«Э.С.ЯРМУСИК КАТОЛИЧЕСКИЙ КОСТЕЛ В БЕЛАРУСИ В ГОДЫ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ (1939–1945) Монография Гродно 2002 pawet.net УДК 282: 947.6 ББК 86.375+63.3(4Беи)721 Я75 Рецензенты: доктор исторических наук, профессор кафедры ...»

Министерство образования Республики Беларусь

УЧРЕЖДЕНИЕ ОБРАЗОВАНИЯ

«ГРОДНЕНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ИМЕНИ ЯНКИ КУПАЛЫ»

Э.С.ЯРМУСИК

КАТОЛИЧЕСКИЙ

КОСТЕЛ В БЕЛАРУСИ В

ГОДЫ ВТОРОЙ МИРОВОЙ

ВОЙНЫ (1939–1945) Монография Гродно 2002 pawet.net УДК 282: 947.6 ББК 86.375+63.3(4Беи)721 Я75 Рецензенты: доктор исторических наук, профессор кафедры истории Беларуси нового и новейшего времени БГУ В.Ф.Ладысев;

кандидат исторических наук Григорианского университета в Риме, докторант Варшавского университета имени кардинала Стефана Вышинского, РП, о. Юзеф Макарчик OFМCоnv;

кандидат исторических наук, профессор кафедры истории Беларуси ГрГУ им. Я.Купалы И.И.Ковкель;

доктор исторических наук РП, ст.преподаватель кафедры славянской истории и методологии исторической науки БГПУ им. М.Танка С.П.Бородин.

Рекомендовано советом исторического факультета ГрГУ им.Я.Купалы.

Ярмусик Э.С.

Католический Костёл в Белоруссии в годы второй мировой войны (1939–1945): Монография / Э.С.Ярмусик. — Гродно: ГрГУ, Я 2002. — 240 с.

ISBN 985-417-381-X.

В монографии впервые с новых позиций освещается одна из сложных и малоизученных страниц истории — положение и деятельность римско-католического Костёла в Белоруссии в период второй мировой войны. Анализируется политика советского государства, Третьего Рейха, немецких оккупационных властей в отношении религии и церкви, показана роль духовенства в польском движении Сопротивления, Армии Крайовой, антифашистской борьбе. Рассказывается о преследованиях Костёла, духовенства и верующих. В научный оборот введено много неизвестных ранее источников из Беларуси, России, Польши.

Адресована всем, кто интересуется историей.

Илл. 22, библиогр. 209 назв.

УДК 282: 947. ББК 86.375+63.3(4Беи) ISBN 985-417-381-X. © Ярмусик Э.С.,

ВВЕДЕНИЕ

Десятилетия преследования католического Костела в Советском Союзе, атеистическая, безбожная по своей сути политика советского государства и коммунистической партии имели печальные последствия. У многих поколений людей, прежде всего молодежи, укоренились черствость и бездуховность, а из истории оказались сознательно вычеркнутыми целые страницы, связанные с деятельностью одной из самых многочисленных конфессий на Беларуси. На 1 августа 2002 года в Республике Беларусь насчитывалось 2830 общин 26 религиозных конфессий, в т.ч. православной — 1296 (включая 35 старообрядческих), римско-католической — 433.

XX век принес тяжелые испытания католическому Костелу.

После Октябрьской революции в советской стране был взят курс на полное уничтожение религии. И если Православная Церковь сумела найти компромисс с государством, что помогло ей отчасти выстоять в условиях атеизирующегося общества и тотального наступления на религию, то с римско-католическим Костелом ситуация сложилась иная. Поскольку центр мирового католицизма — Ватикан — занял непримиримую позицию по отношению к советскому государству и осуждал преследование религии в СССР, то католический Костел в силу этого подвергся наибольшим гонениям. В 20-30-е годы XX века в Советской Белоруссии католицизм был практически уничтожен, костелы закрыты, разграблены или разрушены, а духовенство репрессировано [151].

Наиболее сложным периодом в деятельности Костела были годы второй мировой войны (1.09.1939 — 2.09.1945). Вскоре после ее начала в Западную Белоруссию вступили войска Красной Армии. Происходившие здесь преобразования не могли не отразиться на положении и деятельности католической конфессии. Помимо идеологической «несовместимости», Костел в глазах новой власти олицетворял «пособника» польских панов и капиталистов, духовного поработителя народных масс. С Костелом отождествлялись полонизация и окатоличивание белорусского народа. С другой стороны, католическое духовенство негативно восприняло советскую власть, надеялось на ее временный характер, оставалось приверженцем Польского государства и восстановления его в границах до сентября 1939 года. Советская власть начала борьбу с Костелом, но завершить ее помешало нападение 22 июня 1941 года Германии на Советский Союз.

–3– Костел оказался в эпицентре сложных политических, национальных, классовых, общественных событий, происходивших в то время в Белоруссии. Многие имели далеко идущие последствия.

В них были задействованы тысячи католиков. Костел служил для многих не только моральной опорой, помогая выстоять в дни тяжелых испытаний. Костел духовно помогал тем, кто принимал участие в борьбе, в частности, в польском подпольном антисоветском движении в западных областях БССР, в антифашистской борьбе в период гитлеровской оккупации.

Сложность и неординарность положения Костела в Белоруссии определялись также политикой гитлеровских оккупационных властей. Она основывалась на постулатах национал-социализма и явилась продолжением религиозной и национальной политики Третьего Рейха. Для нацистов были неприемлемы христианские идеи и мораль. Разыгрывание религиозной карты оккупантами имело целью, с одной стороны, подчинить религию интересам немецкого государства, а в другой — ликвидировать католический Костел и духовенство как носителей «польского шовинизма».

Многие послевоенные события уходят корнями во вторую мировую войну, в частности, репрессии против католического духовенства в 1944–1953 годах. Ксендзам инкриминировалась антисоветская деятельность, сотрудничество с немецкими оккупантами и даже измена Родине. Монополия партийно-государственной идеологии не позволяла разобраться в тонкостях происходящих событий и поведения людей и на десятилетия наложила «табу» на одну из важных страниц нашего прошлого.

Исследование деятельности Костела в Белоруссии в период второй мировой войны является существенным элементом в познании малоизученных проблем истории народа и страны. Однако католический Костел в Белоруссии в этот период не стал для историков привлекательной темой. Одна из многих причин — длительное господство партийно-советской идеологии, которая требовала освещать проблемы религии и церкви с марксистсколенинских позиций. Серьезную трудность представляло отсутствие полноценной источниковой базы. Документы, касающиеся положения Костела в этот период, не представляют собой единого, целостного комплекса и фрагментарно разбросаны по различным архивным фондам. Их поиск, анализ и синтез для воссоздания объективной картины сопряжены со значительными трудностями для исследователя.

Географически монография охватывает территории, составлявшие Белорусскую ССР в существовавшем на 1 января 1940 года административно-территориальном делении. Часть из них в соответствии с Договором от 16 апреля 1945 года между Польшей и СССР отошла к Польше.

Цель настоящей монографии — показать положение, роль и место католического Костела в общественно-политической, духовной жизни Белоруссии и ее народа в период второй мировой войны.

Автор поставил ряд исследовательских задач: 1) рассмотреть политику советского государства в отношении религии и церкви;

2) провести сравнительный анализ положения религиозных конфессий в Восточной и Западной Белоруссии; 3) проанализировать причины сложных взаимоотношений советской власти и Костела на начальном этапе второй мировой войны (сентябрь 1939 — июнь 1941 гг.); 4) рассмотреть методы борьбы советской власти с католическим влиянием; 5) выяснить основные «краеугольные камни»

конфессиональной политики Третьего Рейха; 6) дать оценку взаимоотношений Ватикана и гитлеровского государства; 7) рассмотреть особенности религиозной политики немецких оккупантов в Белоруссии; 8) показать трудный процесс возрождения костельной жизни в различных регионах республики, благотворительную деятельность Костела; 9) проследить взаимосвязь национального фактора и религиозных конфессий, показать, какую роль она играла в деятельности различных политических сил в Белоруссии;

10) показать несостоятельность попыток белорусских национальных деятелей по созданию автокефального Костела; 11) осветить роль и место католического духовенства в деятельности польского антисоветского подполья и Армии Крайовой; 12) раскрыть причины и показать масштабы преследований и репрессий против Костела, духовенства и верующих; 13) рассмотреть положение Костела после изгнания гитлеровцев из Белоруссии и особенности политики советского государства в отношении религиозных конфессий и, в частности, католической.

Литература, посвященная исследуемой теме, немногочисленна. До сегодняшнего дня нет исследования, комплексно освещающего данную проблему. В работах советских, белорусских и зарубежных авторов встречаются лишь отдельные эпизоды, которые, однако, фрагментарны, в большинстве своем не содержат полноценных научных выводов и оценок. Идеологические штампы, широко распространенные в советской историографии, мешали объективно взглянуть на многие вещи. Не случайно в немногочисленных работах советских авторов католический Костел был показан пособником гитлеровских оккупантов, поддерживающим политику немцев [136; 138; 158; 160]. Советская историография подчеркивала тесную связь интересов Ватикана и гитлеровского фашизма. В годы второй мировой войны, пишет М.М.Шейнман, папство рассчитывало насильственно навязать народам Европы католицизм с помощью германо-итальянских оккупационных войск: «... с целью насаждения католицизма агенты папы по соглашению с немецким командованием прибыли в обозе гитлеровской грабительской армии на временно оккупированную территорию СССР, где сотрудничали с гестапо» [159, c. 22]. Доказать либо опровергнуть подобные утверждения мешало отсутствие доступа к источниковой базе либо ее ограниченный характер.

В белорусской советской историографии не было специальных исследований по истории религии и церкви в годы второй мировой войны, в том числе католической. Отдельные фрагменты включались в обобщающие работы по проблемам католицизма, в партийно-пропагандистские издания и носили заведомо политизированный характер [129; 139; 140; 142].

Так, в коллективной монографии «Католицизм в Белоруссии:

традиционализм и приспособленчество» отмечается, что «многие католические священники как патриоты своей родины во время немецкой оккупации поддерживали связи с белорусскими партизанами, оказывали им помощь, пытались спасать мирное население от репрессий немецко-фашистских извергов. За связь с партизанами несколько ксендзов были расстреляны оккупантами». Но этот вывод не подкрепляется конкретными фактами.

Далее, следуя идеологическим установкам, авторы утверждают — без ссылки на источники, — что «часть ксендзов пошла на службу к немецким фашистам», часть «тайно сотрудничала с партизанскими формированиями польских националистов — Армией Крайовой, возлагавшими надежды на возрождение буржуазно-помещичьей Польши в границах до 1939 года и проявлявших одинаковую враждебность к советским патриотам и немецким оккупантам». Вывод, к которому подводят авторы, соответствует логике их рассуждений: «Большинство священнослужителей во время немецко-фашистской оккупации в Белоруссии заняли выжидательную позицию и старались стоять в стороне от бурных событий военного времени» [143, c. 56]. Такие подходы не случайны. Так, в монографии «Развитие атеизма в Белоруссии»

ее автор А.А.Круглов пишет: «При оценке деятельности католической церкви в годы войны необходимо учитывать огромный вред, который она наносила народу в области идеологии»

[145, c. 256].

