«Н. И. Рубан МУЗЕОЛОГИЯ ИСТОРИЯ МУЗЕЙНОГО ДЕЛА. МУЗЕЙНОЕ ДЕЛО НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ РОССИИ. ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ И ФОРМЫ МУЗЕЙНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ. (Учебное пособие) Издание третье Хабаровск 2007 ББК 79.1 Р 82 Рекомендовано ...»

Общее руководство работами осуществляли доктор исторических наук Миянобэ и доктор сельскохозяйственных наук Миядзон, а контроль за исследованиями — член Императорского Университета Хоккайдо Мурада Седзиро. Исследования проводились в течение нескольких лет и оказались очень результативными. Всего удалось изучить и собрать 793 вида гербарных образцов растений (относящихся к 92 семействам и родам) и 130 видов птиц. Часть из них после обработки и детального изучения была отобрана для будущего музея. В 1906—1908 гг., наряду с материалами о природе южного Сахалина, были собраны и первые коллекции по культуре коренных народов — айнов, нивхов и уйльта (ороков), населявших в то время остров. В сновном, это были утварь, предметы обихода, рыболовные и охотничьи принадлежности. Первым директором музея в г. Тоехару (Южно-Сахалинск) был назначен работник губернаторства Карафуто Кавагути Дзюндзи, который проработал в этой должности с 20 ноября 1914 г. по 14 июня 1920 года. В «Справочнике Музея губернаторства Карафуто», изданном в 1937 году, отмечается, что количество собранных материалов год от года увеличивалось и для описания и объяснения их в 1917 году было решено перевести их в помещение жандармерии и выставить для общего обозрения.

Таким образом, в истории зарождения культуры на далекой окраине России — Сахалине, в создании первого музея приняли активное участие местная администрация, военные, интеллигенция, политкаторжане, которые там оказывали медицинскую помощь, учительствовали, изучали этнографию и растительный мир, вели гидрографические и метеорологические наблюдения, участвовали во Всероссийской переписи населения (1897 г.). Внесли свой вклад в развитие и становление музейного дела в сахалинской области и японские учные. Прошлое каждого музея является важной частью истории отечественной культуры и науки. Изучение его позволяет определить культурный уровень общества в тот или иной исторический период.

Что касается музея в Петропавловске-на-Камчатке, то в разных источниках приводятся разные даты его основания. П. Ф. Унтербергер в отчете за 1908—1910 гг.

о состоянии вверенного ему Приамурского края (генерал-губернатором которого он был с 1905 по 1910 г.) отмечал: «Наши северные владения в течение отчетного периода составили предмет особых забот правительства, причем первой и наиболее выдающейся мерою в этом направлении явилось образование отдельной Камчатской области...».

Петропавловск стал е административным центром 17 июня 1909 года. В 1911 г. в городе проживало 924 человека, летом население увеличивалось до 1200 ввиду временного пребывания торговцев, рабочих, промышленников. Ещ в 1892 г. местная интеллигенция попыталась образовать Общество изучения полуострова Камчатка. Администрация края эту идею не одобрила, инициаторы создания научного общества получили отказ. И лишь в 1910 г. было положено начало Камчатскому областному научнопромышленному музею.

Назначенный в августе 1909 г. «исправляющим» должность Камчатского губернатора В. В. Перфильев, член Приамурского отдела ИРГО, бывший директор Николаевской публичной библиотеки, хорошо знавший о роли Хабаровского музея в научной и культурной жизни города и края, с большим пониманием поддержал инициативу общественности. Он предложил временно расположить коллекции в здании канцелярии губернатора. В 1911 г. в своем отчете он записал: «Небольшой кружок местной интеллигенции по мере сил вносит свою лепту в дело изучения края». Вместе с музеем в здании канцелярии находилась и общественная библиотека. В основу коллекции будущего музея вошли многочисленные предметы, оставленные участниками экспедиции Русского Географического общества (1908— 1910 гг.), так называемой экспедицией П. Ф.

Рябушинского, мецената, вложившего большие средства для проведения исследований на Камчатке. Им удалось собрать богатейший материал по этнографии Камчатки и Алеутских островов. Камчатские коллекции, собранные в результате экспедиций, этнографическая выставка в Москве привлекли большое внимание и дали «довольно ясное представление о Камчатке, этой полузаброшенной окраине нашего государства».

Формирование музейной сети на российском Дальнем Востоке было обусловлено общими для всей России социально-экономическими и культурными явлениями конца ХIХ — начала ХХ веков.

Процесс возникновения дальневосточных музеев (в отличие от музеев европейской части страны) протекал не без участия местной администрации. В большинстве случаев высокообразованные, нередко имевшие учные степени, увлекавшиеся этнографией, археологией и другими науками, генерал-губернаторы края и военные губернаторы, высокопоставленные чиновники делали вс, что было в их компетенции, для организации и развития музеев в крае, не исключая вложения и личных средств. Таковы, в первую Н. И. Гродеков, П. Ф. Унтербергер, Н. Л. Гондатти, военный губернатор В. Д. Мерказин.

Они немало сделали для преобразования дальневосточной земли, работая «единодушно и единомышленно, не ожидая ни славы, ни наград», заложив фундамент будущего. Кроме того, каждый из названных администраторов внс свой вклад в становление и развитие музеев на российском Дальнем Востоке.

Не было специального ведомства, которое бы руководило музеями; отсутствовали специальное музейное законодательство, какие-либо инструктивные документы. Законодательным путм оформлялось лишь появление музеев, утверждались их положение, устав и штат. Нередко признание и официальная регистрация музеев задерживались на длительное время. В связи с этим до сих пор ряд музеев имеют несколько дат своего открытия. История возникновения и деятельности Нерчинского, Александровского (Сахалинского) музеев показательна в этом отношении. Открывшиеся по инициативе отдельных лиц или местной интеллигенции либо на основе выставки, они пережили подъмы и спады в своей деятельности.

Осмысление в исторической ретроспективе методов музейного строительства позволяет говорить о том, что дальневосточные музеи в конце ХIХ — первом десятилетии ХХ вв. с их коллекциями, собранными в ходе исследований, служили целям познания и просветительства. Они были своеобразными «справочными пунктами для промышленников, сельских хозяев, инженерно-технических работников, агрономов и других специалистов; образовательными учреждениями, дающими разнообразные знания о крае для широких масс населения».

Эти задачи дальневосточных музеев определяли основные направления деятельности, которые заключались, во-первых, в «отыскании и приведении в известность собранных уже и хранящихся в местных архивах и у частных лиц сведений о Приамурском крае», вовторых, в «удовлетворении любознательности посетителей сообщением разнородных естественно-исторических, бытовых и экономических сведений», то есть в использовании этих материалов для пропаганды научных знаний среди населения путм создания экспозиций, организации их объяснений, устройства народных чтений и лекций на краеведческую тематику.

Как правило, фонды музеев российского Дальнего Востока складывались из сборов научных обществ, занимавшихся комплексным изучением края, из материалов и коллекций местных любителей-краеведов, из поступлений в виде пожертвований.

Различные экспедиции были одним из самых эффективных средств формирования музейных фондов. В экспедициях Приамурского отдела ИРГО, его музеев участвовали путешественники П. А. Кропоткин, А. П. Шаров, Г. Н. Потанин, Д. А. Клеменц, В. Л. Комаров, В. К. Арсеньев.

В Камчатский музей поступил большой гербарий, собранный одной из экспедиций Географического общества в 1908—1909 гг, которую возглавлял известный учный В.

Л. Комаров. Результатом исследований явилась его трехтомная монография «Флора полуострова Камчатка», в которой он описал 825 видов растений, причм 74 — впервые.

Обогатили музейные фонды и экспозиции дальневосточных музеев экспедиции под руководством замечательного географа-путешественника, исследователя В. К. Арсеньева.

Первая его самостоятельная экспедиция в горную область Сихотэ-Алинь, организованная по инициативе Приамурского отдела Географического общества в 1906 г., длилась 190 дней. Собран богатый материал по этнографии, истории и зоологии, изучена горная система Сихотэ-Алиня, составлена карта маршрута и сделано описание посещенных мест. Во время экспедиции Арсеньев производил раскопки старинных укреплений в Пади Широкой. Зоологические коллекции этой экспедиции включали «около 50 особей земноводных пресмыкающихся, около 400 экземпляров рыб и экземпляров насекомых». Экспедиция 1907 г., являясь продолжением предыдущей, обследовала горную область хребта Сихотэ-Алинь между 45—47о северной широты, бассейны рек, впадающих в море, верхнее течение рек, составляющих систему р. Имана и весь бассейн р. Бикин. Цели и задачи экспедиции были те же, что и в 1906 г.: военногеографическое, колонизационное и естественноисторическое изучение района. Вместе с В. К. Арсеньевым, начальником экспедиционного отряда, работали флорист Н. А.

Десулави и тогда ещ студент-палеонтолог П. П. Бордаков. В результате были собраны значительные этнографические и археологические коллекции. Не менее успешной была третья экспедиция В. К. Арсеньева, снаряжнная Приамурским отделом ИРГО в 1908— 1910 гг. За этнографические коллекции В. К. Арсеньев награжден малой серебряной медалью Русского Географического общества. После экспедиции по Уссурийскому краю он передал в Хабаровский музей он передал свыше 1.000 археологических предметов, несколько уникальных этнографических коллекций, сотни предметов быта коренных народов. Материалы, собранные им при раскопках, посещении селений аборигенов, поступили также в музеи Владивостока, Москвы, Санкт-Петербурга, Казани. Коллекции сопровождались описью предметов.

Но вс-таки музеи Дальнего Востока России развивались неравномерно и не имели твердой материальной базы, состояли из небольшого (а порой и не имели постоянного) штата сотрудников, специализированных помещений и средств для научно-исследовательской, просветительной и издательской деятельности. Необеспеченность местных музеев средствами, зависимость от случайных обстоятельств — таких, как взаимоотношения музея с местной администрацией, смена лиц, работавших в музее, и т.

д. — приводили к неравномерности их развития.

Сведения о финансировании дальневосточных музеев до 1917 г. отрывочны и содержатся, как правило, в делах, отчетах отдельных музеев. Разумеется, выделяемых средств госказны и личных пожертвований генерал-губернаторов, купцов и других лиц не хватало. Об этом свидетельствуют многочисленные ходатайства и благотворительные сборы средств в пользу музеев.

Но основная сеть комплексных (краеведческих) музеев на Дальнем Востоке России в 80—90-е гг. ХIХ в. была сформирована. Открывшиеся восемь музеев: в Нерчинске ( г.), Владивостоке (1890 г.), Благовещенске (1891 г.), Хабаровске (1894 г.), Кяхте (1894 г.), Чите (1895 г.), Александровске-на-Сахалине (1896 г.), Петропавловске-на-Камчатке (1910 г.) заявили о себе как о существенном факторе общественного развития, средстве сохранения историко-культурного наследия. Без них уже не мыслилось развитие науки, культуры, просвещения.

