«Е.А. Ерохина ЭТНИЧЕСКОЕ МНОГООБРАЗИЕ В ЦИВИЛИЗАЦИОННОМ И ГЕОПОЛИТИЧЕСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ РОССИИ Новосибирск 2014 УДК 323 (571.1/5) ББК 66.3 (2Рос).5 Е 785 Е. А. Ерохина Е 785 Этническое многообразие в цивилизационном и ...»

В этом интеллектуальном контексте в европейской геополитической науке формируется так называемая прикладная геополитика, которая ставит в центр анализа конкретное региональное пространство. Наиболее известной школой, представляющей это направление, является французская, объединившая большую группу географов, историков, социологов и политологов вокруг журнала “Геродот” и получившая название “внутренней геополитики”. В целом это направление может восприниматься как противоположность традиционной геополитике, так как в центре внимания оказывается не государство, а человек в условиях геополитического пространства. Идейное обоснование “внутренняя геополитика” находит в трудах французского геополитика В. де ля Блаша, полагавшего человека основным субъектом геополитического действия7.

Применяя геополитический анализ для объяснения региональных явлений, современные французские авторы рассматривают пространство как элемент развития человека, которое может актуализироваться или не акЗамятин Д. Н. Власть пространства и пространство власти С. 67.

Моро-Дефарж Ф. Введение в геополитику. М.: Конкорд, 1996. С. 142.

Этническое многообразие как геополитическая проблема туализироваться как политический фактор8. Закрепляя антропологический подход в исследованиях, представители этой школы уходят от жесткого географического детерминизма, уделяя значительное внимание анализу исторических факторов, коммуникации людей, денег, товаров и символов. Геополитическое пространство региона в этом подходе предстает как географическое и символическое единство, порожденное историей проживания населения на данной территории. Геополитическое пространство исследуется как феномен, сотворенный деятельностью человека и “артикулированный” им посредством символов и образных презентаций9.

В постсоветской России геополитика как политически неангажированный подход только складывается. Она формируется не столько вокруг институциональных структур, сколько вокруг социальных сетей. Так, например, одним из удачных состоявшихся проектов следует признать Интернет-проект “Русский архипелаг”, объединивший таких исследователей как М. В. Ильин, А. И. Неклесса, В. Л. Цымбурский, С. Н. Градировский, Б. В. Межуев, А. Н. Окара и многих других экспертов.

Формируются региональные геополитические школы. Одна из них, ориентированная на применение методов макроистории в исследовании геополитических процессов, возникла на рубеже 1990–2000-х гг. в Новосибирске (Н. С. Розов, А. А. Изгарская, Ю. Б. Вертгейм).

Современная российская геополитика остается в высшей степени идеологизированной. В советский период геополитика как научная дисциплина находилось под запретом. Когда ограничения на изучение геополитики исчезли, появился спрос на традиционный для России континентализм, представленный в учениях славянофилов и евразийцев. Континенталистский полюс российской геополитики представлен ныне в работах “почвеннически” ориентированных экспертов, ученых и политиков (А. Г. Дугин, А. С. Панарин, Н. А. Нарочницкая). На противоположном полюсе идеологического спектра – группа либерально ориентированных экономистов и политологов, близких российской власти и бизнес-элите (В. Л. Иноземцев, И. Е. Дискин, О. В. Гаман-Голутвина).

Как интеллектуальное движение, рожденное на стыке академической науки и идеологии, геополитика пытается “усидеть на двух стульях”, сохраняя известную двойственность: с одной стороны, обладание статусом академической научной дисциплины, с другой – принадлежность к политике вне зависимости от того, сознательно ли она формируется или осуществляется стихийно. Однако, как полагает Д. Н. Замятин, сами геополитические Бабков А. Иконографический подход в работах французских геополитиков // Власть. 2010. № 7. С. 70.

Моро-Дефарж Ф. Указ. соч. С. 142.

исследования не являются политическими текстами в прямом смысле этого слова10. Полагая самоопределение в конкретном географическом пространстве необходимым актом установления властных отношений11, геополитика привязана к географической карте мира в том виде, в каком она сложилась после эпохи Великих географических открытий. Геополитика помещает вновь открываемое в уже сформированную Великими географическими открытиями картину мира, выполняя общезначимую культурную функцию сохранения целостности картины мира, несмотря на увеличивающийся объем информации.

Строго академические геополитические исследования связывают карту с письменной интерпретацией. Таковы, например, исследования Х. Маккиндера и К. Хаусхофера, накладывающие текст (смысловую интерпретацию) на географическое изображение. В этом случае географические образы формулируются в смысловом поле взаимодействия картографических изображений и смысловых интерпретаций12.

Однако геополитика всегда сохраняет возможность отделения языка от картографической основы. Попадая в систему особых языковых концептов, например идеологических (колониализм, империализм, перманентная революция или построение социализма в одной отдельно взятой стране), географические понятия (Европы, Азии, Америки, России, Китая) могут вообще утрачивать связь с традиционной географией. Аналогичный механизм наблюдается, например, в процессе художественного творчества: литературного, музыкального, изобразительного13.

Примером такого отделения может служить долгая жизнь биполярной модели мира, рожденной эффектом идеологизации географического пространства. Так, в период противостояния западного и восточного блоков образ СССР ассоциировался на Западе с империей зла, а дихотомия либерализм – коммунизм из идеологической постепенно трансформировалась в морально-этическую. Эта модель, оформленная в соответствующую идеологическую оболочку, стала инструментом политического действия западных государств в идеологической войне против СССР.

Как и всякая дискурсивная деятельность, геополитика является порождением той культуры или цивилизации, в интересах которой она артикулирует свои цели и стратегии, в социокультурный контекст которой она включена как часть политической жизни соответствующего общества, на языке которой она продуцирует геополитические интерпретации. ВзаиЗамятин Д. Н. Власть пространства и пространство власти. С. 57.

Этническое многообразие как геополитическая проблема мосвязь пространства и языка прослеживается в различного рода текстах, от письменных до изобразительных, порожденных культурой и имеющих весьма значительный потенциал влияния на геополитическое действие.

Механика геополитического действия заключается в последовательности следующих шагов: 1) зарождение образной проекции в социокультурном контексте соответствующей культуры (цивилизации), включающая идеологическое наполнение образного содержания; 2) артикулирование государством или группой элит программы действий; 3) геополитический акт. Стоит отметить, что осуществленный акт предполагает рождение новых образных проекций, таким образом, механизм проектирования начинает работать по принципу обратной связи.

В своей дискурсивной ипостаси геополитика опирается на концепты, заимствованные либо синтезированные из понятий смежных областей знания, таких как география и политология: геополитическое пространство, центр, периферия, граница, образная проекция (образ). К геополитическим концептам также относится серия научных по содержанию и мифологических по структуре конкретных образов стран и регионов, содержащих географическое пространство в свернутом виде: “Запад”, “Восток”, “Евразия”, “Россия”, “Китай” и т. д.. Миф предлагает экономичные с точки зрения мышления механизмы восприятия, переработки, хранения, трансляции и воспроизводства информации. Позитивной стороной мифологического мышления является также его процедурный характер, содержащий алгоритм действий в определенном контексте.

С точки зрения дефиниции геополитических категорий и понятий весьма интересен словарь геополитических терминов, разработанный Д. Н. Замятиным. Опыт работы с ним позволил определить базовое для геополитики понятие географического образа как устойчивого представления, формирующегося в результате человеческой деятельности и являющегося моделью определенного географического пространства, созданной для достижения определенной цели. В этом определении содержатся такие важные черты, как максимальное сближение идеального образа с реальностью, функциональная направленность на цель, определенный консерватизм образа14.

Разновидностью географического образа является геополитический образ – целенаправленное и структурированное представление о географическом пространстве, включающее характеристики, маркирующие его с политической точки зрения15. Например, геополитический образ России в начале 1990-х гг. содержал характеристики большой по территории и весу Замятин Д. Н. Власть пространства и пространство власти. С. 324.

в мировой политике страны, обладающей военной мощью, высокой культурой, значительным человеческим потенциалом, однако имеющей инертную социально-экономическую структуру и дистанцированную от народа власть. Этот образ провоцировал ассоциативную связь с компрадорскими режимами в развивающихся странах и побуждал международных партнеров России к манипулятивным стратегиям по отношению к действующей в тот момент власти.

После распада СССР образ России дополнился характеристикой непредсказуемости в отношениях с другими государствами – столь непоследовательна и противоречива была внешняя и внутренняя политика России.

Так, например, правление Б. Н. Ельцина, начинавшего свою постсоветскую карьеру Президента России в качестве демократа и реформатора, отмечено весьма неожиданными действиями, противоречащими заявленной им либеральной линии. Один из таких актов – въезд российских миротворцев из корпуса ООН по поддержанию мира в бывшей Югославии в Приштину (Косово). Россия никак не воспользовалась в дальнейшем этим актом, однако обострение ситуации укрепило многих европейских политиков во мнении о ней как о весьма своенравном и непоследовательном партнере.

Неслучайно в эти годы широкое хождение приобрели примитивные, даже архаические стереотипы, например, образ медведя, подчеркивающий непредсказуемость в геополитическом образе России. Имеющий этнические, по преимуществу финно-угорские, корни, широко разрекламированный в партийных целях “Единой Россией” как символ мощи, мудрости и доброты, на Западе этот образ насыщен чрезвычайно негативными по содержанию чертами агрессивности, неуклюжести, карикатурности.

Образы различных пространств, стран, регионов не равнозначны друг другу. Словарь Д. Н. Замятина содержит определения ядерного и периферийного географических образов. Ядерным именуется развивающийся географический образ, взаимодействующий с другими и способствующий формированию новых. При этом под развитием понимается детализация составляющих образ элементов, его смысловое уплотнение, насыщение “рельефными” очертаниями. Периферийным называется образ, формируемый в зоне ядерного географического образа и способствующий его быстрому развитию16. При сохранении неизменного места объекта на географической карте может меняться содержание образов конкретных стран и регионов и их место в образной иерархии.

