«Н. И. Рубан МУЗЕОЛОГИЯ ИСТОРИЯ МУЗЕЙНОГО ДЕЛА. МУЗЕЙНОЕ ДЕЛО НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ РОССИИ. ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ И ФОРМЫ МУЗЕЙНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ. (Учебное пособие) Издание третье Хабаровск 2007 ББК 79.1 Р 82 Рекомендовано ...»

Основные тенденции развития музейного дела в советский период. Февральская революция и октябрьский переворот 1917 года, ставшие закономерным итогом накопившихся в стране внутренних противоречий, усугубленных международным кризисом, трагическим проявлением которого стала мировая империалистическая война, вызвали глубинные изменения в экономике, социальной жизни и культуре России, затронули все пласты общественного сознания. Гражданская война, военная интервенция нарушили естественную динамику мирной жизни как в России, так и на Дальнем Востоке. По образному выражению академика РАН Ю. А. Полякова, революция и Гражданская война «перепахали поле национального самосознания с небывалой до того в российской истории глубиной». События 1917 года и последующих лет стали величайшим потрясением, которое, по его мнению, проявилось в социальных, экономических, политических переменах в жизни людей, привело к крушению привычных устоев и понятий, возникновению чуждых, враждебных отношений между людьми. Вместе с тем, революционные процессы коренным образом изменили существовавшую ранее общественно-политическую систему, которую большинство населения, не только низшие слои, но и демократически настроенная значительная часть российской интеллигенции, воспринимало как несправедливую, антинародную, показали неспособность царизма, а затем и Временного правительства вывести страну из кризиса.

Захватив власть в Петрограде в октябре 1917 г., большевики сразу же приступили к осуществлению переустройства общества, одновременно решая острые проблемы наведения «революционного порядка», направленного на подавление анархизма, вседозволенности, открытого бандитизма и других проявлений сопротивления новому режиму.

Известно, что революционные события и войны во все времена создают опасную ситуацию в деле сохранения культурных ценностей. Не стала исключением и Россия.

Стихия разрушения грозила обрушиться на дворцы, музеи, усадьбы, жертвами которой уже стали усадьба поэта А. Блока в Шахматове, усадьба семьи дальневосточного исследователя В. К. Арсеньева под Петроградом и многие другие. Богатая дворянская культура, формировавшаяся в России столетиями, была представлена огромными ценностями, находившимися в их владении и хранении. Одним из крупнейших владельцев великолепных памятников архитектуры, богатейших коллекций произведений искусства были царь и члены его семьи. Владельцем недвижимости, уникальных произведений искусства, обладателем огромных материальных ценностей была также Русская православная церковь. Их собрания объективно олицетворяя духовное богатство русской культуры, в ещ бoльшей степени подчеркивали, по мнению революционных классов, социальное неравенство между «простолюдинами» и только что свергнутым господствующим классом и поэтому стали объектом разрушения или разграбления.

В таких условиях руководство страны принимает активные действия, вплоть до самых крайних, спасая памятники национальной культуры. В «Известиях ВЦИК» было опубликовано обращение «К рабочим, крестьянам, солдатам, матросам и всем гражданам России», в котором говорилось: «Трудовой народ унаследовал огромные богатства культурные… Надо зорко, бдительно беречь это достояние народа».

В обстановке разграбления ценностей «эксплуататоров» советская власть была вынуждена принять чрезвычайные меры по охране памятников искусства и старины. В 1918 г. правительство издало более 20 декретов и постановлений по вопросам охраны исторических памятников и культурных ценностей. Декреты « О запрещении вывоза за границу предметов искусства и старины» (10 сентября 1918 г.), «О приеме на учет, регистрации и охранении памятников искусства и старины, находящихся во владении частных лиц, обществ и учреждений» (15 октября 1918 г.), «Об охране научных ценностей» (5 декабря 1918 г.) и другие. Впервые в истории России были сконцентрированы в руках государства огромные культурно-исторические ценности, что позволило полностью распоряжаться ими в угоду тех или иных государственных и других потребностей Декреты позволили предотвратить разграбление культурных ценностей анархиствующими массами и голодающим населением.

В структуре вновь созданного советского правительства контроль за сохранностью историко-культурного наследия был возложен на Народный комиссариат просвещения (Наркомпрос), который возглавил А. В. Луначарский. В ноябре 1917 г. в Наркомпросе была создана Всероссийская коллегия по делам музеев и охране памятников.

В сложных условиях отсутствия механизма управления, соответствующих государственных структур, Коллегия принимала экстренные меры по организации учета и проведению национализации усадеб, дворцов, частных коллекций и т. п.

На основе принятых постановлений и законов по всей территории страны развернулась работа по национализации художественных ценностей. Сотрудники центральной музейной коллегии и е местных органов с мандатами, дававшими право на осмотр музеев, общественных, церковных и частных зданий, представляющих бесспорную историческую и художественную ценность, принимали меры к охране их имущества.

Первые шаги советской власти, направленные на национализацию памятников истории и культуры, стали, во всей е сложности и противоречии, ярким проявлением политики нового государства по отношению к культурному наследию. Признавая высокий уровень российской культуры, наиболее образованная часть большевистского руководства понимала необходимость максимального сохранения этого богатейшего наследства. В деле строительства нового общества, считали они, «нужно взять на вооружение всю науку, технику, все знания, искусство». Невозможно было решать задачи культурного преобразования, не имея достаточной материальной базы, что также диктовало необходимость бережного отношения к объектам культуры, созданным до революции.

С другой стороны, многие положения марксизма, воспринимаемые как догматы, приводили к упрощенному пониманию культуры, сужали е значение до уровня лишь фактора, влияющего на экономическое развитие страны. Памятники, как правило, рассматривались сугубо утилитарно — как средство решения практических задач социалистического преобразования общества, оценивались с позиций их значения в образовательно-воспитательном процессе. Левацки настроенные элементы стояли и у руководства ряда отделов Наркомпроса, некоторых творческих союзов, учебных заведений. Ректор Академии художеств Ф. А. Маслов приказал уничтожить музей Академии, уволить старых специалистов. Особенно ярко проявили себя в отрицании культурного наследия сторонники Пролеткульта, творческого объединения, объявившего себя создателем новой, пролетарской культуры.

Во второй половине 20-х годов наблюдается возрастание идеологического влияния ВКП (б) на все сферы экономической и социальной жизни. После смерти В. И. Ленина (1924 г.) в стране проходят острые дискуссии о путях строительства социалистического общества, разворачивается борьба с «оппозицией», «уклонами», которая впоследствии привела к укреплению личной власти И. В. Сталина и, как следствие, к подавлению любых проявлений инакомыслия, насаждению идеологии марксизма-ленинизма в вульгарном е понимании.

Для развития общественной мысли как необходимого условия возрастания культурного потенциала общества особенно пагубной оказалась разработанная апологетами марксизма идея диктатуры пролетариата и классовой борьбы как основного фактора движущего исторического прогресса. Эти принципы объективно обусловили тоталитарный, деспотический характер социалистического режима, при котором человек лишн экономической и политической самостоятельности. Среди неэксплуататорских слоев общества одной из первых жертв складывающейся системы стали широкие слои российской интеллигенции, являющейся по своей сути одной из наиболее действенных проводников культуры.

В годы Гражданской войны интеллигенция понесла потери в ходе «политики ликвидации класса буржуазии», которая была связана с физическим уничтожением имущих слоев. Значительная часть интеллигенции, не принявшая политическое насаждение марксистско-ленинской идеологии, эмигрировала из страны. В 1922 г. из России была выслана большая группа писателей и учных (философов, социологов, историков), стоявших, якобы, на реакционных позициях. Изгнание за рубеж продолжалось и в последующие годы.

Ленинский курс на привлечение интеллигенции к социалистическим преобразованиям постепенно сменялся процессом вытеснения интеллигентов-профессионалов из руководящих органов страны, процессом их замены на представителей пролетариата. Этот процесс коснулся и Наркомпроса. С середины 1920-х гг. промышленные наркоматы, испытавшие острую потребность в кадрах, развернули критику Наркомпроса, обвиняя систему специального образования в том, что она излишне увлеклась общими проблемами и теоретической подготовкой, нацеливая е на подготовку узких специалистов.

Из системы Наркомпроса были изъяты технические и ремесленные училища, которые оказались переданы в ведение Всесоюзного совета нардного хозяйства. В адрес учреждений культуры под давлением Агитпропа в документах Наркомпроса вс чаще выдвигались требования непосредственного сближения музейного дела и охраны памятников с основными задачами социалистического строительства.

Эти изменения отразились на отношении руководящих органов к музеям. Первые декреты Советской власти поднимали их значение. Завоевание большевиками государственной власти в 1917 г. выдвинуло перед ними сложные, порой неразрешимые задачи, направленные не только на сохранение власти, но и организацию эффективного управления страной, решение важнейших задач сохранения целостности страны и е богатого культурного наследия. В. И. Ленин и другие лидеры коммунистической партии, ставшие во главе вновь образованного советского государства, вынуждены были параллельно с практической деятельностью по созданию нового механизма управления страной решать задачи идеологического обоснования своей деятельности. Разработанные ими теоретические основы социалистических преобразований, которые нашли отражение в решениях партийных съездов и конференций, трудах В. И. Ленина, ставили перед страной достаточно четкие и понятные народу задачи, соответствовали глубинным интересам народа. Сформулированные В. И. Лениным принципы культурной революции сыграли важную роль в консолидации советского общества в первое послереволюционное десятилетие. Сущностной чертой этого явления можно считать изменение системы распределения и потребления духовных ценностей, сделавшее их доступными широким массам. Ликвидация сословных, классовых, национальных и других ограничений в области образования, появившиеся возможности приобщения к достижениям культуры, искусства привели к некоторому подъему в низших слоях общества. Вновь созданные органы Советской власти на первых этапах социалистического строительства предприняли шаги в деле сохранения культурного достояния, расширения и развития музейной сети. Ими были приняты меры по предотвращению разграбления ценностей в ходе революции и Гражданской войны. Но к концу 20-х годов упоминание о музеях не встречается в программных документах и планах. С одной стороны, на совещаниях, конференциях к музеям обращались с призывами шире участвовать в научно-исследовательской, просветительской деятельности, однако в диктуемых направлениях не всегда учитывалась их специфика как научных учреждений, хранилищ музейных предметов;

музеи привлекались к решению сиюминутных задач — участвовали в деле подъма урожая, развития кустарных промыслов, подготовки бойцов Красной Армии и т. п.

Осуществляя культурные преобразования, органы власти в отношении музеев руководствовались большевистскими принципами экспроприации и перераспределения.

