«№ 2 (19) ВЕСТНИК 2010 Дальневосточного юридического института Министерства внутренних дел Российской Федерации _ _ Выходит с 2001 г. СОДЕРЖАНИЕ два раза в год Редакционная коллегия: Актуальная тема Гусев В.А. ...»

В настоящее время пункт 16 ст. 11 Закона о милиции предусматривает, что для выполнения возложенных на нее обязанностей милиции предоставляется право осуществлять оперативно-розыскную деятельность в соответствии с федеральным законом, и это не препятствует ей в проведении оперативно-розыскных мероприятий и привлечении граждан к конфиденциальному сотрудничеству.

ект необоснованно вторгается в предмет правового регулирования оперативнорозыскного законодательства, дублируя и неверно интерпретируя часть его положений.

Особое внимание, как сотрудники ОВД, так и правозащитники, уделяют соблюдению конституционных прав и свобод человека и гражданина при осуществлении правоохранительной деятельности. В связи с этим научный и практический интерес представляет анализ ст. 15 законопроекта, определяющей процедуру ограничения права человека и гражданина на неприкосновенность жилища при необходимости проникновения полиции в соответствующие помещения, в том числе против воли проживающих там граждан. Следует отметить, что действующий Закон о милиции в п. 18 ч. 1 ст. 11 лишь в общих чертах определяет право сотрудников милиции беспрепятственно входить в помещения граждан, не конкретизируя очень важные для механизма правоприменения детали.

Необходимость проникновения в какие-либо помещения возникает у сотрудников милиции в ходе проведения следственных действий, оперативно-розыскных мероприятий или в процессе административно-служебной деятельности. Процедура проведения ряда следственных действий, предусматривающих возможное проникновение в жилище гражданина, достаточно детально прописана в уголовнопроцессуальном законодательстве (например, основания и порядок производства обыска определяются в ст. 182 УПК РФ). В то же время Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях (далее – КоАП РФ) в качестве мер, обеспечивающих производство по делам об административных правонарушениях, определяет лишь осмотр помещений и территорий, принадлежащих юридическим лицам и индивидуальным предпринимателям (ст. 27.8 КоАП РФ), досмотр транспортного средства (ст. 27.9 КоАП РФ). Никаких юридических процедур, оснований и условий проникновения в жилое или иное помещение граждан КоАП РФ не содержит. Нет их и в оперативно-розыскном законодательстве. Закон об ОРД лишь отмечает в п. 8 ст. 6 оперативно-розыскное мероприятие «обследование помещений, зданий, сооружений, участков местности и транспортных средств», а в ст. 8 определяет, что в случае ограничения права гражданина на неприкосновенность жилища, оно может быть проведено только на основании судебного решения или в случаях, не терпящих отлагательства, обследование может быть проведено на основании постановления руководителя органа, осуществляющего ОРД, с обязательным уведомлением суда в течение 24 часов и получением судебного решения в течение 48 часов.

В связи с этим можно только приветствовать попытку авторов законопроекта более четко и последовательно прописать порядок проникновения сотрудников полиции в помещения, принадлежащие гражданам, в том числе против их воли и с повреждением запирающих устройств. Однако вызывает некоторое недоумение часть 3 ст. 15 законопроекта, в которой предписывается во всех случаях проникновения полиции в жилое помещение против воли находящихся там граждан уведомлять прокурора в течение 24 часов. В соответствии со ст. 25 Конституции Российской Федерации «никто не вправе проникать в жилище против воли проживающих в нем лиц иначе как в случаях, установленных федеральным законом, или на основании судебного решения». Именно поэтому мы полагаем, что и при проникновении в жилое помещение гражданина в случаях, предусмотренных законопроектом, уведомляться должен суд (судья), а не прокурор. Более того, было бы логичным предусмотреть также по аналогии с ч. 5 ст. 165 УПК РФ нормативно закрепленный порядок судебной проверки законности произведенного проникновения и вынесения соответствующего судебного постановления.

Представляется позитивной законодательная новелла, которая нашла свое отражение в ч. 2 ст. 53 законопроекта: «вопросы, касающиеся организации деятельности полиции, тактики, методов и средств ее осуществления, не являются предметом прокурорского надзора». Действительно, часть 2 ст. 1 Федерального закона «О проВестник ДВЮИ МВД России. 2010. № 2 (19) куратуре Российской Федерации» гласит, что прокуратура Российской Федерации осуществляет надзор за исполнением законов органами, осуществляющими оперативно-розыскную деятельность, дознание и предварительное следствие. А статья указанного закона определяет, что предметом надзора в этой части является соблюдение прав и свобод человека и гражданина, установленного порядка разрешения заявлений и сообщений о совершенных и готовящихся преступлениях, выполнения оперативно-розыскных мероприятий и проведения расследования, а также законность решений, принимаемых органами, осуществляющими оперативно-розыскную деятельность, дознание и предварительное следствие. В то же время вопросы, касающиеся организации деятельности ОВД, тактики, методов и средств ее осуществления, регулируются ведомственными нормативными правовыми актами. Следовательно, в этой сфере нет места прокурорскому надзору, а контроль выполнения требований, содержащихся в соответствующих приказах и инструкциях, находится в компетенции руководителей органов внутренних дел. Как справедливо отмечается в юридической литературе, «прокурор не осуществляет надзор за исполнением органами, осуществляющими оперативно-розыскную деятельность, нормативных актов министерств и ведомств. Это является задачей ведомственного контроля»1.

Таким образом, современное правовое регулирование прокурорского надзора за деятельностью ОВД таково, что оно исключает прямое императивное вмешательство прокурора в уголовно-процессуальную и оперативно-розыскную деятельность.

Однако, как отмечает И.В. Чернышова, даже после изменения уголовно-процессуального законодательства в 2007 г. «прокуратура, несколько ограниченная в своих полномочиях, не желает уступать своих позиций. Реальность такова, что неформально функции тотального надзора сохранились»2. Именно поэтому мы полагаем, что детальное законодательное ограничение предмета прокурорского надзора, не противоречащее положениям Федерального закона «О прокуратуре Российской Федерации», будет только способствовать более эффективному взаимодействию двух правоохранительных органов.

В заключение хотелось бы отметить, что для полного выявления и устранения всех законодательных просчетов в проекте Федерального закона «О полиции» потребуется его более глубокое и комплексное исследование. Вместе с тем, несмотря на достаточно большое количество критических замечаний по законопроекту, формирование нового, современного полицейского законодательства является объективной необходимостью и основным фактором повышения эффективности деятельности органов внутренних дел. Кроме того, широкое обсуждение законопроекта позволит, мы надеемся, учесть мнение всех заинтересованных в его совершенствовании представителей общественности, ученых и практиков и исключить из Федерального закона «О полиции» имеющиеся пробелы и коллизии.

1. Маркушин А.Г. Оперативно-розыскная деятельность – необходимость и законность. 2-е изд., перераб. и доп. Н.Новгород: Нижегородский юрид. ин-т МВД России, 1997.

2. Оперативно-розыскная деятельность: Учебник. 2-е изд., доп. и перераб. / Под ред.

К.К. Горяинова, В.С. Овчинского, Г.К. Синилова и др. М.: ИНФРА-М, 2004.

3. Трикс А.В. Справочник прокурора. СПб.: ООО "Питер Пресс", 2007.

Трикс А.В. Справочник прокурора. СПб.: ООО "Питер Пресс", 2007 // СПС Консультант Плюс.

Чернышова И.В. Проблемы досудебного уголовного судопроизводства // СПС Консультант Плюс, 2008.

Национальная безопасность К вопросу противодействия распространению экстремизма и межнациональной напряженности на территории Дальневосточного федерального округа УДК 343. Авторы статьи излагают свои суждения о противодействии распространению межнациональной напряженности, национализма и экстремизма на территории Дальневосточного федерального округа России. При этом исследуются факторы, оказывающие непосредственное воздействие на вышеупомянутые явления: миграция и переселенческие процессы.

Ключевые слова: экстремизм, межнациональная, межрелигиозная напряженность, национализм, миграция, переселенческие процессы, этнические диаспоры.

