«СТРАТЕГИИ СОЦИАЛЬНОЭКОНОМИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ РОССИИ: ВЛИЯНИЕ КРИЗИСА Часть 1 Москва, 2009 ПОД ОБЩЕЙ РЕДАКЦИЕЙ Председателя правления Института современного развития Юргенса Игоря Юрьевича СТРАТЕГИИ СОЦИАЛЬНОЭКОНОМИЧЕСКОГО ...»

Существенный вклад в формирование дисбаланса, о котором говорилось выше, внесло смягчение бюджетной политики, произошедшее в последнее время. Расходы бюджетной системы выросли в 2007 году на 34%, федерального бюджета еще больше – на 40%. В реальном выражении (за вычетом инфляции) рост составил 23% для расширенного бюджета и 28% для федерального. Т.е. реальный рост расходов бюджетной системы в три-три с половиной раза превышал рост ВВП! Расходы в процентах ВВП выросли на 2,1 процентных пункта для федерального уровня и на 2,8 процентных пункта для бюджетной системы в целом.

Важную роль сыграла и проводившаяся курсовая политика. В ее основе лежало поддержание сравнительно стабильного обменного курса путем валютных интервенций. Однако из макроэкономической теории известно, что в условиях открытой экономики невозможно одновременно управлять обменным курсом и процентными ставками. Сдерживание укрепления рубля формирует ожидания повышения курса рубля в будущем. В соответствии с принципом паритета процентных ставок это ведет к снижению ставок на внутреннем денежном рынке.

Тем самым увеличивается внутренний спрос, что ведет к «перегреву»

экономики. Вместе с тем увеличение внутреннего спроса вызывает реальное укрепление рубля, т.е. экономика в основном возвращается к «естественному» реальному курсу, но преимущественно за счет инфляции, а не за счет снижения номинального курса.

Анализ котировок форвардных контрактов на доллар показывает, что, начиная с конца 2004 года ожидания были близки к текущему курсу.

Естественно, что в результате внутренние ставки практически полностью определялись мировыми (особенно после снятия ограничений на операции с капиталом). При этом ожидания стабильного обменного курса приводили, согласно принципу паритета процентных ставок, к близости номинальных процентных ставок в России к международным. В условиях значительно более высокой инфляции в нашей стране это вело к хроническому поддержанию отрицательных реальных ставок, что и питало кредитную экспансию и быстрое расширение внутреннего спроса.

Таким образом, после введения конвертируемости рубля по операциям с капиталом политика сдерживания укрепления рубля стала мало эффективной. В то же время проведение такой политики имеет серьезные негативные последствия в виде дополнительной инфляции и перегрева экономики.

Подводя итог, можно сделать важный вывод: даже при сохранении неизменной внешней среды российская экономика в течение нескольких лет вошла бы в зону риска – т.е. стала бы уязвима даже к небольшим колебаниям конъюнктуры на международных финансовых и сырьевых рынках.

Вместе с тем, несмотря на описанные макроэкономические проблемы, быстрое развитие кризиса в России стало неожиданностью. Руководители страны не раз заявляли, что Россия в условиях нестабильности мировой финансовой системы станет «тихой гаванью» для капиталов.

И мы действительно имели для этого все основания. Страны категории «развивающиеся рынки», в отличие от развитых стран, почти не были «заражены» плохими ипотечными долгами, давшими исходный толчок развитию кризиса в США. Соответственно основными каналами потенциального воздействия кризиса на Россию и другие «развивающиеся рынки» были, во-первых, отток капитала из этих стран и, во-вторых, снижение спроса на их продукцию. Для сырьевых товаров, отличающихся неэластичным предложением, это означает резкое падение мировых цен. Естественно, что особенно уязвимы к внезапной остановке притока иностранного капитала те страны, которые имеют дефицит счета текущих операций. Россия же имела по счету текущих операций значительное положительное сальдо как в 2007 году (6,1% ВВП), так и в I полугодии 2008 г. (4,0% ВВП). запас прочности был велик и по отношению к снижению цен углеводородов.

Вопреки этим общим соображениям, Россия оказалась серьезно затронута глобальным кризисом. В частности, падение фондового рынка оказалось существенно большим, чем в других странах. Кроме того, развитие кризиса имело ряд неожиданных особенностей. Например, фондовый рынок начал резко падать точно в тот момент, когда начали снижаться цены на нефть. Это противоречит широко распространенному взгляду, согласно которому колебания стоимости барреля нефти в диапазоне выше порогового уровня (который в первом приближении можно оценить как 70 долл./барр.) в краткосрочной перспективе не должны оказывать существенного влияния на экономику. Действительно, непосредственным результатом удешевления нефти в этом диапазоне служит сокращение положительного сальдо счета текущих операций, снижение бюджетного профицита, уменьшение поступлений в Фонд национального благосостояния. Очевидно, все это не создает немедленных угроз для макроэкономической стабильности. Что касается нефтяных компаний, то при нынешнем налогообложении основная часть дополнительных доходов от повышения цен на нефть изымается в бюджет.

По моим оценкам эта доля составляет 72% (хотя сами компании утверждали, что она превышает 100%). Соответственно при удешевлении нефти основные потери несут не добывающие компании, а бюджет. Несмотря на это, российские акции стали дешеветь, как только цены на нефть начали снижаться с пиковых значений (достигших в среднем за июль 130 долл./барр. для Юралс). По расчетам Всемирного банка,в период с середины мая по середину сентября коэффициент корреляции между индексом РТС и ценами на нефть составил 0,97, что свидетельствует об очень высокой степени связи между этими показателями.

Доклад об экономике России № 17, Всемирный банк, ноябрь 2008.

Высокая чувствительность экономики к ценам на нефть свидетельствует о том, что в основе кризиса лежат более глубокие проблемы, чем простое уменьшение доходов экономики. Фактически проблема состоит в том, что в России сформировалась модель развития, основанная на постоянно растущих ценах на мировых сырьевых рынках. Основным элементом этого механизма служил быстрый рост внутреннего спроса при повышении цен на нефть. Расширяющийся спрос на торгуемые товары удовлетворялся преимущественно за счет импорта, однако частично стимулировал и рост внутреннего производства, прежде всего в части неторгуемых товаров и услуг (строительства, торговли). Частью механизма увеличения спроса служило повышение реальной зарплаты сверх роста производительности (в целом за период разрыв между ними был двукратным) и роста реальных доходов сверх роста ВВП.

Побочным результатом стал бурный рост цен на недвижимость. Это делало ее привлекательным объектом инвестиций – в 2008 году 30% новых квартир приобреталось для получения инвестиционного дохода. Аналогичная картина сложилась на рынке акций. Капитализация фондового рынка увеличивалась не столько за счет привлечения нового капитала в рамках первичных размещений, сколько благодаря спросу в расчете на будущее удорожание. Таким образом на обоих рынках сформировалась спираль: повышение цен укрепляло ожидания их дальнейшего повышения, что в свою очередь ускоряло рост цен. В основе этого механизма лежала неявная предпосылка о том, что тенденция удорожания сырьевых товаров, продолжавшаяся с 2002 года, продолжится. здесь можно говорить о формировании финансового «пузыря». Как это обычно бывает, «пузырь» резко рассыпался, когда появились признаки смены тенденции на мировых сырьевых рынках.

Важной характеристикой модели роста была его экстенсивная направленность. Сверхбыстрое расширение спроса делало прибыльным как наращивание производства, ориентированного на внутренний рынок, так и политику приобретения новых активов. В таких условиях не было необходимости повышать эффективность производства, инвестируя в снижение расходов на труд или энергосбережение.

Важной частью кризисного механизма стала неготовность банковской системы к денежной эмиссии по кредитным каналам. Вплоть до середины 2007 года практически единственным источником эмиссии были интервенции Центрального банка на валютном рынке. Объем эмиссии по этому каналу, как правило, превышал увеличение спроса на деньги, поэтому по кредитному каналу, как и по счету расширенного правительства, проводилась стерилизация. В те периоды, когда положительное сальдо торгового баланса либо приток капитала сокращались, и эмиссия через валютные интервенции оказывалась недостаточной, в банковской системе возникали перебои. Относительно слабые банки испытывали дефицит ликвидности, а на межбанковском рынке взлетали процентные ставки. Подобные «кризисы доверия» были зафиксированы летом 2004 года, в третьем квартале 2007 года и в начале 2008 года. Отметим, что быстрый рост импорта делал неизбежным изменение механизма денежного предложения даже в отсутствие кризиса. Согласно прогнозу Банка России, содержащемуся в «Основных направлениях единой государственной денежно-кредитной политики на период 2008-2010 гг.», принятой в июне 2007 г., счет текущих операций в 2010 году становился отрицательным при ценах на нефть ниже 90 долл./барр. В последующие годы масштабное наращивание золотовалютных резервов в условиях положительного сальдо счета текущих операций сменялось проблемой финансирования его быстро растущего дефицита. Это делало российскую экономику крайне уязвимой по отношению к колебанию потоков международного капитала. Таким образом, и здесь международный кризис лишь приблизил выход на свет внутренних проблем – в данном случае, слабость банковской системы.

Говоря о последствиях кризиса и мерах по противодействии ему, необходимо разделять непосредственный эффект кризиса и те проблемы российской экономики, которые он выявил.

Очевидно, что прямое воздействие кризиса на экономику происходит в основном по следующим взаимосвязанным каналам:

1. значительное снижение внешнего спроса на сырьевые товары, 2. Сокращение внутреннего спроса и изменение его структуры, 3. Смена притока иностранного капитала на его отток, 4. Резкое сжатие кредитования.

Первый эффект включает как падение цен на нефть, газ и другие товары российского экспорта, так и вероятное сокращение физического объема экспорта (в первую очередь металлов). Сокращение внутреннего спроса скажется, в первую очередь на строительной отрасли.

здесь соединится несколько факторов: а) уменьшение спроса на жилье в связи с замедлением роста текущих доходов (или даже их снижение) и переоценкой богатства, б) переход от покупки жилья в качестве предмета инвестиций к продаже ранее купленного «инвестиционного» жилья, в) сокращение масштабов ипотечного кредитования. Отток капитала серьезно осложнит проблемы с фондированием банковской системы, в структуре которой иностранные кредиты составляли основной источник «длинных» денег. Результатом этого фактора, а также выявленной слабости многих банков станет замедление роста кредитов реальному сектору и, соответственно, инвестиций.

В целом в случае если средние цены на нефть в 2009 году составят 50–55 долл./барр. (большинство прогнозов, выпущенных в декабре 2008 г. лежат в этом диапазоне), рост ВВП скорее всего замедлится до 1,5–2,0%. В случае если цен окажутся ниже (скажем, на уровне 40 долл./барр.) не исключен спад экономики в 2009 году.

