность.
…Теперь я видел, что Абаев не случайно рвался сюда, он чувствовал: именно тут будет получен «золотой урожай». И «взрастили» его многие: и те, которые тут находятся сейчас, и те, которые ходили здесь раньше, создавали геологическую карту (как это делает партия Кочевой на Омолоне), составляли прогнозы, — все, кто работал в прежние сезоны, подготовив успех своим преемникам.
…На четвертый день мы с Абаевым отправились в обратный путь — к речной косе, где нас должен подобрать Агеев. Он был пунктуален и не заставил долго ждать.
— Привет вам от Кочевой, — сказал Иван. — Из Нижних Крестов сообщили, что вся партия уже там. Мокнут под дождем, ждут попутного самолета.
Салат Михайлович и Иван обсуждают дальнейший маршрут. Абаеву нужно в партию Белодеда. Это совпадает с намерением Агеева: ему лететь по какому-то заданию в Нижние Кресты на день-два.
Затем он возвратится и на целый месяц будет прикомандирован к геофизической партии.
ЗОЛОТАЯ ДОЛИНА
Каково же было мое удивление, когда на полигоне я увидел… Абаева.— Как же вы добрались сюда, Салат Михайлович? На ковре-самолете?
— Почти, — ответил Абаев. — На вертолете. Вышел я из здания экспедиции, вижу — вертолет стоит. Так ведь взлетная полоса рядом, прямо под окнами. «Куда собрался?» — спрашиваю летчика. «На прииск Безымянный».
Екнуло мое сердце. Полечу!
— Почему «екнуло»?
— Так ведь это же самый первый наш прииск, здесь мы нашли первое золото. Первое! Теперь в этих местах открыты и другие месторождения, но первое — самое памятное, самое дорогое сердцу. Это, знаете, как у многодетной матери: все ребята любимые, но первенец — всех родней!
Вот почему екнуло здесь, — Салат Михайлович приложил руку к сердцу. — И так потянуло сюда!
Абаев тронул меня за плечо:
— Посмотрите: вот наш первенец, вот наша Золотая долина! Видите — там промывочные приборы. Там течет золотая река, разбуженная нами.
В эту минуту лицо Салата Михайловича было вдохновенным, оно светилось радостью и гордостью.
Долина походила на глубокую зеленую чашу с помятыми краями — их образовывали сопки. На дне чаши, справа — несколько палаток и электростанция. Слева — сам полигон, по которому, будто жуки, ползают несколько бульдозеров, подгребая пески в бункер, от которого тянется вверх к промывочному прибору транспортер. Сердце этого прибора — огромный вращающийся барабан с решетчатыми стенками. Сюда вместе с потоками воды устремляются пески, перемываются, попадают из барабана на железные шлюзы, в которых на дне лежат специальные жалюзи — тяжелое золото оседает меж ними, а все остальное уносится прочь.
Я долго стоял возле шлюзов: сквозь поток было видно, как гуще и гуще становилась желтая масса, напоминающая пшенную кашу.
— На дне — чистое золото? — спрашиваю горного мастера.
— Нет, конечно. Там еще имеются кое-какие отходы, мы их зовем гали. Или по-другому — эфеля. При съеме золота они удаляются окончательно пробуторкой. Да вы сами это увидите.
К концу смены начался съем золота. Воду выключили.
Прежде всего выбрали руками самородки. Потом снова пошла вода, двое рабочих в резиновых сапогах самым прозаическим образом стали в золотую «пшенную кашу» и специальными деревянными лопатками перемешивали — пробуторивали — осевшую массу, помогая воде уносить последние гали. Золото заметно очистилось от примесей.
Верхний слой состоял из зерен, очень похожих на тыквенные семечки. «Семечки» собирались совочком и ссыпались в белые жестяные банки.
Железные жалюзи убрали. Теперь на дне шлюза оставалось самое мелкое золотишко, оно заполнило углубления — каждое чуть больше яичного желтка. Впечатление было такое, что перед тобою — глазунья, в которой повар расположил желтки ровными линиями. Собраны и желтки.
Съем золота закончен.
И тут горный мастер сказал мне:
— Помните, в «Угрюм-реке» — когда набирался на прииске пуд золота, то палили из пушки. Если б сейчас этот обычай завести здесь, в Заполярье, такая пальба пошла бы!
