«БАЛОВЕНЬ СУДЬБЫ: генерал Иван Георгиевич Эрдели 2 УДК 97(47+57)(092) М80 Издание осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ) Морозова, О. М. Баловень судьбы: генерал Иван ...»

Англичане слишком очевидно демонстрировали заинтересованность в существовании новых государственных образований в Закавказье. Они требовали, чтобы флот и вся собственность русской армии были переданы Азербайджану. Эрдели ответил категорическим нет, подчеркнув при этом, что англичане как союзники должны обеспечить сохранность российского имущества. Но если они не хотят, то лучше этот вопрос оставить пока неопределенным, а Азербайджан пусть хозяйничает там, где находилась зона влияния России и где существует сейчас влияние Англии280.

Переживания генерала сохранил его дневник:

«15 февраля. 2 часа ночи. [Выгнали] нас всех англичане.

Предложили завтра убираться всем офицерам и солдатам из Баку. Я не пошел на провокацию, отказался исполнять требования англичан, и просто выгнали. Уезжаю завтра. Тяжко и оскорбительно на сердце. Одна отрада, что тебя увижу.

Страх, если попортил нашему делу. Политика англичан определилась ясно, и плясать под их дудку я не смог. Выгнали, я заявил протест, что же мог больше сделать? Ну храни тебя Господь. Поцелуй меня, поласкай, мне очень тяжело… 16 февраля. 6 час. вечера. Я остаюсь один – все части ушли, остаюсь потому что Томсон прислал письмо, в котором разъясняет, что уход относится к воинским частям, а не ко мне, а я как представитель генерала Деникина, конечно, должен остаться здесь пока хочу. Непокорный флот, не исполнивший моего приказа вышел частью в море, а частью остался. […] Конечно, англичане сильнее, тут и думать нечего, и как бы было хорошо, если бы мы вместе действовали открыто и честно как союзники, а не так, с подвохами и подкатами, и не только с разрозненными моими частями, которые сплоховали без всякого сомнения. Ах, Марочка, как я устал, измучен душой.

Лягу спать, просто валюсь от усталости. Вечером еще есть 8 час. вечера. Почти два часа проспал как убитый. Теперь опять посетители, просьбы, все бегут, просят защиты.

12 час. ночи. Все разъехались. Пустынно стало. Я один без поддержки нравственной. Татары ликуют, что наших нет, англичане холодно торжествуют, что добились своего и изгнали русское влияние. Одно утешение, что все здесь русские сочувствуют, одобряют меня. Ужинаем у Байкова282. В ресторане как-то совестно, сейчас и зайти… у них также печаль и грусть за русское дело. […] 17 февраля. 6 час. вечера. С утра люди одолели меня.

Флот разоружен весь. Угрожают завтра забастовкой всеобщей против англичан. Купил свечей, спичек, хлеба, запасся водой, послал две отчаянные телеграммы в Екатеринодар с просьбой денег для частей войск, а то есть нечего нашим скоро. Очень трудно стало здесь в одиночестве. Помощников нет, денег нет, просьбы со всех сторон. Невесело.

12 час. ночи. Чай пил вечером у Леонтовичей283. Кажется, писал про них, милые люди. Сейчас вернулся домой. В голове тяжесть. В сердце пустота, в душе мрак. В газетах сведения опять, что Ростов не взят, и что все у нас, кажется, хорошо.

Слава Богу, значит, с тобой не будет осложнений, и ты спокойно сравнительно существуешь в Екатеринодаре. А может быть переезжают все в Севастополь? А телеграмм все нет ни от кого, и ни о чем. И от тебя ничего нет. Непонятно и горько. Неужели, если хотеть сильно и по-настоящему, то не прислать кого-нибудь сюда? Ну, может быть я не прав. Только горько на душе.

18 февраля. 8 час. вечера. Ну окончательно определилось, что я в Асхабад не поеду. Для ликвидации всех дел мне надо еще 2-3 дня не больше. Затем через Владикавказ на Минеральные Воды и в Екатеринодар, к тебе, к тебе, милый, ненаглядный, родной мой, моя Мара. Я так оскорблен, унижен в своем русском чувстве, что хочется, кажется, уничтожить всех англичан, но они наши союзники, и задирание носа здесь отзовется там, на севере у нас. И приходится терпеть, смириться, – сила солому ломит.

И так это тяжело, совсем нет сведений о том, что делается у нас там. Господи, как подумаю о Екатеринодаре, о твоей квартирке, так это такой рай, такой свет, такое счастье, что ты кажется недосягаемое, чудное, неземное в сравнении со всем тем, что здесь.

Хоть эти две семьи – Леонтовичей и Байковых – всячески меня ласкают, ну как родного, и я им бесконечно благодарен, но что они значат для меня? Пустой звук. Так приходится много писать, думать, принимать и говорить, что для себя просто не успеваю писать, и карандаш в руке ну просто болезненным стал.

11 час. вечера. Поужинали у Леонтовичей. Поиграл в руки 7-ю симфонию Бетховена. Вспомнилось старое дореволюционное время и мое детство, когда я был влюблен поюношески в эти симфонии и ничего другого и знать не хотел.

Сейчас перечел газеты. Всюду ликование, что части Добр. Армии ушли, и таким образом край очистился от «вражеских элементов». Ты видишь, каково в такой атмосфере жить и действовать, да еще под давлением англичан.

Скорее бы вон из этого Баку, кошмарного, ужасного, ненавистного, скорее к тебе, к твоей любви, к ласке, нежности, растаять около тебя, вылить душу свою, оскорбленную и униженную, чтобы ты поняла меня – слиться душой с тобой, говорить с тобой одним языком, одним чувством, одним разумением – чувствовать в тебе свое второе “Я”, чувствовать в тебе ответ на все, все и самому отвечать на все тебе, моему сокровищу, моей единственной в жизни женщине – человеку, которую я понял, которая меня поняла и полюбила, и которую я полюбил – истинной и единственной в моей жизни любовью.

И опять чем дальше, тем определеннее, тем вернее и тверже все становится, что нет жизни без тебя, и когда я без тебя, то так и говоришь себе, что это переходное время, а настоящее время – когда около тебя, когда с тобой, и не мыслится иначе. Ты чувствуешь, понимаешь, как я тебя глубоко, серьезно, люблю Марочка. Целую тебя милый мой, ложусь спать.

';

Христос с тобой.

19 февраля. 10 час. утра. […] События мне показывают, что если бы я решился на вооруженные действия, то здесь было бы что-то невообразимое, т.е. армяне и татары передрались, и все бы обрушилось на нас. Положим мы потеряли флот, но и без того он был бы потерян, так как англичане все равно не допускали его вооружения, и он стоял бы как старая калоша, вызывая напрасный расход. Результат тот же. Не получая денег ниоткуда, на что бы я содержал этот флот? И сейчас на ладан дышим, как оглянусь назад, так не могу не признать возмутительное отношение штаба Деникина к нам, никакой помощи, никаких указаний, ни одной копейки – ничего.

Может быть, они обиделись на меня за мое письмо тогда, что я писал им, и о чем упоминал тебе в листках. Но это могла быть личная обида на меня, но не могло же повлиять на дело наше. Во всяком случае, здесь мне все ясно теперь, что мне надо делать для того, чтобы уехать.

8 час. вечера. Понемногу, все распутывается и с трудом.

Все хватают наше имущество, хотят нажиться, стянуть.

[…] Англичане потворствуют Азербайджанцам… […] 11 час. вечера. Сейчас немного прогулялся, купил газет. В местных газетах ведется открытая пропаганда против нас, чем дальше, тем ярче и злостнее. […] А сейчас спать, спать, одно средство от тошнительной атмосферы. Забыться с тобой, помечтать о тебе, о ласках, о любви твоей, о счастье с тобой, о рае с тобой, мой милый, мое счастье ненаглядное, единственное. Целую тебя, моя Марочка»284.

В своих записках генерал отмечал двойственность политики англичан – готовность помогать добровольцам на Кубани и отказывать во всем в Закавказье. Всякие напоминания о русском присутствии вызывали неприятие у англичан. Вскоре уже и об англичанах он не мог говорить без ненависти. Он считал, что в Баку он получил столько унижений и оскорблений, которых никогда в жизни не получал. Все это стало для Эрдели поводом для горьких переживаний:

«А на душе скребет, мучает все, болит, ответственность и за флот, и за деньги, и за имущество, за наш престиж; и все это так мучительно сложилось, тяжко, убыточно, оскорбительно, и, конечно, я же буду виноват тогда, как иначе сделать было нельзя, и могло бы быть еще хуже. […] Ну как не предпочесть честное солдатское ружье в руках – роль военного начальника, всем этим передрягам, полувоенным, полудипломатическим, [быть] битым, униженным, бессловесным да еще с союзниками, которые хуже врагов»285.

Это видение ситуации генералом Эрдели, но есть и независимые источники, которые могут подсказать, насколько адекватно он понимал ход событий. Переписка Временного правительства Союза Горцев Северного Кавказа с генералом Томсоном показывает, что англичанин стремился создать единый антибольшевистский фронт на Кавказе и старался примирить горцев и добровольчество. 27 ноября 1918 года английский генерал писал Тапе Чермоеву, что он считает крайне существенным, чтобы следующие приказы были выполнены теперь же, а именно: прекратили распри и объединились против большевиков, поддерживали коммуникации в рабочем состоянии, убрали из региона всех турок286. Представителю ингушей Абу-Бекру Плиеву Томпсон писал:

«Ингуши были очень лояльными друзьями союзников… […] Я уверен, что Ингуши ей [Добровольческой армии – О.М.] окажут всяческое содействие, и не имею ни малейшего основания предполагать, что у них будут какие-нибудь затруднения с войсками генерала Деникина» (10.02.1919)287.

Другой английский офицер полковник Стокс инструктировал своих подчиненных, работавших непосредственно на Северном Кавказе, так, что нужно так выстраивать отношения горцев и в данном случае Лазаря Бичерахова, «чтобы личные и политические мотивы отошли на задний план» (31.12.1918)288.

То, что позиция англичан не была антироссийской, свидетельствует протокол встречи министров грузинского правительства и английского генерала Бриггса в качестве представителя (!) Добровольской армии в Тифлисе 23 мая 1919 года. Сначала обсуждался вопрос об установлении государственной границы по р. Мехадырь. Потом перешли к общим вопросам. Генерал Бриггс поделился своим видением ближайших перспектив: скоро Колчак и Деникин соединятся и тогда будет сформировано общерусское правительство – это вопрос нескольких недель. Затем он добавил: «Ведь малые государства слишком слабы, они должны не враждовать, а наоборот соединяться;

Вам, вероятно, видно, что отдельная финансовая система разорительна, также будет и во всем остальном». Н.В. Рамишвили горячо ответил непонимающему англичанину: «Быть самостоятельным и независимым – вот желание не только нашего правительства, но и всего грузинского народа, и в этом мы уверены, нас поддержат великие державы… в деле признания нашей независимости». На что Бриггс как человек явно другой культуры заметил:

«Независимости по отношению к России[?]… Такой маленький народ как Грузия не должен стремиться к самостоятельности, ибо маленькие государства страдают от коммерческих войн, и я думаю, что Вы готовите себе не особенно приятную старость»289.

Так в чем же тогда причина такой реакции на английскую политику в Закавказье у неглупого русского генерала. Наверняка его коробила роль англичан в кавказских делах. Они выступали в качестве третейских судей, примирителей и распорядителей. Деникин под давлением англичан обещал сместить генерал-губернатора Терско-Дагестанского края Ляхова и остановить активные действия частей в ожидании решения Версальской конференции. Ляхов был действительно смещен, но все равно продолжала осуществляться его программа разбивки Северного Кавказа по национальным округам с назначением туда генералов – представителей этих народов в качестве наместников.