Наиболее показательным примером взаимодействия ядерного и периферийного образов является выделенный Замятиным в традициях когниЗамятин Д. Н. Географические образы: словарь // Империя пространства: Хрестоматия по геополитике и геокультуре России. М.: РОССПЭН, 2003. С. 687.

тивной географии периферийный образ Восточной Европы, построенный на контрасте с Западной Европой. Восточная Европа, смещенная на край образной карты Европы, выглядит сомнительным, лишенным качественного своеобразия регионом в силу этнической лоскутности. Историческая память ее народов отсылает к различным по происхождению “местам памяти”: с одной стороны, к Риму, с другой – к преемственной Риму Византии, с третьей – к варварской варяжской Скандинавии. Бывшая периферия больших империй – Римской империи, Византии, Золотой Орды, она предстает как субстрат, который окультуривается величественными соседями17.

Такой образ формируется в эпоху становления капиталистической миро-системы с западно-европейским финансовым и политическим центром, когда восточно-европейские страны по мере усиления экономической зависимости от западных соседей приобретают качество полупериферии.

При этом Восточная Европа выступает периферией Западной Европы не только в геополитике, но и в цивилизационной компаративистике, социальной философии, социологии, например, существует концепт “Другой Европы”, который служит для обозначения стран Центрально-Восточной Европы как стран “второго эшелона” модернизации18.

Еще одним значимым концептом геополитики является понятие ментальной карты. В англосаксонской традиции ментальная карта определяется как “карта окружающего мира в сознании личности, отражающая ее знания и предубеждения. Такая карта отражает индивидуальные восприятия и предпочтения в отношении различных мест и представляет собой результат процесса получения, классификации, хранения, воспроизведения и распознавания информации о пространственном расположении”19. В континентальной традиции понятие ментальной карты интерпретируется как репрезентация пространства в коллективном сознании, порожденная культурой и отражающая групповые представления о географических объектах, размещенных в нем. В качестве примера ментального картографирования можно привести феномен границы между Европой и Азией.

Если границы других материков очерчены береговой линией соприкосновения суши и моря, то разделение Евразии на две части света представляет собой довольно умозрительную операцию. В древности граница проходила по Эгейскому морю, Дарданеллам, Мраморному морю, Босфору и Черному морю. Но далее, начиная с Кавказа, граница не считалась точЗамятин Д. Н. Культура и пространство: Моделирование географических образов. М.: Знак, 2006. С. 103–105.

Федотова В. Г. Модернизация “другой” Европы. М.: ИФРАН, 1997.

Улунян А. А. Новая политическая география: переформатируя Евразию.

М.: ИВИ, 2009. С. 16–17. Цит. по: Mental map // Mayhew S. A. Dictionery of geography.

Oxford, 2004.

ной и по сей день проводится условно. С древности и до наших дней она несколько раз смещалась с запада на восток. В античности и средневековье граница проводилась по Керчи и р. Дон. С середины XVIII в. границу проводили по Дону, затем по Волге и далее по Каме, Чусовой, а от 55 параллели – по водоразделу Уральских гор до самого Ледовитого океана. В природе между Европой и Азией нет резкого перехода: климат, почвы, растительный и животный мир вдоль сухопутной границы Европы с Азией такие же, как и у границы Азии с Европой.

Основание границы было найдено в XVIII в. В. Н. Татищевым в геологической истории Земли, и с тех пор граница проводится по водоразделу рек Уральского хребта. Разделение единого Уральского региона на “европейскую” и “азиатскую” части создавало географам неудобство, так как разрывало целостный горный массив, показывая пол-Урала на географической карте Европы, а другую половину – на карте Азии. Еще более сложной, почти неразрешимой, выглядит проблема проведения такой границы по Кавказу.

Граница между Европой и Азией не раз становилась предметом спора географов. Уже в середине XIX в. А. Гумбольдт предложил отказаться от попыток внести ясность в эту проблему, так как границы между Европой и Азией, по его мнению, не существует. Немногим позже Н. Я. Данилевским и В. И. Ламанским была высказана идея искусственности выделения Европы и Азии. Точку в этом споре попытались поставить уже в XX в.

П. Гуру (“Азия”, 1956) и У. Паркер (“Европа: как далеко?”, 1960), предлагая устранить разделение Евразии на Европу и Азию и рассматривать Европу как субконтинент Евразии. Однако инерцию традиционных геоисторических понятий “Европа” и “Азия”, ставших достоянием культур многих народов, преодолеть не удалось. Повышают ли географы статус Европы до самостоятельного континента или понижают до азиатского полуострова, исторические и культурные образные репрезентации оказываются весомее научных аргументов и географических реалий20. В действительности основание ментальной границы между Европой и Азией составляют не географические, а культурно-исторические и идеологические реалии, структурирующие пространство с целью разделения его на сферы символического, политического и технологического влияния.

В словаре Д. Н. Замятина геополитическим пространством именуется конкретное пространство, структурированное посредством взаимосвяЧибилев А. А. Евро-Азиатская граница: история вопроса и современные представления // Информационный портал всероссийской общественной организации Русское географическое общества. [Электрон. ресурс]. Режим доступа: http://www.

rgo.ru/2011/02/evro-aziatskaya-granica-istoriya-voprosa-i-sovremennye-predstavleniya.

занных геополитических образов. В таком определении геополитическое пространство предстает как упаковка международных отношений, а его структура – как отражение комплекса исторических, экономических и культурных факторов. Совокупное влияние таких факторов рождает геополитическую ситуацию – результат развития данного пространства21. В качестве примера, поясняющего взаимосвязь выделенных понятий, Д. Н. Замятин ссылается на итоги Второй мировой войны, сформировавшиеся в результате переговоров СССР, США и Великобритании на Ялтинской и Потсдамской конференциях 1945 г. Так, на структуру раздела геополитического пространства Восточной Европы повлияли не только послевоенные реалии, но и обстоятельства довоенного, даже досоветского исторического периода. Образ СССР в глазах союзников включал две линии восприятия:

первая восходила к образу Российской империи как могущественной в военном и политическом смысле европейской державы, вторая – к образу режима личной власти И. Сталина и усиливала “азиатские”, т. е. отсылающие к деспотическим, агрессивным, нацеленным на конфронтацию элементам образа России (СССР). Это обстоятельство одновременно расширяло и делало неопределенным геополитическое пространство Восточной Европы, в котором территориальные претензии СССР (Прибалтика и Кенигсберг), неприемлемые для Великобритании, в глазах США выглядели естественными и обоснованными22.

Концептуальный каркас геополитического анализа базируется, как видим, на фундаменте взаимосвязанных, генетически восходящих к мифу и родственному ему искусству пространственных образов: Восток, Запад, Европа, Азия, Евразия, Россия, Китай и т. д. Образы пространства создаются культурой или цивилизацией, которая живет ими. Изменение обстоятельств жизнедеятельности людей трансформирует и сами образы, и их сочетания в зависимости от изменения целей деятельности. Географические образы формируются вместе со становлением культуры как часть идентификационной матрицы соответствующих ей коллективных сообществ.

Геополитические образы выделяются в качестве специфических пространственных моделей из общей среды пространственных (географических) представлений лишь после Великих географических открытий и утверждения гелиоцентрической картины мира, т. е. начиная с XVI в. Этот пространственный переворот в сознании человечества открыл возможность помыслить земной шар как единое целое. Глобус как мысленная проекция Земли послужил инструментальной моделью для образных манипуляций Замятин Д. Н. Власть пространства и пространство власти. С. 328–329.

с мировым пространством и его отдельными сегментами. Пространственное мышление в эпоху модерна выходит на новый уровень – уровень пространственного проектирования, который мы сегодня называем геополитическим.

Поэтому представляется правомерным выделять два толкования геополитики. Первое, дисциплинарное толкование, открывает возможность отождествить геополитику с наукой и видом специализированной деятельности, рожденным на стыке теории и политики в конце XIX в. Оно позволяет дать определение геополитики как области междисциплинарного научного знания, предметом которой является изучение взаимосвязи между географическим положением стран и регионов, с одной стороны, и их внешней и внутренней политикой – с другой. Второе, более широкое толкование, помогает увидеть геополитику как формирующийся в социокультурной атмосфере XVI–XVIII вв. общественный феномен, который можно охарактеризовать как тип пространственного проектирования, нацеленного на достижение желаемого для субъекта состояния географического объекта и связанных с ним реалий (ресурсов, характеристик населения, государственного состояния).

§5. Геополитика как пространственное проектирование Становление геополитики как типа пространственного проектирования обусловлено Великими географическими открытиями и выходом европейцев за пределы традиционной средиземноморской колыбели европейской цивилизации. До середины XV в. знания европейцев об азиатских землях за пределами Византии ограничивались отрывочными сведениями, обросшими легендами. Не лучше обстояло дело и в отношении регионов за пределами Северной Африки.

Интерес к Востоку был вызван коммерческими потребностями. Падение Византии ограничило торговые возможности европейцев. Особенно это коснулось возможности доставки товаров из Индии и Китая. Это переориентировало морские маршруты европейцев со средиземноморских на атлантические. К середине XV в. европейцы располагали достаточно надежными судами и средствами навигации. Кроме того, к этому времени они обрели совершенно новые инструменты: печатную книгу, географическую карту и огнестрельное оружие. Это стало их преимуществом в освоении мира за пределами Европы. Открытие Америки и других новых земель и маршрутов обеспечило приток в экономику европейских стран драгоценных металлов и дешевого труда, в том числе рабского. Последствия Великих географических открытий изменили представления европейцев о пространстве и своем месте в нем.

Этническое многообразие как геополитическая проблема Показательным примером такого изменения может служить ориентализм как система колониального господства над Востоком, установленная европейскими державами в Новое время. Для того чтобы сохранить выгодные условия товарного обмена, ими были взяты под политический контроль территории далеко за пределами европейского континента. Значимую роль в установлении западной гегемонии, по мнению Э. Саида, автора теории ориентализма, сыграли европейские наука и искусство. В концепции Э. Саида они предстают как орудия колониального дискурса, репрезентирующие “Восток” предвзято. Европа желала увидеть Восток как инертный, неспособный к саморазвитию, лишенный “западных” атрибутов свободы, прогресса и развития23. Ориентализм открыл перед европейскими странами и их народами возможность с позиции своего “морального” лидерства утверждать такой мировой порядок, который оказывался наиболее выгодным для них. Подкрепленный военной и экономической мощью, дискурс ориентализма становился основой европейской гегемонии, колониальной эксплуатации и империализма XVIII–XIX вв. Пример ориентализма демонстрирует действенность образного манипулирования концептами “Запад” и “Восток”.

