«VII МЕЂУНАРОДНИ СИМПОЗИЈУМ ДОСТИГНУЋА И ПЕРСПЕКТИВЕ КОНФРОНТАЦИОНОГ ПРОУЧАВАЊА РУСКОГ И ДРУГИХ ЈЕЗИКА РЕФЕРАТИ (Београд, 1–2. јуна 2012) Главни уредник Вера Белокапић-Шкунца БЕОГРАД • 2012 МЕЖДУНАРОДНАЯ АССОЦИАЦИЯ ...»

ДОСТИЖЕНИЯ И ПЕРСПЕКТИВЫ СОПОСТАВИТЕЛЬНОГО ИЗУЧЕНИЯ

РУССКОГО И ДРУГИХ ЯЗЫКОВ

ДОСТИГНУЋА И ПЕРСПЕКТИВЕ КОНФРОНТАЦИОНОГ ПРОУЧАВАЊА

РУСКОГ И ДРУГИХ ЈЕЗИКА

МЕЂУНАРОДНА АСОЦИЈАЦИЈА НАСТАВНИКА

РУСКОГ ЈЕЗИКА И КЊИЖЕВНОСТИ

СЛАВИСТИЧКО ДРУШТВО СРБИЈЕ

КАТЕДРА ЗА СЛАВИСТИКУ ФИЛОЛОШКОГ ФАКУЛТЕТА

УНИВЕРЗИТЕТА У БЕОГРАДУ

VII МЕЂУНАРОДНИ СИМПОЗИЈУМ

ДОСТИГНУЋА И ПЕРСПЕКТИВЕ

КОНФРОНТАЦИОНОГ ПРОУЧАВАЊА

РУСКОГ И ДРУГИХ ЈЕЗИКА

РЕФЕРАТИ

(Београд, 1–2. јуна 2012) Главни уредник Вера Белокапић-Шкунца БЕОГРАД •

МЕЖДУНАРОДНАЯ АССОЦИАЦИЯ ПРЕПОДАВАТЕЛЕЙ

РУССКОГО ЯЗЫКА И ЛИТЕРАТУРЫ

СЛАВИСТИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО СЕРБИИ

КАФЕДРА СЛАВИСТИКИ ФИЛОЛОГИЧЕСКОГО ФАКУЛЬТЕТА

БЕЛГРАДСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

VII МЕЖДУНАРОДНЫЙ СИМПОЗИУМ

ДОСТИЖЕНИЯ И ПЕРСПЕКТИВЫ

СОПОСТАВИТЕЛЬНОГО ИЗУЧЕНИЯ

РУССКОГО И ДРУГИХ ЯЗЫКОВ

ДОКЛАДЫ

(Белград, 1–2 июня 2012 г.) Главный редактор Вера Белокапич-Шкунца БЕЛГРАД • Редакционная коллегия Вера Белокапич-Шкунца Биляна Марич Петр Буняк Светлана Голяк Рецензенты Петр Буняк Вукосава Джапа-Иветич Международный программный совет Проф. Людмила Алексеевна Вербицкая, президент Санкт-Петербургского государственного университета, академик РАО, президент МАПРЯЛ (Российская Федерация) Проф. Александр Александрович Лукашанец, профессор Белорусского государственного университета, директор Института белорусского языка Национальной академии наук Беларуси, член-корреспондент Национальной академии наук Беларуси, председатель Международного комитета славистов (Беларусь) Проф. Предраг Пипер, профессор филологического факультета Белградского университета, член-корреспондент Сербской академии наук и искусств (Сербия) Проф. Иво Поспишил, профессор Университета им. Масарика в Брно, заведующий Институтом славистики, председатель Чешской ассоциации русистов (Чешская Республика) Проф. Гочо Гочев, профессор Великотырновского университета им. св. Кирилла и Мефодия, заместитель декана филологического факультета, заведующий кафедрой русистики (Болгария) Проф. Петр Буняк, профессор филологического факультета Белградского университета, заместитель председателя Славистического общества Сербии (Сербия) Проведение симпозиума и издание сборника осуществлено при финансовой поддержке Министерства образования, науки и технологического развития Республики Сербии и филологического факультета Белградского университета.

