«Милица Васильевна Нечкина – историк отечественной исторической науки ...»

История в человеке… М.: Новый хронограф, 2011. С. 219.

Президиум АН СССР, Институт марксизма-ленинизма и в издательство «Наука»126. Письмо в журнале «Вопросы истории КПСС» опубликовано не было. В связи с этим Л.В. Данилова справедливо считает, что приведенные выше примеры не были просто эпизодами, М.В. Нечкина разделяла позицию шестидесятников, выступала против цензуры и необоснованных разгромных рецензий127.

1982–1985 гг. М.В. Нечкина – член редколлегии международного журнала «История историографии».

16 мая 1985 г. после продолжительной болезни Милица Васильевна Нечкина скончалась.

В заключение добавим воспоминания о ней ее учеников, знакомых и ее самохарактеристику. Как пишет Я.А. Ярославцев, «научным руководителем она была прекрасным: не задавалась, вела себя просто, ясно; всемогузнайства... не было и в помине... Начинала беседу сдержанно, больше слушала; если что-то не нравилось, мягко перебивала. Ведя разговор, что к чему – смекала сразу; … Возникало ощущение: все, что мы об эпохе как таковой еще только хотим сказать, – она уже знает!»128. М.Г. Вандалковская отмечает, что своих учеников М.В. Нечкина «”учила учиться”, размышлять, вырабатывать собственное научное мнение. Если ее точка зрения не совпадала с точкой зрения аспиранта, то она говорила: “Я думаю иначе, но это не означает, что Вы должны М.В. Нечкина была ярким и талантливым ученым. М.Г. Вандалковская вспоминает, что ее выступления всегда отличались ясностью мысли, Там же. С. 225.

Там же. С. 220.

Ярославцев Я.А. Милица Нечкина: литературно-психологический очерк. М.: Новый хронограф, 2010. С 112–113.

Вандалковская М.Г. Милица Васильевна Нечкина // Историческая наука в России в XX веке. М.: Научно-исследовательский центр «Скрипторий», 1997. С. 416.

оригинальностью, простотой и необычайно художественной формой. Ее речь завораживала аудиторию, вдохновенность с которой она передавала свои мысли, всегда вызывала ответное чувство, желание работать, добиться успеха130.

М.В. Нечкиной обратимся к записи ее личного дневника от 25 июня 1922 г., в которой она дает достаточно точную самохарактеристику. «Самое страшное во мне и самое отрадное для меня – моя многоликость. Я никогда не бываю одна и та же, я все время меняюсь. Я никогда не живу всеми сторонами моего существа сразу.

Во мне есть спокойный и бесстрастный ученый. Во мне есть зоркая и расчетливая хозяйка. Во мне есть нежная и ласковая сестра и дочь. Во мне есть хитрый и настороженный политик. Во мне есть бизнесмен, организатор, председатель собраний. Во мне есть девочка, задира, хохотунья. Немножко обидчивая, но забывчивая. Во мне есть усталый и изможденный больной, который ждет смерти, которому все все равно. Во мне есть безумный, знающий муки “провала”, знающий бездну ужаса, уверенный, что он – ничтожество, и единственную отраду находящий в мысли о смерти. Во мне есть страстная, до безумия тоскующая по любви девушка, во мне есть Суламифъ, знающая, что любовь крепка, как смерть. И во мне есть странное, полубольное существо, уходящее в мир созданных им же образов. В “третий” мир… И все-таки это не все, это как-то неверно, это – не совсем то. И главное, во мне всегда живет чтонибудь одно, иногда вдруг сразу несколько, но чаще одно... я люблю науку, стихи, природу. Во мне есть ведь еще поэт, монахиня, художник...»131.

М.В. Нечкина обладала аналитическим мышлением, что проявилось в ее самовосприятии. Е.Л. Рудницкая отмечает, что, несмотря на юношескую Там же. С. 413.

«... Когда я буду «великим» человеком... очень пригодятся мои тетради...» // Отечественные архивы. 1997. № 6. С. 82–83.

романтическую приподнятость дневниковых записей, ей удалось точно определить подлинные черты ее многогранной личности132.

Интересную характеристику Милице Васильевне дает С.С. Ланда в сохранившемся письме от марта 1971 г. «Я был ошеломлен широким и безупречной логикой доказательств, постоянно меняющимися перспективами, взволнованностью интонаций, врожденным вкусом и артистизмом... Тайну этого своеобразия я смог осознать лишь после встречи с Вами в Москве. Это яростная субъективность. Да, именно она, эта пристрастность, позволила Вам так трепетно ощутить кровеносные сосуды истории, услышать шум времени...

ревниво и радостно Вы откликаетесь на каждое движение мысли. Нет, никогда равнодушие даже близко к Вам не поступало. Если когда-нибудь мне предстоит написать о Вас книгу, я постарался бы воссоздать облик человека одной, но пламенной страсти»133. В этом заключается феномен личности М.В. Нечкиной, который проявился в ее научной работе. Именно «пламенная страсть» влекла ее к науке. Еще в дневниках казанского периода записала: «В этом мире есть два явления – чудесных, таинственных, захватывающих дыхание, прекрасных и влекущих: это наука и мужчина. Говорю сейчас о науке не как о системе уже возможностей. И о мужчине говорю так же. И науку я люблю, как мужчину»134.

С наукой в жизни историка были связаны такие понятия, как счастье, страдание, тоска, отчаянье. Но побеждала всегда любовь к познанию окружающего мира, Рудницкая Е.Л. История в человеке // Отечественные архивы. 1997. № 6. С. 99.

Дневники академика М.В. Нечкиной // Вопросы истории. 2006. № 2. С. «... Когда я буду «великим» человеком... очень пригодятся мои тетради...» // Отечественные архивы. 1997. № 6. С. 80.

получалось достаточно убедительно: будучи беспартийной, она смогла остаться на долгие годы в элите научного сообщества. Добавим к этому и невероятную трудоспособность, упорство М.В. Нечкиной.

';

Таким образом, мы представили творческий путь М.В. Нечкиной, обратили внимание на факторы, влияющие на научное творчество историка, прежде всего, на процесс формирования личности, на кризисные моменты в жизни ученого. Последующий успех М.В. Нечкиной в науке был обусловлен ее целенаправленной работой в детстве и юности по созданию своей личности.

Характерные черты М.В. Нечкиной – целеустремленность, трудолюбие, осторожность, уверенность в собственных силах, честолюбие, упорство, критический взгляд на мир, эмоциональность, образность художественность мышления – проявились в ее научной работе.

В научном становлении М.В. Нечкиной логически выделяются два периода: казанский и московский. Казанский период целесообразно разделить на два этапа – время обучения в гимназии и в университете.

С гимназических лет у М.В. Нечкиной сложилось осознанное отношение к своему жизненному пути. Она целенаправленно, с невероятным упорством трудилась, чтобы осуществить свою мечту – стать профессором социологии.

Перед восьмым классом гимназии она прагматически составила план своих дальнейших самостоятельных действий, в который включила занятия по психологии, логике, политической экономии, социологии, немецкому, английскому и французскому, латинскому языкам; музыкой, философией, русской и французской литературой и философией искусства135.

Как отмечает Е.Л. Рудницкая, пробуждение интереса к истории у М.В. Нечкиной произошло во время обучения в гимназии, чему способствовал «... Когда я буду «великим» человеком... очень пригодятся мои тетради...» // Отечественные архивы. 1997. № 5. С. 79.

талантливый педагог, учитель истории С.П. Сингалевич136. Личные дневники М.В. Нечкиной этого периода показывают, что преподаватели гуманитарных дисциплин Ксениинской гимназии развивали в учениках самостоятельное творческое мышление.

В гимназии у М.В. Нечкиной сформировалось убеждение о ценности первенства научного открытия. С этим тесно связанны такие качества, как:

самоуважение и гордость, присущие ей, как начинающему исследователю. Она замечала в дневнике, что позволяет себе записывать только те мысли, которые пришли только ей самой. При этом она огорчалась, когда находила свои мысли у известных ученых, и испытывала счастье, когда ей удавалось открыть какие-то новые законы, принадлежащие только ей и никому другому. В будущем М.В. Нечкина всегда будет отстаивать авторское право исследователей. Полное непризнание авторитетов в процессе учения, стремление составить собственное независимое мнение о предмете – это проявилось еще во время обучения в гимназии и стало характерной чертой будущего ученого. А отсюда и любовь к спору, научным дискуссиям, которая сохранилась на протяжении всей жизни.

Главной проблемой для М.В. Нечкиной в годы ее становления как ученого был вопрос – чем и как надо заниматься? При этом особенно важно понять, как именно надо заниматься. Поиском и разработкой своей методики научного исследования она занималась на протяжении учебы в гимназии и университете.

Попытаемся проследить этот сложный процесс.

В восьмом классе гимназии Милица Нечкина, задумываясь над этой проблемой, осознавала то, что надо стараться заниматься как можно более вдумчиво, читать медленно и относиться ко всему изученному как можно глубже и серьезнее. Из-за этого во время обучения в университете у нее возникло противоречие: с одной стороны, во время изучения книг у нее было Рудницкая Е.Л. История в человеке // Отечественные архивы. 1997. № 6. С. 94.

мучительное, напряженное желание запомнить все, что она читает. С этим связано чувство безнадежности и тоски, потому что она понимала, что всего запомнить невозможно. С другой стороны, присутствовало убеждение, что запоминать все и не надо, что это вовсе не идеал, к которому надо стремиться.

организации процесса познания. Их итогом станет установление правила концентрации внимания. М.В. Нечкина считала, что если определенный период целостность мысли, то в короткий период можно достигнуть очень многого.

дистанцироваться от университета и начать самостоятельно разрабатывать научные приемы. Заметим, что это был тяжелый период ломки академических установившейся советской власти. Примечательно мнение М.К. Корбута, который оценивал 1918/19 учебный год как «самый нежизненный» год в университете 137. М.В. Нечкину не покидало чувство одиночества во время обучения. Она понимала, что одной в научной работе очень тяжело. В дневниках этого периода она сравнивала себя со слепым щенком, карабкающимся на острые, недосягаемые вершины научной мысли. Ей хотелось, чтобы процесс обучения в университете протекал совсем по-другому, чтобы вокруг нее била ключом научная молодая работа, чтобы каждая новая идея сразу претворялась во многих студенческих головах. Желаемую рабочую обстановку она исследовательский центр в ее фантастическом романе, который она писала в университетские годы.

М.В. Нечкина отмечала, что университет ничего полезного ей не дает, он Очерки истории Казанского университета. Казань: Изд-во Казанского Ун-та, 2002. С. 155.

мешает претворять в жизнь ее самостоятельные научные планы. Она обращала внимание на то, что продольный разрез года, принятый в университете, препятствовал личной научной работе, так как не позволял ей применять правило концентрации внимания, которому она старалась следовать. В связи с этим она писала: «Если же я ежедневно буду заниматься десятью предметами и работать параллельно хотя бы только в двух практических занятиях, то внимание разорвется в клочки, и работа не даст результатов. Главное, она будет мучительно неприятной, не давая цельного впечатления уму... Есть что-то глубоко унизительное в занятиях принудительных. Это рвет и рушит все мои планы, которые сейчас наметились очень определенно. А готовиться и сдавать в два дня не позволяет самолюбие и уважение, нет, я имею право это сказать – любовь к науке»138. Одной из особенностей научной работы, по мнению М.В. Нечкиной, является проблема недостатка времени. С начала 1920-х гг. она изучала вопросы научной организации труда, будучи членом Лиги «Время», заполняла специальные хронокарты сначала для себя, а потом и для своего супруга Д.А. Эпштейна.