С таких позиций освещается деятельность католического Костела и духовенства в монографиях В.Г.Докторова [139; 140].

По мнению автора, не успев приспособиться к новым условиям, большинство католического духовенства заняло враждебную позицию по отношению к советскому государству. Католический Костел в лице Ватикана и Третий Рейх создали «альянс креста и свастики» для насаждения католицизма и фашизма на Востоке.

Католические священнослужители, как утверждает автор, «все время оказывали моральную и материальную поддержку фюреру, лакейски служили ему вплоть до разгрома фашизма». Такая упрощенная трактовка с явно заданной идеологической целью — дискредитировать католицизм — далека от научного подхода к изучению исторических событий и явлений. Автор пускает в «научный» оборот такие стереотипы, как «католические священники — агенты германской разведки», «антинародная деятельность белорусского католического духовенства», «профашистская деятельность ксендзов — белорусских националистов», «враги трудового народа» и т.п. В.Г.Докторов приводит как доказательство своих суждений пример: ксендз Нурковский из Гродненской области систематически выступал с проповедями, в которых призывал верующих к борьбе против коммунистов, а в январе 1944 года вступил в националистический отряд, который сражался против белорусских партизан. В отряде он выполнял обязанности духовного наставника и судьи. По его приговорам расстреливали советских людей [139, c. 35].

Ксендз Вацлав Нурковский после войны действительно был осужден Военным Трибуналом Войск МВД БССР на 15 лет каторжных работ с поражением в правах на 5 лет «за измену Родине». Лишь в 1992 году была доказана его невиновность, и он был полностью реабилитирован [3].

В последние годы конфессиональная история Беларуси освещается учеными с позиций исторической правды и научной объективности. Об этом свидетельствуют монографии, энциклопедические издания, материалы конференций [133; 141; 152; 153; 161; 162; 163].

В них очевидно стремление авторов по-новому осмыслить многие уже известные факты, оценить их с позиций общечеловеческих ценностей. Несомненным достоинством этих работ является уход от упрощенчества, схематизма, показ сложности и неординарности исторических событий и роли личности в них. Однако, как и в предыдущий советский период, они носят обобщающий характер, достаточно фрагментарно освещают события исторической действительности.

Иные подходы, позиции и точки зрения, методы исследования и источниковая база характеризуют исследования польских авторов.

Историками Костела, в том числе и на территории Белоруссии, выступают, как правило, лица, имеющие высшее духовное образование, теологическую подготовку. Несомненным достоинством является знание ими Костела «изнутри» — то, что малодоступно или недоступно светскому исследователю. Немаловажное значение в освещении проблем Костела имеет гражданская позиция автора, его личная убежденность. Полнота и научная достоверность исследования достигаются благодаря использованию широкого круга источников: документов польских и иностранных архивов, в том числе ватиканских, воспоминаний, дневников очевидцев событий и других.

Отмечая большой вклад польских ученых в исследование проблем Костела в годы второй мировой войны, важно подчеркнуть их географическую локализацию преимущественно территорией современной Польши. Костел в Белоруссии рассматривается в большинстве исследований в составе Виленского архидиоцеза, что оправдано с точки зрения костельной администрации. На деятельность и положение Костела здесь огромное влияние оказала политика советской власти и сменившей ее вскоре немецкой, специфическая этническая, культурная, общественно-политическая и экономическая обстановка. Заслуживают в этом плане внимания обстоятельные работы ксендзов-профессоров Зыгмунта Зелинского, Франтишка Стопняка, Тадеуша Крахэля, Романа Дзвонковского [166; 167; 175; 176; 179-182; 196; 197] и других.

Так, ксендз-профессор Ф.Стопняк, используя разнообразные источники, преимущественно эпистолярные (переписка, воспоминания духовенства, участников военных кампаний), а также документы Ватикана за 1939–1945 годы, исследования польских и зарубежных авторов, показал сложное положение Костела в 1939–1941, 1941–1945 годах, политику немецких властей, душпастырскую и благотворительную деятельность духовенства, его участие в борьбе за независимость Польши.

Значителен вклад в разработку ряда проблем Костела в Виленском, а также Минском диоцезе, мартирологии католического духовенства ксендза-профессора Т.Крахэля. Им обстоятельно исследованы административно-территориальные изменения, кадровая политика, душпастырская деятельность духовенства диоцеза и архиепископа Ромуальда Ялбжиковского. Кс.-проф. Т.Крахэль первым обратил внимание на попытки использовать Костел в политических целях белорусскими национальными деятелями.

Ряд работ польских исследователей посвящен участию католического духовенства в борьбе за независимость Польши. Основательно освещены проблемы военного душпастырства, его правовые основы и исторические корни, роль капелланов в духовном, патриотическом воспитании солдат и офицеров, их семей. Деятельность военных капелланов в мирное и военное время, в подпольных структурах, регулярной армии, в Армии Крайовой показана в работах ксендзов-профессоров Тадеуша Плоцкого, Юзефа Грушецкого, Станислава Подлевского, Юлиана Гуменьского, Павла Светликовского, Петра Пыртэка [171; 190; 191; 196; 197; 204] и других. Работы раскрывают проблемы, вовсе не исследованные в советской и белорусской историографии: структуру военного душпастырства, правовое положение и роль военных капелланов, организацию богослужений и другие. Отдельные эпизоды и события имеют отношение и к Белоруссии. Авторами использовались как официальные правительственные документы, так и костельные архивные, воспоминания непосредственных участников событий, исследования зарубежных авторов. Подобные работы имеют важное значение, поскольку дают ответы на многие вопросы, связанные с участием католического духовенства в польском антисоветском подполье, в Армии Крайовой на территории Белоруссии.

Целостную картину положения Костела завершает литература, посвященная мартирологии польского католического духовенства. В польских изданиях опубликованы сведения о ксендзах и монашествующих, подвергшихся репрессиям или погибших в годы второй мировой войны. Многие из них проживали и работали в костелах Белоруссии. Однако в этих изданиях допущено много неточностей [167; 176; 185]. В последние годы мартирология духовенства дополнилась изданиями Гродненского диоцеза [149; 200].

Многие аспекты формирования конфессиональной политики, отношения руководства Третьего Рейха к религии и церкви, в том числе и католической, исследованы историками Конрадом Репгеном, Клаусом Готто, Эдуардом Винтером, Вольфгангом Ветте (Германия), Гвином Денисом (Англия), Яном Шиллингом, Войцехом Ромыкало, Веславом Мыслеком, Зыгмунтом Зелинским, Зеноном Фиалковским (Польша), Людмилой Бровко (Россия) [131; 132;

134; 144; 146; 169; 177; 187; 203] и другими. Актуальность обращения к этим и подобным исследованиям тем очевиднее, что в свое время немногочисленная советская историография явно преувеличивала профашистские тенденции в поведении католических иерархов Германии, Ватикана и руководства протестантских конфессий. Главный акцент делается на соответствующим образом трактуемый конкордат между Ватиканом и режимом Гитлера, заключенный летом 1933 года.

Ученые, опираясь прежде всего на подлинные документы Рейха и Ватикана, обстоятельно исследовали сложные аспекты политики руководства нацистской партии и Германии по отношению к христианским конфессиям, положение католического Костела в самой Германии и на оккупированных ею территориях, раскрыли «тайные пружины» ватиканской и германской дипломатии.

Многие авторы расходятся во мнениях при оценке позиции Ватикана в отношении Третьего Рейха и его притеснений Костела, массовых уничтожений людей как в самой Германии, так и в оккупированных странах. Однако изложенные авторами идеи и выводы помогают во многом понять сущность конфессиональной политики гитлеровцев, в том числе и на оккупированной территории Белоруссии.

Основной базой настоящего исследования являются документы из Национального архива Республики Беларусь в Минске, Государственного архива Гродненской области, Государственного архива общественных объединений Гродненской области. Некоторые сведения почерпнуты автором из Государственного архива Российской Федерации (г.Москва) и архива УКГБ по Гродненской области. Абсолютное большинство из них впервые вводятся в научный оборот.

Они представляют собой важный источник информации о многообразной деятельности Костела и духовенства в период второй мировой войны, отражают различные аспекты политики высших руководящих партийных, советских, а затем немецких оккупационных органов власти, а также местного управления.

Партийные, советские и комсомольские организации в Западной Белоруссии с первых дней пребывания столкнулись с мощным влиянием здесь католического Костела, которое не ослабевало, несмотря на проводимые социально-культурные и экономические преобразования и атеистическую пропаганду. Борьба с этим влиянием постепенно превращалась в борьбу с Костелом и духовенством, приобретая все большую остроту. Сохранившиеся в архивах документы республиканских, областных, местных партийных и комсомольских органов в значительной мере освещают религиозную ситуацию. В постановлениях, материалах пленумов и конференций, докладных записках, информациях содержатся сведения о костелах и духовенстве, степени их влияния на население, особенно на молодежь, уровне религиозности, отношении ксендзов к мероприятиям советской власти, их политических настроениях. Значительный пласт составляют документы о состоянии антирелигиозной пропаганды, формах и методах борьбы с религией.

В числе этих документов — спецсообщения органов НКВД.

Религиозная ситуация и духовенство находились под их пристальным наблюдением. В духовенстве, прежде всего католическом, виделся потенциальный идеологический противник. Ксендзов подозревали в организации польского антисоветского подполья, в сопротивлении мероприятиям советской власти.

В партийно-советских документах тех лет Костел выступает и как фактор, объединяющий католическое население в сложных политических обстоятельствах, когда под угрозой оказалась независимость Польши. Однако на всех документах лежит явный отпечаток эпохи и советской коммунистической идеологии. Для объективного изложения событий они требуют критического осмысления.

Для понимания официальной политики советских и партийных органов в отношении религии и церкви существенное значение имеют теоретические работы идеологов коммунизма, руководителей советского государства и коммунистической партии [108;

114]. Государственная политика строилась на законодательной базе, основу которой составлял Декрет СНК РСФСР от 23 января 1918 года «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», а также различные инструкции, циркуляры, письма, постановления Наркомюста (Народного Комиссариата Юстиции), Наркомфина (Народного Комиссариата Финансов), НКВД (Народного Комиссариата Внутренних Дел) и Наркомпроса (Народного Комиссариата Просвещения) [107; 113; 115; 116; 117; 118; 120]. Характерной особенностью советского законодательства о культах был его казуистический, двойственный характер. Государство формально гарантировало свободу совести и вероисповедания каждому гражданину, обязывалось не вмешиваться в деятельность религиозных культов и обеспечить им условия для нормального функционирования. На деле «законным» стало притеснение религии, сужение сферы ее влияния, последовательное уничтожение всего, что с ней было связано, репрессии против духовенства.