Наличие властных структур, контролировавших экспроприацию, позволило в некоторой степени сохранить культурные ценности. Объявление их общенародным достоянием (фактический перевод в государственную собственность) сделало их доступными и народным массам, что в дальнейшем способствовало использованию научного и художественного наследия в деле просвещения и приобщения к нему широких слов населения.

В 1920-е годы была выстроена система управления сложной и разобщнной музейной сетью через музейный отдел Главнауки, его отделы и уполномоченных представителей на местах. Это способствовало укреплению значения музеев как научных учреждений и их активному включению в исследовательскую работу, направленную, в частности, на изучение регионов и их производительных сил. Однако для дальнейшего развития музейного дела пагубным оказалось не только разрушение экономики и культуры в период Гражданской войны, но и волюнтаристское, потребительское отношение государственных органов к культурному наследию, приведшее к истреблению и распродаже части музейного фонда и, в конечном счете, ликвидации музея как хранителя исторического наследия и превращению его в наглядное учреждение по пропаганде политических, классовых и иных, не свойственных музеям, целей и задач.

К середине 1930-х годов в СССР утвердилась система управления государством с характерной для нее максимальной централизацией власти в руках высшего политического руководства и аппарата управления. Сложилась партийно-государственная система, каждое звено которой было полновластным по отношению к нижестоящему.

В целях утверждения своего всевластия был создан аппарат подавления инакомыслия и потенциальной оппозиции, включавший в себя централизованную пропагандистскую обработку массового сознания, создания разветвленного механизма выявления недовольных.

Массовые пропагандистские кампании направлялись на подавление старой творческой интеллигенции, е самостоятельности, независимости мышления, нравственных принципов с целью укрепления тоталитарного режима, монополизации духовной жизни общества.

Идеи замены старой интеллигенции своей, «марксистской» выдвигались ещ в 1920-х годах. В статье «Попутчики в Европе», касаясь проблем и методов работы среди творческой интеллигенции, А. В. Луначарский утверждал: «Надо… доказать, что основной штаб пролетариата не только не ниже в культурном отношении, чем интеллигенция, но выше е и действительно может руководить ею и вывести е из бесплодной и часто мучительной толчеи». В ходе работы Первого музейного съезда уже звучали призывы к борьбе: «по отношению к музейным работникам повсеместно необходимо поднять клич по организации борьбы против политической нейтральности и аполитизма», … «до недавнего времени наши музеи были складочным местом в значительной мере и для хлама людского…»

Первый Всероссийский музейный съезд и его влияние на музейное дело. Первый Всероссийский музейный съезд начал свою работу 1 декабря 1930 г. в Москве, в Политехническом музее. В его работе приняли участие 500 делегатов, в том числе 70 представителей краеведческих музеев. Дальневосточный регион был представлен заведующим художественным отделом Хабаровского музея П. М. Покровским (впоследствии репрессированным)11. (11 Рубан Н.И. Первый музейный съезд и его влияние на культурнопросветительскую деятельность дальневосточных музеев / Н.И. Рубан // Традиции просветительства на Дальнем Востоке России — в 21 век: Материалы науч.-практ.

конфер. 3-4 окт 2000 г. г. Хабаровск. — Хабаровск, 2001. — С. 59-62) В прениях по докладу о деятельности краеведческих музеев выступили 18 делегатов. Вся работа съезда проходила под лозунгом: «Музеи на службу социалистическому строительству и культурной революции». Состав съезда отражал изменения, происшедшие в кадрах музейных работников в годы советской власти. Незначительная часть старой интеллигенции никак не могла повлиять на ход работы съезда. Более половины делегатов с решающим голосом являлись членами партии. 84% его участников начали работу в музеях в советское время и имели стаж работы от одного до двух лет. На съезде присутствовали представители ЦИК СССР, ВСНХ, Красной Армии, Наркоматов труда, здравоохранения, земледелия, торговли. В выступлениях многих делегатов съезда подчеркивалась мысль о том, что теперь задача музеев состоит в марксистско-ленинском подходе к построению экспозиций на основе «формулировок, данных классиками марксизма — Марксом, Энгельсом, Лениным и Сталиным». Музеям предлагалось полностью перейти на политико-пропагандистскую работу и предписывалось стать проводниками в жизнь важнейших государственных и партийных решений. «Экспозиции музеев, — говорилось в принятых решениях, — должны стать не только наглядными иллюстрациями на вещевом материале важнейших положений основоположников революции и основных директив партии, но и орудием мобилизации широких масс на активное участие в социалистическом строительстве».

Основное направление работы съезда было сформулировано в письме-приветствии наркома просвещения РСФСР А. С. Бубнова, который призвал его делегатов преодолеть «реакционное рутинерство, уйти от музеев-кунсткамер, поставить музеи на службу социалистическому строительству, превратить их в инструмент культурной революции, строить экспозиции на основе принципов материалистической диалектики». «Каждый практический шаг к строительству социализма в крае, области, республике, — подчеркивал нарком, — должен немедленно находить свое отражение в музее».

Большое внимание участники съезда уделили подготовке новых молодых кадров, которые должны придти на смену старым «немарксистским» специалистам музейного дела. В докладах и выступлениях выдвигались новые, кардинально отличающиеся от прежних, методологические основы построения экспозиций, их целенаправленность, идейное содержание и структура, иные приоритеты в отношении объекта музейного показа, роль подлинных памятников в музее.

Решения съезда были результатом политических и идеологических установок ВКП (б) и носили обязательный для всех музеев характер. Последствия многих решений, принятых съездом, были очень тяжелыми и трагичными для музейного дела. Музей стал характеризоваться как своеобразный полит- (или культ-) просветкомбинат, предлагалось даже ликвидировать термин «музей», а для большей доступности вынести музейные собрания на улицу. Музейная экспозиция рассматривалась как основа для массовопросветительной работы, музеям предлагалось немедленно приступить к реэкспозиции и «в предельно сжатые сроки создать новую марксистскую экспозицию». Это означало ликвидацию созданных ранее научно-экспозиционных отделов музеев, характеризующих те или иные разделы научных исследований, отказ от освещения подлинных исторических событий в прошлом, если они противоречили марксистской модели развития общества.

Все это могло привести к утрате многих коллекций, документов, художественных произведений, подлинных движимых и недвижимых памятников российской истории и культуры.

Создание в короткие сроки новых, обязательных для всех музеев отделов «социалистического строительства», затрудняло комплектование экспозиции подлинными музейными предметами. В ходе реализации решений съезда многие музейные отделы лишились подлинников, экспозиции строились на иллюстративных и текстовых материалах. Борьба с «вещевым фетишизмом» вызвала почти полное изгнание музейных предметов из экспозиции и превратила музеи в собрание этикеток и текстов.

Проблематичным было и выполнение решений съезда об организации краеведческих музеев в каждом районном центре. Из-за отсутствия кадров, а также музейного материала эти учреждения становились больше культбазами, агитпунктами, насыщенными листовками, плакатами и другой агитационной плоскостной продукцией. Реализация решений съезда привела к параллелизму в деятельности их, стиранию граней между профилями и ликвидации ряда музеев — в частности, ансамблевого характера.

В целом же решения Первого Всероссийского музейного съезда закрепили тот процесс перехода музеев в русло пропаганды идеологии административной системы, начало которому было положено в конце 20-х годов.

В ходе реализации решений съезда в 1930 году при Наркомпросе был упразднен отдел Главнауки, который ранее руководил всей музейной деятельностью. Вместо него был создан сектор науки Наркомпроса, в составе которого осталась лишь музейная группа, основной функцией е было претворение в жизнь решений 1-го музейного съезда. Теперь основное внимание Наркомпроса уделялось реэкспозиции музеев и переориентации их на политико-просветительную работу.

В марте 1931 года Наркомпрос РСФСР разослал обращение «Ко всем музейным учреждениям». В нем были сформулированы основные задачи, стоящие перед музеями.

Им предписывалось стать «центрами пропаганды социализма, всех мероприятий, проводимых советской властью и партией в деле социалистической реконструкции сельского хозяйства, промышленности, быта и т.д.».

В обращении также указывалось, что построение экспозиций в музеях должно быть направлено на то, чтобы «…дать ясное понимание классовых интересов пролетариата, его революционно-исторической роли в деле освобождения трудящихся от капиталистической эксплуатации и тем самым организовать волю посетителя к революционному действию, пробуждать в нем творческую инициативу активного борца за социализм».

Музеям давалась установка, что если в течение столетий искусство служило источником эстетического наслаждения, способствовало формированию личности культурной, творческой, нравственной, то теперь ему отводилась роль «орудия классовой борьбы» с целью «организовать волю посетителя к ре-волюционному действию».

Съездом были также определены основные направления перестройки музейного дела и принципы, которыми они должны были руководствоваться. В резолюции историкореволюционной секции съезда, в частности, подчеркивалось, что основная задача музеев в том, чтобы с помощью марксистско-ленинской теории раскрыть перед массами в экспозициях, в сугубо классовом пролетарском освещении, внутреннюю сущность революционных событий, помочь массам понять диалектику развития революционного процесса и усвоить основные методы историко-материалистического познания.

«Экспозиция и вся массовая работа музеев, — подчеркивалось в резолюции, — должны быть увязаны с острыми вопросами современности, с той классовой борьбой, которую теперь ведет пролетариат СССР».

На развитие культуры губительным образом влияли репрессии старой творческой интеллигенции. Вопреки ленинскому утверждению о необходимости бережного отношения к наследию прошлого и преемственности в развитии культуры, к дореволюционной интеллигенции (научной, художественной, музейной и т. д.) в 30-е годы применялись репрессивные меры. Поэтому «культурная революция» носила скорее политический характер и служила идеологическим целям партийно-государственной элиты «первого в мире государства победившего социализма».

Старые специалисты изгонялись из музеев, против некоторых из них были выдвинуты обвинения в контрреволюционной деятельности, излишнем увлечении историей края, отвлечении от задач «производственного краеведения».

В конце 30-х годов были репрессированы видные деятели, идеологи советского музейного дела, такие, как Я. С. Ганецкий — директор Центрального музея революции, И. К. Луппол — редактор журнала «Советский музей», Н. А. Шнеерсон — директор опытно-показательного Истринского музея и ещ многие другие авторитетные деятели и специалисты музееведения. Учным инкриминировалось вредительство, шпионская деятельность и тому подобное.

Государственная политика 1917—1941 гг. проводилась в жизнь, опираясь на программы и решения партии, государственные законодательные акты, на государственные структуры управления музейным делом, на определенные финансовые и трудовые ресурсы.

В истории отечественного музейного дела можно выделить периоды, в каждом из которых соотношение «политической власти и компетентной силы» складывалось определенным образом, что немедленно сказывалось на отношении к культурному наследию, к музею как социальному институту и определяло систему управления отраслью.