Поездка Эрдели была организована не как дипломатическая миссия, без соответствующего правового статуса, а как невнятная демонстрация присутствия для решения хоть какихлибо вопросов в отношении имущества русской армии. Это постоянно ставило генерала в тупик. И он тяжело переживал «неудовлетворение нравственное от деятельности здесь, обиду, оскорбление национальной гордости, русского имени»; готов на фронт пойти простым солдатом, но только не быть в таком унизительном положении как здесь. Когда он вновь сидит запертый в Порт-Петровске, то пишет:

«Мне делать него. Я сижу, читаю, разбираюсь в старых делах, думаю, и тоска меня разбирает. Тянется душа на север, к тебе, к Дону, где решается теперь жизнь и смерть наша. А от союзников помощи никакой в сущности, кроме затруднений и трений» (6.03.1919)290.

Как командир кавалерийских частей он взаимодействовал с казаками и горцами, затем как Главноначальствующий на Северном Кавказе он сталкивался с национальной элитой горских народов.

В годы Первой мировой войны он воевал сначала в кавалерии – обычной, потом в гвардейской, затем командовал пехотной дивизией, и соответственно носил общевойсковую форму. Он не привык к черкеске, с которой так сросся, например, П.Н. Врангель. Командуя весной 1918 года кубанцами, Эрдели пришлось ходить в черкеске, но он не чувствовал себя в ней комфортно. Собираясь в Новочеркасск, генерал с удовольствием думал, что там он сможет переодеться в свое военное платье и скинуть «эту надоевшую отвратительную черкеску».

В августе 1918 года под его командованием находились черкесские части. По-видимому, это отряды западных черкессов – адыгов, которые в наименьшей степени, чем другие горские народы оказались расколотыми между двумя противоборствующими лагерями.

Территории, занятые до середины XIX в. адыгскими племенами, в связи с мухаджирством (эмигрировало около 400 тыс.

чел.) опустели, на них были переселены крестьяне из центра страны, которым государство оказывало материальную помощь. Это привело к экономическому подъему региона, а также к меньшей остроте национального вопроса291. Но проводившаяся во второй половине 1916 года мобилизация на тыловые работы вызвала недовольство горцев. Со сборных пунктов они уходили прямо в горы. Поэтому к большевикам как к врагам старой власти они первое время были лояльны. Но по мере политтрегерской деятельности большевиков вектор симпатий менялся.

Когда красногвардейцы замучили офицера-черкеса за то, что он не снял погоны, то на следующий день против них выдвинулись аульские отряды, потому что погибший был их собратом292.

Разочарование в большевиках было связано еще и с тем, что те поддерживали иногородних, которые, именуя горцев как собственников земли «буржуями», устраивали жестокие налеты на аулы. Поэтому конники из Туземной дивизии отозвались на призыв своих офицеров из числа феодальной знати и прибыли с ними во главе под командование Деникина.

Но материалы Адыгейской областной «партизанской» комиссии показали, что была целая группа бывших конников Туземной дивизии, которые в августе 1918 года вступили в Красную армию и отступили вместе с ней с Кавказа. Встает вопрос о причинах этого выбора.

Дневник генерала И.Г. Эрдели как командира добровольческой конницы отразил конфликты, вызванные поведением его черкесов. Их грабительские наклонности вызывали его резкую оценку: «Сегодня надо судить черкесов, за грабежи и насилия, вероятно, придется расстрелять четверых, и поделом – ужасные, ужасные разбойники»293. Но черкесов не расстреляли, а выпороли перед фронтом. Их унизительно наказывали за то, что на их родине продолжало считаться, несмотря на запрет набеговой системы в 1864 году, удалью.

Наказание плетьми занимает своеобразное место в русской традиции. С одной стороны, это рабское наказание, средство воспитания холопов и обуздания буйных голов, но, с другой стороны, порка считалась гуманной альтернативой расстрелам, например, в казачьих областях тогда, когда в 1918 году казаки не хотели окончательно обострять отношения с иногородними, устраивая порку для тех из них, кто запятнал себя участием в большевистских отрядах, заодно остужая таким образом и собственную молодежь.

Но в горском обществе телесные наказания полностью исключались адатами. Если по шариату плети могут быть присуждены за измену мужу, за ложное обвинение, за употребление вина и т.д., то северокавказские горцы в этом вопросе придерживались адатного представления об их чрезвычайной оскорбительности. Они могли стать поводом для кровной мести тому, кто исполнял, и тому, кто приказал подвергнуть горца порке. Для Эрдели слава командира, порющего своих джигитов, не могла пройти бесследно. Не в этом ли кроется ответ на вопрос, почему в августе 1918 года часть адыгов, служивших в Черкесском полку Дикой дивизии, оказались в отрядах красных.

Через полтора месяца случилась трагедия, которая, судя по всему, являлась отдаленным следствием этой экзекуции. Его штабной офицер Малаховский сделал замечание черкесу, грабившему русских жителей, и хотел его арестовать, а тот полоснул его шашкой по голове и раскроил череп. Эрдели возмущен:

нету сладу с этими извергами и дикарями294.

Иван Георгиевич – последовательный противник всех послереволюционных лимитрофов, возникших на развалинах империи. Он не делает исключений. Он в равной степени отрицательно высказывается и в адрес «щирых украинцев», и туркофильствующих мусульман Закавказья и Туркестана, всех, как он пишет, вершителей судеб стран и народов всех национальностей, типичных во всем и везде с их заносчивостью, высокомерием, нахальством, пустоцветом и аппетитами295.

Он злорадствует по поводу волнений представителя Украины, ехавшего с ним на одном пароходе в Болгарию:

«Вид у него мокрой курицы, волнуется – как его примут союзники, которые Украины не признают, как самостоятельной державы, созданной искусственно немцами. Что я ему и Украине подложу свинью. Уж это наверное, чтобы не дружили с немцами, не лягали и не поносили бы Россию, которая их вскормила и вспоила. Отщепенцы! Ренегаты!»296.

Но и в Варне, порту государства, возникшего русскими усилиями и русской же кровью, но выступившего в жестокой войне в союзе с Германией, он видит то же несоответствие принятой на себя роли, что и в случае с государствами, возникшими на развалинах Российской империи: «Судов много – что-то бедное, убогое, чудится. Потуги на державу, на то, чтобы подтянуться из ребят в большие. Бутафорское, ненастоящее чтото»297.

Его длительное пребывание в Порт-Петровске было вызвано трениями между Горским правительством и деникинским командованием, а также появлением в регионе массы религиозных и племенных вождей, контролировавших разные его части.

Эта зона действия нецивилизованных с точки зрения генерала законов вызывала его на раздумья о ее природе. Основной причиной установившегося хаоса он считал Горское правительство, хотя и понимал слабость его опоры на Северном Кавказе:

«Здесь все мутит Горское правительство, [не] признаваемое нами и самим населением, но которое не хочет расставаться с властью, цепляется [за] нее, занимается провокацией, старается возбудить к себе симпатии в Закавказье, в Грузии, Азербайджане…»298.

Горское правительство требует не чинить дорогу, ссылаясь на какие-то объективные обстоятельства. Однако Эрдели думает, что из-за стремления взять край под свой контроль. Но он возлагал вину за ситуацию в регионе и на командование ВСЮР: «По-моему неудачно взялся Ляхов на все это дело, и неудачно прямолинейно повел дело Деникин». Путь соглашений был бы лучше, чем путь коренной ломки, считал он:

«Неправильная, непримиримая, по-моему, политика у Драгомирова, Лукомского, Деникина. И стольких отталкиваем от себя, и все у них покоится на штыках, на силе»299.

27 февраля, находясь в бездействии вынужденной остановки в Порт-Петровске, Иван Георгиевич написал большой текст, разъясняющий Маре смысл происходящих на окраинах процессов.

«Приехав, я тебе все расскажу, но если бы мне пришлось уехать скоро, то ты будешь читать мои листки – это без меня, и тебе все будет ясно. Терское правительство, которое горцами особенно даже не признается, очень ревниво относится к своему личному существованию, а так как его не хочет признавать и Деникин, то оно всячески старается возбудить горцев против Деникина и вообще Добровольской армии и для этого не гнушается никакими средствами, самыми провокационными и лживыми для того, чтобы среди населения распространять небылицы и ненавистное отношение.

И, к сожалению, эта провокация начинает проникать в толщу населения, которое очень лояльно и честно настроено к России. И, по-моему, Деникин сделал ошибку. Каково бы ни было Горское правительство, но когда Северный Кавказ был очищен, следовало бы признать это правительство, а так как оно населением не любимо, и никто его не выбирал, то сделать хотя бы вид, что с ним имеют дело, а затем у того населения спросить, выбирало ли оно это правительство, доверяет ли ему. Ответ получился бы отрицательный, и тогда это правительство само себя дискредитировало бы. А теперь одним росчерком пера это правительство Деникиным не признается, оно начинает будировать и распускать слухи, что Деникин посягает на религию и т.д. А таким образом оно как бы становится на защиту прав горцев (попираемых Деникиным, и благодаря этому население начинает верить правительству, самолюбие его задето, и это правительство, которое было [нрзб.] теперь благодаря непримиримому отношению Деникина становится уже величиной имеющей [нрзб.].

Теперь в ходу всякие областные образования: Крым, Кубань, дон, Терек, Грузия, Армения, Азербайджан, Закаспийский край и т.п. Такое же образование хотели иметь и горцы – союз горских народов. Все это по существу чепуха, но это идея горцам мила, и с ней надо считаться. Тем более что она никому не помещала бы, только видоизменить надо ее, и чтобы союз горцев (ну как Кубань, Дон), был бы в зависимости от Деникина. И следовало бы не гнать правительство, которое неспособно быть правительством, а сначала дискредитировать его так, чтобы провалилось само с треском, а тогда руки были бы развязаны, и население само бы потянулось к России и Деникину и встретило бы охотно все новые организационные начала, которые производятся теперь. Но теперь это не одобряется Горским правительством и всячески тормозится, а если бы Горское правительство исчезло бы, как я говорил, то и против действовать некому было бы. А благодаря шумихе, поднятой Горским правительством на почве попранных Деникиным прав горцев и их самостоятельности (что в сущности можно), сейчас же поднялся шум в Закавказье, где затрещали во все концы все народности и с пеной у рта напали на Деникина за то, что он душит принцип самоопределения народов и т.д. И горцы, тянувшиеся всегда на север к России, теперь начинают тянуться на юг, к тем же закавказским народностям, которые подняли такой шум в защиту горских прав. Деникин же ни на какие горские права не посягает, он не хочет только Горской республики, – и совершенно прав, но все это раздувается непомерно, имеется видимость лишь, что Деникин всех хочет раздавить, и видимость эта как будто подтверждается тем, что он не признавал Горского правительства. Для общественного мнения Закавказья это непризнание обращает видимость в действительность, и все закричали, что отнимаются у горцев законные их права самоопределяющихся народов. Горцы сами начинают этому верить и невольно поддерживают Горское правительство, которое раньше в грош не ставили. Благодаря этому волнения в Чечне, неопределенность в Дагестане, опять возбуждение против терских казаков и т.д. и как следствие грабежи, убийства русских, опасения, что по железной дороге Деникин двинется на завоевание Чечни и Дагестана.

Ко всему этому подбавилось то, что Ляхов после своих крутых расправ при подавлении революции 1905 года на Тереке здесь не популярен, его симпатии к терским казакам в ущерб горцам известны, и это еще восстанавливает их против общей политики Деникина. Как видишь, здесь путаница страшная. Но моя мысль, что не следовало сразу ломать и основывать все свои действия на силе штыка, а следовало иначе подойти к вопросу, и тогда не было бы врага в лице Горского правительства, которое политика Деникина своими же усилиями и укрепила в своем стремлении его ослабить. […] А англичане втихомолку нравственно поддерживают горцев и позволяют им думать, что образование Горской республики вполне в интересах и видах союзников, и подогревают сепаратизм горцев от России, чтобы не только Закавказье, но и Северный Кавказ попал бы им в лапы в смысле эксплуатации и [использования] народных и естественных богатств. В Закавказье они эту линию ведут более открыто, а здесь платонически что ли, но цели одни. […] Вместо дружбы и доверия к себе создали из лояльного и даже монархического горского элемента себе врагов. Штыки нужны теперь на севере, а не здесь, а если сюда будут отвлекаться силы, то это выйдет не умиротворение Кавказа, а война вновь, но не с северными большевиками, а с местными народами, на которых следует опираться, в которых искать поддержки, а не противодействия»300.