Вниз, в долину, спускаюсь кратчайшим путем по необычному водопроводу: он сварен из бензиновых бочек и похож на гигантского железного червя. По этому трубопроводу и подается вода на промывочный прибор.
Тут мне снова пришлось проститься с Салатом Михайловичем.
— Вот там, на востоке, за сопкой, — сказал Абаев, — работает еще одна наша разведпартия. У них тоже богатое золото. Мне нужно к ним заглянуть. Туда недалеко — километров десять. Пробуду у них дня два, а потом уж возвращусь в Райгру.
Обмениваемся крепким рукопожатием.
И теперь я уже твердо верю, что пожелание Абаева «до новой встречи» обязательно сбудется.
Широко, сильно Салат Михайлович зашагал по зеленому, залитому солнцем пологому склону сопки.
В Билибино я возвращался с караваном геологов. Они охотно приняли меня в компанию, но предупредили: придется идти пешком.
Лошади — с вьюками и лишь одна налегке, специально для того, чтобы через речку перевозить людей.
— Лошадей бережем, не ездим на них. Ведь здесь лошадь стоит знаете сколько! Завоз дорогой: самолетом.
Удивительны эти низенькие якутские лошадки: ходят только друг за дружкой. Та, что не была еще головной, ни за что не двинется первой; задние во всем полагаются на ведущую, идут за нею вслепую — глаза совсем застланы космами длинной гривы.
Перед нами — изгиб Караля. Наверное, уже восьмой или девятый. На ведущую лошадь, укрытую большим вьючным седлом, садимся вдвоем. Эта лошадь, между прочим, имеет уникальное имя — Ретроспективная. Мой спутник шлепает ее ногами по бокам.
Лошадь, однако, не торопится. Она раздумывает минуту-другую, потом медленно, осторожно входит в воду.
Переправив меня, рабочий возвращается за следующим «пассажиром». И пока он совершает свои рейсы, я любуюсь закатом — до чего же захватывающе!
Солнце только что скрылось. На западе, окрашенные в густые тона, лежат синие-пресиние сопки. Над ними — оранжевые тучи. На востоке — далекими террасами, одна над другой, сопки в нежнейших красках: ближние — голубые, потом сиреневые, еще дальше — розовые, кремовые.
Перенесешь взгляд с неба на дно долины — в неподвижной глади озер отражается вся эта неописуемая красота. А Караль оранжево-желт: прямо-таки поток расплавленного золота.
К концу перевоза небо на западе стало неузнаваемо:
лучи исчезли, а вместо них таким же веером вытянулись огненные космы облаков. Казалось, будто природа-кудесница устроила этот невиданный фейерверк в честь смелых людей, неутомимых и самоотверженных тружеников, шаг за шагом осваивающих дикий, суровый, но богатый и прекрасный край!..
ИТОГИ ЖИЗНИ
ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЕ НАГРАДЫ И
ЗВАНИЯ
АБАЕВА САЛАТА МИХАЙЛОВИЧА
1. Лауреат Ленинской премии.Постановление Комитета по Ленинским премиям в области науки и техники при Совете Министров СССР от апреля 1964 года.
2. Ветеран Коммунистической партии.
Нагрудный знак «50 лет пребывания в КПСС» вручен в 1982 году.
3. Почетный пенсионер РСФСР с 18.06.1969 г.
4. Почетный гражданин г. Билибино Чукотского автономного округа. Именем геолога С. М. Абаева названа одна из улиц г. Билибино.
Решения Билибинского поселкового Совета народных депутатов:
а) №18 от 06.02.1976 года;
б) №96 от 24.04.1990 года.
5. Памятный знак «Ветеран труда Крайнего СевероВостока СССР».
6. Значок «Первооткрыватель месторождения» и диплом №330.
Решение коллегии Министерства геологии СССР от апреля 1970 года.
7. Действительный член Географического общества СССР с 7 января 1976 года.
8. Имя С. М. Абаева занесено в Книгу Трудовой Славы Министерства геологии СССР и ЦК профсоюза работников геологоразведочных работ.
Свидетельство от 28 октября 1967 года.
9. Почетный член Всероссийского общества охраны природы.
Удостоверение №474 от 28 августа 1987 года.
10. Награжден знаком «За активную работу Всесоюзного общества «Знание».
Удостоверение №14834 от 17.07.1986 года.