Первый период — 1917—1918 гг. — характеризуется решением задач по спасению, охране культурного наследия. Для этого были привлечены дореволюционные кадры художественной и научной интеллигенции к делу музейного строительства, шел поиск организационных форм, позволяющих оптимально решить вопросы охраны культурного наследия, принимались первые законодательные акты и распоряжения ВРК и Советского правительства.

Второй период — 1918—1923 гг. — связан с деятельностью Всероссийской коллегии и отдела по делам музеев и охране памятников искусства и старины Наркомпроса, становлением музейного отдела Наркомпроса. В этот период закладываются основные законодательные регуляторы музейного дела, в союзе со специалистами государство вырабатывает первую программу его развития. Основное внимание уделяется сбору и охране музейных ценностей, оставшихся без наблюдения в результате революции. Уже в это время допускаются волюнтаристские решения по расформированию отдельных коллекций и музеев, по продаже части культурно-исторических ценностей как «ветхих»

или «не имеющих музейного значения» без четкого определения критериев их ценности.

Третий период — 1923—1930 гг. — расширение работы в области музейного дела, характеризуется стабилизацией музейной сети республики, подчиняющейся единому государственному органу и его местным представительствам. Постепенное нарастание в системе государственного аппарата противоречий между задачами углубления культурной работы и упрощенными представлениями о культуре, укрепившееся отношение к музею как инструменту идеологического воздействия на массы привели к коренному пересмотру государственной политики в области музейного дела. В конце периода, в 1928—1930-х гг., негативные тенденции возобладали, что привело к разрушению аппарата руководства музейным делом в едином центре, закреплению отношения к музею как орудию пропаганды концепций, установленных партией и государством, разгрому старых кадров, полному отказу от использования их опыта в государственном руководстве.

Четвертый период — с 1930 г. — характеризуется развитием музейного дела как части общегосударственной и партийной пропагандистской работы. Окончательное формирование аппарата руководства музейным делом как бюрократического департамента, выполняющего все постановления и инструкции, а не формирующего политику государства в этой области культуры.

Оценивая результаты государственной политики, следует отметить, что в начальный советский период были воплощены в жизнь многие стремления дореволюционных музейных деятелей по объединению музейного дела России и созданию единого органа управления. Но в последующие годы многие из задуманных планов воплотились в жизнь иначе, чем планировалось. Хотя и были сохранены многие культурно-исторические ценности, созданы новые типы музеев, каких раньше не знал мир, хотя они и стали доступны массам, хотя и была создана основа воспитания трудящихся культурой, но советскому музейному делу не удалось сохранить эти завоеванные позиции до конца.

Процесс становления советского музейного дела испытал влияние левацких загибов, вульгарного социологизма. Наметились и постепенно нарастали элементы бюрократизма и администрирования, стремления командовать, были утрачены культурные ценности, накопленные прежними поколениями и сохраненные в первые годы большевистской власти. Неоправданно преувеличивались пропагандистские функции музеев при недооценке специфики, роли и направления их научно-исследовательской работы. Все это во многом предопределило те недостатки в развитии советских музеев, которые еще существуют и сегодня.

Послевоенный период развития советских музеев (1940—1980-е годы). В эти годы получили дальнейшее развитие тенденции, проявившие себя с конца 20-х гг. Драматическое развитие музейного дела отразило государственную позицию по отношению к культурному наследию.

В первое послевоенное десятилетие (1945 — середина 50-х гг.) в условиях восстановления народного хозяйства, разрушенного в годы Великой Отечественной войны, политика в области музейного дела характеризовалась стремлением возродить музеи, восстановить основные направления их деятельности. Одновременно сохранялось и возрастало стремление превратить их в сугубо пропагандистские организации, выполняющие определенные идеологические установки. В этот период усиливается регламентация всей деятельности музеев, продолжает формироваться командноадминистративный стиль руководства ими.

После XX съезда КПСС (середина 50-х — середина 60-х гг.) наблюдается тенденция демократизации общества, роста общественной активности, усиления интереса к историко-культурному наследию. В музейной практике следует отметить появление новых типов музеев: музеи-заповедники, музеи на общественных началах. Главным направлением становится их ориентация на сбор материалов по истории советского общества и их использование в экспозиционной и научно-просветительной деятельности.

В последующие годы (середина 60-х — середина 80-х гг.), которые оцениваются как период поиска новых путей и, затем, как застойный период, а в то время характеризовались как вершина в развитии социализма в нашей стране, вс музейное дело развивалось под флагом пропаганды развитого социализма. В эти годы отмечается активизация внимания партийных органов к деятельности музеев. Принимаются специальные постановления ЦК КПСС (1964 и 1982 гг.), в которых ставятся задачи развития хранительской и других функций, при этом основное внимание уделяется решению идеологических задач. В этот период в стране значительно выросла музейная сеть, появились новые образования — централизованные музейные системы. Однако явления застоя отрицательно сказываются в области исследований, научной обработки фондовых собраний, экспозиционной работы.

На протяжении этого периода основной задачей всей музейной деятельности было участие в «коммунистическом воспитании трудящихся на славных революционных и трудовых традициях» (из постановления ЦК КПСС от 12 мая 1964 г.). Через двадцать лет в постановлении ЦК КПСС «Об улучшении идейно-воспитательной работы музеев», в августе 1982 г., также — наряду с тем, что они были признаны важным средством в арсенале идеологической работы, — содержался призыв улучшить деятельность тем, чтобы каждый из них стал действенным центром воспитания. В очередной раз музеям было дано указание, что надо для этого делать, как строить экспозицию и что в ней показывать. Министерству культуры СССР, АН СССР, другим министерствам и ведомствам было предложено позаботиться о том, чтобы в экспозициях были отражены достижения общества развитого социализма, современного этапа научнотехнической революции, деятельности КПСС и Советского государства по подъму экономики, формированию и укреплению единого народнохозяйственного комплекса, реализации Продовольственной программы СССР, решению социальных проблем. Сейчас эти рекомендации звучат более чем сомнительно, но ещ целый ряд лет музеи были побуждаемы к реализации именно этих задач — отражению всего «сaмого, сaмого», что было присуще советскому образу жизни.

Активным инструментом реализации политики стали смотры музеев, которые проводились регулярно с 1965 г., когда был объявлен смотр к 50-летию Великой Октябрьской социалистической революции. Содержание и идейно-воспитательная направленность смотров, организуемых к юбилейным датам государства, определялись идеологическими задачами, которые содержались в решениях съездов и постановлениях ЦК КПСС12. ( Всего с 1957 г. было проведено 9 смотров музейной работы: к 40-летию, 50-летию, 60-летию, 70-летию Великого Октября; к 100-летию со дня рождения В. И. Ленина; к 50-летию и 60-летию образования СССР и к 30-летию и 40-летию со дня Победы в Великой Отечественной войне. ) Проведение смотров должно было содействовать развитию социальных функций музеев, укреплению их значимости в идейно-воспитательной работе Коммунистической партии. Именно поэтому смотры были направлены на решение основной задачи, выдвинутой в постановлении ЦК КПСС «О повышении роли музеев в коммунистическом воспитании трудящихся», т. е. на создание развернутых экспозиций отделов истории советского общества и их широкого использования в научно-просветительной работе среди населения. Каждый из проведенных в связи с юбилеями смотров имел свои более конкретные цели и задачи, свои особенности. Так, при проведении смотров, посвященных 50-летию, а затем 60-летию Великого Октября в качестве основной была выдвинута задача повышения уровня собирательской, научно-исследовательской и экспозиционной работы, причем две первые были подчинены цели формирования и совершенствования экспозиций по истории советского общества, включающего показ современности.

Смотр, посвященный 60-летию образования СССР, отмечен вниманием к научнопросветительной работе музеев, их воспитательной функции. Десять лет спустя, к 70летию образования СССР, смотр имел целью улучшение научно-фондовой работы.

Смотры, проведенные к 30-летию и 40-летию победы в Великой Отечественной войне, сосредоточивали внимание на патриотическом воспитании трудящихся, особенно молодежи, на совершенствовании разделов экспозиций, посвященных ей.

Вс развитие музейного дела за период с середины 60-х и до середины 80-х гг., таким образом, проходило в рамках того или иного смотра. Это обстоятельство значительно обесценило смысл и значение смотров, превратив их в обыденное мероприятие, обесценив соревновательный принцип, который первоначально закладывался в смотры13. (13 После подведения итогов смотра к 70-летию Великого Октября принято решение: смотров больше не проводить.) Кроме того, формализм, который был присущ проведению традиционного социалистического соревнования во всех сферах производственной и непроизводственной деятельности, сказался и на проведении музейных смотров.

Смотры имели и положительные стороны. Во-первых, в период смотров партийные и советские органы вынуждены были уделять больше внимания работе, нуждам музеев, оказывать им помощь. Во-вторых, к проведению смотров активно привлекались специалисты музейного дела. В состав оргкомитетов по проведению смотров, в состав зональных групп входили ведущие ученые-музееведы, опытные музейные практики НИИ музееведения (позже НИИ культуры), Центрального музея Революции СССР, Государственного Исторического музея, Музея этнографии народов СССР и другие. Их основной задачей была проверка деятельности музеев в рамках смотра и оказание им помощи. Эта сторона деятельности членов Оргкомитета способствовала более активному преодолению отрыва музейной практики от науки, привнесению научных основ в практическую деятельность. На протяжении многих лет в смотрах участвовали А. М. Разгон, А. Б. Закс, С. А. Каспаринская, И. 3. Тираспольская, Э. А. Павлюченко, Е. Г. Ванслова, Н. Н. Злацен, Ф. Л. Курлат, Л. Е. Янбых, П. Я. Букшпан и многие другие сотрудники НИИ музееведения и центральных музеев страны.

Материалы наблюдений, документы, собранные в ходе обследования, позволяли получить более полное представление о фактическом положении дел на местах, и затем оформлялись в справки, служебные записки, которые поступали в органы управления, служили основанием для научно-методических разработок, влияли на музейную политику в стране.

Однако, несмотря на значительные затраты сил и энергии многих специалистов, в массе своей экспозиции по истории советского общества оставались невыразительными, однообразными по представленной экспонатуре, недостаточно глубокими по проблематике и методам раскрытия представленных тем. Поэтому не удивительно, что на протяжении 70—80-х гг. было принято значительное количество постановлений на разных уровнях, начиная с постановлений ЦК КПСС 1964 и 1982 гг. и заканчивая приказами МК РСФСР, имеющими одну и ту же цель — улучшить содержание, формы и методы пропаганды достижений советского общества, особенно в период развитого социализма. На это же были направлены и многочисленные методические разработки музееведческих центров (труды НИИ культуры, ЦМР СССР, ГИМ), которые должны были способствовать созданию ярких, образных, оригинальных экспозиций, при обязательном отражении ряда проблем (сквозных тем).

