«Э.С.ЯРМУСИК КАТОЛИЧЕСКИЙ КОСТЕЛ В БЕЛАРУСИ В ГОДЫ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ (1939–1945) Монография Гродно 2002 pawet.net УДК 282: 947.6 ББК 86.375+63.3(4Беи)721 Я75 Рецензенты: доктор исторических наук, профессор кафедры ...»

С начала оккупации оживилась религиозная жизнь на Витебщине. Поскольку там преобладало православное население, наиболее активно возрождалась Православная Церковь. В числе первых начали действовать церкви в Витебске и д.Волковичи. В некоторых местах верующие по своей инициативе собирали средства на ремонт церквей. К концу 1941 года таким образом были отремонтированы 4 церкви в Витебском и 2 — в Лиозненском районах [54, л. 223, 223 об.].

К середине 1942 года в Витебской области действовали православные церкви: Свято-Покровская и Свято-Казанская в г.Витебске и около 20 церквей в селах и деревнях. Кроме православных, имелось около 10 старообрядческих общин. Однако на все православные церкви было только 8 священников, из них 6 в деревнях.

По этой причине одному священнику приходилось совершать богослужения в двух и более приходах [53, л. 72].

Статья в «Беларускай газэце» 20 августа 1942 г.

Немцы ввели для местного населения обязательное крещение и венчание. Тот, кто не выполнит это распоряжение, указывалось в одном из объявлений в г. Витебске, «будет считаться евреем или коммунистом и будет расстрелян».

Разрешалось издавать массовым тиражом изображения икон Божьей Матери, св.Николая Чудотворца и других, которые распространялись среди населения городов и деревень, продавались на базарах, в церковных киосках.

В состав местных органов оккупационной власти входили отделы, ведающие конфессиональными вопросами. Руководство церковными делами в Витебске возлагалось на церковный отдел при городской управе. Деятельность этого отдела заключалась в подборе церковных кадров, организации работы церквей и даже составлении расписаний богослужений [53, л. 78].

Местные коллаборанты видели в церкви сильный фактор идеологического воздействия на массы населения и формирования мировоззрения у молодого поколения. Витебская газета «Новый путь» 5 апреля 1942 года писала: «Церковь в России, как ни в какой другой стране, всегда стояла в стороне от политической жизни. Ее главной целью было нравственное воспитание людей, она же содействовала сохранению известной патриархальности в семье и в быту, сохранению добрых обычаев. Через церковь с раннего детства людям внушались понятия о добре и зле, основанные на христианской религии… К счастью, много еще осталось людей в России, которые несмотря на 24-х летнюю жизнь в советском аду, сохранили все то хорошее, что им было привито религией. С их помощью церковь будет работать над моральным оздоровлением и воспитанием молодого поколения в духе христианской морали, чтобы оно смогло стать достойным членом обновленной Европы» [53, лл. 75-76].

В ином положении находился католический Костел. Его деятельность в некоторых районах Витебщины (Дриссенский, Лепельский, Ушачский) первоначально по неизвестным причинам была запрещена, что вызвало недовольство более чем «20 тысяч сильно полонизованных католицизмом белорусов, говорящих на белорусском языке, — отмечалось в сводке полиции безопасности и СД. — Это исключительно старые люди, которые выражают свое недовольство, так как среди молодежи склонность к католицизму до сих пор не наблюдается» [97, кадр 341].

В самом Витебске воинские части оборудовали здание под молитвенный дом для католических и протестантских богослужений. Это же здание использовалось затем верующими католиками, которые молились на польском языке и пели польские религиозные песни. Местное православное население по этому поводу говорило, что «немцы снова доставили польских попов»

[92, лл. 13-14].

Осенью 1941 года в Полоцке возобновила деятельность прежняя иезуитская семинария. Во главе ее вновь стал польский иезуит Мирский. Однако все это шло вразрез с линией немецких оккупационных властей, стремившихся ни в чем не допускать влияния поляков, даже если они, как тот же Мирский, выдвигали на первый план борьбу против «большевистской заразы» [135, c. 165].

Деятельность Мирского во многом благоприятствовала возрождению католицизма. Он проводил акции от Полоцка, Горбачева, Невеля до Рукшениц на территории длиной до 70 километров, обслуживая до 10 тысяч верующих. Ежемесячно проезжал до километров на подводах. Опорным пунктом душпастырства стал костел св.Иосафата в Полоцке.

За период с июля по декабрь 1941 года 7 ксендзов из Глубокского деканата крестили 6892 человек, освятили 114 браков, исповедовали 5702 верующих, 39 человек перешли из православия в католицизм [196, s. 342].

Постепенно немцы стали препятствовать деятельности ксендзов. В сообщении кардиналу Мальоне от 14 февраля 1942 года Ялбжиковский жаловался, что генеральный комиссар Белорутении допускал к выполнению католических религиозных обрядов лишь священников русской и белорусской национальностей [135, c. 165].

Еще хуже было положение Костела на Могилевщине. Удар, нанесенный здесь большевиками, оказался настолько сильным, что в т.н. «Зоне армейского тыла» в период оккупации действовал лишь один костёл в Могилеве, настоятелем которого служил кс.Спыхальский. Зато действовали 42 православные церкви и 38 протестантских общин [48, л. 30].

Попытки возрождения католицизма в этом регионе предпринимались бывшим епископом Минско-Могилевской епархии Болеславом Слосканом, проживающим со времени оккупации в Аглоне крайза Динабург (Латвия).

22 сентября 1941 года он направил рейхскомиссару Остланда прошение, в котором сообщал, что в 1927 году его насильственно выслали большевики из СССР, и просил разрешения на поездку в Могилевскую и Минскую области. Рассмотрение вопроса, однако, было отложено до весны. 21 апреля 1942 года Слоскан направил повторную просьбу. На этот раз получил отрицательный ответ [65, лл. 30, 39].

В очередной раз оживить религиозную жизнь в восточных областях Белоруссии предпринял епископ Теофил Матулёнис, проживавший в то время в Ковно. 19 октября 1933 года его и ксендзов Могилевской епархии большевики освободили из плена и путем обмена возвратили в Литву [166, s. 325].

Епископ Матулёнис, очевидно, надеялся, что оккупационные власти не станут препятствовать миссионерской деятельности католического духовенства в Могилевской епархии. 26 апреля года он направил генеральному комиссару Вильгельму Кубе письмо, в котором дипломатично подчеркивал, что «уже сейчас благодаря мужеству германского вермахта освобождены от большевисткого рабства многие области, в которых проживают католики». Матулёнис просил Кубе, ссылаясь на желания католиков из всех частей Белоруссии, разрешить «сейчас снова возвратиться в свои прежние места духовной деятельности, в Могилевскую епархию, освобожденную от ярма прежних безбожников-властелинов, чтобы работать духовниками среди живущих там католиков» [65, лл. 11, 11 об.].

Письмо было рассмотрено во 2-м отделе генерального комиссариата. В посланном епископу ответе от 9 мая 1942 года Юрда по поручению Кубе сообщал: «По достоинству оценивая основания для Вашего ходатайства, я пока не в состоянии разрешить Вам и Вашим священникам возвращение к месту прежней духовной деятельности» [65, лл. 17-18, 27а]. Аналогичное уведомление получил генеральный комиссар в Ковно и рейхскомиссар Остланда.

Немногочисленное католическое население восточных областей, тем не менее, полагало, что немцы и впрямь покровительствуют религии и обеспечат свободу всем вероисповеданиям. В немецкие учреждения поступали письма от католиков с просьбой прислать ксендза в пустующие приходы. Как правило, они переправлялись в вышестоящие инстанции для решения. Ответ обычно был отрицательным.

Так, 19 сентября 1942 года местная комендатура города Мстиславля, «идя навстречу пожеланиям населения», просила гражданского губернатора Белоруссии «направить оттуда римско-католического священника с постоянным проживанием в Мстиславле». В ответном письме за подписью Юрды говорилось, что «предоставление духовного попечительства верующим всех конфессий является исключительно делом церковного управления и не входит в задачу моего учреждения, равно как и не представляет особый государственный интерес» [62, лл. 16-17].

На всем протяжении оккупации католический Костел в восточных областях Белоруссии так и не сумел обрести полноценной жизни.

Трагическое положение Костела в Пинском диоцезе, вошедшем в рейхскомиссариат Украина, описывал в своих посланиях в Ватикан польский кардинал Аугуст Хлонд. «Диоцезиальный епископ, который выехал во Львов на лечение по случаю тяжелой болезни, не может получить от оккупантов согласия на возвращение в Пинск, — писал он. — Немцы все делают для того, чтобы как можно успешнее ликвидировать католические позиции как латинского, так и византийского обряда. Диоцезиальное руководство эффективно устранено, костельная жизнь дезорганизована и католицизму угрожает скорое уничтожение на этих землях, на которых понес мученическую смерть за веру и единство Костела святой Андрей Боболя».

Кардинал, очевидно, владел информацией со всей Белоруссии. На основании этого он сделал выводы о трагической ситуации Костела на занятых немцами территориях: «Вне Виленского округа католический Костел на этих землях обречен на быстрое отмирание. За счет католицизма поддерживается на каждом шагу православие, которое стало послушным орудием в руках оккупантов. Но, по правде, уничтожение католицизма не происходит здесь таким кровавым способом, как в Генеральном Губернаторстве, но оно изощреннее и последовательнее, чем во времена русификации этих земель более ста лет назад при царе Николае I, а затем Александре II. Католический Костел не имеет здесь никаких прав. Закрываются приходы. Костелы передаются православным или заменяются на военные склады. Почти полностью уничтожается монашество» [123, s. 39-40].

Вскоре такое отношение к Костелу стало почти повсеместным. Верующие в большинстве своем не пошли за немцами, несмотря на то, что некоторые представители духовенства, особенно на первых порах после прихода немцев, призывали население поддерживать немецкие порядки. По мере того, как для населения, в том числе и для верующего, становилась все более очевидной человеконенавистническая сущность оккупационной политики, оно все более ненавидело оккупантов. Во враждебную позицию по отношению к немцам становилось и католическое духовенство.

«Восточная миссия» Ватикана:

Наступление немцев по всему советско-германскому фронту, оккупация в короткие сроки значительной части советской территории пробудили у Ватикана надежду на восстановление и укрепление позиций католицизма на Востоке.

Для миссионерского обслуживания оккупированной части Белоруссии (Минской и Могилевской областей) Апостольской столицей через нунция в Берлине назначался Виленский архиепископ Ромуальд Ялбжиковский. Еще до нападения Германии на Советский Союз 17 июня 1941 года он направил в Рим прошение о предоставлении ему для духовной опеки бывших белорусских епархий в Минске, Могилеве, Пинске и Полоцке.

20 сентября 1941 года через апостольского нунция в Берлине Ялбжиковский получил от высшей римско-католической инстанции чрезвычайное полномочие Святейшего Престола о взятии под духовное попечительство оставшиеся без ксендзов костелы в восточных областях. В письме нунция сообщалось, что католическая миссия в России из Минска, Могилева, Саратова и Украины должна продвигаться дальше на восток [96, кадры 214-215].

То, что Ватикан заботился о «восточной миссии», показывает и сообщение кардинала Тиссерана кардиналу статс-секретарю Мальоне от 20 ноября 1941 года об официальном назначении Пием XII четырех экзархов для всей территории Советского Союза, предложенных митрополитом Шептицким [135, с. 165].

Еще до официального распоряжения из Ватикана в конце июля 1941 года в Минске появился первый посланник синода католической «восточной миссии» кс. Виктор Рыбалтовский из Вильно. Очевидно, он получил задание архиепископа Ялбжиковского изучить обстановку и возможности для миссионерской работы.