Оперирование образами – визуальными и вербальными – составляет в широком социокультурном понимании геополитики ее метод. Целью его применения является освоение и присвоение пространства посредством географических образов как инструментов управления. Это позволяет выделить методический аспект геополитики. Суть геополитики как метода заключается в замене исходного громоздкого представления о географическом объекте компактным и экономным, удобным для манипуляции. При этом стоит отметить схематизм и нацеленность на достижение результата – трансформацию геополитического пространства в интересах субъекта.

Преследуется достижение перспективного, ранее не достигавшегося, иного состояния географических объектов и связанных с ними реалий с принципиально отличными от прежних параметрами. Пространство в данном случае выступают лишь в роли субстрата, будущая форма которого задается программой трансформации, заложенной в образе. Отсюда возникает не один, но множество образов одного и того же объекта, целый веер образных модификаций, так как каждая из них нагружена задачами “своего” проекта24.

Создание образа одного из сегментов пространства неизбежно влечет создание других, смежных или связанных с ним. Так, например, в период Саид Э. В. Ориентализм. Западные концепции Востока. Спб.: Русский мiръ, 2006. С. 170.

Замятин Д. Н. Власть пространства и пространство власти. С. 14.

Московского царства и последующей за ним Смуты формирование образа России как ядерного связано с формированием периферийного по отношению к ней образа Украины (у-крайны, о-крайны). Таким образом, моделирование географической реальности порождает цепь новых образов.

На образной карте есть плотные сгустки и разреженные участки, вызывающие интерес и требующие заполнения. Как правило, такие участки находятся на периферии, противостоящей центру не только пространственно, но и семиотически. Центр и периферия также являются значимыми геополитическими концептами. Периферия в семиотической традиции является условием возможности символического ядра социального целого. Данное положение распространяется в полной мере и на пространственные образы25.

Периферия маркирует границу между “своим” и “чужим”. Вне зависимости от того, насколько выражена сама граница, ее функциональное назначение заключается в конституировании порядка и целостности ядра.

При этом, как утверждают социальные психологи, сдвиг в восприятии от центра к периферии происходит на основе перехода от тонкой к грубой настройке26. Это означает, что центральные элементы структуры образа воспринимаются в индивидуально-типологической совокупности, тогда как периферия почти всегда типизирована, т. е. огрублена.

Граница остается символом неизвестного, неизведанного, непонятого.

Это зона, в которой действие привычных для “центра” норм ограничено, неполно, искажено. Законы, “нормальные” для центра, здесь не действуют.

Зона за пределами границы важна для существования целого еще и потому, что это территория Другого, без сопоставления с которым невозможно никакое “Мы”. Наличие “Других” подчеркивает положительные характеристики, которыми обладают “Свои”. В результате противопоставления “Своих” “Другим” растет групповая солидарность и чувство принадлежности, т. е.

формируется новое коллективное качество. Так пространственная граница, прочерченная в воображении, становится условием формирования нового качества социального субъекта, например, нации.

Убедительным примером такого формирования является американский фронтир. Понятие фронтира буквально означает границу между освоенными и неосвоенными землями. Свойством фронтира является изменчивость и подвижность. Иначе говоря, фронтир есть граница, движущаяся по воле субъекта. В истории и литературоведении этот термин обозначал Лотман Ю. М. От редакции: К проблеме пространственной семиотики // Труды по знаковым системам. 19. Семиотика пространства и пространство семиотики.

Тарту: Изд-во Тартусского гос. ун-та, 1986. (Ученые записки Тартусского гос. ун-та.

Вып. 720). С. 3–6.

Агеев В. С. Межгрупповое взаимодействие: Социально-психологические проблемы. М.: МГУ, 1990. С. 215–220.

Этническое многообразие как геополитическая проблема эпоху освоения американскими пионерами Дикого Запада. Значительный вклад в формирование данного концепта сыграла теория американского историка Ф. Дж. Тернера, предложившего теорию фронтира (1890 г.) в качестве концепции, объясняющей особенности исторического процесса развития США. Ф. Дж. Тернер полагал, что фронтир стал фактором, сформировавшим национальный характер американцев, самобытные социальные институты, дух предпринимательства и индивидуализма. Фронтир стал американским мифом, в ментальном пространстве которого американская душа находила и находит свои социокультурные истоки. Американская идея создавалась преклонением перед романтическим в идеале и агрессивным на практике историческим наследием.

История противостояния ковбоев и индейцев вышла далеко за пределы одной культуры. В XX в. победившая американская мечта распространила идею фронтира на весь остальной, неамериканский мир. Вместе с тем история фронтира примечательна тем, что показывает, как внешняя, пространственная граница преображалась во внутреннюю границу между действительным и желаемым, идеальным качеством личности. История ее преодоления – это история становления личности в художественных произведениях и становления национального характера целого народа.

Неопределенность фронтирных пространств потенциально содержит угрозу ядерным структурам, как образным, так и волне реальным. Импульсы, поступающие извне, бросают вызов центру, требуя от него определенных мобилизационных усилий. Если от модели перейти к реальности, то обнаружится необходимость применения технологий власти для интеграции фронтирных зон в режим внутренней периферии.

Ментальные образы пространств развиваются с хронологической задержкой. Это обстоятельство делает различие между внутренней и внешней геополитикой весьма неопределенным. Можно сказать, что граница между внешней и внутренней геополитикой в таких фронтирных зонах долгое время остается условной. Так, например, весьма сложно дать качественное определение характеру геополитических действий России в Сибири в XVI–XVIII вв. В этот период территории данного макрорегиона оставались, по сути, буферной зоной между Россией и Китаем. Если Китай и Джунгарию можно считать самостоятельными геополитическими субъектами, то статус подавляющего большинства небольших государств на территории Сибири, то объявлявших себя подданными России, то разрывающих эти отношения, а порой и находящихся в отношениях двоеданничества, весьма трудно определим. Каждый конкретный случай требует особого разбора.

Следовательно, и определение геополитики России как внешней либо внутренней в этом регионе должно определяться совокупностью конкретных исторических и политических факторов.

Смена режимов власти обусловлена вычленением личности индивида из общественного монолита и переходом к новой социальной структуре в Новое время. Новый тип власти опирается на право, закон и принцип всеобщего равенства. Его первоистоком в процессе перехода от феодальной к капиталистической модели общественной структуры послужил новый критерий эффективности власти: способность в короткие сроки мобилизовать большие массы людей на решение поставленных властью задач, организовывать и согласовывать их действия, подобно единому механизму. Власть, персонифицированная ранее фигурой монарха, князя, палача, выступает в новом формате от имени анонимной и безликой нормы. Она требует отказа от поддержания сословных перегородок и социальных барьеров, массового перемещения индивидов в пространстве, нового качества их полезности и управляемости. Для этих целей разрабатываются специальные техники и методики превращения людей в хорошо управляемые инструменты, создаются специализированные, легко локализуемые в пространстве институты:

армия, тюрьма, школа, больница (клиника). М. Фуко показывает, что конечной целью действия этих безличных, формально рациональных структур является послушание индивидов.

Новую рационально организованную модель власти отличают следующие черты: принцип централизованного управления, бюрократический характер принятия и реализации управленческих решений, унификация законодательства, тенденция к усилению равной ответственность всех перед законом, оформление стандартизованных государственных систем (образования, единой системы налогообложения, всеобщей воинской повинности и т. д.).

Модель локализации отражает мотивы “связи” индивидов с обитаемым пространством. Представляется правомерным выделение двух типов локализации, предпринятое С. А. Королевым при анализе технологии власти в России: естественное расселение и переселение27. Первый, естественный тип связан со свободным расселением населения по территории28. Он открывает возможность вступать в отношения с властью через свою сопричастность с местностью. Еще в древних манускриптах формулировка “земля того или иного народа” давала право на владение землей и возможность вести диалог с центральной властью, ссылаясь на эту связь29. Этот тип локализации основан на интересах индивидов, избирающих место и способ поселения исходя из собственных интересов и возможностей, а также традиций той культуры, к которой они принадлежит. Второй, принудительКоролев С. А. Бесконечное пространство: гео- и социографические образы власти в России. М.: ИФРАН, 1997. С. 19-20.

Замятин Д. Н. Амальгама // Империя пространства… С. 411–412.

ный тип – локализация под давлением власти. Он ориентирован на интересы государства, которое, будучи неспособным осуществить локализацию естественным путем, прибегает к мерам принудительного прикрепления населения к территории: депортации, тюремной (каторжной) изоляции, институтам крепостного права или паспортной прописки30. Два типа локализации отражают два основания власти: назначение служить средством самоорганизации сообщества и тенденцию превращения в орудие самовоспроизводства. В первом случае власть определяется целями, лежащими вне ее, т. е. общезначимыми целями. Во втором случае власть превращается в технологию собственного расширения31.

Осмысленное как пространство образного моделирования и технологическое пространство власти, географическое пространство способно выступать еще в одном качестве: в качестве арены политического участия коллективных субъектов истории. Оно становится таковым по мере освоения политическими сообществами и их элитами навыков геополитического проектирования. Можно выделить самые существенные из этих навыков.

Это, во-первых, распознавание географических реалий как политических;

во-вторых, ментальное структурирование пространства на основе пространственных моделей, “подсказывающих” своей образной структурой ту проблему, на решение которой должны быть направлены усилия общества;

в-третьих, это мобилизация народов и элит на решение общезначимых проблем32.