11. Награжден Почетной грамотой Президиума Верховного Совета СО АССР.
Указ от 2 сентября 1983 года.
12. Награжден медалями СССР:
3) «За добросовестный труд» — в ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина;
ЛИТЕРАТУРА
1. «Дагестанские встречи». Д. И. Трунов.Издательство «Советская Россия», Москва, 1968 год.
2. «Поступь». П. П. Нефедов.
Магаданское книжное издательство, 1968 год.
3. «Золото Севера». В. В. Рудим.
Издательство «Советская Россия», Москва, 1969 год.
4. «Гордость Иристона». У. А. Богазов, Г. Е. Черчесов.
Издательство «Ир», г. Орджоникидзе, 1970 год.
5. «Между двух океанов». Н. Н. Незнанов, Ф. В. Шкирманков.
Издательство «Четыре четверти», Минск, 2010 год.
ФОТОГРАФИИ ИЗ СЕМЕЙНОГО
АРХИВА С.М. АБАЕВА Молодожены Салат и Мария с другом Исааком Бруштейном, г. Харьков, 1940 год Семья Абаевых. пос. Сеймчан. 1959 год По жизни вместе почти 50 лет Супруги Абаевы в внуком Аланом и внучкой Юлией.Старший внук Алан уходит в армию. Фото на память С.М. Абаев работает над новой книгой В рабочем кабинете. Обсуждение новой статьи В горах Осетии со съемочной группой телевидения С.М. Абаев в горах Дигории Осмотр найденных образцов в горах Дигории В центре: А.Х Чельдиев., С.М Абаев., М.Г. Цагараев Юные геологи Харьковского Дворца пионеров в гостях у С.М. Абаева в СОИГСИ. Лето 1985 г.
На заседании в СОИГСИ На заседании в СОИГСИ В минуты отдыха Абаев, Иванов, Маргулис.
п. Билибино. Декабрь 1976 г.
С.М. Абаев с директором Краеведческого музея Г.С. Глазыриным. п. Билибино. 1976 г.
С.М. Абаев рассматривает юмористическую газету “Кувалда” с шаржем на него.. п. Билибино. 1976 г.
Открытие монумента в честь Первой Колымской геологической экспедиции. С.М. Абаев справа.
Июнь 1978 г. Аэропорт пос. Сеймчан. Встреча участников торжеств, посвященных 50-летию Первой Колымской геологической экспедиции.
СОДЕРЖАНИЕ
1. Вступительное слово. Е. С. Абаева-Галачиева2. Биографическая справка. Е. С. Абаева-Галачиева.............. 3. «Гордость Иристона». У. А. Богазов, Г. Е. Черчесов.............. 4. «К истории открытия золота Чукотки». О. Х. Цопанов.... 5. «Сеймчанское РайГРУ» (1955-1961 гг.).
Б. Ф. Палымский
6. Адреса к 70-летию С. М. Абаева
7. «О Салате Михайловиче Абаеве». П. В. Прокуронов....... 8. «Слово о человеке». Ф. В. Шкирманков
9. «Мы на свою судьбу не сетуем». Ф. В. Шкирманков......... 10. К 100-летию С. М. Абаева. Ф. В. Шкирманков
11. «Колымский след С. М. Абаева». Н. Н. Незнанов............. 12. Адрес анюйцев к 75-летию С. М, Абаева
13. «Жизнь, достойная подражания». Х. А. Бритаев.......... 14. «Семья — ячейка общества».
Е. С. Абаева-Галачиева
15. «Жизнь не зря мне дал родной отец». О. С. Абаев...... 16. «Из Тбилиси с любовью». Н.Н. Бетчер
17. Стихи П. П. Нефедова
18. Отрывок из рассказа «Искатели золота» из книги Д. И. Трунова «Дагестанские встречи»
19. Главы из книги «Золото Севера» В. В. Рудима............... 20. Итоги жизни
21. Фотографии из семейного архива С. М. Абаева.......... Ли т ер ат у рно-художес тв енно е и здание ЖИЛ РЯДОМ
С НАМИ ЧЕЛОВЕК
Гарнитура шрифта “Myriad Pro”. Усл.п.л. 24,6.
Печать цифровая. Формат 6084 1/16.
Отпечатано ИП Цопановой А.Ю.
362000, г. Владикавказ, пер. Павловский,
«