«№ 2 (19) ВЕСТНИК 2010 Дальневосточного юридического института Министерства внутренних дел Российской Федерации _ _ Выходит с 2001 г. СОДЕРЖАНИЕ два раза в год Редакционная коллегия: Актуальная тема Гусев В.А. ...»

Асеев В.Г. Мотивация поведения и формирование личности. М.: Мысль, 1976.

С. 23-24.

Павлов И.П. Полное собрание сочинений. Т.3., кн.1. М.-Л.: АН СССР, 1951. С.105.

Психологи избегают употребление понятия «бессознательное», считая, что оно не является синонимом «неосознаваемого».

Леонтьев А.Н. Потребности, мотивы и эмоции // Деятельность, сознание, личность.

М., 1975.

Матюхина М.В. Мотивация учения младших школьников. М.: Педагогика, 1984. С. 5-6.

Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. СПб., 2000. С. 563-564.

Кичатинов Л.П. Динамика коммуникативных потребностей развивающейся личности // Текст. Высказывание. Слово. М., 1983. С.97-104.

Обуховский К. Психология влечений человека. М.: Прогресс, 1971. С. 11.

Такая противоречивость взглядов на осознанность мотивов, как отмечает Е.П.

Ильин1, может быть обусловлена двумя причинами. Одна из них – принятие за мотив различных феноменов. Одно дело – принять за мотив склонность, влечение, установку, которые плохо или совсем не осознаются; тогда и мотив в представлении такого психолога становится неосознаваемым или слабо осознаваемым. Другое дело – принять за мотив цель и средства ее достижения; тогда мотив может быть только осознаваемым. В действительности же в мотиве, как сложном многокомпонентном образовании, одни мотиваторы могут и должны осознаваться (например, если не будет осознания потребности, то человек не будет ничего делать для ее удовлетворения), а другие – нет. Но в целом (полностью) структура мотива не может не осознаваться. Другое дело, что это осознание не получает развернутого вербального обозначения.

Вторая причина разногласий в трактовке осознанности мотива может состоять в том, что одни психологи под осознанием подразумевают ощущения и переживания потребностного состояния, а другие – понимание мотива как основания действия или поступка, что, естественно, не одно и то же. Можно осознавать (ощущать, переживать) наличие нужды и не понимать, что конкретно нужно. Именно в этом аспекте следует, очевидно, воспринимать и рассуждения А.Н. Леонтьева о неосознаваемых мотивах как непонимаемых2. По его мнению, предметное содержание мотива так или иначе воспринимается, представляются цель, средства ее достижения, более отдаленные результаты. А вот смысл действий понимается не всегда (поэтому он выделял смыслообразующие мотивы). Можно не понимать не только смысл, но и главную причину своего поступка, например один из компонентов блока «внутреннего фильтра» (склонность, предпочтение, установка)3.

Обратим внимание на то, что при выполнении человеком привычных действий или, иными словами, в случае привычного поведения, процесс мотивации зачастую оказывается свернутым. Об этом писал еще В. Вундт: «Как только сложные волевые процессы, в основе которых лежат одни и те же мотивы, повторяются большое число раз, борьба мотивов облегчается: мотивы, стоявшие в прежних случаях на заднем плане, выступают при новых повторениях сначала уже слабее, а наконец и совсем исчезают. Сложное действие переходит в таком случае в действие, вытекающее из побуждений; если обычное повторение действий будет продолжаться, то, в конце концов, и тот мотив, который определяет действие, вытекающее из побуждений, становится все слабее и мимолетнее. Таким образом, движение, вытекающее из побуждения, переходит, наконец, в автоматическое движение»4.

Здесь следует отметить, что привычное поведение в большей степени свойственно административным правонарушениям (например, нарушения в сфере безопасности дорожного движения; в сфере общественного порядка). Во многом это связано с особенностями административно-деликтного законодательства. Вопервых, за совершение административного правонарушения предусмотрено административное наказание, которое не влечет столь жестких лишений по сравнению с уголовным наказанием за совершение преступлений (например, основным наказанием за совершение преступления является лишение свободы на определенный срок, а основным наказанием за совершение административного правонарушения является зачастую небольшой административный штраф). Во-вторых, административное наказание, в отличие от уголовного наказания, не влечет судимости.

Весьма примечательны в связи с этим результаты многолетних наблюдений криминологов, которые показывают, что фактор системности совершения админиИльин Е.П. Указ. соч. С. 129-130.

Вундт В. Очерки психологии. СПб., 1897. С. 229.

стративных деликтов оказывает влияние на формирование личности 1. Нередко предшествующее поведение личности, количество совершенных им правонарушений могут выступать в качестве квалифицирующего признака, т.е. обстоятельства, отягчающего ответственность, поскольку налицо повышение степени общественной опасности последующего деяния – преступления2.

Но это отнюдь не означает, что автоматизированные действия становятся немотивированными. Как отмечает В.А. Иванников, действие автоматизируется не только в исполнительной, но и в мотивационной части3. Поэтому возникновение потребности прямо ведет (по механизму ассоциации) к появлению образа конкретного предмета, который в данной ситуации чаще всего удовлетворяет данную потребность, и образу тех действий, которые связаны с этим предметом. То есть, как отмечает Е.П. Ильин, «можно говорить о формировании у человека с опытом мотивационных схем (аттитюдов, поведенческих паттернов), то есть знания о том, какими путями и средствами можно удовлетворить данную потребность, как вести себя в данной ситуации. Мотивационные схемы, как известно, являются составляющей мотивационной сферы человека. При этом репертуар мотивационных схем тем богаче, чем больше опыт человека»4.

Таким образом, само по себе осознание отдельных компонентов мотива не обеспечивает еще понимания его как основания поступка или действия. Для этого человеку надо проанализировать осознаваемое и привести к общему знаменателю.

Однако такому анализу, по мнению Е.П. Ильина, может препятствовать ряд моментов. Во-первых, как правило, человеку не надо углубляться в такой анализ, поскольку ситуация для него очевидна и поведение в ней уже отработано, о чем мы уже говорили. В этом случае многие компоненты мотива, особенно из блока «внутреннего фильтра», скорее подразумеваются, чем осознаются и вербально обозначаются. Вовторых, в сознании человека один мотиватор (причина) может подменяться другим.

Например, потребность часто подменяется в сознании предметом ее удовлетворения. В-третьих, у человека может отсутствовать желание докопаться до истинной причины своего поступка из-за нежелания выглядеть в собственных глазах безнравственным. На поверхность сознания им будет выдвигаться другая, более благовидная причина, могущая оправдать его поступок, причем действительно актуальная, но не главная, не решающая5.

Однако цели, которые ставит перед собой человек, сознательны, хотя они не всегда ему ясны до конца. Поэтому О.К. Тихомиров выделяет цели поисковых проб («посмотрим, что получится...»), которые относятся им к классу неопределенных предвосхищений. Не всегда продумываются и последствия достижения цели. Особенно часто такие не до конца обоснованные решения и намерения возникают у человека при наличии азарта, эмоций борьбы или когда у него нет времени на обдумывание (решения, принимаемые в спешке)6.

Правда, некоторые психологи утверждают, что об истинном мотиве (причине) можно узнать только постфактум, когда деятельность уже началась или, более того, закончилась. С этим утверждением можно согласиться, если иметь в виду понимание истинной (решающей) причины, и то не для всех случаев (ведь часто результат не совпадает с ожиданиями, заложенными в мотиве, то есть с целью). Когда же речь идет об осознании компонентов мотива, то по отношению к ним эта точка зрения Мышляев Н.П. Административная деликтология: вопросы теории и практики. М.:

ВНИИ МВД России, 2002. С. 38.

Ильин Е.П. Указ. соч. С. 87.

вряд ли применима. Если основные компоненты мотива (потребность, цель) не будут осознаваться, то что же тогда побудит человека к произвольной активности?

Поэтому не случайно В.С. Мерлин подчеркивал, что «действия человека определяются главным образом сознательными целями»1, а К. Обуховский отмечал, что мотив – это вербализованный (следовательно, и осознанный) побудитель активности человека. «Регуляция деятельности начинается с того, что индивид, уяснив себе (а следовательно, сформулировав, вербализировав) цель действия, определяет (или формулирует) программу действий. Когда процесс этот закончится и индивид создаст мотив, одобренный им, он может начать деятельность, то есть приступить к реализации программы, заключенной в мотиве. Если же данная форма поведения не регулируется мотивом, мы говорим о неосознанном, немотивированном действии.