Классическими образцами такого политического участия могут служить антиколониальные движения, получившие широкий размах после Второй мировой войны в странах третьего мира. Перенесение образной модели “центр – периферия” на политические отношения между колониями и метрополиями позволило осмыслить их как отношения зависимости, что положило начало деколонизации и распаду империй. Следующим шагом в освоении этой модели стало экономическое осмысление отношений между “центром” (так называемыми развитыми странами) и “периферией” (так называемыми развивающимися странами) как отношений неравенства. Это дало возможность политическим элитам развивающихся стран объединять широкие массы населения, увлечь их волю необходимостью решения внутренних (здравоохранение, образование, равный доступ к социальным благам) и внешних (преодоление дистанции неравенства) задач.

Королев С. А. Указ. соч. С. 49, 160, 175, 181, 197.

Цымбурский В. Л. Дождались? Первая монография по истории российской геополитики… [Электрон. ресурс]. Режим доступа: http://www.archipelag.ru/geopolitics/ osnovi/review/wait Такое видение показывает исторически обусловленное представление о допустимости или недопустимости неравенства, о какой бы его социальной форме – политической, экономической или иной – не шла речь. В эпохи, предшествующие модерну, социальное неравенство рассматривалось как естественный и необходимый феномен, допустимость и признанность которого служила основой сословной системы структурирования общества. Эпоха модерна утвердила новые ценности, в системе которых равенство стало смыслообразующей, первой из числа определивших перспективу социальной трансформации идей: свободы, осознаваемой, прежде всего, как экономическая свобода, прогресса, понимаемого как развитие, и рациональности, отождествляемой с полезностью и эффективностью.

Повсеместное утверждение этих ценностей вызвало определенную унификацию культурных ориентаций вне зависимости от социокультурного контекста, на который они ложились. Победное шествие идей модерна, в том числе и за пределами породившей их Европы, побудило к жизни политические режимы, утверждение которых сопровождалось конфликтами, введением технологий авторитарной власти, в некоторых случаях – депортацией и даже геноцидом (ярким примером является режим Пол Пота в Камбодже). Несмотря на противоречие между идеологией и технологией, дух модерна дал невиданные прежде образцы социальной мобилизации широких слоев населения с целью преодоления неравенства.

Такое видение помогает выделить третий, акционистский аспект геополитики, позволяющий увидеть ее как форму политического участия широких масс, осознающих свою связь с пространством и нацеленных на преодоление обусловленного ею политического или экономического неравенства. В качестве конкретных требований люди могут добиваться решения гуманитарных (рост качества и уровня жизни), социальных (совершенствование социальной инфраструктуры) и экологических проблем. В то же время сохранение и увеличение дистанции между “центром” и “периферией” приобретает в современном мире характер “столкновения цивилизаций”, которое в крайних формах выражается в явлениях терроризма и экстремизма, с одной стороны, и массовой мигрантофобии – с другой. Это делает проблему глобального неравенства трудноразрешимой в ближайшей перспективе, что, однако, не снимает мобилизационного накала общественных движений, ибо здесь большую роль играют чувства: переживание обиды, ощущения несправедливости, возбуждения, вызванного эффектом эмоциональной вовлеченности.

Геополитическое пространство, осмысленное через призму трех указанных аспектов, предстает как диалектическая система, элементами которой выступают следующие противоречия между:

Этническое многообразие как геополитическая проблема – реальным географическим пространством и его символическиобразной репрезентацией;

– географическим пространством, на которое распространяется власть, и эффективностью ее техноструктуры на всех участках этого пространства;

– тенденцией унитарности, укрепляющей власть, и индивидуализацией земель и населяющих их народов, сопротивляющихся унификации;

– образным континуумом, мобилизующим общество на решение жизненно важных для него задач, и прагматикой власти, озабоченной эффективностью обеспечивающих ее самовоспроизводство механизмов.

Исходя из этого, можно охарактеризовать геополитику как способ образной репрезентации реального географического пространства и проектирования его развития с целью достижения желаемого для субъекта состояния. Субъектами в методическом аспекте проектной деятельности выступают индивиды – носители воли, сознания и творческой инициативы.

Они же являются акторами геополитических действий. Субъектами в акционистском аспекте геополитического проектирования являются сообщества и их элиты – носители коллективной идентичности и групповых интересов, действующие от имени политических, этносоциальных, цивилизационных общностей и иных социальных групп внутри общества. При определенных условиях некоторые из них, например политические сообщества, могут становиться субъектами геополитических действий. Субъектом в технологическом смысле всегда является государство, носитель суверенной власти.

В международных отношениях государства, как правило, выступают субъектами геополитических действий.

Как тип пространственного проектирования геополитика рождается в специфических социокультурных условиях, исторический контекст которых обусловлен следующими обстоятельствами:

1) Великими географическими открытиями XV–XVII вв., ускорившими прогресс научного знания и развитие новых технологий в Новое время (XVII–XIX вв.). Технология книгопечатания позволила наладить производство карт и книг по географии массовыми тиражами. Это обусловило переход от “чертежных” к “картографическим” моделям пространственного проектирования. Чертежная репрезентация пространства как дискретного, качественно разнородного, сжатого до “точечных” структур отдельных поселений, “разорванных” локусами пустоты, дополнилась, а в научногеографическом описании сменилась непрерывным, масштабированным, объективизированным картографическим моделированием.

2) Формированием дисциплинарной матрицы, основанной на подчинении анонимным, обезличенным структурам власти (XVII–XIX вв.).

“Клиническим симптомом” этого процесса можно считать зарождение в недрах монархического абсолютизма модели рациональной организации государственного управления. С конца XVШ в. она утверждается в принципе народного суверенитета и традициях светской легитимации государственной власти, которые дополнят, а со временем и потеснят из политической практики династийный монархический принцип организации власти и религиозное обоснование природы государства.

3) Подъемом активности социальных “низов” общества и коллективной мобилизацией широких слоев народа во второй половине XVII –XVIII вв.

в странах “первого” эшелона модернизации, в конце XVIII–начале XX вв. – в Новом Свете и странах Восточной Европы, во второй половине XIX– XX вв. – в странах Азии и Африки. Эти изменения сопровождались утверждением в общественном сознании идеи социального равенства и горизонтального товарищества, становлением наций современного типа как политических единиц, утверждением приоритета национальной независимости над прочими ценностями и интересами.

Понимание широты и неоднозначности научных категорий, рожденных необходимостью интерпретации глубинных изменений в обществе, требует уточнения их содержания. В первую очередь это касается категорий модерна и модернизации. Под модернизацией в дальнейшем будет пониматься вектор социальных изменений, действующий в направлении перехода от распределительной к рыночной модели экономики, от сословной системы социальной организации к утверждению формального принципа всеобщего равенства прав, от династийно-монархического к национальногражданскому способу легитимации государственной власти, от ориентации на модели поведения, задаваемые традиционными образцами, к моделированию поведения на основе индивидуальных потребностей, ценностей и интересов. Модерн представляет собой характеристику научного типа рациональности и связанной с ним модели воспроизводства культуры, атрибутами которой являются книгопечатание на родном (национальном) языке, изменившаяся пространственно-временная картина мира, обновленный ориентацией на светскую культуру союз знания и власти.

§6. Этническое многообразие в категориях Геополитика как общественный феномен Нового и Новейшего времени представляет собой способ образной репрезентации пространства и проектирования его развития с целью достижения желаемого для субъекта состояния. В качестве субъектов геополитического действия допустимо признать государства и политические сообщества (нации). Индивиды, Этническое многообразие как геополитическая проблема организованные для осуществления коллективных действий, являются геополитическими акторами. Практики организации индивидов для осуществления геополитических актов опираются на систему рационально организованной власти, действующей от имени анонимной и безликой нормы, и совокупность дискурсов, организованных вокруг эмоционально значимых концептов “родной земли”, “родины”, “отечества”. Способами дискурсивного воздействия на геокультурные системы являются методы ментальной репрезентации и образного манипулирования с концептами, происхождение которых обусловлено синтезом научных понятий и мифологем, содержащих пространственную ориентацию на стороны света и страны.

Геополитика как наука и вид специализированной деятельности представляет собой область междисциплинарного научного знания, предметом которой является изучение взаимосвязи между территориальными геокультурными системами (цивилизациями) и их субстратами (этническими сообществами), с одной стороны, и геополитическими субъектами (государствами и межгосударственными союзами) – с другой.

Элементом, обеспечивающим взаимосвязь общественной и собственно научной составляющих данного феномена, является геополитический подход. Геополитический подход есть система измерения социальных отношений в совокупности философских, научных, политико-практических средств, а также способ воздействия геополитических субъектов (государств и наций) и акторов (индивидов и коллективных, этнических и цивилизационных сообществ) на геополитический объект (страну, регион) с целью преобразования его качеств из реального в желаемое состояние.

Суть геополитического подхода заключается в осуществлении последовательности действий от образной репрезентации геополитического объекта к логическому анализу составляющих ее компонентов в сравнении с образами и структурными компонентами других геополитических объектов. На этой основе формируется представление о наилучшем из всех возможных состояний геополитического объекта. Возможным результатом применения геополитического подхода может быть программа действий, направленных на преобразование его свойств.

Геополитический подход является, по существу, междисциплинарным подходом, включающим, помимо социальной и политической философии, географию, этнографию, востоковедение, историю, политологию, социологию, экономику, а также политическую практику. Таким образом, оценка места и роли геополитического объекта в архитектуре глобального мироустройства опирается на систему интегральных показателей измерения социальных отношений. Социально-экономические показатели поГлава зволяют оценить его место в системе разделения труда, величину дохода в процессах обмена, характер перемещения рабочей силы и капитала и т. д.

Социально-политические показатели фиксируют степень интегративности различных подсистем в структуре общества в единстве его взаимосвязи с территориально-политическим пространством государственного суверенитета (ресурсные возможности и умение распорядиться ими, престиж сообщества среди других подобных сообществ, степень раскола на элиту и народ и др.). Социокультурные показатели позволяют выявить цели и ценности, способные объединить сообщество вокруг коллективного действия, оценить возможности коллективной мобилизации в борьбе за преодоление неравенства.

Совокупность геополитических показателей предстает как комплексная система измерения социальных отношений, включающая такие параметры, как характер модернизационных процессов, ответственных за социокультурную динамику сообществ; мотивы геополитических субъектов и акторов; наконец, ситуационные параметры, имеющие значение структурных инвариантов в рамках миросистемного подхода.