Сосредоточение внимания на экспозициях по периоду развитого социализма привело к тому, что в большинстве музеев в запустении оказались экспозиции по истории досоветского общества. В отделах дореволюционной истории экспозиционные площади были, как правило, значительно сокращены.

Определенный шаг в желании повысить качественный уровень всех форм музейной деятельности путем усиления внимания к научно-исследовательской работе был связан с политикой укрепления взаимодействия с научными организациями и вузами. Этой проблеме было посвящено общее собрание отделения истории Академии наук СССР в ноябре 1978 г. Было принято решение «О сотрудничестве с музеями исторического профиля». С целью оказания помощи был в 1977 г. создан Научно-методический совет по работе музеев МК РСФСР, в состав которого вошли видные ученые специалисты профильных наук и музееведы. В 1982 г. в г. Казани было проведено заседание Научнометодического совета по работе музеев МК РСФСР, посвященное вопросу взаимодействия с научными учреждениями и вузами.

Принятые и на общем собрании Отделения истории АН СССР и на заседании в Казани решения и резолюции были своевременны и важны для успешной деятельности музеев, но в основе своей они не выполнялись. Отчасти это связано с тем, что решения носили слишком общий характер и были трудно применимы к конкретной работе музеев. Главное же заключалось в том, что музеи так и не стали в своей массе действительно научноисследовательскими учреждениями, оставаясь преимущественно культурнопросветительными.

И к 80-м гг. ни директивные органы, ни органы управления отраслью (МК РСФСР, управления и отделы культуры на местах) не увидели в основной массе музеев научных учреждений, не обеспечивали необходимых условий для их развития. Как следствие — отсутствие в музеях высококвалифицированных специалистов, трудности в системе подготовки и повышения квалификации кадров, повсеместное прекращение краеведческих изданий, слабая материально-техническая база, малый и плохо оплачиваемый штат и т. д.

Главным показателем работы музеев стала их посещаемость. На увеличении посещаемости были сосредоточены основные заботы сотрудников, не оставалось времени и возможностей для научной работы, для творческих поисков, для создания новых экспозиций.

Наряду с отмеченными конкретными проявлениями государственной политики в отношении музеев, для каждого из выделенных периодов истории музейного дела являются характерными общие принципы:

— политизация всего музейного дела, как и всей культуры в целом. Это привело к сохранению взгляда на музей как на преимущественно культурно-просветительное учреждение, что пагубно сказывалось на научно-исследовательской, экспозиционной, фондовой работе;

— сохранение взгляда на музей как на нечто второстепенное, отнесение их, как и других учреждений культуры, к «непроизводительной сфере» (что породило «остаточный принцип» финансирования), содержание основной массы музеев в нищенском состоянии, недостаточное использование их культурного потенциала;

— отсутствие четкой концепции развития музейного дела, а отсюда — неустойчивость, неоднозначность, противоречивость принимаемых управленческих решений.

К концу 80-х годов в связи с новыми процессами в развитии общества перед музеями встает задача преодолеть то, что лишало их своего лица, творческого поиска. Для этого требовались новые формы и методы руководства, новая музейная политика. В этом направлении были сделаны первые шаги: активизировалась общественность, появилась возможность свободного обсуждения накопившихся проблем. Шл поиск хозяйственных механизмов активизации музейной деятельности14. (14 Рубан Н.И.

Хабаровский краевой краеведческий музей в поисках путей развития/ Н.И. Рубан// Тенория и практика музейного дела в России на рубеже ХХ — ХХI вв. — М., 2001 — С 187-199. — (Труды / Гос. Ист. Музей; вып.127).) Новые явления вызывали сопротивление административного аппарата, который был не способен преодолеть стереотипы мышления. На первый план выступала проблема укрепления материально-технической базы музеев, создания условий, необходимых для их нормальной жизнедеятельности.

Для современного периода изучение исторического опыта приобретает особое значение. История государственной политики в области музейного дела дает богатейший материал для того, чтобы избежать многих ошибок и использовать вс то ценное, что будет способствовать его оздоровлению.

Музейное дело России в современный период. Смена формаций, ценностей и приоритетов, начавшийся процесс изменения менталитета россиян в XXI веке поставили музеи в совершенно новые, уникальные условия. Музей оставался одним из немногих островков духовности, надежды на возрождение, куда сегодня, несмотря ни на что, тянется человек. Парадокс времени заключается в том, что спрос на музейную продукцию растет, причем и этот спрос, и ожидания публики носят новый для музейных сотрудников характер.

В этих условиях потребность общества именно в данном, конкретном музее напрямую зависит от уровня коллективного понимания происходящих изменений и от качества реализации им социальных функций.

Проблемы определения спектра социальных функций музея в постсоветский период вышли из разряда интуитивно-практических в разряд научно-практических. Они требуют научного осмысления — и с точки зрения современного обществоведения, и с точки зрения современного музееведения.

Вот почему представляется небесполезным выяснить, что представляют собой социальные функции современного музея.

Если обратиться к международному опыту, выясняется следующее. Американская ассоциация музеев считает, что основными функциями являются воспитание и эстетическое удовлетворение. Швейцарская ассоциация добавляет ещ и третью функцию: помощь развитию науки. Из определения, сформулированного и принятого ИКОМ, следует, что к его социальным функциям относятся хранение, экспонирование, воспитание, обучение и наслаждение.

За последние годы в определении социальных функций появились новые тенденции, которые обусловливают сущностные изменения в общественном предназначении, деятельности музея, те принципиальные факторы, без учета которых нельзя осуществлять музейную деятельность на современном этапе.

Внешние факторы, не зависящие от музея:

— Россия стала многополюсным образованием; для исторического музея это — важнейший фактор, который необходимо учитывать при организации научной, экспозиционной и просветительной работы;

— отсутствие в России компромиссной, толерантной, консенсусной культуры;

исторический музей может и должен помочь обществу решать эту задачу;

— радикальная революция собственности, вызывающая дальнейшее расслоение российского общества, ставит в повестку дня музея необходимость взять на себя функцию социальной адаптации членов общества к новым условиям жизни;

— появление новых ценностных ориентиров;

— информационная революция, непосредственным образом влияющая на содержание, характер и формы музейной коммуникации;

— другие позитивные и негативные последствия, сопровождающие любую социальную революцию.

Без учета влияния этих факторов на общество невозможно себе представить развитие музеев на современном этапе.

Существуют и внутренние, по отношению к музею, факторы, влияющие на характер его развития:

Во-первых, состояние исторической науки — главной теоретической основы музея исторического профиля;

— деидеологизация и плюрализм исторической науки;

— произошедшие изменения в самом содержании философии истории, в понимании основной сути общественно-исторического развития и ведущих принципов и методов его познания;

— учными вырабатывается новая концепция исторического развития на основе более широкого и полного синтеза научных теорий, подходов и методов;

— нового подхода требуют проблемы раскрытия деятельности человека в истории с его личностно-индивидуальными чертами, с его нравственно-психологическим обликом.

Во-вторых, значительные изменения, произошедшие в источниковедении и в возможностях работы с источниками:

— историки осваивают не только новые массивы источников, но и современные технологии, формы и методы работы с ними;

— появился новый тип источника — электронный. Музей не всегда готов не только работать с этими источниками, но даже организовать их хранение;

— в связи с появлением негосударственных учреждений различных форм собственности возникают сложности с изучением, сбором документов, информации, вещественных и иных источников — потенциальных музейных экспонатов. Требуется выработка новых подходов к проблеме комплектования фондов — и особенно по современному периоду;

— демократизация процесса доступа к информации порождает для музея новую проблему: предоставление информации при условии соблюдения авторских прав музея.

В-третьих, нельзя не учитывать, что политология как наука о закономерностях и методах осуществления политической власти становится равноправной и общедоступной сферой научных интересов общества. Удовлетворять эти запросы члены общества нередко приходят в музей.

В-четвертых, исторический музей как образовательно-воспитательный институт, непосредственно работающий с обучающейся аудиторией, удовлетворяющий е различные запросы, не может не отреагировать на изменения парадигмы школьного и вузовского образования. В системе так называемых общественных наук, изучаемых в школе, появился целый ряд новых дисциплин — таких, как политология, политическая история, правоведение, право и политика, конституционное право и т. д.

На принципиально новый уровень значимости для практической музейной деятельности выходят процессы интеграции музеологии и культурологии, музеологии и психологии, музеологии и социологии. Сегодня уже в ряде музеев России есть музейные педагоги, культурологи, маркетологи, а в будущем можно ожидать появление и музейных психологов, социологов, режиссеров. Применение в музейной практике знаний социологии, психологии, культурологии, менеджмента и маркетинга повысит качество обслуживания посетителей, окажет влияние на их количество, решит вопросы жизни музея в новых условиях.

К следующей группе факторов, непосредственно влияющих на содержание музейной деятельности, необходимо отнести существенные изменения, происходящие собственно в музееведении (музеологии).

Мировая практика показывает, что развитие музеев идет по пути превращения их в комплексные культурно-исторические и досуговые центры. Это существенным образом изменяет подход к организации музейного пространства в широком смысле этого понятия: имеются в виду экспозиции, выставки, рекреационные зоны, досуговые центры, современная музейная инфраструктура. Это диктует необходимость разработки новых форм работы с посетителем, организации процесса его пребывания в музее15. (15 См.

раздел «Культурно-образовательная деятельность музея».) Музей как воспитательнообразовательное учреждение и культурно-развлекательная организация одновременно становится сложным организмом с разветвленной сетью современных служб, призванных обеспечивать удовлетворение широкого спектра интеллектуальных и культурно-бытовых запросов общества. Музейная коммуникация сегодня выступает как одна из форм социального управления в области культуры.

На переломе XX и XXI столетий существенно изменилась миссия российских музеев.

Е содержание все теснее связывается с общественными запросами.

Содержание понятия миссия музея в мире подверглось за последние сто лет серьезной эволюции: от просвещения малообразованной части общества в начале века — до формирования у посетителя понимания и критического осмысления событий, явлений и культур в конце столетия.

Если проинтегрировать определения, приводимые в различных музейных источниках, а затем вывести общую формулировку, то получится, что: миссия современного музея — это совокупность его социальных функций, его общественное предназначение, ради которого он существует, и то, что помогает посетителю отличить это учреждение от других образовательно-воспитательных, культурно-просветительных и досуговых центров.

Хабаровский краеведческий музей, Государственный музей Дальнего Востока им.

Н. И. Гродекова, а с 2006 года вновь Хабаровский краевой краеведческий музей, переживший за последние два десятилетия масштабную реорганизацию, формулирует свое понимание общественного предназначения следующим образом: музей — это культурноисторический и досуговый центр, хранящий и популяризирующий среди посетителей на основе проводимых научных исследований культурно-историческое наследие, с использованием новейших информационных, музейно-педагогических, рекреационных и других технологий музейной коммуникации, способствующий сохранению и обогащению исторической памяти дальневосточников, формированию исторического самосознания.