Свое отношение к университету М.В. Нечкина откровенно выразила в следующих строках дневника от 27 ноября 1920 г.: «От меня бесконечно далек университет. Боюсь сказать – но я не люблю его... я отношусь с холодной неприязнью к факультету, к профессорам, к манере преподавания и общему его ходу. Первое чувство, которое я испытываю при мысли обо всем этом, это чувство тяжелой скуки и презрения... как это все ничтожно, жалко и ложно, главное ложно. Безграничная радость научного творчества, ясное счастье познания и такое бесконечное богатство возможности в нашей науке – и вдруг...

«Заря жизни». Из казанских дневников М.В. Нечкиной (1917–1924 гг.) // История в человеке… М.: Новый хронограф, 2011. С. 952.

Историко-филологический факультет Казанского университета»139. Сложно определить, с чем именно связано такое отношение М.В. Нечкиной к университету. Выскажем предположение, что на это повлияли несколько университете, работа преподавателей в условиях физического выживания, голод, холод, болезни, необходимость дополнительного заработка. Все это не способствовало творческой научной работе, поэтому ожидания М.В. Нечкиной от университетского обучения не оправдались; в этом утверждении также проявился ее юношеский максимализм.

Разрабатываемый М.В. Нечкиной метод исследования включал и конкретные методические приемы работы с литературой. Она отмечала, что, изучая какую-либо тему, она берет не одну книгу, посвященную ей, а по возможности все главное, что написано по этому вопросу. При этом она замечала, что в силу особенностей своего зрительного восприятия в книгах разного формата, шрифта, бумаги ей легче запоминать то, о чем она читает.

Кроме того, в различных книгах почти всегда есть повторения. Так, сопоставляя мнения разных авторов о проблеме, М.В. Нечкина легче доходила до сути вопроса, составляла собственный взгляд на предмет.

За годы обучения в университете у М.В. Нечкиной окончательно утвердилось отношение к историческому источнику, как к главному носителю информации о прошлом. В личном дневнике она записала 19 ноября 1920 г.:

«Только почувствовала одно мое огромное приобретение в методе работы: я больше всего ценю источник, а не его разработку. Я не могу передать той подавляющей массы счастья и наслаждения, которая сваливается на меня при чтении автобиографии Бенвенуто Челлини или писем Микеланджело. Я очень мало «... Когда я буду «великим» человеком... очень пригодятся мои тетради...» // Отечественные архивы. 1997. № 6. С. 64–65.

привыкла к счастью – оно меня подавляет. Когда сегодня я почувствовала, что нужные мне книги начинают сосредоточиваться на моем столе, я подумала, что едва ли сумею перенести ту огромную массу счастья, которая мне предстоит, и в характеристики, если существуют дневники и письма?»140. Приверженность к источникам, их детальный анализ станет в дальнейшем характерной чертой научного творчества М.В. Нечкиной.

В университетские годы проблема метода исследования стала для М.В. Нечкиной определяющей. Главное, над чем она задумывалась, – это методологические вопросы исторической науки. Она искала новый метод исследования. В дневнике 6 ноября 1919 г. она записала: «Вся трагедия нашей науки состоит в том, что в ней масса противоположных мнений кажется одинаково возможной. В ней есть страшная возможность доказывать и утверждать противоположное. И сейчас же, во время записи, в мысли приходит вопрос о методологическом основании. Прямо тоска по методу поднимается в душе. И главное не по тому методу, который дается профессорами на практических занятиях, а по какому-то другому. Тот метод, который преподносят нам, дает возможность доказать противоположное. Я все это еще очень смутно осознаю, но знаю, что меня не удовлетворяет он, что мне хочется чего-то другого»141. Во время обучения в университете М.В. Нечкина считала себя ученицей профессора русской истории П.Г. Архангельского. Историческую науку в Казанском университете возглавляли профессора Н.Н. Фирсов, М.М. Хвостов, М.В. Бречкевич. Молодое поколение историков было представлено П.Г. Архангельским, И.А. Стратоновым, В.И. Огородниковым, Н.П. Грацианским, С.П. Сингалевичем. Они были учениками М.М. Хвостова и Н.Н. Фирсова, объединяла социально-экономическая проблематика изучения исторического процесса»142, они были носителями новых мыслей, по выражению М.В. Нечкиной. А.Н. Гребенкина проанализировала лекционные курсы П.Г. Архангельского, посвященные историографии, и пришла к выводу, позитивистские воззрения, выраженные в приверженности к теории мирного эволюционизма, что позволило ему встать на позиции экономического материализма» 143. Она обращает внимание на то, что «через тридцать лет в 1954 г., когда повеяло хрущевской “оттепелью”, академик М.В. Нечкина скажет:

Архангельского”» 144. По мнению историографа, за этим стоит признание себя ученицей буржуазного профессора. Сама М.В. Нечкина в 1960-х гг. отметила, что в университете не было ни одного марксистского предмета, ни одного марксиста среди ее учителей145. М.В. Нечкина начала разрабатывать свой метод исследования. Она писала, что для этого ей надо было «надолго с головой уйти в большую, самостоятельную научную работу»146. Такая возможность вскоре представилась.

произошло у М.В. Нечкиной во время написания студенческого конкурсного В.О. Ключевском. Рассмотрим процесс разработки метода исследования на основе дневников начинающего ученого, в которых М.В. Нечкина подробно отразила ход создания своих научных трудов казанского периода.

Очерки истории Казанского университета. Казань: Изд-во Казанск. Ун-та, 2002. С. 167.

Гребенкина А.Н. Научно-педагогическая деятельность М.В. Нечкиной в начале 20-х годов:

автореф. канд. ист. наук. Казань, 1992. С. 12.

Бикташева А.Н. «Заря жизни». Из казанских дневников М.В. Нечкиной (1917–1924 гг.) // История в человеке… М.: Новый хронограф, 2011. С. 930.

Архив РАН. Ф. 1820. Оп. 1. Д. 376. Л. 79.

«... Когда я буду «великим» человеком... очень пригодятся мои тетради...» // Отечественные архивы. 1997. № 6. С. 49–50.

Тема сочинения «Приложение теории экономического материализма к объяснению русской истории в трудах русских ученых: критикоисториографический обзор исторических трудов данного направления и выявление роли последнего в развитии русской науки», предложенная профессором П.Г. Архангельским, очень понравилась М.В. Нечкиной и заинтересовала ее, так как способствовала самостоятельной научной работе.

Главной целью написания сочинения, которую автор сформулировала в дневнике, было не составление ясного мнения о М.Н. Покровском, Н.А. Рожкове историографического исследования. Примечательно, что спустя немного времени М.В. Нечкина поменяла свое отношение к данной теме. Она запишет:

«Очень часто выбор темы ученого, особенно молодого, случаен и эта случайность часто влечет такие, например, дурные последствия, бывающие, хотя, и помимо нее: плохая формулировка темы – ее неточность, вредная широта, скороспелость; последнее очень вредно, значение его – раннее рождение темы, когда она еще не выдвинута процессом всей научной мысли, ибо не готов материал или метод. Эта несвоевременность темы – огромное зло:

прежде всего, сама тема выполняется неудовлетворительно, а затем ее разработка не вытекает, не требуется логическим ходом развития научной мысли. Все три минуса импульс у моей темы»147.

М.В. Нечкина серьезно и скрупулезно отнеслась к изучению источников и литературы, необходимых для написания сочинения. В начале 1920 г. она определилась с исследовательским планом, последовательно воплощая который подошла бы к созданию своего научного труда. «Ступень первая: история культуры, возникновение семьи, рода, собственности, государства, религии.

Ступень вторая: история народного хозяйства… Ступень третья: политическая Архив РАН. Ф. 1820. Оп. 1. Д. 254. Л. 71.

экономия… Ступень четвертая: экономический материализм… Ступень пятая:

русская историография, начиная с Карамзина до современных историков материалистов – Покровского, Рожкова и др. историков. Ступень шестая.

Русские историки – последователи экономического материализма в истории»148.

М.В. Нечкина понимала, что тема – очень сложная. В дневнике она отмечала, что возможно и не дойдет до последней ступени, но где бы она ни остановилась, она многое приобретет в достижении поставленной цели. После завершения изучения трудов на каждой ступени она обязательно составляла отчеты, в которых формулировала результаты своей работы. Пройдя все ступени, М.В. Нечкина записала, что шестая ступень – «в сущности седьмая, потому что занятия русской историей по учебнику Любавского представляют собой отдельную ступень – перед русской историографией»149.

М.В. Нечкина начала писать исследование 19 мая 1920 г. До 23 мая она «написала около 100 страниц, из которых часть вошла в сочинение, часть отвергнута и осталась не причем»150. В результате у нее наступил творческий кризис, его отражение находим в рабочих дневниках. «Вечером резкий перелом настроения – вижу, что тема необъятна... а у меня более или менее закончен один Рожков. Решила поговорить с Архангельским и поставить вопрос так: или я ограничиваю тему одним Рожковым и Покровским, давая вводные главы о состоянии русской историографии, или я не пишу вовсе... Объяснение с Архангельским: он резко против моей формулировки темы. Надо дать характеристику всего направления, читать всего не надо, надо просмотреть главное. Я долго доказывала свое, осталась при своем мнении, решила не писать сочинения»151. Но сила характера и стремление к научному творчеству победили Дневники академика М. В. Нечкиной // Вопросы истории. 2005. № 11. С. 124.

все сомнения, и она продолжила работу над сочинением. При этом, вновь поменяв план, М.В. Нечкина отказалась от детального разбора каждого автора.

Так в творческих поисках и сомнениях рождалась первая монография.

Насколько напряженной, интенсивной была работа над сочинением, показывают июньские записи личного дневника начинающего историка. Не стоит забывать и общественно-политическую ситуацию в стране: гражданскую войну, голод, общую нестабильность. «Я устала буквально до полусмерти...

Часто ужасает... сознание того, что я перехожу от одной книги к другой, роюсь в словарях и журналах, беру справки, не сознавая, почему делаю именно это и в этой последовательности... Потом свершилось даже какое-то странное явление – мой мозг в своем напряжении дошел до такого состояния, когда он перестает сознавать новизну и сравнительную важность воспринимаемого»152. Всегда волнующий вопрос – зачем? – возникает и во время написания исследования.

М.В. Нечкина отметила в дневнике, что ее и без сочинения оставят при университете, а быть профессором она уже и не хочет. Необходимо заметить, что ее настроение достаточно быстро менялось, что связано, прежде всего, с текущей работой над темой. В моменты сомнений и страха, что у нее не получится исследование или ей не хватит времени, она испытывала отчаяние и чувство безысходности. Когда же работа продвигалась по намеченному плану, она переживала истинное счастье и радость. Это характерно и для дальнейшего научного творчества М.В. Нечкиной, что доказывают записи дневника за 1960– 1970 гг. во время написания фундаментальной монографии о В.О. Ключевском.