Отдельного обсуждения требуют сценарии курсовой политики.

Наблюдавшееся в последние годы укрепление рубля поддерживалось несколькими факторами:

Повышением цен на нефть, Опережающим по сравнению с основными торговыми партнерами ростом производительности труда в торгуемом секторе, Расширенным доступом к иностранным кредитам после либерализации операций с капиталом.

Политика правительства и Банка России была направлена на смягчение повышательного воздействия указанных факторов на курс рубля. Использование Стабилизационного фонда и затем механизма не-нефтяного бюджета сдерживало рост внутреннего спроса, ограничивая тем самым удорожание рубля. ЦБ проводил для предотвращения слишком быстрого номинального укрепления рубля масштабные валютные интервенции. Однако в условиях открытой экономики эти интервенции оказывали лишь ограниченное влияние на внутренний спрос, поскольку после либерализации счета капитала они в значительной мере компенсировались притоком частного капитала. Проводившаяся курсовая политика создавала «самоподдерживающийся контур» укрепления рубля: ожидание его укрепления делал привлекательным заимствования в иностранной валюте или инвестиции в рублевые активы, что усиливало ожидания дальнейшего укрепления рубля.

Кризис создает предпосылки для пересмотра курсовой политики.

Главным толчком для такого пересмотра служит значительное снижение цен на нефть и другие сырьевые товары. По оценкам эксперта МВФ Н. Оомес и ряду других экономистов долгосрочная эластичность реального обменного курса рубля по цене на нефть составляет 0,5. Правда, в предыдущие годы курс реагировал на изменения цен с запозданием и некоторым ослаблением – частично из-за мер бюджетной и монетарной политики, предпринимаемых властями. Таким образом, трехкратное падение цен на нефть за последние несколько месяцев должно существенно скорректировать «равновесный» курс рубля. Другим важным фактором служит масштабный отток капитала с развивающихся рынков, включая Россию. Тем самым исчезает один из элементов, поддерживавших укрепление рубля. В этих условиях контур укрепления рубля начал действовать в обратном направлении: ожидаемое ослабление рубля из-за ухудшения условий торговли и оттока капитала усиливает отток капитала, который ведет к еще большему ослаблению рубля.

С точки зрения формирования курсовых ожиданий важен тот факт, что многочисленные антикризисные меры проводятся за счет резервов ЦБ и бюджетных средств. Тем самым снижается величина золотовалютных резервов и поэтому ослабляется доверие к способности денежных властей поддерживать стабильный обменный курс.

В последнее время ЦБ декларировал постепенное изменение режима обменного курса, обещая постепенно сокращать свое вмешательство в формирование обменного курса на валютном рынке. Это должно сделать обменный курс менее предсказуемым и более волатильным. Однако пока гибкость курсовой политики остается сравнительно небольшой.

Типичные ожидания условий торговли на 2009 год характеризуются, например, выпущенным 18 ноября докладом Всемирного банка по российской экономике. В нем на 2009 год ожидается цена на нефть Brent 74,5 долл./барр. В этих условиях сальдо счета текущих операций на 2009 год оценивается на уровне 40 млрд.долл., а чистый отток частного капитала на уровне 100 млрд.долл. В таких условиях удержать стабильный уровень обменного курса мало реальная задача. Кроме того, прогнозы, выпущенные позже, предусматривают существенно более низкую цену на нефть.

Непосредственно курсовые ожидания задаются котировками фьючерсных контрактов. Они свидетельствуют о том, что участники рынка ожидают заметного ослабления рубля. Таким ожидания не только провоцируют отток капитала, но и создают условия для спекулятивных атак на рубль. Предотвратить такие атаки можно только ценой значительного повышения процентных ставок. Однако в условиях кризиса, когда стоит задача повышения доступности кредитных ресурсов и инвестиционного спроса, резкое повышение стоимости денег представляется крайне опасным и неприемлемым.

Ослабление рубля не только устранило бы стимулы для оттока капитала и спекулятивных атак на рубль, но и повысило конкурентоспособность товаров российского экспорта в условиях падения мировых цен. Так, в октябре 2005 года средняя зарплата в экономике составляла 305 долл. в месяц, а баррель нефти стоил 55 долларов. В октябре года цена на нефть была выше (69 долларов за баррель), однако при этом месячная зарплата выросла значительно больше – в два с четвертью раза, до 687 долл. Рост зарплаты был лишь в небольшой степени обеспечен повышением производительности труда (она увеличилась на 21%). Остальное повышение зарплаты (на 89%) было обеспечено в основном повышением мировых цен на сырьевые товары. Опережающий рост зарплаты по сравнению с производительностью труда может не составлять большой угрозы на этапе улучшения условий торговли.

В этом случае рост цен на внешних рынках позволяет сохранять рентабельность экспортных поставок, а быстрое расширение внутреннего спроса позволяет наращивать поставки на отечественный рынок. Однако при ухудшении условий торговли и сжатии внутреннего спроса для поддержания конкурентоспособности российских товаров необходимо обеспечить соответствие между зарплатой и производительностью труда. Как правило, такая адаптация происходит за счет сочетания снижения реальной зарплаты и ослабления национальной валюты.

Таким образом, с точки зрения экономической логики необходимо понизить курс рубля. До сих пор Банк России лишь незначительно повысил стоимость валютной корзины. По состоянию на 15 декабря ее стоимость составила 31,9 рублей – на 8,4% выше ее средней стоимости в июле. Таким образом, стоимость корзины росла ненамного быстрее темпов инфляции. Это стало одной из причин сокращения золотовалютных резервов (в целом они упали на 160 млрд. долл. за период с конца июля по 5 декабря 2008 г.).

Суммируя сказанное, можно сформулировать некоторые общие причины, сделавшие российскую экономику уязвимой по отношению к дестабилизации мировой экономики.

Прежде всего, в нашей экономике были созданы «тепличные» макроэкономические условия. На протяжение последних лет постоянно поддерживались отрицательные в реальном выражении процентные ставки, обеспечивался стабильный и предсказуемый обменный курс, денежная эмиссия проводилась по «легкому» каналу, позволявшему обеспечивать ликвидностью все, даже сравнительно слабые банки. Избыточный рост внутреннего спроса обеспечивал возможность расширять производство и наращивать прибыль, не проводя модернизацию производства, тогда как на внешнем рынке такая же ситуация складывалась благодаря постоянному росту мировых цен на сырьевые товары.

явным результатом такой политики стал перегрев экономики и появление в ней «пузырей». Однако еще более существенными оказались косвенные последствия: и банки и нефинансовые компании оказались не готовы к работе в сложных условиях. Они не привыкли управлять валютными и другими рисками, предусматривать возможность различных макроэкономических сценариев. Это не только накладывает на государство необходимость сохранять сверх-благоприятную макроэкономическую среду при ухудшении внешней конъюнктуры, но и ограничивает возможность властей корректировать политику для адаптации к кризису. В частности, объективно необходимое изменение обменного курса может стать трудно реализуемым из-за того что участники экономики не были к нему готовы. Не рассчитывая на возможность снижения курса, финансовые и нефинансовые компании накопили значительный долг в иностранной валюте, в результате чего девальвация серьезно ухудшит их финансовое положение.

Другая общая причина состоит в противоречии между высокой зависимостью России от внешней конъюнктуры и низкой гибкостью макроэкономической политики. Это противоречие сыграло решающую роль в кризисе 1998 года, когда Центральный банк до последнего пытался сохранить фиксированный обменный курс, несмотря на падение цен на нефть до 12 долларов за баррель. Сейчас, при всех отличиях ситуации, стабилизации экономики препятствует нежелание властей снизить обменный курс в ответ на трекратное падение цен на нефть.

Конечно, в условиях кризиса реакция вкладчиков на такой шаг может оказаться чрезвычайно острой. Однако это говорит не о том, что следует оттягивать необходимую коррекцию курса, а о том, что следовало намного раньше повысить гибкость курсовой политики, посылая участникам рынка сигнал о возможности значимых изменений курса в ту или иную сторону.

Очевидно, что ближайшие годы будут радикально отличаться от периода между двумя кризисами. Согласно большинству прогнозов в перспективе цены на нефть вновь начнут расти. Так, согласно прогнозу Международного энергетического агентства (выпущенному 21 ноября 2008 г.) средняя за 2008–2015 гг. цена на нефть составит 100 долл./ барр. (в долларах 2007 г.). К 2030 году стоимость барреля может возрасти до 120 долларов. Вместе с тем, до завершения кризиса цены сырьевых товаров, по всей видимости, будут оставаться достаточно низкими.

Это остро ставит вопрос об обеспечении международной конкурентоспособности российского экспорта. Другой аспект проблемы состоит в том, что падение цен на углеводороды и металлы, вместе с кредитным сжатием, ведет к сокращению внутреннего спроса.

Восстановлению международной конкурентоспособности, как отмечалось, может способствовать снижение курса рубля. Другой важный фактор, во многом определяющий конкурентоспособность – цены на продукцию естественных монополий. Планируется, что внутренние оптовые цены на газ за 2009–2011 годы вырастут в 2,15 раза. Более того, принятая правительством Концепция долгосрочного социальноэкономического развития предусматривает после этого дальнейший быстрый рост оптовых цен на газ. К 2015 году они должны повыситься по сравнению с 2008 годом в 5,5 раз, что означает рост в 3,4 раза в долларах. Газ составляет значительную часть в топливном балансе электростанций, поэтому неизбежным следствием окажется рост тарифов на тепловую и электрическую энергию. Тем самым резко вырастут производственные издержки российских производителей и окажется подорвана их международная конкурентоспособность.

Представляется, что если в таком повышении цен на газ есть необходимость, то она отражает неэффективность работы отрасли в условиях доминирования крупнейшей компании, занимающей фактического монопольные позиции. По моим оценкам, газовый сектор (включая трубопроводный транспорт) – единственная из крупных отраслей, где за последние восемь лет добавленная стоимость в постоянных ценах не выросла, а упала. Суммарное снижение составило 6,5%, в том числе за 2006–2007 гг. добавленная стоимость упала на 8,5%, тогда как ВВП страны в целом вырос за 2000–2008 гг. на 72,0%.

В данном случае экономика будет платить потерей своей конкурентоспособности за отказ от создания конкурентной среды в газовой отрасли. Правда, это не единственная сфера, где уровень конкуренции был чрезвычайно слаб. Как показало исследование Высшей школы экономики при участии Всемирного банка, в каждой отрасли российской экономики фактически сосуществуют предприятия, достаточно эффективные по международным меркам, и предприятия, имеющие на порядок меньшую эффективность. Такая ситуация возможно только в том случае, если в экономике блокируются силы конкуренции, и искусственно поддерживаются на плаву предприятия, с экономической точки зрения не имеющие права на жизнь. Иными словами, «тепличными» были не только макроэкономические, но во многом и микроэкономические условия. Крайне неблагоприятная институциональная среда отчасти компенсировалась низким уровнем конкуренции.