Направляя кс. Рыбалтовского, Виленская митрополия рассчитывала на поддержку ксендзов-миссионеров белорусской католической эмиграцией в белорусском управлении (БНС). Не случайно, видимо, кс. Рыбалтовский был протежирован доктором Тумашем, в то время бургомистром Минска. Однако вскоре кс. Рыбалтовский был арестован немцами и удален из Минска.

Но даже после его устранения Виленская епархия продолжала направлять специальных посланников для проведения духовной работы. Вскоре в Минске появился ксендз Станислав Гляковский с письмом Виленского Белорусского комитета за подписью профессора Вацлава Ивановского и с визой на въезд немецкого коменданта Вильно. Он имел задание взять под попечительство и духовное обслуживание местных католиков. Кс.С.Гляковского тоже протежировал д-р Тумаш и немецкий католический священник вермахта в Минске (фамилия неизвестна) [97, кадры 213-214].

Вслед за кс. Гляковским с визами на въезд, подписанными комендантом Вильно, прибыли в Белоруссию и получили от тогдашнего коменданта полевой комендатуры города Минска разрешение на отправление духовной службы еще несколько ксендзов.

О замыслах Ватикана, несомненно, стало известно спецслужбам Германии. Ими отслеживалась деятельность Апостольской столицы, ее связь с католическими структурами на оккупированных территориях. В секретной брошюре немецкой службы безопасности, изданной в июле 1941 года, говорилось, что в руководящих кругах римско-католической церкви господствует убеждение, будто решительная борьба советских коммунистов против православной церкви привела к значительному ослаблению последней, и это создает предпосылки для духовного восстановления римско-католической церкви в России после того, как будет свергнута советская власть. Подготовкой к этому «восстановлению» занимается ватиканская восточная миссия. Но, сказано в заключение, «нужно помешать тому, чтобы католицизм, воспользовавшись новыми условиями на русской территории, завоеванными ценой немецкой крови…не стал подлинным победителем в этой войне». Такова была официальная точка зрения Третьего Рейха. Гитлер не желал делить победу ни с кем, особенно с Ватиканом [135, с. 162].

О «восточной миссии» были информированы немецкие спецслужбы и оккупационные власти Белоруссии. Гитлеровцы полагали, что «в дальнейшем следует рассчитывать на усиленное возрастание активности римско-католической работы и, значит, на усиление польской активности» [97, кадры 215-216].

В одной из немецких сводок отмечалось: «Наряду с большой конфессиональной опасностью эти польские католические ксендзы являются сильной опорой организуемого польского движения Сопротивления, которое инспирируется польским духовенством через назначенных вермахтом и гражданским управлением польских административно-управленческих чиновников и польских крупных землевладельцев, въезд которых во многих случаях легализован вермахтом».

Вскоре в руки немецких спецслужб попали документы, проливающие свет на «восточную миссию». В сообщении полиции безопасности и СД лаконично сообщалось об изъятии разработанного виленским епископом плана «замещения должностей подчиненных виленскому митрополиту областей». Этот план «смогли получить от нелегально въехавшего католического ксендза Глебовича, который, будучи уполномочен курией в Вильно, окончив восточный семинар в Риме, доцент апологетики, намеревался проводить великопольскую пропаганду от моря и до моря и даже глубоко в Белоруссии» [97, кадры 214-216].

Немцы полагали, что Виленская курия действовала согласованно с польскими подпольными структурами и получала от них поддержку в проведении миссионерской деятельности. «Наряду с духовной работой римско-католической церкви из Вильно аналогичная работа проводится из генерал-губернаторства, — сообщала полиция безопасности и СД в сводке за ноябрь 1941 года. — Здесь особенно усердствуют назначенные вермахтом и гражданским управлением в западной части Белоруссии польские бургомистры, которые не уступают своим римскокатолическим ксендзам и смогли активизировать практическую работу. Со всех частей территории Западной Белоруссии поступают сведения о появлении польских католических священников» [97, кадр 213]. Эти предположения подтверждались гитлеровцами неоднократно.

В «Сводке событий из СССР» от 12 января 1942 года полиция безопасности и СД сообщала: «В тесном взаимодействии с чисто польскими подпольно действующими шовинистическими элементами находится замаскированное под «восточную миссию» наступление католицизма на территорию Белоруссии. Официальное руководство находится в руках Виленского митрополита Ялбжиковского, который свою миссионерскую деятельность в Белоруссии обосновывает изданным папством и пересланным через папского нунция в Берлине поручением. Он уже направил многочисленных польских католических духовников в облюбованные ими места в Белоруссии, которые, переодевшись крестьянами, на обычных повозках прибыли сюда в Белоруссию.

Предположительно при создании католической церкви в Белоруссии они старались исключить влияние национально-преданных кругов» [99, кадр 723556].

Трудно говорить о результативности миссионерской деятельности тех немногочисленных ксендзов, которые заведомо знали, что жертвуют собственной жизнью, отправляясь в столь опасное путешествие. В ноябре 1941 года полицией безопасности и СД были расстреляны как польские агенты ксендзы Генрик Глебович, Станислав Гляковский. Такая же участь постигла кс. Дениса Мальца, Казимира Рыбалтовского [69, л. 1].

Репрессии гитлеровцев в отношении миссионеров не остановили «восточную миссию». Виленская курия продолжала направлять ксендзов в свободные приходы Минско-Могилевской епархии. В марте 1942 года в Койданово появился кс.Альфред Заявление минских католиков в связи с арестом ксендзов С.Гляковского и Д.Мальца Комовский с удостоверением, подписанным канцлером курии, для службы в качестве викария Койдановского прихода. Гебитскомиссар Минского округа потребовал его немедленного возвращения в Вильно. Это был не единичный случай «нежелательной деятельности римско-католического духовенства в старых советских областях Белоруссии». По просьбе Юрды начальник гарнизона СС и полиции Вильно через виленское СД в марте 1942 года получил указание в дальнейшем не выдавать паспорта римскокатолическому духовенству, направляемому в Белоруссию по заданию архиепископа Ялбжиковского [65, лл. 22-24].

«Восточная миссия» не достигла своей цели. Усиленное проникновение католических миссионеров на территорию Белоруссии вызывало у немцев опасения, что распространение католицизма повлечет за собой проникновение на восток польского влияния.

«С принципиальной точки зрения следует подчеркнуть, что если ортодоксальное население всегда чувствует себя белорусами или, по меньшей мере, русскими, то национальное самосознание белорусов римско-католического вероисповедания даже на исконно русской территории и вопреки родному белорусскому языку было польским. Причина этого, вполне понятно, кроется в том факте, что римско-католическая восточная миссия была инспирирована поляками и церковная служба в костелах, например, даже сейчас в Минске, совершается на польском языке. При умелом подключении ксендзов белорусского происхождения римско-католическая церковь пытается начать проводить свою духовную деятельность в тылу немецких войск, тем более, что белорусское население в своей духовной примитивности зависимо от церкви, а православных священников в распоряжении не имеется» [97, кадр 213]. Таково было заключение оккупантов.

В конце концов гитлеровцы решили устранить от должности самого виленского архиепископа Ромуальда Ялбжиковского. На него имелось достаточно компромата. Епископ не устраивал их принципиально. Он не поддержал оккупационный «новый порядок», не проявлял инициативы к сотрудничеству с гитлеровцами.

Помимо того, он вызывал недовольство в руководящих кругах Генерального комиссариата еще и тем, что «с 1925 года, когда он был назначен в Вильно, целеустремленно и сознательно через церковь подавлял самосознание белорусов. Имевшиеся немногие белорусские священники были изгнаны из своих приходов, и церковь всеми средствами содействовала ополячиванию белорусов» [97, кадры 223-224].

22 марта 1942 года архиепископ Ялбжиковский вынужден был покинуть Вильно и в сопровождении своего канцлера отправиться в монастырь в Мариамполе. Отъезд произошел тихо, незаметно, без сенсаций и без происшествий [86, л. 27]. Новым епископом Виленского архидиоцеза с согласия оккупационных властей стал литовец Мечислав (Мечиславас) Рейнис.

В отчете за декабрь 1942 года о положении дел на занятых восточных территориях германские спецслужбы подводили своеобразный итог «восточной миссии»: «Архиепископ Вильно Ялбжиковский, известный представитель активного польского национализма, развернул наступление по католизации белорусской территории.

Предусмотренные для Слонима и Могилева миссионерские духовники оперативной группой полиции безопасности и СД были выявлены еще в Минске и выдворены» [98, кадр 226698].

В ликвидации гитлеровцами «восточной миссии» отразились подлинные отношения Третьего Рейха к Ватикану и католическому Костелу.

Благотворительная деятельность.

Благотворительная деятельность Костела является свидетельством проявления христианской морали, добродетели, милосердия.

Особое значение она приобретает в трудные периоды, когда тысячи и тысячи людей попадают в тяжелые жизненные обстоятельства, когда возникает необходимость помощи и спасения наиболее нуждающихся, особенно детей, престарелых, беженцев, лишенных крова и работы, заключенных в лагеря, не имеющих средств к существованию, укрывающихся от преследований, их семей и т.д.

Повсеместная посильная помощь попавшим в беду, независимо от национальности, вероисповедания и политических взглядов становилась одной из целей благотворительности Костела.

Ярким проявлением этой миссии Костёла стала кратковременная деятельность в Гродно благотворительной организации «Гражданский комитет помощи жертвам войны». Комитет был создан 14 августа 1941 года с разрешения коменданта города.

Инициатива исходила от католического декана ксендза-профессора Альбина Ярошевича, возглавившего комитет. В него вошли Иван Рей, вице-бургомистр, заместитель председателя, Иосиф Вевюрский, секретарь, Георгий Боришкевич, благочинный православного собора, Роман Савицкий, бывший вице-президент Гродно, Вагнер, торговец, Мария Чаплинская, Янина Гальская, бывшие учительницы польской школы, Антон Шаполович, адвокат [2; 6, л. 30].

Деятельность комитета находилась в поле зрения местного городского комиссара. С его разрешения комитет выпустил 4 воззвания к населению города. Задачей комитета, говорилось в одном из них, являлось «оказание помощи наиболее пострадавшим от войны — в первую очередь, преследовавшимся при советской власти и их семьям, погорельцам и всем оставшимся в живых без продовольствия и работы. Комитет образован для того, чтобы все граждане города, которые сейчас находятся в трудных условиях, однако не все одинаково страдают от нужды, ибо среди них есть безработные, у которых нет ни куска хлеба для себя и своих детей, помогли самым бедным найти заработок и продовольствие» [6, л. 36].

Комитет рассчитывал найти понимание и поддержку не столько у оккупационных властей, сколько у населения, имеющего хоть какие-то средства к существованию. «Движимые чувством сострадания, давайте внесем свой вклад в комитет по пожертвованиям самым бедным и самым нуждающимся, — говорилось в обращении от 2 октября 1941 года. — Наш долг прийти к ним на помощь, защитить их от голодной нужды и зимних холодов.

Все должны внести свой вклад и предложить в зависимости от своих возможностей деньги, продукты питания, одежду, обувь и другие незаменимые вещи» [6, л. 32].

Комитет состоял из 5 секций: мебельная, продовольственная, денежная, одежды, топлива. Средства изыскивались как за счет сбора у населения на улицах, в магазинах, учреждениях и других общественных местах, так и добровольных пожертвований. Комитет располагал небольшой денежной суммой — около 10 тысяч рублей добровольных взносов граждан. Сюда поступали заявления горожан, потерявших кормильцев, погорельцев, сирот, репрессированных органами советской власти. В поле зрения комитета находилось около 900 семей [2; 6, л. 30–31].