Средствами геополитического подхода при такой интерпретации оказываются методологические инструменты, порожденные опытом политической мысли модерна. К числу таковых относятся понятия “пространство”, “суверенитет”, “границы”, “идентичность”, “политические сообщества”.

С наступлением постсовременного этапа развития социально-философской мысли в геополитике появилось понятие “цивилизация”.

Под пространством понимается обычно поверхность Земли в совокупности составляющих ее ландшафтов, элементов взаимодействия природного и культурного по происхождению компонентов33. Конкретное пространство (ареал) представляет собой природно-антропогенную среду жизнедеятельности коллективных сообществ, этносов и цивилизаций, связанных своим генезисом с данной территорией.

В юридических науках суверенитет означает независимость субъекта: личности, нации, государства. В понятие политического суверенитета обычно вкладывают представление о государственном (верховенство высшей власти), либо национальном (полновластие наций как политических сообществ) суверенитете. В Новое и Новейшее время, по мере того как династийно-монархический принцип все более уступал место гражданскому принципу легитимации власти, в понятие политического суверенитета стали вкладывать оба эти значения. В современном и постсовременном поКаганский В. Л. пространства культурного ландшафта. Доклад на научном семинаре в Институте географии РАН 11 апреля 2013 г. [Электрон. ресурс]. Режим доступа: http://culturalnet.ru/main/person/ Этническое многообразие как геополитическая проблема нимании политического суверенитета государство предстает как носитель верховной власти, а народ или нация (политическое сообщество) – как ее источник. Понятие политического суверенитета государства распространяется в том числе и на географическое пространство, вмещаемое в политические границы современных государств.

Другим аспектом данного понятия является принуждающий характер политической системы по отношению к личности. Этот аспект возникает в результате формирования новых практик управления, к которым с середины XVII в. переходят западно-европейские государства, в период конца XVIII–начала XX вв. – государства в Новом Свете и странах Восточной Европы, со второй половины XIX–XX вв. – государства Азии и Африки. Отказ от поддержки сословных, локальных и этнических барьеров в качестве ресурса манипуляции лояльностью подданных в пользу универсальных систем образования, стандартных политико-административных институтов, единого языка коммуникации и общей лояльности является симптомом трансформации природы государства под воздействием социокультурных изменений34. От методов управления, основанных на применении насилия, государства переходят к “принуждающему”, дисциплинарному воздействию на личность и сообщества.

Сообщества (этносы и цивилизации) по необходимости вступают в отношения с властью в тот момент, когда на территории их жизнедеятельности государство устанавливает политический суверенитет. Связь государства с сообществами, населяющими данную территорию, оказывается принуждающей и для власти. Власть вынуждена определиться в своем отношении к людям на данной территории. Наиболее распространенными практиками до недавнего времени оказывались включение населения в число подданных, депортация, геноцид. Не рассматривая случаи депортации и геноцида, хотя они не являются редкостью в модерне и даже в постсовременности, перейдем к практикам инкорпорации населения, входящего под юрисдикцию государства.

Веер их возможностей ограничен двумя условными полюсами: с одной стороны, культурная унификация и ассимиляция, нередко принудительная (случай Франции), с другой – признание идентичностей, отличных от доминирующей, в пределах, допустимых для управления (случай Британии).

Осознав необходимость использования дискурсивных средств в осуществлении властных полномочий над сообществами, государство оказалось вынужденным искать способы собственной политической легитимации См., например: Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб.: Университетская книга, 1997; Он же. Рождение клиники. М.: Смысл, 1998; Он же. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.: Ad Marginem, 1999.

(обоснования законности властных полномочий) в глазах новых поданных.

Только таким образом можно было избежать угрозы сепаратизма или вооруженного сопротивления власти. Это с неизбежностью дополняет силовые методы дискурсивными.

Крайне редко этническая структура населения государств модерна была гомогенной. Гетерогенность этнической структуры населения национальных государств представляла собой норму, варианты которой могли различаться. Например, в Британии выделялось английское доминирующее ядро в окружении кельтских народов, разделяющих отличные от английской идентичности: шотландскую, валлийскую, ирландскую. В Австро-Венгрии немецкое ядро было недоминантным в численном отношении, окруженным венграми, итальянцами и славянскими народами.

Необходимость признания государственной власти как законной в стране с этнически разнородным населением требовала от власти разнообразных способов политической аргументации, способных убедить сообщества в тех терминах, которые обращены к их идентичности и культурной самобытности. В политическом дискурсе модерна защита народа и культуры, от имени которых государство приобретало политический суверенитет, выступала единственным весомым аргументом в обосновании права на власть.

Перед лицом такой необходимости государство сталкивается с первой проблемой. Культурные символы, маркеры идентичности, весьма существенно отличаются от политических и государственных символов. Те и другие существуют отдельно, нередко даже независимо друг от друга.

Поэтому апелляция к культурным символам не всегда давала эффект, необходимый государству. Если же за основу политической символики отбирались культурные символы доминирующей в численном или политическом отношении этнической группы, этнические меньшинства могли интерпретировать это обстоятельство как ущемление своих культурных и политических прав.

Обратимся для примера к религиозному по происхождению образу “Святой Руси”, отсылающему к XVI в. – времени рождения доктрины “Москва – Третий Рим”. Он сохранился как компонент национальной идентичности современных русских – коллективного сообщества, светского по характеру членства, включающего значительную (до половины) долю атеистов. Этот образ представляется олицетворением традиционности по контрасту с “современными”, преходящими формами политической власти, сменяющими друг друга (от Московского царства через Российскую империю и СССР к новой России). Однако стать символом России как многонациональной страны он вряд ли способен в силу многоэтничного и поликонфессионального характера современной РФ.

Другой весьма сложной проблемой является несовпадение культурных и политических границ. Если политические границы имеют довольно четкие очертания, то о культурных границах, определяемых принадлежностью к этническому или языковому сообществу, этого сказать нельзя.

По мнению М. Фуше, понятие политической границы подчеркивает статичность рубежей, внутри которых, как предполагается, равномерно размещён национальный суверенитет35. Культурные границы, в лучшем случае, представляют собой рассеянную пограничную линию, которая хорошо укладывается в понятие frontier или фронтир36.

Несовпадение политических и культурных границ нередко оказывалось источником межгосударственных конфликтов и этнических чисток.

В силу этого обстоятельства этническое многообразие в модерне рассматривалось как управленческая проблема, нуждающаяся в решении методами ассимиляции или, если это невозможно, культурной унификации. С наступлением Нового времени все государства в различных исторических обстоятельствах различными способами решали задачу гомогенизации разнородного в культурном отношении населения. Наиболее распространенными были способы административного воздействия, направленного на снижение этнической гетерогенности. Некоторые из них уже были упомянуты: введение стандартизированных национальных языков, систем управления, образования. Если эти меры не приносили успеха, то власть использовала дискриминационные методы: создание искусственных социальных барьеров, препятствующих сближению представителей разных культур, помещение в резервацию, депортация, даже геноцид. Их применение обосновывалось дискурсивными методами, в частности, аргументами защиты культуры политической общности, которую репрезентировала власть.

Несовпадение политических и культурных границ имеет, помимо пространственного, еще и хронологический аспект. Генезис культурных границ, как и соответствующих им идентичностей, имеет эволюционную природу, тогда как существование политических границ обусловлено целым рядом ситуационных факторов. В классической модели геополитического анализа до середины XX в. было принято разделять внешние, межгосударственные и внутриполитические факторы, влияющие на формирование государственной границы.

Такой подход позволял четко разделять сферы международной и внутренней политики государства. Он содержал взгляд на государства как на неизменные данности, своего рода “естественные регионы”, независимые См., например: Foucher M. Fronts et Frontieres, un tour du monde geopolitique.

Paris: Fayard, 1988; reed. 1991.

Бабков А. В. Указ. соч. С. 69–73.

друг от друга37. Геополитика при таком подходе рассматривалась почти исключительно как метод международных отношений.

Однако с середины XX в., а в России – с 1990-х гг., это положение подвергается пересмотру. В свете теории модернизации государства не выглядели более подобием лейбницевских монад, автономных и самодостаточных сущностей с непроницаемыми границами. Напротив, очевидная обусловленность границ иерархическими отношениями между государствами и культурами обозначила проблему неравенства в международных и внутригосударственных отношениях. В недрах теории модернизации сформировалась парадигма исследования национализма, обосновавшая положение о границе как социальном представлении, отражающем прошлое и настоящее состояние общественных отношений38.

Это положение весьма серьезно повлияло на развитие геополитики.

Перестав быть инструментом анализа исключительно международных отношений, она открыла свой научный потенциал для исследования коллективных представлений и идентичности геополитических акторов (индивидов и сообществ, объединенных общностью культуры) и субъектов (наций и государств в лице политических элит), учета взаимного влияния политических и культурных границ, исторического контекста формирования конфликтных ситуаций.

Субъектами геополитического управления принято считать государства. Однако имеет смысл согласиться с тем, что носителями геополитических проекций (образов) являются люди, реализующие на практике геополитические акты. Конкретные управленческие и политические акции, равно как и научные теории, имеют своих авторов, индивидуальное поведение которых обладает качеством обусловленности коллективными представлениями народов (этносов и политических сообществ) и созданных ими цивилизаций, склонных рассматривать собственные представления как эталон. Источником геополитических образов, концепций и практик выступают культурные и политические сообщества, в недрах коллективного сознания которых происходит формирование сложного комплекса внешне- и внутриполитических ориентаций. Научные идеи, проникнув в сознание людей, порождают ощущение того, что они есть отражение подлинной реальности. На основе этих идей люди делают выбор, строят планы, осуществляют социальные акты. Понимание механизма “обратного действия” идей на социальные институты и культурные образцы становитКолосов В. Г. Теоретическая лимология: новые подходы // Международные процессы. 2003, № 3. С. 44–49.

Барт Ф. Введение // Этнические группы и социальные границы: социальная организация культурных различий. М.: Новое изд-во, 2006. С. 18–19.

ся насущной задачей. Это “настраивает” геополитику на учет целого ряда социокультурных факторов, в том числе этнического разнообразия, требует от нее обостренного внимания к человеку как носителю геополитических установок и ментальным феноменам его сознания.