Музеям Дальнего Востока, возникшим в конце ХIХ в. при научных обществах, придавалось культурно-просветительное значение в деле поднятия интереса к изучению и ознакомлению с местным краем населения различных уголков страны.

Рост числа краеведческих музеев Дальнего Востока России свидетельствовал о прогрессивных тенденциях эпохи. С развитием науки возникла потребность в научных и культурных учреждениях. С подъемом национального самосознания пробудился интерес к изучению истории края, его памятников, собираемых музеем. Вс это делало стремительно возникавшие в конце ХIХ в. дальневосточные музеи значительным фактором общественной жизни, опровергая утвердившийся в отечественной историографии миф о культурной отсталости региона.

На начало 90-х гг. ХIХ в. общая численность музейного собрания дальневосточных музеев была представлена 43.436 экспонатами, к концу 90-х гг. ХIХ в. она превысила тыс. единиц хранения. Научные общества края, в частности, Приамурский отдел Географического общества, его отделения во Владивостоке, Чите, Кяхте играли главную роль в формировании музейных коллекций российского Дальнего Востока. Значительны материалы, поступившие в музеи Приамурского отдела после завершения краевых торгово-промышленных и сельскохозяйственных выставок, а также от многочисленных дарителей всех сословий и национальностей. Активно формировались фонды дальневосточных музеев, как и в России, на начальном этапе их организации, в конце 90-х гг.

ХIХ — начале ХХ вв.

Результатами систематизации и научной обработки фондов, явились путеводители, каталоги и описания коллекций, изданные при содействии научных обществ. Многие из них служили пособием для осмотра музейных коллекций.

Дальневосточные музеи оказывали довольно значительное влияние на развитие этнографии. Особенно следует выделить богатые этнографические коллекции, которые сформировались в конце XIX — начале XX вв. при музеях Владивостока, Хабаровска, Читы. Эти коллекции представляли материальную и духовную культуру почти всех коренных народов Дальнего Востока России, придавали дальневосточным музеям особый колорит и уникальность.

В эти годы были заложены основы культурно-просветительной, образовательной и издательской деятельности дальневосточных музеев. В результате собирательской работы к 1917 г. были скомплектованы значительные фонды (не утерявшие своего значения и до настоящего времени). За этнографические коллекции, представленные на Парижской выставке в 1900 г., музеи Приамурского отдела удостоены золотых медалей и памятных дипломов. Дальневосточные музеи стали активными участниками российских и международных выставок в Новгороде, Казани, Москве, Чикаго, внесли свою лепту в формирование этнографических коллекций музеев Москвы и Петербурга.

Своеобразие музеев Приамурского края заключалось и в том, что часть экспозиций знакомила посетителей с культурой и бытом народов сопредельных территорий — Японии, Китая, Кореи, Монголии.

Главным объектом показа дальневосточных музеев в исследуемый период были не шедевры и раритеты, а окружающая жизнь — природа, экономика, культура и быт коренного населения Дальнего Востока. Формировались основные направления музейной деятельности, определялась взаимосвязь хранительских, научноисследовательских, просветительных и образовательно-воспитательных функций музея. В этот период были заложены основы издательской деятельности дальневосточных музеев. Сотрудники музеев стремились превратить их в подлинно научные учреждения.

Благодаря изданным в дореволюционное время каталогам и учебным пособиям Сахалинским, Благовещенским, Владивостокским и другими музеями, их исследовательская, культурно-просветительная и образовательная работа становились достоянием широкой научной и культурной общественности.

Деятельность музеев Дальнего Востока России в годы Первой мировой войны вплоть до конца 1917 г. была сопряжена со многими трудностями.

В марте 1915 г. заведующий музеем Общества изучения Амурского края во Владивостоке получил отношение городской управы, в котором предлагалось «немедленно освободить здание музея и оборудовать его нарами и кухонными очагами с котлами для расквартирования военнопленных в числе 560 человек». Политические вопросы поглотили вс, и увлечение ими отозвалось на научной деятельности музея: она как бы замерла. Первое время «почти беспрерывно происходили различные заседания и собрания», продолжавшиеся до поздней ночи. Следует отметить, что в годы Гражданской войны и иностранной интервенции Владивостокский музей был ещ дважды реквизирован: для французской миссии и для размещения отдела снабжения и продовольствия.

В конце 1917 г. местная городская дума тоже распорядилась вынести все экспонаты из залов Читинского музея и расположить раненых, привозимых с фронта, в количестве человек. Устраивались в здании музея и народные собрания.

Тяжелым было военное время и для музея в Хабаровске. Директор В. К. Арсеньев записал в отчете за 1915 г.: «Война, как и надо было ожидать, отразилась на делах музея неблагоприятно. Интересы всех были направлены в сторону войны, поэтому посторонних бесплатных и идейных работников в музее не было. Мало того, помощник директора музея В. В. Домбровский ушел добровольцем на фронт и музей остался без препаратора».

Рассчитывать на увеличение субсидий от правительства не приходилось. Арсеньев, как мог, пытался поддерживать и «сохранять музей в том виде, каком он находился, не рассчитывая нa производство более или менее широких работ...» Благовещенский музей в феврале 1917 г. был закрыт ввиду разногласий его администрации, членов учредителей на почве политических симпатий и пристрастий.

Сотрудники музеев по-разному отнеслись к таким событиям: одни ушли добровольцами на фронт, другие занялись политической деятельностью, ряд штатных работников и любителей-краеведов пытались продолжить научно-исследовательскую работу. Музеи остались почти без всякого финансирования, за неуплату были отключены телефоны, помещения не отапливались, были отменены экспедиции, резко упала посещаемость. Вс это сказалось на сохранности коллекций, многие ценные экспонаты пришли в негодность, а часть их вывезена в годы Гражданской войны.

Формирование музейной сети на советском Дальнем Востоке России в 1920-е Формирование музейной сети на советском Дальнем Востоке России в 1920-е годы. Бурные революционные события 1917-1918гг. в центральных регионах страны вызвали резонанс и на Дальнем Востоке — начались преобразования политической и экономической систем. В декабре 1917 г. Второй краевой съезд Советов провозгласил установление советской власти на всей территории Приамурского края. 5 января 1918 г.

сформирован Дальневосточный комитет Советов и самоуправления, в числе 5 комиссариатов которого был образован и комиссариат народного просвещения во главе со С. П.

Щепетновым. Первые декреты новой власти были направлены на создание законодательной основы для перераспределения собственности — от частной к общественной.

Наряду с национализацией промышленных предприятий, учреждений образования и здравоохранения, были национализированы библиотеки и музеи, что дало возможность уберечь последние от произвола и от и полного расхищения. 29 января 1918 г. издан приказ Дальневосточного комитета Советов и самоуправлений об охране народного имущества, предписывавший «установить строгий надзор за всем народным имуществом». Музеи были переданы в ведение комиссариата народного просвещения, хотя их функционирование обеспечивалось, в основном, сохранившимися отделами научных обществ.

В годы борьбы против правления А.В. Колчака (вторая половина 1918 — январь 1920 гг.), когда преобразования в культуре, начатые советской властью, были приостановлены, музеи продолжали выполнять свои хранительные и просветительные функции. В январе — феврале 1922 г. в Хабаровске дважды произошла смена власти в связи с наступлением на запад белоповстанческой армии генерала В.М. Молчанова и последующим е разгромом под Волочаевкой. В этот период деятельность Хабаровского музея прекратилась. В годовом отчете музея констатировалось: «Труд служащих не оплачивался, … к холоду прибавился ещ и форменный голод». Часто менявшиеся правительства проявили вполне терпимое отношение к музеям, иногда поддерживая их. И только возвращение властных структур ДВР позволило продолжить финансирование музеев и тем самым сохранить их от разрушения.

В марте 1921 г. комиссией Облоно была проведена проверка имущества и коллекций Хабаровского краевого музея. Комиссия отметила плохое физическое состояние здания и музейных коллекций, констатировала, что в зимние месяцы музей не отапливался, средства отпускались только на зарплату сотрудникам. Комиссия пыталась оказать музею помощь, рекомендовала увеличить штат, но практически ничего не было сделано. Такое положение было характерно для большинства музеев Дальнего Востока.

В период существования Дальневосточной республики, буферного государства, создание которого «осуществлялось на основе парламентаризма, политического плюрализма, отказа от системы Советов», развернулась деятельность правительства ДВР, направленная на решение хозяйственных задач в области финансов, снабжения, путей сообщения, промышленности. Вопросы культуры оставались в ведении местных органов самоуправления, под контролем эмиссаров правительства на местах. Музеи переходили в ведение областных отделов народного образования, которые стремились оказать им поддержку.

Пять лет Гражданской войны и иностранной интервенции на Дальнем Востоке привели к разрухе в экономике и значительным людским потерям. Она тяжело отразилась на материальном положении всей социальной сферы, в том числе и музеев. Был полностью разграблен и уничтожен Николаевский-на-Амуре музей, созданный в целях сохранения имеющихся свидетельств истории освоения русскими Приамурья. Если в европейской части страны в самых сложных условиях шл интенсивный процесс развития музейной сети, создание новых музеев, передача существовавшим музеям ценных памятников истории и культуры, раритетов, то на Дальнем Востоке остро стояла проблема сохранения музейной сети, созданной до революций. Те научные и творческие силы, которые ранее концентрировались вокруг музеев, в ходе классовых битв, социальных катаклизмов были вынуждены бороться за выживание, большинство из них отошло от музейной деятельности. Прекратились субсидии меценатов и значительные финансовые вливания в общественные организации и музеи со стороны административных органов. Существование музеев поддерживалось силами энтузиастов.

Впрочем, несмотря на все трудности, дальневосточные музеи и в эти годы оказались востребованными как культурно-образовательные учреждения. Их посещали учащаяся молоджь, представители революционных частей, белогвардейской армии, войск НРА. Не случайно в отчете о состоянии Хабаровского краевого музея за 1922 г.

сообщалось: «Смело можно сказать, что в Хабаровске нет ни одной воинской части, … которые не посетили бы музей».

Следует отметить: ни «красные», ни «белые» не допускали произвола в отношении музеев, их зданий и музейных коллекций; большинство музеев функционировало при всех режимах, что свидетельствовало не только о достаточно высоком авторитете этих учреждений на Дальнем Востоке, но и об их демократической, надклассовой сути как социальных институтов, имевших тогда научное и культурнообразовательное значение вне зависимости от общественной системы. Единичные эксцессы выглядят не как правило, а как исключение. Но иной была судьба Читинского музея: его собрание, одно из богатейших, подвергалось разграблению.