Распространение экстремизма, национализма и межнациональной напряженности в Российской Федерации является одним из факторов, угрожающих национальной безопасности и, как следствие, целостности государства. Если терроризм бесспорно осуждается и отвергается российским обществом, то экстремизм – ключевой элемент разрушения основ конституционного строя – все еще воспринимается гражданами как вполне допустимый инструмент политического противостояния.

Анализ имеющихся фактов свидетельствует, что указанные явления становятся обыденными и социально самодостаточными, по целям и разрушительному потенциалу равными, а в определенных условиях и превосходящими террористическую угрозу национальной безопасности государства1.

Обозначенные проблемы в той или иной мере свойственны всей Российской Федерации, в том числе и ее Дальневосточному федеральному округу (далее – ДФО). При этом, несмотря на наличие на территории ДФО достаточно большого количества мигрантов (как внешних, так и внутренних, как легальных, так и нелегальных), представляющих самые различные национальности и религиозные конфессии, обстановка в части межнациональной и религиозной напряженности, в отличие от центральных регионов России, довольно спокойная. Однако приходится констатировать, что и здесь наблюдаются активизация и рост влияния экстремистских организаций. В частности, в ДФО зафиксирована деятельность таких группировок и движений экстремистской направленности, как «Скинхеды», «Националбольшевистская партия (НБП)», «Русский клуб», «Союз славян», «Социалистическое сопротивление», «Славянский союз», «Союз русского народа», «Движение против нелегальной иммиграции (ДПНИ)», «Авангард красной молодежи (АКМ)», «Русское национальное единство (РНЕ)», «Воля».

Методические рекомендации для органов внутренних дел по противодействию противоправной деятельности экстремистских молодежных группировок (п. 6 протокола совещания при Министерстве внутренних дел Российской Федерации от 29 сентября 2008 г. № 18).

Группами граждан, в основном имеющим прямое или косвенное отношение к вышеобозначенным экстремистским организациям, был инициирован ряд акций с целью привлечения внимания общественности и органов власти к различным социально-экономическим проблемам. Протестные тенденции обусловлены активной информационно-пропагандистской деятельностью оппозиционных сил и наличием значительных слоев не обеспеченного в социальном отношении населения1.

При рассмотрении проблемы межнациональной напряженности и экстремизма особое внимание следует обратить на проблему миграции населения, так как именно данный процесс зачастую играет ключевую роль в возникновении подобного рода явлений.

Большинство мигрантов на территории ДФО являются гражданами КНР. Их высокая концентрация в регионе может повлечь определенного рода социальную напряженность, главным образом связанную с местным населением. Несомненно, что для регулирования данного явления неоценимую помощь могут оказать социологические исследования и опросы населения.

Так, в Хабаровском крае с 2003 г. по настоящее время при грантовой поддержке Правительства Хабаровского края и Российского гуманитарного научного фонда проводится исследование на тему «Адаптация китайских мигрантов на Дальнем Востоке и их взаимоотношения с местным населением». Согласно пилотажному исследованию, проводившемуся в рамках вышеуказанного проекта в г. Хабаровске в августе-сентябре 2004 г.2, 44,7 % респондентов считают, что между русскими и китайцами сложились исключительно нейтрально-деловые, партнерские, торговоэкономические, рыночные отношения: китайцы приезжают зарабатывать деньги на Дальний Восток, при этом обеспечивают население необходимыми товарами и продуктами питания; 55,3 %, наоборот, дали негативную характеристику межэтническому взаимодействию. И если 20,2 % респондентов просто назвали отношения напряженными, натянутыми, то оставшаяся часть опрашиваемых объяснила свою оценку. В частности, 16 % считают, что межэтническое взаимодействие не складывается по вине китайской стороны: китайцы наглые и агрессивные, потребительски, неуважительно и пренебрежительно относятся к местному населению, вывозят природные ресурсы, считают Россию обнищавшей, слабой страной, а нелюбовь русских – лишь ответ на такое поведение; 19,1 % респондентов, наоборот, считают отношение русских к китайцам потребительским: русские, осознавая, что именно китайцы полностью обеспечивают их «ширпотребом» и продуктами, стараются вести себя высокомерно и пренебрежительно, с презрением относятся к китайским торговцам, обвиняют их в намерении захватить русские земли. Отсюда китайская закрытость и скрытая ненависть к русским.

Кроме того, 70 % респондентов отметили, что на Дальнем Востоке России проживают представители других национальностей, вызывающие большее недовольство и раздражение местного населения, чем китайцы. При этом 33 % опрошенных пожаловались на «выходцев с Кавказа», еще 13 % – на цыган. Также упоминались, но сравнительно редко, представители коренных народов Приамурья, Средней Азии, евреи, корейцы, украинцы и др.3.

См., подробнее: В Хабаровске неизвестные пытались поджечь синагогу. URL:

www.interfax-religion.ru/?act=news&div=13215 (дата обращения 14.08.2006); В Хабаровске скинхеды забросали синагогу бутылками с зажигательной смесью. URL: www.interfaxreligion.ru/?act=news&div=32006.

В рамках проекта опросы населения больше не проводились, поэтому нет более поздних данных.

См., подробнее: Кубарский Д.В. Социально-психологическая адаптация китайцев на Дальнем Востоке в восприятии местного населения // Толерантность в межкультурном диаВестник ДВЮИ МВД России. 2010. № 2 (19) Среди этнических диаспор на территории ДФО самыми многочисленными являются азербайджанские, армянские, чеченские и ингушские. Другие этнические группы заметного влияния на обстановку не оказывают.

Этнонациональная составляющая преступлений, совершаемых представителями различных национальностей на территории Дальнего Востока, как правило, носит общеуголовный характер. На состоявшемся 10 февраля 2010 г. в Главном управлении МВД России по ДФО совещании было отмечено, что на протяжении 2009 г. и до настоящего времени обстановка в сфере межнациональных и межконфессиональных отношений на Дальнем Востоке была и остается стабильной и контролируемой1.

Вместе с тем в 2009 г. в ДФО пресекались попытки противоправной активности представителей ряда различных молодежных националистических группировок.

Их деятельность сведена в основном к декларированию своих идей и распространению печатной продукции, содержащей призывы к разжиганию межнациональной розни. Наибольшая активность таких группировок отмечена в краевых и областных центрах (Хабаровск, Владивосток, Благовещенск).

Немаловажное значение в рамках рассматриваемой проблемы имеет религиозная обстановка в округе, которая характеризуется достаточно высоким уровнем миссионерской активности религиозных организаций, прежде всего, иностранных.

Так, в ДФО осуществляют деятельность 859 зарегистрированных религиозных организаций, представленных 25 конфессиями. Подавляющее большинство (93 %) составляют организации христианской направленности2. Приоритетным направлением деятельности зарубежных религиозных организаций является расширение масштабов идеологического воздействия на население за счет создания мощной информационной сети во всех субъектах округа. Деятельность значительного числа этих организаций ведется под непосредственным руководством зарубежных религиозных центров. Вместе с тем анализ фактической деятельности зарубежных религиозных организаций на территории округа свидетельствует о том, что существенного влияния на политическую и общественную обстановку в регионе они не оказывают, сведения о причинении ущерба национальной безопасности в правоохранительных органах округа отсутствуют.

Однако следует иметь в виду, что недостаточно контролируемая миграция и деятельность религиозных организаций, неэффективная государственная политика в данных сферах могут значительно актуализировать проблему международного терроризма, которая и без того уже стала приобретать характер одной из глобальных проблем современности. Ислам, как мировая религия, активизируется во всех регионах мира, особенно такое его агрессивное течение, как исламский фундаментализм, в основном делающий ставку на террор. В этих условиях именно нелегальная миграция может привести к проявлениям международного терроризма.

Дальневосточный регион, в силу своего уникального геополитического положения, представляет для исламских фундаменталистов особый интерес для совершения актов международного терроризма. Индонезия, страны Центральной Азии, Пакистан, Афганистан, населенные мусульманами, рассматриваются исламскими фундаменталистами своим плацдармом для ведения священной войны с неверными, агрессивной экспансии ислама на близлежащие регионы и, прежде всего, Дальний логе: коллективная монография Института этнологии и антропологии РАН / отв. ред.Н.М.

Лебедева, А.Н. Татарко. М., 2005.