Не исключено, что свои соображения по этому вопросу Эрдели высказывал публично, и этим может объяснено его назначение на пост Главноначальствующего на Северном Кавказе. Он солидарен с позицией Деникина по содержанию, но не по форме. О закавказской волне государственной самостоятельности он высказался так:

«Этой самостоятельности мы не признавали в смысле отделения от России, и это обстоятельство возбуждает всех против нас»301.

С этими настроениями он столкнулся также и во время своей инспекционной поездки в Туркестан:

«Еще не избавились от большевиков, сами на ладан дышат, а бредят о каком-то отдаленном мусульманском государственном строительстве»302.

В июле 1919 года Эрдели приступил к деятельности в качестве Главноначальствующего и командующего войсками Северного Кавказа. Его записки об этом периоде крайне скудны.

По-видимому, остальное погибло.

Генералу приходилось иметь дело с двумя группами населения – казаками и горцами. Как ни парадоксально, сложнее ему было найти общий язык с терцами.

«Беда мне с этими терскими казаками. Атаман своевольничает, делает незаконные вещи и прямо сам сеет раздор между нами и казаками. […] Семена сепаратизма сеются им намеренно и вот теперь, как вернусь в Екатеринодар, все это выложу»303.

А вот в общении с горцами ему сопутствовал успех. Он так считал. Мероприятия в Темирхан-Шуре прошли исключительно гладко:

«Чай пил у правителя Дагестана, потом на официальный обед, во время которого говорил длинную программную речь, кажется, все хорошо и внушительно. Плясали лезгинку, послали приветственную телеграмму Деникину и т.д. Народ даже подвыпил немного, и меня провожали на вокзал еще более шумно.

По-видимому, Дагестан я присоединил прочно и совершенно бескровно»304.

Себя генерал считал (и не без оснований) знатоком национальных традиций. Когда ему предстояла встреча с представителями чеченцев, его смущало, что он сравнительно молодо выглядит, ведь горцы почитают стариков. Он подробно описал Маре свое поведение на встрече со стариками. Когда говорил, старался говорить резким и определенным тоном, даже с суровостью и морщинами на лбу. Потом, когда переводил переводчик, и звучали ответные речи, пытливо оглядывал толпу. Они прямо впивались в него, и он старался выдерживать взгляды.

После официальной части постарался придать лицу мягкость и добродушие, поговорил о частных делах и удовлетворил некоторые просьбы.

«Пожелав им от Бога всего лучшего и успеха, опять поклонился всем и с ласковым, но достойным лицом немедленно вышел, оглядывая всех в глаза, по-видимому (уже слышал), впечатление хорошее»305.

Здесь его текст чем-то напоминает письма последнего царя, та же поверхностность в понимании событий, та же убежденность в магии должности (титула, чина) на окружающих.

Твердость с благожелательностью дали хороший результат, и генерал полагал, что отношения с горцами налаживаются.

Даже с ингушами, самыми разбойниками. Когда Эрдели, волнуясь, ехал в Петровск уже не как бедный родственник, победитель и представитель власти. Но у Ивана Георгиевича еще более широкие планы:

«Теперь на очереди мне прижать Азербайджан экономическим путем, чтобы от нас зависели англичане подлецы, хотят вскочить с нашей помощью в Астрахань и завладеть ею, не знаю еще, как этому помешать, но помешать надо, а трудно, так как морские средства у них в руках. Мара моя, прямо захватывают меня все комбинации и сложности здешние…»

(20.05.1919)306.

Из горных аулов присылали к железной дороге представителей для изъявления покорности. Он был удовлетворен: благорасположение вместо репрессий, и горцы замирены. Зато с терцами положение было угрожающим307.

К.А. Чхеидзе, личный адъютант командующего Кабардинскими полками Заурбека Даутокова-Серебрякова, а затем личный адъютант начальника Кабардинской конной дивизии и правителя Кабарды князя Т. Бековича-Черкасского наблюдал генерала Эрдели в роли Главноначальствующего, хотя издали и не регулярно.

«Встречался с ним всего лишь несколько раз, и почти всегда “отрицательно”: или при его посещениях Кабарды, или при поездках князя Бековича-Черкасского в Пятигорск (я был в то время личным адъютантом князя). Генерал Эрдели имеет репутацию храброго кавалерийского начальника. Передавали случаи, когда ему удавались так сказать “большие дела с малыми силами”. Все это возможно и даже более того – кажется, достаточно достоверно. Но слава боевого начальника не всегда предрекает административные дарования. Что касается последних, то по общему мнению генерал Эрдели таковыми дарованиями не блистал. Между тем, бурная многоплеменная жизнь края требовала от своего правителя много такта, мудрости, твердости и других качеств. На беду, главноначальствующий этими качествами не обладал и, сверх того, обладал противоположными. Он часто менял решения, относился к кавказскому населению неровно, с казаками был почти в постоянной пикировке»308.

Как видим, данная Чхеидзе оценка результатов деятельности Эрдели по выстраиванию отношений с горцами отличается от его собственной. Но тот факт, что с казаками не удалось найти общий язык, отмечают и сам генерал, и Чхеидзе. Адъютант правителя Кабарды вспоминал:

«Отчетливо помню, что несколько раз говорилось о том, что между штабом генерала Эрдели и казаками (то есть атаманом) происходят натяжения, и что это дурно отзывается на всем ходе дел».

Дополнительные штрихи этой ситуации сообщают другие привлеченные источники. Эрдели «принял» Кавказ, когда деникинскому командованию уже удалось основательно расстроить отношения с народами региона. После отступления Красной армии в феврале 1919 года даже сотрудничавшие с советской властью, например, ингуши, готовы на соглашения и с пришедшими деникинцами.

Горские народы меняли свою позицию за эти годы неоднократно в зависимости от реальной расстановки сил в регионе, чаще всего они стремились дистанцироваться от общероссийской политической борьбы вообще и вести предельно изолированную жизнь по традиционным правилам, что не отрицается М.К. Левандовским, автором обзора расстановки политических сил на Северном Кавказе в годы войны, а лишь обогащается его собственными живописными наблюдениями: «Здесь несмотря на полное заверение, что они являются сторонниками соввласти[,] вы можете увидеть какого-нибудь старика с юнкерскими погонами, которые они одевают в исключительно парадные и праздничные дни. Для получения почета уважения». Если спросить после речей ораторов мнение горца, он ответит, что все правильно, «весь наш народ царь хочет»309.

Союзнические отношения в период гражданской войны – категория зыбкая. Только что ингуши помогают в подавлении офицерского мятежа, но зимой военная удача отвернулась от советских сил, и когда красные бронепоезда и эшелоны с пушками отправляются к Грозному, около станции Базоркино им преграждают путь ингуши, и Серго Орджоникидзе долго ведет с ними переговоры. Причина в том, что дальше дорога идет мимо ингушских аулов, ингуши опасаются и решают не пропускать. Артиллерия разгрузилась и заняла позицию. В течение двух дней батарея вела бои, была под угрозой окружения, выручила кабардинская конница Катханова и Калмыкова. Пришлось вернуться во Владикавказ310. Так владикавказским большевикам не удалось эвакуироваться в Астрахань; они укрылись в горах под прикрытием тех же ингушей.

Объявленная мобилизация горцев в деникинскую армию вызвала среди них недовольство. Вспомним, что призыв в царскую армию не распространялся на мусульманские народы. В ней служили в основном представителя родовой знати, закончившие кадетские и военные училища, т.е. уже профессиональные военные. В годы Первой мировой войны на добровольной основе была сформирована Кавказская туземная конная дивизия, имевшая Татарский, Дагестанский, Чеченский, Ингушский, Кабардинский, Черкесский полки.

Рассмотрим причины ухудшения отношений деникинского командования и ингушей, не зря названных Эрдели «самыми разбойниками». Содержание предъявленного ингушам ультиматума объясняет причины его отклонения311. Пропуск частей Добровольческой армии по железной дороге мимо ингушских аулов мог бы быть принят под гарантии ингушских офицеров, служивших у белых. Выдача скрывающихся красноармейцев – пункт не слишком принципиальный, вполне мог быть принят чисто символически: операции по поимке большевиков в горах шли в более поздний период долго и нерезультативно. Мобилизация в белую армию была также вполне «решаема» за счет тихого бойкота призыва312. Но последнее требование – возмещение всех убытков казакам – и стало причиной отклонения всего «пакета» требований. Кроме того, мобилизационные кампании ВСЮР на территории Северного Кавказа совмещались с разоруженческими, а потому неизменно переходили в карательные акции. Горец не расстанется с оружием, потому что тогда его имущество станет легкой добычей соседей. Набеговая система в годы Гражданской войны не только не исчезла, но и расцвела в условиях безвластия с новой силой.

Серия боев у ингушских аулов Экажево, Сурхахи и Насыр-Корт в июне 1919 года разделила ингушские отряды – одни ушли в горы, другие пошли на мобилизацию, но после применения к ним системы заложников. Выдвинутые на фронт в район Царицына ингуши в большинстве своем или перешли к красным, или ушли с фронта313.

В начале февраля 1919 года, когда в Чечню вошли белые, в Сержень-Юрт явился полковник Баймурзаев, который предъявил населению Веденского округа ультиматум. Согласно требованию, чеченцы Веденского округа обязаны были дать в армию Деникина по 50 -100 человек от каждого селения, в зависимости от его численности, и по 500 рублей николаевских денег от каждого дома. Веденцы отказались выполнить это требование и решили бороться. Был срочно сформирован отряд из 100 человек во главе с Мазлаком Ушаевым, были организованы еще два отряда, во главе которых стояли Кюси и Эски Байгириевы314. Карательные рейды белогвардейских отрядов, сопровождавшиеся сожжением сел, вызывали волну беженцев рассредоточиваться по соседним селам, а активную мужскую часть уходить в составе образующихся отрядов в горы и леса.

В мартовском 1919 года наступлении белых на Гойты должна была принять участие горская бригада в составе трех дагестанских сотен и двух чеченских дивизионов полковника Хаджи-Мурата. Однако жители крупного аула Шали ее блокировали и не выпустили. Но уже через несколько месяцев, в разгар большого антиденикинского восстания, при взятии белыми 29 августа ключевой позиции повстанцев – Сержень-Юрта – на стороне войск генерала Алиева были задействованы три сотни чеченской самообороны, выставленной тем же аулом Шали. В октябре того же года аул Шали принял ультиматум белых, обязавшись выставить 4 сотни всадников в ряды белых315.

10 апреля 1919 года Главнокомандующий ВСЮР А.И. Деникин приехал в Грозный для встречи с премьер-министром Горского правительства П. Коцевым, председателем Горского парламента Р. Каплановым, начальником Главного ведомства Шариатских дел Нажмутдином Гоцинским. Общение высоких сторон закончилось выдвижением ультиматумов. Представители Горского правительства потребовали признания независимости Горской республики и ухода войск ВСЮР с территории Северного Кавказа и Дагестана, а Деникин – роспуска парламента и правительства и присоединения к борьбе против большевиков.

В мае 1919 года деникинские части заняли Грозный, Темирхан-Шуру, Порт-Петровск и Дербент. Один из документов, датированных датой этих событий, показывает, что сделано это было не так уж топорно. 23 мая 1919 года полковник Магомедов сообщил о захвате Добровольческой армией городов Шамиль-Кала (Порт-Петровск был переименован указам Горского правительства) и Дербент. В своем воззвании назначенный градоначальником Магомедов разъяснил позицию своего командования в вопросе о государственном устройстве края: Горское правительство не признается, но признается избранное народом Дагестанское правительство. Члены Союзного совета Республики Союза горцев Кавказа планируют разъехаться и не принимать участия в дальнейших заседаниях Союзного совета, а из трех членов организовать Временное правительство для охраны порядка и общественного спокойствия в Дагестане под председательствованием генерала Халилова (одного из членов Союзного совета). Временное правительство передаст власть съезду дагестанских народных представителей316.

Горский парламент в это время уже был расколот на два лагеря – сторонников и противников деникинского вторжения.