С окончанием в 1922 г. Гражданской войны на Дальнем Востоке и включением территории ДВР в состав РСФСР культурная политика в регионе стала проходить в русле общегосударственной, хотя она не была столь активной как в центре страны. Это было связано с удаленностью региона, с исторически более поздними сроками его освоения, не позволившими сформироваться значительным культурным пластам, в частности, культуре церковной и дворянской, характерным для европейской части России.

Сложившаяся ещ в начале ХХ века музейная сеть уже на первых этапах советской власти использовалась руководством в решении научных и образовательных задач.

Музеи, оставаясь хранителями исторической памяти, активно участвовали в изучении производительных сил края, стали частью общего созидательного процесса, направленного на социалистические преобразования в обществе. Однако их включению в общероссийский процесс препятствовало тяжлое материальное положение и неопределенность в выборе направлений развития. За годы Гражданской войны музейные помещения без отопления, ремонта, надлежащего обслуживания пришли в тяжелейшее состояние. В краеведческом музее Владивостока подвальные помещения, где располагалась лаборатория, затапливались грунтовыми водами, стены пропитались влагой, отваливалась штукатурка. В Хабаровском краеведческом музее протекала крыша, он почти не отапливался в зимнее время. Был закрыт для посетителей музей в Благовещенске, созданный ещ в 1891 году, лишь иногда по воскресеньям он открывался для широкой публики. В 1918 году во время гамовского восстания бежал в Маньчжурию бывший директор его М. К. Толмачв, и музей оставался под надзором одного сторожа. Назначенный новый директор П. А. Стемпковский при отходе из Благовещенска большевистских отрядов в сентябре 1918 г. эмигрировал, не организовав охраны музея, в результате оказались расхищенными многие экспонаты и книги.

В этих сложных условиях поднять уровень музеев можно было только опираясь на традиции музейной работы, сложившиеся в досоветское время максимально используя знания и опыт лучших представителей российской интеллигенции. Это хорошо понимал Н. П. Малышев, заведующий Дальневосточным отделом народного образования, который в 1924 г. пригласил на должность директора Хабаровского краеведческого музея известного путешественника, учного и писателя В. К. Арсеньева. Выбор был не случаен. Мы уже говорили о той роли, которую сыграл В. К. Арсеньев в конце XIX — начале ХХ вв. Как исследователь «белых пятен» на карте Дальнего Востока он удачно сочетал в себе талант путешественника — организатора научных экспедиций комплексного характера, тщательность музейного сотрудника при обработке научного материала, полученного в полевых условиях, коллектора, скомплектовавшего для музеев разнообразные коллекции: этнографические, естественно-научные, исторические, а также обладал выдающимися способностями популяризатора научных знаний. Человек демократических взглядов и патриот своей страны, своего края, он, оставаясь в стороне от классовой борьбы, идеологических метаний, после октябрьских событий 1917 г., считал своим долгом служить новой России. Он ответил согласием на предложение Малышева и в кон-це 1924 г. приступил к обязанностям директора музея.

Учитывая опыт взаимодействия Приамурского отдела Русского географического общества с музеями в конце XIX — начале ХХ вв., роль научных обществ в создании музеев и их значение в деле консолидации научных сил на местах, В. К. Арсеньев приступил к подготовке документов и распорядительного собрания с целью создать Дальневосточный краевой отдел Русского географического общества. Собрание, состоявшееся в 1924 г., организационно оформило краевой отдел и поставило перед ним цель «собирать, обрабатывать и распространять географические, этнографические и статистические сведения, объединяя лиц, научно работающих в упомянутых отраслях знания на пространстве Дальневосточной области».

В. К. Арсеньев наметил программу возрождения и организации исследовательской работы музея, определил приоритеты, ориентированные на научно-исследовательскую, культурно-образовательную деятельность, активизировал работу по обеспечению сохранности музейных коллекций.

К научно-исследовательской работе относились описание, учт коллекций, работа с экспозициями, комплектование фондов, научные связи с другими учреждениями. Впервые в истории музея был разработан план научного комплектования фондов. К описанию коллекций привлекались не только сотрудники музея, но и специалисты из других крупных научных учреждений страны. В эти годы была впервые начата инвентаризация музейных предметов с краеведческим, а не энциклопедическим структурированием коллекции музея. В период работы В. К. Арсеньева в музее в экспозициях стало больше пояснительных текстов, появились плакаты, схемы, карты (которые он профессионально изготавливал сам), модели, рисунки, фотоснимки, другие научно-вспомогательные материалы и дидактические элементы.

В годовом отчете Хабаровского музея за 1925 г. отмечалось, что после длительного затишья начинает вновь оживать работа, открывающиеся возможности позволяют «бодро смотреть вперд и надеяться, что возобновляющий свою деятельность музей в ближайшее время вновь возродится. Дальневосточный отдел Русского Географического Общества, а также краевой отдел народного образования приняли большое участие в возрождении музея и будут его поддерживать и в дальнейших научных начинаниях».

Сотрудники музея включились в работу всевозможных обществ — краеведческого, географического, охотничьего, культурных связей с заграницей и других, развивая, таким образом, научно-исследовательскую деятельность, умножая связи с другими научными учреждениями и центрами.

В мае 1925 г. в Хабаровске состоялось Дальневосточное краеведческое совещание, на котором В. К. Арсеньев выступил с докладом о деятельности музея. Он ставил качество работы с посетителями в зависимость от уровня научного описания музейных предметов.

Музейные работники, по его мнению, должны были уметь дать квалифицированные объяснения к коллекциям, уметь использовать такие формы работы, как проведение экскурсий, чтение лекций, устройство учебных выставок. По инициативе В. К. Арсеньева было подготовлено Временное Положение о Хабаровском краеведческом музее, определявшее его функции, обязанности и права. Были разработаны положения об учном совете музея, должностные инструкции сотрудников, правила внутреннего распорядка работы. Шло постепенное упорядочение жизни музея: систематически осуществлялся контроль за выполнением плановых заданий и указаний директора, на заседаниях учного совета заслушивались отчты сотрудников.

За непродолжительное время В. К. Арсеньев сформировал творческий коллектив;

была проделана большая работа по учту и научному описанию музейных предметов, проведн ряд научных экспедиций; музей возрождался как исследовательское учреждение. С именем Арсеньева связано также восстановление Дальневосточного (ранее — Приамурского) отдела Русского Географического общества как научной базы для полноценного функционирования музея.

Деятельность музея в г. Благовещенске осуществлялась также в неразрывной связи с Амурским научно-экономическим обществом, образованным по инициативе Дальневосточного краевого совета РГО. Созданное при музее, оно фактически организовало всю его работу и поставило своей целью научное и научно-прикладное изучение Амурского края в народнохозяйственных целях. В сентябре 1926 г. краевым советом РГО было сформировано Благовещенское отделение. Один из инициаторов его создания — профессор Н. И. Прохоров — на состоявшемся 12 сентября первом заседании выступил с докладом о задачах общества. С этого времени началась планомерная целенаправленная научно-исследовательская деятельность Благовещенского музея по изучению природы, истории края, археологии и этнографии.

Активному развитию музея способствовало то, что должность помощника заведующего занял известный краевед Г. С. Новиков-Даурский. Им были начаты гербаризация растений и изучение археологических памятников Приамурья, им была создана библиографическая картотека. Выполняя исследовательские задачи, музей проводил научные экспедиции для сбора ботанических коллекций, разведку полезных ископаемых. К концу двадцатых годов Амурский музей вновь возродился как научно-исследовательское учреждение по изучению природы, истории и производительных сил Приамурья.

Сложно развивались отношения между музеем и Владивостокским отделом Государственного Географического Общества (ВОГГО). Декретом СНК от 17 февраля 1925 г. краеведческий музей г. Владивостока был выделен из структуры ВОГГО в самостоятельную единицу, а с 1928 г. стал Владивостокским государственным областным музеем. Складывавшиеся десятилетиями научные связи, высокая степень взаимозависимости (общая библиотека, оборудование, специалисты) оказались искусственно разорванными. Тяжелое материально-техническое состояние музея не позволяло ему самостоятельно организовать научную и исследовательскую деятельность. Он нуждался в дополнительном финансировании и поэтому оставался, в основном, на бюджете Владивостокского Отдела Государственного Географического Общества. Сметы, представляемые в Наркомпрос для выделения средств, не обеспечивались финансами, музей ещ не имел устава, управлялся учным комитетом. Его структура была представлена отделами естественно-историческим, промышленно-экономическим и культурно-историческим. Директором музея в этот период стал профессор-антрополог Дальневосточного Государственного университета Е. М. Чепурковский. Он же одновременно был хранителем, совмещал ещ и обязанности заведующего естественноисторическим отделом. Промышленно-экономический и культурно-исторический отделы возглавляли преподаватели ДГУ. Музей продолжал свою деятельность в тесном контакте с ВОГГО и во многом от него зависел, сотрудники являлись членами этого общества, участвовали в заседаниях его учного совета.

С научным обществом исторически была связана деятельность Читинского музея, в программе и правилах которого было определено его назначение как центра по научному исследованию и наглядной демонстрации окружающей природы, культуры «как в настоящем времени, так и в прошедшем». Основателем и первым директором был крупный краевед А. К. Кузнецов, имя которого и было присвоено музею постановлением ДВР в 1921 году. Несмотря на потери и разрушения, музей продолжал свою деятельность благодаря подвижничеству работников и поддержке Забайкальского Отдела Русского Географического Общества (ЗОРГО). В 1922 г. общество стало главным организатором развития исследовательской деятельности в Забайкалье.

В середине 1920-х годов благодаря специалистам из числа старой интеллигенции в дальневосточных музеях создались благоприятные условия для развития их научной деятельности. В них работали сотрудники, получившие разностороннее образование в царской России (В. К. Арсеньев, С. Я. Сизых, Г. Е. Сольский), стремившиеся сохранить специфику музея как хранилища национального достояния, но как патриоты своей страны считавшие, что он должен служить интересам всего общества и в условиях революционных преобразований. В музеи пришли молодые специалисты, получившие высшее образование в 1920-х годах: Н. А. Серк-Богданова, А. И. Кардаков, Е. А. Преженцова и другие. Они осознавали необходимость перемен в музейном деле, более активного включения музеев в общественно-политическую жизнь страны, выступали как популяризаторы научных знаний среди самых широких слоев населения, они комплектовали разнообразные материалы о крае, активно изучали природу, историю, этнографию. Н. А. Липская-Вальронд участвовала в составлении нанайского алфавита, Н. А. Серк-Богданова — в изучении корякского языка.