СОДЕРЖАНИЕ

С. С. Х р о м о в (Россия), О сопоставлении интонации и просодии К. К о н ч а р е в и ч (Сербия), К теоретико-методологическому обоснованию сопоставительной теолингвистики (на материале Р. М а р о ј е в и ћ (Србија), Побочни акценти у руском и Д. М и р и ч (Сербия), Сопоставительное исследование И. А. Н а г о р н ы й (Россия), Славянская концептосфера:

В. А. К у з ь м е н к о в а (Россия), Единство формального, функционального и сопоставительного подходов к языку в Г. И. С т р е п е т о в а (Россия), Старославянизмы в русском Б. М а р и ћ (Србија), Девербативне конструкције са условним и сличним адвербијалним значењима (у руском у поређењу са Д. К. П о л я к о в (Россия), Некоторые номинативные и словообразовательные модели чешского и русского языков в А. С. К е й к о (Россия), О ментальных особенностях русских М. К р с т и ћ (Србија), Могући начини за „попуњавање М. С у п р у н ч у к (Беларусь), Русские и сербские наречия О. А. С е м е н ю к (Украина), Употребление устойчивых сочетаний с компонентом «человек» в русском, украинском и И. В. Т я п к о в а, И. С. Т я п к о в (Россия), Экспликация национальных культурных смыслов языковой картины мира (на материале газетных заголовков)............................ 107– Д. С. Л е с н е в с к а (Болгария), Выразительность языка Т. А. К а д о л о (Россия), Полилингвистичность наименований городских торговых объектов как проявление поликультурности... 119– Е. С о л н ц е в а - Н а к о в а (Болгария), Природные силы в русских, польских и болгарских загадках (сравнительносопоставительный анализ)................................... 128– О. Н. Н и к а н о р о в а (Черногория), Лингвострановедческие наблюдения (К вопросу о сербских традиционных праздниках).... 133– Л. А. К а л и м у л л и н а (Россия), Эмотивная фразеология в славянских и тюркских языках: опыт сопоставительного А. П е я н о в и ч (Черногория), Проблемы перевода фразеологизмов с компонентом Бог с русского языка на сербский................ 150– В. Б е л о к а п и ћ - Ш к у н ц а (Србија), Терминологија рачуноводства и ревизије у руском и српском језику.............. 162– В. М а н ч е в (Болгария), О некоторых особенностях использования милитарной лексики в интернете (на примере русских и болгарских страниц с военной и военно-исторической тематикой)............ 168– Х. Д а м я н о в а (Болгария), Роль функционально-семантической категории в сопоставительных исследованиях русского и Т. Г а е в (Србија), Лексичко-семантички потенцијал назива за број три у руском и српском језику............................ 187– А. В. П р о х о р о в а (Србија), Правдивость и правда у руском језику (концептуална анализа)................................ 198– М. А д а м о в и ћ (Србија), Просторна значења придева верхний/горњи – нижний/доњи у руском и српском језику......... 205– Н. Б р а й к о в и ч (Черногория), Цель и метод обучения иностранным языкам в современной общеобразовательной С. Г о л я к (Сербия), Межъязыковая интерференция и обучение сочинению-описанию............................... 222– Н. Г. Б о б о х и д з е (Грузия), Проблемы преподавания русского языка в грузинской аудитории......................... 230– Ј. М и х а ј л о в и ћ (Србија), О месту и улози комуникативне функције језика у настави руског језика за туризмологе........... 235– М. П а п р и ћ (Србија), Примена матерњег (српског) језика на наставном часу cтраног (руског) језика: ставови наставника....... 245– Н. А ј џ а н о в и ћ (Србија), О неким типовима вежбања заступљеним у радним свескама из руског језика за основну школу. 254– Е. А. С м о л о в с к а я (Россия), Описательные предикаты в официально-деловом стиле речи (Фрагмент работы над темой «Обсуждение условий поставки товара» в сербской аудитории).... 264– Сергей Сергеевич Хромов Московский государственный университет экономики, статистики и информатики (МЭСИ) Институт права и гуманитарного образования Москва, Россия