Ставя так вопрос, можно определить мотив как вербализацию цели и программы, дающую возможность данному лицу начать определенную деятельность»2.

А.Н. Леонтьев же считает, что по ходу выполнения действий мотив не осознается, осознаются только цели действий3. С этим в целом можно согласиться, поскольку в каждый конкретный момент человек не думает, почему он совершает это действие, а думает о том, что должно получиться, что получается. Правда, следует принять во внимание, что цель тоже является частью мотива, поэтому частично мотив все же осознается, как и смысл деятельности в целом, то есть конечная цель, предвидимый результат.

В то же время следует отметить, что криминологи при изучении неосознаваемой мотивации в первую очередь опираются на исследования неосознаваемой психологической деятельности, которые традиционно ведут представители грузинской психологической школы (А.С. Прангишвили, Ш.А. Надирашвили, А.Е. Широзия и др., начиная с основателя школы Д.Н. Узнадзе). Изучению этих проблем посвящены также работы Ф.Б. Бассина, П.В. Симонова и др.

Так, П.В. Симонов говорит о неосознаваемом психическом и выделяет в нем «подсознание» и «надсознание» («сверхсознание»), предлагая свое понимание: «К «подсознанию» относится то, что было осознаваемым или может стать осознаваемым в определенных условиях: автоматизированные и потому переставшие осознаваться навыки, интериоризованные нормы поведения, его внутренние регуляторы («голос совести», «зов сердца»), мотивационные конфликты, вытесненные в подсознание, механизм психологической защиты… Язык сверхсознания, или надсознания, есть результат рекомбинации образов и понятий, есть информация, заново порождаемая мозгом… деятельность сверхсознания обнаруживается в различных условиях. Прежде всего, это самые первые неосознанные этапы всякого творчества – научного, художественного, детского игрового, то есть возникновение гипотез, догадок, озарений, будущих произведений»4.

Если следовать логике П.В. Симонова, то неосознаваемую мотивацию противоправного поведения можно отнести к подсознанию, то есть к тем неосознаваемым механизмам, которые образовались либо путем вытеснения из сознания неких психотравмирующих обстоятельств и затем проявляли себя в противоправных действиях как вымещенные в качестве компенсации своей неполноценности, ущербности.

Либо такого рода механизмы могут образоваться как бы в обход сознания путем Мерлин В.С. Психология индивидуальности: избранные психологические труды. М.:

Изд-во Московского психолого-социального ин-та; Воронеж: Изд-во НПО «МОДЭК», 2005.

С. 489.

Обуховский К. Указ. соч. С. 11-12.

Леонтьев А.Н. Потребности, мотивы и эмоции // Деятельность, сознание, личность.

М., 1975.

Симонов П.В. О природе неосознаваемого психического // Психологический журнал.

1986. Т.7. № 12. С. 145.

подражания, внушения, «запечатления» некоторых форм асоциального, антиобщественного поведения окружающих, что особенно характерно для детского возраста, когда подобным образом могут быть сформированы устойчивые, фиксированные установки, проявляющиеся затем в поведении взрослого человека1.

В данном случае речь идет о формирующихся уже в раннем детстве достаточно устойчивых неосознаваемых регуляторах человеческого поведения – установках.

Собственно, в криминологии под общей причиной конкретного преступления понимают криминогенную мотивацию личности, базирующуюся на ее антиобщественной установке2.

Пальма первенства в изучении этого весьма любопытного психологического механизма, выступающего в качестве неосознаваемого регулятора человеческого поведения, принадлежит основателю грузинской психологической школы Д.Н.

Узнадзе. Проведенные им достаточно простые и наглядные эксперименты позволили сделать весьма важные выводы. Во-первых, о том, что фиксированная установка действует как неосознаваемый механизм и, во-вторых, что ее формирование – также неосознаваемый процесс.

Однако мотив и установка – это разные психологические явления. На это обстоятельство обращал внимание и Д.Н. Узнадзе. Он отмечал, что смысл и весь характер поведения определяются мотивом3. В то же время он, во-первых, решительно отказывается от сведения мотива к внутренней побудительной оценке и помещает его вне субъекта. Отнесение мотива к числу объективных факторов, определяющих поведение, весьма символично. Оно свидетельствует о том, что при решении вопроса о роли мотива в волевом поведении автор помещает мотив не в сферу переживаний, а в ситуацию удовлетворения потребности, то есть относит мотив к числу объективных факторов, определяющих установку на поведение. Во-вторых, Д.Н.

Узнадзе подчеркивает неотъемлемость мотива от поведения. У него мотив – это основание для выделения поведения как такового. Это положение является общим для его представлений о любом виде поведения вообще. Правда, при анализе поведения вообще он не употребляет термин «мотив», а предпочитает говорить о цели в самом широком смысле слова или о предмете, «нужном» субъекту. В частности, он пишет:

«То, какие силы приведет субъект в действие, зависит от нужного субъекту предмета, на который он направляет свои силы: особенности действия, активности, поведения определяются предметом»4.

Правда, характер протекания поведения определяется не только вызвавшим его предметом. Д.Н. Узнадзе учитывает этот факт и предполагает существование в целостной картине поведения относительно независимых частей: «Его отдельные части, отдельные действия, служат одной цели и постольку составляют одно целое поведение, в котором каждое из них занимает определенное место… Плановое поведение является единым целостным, но сложным поведением. Намечена основная цель, определены средства, с помощью которых должна быть достигнута эта цель, и эти средства подготавливают и обусловливают друг друга, находятся в некотором иерархическом отношении друг с другом и, таким образом, объединяются в одно сложное единое целое»5.

Представление Д.Н. Узнадзе о существовании в общем потоке деятельности «отдельных» частей, казалось бы, должно повлечь за собой поиск содержательной характеристики этих «частей» и критерия их вычленения и привести к попытке их соотнесения с установкой. И такое соотнесение производится, но только по отношеВасильев В.Л. Указ. соч. С. 420.

Криминология: учеб. / под ред. проф. В.Д. Малкова. М.: Юстицинформ, 2006. С. 103.

Узнадзе Д.Н. Экспериментальные основы психологии установки. Тбилиси, 1961. С. 402.

Узнадзе Д.Н. Психологические исследования. М., 1966. С. 32.

Там же. С. 381-382.

нию к самой важной детерминанте поведения – по отношению к предмету, «нужному» для субъекта, или мотиву. Предмет, «нужный» для субъекта, или мотив, приводит к возникновению поведения и порождает у субъекта установку на выполнение этого поведения1.

Что касается остальных относительно независимых «частей» в целостной структуре поведения, то, несмотря на оброненное Д.Н. Узнадзе замечание об их существовании, соотношение этих «частей» с «установками» на объективные условия ситуации, детерминирующие эти «части», долгое время остается без внимания.

Между тем, по Д.Н. Узнадзе, для установки основополагающим является именно содержательный, или объективный фактор, иными словами, то, на что направлена установка2. Это положение об основополагающем значении содержательного, или объективного фактора для понимания природы установки буквально требует соотнесения установки с объективными детерминантами ситуации, обусловливающими структуру поведения.

Д.Н. Узнадзе, следуя этому требованию, в зависимости от того, непосредственно или опосредованно предмет, «нужный» субъекту, вызывает установку на целостное поведение, выделяет два плана работы психики: план установки и план объективации.

В первом плане развертывается импульсивное поведение. Для импульсивного, или, как его в психологии иногда еще называют, практического, поведения характерна непосредственная включенность субъекта в поведенческий акт. Оно осуществляется под влиянием актуального импульса сиюминутной потребности и отвечающего ей предмета, диктующего, в буквальном смысле этого слова, что нужно делать. Иными словами, импульсивность – это особенность поведения человека, заключающаяся в склонности действовать по первому побуждению, под влиянием внешних обстоятельств или эмоций, когда человек не обдумывает последствия своего поступка, не взвешивает все «за» и «против»3. Например, до 80 % мелких хулиганов и появлений в общественных местах в состоянии алкогольного опьянения, оскорбляющем человеческое достоинство и общественную нравственность, совершается, когда правонарушитель находится в возбужденном состоянии, под влиянием алкоголя4. При этом обстоятельствами, способствовавшими совершению ими правонарушений, как показывают материалы изученных дел об административных правонарушениях, явились отсутствие взаимопонимания в семье, с родственниками, а также соответствующие финансовые затруднения, вследствие чего возникающие на этой почве конфликты вынуждали правонарушителей уходить из дома, распивать спиртные напитки с незнакомыми лицами, что впоследствии и выливалось в совершение мелкого хулиганства или появление в общественных местах в состоянии алкогольного опьянения5.