Лидеры второго блока – Али-Хаджи Акушинкий и Узун Хаджи, выступили с призывом к вооруженной борьбе против белых для защиты чести и достоинстве вековых традиций.

Итак, в тот момент, когда генерал И.Г. Эрдели стал Главноначальствующим на Северном Кавказе, в Дагестане началось выступление повстанцев Даргинского округа, положившее начало широкому антиденикинскому восстанию в регионе. То там, то тут случались вспышки конфликтов с местным населением. В начале августа в нагорном Дагестане и Чечне начались процессы выделения фракций недовольного населения и сплочение (при всей относительности применения это понятия в данном случае) вокруг таких шейхов как Узун-Хаджи и Алихаджи. Начиная с этого момента, горные районы находились во власти повстанцев. В этих событиях старались участвовать большевики, Турция, Грузия и Азербайджан317. В это же время начинается заброс в регион крупных денежных сумм из Астрахани для поддержки антидобровольческих отрядов в тылу белых.

В этой ситуации генералу Эрдели нужно было быть политиком высочайшего класса, чтобы переломить ход событий. В условиях расколотого горского общества ему трудно было найти общий язык со всеми его слоями. По-видимому, ему удавалось это сделать в отношениях со старейшинами. Он не смог договориться с Акушинским и с Узун-хаджи, хотя удалось привлечь на свою сторону Гоцинского. Деятели Горского правительства были оскорблены требованием добровольно сложить власть и желанием Деникина формировать местное самоуправление под собственным контролем, поскольку считали себя, как свидетельствуют внутренние документы этого правительства, законным органом власти, поддерживаемым большинством горского населения318.

Приход деникинской армии в регион привел к тому, что в ее ряды начали активно вступать офицеры-горцы. В эти дни проходили заседания Конференции кавказских республик, и на одном из них представитель Армении С.Г. Мамиконян прокомментировал события так: мне кажется, дело горцев потеряно;

что можно сделать, когда среди горцев офицеры и генералы переходят на сторону добровольцев. И добавил: у нас, кажется, нет таких, которые изменили бы, но если бы они оказались, мы ничего не могли бы сделать319.

Остается понять причины того, почему у Эрдели не складывались отношения с терскими казаками. Вспомним, что он обвинял их в беззакониях и сепаратизме. Некоторым подспорьем в понимании того, о чем может идти речь, будут документы из фонда Управления правителя Осетии полковника Якова Васильевича Хабалова320. В них представлен широкий процесс возмещения убытков потерпевшим от советской власти за счет реализации имущества местных большевиков. Немало трудов стоило одним доказать, что они пострадавшие и имеют право на компенсации, а другим отбиться от обвинений. Все прежние обиды и склоки немедленно приобрели политическую окраску, и число конфликтующих увеличилось многократно.

Еще один фактор нестабильности в регионе был связан с решениями съезда народов Северного Кавказа 1918 года, когда у терских казаков были отобраны земли четырех станиц. Деникинскому командованию нужно было как-то удержать казаков от немедленного возвращения на утерянные угодья, чтобы не волновать лишний раз ингушей, проводя и в этом вопросе уже традиционную политику откладывания вопроса «на потом».

Эрдели как проводник линии законности не мог допустить стихийного решения земельных споров. Поэтому и стали терцы его вечными оппонентами.

Вернемся к мемуарам Чхеидзе. Адъютант правителя Кабарды характеризовал штаб Эрдели, находившийся в Пятигорске, как не имевший должной связи с «вверенными частями».

Дни эвакуации описаны Чхеидзе как время хаоса и кутерьмы, однако и в эти дни штаб продолжал, как утверждает мемуарист, заботиться только о себе: «Определенно говорили (называя имена и цифры), кто, сколько и с чьей помощью вывез денег, драгоценностей и пр. Спекуляция была главным занятием едва ли не двух третей всего пресловутого штаба». Штаб выехал в поезде во Владикавказ, чтобы по Военно-грузинской дороге уйти в Грузию. Чхеидзе пишет, что Эрдели показал свою полную беспомощность, что против него царило всеобщее возмущение как в отношении неспособного «руководить войсками и вести соответствующую обстоятельствам линию поведения».

Некий генерал Н-ский, на авторитетное мнение которого не раз ссылался Чхеидзе (по-видимому, это был его начальник князь Т. Бекович-Черкасский), высказывался по поводу того, что «необходимо заменить генерала Эрдели другим, более энергичным и более способным начальником».

Но это была какая-то болезнь, поразившая русскую армию еще в годы Первой мировой войны. Все, начиная с императора Николая Александровича, как Диогены находились в поисках человека, «умного и энергичного», с которым все наладилось бы без изменений в существующей системе. Своими кадрами оказывались неудовлетворенными и Деникин, и Колчак, и Врангель. Все темы разговоров подчиненных вращались вокруг обсуждения личных качеств руководителей движения – их профессиональных способностей и человеческих черт. Об этом дают право судить тексты воспоминаний и сохранившихся офицерских дневников. Злословие было распространенным пороком в среде белогвардейцев. Это вполне объяснимо с позиции психологии: неудачи должны быть объяснены, их виновники должны быть названы.

Прозвучавшие в мемуарах Чхеидзе обвинения в том, что штаб Эрдели на две трети занимался спекуляцией, могут быть приняты как отражение реального положения дел. Сам Иван Георгиевич не был чужд этим настроениям. 1 марта 1919 года он писал Маре, находясь в Порт-Петровске:

«Вернувшись, у меня не будет в кармане ни гроша. А за Ваню [за проживание сына на съемной квартире – О.М.] за два месяца у Печаткиных я должен заплатить, за Андрея [денщика генерала – О.М.] заплатить – это тысячи две, а откуда их взять, да и март уже начинается. Получать жалование за одного и платить за двоих и частью даже за троих – тяжко.

Надо как-нибудь изворачиваться, а как, видно будет, – Бог поможет как-нибудь… Никак благодаря поездке не удается какое-нибудь дело наладить и от него получить какой-нибудь куш для жизни»321.

Небезынтересны в этой связи воспоминания бакинской подпольщицы Ю. Лёлиной, проехавшей осень 1919 года по маршруту Порт-Петровск – Новороссийск. Она ехала в воинском эшелоне за взятку в 800 руб., сидя в маленьком купе проводника. Там уже находилось два офицера-добровольца. Через полуоткрытую дверь она видела и слышала, что делалось в вагоне:

«Визг женщин, топот пьяных ног, гармошка, балалайка, пьяные песни и ругань, беспрерывные скандалы. […] На остановках к вагонe подходили всякого рода подозрительные штатские. К ним выходили офицеры и вели переговоры о покупке сельдей, муки, торговались, ударяли по рукам, из рук в руки переходили деньги. Никогда в жизни нельзя было себе представить более отталкивающего командного состава, чем тот, который мне пришлось наблюдать в эти двое суток переезда. Спутники мои в вагоне – два офицера добровольца были единственно порядочными представителями военной касты деникинского вагона. Они не кутили, не торговали, жили исключительно на выдаваемое жалование и вели полуголодный образ жизни. С болью в душе они жаловались мне на порядки, которые создавались в армии и выражали опасение, что с такой армией победа будет чудом. […] Мне думается, что большая ошибка всех современных рассказов и воспоминаний о вражеском стане это непременно часто притянутое за уши описание врагов непременно сплошь состоящими из негодяев. К сожалению, там были люди идейные, искренно заблуждающиеся, но они к счастью были очень редкими экземплярами и вероятно дорого поплатились и физически и морально за свою веру в торжество победы над большевиками»322.

А в Краснодаре она отметила среди массы бедствующих беженцев только две относительно благоденствующие группы – военных и «сочувствующих» спекулянтов, наживавших громадные суммы на разных поставках для деникинской армии.

Но можно ли подозревать генерала Эрдели в том, что при случае он смог бы поучаствовать в расхищении казенных средств? Как злостный казнокрад, вероятно, нет. Он все же человек принципов. И, кроме того, несколько отрывков из его «листков» немного проясняют его линию поведения в этом вопросе.

Во время Ледяного похода, уже во главе трех полков конницы, которую нужно обеспечивать фуражом, он, съезжая из казачьей хаты, забыл там свой бумажник с казенными деньгами, паспортом и подаренным Марой образком святого Сергея.

Он послал офицера, и тот привез все, но до этого момента генерал сильно волновался: «Ты подумай, казенные деньги, паспорт и твой образок, с ума сойти можно» (17.04.1918)323.

23 февраля 1919 г. он сделал запись: «Больше всего меня заботит денежный вопрос – расходы здешних [т.е. переведенных из Баку в Порт-Петровск – О.М.] отрядов и т.д. У нас прижимисто насчет денег, и я боюсь лишнего израсходовать»324.

Можно предположить, что он мог согласиться на некое коммерческое предприятие. Вложить деньги в надежде получить доход. Возможно, используя возможности, открывающиеся его служебным положением: информация, каналы. Но вульгарно взять деньги из, так сказать, полкового ящика? Нет однозначно.

Материальное положение одного из ключевых генералов Вооруженных сил Юга России оставляло желать лучшего большую часть времени его пребывания в этой армии. Некоторые отрывки из его дневников достоверно расскажут об этой стороне жизни белогвардейского генерала. Генерал недоедал, страдал от безденежья, мерз в дни 1-го Кубанского похода, во время командировки в Закавказье:

«Сейчас достали кусок хорошего сала свиного. Ел с удовольствием, это по теперешним временам лакомство»

(22.03.1918)325.

Обращаясь к Маре:

«Затем маленькая подробность, чтобы ехать к тебе надо одеться в штатское и как можно проще. Все это безумно дорого. Долгов у меня очень много» (7.07.1918)326.

«Сижу в вагоне начальника дороги, с ним поеду в Петровск отдельным поездом. […] Сейчас обедал на вокзале. Купе у меня старое, скверное, грязное, но есть стол, и очень тепло.

Сумерками поеду ужинать к Леонтовичам и Байковым и, если можно, устроюсь у них ночевать, а то мне без простынь, без всего спать на грязной лавке не хочется. Если им неудобно, то конечно вернусь в вагон. Не первый раз ночевать в грязи. Сейчас с одним офицером устраиваемся пить в вагоне чай. Купил булку (6 руб.) и две слоеные рогульки (7 руб.), и так недурно.

Съел щи и котлету и заплатил 35 руб. да за хлеб черный 5 руб.

– итого 40 руб. да чай 3 руб. – 43 руб. Возмущение просто»

(21.02.1919)327.

«Ужасно боюсь только, что замерзну. У меня нет полушубка, но что делать. Есть твоя верблюжья фуфайка, теплые твои же носки, шинель шведская, куртка и непромокаемый плащ» (27.02.1919)328.

«Душу надрывают мне дети мои в Елисаветграде, если живы будут, то ведь надо о них думать. Ведь я им единственной опорой буду. Пока вот, все мать и мать у них, а я ничего, но потом, жена и слаба будет, и все они будут на моих плечах.

Георгию 4-го апреля этого года будет 18 лет. Сандрику будет 2 июля этого года 15 лет. Мусе будет в ноябре этого года года, а Ване в июле 27 лет. Младшие уже совсем будут почти взрослые, куда их девать, чем кормить и воспитывать. Загадывая вперед – совсем беспросветно. Одна надежда, что время придет – выяснится, и по обстоятельствам придется поступать тогда, а теперь все равно ничего не придумаешь. Но больно и тяжело на душе. […] А у меня самого нет ничего за душой, да и распродать нечего. Лишь бы хоть год этот они просуществовали, а там… неужели же никакого просыпа не будет. Если бы не вопрос средств, то я бы не так беспокоился за будущее» (5.03.1919)329.

«Сижу в пальто, холод собачий, ноги как лед, сыро, неуютно. […] Ужасно хочется сладкого чего-нибудь, но все так дорого. Куплю себе изюму (киш-мыш) и орехов, это обойдется, кажется, по фунту всего 8 рублей» (5.03.1919)330.

«Перекладывая свои вещи, с нежностью посмотрел на две пары башмаков. Хотя они и не важны, а все же, быть может, твоим девочкам пригодятся. Если не будут годны – продам, все деньги. Ты знаешь, я с удовольствием бы ограбил какого-нибудь комиссара большевика с деньгами, правда. В бою, в столкновениях, ценой своей же собственной жизни. И эти деньги бы пригодились про черный день» (8.03.1919)331.