Важный урок, который следует извлечь из кризиса, состоит в том, что плохие условия для бизнеса (безнаказанный перехват собственности, отсутствие независимых судов, коррупция) не компенсируются ни благоприятной макроэкономической средой (например, дешевыми деньгами), ни счастливой внешней конъюнктурой. Одна из правительственных программ несколько лет назад предлагала стимулировать развитие за счет форсированного снижения налогов, поскольку оно может быть проведено достаточно быстро, тогда как быстро улучшить институциональные условия невозможно. Жизнь показывает, что этот путь бесперспективен: без совершенствования инвестиционного климата можно сделать лишь короткий рывок, однако невозможно устойчивое развитие. Так, обилие денег провоцирует финансовые «пузыри», снижение налогов ведет к бюджетным рискам, а подорожание нефти позволяет ничего не делать для улучшения делового климата и при этом является преходящим. Кроме того, серьезное улучшение государственных институтов служит обязательной предпосылкой ухода от сырьевой модели развития. Без решения же этой задачи экономика обречена на повторение кризисов, какие бы мы ни накопили валютные и бюджетные резервы.

Важный и пока не полностью осознанный негативный эффект кризиса состоит в том, что он автоматически поставил действия властей на рельсы «мобилизационной» экономики. Для защиты экономики власти все шире используют средства, накопленные в Резервном фонде, Фонде национального благосостояния, золотовалютные резервы Банка России. Большая часть антикризисных мер носит «индивидуальный»

характер, т.е. выделяется конкретным компаниям по специальным решениям властей. Использование в ряде случаев денег, выделенных властями банкам, иначе, чем планировалось, заставляет переходить к тесному контролю за судьбой предоставленных средств по всей цепочке. Кроме того, борьба с кризисом сопровождается увеличением доли государственной собственности. В одних случаях это становится «естественным» результатом поддержки государством компаний, в других случаях предоставление помощи используется как рычаг для получения контроля над привлекательными активами. Таким образом, кризис объективно создает условия для движения страны по «мобилизационному» сценарию даже после его завершения. Однако кризис же делает очевидной бесперспективность такого пути – для этого достаточно заметить, с какой скоростью используются резервные ресурсы государства. Очевидно, что такой сценарий может продолжаться лишь очень недолгое время.

Подводя итог, можно сделать вывод, что кризис делает не допускающей отлагательства задачу построения новой модели экономического развития. Основным ее отличием от прежней должна стать ориентация не на экстенсивные, а на интенсивные факторы роста. Некоторые необходимые для этого изменения включают:

Формирование более здоровой макроэкономической среды. Для этого необходимо обеспечить положительные в реальном выражении процентные ставки, переход к более гибкой курсовой политике, последовательное снижение инфляции, предотвращение формирования «пузырей» на финансовых рынках. Центральный банк должен создать условия для более эффективного проведения денежно-кредитной политики.

Активизацию инвестиционного спроса, повышение нормы накопления. Эта задача должна решаться в значительно более сложных, чем прежде, макроэкономических условиях: в первые годы – на фоне ограниченной доступности банковских кредитов и иностранного капитала, в дальнейшем, даже после завершения кризиса – положительных в реальном выражении процентных ставок. Следовательно, решающая роль должна принадлежать улучшению инвестиционного климата, созданию привлекательных условий для ведения бизнеса.

Повышение интенсивности инноваций. Следует оговориться, что на нынешнем уровне развития речь должна идти, прежде всего, не о массовом появлении принципиально новых технологий производства, а об освоении лучших на сегодняшний день технологических и управленческих процессов, т.е. о заимствовании созданных в мире передовых технологий. Ключевое значение для достижения данной цели имеют создание конкурентной среды и сохранение открытости экономики. В частности, важным каналом импорта современных технологий служит приток прямых иностранных инвестиций.

В качестве важной меры поддержки экономики в условиях кризиса принято решение по снижению налога на прибыль, не исключены и другие меры по облегчению налоговой нагрузки. В то же время сохраняются задачи увеличения инвестиций в человеческий капитал. Это требует систематической работы по повышению эффективности бюджетной политики, решению задач государственной политики в условиях ограниченных бюджетных ресурсов. Это требует существенного реформирования системы государственного управления: повышения ее открытости и подотчетности, снижения уровня коррупции, развития методов бюджетирования и управления, ориентированных на результат.

Восстановление роли частного сектора, которая неизбежно должна снизиться в процессе борьбы с кризисом. Уже сейчас государство увеличивает свою долю в экономике, приобретая на фондовой бирже акции и беря под свой контроль банки, попавшие в трудные финансовое состояние. значительно возросла роль, которую играют в экономике государственные банки и Банк развития – через них перераспределяются огромный объем бюджетных ресурсов и кредитов Центрального банка. Можно предположить, что на следующих этапах противодействия кризису эта тенденция продолжится. Необходимо принять энергичные меры для предотвращения резкого «огосударствления» экономики после выхода из кризиса.

Оздоровление банковской системы. Необходимо добиться увеличения ее капитализации, поглощения сравнительно слабых банков, неспособных существовать при ухудшении внешней конъюнктуры. Важная задача состоит в повышении финансовой прозрачности банковской системы, совершенствованию системы оценки рисков регуляторами и управления ими самими банками.

Переход к более тонким инструментам экономической политики.

Примером может служить необходимость использования ставок НДПИ на нефть, дифференцированных с учетом реальных условий разработки и добычи. В условиях низкого качества государственного аппарата и большой прямой вовлеченности государства в экономическую деятельность действие относительно сложных инструментов может искажаться из-за коррупции, лоббирования, административного давления.

Решение перечисленных задач возможно только в рамках всесторонней модернизации экономики, включающей реформирование административной системы, создание эффективной и независимой судебной системы, формирование доверия к политике правительства, к государственным и рыночным институтам. Краеугольным камнем должно стать изменение взаимоотношений в треугольнике «власть – общество-бизнес». Существенный прогресс в модернизации общественных институтов возможен только в том случае, если нам удастся создать основу для партнерских отношений между участниками «треугольника». Необходимым условием здесь является общественное признание сложившихся прав собственности, и активная защита их от передела на всех уровнях, большая социальная ответственность бизнеса, действенный контроль общества над властью.

Новые внешнеполитические условия:

«фатальные» угрозы для России Летом 2007 г. по заказу коллег из группы «Сигма» я написал текст, в котором пытался проанализировать те угрозы для России, которые можно было бы счесть «фатальными». Фатальными мы договорились считать не только те угрозы, которые прямо ведут к распаду страны, ее физическому уничтожению и/или неприемлемо высокому ущербу в людских и экономических ресурсах, но и такие варианты развития событий, которые с высокой степенью вероятности блокируют на длительное время возможности демократического развития и устойчивого экономического роста, то есть достижения желаемого (в рамках системы ценностей данного проекта) состояния страны и общества. Угроза может быть «фатальной» сама по себе, как техногенная катастрофа масштаба Чернобыля или полномасштабная военная агрессия. «Фатальной» может быть также угроза, возникающая как следствие цепи событий и процессов, которая с высокой степенью вероятности «запускается» определенным событием, при том что само по себе это событие не выглядит как «ужасная» угроза.

Деление «угроз» на группы по тому, какой аспект жизнедеятельности они затрагивают, – территориальная целостность, суверенитет, демография, экономическое развитие, политическая устойчивость и т.д., – может быть принято только условно, поскольку «фатальность»

состоит именно в том, что болезненно задевает, в конечном счете, все элементы системы. Поэтому, в частности, не всякое нарушение территориальной целостности представляет собой «фатальную» угрозу.

Например, можно, при определенных условиях, уступить Китаю ряд спорных территорий (как это и было сделано) без серьезных негативных последствий для страны. Важно, чтобы это было суверенное, отвечающее интересам страны, не вынужденное решение, которое не подрывает легитимность власти и базовые ценности национальной идентификации. Ужасное само по себе вымирание от наркомании и СПИДа молодого населения небольшого уральского города также не будет «фатальной» угрозой для страны в целом, если не превратится в элемент пандемии и не окажет разрушительного воздействия на национальную идентификацию.

Постановка вопроса о фатальных угрозах требует двойственной избирательности. Во-первых, мы делим угрозы на фатальные и нефатальные и предлагаем ревизию некоторых привычных представлений о предполагаемой «фатальности» ряда потенциальных угроз.

Во-вторых, среди фатальных угроз мы выделяем только те, которые характеризуются высокой степенью вероятности и на которые страна в состоянии адекватно реагировать.Таким образом, мы исходим из необходимости фокусировать внимание и ограниченные ресурсы, то есть отказываемся от «сверхдержавного» принципа стремления к абсолютной безопасности, когда любая мыслимая угроза предполагает выделение адекватных ресурсов для ее нейтрализации. Этому принципу в современном мире пытались до недавнего времени следовать США, но и они на глазах теряют такую способность.

Основное внимание в этом тексте было сосредоточено на политических по своей природе угрозах, или на политических последствиях военных, экономических и демографических угроз. Главные выводы этого анализа вошли в изданную в конце 2007 г. книгу,но целиком текст не был тогда опубликован. Подвергая его ревизии в конце 2008 г. при подготовке этой книги, я посчитал, что было бы интересно сохранить графическое различение тех кусков текста, которые были написаны в 2007 г., и тех добавлений и корректировок, которые делаются в декабре 2008 г.

Те полтора года, которые прошли со времени написания первого анализа, были богаты событиями, в том числе и весьма масштабными и драматическими. На первом месте, конечно, стоит экономический кризис, глубину, продолжительность и последствия которого в разных областях жизни, в том числе и в политической сфере, нам еще только предстоит увидеть и оценить.Важна и война на Кавказе, которая заставляет серьезно переосмыслить систему внешнеполитических координат. за это время в стране прошли выборы Думы и президента, которые не принесли неожиданностей. Но с периодом после выборов были связаны большие ожидания, в том числе ожидания определенной политической «либерализации» – важно понять, насколько они оправдались, насколько – нет.

Например, попадание астероида в планету земля является, без сомнения, фатальной угрозой, но мы не можем тратить ресурсы на ее предотвращение, поскольку вероятность сравнительно низка, а ресурсов нужно непропорционально много.

Коалиции для будущего. Стратегии развития России. М, 2007.

Финансовый кризис был обозначен как одна из наиболее вероятных серьезных угроз в анализе 2007 г.

Сохранив графическое различие между текстом августа 2007 г.