Помощь нуждающимся оказывалась независимо от национальности и вероисповедания — деньгами, продовольствием, дровами, одеждой и бельем, которые передавались по распоряжению гебитскомиссара со складов, захваченных немцами при отступлении советских войск, а также за счет добровольных пожертвований граждан. Однако вскоре немцев стала беспокоить активность комитета, и в начале октября городской комиссар Штейн направил кс. А.Ярошевичу письмо, в котором потребовал прекратить благотворительность и распустить комитет, «а в будущем отказаться от проведения мероприятий, выходящих за рамки церковной деятельности» [6, л. 29].

В некоторых приходах Гродненского деканата в феврале 1942 года ксендзы под видом колядования попытались провести сбор продуктов питания. Возможно, они предназначались нуждающимся людям. Об этом стало известно гродненскому крайзкомиссару фон Плетцу. В письме от 16 февраля декану кс.Альбину Ярошевичу он потребовал незамедлительно прекратить сбор продуктов питания и предложил (по усмотрению) заменить его денежным [6, л. 25]. Скрытие продуктов питания расценивалось немцами как тягчайшее преступление. Это объяснялось острой нехваткой продовольствия, строго нормированным его распределением по карточкам.

Весной 1942 года немцы арестовали ксендзов Гродненского деканата Антона Яскельда и Антона Гридгорда из д. Ратница за укрытие «продуктов питания и предметов потребления».

Возможно, продукты предназначались польским партизанам или бедствующему населению — в деле об этом сведений нет. Ксендзов оштрафовали на сумму 2 тысячи марок. Однако они штраф не выплатили и сбор продолжали. За это вновь были арестованы 25 августа 1942 года и доставлены в Гродно в полицейскую тюрьму. Гродненский амтскомиссар потребовал к провинившимся высшей меры наказания. Начальник СС и СД Белостокского округа в марте 1943 года направил обоих ксендзов в концлагерь [9а, лл. 36-37, 44].

Католический Костел разделял судьбы людей, попавших в беду. Незаметную, но очень нужную повседневную благотворительную помощь оказывали людям сёстры-назаретянки в Новогрудке. Они помогали материально местному населению, оставшемуся без средств к существованию. Их помощь касалась не только поляков, но также евреев и всех нуждающихся. К весне 1943 года они организовали хор, который пел во время богослужений, подготовили три группы детей к Первому св. Причастию.

В тяжелых условиях гитлеровского режима жители Новогрудка искали утешения в Фарном костёле, который стал для многих символом надежды [155, с. 10-11]. Сёстры-монахини женского монастыря в Кобрине Брестской области, настоятельницей которого была Сыпиевская, содержали на воспитании около 20 детей-сирот [48, л. 23].

Помощь терпящим бедствие людям была сопряжена с огромным риском для жизни. И все же на это шли многие Слуги Костёла, невзирая на опасность.

Ксендз Бернард Ковалевский во время войны служил настоятелем костела в д.Николаево Плисского района. Во время немецкого наступления был разбит детский дом, дети разбежались. Голодные и раздетые, они ходили по домам, прося милостыню и приют. Двое как-то пришли к ксендзу. Он приютил сирот. Одному из них помог устроиться у местного жителя Ксаверия Предкеля, а другой, по имени Янек, остался у ксендза и служил ризничим. Через два года ксендз Ковалевский переехал в Задорожье. По ночам к нему заходили партизаны, он их кормил, снабжал одеждой, обувью, лошадьми. Вскоре к партизанам ушел и Янек.

Почти год у ксендза Ковалевского проживали беженцы из Великих Лук — семья советского партизана: жена Александра Алексеева и их дети Петя и Вася, 8 и 12 лет. Кто-то донес, что ксендз приютил партизанскую семью. Вскоре приехали немцы и забрали мать. Ксендз поехал в Плиссу и упросил немцев не расстреливать ее. Мать направили в Боровуху работать на кухню, а дети всю войну прожили у ксендза. После войны они вернулись к родителям в Великие Луки.

Около 4 месяцев ксендз прятал на хуторе Гойдушево, в 4 километрах от Задорожья, двух еврейских детей — Михалка и Галину Лекаго. Их родители убежали из Лужек от расстрела. Когда полиция в Плиссе узнала, что ксендз из Задорожья укрывает еврейских детей, их срочно пришлось переправлять в партизанский отряд [78, лл. 28-30].

Наиболее сложным делом, сопряженным с огромным риском и опасностью для жизни, была помощь евреям. Очевидно, что речь не шла о широкой благотворительной поддержке ввиду той политики геноцида, которая проводилась немцами по отношению к евреям. В тех экстремальных условиях можно было помогать лишь отдельным лицам или семьям, детям в укрывании их за пределами гетто. Известны случаи, когда в костелах и монастырях находили убежище целые еврейские семьи.

Моральную и материальную опеку получали евреи во время их пребывания в гетто. От преследований скрывали евреев ксендзы Ян Селевич из Ворнян и его викарий Ипполит Хрустель, Владислав Кашчиц, настоятель прихода в Вороново, Юзеф Обремский, викарий из Тургелей, Павел Чеслав Бобулевич, настоятель прихода в Наче и другие. Ксендз Болеслав Грамз, настоятель прихода в Идолте Миорского деканата, проводил тайное обучение религии, укрывал евреев в подвале около плебании. По доносу был арестован 7 июня 1944 года и впоследствии замучен власовцами [196, s. 352-355].

Ксендз Альбин Горба из д. Межеричи Зельвенского района выдавал евреям справки, что они являются поляками. Наиболее нуждающимся ксендз помогал продуктами и деньгами. Некоторое время у него нелегально проживал оказавшийся в окружении советский боец [1].

Ксендз Казимир Гроховский по настоянию немцев некоторое время был бургомистром Слонима. Использовал свое положение для контактов с евреями, оказывал посильную помощь, выписывал метрики, в которых указывал другую национальность. В апреле 1942 года был арестован, находился в тюрьме в Слониме и Барановичах, впоследствии расстрелян.

За помощь и укрывательство евреев погибли ксендзы Витольд Саросек из Кундина, иезуит Адам Штарк из Слонима, молодечненский декан ксендз прелат Кароль Любянец [196, s. 352-355].

Менее всего известно фактов о помощи католического духовенства советским партизанам. Это объясняется, возможно, более тесной связью ксендзов с Армией Крайовой, а также тем, что такая помощь проводилась тайно. Партизанские документы, хранящиеся в Национальном архиве Беларуси, вскользь упоминают о благосклонном отношении католических священнослужителей к советским партизанам. Так, ксендз Иван Завистовский из города Миоры Полоцкой области поддерживал связь с народными мстителями. Ксендз не только снабжал партизан продовольствием, но и передавал сведения о немцах. Очевидно, у фашистов возникли подозрения, и ксендз Завистовский был арестован, но из-за отсутствия улик вскоре выпущен [49, л. 35].

КАТОЛИЧЕСКИЙ КОСТЁЛ

В ОКРУГЕ БЕЛОРУТЕНИЯ

белорусских национальных деятелей С началом гитлеровской оккупации в Минск стали съезжаться эмигранты-белорусы, в большинстве своем католики. Будучи за границей, они не теряли надежду на создание белорусского государства, независимого от России и Польши. Гитлеровская оккупация Белоруссии ими была воспринята как исторический шанс реализации своих планов.

Гитлеровцы не отказывались от услуг новоявленных белорусских деятелей, но держали их под постоянным контролем. Красноречивая оценка новыми властями бывших политэмигрантов дается в документах гитлеровских спецслужб. По их мнению, «белорусская интеллигенция, которая в основном концентрируется в Минске, с самого начала полностью настроена пронемецки. Эта интеллигенция, которая в результате проводимой Польшей политики угнетения белорусского народа в прошлых столетиях, а в последние 150 лет со стороны Великороссии сохранилась лишь в мизерном количестве и вынашивает старую белорусскую традицию возрождения многочисленных княжеств еще домосковского периода. Самостоятельная Белоруссия — их мечта, причем в связи с Германией. Они надеются на государственное образование подобное словацким государствам. Так как подобное государство может быть создано только с помощью Германии, то с самого начала было понятно пронемецкое настроение этих кругов» [88, лл. 9-10].

И еще один немаловажный фактор, ведущий к альянсу белорусских деятелей с оккупантами. Гитлеровцы столкнулись со сложным переплетением проблем и противоречий — экономических, национальных, религиозных и иных, разрешить которые (в интересах Рейха, несомненно) без опоры на местный элемент представлялось делом весьма трудным и сомнительным. Со своей точки зрения положение в Белоруссии гитлеровцы оценивали как «наиболее сложное среди всех четырех регионов рейхскомиссариата по Восточным землям». Причину усматривали в «жизни Белоруссии под Польшей и большевистским игом в течение двадцати двух лет… Если в Западных областях Белоруссии поляки пытались искоренить жизнь белорусов как нации, то в Восточных этого же добивались большевики. А последние к тому же уничтожили до основания экономическое благосостояние региона» [73, лл. 59-60].

Немногочисленная белорусская интеллигенция, проявившая готовность к сотрудничеству с гитлеровцами, видела в этом шанс «пробудить» национальное самосознание белорусов, развивать национальную культуру и образование, обеспечить «годнае месца» белорусскому народу в «новай Эўропе» под покровительством «великой Германии».

Важная роль в реализации этих замыслов отводилась религии и церкви. Весь период активной деятельности этой группы белорусских интеллигентов религиозные проблемы выставлялись в числе первоочередных и тесно увязывались с проблемами национальными и политическими.

Стремясь привлечь всеобщее внимание, их постоянно выносили для обсуждения на страницы белорусскоязычных изданий.

На все лады превозносился «новый порядок», благодаря которому «пад аховай пераможнага войска Нямеччыны закладваюцца падваліны новага беларускага гаспадарства». Охаивались «звечныя ворагі беларусаў» Польша и Россия: «Імкнучыся да завалоданьня як найбольшай часткай Беларусі, і Маскоўшчына і Польшча думалі ня толькі аб завалоданьні зямлёю, але й людзьмі — мала што людзьмі — душою гэтых людзей, — писал некто В.Тройца в «Менскай газэце» 11 декабря 1941 года. — І Польшча й Маскоўшчына імкнуцца зрабіць з беларуса паляка, другая — маскаля» [112].

Поляки и русские обвинялись в денационализации белорусского народа. «Для гэтай мэты яны не сароміліся нават выкарыстаць аўтарытэт царквы й касьцёлу, як сродкаў русыфікацыі й полёнізацыі, — писал в «Менской газэце» один из белорусских лидеров Владислав Козловский. — Служачы такім мэтам, як царква, так і касьцёл для беларускага народу былі ня толькі бескарысныя, але ў вялікай ступені шкодныя» [111].

Вопреки здравому смыслу и исторической логике белорусские деятели считали, что в Белоруссии нет поляков, а есть ополяченные белорусы католического вероисповедания, и поэтому делили людей на белорусов-православных и белорусов-католиков. Вина за такую путаницу возлагалась на «расейскіх царскіх чыноўнікаў», которые «разам і з расейскім духавенствам уважалі, што добрым расейцам можа быць толькі праваслаўны. Думаючы гэткімі прымітыўнымі катэгорыямі, — рассуждал Вл. Козловский, — яны чыстакроўных беларусаў, якія вызнавалі каталіцкую веру, залічалі да палякаў, і толькі тады, калі гэтакі «паляк» прыймаў праваслаўе — ён раптам рабіўся ў вачох гэтых чыноўнікаў расейцам, ці «тоже белоруссом» [103].

Белорусские деятели категорически отрицали идентичность национальности и вероисповедания. «Некаторыя, можна сказаць, яшчэ цёмныя людзі мяшаюць нацыю з рэлігіяй, — утверждал тот же Вл.Козловский. — Прыкладам, беларус–каталік часта сябе называе польскім, толькі дзеля таго, што ёсць каталіком, а беларус–праваслаўны называе сябе рускім толькі таму, што ёсць праваслаўны» [109].