Второй раз М.В. Нечкина начала писать сочинение 12 июля 1920 г. К началу августа были написаны все главы исследования. А 10 сентября она отметила в дневнике окончание всей работы над своей первой монографией.

«Моя рукопись... завернута мною в белую бумагу и лежит сейчас передо мной «... Когда я буду «великим» человеком... очень пригодятся мои тетради...» // Отечественные архивы. 1997. № 6. С. 56.

удивительно изящным свертком. На ней написан адрес..., тема и девиз: “Слова и М.В. Нечкина выразила свое отношение к историческому факту, как самому драгоценному элементу исторического знания. На титульном листе была запись «Посвящаю дяде Лене», которая сохранилась и на опубликованной книге.

Намного позже, в начале 1960-х гг., когда М.В. Нечкина была обвинена в пропаганде троцкизма на основании этой работы, она написала, что «”Дядя Леня” – не реальное лицо, а персонаж художественного произведения, моего собственного утопического романа о будущем, который я тогда сочиняла. Дядя Леня – коммунист, великий ученый будущего. Он объединил вокруг себя большой коллектив ученых и открыл способ ликвидировать неравенство природных способностей людей. Оказывается, любой малоспособный к учению и искусству человек… в настоящем смысле талантлив. Только надо особыми научными способами выявить это в нем. Наука может раскрыть его доступными» 154. Насколько глубоко прочувствовано, личностно значимо для М.В. Нечкиной было ее первое большое научное исследование, показывает запись дневника. «Я сижу за столом... Справа и слева – две огромные баррикады книг, скопившихся почти за девять месяцев непрерывной, ожесточенной, сумасшедшей работы. Кроме книг, груды тетрадок, заметок, около семи папок заметок, вызванных этой работой... Я долго-долго сидела перед ним, трогая, гладя, больше просто смотря. Сердце бьется, но так светло и спокойно звучат в моей душе могучие... звуки какой-то неведомой миру симфонии»155. Эти отличительные черты проявятся в дальнейшей работе историка.

«Заря жизни». Из казанских дневников М.В. Нечкиной (1917–1924 гг.) // История в человеке… М.: Новый хронограф, 2011. С. 963.

Архив РАН. Ф. 1820. Оп. 1. Д. 367. Л. 80.

«... Когда я буду «великим» человеком... очень пригодятся мои тетради...» // Отечественные архивы. 1997. № 6. С. 61.

университете для подготовки к профессорскому званию, в состав ее «аспирантской» программы вошла тема «В.О. Ключевский как социолог».

Немного позже она поставила цель написать о нем монографию, которая в г. была завершена. Процесс работы над монографией М.В. Нечкина подробно изложила в своих дневниках. Кратко представим его для того, чтобы показать, что метод создания научного труда в целом остался прежним, но появились и некоторые изменения.

В апреле 1922 г., следуя своему принципу концентрации внимания, М.В. Нечкина начала изучать тему «В.О. Ключевский». Свою методику работы она описала следующим образом: «Каждую главу “Курса” я внимательно прочитываю, на внешних полях обозначая план, на внутренних делая социологические и стилистические заметки. Потом я подробно письменно В.О. Ключевского она исследовала научную литературу, посвященную ему. При этом некоторые работы также подробно конспектировала.

Не пропуская ни дня, М.В. Нечкина изучала книги В.О. Ключевского. Она законспектировала все главы «Курса», подробно прочитала «Древнерусские жития святых как исторический источник», «Боярскую думу», «Историю сословий», «Сказания иностранцев» и сделала заметки. Летом историограф усложнила метод работы, теперь кроме написания конспекта, М.В. Нечкина мысленно или даже вслух рассказывала, формулировала основные мысли работы. Она делала это для того, чтобы преодолеть излишнюю связанность заметками и конспектами и сосредоточить всю работу в голове. Это было новым по сравнению с работой над студенческим сочинением.

Насколько М.В. Нечкина была погружена, сосредоточена на изучении творчества В.О. Ключевского, показывает приснившийся ей сон, который она описала в личном дневнике 10 июля 1922 г. «Сегодня видела во сне Ключевского – изумительно ярко и живо. Будто бы библиотека, но не наша, университетская, а какая-то другая. Ключевский – седенький, в крылатке за “прилавком” – и я рядом. Я ищу что-то относительно житий святых и не могу найти. Он начинает помогать мне, усиленно роется в словарях, отчеркивает места,... объясняет. “Вы меня простите, Василий Осипович, что я Вас так затрудняю”. А он деловито и просто, как-то мимоходом, не глядя на меня, отвечает: “Что Вы, что Вы... Я всегда рад Вам помочь...” И вместе роемся, разговариваем... Я говорю ему: “Я, Василий Осипович, до корня хочу дойти...” А он отвечает: “Ну, это едва ли...” и прибавляет через несколько секунд: “Хотя М.В. Нечкина конспектировала, прочитывала, просматривала большое количество книг. После этого она систематизировала свои заметки, составляла свой взгляд на проблему и разрабатывала план научного труда. Задуманная монография «Ключевский как социолог» или «Ключевский как предшественник экономического материализма», или «Место Ключевского в общей эволюции русской исторической мысли» была написана меньше чем за полгода.

Знаменитая карточная система М.В. Нечкиной возникла именно в начале 1920-х гг. Как вспоминает ее аспирант Я.А. Ярославцев, своих учеников она учила работать над темой таким образом. «Как соберется много материала из разных книг… классифицируйте его по отделам… Собранные карточки могут привести к решению изменить названия ранее намеченных отделов или создать новые. Меняйте, переставляйте…»; «Последний этап работы обычно дает большое удовлетворение – он все окончательно приводит в ясность, делает результаты работы отчетливыми, ощутимыми»158.

Таким образом, мы можем отметить, что в начале 20-х гг. XX в.

происходит оформление исследовательского метода М.В. Нечкиной с точки зрения создания научных работ (отвечает на свой вопрос – как надо изучать?).

Разработкой своего метода она занималась во время работы над своей первой и второй монографией. В дальнейшем научном творчестве историка находим ту же методику работы над исследованием.

Для казанского периода жизни М.В. Нечкиной характерно увлечение теоретической и практической психологией, психологией художественного и научного творчества. Примечательно, что, уже будучи профессорским стипендиатом по истории, она мучилась сомнениями в правильности выбора своего направления в науке. С увлечением психологией у М.В. Нечкиной связана личная история. Как показывают дневниковые записи, она была влюблена в декана медицинского факультета Казанского университета, Григория Яковлевича Трошина. А.Н. Бикташева отмечает, что увлечение М.В. Нечкиной Фрейдом и психоанализом в казанский период позволит ей в будущих своих работах создавать яркие, живые портреты исторических личностей159.

Серьезным уроком для начинающего историка стала реакция научного сообщества на ее первую опубликованную монографию. Подробнее об этом мы напишем во второй главе. Здесь обратим внимание на влияние данного фактора на последующее научное творчество М.В. Нечкиной. Так как ее студенческое сочинение было высоко оценено Советом историко-филологического факультета Ярославцев Я.А. Милица Нечкина: литературно-психологический очерк. М.: Новый хронограф, 2010. С. 16.

Бикташева А.Н. «Заря жизни». Из казанских дневников М.В. Нечкиной (1917–1924 гг.) // История в человеке… М.: Новый хронограф, 2011. С. 932.

Казанского университета, она никак не ожидала разгромных рецензий, появившихся несколько позже. Особенно отметим рецензию В.Т. Дитякина, «ортодокса» марксизма в Казани, автора работы «Творческий облик Карла Маркса»160 (он был еще и любимым человеком М.В. Нечкиной). В.Т. Дитякин буквально разгромил первую монографию начинающего историка. В тезисах рецензии он указал, что данная работа имеет громадное значение для начинающих ученых, поскольку показывает, как не следует работать, и порекомендовал М.В. Нечкиной «сначала хорошенько изучить азбуку научной исторической работы, и поскорее покинуть сделанную ею “первую ступень”, ибо она оказалась в корне гнилой и с нее не только никуда не взберешься, а Я.А. Ярославцева, одного из последних аспирантов М.В. Нечкиной, когда в начале 1980-х гг., разыскав ее первую монографию, он принес ее научному руководителю и попросил подписать, от чего М.В. Нечкина наотрез отказалась, мотивировав это тем, что книга не принесла ей успеха 162.

Начало нового московского периода жизни М.В. Нечкиной связано с именем М.Н. Покровского. Как справедливо считает Е.Л. Рудницкая, ее восприятие М.Н. Покровского как ведущей фигуры русской историографии, приверженность его теоретическим установкам, увлеченность его личностью сыграли значительную роль в ее научном становлении163. Рассмотрим подробнее их взаимоотношения.

Личное знакомство М.В. Нечкиной с М.Н. Покровским, согласно ее дневникам, произошло в 1923 г. В ноябре этого года она приняла участие в работе Первого всероссийского съезда научных работников в Москве в качестве Там же. С. 931.

Дитякин В. Пустая ученость // Казанский библиофил. 1923. № 4. С. 183.

Ярославцев Я.А. Милица Нечкина: литературно-психологический очерк. М.: Новый хронограф, 2010. С. 48.

Рудницкая Е.Л. История в человеке // Отечественные архивы. 1997. № 6. С. 102.

делегата от Казани. В связи с этим интересна записка М.Н. Покровского 1923 г.:

«Из всех людей “в области гуманитарии” М.В. Нечкина наиболее честная. P.S.

Считаю нужным к этому еще добавить, что и много-много знающая» 164.

В 1924 г. М.В. Нечкина переехала в Москву и поступила на историческое отделение Института красной профессуры (в качестве вольнослушателя). В 1960-х гг. М.В. Нечкина отмечала, что учиться в ИКП было для нее большой честью, «всего трое беспартийных историков было допущено в ИКП и я была в их числе» 165. Современники утверждали, что М.В. Нечкина была любимой ученицей М.Н. Покровского. Ее отношение к нему с течением времени претерпевает коренное изменение. В 1929 г. М.В. Нечкина записала в дневнике:

«Вчера встретила в Центрархиве на лестнице свою любовь – последнюю в жизни, наверное, любовь. Идет по-стариковски, согнулся, видимо, трудно по ступенькам. Мы ласково поздоровались, ласково обоюдно»166. Но уже в 1932 г.

ее мнение о М.Н. Покровском совсем другое, происходит переоценка:

«Покровский – человек, которого я так любила, – оказался лжецом и самым подлым лицемером»167. Происходит крах ее восприятия образа учителя, о чем свидетельствуют личные документы М.В. Нечкиной. Связано это было с так называемой «Историей с примечаниями», когда в «Правде» был опубликован одноименный фельетон Г. Рыклина на подготовленные к печати Нечкиной «Записки декабриста Н.И. Лорера» с критикой издания и примечаний к нему.

Редактором издания значился М.Н. Покровский. В письме руководителю издательства А.Б. Халатову он отказался от редакторства, аргументировав это тем, что никогда этих записок не редактировал, глупых нечкинских примечаний и введения даже не видел168. М.В. Нечкина очень эмоционально переживала История в человеке… М.: Новый хронограф, 2011. С. 103.