Научно-исследовательская деятельность музеев становилась приоритетной, так как они являлись комплексными научными и культурными учреждениями, выполнявшими самые разные функции — документирования процессов и явлений, хранения национального достояния, популяризации научных знаний; она являлась условием их эффективного развития. Если в восстановительный период тяжелая ситуация в культуре, отсутствие достаточного финансирования музеев, приводившее к бедственному положению сотрудников, слабая материальная база затрудняли их функционирование как научных центров, то, по мере даже неполного решения этих проблем, они стали заявлять о себе как учреждения, способные активно участвовать в исследовании региона.

Исследовательская деятельность Читинского музея приобрела большую популярность, результаты е были востребованы при разработке перспективных планов экономического освоения Забайкалья, развития сельского хозяйства, при изучении его истории и культуры. Значительное место занимала издательская работа. Были подготовлены к печати и изданы книги и брошюры: И. И. Михалкина «Опыт указателя литературы по археологическим памятникам», Е. Д. Залюдникова «Кормовой фонд в западной части Читинского округа», П. Л. Окунцова «Революционное подполье Забайкалья», А. Б.

Добромыслова «Обследование быта населения в Забайкалье; орочены, буряты», Н. Н. Жукова «Дипломатическая женская миссия по уговору чукоч принять русское подданство в 1776 г.». и ряд других.

В музее проводились научные исследования по изучению медоносных растений в Читинском округе и кормового фонда в западной части Читинского округа (В. Д.

Замошников), по изучению быта русского населения Забайкалья (А. Н. Добромыслов), фенологические и орнитологические наблюдения (И. А. Сафронов).

Имея значительный научный потенциал, музей и Забайкальский отдел Географического общества (ЗОРГО) были связаны и вели переписку по природоведческим и культурологическим вопросам с целым рядом зарубежных научных учреждений и учных, в частности — со Смитсоновским институтом и институтом Карнеги (США), обществом изучения Маньчжурского края (ОИМК), центральной библиотекой КитайскоВосточной железной дороги (КВЖД).

В середине 20-х годов укрепляется ведущее положение Хабаровского краеведческого музея среди дальневосточных музеев в области экспозиционной работы. В 1925 г. при активном участии В. К. Арсеньева были восстановлены действовавшие ранее отделы — инородческой этнографии, сопредельных стран, и сделан шаг к созданию промышленноэкономического отдела, отдела истории революции и подотдела русской этнографии.

Работа над экспозицией была продолжена и в последующее время — стали широко вводиться фотографии, таблицы, а работа в музее одного из лучших таксидермистов страны — Г. Е. Сольского — позволила значительно пополнить отдел природы. К концу 20-х годов Хабаровский краеведческий музей стал ведущим музеем в Дальневосточном крае (ДВК). К этому времени в его структуре было 11 отделов: геологии, минералогии и палеонтологии, ботаники, зоологии, археологии, этнографии, истории края и сопредельных стран, нумизматики, фотофонд и отдел революции. Такая структура отражала направления научной деятельности музея, связанные с изучением Приамурья, его природы и истории. Значительные исследовательские работы были проведены по этнографии коренных народов. В этот период потребность в изучении культуры народов была продиктована необходимостью включения их в новые социальные условия, проведением социалистических преобразований. С этой целью только в 1928 году были проведены две этнографические экспедиции к орочам-удэ, живущим по р. Хор, и в другие места, с целью изучения самобытного искусства, сбора фольклорного и статистического материала среди малочисленных народов Нижнего Амура. Состоялись экспедиции художественного отдела (П. М. Покровский), в которых были собраны материалы по изобразительному искусству малых этносов Дальнего Востока.

Этнографы музея и связанные с ними специалисты других учреждений, работавшие в тесном контакте, с тревогой отмечали, что наряду с позитивными изменениями, связанными с созданием письменности, организацией в национальных селах школ, больниц, культбаз, в конце 1920-х и в 1930-х годах стала наблюдаться тенденция насильственного приобщения коренных народов к «пролетарской культуре» — развернулась борьба с родовыми обычаями без учета специфики культуры, наблюдался слом традиционного уклада, принудительное создание коллективных хозяйств и т. п.

Хабаровский музей организовал археологические экспедиции в с. Тыр, по реке Тунгуске (археолог Н. Г. Харламов) с целью изучения культур Приамурья. Вс более расширявшиеся связи музея с Дальневосточным Обществом Краеведения, отделением Научной ассоциации востоковедения, с другими музеями Дальнего Востока помогали музею совершенствовать и углублять научную деятельность сотрудников. К тому же, музей находился в вeдении Дальневосточного филиала Академии Наук, постоянный контакт сотрудников музея и представителей академической науки обеспечивал высокое качество исследований, актуальность изучаемых проблем, способствовали координации исследовательской деятельности в крае.

В повышении значения музея как научного учреждения активную роль сыграл учный совет, который на своих заседаниях рассматривал вопросы планирования научной работы, пополнения новыми коллекциями и книгами, распределения кредитов, отпущенных на научные и культурно-просветительные нужды музея.

С научно-исследовательской деятельностью музеев во второй половине 20-х годов неразрывно связана работа по научному комплектованию фондов, что являлось результатом поиска, экспедиционной деятельности, разнообразного научного обмена. В этот период дальневосточные музеи продолжают традиционные направления комплектования, сложившиеся к началу 20-х годов — сбор этнографических предметов, естественно-научных материалов, фотографий и документов по истории края.

Вс меньше стало поступать случайных, одиночных предметов от любителей старины, от коллекционеров. От периода «кунсткамеры», когда собиралось вс любопытное, необычайное, порою — далкое от специфики края, его истории и природы, музеи перешли к этапу целенаправленного, научно обоснованного комплектования. Появились новые направления сборов, в частности, в музеях стали формироваться коллекции по истории революционного движения. Внимание к революционным событиям, к памятникам революции и Гражданской войны позволило собрать источники, документирующие этот важный этап в истории страны. Однако зачастую эти сборы носили односторонний характер, происходил отбор памятников, отражающих революционные события и характеризующих деятельность партии большевиков только в позитивном свете. Остальные виды источников замалчивались либо попадали в засекреченные спецхраны и фонды, а случалось, что и уничтожались.

С осложнением международных отношений на Дальнем Востоке затруднились контакты с сопредельными странами, прекратилось комплектование самобытных коллекций по культуре Китая, Кореи, Японии, которые входили ранее во многие дальневосточные музеи.

В Хабаровском музее было продолжено комплектование естественно-научной коллекции, в частности — гербария дальневосточной флоры, который, благодаря своей полноте, достоверности, научной информации, и поныне имеет большое научное значение в деле изучения ботанических особенностей края. Ещ до революции в его создании принял участие известный флорист Н. А. Де-Сулави (Десулави), участвовавший в подготовке Гербария русской флоры, изданного Академией наук. В 20е годы он в составе экспедиций В. К. Арсеньева продолжал пополнять гербарную коллекцию, которая к тому времени насчитывала 2.500 единиц.

Начав планомерные археологические исследования и изучение древнейшей истории Приамурья, музей проводил «спасательные работы» на археологических памятниках и пополнил свою коллекцию материалами, найденными при постройке железнодорожного моста через реку Амур (глиняная посуда, средневековые предметы вооружения и др.), при раскопках на реке Чердымовка, около Иннокентьевской церкви, при строительстве железнодорожной ветки у пристани в Хабаровске, в пойме реки Амур. В эти же годы в ходе экспедиционной деятельности в музее продолжала пополняться этнографическая коллекция. По инициативе В. К. Арсеньева в музей была передана хранившаяся в Кабинете народного хозяйства при Далькрайплане многочисленная коллекция фотографий, которая отражала самые разные направления хозяйственной деятельности на Дальнем Востоке в 20-е годы.

Несомненный научный интерес представляли поступления в музей г. Владивостока, которые были показателем естественно-исторической и краеведческой направленности его комплектования и научной деятельности. Музей, обновляя экспозиции, широко привлекал посетителей и научную общественность к пополнению экспозиционными материалами. В зоологическом отделе были выставлены экспонаты представителей фауны: лоси, медведи, кабарга, добытые на реках Коппи и Ботчи и переданные участниками экспедиции лесного отдела Земельного управления Далькрайисполкома под В. М. Савича. В итоге была создана одна из наиболее полных экспозиций в крае о природе Дальнего Востока. К концу 20-х гг. коллекция Владивостокского музея составляла 21. единиц хранения.

Читинским музеем во второй половине 20-х годов были организованы и проведены научные экспедиции с целью проведения этнографических исследований в верховьях реки Ингоды (для изучения быта старообрядцев).

Членами охотничьей секции ЗОГГО, для сбора орнитологического материала, а также наблюдения за гнездованием как местной, так и перелтной птицы, была организована экспедиция в Озрный район западного Забайкалья. Материалы экспедиции были изданы в очередном бюллетене музея и краевого общества. Активную работу в области научного комплектования проводил Благовещенский музей. Только с 1927 по 1929 г. его коллекция увеличилась с 12.000 до 14.300 единиц хранения.

Таким образом, активизация научной деятельности дальневосточных музеев в 20-х годах благотворно сказалась на пополнении их фондовых собраний, позволила значительно расширить научную источниковую базу музеев, сформировать тематические коллекции о природе, истории и культуре региона. Деятельность музеев способствовала сбору научных материалов о природных, климатических и сырьевых ресурсах для наиболее полного изучения производительных сил края.

В связи с начавшимися в стране социалистическими преобразованиями, в частности, работой по ликвидации неграмотности населения, повышению его образовательного уровня, партийными и советскими органами была поставлена задача активного включения в дело просвещения народа всех социальных институтов, учреждений образования и культуры. Перед музеями встала необходимость изменения содержания ранее существовавших форм и методов образовательной работы. Музеи стали осуществлять функцию просвещения путем создания экспозиций, являвшихся «открытой книгой для всех грамотных и неграмотных», и проведения разнообразных мероприятий, экскурсий, лекций, бесед.

Наиболее активный поиск и острые споры развернулись по поводу принципов создания такой экспозиции, которая отвечала бы требованиям своего времени. Необходимость создания е, определенным образом структурированной, доступной народным массам и дававшей им необходимую информацию, была сформулирована В. К. Арсеньевым в году. «Краеведческий музей, — говорил он, — должен быть зеркалом своего края, отражая его природу, население, хозяйство и культуру. Коллекции музея должны быть расположены так, чтобы каждый посетитель, проходя из одной залы в другую, мог получить наиболее последовательное, целостное и яркое впечатление о своем крае».

Проблемы реорганизации музейных экспозиций рассматривались на второй Всесоюзной конференции по краеведению в 1924 г. в Москве, в работе которой приняли участие и краеведы Дальнего Востока, в частности, директор Читинского музея А. К.

Кузнецов. Музеям страны было рекомендовано в области экспозиционной работы создать как отделы революции, так и отделы, отражающие экономическое развитие региона, его промышленности, сельского хозяйства. С целью реализации этих решений в мае 1925 г. в Хабаровске была проведена Дальневосточная краеведческая конференция, которая указала на необходимость перестройки музейных экспозиций, приближения их к практическим нуждам края.