URL: http://www.mvd.ru/news/37675/ Дударенок С.М. Современная религиозная ситуация на российском Дальнем Востоке: особенности формирования и тенденции развития // Свобода религии и демократии:

старые и новые вызовы: мат-лы междунар. науч. конф. Киев, 2010. С. 23.

Восток, который справедливо считается воротами многих транзитных путей Европы в Азиатско-Тихоокеанский регион и наоборот.

Миграционные процессы в Дальневосточном регионе России характеризуются некоторым увеличением количества мигрантов из числа мусульманского населения Северного Кавказа, с одной стороны, Закавказья и Средней Азии – с другой, которые традиционно осуществляют свою жизнедеятельность в рамках существующих или создаваемых национальных общин и землячеств. Для Дальнего Востока характерны усиление роли и влияние на экономическую, социальную, да и политическую основы жизни всего населения этого региона России азербайджанской, чеченской и дагестанской диаспор. И хотя в настоящее время на территории ДФО выходцы из Северо-Кавказского региона России не представляют доминирующую группу среди других национальных диаспор неисламского толка (соотношение 1:5) и радикальные настроения, которые в конечном итоге могли бы вылиться в террор, пока не наблюдаются1, теоретически они могут быть использованы не только криминальными кругами, но и исламскими экстремистскими организациями для осуществления своих преступных замыслов, в том числе и террористических актов2.

Следует отметить, что в последнее время на территории России наблюдаются и другие источники межнациональной напряженности. В приграничных районах РФ происходит процесс формирования переселенческих общин, которые принципиально отличаются по своей культуре (язык, конфессии, традиции, жизненные ценности) от коренного населения страны пребывания. Уже сегодня в данных районах страны нередко выдвигаются требования о создании национально-культурных автономий.

И хотя на Дальнем Востоке пока таких тенденций не прослеживается, существуют факторы, способные привести к подобному результату.

Географическая и ресурсная характеристика региона привлекает мигрантов, которые занимаются трудовой, предпринимательской деятельностью. В 2006 г. в ДФО въехало 632,9 тыс. иностранных граждан и лиц без гражданства (+27,5 %).

Граждане КНР составили 70,4 % от общего количества въехавших. Наиболее активно миграционные процессы протекают в приграничных с КНР регионах – Приморском (408,5 тыс. чел., или 64,5 % от общего количества въехавших в ДФО) и Хабаровском краях (35,4 тыс. чел., или 5,6 %), Амурской (103,3 тыс. чел., или 16,3 %) и Сахалинской (35, 4 тыс. чел, или 5,6 %) областях3. Эти процессы сопровождаются не только высоким уровнем естественной убыли населения Дальневосточного региона (выше, чем в среднем по стране), но и значительным ростом миграции в другие более социально-благоприятные районы Российской Федерации (в ДФО с 1993 по 2006 г. на долю миграционного оттока пришлось более 950 000 человек (87 %)4.

Данная проблема не только демографическая, она стратегическая. Она угрожает безопасности нашей страны и чревата отторжением территории Дальнего Востока.

В условиях увеличения численности китайского населения российский Дальний Восток с огромной территорией и малочисленным населением становится естественным направлением миграции граждан Китая. А формирование иностранных Колташов А.И. Социально-правовая сущность терроризма и основные направления международного сотрудничества в борьбе с ним // Актуальные проблемы борьбы с преступностью в Дальневосточном федеральном округе: мат-лы Всерос. науч.-практ. конф. 24апреля 2008 г.: в 2 ч. Хабаровск: ДВЮИ МВД РФ, 2008. Ч. 1. С. 283.

В настоящий момент исламские группировки не проявляют политических интересов, что обусловлено тем, что они заняты в первую очередь экономическим противодействием более мощной китайской миграционной группе.

Рахманинова М.В. Россия в цифрах // Федеральная служба государственной статистики. URL: www.gks.ru Выписка из обзора ФМС России об итогах деятельности территориальных органов ФМС России в 2007 г.

общин на данной территории может привести к эскалации межнациональной напряженности, а также изменению международной миграцией традиционного конфессионального состава населения нашего региона.

Учитывая недостаточную для воспроизводства фертильность российского населения, согласно демографической теории, уровень миграции, требующийся для поддержания объема населения на стабильном уровне, приведет в конечном итоге к замещению местного населения пришлым1 (в нашем случае – китайским). Любое население, пытающееся поддержать свое количество посредством ввоза населения извне для компенсации не восполняющейся рождаемости, будет рано или поздно вытеснено этим ввозимым населением. Его культура также будет вытеснена, если, конечно, новое пришлое население не пожелает адаптироваться к местным устоям, ценностям и традициям, чего у большинства китайских иммигрантов на сегодняшний день не наблюдается.

Следовательно, чтобы не допустить межнациональной напряженности и сохранить территориальную целостность, необходимо «пошире открыть двери» китайцам на западе страны, создавая им условия для более равномерного расселения по российской территории, не стараясь концентрировать их на слабозаселенном Дальнем Востоке. Для заселения территорий вдоль российско-китайской границы целесообразно шире привлекать корейцев и вьетнамцев, иммигрантов из Средней Азии, чтобы избежать доминирования одной этнической группы. О соотношении этнических групп мигрантов, зарегистрированных (поставленных на миграционный учет) в ДФО, можно судить на примере одного из его приграничных субъектов – Хабаровского края2.

Количество иностранных граждан, зарегистрированных на территории Хабаровского края в 2007-2008 гг.

Ограниченный потенциал внутренней миграции, а также миграционный потенциал русского и русскоязычного населения в государствах – участниках СНГ не позволяет рассчитывать на значительное увеличение его переселения на Дальний Восток. Поэтому в обозримом будущем будет происходить усложнение этнической структуры иммигрантов, а, следовательно, всего населения Дальнего Востока за счет роста численности диаспор народов, проживающих за пределами Российской Федерации. Поэтому необходимо активизировать усилия по формированию гражданской идентичности россиян-дальневосточников, воспитанию у них толерантности по отношению к другим этносам и народам.

В городах Сибири и Дальнего Востока формируются китайские общины и колонии. Новая община, как правило, складывается вокруг старой. С помощью обВ Евросоюзе ожидается демографический кризис // Новый Регион. URL: www.nr2.ru (дата обращения 11.05.2007).

Обзор деятельности территориальных органов ФМС России, расположенных в Дальневосточном федеральном округе, по реализации государственной миграционной политике в 2009 г.

щинных связей возникает бизнес, покупается недвижимость, иммигранты ищут работу и пути оформления вида на жительство. Размеры общин пока более чем скромны, но важен сам факт их наличия как устойчивого притягивающего ядра.

Таким образом, несмотря на отсутствие в целом в регионе традиций национализма и антисемитизма, преуменьшать их угрозу в настоящее время весьма опасно.

В условиях падения уровня жизни в Дальневосточном регионе, более высокой, нежели во многих других районах страны, степени маргинализации населения, обусловленной экономическим кризисом, ориентированной традиционно на внешнюю политику, социальная база активизировавшегося правого радикализма объективно расширяется. Быть может, на фоне острейших проблем региона борьба с национализмом вообще и с антисемитизмом в частности не воспринимается как актуальная.

Но в контексте общероссийской тенденции роста правого радикализма антисемитизм – серьезная угроза всему обществу.

В свою очередь, наиболее вероятный сценарий развития угроз китайской экспансии в ДФО – это усиление влияния китайских диаспор, контролирующих сопредельную российскую территорию. В перспективе неконтролируемая китайская миграция может сформировать в районах Дальнего Востока целые регионы с этническим преобладанием китайцев, сохраняющих образ жизни (культурный, хозяйственный и даже политический), характерный для их исторической родины, превратить их своим трудом во вполне обжитые «анклавы оседлости» и сделать собственными территориями. Интенсивное проникновение китайцев в российские регионы, прежде всего в приграничные территории Дальнего Востока и Сибири, со временем может привести к межнациональной напряженности или даже к утрате этих территорий.

В связи с этим нельзя не вспомнить недавние погромы во Франции, совершенные мигрантами, жившими анклавами. Также можно привести другой пример – Швеции, которая столкнулась с вырождением нации и стала привлекать любых людей, которые способны жить в этой стране. Но шведов было всего 5 миллионов – как не потеряться среди приезжих? И выход был найден: когда человек приезжал, ему давали место для жизни, максимально удаленное от всех его соплеменников.