Не случайно, на взгляд ведущих музеологов России, основные функции музея заключаются в следующем:

— хранение культурно-исторического и духовного наследия;

— документирование политических, экономических, социальных процессов в жизни российского общества в соответствии с профилем и научной концепцией;

— воспитание и образование членов общества;

— социальная адаптация членов общества;

— формирование демократических и гуманистических принципов взаимоотношений в обществе;

— формирование исторического самосознания;

— обеспечение культурного досуга.

Современный музей реализует свое назначение посредством выполнения социальных заказов:

— служит местом общения;

— предоставляет условия для досуга;

— обслуживает туристические и экскурсионные фирмы;

— обеспечивает рабочие места для определенной части интеллигенции;

— зарабатывает средства в сфере интеллектуальных услуг и, тем самым, выполняет часть бюджетнообразующей функции государства.

Среди новых задач в рамках обновленного содержания функций музея могут появиться следующие:

— развитие политического мышления;

— пропаганда политической культуры;

— совершенствование общественного опыта;

— способствование становлению культурного и политического плюрализма в обществе.

И, наконец, возможна постановка именно перед современным историческим музеем такой актуальной задачи, как обеспечение общества определенной суммой политических знаний, ценностных морально-этических, нравственных, патриотических ориентиров и установок.

На пути реализации функций современного музея стоят проблемы, связанные с созданием новых и перестройкой старых форм управления музеем, установлением новой системы функциональных связей, структурными преобразованиями, конструированием новой системы взаимоотношений с посетителем.

Музей в современный период — это, прежде всего, тщательно отобранная, научно и профессионально освоенная музейная коллекция, подготовленная для восприятия посетителем в понятных и комфортных для него формах коммуникации. Это классическое единство «храма» и «форума», сохраняющее и обогащающее коллективный опыт общества.

В становлении музейного дела на Дальнем Востоке России и в формировании дальневосточной музейной сети можно выделить два определения, или подхода.

Во-первых, музеи создавались как самостоятельные учреждения на основе любительского труда местного населения, в том числе политических ссыльных, в области изучения края, порой — на базе временных областных или городских выставок. Они назывались обычно городскими или общественными, объединяли материал, собранный отдельными исследователями. Как правило, имели на дальневосточной окраине непродолжительную историю.

Во-вторых, организация местных музеев была связана с деятельностью научных обществ: Общества изучения Амурского края (Владивосток), Приамурского отдела ИРГО и его отделений (Хабаровск, Чита, Кяхта), которые вели обширную исследовательскую и экспедиционную деятельность, осуществляя создание естественно-исторических коллекций. Эти музеи именовались обычно по названию тех областей, крав и городов, в которых были основаны и изучением которых занимались. Краеведческий материал сохранялся в большинстве коллекций местных музеев. Значительная его часть отражала личные вкусы, склонности собирателей, поэтому термин «местный музей» в большей степени соответствовал названию — музей места (региона, города, села). Термин «краеведческий музей» до 1917 г. почти не применялся. Занимавшиеся изучением края комплексные музеи явились, по существу, прототипами современных краеведческих музеев.

К 80—90-м гг. ХIХ в. на территории Дальнего Востока России была сформирована сеть комплексных (краеведческих) музеев, в состав которой вошло восемь музеев: в Нерчинске (1886 г.), Владивостоке (1890), Благовещенске (1891), Хабаровске (1894), Кяхте (1894), Чите (1895), Александровске-на-Сахалине (1896), Петропавловске-на-Камчатке (1910).

Они заявили о себе как о существенном факторе общественного развития, средстве сохранения историко-культурного наследия, без которых уже не мыслилось развитие науки, культуры, просвещения.

Инициатива создания музеев принадлежала провинциальной интеллигенции, высокообразованному офицерству и местной администрации. Особо следует выделить роль генерал-губернаторов, которые помимо служебных обязанностей значительно расширили рамки границ своей созидательной деятельности, активно содействуя становлению и развитию дальневосточных музеев. При активном участии генерал-губернаторов Н. И. Гродекова, П. Ф. Унтербергера, Н. Л. Гондатти, военного губернатора о. Сахалина В. Д. Мерказина были открыты музеи в Хабаровске, Владивостоке, Александровскена-Сахалине.

Во многом благодаря благотворительности и пожертвованиям широкого круга дарителей были построены специальные здания, в которых располагаются музеи Владивостока, Хабаровска, Читы до сих пор.

В эти годы музейная деятельность становится довольно популярной не только в кругах интеллигенции, но и среди богатых купцов, промышленников, представителей крестьянского сословия. Проникновение в Сибирь капиталистических отношений и развитие внутреннего рынка вызвали необходимость систематического, планомерного, всестороннего сбора фактического материала о природе, экономике, истории края. Музеи были той формой научных учреждений, которая в исследуемый период отвечала этим задачам. Общественные или частные, они являлись местом хранения, научной обработки, систематизации материалов, собранных в результате изучения края. Наглядность и доступность выставленных в сибирских музеях коллекций способствовали распространению знаний о крае и привлекали к работе по его изучению самые широкие слои населения.

Особый сибирский феномен в становлении музейного дела в Восточной Сибири — политические ссыльные, среди которых были люди высокообразованные, специалисты в самых разных отраслях науки. Многие из них в начале 1890-х гг. приняли активное участие в создании научных обществ и музеев в Приамурском крае. А. П. Щапов, И. Д.

Черский, Н. И. Витковский, Н. В. Кириллов, Д. А. Клеменц, А. К. Кузнецов подняли вопрос о необходимости обмена опытом, созыва съезда музейных работников Сибири и Дальнего Востока, они также разрабатывали научные принципы организации и деятельности музеев.

Развернувшееся во второй половине ХIХ в. научное изучение Приамурского края, сопровождавшееся собирательством разнопрофильных и разномасштабных коллекций и материалов, возникновение научных обществ, деятельность сибирских музеев, часть которых в связи с очередными административно-территориальными преобразованиями была отнесена к Дальнему Востоку России, во многом предопределили возникновение и на окраине страны естественноисторических комплексных музеев.

В отличие от европейской части России (с е близостью к столицам и университетским городам), дальневосточные учреждения, как и сибирские, носили, в основном, комплексный характер. Это означало, что в своих экспозициях они представляли природу, культуру и быт местного населения края. Такой подход к комплектованию музейных коллекций и их показу был вызван слабой изученностью новых дальневосточных территорий и их природных богатств, этнографическими особенностями Приамурского края, а также малочисленностью этих научных учреждений.

История создания музея г. Владивостока, первого музея Приамурского края, организованного под покровительством первого научного общества — Общества изучения Амурского края (ОИАК) на дальневосточной окраине, связана с началом географического и экономического освоения дальневосточных территорий, вызванного бурным развитием страны после буржуазных реформ 60-х гг. ХIХ в., ожививших общественную и культурную жизнь Дальнего Востока России. Одним из его центров стал в начале 90-х гг. ХIХ в. Владивосток.

Наиболее решительные и деятельные представители интеллигенции Владивостока объединились с целью воплотить идею музея в жизнь. Люди высокообразованные, они понимали, что молодому Амурскому краю необходима не кунсткамера, где хранились бы «образцы местной породы и производства», а своего рода комплексное научное общество, способствующее развитию региона. Эта миссия музея требовала, по мнению основателей, «попечения лиц, преданных делу, на обязанности которых лежала бы забота не только охранения, но и определения коллекций посредством сношения с учными учреждениями и лицами».

Музей во Владивостоке строили всем миром. Деньги собирали по подписным листам.

Из более 30 тыс. рублей, израсходованных на строительство музея, более 25 тыс. рублей пожертвовано жителями города и всего Уссурийского края. Пожертвования вносили не только деньгами: выделяли стройматериалы, гужевой транспорт, предоставляли скидки.

Торжественным было открытие музея 30 сентября 1890 г. На момент открытия в фондах музея (два года до этого события хранящихся в пакгаузах крупного промышленника, мецената музея М. Г. Шевелва), насчитывалось 1000 экспонатов по этнографии, археологии, зоологии, ботанике, геологии.

Активное участие в организации музея, комплектовании и научной обработке его коллекций приняли Ф. Ф. Буссе (1838—1897 гг.), заведующий Приморским переселенческим управлением, основатель Общества изучения Амурского края, В. П.

Маргаритов (1854—1916 гг.), учитель, археолог и этнограф, один из основателей ОИАК, М. Г. Шевелв (1847—1903 гг.), коммерческий советник, востоковед, промышленник, меценат. Много работали над улучшением экспозиций музея лесничий, член ОИАК Н. А.

С. О. Макаров. Среди дарителей экспонатов числились морские офицеры и гимназисты, студенты Восточного института, местная интеллигенция, предприниматели и крестьяне.

Незначительность средств, поступавших во Владивостокское отделение Приамурского отдела Императорского Российского Географического общества (с 1894 г.) на содержание Общества и музея, не позволяла вести большую экспедиционную деятельность. Одной из основных задач музея, определенной его первыми директорами — В. П. Маргаритовым (1884—1890 гг.) и Н. В. Сологубом (1890—1891 гг.), — была систематизация и приведение в порядок основных коллекций, которые постоянно пополнялись новыми экспонатами. В первые годы существования музея они поступали «в довольно обильном количестве».

Устав Общества изучения Амурского края так определил цель создания музея: «Дать возможно полное понятие о городе и крае, об естественных условиях и богатствах края, промышленном производстве и истории населения». Владивостокский музей, деятельность которого находилась под покровительством сначала ОИАК, а затем и Приамурского отдела, имел важное значение для становления музейного дела на Дальнем Востоке России: сюда потянулись представители прогрессивной интеллигенции, в лице которых музей получил работоспособный общественный актив.

Музей Владивостока возглавили члены ОИАК. Особо стоит отметить вклад Б. О.

Пилсудского, отбывавшего ссылку на Сахалине за государственные преступления. С 1898 г. он работал в музее консерватором, приводя в надлежащий порядок коллекции.

В 1900 г. был избран директором музея. Вплоть до 1902 г. Б. О. Пилсудский, по ходатайству ОИАК переведенный во Владивостокский музей, очень много делал для сохранности, научного описания фондов, особенно уникальных этнографических коллекций, отмеченных золотой медалью на Парижской Всемирной выставке в 1900 году.

В. К. Арсеньев, являясь с 1903 г. членом Общества изучения Амурского края, постоянно пополнял коллекции Владивостокского музея.

Здесь с 1907 г. работал А. И. Черский, консерватор, коллектор, автор научных работ по орнитофауне края, сын бывшего политического ссыльного и, впоследствии, выдающегося исследователя, известного путешественника И. Д. Черского. Его сменил А. Г. Кузнецов — прекрасный специалист. Он впоследствии создал интереснейший музей на Колыме.