и добавлениями 2008 г., мы даем возможность не только оценить основательность первоначального анализа, но и увидеть динамику процессов. (Добавления 2008 г. выделены в тексте курсивом.) 1. Внешние угрозы силового характера Часто упоминаемый в ряду «фатальных» угроз китайский фактор – либо в качестве демографической оккупации, либо в качестве прямой агрессии – в обозримой перспективе кажется маловероятным. Представление о том, что китайцам не хватает «жизненного пространства», далеки от истины. В самом Китае есть много слабозаселенных районов. На границах с Китаем есть ряд обширных территорий (Монголия, Казахстан, страны Центральной Азии), демографическая оккупация которых связана с заметно меньшими издержками, чем попытка демографической оккупации России. Это не значит, что китайцы не будут ехать в Россию в большом количестве – но происходить это будет по экономическим причинам, а не потому, что им в буквальном смысле «тесно»

у себя. Китай как государство не станет мешать России регулировать этот процесс, не будет поддерживать борьбу китайских мигрантов за права резидентов, а без планомерной государственной поддержки с родины китайская демографическая оккупация невозможна.

Направление возможной военной агрессии Китая на Россию также маловероятно. Внешнеполитический приоритет Китая – Тайвань, это объясняется не только эмоциональным фактором, но и рациональными соображениями. Приз – не только восстановление единства нации (в понимании Пекина), но и доступ к технологиям, которые на сегодня для Китая даже важнее, чем нефть. При этом проблема Тайваня – срочная.

Процесс формирования на острове особой, отдельной национальной идентичности зашел уже далеко. Тайвань это та проблема, в связи с которой наиболее вероятно возникновение крупномасштабного, если не мирового военного конфликта с участием Китая. Впрочем, Китай настолько явно выигрывает экономическую гонку, что предпочтет сдержанность, хотя не исключен сценарий, в котором его будут сознательно провоцировать. Вообще, если новая мировая война хотя бы теоретически может возникнуть в существующем раскладе сил, то это война США с Китаем, и Тайвань может стать «казус белли».

Если даже Китай решит воевать за нефть и газ – то с заметно меньшими издержками и более высокими шансами на успех это можно делать в Центральной Азии и Казахстане. Пока можно скорее говорить о сотрудничестве России и Китая в деле стабилизации Центральной Азии.

Вообще, угрозу применения каким-либо государством силы с целью оккупации какой-либо части территории России сегодня можно считать крайне маловероятной. Возможные варианты военной агрессии против России рассмотрены в разделе «Военная угроза со стороны США и гонка вооружений», но их задачей будет воздействие на центральную власть и принуждение к послушанию, а не оккупация страны или ее части.

Военная угроза со стороны США и гонка вооружений Возможность глобальной ядерной войны никто не отменял, но рассматривать ее сценарии мы не будем, во-первых, потому, что это та фатальная угроза, к которой мы уже привыкли, во-вторых, потому что, как хочется надеяться, эти сценарии и их возможные изменения внимательно отслеживаются специалистами, ведь угрозы эти «старые» и методика анализа отработана.

Обсудим, однако, другие возможные военные угрозы со стороны США и их последствия для России. В воспоминаниях бывшего президента Пакистана Первеза Мушарафа, опубликованных в 2006 г., рассказано о телефонном звонке заместителя госсекретаря США Армитаджа сразу после 11 сентября. Армитадж сказал тогда Мушарафу следующее: «You do what we say, or we shall bomb you into a stone age». США на примере Югославии уже продемонстрировали к тому времени, как это делается. Большие запасы высокоточного неядерного оружия позволяют им вести войну нового поколения, к которой никто другой в мире сегодня не готов.

Россия – не Пакистан, и сегодня ей нельзя сказать то, что услышал Мушараф. Но политика США не оставляет сомнений в том, что они хотели бы получить возможность сказать это и России. Выход из договора по ПРО, программа создания противоракетной обороны с элементами космического базирования, планы не возобновлять СНВ-1, активная разработка новых систем высокоточного оружия и накопление достаточного его арсенала – вот элементы этой программы. Оценка такой угрозы и способов реагирования на нее может быть сделана только военными экспертами. Очевидно, что России будет нелегко принять решение прибегнуть к ядерному потенциалу сдерживания в условиях, когда внешняя агрессия не использует ядерное оружие и не направлена на массовое поражение населения. (На примере Югославии мы видели, что потери населения могут быть минимальны.) ясно, что возможность Вашингтона сказать Москве то, что было сказано Исламабаду, представляет собой прямую угрозу суверенитету Москвы в принятии решений, ее свободе распоряжаться ресурсами.

Осуществление такой угрозы вызовет целый каскад дополнительных рисков – сепаратизм, радикализация политического спектра и т.д., не говоря уже об экономическом ущербе. Важно сознавать, что на выходе мы получим не «немецко-японский» вариант после второй мировой войны, то есть превращение в младшего партнера с ограниченным суверенитетом, а вариант Югославии, то есть распад и низведение до статуса клиента.

Смена администрации в Вашингтоне рождает надежды на более умеренное, сдержанное поведение США во внешней политике. Обаме предстоит, прежде всего, сосредоточиться на экономическом кризисе.

В США велики надежды на то, что ему удастся справиться с экономикой в течение 2009 г. Однако следует задуматься, что произойдет, если кризис затянется. От поиска согласованных с другими крупными игроками мер Вашингтон может перейти к откровенно эгоистической политике, к попытке переложить как можно больше последствий кризиса на других. Агрессивность внешнеполитического поведения будет в этом случае мотивироваться уже не ощущением, что у страны достаточно экономических и военных ресурсов, чтобы позволить себе вести две локальных войны одновременно, как это было при Буше, но ощущением, что колоссальное военное превосходство США над остальным миром надо конвертировать в преимущества для больной экономики.

В целом экономические проблемы Америки в краткосрочной перспективе служат сдерживающим фактором в ее внешней политике, но если они углубятся и затянутся до критического уровня – эффект будет прямо противоположный. В целом при отсутствии удовлетворительной общемировой системы безопасности мировой кризис резко увеличивает внешнеполитические риски.

Нападение Грузии на Цхинвал показывает, насколько ненадежным партнером может быть Вашингтон. Если даже принять на веру, что США не давали Саакашвили команды начать войну, и даже старались его отговорить, то поверить в то, что в Вашингтоне не знали о готовящемся нападении нельзя никак. В тридцатитысячной армии Грузии у США было 120 военных советников – одно это делает «незаметную» для США подготовку такой операции невозможной. Если США не давали «добро» на операцию, но знали о том, что Саакашвили «вышел из-под контроля» и ее все равно готовит, они должны были поставить Москву в известность. Этого не произошло. Каковы бы ни были причины такого поведения, очевидно, что кризис доверия между Москвой и Вашингтоном находится после августа на крайне низком уровне.

Особый интерес представляет внутренняя угроза, связанная с возрастанием рисков в политике США и с их отчетливым желанием втянуть ряд стран, в том числе, Россию, в новую гонку вооружений, и, как показал август 2008 г., в военные конфликты. Итак, угроза реальна, и признана. Высшие чиновники не раз заявляли, что не позволят втянуть Россию в гонку вооружений, что Россия будет реагировать «асимметрично», более дешевыми программами. Между тем, реально мы уже включились в гонку вооружений, и военные расходы резко растут в последние годы.

В этой ситуации возникает целый комплекс внутриполитических вызовов, потенциально представляющих большую опасность для страны.

До сих пор у нас действовал один механизм ограничения военных расходов – отсутствие средств. До наступления глобального экономического кризиса, в период 2007 и первой половины 2008 г., мы увидели, что происходит, когда у правительства возникает ощущение, что денег довольно. В условиях объективной необходимости увеличения военных расходов и наличия средств в бюджете вопрос о контроле над военным бюджетом становится весьма серьезным вызовом. Идея наращивания военных расходов в качестве стратегии развития уже озвучивалась (С.

Иванов). При этом неясно, почему в современной России задача конверсии может быть решена более успешно, чем это делалось до сих пор. Возможно резкое усиление прежде ослабленных групп влияния, связанных с армией и ВПК. Имеется соответствующая мощная традиция советского времени. Устойчивый и формализованный механизм определения необходимого и достаточного уровня военных расходов отсутствует, равно как и институты гражданского контроля над военными расходами. Создать их весьма сложно, потому что для этого нужны устойчивая многопартийная система и эффективный парламент. Политические позиции тех групп, которые будут сопротивляться избыточному наращиванию военных расходов, недостаточно сильны и являются легкой мишенью для популистской критики. Все это может превратиться в «фатальную» угрозу: замедление темпов развития, фиксация ложных приоритетов в развитии отраслей, устойчивое усиление влияния «силовых» групп в политике, милитаризация общественного сознания.

Такой сценарий резко уменьшает стабильность всей политической системы и ограничивает потенциал развития.

В экономике России происходят весьма тревожные процессы.

В какой степени тенденция к доминированию государства в важнейших отраслях, которая еще более усиливается теперь, в период кризиса, объясняется соображениями эффективности, в том числе стремлением увеличить конкурентоспособность страны в условиях все возрастающей роли глобальных корпораций и спасти крупные компании от банкротства в кризисное время? В какой степени это является отголоском извечного инстинкта империй, главной задачей которых неизменно было не благополучие подданных, но мобилизация ресурсов для поддержания своей военной мощи? Было бы печально, если бы здесь возобладала именно имперская логика поведения.

События первых девяти месяцев 2008 г. подтвердили, что описанная угроза вполне реальна. Пока финансовый кризис не обозначился с достаточной остротой, власти страны делали многочисленные заявления о запуске целого ряда новых военных программ, в том числе таких дорогостоящих, как строительство 15 (!) авианесущих крейсеров.

Хорошо видно, что в этих планах важную роль играла задача проекции военной силы вовне, в том числе, как в случае с крейсерами, в районах, существенно удаленных от границ России. (Демонстрацией именно таких намерений стало возобновление регулярных полетов стратегических бомбардировщиков, морские маневры в Карибском море.) В этих планах можно без труда узнать элементы советского наследия, а именно военно-стратегического мышления в духе соревнования и поддержания паритета с США.

Сегодня, когда экономический кризис набирает обороты, нехватка свободных денег вновь возвращается в качестве регулятора военных расходов. Однако, события 2007-2008 г. еще раз подчеркнули актуальность задачи выработки действенного политического механизма ограничения военных расходов необходимыми и достаточными рамками, то есть нуждами державы не глобального, а регионального масштаба, с однозначным приоритетом оборонительных задач, способности проецировать силу в ближнем зарубежье и развития ракетно-ядерного потенциала сдерживания. Программы разработки и производства новых высокоточных вооружений также должны развиваться, но не из стремления дать «достойный ответ» США (на это у нас нет ресурсов), а с целью увеличения боеспособности в локальных конфликтах, приближенных к нашим границам.