В полонизации белорусов обвинялись также польские миссионеры. Католические ксендзы «вучылі беларусаў, якія прынялі каталіцтва, маліцца па-польску і нават самую веру называюць польскай верай, … такім чынам беларусы–католікі пачалі пакрысе палянізавацца і нават да сяньняшняга дню яшчэ шмат мала сьведамых людзей называюць беларусаў-католікаў палякамі» [102].

Католический Костел и Православная Церковь, в зависимости от того, кто использовал их в политических целях — поляки или русские, выступали, по мнению белорусских деятелей, орудием либо полонизации, либо русификации белорусского народа. В новых условиях представлялось исключительно важным освободить и Костел, и Церковь от «чуждых влияний» и направить их усилия в русло национального возрождения.

В период немецкой оккупации выделилась группа религиозных деятелей, известных не столько своей душпастырской, сколько политической деятельностью. Для них проблемы религии и нации составляли единое целое. В религии они видели прежде всего средство решения национального вопроса в Белоруссии [156; 157].

Осенью 1941 года в Минск прибыл ксендз Винцент Годлевский, известный белорусский религиозный деятель, борец за «белорусский» Костел. В Минске он занял должность школьного инспектора в только что созданной Белорусской Народной Самопомощи (БНС), возглавляемой доктором Иваном Ермаченко.

Приезд ксендза Годлевского значительно оживил религиозную жизнь в Минске. Однако на первом плане у него были не религиозные проблемы, а национальные, политические. Короткий отрезок времени пребывания ксендза Годлевского в Минске, судя по сохранившимся документам, был периодом его активной подвижнической деятельности, в центре которой стояла национальная идея [162]. Ксендз Годлевский поддерживал тесную связь с Белорусским комитетом в генерал-губернаторстве, штаб-квартира которого находилась в Варшаве.

26 сентября 1941 года Белорусский комитет направил меморандум апостольскому нунцию в Берлине. Его подписали председатель комиссии по католическим делам Янка Гапанович, члены комиссии д-р Янка Станкевич, ксендз П.Татаринович и ксендз В.Годлевский. Желая привлечь внимание папского престола, деятели комитета представили мрачную картину положения белорусского католического населения и ксендзов-белорусов «в бывших польских областях… и на территории бывшей Советской Белоруссии». Не преминули при этом воздать хвалу немецкой ар- Ксендз В.Годлевский мии, благодаря «победоносному продвижению» которой на Восток создаются «угнетенному населению снова мир и возможность новой жизни».

Суть этого послания сводилась к тому, что «этот народ (т.е.

белорусский — Э.Я.) должен получить собственное духовенство высшей и низшей ступени, а также церковную митрополию в генеральном комиссариате Белоруссии».

В меморандуме содержались конкретные предложения:

«1. Создание на территории генерального комиссариата Белоруссии архиепископства с резиденцией в Минске и епископатов в Гродно (возможно в Слониме) и Могилеве и назначение трех белорусских епископов. 2. Назначения для других уже существующих или создаваемых епархий (Виленской и Белостокской) «белорусских вспомогательных епископов».

Предлагались и кандидаты на эти должности: ксендз-магистр Фабиан Абрантович, ксендз Андрей Цикота, ксендз Иосиф Германович из отцов-мариан, ксендз Ремец, ксендз Бетто, прелат соборного капитула в Ломже, ксендз Татаринович из Пинской епархии и ксендз Ольшевский из Рижской епархии. До создания духовной иерархии на территории Генерального комиссариата Белорутении комитет просил «назначить для этих областей апостольского викария или дать соответствующие полномочия кому-либо из белорусских ксендзов» [65, лл. 10-12].

Вероятно, папский нунций по каким-то причинам не дал ответа. Не исключено, что письмо попало в руки немецких спецслужб. Во всяком случае, копия его вместе с указом рейхсминистра по занятым восточным областям от 9 февраля 1942 года была направлена гауляйтеру Кубе. В документе отмечалось, что «вытеснение польского клерикального влияния в Белоруссии необходимо, несмотря на то, что все же создание белорусского католического епископата для этого кажется необходимым» [65, л. 9].

Проблема польского клерикального влияния беспокоила и оккупационные власти Белоруссии. Однако при этом они крайне негативно восприняли усилия Белорусского комитета в генералгубернаторстве и его предложения реорганизации католического Костела. «Интересы страны и народа Белоруссии после приема под гражданское управление может представлять исключительно генеральный комиссар Белоруссии, — сообщалось в ответном письме II отдела рейхскомиссару Остланда. — Я предлагаю при правительстве генерал-губернаторства добиться мероприятий, которые в будущем сделают невозможным Белорусскому комитету в генерал-губернаторстве непосредственно обращаться с ходатайством к апостольскому нунцию в Берлине. Инициативы Комитета в церковно-политическом отношении целесообразно всегда направлять генеральному комиссару Белоруссии».

Руководство Белорутении в тот момент считало, что реорганизация римско-католической церкви «не соответствует церковно-политической необходимости и пользе... возобновление деятельности римско-католической церкви может быть желательно только в чисто католических областях Белоруссии, в восточных областях … с самого начала путем соответствующих мероприятий она должна быть запрещена» [65, л. 21].

Что касается «настоятельной необходимости» вытеснения польского клерикального влияния, то в письме говорилось, что «достижение этой цели в духе указа г-на рейхсминистра по занятым восточным областям от 9.2.1942 вполне возможно без создания белорусского римско-католического архиепископства.

Будет достаточным создание апостольского викариата с резиденцией из областных центров Западных римско-католических областей. Минск — как резиденция администратора также нежелателен, как и создание архиепископства в Могилеве или Гродно».

Из этого следовал вывод: «в интересах организационного развития церковной жизни Белоруссии кажется необходимым общую реорганизацию церкви отложить до окончания войны» [65, л. 21].

И все же держать постоянно в поле зрения деятельность Костёла гитлеровцев вынуждали складывающиеся обстоятельства. Немецкие спецслужбы отмечали возросшую с первых дней оккупации и продолжающуюся активность римско-католического Костела не только среди польского, но и белорусского населения: «В политическом отношении такая деятельность вызывает сомнение, так как установлено, что под воздействием этой церкви белорусы римско-католического вероисповедания выдают себя за поляков. Кроме того, римско-католическая Церковь пытается использовать в своей деятельности привезенных нами (т.е. немцами — Э.Я.) из Варшавы эмигрантов, частично являющихся католиками, как, например, доктор Тумаш в Минске. Далее планируется перевести орден белорусских братьев из Марианского собора, находящийся в настоящее время в Варшаве, в прежнее место его пребывания в Друе».

На первое время для ограничения влияния Костела оккупационными властями предполагалось «воспрепятствовать въезду римско-католического духовенства в Белоруссию, а если же таковые духовные лица уже приехали, то под благовидным предлогом возвратить их обратно; ограничить деятельность оседлых римско-католических священников приходом по месту жительства, запретить поездки в другие населенные пункты под предлогом их личной безопасности; проверять белорусских эмигрантов, прибывших в Белоруссию и которые еще прибудут, особо проверять в отношении их связей с римско-католической Церковью и вести наблюдение за ними; всячески содействовать активизации деятельности Православной Церкви, для чего назначать прежде всего белорусских православных попов; предпочтительное назначение белорусских национальных сил на руководящие административно-управленческие должности в бывших польских областях и постепенное вытеснение и замена ими поляков…» [90, лл. 103-105].

«Историческая необходимость»

Проблема освобождения Костёла из-под польского влияния занимала видное место в планах белорусских деятелей. С ее позитивным решением связывались большие надежды на ниве национального возрождения. Кроме того, белорусизацией Костела можно было вытеснить поляков и «расейцаў». Однако, чтобы в глазах общественного мнения это выступало более весомо, белорусские деятели пытались обосновать свои действия исторически.

В Национальном архиве сохранился любопытнейший документ — доклад Юрия Соболевского «Дело политики римскокатолического костела в Белоруссии». Очевидно, в его подготовке участвовал ксендз В.Годлевский. Документ выдержан в лучших традициях белорусской христианской демократии и представляет собой попытку исторического анализа роли Православной Церкви и католического Костела в судьбах белорусского народа.

В докладе говорилось, что Россия и Польша еще с XV века вели борьбу за политическое влияние на Белоруссию. Результатом этой борьбы, деятельное участие в которой принимали Православная Церковь и католический Костел, стало причисление православных белорусов к русским, а католиков — к полякам. «Белорусский католик, слыша ежедневно с польской костельной трибуны прославление и возвышение поляков и злословия по адресам белорусизации, постепенно начал придерживаться этих взглядов, — отмечалось в докладе. — В дополнение был выпущен усилительный момент — материальной пользы: ополячивание и окатоличивание давали большую пользу в получении должностей, приобретения имущества и всяких материальных льгот». Далее констатируется, что мощным противодействием «принудительного ополячивания» выступил белорусский ксендз, который «использовал костельный амвон, употребив все свои авторитетности, и развернулась жесткая борьба против ополячивания на территории костела». Белорусские ксендзы «проявили чрезвычайную стойкость, отбросили наибольший компромисс, организовали прессу и до последнего часа служили делу национальной концентрации сил, смело шли на судебные политические процессы и таким образом заработали высокий авторитет как национальных борцов не только среди католического населения, но и среди православных и магометан (православное духовенство в противовес им было услужливое и авторитетом как национальных борцов не пользовалось)» [81, лл. 74-77].

Основная тяжесть обвинений, как обычно, направлялась против поляков — польской интеллигенции, польской женщины, польской вспомогательной администрации, созданной кое-где немцами. «Польская опасность у нас большая, чем коммунистическая, — внушал докладчик. — Советско-коммунистическая очевидна и ее проявления остаются под наблюдением. Польская очень иезуитская, хитрая, коварная и мстительная, и читать ее может только сведущий глаз». Автор подводил к выводу: «Польские вредительские тенденции на территории католического костела можно ослабить только перестановкой стремлений на белорусский лад, и тогда костельная индустрия начнет работать на белорусов и потянет за собой даже многих среди поляков».

«Взвешивая вышеизложенное, — резюмировал докладчик, — считаю за необходимость в целях оздоровления политического состояния костела сделать следующее:

1. Выделить католического администратора на всю Белоруссию — одного из пионеров национального католического движения ксендза-белоруса.

2. Выселить всех ксендзов-поляков, которые прибыли в Белоруссию после 1920 г., за пределы Белоруссии.

3. Запретить пребывание в Белоруссии иезуитам» [81, лл. 78-82].

Таким образом, первоочередным делом была структурная перестройка костельной администрации и замена кадров духовенства. Последнее решалось относительно просто — путем замены всех ксендзов–небелорусов белорусами. «Калі каму з беларусаў патрэбны ксёндз, дык ён мусіць быць толькі беларус, — писала «Менская газэта». — Калі другому зноў патрэбны праваслаўны сьвяшчэннік, гэты апошні мусіць быць таксама толькі беларусам.

З царквы мусіць быць выгнана расейшчына, а з касьцёла — польшчына» [109].

Препятствием для проникновения польских ксендзов в Генеральный округ могла стать регистрация духовенства. «Пры рэестрацыі павінна быць звернена спэцыяльная ўвага на паходжаньне духавенства і на яго падгатову для рэлігійнай працы пасярод беларускага народу. Галоўнымі варункамі гэтай падгатовы лічым:

1) беларускае паходжаньне і беларускія нацыянальныя перакананьні; 2) прыязныя адносіны да Нямеччыны і Беларусі, а гэтым самым да новага парадку ў Эўропе; 3) веданьне беларускай мовы і карыстаньне ёю ў практыцы. Усё іншае духавенства павінна быць адсунута ад працы» [76, л. 13].