Архив РАН. Ф. 1820. Оп. 1. Д. 376. Л. 79.

Дневники академика М.В. Нечкиной // Вопросы истории. 2005. № 3. С. 134.

Архив РАН. Ф. 1820. Оп. 1. Д. 250. Л. 75об.

История в человеке… М.: Новый хронограф, 2011. С. 112.

случившееся, она написала письмо помощнику М.Н. Покровского В.О. Овсянникову: «Мне кажется, что я должна вырвать из своей жизни целую пачку страниц, вырвать и выбросить. И все кажется другим – и лестницы Комакадемии, и книги, и полки, и работа моя вся. Прямо не знаю, как пережить это»169. В своем рабочем дневнике она отметила, что все документы сохранила и сложила в конверт с надписью «Дело о глупости и безграмотности фельетониста Рыклина и о подлости и лицемерии историка Покровского», который положила в дневник. Документов найти в ее личном фонде не удалось. Это еще один своеобразный этап в становлении М.В. Нечкиной как ученого.

11 апреля 1932 г. М.Н. Покровский умер, М.В. Нечкина не пошла на похороны, и на просьбу редакции журнала «Каторга и ссылка» написать некролог ответила отказом. Но в начале 1933 г., будучи ученым секретарем Библиографической комиссии Института истории Коммунистической академии, она отметила, что отсутствуют сборники в честь выдающегося ученого М.Н. Покровского и охарактеризовала его как центральную, ведущую фигуру в советской исторической науке 170.

Несомненно, М.Н. Покровский как личность и ученый оказал большое влияние на формирующегося советского историка М.В. Нечкину, что прослеживается в ее работах 1920–1930 гг. Обратим внимание на доклад «Л. Троцкий как историк: место Л. Троцкого в школе экономического материализма. По поводу его книги “1905” и о полемике о ней Троцкого с Покровским» и статью «Гегельянская “окаменелость” (В связи с книгой Л. Троцкого “1905”. М. 1922, изд. 2-е)» М.В. Нечкиной, в которых она рассматривает полемику М.Н. Покровского с Л.Д. Троцким и встает на сторону первого. Как считает Е.Л. Беленький, в те годы для нее, убежденной последовательницы Покровского, были значимы не только содержательная суть их спора, но и то, что взгляды Троцкого противоположны концепции М.Н. Покровского171. Отметим, что это был 1923 г., М.В. Нечкина еще жила в Казани и лично не была знакома с ученым, поэтому утверждать, что она была убежденной его последовательницей, было бы преувеличением. Скорее, Л.Д. Троцкий воспринимался ею как представитель «старой школы», не случайно в своей статье она нашла в его концепции черты отмирающей гегельянской теории надклассового государства. Напротив, М.Н. Покровский, как историк, олицетворял в ее понимании главу новой школы «экономического материализма» русской историографии, изучением которой она была увлечена в казанский период творчества, поэтому он как ученый вызывал у нее больше симпатии. В научных работах М.В. Нечкиной 1920-х гг. после переезда в Москву влияние концепций М.Н. Покровского особенно велико, что признает и сама она в более поздних статьях, опубликованных в сборнике «Против исторической концепции М.Н. Покровского». Но это лишь один аспект влияния историка на М.В. Нечкину. По мнению Я.А. Ярославцева, помимо знаний и профессиональных навыков, она многому научилась у М.Н. Покровского, например, удерживать свои научные позиции, а именно, блистательному умению лавировать и приспосабливаться, наносить чувствительные, иногда неоправданно резкие удары своим оппонентам172. В связи с этим обратим внимание на строки М.В. Нечкиной, в которых она признавала влияние М.Н. Покровского на нее и на всех советских историков: «Он, конечно, далеко не “мертв”, поскольку в формировании каждого из нас, как историка, есть доля его работы» 173. О влиянии концепции М.Н. Покровского на историографические Ярославцев Я.А. Милица Нечкина: литературно-психологический очерк. М.: Новый хронограф, 2010. С. 29.

Нечкина М.В. Вопрос о М.Н. Покровском в постановлениях партии и правительства 1934– 1938 гг. о преподавании истории и исторической науке (к источниковедческой стороне темы) // Исторические записки. Т. 118. М.: Наука, 1990. C. 233.

взгляды М.В. Нечкиной подробнее будет сказано во второй главе.

В контексте дальнейшего научного творчества М.В. Нечкиной особый интерес представляет процесс становления ее отношения к марксизму, который протекал не просто. Предрасположенность М.В. Нечкиной к этой идеологии имела глубинные корни. В раннем детстве, во время 1905 г., она сочиняла революционные стихи и записывала свои впечатления о революции174. В гимназии она увлеклась социализмом, начала его изучение. В связи с этим вызывают интерес ее воспоминания о первой встрече с социалистами. «Я слушала, как зачарованная. Чем-то таким новым и смелым пахнуло на меня из этих речей. Я в первый раз в своей жизни услышала, а не прочла, новые речи, увидела, а не представила, не изобрела своей фантазией новых людей... Я говорила так, как никогда не говорила. До сих пор не могу опомниться и ясно осознать – жизнь это была или только сон» 175. Но, несмотря на восторженность, у Милицы Нечкиной сразу проявился трезвый взгляд исследователя. В дневнике она отметила, что читает работы о социализме, написанные его сторонниками, а ей бы хотелось услышать противоположное мнение о данном течении мысли.

Отметим еще один курьез, как сама назвала его М.В. Нечкина в записи личного дневника от 13 июля 1916 г. В начале изучения социализма ее долго ставило в тупик часто встречающееся имя Маркса. Она даже путала его с издателем М.В. Нечкину интересовал главный вопрос: кем является К. Маркс по своим экономическим убеждения, она думала, что если он написал «Капитал», значит он капиталист. Обратившись к энциклопедическому словарю, она нашла косвенный ответ на этот вопрос, там упоминалось, что Маркс был другом Энгельса, который был социалистом. М.В. Нечкина пришла к выводу, что и «... Когда я буду «великим» человеком... очень пригодятся мои тетради...» // Отечественные архивы. 1997. № 5. С. 82.

Маркс – социалист. В этой же записи, по определению Е.Р. Кураповой, находится пророческая фраза будущего ученого: «Влияние моего знакомства с социализмом скажется, как мне думается, после особенно сильно»176.

Во время написания студенческого сочинения М.В. Нечкина изучала теорию экономического материализма. В самом начале работы в отдельной тетради она изложила, что уже знает по теме, а именно: «В области экономического материализма я знаю следующее: основатель этого направления, Маркс, дает изложение своих воззрений во многих трудах, … Я знаю, что главной мыслью направления является положение, что формы, в которые выливается жизнь общества обуславливается его экономическим развитием и след. соотношением имеющихся в нем классов. Знаю, что в числе последователей Маркса числится Энгельс и многие другие, имена которых смутны для меня. Больше ничего не знаю “сознательно”»177. Отношение М.В. Нечкиной к теории экономического материализма отражено в дневниковой записи, в которой она отметила, что после знакомства с экономическим материализмом для нее открылся в истории целый мир, она наконец-то поняла, что такое процесс, и увидела его там, где раньше видела пустоту или личность.

В конце 1919 – начале 1920 гг. после прочтения работы Липперта «История культуры» М.В. Нечкина записала: «Я убедилась в неизбежности основывать все данные о формах обществ на экономическом базисе, чего Липперт не делает и что приводит все его сведения в несистематизированную груду фактов» 178.

В 1920 г. вышла статья М.В. Нечкиной «Взгляд Маркса и Энгельса на историю: (Исторический материализм)». Заметим, что в данной работе она употребляет термин «исторический материализм». В личном дневнике, в записи Курапова Е.Р. Дневники академика М.В. Нечкиной как исторический источник // Вопросы истории. 2006. № 8. С. 137.

Архив РАН. Ф. 1820. Оп. 1. Д. 254. Л. 27.

от 6 ноября 1919 г., исследователь, наметив план своей работы над студенческим сочинением, подчеркивала необходимость изучать теорию исторического материализм» встречаются как исторический материализм, так и экономический материализм179.

Таким образом, в казанский период творчества начинающий ученый использовала оба термина: и «экономический» и «исторический материализм», это свидетельствует о том, что она их не различала. Лишь после выхода разгромной рецензии В.Т. Дитякина на ее первую опубликованную монографию «экономический материализм», заменив его «историческим материализмом»

или «марксизмом».

В связи с этим приведем точку зрения И.Л. Беленького, который считает, что в период написания первой монографии «понятие “экономический материализм” имеет у М.В. Нечкиной двоякий смысл. С одной стороны, “экономический материализм” для нее оказывается если не синонимом, то очень близким… “историческому материализму”. И в этом она почти точно следует М.Н. Покровскому, который… декларировал и различие этих понятий, и их материализма” как очень широкую систему представлений об “экономическом монизме” и роли экономического фактора в истории»180. С этим мы не можем Там же. Л. 37, 50.

Беленький И.Л. Книга М.В. Нечкиной «Русская история в освещении экономического материализма: (историографический очерк)» (Казань, 1922) // История в человеке… М.:

Новый хронограф, 2011. С. 19.

П.Г. Архангельским – «буржуазным ученым», поэтому и формулировка была такая – экономический материализм, который рассматривался как синоним марксизма. На рубеже 10–20-х гг. XX в., когда студентка М.В. Нечкина изучала материал и писала свою работу, указанная формулировка была общепринятой.

Например, в работах М.Н. Покровского, признанного в те годы лидера исторической науки, также использовалось понятие «экономического материализма». В период написания работы 1919–1920 гг. и некоторое время после М.В. Нечкина не различала экономический материализм и исторический материализм и не относила себя к последователям марксизма, тем не менее ее интересовала данная теория. В 1923 г. в работе «Взгляд В.О. Ключевского на роль “идей” в историческом процессе» находим первое определение себя как последователя экономического материализма. Она писала: «Едва ли найдется последователь экономического материализма, который бы, работая над русской историей, не имел бы на своем столе книг Ключевского. Но идейно, философски, – мы с ним уже порвали»181. Обратим внимание на предположение И.Л. Беленького, которое заключается в том, что интерес начинающего ученого к экономическому материализму, «к его схематизму и однозначности, ко всему тому в нем, что требует от исследователя жестко рационального подхода, – был для М.В. Нечкиной еще и своеобразным “инструментом” выстраивания, конструирования своей личности в направлении противоположном тому в себе, что в дневниках она именовала “третьим миром”, то есть теоретическая работа в области историографии оказывается своего рода психоаналитической корректировкой собственного “Я”, стремлением к рационализации собственного Нечкина М.В. Взгляд В.О. Ключевского на роль “идей” в историческом процессе (Из работ о предшественниках экономического материализма в русской историографии) // Красная новь. 1923. № 5. С. 202.

жизненного мира»182. В дневниках М.В. Нечкиной довольно часто встречаются записи, косвенно подтверждающие это высказывание. В доказательство приведем запись дневника от 2 марта 1920 г.: «Из изучения Маркса родилось у меня одно намерение, которое “на первый слух” звучит очень странно: надо внести в свою жизнь больше элемента сознательности» 183.