События 8-12 августа еще раз убедительно продемонстрировали, что российская элита «разрывается» между двумя различными трактовками понятия державности во внешней политике. Обе имеют исторические корни. Традиция империи Романовых состояла в стремлении отстаивать статус великой державы как члена концерта держав. Эта роль предполагала не только право быть услышанным и право требовать учета своих интересов, но также обязательство учитывать интересы других и способность к самоограничению во внешней политике.

(Вспомним, например, как Россия могла захватить Константинополь в 1877 г., но не стала этого делать.) СССР великой державой в традиционном смысле не был никогда. Советский Союз в межвоенный период находился на положении парии и изгоя, и заведомо не был великой державой. После Второй мировой войны СССР превратился в одну из двух сверхдержав и с точки зрения силовых критериев более чем соответствовал великодержавному статусу. Но СССР был системным элементом, только если воспринимать мир «холодной войны» как систему.

Все прежние участники клуба великих держав, а также США как второй полюс силы, оказались в противном лагере. СССР был заведомо чужим элементом, своеобразным альтернативным полюсом не только с точки зрения баланса сил, но и с точки зрения принципов организации власти, общества, экономики. Интерсубъектиный фактор, то есть признание в качестве члена клуба, с вытекающими из этого обязательствами по самоограничению и внутренней организации общества и государства советских обитателей Кремля никогда не интересовал.

Начиная с мюнхенской речи Путина Россия весьма настойчиво добивалась именно статуса великой державы – то есть одного из уважаемых крупных игроков в многополярной системе. Однако с 8 по 12 августа Москва не посылала никаких внятных сигналов вовне, тем игрокам, которых она воспринимала как партнеров по клубу великих держав, о том, каковы ее цели в этой войне и где она собирается остановиться. Есть все признаки того, что всерьез рассматривался вариант оккупации Тбилиси и смены политического режима в Грузии. Такая стратегия прямо отсылает к советской традиции – сделать по максимуму то, что можно, силовыми методами, а потом уже разбираться с международными последствиями. Плюс – тоже уходящее корнями в советскую традицию представление – «раз американцам можно, то и нам можно». Остановив войска 12 августа и заключив соглашение с представлявшим ЕС Саркози, Кремль отдал все же предпочтение «романовской» традиции понимания «великой державы» и принципов поведения на международной арене. Это был важнейший момент во внешней политике страны не только за последний год, но, возможно, за все десятилетие. Россия избежала колоссального роста издержек от войны для своей репутации и положения на международной арене.

Однако колебания между советским и романовским наследием налицо,и обошлись они очень дорого. Во-первых, вся предыдущая стратегия в духе «романовской традиции» оказалась поставлена под вопрос в глазах тех партнеров, от которых Россия с таким упорством добивалась признания в качестве «нормальной» великой державы. Во-вторых, и это самое главное, августовские события ясно показали, что позиции тех, кто продолжает мыслить в духе советской традиции внешней политики, остаются сильны на самом верху властной пирамиды. Оказалось, что усилившаяся в 2007-2008 гг. тенденция представлять обобщенный запад как врага, а Россию как осажденную крепость, была не просто пропагандистским ходом, но отражала действительные настроения части властной элиты. Если эта тенденция в какой-то момент возьмет верх, на надеждах на модернизацию и демократизацию страны можно будет поставить жирный крест. Между тем, все опросы общественного мнения показывают, что решительное большинство россиян отдает предпочтение именно «романовской», а не советской, традиции понимания статуса великой державы,и это еще раз подчеркивает, что в этом вопросе часть властной элиты действует в соответствии со своими глубокими инстинктами, а не из желания получить дополнительные рейтинговые очки.

Центральная Азия В списке наиболее реальных внешнеполитических угроз на одно из первых мест нужно поставить дестабилизацию Центральной Азии.

Это может произойти в результате активизации исламского фундаментализма в сочетании с ослаблением жестких режимов в Узбекистане и Туркменистане. Дестабилизирующим фактором может быть усиление талибов в Афганистане, радикальных исламистов в Пакистане. Все эти угрозы при определенных обстоятельствах могут быть усилены политикой США в регионе, который стоит на одном из первых мест в политической повестке дня Вашингтона.

Для России это означает поток беженцев и наркотиков в качественно больших масштабах, чем даже сегодня, когда эти факторы и без того представляют серьезную проблему. Дестабилизация Центральной Азии может превратиться в серьезную угрозу газовому и нефтяному бизнесу России. Во-первых, значительная часть обязательств Газпрома Некоторые высокопоставленные политики, например, Миронов, до сих пор публично высказывают сожаление по поводу того, что российская армия не взяла Тбилиси.

Подробные социологические данные см. в: Тихонова Н.Е. Наследие империи в общественном сознании россиян // Миллер А.И. (ред.) Наследие империй и будущее России. М., НЛО, 2008, с.103-136.

покрывается за счет туркменского и узбекского газа, поставки которых окажутся под угрозой. Во-вторых, возможность создания альтернативной сети трубопроводов в Европу в обход России во многом зависит от позиции Казахстана и Туркменистана, которая сегодня учитывает интересы России, но может быть пересмотрена в случае смены режимов.

В сугубо политическом плане дестабилизация Центральной Азии угрожает скорее Китаю с его проблемой уйгурского сепаратизма, чем России, у которой нет прилегающих к Средней Азии областей со схожим в этническом или религиозном плане населением. Китай сегодня в большей степени партнер, чем соперник России в Средней Азии, и это партнерство, в том числе, и против влияния США в регионе. здесь есть опасность искажения приоритетов – для нас важна стабильность Центральной Азии и противодействие США, если они будут предпринимать попытки нарушить эту стабильность, а не противодействие США как самоцель. Вполне возможен вариант, при котором Россия, Китай и США будут вынуждены сотрудничать в Центральной Азии в случае возникновения слишком радикальных угроз.

В результате глобального экономического кризиса перспектива дестабилизации Центральной Азии, да и всего постсоветского пространства, только усилилась. Учитывая слабость экономик и низкий уровень жизни стран региона, кризис может привести к нехватке базовых продуктов потребления и, как следствие, резкому росту социальных и политических рисков. В свете событий последних месяцев хорошо видно, что к прежним проблемам добавились неудачи НАТО в Афганистане, рост нестабильности в Пакистане, и даже в Индии, которая стала мишенью масштабных актов исламистского террора.

Украина Если суммировать все возрастающие риски сегодняшней Украины, то эта страна должна рассматриваться как один из потенциальных источников «фатальных» рисков для России. Глубина и острота экономического и социального кризиса в Украине будут очень велики, при этом страна обладает весьма ограниченным набором стабилизационных инструментов. Политически Украина крайне ослаблена, элиты расколоты до такой степени, что отсутствует, если воспользоваться старой шуткой Г. Киссинджера, номер телефона, по которому можно позвонить в Киев и о чем-нибудь договориться. В. Ющенко перешел от умеренной политики украинизации предыдущего периода к весьма агрессивной стратегии, что увеличивает напряженность внутри страны. Грядущие в обозримом будущем выборы сделают поведение элит еще более безответственным.

Внешнеполитический контекст крайне неблагоприятен – до самого последнего времени Украина оставалась объектом «игры с нулевой суммой» между Россией, с одной стороны, и США и их союзниками из «новой Европы», с другой. Россия должна вовремя перестроить свою политику в отношении Украины в связи с тем, что разумная позиция стран «старой Европы» по вопросу о перспективе украинского членства в НАТО, кажется, взяла на время верх. Контролируемое нагнетание напряженности, которое было ответом Москвы на перспективу предоставления Украине ПДЧ, должно смениться сотрудничеством с ЕС, и, если это окажется возможным, с администрацией Обамы, в деле стабилизации Украины. Трудно вообразить масштаб проблем, с которыми Россия может столкнуться, если кризис в Украине выйдет из-под контроля – это и трубопроводы, и массовая миграция, и угроза русского ирредентизма в Крыму.Вызов тем более серьезен, что тема «победы над западом» в Украине, равно как и тема раскола Украины, являются сильным искушением для части российской элиты. Между тем, любой из этих вариантов «не просчитывается» в своих последствиях. Но можно уверенно сказать, что в отношениях с западом это принесет очень серьезный ущерб. Собственно, это воссоздаст оборонительное единство запада, избавление от которого является одним из приоритетов российской политики. В случае нарушения территориальной целостности Украины восприятие России как «реваншистской империи» станет доминирующим в сознании политических элит запада.

Кризис ясно показал, и покажет еще в еще более доходчивых формах в обозримым будущем, что у России недостаточно ресурсов, чтобы в одиночку гарантировать стабильность на постсоветском пространстве, даже если никто ей в этом не будет специально мешать. Из этого следует сделать вывод о том, что политика России, в том числе ее претензии на «привилегированные интересы» на постсоветском пространстве, должна быть уточнена. Москве здесь необходимо сотрудничество с западными партнерами, что предполагает определенные ограничения и в формулировке собственных интересов, и в выборе средств для их отстаивания.

О проблеме ирредентизма вообще, и русского ирредентизма в Крыму, в частности, см. далее.

Цены на нефть В тексте 2007 г. обсуждался вопрос цен на нефть, причем речь шла не об опасности их падения, а, напротив, о возможности их подъема до такого «порогового уровня», который привел бы к формированию в крупных и технологически развитых нефтезависимых странах политического консенсуса об экономической оправданности и политической необходимости массированных капиталовложений, прежде всего исследовательских, в развитие альтернативных источников энергии.Понятно, какие проблемы могли бы возникнуть у России в случае успеха таких программ. Экономический кризис делает эту потенциальную угрозу неактуальной. А без энергетической революции угроза долгосрочного падения цен на нефть до критических для российской экономики уровней весьма маловероятна. Вызванное кризисом падение цен на нефть имеет свои абсолютные и временные границы,и может оказать весьма благотворное влияние на российскую экономику в среднесрочной перспективе.

Сокращение доходов от экспорта энергоресурсов даст импульсы тем реформам в масштабе государства, и той оптимизации в масштабе отдельных компаний, которые так долго откладывались в условиях эйфории от изобилия нефтедолларов. Это также подтолкнет к трезвой переоценке и оптимизации планов по развитию трубопроводных систем.

2. Внутриполитические угрозы территориальной целостности Советское наследие территориализации этничности и стремление от него избавиться Угроза территориальной целостности может стать следствием неудачной политики в отношении наследия советского времени – национально-территориального деления. Это как раз тот случай, когда советское наследие создает серьезные проблемы, но попытка радикально его устранить чревата проблемами еще худшими. Уже советское руководство в 1980-е годы понимало опасности этой конструкции. Аркадий Вольский рассказал в своих мемуарах, как генсек Андропов поручил ему разработать проект радикального изменения принципов территориИмеющиеся на сегодня альтернативные источники энергии и технологии энергосбережения не способны поставить под вопрос доминирование углеводородов в энергетическом балансе развитых экономик.