Когда он решился на возвращение в Баку, то в вагоне попутчики-инженеры угостили его рыбными котлетами, яйцами и чаем. А на вокзале в Дербенте были такие вкусные бараньи котлеты в томате и с рисом, и он не удержался и поужинал в тот вечер второй раз. Он, никогда раньше не зацикливавшийся на еде, написал, как бы оправдываясь: «Ужасно есть хочется мне целый день. Обеды и ужины такие легкие, что всегда впроголодь немного»332.

И только уже будучи Главноначальствующим его материальное положение улучшилось. Он посылал в Екатеринодар для Мары через офицеров, ехавших туда, не только «листки», но и яйца, масло, вино.

Вернемся к оценкам, прозвучавшим в мемуарах Чхеидзе.

Генерал Н-ский отрицательно охарактеризовал, кроме всего прочего, и заключенное генералом Эрдели соглашение с грузинским правительством о пропуске белых войск через Грузию по причине его позорности: «позорит честь русского имени и русского оружия». Хотелось бы выслушать предложение генерала Н-ского о том, как следовало бы поступить в этой ситуации. Пересечь границу, сметя пограничные кордоны, и начать боевые действия против правительства Грузии?

В.А. Добрынин вспоминал, что Эрдели добился от грузин разрешения пройти по территории Грузии до Батума вооруженными, а там сесть на пароходы, отходящие в Крым. Но вопреки этому соглашению его армия была разоружена, интернирована и помещена в лагеря. По-видимому, это результат той постоянной внутренней борьбы между грузинскими политиками, когда принятое на самом верху решение могло быть несколько раз пересмотренным. Нечто подобное случилось и годом ранее, когда через Кавказский хребет в Грузию отступали беженцы и армия Терского совнаркома.

В Крыму приказом от 25 апреля 1920 года генерал И.Г.

Эрдели был переведен в резерв чинов при Военном управлении.

В событиях крымского этапа Белого движения на Юге о нем не осталось никакого следа. По-видимому, это связано с его длительным отсутствием на территории России после эвакуации из Грузии. Он вернулся в Крым на корабле «Русь» только 24 августа 1920 года333.

Оставшись не у дел, Эрдели позаботился о своей семье, вывезя из Елисаветграда жену и младших детей. В эмиграции жил в Париже с законной женой Марией Александровной и детьми. Поскольку Эрдели был музыкально одаренным человеком, прекрасно играл на фортепьяно, это позволило ему некоторое время служить аккомпаниатором в ресторане «Кунак», который открыл дядя его жены, родной брат Софьи Андреевны Толстой – Андрей Андреевич Берс334. В 1927 году выступал как аккомпаниатор на показе фильма «История России в картинах, начиная со Смутного времени». Потом он приобрел автомобиль и стал шофером такси. По свидетельству эмигрантки Лидии Анисимовой, таксисты считались хорошо зарабатывающей элитой русской эмиграции, и они щедро помогали инвалидам и безработным335.

В 1923 году (по другим данным в 1928 году) Иван Георгиевич овдовел, и в тот же год женился на Анне-Амате Шиллинг, урожд. Бенкендорф, той самой из числа его «симпатий», существовавших до знакомства с Марой.

В 1929 году Эрдели был избран председателем Херсонского объединения Союза русских дворян; с 1930 года – член общества взаимного кредита «Союз», председатель правления акционерного общества «Русский дом»; с этого года назначен председателем Союза офицеров – участников войны во Франции; с 1934 года – начальник 1-го отдела Русского общевоинского союза (РОВС). В 1938 году начал деятельность в Комиссии по расследованию дела Скоблина в качестве ее председателя336.

Генерал И.Г. Эрдели умер на 68-м году жизни 7 июля года. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Генерал И.Г. Эрдели умер в эмиграции, а его дневники продолжали пылиться в хранилище партархива Ростовского обкома партии. Они уже стали самостоятельным фактом истории.

Даже если бы Иван Георгиевич не занимал того положения в Белом движении и эмиграции, они сами по себе стали бы ценным свидетельством о том времени. Кроме основного содержания, рассказавшего о личности генерала и его жизни, в них немало частностей, деталей, позволяющих событиям почти столетней давности ожить.

Эрдели так и не стал знаковой фигурой в истории Белого движения. Чем же он отличался тех, кто вошел в шот-лист антибольшевистского сопротивления – от погибших Маркова, Корнилова, Дроздовского, Каппеля и благополучно убывших в эмиграцию – Кутепова, Врангеля, Шкуро? По-видимому, для этого нужна не храбрость и не военное мастерство, а способность отдаться этой войне, убедить других, что как важно быть вместе и громить «краснопузое» быдло, уничтожать его и чувствовать вкус пролитой крови. Эрдели был человеком другого склада. Об этом определенно свидетельствует его дневник. Его воротило от «бесчеловечностей», он не чувствовал специфику гражданской войны – пресекал мародерство, стоял за традиционную дисциплину, не стремился слиться со «стрелецкой» массой, его мысли постоянно вращались вокруг намерения оставить армию. Популярность в той войне обеспечивали совсем другие качества.

При этом с личным темпераментом у Ивана Георгиевича проблем не было. Однако горячий нрав генерала, его эмоциональность и страстность «сделали» этот дневник. Глазами Ивана Георгиевича мы видим время того конфликта и понимаем, что могли переживать в это время люди. Плывя на рыбачьей шхуне по Каспийскому морю вместе с уральскими казаками, он слушал рассказ одного из них о том, как был арестован красными, как бежал, был пойман, опять бежал: «Знакомые рассказы.

Сколько пережитых волнений, страданий, смертных ужасов, между тем никого не удивишь – всем все знакомо и рассказы-то слушаются с интересом, но без волнения и большого участия»337.

Мы – другое дело. Для нас его текст с оголенными нервами, наверное, лучший учебник по истории Гражданской войны в России. Клубок образов и ощущений, связанных с ней, отличаясь оттенками, наполняет собой значительную часть записок.

Без этой страсти не было бы ни самих текстов, ни их глубоко эмоционального и информативно многообразного содержания.

ПРИЛОЖЕНИЯ

1871 год. Февраль 25.

Прошло два года, любезное мое семейство, как я прекратил мои заочные советы тебе!

В два года многое изменилось. Помимо моих предположений и многое устроилось по-моему желанию.

В прошлом году в октябре родился сын Иван1. Обстоятельство это изменило мое распоряжение по имению и по вашему наследству. Надо было укоротить ваши наследства, и вместо трех участков земли для сыновей и одного для матери сделано четыре участка для сыновей и [надо] уменьшить для матери. Дочерям увеличен капитал для приданого. Все это находится подробно в Духовном моем Завещании от 14-го Генваря 1871 года.

Состояния Ваши однако ж остаются таки весьма достаточны, чтобы жить без нужды при здравом разуме, а без разума и миллионер – нищий. Судя по теперешним ценам на аренды, самым низким, каждый из вас, сыновей, будет получать чистого дохода от 3-х до 4 тысяч годового дохода. Мать будет жить в Эрделиевке и получать за свое и за наследства от меня не менее трех тысяч.

Иван Георгиевич Эрдели род. 15 октября 1870 года Дочери будут получать доход не менее как по 1200 руб.

Словом раздел сделан по всей строгой справедливости. Базис для благополучия вашего готов, да пошлет Вам Бог ум и добродетели, и Вы счастливы, с такою уверенностью я перейду в вечность.

По духовному завещанию не имеется еще полный капитал для ваших сестер. Для Ольги2 есть и сегодня, для Веры [положено] начало, для Лели4 ничего еще нет; но этот недостаток пополнится из доходов не во многие лета помимо ваших надобностей для воспитания и для службы, а словом до вашей надобности приступить к разделу имения и до замужества или совершеннолетия моих младших дочерей. Не будет надобности прибегать к займам для выдела сестер, а если Богу угодно будет продлить мою жизнь, то я устрою и сам их состояние. По меньшей мере, будет остаток с ежегодного дохода со всего имения до 4-х тысяч, и состояние дочерей приобретется скоро.

Выдел старших сыновей не должен быть ранее, как наступит ему 24-й год. Это необходимо в интересах не только всего семейства, но даже и в интересах каждого старшего сына:

при выходе дочерей в замужество, а еще более при выходе из заведений на службу старших сыновей, необходимо помимо содержания на службу еще накопить в несколько тысяч для экипировки в Гвардию или в статскую службу. Где ж взять эту экипировочную сумму? Ведь если делать раздел для старших сыновей, то надо выделить и меньших! Из этого произойдет то, что у меньших будет дохода более чем надо на их содержание – воспитание, а старшие должны войти в долги! Само собой разумеется, что меньшие не должны быть жертвою старших, как это гибельно случилось со мной, но доходы меньших братьев только тогда должны оставаться в их пользу, когда будет совершеннолетие – 21 год Павлу5 и 14 лет для Ивана. Дочери Ольга Георгиевна Эрдели род. 13 февраля 1853 года Вера Георгиевна Эрдели род. 12 ноября 1859 года Леонида Георгиевна Эрдели род. 13 июня 1868 года Павел Георгиевич Эрдели род. 24 июля 1861 года должны получать свои проценты с 18-летнего возраста, будет ли капитал налицо или не будет.

Есть долги в Земском Банке: из Никольского перевожу на Эрделиевку 7.000 р. [вставка: или менее] и в Михайловку на двух меньших сыновей в 18.000 [вставка: теперь меньше]. Но если долги уплачиваются своевременно, как из наследства каждого будут оставаться и доходы в малолетствах или в первых их чинах, то до приема ими имений эти долги можно уплатить усиленными взносами за удовлетворением приданого дочерям.

Еще есть мое желание – но это уже не зависит ни от моих средств, ни от распоряжений – зависит оно от доброго согласия и благоразумия сыновей и участия матери. Следует купить земли Леониде Никаноровне как Копанки, так и Эрделиевскую часть. Достигнуть этого легко при доброй воле обоих сторон:

стоит заложить в банке Копанки и Эрделиевку и выплатить матери. Можно, пожалуй, это сделать и из доходов… Покупка эта с одной стороны [нрзб], с другой стороны тем выгодна, что уничтожает все столкновения родных, убивающих характеры и самые дорогие семейные чувства. Чем менее зависимость по состоянию между членами семейства, тем вообще семейство счастливее.

Леонида Никаноровна еще на половине своей жизни.

Для нее независимость необходима. Она может принять такой образ жизни, что всякое отношение к старшим детям будет ее тяготить, а как ее земли в связи со старшими сыновьями, и старшие сыновья могут быть женаты, то естественно, что называемый капитал для нее лучше. Лучше капитал и для раздела между детьми. Лучше и в таком случае, если бы она пожелала одному из детей дать более чем другим. Не советую ей отдавать земли зятьям. Зять будет стеснен между двух братьев как Копанка, а тем более как Отрадовская земля. Отдача этих дач в чужие фамилии стеснит сыновей и прижмет, возродит раздоры у сестер с братьями. В непреложности этих последствий я совершенно уверен, и если бы обстоятельства оказались благоприятны, отдавать дочерям материнские земли натурою, то это будет временное удобство, последствия возьмут свое, и окажется непременно нехорошо. Что если зятья впустят посторонних людей? Разве я мало перенес от бывших соседей – Кузьминских, Патриных?.. А я был менее зависим, чем будут зависимы мои сыновья. Без соседей, конечно, быть нельзя, скажут, но положение этого имения таково, что чужой элемент обоюдно невыгоден.

Все, что я стараюсь пояснить, не есть плод фантазии или вещи неисполнимые – оглядитесь, не спешите, и Вы все удостоверитесь, что я продумал, прочувствовал все ваши пользы так глубоко практически, что отклонение от моих советов всегда будет вредно и более того, оно будет впоследствии неисправимо.

А чтобы удостоверить Вас фактически о совершенной легкости выполнить мои наставления, я перейду к наглядным выводам, что я Вас оставляю в том удовлетворительном положении, что не надо даже усилий, чтобы достигнуть благополучных результатов, но надо только умеренности, благоразумия, для которых я и старался вас воспитать.