Очевидно, генеральный комиссар Белорутении В.Кубе учел некоторые предложения белорусских деятелей. В ноябре 1941 года он издал распоряжение всем гебитскомиссарам и главным комиссарам относительно перерегистрации священнослужителей обеих конфессий. Принципиальный момент, отличающий перерегистрацию в генеральном комиссариате от остальной территории Белоруссии: здесь не создавались препятствия в получении разрешений священникам обеих конфессий белорусской национальности, если их политическая благонадежность не вызывала сомнений. Неместные священники подвергались особо тщательной проверке, результаты которой сообщались гебитскомиссару. Выдача разрешений священникам польской национальности оставалась исключительно в компетенции генерального комиссара [69, л. 3, 3 об.]. Эти меры были вызваны еще и тем, что осенью года в восточные области Белоруссии виленский архиепископ Р.Ялбжиковский стал направлять польских ксендзов-миссионеров.

Вскоре, однако, с ними последовала короткая расправа оккупантов. Но среди выдворенных оказалось несколько ксендзов белорусской национальности.

Бесцеремонное обращение с ксендзами-белорусами вызвало недоумение белорусских деятелей. Кс. В.Годлевский отреагировал на это пространным письмом рейхсминистру по занятым восточным областям (датировано 20 декабря 1941 года). В нем, в частности, он жаловался на непонимание религиозных проблем местными представителями немецкой администрации, безапелляционно выдворившими из своих парафий «беларускіх патрыётаў» Гляковского, Мальца, Рыбалтовского, Татариновича: «В церкви они пользовались только белорусским языком. Насколько им было возможно, они боролись с польским духом, который прочно укоренился у католиков. Все мы были мнения, что эта работа будет на пользу белорусскому и немецкому народам». Такой шаг местных властей «открывает польской пропаганде ворота, так как последняя в Западной Белоруссии (35 км от Минска) имеет свои многочисленные опорные пункты и будет притягательно действовать на католиков в восточной части Белоруссии». Ксендз Годлевский усматривал в этом шаге «большую историческую ошибку, так как ортодоксальная церковь, как бы благожелательно с ней ни обращались, все время будет притягивать народ к Москве» [65, л. 16].

9 февраля 1942 года рейхсминистр по занятым восточным областям направил из Берлина через рейхскомиссара Остланда Вильгельму Кубе и начальнику II отдела Юрде выдержки из письма кс.Винцента Годлевского относительно положения католического Костела в Белоруссии. В сопроводительном письме отмечалось:

«Замечания о положении католического духовенства белорусской национальности, мне кажется, заслуживают внимания. Прежде всего тем, что среди белорусов католического вероисповедания мы найдем интеллигентнейших сотрудников и, с другой стороны, тем, что ортодоксальная церковь находится под сильным русским влиянием. Упомянутые в письме белорусские католические ксендзы известны издавна как белорусские патриоты, которые всегда отстаивали антипольское и антирусское направление. Рекомендовал бы, по меньшей мере, таким людям содействовать в их деятельности» [65, л. 15].

Послание из Риги было внимательно прочитано в генеральном комиссариате, и по поручению В.Кубе 4 марта 1942 года Юрда направил ответ. Соглашаясь с оценкой белорусских деятелей, руководство Белорутении сохранило, однако, принципиальную позицию относительно католического Костёла. «Миссионерская деятельность католической Церкви в некатолических восточных областях Белоруссии нежелательна и тогда, когда она проводится священниками, которые лично считаются белорусскими патриотами, — писал он. — Беспокойство ортодоксального большинства населения налицо, так что по политическим мотивам перегибы миссионерской работы католической церкви должны быть запрещены. По этой причине упомянутые в письме ксендзы службой безопасности по согласованию с генеральным комиссаром были удалены из своих приходов». Одновременно настойчиво подчеркивалась необходимость принятия «принципиальных мер для подавления польского влияния в католической церкви». В числе первостепенных указывалось на «разделение епархий в генеральном округе» с целью устранения влияния в Белоруссии виленского архиепископа, «известного как польского шовиниста», и замены его «национально сознательным, надежным белорусским администратором». Помимо того, от Ватикана требовалось заверение, что «римско-католическая церковь не будет действовать в духе полонизации».

Юрда благосклонно отозвался об ортодоксальной церкви, в которой «все близлежащие русские влияния последовательно путем проведения нами церковной политики исключены». В заключение отмечалось, что кс. Годлевский «занимает совершенно одностороннюю точку зрения в церковном положении Белоруссии и церковнополитические мероприятия генерального комиссариата по вполне понятным причинам не осознает» [65, лл.14, 14 об.].

И все же идея белорусизации Костела, «каб навучыць беларусаў маліцца й сьпяваць рэлігійныя песьні ў сваёй беларускай мове, бо яны дасюль не мелі магчымасьці навучыцца гэтага», становилась все более привлекательной. «Беларуская газэта» по этому поводу писала: «Праца сярод каталікоў пачалася ў беларускім нацыянальным дусе, выжываючы польскую мову й вызваляючы гэтым каталіцкую веру ў Менску ад палітычнага польскага зьместу. Цяжкая была праца. З малодшым пакаленьнем справа йшла лягчэй. Яно зразу навучылася беларускіх рэлігійных песьняў і малітваў. Горш было і з старэйшым пакаленьнем, якое прывыкла да малітваў у польскай мове. Але дзякуючы разумным растлумачаньням крыўднай і карыгоднай ненармальнасьці, што беларусу-католіку польская палітыка накінула чужую яму мову ў малітвах і што беларус-каталік павінен маліцца ў сваёй роднай беларускай мове — народ пераканаўся» [104].

Предпринимались шаги по переводу на белорусский язык богослужебных книг. В 1941 году ксендз Ирежеч издал в типографии Минской народной управы «Кароткі катэхізіс для беларусаўкаталікоў», а в Вильно некто И.Острейко «Кароткі малітоўнік для беларусаў-каталікоў» [83, л. 25].

Белорусизация Костела могла быть успешной лишь при поддержке Вильгельма Кубе. В его адрес в августе 1942 года белорусские деятели направили меморандум, в котором просили «каб забараніць польскія казаньні ў касьцёлах і праводзіць іх у беларускай мове». Стремясь использовать Костел в своих интересах, они предлагали даже запретить богослужения тем ксендзам, которые не будут этому подчиняться. Одновременно следовало бы «даць магчымасьць узгадаваньня ў беларускім духу ксяндзоў», и с этой целью «вызначыць сп. ксяндза Гадлеўскага адміністратарам усёй каталіцкай царквой на Беларусі» [24, л. 21].

Вильгельм Кубе поддержал предложения о замене в костелах языка богослужения, считая, что «внедрение белорусского языка в римско-католической церкви генерального округа непременно желательно». Административным органам и учреждениям предписывалось «поддерживать все усилия, преследующие цель заменить всех польских ксендзов белорусскими духовниками» [65, л. 43].

Одновременно вынашивалась идея о более глубоких изменениях в реорганизации Костела.

Попытки создания автокефального Костёла Весной 1942 года вопрос попечительства над католическим Костёлом активно обсуждался белорусскими деятелями. Через нунциат в Берлине они направили меморандум папскому престолу о духовном обслуживании белорусского населения своими белорусскими епископами, который, однако, остался без ответа [94, лл. 38, 42].

Тем временем в среде православного духовенства шла подготовка к провозглашению автокефалии Православной Церкви Белоруссии. Гауляйтер Кубе привлек к себе круг русских православных священников, которые под руководством архиепископа Минского и митрополита всей Белоруссии Пантелеимона, пребывающего в Жировичском монастыре, занимались возрождением жизни Православной Церкви. Их задачей было создание «белорусской ортодоксальной автокефальной национальной церкви», деятельность которой находилась бы под контролем немцев.

За исключением отдельных церковных действий, предусматриваемых старославянским церковным языком, все церковные обряды и проповеди предлагалось совершать на белорусском языке, равно как и административным языком должен стать белорусский. Территориальная организация церквей имела границы в пределах административно-территориального управления Белоруссии. 3 марта 1942 года по постановлению Святейшего Синода Белоруссии под председательством Высокопреосвященнейшего митрополита Пантелеимона открылись 4 самостоятельные епархии: Минско-Слуцкая, Новогрудско-Гродненская, МогилевскоМстиславская и Полоцко-Витебская. Резиденцией митрополита становился Минск [55, л. 70].

30 августа — 2 сентября 1942 года в Минске под предводительством архиепископа Филофея (Нарко) состоялся собор, провозгласивший автокефалию белорусской Православной Церкви и отделение ее от Московской Патриархии. Присутствующие на соборе православные иерархи направили Гитлеру письмо, в котором благодарили за «самостоятельность» Православной Церкви в Белоруссии и «освобождение от московского большевистского ига».

И хотя канонического признания автокефалия не получила, помимо того, ее не поддержало большинство православного духовенства и мирян, генеральный комиссар Белорутении счел вопрос с Православной Церковью решенным [135, c. 165].

В рейхскомиссариат по восточным землям Кубе направил письмо, в котором с удовлетворением сообщал: «В церковных делах ситуация приведена в почти полный порядок. Однако неорганизованной пока является римско-католическая церковь. Мы просим лишь возможного, а именно: назначить в бывшие отделы Виленской епархии, относящиеся ныне к Минскому Генеральному комиссариату, генерального викария от имени Виленского архиепископа. То же касается архиепископа Слоскана в Риге для главного комиссариата в Минске. Остается лишь южная часть главного комиссариата Барановичи, которая находится в ведении пинского епископа Букрабы (поляка)» [64, л. 11].

Кубе прекрасно понимал, что на области Белоруссии территориально не распространялся конкордат Рейха с Ватиканом, не могла быть подтвержденной также действенность соглашений Ватикана с Польской республикой, заключенных еще в 1925 году, правительство которой находилось в эмиграции. Преследования Костела большевиками исключали определение его правового статуса и в восточной части Белоруссии.

Исходя из этого, генеральный комиссар счёл, что «католическая церковь в Белоруссии…находится в состоянии правового изгнания» [65, л. 13].

Провозглашение под давлением немцев автокефалии белорусской православной национальной церкви вызвало, тем не менее, опасения у руководства полиции безопасности и СД. Не внушали доверия лица, на которых сделал ставку генеральный комиссар, — они «находились в зависимых отношениях с Сергием в Москве и тем самым отстаивали пробольшевистскую линию». Вызывала беспокойство дружба белорусских эмигрантов римско-католического вероисповедания, занимавших должности в белорусском управлении, с носителями автокефалии. Но самый весомый аргумент — «нет сомнения в том, что современная белорусская ортодоксальная автокефальная церковь вследствие ее внутренней зависимости от Москвы проповедует цели панславизма» [97, кадр 212].

Иного взгляда придерживались белорусские деятели. Они приветствовали автокефалию Православной Церкви, которая «ужо скінула з сябе адміністрацыйную залежнасьць, асталося ёй скінуць яшчэ расейскі культурны налёт і палітычныя расейскія ўплывы».

Теперь на очереди был католический Костел, который «у сваёй масе знаходзіцца ўсё яшчэ пад уплывам польскага духавенства і польскай палітыкі. Польская палітыка яшчэ і цяпер карыстаецца каталіцкім касьцёлам дзеля дэнацыяналізацыі беларусаў і праводжаньня сваіх мэтаў на беларускіх землях» [76, л. 9].

Форсированная подготовка к провозглашению автокефалии Костела шла полным ходом. В августе 1942 года (точная дата не установлена) делегацию «белорусской римско-католической стороны» (состав не известен) принял генеральный комиссар. Визит преследовал цель привлечь внимание (в который раз!) оккупационных властей к настоящему положению католического Костела в Белоруссии и убедить гауляйтера в необходимости поддержать усилия белорусских католических кругов по его коренной реорганизации. Кубе был представлен письменный меморандум.