Характерно, что импульсивные действия особенно свойственны детям дошкольного и младшего школьного возраста в связи со слабым контролем за своим поведением. У подростков импульсивные действия часто являются следствием повышенной эмоциональной возбудимости, характерной для этого возраста. У старших школьников и взрослых причинами импульсивного поведения являются аффекты, утомление и некоторые заболевания нервной системы6.

Асмолов А. По ту сторону сознания: методологические проблемы неклассической психологии. М.: Смысл, 2002. С. 56.

Ильин Е. П. Указ. соч. С. 88.

Дерюга А.Н., Тюкалова Н.М., Разгуляев В.Н. Административная деликтология. Хабаровск: ДВЮИ МВД России, 2008. С. 200.

Ильин Е.П. Указ. соч. С. 88.

Правда, в ряде случаев импульсивность отождествляется с непроизвольностью действий, с чем трудно согласиться. Импульсивные действия, несмотря на быстроту принятия решения (намерения), всегда преднамеренные, следовательно, и произвольные. Другое дело, что при формировании намерения ослаблен волевой и нравственный контроль над процессом мотивации импульсивных действий 1. О таких поступках говорит, например, Д.В. Колесов2, называя их немотивированными.

Их возникновение он связывает со слабостью механизма задержки потребностного возбуждения в зоне представительства потребностей. Возбуждение «проскакивает»

все последующие зоны мотивационного поля без задержки, необходимой для его обработки, и по типу «короткого замыкания» выходит на ту или иную систему неадекватно ситуации. В результате поведение человека в тот или иной момент оказывается подчиненным совершенно случайным побуждениям. Слабость функции задержки возбуждения может проявляться, по его мнению, и в том, что «переключение» энергии потребности происходит хаотично, и одна потребность «разряжается»

через другую, совсем для этого не подходящую. Однако, по мнению Е.П. Ильина, «трудно представить себе, что у человека все это происходит рефлекторно, без участия его сознания. Поэтому вряд ли можно говорить об импульсивных действиях как немотивированных, хотя внешне это может выглядеть и так. Речь должна идти, на мой взгляд, об укороченной мотивации, когда не продумываются средства достижения цели, последствия ее достижения, свои возможности и т.п., т.е. когда из процесса мотивации практически исключается «внутренний фильтр»3.

При этом следует учитывать, что импульсивное поведение развертывается у человека в русле актуальной установки лишь в простых, стандартных ситуациях, то есть в тех ситуациях, где ориентировочно-исследовательская деятельность уже сыграла свою роль – роль наполнителя установки содержанием. Именно поэтому при анализе установок, вызывающих поведение в простых стандартных условиях, порой возникает впечатление изначальной данности этих установок. Безраздельное господство в поведении человека установок, непосредственно вызываемых «нужным»

предметом, заканчивается, когда перед человеком возникает задача, которую нельзя решить, опираясь на арсенал уже готовых форм поведения.

Тем самым можно увидеть сходство и различие практического и привычного поведения. Сходство состоит в том, что и в импульсивных, и в автоматизированных действиях есть потребность (желание) и цель. Разница же между ними состоит в том, что при импульсивных действиях вследствие чрезмерного возбуждения «внутренний фильтр» проскакивает, а при автоматизированных действиях (действиях по ассоциации) участие «внутреннего фильтра» игнорируется ввиду знакомости (стереотипности) ситуации, для которой у человека имеются установки поведения. Поэтому совершение преступлений возможно в результате импульсивных, а административных правонарушений (особенно в исследуемой сфере) – как импульсивных, так и привычных действий.

В то же время, в случае появления на пути поведения препятствия, возникает задержка, остановка, прерывающая реализацию установки импульсивного, или, как уже говорили, практического, поведения. В этой задержке, остановке при столкновении с затруднением Д.Н. Узнадзе видит проявление специфического только для человека механизма объективации, благодаря действию которого человек выделяет себя из окружающего мира и начинает относиться к нему как к существующему объективно и независимо от него. При этом, исследуя волевое поведение, он решительно заявляет, что волевая активность предшествует установке и вызывает ее актуализацию. Эта опосредованность установки поведением, побуждаемым и направИльин Е.П. Указ. соч. С. 88.

ляемым мотивом, представляет собой первую и наиболее существенную ее особенность в плане объективации вообще и в волевом поведении в частности. «Волевое поведение не опирается на импульс актуальной потребности», – замечает Д.Н.

Узнадзе1.

В ходе проводимых исследований он выделил по отношению к «нужному»

предмету и по их происхождению несколько форм, или видов установок и дал определение установки «как особого состояния психики, которое предваряет появление отдельных фактов сознания или предшествует им2. При этом в качестве характерной черты установки выделил «внесознательный психический процесс, оказывающий...

решающее влияние на содержание и течение психических процессов»3.

Дальнейшее развитие и углубление понятие установки получило в работах других представителей грузинской психологической школы, таких, как Т.Ш. Ангуладзе, Г.Н. Маградзе4. В своих трудах они раскрывают механизмы формирования установок с учетом действия объективных и субъективных факторов, в качестве которых, с одной стороны, выступают внешние условия, представленные ближайшим окружением, ситуацией, а с другой стороны, потребности индивида, которые в начальной стадии противоправного поведения не всегда носят асоциальный характер5. Их исследования показывают, как складываются асоциальные установки в подростковом возрасте, но не объясняют генезиса противоправного поведения на более ранних ступенях развития, что особенно важно при исследовании личности так называемых «циников», которые уже к 15-16 годам демонстрируют прочно сложившиеся асоциальные установки и извращенные потребности. В этих случаях для объяснения природы столь ранних и прочных установок следует рассматривать то, как протекал процесс их формирования в более раннем периоде, в дошкольном возрасте, когда неосознаваемые поведенческие регуляторы возникают также за счет неосознаваемых механизмов социализации: внушения, подражания, идентификации с окружающими и прежде всего с близкими взрослыми, которые обладают для ребенка большой внушающей силой6.

Таким образом, установка во многом определяет все поведение человека, направляет всю его деятельность, мобилизуя необходимые для этого психические силы. При этом структуру установки составляют ряд таких компонентов, как эмоции, убеждения и мнения, реакции и навыки. Эти компоненты эмоциональных, интеллектуальных и поведенческих подструктур и определяют активность человека в окружающей его обстановке. В то же время содержательной стороной установки являются ценностные ориентации личности, поскольку поведение людей разных возрастов соотносится с определенными ценностями, которыми могут выступать как свойства материальных объектов, так и явления общественной жизни. Эти ценности в идеальной форме выражают цели и устремления человека. Как отмечает Б.Г.

Анананьев, «без познания ценностных представлений индивида невозможно понять его поведение»7. При этом роль ценностей и заключается в том, что они детерминируют характер поведения и образ мыслей людей, очерчивают круг их интересов, вырабатывая побуждение, действующее либо в силу своей осознанной необходимости, либо в силу эмоциональной привлекательности.

Таким образом, подводя итоги по вопросу об осознаваемости мотивов, следует отметить следующее.

Узнадзе Д.Н. Психологические исследования. М., 1966. С.377.

Там же. С. 149-150.

Васильев В.Л. Указ. соч. С.420.

Ананьев Б.Г. Человек как предмет познания. Л., 1969. С. 300.

Во-первых, в вопросе осознаваемости можно выделить три аспекта: собственно осознание (ощущение, переживание); понимание и обдумывание, которые могут быть более и менее полными, отчего и появляются моменты осознанного и неосознанного; обдуманные и необдуманные действия (последние – из-за некритического, «на веру», принятия совета, из-за недостатка времени на обдумывание, в результате аффекта). Понимание «чего» я хочу добиться означает понимание цели; понимание «почему» – понимание потребности, а понимание «для чего» – смысл действия или поступка.

Во-вторых, для некоторых видов административных правонарушений, в частности в сфере общественного порядка, характерна «укороченная мотивация». То есть их совершение зачастую объясняется автоматизированными (привычное поведение) или импульсивными действиями (практическое поведение), разница между которыми состоит в том, что при импульсивных действиях вследствие чрезмерного возбуждения «внутренний фильтр» проскакивает, а при автоматизированных действиях (действиях по ассоциации) – участие «внутреннего фильтра» игнорируется ввиду знакомости (стереотипности) ситуации, для которой у человека имеются установки поведения.