О СОПОСТАВЛЕНИИ ИНТОНАЦИИ И ПРОСОДИИ

РАЗНОСИСТЕМНЫХ ЯЗЫКОВ

Сопоставление интонации в языках различного морфолого-синтаксического типа (флективных, агглютинативных, изолирующих) на примере противопоставления номинативной и предикативной синтагм позволило выявить универсальные, групповые и национально-специфические характеристики интонации.

Ввиду единства человека и общества и соответствующей многослойности языковой формы интонация представляет собой единство универсальных, групповых (ареальных, типологических, генетических), национальных и индивидуальноспецифических характеристик индивида.

Универсальность интонации рассматривается с точки зрения следующих взаимосвязанных и взаимообусловленных аспектов:

1) универсальность функций интонации. К универсальным функциям интонации относятся: а) конституирующая; б) делимитативная; в) коммуникативная (в широком смысле этого слова); г) кульминативная (выделительная); д) эмоциональная;

2) универсальность значений, выражаемых интонацией. Исходя из положения о грамматической природе значений, выражаемых интонацией, мы вслед за Ю. С. Степановым различаем следующие типы грамматической абстракции – номинацию, предикацию и локацию (как первичный аппарат прагматики); на периферии языковой системы интонация также участвует в акцентном выделении, которое является одновременно феноменом лексемного и текстового уровней;

3) универсальность интонационных оппозиций, к которым мы относим:

а) эмоционально нейтральную / эмоционально окрашенную синтагмы;

б) сообщение / общий интонационный вопрос;

г) завершенную / незавершенную синтагмы;

е) акцентно нейтральную / акцентно выделенную синтагмы.

К числу универсалий, свойственных языкам различных морфолого-синтаксических типов, принадлежит также выявленная А.В. Бельским и В.И. Петрянкиной на материале русского языка гетерогенность интонационных средств, предназначенных для выражения разных форм мышления в соответствии с различным уровнем познания действительности.

В качестве универсального различителя общего вопроса и сообщения в языках различного морфолого-синтаксического типа выступает уровень частоты основного тона (регистр ЧОТ).

Исходя из системной мотивированности интонации, можно утверждать, что интонационная типология отражает положение языка на шкале лексичности / грамматичности, от чего также зависит и тип просодической организации слова в языке.

Ведущим, доминирующим признаком, определяющим как национальную специфику, так и типологию речевой интонации является прежде всего просодическое устройство слова, которое коррелирует с грамматическим строем языка и весьма разнообразно в языках мира: 1) в акцентных языках с фиксированным ударением; 2) в акцентных языках с разноместным ударением; 3) в тональных языках;

4) в сингармонических языках; 5) в языках, не имеющих специальных средств суперсегментной организации слова.

Вес и значимость интонационных параметров может меняться в зависимости от: 1) типа языка, от положения языка на шкале лексичности / грамматичности; 2) типа и условий произнесения (полный / разговорный стиль; контактное / дистантное произнесение; независимая позиция / контекстно обусловленная позиция); 3) степени совпадения интонационного, синтагматического членения с конструктивно-синтаксическим и актуальным членением (при различении предикации / номинации); 4) процессов говорения и аудирования.