Для «строительства глубоко укоренившейся в Белоруссии католической церкви» предлагались «полезные руководящие католические священники: Винцент Годлевский, Минск; Адам Станкевич, Вильно; Виталий Хамёнок, Марианский монастырь Биланы под Варшавой; Петр Татаринович, Варшава, и Лев Горошко, Полесская область». В меморандуме предлагалось территорию Белоруссии разделить на четыре генеральных викариата: 1 — для областей с каноническим подчинением Виленскому епископу (районы Глубокский, Вилейский, Слонимский); 2 — для районов Новогрудского, Барановичского, Ганцевичского и части Слонимского. Резиденцией генерального викариата Виленской епархии могла стать Вилейка, резиденцией второго – Барановичи. Для территории бывшей Советской Белоруссии предлагались два других генеральных викариата — в Минске и Могилеве. До посвящения необходимых белорусских епископов предлагалось назначить администратора в генеральном округе Белорутения — ксендза-белоруса.

Очевидно, аргументы делегатов были столь убедительны, что Кубе согласился «непременно необходимо признать и римско-католическую церковь, как полезный культурный фактор в жизни белорусского народа и с этой целью избавить ее от всяких польских влияний» [63, л. 2].

Взгляды Кубе и белорусских деятелей, таким образом, во многом совпадали. «Вопрос организационной структуры римскокатолической церкви в Белоруссии становится все более срочным, — писал Кубе рейхсминистру по занятым восточным областям 20 августа 1942 года. — В качестве первоочередного решения по-прежнему остается немедленное подчинение всех римско-католических церковных общин генерального округа Белоруссия созданному лучше всего в Новогрудке римско-католическому епископату. До тех пор, пока создание этого епископата не будет одобрено папской курией, то следует назначить в этом населенном пункте апостольского викария, которого бы представлял надежный белорусский католический священник» [63, л. 3].

От высшего руководства, однако, согласия не последовало. О причинах можно лишь догадываться. Вероятно, в рейхсминистерстве по оккупированным восточным землям не считали религиозный вопрос заслуживающим серьезного внимания. К тому же ситуация на Восточном фронте все больше становилась неблагоприятной для немцев. Не исключено, что в «верхах» твердо придерживались «генеральной линии» в конфессиональной политике, в частности, в отношениях с католическим Костелом — ни под каким предлогом не допускать усиления его влияния.

Вскоре вопрос автокефалии Православной Церкви и католического Костела был обсужден в БНС. 15 сентября 1942 года состоялось заседание Рады БНС. Среди присутствующих — д-р Ермаченко, д-р Валькович, инженер Касяк, д-р Скурат, редакторы Адамович, Сенькевич, Козловский, проф.Ивановский, гл. инспектор кс.Годлевский, Сакович, Найдюк, Марков, Гуцька, Миколаевич, Чабатарович.

Третьим вопросом в повестке дня значилось: «Справы праваслаўнай і каталіцкай царквы». Но по каким-то причинам «Справу праваслаўнай аўтакефальнай царквы і каталіцкай царквы пастаноўлена адкласьці да наступнага паседжаньня».

В очередной раз Центральная Рада БНС собралась через неделю, 22 сентября 1942 года. На этот раз обсуждались два вопроса, касающихся религии: 2. Справаздача з абрад сабору праваслаўнай царквы, які адбыўся ад 30/VIII. — 42г. да 2/IX — 42г. у Менску. 3.

Інфармацыя аб палажэньні каталіцкай царквы на Беларусі.

Выступление присутствующего на заседании епископа Филофея, заместителя митрополита, целиком посвящалось роли Православной Церкви в национально-культурной жизни белорусского народа. Владыко Филофей в своей речи много внимания уделил организации и проведению собора, на котором произошло провозглашение автокефалии и утвержден Устав Церкви. Выступление произвело впечатление. «Сябры Рады выказалі задаволеньне з правядзеньня саборам аўтакефаліі — важнага гістарычнага акту для разьвіцьця ў праваслаўнай царкве, — отмечалось в протоколе. — Апрача таго выказалі пажаданьне, каб царкоўныя ўлады парупіліся ў далейшым правесьці сярод праваслаўнага духавенства, якое яшчэ часамі не зусім зьвязана з беларускімі ідэямі, узгадваньне ў беларускім нацыянальным дусе. Між іншым для гэтай мэты пастаноўлена залажыць у Менску праваслаўную духоўную сэмінарыю.

Др. Ермачэнка злажыў Уладыку Філафею ад імя Рады шчырую падзяку за правядзеньне аўтакефаліі і за ахвярную працу над адбудовай праваслаўнай царквы, зварочваючы ўвагу на тое, што аўтакефалія мае вельмі важнае гістарычнае значэньне для сучаснага будучага беларускага народа».

Хотя, как свидетельствует документ, Рада БНС не возлагала больших надежд на автокефалию Православной Церкви, поскольку «исторически она настолько сильно была связана с Русской Православной Церковью и ее Московским Патриархатом, что даже провозглашение автокефалии этих связей не могло разрушить».

Относительно автокефалии католического Костела выступил кс. В.Годлевский. Его речь была взвешенной и аргументированной. Главный вывод, который прозвучал, — «аўтаномія каталіцкай царквы на Беларусі ў сучасны момант і ў сягоньняшніх палітычных абставінах зьяўляецца немагчымай да правядзеньня».

Очевидно, кс.Годлевский к такому выводу пришел после долгих раздумий. Всю жизнь он стремился к тому, чтобы Костел содействовал подъему белорусской национальной культуры и стал щитом на пути польского влияния. Однако провозглашение самостоятельности не только противоречило католическим канонам, но и было бы политической близорукостью. «Адарваньне каталіцкай царквы ад Рыму дасьць магчымасьць польскім дзейнікам для варожай агітацыі сярод беларусаў каталіцкага веравызнаньня. Як вядома, польскія каталіцкія дзейнікі базавалі сваю палітычную палітыку на веравызнаньні сярод беларускага каталіцкага насельніцтва. Дзеля таго адарваньне каталіцкага Касьцёлу ад Рыму стварыла — бы аргумэнт супроць беларусаў і магло–бы адхіліць беларускае насельніцтва ў бок Польшчы. Гэта была–бы страта для беларусоў каля трох міліонаў насельніцтва».

Очевидно, это был тот критический момент в жизни кс. В.Годлевского, когда в нем возобладал не лидер белорусского национального движения, а Слуга Костела. Он остался сторонником единства и неделимости римско-католического Костела: «На аўтаномію каталіцкага касьцёлу маглі пазволіць такія народы, як ангельцы, чэхі, якім нічога не пагражала пад поглядам нацыянальным з боку іншых народаў, але беларускі народ, дзе сьвежыя яшчэ сьляды польскай акупацыі, на гэта цяпер дазволіць няможа. Хіба праз некалькі год.

Цяпер жа нам трэба вырашыць гэтую справу іначай. Трэба ў Менску стварыць беларускую метраполію, залежную ад Рыму, але якая–бы стаяла на нацыянальным грунце, і адсюль распачаць аднаўленьне каталіцкага касьцелу» [67, лл. 1, 4, 12-14].

Очевидно, кс. Годлевский осознавал, что разделение Костела на «белорусский» и «польский» могло привести к насильственному разделению универсалистического характера католицизма.

В таком случае Костел утратил бы свое общественно-правовое положение и был бы реорганизован до уровня обыкновенных объединений, которые во всем подвергались бы надзору и давлению государства.

Данное заседание Рады БНС и выступление кс. В.Годлевского, по нашему мнению, можно считать кульминационным моментом в «исканиях» белорусских деятелей относительно автокефалии Костела. К такому выводу, очевидно, их подтолкнула и явно пропагандистская, проведенная под давлением немцев автокефалия Православной Церкви. Однако и после этого активная проработка религиозной политики и попытки изменить статус Костела продолжались. Идеи этого переустройства изложены в обширном документе. «Даклад аб патрэбе арганізацыі рэлігійнага жыцьця беларускага каталіцкага насельніцтва» (Менск, 4.Х.1942 г.): «Рэлігійная справа ў Беларусі не зьяўляецца справай толькі і выключна рэлігійнай, так як, напрыклад, у Заходняй Эўропе, але яна тут зьяўляецца справай нацыянальнай, цесна зьвязанай з палітычным жыцьцём. Беларускі народ ня можа аставіць у сваім нацыянальным арганізме такіх шкодных элемэнтаў, як «польская» або «руская» рэлігія, якімі ў сапраўднасьці зьяўляліся ў нашым краі, а часткова і цяпер зьяўляюцца, каталіцтва і праваслаўе. Трэба, каб адно і другое сталіся беларускім. Праваслаўная царква ў Беларусі атрымала юрыдычна сваю аўтакефалію, асталося толькі правесьці яе ў жыцьцё і зьбеларушчыць духавенства. Нешта падобнае трэба зрабіць і з каталіцкім касьцёлам» [76, л. 10].

Вместе с тем, отмечалось в документе, эта задача не из легких. По католическим канонам автокефалия Костела не допускается и юридически Римом не признается. Возможно лишь создание митрополии, которая имеет право автономной костельной провинции.

Поскольку территориально Костел в Белоруссии относился к Виленской и Могилевской митрополиям, руководство которых находилось в Вильно и Ленинграде, к тому же оно польского происхождения, то единственный выход виделся в создании в границах Генерального комиссариата белорусской католической митрополии.

Это дало бы возможность митрополиту иметь определенную самостоятельность в решении местных, в том числе и национальных, вопросов. Непосредственное подчинение митрополита Риму исключало бы нарушение канонических прав.

Не могла быть реализована идея создания белорусского национального Костела, ибо такой шаг мог повлечь большие трудности как юридического, так и практического характера.

Как отмечалось, это шло бы вопреки каноническому праву, «і прыхільнікі ідэі незалежнага Касьцёла муселі-б у кансэквэнцыі здэцыдавацца на схізму або гарэзью. Значыць, юрыдычнай падставы для стварэньня беларускага каталіцкага касьцёлу няма. Няма таксама іншых патрэбных пры рэалізацыі гэтай ідэі варункаў» [76, л. 11].

Важным моментом в реализации изложенных идей оставались кадры духовенства. Деканами или настоятелями приходов, достойными выполнить возложенную на них миссию «для рэлігійнай працы пасярод беларускага народа», предлагались ксендзов, проживающих в то время в Белоруссии либо за ее пределами: Альберт Аляшкевич (Удел, Глубокский округ), Вацлав Аношко (Делятичи возле Новогрудка), Альберт Бакиновский (Шерешево возле Пружан), Михаил Борик (Нестанишки, Вилейский округ), Люциан Хвецько (Хатово возле Пинска), Франциш Чернявский (Франция), Антони Дулинец (Гранное возле БельскаПодлясского), Ян Дошута (Скуржец возле Седлец в генерал-губернаторстве), Филиппович (Люблин, генерал-губернаторство), Язэп Гайлевич (Двинск), Леон Горошко (Барановичи), Юрий Кашира (Вильно), Казимер Кулак (Лендварово возле Вильно), Донат Лапошко (Лицманштадт), Михаил Москалик (Мюнхен), Чеслав Наумович (Волынь), Антон Альшевский (Рига), Виктор Пупин (Рига), Падзява (монастырь Биланы под Варшавой), Вацлав Романовский (Поречье возле Гродно), Казимир Рыбалтовский (Ивенец Новогрудского округа), Ян Семашкевич (Михалово-Незбудка возле Белостока), Казимер Смулка (Скурец возле Седльца), Михаил Шалкевич (Трокели возле Лиды), Зенон Шымкевич (Полесье), Виктор Шутович (Хорощ возле Белостока), Владислав Толочко (Аглона возле Двинска), Михаил Жалудзевич (Геранёны возле Лиды).