В связи с этим для установления мотивов совершения административного правонарушения, в случаях их неочевидности, необходимо изучение личности административного делинквента, в частности, его мотивационно-потребностной сферы, интересов, ценностных ориентаций, поскольку в основе импульсивных и автоматизированных действий всегда лежит потребность (желание) и цель.

1. Ананьев Б.Г. Человек как предмет познания. Л., 1969.

2. Асеев В.Г. Мотивация поведения и формирование личности. М.: Мысль, 1976.

3. Асмолов А. По ту сторону сознания: методологические проблемы неклассической психологии. М.: Смысл, 2002.

4. Васильев В.Л. Юридическая психология. СПб.: Питер, 2001.

5. Вундт В. Очерки психологии. СПб., 1897.

6. Дерюга А.Н., Тюкалова Н.М., Разгуляев В.Н. Административная деликтология. Хабаровск: ДВЮИ МВД России, 2008.

7. Ильин Е.П. Мотивация и мотивы. СПб.: Питер, 2002.

8. Кичатинов Л.П. Динамика коммуникативных потребностей развивающейся личности // Текст. Высказывание. Слово. М., 1983.

9. Криминология: Учебник / Под ред. проф. В.Д. Малкова. М.: Юстицинформ, 2006.

10. Леонтьев А.Н. Деятельность, сознание, личность. М., 1975.

11. Леонтьев А.Н. Потребности, мотивы и эмоции // Деятельность, сознание, личность. М., 1975.

12. Матюхина М.В. Мотивация учения младших школьников. М.: Педагогика, 1984.

13. Мерлин В.С. Психология индивидуальности: избранные психологические труды.

М.: Изд-во Московского психолого-социального ин-та; Воронеж: Изд-во НПО «МОДЭК», 2005.

14. Мышляев Н.П. Административная деликтология: вопросы теории и практики. М.:

ВНИИ МВД России, 2002.

15. Обуховский К. Психология влечений человека. М.: Прогресс, 1971.

16. Павлов И.П. Полн. собр. соч. Т.3., кн.1. М.-Л.: АН СССР, 1951.

17. Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. СПб., 2000.

18. Симонов П.В. О природе неосознаваемого психического // Психологический журнал. 1986. Т.7. № 12.

19. Узнадзе Д.Н. Психологические исследования. М., 1966.

20. Узнадзе Д.Н. Экспериментальные основы психологии установки. Тбилиси, 1961.

Уголовное право и криминология Становление механизма правового регулирования преступлений против чести и достоинства личности УДК 343. В статье исследуется становление механизма правового регулирования преступлений против чести и достоинства личности в отечественном праве, раскрывается юридическая природа клеветы и оскорбления в разные периоды развития государственности.

Ключевые слова: преступления против чести и достоинства личности, клевета, оскорбление, механизм правового регулирования, критерии правовой оценки.

Модернизация, наметившаяся на современном этапе во всех сферах, обеспечивающих жизнь и деятельность человека, прогрессивное развитие общества и эффективное функционирование государства, глобализация права в условиях признания суверенных государств частью мирового сообщества закономерно предопределили последовательное реформирование национальной системы права в контексте общепризнанных принципов и норм международного правового регулирования. Совершенствование конституционных основ государственно-правовых отношений, обусловленное законодательной регламентацией в ст. 2 Конституции Российской Федерации прав и свобод человека как высшей ценности государства, повлекло оптимизацию как государственно-правовых, так и отраслевых институтов национальной системы права, гарантирующих незыблемость естественных и неотчуждаемых прав и свобод человека. Совершенствованию механизма противодействия преступлениям, посягающим на честь, достоинство и репутацию личности, в известном смысле, может содействовать ретроспективный анализ законодательного оформления клеветы и оскорбления, позволяющий по-новому оценить структурные элементы указанных составов, имеющих особое значение для квалификации преступлений.

Намеченная Русской Правдой унификация уголовно-правовых норм сопровождалась защитой государством чести и достоинства подданных Великого Киевского князя. Обеспечению охраны указанных объектов способствовали нормы, регламентирующие запрет на оскорбление чести и достоинства посредством «толкания кого-либо к себе или от себя», «нанесения удара по лицу или удара жердью», «вырывания волос из бороды» (ст. 31, 67 Пространной Правды)1.

Псковская судная грамота признает преступлением против чести и достоинства лишь оскорбление путем «вырывания бороды» (ст. 117). Судебник 1497 г.

включает в перечень преступлений против чести и достоинства клевету и оскорбление. «Ябедничеством» признавалась злостная клевета в целях обвинения в преступлении невиновного, направленная на завладение его имуществом. Оскорбление обозначалось «лаем» и осуществлялось действием или словом. Совершение клеветы «ведомым лихим человеком» каралось смертной казнью (ст. 39). Уголовные дела по клевете и оскорблению подлежали прекращению за примирением сторон. ОтсутАвдеева О.А. Правовая система России в IX-XII вв.: учеб. пособие. Иркутск, 2002. С. 39.

ствие такого стремления обусловливало необходимость назначения судьей поединка. Признанная виновной сторона присуждалась к «продаже» (ст.6) 1.

Систематизация норм уголовного права в период сословно-представительной монархии повлекло модернизацию действовавшего законодательства. В связи с этим Соборное уложение 1649 г. вносит незначительные изменения в составы преступлений против чести и достоинства личности. Под клеветой понимали «распространение своим вымыслом» заведомо ложных сведений («поклепа»). Клевета, сопряженная с обвинением лица в совершении убийства и грабежа, влекла назначение штрафа в размере пяти рублей (ст. 186 гл. X). Оскорбление признавалось «бесчестием» и требовало двойной компенсации причиненного вреда. Помимо штрафа виновному назначалось «битье кнутом» с учетом тяжести реализованного «лихого дела» (ст. 199 гл. X)2.

Совершенствование правовой системы России в период абсолютизма сопровождается модификацией форм регулирования общественных отношений. Это предопределяет необходимость внесения радикальных изменений в уголовное законодательство. Воинский артикул 1715 г. посвящает самостоятельную главу преступлениям против чести и достоинства (гл. XVIII). Оскорбление подразумевало распространение о лице «касающихся чести и достоинства поносных слов, дабы тем самым его честное имя обругать и уничтожить» (арт. 149-152). Преступления против чести и достоинства имеют особую специфику, что отражается на возможных наказаниях, предусмотренных за их совершение. Мера ответственности предопределялась «состоянием» потерпевшего. Указанное деяние наказывалось принесением в суд «обиженному христианского прощения». Жестокое оскорбление требовало дополнительного наказания в виде денежного штрафа, телесного наказания шпицрутенами или лишения свободы. Клевета распространялась в устной или письменной форме. Устная клевета каралась заключением в тюрьму. Письменная клевета отражалась в пасквиле. Ответственность виновного дифференцировалась в зависимости от содержания изложенных в анонимном обвинении сведений. Если приведенные факты подтверждались, автор наказывался тюрьмой и каторгой вследствие «неистинности» избранного пути. Обнаружение заведомо ложного обвинения требовало назначения идентичного наказания, предусмотренного за преступление, в совершении которого обвинялся потерпевший3.

Период кризиса абсолютной монархии сопровождается кодификацией действовавшего законодательства. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. включает самостоятельную главу, посвященную оскорблению чести (VI). Специальной регламентации подвергаются «оскорбление святыни и духовных лиц во время священнослужения» (разд. второй гл. 3). Особого внимания заслуживает защита чести и достоинства государя, наследника престола, супруги императора и прочих членов императорского дома (ст. 267-270 разд. третьего)4. Устав 1864 г.

о наказаниях, налагаемых мировыми судьями уделил пристальное внимание оскорблению чести (отд. первое гл. X). Наказания дифференцируются в зависимости от характера и вида нанесенного оскорбления или клеветы. Предусматриваются оскорбления на словах и на письме, с заранее обдуманным умыслом, родственнику по восходящей линии, действием без всякого повода, с обдуманным заранее намерением, в публичном месте (ст. 130-135). Клевета реализуется на словах и на письАвдеева О.А. История отечественного государства и права: курс лекций. Ч. I (IXXVIII вв.). Иркутск, 2005. С. 134.

Памятники русского права. Вып. 6. М., 1957.