Перейду к доходности имения.

Нынешние мои аренды малы, потому что давни; в настоящее время аренда земли далеко выше. Я выставляю цены доходов меньше, чем они есть теперь у соседей, и делаю это для того, чтобы по истечении старых сроков моих аренд при новых контрактах цены не были менее, а без сомнения будут более.

Так, например, за земли Эрделиевскую, Копанскую и Никольскую с Ранговою полагаю за десятину 2 руб. 50 коп., за землю Михайло-Любавскую по 2 р. 50 коп., которую уже по этой цене и сделаю условие.

Я не сомневаюсь, что через пять-шесть лет от нынешнего года цены увеличатся не менее как на 50 к. за десятину. Но и при этой цене в 2-50 руб. имение будет давать следующий доход, а именно:

Исключая из этого дохода 1.900 р. на уплату процентов в Земский Банк и на налоги в 1.600 руб., остается чистого дохода 13.500 р. – Если Егор выйдет в Гвардию легких полков, то ему достаточно 2.000 р. в год, если в кирасиры 1-й бригады, то 3.000 р. – Яше достаточно отнюдь не больше 2.000 в год. Для воспитания младших сыновей и двух дочерей достаточно 4. руб.

На содержание дома – две тысячи, пятьсот – для матери.

– Из означенного верного дохода, следуя указанному расходу, ежегодно остается в экономии от 2.500 до 3.000 на приобретение приданого для двух дочерей в 40.000 руб.

Если удастся мне, в чем я вижу в будущем большое затруднение, еще заключить новые контракты, то должен по моему расчету оставаться и небольшой капитал в Елисаветградском банке. Я стараться буду, чтобы сыновья не выходили в отставку, то есть чтобы имели верный доход на службе. Не стоит брать плуг в руки ранее 40 лет или даже служить по выборам общества. Последнее вреднее первого. Поэтому советую арендное хозяйство и после меня. Не увлекаться комфортом, который надеетесь найти в деревне – здесь труд и труд неблагодарный для молодости или без внешней помощи при женитьбе.

Итак, кроме удовлетворительного содержания всех сыновей дочерям легко составить приданое без всяких залогов имения, а по выдаче приданого дочерям и при разделе имения каждый сын будет получать от 3.500 до 5.000 руб. дохода, что мало для семейства, а достаточно для одного, даже оставляя и копейку на черный день.

Будучи обер-офицером и полным, без родителей, помещиком, я имел доход до 1.500 руб., но мои доходы надобились для других [детей] по распоряжению еще матери, и я получал по службе содержание 800 руб., и жил недурно, а главное, не задолжал никому ни одной копейки; оттого впоследствии, когда судьба вызвала меня в отставку, то при всех неблагоприятных обстоятельствах, неурожае 1833 года, я по сделанной на службе привычке не мог уже увлекаться мотовством, идя терпеливо со своими делами; езжал в Петербург, за границу, два раза женился еще, и всем тем не только не промотал наследства, но нажил для Вас семерых имение, которое каждому из вас сыновей принесет доход в три раза больший, чем я имел в молодости и по наследству.

Из этого Вы можете заключить, что если бы у меня были такие же обстоятельства, то есть доходы (до тридцатилетнего моего возраста), какие я Вам оставляю, то, несмотря на большое мое семейство, я мог бы Вам приобресть вдвое и втрое более, чем теперь оставляю.

Изложив кажется мне как дальше действовать после меня с доходами, я перейду к воспитанию младших детей; – Веру отвезти в Петербургский Институт, Попу [Павла] – за границу, а с самыми младшими еще нельзя ничего определенного предпринять.

Веру желаю держать в Институте не более 4-5 лет, и Веру бы, не закончив курса, перевести ее года на два в Швейцарию или Италию, если она будет любить пение. Попу полагаю держать в Женеве не менее 4-х лет или 3 года, так, чтобы ему было время подготовиться в Петербурге для казенного заведения около года. Цель этого воспитания, конечно, новые языки, без которых, как теперь и литература договорилась, «нет спасения». Я много об этом прежде писал, а теперь скажу только, что я требую и знать иначе не хочу, как только то, чтобы каждый мой сын говорил бойко и знал иностранный язык, не менее одного. Следует так поступать и с меньшим сыном Иваном. О дочерях так же думаю. – Ваню можно отдать за границу и ранее, чем других, лет в 8 и не позже 9-тилетнего возраста. Тогда можно его продержать там не менее 5 лет, и в таком возрасте он усвоит языки французский, английский и немецкий достаточно, да и для здоровья полезнее.

Окончательно образовывать Попу и Ваню конечно надо в Петербурге, другим местам я не верю и более «собранию» в Одессе. – Одесса довольно уже убила Эрделиев. В Петербурге они [сыновья – О.М.] усвоят и мысль, что надо служить, то есть работать. Они будут всегда видеть там юношей, которые приготовляются для государства и общества. От Москвы и до Одессы они увидят только тех фатов, которые, проповедуя о социализме и комунизме, отрицая собственность, чтобы на оставленную им отцами собственность распутствовать, пренебрегать и дичиться порядочного общества. Конечно, в ресторации гораздо легче быть героем, чем в обществе образованных людей, да даже на балах и в порядочных семействах.

О службе Попы и Вани я ничего не могу предсказать, а потому и настаивать. Но их воспитание окончательное и служба могут идти под надзором или советами старших братьев и матери, так как я требую, чтобы они, Попа и Ваня, знали языки новые практически да свой отечественный для чего и перевезти их в Петербург, а с этими познаниями и рациональными науками конечно будут пригодны для всякой службы. По особенному же их вдохновению могут избрать Университет или хорошее специальное заведение, а по роду образования и службу. С новыми языками можно составить хорошую и скорую карьеру в морской службе и по министерству иностранных дел. Собственной материальной поддержки у них довольно для всякой службы.

В эти два года перерыва моих записок в семействе все находится благополучно. Ольга вышла замуж6, прочие дети на своих местах, как упомянуто прежде.

О.Г. Эрдели состояла в первом браке за П.А. Зелёным; во втором – за Сепичем.

Но, к сожалению, экономические средства семейства хоть и находятся еще в прежнем виде, но будущее однако ж, несмотря на мой скромный расчет по ценам 1871 года, в нынешнем 1873 году немыслимо. Расчеты эти были основаны на отдаче Миролюбовки для здешней земли, а Михайло-Любовка была мною сдана по означенной цене. Падение аренд произошло от известных причин: неурожаи, неустойка рабочим и юридические причины более всего, – законы лишили гарантий земельную собственность.

Эта печальная неожиданность для всех владельцев ниспровергла все мои надежды, описанные в 1871 году. Там показан, повторю, скромный расчет в 17 тысяч кроме провизии, теперь без всякого продовольствия нельзя надеяться на доход всего имения более как в 13.000.

Высчитывая 2.000 процентов в банк и около тысячи налогов, выйдет доход в 13.500 с материнской частью, или лучше сказать недвижимостью. Имение, судя по старым контрактам, давало бы четырем сыновьям 11 тысяч, то есть без малого на каждого сына почти по три тысячи в год. Такой доход конечно был бы немал еще, но к несчастью и на этот доход нельзя рассчитывать, во-первых, потому что арендаторов на земельные имения нет, и собственное хозяйство решительно невыгодно и дурной посесион7 для молодых воспитывающихся или служащих людей. Во-вторых, в прежнем 1871 году расчеты составились из лишка против расхода до 6 тысяч в год. И, следовательно, не было надобности закладывать имения для выдачи приданого дочерям. Но теперь при падении аренд на половину почти, может быть придется заложить хозяйство. В таком случае надо заложить имение, и, следовательно, доходы уменьшатся еще на половину, и каждому сыну придется доход вполовину меньший, то есть от полутора до 2000 дохода! Что ж делать, люди живут и таким и меньшим доходом.

Possession – владение, в данном случае речь идет об аренде, т.е. временной передаче права владения на свою собственность.

Залог имения я постараюсь сделать сам, но если жизнь моя прекратится ранее, то я намерен сделать план залога, и приложу его к этим запискам.

Скажу только мимоходом, что 7.000 долгу на Никольском по духовному завещанию я переводил на Эрдельевку при прежнем расчете, а теперь надо долг оставить, хоть Эрделиевка будет заложена, по-моему предположению, на 15.000. Постройки в Эрделиевке стоят более означенных долгов.

Дай Бог, чтобы эти последние предположения мои к худшему не сбылись: чтобы я успел отдать в аренду все имения выгоднее, чем полагаю теперь.

За деньгами для экипировки в Гвардию остановка Егору быть не может: не сомневаюсь, что в Елисаветградском банке останется несколько тысяч, хотя, по-моему имению, можно будет для этого найти деньги из доходов. Для экипировки ему необходимо от 3-х до 4-х тысяч с лошадьми, смотря в какой полк он выйдет. Для экипировки Якова также необходимо до 1.200 руб. с шубкой из тех же источников.

Что касается до экипировки дочерей при замужестве, то я надеюсь, что мать для них соберет необходимую сумму из доходов, пока еще есть два младших сына. Подобному расходу старшие сыновья не могут подвергаться, так как их доходы будут малы и едва-едва достаточны для собственного их содержания. Но если бы к несчастию средств экономии не было достаточно, то взять сколь возможно меньше из капиталов, назначенных по духовному завещанию дочерям в наследство.

Два года я не брал этих записок в руки. Теперь я слаб после болезни и постараюсь быть кратким.

В прошлом году отданы вновь в посесию [т.е. во временное владение – О.М.] Эрделиевка, Копанки и Ранговая. Уничтожив движимость, бывшую у пассионеров [т.е. у арендаторов – О.М.], я мог кое как удовлетворить огромные и часто неожиданные расходы. Имения Эрд[елиевка], Коп[анки] и Ранговая с движимостью давали прежде ровно 7.000. По теперешним же торгам они отданы за 7.500.

Перемен к лучшему мало, да я предвижу и падение цены на Михайловскую землю, во всяком случае, горевать еще нечего. По-моему расчету, соображаясь с теперешними ценами, наследство каждого сына будет давать от 3-х до 4 тысяч чистого дохода. – С таким доходом можно жить хорошо, но надо благоразумия моим детям. Я пессимист и в последнем случае подозрителен.

В прежних моих планах я рассчитывал заложить имения в Земский Банк на столько, чтобы выдать приданое двум дочерям. Но [теперь] я вижу, что это имело бы дурные последствия.

Я полагал заложить Эрделиевку за 15.000 и Михайловку переложить и взять 23 тысячи и всего 38.000. Но время и надобности показали, что можно обойтись без залога. – Для Веры уже есть около 10.000; другой десяток можно собрать до ее замужества. Леля так мала, что и этот капитал нетрудно будет собрать.

Залог имения был бы гибелен для всех детей, несмотря на мои мелкие извороты (?) по долгу. Пришлось бы всему имению платить 4.000 [руб.] процентов, да налогов не меньше 2.000. Доход же нынешний год – 15.500; следовательно на расход останется на всех 8.000 – гораздо меньше, чем я назначил – от 3 до 4.000 на каждого сына Перемены в семействе: Гога выходит в офицеры8, Ольга родила дочь9: Попа посылается в морское училище, а Ваня принят в кандидаты на пажа. Если удадутся эти два последних предприятия, что Попа и Ваня будут воспитываться на казенный счет, то это немалое облегчение в расходах, не менее как на 1.500 руб. в год и более.

После перенесенной мною болезни я ослаб и не имею надежды на возвращение прежних сил по преклонности лет.

Если бы удалось мне прожить несколько лет, я мог бы собрать Георгий Георгиевич Эрдели (1854-1885) был принят в лейб-гвардии Кирасирский Его Величества полк.

Ольга Георгиевна Эрдели родила 1 января 1876 года дочь Валентину.

для Веры полное, по духовному, наследство, и тем облегчил бы семью управиться с делами по-моему распоряжению.

При назначении опекунов упросить Петра Петровича Эрдели.