К 1915 г. в фондах насчитывалось свыше 15 тыс. музейных предметов. Средняя ежегодная посещаемость музея во Владивостоке в дореволюционный период достигла 1.500 человек.

Активная деятельность музея Общества изучения Амурского края способствовала повышению его авторитета в научных и общественных кругах в России и за рубежом. Об этом свидетельствуют приглашения участвовать в международных, общероссийских и краевых выставках, переписка и обмен экспонатами со многими зарубежными музеями, в том числе и сопредельных государств. Музей довольно плодотворно сотрудничал и обменивался экспонатами со Смитсоновским институтом в США. Благодаря своей разносторонней деятельности музей стал культурным центром Владивостока, в котором нашли приют многие просветительские объединения, любительские общества, кружки. В сентябре 1913 г. музей ОИАК посетил норвежский путешественник и исследователь полярных стран Фритьоф Нансен, который чрезвычайно заинтересовался этнографическими коллекциями.

Перед Обществом остро стояла проблема финансирования мероприятий и экспедиций, а также содержания музея. Учредители, активные члены и меценаты постоянно оказывали музею посильную помощь, но этого было, конечно, недостаточно. Тем не менее, к концу исследуемого периода в музее Общества уже работали два консерватора, библиотекарь, один препаратор, два сторожа и истопник».

Трудные времена наступили в 1917 году. В отчете музея за этот год написано:

«Ненормальные условия нашей жизни, созданные ужасной европейской войной, усилившиеся затем благодаря политическому перевороту в феврале 1917 года, поставили музейное дело в невозможные условия. Сказочная дороговизна, отсутствие необходимых для работ материалов, упадок научной деятельности учных учреждений, обществ и отдельных лиц нарушили планомерность музейной работы». Как выживал музей в бурные годы революции и Гражданской войны, — это тема отдельная.

Создатели другого, не менее значительного научного сообщества — ПО ИРГО — не мыслили его существования без местного музея естественноисторических и этнографических предметов. Недостатка в экспонатах не было. Интересную орнитологическую коллекцию за почти десятилетнюю службу в крае составил В. Н.

Радаков. Сборами насекомых много лет занимался С. А. Монковский. Богатую коллекцию естественно-исторических и этнографических предметов оставил первый генералгубернатор А. Н. Корф. Образцами древесных пород и семян располагал М. С. Веденский, нумизматикой увлекались многие офицеры Приамурского военного округа и инженеры строившейся Уссурийской железной дороги.

И потому, всего через восемь дней после проведения организационного собрания по поводу создания Приамурского отдела Императорского Российского Географического общества, в Хабаровске 19 апреля 1894 г. открылся музей. Это было первой крупной акцией распорядительного комитета Отдела, который возглавил Н. И. Гродеков, помощник генерал-губернатора в то время и, с 1889 г., действительный член ИРГО.

Комитет постановил приглашать хабаровскую и приезжую публику в музей по воскресным и праздничным дням в определенные часы. «Первый общественный директор музея Василий Николаевич Радаков согласился давать объяснения почтным гостям… В иные дни выставленные коллекции осматривали до 100 человек».

Благодаря знаниям и опыту В. Н. Радаков в короткое время систематизировал, определил, снабдил этикетажем многочисленные коллекции. Это убеждало посетителей в серьезности намерений организаторов музея, их компетентности и профессионализме. И многочисленные пожертвования от самых разных слов населения Хабаровска начали поступать почти ежедневно. Если на момент открытия в музее числилось немногим более тысячи экспонатов, то к маю 1895 г. экспозиции значительно пополнились экспонатами этнографии, до 400 зоологических объектов, минералогическими, палеонтологическими и другими образцами. Накопилось 15 ящиков с насекомыми и другими экспонатами, около 100 банок с заспиртованными животными, 3 больших гербария, несколько мешков с одеждой и утварью.

Хотя В. Н. Радаков и потрудился на благо музея всего год, плоды его деятельности весьма существенны. Он заложил научные основы музейного дела, продолжил традиции бескорыстного служения науке на дальневосточной окраине.

С 1895 по 1899 гг. музей возглавлял окружной инспектор училищ Приамурского края В. П. Маргаритов. Первейшим вопросом тогда стала необходимость строительства самостоятельного отдельного, отвечавшего всем требованиям здания. На первое место среди всех проектов и планов был выдвинут вопрос о постройке специального здания для естественно-исторического музея.

Проект здания и смету на его строительство бесплатно составил инженер Л. О.

Чайковский.

1 августа 1895 года в 11 час. 30 мин. утра совет Отдела торжественно заложил музей.

Официальное торжество по случаю открытия первой трети музея состоялось в декабре 1896 г. К концу 1896 г. музей «вырос в богатое со своим роскошным зданием и количеством коллекций учреждение, являющееся украшением Приамурского края».

Причина столь быстрого роста заключалась «исключительно в энергии и заботливости лиц, стоящих во главе учреждения, сумевших увлечь личным примером... интеллигенцию края».

Фондообразователями Хабаровского музея стали М. С. Веденский, А. П. Сильницкий, В. И. Тюшев, Е. И. Мациевский, М. М. Иванов и десятки других жертвователей. В частности, Н. И. Гродеков принс в дар полную коллекцию почтовых марок колоний Восточной Азии, коллекцию различных сортов чая, китайские головные уборы и статуэтки. По распоряжению С. М. Духовского, покровителя отдела, из Никольска-Уссурийского в Хабаровск был доставлен чжурчжэньский могильный памятник в виде каменной черепахи весом 400 пудов, который украсил передний фасад музея. Управляющий Пекинской заграничной почтовой конторы Гомбоев пожертвовал прекрасную и полную коллекцию из 105 бронзовых будд, весьма ценных в научном отношении.

Только благодаря общественности, а также личному участию Н. И. Гродекова, который в то время уже занял пост генерал-губернатора и разными способами привлекал денежные средства и материалы для строительства, — здание музея было построено.

Большую роль сыграли различные благотворительные вечера, концерты, народные гулянья, лотереи-аллегри.

Например, для получения средств на пристройку третьей и последней части музея ПО ИРГО к существующему уже зданию, в апреле 1899 г. в Городском саду было устроено «большое народное гулянье с базаром, буфетами, катаньем на пароходах, открытой сценой и китайской процессией». Было собрано и передано на достройку здания 2500 руб.

23 апреля 1899 г. в Военном собрании состоялся музыкальный драматический вечер, сбор с которого был предназначен в пользу постройки третьей части музея. Как сообщили «Приамурские ведомости», в пользу музея было собрано 347 рублей. А. И. Омельяновиц-Павленко устроила во владивостокском военном собрании концерт в пользу Хабаровского музея. Концерт дал сбор 1730 рублей. В сборе средств на строительство музея участвовала и общественность Владивостока. Большие взносы на постройку музея поступали и от состоятельных хабаровчан. От военного губернатора Сахалина было получено 5000 рублей, от фирмы «Кунст и Альберс» — 200, от компании «Ельцов и Левашов» — 300. В одном только 1895 г. было пожертвовано частными лицами, фирмами и компаниями свыше 10.000 рублей.

В 1890 г. общее количество единиц хранения в музее ПО ИРГО г. Хабаровска превысило 11 тысяч. В иные дни музей посещало до 700 человек.

С. Н. Ванков был руководителем хабаровского музея и организатором его работы в течение почти двух лет (1899—1901 гг.). Большой интерес представляет речь, которую он произнес 1 августа 1900 г. в Хабаровске на торжествах по случаю 50-летия «водружения русского флага на устье Амура»: «В храме науки, каким является музей, должно сосредоточиться вс, касающееся родного края, населявших и населяющих его ныне народов; вс это должно быть в нм исследовано и изучено самым тщательным образом.

Вот почему музей приобретает для нас и будущих поколений особенно важное значение».

Отцы-основатели музея гордились добрым отношением горожан к нему. Каждый хабаровчанин «старался оказать сво содействие к обогащению, улучшению и разрешению этого, столь полезного краю научно-общественного учреждения, внося свою лепту или трудом, или коллекциями, или путем сбора пожертвований».

Музей в Хабаровске, как считали современники, «привлк к себе всех жертвователей и быстро перерос музей Владивостока» (который был открыт четырьмя годами раньше). Об этом говорят основные показатели деятельности музеев Приморской области, приведенные в статистическом отчете за 1900 год.

Всемирные выставки, торгово-промышленные, а чаще универсальные (впервые — в Англии, а затем во Франции, Германии), служили укреплению международного сотрудничества в области торговли, культурных связей, науки и техники. В выставке г. в Париже приняли участие 35 государств. К участию в выставке был приглашен и Приамурский отдел ИРГО.

После бурных обсуждений специальная комиссия решила отправить во Францию «образцы национальной одежды амурских племн и чучела наиболее примечательных представителей фауны. Было подготовлено 12 чучел амурских рыб, в том числе калуга в аршин». 13 июня 1899 г. в «Приамурских ведомостях» была помещена заметка о том, что «для Хабаровского музея куплена калуга в 6 аршин длиной, из которой делается чучело, на днях будет готово...» К большому огорчению членов Приамурского отдела ИРГО, сотрудников музея, «великолепно выделанное чучело калуги при транспортировке получило повреждение, дело с реставрацией затянулось, и редкостный экспонат пришлось отправить [может быть, правильнее — оставить? — Авт.] в Забайкалье». В экспозиции ПО ИРГО, среди экспонатов музея, европейцы увидели «чучела северных оленей — один запряжен в нарты, другой — под вьюком, 8 манекенов амурских инородцев в костюмах, чучела ездовых собак».

На рубеже нового ХХ века, на седьмом году своего существования Приамурский отдел ИРГО, его любимое детище — краеведческий музей — «вступили в первые ряды учных обществ Западной Европы, насчитывающей за своей спиной не один пройденный десяток лет, а целое столетие».

В краткой истории Приамурского отдела ИРГО (1893—1913 гг.), отмечалось: «подбор коллекций Приамурского края оказался составленным с такой совершенной научной подготовкой, что был признан одним из лучших экспонатов Всемирной выставки, и Приамурскому отделу был присужден диплом на золотую медаль».

В начале 1901 г. на имя генерал-губернатора Приамурского края Н. И. Гродекова пришло благодарственное письмо от великой княгини Елизаветы Фдоровны, сестры жены Николая II: «На Всемирной выставке в Париже, осматривая находившийся под моим покровительством Окраинный отдел, я имела случай убедиться в превосходном подборе экспонатов».