Какое бы малочисленное ни было шведское общество, но мигрант находился в шведской среде. И кем бы он ни был по национальности, по культуре, по воспитанию, он становился шведом. Долгие годы эта политика работала великолепно. Если мы хотим иметь единое, а не расколотое внутри себя общество, следует в первую очередь решить задачу интеграции диаспор в российское общество.

1. Дударенок С.М. Современная религиозная ситуация на российском Дальнем Востоке: особенности формирования и тенденции развития // Свобода религии и демократии:

старые и новые вызовы: Мат-лы междунар. науч. конф. Киев, 2010.

2. Колташов А.И. Социально-правовая сущность терроризма и основные направления международного сотрудничества в борьбе с ним // Актуальные проблемы борьбы с преступностью в Дальневосточном федеральном округе: Мат-лы Всерос. науч.-практ. конф.

24-25 апреля 2008 г.: в 2 ч. Хабаровск: ДВЮИ МВД РФ, 2008.

3. Кубарский Д.В. Социально-психологическая адаптация китайцев на Дальнем Востоке в восприятии местного населения // Толерантность в межкультурном диалоге: коллективная монография Института этнологии и антропологии РАН / Отв. ред. Н.М. Лебедева, А.Н. Татарко. М., 2005. 372 с.

Научные сообщения Справедливость как этико-юридический феномен УДК 340. В статье исследуется развитие категории справедливости как этико-правового феномена в истории политико-правовой мысли. Представлены взгляды философов и юристов античности, средних веков, адептов буржуазного и социалистического права, современных ученых-юристов.

Ключевые слова: идея справедливости, нравственная категория, античная философия, общество, государство, право, этико-юридический феномен.

Слово «справедливость» имеет в русском языке много значений. Под ним подразумеваются и беспристрастность действий, суждений, и честное признание за кем-либо чьей-нибудь правоты, достоинства, и воздаяние должного на законных и честных основаниях, и в целом соответствие человеческих отношений, поступков общепринятым моральным и правовым нормам.

В энциклопедическом словаре указывается, что справедливость является категорией, характеризующей морально-правовое и социально-политическое сознание, понятием о должном, связанном с исторически изменяющимися представлениями о неотъемлемых правах человека. Данное понятие «содержит требование соответствия между реальной значимостью различных индивидов (социальных групп) и их социальным положением, между их правами и обязанностями, между деянием и воздаянием, трудом и вознаграждением, преступлением и наказанием и т.п. Несоответствие в этих отношениях оценивается как несправедливость»1.

Понятие справедливости – сложное и многогранное. Оно исследуется в науке не только как отражающее соответствующее содержание социально-политическое, нравственное, правовое явление, но и как чувство, оценка, норма, принцип, идеал.

При этом обязательно отражается, что справедливость всегда гносеологически коренится в условиях жизни людей.

Разнообразие во взглядах на понятие справедливости предопределило разносторонность изучения проблематики данного феномена. Однако наиболее тесная связь категории справедливости с системой социально-экономических отношений общества обусловила выдвижение на передний план исследования понятия «справедливость» в двух аспектах: нравственном и социально-правовом.

Выдающиеся мыслители прошлого, в том числе все великие философы древности (Сократ, Платон, Аристотель и др.), а также эпохи Просвещения (Руссо, Кант, Гегель и др.), были крупными представителями идеи и создателями учений о праве и государстве, где «нравственная перспектива, а именно справедливость, играла центральную роль»2.

Нравственный аспект справедливости выражается главным образом в том, что она, являясь категорией этики, обязательно предполагает оценку (ценностный подСоветский энциклопедический словарь. М., 1981. С. 1270.

Отфрид Хеффе. Политика. Право. Справедливость. Основоположения критической философии права и государства. М., 1994. С. 4.

ход). «Справедливость как оценочное этическое понятие всегда выражает отношение индивида, класса или общества к определенным социальным явлениям и человеческим поступкам»1.

С позиций идеи справедливости в обществе оцениваются: характер господствующей власти и идеологии, действующие законодательство и правовая доктрина, общественный и правовой порядок, внутренняя и внешняя политика, поступки отдельных государственных деятелей и партий, действия целых наций, народов, стран, а также отношения между личностью и обществом.

В доклассовом обществе представление о справедливости выражало нравственную оценку племенем, родом, общиной поведения членов этого коллектива с учетом их участия в делах сообщества и применительно к укладу жизни, обычаям, традициям, нравам, взглядам, бытующим в данном коллективе. На начальном этапе становления человеческого общежития справедливость отождествлялась прежде всего с основной социальной нормой жизнедеятельности первых форм и образований совместного проживания людей (племенных общин). В древнегреческом языке термин «справедливость» истолковывался как уклад жизни, обычай2.

Индивид, проживая в племени, почти никогда не противопоставлял себя коллективу, ибо в случае несоблюдения традиций, обычаев, запретов мог быть изгнан из него. Участие в делах племени, совпадение при этом интересов отдельного человека и коллектива давало личности возможность выжить в условиях суровой действительности. Кроме того, понимание справедливости в своем первородном значении формировалось с требованием жестокого наказания за нарушение разнообразных норм обычая. Существование же человека в ту пору в одиночку было немыслимым3.

С появлением частной собственности и с разделением общества на классы единство традиционных норм, регулирующих социальные отношения, разрушается.

Эти процессы получили свое выражение в возникновении и последующем доминировании в нравственном понимании справедливости ее социально-правового аспекта, поскольку то, что является справедливым для одного класса (например, господствующего), может не быть таковым для других классов (угнетенных).

В этих условиях люди начали глубже осознавать суть и характер общественных процессов, что повлекло за собой разнообразие форм познания истоков природы, а также определений понятия социальной справедливости. С классовых позиций воспринималось и ее соответствие реальной действительности, складывающемуся либо устанавливаемому порядку распределения благ, привилегий, прав и обязанностей. Так, П. Лафарг отмечал: «Справедливость, которая, по словам философов, творила чудеса в прошлом… есть, наоборот, плодовитая мать социальных несправедливостей»4.

Феномен справедливости вызывал к себе интерес исследователей с античных времен. В древнегреческой (как ранее и в древнеиндийской, и древнекитайской) философии справедливость считалась выражением мировой гармонии, показателем жизни человечества по единым законам космоса. Конечно, первоначально сфера нравственности, добра, справедливости еще не осознавалась в этике как специфическая для общества, уникальная для человека. Она рассматривалась в основном как проекция космической упорядоченности5.

Бербешкина З.А. Справедливость как социально-философская категория. М., 1983.

С. 46.

Нерсесянц В.С. Право и закон. Из истории правовых учений. М., 1983. С. 84.

Тихонова Е.А., Котюк В.А. Социализм и социальная справедливость. Киев, 1988. С. 12.

Дробницкий О.Г. Понятие морали. М., 1974. С. 25.

Философы Древней Греции пытались выяснить: откуда происходит справедливость – «от бога», «от природы» или от человеческого установления? В частности, Гераклит рассматривал справедливость как идеальный мировой порядок, «божественный логос», которому подчинены и люди, и боги. Однако «для бога все прекрасно, хорошо и справедливо, а люди одно считают несправедливым, другое – справедливым»1.

Согласно воззрениям Демокрита, справедливость заключается не в изменчивых, относительных взглядах людей, а в выражении объективных, природных обстоятельств и, подобно закономерностям природы, состоит в действиях. Его тезис – «Несправедливо то, что противно природе»2.

Таким образом, у философов древних эпох понятие справедливости не замкнуто в кругу этических категорий. «Быть справедливым означало (у древних греков – В.А.) уважать природу (меру) чего-нибудь или кого-нибудь; напротив, повреждение или уничтожение этой природы было «насилием» или «несправедливостью». Не случайно Солон называет море «справедливым», когда оно не тревожимо ветром, само не тревожит никого и ничего»3.

Особое место в древнегреческой философии занимает разработка проблемы справедливости, изложенная в идеях Сократа, Платона и Аристотеля.