Отрывок из писем-дневников И.Г. Эрдели Говорят, на Украине разъезжает какой-то эрцгерцог Фердинанд Австрийский, женатый на русской, и пропагандирует [себя на] престол Украины вместо Скоропадского, что на этой почве возникают между Германией и Австрией недоразумения. Уж не знаю, верно ли это. Вообще слухов и сведений отовсюду много, и трудно разобраться в их достоверности, так как теперь самое невероятное бывает и осуществляется. Доносятся оружейные выстрелы оттуда, куда посланы войска. Сейчас 12 часов дня. Началось сражение. Дай бы, Господь, чтобы с нашими маленькими запасами патронов удалось сделать дело.

Я и Марков не пошли, так как пришлось послать наши полки по частям, и мы остались – иначе нельзя. Дай, Господи, удачи нам.

С отвращением все больше и больше думаю об этой междоусобице. Когда же ей конец – отчаяние одно.

Нам разрешены месячные отпуска в особых случаях. Если удастся на месяц ехать, отправлюсь искать тебя, хотя бы пришлось весь месяц потерять. Надо только особый случай найти, – чтобы не совестно было уезжать на такой длинный срок. Теперь положение таково, что в сущности мы висим на волоске. Неудача если будет сегодня, то при отсутствии патронов (а их можно расстрелять все сегодня) поправить эту неудачу вскоре нельзя, а это будет громадное впечатление для большевиков – наше поражение – первое поражение. Ах, патроныпатроны! Чтобы мы могли только поделать с нашими молодцами, если было бы много патронов, если бы было чем стрелять вдоволь, при нашем опыте и умении ничто и никто нам не был бы страшен. Ведь мы, Марочка, ну, правда, молодцы. Духу у нас много, а главное – выдержки, умения, опыта боевого. Понимаешь, душа моя?

Ты не думай, что я хвастаюсь, но, правда, наши походы и бои в кольце большевиков, без сочувствия населения с крохотными средствами, со всевозможными препятствиями, без железных дорог и [среди] во много-много раз превосходящего нас врага. Эти походы и бои – такая страница исключительная, что второй такой не найдешь. А сколько брожений, сколько слабых духом, сколько убитых, раненых, больных, сколько невзгод, холода, вшей, отчаянных положений – а все-таки стоим, держимся, закалились.

И конечно если бы не сволочь большевики, у которых было все в руках – и люди, и ружья, и патроны, и сахар, и перевозки по железным дорогам (броневые поезда), автомобили и все-все – то мы бы! Никто живой не ушел – все были бы переловлены. И потом их много, а нас была горсть. Если Господь даст благополучно закончить эту эпопею, то уж действительно будем честно и горделиво вспоминать минувшее, и ты, Марочка, оценишь, что в идее сохранения единой и неделимой России в борьбе против большевиков и против немцев – душой я не покривил. И ты оценишь это больше, чем кто-либо другой, потому я знаю твой образ мысли, я знаю, как ты ценишь верность тому, что дорого, чему обязан, и что составляет честь и долг совести.

Люблю в тебе это благородство мыслей гражданина, моя любимая. Я знаю, что ты и любовью и жизнью моей пожертвуешь, лишь бы твой Ванюшенька остался честным и исполнительным по совести и чести своего долга до конца. Люблю тебя за это и горжусь тобой. И мне легче, меня поддерживает в моих мыслях, решениях, действиях твое подобное направление.

Много во мне бывает и бывало слабостей, колебаний, которые я закладываю в моих листках одной тебе, но у кого не бывает сомнений, кто видит и знает и чужую душу, но я за собой знаю, что как я не колеблюсь, как не сомневаюсь, а все-таки с честного и достойного пути я не сверну, и помоги мне в этом Господь и ты, моя радость, прелестная моя Мара.

Этот вопрос с немцами у меня шаток. Мне по душе полное отчуждение от них и не вступление с ними ни в какие компромиссы и сношения, а ум подсказывает, что быть может было бы практичнее на них опереться, а потом их сбросить. Ну вот это «сбросить» не по плечу теперь, а дело будущего России – совместно с народом и всеми русскими людьми. Но когда это будет? Пока солнце взойдет, роса глаза выест. И простит ли русский народ тем, которые с немцами шли наводить порядок в России – не простит.

А в конце концов у меня безнадежное чувство, что все равно мы побеждены и от немецкой власти теперь не уйдем никак – как ни старайся, и единственная борьба теперь – это борьба подпольная для сплочения русских сил, и для изгнания большевизма нужны немцы. И так надо пользоваться немцами для уничтожения советской власти, а избавившись от нее, возбуждать тихо, потом все больше и больше патриотизм русского народа, чтобы в известный период времени сбросить немцев.

Это государственная задача России. А нам, маленькой кучке людей, остается идти честно, с немцами не знаться и предпочесть обратиться в мирных граждан, чем иметь с немцами какое-либо общее боевое дело в качестве союзников и помощников. Но сила вещей заставит соприкоснуться с немцами, и мы можем очутиться на одном поле сражения против большевиков с немцами, и тогда что будет, так нам и быть.

Выстрелы артиллерии гудят. Сейчас получил донесение, что к нам что-то двигается. Много их подлецов, на всех не напасешься, отовсюду вылезают как тараканы. Конечно, в одном месте дернут, так везде отойдут, но надо это сделать, и дай, Бог, чтобы сегодня это удалось нашим молодцам. А у меня совсем конницы не осталось. Вытягиваю с позиций черкесов к себе. Давно уж большевикам следовало сделать одновременное наступление всеми силами. Неужели они, наконец, додумались до этого, а главное сумели исполнить это. Печально, если так, ну и за то, если мы их побьем, то будет меньше бойни. Но нравственное поражение было бы основательное – это гораздо важнее. Теперь идут томительные часы неизвестности и ожидания – как-то там, как протекает бой, от него мы и зависим, хоть мы и в трех верстах.

3 часа дня. Бой все идет, выстрелы слышны. Сведений пока точных никаких нет. Из того, что так затягивается дело, заключаю, что большевики упираются. Деникин поехал руководить. Он человек опытный, положение его не запугает, но патроны-патроны. Этот ужас как камень сидит у меня на сердце.

И если [даже] сегодня будет ладно, то завтрашний день все-таки не обеспечен. Проклятые патроны.

Дождь прошел, грязно, солнце, погода дивная, птицы щебечут, воздух чистый, пахучий, а на душе смутно и темно.

Бывало на фронте сколько раз смутно, бывало и беспокойно и даже трагично, но тогда я все знал о тебе, и ты была около меня, а теперь не то: то чувствую тебя, а то ужасы всякие лезут [в голову], и чудиться, что нет тебя совсем, умерла – убита, и такое жестокое беспощадное одиночество. Закрадывается чувство, что я лишний – не для чего жить и существовать на свете. И бодришься, берешь себя в руки, молишься, утешаешь себя через силу, а тоска – тоска, отвращение жить какое-то. Все постыло, все надоело, и чего мне хотеть, чего ждать, разве я не получал уже в жизни все то, что может только мечтать человек, благодаря твоей любви, благодаря тебе единственной, несравненной. И так часто думается, что уж скорее бы выяснилось – один на свете или не один.

И если один, то мне и конец один, раньше или позже, но этот конец сумею устроить раньше. И так скучно и тяжко изжито, все испробовано и только с тобой и к тебе неисчерпаемый источник радости, сладости, счастья и бесконечного, чудного разнообразия и свежести жизни.

Милый, ну где ты, жива ли, Мара моя. И курить стал, папиросы сам кручу, и куришь и легче как-то. Хочется вина подчас. Был в церкви сегодня. Мысли пустые, не молилось, разглядывал людей, глаза скользили по всем подробностям и мужчин, и баб, их одежде, сапог, лиц и просто безучастно – стоишь и спрашиваешь себя – зачем пришел.

10 часов вечера. Сведений о бое что-то нет. Мы своих большевиков оттеснили, а вот там, в большом бою что было, неизвестно до сих пор.

10 часов вечера. Подробностей еще нет, но большевиков прогнали и, кажется, с треском. Ну, слава Богу. Теперь будет успокоение на некоторое время. Спокойной ночи, моя радость, любимая, целую тебя нежно, нежно, ну со всей своей нежностью, милый.

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Герб рода Эрдели Дом Эрдели в имении Мостовое Георгий Яковлевич Эрдели (1807-1876) Мара Олив в возрасте 20 лет.

Фото Малявин Ф.А.

Портрет М.К. Олив Мара Свербеева (слева) и Вера Андреевская. 1913 г.

Санкт-Петербург Интерьеры дама Андреевских Санкт-Петербурге Вторая слева (в клетчатой юбке) – Мара Свербеева.

Франция. Около помещения Русского Дома. 1929 г.

ПРИМЕЧАНИЯ

Центр документации новейшей истории Ростовской области (далее – ЦДНИРО). Ф. 12. Оп. 3. Д. 1312. Л. 6, 7.

Там же. Л. 186-187.

Там же. Л. 124.

Там же. Л. 151, 156.

Там же. Л. 100, 106, 139.

Там же. Л. 86-87.

Там же. Л. 93.

Там же. Л. 13.

Там же. Л. 169-170.

Эрдели Г.Я. Воспоминания. URL: http://www.mosjour.ru/index.php?id= (дата обращения 23.03.2011) Эрдели // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 86 томах ( т. и 4 доп.). СПб., 1890-1907. Т. XLI. С. 1.

Государственный архив Ростовской области (далее – ГАРО). Ф. 243. Оп. 1.

Д. 33. Л. 163.

ГАРО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 39. Л. 5.

Там же. Л. 17.

ГАРО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 33. Л. 242.

ГАРО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 40. Л. 379.

Цит.: Калиновський В.Н. Рід Ерделі. Повернення із забуття. Генеалогокраеведческий очерк. Николаев, 2012. С. 63.

Жизнеописание выдающихся деятелей лесного хозяйства России. Век девятнадцатый. URL: http://www.lesnyk.ru/vek19_7.html Эрдели Г.Я. Воспоминания // Московский журнал. История государства Российского. 2009. №1(217).

Там же. С. 66.

Восьмой ребенок – Александра – умерла в 1858 году, не достигнув годовалого возраста.

Государственный архив Одесской области (далее – ГАОО). Ф. 143. Оп. 1.

Д. 7. Л. 1.

Там же. Л. 4 об.

ГАРО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 37. Л. 71.

ГАОО. Ф. 143. Оп. 1. Д. 7. Л. 9.

Николаевский кадетский корпус // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. XXI. С. 108.

ГАОО. Ф. 143. Оп. 1. Д. 7. Л. 6.

Энгельгардт А.Н. Из деревни. 12 писем. 1872-1887. М., 1956. С. 207.

Калиновський В.Н. Указ. соч. С. 63.

ГАОО. Ф. 143. Оп. 1. Д. 7. Л. 5.

Там же. Л. 6.

Там же. Л. 5.

По данным родословной Тулубевых, составляемой современными представителями этой семьи, отец Леониды майор в отставке Никанор Ефимович Тулубьев род. в 1825 г., поэтому ее рождение в 1843 г. выглядит более вероятным. Кроме того, ее детьми там числятся Георгий, Леонида, Яков и Иван, хотя даты рождения указаны в ряде случаев иные, чем в родословной Эрдели, напр., Георгий рожден в 1862, Леонида в 1867, Яков и Иван – в 1870. Повидимому, сведениям в этой их части доверять нельзя. См.: URL:

http://www.tulubieva.ru/about.htm (дата обращения 24.10.2013).

База данных сайта «Родовое гнездо», редактор – М. Линниченко. URL:

http://rodovoyegnezdo.narod.ru/Kherson/Erdely.html (дата обращения 12.10.2013).

Георгия Яковлевича нередко называли Егором, и часть детей его писались по отчеству Егоровичи, другие Георгиевичи.

ГАОО. Ф. 143. Оп. 1. Д. 2. Л. 116 об.-117.

Там же. Л. 104.

Манвелов Н.В. Обычаи и традиции Российского Императорского флота.

М., 2008. С. 163-164.

Кировоградский областной музей. Ф. 6485. АИ № 1050. Цит. по: Калиновський В.Н. Указ. соч. С. 64-65.