Костел во время гитлеровской оккупации Белоруссии отражен в документах немецких спецслужб и оккупационных органов власти. Из захваченных территорий в Берлин регулярно посылались спецсообщения службы безопасности и СД с разнообразной информацией о положении в оккупированных областях СССР. Документы готовились профессионально, отличаются высокой степенью аналитичности, детализации, логичности, содержат интересные наблюдения и выводы. Немецкие спецслужбы ставили в прямую зависимость национальный и религиозный факторы, отмечали тесную связь католического Ко стела и духовенства на оккупированных землях и польского движения Сопротивления. С учетом такого анализа строилась национальная и конфессиональная политика оккупационных властей, направленная внешне на поддержку коллаборационистов и их «белорусской национальной идеи», Православной Церкви, а фактически — на разжигание межнациональной розни, на противопоставление католицизма и православия.

Значительный комплекс источников составляют распоряжения немецких властей, переписка рейхскомиссара Остланда с руководством Белорутении по вопросам положения и отношения к религиозным конфессиям. Эти документы красноречиво характеризуют двойственность конфессиональной политики гитлеровцев в оккупированной Белоруссии, содержат указания по ограничению деятельности Костела, раскрывают специфику отношений местных оккупационных властей к религиозным проблемам.

В оккупированном Минске действовала группа белорусских национальных и религиозных деятелей. Пользуясь поддержкой гауляйтера Вильгельма Кубе, известного лидера нацистской партии, они предпринимали настойчивые попытки подчинить интересам «адраджэньня» белорусской нации, освободив от её «польскага і расейскага ўплыву», деятельность католического Костела и Православной Церкви. Сохранившиеся далеко не полностью источники — обращения, доклады, переписка белорусских деятелей, пресса: «Менская газэта», «Беларуская газэта», журнал «Беларус на варце» и другие позволяют выяснить их отношение к проблемам нации, религии, церкви, раскрывают попытки провозглашения автокефального Костела в округе Белорутения. Ряд документов характеризует деятельность во время оккупации известных белорусских католических деятелей — ксендзов Винцента Годлевского, Казимира Рыбалтовского, Станислава Мальца и других.

Ценные документы периода оккупации хранятся в Госархиве Гродненской области. Гродно в то время входил в состав округа Белосток. В первые месяцы оккупации гитлеровцы сформировали из числа местного польского населения вспомогательную администрацию, что-то вроде местного самоуправления.

Подобные учреждения до осени 1941 года были в Новогрудке, Бресте и некоторых других городах, где проживало значительное количество польского населения. Кое-где в состав польских административных органов вошли представители католического духовенства, как, например, в Гродно — декан ксендз-профессор Альбин Ярошевич. Им был создан благотворительный «Гражданский комитет помощи пострадавшим от войны», который вскоре, как и польская администрация, был разогнан немцами, запрещавшими благотворительную деятельность Костела.

Сохранившиеся немногочисленные источники — переписка декана ксендза А.Ярошевича с оккупационными властями по религиозным вопросам, распоряжения местных властей, документы действовавших в Гродно и Белостоке филиалов Белорусского национального комитета, письма, обращения православного архиепископа Венедикта (Бобковского) характеризуют положение конфессий, их взаимоотношения с оккупационными властями, особенности национальной и религиозной политики оккупантов.

Более полное представление о сущности нацистской политики на оккупированных территориях дают программные документы нацистской партии (НСДАП), речи и книга Адольфа Гитлера «Mein Kampf» («Моя борьба») [122; 124; 132]. Важно подчеркнуть одну особенность для понимания заложенных в них идей: сам Гитлер, воспитанный в католицизме, был под сильным впечатлением организации и мощи Костела, но к его учению испытывал острейшую враждебность, особенно к христианской этике. В его глазах христианство было религией рабов, а отсюда вытекала несовместимость христианских и национал-социалистических взглядов.

Определенный свет на положение Костела в западных областях Белоруссии проливают донесения, письма, рапорты подпольных структур польского движения Сопротивления лондонскому эмиграционному правительству Польши. Из опубликованных зарубежных источников представляют научный интерес изданные в Лондоне на польском языке в 1970–1981 годах в 5 томах документы о деятельности польского подпольного движения «Armia Krajowa w dokumentach 1939–1945» [121]. Среди многочисленных источников, всесторонне характеризующих польское подполье, встречается несколько информаций, депеш, донесений, писем, создающих некоторое представление о положении Костела, организационной работе Главного Капеллана АК, Полевой Курии по созданию душпастырской службы АК. Однако количество этих документов незначительно и содержащаяся в них информация не является исчерпывающей.

Представляют определенный интерес документы Ватикана в защиту прав польских католиков в Рейхе и на оккупированных гитлеровцами территориях. Это ноты посольству Германии, послания, письма польским архиепископам, государственным деятелям Польши, речи, обращения к польской колонии в Риме и др. В них выражается обеспокоенность религиозным положением на захваченных землях (увольнение польских епископов, высылка духовенства, роспуск монашеских орденов, препятствия для душпастырской деятельности и обучения молодежи религии, грабеж имущества костелов, запрет просветительской и благотворительной деятельности и др.). Папа римский призывал всех католиков крепить единство Костела и народа и не терять в тех условиях веру, надеяться на временный характер трудностей.

Вместе с тем, как свидетельствуют документы и многочисленные публикации, в Апостольской столице заняли нейтральную позицию по отношению к фашистской Германии, избегая оценки факта агрессии, ограничиваясь дипломатическими шагами в отношении к Рейху. Высшее руководство католического Костела полагало, что нацисты изменят отношение к католицизму, обеспечат свободу деятельности Костела [125; 128].

Изучение отечественной и зарубежной историографии, учет ее достижений и слабых сторон, анализ доступных автору источников помогли осветить еще одну важную страницу истории.

ПОЛОЖЕНИЕ КОСТЁЛА

ПЕРЕД НАЧАЛОМ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Католический Костел на территории Белоруссии перед началом второй мировой войны имел четкую административно-территориальную и организационную структуру и управление, которые формировались на протяжении столетий и учитывали не только религиозные, но и социальные, политические и другие факторы.

По условиям Рижского мирного договора 18 марта 1921 года между Польшей и Советской Россией западная часть Белоруссии вошла в состав II Речи Посполитой, а восточная — БССР. Однако административно-костельная структура, хотя и с некоторыми изменениями, сохранилась. Территория Белоруссии входила в состав Виленского и Могилевского архидиоцезов, Минского и Пинского диоцезов.

Виленский архидиоцез образован в 1388 году. Он охватывал территорию Литвы и русских земель северной части ВКЛ. В XVI веке происходила организация приходов и деканатов. В 1800 году в Виленском епископстве насчитывалось 18 деканатов, 11 из них — на территории современной Беларуси. В деканаты входило от 6 до 25 приходов. В середине XIX века было 23 деканата, включавшие от 2 до 20 приходов. В межвоенный период (1921– 1939 годы) образовано 12 новых деканатов, в том числе 6 — в Белоруссии.

В 1925 году в связи с подписанным между правительством Польши и Апостольской столицей конкордатом Вильно стал центром архиепископства и митрополии, в состав которой вошли Виленский архидиоцез, Ломжинский и Пинский диоцезы. Его границы были определены Апостольской Конституцией Vixdum Poloniae от 28 октября 1925 года. Митрополитами были известные религиозные деятели Ян Цепляк (14.12.1925 — 17.02.1926) и Ромуальд Ялбжиковский (8.09.1926 — 15.07.1945) [182, s. 12–18; 65–69].

Большая часть приходов Западной Белоруссии входила в состав Виленского архидиоцеза, самого большого в межвоенный период в Польше, составляющего 53860 км2. Он включал в себя полностью Виленское воеводство и частично Белостокское и Новогрудское. По данным польского историка ксендза–профессора Тадеуша Крахэля, в 1939 году диоцез насчитывал 1485484 верующих, в их числе около 1 млн человек других вероисповеданий — преимущественно православных и иудеев. В незначительном количестве были старообрядцы, мусульмане, караимы и евангелисты. В национальном отношении — помимо поляков, проживали белорусы, евреи, русские, татары.

Архидиоцез состоял из деканатов и 371 прихода, включая 7 приходов восточного обряда и приходов военных. Помимо приходских, было около 100 филиальных и монастырских костелов и каплиц. В начале 1939 года на этой территории душпастырскую деятельность проводили ксендзов, в том числе 549 из Виленского архидиоцеза, 72 — из других диоцезов (больше всего из могилевского — 41) и 5 восточного обряда, а также 105 ксендзовмонахов.

На территории архидиоцеза находилось 25 монастырей (в их числе 7 — салезиане и 3 — францисканцы), 56 женских (в их чис- Фара Витовта в Гродно ле 17 — сестры-миссионерки Святого Семейства, 11 — сестры-францисканки Семейства Марии, 5 — непоколянки, 4 — салезианки) [179, s. 12-13].

В результате второй мировой войны политические границы разделили Виленский архидиоцез между Польшей, Литовской ССР и Белорусской ССР.

Проведенные властью административно-территориальные изменения в западных областях привели к количественным изменениям числа диоцезов, костелов, верующих. В результате советсколитовского соглашения от 10 октября 1939 года Советский Союз передал Литве Вильно и часть Виленщины — около 6880 км2. На этой территории проживали около 549 тысяч человек, в том числе 321700 поляков, 31300 литовцев, 107600 евреев, 75200 белорусов.

В июне 1940 года Литва вошла в состав СССР как одна из союзных республик. Ее территория увеличилась за счет присоединения районов Друскининкай-Марцинканцы и Дивенишки на юге и Свенцяны-Годутишки на севере. Это составило 2647 км2. В целом в границах Литвы оказалось 9527 км2 Виленского архидиоцеза, оставшаяся часть — 46333 км2 — находилась в составе БССР.

После официального вхождения Западной Белоруссии в состав СССР в октябре 1939 года здесь было произведено новое административно-территориальное деление — на области (4.12.1939) и районы (15.01.1940). В результате часть Виленского архидиоцеза вошла в состав Белостокской, Барановичской и Вилейской областей.

В Белостокской области находилось 9 деканатов: Белостокский, Берестовицкий, Домбровский, Гродненский, частично Кнышинский, Корытинский, Лунненский, Сокольский, Волковысский.

Из 6 деканатов в Барановичской области частично вошли — Беняконский, Радунский и полностью Лидский, Слонимский, Василишский, Вишневский. В Вилейской области из 10 деканатов — частично Ворнянский, Свенцянский, Браславский, полностью Глубокский, Миорский, Молодечненский, Надвилейский, Вилейский, Ошмянский, Свирский. Некоторые деканаты были разделены границей между Литвой и Белоруссией: Беняконский, Браславский, Гродненский, Радунский, Свенцянский, Ворнянский.

После корректировки границ в 1940 году между ЛССР и БССР 275 приходов архидиоцеза находились на территории Белоруссии, 86 — Литвы [196, s. 332-334].