В этой связи примечательным представляется тот факт, что на рубеже 1960–1970-х гг. во Франции сформировалась школа “внутренней геополитики”. Ее представители (И. Лакост, М. Фуше и др.) говорят о ней как о политически неангажированной дисциплине. Вот как определил понимание геополитики в этом смысле Ив Лакост: «...Слово “геополитика” – это не просто новое обозначение для территориальных споров, которые продолжаются уже в течение многих веков... появление и широкое распространение этого термина означает, что с недавнего времени стали действовать множество новых факторов, способствующих обострению соперничества между различными властями за контроль над той или иной территорией...

Теперь это соперничество протекает в несколько иных формах, чем раньше, что связано, в частности, с возросшей ролью общественности … Специфические геополитические явления связаны не с любым соперничеством властных структур в территориальных вопросах, а – что является новым фактором – только с теми его формами, которые находят широкий отклик в средствах массовой информации и вызывают оживленные дискуссии в обществе при условии, что в данной стране существует свобода слова. Таким образом, речь идёт о принципиально новом феномене, который оказывает существенное влияние на международные отношения и на осуществление властных функций государства во многих странах»39. Введенное французскими теоретиками понятие “геополитическое представление” предполагает обращение к социальным представлениям людей, идеологии политической элиты, духовным ценностям цивилизаций и культур40.

В числе политических идей, оказавших влияние на формирование современных геополитических представлений, можно выделить принципы свободы личности и права наций на самоопределение. Принцип свободы личности впервые формулируется в XVII в. в либеральных концепциях естественных прав человека, утверждающих равенство как универсальный принцип правовых отношений между людьми. Принцип права наций на самоопределение формируется в XIX в. и приобретает нормативный статус в межгосударственных отношениях в XX в. Данный принцип возводит равноправие в ранг универсального механизма регулирования международноправовых отношений. Оба принципа отрицают неравенство как норму отношений между людьми и политическими сообществами (нациями).

Лакост И. Геополитический словарь, 1993. Цит по: Моро-Дефарж Ф. Указ. соч.

С. 138.

Моро-Дефарж Ф. Указ. соч. С. 142.

Преодоление неравенства является мощным мотивом, мобилизующим этнические сообщества вокруг национальных проектов. Под национальным проектом понимается идеологическая программа, которую государство предлагает своим гражданам, связывая их судьбу с судьбой страны.

Национальный проект являлся своего рода социальным клеем, объединяющим атомизированных индивидов эпохи модерна в социокультурное целое.

Основанный на идее гражданства и веры в способность государственных институтов преобразовывать ценности, продуцируемые локальными, этническими и региональными сообществами в общенациональные, он формулировался как программа действий, нацеленных на достижение лучшего будущего.

Таким образом, можно констатировать, что механизмом, преобразующим этническое разнообразие как социокультурный феномен и основание социальной стратификации в геополитическую детерминанту социокультурной динамики, является противоречие между объективно существующим неравенством в отношениях людей, представителей разных этнических групп и политических сообществ (наций), с одной стороны, и сформированным в модерне представлением, получившим широкое распространение в политической мысли и общественном сознании, о равенстве как универсальной норме в отношениях между людьми и между народами, с другой.

Соединение конкретно-научных (географических, исторических и социологических) и общенаучных (системно-генетического и сравнительного) методов позволило увидеть этническое многообразие как социокультурный феномен, фактор цивилизационного развития и объект административных манипуляций, осуществляемых властью с целью формирования политических сообществ модерна при помощи системы разнообразных политических и силовых мер. Данное понимание сформировано на фундаменте социокультурного подхода как социально-философского, интегрирующего личность, общество и культуру в единстве феноменологической, структуралистской и цивилизационной парадигм исследования.

Этническое многообразие как социокультурный феномен является ресурсом общественного развития, как элемент воспроизводства неравенства оно “ответственно” за ресурсные ограничения, налагаемые на индивидов, государства и сообщества их местом в общественной структуре. Данное противоречие снимается обращением к геополитике, понимаемой как разновидность проектной деятельности и метод измерения социальных отношений. В теории деятельности, помимо цели, понимаемой в данной работе как сознательное преобразование качеств геополитического объекта, принято выделять также мотивы, ценности и действия субъекта как компоненты самого процесса деятельности. В качестве мотива правомерно выделить Этническое многообразие как геополитическая проблема стремление геополитических субъектов и акторов преодолеть депривацию, обусловленную структурным неравенством. В качестве ценностного обоснования геополитики выступает идеал равенства в отношениях между людьми и между народами. Действием можно считать такое преобразование качеств геополитического объекта, которое ресурсное ограничение делает ресурсной возможностью.

Привлечение геополитики как метода измерения социальных отношений, складывающихся между глобальными субъектами (государствами) и действующими от их имени акторами (индивидами и сообществами), позволило дополнить содержание понятия этническое многообразие новыми методологическими аспектами. Один из них условно может быть назван геоисторическим. Этот аспект заключается в возможности специфицировать этническое многообразие как продукт влияния на человечество исторических и географических факторов, или, в терминологии Ф. Броделя, факторов “длительной временной протяженности”41. Учет таких факторов в геополитическом проектировании задает ограничения и исключает из пространства выбора заведомо неосуществимые проекты. Другой аспект может быть условно назван дискурсивным. Он позволяет увидеть этническое многообразие как элемент социокультурной динамики обществ, подверженный изменению усилиями людей в течение жизни одного поколения.

Дискурсивный аспект ориентирует на поиск наиболее предпочтительных из веера возможных проектов. В геополитическом подходе оба аспекта с необходимостью дополняют друг друга, что позволяет снять противоречие между онтологизацией и феноменологизацией этничности.

Геополитика существует в двух формах: 1) как научно-рациональный феномен, парадигма научного знания и междисциплинарная область научного исследования; 2) как общественный феномен, обязанный своим происхождением союзу научной рациональности, власти и политических сообществ, мобилизованных идеей преодоления неравенства. Следующие главы будут посвящены истокам и эволюции структурного и ментального сдвигов, приведших к формированию геополитики как феномена общественного сознания, сформированного модерном, и инструмента научного анализа.

Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVIII вв.

В 3 т. Т. 3. Время мира. М.: Прогресс, 1992. С. 641.

Глава 3. Этническое многообразие как объект внутренней геополитики России §7. Социальные предпосылки формирования структурных элементов современного мироустройства Формирование структурных элементов современного мироустройства своими истоками связано с социальными трансформациями на родине модерна. Логика развития стран европейско-североамериканского цивилизационного круга объясняется в тех дисциплинарных матрицах, которые считаются сегодня общепринятыми: институциональной и миро-системной в экономической науке, марксистской и конструктивистской – в социологии.

Они позволили зафиксировать следующие тенденции социокультурной динамики на пути перехода от традиционного сословного общества феодальной Европы к капитализму Нового времени.

Во-первых, важно обратить внимание на изменение модели европейской экономики. Распределительная модель экономики феодальной средневековой Европы была ориентирована на потребление, пусть и минимальное, в условиях ограниченной материально-технической среды. В отличие от нее рыночная экономика, складывавшаяся в XVI–XVII в., нацелена, в конечном счете, на извлечение прибыли. Это обусловило доминирование капиталистического уклада в рамках вновь образующейся цивилизации.

Во-вторых, стоит отметить завершение централизации и рост бюрократии, которые сделали неизбежным расширение функций государства во всех областях общественной жизни. Эти процессы являются предпосылкой национализма – идеологии, нацеленной в экономике на протекционизм хозяйствующих субъектов собственного государства, а в политике – на утверждение нового, национального, принципа легитимации политической власти, альтернативного династийно-монархическому. Итогом его утверждения в массовом сознании стала серия буржуазных революций, окончательно утвердивших принцип народного суверенитета как базовый в политической жизни современной Европы.

В-третьих, невозможно упустить из внимания изменение моделей поведения людей. Построенная М. Вебером типология социального действия, включающая аффективное, традиционное, ценностно-рациональное, целерациональное действия, содержит вектор общественной эволюции, который задается движением от традиционного общества к обществу модерна.

Если в основе поведения членов традиционного социума лежит следование образцу, то в основе поведения членов современного социума наблюдается рациональное конструирование модели собственного поведения исходя из актуальных потребностей.

Этническое многообразие как объект внутренней геополитики России Индивидуализированное и рационалистичное присвоение собственности, власти, престижа, духовных ценностей не смогло бы стать важнейшей ценностью новой цивилизации, если бы не было сделано главного философского открытия – автономной природы личности, несводимой ни к природному, ни к божественному началам1. Это открытие, принадлежащее ренессансному гуманизму, потребовало пересмотра всех основ европейской культуры.

Ренессансный гуманизм запустил процесс распада христианской цивилизации средневековой Европы, единство которой обеспечивалось взаимным притяжение и одновременно отталкиванием двух культурных полюсов христианства: латинского и греческого. Средневековое общество оставалось сословным на протяжении тысячелетия. Это означает, что в социальном плане личность существовала лишь как часть некоего сословия, встроенного в структуру общества. Членство в такой социальной (цеховой, поселенческой, религиозной) группе основывалось на сетевых принципах и взаимных обязательствах по отношению к внешним структурам:

феодальной сеньории, церкви, государству. Это справедливо и в отношении крестьян, определявших себя через принадлежность к общине. Каждое сословие имело свое “служение” перед Богом.

Если процесс распада христианской цивилизации средневековой Европы был запущен Возрождением, выделившим человека из коллективной толщи, то катализатором распада оказалась Реформация, принесшая новую идею – идею призвания. По М. Веберу, идея призвания в протестантизме придавала мирской деятельности религиозный смысл. В отличие от средневековой идеи служения, она имела вполне отчетливое индивидуалистическое содержание. С точки зрения протестанта, не столько молитва, сколько честность, добросовестность, дисциплина и самоограничение в повседневных делах будут иметь значение в час, когда будет решаться вопрос о посмертном воздаянии2.