Сократ, связывая между собой добродетель и мудрость, превознося красоту разума, смысла, сознания, защищая идею целесообразности, подводил под понимание справедливости логическую основу. Он полагал, что справедливость – это следование мудрости, истинному знанию, порядку вещей, законам. Сократ утверждал, что «справедливость и всякая другая добродетель есть мудрость. Справедливые поступки и вообще все поступки, основанные на добродетели, прекрасны и хороши»4.

Для него этический, правовой и политический аспекты справедливости были неразделимы и равноценны.

Несправедливость, по убеждению Сократа, причиняет больше вреда тому, кто ее совершает, чем жертве. Здесь он придавал особое значение справедливости как непременной нравственной добродетели личности. Непоколебимо отстаивая идеал справедливости, Сократ считал страшнее смерти измену своим воззрениям, в частности, собственному нравственному принципу, запрещающему человеку отвечать на несправедливость несправедливостью5.

Платон, рассматривая справедливость также в качестве начала всех добродетелей, дальше развивал ее правовой аспект. Он утверждал, что справедливость, подобно истине, добру, красоте, непостижимо чувственная и постигается лишь через мышление. Основу платоновской концепции справедливости составляла идея о том, что каждый человек и каждая вещь имеют свое место и функцию, определенную безличным вселенским законом и выступающую источником «веры одновременно и в естественный, и в человеческий закон»6.

Согласно воззрениям Платона, идея справедливости почти синоним права. Не случайно в своей работе «Государство» он рассуждает прежде всего об уплате долгов в прямом смысле. Отправным пунктом размышлений здесь являются собственность, имущественное право, обладание богатством. Однако, развивая далее свои суждения, Платон делает вывод: справедливость есть не столько личная, сколько государственная добродетель. «Справедливостью будет, – указывал Платон, – и сделает справедливым государство преданность делу у всех сословий – дельцов, Кессиди Ф.Х. Гераклит. М., 1982. С. 156.

Материалисты Древней Греции. М., 1955. С. 159.

Кессиди Ф.Х. Указ. соч. С. 158.

Ксенофонт Афинский. Сократические сочинения. М., 1935. С. 119.

Фролов Э.Д. Огни Диоскуров. Л., 1984. С. 126.

Рассел Б. История западной философии. М., 1959. С. 134.

помощников и стражей, причем каждое из них будет выполнять то, что ему свойственно»1.

В обществе и государстве (по Платону) справедливость существует, если личностные стремления подчинены общественным интересам, а разделенное на три слоя или класса общество функционирует согласованно и гармонично, если в государстве все классы наилучшим образом выполняют свои обязанности. Правящий класс управляет, воины защищают государство, а земледельцы и ремесленники трудятся и создают блага. Эти классы равноправны и свободны. Однако рабов Платон не считал полноценными людьми. В его «идеальном государстве» каждому общественному слою провидением отведено заранее определенное место, и установление между ними гармоничных и разумных отношений обеспечивает благополучие государства и реализацию высшей справедливости.

Наиболее взвешенную концепцию справедливости создал в античной философии Аристотель. Основой ее выступает нравственность, подразумевающая равноправие, умеренность и законопослушные действия. Центральным понятием, характеризующим справедливость, является «соразмерность» как принцип организации разумного равновесия. Он сводится к тезису: «то, что соразмерно, то и справедливо».

Аристотель впервые в социологической мысли представил формальноструктурный анализ категории справедливости, дифференцировал ее на разделяющую, или распределяющую (политика), и уравнивающую (экономика и право). Он считал справедливость той добродетелью, в которой слиты воедино законное и равномерное. «Все установленное законом в известном смысле справедливо, – утверждал Аристотель, – ибо все, что положено законодателем, законно, и каждое отдельное его постановление мы называем справедливым»2.

Характеризуя два проявления несправедливости (с одной стороны – нарушение закона, с другой – неодинаковое отношение к равным), Аристотель ставил справедливое между ними в виде некоторой средней точки. Равноудаленное от того и другого признавалось справедливым. Такой подход был следствием почитаемой Аристотелем доктрины «золотой середины». Поскольку добродетель есть для него некая середина между противоположными страстями, постольку и справедливость, как совершенная добродетель, определяется по той же схеме.

Аристотель различал понятия справедливости и правды, отдавая приоритет последней. Понятие правды, полагал он, означает внесение поправки в закономерности справедливости и сосредоточено не на исключительно точном выполнении, а на целесообразном изменении закона. По Аристотелю, правда – высшая степень справедливости, особый ее вид, призванный корректировать общие нормы с учетом частных случаев. В отношениях между людьми в гражданском обществе справедливость представляет собой общую закономерность, право же – это политическая закономерность, установленный в государстве порядок.

Оценивая концепции Платона и Аристотеля о справедливости как наиболее показательные для античности, Б. Рассел подчеркивал, что их воззрения опираются на признание принципа неравенства людей, предметов и явлений. «Они полагали, отмечал Б. Рассел, - что каждая вещь или человек имеет свою собственную, соответственную сферу, преступить которую несправедливо… Некоторые люди в силу своего характера и склонностей имеют более широкую сферу, чем другие, и если они пользуются большей долей счастья – в этом нет несправедливости»3.

Равномерное (но не равное) деление искомых сфер по их заведомо предопределенному иерархическому «достоинству» характерно для восприятия философами Платон. Соч. М., 1971. Т. 3 (1). С. 226.

Аристотель. Этика. СПб., 1908. С. 84.

Рассел Б. Указ. соч. С. 96.

античной эпохи сущности справедливости, понимаемой и как общее начало воздаяния.

Эпикур, подобно Аристотелю, полагал, что существуют два вида справедливости: естественная и искусственная. Первая из них – исконно всеобщая. Однако с интенсивным проявлением различий индивидуальных особенностей разных людей, изменением среды, условий их жизни, отношений между ними естественная справедливость оказывается уже не для всех единой, а в определенный момент даже может предстать несправедливостью и прекратить свое существование1.

В этот период люди в целях восстановления естественной справедливости и для взаимной пользы сознательно формируют посредством договора между собой условное право. Когда природный закон не отвечает интересам народа, он должен быть заменен целесообразным для всех разумным человеческим законом.

Будучи по своей природе выражением справедливости, закон выступает у Эпикура залогом должного взаимного общения людей. Если же, по его утверждению, принимается закон, который практически не способствует этому, то он уже не является справедливым. В таком понимании «справедливость, происходящая от природы, есть договор людей о полезном с целью не вредить друг другу и не терпеть вреда»2. Указание у Эпикура на конвенционную природу справедливости, несомненно, стало новым этапом в познании идеи справедливости.

Значительный вклад в развитие учения о естественной и искусственной справедливости, в его правоприменение внесли римские философы, историки и юристы (особенно Цицерон). Ими разработаны основные принципы права, исходя из той же идеи естественной и разумной справедливости.

Стремление утвердить в жизни либо хотя бы провозгласить идею справедливости прослеживается уже в древнейших юридических документах разных государств. Вот так, например, обосновывалось издание Свода законов царя Вавилонии Хаммурапи (XVIII в. до н.э.): «Для того, чтобы дать сиять справедливости в стране, чтобы погубить беззаконных и злых, чтобы сильному не притеснять слабого»3.

Представители ранней христианской идеологии частично принимали понимание справедливости, разработанное античными мыслителями, но обряжали его в теологические одежды. Фома Аквинский, осуществив в XIII в. теологизацию аристотелевского мировоззрения, стал трактовать проблемы закона, права и справедливости в свете религиозных представлений о месте и назначении человека, о характере и смысле его действий в божественном миропорядке. Он утверждал, что « … вечное право заключено в самом боге и по существу тождественно с ним», тогда как естественное право представляет собой «… совокупность правил вечного права, привившегося в человеческих умах, отраженного в них»4.

Таким образом, у Фомы Аквинского категория справедливости полностью оторвана от земной социальной сферы и объявлена освященной «божественным порядком». Эта позиция в вопросе понимания идеи справедливости и сегодня всячески обосновывается теологами всех мировых религий – христианства, буддизма, ислама, иудаизма.

С возникновением и по мере развития капиталистических отношений на смену теологическому пришло мировоззрение адептов формирующегося буржуазного права с его акцентом на юридическую сторону в понимании идеи справедливости и равенства людей. Этот процесс нашел выражение в концепциях Ф. Бэкона и Т. Гоббса. Так, Бэкон утверждал, что справедливость есть то, что объединяет людей и соМатериалисты Древней Греции. С. 217.