Как мы уже писали, после выхода разгромной рецензии В.Т. Дитякина, где он указал на то, что никакой теории «экономического материализма» ни Маркс, ни Энгельс не знали, М.В. Нечкина перестала употреблять данный термин.

Несомненно, на это повлияло и ее собственное изучение трудов теоретиков марксизма. И уже в отчете о разработке темы «В.О. Ключевский и его место в развитии русской исторической мысли», написанном в сентябре 1923 г., М.В. Нечкина заменила слова «школа экономического материализма» на слова «марксистская школа русской историографии».

Все же ее отношение к марксизму не было однозначным. Примерно в это же время, изучив ряд научных и литературных работ, она записала в дневнике:

«Снова мои марксистские муки», «Боже, до чего убого в науке все то, что исходит от марксизма!»184. А от знакомства с первыми номерами журнала «Вестник Социалистической академии» (ноябрь 1922 – январь 1923 гг.), в которых утверждалось, что лишь марксизм делает общественные науки науками, у нее осталось очень тяжелое впечатление. Как нам кажется, наряду с объективными причинами изменение ее отношения к марксизму связано с увлечением личностью и творчеством М.Н. Покровского, о чем косвенно свидетельствуют дневниковые записи за 1929 г. М.В. Нечкина сделала Беленький И.Л. Книга М.В. Нечкиной «Русская история в освещении экономического материализма: (историографический очерк)» (Казань, 1922) // История в человеке… М.:

Новый хронограф, 2011. С. 20.

«Заря жизни». Из Казанских дневников М.В. Нечкиной (1917-1924 гг.) // История в человеке… М.: Новый хронограф, 2011. С. 958.

Дневники академика М.В. Нечкиной // Вопросы истории. 2005. № 1. С. 127.

эпиграфом к тетради слова В.А. Маяковского: «Пролетарии приходят к коммунизму низом, низом шахт, серпов и вил. Я с вершин поэзии бросаюсь в коммунизм, ибо нет мне без него любви»185. Далее из тетради дневника вырваны практически все страницы, остались только посвященные ее любви к М.Н. Покровскому. В начале 1931 г. старший научный сотрудник Института истории Комакадемии М.В. Нечкина, редактируя статьи для первого издания Большой Советской энциклопедии, записала следующие: «Пришла в ужас! Это просто никуда не годится, марксизм и не ночевал! Придется писать самой...»186.

Однако в том же 1931 г. она не пошла на демонстрацию, посвященную 14-летию Я.А. Ярославцева, бывшего аспиранта М.В. Нечкиной, об искренности ее отношения к политическому режиму. Он пишет, что, как представитель слоя советской интеллигенции, первоначально она восприняла идеи социализма, как одни из (в ряду других) значительных идей. Но со временем ситуация менялась, что было обусловлено установлением жесткого политического режима и принятием единственно верной марксистской идеологии, в которую советская интеллигенция, по мнению Я.А. Ярославцева, влюблялась, заставляла себя влюбиться. Он считает, что десятилетия тотальной пропаганды в сочетании с отсутствием достоверной информации о положении дел в государстве, с отрывом от европейской общественной мысли, а также всепоглощающий страх, желание приспособиться, выразить полное согласие обусловили данный феномен. Но при этом он отмечает, что «в социально-психологическом плане момент не прост (слишком на многое приходилось закрывать глаза, слишком о многом не думать), поэтому пережившие его, перешагнувшие сию... то ли канаву, то ли бездну... оценивали мир... под иным, своеобразным углом зрения. В Дневники академика М.В. Нечкиной // Вопросы истории. 2005. № 3. С. 140.

Дневники академика М.В. Нечкиной // Вопросы истории. 2005. № 5. С. 129.

Там же. С. 139.

общении с М.В. это сильно чувствовалось»188. Согласимся с автором. В доказательство обратим внимание на двусмысленную запись М.В. Нечкиной в дневнике 10 февраля 1947 г., которую она озаглавила «Мое мнение о выборах 1947 г. и о наших выборах вообще». Сначала она поражает своей категоричностью – «явление, называемое у нас выборами, не является «выборами», оно представляет собою нечто другое»189, но потом автор дополняет – «наши выборы это утверждение народом кандидата, предложенного диктатурой. Это условно называемое выборами явление безусловно существует уже десять лет (1937–1947), и существует в силу сложных исторических причин и с безусловного согласия народа»190. И далее рассматривает нарушения тайны голосования на выборах. Она пишет, что, по логике, в кабину необходимо заходить только тем, кто хочет проголосовать «против» – зачеркнуть предложенную кандидатуру, таким образом, «тайна выборов летит к чертям»191.

Но на практике все оказалось по другому: люди, голосующие «за», также заходили в кабины. В итоге исходя из своих рассуждений и практических наблюдений, М.В. Нечкина пришла к выводу, что «тайне голосования нанесен огромный ущерб… Практически, тайна голосования почти что отменена… Однако, практически же сам народ охраняет и реализует частичную тайну – иногда заходя в кабины для голосования за и всегда заходя для голосования против… Отсюда все-таки отстаиваю свое положение: если бы народ захотел не утвердить предложенного ему кандидата и изменить даже форму, у нас установившуюся, – ему достаточно для этого провести 5-сантиметровую карандашную линию в той кабине, куда он не боится заходить. Кажется, не Ярославцев Я.А. Милица Нечкина: литературно-психологический очерк. М.: Новый хронограф, 2010. С. 58-59.

Архив РАН. Ф. 1820. Оп. 1. Д. 251. Л. 34об.

Дневники академика М.В. Нечкиной // Вопросы истории. 2005. № 7. С. 133.

трудно!»192.

Е.Л. Рудницкая высказала мнение, что остается открытым вопрос, насколько органичной при критическом восприятии М.В. Нечкиной чужих идей стала ее абсолютная приверженность в последующие годы марксизмуленинизму, не только в его общеидейной и методологической ипостаси, но и в отношении безусловного принятия конкретных концепционных трактовок тех или иных исторических явлений, сюжетов193. Особенно это интересно проанализировать в сталинское время. Никакой гармонии у нее со сталинским режимом не было. Была лишь имитация, что доказывает множество фактов из ее биографии.

Важным историографическим фактом эпохи было совещание историков в ЦК партии в 1944 г., задачей которого со стороны власти было выяснить взгляды ученых и дать им новые идеологические установки, а со стороны историков – прояснить, кто высказывал верную точку зрения на различные исторические вопросы. В ходе совещания исследователи разделились на три группы. Первая – Тарле, Аджемян, Яковлев, Пичета, они были сторонниками дальнейшего отхода от марксизма, оправдывали завоевательную политику царизма, отрицательно оценивали восстания, направленные против российской власти, отмечали единение государства и народа. Вторая – Панкратова, Нечкина, Бахрушин, Сидоров, Генкина, Базилевич, Рубинштейн, Волин, Державин. Как пишет А.М. Дубровский, «эта группа бывших “красных профессоров” и “старых специалистов”, принявших те идеи, которые власть внедряла в историческую науку в 1930-е гг. с их же помощью. Они стремились… сохранить объективность в освещении русской истории. Поэтому им были чужды безмерное превозношение достижений русской культуры и отрицание влияния на нее со стороны Запада, идеализация исторических деятелей России, полное Архив РАН. Ф. 1820. Оп. 1. Д. 251. Л. 15–16.

Рудницкая Е.Л. История в человеке // Отечественные архивы. 1997. № 6. С. 97.

оправдание имперской политики»194. Третья – Волгин, Толстов, Ефимов, Минц, Городецкий. Они представляли среднюю позицию в дискуссии, выступали как против возрождения дореволюционных имперских ценностей, так и против воззрений, утвердившихся в исторической науке в 1930-х гг., а по сути, готовы идеологических установок власти.

Таким образом, позиция «красных профессоров», к которым относим М.В. Нечкину, была позицией марксиста-ортодокса образца 1930-х гг., которая к середине 1940-х гг. не совпадала с позицией власти. В идеологической политике партии произошел очередной поворот, наметилась тенденция возвеличения положительной оценки западноевропейских влияний на Россию, утверждение формулы «наименьшего зла» по отношению к присоединенным к Российской империи народам, которая в начале 1950-х гг. трансформировалась в формулу «абсолютного М.В. Нечкиной движения Шамиля, в 1951 г. она написала письмо «К вопросу о формуле “наименьшее зло”» в редакцию журнала «Вопросы истории»196, в котором обращала внимание на положительные последствия присоединения к России других народов.

М.В. Нечкина активно поддержала решения XX съезда КПСС, осудившие культ личности Сталина. В серии статей она открыто выступила против культа личности, показав, насколько негативно он повлиял на развитие исторической науки в СССР. С другой стороны в этих статьях она отмечала заслуги Дубровский А.М. Историк и власть: историческая наука в СССР и концепция истории феодальной России в контексте политики и идеологии (1930–1950-е г.) Брянск, 2005. С. 469– 470.

Там же. С. 489, 597.

Нечкина М.В. К вопросу о формуле «наименьшее зло» // Вопросы истории. 1951. № 4. С.

М.Н. Покровского в становлении марксисткой науки. В архивных документах М.В. Нечкина высказалась еще более определенно. Сохранились тезисы ее выступления 21 декабря 1962 г. на заседании Научного совета по проблеме «История исторической науки», в которых она пишет, что «разрабатывались преимущественно обобщения Сталина. Был закрыт доступ творческому поиску.

Спускались сверху готовые выводы… Одно из последствий культа – разрыв между историком и методологией. Историкам не полагалось заниматься историческим материализмом»197. А уже на Историографической сессии 04.02.– 05.02.1963 г. она подробно остановилась на теме «Культ личности Сталина и его влияние на развитие исторической науки», выделив в ней исследовательские тормозящее воздействие культа. Когда с какого времени стал культ личности Сталина влиять на ист. науку. В чем это выразилось? Можно ли обозначить известные факты (периоды) в воздействии культа на науку? Какими методами начетничество? 1) Как было проведено умаление роли Ленина, роли масс и партии в истории нашей страны и искажавшую историческую истину превознесение роли Сталина. 2) Как распространился немарксистский подход – субъективизм и произвол в оценке исторических событий и деятелей… 4) Как ослабился и видоизменился марксистский социологический подход к явлениям, ослабились или замкнулись на круге закостеневших тем методологические научные интересы историков?... 5) Какие потери в людях, в кадрах в силу беззаконий культа личности понес исторический фронт? 6) Как затормозилось изучение истории советского общества и истории Партии?»198. М.В. Нечкина отметила, что приведенный перечень проблем – лишь примеры и задача исследователя этой темы – добиться полноты перечня. Вызывает интерес и ее Архив РАН. Ф. 1820. Оп. 1. Д. 368. Л. 254.

Архив РАН. Ф. 1820. Оп. 1. Д. 368. Л. 287–294.

запись относительно борьбы с космополитизмом. «”Космополитизм” … сопровождал вторую волну сталинских расправ, – 1947–50 гг. и служил их идеологией»199. С другой стороны, для реабилитации М.Н. Покровского в начале 1962 г. она подготовила доклад, прочитанный 7 февраля на заседании группы истории исторической науки в Институте истории АН СССР. Потом и статью «Вопрос о М.Н. Покровском в постановлениях 1934–1938 гг. о преподавании истории и исторической науке (к источниковедческой стороне вопроса)», которая была опубликована лишь в 1990 г. (подробнее об этом см. во второй главе нашей диссертации).