Во второй половине 1941 года вся территория Виленского архидиоцеза оказалась под немецкой оккупацией и была включена в немецкие административные единицы: Генеральный комиссариат Литва и Генеральный комиссариат Белорутения в рамках Рейхскомиссариата Остланд (Восток). Белосточчина включалась в Восточную Пруссию. Политика властей по отношению к религии, в частности, к католическому Костелу, была в различные периоды и в различных частях диоцеза неодинаковой, что создавало трудности как для функционирования костельных структур, так и для проведения душпастырской деятельности [186, s. 153].

Вторая мировая война и поражение Польши в сентябре года привели к изменениям условий функционирования организаций Костела. В новой военной и политической ситуации виленская курия во главе с архиепископом Ромуальдом Ялбжиковским проводила изменения организационных структур и совершенствование душпастырства.

Политическое и административное деление, проведенное в 1939–1944 годах вначале между СССР и Литвой, затем внутри Советского Союза между Литовской ССР и Белорусской ССР и, наконец, под немецкой оккупацией границами генеральных комиссариатов, привели к разделу целостности Виленского архидиоцеза. Ограничения, вводимые вначале советской, а затем немецкой властями, затрудняли, а во многих случаях делали невозможными надзор за душпастырством со стороны руководства архидиоцеза, контакты деканов с архиепископом и даже ксендзов со своими деканами. Архиепископ Р.Ялбжиковский наделил всех деканов полномочиями генеральных викариев, обязал ксендзов не покидать свои приходы и не вносить никаких изменений без ведома костельных властей [186, s. 153].

Генеральным викарием на территории БССР был назначен молодечненский декан ксендз прелат Кароль Любянец [196, s. 332За весь период войны и немецкой оккупации организационные и территориальные структуры, сеть приходов Виленского архидиоцеза не претерпели никаких формальных изменений. Однако они действовали в трудных условиях. Гитлеровцы препятствовали проникновению влияния виленского архиепископа, находящегося в непосредственной близости к Белоруссии.

Пинский диоцез образован 28 октября 1925 года. К нему принадлежала территория юго-восточной части II Речи Посполитой. В 1938 году диоцез состоял из 18 деканатов, которые делились на 131 приход, объединявший 306 тысяч католиков. На территории диоцеза работали 210 диоцезиальных священнослужителей и 24 священника-монаха (латинского обряда). Первым ординарием диоцеза в 1925-1932 годах был епископ Сигизмунд Лозинский, вторым — в 1932-1946 годах — епископ Казимир Букраба [149, c. 65].

Минский диоцез образован 9 августа 1798 года. В его состав вошла большая часть современной Беларуси. Царь Александр II указом от 27 июля 1869 года самовольно включил Минский диоцез в состав Виленского. На основании условий между Апостольской столицей и российскими властями, заключенными в году и утвержденными в 1882 году, административные дела Костела на этой территории были навсегда отданы в руки Могилевского архиепископа и его последователей. Обычно от имени архиепископа в присоединенном Минском диоцезе управлял его генеральный викарий. 2 ноября 1917 года диоцезу был возвращен статус самостоятельной структурной единицы. В новых границах СССР, определенных Рижским трактатом 1921 года, осталось деканатов бывшего Минского диоцеза. Они включали 55 приходов, которые объединяли лишь 160 католиков и 14 священнослужителей. Последним ординарием был епископ Сигизмунт Лозинский (до 2 декабря 1925 года). С 1925 года он стал ординарием вновь образованного Пинского диоцеза.

Могилевский архидиоцез образован 15 апреля 1783 года. К нему принадлежали католики, проживающие на территории Белоруссии и России вплоть до ее границ на Дальнем Востоке. В году, накануне первой мировой войны, архидиоцез имел 171 приход, на его территории проживали 867000 католиков, работали ксендзов. После реформы Костела на территории СССР, проведенной в 1923 году, в состав архидиоцеза вошла территория европейской части России и Восточной Белоруссии, где проживали около 300000 верующих, которых обслуживали 115 ксендзов. На белорусских землях в 1926 году в Могилевский архидиоцез входило 11 деканатов, 60 приходов, проживали 115000 верующих, работали 35 ксендзов. Архиепископом Могилевского архидиоцеза до 1926 года был Эдвард Ропп [149, c. 39].

13 августа 1926 года Апостольская столица назначила епископа Болеслава Слоскана титулярным епископом и апостольским администратором Минского диоцеза и той части Могилевского архидиоцеза, которая находилась в границах Белоруссии.

Однако 10 августа 1927 года епископ Слоскан выехал из СССР [168, s. 370].

Во время войны гитлеровцы пресекали попытки возродить управление Могилевским архидиоцезом епископом Болеславом Слосканом и Пинским диоцезом епископом Казимиром Букрабой.

Правовой статус религиозных конфессий Приход к власти большевиков в октябре 1917 года ознаменовался началом наступления на религию, в том числе и католическую, которое вскоре переросло в тотальное уничтожение всех существующих конфессий. Политика советского государства по отношению к римско-католическому Костелу базировалась на тех же принципах, которые составляли генеральную линию отношений с любой религией: не оставлять ей места в социалистическом обществе, ликвидировать «религиозные пережитки» в сознании людей.

Основу этой политики составляли произведения основоположников новой коммунистической идеологии Карла Маркса, Фридриха Энгельса и Владимира Ленина, постановления ЦК ВКП(б), а законодательную — декреты Совета Народных Комиссаров и других государственных учреждений Советской России, а впоследствии Советского Союза. В Белоруссии законодательство о культах создавалось на базе общесоюзного. Это были декреты, постановления, инструкции, циркуляры СНК БССР, НКВД БССР, Наркомюста и Наркомфина БССР. Важнейший в этом ряду — Декрет Совета Народных Комиссаров Российской республики «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» (23 января 1918 года), подтвержденный 11 января 1922 года СНК БССР [151, 8 августа]. Он стал фундаментальным документом для создания в течение десятилетий советского законодательства о культах.

Провозгласив раздельное существование важнейших социальных институтов, какими были государство, церковь и школа, Декрет вместе с тем запрещал стеснять или ограничивать свободу совести, декларировал право каждого гражданина исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, свободно исполнять религиозные обряды, если они не нарушают общественный порядок и не сопровождаются посягательством на права граждан Советской Республики. Все акты гражданского состояния передавались в ведение гражданских властей. Из учебных заведений изымалось преподавание религиозных вероучений, но допускалось обучение религии частным образом. Церковные и религиозные общества лишались прав собственности и юридического лица, а их имущество объявлялось народным достоянием [114, c. 502-503].

Декрет СНК стал не только точкой отсчета новых отношений церкви и государства на просторах бывшей Российской империи, хотя в истории новой Европы автономное существование церкви и государства было явлением нормальным. В советской стране он наносил первый удар по религии, в том числе и римскокатолической. В последующем советское законодательство о культах создавало условия не для нормального функционирования религиозных институтов, а для ограничения их деятельности и уничтожения.

Так, Инструкция Народных Комиссаров Внутренних Дел и Юстиции БССР от 5 мая 1928 года «По вопросам, связанным с осуществлением декрета об отделении церкви от государства в БССР» определяла порядок взаимоотношений религиозных организаций и государственных органов власти. Все религиозные объединения подлежали обязательной регистрации в административных отделах или НКВД; запрещалось использовать богослужения для политических целей; служители культа облагались общими с другими гражданами налогами; религиозные организации не могли требовать от верующих безусловного выполнения своих распоряжений и принуждать их к даче пожертвований в пользу религиозных объединений. В соответствии с Декретом и Конституцией – 22 – – 23 – БССР запрещалось обучение религии детей и лиц, не достигших 18 лет, в государственных и частных школах. Граждане могли обучаться религии сами либо учить других частным образом, и на основании этого родители могли учить своих детей религиозным вероучениям сами либо приглашать для этой цели посторонних лиц. При этом обучение не могло носить группового характера, то есть количество обучающихся не должно было превышать троих.

Запрещалась также деятельность религиозных детских и юношеских кружков, отделов или организаций. Служители культов могли, по приглашению родителей, излагать вероучение детям, но только не в молитвенных домах и не в группах. В случае нарушений данной инструкции предусматривалась судебная ответственность [107, c. 35-38].

8 апреля 1929 года ВЦИК и СНК РСФСР издали Постановление «О религиозных объединениях». В 68 пунктах этого документа узаконивалась такая система отношений церкви и государства, которая фактически означала вмешательство государственных органов во внутрицерковную жизнь, вела к сужению религиозного влияния церкви на верующих, ограничению ее имущественных прав, снижению роли духовенства в религиозной жизни.

Постановление игнорировало сложившуюся структуру религиозных культов, определяя религиозные объединения верующих как религиозные общества или группы, устанавливая возрастной ценз (достижение 18 лет) и численный состав (не менее 20 человек). При этом религиозные общества и группы не пользовались правом юридического лица. Определялся порядок регистрации религиозных обществ, условия передачи им от местных органов власти молитвенных зданий и предметов культа. Для управления и пользования культовым имуществом, распоряжения денежными средствами, а также в целях внешнего представительства предписывалось на общем собрании верующих открытым голосованием избирать исполнительные органы и ревизионные комиссии.

Религиозным объединениям запрещались благотворительная деятельность (создание касс взаимопомощи, кооперативов, оказание материальной поддержки своим членам), организация детских, юношеских, женских молитвенных и других собраний, кружков различного толка, просветительская пропаганда. Преподавание религиозных вероучений могло быть только на специальных богословских курсах, открываемых гражданами СССР с особого разрешения НКВД РСФСР. Однако ни одного такого разрешения не было дано. Религиозная политика советского государства приводила к последовательному уничтожению не только культовых учреждений, но и священнослужителей. К тому же деятельность служителей культа не должна была выходить за пределы религиозного общества, по месту жительства его членов и нахождения соответствующего молитвенного здания.

Религиозные общества лишались имущественных прав. Не только молитвенные здания, но и даже вновь приобретенное или пожертвованное культовое имущество объявлялось национализированным. Оно передавалось в пользование верующим по договору, заключенному местным органом власти с «двадцаткой» верующих. Договор определял условия хранения, пользования, ответственности за культовое имущество. Постановлением предусматривался порядок передачи здания культа, находящегося в пользовании верующих, для других надобностей или его ликвидации.

Членам групп верующих и религиозным обществам предоставлялось право производить складчины и собирать добровольные пожертвования как в самом молитвенном здании, так и вне его, но лишь среди членов данного религиозного объединения и на цели, связанные с содержанием молитвенного здания, культового имущества, наймом служителей культа и содержанием исполнительных органов. Запрещалось под страхом уголовной ответственности принуждать верующих к взиманию сборов на нужды церкви.

1920-30-е годы в Советской Белоруссии ознаменовались кампанией по закрытию и ликвидации ряда домов религиозных культов, в том числе костелов. Эти акции вандализма объяснялись руководящими партийными и советскими органами как ответ на «ходатайства рабочих и крестьян». Вместе с архитектурными памятниками разграблению и уничтожению подвергалось имущество храмов — в большинстве своем бесценные предметы декоративно-прикладного искусства, скульптуры, иконы, картины, мебель и другое [108, c. 78-93].