Важную роль в перестройке экспозиций Читинского музея, в развитии и реорганизации его структуры сыграл его директор А. К. Кузнецов. При поддержке хозяйственных органов он создал новый экспозиционный отдел — общественно-экономический, в котором нашло отражение развитие промышленности и сельского хозяйства. При его участии был создан отдел революции, были решены проблемы сохранения и музеефикации дворца золотопромышленника Бутина. А. К. Кузнецову удалось вывезти из дворца наиболее ценные живописные полотна и передать их в картинную галерею.

Сотрудниками музея дворец Бутина был сохранен, и в него был перевезен Нерчинский музей, который вскоре был включен в состав бюджетного финансирования Сретенского окроно. Благодаря энергичной деятельности А. К. Кузнецова коллекция Читинского музея значительно выросла. Ему удалось открыть филиал музея в г. Сретенске в 1925 г.

Особая структура экспозиционных отделов, основанная на коллекционном показе, исторически сложилась во Владивостокском музее, где были представлены геологическая, дендрологическая, ихтиологическая и энтомологическая коллекции. В пополнении экспозиции новыми материалами действенную помощь музею оказывали участники экспедиции лесного отдела Земельного управления под руководством профессора В. М.

Савича. Отвечая запросам времени, сотрудники, кроме отделов археологии и этнографии, создали новые — промышленно-экономический и истории революции, позволившие более полно представить посетителям не только прошлое, но и перспективы развития Приморья.

Несмотря на трудности и нехватку помещений, местные органы власти стали предоставлять музеям дополнительные площади. Благовещенский музей, размещавшийся в помещениях женской гимназии, испытывал острый дефицит экспозиционных площадей. Его директор А. В. Гюльденштуббе, который ранее был учителем, провел большую работу по приведению в порядок коллекций, инвентаризацию фондов, разместил их в экспозиции по систематическому принципу. В начале 1924 г. решением Амурского губисполкома в распоряжение музея были предоставлены дополнительные помещения, что позволило новому директору музея В. М. Попову создать общественноэкономический отдел, освещавший сельское хозяйство, золотопромышленность (ведущую отрасль экономики области), а также местное фабрично-заводское производство.

Острую нужду в помещениях испытывал Камчатский музей, который продолжал активные исследования региона и накопление коллекций. Важную роль в его становлении сыграл первый Петропавловский уездный съезд краеведов области, прошедший в марте 1920 года. Съезд выступил организатором краеведческой работы по исследованию Камчатской области в историко-этнографическом отношении и проведению сборов экспонатов для Камчатского музея.

Съезд обратился к комиссариату просвещения края с просьбой о выделении средств и предоставлении помещения под музейную экспозицию. После съезда развернулась активная работа по сбору коллекций и созданию экспозиций. 12 мая 1920 г. было создано научное Общество изучения Охотско-Камчатского края и распорядительный комитет во главе с председателем П. Т. Новограбленновым. Основная задача общества состояла в сборе материалов для будущего музея, данных о прошлом и современном состоянии края и его населения, географии и метеорологии, геологии, антропологии и этнографии, археологии и промысловой статистике. В плане работ намечался сбор литературы, рукописей, актов, карт, фотографий, относящихся к истории края, содействие членам общества в их работе по изучению края, оказание помощи местным и приезжим исследователям, составление словарей (чукотского, корякского, камчадальского, эскимосского, ламутского, алеутского), охрана памятников старины, издание ежегодника и т. п. Общество ходатайствовало перед Камчатским областным исполнительным комитетом о передаче ему «всех тех материалов областного архива, в коих областная организация не имеет непосредственной нужды».Вскоре музей получил под экспозицию одну из комнат в Петропавловской школе.

Значительный вклад в становление Камчатского музея внс В. К. Арсеньев, посетивший его в 1923 г. Им было сделано сообщение об этнографических исследованиях на севере Камчатского полуострова и об открытии археологических памятников на северо-западном берегу Култушского озера. Весь найденный материал, свои записи исследователь передал в распоряжение Камчатского музея.

Стесннные условия, в которых существовал музей, не позволяли развернуть в полном объме богатые коллекции. В декабре 1928 г. Горсовет постановил выделить средства на аренду трех комнат общей площадью в 111 кв. м. в здании окрбюро ВКП (б). В начале 1929 г. музею было предоставлено специальное помещение, в котором он приступил к созданию экспозиций как исторического, так и экономико-географического направлений.

Музейное строительство активизировалось и на острове Сахалин. В июне 1925 г.

Сахалинский ревком, осознавая необходимость развертывания работы по освоению островной территории, принял постановление о восстановлении музея в г.

Александровске, главной целью которого было создание условий для развития научной и исследовательской деятельности в регионе, организации экспозиций, популяризирующих экономические и политические особенности отдаленного края. В постановлении Сахалинского ревкома говорилось: «Музей должен отражать геологическую, этнографическую, ботаническую, зоологическую, историческую и хозяйственную стороны Северного Сахалина». Однако отсутствие необходимого финансирования не позволило в полной мере сформировать штат научных сотрудников и обеспечить сохранность коллекций музея. Должность директора была вакантной, поэтому ответственность за экспонаты была возложена на заведующего отделом народного образования Сахалинского ревкома П. М. Сикорского. В течение нескольких лет музей оставался заброшенным. Об этом писал в своих заметках участник этнографической экспедиции Центрального музея народоведения Л. А. Алпатов, побывавший в Александровске в 1928 году: «Мы вошли в Сахалинский музей через чрный, совершенно не запирающийся ход… Этнографическая коллекция в некотором порядке, есть шкаф, в котором висят ржавые цепи каторжника и его костюм. Но сейчас музей заброшен. Весь пол завален каторжным архивом, вс покрыто пылью». Не все музейные экспозиции были восстановлены и получили дальнейшее развитие. Несмотря на активную краеведческую работу по сбору материалов, Сахалинский музей не имел своих экспозиций вплоть до 1925 года.

Важным событием в развитии музейной сети Дальнего Востока стало создание новых типов музеев — художественных или картинных галерей. Создавались они, как правило, на базе художественных отделов краевых музеев. В Хабаровске собрание картин выросло в большую художественную коллекцию, экспонирование которой требовало значительных площадей.

В 1925 г., выполняя директивы Наркомпроса РСФСР о создании в музеях отделов революции и в целях освобождения площадей для размещения такого отдела, Хабаровский музей передал часть картин художественного отдела в Хабаровский педтехникум, несколько картин — в областную совпартшколу, часть — в Далькрайоно.

Распыление художественного фонда по различным учреждениям в дальнейшем угрожало порчей и даже гибелью картин. Закрытие картинной галереи вызывало недовольство со стороны общественности и особенно среди школьных работников.

Общественность высказывалась за восстановление картинной галереи. Вскоре она была восстановлена, чему способствовала передача в Хабаровский музей большой коллекции картин умершего известного художника В. Г. Шешунова, который работал на Дальнем Востоке и завещал свое художественное наследие государству. Его картины, имеющие краеведческое значение, передавались на хранение в музей. Далькрайоно, с учтом этих обстоятельств, приняло решение открыть в Хабаровске картинную галерею на правах самостоятельного отдела музея. Ей было передано здание бывшей синагоги общей площадью 310 кв. м, куда были доставлены из Никольска-Уссурийского (ныне г. Уссурийск) картины, эскизы и рисунки В. Г. Шешунова — более тысячи экземпляров.

Создание картинной галереи в Хабаровске, художественных отделов в музеях Читы и Владивостока стало важным событием культурной жизни Дальнего Востока.

Научно-экспозиционная работа, получившая широкий размах в 20-х годах, стала показателем возрастания роли музеев в системе культурно-образовательных учреждений.

Работа с музейными экспозициями и их совершенствование показали возможности новаторского подхода к традиционным музейным формам деятельности и свидетельствовали о развитии идей и новаций в этот период.

Первым насильственным воздействием на музеи края в начале 20-х годов была активизация Наркомпроса по созданию отделов и подотделов революции в местных музеях. Интерес к революционным событиям в этот период в обществе был незначителен.

Коренное изменение экономической и политической ситуации в стране в результате революции, жертвы и героизм народа, вынесшего кровопролитную Гражданскую войну, трагедия потерь и вера в светлое будущее — должны были стать наглядным примером в патриотическом воспитании населения, пропаганде политического курса партии большевиков. Это, в свою очередь, требовало изучения и осмысления, научного документирования, сбора документов, записей воспоминаний участников событий, сохранения всей информации в архивах и музейных собраниях.

В 1920 г. на правах отдела ЦК РКП(б) был создан центральный Истпарт — новый научный центр, комиссия для собирания, изучения и издания материалов по истории революции и РКП (б). Вскоре таковые появились и на местах. 19 сентября 1922 г. при агитпропотделе Дальбюро ЦК РКП (б) был создан Дальистпарт. В 1921 г. центральный Истпарт был реорганизован в отдел ЦК ВКП (б) как политико-исследовательский иститут, призванный заниматься сбором историко-партийных материалов, освещением вопросов истории партийных организаций, подготовкой историко-политических праздников.

Музеям предписывалось создание экспозиций в большей степени политического характера, чем научного, посвященных 20-й годовщине Первой русской революции, 20-летию Всероссийской стачки. Главное внимание уделялось, в основном, массовой, устной и печатной пропаганде материалов о революционных событиях, Гражданской войне, с точки зрения большевистского понимания. Публиковавшиеся Дальистпартом книги отражали историю создания парторганизаций, партизанского и революционного движения. Научный уровень сборников был довольно низок, так как готовились они не профессионалами-исследователями, а, зачастую, — партийными работниками по поручению «сверху», да и издательская база оставляла желать лучшего.

Характерно, что в связи с отсутствием широкого интереса со стороны посетителей выставок и читателей к подобной литературе, во второй половине 20-х годов дальневосточные истпартотделы значительно снизили свою активность, так и не став действенными научно-исследовательскими организациями. Между музеем и сотрудниками Дальистпарта была установлена жесткая связь: в состав комиссии этого отдела входил заведующий Дальоно А. И. Малышев, который был членом учного совета Хабаровского музея. Большое содействие Дальистпарту в Чите оказывал директор музея А. К. Кузнецов. Некоторые материалы, выявленные и собранные Дальистпартом, поступали в музеи на выставки. А. К. Кузнецов, прошедший царскую каторгу, являвшийся в Забайкалье авторитетным специалистом по истории декабризма и революционного движения, добился передачи части документов в музей. «Из переданных Губархивом и прокурорским надзором дел при музее организован политический историкореволюционный архив, где начинаются работы по исследованию революционного движения в крае…» — сообщал он в докладной записке в Дальоно в 1924 году. В Чите был раньше, чем где-либо, создан «Уголок революции» при музее, активно развернулась работа по сбору документов.