Теоретической базой научных трудов М.В. Нечкиной, несомненно, был марксизм в его советском варианте. Несмотря на то, что концепция российской истории в советский период менялась, основные черты теоретической схемы оставались неизменны, они заключались в базисно-надстроечным подходе к общественной жизни, выпячивании роли классовой природы исторических явлений и классовой борьбы в истории, гипертрофированном представлении о значении экономики200.

Таким образом, мы рассмотрели процесс становления М.В. Нечкиной как исследователя науки в казанский и московский периоды ее жизни. В Казани начинающий историк разрабатывала свою методику создания работ. Главный вопрос, который ее интересовал во время обучения в гимназии, – как надо изучать? Постепенно М.В. Нечкина сформулировала правила и приемы работы с информацией, а именно, правило концентрации внимания, признание исторического источника главным носителем исторической информации, монографического характера, выработала собственное научное кредо. В Архив РАН. Ф. 1820. Оп. 1. Д. 366. Л. 138.

Дубровский А.М. Историк и власть: историческая наука в СССР и концепция истории феодальной России в контексте политики и идеологии (1930–1950-е г.) Брянск, 2005. С. 781.

университете этот вопрос трансформировался в размышления о методологических основаниях исторической науки и поиски нового метода, так как традиционные черты исторического знания, преподносимые преподавателями, ее не удовлетворяли. Этим объясняется ее повышенное внимание к теме экономического материализма. С другой стороны, интерес М.В. Нечкиной к экономическому материализму связан со стремлением упорядочить свой внутренний мир. При этом в казанский период встречаются противоречивые оценки историографа марксистской теории. В то же время, при работе над первой и второй монографией оформилась исследовательская методика М.В. Нечкиной, впоследствии знаменитая карточная система.

Московский период становления историка связан с именем М.Н. Покровского.

Как мы считаем, именно ее увлеченность личностью и творчеством ученого оказала значительное влияние на ее отношение к марксизму. С конца 1920-х гг.

власть начала ужесточать политику по отношению к интеллигенции, в этих условиях доступ к свободному творчеству был закрыт. Окончательно это стало понятно после разгрома школы М.Н. Покровского и репрессий 1930-х гг., которые затронули семью М.В. Нечкиной. Несмотря на это, историки работали и развивали советскую историческую науку. Показательна ситуация с докладом М.В. Нечкиной «Почему Россия позже других стран вступила на путь капиталистического развития», произошедшая в 1941 г. Ученые продолжали размышлять. В связи с этим отметим мнение историка о советских выборах, помещенное в дневнике в 1947 г. В период культа личности всем приходилось Примечательно, что с началом оттепели меняются оценки деятельности Сталина и творчества М.Н. Покровского.

Глава II. Историографические представления М.В. Нечкиной На протяжении всего научного творчества М.В. Нечкина занималась разработкой теории и методологии историографии. Рассмотрим, как она определяла предмет, источники, функции, понятие «историографический факт», метод историографии на разных этапах. Источниками нам послужили ее работы и архивные материалы201.

В первой монографии, написанной в 1920 г. и опубликованной в 1922 г.

под названием «Русская история в освещении экономического материализма (историографический очерк)», М.В. Нечкина сформулировала теоретические проблемы историографии на современном этапе. Молодой ученый отметила проблему неопределенности предмета историографии, что приводило к смешиванию ее с источниковедением. В связи с этим она определила предмет источниками, а их обработкой, исследованием, – и, прямее всего, автором этого исследования, как историком и как философом истории, затем расположив эти исследования во времени, историография рисует общую картину развития исторической науки, – смену различных школ и течений, результаты Архив РАН. Ф. 1820. Оп. 1. Д. 68, 93, 254, 366, 368. Нечкина М.В. Русская история в освещении экономического материализма (историографический очерк). Казань:

Государственное изд-во, 1922. Нечкина М.В. Отчет о разработке темы «В.О. Ключевский и его место в развитии русской исторической мысли» // История в человеке… М.: Новый хронограф, 2011. С. 74-80. Нечкина М.В. Наука русской истории // Общественные науки в СССР 1917–1927 г. / под. ред. В.П. Волгина, Г.О. Гордона, И.К. Луппола. М.: Работник Просвещения, 1928. С. 126–162. Нечкина М.В. О периодизации истории советской исторической науки // История СССР. 1960. № 1. С. 77–91. Нечкина М.В. К итогам дискуссии о периодизации истории советской исторической науки // История СССР. 1962. № 2. С. 57–78.

Нечкина М.В. История истории (Некоторые методологические вопросы истории исторической науки) // История и историки. Историография истории СССР. М.: Наука, 1965.

С. 6–26. Нечкина М.В. Послесловие // Методологические и теоретические проблемы истории исторической науки. Калинин, 1980. С. 132–140. Нечкина М., Поляков Ю., Черепнин Л.

Некоторые вопросы истории советской исторической науки // Коммунист. 1961. № 9. С. 58– 70. Нечкина М.В., Поляков Ю.А., Черепнин Л.В. О пройденном пути // Советская историческая наука от XX к XXII съезду КПСС. М.: Наука, 1962. С. 5–36.

исследований этих школ» 202. С таким пониманием предмета историографии логически связано определение историографии, поскольку главное действующее лицо – это историк, на которого влияют объективное развитие науки и общественная ситуация. Исходя из этого, она писала: «Вся историография – русская или какая-нибудь иная, представляет из себя сложную и непрерывную сеть, влияний заимствований, исправлений, новых изобретений, отрицательных влияний – прямых и косвенных... т. е. представляет из себя ряд фактов психологического порядка»203. В этом утверждении нашло отражение увлечение М.В. Нечкиной психологией в казанский период.

В дальнейшем в отчете о разработке темы «В.О. Ключевский и его место в развитии русской исторической мысли», написанном в сентябре 1923 г., М.В. Нечкина вернулась к теоретическим проблемам историографии. В отдельном разделе «Понимание предмета и задач историографии» она отметила, как и в первой монографии, проблему неразработанности теоретических вопросов историографии. Она указала: «Историография еще очень молодая наука. Ее молодость особо характеризуется тем, что она зачастую не отделяется от общих исторических курсов, где она играет, скорее, роль печальной необходимости, чем органической части, и от области источниковедения, от которой ее необходимо отчетливо отличать. Наиболее распространен взгляд на историографию как на “отдел регистрации и учета” нового в историческом знании»204. Автор считала, что регистрация и учет нового в исторической науке также являются функцией историографии, но второстепенной. На первом плане должен стоять социологический анализ. По мнению М.В. Нечкиной, историография изучает личность историка и его исследования и после этого Нечкина М.В. Русская история в освещении экономического материализма (историографический очерк). Казань, 1922. С. 11.

Нечкина М.В. Отчет о разработке темы «В.О. Ключевский и его место в развитии русской исторической мысли» // История в человеке… М.: Новый хронограф, 2011. С. 75.

формирует общую картину развития исторической науки. Она определила историографию как науку об истории истории. Но, как и в первой работе, отметила, что «историография есть одна из областей психологии научного творчества» 205. Возможно, на это определение историографии М.В. Нечкиной повлияли лекции в университете Н.А. Васильева по социальной психологии и по истории мировоззрения и разработанный им курс по психологии этического творчества206.

Уже в начале 20-х гг. XX в. М.В. Нечкина сформулировала понятие историографии как науки об истории истории, позднее принятое в науке. В советской историографии считалось, что Н.Л. Рубинштейн впервые определил историографию как историю исторической науки 207, что не совсем верно. Кроме этого, М.В. Нечкина отнесла историографию к области психологии научного творчества. В этом отразилось как ее личная заинтересованность психологией, так и влияние эпохи. В дальнейшем научном творчестве М.В. Нечкиной уже не найти такого определения историографии, поскольку «психологизм» считался враждебным марксизму. Следует отметить, что она вернулась к разработке теоретических проблем историографии только в конце 1950-х гг. Такой значительный перерыв был связан, как считала сама М.В. Нечкина, с периодом «культа личности» Сталина, когда «полностью были забыты вопросы историографии» 208. В связи с этим отметим, что еще в первом томе «Очерков истории исторической науки в СССР» находилась теоретическая установка о том, что вся история исторической науки разделяется на два периода – Нечкина М.В. Отчет о разработке темы «В.О. Ключевский и его место в развитии русской исторической мысли» // История в человеке… М.: Новый хронограф, 2011. С. 75.

Очерки истории Казанского университета. Казань: Изд-во казанского университета, 2002.

Рубинштейн Н.Л. Русская историография. М., 1941. С. 7.

Нечкина М.В., Поляков Ю.А., Черепнин Л.В. О пройденном пути // Советская историческая наука от XX к XXII съезду КПСС. М.: Наука, 1962. С. 24.

домарксистский, донаучный, и марксистский, научный209. Заниматься теоретикометодологическими вопросами историографии с таких позиций М.В. Нечкина не могла.

В 1965 г. опубликована статья М.В. Нечкиной «История истории (Некоторые методологические вопросы истории исторической науки)», в которой находится цитата, близкая по смыслу к раннему пониманию историографии М.В. Нечкиной: «Наука... по природе своей коллективна, и сколь предшественников»210. По сути, как и в первой монографии, она отметила зависимость историка от предшествующих этапов развития науки.

Еще при написании этой статьи летом 1963 г. М.В. Нечкина обратила внимание на расхождения в понимании историографии в научном сообществе.

Она указала, что «существует мнение, … что историография – это одно (история исторической мысли), а история исторической науки – другое: история науки в целом. Это разграничение кажется нам искусственным, ибо историю науки, конечно, никак нельзя отделить от истории мысли, которая одухотворяет и обобщает эту науку. Без нее – наука превратится в груду фактов, а история науки – в простую библиографию предмета»211.

Для разрешения указанной проблемы необходимо было определить предмет историографии. По мнению М.В. Нечкиной, история исторической науки включает: 1) историографию ее собственной истории или историю исторической мысли, которая, в свою очередь, состоит из изучения как истории России, так и истории зарубежных стран; 2) историю развития самостоятельных исторических дисциплин: историю археологии, этнографии, исторической Очерки истории исторической науки в СССР. Т. I. М.: Наука, 1955. С. 11.

Нечкина М.В. История истории… // История и историки. Историография истории СССР.

М., 1965. С. 11.

Архив РАН. Ф. 1820. Оп. 1. Д. 93. Л. 11.

географии, краеведения, источниковедения; 3) историю вспомогательных исторических дисциплин: историю палеографии, дипломатики, хронологии, нумизматики, сфрагистики, метрологии, генеалогии и геральдики, исторической библиографии и т. д. Предметом исследования могут быть отдельные историки, их работы и взгляды. А.М. Сахаров оценил определение М.В. Нечкиной предмета историографии как наиболее полное и точное по сравнению с предшествующими определениями212.