Трудно представить себе ситуацию, в которой цена на нефть надолго опустится ниже 40 долларов, хотя на непродолжительные периоды она может падать и до 25–30 долларов. Скорее всего, в период кризиса цену барреля удастся стабилизировать в районе 40–60 долларов за счет сокращения добычи.

ального деления всего СССР, отменяющего как союзные республики, так и автономные. «У него (Андропова) был идефикс – ликвидировать построение СССР по национальному принципу. Как-то генсек вызвал меня: «давайте кончать с национальным делением страны. Представьте соображения по организации в Советском Союзе штатов…».

Современное руководство России также понимает, что с советским наследием национально-территориальных автономий надо что-то делать,но, в отличие от Андропова, не может (и понимает, что не может) избавиться от него одним решением Политбюро. Путин неуклонно стремился ослабить черты этнофедерации: через реформу Совета федерации, через объединение национальных округов с крупными соседними регионами, через согласование конституций автономий с общероссийской, через отказ от договорной системы отношений субъектов федерации с центром и т.д.

Пока это разумная, осторожная политика, которая не ведет к опасному нарастанию межэтнической напряженности. Когда Кремль столкнулся с таким риском при реализации плана слияния Адыгеи с Краснодарским краем, процесс затормозили. Однако дальнейшее движение в этом направлении неизбежно, поскольку национальные автономные республики это фактор, негативно влияющий на демократический процесс, на возможность внедрения подлинного федерализма,на единство правового поля, на темпы экономического развития. Ситуация в них провоцирует этнический русский национализм.

Эта ситуация динамическая и чреватая ростом напряженности.

Последняя перепись населения продемонстрировала резкий слом многолетних тенденций и переход к росту доли титульных этносов и их концентрации в соответствующих регионах. Сопротивление дальнейшему устранению элементов этнотерриториальной автономии будет расти, потому что затронет более сильные региональные элиты.

В определенных обстоятельствах часть этих элит может вступить в союз с сегодняшними националистическими и/или исламистскими контрэлитами в собственных республиках. Экономическое напряжение Четыре генсека // Коммерсантъ. М., 2006. – 12 сентября.

Россия уже заплатила огромную цену за это наследие. Достаточно сказать, что Чечня стала ключевым фактором, блокировавшим возможность усиления интеграционных настроений в ряде постсоветских республик. Ущерб на международной арене также был огромен.

Татарстан – исключение, подчеркивающее это новое правило.

Подлинный федерализм возможен только на базе прочного консенсуса о неделимости России, который, в свою очередь, невозможен при сохранении этнотерриториальной автономии в таких масштабах.

также будет расти в связи с переходом от стратегии «выравнивания уровня регионов» к стратегии приоритетного роста наиболее сильных.

Новые импульсы напряженности придаст экономический кризис.

Пока нет эффективных механизмов аккультурации и профессиональной подготовки избыточных трудовых ресурсов в кавказских регионах, а также их абсорбции на новых местах. Нерасчетливые шаги центральной власти и/или усиление роли этнического русского национализма во власти и в политике вообще,рост социальной напряженности и безработицы, рост исламского фундаментализма и связанной с ним террористической угрозы – все эти факторы вместе и даже по отдельности могут создать эффект резонанса, когда сепаратистское движение усилится одновременно в нескольких регионах. Наиболее уязвим Кавказ, что ежедневно подтверждают новости из Ингушетии, Северной Осетии, Чечни и т.д., серьезный потенциал сепаратизма есть в Татарстане и якутии. Если исламский радикализм на Кавказе получит сильный резонанс в Татарстане, это может стать началом поистине кошмарного сценария для России в целом.

Этнорегиональный сепаратизм – слабый пункт для внешнего вмешательства, как на государственном уровне, так и на уровне международного терроризма.

Что делать? Нужна интенсивная работа с этническими элитами, которая через совмещение кнута (угроза разобраться с теневыми способами обогащения) и пряника (предложениями личных выгод) позволила бы ослабить их сопротивление. На институциональном уровне нужна срочная разработка (это тот случай, когда можно и просто заимствовать из международного опыта) и внедрение системы мер по защите прав меньшинств. Эта система, в отличие от советской, не должна быть привязана к территориальной автономии. (Советская система другой не знала.) Нужна новая система аккультурации и адаптации молодежи кавказских регионов.

Нужен постоянный мониторинг массовых настроений и включенное наблюдение за элитными группами. Результаты этого мониторинга Этнический русский национализм постепенно становится важным политическим ресурсом. На всех выборах 1990-х годов партии, шедшие под флагом этнического русского национализма, не набирали более 4% голосов. Успех «Родины» показал, что ситуация меняется. Кажется, в Кремле это поняли и срочно прикрыли проект, который начал выходить из-под контроля. Эффект «порочного круга» состоит в том, что дискриминация русских в национальных автономиях служит питательной средой для этнического русского национализма, а рост этнического русского национализма повышает чувство угрозы среди меньшинств, которые видят в «своих» республиках главный ресурс защиты.

должны быть неизменным фактором принятия политических и экономических решений, касающихся регионов повышенного риска.

Сегодня маятник, постоянно качающийся в истории России между централизмом и вольницей регионов, находится в крайней централистской точке. Помимо очевидных факторов, как отказ от выборности губернаторов, и недавних ясных сигналов Кремля, что эту норму пересматривать не собираются, к этому выводу подталкивает анализ состава региональных элит (глав силовых, судебных и др. структур), который показывает резкий рост доли неукорененных в регионах назначенцев центра.Однако надолго оставить маятник в его сегодняшнем положении не получится – издержки будут слишком велики, и в условиях кризиса это становится еще более очевидно. Центр не справляется с социальными проблемами на местах, при этом мера самостоятельности и укорененности назначенных губернаторов низка, а значит низка и их способность взять на себя ту долю социально-политической ответственности, которую пытается переложить на них сегодня центр. Устранив непосредственную угрозу регионального сепаратизма, власть обязана предложить проект работоспособной федерации, которая должна будет содержать элементы асимметрии из-за сохранения этнотерриториального деления. Отказ от такой реформы будет способствовать росту напряженности и постепенно станет оказывать все возрастающее негативное влияние на развитие страны, с возможностью превратиться в «фатальную» угрозу при неблагопрятных условиях.

Террористическая угроза Россия добилась за последние годы большого успеха, покинув список приоритетных для исламского фундаментализма мишеней. Однако риск вернуться в этот список сохраняется. Угроза терроризма велика сама по себе, особенно в связи с уязвимостью инфраструктуры и возможностью рукотворных (террористических) техногенных катастроф огромного масштаба (ядерная энергетика, гидроэлектростанции, нефтепроводы и т.д.) В случае если потенциальный террор будет иметь «исламские корни», это может вызвать обострение отношений с российскими мусульманами вообще. Террор несет опасность для территориальной Подробнее см. Петров Н.В. Наследие империи и регионализм // Миллер А. И. (ред.) Наследие империй и будущее России. М., НЛО, 2008, с. 381-454.

целостности страны в связи с существованием многочисленных этнотерриториальных автономий и спецификой расселения мусульман.

В связке с возможным ростом напряженности в отношениях с мусульманами внутри страны «исламский» терроризм может превратиться в «фатальную» угрозу, поскольку, наряду с экономическим ущербом и человеческими жертвами, активизация терроризма может вызвать «легитимный» в глазах общества отказ от демократизации и дальнейший рост ксенофобии, существенно деформировав формирование нации и демократических институтов по сравнению с желаемым вариантом. Россия имеет самый высокий процент мусульманского населения среди европейских стран, если не считать Боснию, и мусульманский фактор должен постоянно находиться в фокусе внимания в связи с региональной, демографической, миграционной, религиозной политикой.

Жестким принципом внешней политики должно быть исключение участия России в любых, даже санкционированных ООН, коалициях и акциях, которые могут быть интерпретированы как антимусульманские, при этом внутри страны должна проводиться жесткая линия на подавление исламского фундаментализма.

Формирование миграционных анклавов и другие проблемы демографии Демографическая ситуация в стране и потребности растущей экономики делают неизбежным массированный приток трудовых мигрантов. Большинство из них будут составлять не-русские, часто даже не аккультурированные мигранты. значительную часть будут составлять мусульмане.

До сих пор России удавалось избежать возникновения крупных иммигрантских анклавов. Однако следует понимать, что современные крупные города уже не работают как «плавильные котлы», что было характерно для индустриальных центров капиталистического и советского модерна, во многом потому, что доступные мигрантам рабочие места предлагаются не на промышленных предприятиях, которые либо закрылись, либо требуют квалифицированного труда, а на стройках, в торговле и социальных службах, где трудовые мигранты остаются практически изолированными от местного населения. Сегодня мигрантские анклавы существуют в крупных городских центрах практически всех бывших имперских метрополий – Британии, Франции, Германии. Избежать возникновения крупных мигрантских анклавов можно только административными методами регулирования миграции и расселения мигрантов. Такие анклавы могут быть не только иммигрантскими (хотя основная масса будет именно такой), но и формироваться за счет внутренних мигрантов из регионов с избыточной рабочей силой, прежде всего Кавказа.

Есть две причины опасаться возникновения таких анклавов в России. Во-первых, даже стабильные и богатые демократии запада, воплощая в жизнь различные варианты политики в отношении иммигрантов, не могут сказать, что они проблему решили или что они хотя бы видят, как ее следует решать. Сегодня напряженность в этой сфере растет по всей Европе. Существование таких анклавов способствует изоляционистским и «мстительно-обиженным» настроениям в мигрантской среде, облегчает распространение исламского фундаментализма как антикапиталистической и антилиберальной идеологии.

Во-вторых, хрупкость политической системы России, находящийся в точке бифуркации процесс формирования нации, низкий уровень социальной защищенности, отсутствие опыта работы с этой проблемой – все это делает проблему, решения которой не знает никто, особенно опасной в российских условиях.

Вопрос обеспечения социальных условий для миграции рабочей силы имеет большое значение не только в связи с описанной проблемой. Рынок жилья и другие элементы социальной инфраструктуры должны быть приведены в такое состояние, чтобы переезд «за работой» стал нормой, а не исключением. Иначе демографические проблемы будут серьезно усугубляться отсутствием мобильности трудовых ресурсов, а проблема региональной обособленности будет усиливаться и в «русских» регионах. Экономический кризис, особенно если он окажется продолжительным, лишь добавит этой проблеме значения и остроты – с закрытием значительного числа градообразующих предприятий вопрос о «переезде за работой» станет жизненно важным.

В программах поощрения рождаемости стоит учесть мнение Г.Х.Попова о том, что материально поощряться должен только второй ребенок, иначе основные ресурсы уйдут на поддержку увеличения рождаемости в неблагополучных семьях и на Кавказе, то есть программа окажется контрпродуктивной.