Рассел Б. Указ. соч. С. 28.

Алексеев С.С. Теория права. М., 1994. С. 55.

Баргош Ю. Фома Аквинский. М., 1997. С. 126.

здает основание для права. «Только благодаря наличию справедливости человек человеку – бог, а не волк», – писал Ф.Бэкон, и далее указывал, что « … справедливость состоит в том, чтобы не делать другому того, чего не желаешь себе»1.

Т. Гоббс, опровергая господствовавшую в обществе теологическую точку зрения, объявлял государство, мораль и право институтами творчества самого человека. Будучи одним из первых авторов конструкций «общественного договора», в котором органически связаны вопросы возникновения и сущности идеи справедливости, Гоббс утверждал, что она представляет собой правовое воздаятельное требование. Политика и этика, по Гоббсу, есть наука о соблюдении справедливости в ее собственной естественной основе. В своем труде «Левиафан» он писал: «Справедливость, т.е. соблюдение соглашений, есть правило разума, запрещающего нам делать что-либо, что пагубно для нашей жизни, из чего следует, что справедливость есть естественный закон»2.

Подобно Аристотелю, Гоббс выделял два вида справедливости: коммутативную, или уравнительную, и дистрибутивную, или распределительную. Наличие обоих ее видов он считал необходимым, но отдавал преимущество последнему. По его мнению, справедливость состоит не в том, чтобы продать вещь как можно дороже и дать кому-либо больше или меньше положенного, а в том, чтобы не нарушалось установленное соглашение. Таким образом, справедливость существует лишь в соотношении с законодательством и проявляется в соблюдении и неуклонном выполнении договоров, заключенных между людьми.

Б. Спиноза так же, как и Гоббс, полагал, что мысль о справедливости зародилась одновременно с возникновением гражданского общества, государства и законодательства. «Справедливость и несправедливость, – отмечал он, – могут быть представлены только в государстве». Содержание же самой справедливости, по его мнению, состоит в заслуженном воздаянии надлежащего. «Справедливым называется тот, кто имеет неуклонную волю воздавать каждому должное ему, несправедливым же, наоборот, тот, кто стремится присвоить себе принадлежащее другому»3.

Разработанное предшественниками учение о социальной природе и значимости идеи справедливости впоследствии вписывается в систему постулатов естественно-правовых теорий, доктрин правовой философии. При этом наряду с ведущим свое начало от Аристотеля политико-правовым аспектом понимания справедливости как явления социального широкое распространение получило ее рассмотрение в первую очередь как нравственной категории.

Так, И. Кант, критикуя чисто правовое понимание идеи справедливости, полностью относил ее к области этики. Давая моральное обоснование правовой системе и опираясь на теорию «общественного договора», он отмечал, что «суд справедливости содержит… в себе противоречие». И далее: «… Строжайшее право – это величайшая несправедливость, но на пути права этому злу ничем нельзя помочь.., потому что справедливость относится только к суду совести»4.

Вместе с тем, по суждению Канта, справедливость выступает как выражение долга. «Существует, – отмечал он, – принцип морали, не нуждающейся ни в каком доказательстве: не следует совершать ничего, что может оказаться несправедливым…Следовательно, сознание справедливости действия, которое я хочу предпринять, – это безусловный долг»5. Сам образ справедливости, по его мнению, независим от эмпирических обстоятельств. Он апробирован, абстрактен и может быть восБэкон Ф. Соч. М., 1977. С. 365.

Гоббс Т. Избранные произведения. М., 1964. Т 2. С. 173.

Спиноза Б. Избранные произведения. М., 1957. Т. 2. С. 209, 299.

Кант И. Соч. М., 1964. Т. 2. С. 201.

Кант И. Трактаты и письма. М., 1980. С. 260.

принят разумом лишь как «…запредельный принцип, приписываемый сверхчувственному субъекту»1.

В основном как нравственную категорию, теснейшим образом связанную с проблемой свободы, рассматривал справедливость и Гегель. Он полагал, что там, где обретающая себя свободная воля, мораль индивида перерастает в нравственность общности людей (семьи, гражданского общества, государства), и реализуется феномен справедливости. Основываясь на идее государства как нравственной общности людей, Гегель признавал необходимым господство в нем права в виде политической нормы справедливости. Любая человеческая идея, будучи, согласно его воззрениям, единством бытия и понятия, содержит в себе практическое отношение к окружающей действительности; оценку явлений как ценных, полезных или, наоборот, вредных, опасных для данного индивида, класса, общества. Поэтому общественные закономерности отражаются в идее справедливости под определенным потребностно-ценностным углом зрения, преломляясь через классовые, групповые и даже личные интересы. В этом состоит ее аксиологический компонент.

Диалектические воззрения Гегеля признаются вершиной домарксистской западной философии. Марксисты считают его своим непосредственным предшественником.

Подход марксизма к идее справедливости основан на материалистическом понимании жизнедеятельности общества. Справедливость, по утверждению Ф. Энгельса, «…всегда представляет собой лишь идеологизированное… выражение существующих экономических отношений либо с их консервативной, либо с их революционной стороны»2.

В этом определении просматривается как философский аспект проблемы (всегда вторичность представлений о справедливости по отношению к экономическому базису, согласно идеям марксизма), так и социальный. Классово-партийный, конкретный исторический подход к представлениям о справедливости и к соответствующим ей теоретическим построениям – азбука марксизма. «Справедливость греков и римлян находила справедливым рабство; справедливость буржуа 1789 года требовала устранения феодализма, объявленного несправедливым». Развивая идеи Маркса-Энгельса, В.И. Ленин утверждал: «Для нас справедливость подчинена интересам свержения капитализма»3.

Изложенный выше краткий исторический экскурс не преследовал цели дать полный и детальный анализ всех форм, в которых в ходе истории «отливалась» идея справедливости. Задача его состояла лишь в том, чтобы показать те основные аспекты, грани исследуемой проблемы, которые в разные исторические эпохи актуализировались, будучи выражением особенностей той или иной философской школы.

Еще недавно, в советский период, марксистско-ленинский подход к определению понятия справедливости имел широкое освещение в работах философов и юристов СССР. Представители марксистско-ленинской этики утверждали, что справедливость, будучи категорией морального сознания, характеризует не только меру воздаяния и равенства, но и требования к личности, группе или обществу в целом, а также правомерность оценок (и самооценок) экономических, политических, правовых явлений действительности и поступков людей с учетом классовой обусловленности нравственности соответствующей эпохи. Считалось, что и в простых нормах Кант И. Соч. М., 1965. Т. 3. С. 23.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 18. С. 273.

Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 38. С. 364.

нравственности и справедливости проявляется классовый характер, хотя и не прямо, а опосредованно1.

Вместе с тем всегда сохраняется обществом и развивается в нем утвердившееся еще в древности понимание справедливости как вечного и неотъемлемого, не зависящего от конкретных социальных условий свойства природы вообще и человеческой в частности. В связи с этим важное значение имеет знание веками выработанных человечеством суждений, раскрывающих сущность феномена справедливости.

Так, идея соотнесенности справедливости и законности, права и закона уходит своими корнями в античную философию.

Через тысячелетия суждения древних мыслителей по этой проблеме находят свое подтверждение, например, в следующем кратком определении, которое дает праву В.С. Нерсесянц: «Право – это обязательный принцип равенства или, иначе говоря, равная мера свободы, обладающая законной силой»2.

Современная Россия провозглашена Конституцией РФ демократическим правовым государством, где на первое место среди других социальных ценностей выдвигаются права и свободы человека и гражданина. Поэтому при разработке исследуемой нами проблемы основной акцент надо делать не на противопоставлении взглядов различных классов и социальных групп, а на реализации тех норм нравственности и справедливости, которые сложились исторически и передавались от поколения к поколению. Возможность такого подхода не отрицалась и основоположниками марксизма-ленинизма. В частности, Ф. Энгельс подчеркивал, что справедливость есть мерило естественных прав человека3.