Российское законодательство X-XX веков. Т. 6. М., 1988.

ме. Ответственность за клевету становится более строгой, если «клеветой оскорблена честь женщины или лица, имевшего право на особое уважение» (ст. 136)1.

Советский период развития государственности выявил необходимость противодействия распространению ложных доносов. Анализ документов указанного периода раскрывает повышенную общественную опасность данных деяний, препятствующих реализации принципа законности. Это послужило поводом для разработки и принятия Декрета СНК РСФСР от 24 ноября 1921 г. о наказаниях за ложные доносы. «Карается по суду лишением свободы на срок не менее 1 года заведомо ложный донос органу судебной или следственной власти о совершении определенным лицом преступного деяния» (ст. 1). «Карается по суду лишением свободы на срок не менее 1 года ложное показание, данное свидетелем, экспертом или переводчиком при производстве дознания, следствия или судебного разбирательства по делу» (ст. 2). Мера наказания усиливается на срок не менее двух лет при установлении ложности обвинения в тяжком преступлении, наличия корыстного мотива, искусственного создания доказательств обвинения. «Карается по суду лишением свободы на срок не менее 1 года заведомо ложное сообщение в письменном заявлении государственному учреждению или должностному лицу или в ответе на официальный запрос государственного учреждения или должностного лица о фактах или данных, касающихся деятельности государственных учреждений, должностных лиц, а также касающихся запрашиваемых сведений» (ст. 3)2.

Такой подход свидетельствовал о широком распространении исследуемых деяний и целесообразности законодательного оформления уголовно-правовых запретов на их совершение. Однако защита интересов правосудия лишь опосредованно направлена на охрану личных интересов граждан. Необходима также правовая регламентация норм, ориентированных на обеспечение безопасности личности.

Уголовный кодекс РСФСР 1922 г. к числу иных посягательств на личность и ее достоинство относит оскорбление действием, в словесной или письменной форме. При этом отмечается, что не карается оскорбление, вызванное равным или более тяжким насилием или оскорблением со стороны потерпевшего (ст. 172). Предусматривается более строгая ответственность в случае оскорбления, нанесенного в распространенных или публично выставленных произведениях печати или изображениях (ст. 173). Правовой регламентации подвергаются основной и квалифицированный состав клеветы. Законодательное оформление определения понятия клеветы обеспечивает точную юридическую оценку реализованного общественно опасного и противоправного деяния. Под клеветой подразумевалось оглашение заведомо ложного и позорящего другое лицо обстоятельства (ст. 174). Клевета в печатном или иным образом размноженном произведении предполагала вдвое ужесточение максимального предела наказания (ст. 175). Одновременно Кодексом устанавливается уголовно-правовой запрет на заведомо ложный донос и заведомо ложное показание, которые относятся к иным посягательствам на личность и ее достоинство (ст. 177Уголовный кодекс РСФСР 1926 г. вносит определенные редакционные изменения в содержание норм, раскрывающих специфику исследуемых составов преступлений. Преступлениями против достоинства личности признаются оскорбление и клевета. В качестве самостоятельных составов преступлений выделяются словесное и письменное оскорбление, а также оскорбление, нанесенное кому-либо действием (ч. 1, 2 ст. 159). Специальной регламентации подвергается оскорбление, нанесенное в распространенных или публично выставленных произведениях печати Российское законодательство X-XX веков. Т. 8. М., 1989.

СУ РСФСР. 1921. № 77. Ст. 787.

Сборник документов по истории уголовного законодательства СССР и РСФСР 1917гг. / под ред. И.Т. Голякова. М., 1953. С. 136.

или изображениях (ст. 160). Изменяется определение понятия клеветы. Под клеветой подразумевалось распространение заведомо ложных, позорящих другое лицо измышлений (ст. 161). Подобное редакционное уточнение снимало ряд принципиальных вопросов на правоприменительном уровне, касающихся установления объективной и субъективной стороны преступления. Клевета в печатном или иным способом размноженном произведении предполагала вдвое ужесточение максимального предела наказания (ч. 2 ст. 161)1.

Законодательное оформление анализируемых составов преступлений, разумеется, отразилось на специфике осуществляемой правоприменительной деятельности. В конце 20-х гг. XX столетия удельный вес осужденных по делам частного обвинения составлял 16 %. Количество указанных дел в 1930-е гг. значительно сокращается вследствие преимущественного их рассмотрения товарищескими судами.

Накануне принятия нового Кодекса доля указанной группы лиц стала возрастать и достигла 16,2 %2.

Уголовный кодекс РСФСР 1960 г. меняет представление об анализируемых составах преступлений. Во-первых, указанные преступления размещаются в главе третьей, что повышает ценность охраняемых уголовным законом социально значимых интересов. Во-вторых, законодательному оформлению подлежат определения понятий клеветы и оскорбления. В-третьих, в сравнении с нормами прежнего отечественного законодательства данные составы преступлений меняются местами. Приоритетное место занимает клевета. Избранная законодателем позиция предопределяется детальным теоретическим осмыслением клеветы и оскорбления на страницах специальной литературы3.

Преступления против достоинства завершают перечень общественно опасных противоправных деяний, посягающих на личные интересы граждан. Вследствие этого клевета и оскорбление замыкают содержание гл. 3 УК РСФСР. Под клеветой по-прежнему понималось распространение заведомо ложных, позорящих другое лицо измышлений (ст. 130). Таким образом, «обвинение в клевете предполагает заведомую для обвиняемого ложность распространяемых им сведений»4. Распространение ложных, но не позорящих измышлений не может оцениваться как клевета.

Пленум Верховного Суда СССР признал, что «порочащими являются такие сведения, которые умаляют честь и достоинство гражданина … в общественном мнении или мнении отдельных граждан с точки зрения закона, правил общежития и морали»5. Клевета осуществляется только с прямым умыслом. Учитывая содержание нормы закона, виновный осознает ложность и позорящий характер распространяемых им измышлений и стремится их довести до сведения хотя бы одного постороннего лица. Уяснение субъективной стороны преступления позволяет отграничить Сборник документов по истории уголовного законодательства СССР и РСФСР 1917гг. / под ред. И.Т. Голякова. М., 1953. С. 284.

Катькало С.И. Особенности судопроизводства по делам частного обвинения: автореф. дис. … канд. юрид. наук. Л., 1970. С. 4-5.

Гродзинский М.М. Преступления против личности. М., 1927; Ной И.С. Охрана чести и достоинства личности в советском уголовном праве. Саратов, 1959; Солодкин И.И., Филановский И.Г. Ответственность за оскорбление, клевету и побои. М., 1959; Сугачев Л.Н.

Ответственность за оскорбление по советскому уголовному праву: автореф. дис. … канд.

юрид. наук. Харьков, 1955; Федоров М.И. Правовая охрана чести и достоинства советских граждан. Молотов, 1957.

Бюллетень Верховного Суда РСФСР.1965. № 9. С. 10.

Постановление Пленума Верховного Суда СССР от 17 декабря 1971 г. № 11 «О применении в судебной практике ст. 7 Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик о защите чести и достоинства граждан и организаций» // Бюллетень Верховного Суда СССР. 1972. № 1. С. 12.

клевету в уголовно-правовом смысле от гражданско-правового деликта. Совокупность объективных и субъективных признаков анализируемого состава преступления создает предпосылки для разграничения клеветы и ложного доноса (ст. 180).

Кодекс расширяет перечень квалифицирующих признаков исследуемого состава преступления. Отягчающими обстоятельствами признавались клевета в печатном или иным способом размноженном произведении, а равно совершенная лицом, ранее судимым за клевету (ч. 2 ст. 130). Ситуация еще более усугублялась, если клевета соединялась с обвинением лица в совершении государственного или иного тяжкого преступления (ч. 3 ст. 130). Закон предусматривает более строгую ответственность за клевету в сравнении с УК РСФСР 1926 г. Усиление уголовной ответственности за указанное деяние раскрывает значимость чести и достоинства личности на данном этапе развития государственности. В зависимости от характера и тяжести совершенного преступления максимальный предел наказания варьировался до одного года (ч. 1), трех лет (ч. 2) и пяти лет (ч. 3) лишения свободы. Дифференциация уголовной ответственности за перечисленные деяния заслуживает положительной оценки. Такой подход оптимизирует деятельность правоприменительных органов, противодействующих при помощи уголовно-правовых средств развитию в стране указанного социально-правового явления.