Связав благочестие с трудолюбием и бережливостью, а последние, в свою очередь, с богатством, протестантизм соединил идею посмертного воздаяния с материальным успехом. Утверждение избранности специфичным по своему характеру поведением возводило в правило его рациональное контролирование. На этой основе в Европе XVI в. начинает утверждаться индивидуализм как идеология среднего класса в городской среде.

Реформация сорвала ореол святости с социальных институтов средневековья. Благодаря возросшей роли городов, денежного обмена и новой Межуев В. М. Идея культуры. Очерки по философии культуры. М.: Университетская книга, 2012. С. 42–48.

Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма// Вебер М. Избр. произведения: Пер. с нем. М.: Прогресс, 1990. С. 44–271.

трудовой этики, прежние институты Средневековья заменяются новыми.

Происходит падение роли католической церкви в жизни общества – важнейшего института политической легитимации светской власти феодальных государей. Институт феодальной собственности, прежде всего на землю, которую вассал получал от сеньора (князя, государя) в обмен на лояльность и готовность служить, постепенно вытесняется институтом частной собственности. Иерархическая вертикаль раздачи прав, привилегий и материальных благ для личного потребления от сеньора вассалу, от феодала зависимому крестьянину уступает место купле и продаже как формам экономического обмена, т. е. рынку.

Несмотря на то что почти все европейские рыночные механизмы можно обнаружить задолго до этого и за пределами Европы, лишь в Европе рынок становится экономической основой капитализма3. В социологической концепции К. Маркса капитализм определяется как стадиальная формация, основу которой составляют частная собственность буржуазии на средства производства и эксплуатация наемных рабочих, вынужденных продавать рабочую силу. Он же впервые разработал экономическую теорию, рассматривающую капитализм как систему последовательного и непрерывного включения капитала – ресурсов, используемых в производстве товаров и услуг, – в процесс производства с целью извлечения прибыли.

Сам К. Маркс в своих трудах предпочитал использовать термины “капитал” и “капиталист”. Понятие “капитализм” в современной исторической науке активно начал использовать Ф. Бродель. Капитализмом он назвал верхнюю ступень в иерархии рыночной экономики в своем фундаментальном труде “Материальная цивилизация, экономика и капитализм”, в котором показал неспешную работу структур повседневной материальной жизни, медленно изменяющих экономические и социальные основы европейского общества.

В концептуальной модели Броделя наряду с капитализмом важное значение имеют еще два термина: мировая экономика и мир-экономика. Они введены для обозначения некоего самостоятельного экономического целого, которое в то же время является частью мировой экономики4. В качестве мир-экономики он рассматривал, например, Средиземноморье, или европейскую мир-экономику, существовавшую как одна из множества других “задолго до того, как европейцы узнали мир во всей его огромности, со Средних веков и даже с Античности”5.

Каждая мир-экономика имеет свои географические границы, которые, хотя и довольно медленно, меняются. Однако через определенные промеБродель Ф. Динамика капитализма. Смоленск : Полиграмма, 1993. С. 39–40.

Этническое многообразие как объект внутренней геополитики России жутки времени происходят неизбежные прорывы этих пространственных границ. По мнению Ф. Броделя, это случилось на рубеже XV–XVI в. в результате Великих географических открытий6.

Великими географическими открытиями называется период в истории человечества, начавшийся с XV в. и продолжавшийся по XVII в., в ходе которого европейцы в поисках новых торговых партнеров, источников товаров, ресурсов и рынков сбыта открывали новые земли и маршруты.

В предшествующие века связь между сосуществующими экономиками осуществлялась благодаря посредничеству Византийской империи, осуществлявшей контроль над торговыми путями и магистралями, ведущими из Европы в арабские страны и далее на восток. В XV в. произошла крупная геополитическая катастрофа: Византийская империя пала под ударами турок (1453 г.). Ее геополитическое пространство заняла Османская империя, остро конкурировавшая с европейцами за контроль над торговыми путями, связывавшими запад с востоком. Это предопределило переориентацию европейцев с сухопутных и средиземноморских торговых маршрутов на океанические.

Успех Великих географических открытий во многом предопределен прогрессом научного знания и развитием новых технологий, особенно книгопечатания, что позволило наладить производство карт и книг по географии массовыми тиражами, а также усовершенствованием огнестрельного оружия, что позволило обеспечить военное доминирование в торговых отношениях и наладить выгодный для европейцев обмен.

Великие географические открытия оказались прологом европейской гегемонии. Колониальные ресурсы стали основой первоначального накопления, становления структур торгового обмена, совершенствования экономических институтов и инструментов: бирж, ценных бумаг, различных форм кредита. Несмотря на то что почти все европейские рыночные механизмы можно обнаружить задолго до этого и за пределами Европы, лишь в Европе рынок становится экономической основой капитализма, распространившегося в XVII–XIX вв. на весь мир7. На это обстоятельство, без сомнения, повлияла промышленная революция.

Промышленная революция – результат внедрения научных открытий и изобретений Нового времени в массовое индустриальное производство – дала европейским государствам конкурентное преимущество перед странами, находившимися за пределами центра становления мировой экономики в Новое время. В свою очередь, промышленная революция в этих странах не могла бы быть успешной, не будь она обеспечена мерами экономическоБродель Ф. Указ. соч. С. 85.

го протекционизма. Эти меры последовательно проводили большинство европейских государств Нового времени, усилившихся благодаря процессам политической централизации.

Великие географические открытия XV–XVII вв. и промышленная революция, последовавшая за ними, обусловили выход европейской мирэкономики за пределы Старого Света8. Начиная с XVI в., несколько сосуществовавших в средневековье мир-экономик начинают сближение. Возникающая на основе капитализма мировая экономика представляет собой суперструктуру, имеющую концентрическую конструкцию с центром в Западной Европе и опоясывающими его промежуточной зоной и периферией.

Вот как описывает ее Ф. Бродель: “Действительно, само существование капитализма зависит от этого закономерного расслоения мира: внешние зоны питают промежуточные и, особенно, центральную … По закону взаимности, если центр зависит от поставок с периферии, то и она зависит от потребностей центра, диктующего ей свою волю. Ведь именно Западная Европа как бы вновь “изобрела” и экспортировала античное рабство в Новый Свет, именно ее экономические нужды вызвали вторичное закрепощение крестьян в Восточной Европе. Все это придает вес утверждению Иммануила Валлерстайна о том, что капитализм является порождением неравенства в мире; для развития ему необходимо содействие международной экономики. Он является плодом авторитарной организации явно чрезмерного пространства. Он не дал бы столь глубокой поросли в ограниченном экономическом пространстве”9.

Великие географические открытия – индикатор заката христианской цивилизации средневековой Европы. Исчезновение одного из культурных полюсов – греческого – переопределило ее геополитический формат. Великие географические открытия и колонизация неевропейских территорий раздвинули пределы Старого Света. Невозможность удержать его в прежних границах надломила геополитическое единство средневековой Европы.

На месте ее разлома возникают современные цивилизации: европейскосевероамериканская, латиноамериканская и российская.

“История – это хронологическая последовательность форм и опытов.

Весь мир означает в XV–XVIII вв. то единство, которое постоянно вырисовывается и проявляет свое влияние на жизнь всех людей, обществ, экономик и цивилизаций мира. Между тем утверждение этого мира происходит под знаком неравенства. Нынешняя картина, в которой противостоят, с одной Бродель Ф. Указ. соч..С. 88–89, 91.

Этническое многообразие как объект внутренней геополитики России стороны, богатые страны, с другой – слаборазвитые, mutatis mutandis10 верна уже для периода с XV по XVIII в.”11.

Концепция Ф. Броделя позволяет объяснить, почему столь различно протекали социальные процессы в структуре трех цивилизаций, возникших после распад христианской цивилизации средневековой Европы:

европейско-североамериканской, латиноамериканской и российской. При характеристике специфики цивилизационной трансформации, в которую вступила Европа с началом Великих географических открытий, следует обратить внимание на одновекторность всех базовых процессов – экономических, политических, социальных – действующих в направлении перехода от феодализма к буржуазной (капиталистической) системе социальных отношений, или, иначе говоря, к частной собственности в экономике, к формальному равенству прав в политико-правовой сфере, к утверждению индивидуализма в общественной жизни. На этом фоне укрепляется атеистическое мировоззрение, общественная жизнь приобретает секулярный, автономный от единого религиозного основания, характер.

Общеевропейские процессы в конце XV–XVII вв. контрастируют, например, с российскими. В Европе степень участия государства в экономике постепенно уменьшалась. В России, напротив, доминирование государственной формы собственности над частной серьезно тормозит процесс становления капитала и эксплуатации труда на частнособственнической основе вплоть до отмены крепостного права. Далее, в то время как в Европе повсеместно происходил распад системы социальных отношений, основанных на личной зависимости крестьянина от феодала, в России, начиная с XV в., набирает силу процесс закрепощения крестьян. Окончательное оформление крепостного права завершается при Екатерине II, деятельность которой связана с развитием Русского Просвещения. Между тем Просвещение внутри России, в отличие от Запада, не привело к развитию либерализма в общественной и политической жизни. Парадоксально, что закрепощение тоже воспринималось как плод европеизации России.

Членение экономики на концентрические зоны, все менее благополучные по мере удаления от процветающего центра, позволяет объяснить феномен синхронного существования различных укладов в одном обществе:

локальном сообществе, городе, стране, цивилизации и даже в масштабах человечества. Ресурсные ограничения “бедных” и конкурентные преимущества “богатых” являются сторонами одного порядка, формирующегося под влиянием сближения докапиталистических мир-экономик и возникновения суперструктуры мировой капиталистической экономики с центром в С необходимыми поправками (лат.) Бродель Ф. Указ. соч. С. 83–84.

Европе. Становление этого порядка сопровождалось геополитическими изменениями: падением Византии, Великими географическими открытиями и распадом христианской цивилизации средневековой Европы. Результатом его развития стало появление мировой экономики капитализма и национальных экономик отдельных государств, каждое из которых связывало в унифицированную систему деятельность различных хозяйствующих субъектов на определенной территории. Это предопределило доминирование европейских держав в экономической и военно-политической областях, европейских культурных форм в искусстве, европейского идеала рациональности в научном познании.