Трудно предположить, каким образом мыслилось их всех собрать в генеральном округе. Дальнейшие события показали, что немцы не вняли гласу белорусских деятелей, убеждающих, что «честная работа на пользу белорусского народа и сотрудничество с немецким народом будут служить лучшим доказательством белорусского духовного расположения ксендза» [76, л. 14].

В очередной раз предлагались изменения костельно-территориальной организации. Центром Белорусской митрополии мог стать Минск. Территорию Белоруссии предлагалось разделить на епископаты: Минский, Барановичский, Могилевский и Полоцкий.

Минский епископ мог быть одновременно митрополитом. На эту должность предлагалась кандидатура кс. Винцента Годлевского.

Должности барановичского епископа мог бы занять кс. Петр Татаринович, сотрудник Белорусского Комитета в Варшаве, могилевского — кс. Адам Станкевич, проживающий в Вильно, полоцкого — кс. Виталий Хамёнок, проживающий в монастыре Биланы под Варшавой. Одновременно следовало приступить к организации духовной семинарии. «Рэалізацыя гэтых пастулятаў ёсьць канечнай дзеля правільнага функцыянаваньня і арганізацыі рэлігійнага жыцьця беларускага каталіцкага насельніцтва, якое ўрэшце павінна быць звольнена ад польскіх уплываў у Гэнэральным Камісарыяце ў Беларусі» [76, л. 12].

18 декабря 1942 года д-р Ермаченко направил Вильгельму Кубе предложения по созданию костельной иерархии в Белоруссии: «Даклад аб устанаўленні Генэральных Вікарных дзеля каталіцкай царквы на тэрыторыі Генэральнага Камісарыяту Беларусі». Документ был написан кс. Винцентом Годлевским, о чем свидетельствуют его собственноручные записи.

Для руководства теми частями Виленского архидиоцеза и Пинского диоцеза, которые вошли в Генеральный комиссариат Белорутении, предлагалось, по согласованию, очевидно, с соответствующими епископами, назначить «заступнікаў, званых Вікарнымі Генэральнымі (канон 266). Генэральныя Вікарныя кіруюць вызначанымі ім часткамі тэрыторыі, ад імя біскупа, і ёсць ад яго залежнымі (канон 368)». Для руководства «рэлігійным жыцьцём беларусаў-каталікоў» возможно назначить либо трех, либо одного Генерального Викария. Однако по политическим соображениям И.Ермаченко полагал, что «беларускае каталіцкае жыцьцё патрабуе ў даны момант одной кіруючай асобы, добрага сьвядомага беларуса, які-бы аўтарытэтнай рукой адстраніўся дзеючыяся непарадкі ў каталіцкай царкве і шырока квятушчую сярод каталіцкага духавенства палёнізацыю». Несомненно, что таким человеком д-ру Ермаченко виделся кс. Годлевский, «сьвядомы беларус, прыхільнік нямецка-беларускага супрацоўніцтва і добры барацьбіт проці палякаў»

[68, лл. 6, 7].

На этом дело переустройства Костела зашло в тупик. Наступающий 1943 год приносил все больше доказательств краха гитлеровской политики на оккупированных территориях. Неудачи Германии на фронте усиливали сопротивление местного населения, партизанскую борьбу. Это привело к нарастанию репрессий, в том числе и против Костела.

Стали наблюдаться разногласия между некоторыми группировками белорусских деятелей и немецкими властями. Кое-кто разочаровался в политике гитлеровцев, стал вынашивать тайные планы освобождения Белоруссии от немецкого господства, а также участия её в «блоке государств», направленном как против Германии, так и против России. В донесении одного из офицеров СС, который лично занимался этой проблемой, говорилось: «СД узнала о таких планах и была неприятно ошеломлена, ибо эта «зарегистрированная группа» состояла именно из тех людей, которые являлись ее протеже, и она отговорила применять против них полицейские меры. Такого рода меры оказали бы роковые результаты на «новый курс» в Белоруссии. Удовлетворились тем, что этим лицам дали понять, что их планы известны немцам» [75а, лл. 8–10].

В сентябре 1943 года минские подпольщики убили гауляйтера Кубе, у которого белорусские деятели находили понимание и поддержку. Осенью 1943 года возле имения Тростенец был расстрелян кс.Винцент Годлевский, которого, несомненно, можно считать главным идеологом в неудавшихся попытках преобразований Костела в Белорутении. Его смерть в чем-то символична.

В ней — проявление трагедии тех, кто желал достичь лучшей жизни своему народу с помощью оккупантов, тех, кто пытался манипулировать религией и верой в политических, узконациональных целях. Ксендз Годлевский вел опасную двойную игру.

За ним прочно утвердилась «слава» националиста и коллаборациониста. Он автор или соавтор многих документов и статей, где настойчиво проповедовались идеи сотрудничества белорусского народа с гитлеровцами. Так, 4 июля 1942 года «Беларуская газэта»

напечатала по указанию Вильгельма Кубе за подписью д-ра Ермаченки, д-ра профессора В.Ивановского, Юльяна Саковича, Владислава Козловского, архиепископа Филофея и кс. Винцента Годлевского обращение к белорусам (Адозва да Беларускага Народу).

«Адозва» была выдержана в традиционном стиле: обвинение во всех бедах белорусского народа «расейцаў–маскалёў і палякаўляхаў», «злачынных жыдоў», «крывавых сабак Масквы — бальшавікоў», восхваление немцев и Адольфа Гитлера, которые «сваім гэраічным паходам нарэшце прынесьлі нам свабоду».

Утверждалось, что именно гитлеровцы «аддалі нам зямлю, якую адказалі нам нашыя бацькі й якая нам належыць, арганізавалі беларускія школы, у якіх гучыць наша мова, дапамагаюць нам узьняць із руінаў мінуўшчыны беларускае нацыянальнае жыцьцё й нашу культуру й адбудаваць іх нанова». Весь агитационный запал «адозвы» был направлен на то, чтобы призвать белорусов «да стварэньня «БЕЛАРУСКАЕ САМААХОВЫ» супраць тых высланых Масквою бандаў, якія, праўда, завуць сябе «партызанамі», але толькі рабуюць нас» [24, лл. 4-5].

Но тот же кс.Годлевский со временем, очевидно, осознал, что фашисты не станут никогда друзьями белорусского народа. И это привело его в другой лагерь, который провозгласил в качестве достижения национальной цели борьбу с Россией и Германией. Эти идеи отразились в программе Белорусской Независимой Партии (БНП), одним из лидеров которой был и кс.В.Годлевский [162, c. 25-27].

Со смертью кс.В.Годлевского фактически терпят крах планы белорусских деятелей относительно Костела. Иной тон зазвучал и в белорусской прессе. Журнал «Беларус на варце» (март 1944 года) писал: «Каталіцтва і праваслаўе так даўно з’явіліся на Беларусі і так з сабой зжыліся, што самі беларусы блізу ніякай паміж імі ня робяць розьніцы і ніколі-б яе не рабілі, каб адно веравызнаньне не нацкоўвалі на другое нашы ворагі — палякі і расейцы.

Тэрытарыяльна гэтыя два веравызнаньні вельмі паміж сабой перамяшаліся» [102].

Вскоре ход событий заставил белорусских деятелей уйти от решения религиозных проблем. На советско-германском фронте развивалось наступление Красной Армии. Приближалось освобождение Белоруссии от гитлеровских оккупантов.

КАТОЛИЧЕСКОЕ ДУХОВЕНСТВО

В АРМИИ КРАЙОВОЙ

Традиции и организационная структура воинского душпастырства Деятельность католического духовенства в Армии Крайовой в западных областях Белоруссии — почти не изученная и потому односторонне оцениваемая страница истории Костела. Во времена гонений на религию, когда велась сознательная дискредитация Костела и духовенства, душпастырство в воинских формированиях АК расценивалось не только как антисоветская деятельность, но и в ряде случаев как измена Родине. Это послужило в послевоенный период поводом для репрессий против ксендзов, одним из «законных оснований» для закрытия костелов и ликвидации религиозных общин.

Роль и место католического духовенства в условиях военного времени обусловливались рядом факторов — исторических, психологических, морально-этических, национальных, патриотических и других. Католический Костел на всех этапах истории играл консолидирующую роль в борьбе польского народа за независимость и возрождение Польского государства. Он оказывал сильное воздействие на самосознание народа, подъем его патриотических чувств и настроений.

Не случайно еще во время советско-польской войны 1919годов стало формироваться воинское душпастырство. В году Полевой Епископ издал внутренний приказ № 29, который определял задачи и обязанности военных капелланов, в частности, «кроме духовных услуг, заботиться о повышении этического уровня военнослужащих, служить им примером и советом, нести утешение, умиротворять конфликты и пробуждать чувства товарищества, поощрять добросовестное выполнение обязанностей и соблюдение дисциплины, поддерживать присутствие духа в минуты усталости и опасности. Военные капелланы во время войны обязаны: а) совершать обход окопов; б) во время битвы быть на командном пункте своего полка или месте, указанном командиром полка».

Организация воинского душпастырства была окончательно завершена после подписания 10 февраля 1925 года конкордата между Апостольской столицей и польским правительством. В мае 1925 года с санкции правовой конференции Епископата Польши появился Устав Воинского Душпастырства, пункт 16 которого определял задачи религиозного воспитания солдат: «В обязанности военного капеллана, осуществляющего душпастырскую опеку воинского прихода, входит религиозное просвещение своих прихожан, в частности, рядовых и новобранцев».

Территория II Речи Посполитой, в состав которой до 1939 года входила Западная Белоруссия, была разделена на 5 обшаров: столичный, варшавский, западный, восточный, южный. Обшары делились на округа (10), соответствующие воеводствам, те в свою очередь — на инспектораты, обводы, районы и посты (пляцувки) как первичные ячейки. Такое территориальное деление сохранилось и во время второй мировой войны [190, s. 119].

Во главе воинского душпастырства стоял Полевой Епископ (Biskup Polowy), исполнительным органом которого была Полевая Курия Епископа. При главнокомандующем Войска Польского функционировал генеральный декан, которому подчинялись деканы обшаров и воинских округов. Одновременно он являлся посредником между военными капелланами и Полевой Курией Епископа.

Осенью 1939 года на территории Польши стало формироваться польское подполье. В ноябре была создана всепольская военная организация — Союз Вооруженной Борьбы — СВБ (Zwi№zek Walki Zbrojnej — ZWZ). По согласованию с его руководством устанавливалась целая иерархия тайного воинского душпастырства.

Со 2 февраля 1940 года польская сторона начала формировать Обшар № 2 СВБ с округами: Белостокским, Полесским и Новогрудско-Виленским без Вильно и земель, занятых Литвой.

Обшар охватывал 1–3 воеводства, округ — одно воеводство. Часть виленского воеводства с центром Вильно составляла самостоятельный округ. По разным причинам партизанские отделы в округе Вильно были организованы в бригады (их было 20), в Новогрудском округе в батальоны (всего 9). В соответствии с организационным приказом от 7 февраля 1942 года полковника Стефана Ровецкого, одного из руководителей, СВБ становился единой военной организацией, участниками которой могли стать лица, которым исполнилось 17 лет. Вступающие давали клятву: «Во имя Бога Всемогущего и Пресвятой Девы Марии, Королевы Польши, положа руку на святой Крест, символ мученичества и избавления, — присягаю, что буду верно и стойко стоять на страже чести Польши, и за освобождение ее из неволи буду сражаться изо всех своих сил вплоть до жертвы моей жизни. Буду беспрекословно выполнять все приказы, стойко сохранять тайну, что бы мне ни угрожало». Принимающий присягу провозглашал: «Принимаю тебя в ряды солдат свободы, твоей обязанностью будет бороться с оружием в руках за возвращение Отечества, победа будет твоей наградой, измена будет наказана смертью». Организационная схема СВБ с различными изменениями впоследствии была перенята АК [204, s. 244].