В связи с этим следует отметить позитивные изменения в содержании ст. УК РСФСР, впервые на нормативно-правовом уровне раскрывающей определение понятия оскорбления. Под оскорблением понималось умышленное унижение чести и достоинства другого человека. Следовательно, в качестве непосредственного объекта посягательства выступают социально значимые интересы в сфере охраны чести и достоинства личности. Такой подход расширяет диапазон защищаемых законом благ, которым причиняется вред вследствие совершения данного преступления. По смыслу закона, оскорбление может быть нанесено словесно, письменно и действием. «Для признания лица виновным по ст. 131 УК РСФСР необходимо, чтобы нанесенное им оскорбление было выражено в неприличной форме»1. Противоправное деяние должно быть направлено против одного или нескольких потерпевших. Персонифицированный характер подобного действия исключает необходимость обращения к иным нормам уголовного закона. Оскорбление реализуется в присутствии потерпевшего. Заочное оскорбление осложняет процесс доказывания исследуемого состава преступления. Субъективная сторона преступления характеризуется только прямым умыслом. Принимая во внимание содержание нормы закона, виновный осознает, что своим деянием унижает честь и достоинство конкретного лица и стремится к осуществлению указанного намерения. Совокупность объективных и субъективных признаков анализируемого состава преступления создает предпосылки для отграничения оскорбления от побоев, хулиганства и публичного оскорбления представителя власти и представителя общественности, выполняющих обязанности по охране общественного порядка (ст. 112, 192, 206).

Квалифицированными видами основного состава преступления признавались оскорбление в печати, а равно оскорбление, нанесенное лицом, ранее судимым за оскорбление (ч. 2 ст. 131). Оскорбление в печати предполагало использование соответствующего произведения, напечатанного в типографии, размноженного на ротаторе, пишущей машинке, выставленного для публичного обозрения, направленного на персональное унижение чести и достоинства конкретного лица. Наличие неснятой и непогашенной судимости за ранее совершенное оскорбление свидетельствует о наличие квалифицирующего признака, предусмотренного ч. 2 ст. 131 УК РФ2.

Бюллетень Верховного Суда СССР. 1963. № 11. С. 7.

Ведомости Верховного Совета РСФСР. 1960. № 40. Ст. 591.

Законодательное оформление понятий клеветы и оскорбления создает определенные предпосылки для точной юридической оценки указанных составов преступлений. Вместе с тем на правоприменительном уровне регулярно возникают определенные сложности, требующие разъяснения ряда принципиальных вопросов, имеющих, прежде всего, прикладное значение. Следствием этого становится существенное снижение в период 1959-1969 гг. удельного веса осужденных по делам частного обвинения с 14,7 до 2,3 %1. Думается, что причиной такого явления служит не только образовавшаяся в начале 60-х гг. альтернативная подсудность дел частного обвинения и возможность их передачи на рассмотрение товарищеских судов.

Проблема заключается в сложности оценки органами дознания, следствия, прокуратуры и суда реализованного деяния. В связи с этим определенного внимания заслуживает Постановление Пленума Верховного Суда СССР от 25 сентября 1979 г.

«О практике рассмотрения судами жалоб и дел о преступлениях, предусмотренных ст. 112, ч. 1 ст. 130 и ст. 131 УК РСФСР». Указанное постановление позволяет раскрыть критерии отграничения клеветы от оскорбления. Одновременно отмечаются принципиальные отличия клеветы, соединенной с обвинением лица в совершении тяжкого преступления, от заведомо ложного доноса2.

Продолжительный период совершенствования закона и правоприменительной деятельности завершается внесением изменений и дополнений в содержание ст. 130, 131 УК РСФСР. Перечень квалифицирующих признаков клеветы дополняется ее распространением в средстве массовой информации или в анонимном письме (ч. 2 ст. 130). Вместе с тем заслуживает критической оценки изменение санкции анализируемой нормы, предусматривающей за квалифицированный состав преступления более мягкое наказание, нежели за основной состав клеветы. Представляется, что один год лишения свободы (ч. 1) является более строгим наказанием, чем два года исправительных работ (ч. 2 ст. 130).

Непоследовательное решение законодателя в указанной части известным образом компенсируется законодательным оформлением более совершенного определения понятия оскорбления. Согласно новой редакции, под оскорблением понималось умышленное унижение чести и достоинства личности, выраженное в неприличной форме. Концентрация внимания на интересах личности и форме реализации общественно опасного деяния снимает ряд сложных вопросов, возникающих на правоприменительном уровне. Таким образом, достижения доктрины уголовного права и разъяснения высших судебных инстанций по конкретным уголовным делам нашли отражение в действовавшем законе3.

Между тем представляется очевидным, что уголовно-правовая охрана чести и достоинства личности обеспечивается нормами национального законодательства, основанными на положениях международных нормативно-правовых актов. Честь и достоинство являются частью гарантированных международными нормативноправовыми актами и национальным законодательством прав и свобод личности. Согласно ст. 12 Всеобщей декларации прав человека 1948 г., никто не может подвергаться произвольным посягательствам на его честь и репутацию4. Конвенция о защите прав человека и основных свобод 1950 г. гарантирует каждому право на свободу выражения своего мнения. Это право включает свободу придерживаться своего мнения, получать и распространять информацию и идеи без вмешательства со Катькало С.И., Лукашевич В.З. Судопроизводство по делам частного обвинения. Л., 1972. С. 5-27.

Бюллетень Верховного Суда СССР. 1979. № 12.

Ведомости Верховного Совета РСФСР. 1962. № 29. Ст. 449; 1982. № 49. Ст. 1821;

Ведомости Съезда народных депутатов РСФСР и Верховного Совета РСФСР. 1991. № 15.

Ст. 494.

Международные акты о правах человека: сб. документов. М., 2002. С. 40.

стороны государственных органов и независимо от государственных границ. Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с формальностями, условиями, ограничениями или штрафными санкциями, предусмотренными законом и необходимыми в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного спокойствия. Целями установления правовых ограничений являются предотвращение беспорядков и преступлений, защита здоровья и нравственности, защита репутации или прав других лиц, предотвращение распространения информации, полученной конфиденциально, или обеспечение авторитета и беспристрастности правосудия (ст. 10)1. Международный пакт о гражданских и политических правах 1966 г. исключает возможность осуществления незаконных посягательств на честь и репутацию. Каждый человек имеет право на защиту закона от таких посягательств (ст. 17)2.

Защита чести, достоинства и деловой репутации обеспечивается в Российской Федерации нормами конституционного, гражданского и уголовного права. Конституция РФ 1993 г. указывает, что человек, его права и свободы являются высшей ценностью (ст. 2). Достоинство личности охраняется государством. Ничто не может служить основанием для его умаления (ст. 21). Каждый имеет право на защиту своей чести и доброго имени (ст. 23). Каждому гарантируется судебная защита его прав и свобод (ст. 46).

Завершающим этапом законодательной регламентации клеветы и оскорбления становится Уголовный кодекс РФ 1996 г. Изменения и дополнения, внесенные в содержание ст. 129, 130 УК РФ, к сожалению, не отразились на эффективности осуществляемой правоприменительной деятельности. Доля осужденных за данные виды преступлений, несмотря на высокий уровень конфликтности в обществе, варьируется в пределах 0,2-0,3 %. Проблема состоит в сложности обнаружения, раскрытия, расследования и доказывания преступлений, посягающих на честь, достоинство и репутацию личности. Вследствие этого определенной модернизации требуют и нормы УПК РФ 2001 г., посвященные уголовным делам частного обвинения.

Отмеченная тенденция в национальной системе права по противодействию преступлениям против чести и достоинства личности признается одним из основополагающих принципов гарантирования Конституцией Российской Федерацией незыблемости естественного права каждого человека на личную неприкосновенность (ст. 22). В соответствии с Конституцией РФ правовой гарантией обеспеченности свободы человека служат нормы отраслевого законодательства. Положения основного закона используются в процессе гражданско-правового и уголовноправового регулирования общественных отношений, вызванных распространением сведений, порочащих честь, достоинство и деловую репутацию. В связи с этим логично обратить внимание на нормы, предусмотренные гл. 8 Гражданского кодекса РФ, обеспечивающие защиту нематериальных благ. Гражданин вправе требовать по суду опровержения порочащих его честь, достоинство и деловую репутацию сведений, если распространивший такие сведения не докажет, что они соответствуют действительности (ст. 152 ГК РФ). Правовое регулирование преступлений против чести и достоинства личности обеспечивается и уголовным законом (ст. 129, 130 УК РФ).