Однако подобные контакты между музеями и Дальистпартом носили эпизодический характер. Дальистпарт, находившийся в структуре Далькрайкома ВКП (б) как его отдел был под постоянным партийным контролем и, по существу, монополизировал работу по сбору историко-революционных материалов, отправляя их в Москву, в центральный Истпарт. «Высылка большого количества документов в центр, — отмечал Э. М.

Шельдешев в очерке о развитии исторической науки на Дальнем Востоке, — вс возраставшая с каждым годом и ставшая в 30-е годы просто необузданной, конечно же затрудняла работу в области исторической науки на Дальнем Востоке».

Совместно с музеями сотрудники Дальистпарта проводили работу по выявлению и фиксации памятников и памятных мест, связанных с революционными событиями.

Впоследствии эта работа была продолжена отделами Главнауки и их уполномоченными на местах. В 1928 г. уполномоченный Главнауки Н. Н. Билибин направил директивные письма в музеи края, обращая внимание их руководителей на особенную важность работы по охране памятников историко-революционного значения. В директивах Дальоно отмечалось, что отдельные музеи ДВК, такие как, Читинский, Благовещенский, мало внимания уделяли учету революционных памятников. Учным советам музеев предлагалось обсудить эти вопросы на заседаниях, а протоколы своих решений направить в Дальоно.

Подчеркивалось, что к этой работе важно привлечь участников Гражданской войны, Октябрьской революции, бывших партизан, свидетелей событий.

Н. Н. Билибин, хорошо знавший историю революционной борьбы на Дальнем Востоке, разослал список революционных памятников, предложив каждому музею дополнить его, включив все имеющиеся на территории памятники революции и Гражданской войны, дать их описание и в дальнейшем считать эту работу наиболее важной и необходимой. Многие музеи составили своды памятников и направили их в Дальоно. Некоторые из памятных мест были отмечены обелисками и другими знаками, а на сопке Июнь-Корань по инициативе Далькрайкома ВКП (б) был воздвигнут памятник-мемориал в честь Волочаевской битвы.

Обширную работу по выявлению революционных памятников провел Амурский областной музей; им впервые в 1930 г. был опубликован краткий «Список памятников историко-революционного значения в Амурском и Зейском округах». Это были места расстрелов и могилы партизан, памятники жертвам атаманщины и интервенции, дома, связанные с революционными историческими событиями. Многие материалы по истории революции, которые удалось собрать сотрудникам дальневосточных музеев, а также многочисленные копии, поступившие из центральных музеев, стали источниковой базой отделов революции, созданных в середине 20-х годов в Чите, Хабаровске, Владивостоке, Благовещенске.

18 июня 1925 г. Президиум Забайкальского губисполкома издал постановление о создании в области отделов революции, мотивируя это тем, что «в архивах различных уголков губернии имеется много ценных материалов, рисующих жизнь политссыльных».

Губисполком счел необходимым организовать при Читинском музее отдел революции, в котором предлагалось сосредоточить все исторические документы, гравюры, фотографии и т.д. Констатируя, что отпущенных на это губисполкомом средств недостаточно, было признано необходимым «поддержать ходатайство перед ВЦИК об отпуске музею безвозмездной ссуды в 1000 рублей». Поддерживая инициативу музея, дальневосточный отдел народного образования обратился в Дальревком с просьбой о дополнительном финансировании с целью создания отдела революции, считая это мероприятие «вполне целесообразным и своевременным». Эта просьба была поддержана, и ВЦИК выделил рублей. 20 декабря 1925 г. в Читинском музее был открыт отдел революции. Его экспозиция отражала историю революционного движения, начиная с предшественников социал-демократии — Радищева, Новикова, декабристов, освещала историю ссылки и каторги Забайкалья, революционные события 1905—1907 гг., октября 1917 г., последующие события Гражданской войны и интервенции. Наряду с подлинными вещевыми материалами, в экспозиции были широко представлены фотографии, плакаты, листовки; там, где не хватало документального материала, использовались иллюстрации из книг и многочисленные поясняющие тексты.

Аналогичная структура отдела революции существовала и в экспозиции Хабаровского музея. Здесь были представлены материалы о декабристах, народниках, основателях первых оргнаизаций РСДРП на Дальнем Востоке, событиях Первой русской революции в европейской части России и на Дальнем Востоке, подполье, ссылках, каторге, Октябрьской революции и Гражданской войне. Но если в Забайкалье отражение истории декабристского движения было построено на местных материалах с использованием подлинников, то в Хабаровске, в основном, использовались копии, присланные из центральных музеев. Большинство экспонатов представляли из себя плоскостной материал — фотографии, литографии, вырезки из журналов, открытки и т. п., подлинники составляли незначительную часть. Например, была представлена богатая коллекция печатных и рукописных прокламаций, переданных Дальистпартом, который также принял активное участие в создании отдела революции. Для консультаций по созданию экспозиций в музей были направлены сотрудники крайкома ВКП (б), выделены необходимые финансовые средства. Однако, несмотря на огромную работу, как сообщалось в отчете музея за 1925— 1926 гг., «отдел революции чисто с внешней стороны, благодаря обилию однообразного материала — фотоснимков, печатного текста, — оставляют у посетителя, сравнительно с другими отделами музея, слабое впечатление...» В музее отсутствовали подлинные, яркие, аттрактивные экспонаты, недостаточно активной была деятельность по комплектованию.

Большие усилия к пополнению отдела революции приложил новый его заведующий М. П. Покровский. Он пытался перегруппировать коллекции, пополнить отдел новыми вещественными материалами, которые, по его замыслу, должны были воздействовать на чувства посетителей. В экспозиции было помещено, например, чрное знамя, которое в свое время установили рабочие Забайкалья на станции Мазгон (Мозгон) на месте расстрела участников революционных событий 1907 г. карательным отрядом МеллерЗакомельского.

Стремясь привлечь внимание к экспозициям отделов революции, музейные работники старались их «оживить» за счет нетрадиционных решений. Директор Читинского музея П.

Окунцов рекомендовал всем музеям «дать несколько схем боев партизан с японцами и белыми, взяв плоские ящики с песком и изобразив из того же песка и камней окопы, рельефы гор из мха и травы, из веток деревьев... Фигуры сражающихся будут представлять из себя оловянные солдатики, соответственным образом перекрашенные, или же вырезанные из картона. Это будет дешево и оригинально».

Недостаточная научная проработка разделов по истории революционного движения, введение единых структур, однотипных документов вели к мифологизации общественного сознания, способствовавшей насаждению стереотипов мышления, исключавших критическое осмысление «мифов» о событиях и о деятельности лиц. Создание отделов революции заметно не повлияло на развитие научно-исследовательской работы музеев, не дало эффективного научного результата. Положительным итогом этой деятельности можно лишь считать формирование в музеях материалов по истории ВКП (б), о партизанском движении в годы Гражданской войны, создание коллекций денежных знаков, оружия, бытовых предметов, ставших в дальнейшем важным источником для изучения этого периода.

В 20-е годы, наряду с реорганизацией и созданием новых экспозиций, важной просветительной функцией музеев была организация массовой культурнообразовательной работы. В этот период музеи продолжали развивать традиционные формы деятельности: проведение тематических экскурсий по экспозиционным залам, выступление сотрудников музеев с лекциями и докладами среди учителей, учащихся, красноармейцев, на всевозможных курсах, в общественных организациях по вопросам сбора коллекций, проведению экспедиционной работы. Такие формы деятельности увеличивали музейную аудиторию, способствовали распространению знаний краеведческого характера, тем самым, повышая роль музея в деле просвещения народных масс.

Восстановление музейных экспозиций после Гражданской войны вызвало значительный приток посетителей. Годовые отчеты музеев свидетельствуют о высокой посещаемости музеев в 1923—1925 гг. Например, Хабаровский краеведческий музей в 1924 г. посетило 40 тысяч человек, в отдельные дни, как отмечалось в отчете, приходило до 2,2 тысячи человек. Однако уже в 1927 г. наблюдается спад посещаемости, особенно резким он был в 1928 г., тогда Хабаровский музей посетило лишь 2200 человек. Падение интереса к музеям было связано во многом с начавшейся идеологизацией экспозиций, наличием в них большого количества копийных, маловыразительных экспонатов, недостаточной изученностью интересов основной массы посетителей.

И все же, благодаря своей наглядной, предметной основе, музеи по-прежнему оставались одними из наиболее посещаемых и доступных для народа учреждений культуры.

Учитывая их популярность среди населения как средства досуга и одновременно формы получения новых знаний, агитпропотдел Далькрайкома ВКП (б) выдвинул идею превращения музеев в политпросветительные учреждения. Их главной задачей должно было стать просвещение масс в духе коммунистической идеологии, особой формой наглядного ознакомления «…с тем, что было и что есть, под углом зрения того, что должно быть». Партийные органы последовательно формировали мнение о музее как плацдарме для организованного мышления масс. К тому времени Дальоно превратился в некий «штаб агитпропа», а поэтому «…руководство музеями должно находиться в опытных умелых руках партийных товарищей». Уполномоченный Главнауки на Дальнем Востоке Н. Н. Билибин направил директивные письма в музеи, призывая их «мобилизовать классовые силы на историческом фронте».

В целях упорядочения и централизации управления деятельностью музеев Главнаука в августе 1927 г. утвердила «Типовое положение о центральных государственных музеях».

В нем была разработана общая структура музеев. Впервые в документе регламентировался состав научных и образовательных отделов музеев с обязательным включением бюро просветительной работы, педагогической и социологических секций.

Новое типовое положение привело к структурной перестройке деятельности музеев, в партийно-просветительном аспекте.

На основе декларируемого положения все музеи Дальнего Востока утвердили в Далькрайоно и у представителя Главнауки на Дальнем Востоке Н. Н. Билибина новые документы, регламентирующие деятельность музеев. В частности, на заседании учного совета Владивостокского государственного областного музея 30 января 1929 г. было утверждено положение о Владивостокском музее. Учный совет музея, выполняя рекомендации уполномоченного Главнауки на Дальнем Востоке, рассмотрел вопросы построения экспозиций. Было высказано мнение о том, что музей не есть только собрание редкостей, он является пропагандистской школой для широких масс населения, что выставленные экспонаты должны быть связаны в одно логическое целое, подчиннное основной идее материалистического понимания природы, теории эволюции и отражению в экспозиции производственного уклона региона. Подобная оценка получила одобрение в Далькрайоно и постепенно становилась доминирующей в деятельности местных музеев.

Авторитет Н. Н. Билибина как уполномоченного Главнауки способствовал упорядочению музейной сети в крае, консолидации музеев, поддержки их финансового положения. Однако идеи реорганизации музейного дела не были реализованы в связи с отсутствием средств как со стороны местных, так и центральных органов власти.