Еще в период битвы за Варшаву (сентябрь 1939 года) сформировалась подпольная Полевая Курия. Полевой епископ Войска Польского генерал Юзеф Гавлина (впоследствии, находясь в эмиграции, исполнял функции полевого епископа Польских Вооруженных Сил и епископа-ординария польской эмиграции) с момента возникновения АК назначил ксендза полковника прелата Тадеуша Яхимовского (псевдоним «Будвич»), бывшего канцлера Полевой Курии Епископа Главным Капелланом АК. Кс. Т.Яхимовский был наделен юридическими полномочиями на исполнение обязанностей Шефа Службы Душпастырства Вооруженных Сил в Крае. Одновременно кс.Яхимовскому поручалось создание конспиративной Полевой Курии АК, впоследствии названной «НАКАШ» (NAKASZ — Naczelny Kapelan Siі Zbrojnych — Главный Капеллан Вооруженных Сил).

В состав Полевой Курии АК «НАКАШ» входили:

– кс. полковник прелат Тадеуш Яхимовский (пс. «Будвич») — Главный Капеллан и Генеральный Викарий Полевого Епископа в Крае;

– кс. полковник прелат Ежи Сенкевич (пс. «Гузэнда», «Юраха») — 1-й заместитель Главного Капеллана;

– кс. подполковник Юзеф Малек (пс. «Пилица») — 2-й заместитель Главного Капеллана;

– кс. подполковник Збигнев Каминский (пс. «Ксендз Антоний») — канцлер Полевой Курии;

– кс. капитан Вацлав Карлович (пс. «Анджей Боболя») — интендант Полевой Курии.

– кс. полковник Стефан Ковальчук (пс. «Библя»);

– кс. полковник Франтишек Юшчик (пс. «Свирад»);

– кс. капитан Янчик (пс. «Журавэк»);

– кс. капитан Антоний Чайковский (пс. «Бадур») (с 1943 года секретарь Главного Капеллана) [204, s. 240-242].

– кс. полковник доктор прелат Тадеуш Яхимовский (пс. «Будвич») — февраль 1942 — август 1944 года;

– кс. полковник Стефан Ковальчук (пс. «Библя») — август– сентябрь 1944 года;

– кс. полковник профессор доктор Мечислав Пашкевич (пс.

«Оброжа», «кс.Игнацы») — сентябрь–ноябрь 1944 года;

– кс. полковник прелат Ежи Сенкевич (пс. «Гузэнда») — ноябрь 1944 — май 1945 года.

Северного обшара (Виленский и Белостокский округ) — кс.

инфулат доктор Адам Савицкий (пс. «Стэмпэль»), кс. подполковник Чеслав Брулиньский (пс. «Чеслав»).

– Белостокского — кс. подполковник прелат Адам Абрамович (пс. «Старый», «Ромуальд»), кс. подполковник Ян Скжечковский (пс. «Котвич»);

– Виленского — кс. подполковник Петр Рынкевич (пс. «Петр»);

– Новогрудского — кс. подполковник Гедымин Пилецкий (пс. «Длугош») [204, s. 471-472].

Во исполнение приказа Полевого Епископа в Полевой Курии АК были созданы отделы (рефераты): юрисдикции (регулировал отправление св.Таинств — например, св.Мессу, исповедь, браки, благословения и т.д.); координации (ведал вопросами унификации различных душпастырских групп с точки зрения организации и системы воспитания); организационный и персональный (номинации, назначения); материальный (бюджет, полевые каплицы, обеспечение воинских костелов, снабжение их вином, свечами и т.д.); метрикальный (запись актов гражданского состояния и регистрация потерь); судебный (сбор актов, информации, посредничество).

Уже в 1943 году все уровни «НАКАШ» были укомплектованы, большинство партизанских отделов АК имели своих капелланов. Тайная Полевая Курия АК размещалась в 3-х конспиративных квартирах в Варшаве. Главный Капеллан имел связь с польским эмиграционным правительством и Полевым Епископом в Лондоне. Он информировал о работе капелланов в отделах АК, о ситуации в стране. В свою очередь из Лондона поступали инструкции, указания, которые по мере возможности доводились до ксендзовкапелланов АК. Полевая Курия поддерживала связь с подчиненными капелланами в партизанских формированиях АК [204, s. 242].

В низовых структурах АК, в штабах округов, инспекторатов и обводов, при постах (пляцувках) и диверсионно-партизанских отделах, а также в службе связи, в пропаганде, в санитарной службе, рефератах общественной помощи, на должности капелланов находилось немало духовных представителей Костела. Их точное количество установить не представляется возможным. На каждое воинское подразделение, от батальона до полка, приходился один капеллан.

Ксендзы, добровольно принимая на себя обязанности военных капелланов АК, разделяли тем самым задачи борьбы польских вооруженных формирований: восстановление Польши в границах до сентября 1939 года, освобождение ее от немецких оккупантов, наделение крестьян землей без выкупа, предоставление белорусам равных прав с поляками [171, s. 32-33].

Полномочия ксендзов-капелланов в воинских и подпольных структурах АК В условиях подполья воинское душпастырство руководствовалось рядом инструкций и положений, регулирующих деятельность ксендзов-капелланов. В них, в частности, предусматривалось юридически правомочным брачное благословение солдат лесных отделов, а также лиц под псевдонимами, ведение метрических книг, в том числе и тайных картотек браков и рождений, в которых указывались настоящие имена и фамилии. Ксендзы участвовали в церемониях похорон и вели книги учета умерших и убитых.

Ксендзы-капелланы подпольных структур имели права и привилегии, данные Апостольской столицей капелланам регулярных армий на период войны. В боевых действиях они не участвовали.

Ксендзы-капелланы подполья обеспечивали душпастырскую опеку над лесными отделами. Солдаты АК были включены в религиозную жизнь соответствующих приходов. В некоторых формированиях АК проводились свои богослужения или даже реколекции. Торжественными богослужениями отмечались годовщины народных восстаний в Польше и Конституции 3 Мая.

Существенную роль играли капелланы в сохранении памяти об отдавших жизнь за независимость Польши. Накануне 1 ноября (католический праздник поминовения умерших) проводили беседы о героизме воинов и поминали молитвой погибших и умерших.

2 ноября организовывали траурные богослужения. Торжественные мессы справлялись в дни Рождества Христова, Пасхи и иных религиозных праздников [190, s. 120].

Помимо сугубо религиозных, капелланы выполняли и другие обязанности: проводили учет преследуемых, арестованных, расстрелянных и замученных ксендзов; перевозили тайную почту и распространяли подпольную прессу; собирали информацию по части религиозной, политической, военной и хозяйственной; обеспечивали конспиративные квартиры, контактные пункты, т.н.

«ящики» для людей, сражающихся с оккупантом; сотрудничали с «БИП»-ом (Бюро информации и пропаганды), проводили акцию «Пром» (propaganda mуwiona — устная пропаганда). Кроме капелланов, этим занимались и приходские священники, и монахи, и даже монахини [204, s. 245].

Ксендзам-капелланам АК вменялось в обязанности торжественное принятие присяги от солдат и участников подпольных структур. Акт присяги обычно предваряла речь ксендза, в которой он подчеркивал значение присяги для каждого солдата, сражающегося за свободу польского народа.

Много внимания уделялось воспитанию солдат в духе польского патриотизма и католической веры, любви к Польше, чести и достоинства солдата. При этом нередко обращались к истории Польши, приводили примеры победоносных битв, польского рыцарства.

Слово капеллана, обращенное к солдатам, часто утверждало: «во имя Отчизны вы взялись за оружие, готовьтесь к наибольшим жертвам, включая жертвование жизнью». Нередко капелланы брали на себя обязанность организации и проведения работы среди молодежи и участников различных тайных организаций.

Для ксендзов-капелланов АК ксендз-декан организовывал специальные курсы, на которых давались практические советы, как должны вести себя ксендзы в случае ареста или провала, как отвечать на вопросы во время следствия и т.д. Каждый курс собирал от 7 до 10 ксендзов и проводился, как правило, высшим офицером АК.

Ксендзы поддерживали связь с Полевой Курией через агентурную сеть, получали оттуда указания, инструкции, материальную помощь [190, s. 132-135].

в формированиях АК в Белоруссии Душпастырство Белостокского округа АК. После вступления Красной Армии на территорию Западной Белоруссии в ряде населенных пунктов стали возникать польские подпольные антисоветские организации. Одна из них, под названием «Сикоровцы», осенью 1939 года начала формироваться в д.Межеричи Зельвенского района. Во время гитлеровской оккупации ее участники собирали оружие и боеприпасы, распространяли листовки-обращения к полякам с призывом участвовать в борьбе за независимость Польши, сражаться с немцами и большевиками. Организация имела хорошо законспирированные группы агентуры, почтовые ящики, явки, мастерские, печатала на гектографе листовки. «Сикоровцы» имели связь с Брестским подпольным антифашистским комитетом, однако совместных акций не проводили.

В 1942 году в Межеричи прибыл из м.Свислочь кс. Альбин Горба (пс. «Бялый»). Он стал оказывать помощь «сикоровцам». Под предлогом добровольных пожертвований на костел, на служителей культа, уплаты за обряды и иные собирались средства для АК. Организация тайно получала указания из руководящих центров, активно проводила их в жизнь как среди польского, так и белорусского населения. В марте 1943 года в Межеричский костел под видом помощника ксендза приехал представитель штаба АК из Варшавы. Вместе с кс.А.Горбой они объезжали хутора и деревни, проводя тайные инструктажи в низовых звеньях АК [1].

По мере разрастания воинских структур АК формировалась душпастырская служба. Деканом округа стал кс. майор прелат Адам Абрамович (пс. «Старый», «Ромуальд»), а с 1942 года — кс.подполковник Ян Скжэчковский (пс. «Котвич»). В штаб округа входили кс. Марек Бурак (пс. «Вербум») и кс. Александр Вежбовский (пс. «Робак»), кс. Чеслав Брулиньский (пс. «Чеслав», «Серафин», заместитель декана округа). Ксендзы Антоний Апанович, шеф душпастырства обвода Гродно (пс. «Остэндум»), Владислав Сарацен и Витольд Саросек (пс. «Верный») стали капелланами формирующихся подразделений Войска Польского.

Активно работал в БИПе кс. Ян Дмоховский (пс. «Зарэмба»).

Ксендз Никодим Зажецкий издавал в Гродно «Бюллетень радионовостей» (Biuletyn Wiadomoњci Radiowych). Расстрелян немцами в 1943 году.

Количество капелланов в лесных отделах увеличивалось, поскольку немцы развязали против католического духовенства жестокий террор. Многие вынуждены были уходить в отряды, спасаясь от преследований. Всего в округе за время гитлеровской оккупации имели связь с АК около 130 ксендзов [204, s. 476-482].

Душпастырство Виленского округа АК. Виленский округ образован в декабре 1939 года. Его комендантом стал подполковник Никодим Сулик (пс. «Йодко», «Йемела»). Округ подразделялся на 5 инспекторатов, которые в свою очередь состояли из обводов. Три инспектората включали в себя часть западных районов Белоруссии: инспекторат «В» — Браславский и Свенцянский; инспекторат «С» — Поставский, Дисненский; инспекторат «D» — Ошмянский, Старовилейский, а с 1943 года — Воложинский, Молодечненский.