Резюмируя изложенное, следует отметить, что становление механизма правового регулирования преступлений против чести и достоинства личности имеет определенные особенности. Наличие таковых создает предпосылки для установлеМеждународные акты о правах человека: сб. документов. М., 2002. С. 565.

ния юридической природы клеветы и оскорбления, выделения их специфики. Уяснение сущности указанных составов обеспечивает необходимые условия для теоретической разработки критериев правовой оценки реализованных общественно опасных и противоправных деяний.

1. Авдеева О.А. История отечественного государства и права: Курс лекций. Ч. I (IX-XVIII вв.). Иркутск, 2005.

2. Авдеева О.А. Правовая система России в IX-XII вв.: Учебное пособие. Иркутск, 2002.

3. Гродзинский М.М. Преступления против личности. М., 1927.

4. Катькало С.И. Особенности судопроизводства по делам частного обвинения: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Л., 1970. С. 4-5.

5. Катькало С.И., Лукашевич В.З. Судопроизводство по делам частного обвинения. Л., 1972.

6. Международные акты о правах человека: Сб. документов. М., 2002. С. 40.

7. Ной И.С. Охрана чести и достоинства личности в советском уголовном праве. Саратов, 1959.

8. Памятники русского права. Вып. 6. М., 1957.

9. Российское законодательство X-XX веков. Т. 6. М., 1988.

10. Российское законодательство X-XX веков. Т. 8. М., 1989.

11. Сборник документов по истории уголовного законодательства СССР и РСФСР 1917-1952 гг. / Под ред. И.Т. Голякова. М., 1953. С. 136.

12. Солодкин И.И., Филановский И.Г. Ответственность за оскорбление, клевету и побои. М., 1959.

13. Сугачев Л.Н. Ответственность за оскорбление по советскому уголовному праву:

Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Харьков, 1955.

14. Федоров М.И. Правовая охрана чести и достоинства советских граждан. Молотов, 1957.

Значение современного толкования понятия «вред здоровью»

для квалификации насильственных преступлений УДК 343.615. В статье показано, насколько необходимо адекватное толкование понятия «вред здоровью» в правоприменительной практике, и предложено авторское медико-юридическое определение термина, которое в достаточной степени отвечает современным требованиям законодателя.

Ключевые слова: вред здоровью, телесное повреждение, аутентичное толкование понятия, неблагоприятное последствие, квалификация насильственных преступлений.

За последние годы в Российской Федерации произошли существенные изменения законодательной базы, которые, по мнению С.В. Расторопова, «значительно расширили понятийно-терминологический аппарат и правовые положения, чем поставили ряд научных проблем, требующих специальных исследований». Как считают специалисты в области уголовного права, одним из таких изменений в УК РФ (1996 г.) явился отказ законодателя от использования понятия «телесное повреждение» при характеристике и квалификации насильственных преступлений против личности. В нормы соответствующих статей введено новое понятие «вред здороВестник ДВЮИ МВД России. 2010. № 2 (19) вью», что повлекло за собой изменение как названий самих статей, предусматривающих ответственность за причинение вреда здоровью человека, так и их содержания. Однако законодатель не только не поясняет мотивов и причин нововведения, но и, что наиболее существенно для правоприменительной практики, не дает его аутентичного толкования.

Обсуждая данную проблему, ученые, сферой научных интересов которых является медико-юридическая характеристика признаков преступлений против жизни и здоровья, пришли к выводу, что термин «вред здоровью» введен законодателем вместо прежде существовавшего «телесное повреждение», т.е. данные понятия идентичны (И.Г. Вермель, В.И. Зубкова, С.В. Расторопов, М.И. Галюкова, Л.М.

Бедрин и др.). Это мнение легло в основу формулировки понятия «вред здоровью», зафиксированного в принятых в 2007 г. Правилах определения степени тяжести вреда, причиненного здоровью человека1 и в Медицинских критериях к ним2.

Следует заметить, что оно полностью дублирует столетиями существующее в судебной медицине определение термина «телесное повреждение». Таким образом, в указанных документах термин «телесное повреждение» просто механически заменен термином «вред здоровью» на правах синонима. Вследствие этого два самостоятельных понятия «телесное повреждение» и «вред здоровью» имеют одну и ту же дефиницию, чем нарушается так называемое золотое правило толкования: «один термин – одно понятие»3.

В связи с посылкой об идентичности названных понятий на страницах научной литературы и в практической деятельности юристов понятие «телесное повреждение» стало заменяться понятием «вред здоровью», что повлекло за собой, можно сказать, курьезные последствия.

Доказательством того, что телесное повреждение и вред здоровью не синонимы и механическая их взаимозаменяемость недопустима, могут служить примеры из учебника «Судебная медицина»4. После упоминания о том, что законодатель заменил понятие «телесное повреждение на более широкое и емкое «вред здоровью», авторы, реализуя данную посылку, при изложении материала рекомендуют использование нововведенного термина в следующих вариантах:

- Имеется ли на трупе вред здоровью?

- Если есть на трупе вред здоровью, то где он расположен?

- Описание его необходимо производить сверху в низ?

- Установление прижизненности вреда здоровью … Одним из видов вреда здоровью авторы называют «выпадение головного мозга» и др.

Практическая реализация точки зрения об идентичности обсуждаемых понятий повлекла за собой возникновение ситуаций взаимного непонимания между представителями судопроизводства и судебно-медицинскими экспертами. Так, в работе Е.Г Сахаровой указывается, что «следует считать ошибкой, когда судебномедицинские эксперты, при наличии смерти потерпевшего, отказываются отвечать Постановление Правительства РФ от 17 августа 2007 г «Об утверждении Правил определения степени тяжести вреда, причиненного здоровью человека» // Российская газета. 2007. 24 августа.

Приказ Министерства здравоохранения и социального развития РФ от 24 апреля 2008 г. № 194н «Об утверждении Медицинских критериев определения степени тяжести вреда, причиненного здоровью человека».

Савицкий В.М. Язык процессуального закона (вопросы терминологии). М.: Наука, 1987. С. 191; Черданцев А.Ф. Вопросы толкования советского права: учеб. пособие. Свердловск, 1972. С. 93.

Судебная медицина: Общая и Особенная части: учеб. / С.Ф Щадрин [и др.]. Изд. 2-е, исп. и доп. М.: Эксмо, 2006.

на вопрос о степени тяжести вреда, причиненного его здоровью иными, обнаруженными на трупе несмертельными повреждениями»1.

Естественно, что в силу своей специфичности юридический язык существенно отличается по стилю и содержанию от житейско-бытового. Изложение его конкретное, категоричное, перечисляющее и уточняющее порою до скуки, но неотвратимо необходимое для правового регулирования постоянно изменяющихся межличностных и общественных отношений. Это требует от законодателя своевременного совершенствования правовой базы, в том числе и посредством введения новых понятий и терминов. Однако, как отмечает А.Ф. Черданцев, практическое применение вводимых законодателем в юридическое пространство понятий и терминов не должно приводить к образованию абсурдно звучащих фразеологизмов2.

Таким образом, отсутствие современного адекватного толкования термина «вред здоровью» создает не только теоретические проблемы медико-юридического характера, но и порождает существенные трудности в правоприменительной практике при расследовании преступлений против здоровья и доказывает крайнюю необходимость научной разработки названной проблемы.

В различных словарях оценочное понятие «вред» имеет более 10 синонимов, среди которых приводятся и такие, как повреждение, нарушение, ущерб, порча, ухудшение и т.д. Однако в юридической литературе понятие «вред» трактуется как общественно опасное последствие какого-либо деяния3. В медицинской научнопрактической деятельности вместо понятия вреда, как качественного ухудшения состояния здоровья, используются такие обозначения, как «неблагоприятное последствие или неблагоприятный исход»4.

Исходя из приведенных данных и анализа современной научно-практической литературы, посвященной рассматриваемой проблеме, представляется целесообразным:

1. Оставить понятие «телесное повреждение» и его дефиницию в арсенале терминов медико-юридического тезауруса и понимать его как нарушение анатомической целости и физиологической функции органов или тканей от воздействия повреждающих факторов внешней среды (физических, химических, биологических и психогенных). Как уже было отмечено, в ныне действующих Правилах определения степени тяжести вреда, причиненного здоровью человека, и Медицинских критериях к ним эта же дефиниция дана в отношении понятия «вред здоровью».