Эмиграция из России при сохранении позитивной динамики развития страны не выглядит как «фатальная» угроза. Она не массовая, и возможностей стать таковой не имеет хотя бы за счет сдерживающих внешних факторов. В обозримом будущем ряд новых членов ЕС, в том числе прибалтийские республики, которые испытывают сильный отток рабочей силы, могут ввести в действие программы привлечения трудовых мигрантов из соседних стран, в том числе из России. Однако напряженность политических отношений с Россией будет подталкивать их к импорту трудовых мигрантов прежде всего из Украины и Белоруссии. Кроме того, такой политике будет способствовать более высокий уровень заработной платы (и ожиданий в отношении заработной платы в случае выезда) в России по сравнению с Украиной и Белоруссией. Скорее, России предстоит соревнование с ЕС за рабочую силу из Украины и Белоруссии.

Отметим, что в краткосрочной перспективе экономический кризис может изменить содержание проблемы, потому что рынок труда и в ЕС, и в России будет сокращаться, а уровень безработицы в Украине может в ближайшем будущем оказаться очень высоким. Отсюда опасность нежелательного пика миграции в Россию из Украины и других пострадавших от кризиса соседних стран в период сокращения емкости рынка труда.

Утечка мозгов Эмиграцию квалифицированных специалистов нельзя остановить без отказа от базовых свобод. Утечка мозгов (при больших масштабах) может стать серьезным тормозом для инноваций и экономического развития. В условиях открытости страны единственный способ решения этой проблемы – экономический. Крупный бизнес сам решает эту проблему за счет индивидуальных условий и зарплат. (Сегодня Россия выигрывает, например, у Израиля, борьбу за квалифицированных молодых специалистов из среды эмигрантов из России – они возвращаются в таком количестве, что проблема обсуждается в правительстве Израиля.) Но в целом баланс в сфере миграции мозгов у нас отрицательный.

Следует проработать две специальные меры государственного регулирования. Первое – создать механизм резкого (часто даже не в разы, а на порядок) и точечного повышения зарплат в бюджетной сфере. Не категориям работников, а особо ценным лидерам и группам вне связи с тарифной сеткой. Это, прежде всего, преподаватели небольшой группы учебных заведений мирового уровня (иначе мы рискуем окончательно потерять школы в точных науках), лидеры в медицине, биологии и т.д. Эта мера должна, прежде всего, предотвратить отъезд, но также и вернуть часть уехавших.

Современный кризис открывает для России новые возможности по привлечению (возвращению) высококвалифицированных менеджеров и специалистов, если государство сможет разумно распорядиться имеющимися финансовыми резервами. Этим уже занимается Китай, полезно присмотреться к этому опыту.

Второе – ввести высокие цены на образование в тех ВУзах (или факультетах), чьи выпускники легко находят работу на западе. Изначально стоимость образования будет покрываться долгосрочными госкредитами, с полным возвратом (в рассрочку) в случае отъезда на работу за рубеж, частичным – в случае приема на работу в частный сектор в России (возможно, за счет прямых отчислений работодателя), и постепенным полным погашением в случае работы в госучреждениях.

Этот механизм не остановит утечку мозгов, но даст возможность воспроизводства и развития наиболее успешных ВУзов.

Два фактора могут способствовать увеличению утечки мозгов даже при благополучном экономическом развитии – стагнация в политической сфере и рост этнического русского национализма. При определенных условиях это может превратиться в «фатальную» угрозу.

3. Нация, демократия и институциональная слабость политической системы Нетрудно заметить, что неустойчивость и институциональная слабость политической системы, а также неопределенность процесса формирования нации неоднократно фигурируют в различных сценариях как факторы, которые резко увеличивают риски, возникающие в связи с различными угрозами. Иногда именно наличие этих факторов переводит потенциальные угрозы в разряд «фатальных». Один из типичных примеров – угроза ирредентизма.

Ирредентизм Ирредентизм представляет собой особую форму национализма, в которой акцент делается на «вызволении из-под чужой власти» и «воссоединении» в едином государстве земель и групп населения, которые такой национализм считает «своими». Сегодня ирредентизм в России слаб, но, при определенных условиях, может резко усилиться как политическое направление и получить широкую общественную поддержку.

Пример – судебная система, сохранение которой в сегодняшнем виде является «фатальной»

угрозой само по себе, потому что оказывает и будет все больше оказывать тормозящее воздействие на развитие экономики.

Это связано, во-первых, с тем, что в обществе нет устойчивого консенсуса в отношении всех основных характеристик нации-государства, в том числе в отношении современных границ России. Во-вторых, при распаде СССР вне РФ действительно остались обширные территории и многочисленные группы населения, которые воспринимаются общественным мнением как «свои».

Ирредентизм может в течение десятилетий быть даже официальной идеологией, как в ФРГ по отношению к ГДР или в Китае в отношении Тайваня, но оставаться под контролем и не вести к рискованным шагам на международной арене. Точно также Россия можем сколь угодно долго разыгрывать различные варианты отношений с Белоруссией, идею «воссоединения» которой с Россией можно считать слегка закамуфлированной формой ирредентизма.

Идеи о том, что Россия в ее современных границах не является жизнеспособным государством, что современные границы несправедливы и подлежат изменению (прежде всего расширению) при удобных обстоятельствах, пропагандируются сегодня целым рядом авторов. Мнение, что сильная Россия должна стремиться к расширению своей территории, растиражировано в массе книг и газетных статей. Распространение этих взглядов спонсируется влиятельными группами интересов.

Часть этих авторов обосновывает свою точку зрения тем, что Россия должна непременно быть империей. Популярность темы империи резко возросла на наших глазах за последние пять лет. Однако в обществе существует достаточно устойчивый консенсус, что Россия не должна стремиться вернуть себе статус сверхдержавы,и трудно предположить, чтобы идея мобилизации ради восстановления имперского величия могла утвердиться в общественном сознании.

Большинство наших граждан уже готово рассматривать современные границы России как постоянные, но это новая реальность, и формирующийся в этом вопросе консенсус можно сломать не под флагом «имперской реставрации», но под флагом воссоединения нации, то есть ирредентизма. Многие авторы, в том числе вполне респектабельные (например, Солженицын), считают современные границы «неправильными» именно для России как государства-нации.

В своих взглядах они опираются на двухвековую традицию русского Еще раз подчеркну, что следует четко различать статус великой державы, каковой Россия была в 19 в., и которой она должна, как считает подавляющее большинство населения, быть в 21 в., и статус сверхдержавы, являющейся вторым полюсом наряду с США. Стремление к статусу сверхдержавы имеет поддержку не более 15% населения.

национализма. Действительно, русский национализм 19 в. считал, что русская нация должна включать всех восточных славян империи, то есть великороссов, малороссов и белорусов. Именно эта традиция видна в том, как Солженицын определил в трактате «Как нам обустроить Россию» (1990 г.), что следует сохранить в едином государстве при роспуске СССР. Напомню: Россия без большей части Северного Кавказа, Украина без Галичины, Белоруссия, северный Казахстан.

В советское время эта традиция была существенно преобразована, но не искоренена.Уже сама двухвековая инерция заставляет отнестись к этой идеологии и ее потенциалу регенерации серьезно, тем более, что сегодня она резонирует с травматическими синдромами, сформировавшимися в русском сознании за последние 20 лет. На рубеже 2005–2006 гг. Путин едва не легитимировал эту точку зрения, пустившись во время газового конфликта с Украиной в публичные рассуждения о том, что западные немцы субсидировали ГДР в расчете на объединение нации. И сразу телеведущий Д. Киселев задал Путину вопрос: «Может, нам пора уже сказать о себе как о разделенной нации?». Путин дал «задний ход», но этот эпизод показывает, как легко запустить этот механизм «на ровном месте».

Во-вторых, импульсы к усилению ирредентизма, особенно активистской его формы, направленной на силовую аннексию определенных территорий, могут исходить извне и, тем самым, находиться вне контроля властей России. В нашем случае особую опасность представляют определенные сценарии развития событий в Украине и Казахстане, которые могут поставить Россию перед необходимостью принятия политических решений, когда выбор будет между плохим и очень плохим вариантом. В этом случае мы столкнемся с целой цепью действительно «фатальных» последствий для положения страны на международной арене, для экономики и для политической жизни внутри России.

Речь идет о ситуациях, в которых возникнет физическая угроза существованию крупной русской общины, хорошо связанной, в том числе медиально, с Россией. Такой вызов просто не позволит Москве остаться в роли наблюдателя.

Именно такие ситуации могут возникнуть в Украине и Казахстане.

Вот возможные сценарии.

Идея общерусской нации, объединяющей великорусов, малорусов и белорусов была замещена идеей братского союза трех славянских народов.

1) Кризис на Украине, например, в результате выборов, результат которых запад или восток страны не признают, может привести к расколу. При условии, что население востока и запада страны воспринимает друг друга как конституирующего иного, сценарий раскола может быть запущен, в том числе вне-украинскими игроками. Центральные области страны (с многочисленным русским населением) превратятся в этом случае в арену конфликта.

2) Радикализация растущего мусульманского населения Крыма может вызвать в перспективе 15–20 лет обострение отношений со славянским, преимущественно русским населением полуострова. У крымских татар есть своя «правда» – они действительно пострадали от репрессий и депортаций. Крым они воспринимают как «свою» землю. В то же время русские тоже считают себя «дома» в Крыму. Цена земли на полуострове так высока, что этнические конфликты могут инструментально использоваться в борьбе за землю между различными группировками потенциальных собственников. Мы уже были свидетелями многочисленных, в том числе силовых конфликтов по поводу земли как между татарами и местным славянским населением, так и между татарами и властями. Возможны элементы «косовского сценария», то есть попытки вытеснения русского населения с помощью морального и физического террора, с соответствующей реакцией местных русских, которые не воспринимают власть в Киеве как «свою» и защищающую их интересы. Стоит добавить, что конфликтующие стороны воспринимают текущую ситуацию как нестабильную еще и из-за динамично меняющегося демографического баланса.

Казахстан проводит весьма умеренную политику в отношении русского населения. Однако, уже в течение ближайших 10 лет ситуация в стране может ощутимо измениться в результате реформы системы образования.