Таким образом, мы можем отметить, что к середине 1960-х гг. произошло оформление определения предмета историографии. По сравнению с 1920-ми годами, М.В. Нечкина значительно расширила предмет историографии, включив в него историю развития самостоятельных и вспомогательных исторических дисциплин. Заметим, что в советской исторической науке того времени не было утвердившегося определения предмета историографии, каждый исследователь формулировал его с различных позиций. Характерным было либо сужение предмета историографии до истории исторической мысли или даже до истории прогрессивной исторической мысли, как в первом томе «Очерков истории исторической науки в СССР», либо расширение, например, С.О. Шмидт включал в предмет историографии «историю создания исторических сочинений, и биографии историков … и историю развития исторического мышления, и историю распространения исторических знаний» 213. При этом развитие историографии в СССР, осмысление теоретико-методологических вопросов данной дисциплины привело к расширению ее предмета.

В статье «История истории (Некоторые методологические вопросы истории исторической науки)» М.В. Нечкина определила источники Сахаров А.М. О предмете историографических исследований // Методология истории и историографии. М., 1981. С. 100–101.

Шмидт С.О. О предмете советской историографии и некоторых принципах ее периодизации // История СССР. 1962. № 1. С. 94.

историографии. 1. Это, прежде всего, труды историков, которые могут иметь печатную форму в виде монографий, статей, тезисов, но могут иметь и устную форму – доклады, выступления, участие в дискуссиях. 2. Личные архивы историков, так как в них отражается творческий процесс создания работы.

М.В. Нечкина отмечала, что архивы историка – это его лаборатория, в которой черновиков, поиск и выбор окончательного варианта текста. 3. Документальные материалы по истории исследовательских научных учреждений, материалы о формировании кадров советских историков. 4. Отдельно автор выделила историю советской исторической науки, источниками которой является совокупность всех работ советских историков и многочисленных материалов, направляющих их работу. «Сюда входят постановления партии и правительства, руководящие работой историков»214. В опубликованном варианте статьи эта мысль получила немного другое освещение. «Сюда входят постановления партии и правительства, проблемные статьи о развитии исторической науки, передовые статьи ведущих журналов, а также протоколы съездов историков, конференций, симпозиумов, стенограммы дискуссий, тексты постановлений научных учреждений и т. п.»215. В таких примерах проявляется присущая М.В. Нечкиной осторожность. Архивные материалы содержат различные переработанные варианты статей.

Примечательно утверждение М.В. Нечкиной о том, что источниками по принадлежат они к университетской, академической, официальной науке или нет. Она писала: «Как искаженно, нереально, неполно выглядела бы история “университетской” или “академической” историографией (такие попытки в свое Архив РАН. Ф. 1820. Оп. 1. Д. 93. Л. 24.

Нечкина М.В. История истории… // История и историки. 1965. С. 10.

время были). Развитие исторической науки должно браться исследователем в целом, без искусственного отсечения ее живых, хотя и своеобразных ветвей»216.

Скорее всего, в этом утверждении отразилось ее критика «культа личности»

Сталина; так, в другой статье она указывала на то, что ученые, ставшие жертвами репрессий, вычеркивались из истории, их труды изымались из научного оборота217.

«Основным и важнейшим фактом истории науки являются труды ученого, в которые выливается его исследовательский процесс, и взаимодействие, взаимозависимость результатов этих трудов»218. В послесловии к сборнику «Методологические и теоретические проблемы истории исторической науки», «историографический факт». Теперь М.В. Нечкина определила его следующим образом: «Историографическим фактом является такой исторический факт, который несет в себе информацию об истории исторической науки»219.

Поскольку историографический факт является событием в области истории науки, он принадлежит более универсальному понятию «исторический факт», следовательно, историографический и исторический факты – понятия совместимые. В связи с этим автор затронула проблему реальности историографического факта. М.В. Нечкина отметила, что историография изучает объективно существующий, реальный исторический процесс развития исторической науки. Наука и ее развитие не исчезнут, если вдруг исчезнут все Там же. С. 15.

Нечкина М.В., Поляков Ю.А., Черепнин Л.В. О пройденном пути // Советская историческая наука от XX к XXII съезду КПСС. М.: Наука, 1962. С. 24.

Нечкина М.В. История истории… // История и историки. 1965. С. 11.

Послесловие / Методологические и теоретические проблемы истории исторической науки.

Калинин, 1980. С. 134.

представление об историографическом факте ввести условие, что он не является таковым, если ему не дано научное объяснение, то мы станем изучать не сам факт, а наше представление о нем. А это просто крах в смысле исторического материализма – история окажется непознаваемой»220. Заметим, что в рабочих дневниках 1922 г., после прочтения книги Р.Ю. Виппера «Очерки истории исторического познания», М.В. Нечкина записала следующую мысль: «В своем скепсисе Виппер прав и мы изучаем именно не историю, а то, что мы думаем об истории»221, т. е., в начале 1920-х гг. она стояла на противоположной позиции.

Сложно сказать, что повлияло на изменение взглядов М.В. Нечкиной – общественно-политическая ситуация в государстве или личностное развитие историка. Скорее всего вместе два этих процесса.

М.В. Нечкина рассмотрела рецензию как историографический факт и историографический источник. Она отметила, что рецензия ни разу не исследовалась как историографический источник. Автор объяснила это тем, что рецензия – очень спорный и малодостоверный источник. При этом задача историографа – определить, дает ли рецензия оценку произведению или нет, и как она строится. Важнейшим критерием научности рецензии служит наличие аргументации даваемой в ней оценки.

Таким образом, понятие «историографический факт» существенно дополняется и формируется к 1980-м гг., что нашло отражение в заключении к сборнику «Методологические и теоретические проблемы истории исторической науки».

А.М. Сахаров справедливо обратил внимание на смешение М.В. Нечкиной понятий историографического источника и историографического факта. Он считал, что научная концепция есть основной и главный историографический факт, а ее изучение возможно на основе анализа историографических Дневники академика М.В. Нечкиной // Вопросы истории. 2005. № 1. С. 129.

М.В. Нечкиной историографическими источниками, А.М. Сахаров добавил к ним «мемуары как историков, так и других деятелей, в той или иной мере соприкасающихся с вопросами истории и работниками исторической науки»223.

В статье «История истории (Некоторые методологические вопросы истории исторической науки)» М.В. Нечкина подчеркивала необходимость историографического раздела в любой монографии, так как это позволит соотнести собственную постановку проблемы с уже существующими в науке, избежать напрасных повторений, продвинуться вперед в понимании вопроса.

Заметим, что еще в 1927 г. М.В. Нечкина указывала на обязательное наличие формирующейся в те годы марксистской историографической схемой и становилось обязательным, с одной стороны, определение места научной проблемы, степени ее изученности в марксистских исследованиях, а с другой – определение вклада данной работы в изучение проблемы.

М.В. Нечкиной.

В своей первой монографии225 М.В. Нечкина обратила внимание на проблему методологии историографических исследований, она отметила неопределенность историографического подхода. На это она указала еще в Сахаров А.М. О некоторых вопросах историографических исследований // Вестник Московского Университета. История. 1973. № 6. С. 22.

Сидоров А.В. Марксистская историографическая мысль 20-х годов. М., 1998. С. 167.

Нечкина М.В. Русская история в освещении экономического материализма (историографический очерк). Казань: Государственное изд-во, 1922.

историографией в летний семестр, много думала о критериях, с которыми подходишь к сочинению по истории. Мною выяснена их огромная важность и отсутствие сознания этой важности у русских историографов – Милюкова, Кояловича, даже Соловьева. Каждый предъявляет свои требования к труду, что делает невозможной оценку результатов, полученных разными учеными. Это бы еще пол-беды, но оказывается, что и у отдельного ученого критерии не прибывают, а меняются»226. Именно поэтому первая глава монографии посвящена описанию историографического подхода изучения трудов историков.

Автор изложила свою точку зрения в форме постановки вопросов и формулировки ответов на них. М.В. Нечкина отметила, что исторические исследования проще всего группируются по имени автора, особенности миросозерцания которого обусловливают многое в этих исследованиях, поэтому изложение биографии автора – это первостепенная задача историографа. Из этого вытекает следующая проблема: какая существует связь между жизнью историка и его научными трудами? По мнению М.В. Нечкиной, это вопрос психологии творчества. К сожалению, подробнее об этом она не пишет в исследователя как теоретика истории, что подразумевает ответ на следующие вопросы: как определяет данный автор историю? Какова, по его мнению, цель ее изучения? Как смотрит он на причинную связь событий, на закономерность исторического процесса? Принадлежит ли он к определенной философскоисторической школе? После разрешения теоретических вопросов надо исследовать практическую сторону изучения истории, обратить внимание на то, исследования.

Отметим одно важное положение начинающего ученого о том, что у Архив РАН. Ф. 1820. Оп. 1. Д. 254. Л. 27–28.

многих историков теория и практика исторического исследования не совпадают, поэтому «...нельзя особенно поддаваться уверениям авторов... Сказать – они многое скажут, но это еще не значит, что они проведут это в свои труды» 227. Это утверждение прослеживается на протяжении всего научного творчества М.В. Нечкиной, что отражается в ее характеристике работ Н.А. Рожкова и особенно В.О. Ключевского.

Изучение практики исторического исследования автора необходимо начинать с обзора всех его работ, написанных на данную тему, и выделения из них основных и второстепенных. На их основе следует приступить к разрешению вопроса: какие главные этапы выделяет исследователь в историческом процессе, какой периодизации он придерживается, какие новые научные вопросы поставлены им, и как они решены, нет ли новых ответов на старые проблемы, и каковы они, если они есть?

Далее необходимо рассмотреть методы исследователя и прежде всего его отношение к источникам: привлек ли он какие-нибудь новые источники, применяет ли он критику к источнику, нет ли в его отношении тенденциозности, не закрывает ли он глаза на исторические факты, противоречащие его теории. В завершение изучения историка надо обратить внимание на манеру автора излагать свои мысли, так как здесь можно заметить массу интересных деталей.

М.В. Нечкина отметила важность исследования судьбы исторической работы после ее издания. Сначала надо установить тот факт, совпадает ли год действительного окончания труда с годом его опубликования, потому что это позволит правильно оценить вклад данной работы в современную ей историческую науку, затем следует изучить степень распространенности труда, отношение к нему современников.

На этом заканчивается план исследования отдельных работ. Но задача Нечкина М.В. Русская история в освещении экономического материализма (историографический очерк). Казань, 1922. С. 13.

занимающегося историографией доходит лишь до половины своего выполнения.

Таким образом надо исследовать каждого историка и после этого выяснить общую картину развития исторической науки. В отчете о разработке темы «В.О. Ключевский и его место в развитии русской исторической мысли»

М.В. Нечкина упомянула о своем замысле создания общего обзора русской историографии, начиная с летописей и заканчивая современным состоянием исторической науки, который выполнен не был.

М.В. Нечкина остановилась также на вопросе влияния и заимствования одного историка на другого. Она отметила, что: 1) постановка вопроса должна быть, прежде всего, психологической, так как каждый историк – живой человек, имеющий свои особенности психики; 2) вопрос о влиянии и заимствовании очень интересен и сложен, но при этом наука очень мало сделала для научных исследований в этой области. Сложен он еще и потому, что часто в человеческой психике вполне мирно уживаются два совершенно несовместимых логически положения и отражаются на всей научной деятельности. Автор определила метод исследования заимствований: «Это метод текстуального сопоставления.