Уничтожение приняло такие масштабы, что НКВД и Министерство финансов БССР в целях сбережения наиболее ценных предметов 9 марта 1930 года приняли Постановление «О порядке распределения имущества при ликвидации домов религиозных культов». Оно предусматривало «все предметы из платины, золота, серебра и парчи, а также драгоценные камни зачислять в государственный фонд и передавать в распоряжение финансовых органов для дальнейшей передачи и реализации их Госбанком;

Бюллетень СНК БССР. — 1930. — № художественные и музейные ценности передавать органам Народного Комиссариата Просвещения, другие предметы, как то:

колокола, мебель, ковры, люстра и т.д. зачислять в госфонд и передавать финансовым органам для реализации». Постановлением определялся порядок сохранности, оценки и реализации имущества, распределения сумм от продажи. Колокола передавались за плату Рудметаллторгу, т.е. на переплавку, а здания религиозных культов — в распоряжение местных органов власти [116, c. 7]. На деле многое попросту растаскивалось и присваивалось самими же чиновниками.

Одновременно в Советской Белоруссии набирала размах кампания по борьбе с религией. В ход были пущены все средства и меры — от идеологических до репрессивных. Наступательный характер советские и партийные органы стремились придать антирелигиозной пропаганде, атеистическому воспитанию «среди широких масс трудящихся сделать доступным самым широким массам естественно-исторические знания, путем издания журналов, книг, учебников, постановки систематических циклов лекций и использования для распространения этих знаний всех способов современной техники (фото, кино и т.д.)». Членам коммунистической партии вменялось в обязанность активное «участие в культурно-просветительной деятельности, направленной против религии... За нарушение партийной программы в области религиозной, за связь с тем или иным религиозным культом члены партии, занимающие ответственные посты, ведущие активную советскую или партийную работу, исключаются из партии».

Антирелигиозная пропаганда и агитация рассматривались партийно-советским аппаратом как действенные средства по искоренению «религиозных предрассудков широких трудящихся масс», «разоблачения контрреволюционной роли исторически сложившихся церковных организаций на службе капитала и помещичьего землевладения» [114, c. 506-510].

Репрессии против Костёла и духовенства Полагая, что невозможно искоренить веру одними лишь законодательными, пропагандистскими и административными методами, советская власть использовала репрессии против духовенства и верующих под предлогом борьбы с контрреволюцией и враждебными элементами.

Обвинениям и репрессиям подвергся в 1919 году могилевский митрополит Эдвард де Ропп. В 1922-1923 годах в Москве состоялся судебный процесс над могилевским архиепископом Яном Цепляком и 14 активными католическими священниками из России. Их обвиняли в сопротивлении декретам и распоряжениям советской власти по отношению к религии и церкви, в организации борьбы с советской властью. Ян Цепляк и настоятель костела святой Катерины в Петрограде К.Буткевич были приговорены к расстрелу, остальные — к лишению свободы от трех до десяти лет.

Впоследствии смертный приговор Яну Цепляку был заменен десятью годами лишения свободы [141, c. 179-182].

В 1933 году по сфабрикованному делу о существовании подпольной контрреволюционной повстанческой организации (ПОВ — польской организации войсковой) НКВД арестовало десятки ксендзов, которых обвинили в шпионаже в пользу Польши, антисоветской деятельности.

На протяжении 30-х годов костелы считались рассадниками шпионажа, а католическое духовенство — потенциальным врагом большевизма и Советов. Не случайно в 1937 году бюро ЦК КПБ дважды рассматривало вопросы «О мерах по закрытии польских костелов» и «О польских костелах». Руководствуясь прежде всего политическими мотивами (близость Польши, борьба с «врагами народа», несовместимость коммунистической и религиозной идеологии), бюро дало установки низовым партийным органам по скорейшему закрытию костелов, аресту духовенства и верующих [141, c. 191].

Гонения на римско-католический Костел, духовенство и верующих в СССР получили осуждение в Апостольской столице — Ватикане. Папа Бенедикт XV осудил октябрьскую революцию, а 9 мая 1922 года направил Генуэзской конференции меморандум, в котором выразил озабоченность положением религии в России.

Папа предлагал внести в соглашение между государствами три условия, касающиеся религиозных вопросов в России: гарантия полной свободы совести всех граждан, как частного, так и публичного отправления религиозных культов, возвращение религиозным общинам недвижимого имущества, принадлежавшего им до революции [141, c. 179-180].

В дальнейшем отношения Ватикана и советского правительства обострялись по мере того, как происходило наступление большевиков на религию, Костел и духовенство. Существенную роль играл идеологический фактор: большевики считали Ватикан пособником империализма, а католицизм сильнее православия.

Существовавшие в те годы в Советском Союзе шпиономания, атмосфера страха и грубого нарушения прав человека служили удобной ширмой для расправ с инакомыслящими. В Белоруссии близость Польши, помимо того, использовалась для фабрикации дел о наличии законспирированного польского националистического подполья, направленного на подрыв советского строя.

К январю 1937 года в БССР осталось 74 действующие церкви (в том числе староцерковной (старообрядческой) ориентации — 42, белорусской автокефальной — 26, обновленческой — 6), практикующих служителей культа — до 100 человек, а не имеющих приходов и снявших сан — до 300. По состоянию на 21 июня 1938 года только 2 церкви и 2 православных священника (в Орше и Мозыре) продолжали править службой. К этому времени во всей республике не было ни одного действующего костела.

Архив в здании костела Св.Иосифа на Соборной площади Органы НКВД в 1937-1938 годах арестовали и осудили « церковников и сектантов, из них более 400 попов и монахов, митрополита и 5 архиепископов», которые, как было сказано в отчете, находились «на службе германо-польской и японской разведок и имели целью организацию шпионско-повстанческих кадров».

Ряд арестованных проходили по следствию как «руководители контрреволюционных организаций церковников», которые «объединились на антисоветской почве с польским националистическим подпольем, а в ряде мест с эсерами и троцкистами.

Основная направленность деятельности — пропольская работа по подготовке интервенции против СССР». По версии НКВД, в 1937 году в установке из Польши указывалось: «Надо внедрять верующим, что православная церковь в СССР ближе к польскому правительству и к католической церкви», что «в Польше православная церковь свободна, пользуется всемерной поддержкой государства и поэтому надо организовать верующих на выступления против советской власти».

В июле-сентябре 1937 года в Белоруссии была ликвидирована «шпионско-повстанческая организация «Белорусской православной автокефальной церкви» с центром в Минске и филиалами в Бобруйске и Рогачеве, которая объединяла 13 антисоветских повстанческих групп в Минском, Осиповичском, Чаусском и других районах. Среди участников — 2 архиепископа, которые имели связь с польским архиепископом Александром Иноземцевым, находящимся в Пинске (Польша); епископ Раменский, 30 попов, до 170 человек кулаков и прочие».

В 1937-1938 годах были «раскрыты и ликвидированы шпионско-повстанческие организации в Могилеве, Витебске, Лепельском, Мозырском, Слуцком, Туровском, Петриковском, Копаткевичском и других районах». НКВД связывало «контрреволюционную деятельность» церковнослужителей БССР с руководством польской разведки, к сотрудникам которой причисляли и ряд ксендзов [28, лл. 56-59].

Разгромом «контрреволюционного» духовенства в БССР был нанесен мощный удар по религии. Снова «по требованию широких трудящихся масс» шло закрытие храмов, костелов, молитвенных домов, синагог, других сакральных святынь. Многие разрушались до основания, часть приспосабливали под хозяйственные нужды — склады, спортзалы, клубы, кинотеатры и другое. Практика борьбы с религией в Восточной Белоруссии была впоследствии перенесена и на западные области Белоруссии.

Рижский мирный договор от 18 марта 1921 года, подписанный между Польшей и Россией, включал статьи, касающиеся положения религии и церкви в обеих странах. «Церковь и религиозные общества, к которым принадлежат лица польской национальности в России, Украине и Белоруссии, имеют право в пределах внутреннего законодательства самостоятельно устраивать свою внутреннюю церковную жизнь.

Вышеозначенные церкви и религиозные общества имеют право в пределах внутреннего законодательства пользоваться и приобретать движимое и недвижимое имущество, необходимое для выполнения религиозных обрядов, а также содержания духовенства и церковных учреждений.

На тех же основаниях они имеют право пользования храмами и учреждениями, необходимыми для выполнения религиозных обрядов.

Этими же правами пользуются лица русской, украинской и белорусской национальности в Польше...» [105, c. 626-627].

В первой Конституции II Речи Посполитой, принятой 17 марта 1921 года, в статьях 110–116, 120 определялись права и возможности развития национальных меньшинств, а также гарантировались «полная охрана и свободное отправление религиозных культов, равенство в гражданских и политических правах» всем жителям Польши без различий в религии, национальности, цвете кожи, языке.

Однако статья 114 признавала примат католической веры, оговаривая, что среди всех равных первой является католическая вера и что важнейшие посты могут занимать только лица католического вероисповедания. В государственных учреждениях, на почте, железной дороге могли работать только католики. При трудоустройстве они обычно имели преимущества перед представителями других конфессий.

Конституция 1935 года повторила основные положения в вопросах вероисповедания Конституции 1921 года и тем самым закрепила неформальное доминирующее положение католического Костела в Польше [201].

Для Западной Белоруссии характерен был высокий уровень религиозности населения. По данным польской статистики, в Белостокском воеводстве в 1930-е годы проживали 1674 тыс. человек, из них католиков 58,6 %, православных 16,1 %, иудеев 14,7 %, прочих 1,6 %; в Виленском — 1275 тыс. человек, из них католиков 61,2 %, православных 26,8 %, иудеев 9,4 %, прочих 2,6 %; в Новогрудском воеводстве населения 1081 тыс. человек, из них католиков 39,5 %, православных 51,2 %, иудеев 9 %, прочих 0,3 %; в Полесском воеводстве населения 1164 тыс. человек, из них католиков 7,8 %, православных 79,2 %, иудеев 12,6 %, прочих 0,4 % [33, лл. 2, 5, 10, 14].

Правящие круги Польши отводили католическому Костелу не последнюю роль в проведении полонизации на «кресах всходних».

Весьма красноречиво эту позицию высказал Белостокский воевода Генрих Осташевский: «...всякое начинание в направлении укрепления польского владеющего влияния в воеводстве должно идти в направлении подчинения этой церкви польской государственности [34, л. 30].

Об усилении позиций римско-католического Костела свидетельствуют и такие факты. В 1915 году на территории Белоруссии насчитывалось 242 костела, из них 87 в восточных губерниях — Минской, Могилевской, Витебской. За неполные двадцать лет (1921-1939 годы) в Западной Белоруссии их количество увеличилось до 329 приходских и 86 филиальных, а всего 415. Увеличение происходило как за счет строительства новых костелов, переоборудования под них подходящих помещений, а также путем ревиндикации — возвращения ранее отнятых царским правительством и переданных Православной Церкви.