По инициативе Н. И. Гродекова в Хабаровском ественноисторическом музее появились необычные экспонаты, неизменно привлекавшие внимание посетителей. Это были живописные полотна, гравюры и скульптуры. «Если в крае сделано и делается возможное для удовлетворения умственных интересов общества, — писал Гродеков, — то потребности эстетические, особенно в области живописи и ваяния, остаются совершенно неудовлетворенными..., нет ни одной картинной галереи, но и вообще как величайшую редкость можно встретить картину не лубочного характера. Целые поколения вырастали, не имея представления о художественной живописи».

В связи с этим Н. И. Гродеков обратился к президенту Академии художеств с просьбой предоставить в нарождавшийся Хабаровский музей художественные произведения. В ответ на просьбу Академия передала в Хабаровск 24 картины, 26 гравюр, 6 рисунков и гипсовых скульптур, которые в начале 1902 г. прибыли к месту назначения.

Открыть будущий музей, по мнению Н. И. Гродекова, надо было в новом здании.

Генерал-губернатор даже организовал сбор средств на его строительство, но ко времени прибытия первых работ здания ещ не было, и полученные художественные произведения временно разместились в женской гимназии. Предполагалось, что связи с Академией станут постоянными. На эти цели Н. И. Гродеков сразу же ассигновал из личных средств тысячу рублей. Но средств на строительство пока не хватало. Совет Приамурского отдела принял решение разместить художественную коллекцию на третьем этаже музея Географического общества.

В годы русско-японской войны (1904—1905) музей Приамурского отдела ИРГО в Хабаровске не открывался месяцами, лишившись «постоянного притока пожертвований и денежной помощи на свои неотложные нужды. Последовавшая частая смена директоров музея привела к упадку состояния коллекции музея».

В 1908 г. заведовать музеем попросили молодого естественника П. П. Бордакова, участника второй большой экспедиции В. К. Арсеньева. В июле 1910 г. директором музея избрали В. К. Арсеньева. Он уже имел значительный опыт экспедиционных исследований, участия во многих краевых, российских выставках, где представлял свои этнографические и археологические коллекции, издал ряд научных публикаций и трудов. Следуя примеру своих предшественников — В. Н. Радакова, В. П. Маргаритова и С. Н. Ванкова, В. К.

Арсеньев поставил себе целью «безупречную сохранность вверенных ему сокровищ музея, а затем… доведение подбора коллекций до возможного совершенства».

В 1913 г., после трех лет напряженной работы в музее, В. К. Арсеньев написал: «Наш музей теперь расцвл — я вс время работал в этнографическом отделе и по археологии, а мой помощник — в зоологическом». А в 1914 г. он с ещ большей гордостью записал:

«Наш музей значительно пополнился. Этнографический отдел — лучший в Сибири. Есть вещи, которые заслуживают особого внимания». Комплектуя фонды своего музея, ведя активный обмен дубликатами с российскими и зарубежными музеями, научными обществами, В. К. Арсеньев никогда не продавал «свои сборы по этнографии». Он считал, что «музеи — дело народное, общее, и потому все должны работать бескорыстно...».

С увлечением постигая новое для себя дело, В. К. Арсеньев определил основные направления в комплектовании фондов, сам активно участвовал в сборе коллекций, значительно расширив контакты Гродековского музея с ведущими музеями и академическими учреждениями страны и видными исследователями. Музей становился не только хранилищем ценных коллекций, но и учреждением, активно влиявшим на изучение края и его освоение.

Благодаря общению с опытными «краеведами-собирателями», изучению литературы, всевозможных инструкций, а также личному опыту Арсеньев к началу своих СихотэАлиньских экспедиций (1906—1910) обладал широким комплексом специальных знаний.

Это очень помогало ему в отборе нужных коллекций для музея. В. К. Арсеньев тяготился своей должностью директора, которая обязывала его решать различные хозяйственные и административные вопросы. Он был «совершенным образцом путешественника».

В письмах к Л. Я. Штернбергу (своему учителю, уже известному учному-этнографу), Б. Ф. Адлеру, С. М. Широкогорову В. К. Арсеньев постоянно сетовал, что генералгубернатор Гондатти не пускает его в экспедиции, «заставляя рекламировать музей».

Тем не менее, Гродековский музей за время директорства Арсеньева превратился в один из лучших музеев Восточной Сибири и Дальнего Востока. Об этом свидетельствует отзыв известного норвежского путешественника Ф. Нансена, сделанный в период 1910— 1916 гг.: «Посетил я и городской музей, где капитан Арсеньев указал мне много интересных предметов, рисующих быт различных здешних туземцев, которых капитан основательно изучил во время своих поездок».

Известный этнограф С. М. Широкогоров осенью 1916 г. в своем письме сообщал Л. Я.

Штернбергу: «Мы очень довольны нашим посещением музея и знакомством с Арсеньевым. Ознакомление с коллекциями было весьма полезно и даже необходимо.

Относительно виденного могу сказать, что весьма многому мог бы позавидовать и академический музей».

В 1914 г. вышел 10-й том с очередным (22-м) выпуском Записок Приамурского отдела, в котором поместили работу В. К. Арсеньева «Китайцы в Уссурийском крае». Книга оказалась последним изданием научных трудов Общества и музея в дореволюционный период. Затем деятельность Отдела стала замирать несмотря на отчаянные усилия по поддержанию работы библиотеки и музея, директором которого был В. К. Арсеньев.

В годы первой мировой войны В. К. Арсеньев изыскивал средства для ремонта здания и увеличения жалования служащим музея и библиотеки. Организовывались литературномузыкальные вечера и гулянья в саду с целью сборов средств на содержание музея и библиотеки, привлекались новые члены в Отдел, «усиливали продажу изданий В последние годы работы в Гродековском музее (1914—1918 гг.) В. К. Арсеньев ещ больше тяготился обязанностями директора. Он писал Л. Я. Штернбергу: «После войны я думаю уйти в отставку… хочу просить Вас… поговорить с академиком Радловым. Быть может, он замолвит за меня словечко в Совете Географического общества…» В. К. Арсеньев мечтал закончить свои работы, связанные с Уссурийскими экспедициями. В начале января 1917 г. он вновь сообщал Л. Я. Штернбергу, что, «покончив работы с Гродековским музеем, теперь всецело станет усиленно работать для музея Петра Великого» в Петербурге. Но, в связи с революционными событиями в России, В. К. Арсеньев был прикомандирован к штабу, затем назначен комиссаром Временного правительства по инородческим делам Приморской области, исполняя обязанности директора музея на общественных началах.

К 1917 г. музей Приамурского отдела ИРГО в Хабаровске стал делом продвижения науки на далекой окраине России. Его богатеющие экспонатами коллекции свидетельствовали о пробуждавшемся среди русского общества интересе к изучению Дальнего Востока.

Почти одновременно с Хабаровским, 12 апреля 1894 г., в старинном культурном центре Забайкалья — Кяхте — официально открылся музей ТроицкосавскоКяхтинского отделения ПО ИРГО. Основанная в 1728 г., Кяхта к концу 80-х гг. ХIХ в.

стала форпостом на границе, единственным в те годы центром торговли России с Монголией и Китаем. Музей создавался интеллигенцией «при искреннем участии директора местного реального училища Н. Н. Сабурова и некоторых его преподавателей с большими трудностями при полном равнодушии местных властей». Он имел «доисторическую, ботаническую, по горному делу и кустарную коллекции, находившиеся в большом порядке».

По мнению В. Н. Радакова, основание музея в Троицкосавске было очень важным событием в научном и практическом отношениях. Он имел в виду «сочувствующее этому делу» кяхтинское купечество, а также развивавшиеся торговые отношения с Монголией, Маньчжурией и внутренним Китаем. «Это дает возможности России, Приамурскому краю получить блестящие научные и практические данные и материалы…».

Ряд отделов Географического общества, в том числе Приамурский, включали в программу своих работ, наряду с изучением края, исследование пограничных с Сибирью стран, что отражало, с одной стороны, практический интерес к сопредельным государствам как рынкам сбыта, с другой — научный интерес к пограничным с Россией территориям.

Экономическая и культурная жизнь Забайкалья, входившего тогда в Приамурский край, в начале 90-х гг. ХIХ в. уже нуждалась в научной систематизации. Ответом на это веление времени явилось открытие музея в Чите 16 (29) апреля 1895 г. Как и Кяхтинский, Читинский музей стал детищем Приамурского отдела Географического общества.

Инициаторами стали видные краеведы, политические ссыльные А. К. Кузнецов, Г. А.

Стуков, Д. М. Головачев, Н. В. Кириллов и другие. «Отделение не имело собственного помещения и арендовало пустовавшее здание мужской гимназии. Здесь были размещены экспонаты музея и библиотека». По мнению учредителей, Читинский музей должен был представлять «наглядную картину природы как окружающей нас, так и отжившей, и проявлений человеческого ума как в настоящее время, так и в прошедшем». В 1896 г.

в музее Читинского (Забайкальского) отделения числилось 13.259 предметов.

Естественно-научные коллекции вс время пополнялись сборами любителей в результате специальных экскурсий и поездок в различные пункты края.

С самого основания музея существенное значение имели геологические и минералогические исследования. Значительный вклад в изучение подземных кладовых Забайкалья внес В. А. Обручев. Основу первых коллекций составляли минералогические предметы. Уже через год, в 1896 г., в музее (по данным первых отчетов Читинского отделения Приамурского отдела ИРГО) хранилось 3.163 образца горных пород, минералов, руд.

В конце ХIХ в. А. Э. Гедройц после посещения ряда пегматитовых жил Борщовочного кряжа и его слабо обследованной северо-восточной части собрал и передал в Читинский музей большую коллекцию.

Исключительно плодотворным было участие в деятельности Читинского отделения ПО ИРГО сотрудников Забайкальской горной партии, которые положили начало богатой коллекции петрографии и палеонтологии в музее Общества. Много усилий к созданию геологического музея приложил А. П. Герасимов. Большое содействие музею геологическими коллекциями и их разработкой оказали А. К. Кузнецов, К. Д.

Логиновский, Г. В. Адрианов, А. А. Фомин и другие. В результате их стараний музей значительно пополнил свою минералогическую коллекцию и принял участие во Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде в 1896 году. В пополнении геологического отдела музея коллекциями, их обработке принимали участие геологи А. В. Арсентьев, С.

Д. Кузнецов, А. Н. Баньщиков. За исследование вулканов Маньчжурии И. К. Вислоуху была присуждена малая серебряная медаль Русского Географического общества. Уже к 1900 г. в музее было собрано 20.000 экспонатов.

Деятельность музея и отделения Географического общества сильно страдала от недоброжелательности местной администрации. В частности, совершенно не сложились отношения у губернатора Забайкальской области И. П. Надарова (кстати, возглавлявшего Приамурский отдел ИРГО после ухода Н. И. Гродекова) с директором Читинского музея А. К. Кузнецовым, который был «по политическим мотивам» отстранен от работы в учреждении. Ушли и все его деятельные члены «вследствие созданных Надаровым невозможных условий для какой бы то ни было культурной работы». Музей был закрыт.