В отчетах уполномоченного Главнауки за 1926 год отмечалось, что ни один из декретов о содействии музеям на Дальнем Востоке не проводился в жизнь.

Руководство музеями Дальневосточного края со стороны Главнауки часто сводилось к разработке рекомендаций, инструкций, указаний, которые носили формальный, бюрократический характер. Оно и не могло быть иным в условиях хронического дефицита финансовых средств, когда основные материальные ресурсы направлялись на развитие разрушенной экономики, поддержание здравоохранения, ликвидацию безграмотности, а также на содержание растущего управленческого аппарата и прочее.

Тем не менее, в 20-е годы, в связи с острой потребностью решения задач изучения и развития производительных сил края и работой по ликвидации неграмотности населения, музеи были востребованы и как научные учреждения, и как культурно-образовательные центры. В первой половине 20-х годов наблюдается активный подъем научной работы музеев, получившей новое качество по сравнению с дореволюционным периодом, выразившейся не только в традиционных для музеев направлениях научного поиска — в области археологии, этнографии, но и в изучении жизненно важных для края в этот период народнохозяйственных задач, связанных с изучением и размещением производительных сил, демографических проблем, исследовании биоресурсов.

В 20-е годы укрепляется музейная сеть края за счет изменения структуры экспозиционных отделов, создания новых — промышленных, истории революции, и выделения дополнительных помещений под музеи. Идет активная работа по выявлению и изучению памятников и памятных мест.

Большой вклад в развитие музеев внесли краеведы-исследователи, патриоты своего края: А. К. Кузнецов, директор Читинского музея, И. Т. Новограбленов, создатель музея в Петропавловске-Камчатском, Г. С.Новиков-Даурский, директор Благовещенского музея. Особый вклад в становление и совершенствование музейного дела внес В. К.

Арсеньев — основоположник научного музееведения на Дальнем Востоке. Он оказал большое содействие в становлении научной составляющей деятельности музеев во Владивостоке и Петропавловске-Камчатском, способствовал возрождению Хабаровского краеведческого музея как научного учреждения и хранилища культурно-исторического наследия края.

Значительные изменения произошли в этот период в культурно-образовательной деятельности музеев. Шел поиск новых форм и методов показа экспонатов, включения экспозиций в образовательный процесс. Впервые были предприняты попытки экспозиционного отражения не только событий далекого прошлого, но и актуальных проблем, связанных с развитием народного хозяйства Дальнего Востока в 20-е годы, процесса социалистического строительства, коммунистического воспитания масс.

Дальневосточные музеи в 1930-е годы. Эти годы были чрезвычайно сложными для деятельности музеев — как центральных, так и местных. В период форсированного решения задач индустриализации и коллективизации сельского хозяйства важнейшими становились новые, связанные с производством, естественно-исторические, историкореволюционные музеи, а гуманитарные, искусствоведческие становились невостребованными, второстепенными. «…Мы против того, чтобы наиболее ценные индустриализации историко-революционные и естественно-исторические музеи находились в загоне. Мы против гегемонии художественных музеев», — писала «Красная газета» в ноябре 1930 года.

Художественные музеи страны с момента перестройки их работы потеряли свою актуальность и ценность. Культурные ценности, накопленные Государственным музейным фондом, становились предметами «содействия индустриализации». В связи с подобной тенденцией, само существование Государственного музейного фонда и его органов по учету частных коллекций считалось нецелесообразным. Эти функции были переданы крупнейшим музеям «в целях введения в непосредственный научный обиход музейных ценностей из частных собраний». Хранилища Государственного музейного фонда в Москве и Ленинграде были ликвидированы, а коллекции распределены по другим, второстепенным музеям. Значительная их часть перешла отделу Антиквариата Наркомвнешторга для экспортных целей. Все музеи страны были распределены на три категории: столиц союзных республик; крупных исторических городов; художественные отделы музеев других городов и территорий.

Музеи Дальнего Востока, в том числе и Хабаровский краевой, были отнесены к третьей категории. Начатая ещ в конце 20-х годов ликвидация музейного фонда Москвы и Ленинграда была активно продолжена после окончания работы съезда. В связи с этим, летом 1931 г. Хабаровский краевой музей получил 5 вагонов произведений русских и зарубежных мастеров. В них вошли экспонаты из Государственного Эрмитажа, Государственного Русского Музея и других — в общей сложности 1.154 предмета. По свидетельству направленного для отбора произведений искусства консультанта Далькрайисполкома В. А. Самойлова от 3 мая 1931 г., «Хабаровск получил миллионное достояние…, некоторые из картин висели в личных апартаментах Николая II».

Ликвидация центральных художественных музеев и сохранение некоторых коллекций ликвидируемого Государственного музейного фонда создали возможность для организации и развития местных музеев, отнесенных к «третьей категории».

На базе поступлений коллекций из центра, а также на базе собраний картин дальневосточных художников Востока из Хабаровского краеведческого музея был создан в 1931 году Дальневосточный художественный музей. Его директором стал делегат 1-го Всероссийского съезда музейных работников, заведующий художественным отделом Хабаровского краеведческого музея П. М. Покровский. Музей сделался популяризатором произведений не только дальневосточных авторов, но и живописцев, скульпторов, графиков других областей страны, а также шедевров мирового искусства.

Однако экспозиции и выставки музея, структура их построения и содержание определялись теперь в строго «классовом подходе к восприятию искусства». В отчете о деятельности музея за 1934 г. П. М. Покровский отмечал, что фонд отдела русского искусства состоял из 515 экспонатов — преимущественно «эпохи капитализма»;

небольшой отдел «эпохи диктатуры пролетариата» пополнился новыми приобретениями;

«Этот отдел музея, — сообщал директор,— имеет некоторые пробелы по разделам:

«Идейный реализм мелкобуржуазной интеллигенции 60-х годов» и «Религиознонациональная реакция 80-х годов», в пополнении которых подлинниками из центральных государственных музеев приняты соответствующие меры. Марксистско-ленинская экспозиция произведений искусства эпохи русского капитализма, — далее сообщалось в отчете, — имеет огромное влияние в воспитании широких кругов трудящихся масс, дает более сознательное глубокое понимание искусства социалистического реализма, возникшего на основе не только глубокого осознания эпохи строящегося социализма, но также на основе критического освоения культурного наследия прошлого».

Перелом, произошедший в результате принятых 1-м Всероссийским музейным съездом решений16 (16 См. раздел 2.3.), а также последующих правительственных постановлений, не мог не отразиться на экспозиционной и научной деятельности и краеведческих дальневосточных музеев. Содержание их экспозиций почти полностью стало зависеть от «решения задач коммунистического воспитания масс, текущей политики», которые составляли основное содержание экспозиционных залов. В этих целях заместителем Наркома по просвещению РСФСР Н. К. Крупской 11 февраля 1936 г. утверждено «Типовое положение о местных музеях, краевых (областных) и районных, состоящих на местном бюджете». Положением регламентировалась вся деятельность местных музеев, определены типовые задачи для всех. Музеи, теряя свою специфику, были ориентированы на выполнение политико-просветительских задач, предусмотренных положением.

Изменение структуры научных отделов и построение совершенно новых экспозиций привели к переориентировке всей научной концепции Хабаровского музея. Новые направления в экспозиционной работе не принимались старыми научными сотрудниками.

Ведущими научными сотрудниками музея и специалистами Дальоно, проводившими заседания учного совета в начале 30-х гг., не были найдены решения по вопросу построения научных отделов музея и его экспозиций. Некоторые соратники В. К. Арсеньева были категорически против основных установок музейного съезда, связанных с реструктурированием. Однако отдел народного образования крайисполкома настоятельно предписывал музею положить в основу построения экспозиций экономикополитический принцип с раскрытием всех видов хозяйственной деятельности края, его политических событий. Естественно-исторические отделы как самостоятельные единицы предлагалось ликвидировать и распределить по отделам экономики. Такой «синтетический» метод расположения музейных коллекций и экспозиционных залов полностью исключал концепцию естественно-исторической, научно-познавательной экспозиции. С подобной реструктуризацией не соглашались учный секретарь музея С. Я.

Сизых и ряд других сотрудников.

Именно в это время на страницах газеты «Тихоокеанская звезда», органа Дальневосточного краевого комитета ВКП (б), крайисполкома и крайсовпрофа, появляются редакторские колонки и статьи, призывающие дальневосточные музеи «порвать со старыми методами работы, выйти на путь активной помощи социалистическому строительству путем привлечения широчайших рабочих и колхозных масс к делу изучения края, его природных богатств и социально-экономических возможностей». Таким образом, партийные, советские и профсоюзные органы через газету давали установку всем краеведческим музеям и организациям края на «решительное отмежевание от ещ имеющей место… тенденции вести краеведческую работу по пути «чистой науки», пронизывая е чуждой пролетариату идеологией».

К числу «проповедовавших «враждебные теории» были отнесены и бывший директор Хабаровского музея, известный исследователь В. К. Арсеньев, скоропостижно скончавшийся в 1930 г., и ряд других краеведов и музейных работников.

Выражая политику местных партийных и советских органов, средства массовой информации указывали на необходимость музеям «связывать свою работу с плановыми органами, способствовать созданию встречных планов социалистического строительства края, округа, района на основе добытых краеведами сведений о природных ресурсах».

Вопреки мнению опытных научных сотрудников, в музее происходила переориентация его экспозиционной и научной работы, заключавшаяся в перестройке всей работы в направлении максимальной связи с производством, демонстрацией социалистического строительства, пропагандой техники, агитацией за ударные темпы работы, выполнением и перевыполнением промфинплана. Для этого предлагалось «…совершенно отрешиться от всего содержания и системы музея, как они есть к сегодняшнему дню». Это вело к ликвидации целого ряда отделов: археологии, этнографии, геологии и палеонтологии, ботаники, экономики. Взамен предлагалось ввести отделы: вводный, техникоэкономический, состоящий из подотделов сельского хозяйства, заводов ДВК, транспорта, леса края и его эксплуатации, золота, рыбы, ископаемых края, стройматериалов.

Предлагались также отдел культуры и быта национальностей, антирелигиозный, политехнизации, промкооперации, культурного строительства, коммунального хозяйства.

Общие требования к музейной экспозиции заключались теперь в том, что ее содержание должно строиться строго на «принципах диалектического материализма».

Экспозицию предлагалось строить с бoльшим использованием карт, диаграмм промфинплана, моделей машин, образцов пород, диаграмм культурного строительства и переустройства сел и городов (включая снос храмов), а также показывать ход коллективизации, плановости в колхозах, их механизацию, рост МТС.