В современной отечественной философской и правовой литературе выделяются, как минимум, три подхода к определению содержания категории справедливости. Одна группа авторов (С.Ф. Шабров, Г.А. Емельянов, Г. Соотла, В.А. Копырин и др.) характеризует справедливость как непременное условие существования объективного явления, как сторону, момент, «срез» общественных отношений. Другая группа авторов (А.И. Экимов, Ю.Д. Блувштейн, Л.Л. Кругликов, Л.С. Явич, К.А.

Глухов и др.) считает справедливость субъективным явлением, морально-этической категорией, выраженной в форме чувств, идей, представлений, идеалов, понятий, а также нравственно обоснованным критерием для соизмерения взаимных требований и поступков людей. Этот феномен общественного коллективного и индивидуального сознания инициирует при определенных условиях отрицание существующих экономических отношений.

И, наконец, третья группа авторов подчеркивает, что объективность и субъективность понятия справедливости – это взаимодополняющие стороны одного явления, отражающие лишь различные его грани. Так, по мнению Н.В. Гайворонюка, справедливость – целостная система, функционирующая за счет взаимодействия ее «…объективной основы, какой являются все общественные отношения, и субъективной формы, действующей на различных уровнях индивидуального и общественного сознания»4.

Примерно такой же точки зрения придерживается Г.В. Мальцев, полагая, что «основными элементами понятия «социальная справедливость» являются, с одной стороны, совокупность общественных отношений обменного и распределительного типа, а с другой – выработанные на основе социальной, прежде всего производСм., например: Бербешкина З.А. Проблема справедливости в марксистско-ленинской этике. М., 1974. С. 65-66; Попов С.И. Политика, экономика, мораль: социально-нравственные аспекты перестройки. М., 1989. С. 194-195.

Социалистическое правовое государство: концепция и пути реализации. М., 1990. С. 52.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 18. С. 273.

Гайворонюк Н.В. Философское понимание социальной справедливости: дис. … канд. филос. наук. Львов, 1990. С. 43.

ственной, практики идеологические ценности, критерии, стимулирующие данные отношения»1. Аналогичную позицию занимают В.С. Позенок, Н.Н. Вопленко, А.

Герлах, В.В. Степанян, В.А. Вайпан, Н.С. Малеин, В.М. Лазарев, М.М. Звягина, Б.В.

Епифанов, А.Н. Попов.

Последняя точка зрения представляется более правильной, поскольку оценка явления в качестве справедливого или несправедливого обладает двойственным, т.е. объективно-субъективным свойством. В ней отражаются как объективные интересы людей, так и активная позиция самого оценивающего, делающего выводы исходя из своих представлений, личного опыта.

Объективный характер социальной справедливости проявляется в единстве детерминированных условиями существования данного общества материальных отношений обменного и распределительного типа с принятыми в нем нормами поведения и соизмерения этих отношений. В экономических связях и сфере политической активности, в эстетических оценках, атеистических постулатах и философских размышлениях – повсюду есть почва для применения критерия справедливости к людским делам. Именно здесь ее суть раскрывается наиболее рельефно.

Идея справедливости, широко проникая в массовое сознание, в общественную психологию, во внутренний мир каждой личности, прочно укоренилась в духовной жизни. Здесь ее содержание не столько теоретически осмысливается, сколько почти интуитивно воспринимается, подчас с безотчетной ясностью. Люди, как показывает жизненный опыт, нередко не могут достаточно четко обосновать свое понимание справедливости либо несправедливости того или иного поступка, акта власти, экономического решения. Однако они чувствуют и как бы взвешивают их правильность на «внутренних весах» справедливости. С этим чувством нельзя не считаться; его следует изучать, уяснять его смысл. В нем сконцентрирован исторический опыт человечества, заключена мудрость веков.

Рассматриваемые подходы – субъективный и объективный – не противоречат друг другу; они не являются альтернативами в определении понятия справедливости. «Учет обеих сторон, – как правильно отмечает В.В. Степанян, – имеет важное значение, в частности, при исследовании взаимодействия справедливости и права»2.

Идея справедливости пронизывает все сферы жизни общества, но самое яркое воплощение она получает в праве, которое и регулирует наиболее важные общественные отношения. «Справедливость, – отмечает А.И. Экимов, – будучи зафиксированной посредством правовых норм, выступает как признанный и защищаемый государством масштаб соизмерения действий людей. Благодаря праву, то, что было только моральным, приобретает силу закона. Справедливость, воплощенная в праве, отражает, таким образом, специфическую правовую качественную определенность соответствующих процессов и явлений. В ней как бы подытожено отношение общества к праву»3.

Сущностное единство права и справедливости проявляется уже в этимологии этих слов. Не случайно многие старинные памятники права так и назывались – «правды». Справедливость воплощается в праве, а оно существует лишь как справедливое. «Несправедливое право, – отмечает Ю. Пермяков, – бессмыслица, вроде «грязной чистоты». Несправедливым может быть законодательство, но в этом случае законодательство являет собой произвол государственной власти, которая лишает себя опоры в общественном правосознании»4.

Мальцев Г.В. Социальная справедливость и право. М., 1977. С. 67.

Степанян В.В. Социальная справедливость и социалистическое право. Ереван, 1987.

С. 10.

Экимов А.И. Справедливость и социалистическое право. Л., 1980. С. 70.

Пермяков Ю. Лекции по философии права. Самара, 1995. С. 104.

О необходимости воплощения правового принципа справедливости в содержании российского законодательства говорит В.Д. Филимонов. В зависимости от особенностей регулируемых общественных отношений он выделяет различные виды правовой справедливости: справедливость, воплощенная в правовых нормах, разрешающих противоречия при распределении социальных функций субъектов общественных отношений…, разрешающих противоречия при распределении материальных и духовных благ, а также социальных обременений…, разрешающих противоречия при воздаянии за социально полезные или противоправные деяния1.

Вышеизложенное позволяет сделать следующие основные выводы:

1. Будучи детерминированной характером экономических отношений, справедливость исторически утверждается как феномен общественного сознания, поразному проявляясь в различных его видах (формах). Наиболее наглядно она обнаруживается в нравственном и правовом сознании.

2. Закрепленные в праве требования справедливости обладают силой закона и обеспечиваются поддержкой государства. Они начинают выступать и как моральные, и как правовые. Это позволяет считать справедливость этико-юридическим феноменом. Подобный подход дает возможность диалектически рассматривать категорию справедливости и преодолеть односторонний взгляд на нее либо как на моральное, либо как на правовое понятие.

1. Алексеев С.С. Теория права. М., 1994.

2. Аристотель. Этика. СПб., 1908.

3. Баргош Ю. Фома Аквинский. М., 1997.

4. Бербешкина З.А. Проблема справедливости в марксистско-ленинской этике. М., 1974.

5. Бербешкина З.А. Справедливость как социально-философская категория. М., 1983.

6. Бэкон Ф. Сочинения. М., 1977.

7. Гайворонюк Н.В. Философское понимание социальной справедливости: Дис. … канд. филос. наук. Львов, 1990.

8. Гоббс Т. Избранные произведения. М., 1964.

9. Дробницкий О.Г. Понятие морали. М., 1974.

10. Кант И. Сочинения. М., 1964.

11. Кант И. Трактаты и письма. М., 1980.

12. Кессиди Ф.Х. Гераклит. М., 1982.

13. Ксенофонт Афинский. Сократические сочинения. М., 1935.

14. Лафарг П. Сочинения. М., 1931.

15. Ленин В.И. Полное собрание сочинений.

16. Мальцев Г.В. Социальная справедливость и право. М., 1977.

17. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд.

18. Материалисты Древней Греции. М., 1955.

19. Нерсесянц В.С. Право и закон. Из истории правовых учений. М., 1983.

20. Отфрид Хеффе. Политика. Право. Справедливость. Основоположения критической философии права и государства. М., 1994.

21. Пермяков Ю. Лекции по философии права. Самара, 1995.

22. Платон. Сочинения. М., 1971.

23. Попов С.И. Политика, экономика, мораль: социально-нравственные аспекты перестройки. М., 1989.

24. Рассел Б. История западной философии. М., 1959.

25. Социалистическое правовое государство: концепция и пути реализации. М., 1990.

26. Спиноза Б. Избранные произведения. М., 1957.

Филимонов В.Д. Справедливость как принцип права // Государство и право. 2009.

№ 9. С.11.

27. Степанян В.В. Социальная справедливость и социалистическое право. Ереван, 1987.