Цит. по: Калиновський В.Н. Указ. соч. С. 64.

Оводов Александр Николаевич (род. 30.3.1844). Окончил Нижегородский кадетский корпус (1863 г.), Павловское военное училище (1864 г.) и Михайловское артиллерийское училище (1865 г.). В 1875 г. произведен в капитаны, в 1877 г. – в подполковники, в 1881 г. – в полковники, а в 1895 г. – в генералмайоры. Участник Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. С 1879 г. командир 17-й конноартиллерийской батареи, с 1892 г. – 29-го драгунского полка, с 1895 г. – 2-й бригады 12-й кавалерийской дивизии. С 1896 г. командир 2-й отдельной кавалерийской бригады. 12.12.1900 г. уволен в отставку с производством в генерал-лейтенанты.

Семёнов-Тянь-Шанский П.П. Детство и юность // Русские мемуары. Избр.

страницы. 1826-1856 гг. М., 1990. С. 402, 488-490.

Вадимов Е. Корнеты и звери («Славная школа»): очерки. Белград, 1929.

URL: https://archive.org/details/kornetyizvierisl00vadi (дата обращения 12.08.2013).

Трубецкой В.С. Записки кирасира: Мемуары. М., 1991. С. 210.

Там же. С. 82.

Кропоткин П.А. Записки революционера. М., 1988. С. 78-79.

Известие об избрании гетманом Украины Скоропадского, бывшего кавалергарда и командира конной гвардии, И.Г. Эрдели сопровождает ремаркой, что он также владелец гостиниц в Орле и Белгороде. Вот быть помещикомземледельцем, как все Эрдели или как зять Мары В.М. Андреевский, это благородно, но содержателем постоялого двора – это не по-гусарски. В Болгарии, где был проездом в Салоники для переговоров с союзным командованием на Балканах, генерал встретил сослуживцев по Генеральному штабу, которые успели послужить в украинских частях у Скоропадского и Петлюры, а теперь хотели бы присоединиться к Добровольческой армии, но боялись, что будут вопросы по поводу их подданства и службы. Он адресовал им на бумаге гневную отповедь: «А что думали раньше. Уж эта слабая, неустойчивая интеллигенция, дряблая, безвольная, все готовы продать, лишь бы только достигнуть собственного, личного спокойствия и благополучия.

Близорукие люди, дальше своего носа ничего не видят» (ЦДНИРО. Ф. 12.

Оп. 3. Д. 1312. Л. 228). При личном общении генерал, отличавшийся деликатностью, по-видимому, говорил обычно несколько иное, например, что службой можно искупить ошибки, рожденные тяжелыми обстоятельствами.

ЦДНИРО. Ф. 12. Оп. 3. Д. 1312. Л. 31.

Эрдели Г.Я. Воспоминания. URL: http://www.mosjour.ru/index.php?id= (дата обращения 23.03.2011).

ГАОО. Ф. 143. Оп. 1. Д. 2. Л. 155.

ГАОО. Ф. 143. Оп. 1. Д. 28. Л. 162.

Там же. Л. 177, 188.

Там же. Л. 247 об.

Толстая С.А. Дневники: В 2-х томах. Т. 1. 1862-1900 гг. / Сост. и коммент.

Н. И. Азаровой и др. Вступит. статья С. А. Розановой. М., 1978. С. 134-135.

Там же. С. 140.

Там же. С. 141.

Сухотина-Толстая Т.Л. Дневник / Сост. и автор вступит. статьи Т. Н. Волкова. М., 1979. С. 214-215.

Толстая С.А. Указ. соч. Т. 1. С. 207.

Там же. Т. 1. С. 548.

Цит. по: Опульская Л.Д. Лев Николавеич Толстой: Материалы к биографии с 1892 по 1899 год. М., 1998. С. 61.

Кузминский Дмитрий Александрович (1888-1937) окончил училище правоведения; коллежский асессор, чиновник Министерства юстиции; в годы войны с Германией корнет л.-гв. Драгунского полка. С 1919 года в Вооруженных силах Юга России; член Особой следственной комиссии о преступлениях большевиков. Из Новороссийска эвакуирован за границу. Умер в Югославии. Волков В.С. Офицеры русской гвардии. URL:

http://www.maxknow.ru/images/upload/articles60/405.htm (дата обращения 05.03.2013).

ЦДНИРО. Ф. 12. Оп. 3. Д. 1312. Л. 20.

Волков С.В. Офицеры российской гвардии: Опыт мартиролога. М., 2002. С.

555.

ЦДНИРО. Ф. 12. Оп. 3. Д. 1312. Л. 63.

Малиновский И.А. Воспоминания. Екатеринодарский дневник, декабрь 1919 – март 1920 гг.: Рукопись. Подлинник хранится у потомков внучки И.А.

Малиновского Марианны Цезаревны Шабат (1922-2009). С. 10.

В 1918 году И.А. Малиновский невольно оказался на развилке политических путей. Когда получил предложение от Н.П. Василенко и академика В.И. Вернадского вступить в Украинскую Академию наук, согласился. Но вскоре после возвращения из Киева на конференции кадетской партии в Екатеринодаре голосовал за резолюцию о единой России. Когда об этом узнали в Киеве, то исключили его из списка предполагаемых первых украинских академиков.

Вагонный полукондуктор – это проводник, обслуживающий два вагона.

ЦДНИРО. Ф. 12. Оп. 3. Д. 1312. Л. 24.

Центр документации новейшей истории Краснодарского края (далее – ЦДНИКК). Ф. 2830. Оп. 1. Д. 958. Л. 4.

ЦДНИРО. Ф. 12. Оп. 3. Д. 1312. Л. 83.

Так же. Л. 136-137.

Там же. Л. 14.

Сенявская Е.С. Бытовая религиозность на войне (На примере двух мировых и советско-афганской войны) // Менталитет и политическое развитие России. М., 1996. С. 135.

Государственный архив Краснодарского края (далее – ГАКК). Ф. Р-411сч.

Оп. 21. Д. 252. Л. 35.

ЦДНИРО. Ф. 12. Оп. 3. Д. 1312. Л. 30.

Там же. Л. 65.

Там же. Л. 23.

Там же. Л. 41.

Там же. Л. 47.

Там же. Л. 105.

Там же. Л. 31.

Там же. Л. 165.

ЦДНИКК. Ф. 2830. Оп. 1. Д. 958. Л. 6.

ЦДНИРО. Ф. 12. Оп. 3. Д. 1312. Л. 157.

Там же. Л. 221.

Там же. Л. 52.

Там же. Л. 163.

Там же. Л. 79-80.

ГАКК. Ф. Р-411сч. Оп. 2. Д. 221. Л. 17; ЦДНИРО. Ф. 12. Оп. 3. Д. 1312. Л.

175.

ЦДНИРО. Ф. 12. Оп. 3. Д. 1312. Л. 168.

ЦДНИКК. Ф. 2830. Оп. 1. Д. 958. Л. 26; ЦДНИРО. Ф. 12. Оп. 3. Д. 1312. Л.

168, 175, 225-226.

ЦДНИРО. Ф. 12. Оп. 3. Д. 1312. Л. 169, 224-225.

Платонов О. Терновый венец России. Николай II в секретной переписке.

М., 1996. С. 316. Командир 14-й кавалерийской дивизии И.Г. Эрдели оказался причастен к неприятностям некоего Княжевича, к которому императрица относилась с симпатией. По-видимому, речь в письме шла о генерал-майоре Д.М. Книяжевиче.

ЦДНИРО. Ф. 12. Оп. 3. Д. 1312. Л. 138.

Российское зарубежье во Франции (1919 - 2000). Биографический словарь/ Под общей ред. Л. Мнухина, М. Авриль, В. Лосской. В 3 т. М., 2008. Т. 3. С.

611.

ЦДНИРО. Ф. 12. Оп. 3. Д. 1312. Л. 98.

Национальный архив Республики Адыгея. Хранилище документов новейшей истории. Ф. П-1293. Оп. 1-л. Д. 66. Л. 45.

Потомками В.Н. Олива занимались сотрудница Керченского музеязаповедника Наталья Власовна Небожаева и тамбовский краевед Валентина Андреевна Кученкова.

Уваров П.Ю. Социальная история французского дворянства на перекрестке герменевтики и эмпиризма // Французский ежегодник. 2001. С. 12.

Zylberberg M. Capitalisme et catholicisme dans la France moderne: la dynastie Le Couteulx. Paris: Publications de la Sorbonne, 2001. Р. 172-173.

Ellenberger M. Le marquis et la marquise de Cubires taient Larue // Chevilly-Larue. № 122. Juin 2011. P. 31.

Небожаева Н. Крымское семейство Олив. URL:

http://bospor.com.ua/site/article/id/3518/print Полынкин А. Семейство Олив на Орловской земле. URL:

http://maloarchangelsk.bezformata.ru/listnews/semejstvo-oliv-na-orlovskojzemle/6115136/ См.: Гершельман А. Моя служба камер-пажем при дворе Императора Николая II // Кадетская перекличка. № 64-66. 1998. URL: http://allerleiten.

livejournal.com/647932.html (дата обращения 22.01.2013).

Орловский мудрец, опередивший время. Сб. науч. статей. Орел, 2011. С.

182.

Государственный архив Тамбовской области (далее – ГАТО). Ф. 161. Оп.

1. Д. 7357. URL: catholic-tambov.ru›load/0-0-0-3- По мнению сотрудников ГАТО Вера Константиновна Андреевская была урожденная Стахович. Но тут допущена ошибка. Ее сестра Наталья Константиновна, урожд. Олив, была второй женой Александра Алексеевича Стаховича (1856-1919), овдовевшего в 1912 г. после смерти жены Марии Павловны Васильчиковой от туберкулеза. А.А. Стахович покончил с собой 10 марта 1919 г. в Москве. О его самоубийстве писала в своем дневнике М.

Цветаева. В одном из последних разговоров он называл себя одиноким стариком. Вероятно, что Наталья Константиновна не находилась в это время при нем.

Андреевский В.М. О моем сельском хозяйстве: воспоминания. Воронеж, 2006. URL: http://www.grad-irsanov.ru/source.php?id=doc.andreevsky.myselhoz Российское зарубежье во Франции (1919 - 2000). Т. 3. С. 215.

Коган Д.З. М.А. Врубель. М., 1980. С. 144-148.

Российский государственный архив литературы и искусства (далее – РГАЛИ). Ф. 427 (Рачинские). Оп. 1. Д. 3133. Копии писем из фонда Рачинских переданы сотрудницей Тюменского музея изобразительных искусств И.

Яблоковой.

Боханов А.Н. Савва Мамонтов // Вопросы истории. 1990. № 11. С. 63.

РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 1. Д. 3128.

РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 1. Д. 3128.

Гершельман А. Указ. соч. URL: http://www.xxl3.ru/kadeti/pazheski.htm# gershelman ЦДНИРО. Ф. 12. Оп. 3. Д. 1312. Л. 224-225.

Там же. Л. 169.

Там же. Л. 112.

Там же. Л. 212.

Там же. Л. 227.

Там же. Л. 232.

Там же. Л. 1-2.

Там же. Л. 24-25.

Там же. Л. 212.

Там же. Л. 84-85.

Там же. Л. 169-170.

Там же. Л. 116.

Там же. Л. 163.

Там же. Л. 125.

Баженов А. Там флейты фебовой серебряные звуки, там и проклятых сребреников звон… («Серебряный век» как отражение революции). URL:

http://www.rospisatel.ru/bashenov1.htm ЦДНИРО. Ф. 12. Оп. 3. Д. 1312. Л. 60-61.

Там же. Л. 60-61.

Там же. Л. 233.

Там же. Л. 164.

Там же. Л. 57-58.

Там же. Л. 82-83.

Там же. Л. 31-32.

Там же. Л. 31-32.

Там же. Л. 244.

Там же. Л. 73-74.

Там же. Л. 61-63.

Там же. Л. 67-69.

Там же. Л. 176.

Там же. Л. 187-188.

Лукомский А.С. Очерки моей жизни // Вопросы истории. 2001. №5. С. 103.

Воспоминания К. Чхеидзе о событиях Гражданской войны на Тереке.