В 1929 году в окружные суды Белостокский, Брестский, Виленский, Гродненский, Новогрудский и Пинский римско-католическими духовными властями предъявлено свыше 500 исков, заключавших в себе требования об изъятии церквей и церковных имуществ и передаче таковых католическому Костёлу [104а, с. 727–728].

Так, на территории бывшего Пинского уезда Минской губернии в 1914 году было 4 костела, а к 1939 году их стало 26 (построено новых 11, приспособлено из других помещений 3 и переоборудовано из бывших православных церквей 8); по Новогрудскому уезду бывшей Минской губернии в 1914 году было 9 костелов, в 1939 — 37. Из них: 14 построено новых, 6 приспособлено из других помещений, 8 переоборудовано из бывших православных церквей. Примерно такое происходило и в других приходах [61, л. 100И всё же немало бывших костелов и монастырей сохранились как православные церкви. В их числе — Рождество–Богородичный женский монастырь, Св.Покровский собор, Св.Владимирский храм в Гродно, мужской Св.Успенский монастырь в Жировичах и другие.

С 1926 года во главе Костела Польши стал примас кардинал Аугуст Хлонд. Годом ранее правительство II Речи Посполитой подписало с Апостольской столицей конкордат, или специальный договор, регулирующий отношения между государством и Костелом на условиях автономии и сотрудничества. На основе конкордата были также уточнены границы диоцезов с учетом границ Польского государства.

Традиционно в Костеле всеобщим почитанием окружался образ Матери Божьей Королевы Польши. Верующие католики совершали паломничество к Её Образу в Ченстохове-на-Ясной Гуре и в Вильно — в Острой Браме. Некоторые патриотические даты носили характер как государственный, так и религиозный: 3 мая — День Конституции и Праздник Матери Божьей Королевы Польши;

15 августа — годовщина победы в Варшавской битве 1920 года и Праздник Успения Матери Божьей [192, s. 258].

Религиозная жизнь Западной Белоруссии не ограничивалась стенами храмов. В учебных заведениях обязательным было изучение религии. Одинаковые возможности преподавать религию в школе имели представители разных религиозных конфессий. Приходы исполняли отдельные административные функции: регистрация браков, рождений, смертей. Священнослужители выдавали метрики о рождении, брачные свидетельства, проводили перепись населения. Духовенство занималось благотворительной деятельностью: опекало школы, детские дома, приюты [147, c. 43, 45].

В 1920-30-е годы в Западной Белоруссии существовало несколько десятков религиозных организаций, целью которых была просветительская деятельность, распространение культуры, морали в духе христианско-демократических идей. Наиболее влиятельными были «Товарищество народной школы», «Товарищество народной библиотеки», благотворительное «Товарищество св.Винцента и о.Павла», католические акции: «Католический мужской союз», «Союз женщин-католичек», католические союзы молодежи, религиозные братства, организация «Папская лига св.Апостола Петра» и другие [126].

В предвоенный период в Польше выходило много религиозных изданий различных конфессий. Их основателями были епископские курии, монашеские ордены, многочисленные светские организации. В середине 30-х годов в стране насчитывалось только 300 названий периодической печати. Помимо того, выходило много другой религиозной литературы. Многие издания распространялись в Западной Белоруссии.

С приходом Красной Армии в Западную Белоруссию религиозная жизнь изменила свое привычное течение.

ВЗАИМООТНОШЕНИЯ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ

И КАТОЛИЧЕСКОГО КОСТЁЛА

В ЗАПАДНЫХ ОБЛАСТЯХ БЕЛОРУССИИ

Изменение положения Костёла Его позиция и роль в общественно-политической жизни После вступления 17 сентября 1939 года Красной Армии в Западную Белоруссию и Западную Украину религиозная жизнь на этих землях претерпела существенные изменения. На нее наложили отпечаток как политика государства в целом, так и отношение советской власти к религии и католическому Костелу в частности.

Небольшой по времени период — сентябрь 1939 — июнь 1941 года — воплотил в себе множество драматических страниц.

Костел новой властью воспринимался не только мощным идейным бастионом, но и оплотом польского государства, которое оказалось в сложнейшем положении с самого начала второй мировой войны.

В новых условиях ответственная миссия сохранения незыблемости Костела выпала на долю католического духовенства. Имеющиеся источники не дают достоверных данных о количестве духовенства в западных областях Белоруссии в 1939-1941 годах.

Объясняется это как отсутствием точного учета органами власти, так и миграцией, смертью, депортациями. Очевидно, что количественный состав лиц духовного звания в этот период был иным, чем, например, в 1938 году. По данным Центрального Совета Союза Воинствующих Безбожников БССР, в западных областях Белоруссии в 1940 году насчитывалось 446 костелов, 617 ксендзов, 542 церкви, 606 попов, 387 синагог, 293 раввина, 14 монастырей [43, л. 5].

Большинство ксендзов, работающих в Белоруссии, получили образование в Виленской духовной семинарии — высшем учебном заведении, основанном в 1582 году. Семинария имела богатый опыт подготовки высокообразованных кадров духовенства и давние традиции. В 1921-1939 годах семинария находилась сначала под патронатом епископа Ежи Матулевича (до 1925 года), а затем архиепископа Ромуальда Ялбжиковского. Клерики стажировались в различных университетах Польши и за границей: Люблине, Варшаве, Вильно, Познани, Лилле, Риме, Париже. В 1925 году семинария объединилась с теологическим факультетом Виленского университета имени Стефана Батория. Клерики посещали лекции в университете и могли получать ученую степень. В семинарии преподавали профессоры, известные не только как высококвалифицированные преподаватели, но и деятели Костела в Польше. Выпускники получали высокий уровень образования и воспитания в духе верности Богу и Отечеству (Польше) [189, s. 219-222].

Состав католического духовенства по национальному и социальному происхождению не был однородным. Было немало выходцев из мелкобуржуазной белорусской среды, что сказалось прежде всего на их политической ориентации. Часть ксендзов–белорусов составляла ядро белорусских клерикальных партий и организаций, в частности, Белорусской христианской демократии (Белорусского национального объединения). Наиболее известные своими пробелорусскими убеждениями ксендзы Адам Станкевич, Александр Ходыко, Владислав Толочко, Винцент Годлевский, Пётр Татаринович и ряд других продолжали активную политическую деятельность и во время гитлеровской оккупации Белоруссии.

Белостокский воевода Генрих Осташевский в «Докладной записке» в МВД Польши (23.06.1939 г.) приводит сведения, характеризующие «политические убеждения ксендзов». Из 197 «духовных учителей» 9 уездов воеводства 58 (29 %) были приверженцами «Стронництва народового», 51 (26 %) — христианской демократии, 88 (45 %) считали себя «аполитическими» [34, л. 24]. Важно отметить тот факт, что католическое духовенство имело сильное влияние на массы верующих католиков. Это влияние сохранилось и в последующие годы.

Еще до прихода в 1939 году в Западную Белоруссию Красной Армии у многих служителей католического Костела сложились антисоветские убеждения. В Польше было известно о репрессиях против духовенства, преследовании верующих, закрытии церквей и костелов в Советском Союзе. Не случайно советскую власть в большинстве своем католический клир встретил враждебно, воспринимая поражение Польши как свою личную трагедию. Не будет преувеличением сказать, что вступление Красной Армии на территорию Западной Белоруссии и Западной Украины было неожиданным для всего населения. В то время никто не знал о существовании тайного протокола между СССР и Германией. К тому же в 1935 году Советский Союз подписал с Польшей договор о ненападении.

В условиях неясной до конца ситуации некоторая часть населения Западной Белоруссии, преимущественно польского, надеялась на временный характер новой власти. Временной считало ее и католическое духовенство, высказывая такое мнение среди верующих. Так, в деревне Озерцы Глубокского уезда Белостокской области в октябре 1939 года во время раздела крестьянами помещичьей земли присутствовал ксендз Сидор Садовский. Обращаясь к крестьянам, он произнес: «Подождите делить землю, может, опять через несколько дней Красная Армия уйдет, она быстро пришла и быстро уйдет» [31, л. 36]. Однако советская власть все больше укрепляла свои позиции.

Происходящие перемены в экономической, политической, культурной сферах были бурными: формирование и укрепление новых органов власти, национализация промышленности, конфискация помещичьих, кулацких, церковных земель, перераспределение их в пользу бедных, начало коллективизации... Советская власть открывала народу доступ к бесплатному образованию, медицинскому обслуживанию, участию в различных сферах общественной жизни.

Но, с другой стороны, все это позволяло сталинскому режиму успешно манипулировать общественным сознанием, делать массу людей послушными исполнителями воли вождя и его окружения. Тоталитарная система, утвердившаяся впоследствии в Западной Белоруссии, жестко сметала на своем пути все, что не соответствовало ее канонам. Она имела свои механизмы подавления и уничтожения демократии, свободы, инакомыслия. Как показал опыт 1920-30-х годов, расправа с религией в Западной Белоруссии была делом времени.

Борьба с Костёлом в Западной Белоруссии первоначально не носила такого тотального характера, как это было в свое время в Восточной Белоруссии. 17 марта 1940 года подполковник Сулик доносил генералу Соснковскому о ситуации «на северо-восточных землях Речи Посполитой». Среди прочих сообщение об отношении новой власти к религии: «...Борьба с религией в первой стадии оккупации не проводилась, но в настоящее время эта борьба приобрела более острый характер. Религию убрали из школ, арестов среди ксендзов немного, богослужения происходят почти нормально, у ксендзов конфисковали костельные земли и часть собственных и приходских домов» [121, Т. 1, s. 174].

Весной 1940 года были введены учреждения ЗАГС, которые переняли от костелов метрические книги, а также регистрацию рождений, погребений, браков и разводов. Ликвидировались все религиозные праздники как выходные дни. Ксендзам запрещалось входить в больницы и дома общественной опеки (дома престарелых, инвалидов) [170, s. 64].

Прибывшие с востока красноармейцы, многочисленные партийные, советские, комсомольские работники, служащие, воспитанные в условиях тоталитарного режима и атеистического общества, были уверены, что принесли трудящимся массам освобождение от польских панов и капиталистов. Религия в их представлении прочно отождествлялась с духовным и национальным угнетением, а римско-католическая — еще и с пособничеством мировому империализму.

Новая власть столкнулась с довольно сильным влиянием католического духовенства и Костела на верующих. «Их религиозные чувства доходят до фанатизма, — отмечалось в одной из справок о состоянии антирелигиозной пропаганды в Белостокской области. В духе того времени оценка такого положения давалась с классовых позиций: «Все ксендзы являются врагами советской власти, а некоторые состоят агентами иностранных разведок. В целях сохранения себя как служителей бога и шпионов, они стараются для своей защиты и подготовки выступлений сплотить вокруг костела верующих поляков». Однако звучали и реалистические ноты: «Ненормальные отношения к польскому населению, проявляемые многими работниками, прибывшими из восточных областей, создавали почву для использования ксендзами религиозных и национальных чувств верующих в своих целях. Неправильное отношение в том, что всех поляков рассматривали как врагов советской власти, смещали поляков с различных занимаемых постов и оскорбляли религиозные чувства верующих» [27, л. 125].