28. Тихонова Е.А., Котюк В.А. Социализм и социальная справедливость. Киев, 1988.

29. Филимонов В.Д. Справедливость как принцип права // Государство и право. 2009.

30. Фролов Э.Д. Огни Диоскуров. Л., 1984.

31. Экимов А.И. Справедливость и социалистическое право. Л., 1980.

Юридическая техника как наука и учебная дисциплина УДК 340. В статье рассматриваются проблемы теоретического и практического характера юридической техники, ее роль и место в науке и учебном процессе. Анализируются различные подходы к пониманию этого теоретико-правового феномена, а также необходимость использования технико-юридических средств и способов в процессе создания правовой нормы.

Ключевые слова: юридическая техника, право, наука, учебная дисциплина, юридические средства.

Вопрос о том, является ли юридическая техника (далее – ЮТ) самостоятельной наукой, в настоящее время не решен однозначно1. Некоторые ученые рассматривают ее как уже сложившуюся юридическую науку, относящуюся к группе прикладных2. Другие специалисты считают констатацию подобного статуса ЮТ преждевременной, указывая, что правильнее говорить о ЮТ не как о самостоятельной отрасли знания, а как об относительно обособленном прикладном разделе общей теории права3.

Вероятно, если ЮТ как научная дисциплина существует, то находится она на начальной, допарадигмальной стадии своего развития. Считается, что «…наличие теории, доктрины, концепции и т.п. говорит о существовании науки, в то время как существование парадигмы свидетельствует о зрелости научного знания. В качестве Следует отметить, что подобного рода дискуссии ведутся в теоретико-правовой литературе и по поводу статуса других научных направлений, например, сравнительного правоведения. См.: Бехруз Х.Н. Сравнительное правоведение как самостоятельная юридическая наука и учебная дисциплина // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2007. Вып. 2. С. 35-42; Муромцев Г.И. Является ли сравнительное правоведение самостоятельной научной и учебной дисциплиной? // Методологические проблемы сравнительного правоведения. Жидковские чтения: мат-лы Всерос. науч. конф. (Москва, марта 2009 г.) / под ред. Г.И. Муромцева, М.В. Немытиной. М.: РУДН, 2009. С. 34-44; Пиголкин А.С., Сырых В.М. Сравнительное правоведение как наука и учебная дисциплина // Журнал российского права. 2001. № 7. С. 165-167; Саидов А.Х. Сравнительное гражданское право как наука и учебная дисциплина // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2007. Вып. 1. С. 52-61.

Проблемы юридической техники: сб. ст. / под ред. В.М. Баранова. Н.Новгород, (см. введение, а также инициативную программу спецкурса «Юридическая техника»).

Обсуждение программы спецкурса «Юридическая техника» // Проблемы юридической техники. С. 755.

критериев последней выступает унифицированность различных точек зрения по основным вопросам научной дисциплины, наличие фундаментальных концепций, существование общих стандартов и критериев оценки получаемых результатов. Материальным отображением зрелости научного знания являются научные публикации (достаточного количества и качества), включая монографии и учебники»1.

Оценивая с этой точки зрения «научную зрелость» рассматриваемой дисциплины, можно заключить, что позиции исследователей по основным ее вопросам далеко не унифицированы и даже название науки («юридическая техника» или «юридическая технология») пока не устоялось и часто становится предметом дискуссии. В то же время широкое использование термина «ЮТ» теоретиками права и юристами-практиками, появление большого количества научных исследований по данной проблематике2, преподавание соответствующих учебных курсов в вузах многих российских городов позволяет с уверенностью говорить о постепенном приобретении теорией ЮТ полноценного научного статуса. Показательным в плане становления ЮТ как науки является публикация в 2007 г. первого классического учебника по ЮТ3, а также появление одноименного периодического издания.

Все сказанное дает основания рассматривать вопрос о предмете и методе юридической техники как самостоятельной научной дисциплины.

Предмет ЮТ образуют закономерности создания и эффективного функционирования права. В.М. Сырых достаточно подробно исследует проблему предмета науки применительно к законодательной технике, которую он считает самостоятельной дисциплиной, наряду с техникой юридической4. По нашему мнению, традиционный взгляд на законодательную технику как составную часть ЮТ является более обоснованным, поэтому представляется возможным распространить положения, которые выдвигает В.М. Сырых на предмет ЮТ в целом. Итак, в отличие от общей теории права, предмет которой составляют фундаментальные закономерности (закономерности функционирования и развития права в целом), предмет ЮТ преимущественно образуют закономерности эмпирические. Они характеризуют процессы создания, интерпретации, конкретизации, применения, систематизации права и формулируются двумя способами:

– в результате обобщения позитивного опыта (правотворческого, интерпретационного, правореализационного и т.п.);

Шаханов В.В. Правовые парадигмы: автореф. дис. … канд. юрид. наук. Владимир, 2005. С. 12.

Так, в 1993 г. В.К.Бабаев констатировал, что такие важные для правового регулирования средства ЮТ, как аксиомы, юридические конструкции, правовые символы, презумпции и фикции, обойдены вниманием научной литературы (Бабаев В.К. Правовая система общества // Общая теория права / под ред. В.К. Бабаева. Н.Новгород, 1993. С. 100). На сегодняшний день каждый из названых правовых феноменов уже неоднократно становился предметом общетеоретических и отраслевых монографических исследований.

Кашанина Т.В. Юридическая техника. М., 2007. В данном исследовании, с одной стороны, подчеркивается взаимосвязь теории права с ЮТ, с другой стороны, последняя рассматривается как относительно автономное научное направление и как наука, имеющая собственные предмет и методологию. Тенденцию к «самоопределению» ЮТ подтверждает и появление других изданий учебного и учебно-методического характера, напр.: Юридическая техника: метод. рекомендации по подготовке и изучению курса / сост. П.А. Гук. Пенза, 2007; Давыдова М.Л. Юридическая техника (общая часть): учеб. пособие. Волгоград, 2009;

Кашанина Т.В. Юридическая техника в сфере частного права (корпоративное и договорное нормотворчество). М., 2009; Лызлов Д.Н., Картухин В.Ю. Юридическая техника: учеб. пособие. М., 2009.

Сырых В.М. Предмет и система законодательной техники как прикладной науки и учебной дисциплины // Законотворческая техника современной России: состояние, проблемы, совершенствование: сб. ст.: в 2 т. / под ред. В.М. Баранова. Н.Новгород, 2001. Т. 1. С. 11.

– в результате конкретизации различных теоретических положений применительно к специфике того или иного вида юридической деятельности1.

С точки зрения масштаба действия2, технико-юридические закономерности могут быть как глобальными (например, взаимообусловленность ЮТ особенностями правовой системы, историческая связь ЮТ с правом и т.д.), так и локальными (специфика ЮТ в конкретной правовой семье, например, преобладание правотворческой техники в странах романо-германского права). По времени действия3 закономерности ЮТ могут быть и постоянными, и временными. Если первые связаны с самой природой ЮТ и действуют поэтому на протяжении всей истории, то вторые формируются на отдельных стадиях ее развития и определяются уровнем совершенства права, достигнутым на данном этапе. Рассматривая сферу действия техникоюридических закономерностей4, можно заключить, что в их числе явно преобладают не столько общие, сколько специальные закономерности, касающиеся отдельных правовых явлений: правотворчества, системы законодательства, правоприменительного процесса и т.п.

Методы ЮТ включают все научные методы, используемые общей теорией права, как общие (анализ, синтез, классификация и т.д.), так и частные (формальноюридический, сравнительно-правовой). Эти методы образуют сложную систему, подробная характеристика строения которой в данном случае представляется излишней, т.к. принципиально важны для нас лишь два момента: 1) ЮТ сформировалась как часть общей теории права, поэтому имеет в основе своей ту же научную методологию; 2) все эти методы играют исследовательскую, познавательную роль, служат средством формирования теоретических представлений о ЮТ.

Специфика научной методологии ЮТ заключается, вероятно, в меньшей доле абстрактности, теоретизированности. По сравнению с общей теорией права, в теории ЮТ шире применяются конкретно-социологические методы, чаще используются методы моделирования, эксперимента, а также специальные методы, разработанные другими науками: логические, языковые и т.п.