Сегодня основная масса казахов получает среднее и высшее образование на казахском языке. Русский учат, но, как правило, не выучивают, тем более что владение казахским языком дает карьерные преимущества в соревновании между казахами. Русские получают образование на русском, в том числе высшее. Казахский учат в школе, но не выучивают. Русский перестает быть общим языком двух общин, казахский не становится таковым. Степень отчуждения русской и казахской общин возрастает на глазах. Никакого экспертного анализа последствий такой ситуации в Казахстане не проводилось. Между тем примеры кровавых этнических конфликтов Казахстан дает регулярно в течение последних лет. Это не конфликты казахов с русскими, а конфликты казахов с чеченцами, курдами, турками-месхетинцами. Но они свидетельствуют о том, что конвенциональный барьер, сдерживающий общество от этнического насилия, в Казахстане опасно низок, а резкое ухудшение экономической ситуации в результате мирового кризиса, одной из первых жертв которого Казахстан стал уже в 2007 г., лишь увеличивает риски.

Во всех трех случаях местные власти не хотят осуществления кризисных сценариев, но не обладают достаточной консолидацией и квалификацией, чтобы надежно их блокировать. Москва могла бы сотрудничать с местными элитами в предотвращении описанных вызовов, но пока не демонстрирует желания и умения это делать. А также не пользуется достаточным доверием своих партнеров, причем отчасти по своей вине. Россию нельзя обвинить в проведении агрессивной ирредентистской политики. Но Москва и не демонстрирует понимания всей опасности ирредентизма, скорее считая, что его легко держать под контролем и ирредентистской риторикой можно пользоваться как инструментом для достижения других целей. за примерами далеко ходить не надо: за последний год на полуофициальном уровне (Лужков, затулин, Жириновский) значительно активизировалась ирредентистская риторика в отношении Крыма, что можно считать частью общей стратегии нагнетания напряженности в ответ на стремление Ющенко форсировать сближение с НАТО. Поэтому вероятность возникновения по крайней мере одного из описанных кризисов следует считать достаточно высокой, особенно, если влиятельные внешние игроки сочтут, что такое развитие событий в их интересах.

Положение российской власти в случае возникновения такого кризиса окажется весьма затруднительным. Эвакуация русского населения будет невозможна из-за его большой численности. Игнорирование кризиса будет невозможно как из-за масштабов, так и из-за тесных связей с этими странами. Пример событий в Южной Осетии, где опасности подверглись, в основном, не этнические русские, но граждане России, показал, что отказ от силового вмешательства был бы чреват очень серьезными издержками для власти внутри России. В данном случае Россия была готова к такому развитию событий и, скорее, с удовольствием воспользовалась ситуацией для наказания агрессора и решения некоторых внешнеполитических задач. Однако подобные ситуации могут возникать там и тогда, где и когда Россия не будет готова быстро и эффективно реагировать в силовом ключе. В таких случаях Москва (разумно) будет стремиться избежать прямого обособленного вмешательства, стараясь организовать вмешательство международное. Если такое международное вмешательство не будет эффективным или будет откладываться, власти в Москве окажутся под жесточайшим прессингом. В результате либо они уступят давлению и пойдут на прямое силовое вмешательство, либо столкнется с серьезным недовольством внутри страны. В любом случае страна окажется в глубоком политическом кризисе и в международной изоляции.Умеренный путь формирования нации (как полиэтнической и не-ирредентистской) будет надолго отброшен. В наихудшем сценарии мы сможем увидеть аналогии с развитием Германии после 1933 г., причем на выходе у нас будут все основания завидовать положению Германии весной 1945 г.

Нетрудно заметить, что проблема ирредентизма тесно связана с угрозой дестабилизации на постсоветском пространстве, которая была рассмотрена выше.

Власть и общество Угроза оранжевой революции, осознанная Кремлем в 2004 г., была успешно блокирована усилением контроля над публичной сферой и созданием молодежных организаций, способных вывести на площади десятки тысяч демонстрантов, если это потребуется. В преддверии выборов 2007–2008 годов подобные действия власти можно было понять. В целом, сегодня оранжевая революция как угроза может считаться для России пройденным этапом. Скорее можно говорить об угрозе «второго издания» цветных революций (с азиатской спецификой) на фоне кризиса в странах Центральной Азии и Казахстане.

В пакете с соображениями, высказанными выше в разделе «Центральная Азия» эту угрозу можно отнести в разряд потенциально «фатальных» для российских интересов.

Однако отложенная цена мер по блокированию угрозы цветной революции в России может оказаться очень высока. Проблема состоит в том, что власть настолько доминирует на политической сцене, что только от нее зависит, будет она сохранять жесткую хватку или будет способствовать созданию действенной оппозиции. В целом можно описать сложившуюся ситуацию как угрозу стагнации политического режима с элементами фасадной демократии, что действительно является фатальной угрозой для развития страны.

Следует иметь в виду, что в России с 1840-х годов существует мощная традиция отчуждения власти и образованных слоев друг от друга.

Эта модель отношений многократно воспроизводилась в разных услоСледует отдавать себе отчет в том, что уже до августовского кризиса в среде политических элит «старой Европы» существовал молчаливый консенсус в отношении того, что Абхазия и Южная Осетия не вернутся под контроль Тбилиси, потому и реакция ЕС на последствия кризиса была весьма сдержанной. Не следует ожидать, что она будет такой же в других возможных конфликтах этого рода.

виях и всегда с тяжелыми, порой катастрофическими последствиями в 19 и 20 вв. Сегодня эта модель воспроизводится снова, причем нарастание отчуждения может резко ускориться после выборов 2007–2008, поскольку скрытые ожидания перемен, как и опасения в беспочвенности этих ожиданий, свойственны очень многим. Вторая половина 2008 г.

в этом смысле может стать своеобразным «моментом истины».

Сегодня можно сказать, что после выборов власть сделала лишь символические, прежде всего риторические шаги в сфере смягчения режима и контроля над публичной сферой. Хочется думать, что заявления президента Медведева о том, что «свобода лучше, чем несвобода», были признаком понимания необходимости дальнейших шагов, а не заменой этих шагов. По мере того, как будут нарастать социальные последствия кризиса, власти все больше будут ощущать, насколько трудно нести ответственность в одиночку.

Одно из последствий этой ситуации – слабость, вялость национальной идентичности. Неверно полагать, что процесс строительства нации спонтанен, и что комплекс общенациональных ценностей «вызревает»

сам по себе. Строительство нации есть проект, нация не «возникает», а именно строится, причем государство важнейший участник этого процесса. Но государство никогда не может добиться успеха без достаточно ясного проекта и без поддержки значительной части элит, в том числе и интеллектуальных. Сегодня ясного проектного мышления о нации нет, механизма взаимодействия внутри общества и между обществом и властью по этому вопросу нет. Дебаты о нации превращаются в основном в борьбу за «исключение» оппонентов, в том числе, со стороны проповедников этнического русского национализма, за исключение оппонентов по расовому признаку. Это серьезная, потенциально – фатальная, угроза. Она усугубляется слабостью и пассивностью партий и других политических организаций, запуганностью бизнеса как общественного игрока и неструктурированностью гражданского общества в целом. По сути дела власть, которая сегодня «зажимает» политическую сферу, должна создавать себе партнеров с волей и программами.

Возможный выход – пакт власти с обществом по проблемам демократизации. Для власти этот пакт был бы набором обязательств, которые нужно выполнять в определенные сроки. Он также может стать для власти (в случае его достаточно аккуратного исполнения), средством получения общественной поддержки. Речь в данном случае идет не столько о голосах избирателей, сколько о партнерской поддержке элит. Общество должно понимать последовательность и примерные сроки действий государственной власти по демократизации и консолидации демократических институтов. Проверяя соответствие действий власти заявленной программе, общество может начать воспринимать государство как партнера.

Общество должно получить ясную программу сотрудничества с властью, а в ней – пространство для инициативы. Если окажется, что власть не готова отказаться от сегодняшней монополии, то, помимо неспособности власти мобилизовать элиты к сотрудничеству (а не обслуживанию), мы получим в перспективе усиление и других негативных тенденций – рост несистемной оппозиции, рост напряженности в этнических отношениях, увеличение оттока квалифицированных кадров по соображениям психологическим, а не финансовым, и т.д. Такой пакт о демократизации дает властным элитам больше возможностей сравнительно длительное время удерживать власть без жестких репрессий и, затем, сохранить свой статус в случае перехода власти к системной оппозиции, чем дальнейший курс на монополизацию политической сферы.

заключение Если наш анализ верен, то серьезные угрозы существуют во всех сферах:

— территориальной целостности, причем внутренние угрозы выглядят серьезнее внешних;

— суверенитету, в основном как угроза потери способности сопротивляться внешнему давлению;

— населению, не столько в области политики рождаемости, сколько в области «качества» населения и мигрантов, их мобильности;

— складыванию системы ценностей (причем не только «национальных», но и «модернизационных») и желательной эволюции политического строя.

Нет политической рамки для плодотворного диалога разных политических сил и элит, нет устойчивых и эффективных политических институтов (это верно в отношении партий, парламента, судебной системы), и очень остро стоит проблема гражданского участия населения в жизни страны. Этот последний фактор существенно увеличивает опасность, связанную с угрозами в других областях.

В стране сегодня нет условий для консолидации демократии, и власть несет за это значительную часть вины. В этой ситуации крайне важен устойчивый вектор демократизации, задать который власть в состоянии уже сегодня. Более того, отложенные ожидания такого рода в обществе есть, и они будут только усиливаться. Они не получили удовлетворения после выборов 2007-2008 гг. Плодотворная (не «осадная») мобилизация и консолидация общества возможна только на этом пути обеспечения гражданских свобод, условий для взаимообязывающего диалога власти и общества, безопасности участия в легальной общественной и политической деятельности. Никакого существенного прогресса, как, впрочем, и регресса в этой сфере за последние несколько лет нет. Мы имеем все признаки политического застоя, и то, чем заканчиваются такие эпохи, неизбежно приносящие со временем отчуждение общества и апатию, мы еще хорошо помним по 1970-80-м годам.

Впрочем, в условиях кризиса сохранение существующей системы мягкого авторитаризма, с достаточно широкими личными свободами и постепенным ростом благосостояния, возможно только в том случае, если власти смогут обеспечить населению «мягкий вариант» переживания трудного времени. Для этого нужны деньги – чтобы выплачивать приличные пособия по безработице, спасать от потери жилья тех, кто не может платить по ипотечным кредитам и т.д. Если значительная часть населения относится к демократии как к средству хорошо жить, то и к авторитарной модели люди относятся так же. Пока деньги есть. Но хватит ли их? Что будет, если и когда они кончатся? Ужесточение режима? Интенсификация диалога власти и общества, «пакт о демократизации» заметно лучше отвечают интересам и правящей элиты, и общества, и страны в целом.

профессор экономического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, президент Института национального проекта «Общественный Договор», член правления Института современного развития Динамика общественного договора:

критические тенденции 2008 год отмечен рядом событий (начало мирового и российского экономического кризиса, война с Грузией, корректировка Конституции), которые кардинально повлияли на состояние и динамику «ядра» институциональной среды – неформальных правил высокого уровня иерархии.