Не случайно имели место проявления грубого отношения к сакральным католическим святыням, задевающие чувства верующих. В 1940 году (точная дата неизвестна) группа красноармейцев 142-го батальона 2-го строительного участка, работавшая на узкоколейке в Голынковском сельсовете Сопоцкинского района Белостокской области, сожгла придорожный крест. Тут же об этом стало известно верующим окрестных деревень. Ксендз Красовский организовал подачу заявления на имя районного прокурора, которое подписали более 200 человек.

Нередко случалось, когда грубость со стороны представителей власти вызывала стихийный протест. В деревне Визна Едвабновского района Белостокской области при снятии памятника зацепили трактором капличку и свалили ее в канаву. Вечером того же дня собралось много людей, и они с молебном восстановили капличку на кладбище. В местечке Супрасль близ Белостока пьяный милиционер пришел в костел проверить, как там выполняются санитарные правила. В то время ксендз крестил детей, окропляя их кропилом. Расценив это как антисанитарию, милиционер потребовал остановить обряд и разойтись. Не прошло 5-10 минут, как возле костела собралась толпа верующих, недовольных действиями милиционера.

При проведении подписки на государственный заем на общем собрании в деревне Путно Гродненского района комсомолец Барановский заявил собравшимся: «Бога нет, подписывайтесь на заем, и будем строить жизнь без Бога». За такие высказывания его обозвали антихристом и отказались от подписки. Медсестра Фролова, комсомолка, во время прививки от оспы в Ахремовской школе Браславского района Вилейской области убеждала школьников снимать крестики, а у некоторых снимала сама. Это вызвало возмущение детей и родителей [41, л. 36-37].

В центре деревни Есиновка Кнышинского района стоял большой деревянный крест. Однажды ночью накануне 1 мая кто-то его спилил. Утром вокруг креста собралось все население, пришли даже из соседних деревень. Среди присутствующих начался плач, целование креста, моление. Так продолжалось целый день. После этого крест привезли в костел [23, л. 90].

Подобные случаи расценивались верующими как оскорбление новой властью их религиозных чувств и притеснение Костела, что, как правило, вызывало осуждение.

Приметой нового строя стали демонстрации и митинги, которые устраивались властями по случаю 1 мая, 7 ноября, важных государственных событий. Как правило, их проводили вблизи костелов, тем самым бросая вызов религии. Духовенство не оставалось безучастным к подобным фактам. В своих проповедях ксендзы призывали прихожан «придерживаться старого строя и не слушать разговоры и агитации», которую будет проводить среди населения новая власть [29, л. 118]. В деревне Вышки Браньского района по указанию ксендза Недрошлянского был украшен зеленью и цветами крест, расположенный против трибуны. В деревне Соничи Сопоцкинского района рядом с трибуной, которую поставили возле креста, ксендз установил алтарь, чтобы провести богослужение. Прибывающие на митинг крестьяне собирались у алтаря, но местные власти их разгоняли. Ксендз деревни Осовец, узнав, что некоторые верующие поляки участвовали в первомайской демонстрации и пели революционные песни, внушал верующим: «Нужно служить кому-либо одному — Богу или большевикам. Раз вы поете, что «Никто не даст вам избавленья ни Бог, ни царь и не герой», то и нечего ходить в костел и молиться Богу»

[15, лл. 163-164].

По мере усиления наступления на религию духовенство стало энергичнее выступать в защиту Костела, активнее проводить душпастырскую деятельность среди верующих католиков. Ксендзы призывали прихожан сохранять веру, выполнять религиозные обряды, обучать детей религии.

Амвон стал использоваться не только для напоминания о традиционных христианских ценностях. Нередко в проповедях давалась оценка происходящего, а верующие призывались к тесному сплочению вокруг Костела. Ксёндз Чижевского костела Вишневский, обращаясь к верующим в своей проповеди 27 октября года, высказал такие суждения: «Есть государства, которые не признают религию, эти государства стремятся сделать людей неверующими в Бога. Но ни одно государство никогда не было вечным, оно изменяется по Божьей воле. Посмотрите Вы на историю господства Бисмарка и других господ, их государства сменялись одно другими. Но религия католическая всегда одна, она была и будет вечна. Сколько ни было войн между народами и государствами одни против других, но наш Бог не воюет ни мечом, ни огнем, а воюет словами и верность его вечна. Верующие католики должны объединяться и молиться во имя большого мученика Иисуса Христа, которого распяли жиды. Наши дети должны верить в Бога, как и мы, они должны быть верующими католиками» [46, л. 70].

Ксендз Пеликанского костела Видзовского района Вилейской области убеждал верующих, что «местная власть — сельсовет — является не избранником народа, а самозванцами, безбожниками, которые мучают людей, занимаются грабежом. Власть должна исходить из костельного совета, который является избранником народа, и только он защищает интересы народа», — произнёс он в одной из проповедей. Под этим влиянием, выйдя из костела, часть верующих с криками «Долой советы» направилась к сельсовету. И только вмешательство «товарищей из партактива» предотвратило инцидент [37, лл. 91-92].

Молодое поколение Западной Белоруссии в межвоенный период воспитывалось в религиозном духе. Религиозное мировоззрение с раннего возраста формировалось под влиянием Костела, семьи, школы, клерикальных организаций. Костел воспитывал у молодежи польский патриотизм, верность Богу и Отчизне. Не случайно религиозность польского католического населения была значительно выше религиозности других национальных групп.

С приходом Красной Армии и установлением советской власти католическое духовенство прилагало усилия, чтобы удержать молодежь в лоне Костела, не допустить влияния на нее атеистической идеологии. На молодежь возлагались надежды по сохранению католической веры и возрождению польской государственности.

Убеждаясь в высокой степени религиозности польской молодежи, партийные и комсомольские органы стремились «вырвать ее из-под влияния ксендзов и попов». Реально оценивая ситуацию, они ставили задачу «бороться за то, чтобы молодежь отказалась от костела и церкви». В качестве средства «борьбы»

предполагалось «выдвинуть новых агитаторов из числа польской молодежи» [15, лл. 163-164].

Католическое духовенство, в противовес этому, призывало родителей приобщать детей к костелу, регулярно посещать богослужения, воспитывать в религиозном духе. Посещаемость костелов людьми молодого возраста оставалась высокой. Рискуя быть наказанными, ксендзы обучали детей религии. Не оставлялась без внимания молодежь и вне Костела [46, лл. 24-25].

О влиянии ксендзов свидетельствуют многие факты, сохранившиеся в документах тех лет. Так, в поселке Ганцевичи Пинской области «за контрреволюционную агитацию» в октябре 1940 года был арестован ксендз. Тут же к секретарю райкома партии явилась делегация верующих с требованием его освободить. Не получив положительного результата, польская молодежь в ответ на это перестала участвовать в общественно-массовой работе, вышла из кружков художественной самодеятельности, не посещала клуб. Через три дня в район приехал новый ксендз» [38, л. 42]. Или такой случай: 6 мая 1941 года допризывники из деревни Заточье Кнышинского района Белостокской области были вызваны в райвоенкомат и по дороге посетили костел в деревне Крыпно. Ксендз Бакура обратился к ним с речью: «Вам не нужно было идти служить в Красную Армию, а скрываться от призыва и немного обождать. Те, кто будет служить в Красной Армии, не слушайте начальство, а если будет война, то бросайте винтовки и бегите домой. Вы должны помнить, что являетесь поляками, и не за большевиков должны воевать. Вам известно, что они Бога не признают. Вы и ваши отцы раньше жили панами, а теперь Советы у них все забирают, если еще с большевиками пробудем один год, то все умрем с голоду. Вы знаете, что у Советов ничего нет и люди у них помирают с голоду. Не забывайте, что вы поляки, а будет война, бросайте оружие и убегайте по домам» [15, л. 177].

Острый накал приняла борьба вокруг школ. С начала 1940 года все школы Западной Белоруссии переводились на советскую систему образования. Обучение велось по программам и учебникам советской школы. Уменьшалось количество часов на изучение польского языка, из преподавания изымались география, история, литература Польши, религия. Над учителями-поляками нависла угроза увольнения и замены их присланными из восточных областей.

Местные органы власти избавлялись от учителей-поляков, поскольку видели в них сторонников Польского государства, «ненадежных элементов», которые «не могут порвать с религиозными убеждениями и продолжают проповедовать религиозный дурман среди детей». Польские учителя массово стали подавать заявления об уходе с работы, мотивируя, что могут обучать детей только в религиозном духе [37, л. 164; 40, лл. 327-328].

Большевики в свою очередь стремились использовать школу как «орудие коммунистической пропаганды и агитации среди населения», растить из школьников поколения безбожников. «Неплохо было бы использовать, — отмечалось в одной из докладных записок в ЦК КП(б)Б, — по примеру восточных областей, армии агитаторов в семье», т.е. детей, ибо «такие агитаторы ценнее, чем лицо официальное» [22, л. 143].

Польское учительство негативно восприняло закрытие польских школ, запрещение преподавания религии, атеистическую пропаганду, ограничения в изучении польского языка, увольнение учителей.

В этом оно находило поддержку местного населения и католического духовенства. С амвонов костелов, в беседах с верующими ксендзы призывали отстаивать право на обучение на польском языке и протестовать против притеснения религии. Показательна в этом отношении проповедь ксендза в одном из костелов Брест–Литовска, произнесенная 8 октября 1939 года: «Мы живем на собственной земле, которая была исконно и будет нашей, — говорил он. — Немедленно устраивайте собрания в школах и категорически требуйте преподавания католической религии. Немедленно организуйте приходской комитет, объединяйтесь все до последнего, только этим путем мы сможем противостоять новому несчастью, которое постигло нашу землю. Помните мои слова: объединяйтесь, иначе вас поглотят чужие силы и будущее поколение забудет религию и свое историческое прошлое» [29, л. 118].

Подобные наставления в ряде мест возымели действие. Видя неодобрительное отношение польского населения к школьной политике, партийные органы иногда отступали. 26 октября 1940 года Белостокский райком партии собрал родителей учеников по вопросу возобновления работы польской школы в Супрасле. Если ранее на собрания приходили по нескольку человек поляков, то на это явилось столько, что клуб не мог вместить всех желающих послушать разрешение этого вопроса. Секретарь РК КП(б)Б. Антипенко после краткой речи о национальной политике партии сообщил, что роно допустило ошибку, закрыв польскую школу, и не выполнило решения собрания о введении польского языка. Когда он сказал, что райком партии осудил такую деятельность роно и решил возобновить работу польской школы, раздались бурные аплодисменты и крики «ура», возгласы «Да здравствует советская власть!», «Да здравствует товарищ Сталин!» [27, л. 127].