Для реализации такой реконструкции экспозиций Хабаровского музея требовались значительные затраты. В связи с этим план реэкспозиции предусматривал выделение средств различным предприятиям и организациям Хабаровска для этой цели. Плану коренной перестройки экспозиций музея не суждено было осуществиться по различным причинам. Прежде всего, по причине нежелания творческой интеллигенции выполнять абсурдные, с их точки зрения, предписания, но также — и по причине тяжелейшего финансового состояния музея в частности и основных городских предприятий вообще.

Учный секретарь музея С. Я. Сизых был арестован. Временно исполняющий обязанности директора музея Н. Е. Антонов на совещании в январе 1933 г. вновь вносил предложения о необходимости перестройки всей экспозиции музея на новых принципах, в то же время подчеркивая, что проводить реорганизацию усиленными темпами не представляется возможным по материально-финансовым причинам. Понимая нелепость такой перестройки экспозиционной работы музея с ликвидацией целых отделов, сотрудники продолжали противодействовать этому, что приводило к многочисленным перестановкам в руководстве музеем и последующим репрессиям других сотрудников: А.

И. Кардакова, А. И.Зеленского, Н. А.Толпегиной.

Период усиления тоталитарного режима в политической, экономической и культурной жизни общества постепенно привел к полному разрушению основного содержания и основополагающей концепции местного музея: сохранение культурного, природного, исторического наследия и передача его посредством подлинных музейных предметов будущим поколениям. Подобная перестройка музейной деятельности надолго превратила дальневосточные музеи в дополнительный инструмент идеологической, агитационной и политической работы партийных структур края.

Особенно негативно такая перестройка сказалась на научных исследованиях и экспедиционной работе. Даже в планы своей работы музеи не могли включить выполняемые ранее научные экспедиции и обработку их результатов. Так, вся работа Владивостокского музея была подчинена задаче перестройки экспозиции, открытия новых отделов и учета фондовых материалов в духе требований и решений 1-го Всероссийского музейного съезда. Многие коллекции (энтомологические, зоологические) старых сборов нуждались в проверке, чистке и реставрации. Научная работа была представлена в форме развертывания новой экспозиции, главным образом, по отделу социалистического строительства и частично отделу природы. Лабораторных работ исследовательского типа, научных докладов, исследовательских экспедиций и командировок, издательской работы в эти годы музей не проводил.

Ярко выраженный перелом в музейной деятельности, а соответственно, в культуре и других областях жизни общества посредством силового, директивного воздействия на сознание масс, стал приводить к изживанию музеев как хранилищ человеческой памяти, превратив их в эффективный, в данный исторический период, инструмент политических манипуляций. Даже отчеты о деятельности музея сводились больше к партийным рапортам с соответствующими лозунгами и призывами. В отчете Хабаровского музея за 1939 год главное содержание научной работы музея было изложено следующим образом:

«Коллектив музея стремился к тому, чтобы музейная экспозиция воспитывала советский патриотизм, любовь к родине, к партии и к вождю тов. Сталину, заботами которого Хабаровский край превращен в несокрушимый форпост на Дальнем Востоке. Музей строил свою экспозиционную работу по истории на основе Краткого курса истории ВКП (б), на основе решений ХVIII партийного съезда».

Хабаровский краевой музей, известный ранее в стране как крупный научноисследовательский центр Дальнего Востока, превратился в заурядный партийнополитический, «прикладной» отдел крайкома ВКП (б). Музей стал использоваться горкомом ВЛКСМ как наглядное пособие при изучении истории ВКП (б), был активным участником в избирательных и других политических кампаниях. В музее организовывались и проводились выставки: по переписи населения, к 21-й годовщине Красной Армии, «Хозяйственное и культурное строительство Хабаровского края» (к 1-й краевой партконференции) и др.

Выполнение указаний музейного съезда, последующих постановлений и решений Наркомпроса переориентировало содержание научно-исследовательской и экспозиционной работы всех дальневосточных музеев.

На первый план в создаваемых экспозициях были выдвинуты схемы, плакаты, лозунги, цитаты. Язык вещей заменялся языком схем. Музейный предмет отошл на второй план.

Требование «выхода в современность» привело к повторам в экспозиции, к навязыванию посетителю того или иного обязательного вывода, отучило его мыслить самостоятельно, критически оценивать получаемую информацию. В таких условиях научные исследования в ведущих дальневосточных музеях стали почти невозможными.

Главным критерием ценности экспозиций дальневосточных музеев стали не их исторические, художественные, аттрактивные достоинства, а политическое содержание.

Выполнялась установка историко-революционной секции первого музейного съезда, которая предлагала музеям с помощью марксистко-ленинской методологии «освещать массам в экспозициях классовую, пролетарскую» сущность революционных событий.

Музеям предписывалось «помочь массам понять диалектику развития революционного процесса и усвоить основные методы историко-материалистического познания».

Экспозиционная, научная и вся массовая работа музеев должна была «увязываться с острыми вопросами современности, с той классовой борьбой, которую осуществлял пролетариат в СССР».

В результате такой перестройки научной, творческой деятельности, складывавшейся десятилетиями, многие дальневосточные музеи потеряли свою специфику, привлекательность, ранее накопленный материал.

Вся система культуры в это время имела не только государственную, но и общественную поддержку от Советов и их исполкомов, органов местного самоуправления, общественных организаций, трудовых коллективов. Все музеи и художественные выставки были открыты ежедневно и, в большей степени, бесплатно.

Причиной тому, полагает исследователь проблемы революции и культуры Л. А. Булавка, является то, что «социальное творчество масс стало той центростремительной силой, которая связала в некое единство два встречных движения — социалистическую идеологию и с е идеалами и движение революционных масс». Но целостность этого единства была недолгой. Дальнейшее развитие сталинского бюрократизма и тоталитаризма стало сворачивать социальное творчество. Потому уже в начале 30-х гг.

массовые общественные и культурные движения, в том числе и краеведческие, переводятся в режим функционирования формальных социальных институтов.

Политпросветработа в дальневосточных музеях становилась доминирующей. С этой целью были организованы культурно-массовые отделы, которые осуществляли руководство всей пропагандистско-просветительной работой. Особое внимание обращалось на «всемерное использование музеев для повышения наглядности преподавания в начальной и средней школе».

Музеи сотрудничали со школами, с кружками по ликвидации неграмотности, участвовали в «культэстафетах». Директивы ВКП (б) выдвигали задачи безусловного завершения во второй пятилетке обучения грамоте всего трудоспособного населения страны. Далькрайком ВКП (б) 1 февраля 1934 года рассмотрел вопрос о состоянии ликбеза среди нерусского населения и потребовал претворения в жизнь мероприятий, связанных с обучением всех взрослых. Для этих целей предписывалось привлечь все имеющиеся культурно-просветительские организации, включая музеи, особенно в отдаленных районах края.

Вопрос о работе по обучению неграмотных и малограмотных в крае был рассмотрен в феврале 1936 г. на совместном заседании бюро Далькрайкома ВКП (б) и президиума крайисполкома. Ими подчеркивалась особенная важность, в период обостренной политической борьбы внутри самой партии, развертывания повсеместно «политикомассовой работы по приобщению широких масс населения к участию в культурном строительстве».

Крайоно, комсомольские организации направили сотни юношей и девушек из числа учителей, сотрудников музеев, библиотек, других просветительских организаций на работу в школы для неграмотных и малограмотных. Многие из них сами подыскивали, приспосабливали имеющиеся помещения, заботились об обеспечении школ топливом, керосином. В городах и селах открывались новые школы для взрослых. На территории Приморья, например, в марте 1936 г. их действовало 520 с 11.634 учащимися.

Краеведческие музеи, ячейки общества краеведения, культбазы в национальных районах края приняли активное участие в подобной работе. Включившись во всеобщую кампанию по ликвидации неграмотности и малограмотности в составе «культармии», музеи и краеведческие организации оказали значительное содействие в е проведении.

Неграмотность к тому времени была ещ высокой. В 1937 г. среди представителей коренных народов Дальнего Востока неграмотных было 64 процента.

В годы второй пятилетки, наряду с краеведческими, стали создаваться и другие очаги культурно-политического воспитания трудящихся. Ими стали общественные университеты культуры, клубы и красные уголки, библиотеки, народные дома, избычитальни, красные яранги, культбазы. Все они к 1937 году, наряду с крупнейшими музеями, проводили политико-пропагандистскую и краеведческую работу, направленную на выполнение хозяйственно-экономических задач и воспитательных целей, особенно среди сельского населения края.

Самостоятельные краеведческие организации, возникшие в середине 30-х годов в отдаленных районах края, в значительной степени помогали партийным и государственным властям в культурно-просветительной работе среди коренного населения северных районов, что в значительной степени позволяло привлечь население, оторванное от центральных районов региона, к выполнению задач его хозяйственного и политического переустройства. Учные, исследователи, занимавшиеся изучением размещения производительных сил края, его природных ресурсов в экпедиционных условиях, находили опору в краеведческих пунктах, становившихся нередко местом реализации результатов научных экспедиций.

Советский механизм пропаганды и распространения новой идеологии, в условиях организации и становления экономики и культуры в дальневосточном регионе, сыграл и положительную роль в развитии краеведческой сети. На его основе были созданы условия для последующей организации краеведческих музеев в отдаленных районах края, для ликвидации неграмотности и малограмотности городского и сельского населения, для приобщения коренного населения Дальнего Востока к современной культуре.

Дальневосточные музеи, в условиях усиления административного и идеологического давления и переориентации их на пропагандистско-политическую основу, внесли значительный вклад в дело воспитания у посетителей патриотических чувств, уважения к государству, любви к Отечеству, — что имело весьма важное значение в предвоенные и последующие годы. Привлечение музеев к участию в социалистическом строительстве способствовало накоплению фондового материала (в процессе освещения событий, связанных со становлением и развитием промышленности, сельского хозяйства, транспорта, связи, и других отраслей хозяйства в регионе в условиях 1930-х годов).

Сложившаяся в отдаленных районах краеведческая сеть выполняла в 1930-е и последующие годы значительную роль не только в содействии научным обществам в изучении ресурсов края, но и в большей степени — в развитии культуры коренного и переселенческого населения, приобщении его к цивилизованным методам ведения хозяйства, усовершенствовании быта и коллективного метода организации труда.

Создававшиеся культбазы, краеведческие пункты, музеи, а на их основе другие культурно-просветительные структуры, несли в массы не только политическую пропаганду, но и выполняли крайне необходимую культурно- информационную функцию.

За этот период были созданы реальные условия и предпосылки для организации в будущем краеведческих музеев во всех районах обширного края. Всего к концу 1930-х годов на советском Дальнем Востоке действовало 12 музеев: в Хабаровске, Владивостоке, Благовещенске, Чите, Нерчинске (которые были административно включены в состав Дальнего Востока), Петропавловске-Камчатском и других городах и населенных пунктах.

В самостоятельный музей был выделен в 1931 г. Дальневосточный художественный музей Хабаровска.