Объяснение (проникновение в сущность) модернизации как процесса перехода к капиталистической модели в экономике, принципу всеобщего равенства в социально-правовой сфере, национально-гражданскому способу легитимации власти в политике невозможно без обращения к глобальному контексту, обусловившему “европейское чудо” в XV–XVIII вв. Однако полнота научного познания в социогуманитарной сфере требует не только объяснения, но и понимания, уяснения смыслов и мотивации действующих субъектов и акторов. Это обстоятельство заставляет обратиться к духовным феноменам Нового времени: 1) появлению “галактики Гуттенберга” со специфическим визуальным форматом культурной коммуникации, основанном на печатном капитализме; 2) трансформации способов восприятия времени и пространства; 3) становлению научного типа рациональности.

§ 8. Социокультурные предпосылки становления Становление капиталистической суперсистемы с центром в Западной Европе предопределило существенные различия в условиях жизни людей, находящихся на разных уровнях этой концентрической структуры. Социальные изменения, задаваемые переходом к современности, породили в разных странах различающиеся по своему характеру общественные феномены. Парадоксально, что в сфере культуры социальные изменения вызвали к жизни унифицированные формы ее бытия. Повсеместно, независимо от близости или удаленности от центра, с небольшим хронологическим сдвигом происходили одинаковые по характеру культурные процессы:

формирование национальных языков, становление печатного капитализма, кристаллизация новой дисциплинарной матрицы управления, вычленявшей индивида из коллективной толщи, становление научной рациональности.

Эти изменения позволяют говорить о формировании новой модели воспроизводства культуры. Ставшая традиционной методологическая связка культуры и коллективной памяти позволяет говорить о трех модеЭтническое многообразие как объект внутренней геополитики России лях воспроизводства культуры: устной, соответствующей традиционному обществу, письменной “рукописной” и модели печатного капитализма, соответствующей модерну. Высоким цивилизациям средневековья соответствовал “рукописный” тип коллективной памяти, который сосуществовал с устной традицией, находясь в отношениях взаимной дополнительности.

Письменной речью в обществах такого типа владел лишь тонкий слой элиты. Книгопечатание и распространение грамотности в среде городского населения обусловило переход к “гуттенбергову”, основанному на печатном капитализме, типу коллективной памяти.

Соединение унифицированной системы образования, администрирования, делопроизводства, трудового найма с техникой книгопечатания сделали возможной новую форму воспроизводства культуры, основанную на родном языке. Книгопечатание породило новый, национальный тип коллективности, основанный на общности языка и доверии к незнакомым людям лишь на основании совпадений жизненных траекторий, ассоциированных с общностью судеб. Книгопечатание на национальных языках мобилизовало представление о групповой общности с такой скоростью, которую не может обеспечить устное слово. Национальные языки стали средством массовой мобилизации вокруг национальных проектов12.

Под национальным проектом (национальной идеей) в данной работе понимается комплекс идеологических представлений и политических практик, направленных на достижение и сохранение самоуправления и независимости группы людей, называемой нацией, имеющей общее имя, владеющей территорией, общими мифами и исторической памятью, наделенной чувством солидарности, предоставляющей общие права и обязанности (согражданство) своим членам. От имени нации, или народа, светское государство в эпоху модерна обретает легитимность. По глубине вторжения в приватную сферу национализм можно сравнить только с религиозным чувством. Светская политическая лояльность была немыслима в эпоху средневековья, на всем протяжении которой власть утверждала себя через атрибуты божественного избранничества. Право на применение власти в секулярную эпоху потребовало от государств апелляции к инстанции не менее высокой, нежели божественная, – к “народу”.

Несмотря на социальную обусловленность сконструированного взаимными усилиями печатного капитализма и государственного администрирования национализма Нового времени, феномены, порожденные им, такие, как патриотизм, готовность умереть за Родину, жертвенность во имя гражданских, светских, идеалов, необъяснимы в теориях “рационального Маклюэн М. Понимание Медиа: Внешние расширения человека. М.; Жуковский: КАНОН-пресс-Ц; Кучково поле, 2003. С. 22–25.

выбора”. Человек стремится жить в изменчивом мире, ощущая себя константным. Это стремление достигаться через приписывание фактам личной биографии такого смысла, который превращает их в события, наполненные значением не только для него, но и для коллективной общности, к которой он принадлежит.

“Чем для любящего является глаз, его собственный, обыкновенный глаз, с которым он родился, – тем же для патриота является язык, и при этом совершенно неважно, какой язык история сделала для него родным.

Посредством этого языка, с которым знакомишься младенцем на руках у матери, а расстаешься в могиле, воссоздается прошлое, воображаются общности и грезится будущее”13. Особенно важно, что принадлежностью к такой общности приобретается чувство родства, аналогичное тому, что дает ощущение семейных уз14.

Связь между дисциплинарной матрицей новой технологии власти и эмоциональной силой национального чувства оказалась сквозной также благодаря ментальным изменениям, трансформировавшим пространственновременные структуры воспроизводимой в языке картины мира. Речь идет о новом восприятии времени и пространства, свободном от оппозиции священного и мирского, допускающем индивидуальную человеческую личность в историю15, десакрализующем язык географического описания.

Каждой из обозначенных выше моделей воспроизводства культуры (устной, “рукописной”, “книгопечатной”) присущи свои способы восприятия пространства и времени. Понятие пространства выражает множественный, неоднородный характер существования мира как порядка одновременно существующих протяженных объектов. Понятие времени описывает длительность и необратимость бытия, последовательность и характер его качественных изменений.

В обществах традиционного типа, использующих устные способы передачи и хранения информации, доминировало восприятие пространства как совокупности иерархически организованных замкнутых миров, располагающихся на отдельных этажах сакральной вертикали (мирового дерева, коновязи и проч.), а восприятие времени опиралось на циклическую (мифологическую) модель, отторгающую индивидуальное и сохраняющую образцовое, архетипичное.

Стратифицированные письменные общества древности и средневековья, использующие письменный “рукописный” способ хранения и переАндерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. М.; Жуковский: КАНОН-пресс-Ц; Кучково поле, 2001.

С. 172.

Элиаде М. Священное и мирское. М.: Изд-во МГУ, 1994. С. 56.

Этническое многообразие как объект внутренней геополитики России дачи информации, использовали линейную трансперсональную модель восприятия времени, в которой история обретает цель и смысл в конце времен. В историю была “допущена” личность, имеющая сакральный статус (Моисей, Будда, Христос, Мухаммед), ориентирующая верующего на индивидуальную свободу и ответственность, моральный выбор, готовность совершить поступок во имя целей, которые превосходят пределы индивидуального существования. На этом фундаменте формируется историческое сознание, форма групповой рефлексии по поводу экзистенциальных вопросов существования. В рамках религиозной традиции историческое сознание становится способом группового самосознания. Показательным примером является религиозная доктрина “Москва – третий Рим”.

Групповая мобилизация побуждает высвечивать в прошлом актуальные для настоящего факты в ущерб другим. Групповая солидарность требует такой картины исторического прошлого, которая служила бы объяснению и оправданию действий в настоящем даже в ущерб исторической достоверности. Такая прагматика коллективного действия облегчила групповую мобилизацию политических сообществ в модерне. Для того чтобы группа обрела коллективную идентичность, ей необходимо общее, доступное для каждого, независимо от уровня образования, понимание событий, сформировавших ее. Это невозможно без упрощения и огрубления фактов исторического прошлого16.

В модерне история приобретает статус научной дисциплины. Это дифференцирует структуру исторического сознания. В ней выделяются историческая память и историческое научное знание – две взаимосвязанные и в то же время альтернативные формы отношения к истории. Историческая память и историческое знание, как духовные феномены, соотносимы с определенными социальными явлениями в культурной эпохе модерна.

Историческая память является атрибутом конкретных национальных или этнических сообществ, продуктом деятельности массового сознания и национального (либо этнического) самосознания. Историческое знание вырабатывается в среде научного сообщества как результат специализированной, основанной на рациональном методе деятельности.

Аналогичное совпадение вектора развития новой модели культуры и ментальных трансформаций прослеживается и в отношении восприятия пространства. Сакральная вертикальная география, обозначавшая маршруты движения в рай или в ад, дополнялась в высокостратифицированных сообществах древности и средневековья горизонтальной моделью проРепина Л. П. Образы прошлого в памяти и в истории // Образы прошлого и коллективная идентичность в Европе до начала Нового времени. М.: Кругъ, 2003.

С. 10.

странства. Можно говорить о своеобразной иерархии в его восприятии: для христианина лучшим был мир, освященный светом христианской веры, для мусульманина – верой пророка. В религиозные центры, связанные с деятельностью основателей веры, ее пророков и святых, устремлялись паломники, нуждавшиеся в подробном описании маршрута. Средневековая география строила модели географических объектов на языке чертежа, содержащего схематические ориентиры с вписанными от руки примечаниямикомментариями, касавшимися продолжительности сухопутного или морского пути. У чертежников не было представления о масштабе. Чертежи имели локальный характер, не соотносимый с более широким географическим контекстом.

Пространственное мышление является развитой структурой пространственно-временной картины мира высокостратифицированных агрописьменных обществ древности и средневековья. Хорографическое пространство средневекового чертежа связывало географическое описание с движением, прочерчивающим направления от одной “точечной” структуры до другой через локусы пустынного пространства в различные стороны от центра, занимаемого наблюдателем. Манускрипты, исполненные мастерами средневековья, содержали не только географическую, но и разнообразную информацию морально-этического, символического, религиозного характера и, что немаловажно, эстетические эталоны Средневековья.

В недрах пространственного мышления эпохи модерна вызревают элементы научной картины мира. В этом контексте закономерно появляется картографирование как элемент науки Нового времени. По мере того как география приобретает статус научной дисциплины, меняется язык изображения и функции репрезентации земной поверхности. Пространственная структура карты предполагает условность наблюдателя, рассекающего земную поверхность на параллели и меридианы. Пространство карты объективизирует географическое описание, вводит масштаб и ориентацию по сторонам света, не содержит локусов “пустоты”. Земля оказывается упрятанной в координатную сетку, расчерчивающую территорию на измеримые ячейки.