Однако это были единичные случаи. Советизация школ и вытеснение из них «польскости» продолжались. Такая политика вызывала неодобрение и со стороны польских учителей. Вот пример. Учительница деревни Липки Сопоцкинского района Милевская в октябре 1940 года привела из костела в школу родителей, требующих закрыть русскую школу, мотивируя это невозможностью в таковой преподавать религию. «Мы, поляки, никогда не откажемся от своей веры и обычаев, — заявила Милевская. — Я ни за что не поверю, чтобы Польша погибла как государство».

Многие учащиеся-поляки не вступали в пионерскую организацию, мотивируя, что пионерам запрещается посещать костел.

Резко снижалось посещение школ детьми в дни религиозных праздников [15, лл. 163-164]. Некоторые учителя на свой страх и риск обучали религии в школе. В одной из школ Эйсмонтовского сельсовета Крынковского района учительница Ярская в программу занятий ввела часы по религии. В то время, когда преподавался этот предмет, около школы ставился сторож [18, л. 33].

Попытки органов народного образования искоренить религиозность школьников путем атеистической работы не увенчивались успехом. Красноречиво об этом свидетельствует «Докладная записка о состоянии антирелигиозной работы в Слонимском районе» за 1940 год: «Антирелигиозная работа среди детей ведется от случая к случаю, она затруднена еще тем обстоятельством, что многие учителя сами не порвали с религией. Учитель деревни Хадевичи Петрарецкого сельсовета Томильчик заявил:

«Никто меня не убедил, что нет Бога, и вы меня не убедите. В этом духе я буду воспитывать детей». Учительница Жировичской школы Ванда Кравчик высказала работникам РОНО: «Меня воспитали в религиозном духе, и я такой останусь» [44, л. 8]. Это же подтвердилось и в «Докладной записке Наркомпроса БССР секретарю ЦК КП(б)Б П.К.Пономаренко «О состоянии народного образования в Белостокской области по результатам проверки работы школ» от 18 апреля 1941 года: «Характерно, что еще никогда такого большого посещения костелов не было, как сейчас. Все учащиеся и учителя-поляки посещают систематически костел. На вопрос, почему посещение костела стало более многолюдным, чем раньше — отвечали, что Польша всегда возвращала свое жизненное и самостоятельное существование только потому, что была сильная вера в Бога и аккуратное посещение костелов» [42, л. 36].

В условиях такой сложной и непредсказуемой обстановки в западных регионах советские и партийные органы делали ставку на усиление работы с молодежью. Эта миссия возлагалась на комсомол. Комсомольские организации создавались в оперативном порядке из числа местной молодежи, в преобладающем большинстве из евреев и белорусов.

Немалую роль сыграли прибывающие из восточных областей комсомольцы. Это была наиболее преданная большевистской партии, прокоммунистически настроенная молодежь. Не имея жизненного опыта, не зная местных условий и населения, прибывшие юноши и девушки видели свою миссию в «освобождении угнетенного народа». Красноречиво прозвучало об этом в докладе Белостокскому городскому активу «Об итогах XIV съезда ЛКСМБ» 23 октября 1940 года: «Нельзя забывать того, что молодежи в бывшей Польше прививался национализм, шовинизм, что молодой человек прошлого воспитывался в обществе, где высшим и священным законом являлась частная собственность, эксплуатация человека. Молодому человеку буржуазный общественный строй прививал мелкие эгоистические чувства, воспитывал страсть к личной наживе, к стяжательству, к карьеризму. С юных лет человек должен был жить по волчьим законам конкуренции, выбиваться всеми правдами и неправдами, подниматься по ступенькам общественной лестницы. Смело и широко надо работать со всей молодежью, воспитывать в ней мужество, бесстрашие, волю к победе, чувство коллективизма, самоотверженности, интернационализма, дружбу и сплоченность разных национальностей. Надо работать со всей молодежью, воспитывать ее в духе советского патриотизма» [17, лл. 133, 144].

Воспитанная же в религиозном духе местная молодежь неохотно приобщалась к новой жизни, не проявляла интереса к комсомолу. Так, в 1940 году среди 2571 вновь принятых в комсомол по Белостокской области поляков было только 459. Такое положение обком комсомола объяснял плохой работой с польской молодежью, влиянием «враждебных элементов» и тем, что «ей годами забивали голову религией, национальными предрассудками».

Борьба за влияние на польскую молодежь, за вовлечение ее в сферу интересов советской молодежи, отрыв от религии, воспитание в классовом духе проводилась постоянно. Это констатировал и пленум Белостокского обкома комсомола 21 июня 1941 года: «Нам надо, опираясь на лучшую часть польской молодежи, влиять на отсталую ее часть, разъяснять ей внутреннее и внешнее положение Советского Союза, решительно разоблачать брехню врагов, втягивать ее в активную политическую жизнь.. Враг хитер и коварен, чувствуя, что почва все более и более уходит изпод его ног, он оказывает яростное сопротивление. Мы должны в ответ на это усилить революционную бдительность, усилить свое влияние на молодежь».

Вышестоящие комсомольские органы сетовали на то, что в «ряде комсомольских организаций имеются факты притупления политической бдительности, недооценки попыток враждебных элементов влиять на молодежь, слабо ведется работа по разоблачению и выкорчевыванию остатков контрреволюционных организаций» [22, л. 120; 23, лл. 22-23].

Наказанию подвергались те, кто терял «политическую бдительность», поддавался влиянию «классово-чуждых элементов», «не оправдывал доверия партии и комсомола». В Белостокском районе работал заведующим Красно-Фольварской школой Викентий Данилевич, белорус по национальности, родом из Минской области. За год работы он «успел оторваться от комсомола, но зато успел связаться с чуждыми людьми». Эта связь проявилась в том, что он «стал посещать костел, выполнял там все религиозные обряды, усердно читал молитвы, стоял на коленях, …преклонялся перед формой и культурой польских офицеров, вообще перестал признавать русский и белорусский языки», за что и был отстранен от работы и исключен из комсомола [23, л. 9].

Вышестоящие комсомольские органы требовали от низовых «первичек» усиления атеистического воспитания. ЦК ЛКСМБ изучал эту работу в комсомольских организациях Брестской области.

В результате появилось «разгромное» Постановление бюро ЦК ЛКСМБ от 25 октября 1940 года «О недостатках массово-политической работы комсомольских организаций Брестской области». Справедливости ради нужно сказать, что «вверху» довольно объективно воспринимали ситуацию в комсомоле западных областей, отмечали их слабую пропагандистскую работу, «огульное недоверие к местной молодежи, особенно к польской». «Комсомольские организации еще не поняли, что в условиях западных областей большевистская пропаганда и агитация имеет первостепенное значение, как мощное средство политического воспитания молодежи, преодоления ее культурной отсталости и борьбы против влияния религии, остатков национализма и других пережитков капитализма в сознании молодежи, как одно из главных средств борьбы против сопротивления остатков разгромленных контрреволюционных классов, партий и буржуазных молодежных организаций.. Комсомольские организации не сумели сделать дома социалистической культуры, избы-читальни и библиотеки центрами культмассовой работы среди молодежи, слабо привлекают к этой работе интеллигенцию, особенно в деревне.

Антирелигиозная пропаганда проводится слабо и неумело, подчас носит характер администрирования и окрика вместо терпеливой и настойчивой разъяснительной работы...»

[23, лл. 36, 36 об.].

Для усиления атеистической работы ЦК ЛКСМБ снабжал комсомольские организации различными материалами пропагандистского характера: литературой, журналами, газетами, рекомендациями по проведению лекций на атеистическую тематику. Так, в январе 1940 года из Минска в укомы и райкомы комсомола были разосланы тематика и планы докладов на антирелигиозные темы.

Среди них значатся: «Коммунистическое воспитание и задачи преодоления религиозных пережитков», «Сталинская Конституция и свобода совести», «Выборы в Советы депутатов трудящихся и разоблачение поповщины», «Религия — орудие национальной розни», «Труд и религия» и т.п. В каждой теме определялись задачи, например: «Показать принципиальную враждебность и непримиримость коммунистического мировоззрения и религии;

подчеркнуть, что борьба против религиозных пережитков является борьбой за успешное осуществление великой исторической задачи завершения строительства социализма в СССР и постепенного перехода от социализма к коммунизму» и т.п. Лектору предлагались план и литература — работы Владимира Ленина, Иосифа Сталина, Вячеслава Молотова, Емельяна Ярославского, статьи, партийные документы [27, л. 23].

Но несмотря на все усилия, эффективность антирелигиозной пропаганды оставалась низкой, а ее содержание примитивным, неубедительным. Комсомольцы, большинство из которых были рабочими, колхозниками, бывшими батраками, бедняками, едва имели начальное образование. Да и само руководство райкомов комсомола было далеко от глубокого понимания значения той борьбы с «религиозными пережитками», которая навязывалась «сверху». В условиях тоталитарного режима человек был лишен права выбора. Он действовал по заданной программе, без учета личных возможностей, желания и убеждений. Не случайно поэтому требования ЦК и обкомов комсомола «усилить антирелигиозную пропаганду» местными комсомольскими организациями оставались невыполненными. Как отмечалось в «Справке о состоянии антирелигиозной пропаганды в Кнышинской районной комсомольской организации»

(июнь 1941 года), здесь «не знают о решениях обкома комсомола и ничего не сделали по вопросу развертывания антирелигиозной пропаганды… Антирелигиозная работа райкома комсомола свелась к организации и проведению трех лекций на антирелигиозную тематику. …По району проводили еще несколько бесед на антирелигиозную тему, но все они проходили самотеком, в стороне от райкома комсомола» [23, л. 89].

И всё же под влиянием советской пропаганды кое-кто из молодых людей порывал с религией. В одной из деревень Боровского сельсовета Чижевского района девушка сняла нательный крестик, перестала ходить в костел. В ответ на уговоры бабушки не делать такой грех заявила: «Довольно долго нас обманывали ксендзы, навесь хоть пять крестов, все равно умрешь. Больше я в костел не пойду и одевать креста не буду потому, что в костеле ксендз всегда говорит неправду» [27, л. 24].

Борьба за молодое поколение была сложной и бескомпромиссной. От ее исхода зависели судьбы будущих поколений. Костел прилагал немалые усилия, чтобы сохранить в душах молодых людей христианские идеалы. Комсомол, будучи частью советской системы, стремился оторвать юношей и девушек от религии, посещения костела, воспитать их в духе воинствующего атеизма и коммунистической революционной идеологии.

Методы борьбы с религией и Костелом Атеистическая агитация и пропаганда В западных областях в борьбе с религией применялся «богатый» арсенал атеистической пропаганды, накопленный в 20-30-е годы в советской стране.

Большевики придавали ей острую классовую направленность.

Негативное отношение католического духовенства к советской власти, сильное влияние Костела на население, рост польского антисоветского движения ускоряли «разоблачение реакционной сущности религии и атеистическое воспитание трудящихся».

Идеологи большевизма считали религиозную веру предрассудками, а её источник усматривали в «нищете и темноте народных масс». С этим «злом» они повели борьбу с первых дней советской власти [145, c. 31-32].