Суть его в следующем: если словесная форма, в которую авторы облекают свои мысли – одна и та же, и один автор был знаком другому, – например, жил раньше его и его произведения читались более поздним автором, – то очень много шансов за то, что мы имеем здесь несомненный факт влияния первого на последнего»228. Историограф указала на возможность отрицательных влияний, когда более поздний исследователь может построить свою теорию на резком противопоставлении теории предшественника.

Исходя из своего определения историографии (о котором мы писали выше), М.В. Нечкина определила проблему – можно ли рассматривать историографию как отдельный, самостоятельный процесс? При этом отметила, что не решается ответить. Примечательно, что уже в следующем абзаце она сделала следующий вывод: «Влияние на историка общественных настроений важно, что, пожалуй, и лишает права говорить о процессе работы над русской историей, как о процессе самостоятельном»229.

В другой работе находим похожую мысль. «Тесная связь науки с жизнью не нуждается в доказательствах, еще менее нуждается в доказательствах теснейшая связь исторической жизни и изучения этой исторической жизни.

Всегда и во все времена “история, которая пишется”, была подчинена сознательно или бессознательно “истории, которая делается”. Тематика русской историографии не раз перестраивалась под влиянием крупных исторических событий»230. При этом заметим, что данные утверждения М.В. Нечкиной, с одной стороны, являются ее самостоятельными размышлениями, с другой – отражают общий уровень развития исторической науки 1920-х гг., когда история рассматривалась как продолжение политики231.

Дальнейшая разработка методологических проблем историографии находится в статье «История истории (Некоторые методологические вопросы истории исторической науки)». В ней, как и в первой работе, М.В. Нечкина описала, как надо изучать работу историка, а именно, надо определить проблематику труда, степень новизны предложенных научных решений, их обоснованность, аргументированность, круг привлеченных источников.

Подчеркнула важность изучения личного архива ученого, так как в нем отражены особенности жизненного пути историка, взлеты и падения, история личных научных поисков, неудач и успехов. Далее автор обратила внимание на то, что для определения связи с эпохой историк науки должен изучать Нечкина М.В. Наука русской истории // Общественные науки СССР 1917–1927 / под. ред.

В.П. Волгина, Г.О. Гордона, И.К. Луппола. М.: Работник Просвещения, 1928. С. 128.

Сидоров А.В. Марксистская историографическая мысль 20-х годов. М., 1998. С. 63.

множество фактов не историографического характера, а исторического. Важная задача историка исторической науки – это периодизация всего процесса научного развития.

В послесловии к сборнику «Методологические и теоретические проблемы истории исторической науки», как и в первой работе, М.В. Нечкина обратила внимание на то, что изучение труда историографом не заканчивается исследованием его печатного варианта, историограф должен знать, как труд историка функционировал далее, чему он служил. Правда, здесь она добавила, что историческая концепция всегда служит определенному классу, так как существует связь между исторической наукой и определенным этапом исторического развития. В этом утверждении проявился классовый подход, который был разработан в 1920-х гг. и стал впоследствии обязательным элементом историографического анализа в советской исторической науке.

В 1960 г. статьей М.В. Нечкиной «О периодизации истории советской исторической науки» открывалась дискуссия о периодизации истории советской исторической науки, в которой приняли участие более пятидесяти историков. В их числе Е.А. Луцкий, М.Е. Найденов, А.Л. Шапиро, С.М. Дубровский, Е.Н. Городецкий, Г.Д. Алексеева, С.О. Шмидт и др. В статье М.В. Нечкина остановилась на определении критериев и принципов периодизации. Она писала: «Критерии для выделения фактов, знаменующих переход от одного периода к другому, должны быть почерпнуты в собственном развитии науки, внутренне принадлежать ему. Принцип периодизации должен, очевидно, обладать известной разносторонностью, отражать главные стороны развития исторической науки. К ним необходимо отнести общую концепцию исторического процесса, связанную с ней исследовательскую проблематику, а также новые приемы исследования и включения новых источников» 232. Этот вопрос стал центральным в дискуссии, наряду с проблемой определения внутренних этапов развития советской исторической науки. С.О. Шмидт указал на то, что данные критерии приемлемы только при делении больших периодов на более мелкие, «смена же больших периодов отражает изменения в периодизации – «факты появления новых идейных противников советской историографии» 234. В своей итоговой статье235 М.В. Нечкина отметила, что этот критерий не состоятелен, так как даже сам автор не применяет его при выделении этапов развития советской историографии. В ходе дискуссии Р.Ш. Тагиров обратил внимание на необходимость учета еще одного критерия – новые плодотворные формы, коллективные исследовательские работы. В результате к четырем ранее представленным критериям М.В. Нечкина добавила пятый – «новые организационные формы науки (коллективные труды, работы научных симпозиумов и т. д.)»236. Заметим, что в данной статье она также разъяснила, что принцип и критерий периодизации есть одно и то же основание для периодизации. Позже А.М. Сахаров справедливо отметил важность и правильность положений М.В. Нечкиной о том, что критерий периодизации находится внутри самой науки, а не во внешних условиях, как считали в то время некоторые историки237.

Нечкина М.В. О периодизации истории советской исторической науки // История СССР.

1960. № 1. С. 81.

Шмидт С.О. О предмете советской историографии и некоторых принципах ее периодизации // История СССР. 1962. № 1. С. 99.

Найденов М.Е. Проблема периодизации советской исторической науки // История СССР.

Нечкина М.В. К итогам дискуссии о периодизации истории советской исторической науки // История СССР. 1962. № 2. С. 57–78.

Сахаров А.М. О некоторых вопросах историографических исследований // Вестник Московского Университета. История. 1973. № 6. С. 26-27.

В статье «О периодизации истории советской исторической науки»

М.В. Нечкина затронула проблему преемственности в исторической науке, вопрос о предпосылках развития советской исторической науки. Она отметила, что советская наука возникла не на «пустом месте», а смогла опереться на значительные результаты предшествующей исторической работы. Для доказательства этого положения необходимо исследовать предшествующий этап развития науки. В работе она рассмотрела творчество Ленина, Плеханова, Федосеева. В другой статье М.В. Нечкина продолжила развивать данную тему.

Она писала: «Советская историография непосредственно примыкает к истории исторической науки в дореволюционной России, составляя как бы ее продолжение»238. Она отметила, что советская историография подготовлена, прежде всего, длительным развитием революционной идеологии. М.В. Нечкина выделила и положительное наследство дворянской и буржуазной исторической науки, которое заключалось в собранном фактическом материале, изданных источниках, ценных выводах, в поставленных проблемах. Исходя из этих утверждений и концепции М.В. Нечкиной относительно В.О. Ключевского, мы можем говорить о том, что и научное творчество буржуазного историка она относила к предпосылкам возникновения советской исторической науки.

Продолжением разработки теоретико-методологических вопросов «Методологические и теоретические проблемы истории исторической науки».

М.В. Нечкина затронула проблему дезинтеграции исторической науки. Она отметила, что «процесс развития науки – процесс двуединый, в котором рука об руку идут как дезинтеграция, так и интеграция»239. При этом показателем Нечкина М.В. История истории… // История и историки. Историография истории СССР.

1965. С. 19.

Послесловие // Методологические и теоретические проблемы истории исторической науки.

Калинин, 1980. С. 132.

движения науки вперед служит интеграция, т. е. синтез знаний об изучаемом наукой предмете. Она рассмотрела также проблему ложности концепций.

М.В. Нечкина считала, что «говоря о каком-то конкретном случае ошибки в исторической науке, нужно давать такому явлению оценку, исходя из ее состояния»240. На основании этого утверждения мы можем говорить, что, по мнению М.В. Нечкиной, задачей историографа является не оценка концепции, а определение состояния исторической науки, что исключает характеристику концепции как ложную. М.В. Нечкина подчеркивала, что каждая концепция имеет свою научную и общественно-политическую функцию, поэтому историческая концепция должна изучаться историографом в ее действии в историческом процессе, в связи с ее функцией в обществе.

интересовали методологические вопросы историографии, что проявилось в поиске метода исследования (отражено в ее дневниках) и разработке своего историографического подхода к изучению трудов историков. Теоретические проблемы истории исторической науки также затрагивались, но имели вспомогательный характер. В период 1950–1980 гг., напротив, внимание ученого сосредоточено на теоретических вопросах историографии. Так, с 1960-х гг.

происходит оформление понятий «предмет», «источники», «факт», «функции историографии» как научной дисциплины.

В советском научном сообществе считалось, что историографические интересы М.В. Нечкиной включали в себя два направления: теорию и методологию историографии и изучение жизни и творчества В.О. Ключевского.

Но это не совсем так, игнорировались ранние историографические работы М.В. Нечкиной, не изучалось ее отношение к творчеству М.Н. Покровского, этому вопросу мы посвятим отдельный раздел данной главы. При этом сразу оговорим, что изучение историографических обзоров М.В. Нечкиной, которые представляют собой как вводные главы в монографиях и публикуемых источниках, так и специальные статьи и доклады, не входит в нашу задачу. Но все же отметим, что историографические обзоры М.В. Нечкиной имели двойное значение. С одной стороны, в соответствии с выделенной ею функцией историографии, они обосновывали актуальность и творческий замысел работы, а с другой стороны, были своеобразной «охранной грамотой». Именно в них, в большей степени, чем в самом практическом исследовании вопроса, она проводила методологические установки советской науки, тем самым утверждая их. Например, кризис дворянской буржуазной исторической науки, концепцию о трех периодах революционного движения, о декабристах как первых дворянских революционерах и т. д. Поэтому сложилось устойчивое мнение об абсолютной ортодоксальности М.В. Нечкиной, о ее борьбе за марксизмленинизм. На самом деле все было намного сложнее, что мы и старались показать в первой главе.

М.В. Нечкиной241 в хронологическом порядке.

Первая историографическая монография М.В. Нечкиной опубликована в 1922 г. под названием «Русская история в освещении экономического представляла собой студенческое сочинение и носила другое название – Нечкина М.В. Русская история в освещении экономического материализма (историографический очерк). Казань: Государственное изд-во, 1922. Нечкина М.В.

Гегельянская «окаменелость»: (В связи с книгой Л. Троцкого «1905». М. 1922, изд. 2-е) // Казанский библиофил. 1923. № 4. С. 20–30. Нечкина М.В. «Густав Эверс» // Русская историческая наука в классовом освещении. Т. I. М., 1927. С. 19–49. Нечкина М.В. Наука русской истории // Общественные науки в СССР 1917–1927 г. / под. ред. В.П. Волгина, Г.О. Гордона, И.К. Луппола. М.: Работник Просвещения, 1928. С. 126–162.

«Приложение теории экономического материализма к объяснению русской истории в трудах русских ученых». Ранее мы уже проследили процесс создания монографии, проанализировали первую главу, которая посвящена теоретическим и методологическим вопросам историографии, поэтому теперь представим главные выводы, результаты исследования и реакцию научного сообщества.

Критерием для отбора работ историков М.В. Нечкина определила теорию экономического материализма и ее эволюцию. Рассмотрим данный вопрос в трактовке автора.