Он вновь открылся для посетителей 31 октября 1904 г., его сотрудники и бескорыстные помощники активно продолжали комплектование музейных фондов.

В марте 1916 г. Читинское отделение Приамурского отдела было преобразовано в самостоятельный и независимый Забайкальский отдел ИРГО. Выразив полное согласие с этим решением Русского Географического общества, Совет Приамурского отдела ИРГО приветствовал такое обновление и выразил новому самостоятельному Забайкальскому отделу, его музею пожелание успеха в плодотворной деятельности на пользу русской науке и изучению края.

В начале ХХ века в Приамурском крае существовал и другой подход в образовании музеев местного края. Они создавались как самостоятельные учреждения на основе любительского труда местного населения, по инициативе отдельных лиц, в том числе и политических ссыльных, а также на основе временных областных или городских выставок. Самая первая попытка создания такого музея на дальневосточной окраине относится к 1858 г., когда в административном центре Приморской области г. Николаевске-на-Амуре по инициативе морских офицеров, городских властей при библиотеке был создан музей. «Однако несколько месяцев спустя отвечающий за это офицерэнтузиаст был переведен в другое место, и экспонаты выбросили за ненужностью*». (* Подробнее см.: Музеи Хабаровского края. Справочное издание / Сост. И. А. Аракчеева. — Хабаровск: ХККМ им. Н. И. Гродекова, 2007. — С. 95-96.) Стоило бы привести ещ более поздний пример относительно удачной попытки организации музея по личной инициативе, столь характерной как для сибирских, так и дальневосточных музеев подобного типа. В 1886 г. в городе Нерчинске Забайкальской области был «основан, главным образом, трудами г. Кузнецова, местный музей». Им была собрана обширная, чрезвычайно ценная коллекция каменного века в Забайкалье, кроме того, составлена довольно хорошая этнографическая коллекция, касавшаяся бурят, монголов и китайцев. В музее хранился единственный в своем роде гербарий забайкальской флоры, составленный бывшим нерчинским аптекарем Каро. Имея специальное образование и достаточные практические навыки в области ботаники, Ф. К.

Каро «был в постоянных сношениях с Венским университетом, так что все его диагнозы были проверены венскими ботаниками». Именем Каро было названо несколько вновь открытых растений.

В связи с отъездом из Нерчинска в Читу сначала А. К. Кузнецова, а затем Ф. К. Каро, местное общество осталось без «личности, которая могла бы заведовать принадлежавшим городу музеем».

Созданный в 1891 г. музей в г. Благовещенске, на базе выставки золотодобывающей промышленности, устроенной в честь посетившего город наследника престола цесаревича Николая, также пережил немало трудностей. 29 августа 1891 г. городская дума постановила: «Пожертвованными золотопромышленными компаниями моделями машин и инструментами для горного производства положить в городе Благовещенске начало музею, поместив его в здании думы и поручив наблюдение городской управе». Жители города с более чем 20-тысячным населением собрали для музея инвентарь и оборудование. Местная интеллигенция понимала важность открытия в небольшом провинциальном областном центре первого культурного учреждения. Как свидетельствуют архивные документы, открывшийся «в целях лучшего (наглядного) ознакомления жителей с историей, археологией, этнографией и культурой Амурской области и сопредельных с нею местностей», в 1891 г. Благовещенский городской музей состоял из естественноисторического, археологического, этнографического, промышленно-хозяйственного и общеобразовательного отделов с библиотекой.

В «Сведениях о библиотеках, музеях Амурской области в 1900 году» сообщалось, что в музее г. Благовещенска «имелось 519 наименований в 745 экземплярах.

28 февраля 1901 г. на общем собрании членов комитета было избрано Правление комитета. Председателем Правления стал А. В. Кириллов. Но в 1905 г. он навсегда уехал из Благовещенска, и музей опять на несколько лет закрылся для публики, а коллекции оказались разрозненными.

В 1909 г. в Благовещенске образовался Амурский отдел Общества изучения Сибири и улучшения е быта. Он принял музей под сво покровительство. Новые учредители решили, что в своей деятельности общество будет руководствоваться двумя принципами:

объективностью научного метода при изучении и разработке сибирских вопросов и беспартийностью, обеспечивавшей терпимость ко всем мнениям… Общество изучения Сибири и улучшения е быта имело «целью изучения Сибири преимущественно в экономическом, культурном и правовом отношении, а также содействие подготовке и проведению в жизнь насущных для Сибири преобразований».

Городское самоуправление, признавая огромное значение музея как научнопросветительного учреждения, пошло навстречу ходатайству общего собрания членов Амурского отдела Общества изучения Сибири и улучшения е быта, и постановлением городской думы от 2 октября 1909 г. заведование музеем было передано комитету отдела.

Непосредственное же управление и заведование было возложено на особую комиссию, именуемую «Постоянной музейной комиссией». Музейная комиссия вплоть до 1917 г.

заботилась об обогащении музея экспонатами и приведением их в систему, организовывала специальные экскурсии для собирания их по области, привлекала к участию в работах комиссии посторонних лиц — специалистов, заботилась о популяризации музея в широких массах населения, вела текущую работу музея, составляла годовую отчетность о своей деятельности. Непосредственное наблюдение за музеем возлагалось на особое лицо — хранителя. Таким образом, созданный в 1891 г. на основе золотопромышленной выставки по инициативе городского самоуправления и местной интеллигенции Благовещенский музей был официально утвержден Министерством внутренних дел 5 декабря 1898 г. Получив юридический статус, он стал называться:

Благовещенский городской музей.

Следующим открывшемся в Приамурском крае по инициативе местной интеллигенции стал музей в посту Александровском на острове Сахалин. Открытию его предшествовала многолетняя подвижническая работа местной интеллигенции, политкаторжан, распорядительного комитета, который лично возглавлял военный губернатор острова генерал-майор В. Д. Мерказин, весьма образованный и порядочный человек. «В течение многих лет прибывавшие на Сахалин естествоиспытатели и просто любители собирали коллекции различных представителей его флоры и фауны… Но вс это уплывало с острова во все страны света, в большинстве случаев не вызывая интереса в местном обществе, бывало даже, что оно узнавало об этом из столичных газет». И только в 1892 г. врач Р. П. Погаевский, собрав интересную коллекцию, состоявшую из нескольких слепков «инородных черепов, хороших чучел хищных и других семейств птиц», не отослал е куда-нибудь, а пожертвовал для будущего музея.

В 1894 г. военный губернатор приказал выдать «из сумм Колонизационного фонда по 25 рублей на округ для собирания коллекций, после чего понемногу начали прибывать в Александровский лазарет… чучело лебедя, несколько утиных пород, куликовых и воробьиных; кроме того, собрано десятка два-три шкурок и небольшая коллекция насекомых, растений и раковин». В том же году, по распоряжению губернатора, П. П.

Шимкевич исследовал северную часть Сахалина. Он доставил для музея «значительную коллекцию каменного века, этнографическую коллекцию живущих летом в береговых юртах гиляков и кочующих тунгусов, фотографические снимки местности и сцены из быта инородцев». Под музей был выделен дом. К концу 1894 г. во всех отделах музея — естественноисторическом, сельскохозяйственном и тюремном — насчитывалось более 1000 экспонатов.

Учредители Сахалинского музея видели его основное назначение в том, чтобы он служил «живой иллюстрацией всего, что до сих пор известно об острове». В приказе военного губернатора о. Сахалина от 6 декабря 1896 г. за № 226, утвердившем официально открытие музея, определены следующие направления его деятельности:

— «посредством собранных коллекций дать возможность каждому прибывающему… ознакомиться и изучить природу острова, его естественные богатства и быт населения, как… русского, так и туземного…»;

— «музей должен также служить и изучению острова как тюремно-хозяйственной колонии и быть наглядным образовательным пособием для учащихся сахалинского юношества»;

— «музей должен иметь в виду выделения из своих коллекций... нужных предметов в Хабаровский музей».

Отличаясь человечностью и искренней заинтересованностью в исследовании края, Н. И. Гродеков широко привлекал знающих образованных людей, в том числе политических ссыльных. В судьбе политического ссыльного Б. О. Пилсудского генералгубернатор принял самое живое участие. Б. О. Пилсудского перевели из Александровска во Владивосток (1899 г.), где он занял место консерватора музея Общества изучения Амурского края, что в дальнейшем определило судьбу этнографа Большую часть материала о Сахалине, его аборигенах Пилсудский собрал, работая консерватором музея ОИАК в г. Владивостоке. По поручению Императорской Академии наук он в июле 1902 г. был официально командирован на Сахалин Русским комитетом для изучения Средней и Восточной Азии в историческом, археологическом, лингвистическом и этнографическом отношении. За это время он дважды посетил Хоккайдо, в августе 1902 г. — Хакодате, по дороге из Маока (Маука, ныне Холмск) в Корсаков и в 1903 г. принял участие в экспедиции Вацлава Серошевского к айнам. Уникальные и большие этнографические коллекции, представлявшие общую жизнь и материальную культуру народов Сахалина и Нижнего Амура, он передал в Сахалинский, Владивостокский, Хабаровский музеи.

Судьба Сахалинского музея оказалась не менее драматичной и сложной, чем Нерчинского, Читинского, Николаевского-на-Амуре. В 1905 г., в период японской оккупации Сахалина, музей был вывезен японцами: «его аккуратно упаковали в ящики и увезли целиком к себе в Японию». После окончания русско-японской войны 1904— 1905 гг. музей в посту Александровском был восстановлен силами местной интеллигенции, но вернуть уникальные экспонаты было невозможно.

Япония издавна стремилась к обладанию Сахалином. «Имея... многочисленные рыбалки в южном Сахалине, японцы энергично оспаривали права владения... В 1905 году по Портсмутскому договору южная часть, его лучшая половина, перешла во владение Японией». История Сахалинского музея в Александровском переплелась с судьбой другого музея — музея губернаторства Карафуто.

После окончания русско-японской войны и подписания Портсмутского мирного договора Россия лишилась южной части Сахалина, которая, вплоть до 50о северной широты, вместе с прилегающими островами (Монерон и Тюлений), вошла в состав Японской империи. По решению японского правительства на этой территории было создано губернаторство Карафуто. В 1911 г. административным центром губернаторства стал г.

Тоехару (ныне Южно-Сахалинск). Среди первоочередных задач перед новым губернаторством встал вопрос о необходимости всестороннего изучения природных богатств края, без которых не развивались бы промышленность и сельское хозяйство. С этой целью в мае 1906 г. был принят план изучения растительного мира юга острова.