2. Учитывая, что в УК РФ объектом правовой охраны законодатель считает не анатомическую целостность организма, а здоровье конкретного человека, а также принимая во внимание, что однотипные повреждения у разных потерпевших могут повлечь наступление различных по тяжести неблагоприятных последствий, использовать следующую формулировку термина «вред здоровью».

«Вред здоровью» - это неблагоприятное последствие для здоровья потерпевшего, наступившее в результате повреждения, заболевания или экстремального состояния, переживаемого человеком.

Сахарова Е.Г. Расследование причинения вреда здоровью / под ред. д-ра юрид. наук, проф. В.П. Лаврова. М.: Юрлитинформ, 2007. С. 126.

Черданцев А.Ф. Вопросы толкования советского права: учеб. пособие. Свердловск, 1972.

Кострова М.Б. О «языковом» толковании уголовного закона // Правоведение. 2002.

№ 3. С. 136 -149.

Деонтология в медицине / под ред. Б.В. Петровского. М.: Медицина, 1988. Т. 1; Авдеев М.И. Курс судебной медицины. М.: Юриздат, 1959; Зильбер А.П. Этюды медицинского права и этики. М.: МЕДпресс-информ, 2008.

При этом, исходя из медицинского представления о последствиях повреждения или заболевания, под неблагоприятным последствием для здоровья следует понимать необратимое или временное патологическое изменение организма.

Следует отметить, что в соответствующих статьях УК РФ к уголовно наказуемым отнесены именно неблагоприятные последствия для здоровья потерпевших.

Кроме этого, адекватное судебно-медицинское определение названных понятий позволяет дать и уголовно-правовое определение в отношении группы преступлений против здоровья, которое должно предварять их перечень в гл. 16 Особенной части УК РФ.

Причинение вреда здоровью – это противоправное деяние, повлекшее за собой наступление неблагоприятного последствия для здоровья другого человека.

Однако в Правилах и Медицинских критериях к ним «вред здоровью» попрежнему рассматривается как повреждение и оценивается как его тяжесть для здоровья, а не как неблагоприятное последствие, то есть качественное ухудшение состояния здоровья конкретного человека, потерпевшего от насилия. Это приводит к неадекватной судебно-медицинской оценке последствий совершенного насильственного деяния в отношении потерпевшего и влечет за собой неизбежность юридической ошибки при его квалификации. В этом отношении показателен пример неадекватной оценки последствий травмы, приведенный в работе В.С. Мельникова.

«Гр-ке «К», 82 лет, умышленно была причинена травма грудной клетки с переломом двух ребер, без повреждения внутренних органов. В больнице, при малоподвижном режиме у нее возникла застойная пневмония, с последующим развитием легочно-сердечной недостаточности, от которой потерпевшая умерла. На вскрытии, наряду с переломами ребер, были обнаружены значительные возрастные болезненные изменения внутренних органов.

Экспертная комиссия, учитывая столь значительную возрастную патологию, пришла к выводу, что «смерть гр-ки «К» ненасильственная и наступила от легочносердечной недостаточности в результате заболевания. Обнаруженные на трупе при вскрытии переломы ребер при обычном течении процесса заживления влекут за собой длительное (более 21 дня) расстройство здоровья и оцениваются, как «вред здоровью» средней тяжести».

Учитывая заключение экспертной комиссии, судом преступление было квалифицировано, как причинение вреда здоровью средней тяжести, и назначено наказание в пределах ст. 112 УК РФ»1.

Однако закон, как трактует теория уголовного права, защищает жизнь и здоровье любого человека независимо от возраста и фактического состояния его здоровья на момент совершения противоправного деяния2. Таким образом, причиненный «вред здоровью» потерпевшей следует оценивать не с точки зрения длительности заживления переломов ребер «при обычном его течении», как это было в «эпоху телесных повреждений», а с точки зрения наступившего неблагоприятного последствия для здоровья конкретного человека. В данном случае из-за переломов ребер вынужденная гиподинамия гр-ки «К» в посттравматическом периоде закономерно повлекла за собой развитие у нее гипостатической пневмонии с развитием легочносердечной недостаточности, приведшей к наступлению смерти.

Аналогичного мнения придерживается П.Ф. Калитиевский, который указывает, что травма у пожилых людей, вызывающая развитие смертельной сердечнолегочной патологии, должна рассматриваться как основное заболевание (повреждеМельников В.С. Правовые аспекты судебно-медицинской экспертной деятельности:

учеб.-метод. пособие. Киров, 2002. С. 24.

Борзенков Г.Н. Квалификация преступлений против жизни и здоровья: учеб.-практ.

пособие. М.: Зерцало-М, 2006. С. 104; Зубкова В.И. Ответственность за преступления против личности по законодательству России. М., 2005. С. 87.

ние), так как всегда вызывает срыв приспособительных механизмов организма и является пусковым моментом для прогрессивного ухудшения состояния здоровья, приводящего к смерти1.

Таким образом, в приведенном примере неблагоприятное последствие от причиненного повреждения для здоровья гр-ки «К» – развитие легочно-сердечной недостаточности, приведшей к наступлению смерти. Исходя из теории уголовного права и учитывая предложенное определение понятия «вред здоровью», при судебно-медицинской экспертизе в данном случае неблагоприятный исход должен быть однозначно расценен как тяжкий «вред здоровью», повлекший за собой наступление смерти потерпевшей. На основании такого заключения совершенное деяние будет квалифицировано судом, учитывая только объективную сторону преступления, по ч. 4 ст. 111 УК РФ, как за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшего по неосторожности смерть потерпевшей.

Указанное обстоятельство неправильного установления причинной связи между повреждением и наступившей смертью имеет еще одно существенное юридическое значение в связи с тем, что в судебной медицине существует такое понятие, как категория смерти, в соответствии с которым смерть считается насильственной, если она наступает от воздействия повреждающих факторов внешней среды.

Каждый случай такой смерти подлежит обязательной предварительной следственной проверке на предмет наличия или отсутствия признаков преступления. В связи с этим следует согласиться с мнением С.Э. Воронина, который отмечает, что «вряд ли можно считать правомерным, когда в судебно-медицинской практике случаи наступления смерти пожилых людей от легочно-сердечных осложнений в посттравматическом периоде расцениваются как наступление ненасильственной (естественной) смерти»2. Констатация факта наступления такой смерти дает основание для ингумации трупа без соответствующей следственной проверки, что влечет за собой существенное нарушение конституционных прав человека и допускает возможность сокрытия насильственных преступлений.

Таким образом, предложенное в работе медико-юридическое определение понятия «вред здоровью» в достаточной степени отвечает современным требованиям законодателя, легализовавшего в юридическом пространстве новый, охраняемый законом объект, имя которому человек с присущими ему от природы и неотчуждаемыми правами на жизнь и здоровье. Оно также дает основание для дальнейшего совершенствования судебно-медицинской и уголовно-правовой деятельности по защите прав и свобод человека, которого Конституция РФ, отдавая приоритет перед всеми иными объектами, охраняемыми законом, признает высшей ценностью.

1. Авдеев М.И. Курс судебной медицины. М.: Юриздат, 1959.

2. Бедрин Л.М. О содержании и трактовке понятий «здоровье», «вред здоровью» и критериев степени их тяжести // Суд. мед. эксперт. 1996. № 3.

3. Борзенков Г.Н. Квалификация преступлений против жизни и здоровья: Учебнопрактическое пособие. М.: Зерцало-М, 2006.

4. Вермель И.Г., Грицаенко П.П. О причинении вреда здоровью в свете положений нового Уголовного кодекса РФ // Суд. мед. эксперт. 1997. № 2.

Калитиевский П.Ф. Макроскопическая дифференциальная диагностика патологических процессов. М.: Медицина, 1987. С. 379.

Воронин С.Э., Прутовых В.В. Судебно-медицинское заключение в уголовнопроцессуальном доказывании // Уголовный процесс. 2006. № 4. С 57-63.

5. Воронин С.Э., Прутовых В.В. Судебно-медицинское заключение в уголовнопроцессуальном доказывании // Уголовный процесс. 2006. № 4.

6. Галюкова М.И. Уголовно-правовые признаки причинения вреда здоровью: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Омск, 2006. 19 с.

7. Деонтология в медицине / Под ред. Б.В. Петровского. М.: Медицина, Т. 1. 1988.