Функциональная стратификация основных компонентов интонации (частоты основного тона, интенсивности, длительности) зависит от положения языка на шкале лексичности / грамматичности. Ведущий просодический параметр мелодики, в частности направление ее движения, в «грамматических» языках используется для выражения различных грамматических значений: для интонационного оформления высказываний, для различения их коммуникативных типов, для выражения актуального членения. В «лексических языках» этот параметр используется в основном на уровне просодической организации слова, формирует общий тональный контур слова и различает лексические значения. Остальные просодические компоненты – интенсивность, длительность – в «грамматических» языках в большей степени закрепляются за словом и являются средством его просодичеО сопоставлении интонации и просодии разносистемных языков ской организации, а в «лексических» – за предложением-высказыванием. Развивая положение о функциональной стратификации основных компонентов интонации в языках, различающихся по степени лексичности / грамматичности, следует отметить также функциональную стратификацию и отдельных параметров того или иного компонента, включая мелодику. В «грамматических» языках ведущим мелодическим компонентом в различении общего вопроса и сообщения является направление движения основного тона, а в «лексических» языках – регистр.

Так, в таком «лексическом» языке, как йоруба, интонационная дифференциация предикации и номинации в основном создается за счет вариации интенсивности и длительности, а затем – за счет участия вторичных характеристик ЧОТ (интервал подъема / падения ЧОТ, диапазон ЧОТ, уровень ЧОТ). В «грамматическом»

русском языке ведущую роль в реализации указанного противопоставления в первую очередь играют мелодические (направление движения тона), а затем временные характеристики.

К универсальным признакам различия предикации и номинации относятся:

1) диапазон / регистр ЧОТ (более высокий в предикативной); 2) более яркая выраженность формантных характеристик первого элемента в предикативной (большая степень почернения); 3) большая максимальная интенсивность первого элемента предикативной (по сравнению с номинативной); 4) общая длительность синтагмы (большая в предикативной); 5) локализация максимальной длительности - отмечается тенденция локализовать максимальную длительность на первом элементе синтагмы (в йоруба - на связке; в суахили и русском языке – на ударном / заударном слоге первого элемента предикативной синтагмы).

Таким образом, универсальные признаки различий включают комплекс акустических параметров: формантных и просодических (мелодических, темпоральных и энергетических).

Интонационная типология строится в соответствии с положением языка на шкале лексичностии / грамматичности и типом просодической организации слова.

Чем полярнее позиции, которые занимают языки на этой шкале, тем ярче проявляются типологические свойства интонации. В этом смысле наиболее контрастно противопоставляются такие «грамматические» языки, как русский и суахили, с одной стороны, и «лексический» йоруба – с другой стороны.

К типологически значимым относится функциональная стратификация основных просодических параметров (ЧОТ, интенсивности, длительности). Так, предикативные акценты в «лексическом» языке йоруба создаются за счет вариаций характеристик интенсивности, длительности, регистра / диапазона ЧОТ, т.е. параметры интенсивности и длительности закреплены за выражением грамматического значения – предикации. В русском языке и суахили длительность и интенсивность играют подчиненную по отношению к мелодике роль в дифференциации предикации и номинации.

Следует также отметить функциональную стратификацию отдельных характеристик внутри одного и того же параметра, например, мелодики. Так, ведущий мелодический параметр – направление движения ЧОТ – в русском и суахили языках используется в качестве дифференциации предикации и номинации. Различие состоит в степени и характере проявления признака – в русском предикативная оформляется дважды восходяще-нисходящим движением ЧОТ (в номинативной – восходяще-нисходящим); в суахили предикативная характеризуется восходященисходящим (номинативная – ровным-нисходящим) движением ЧОТ.

В «лексическом» языке йоруба ведущим мелодическим элементом в дифференциации предикации и номинации оказывается регистр / диапазон ЧОТ.

Просодическое устройство слова определяет, с одной стороны, типологию, а с другой – базовую национальную специфику речевой интонации. Речевая интонация языка йоруба строится на основе регистрово-контурной тональной системы. К интонационным характеристикам при различении предикации и номинации относятся: 1) специфика и характер интервала подъема восходящего высокого тона ЧОТ первого элемента предикативной; 2) амплитуда диапазона ЧОТ при реализации предикативной; 3) конкретный уровень ЧОТ первого элемента предикативной;

4) конкретные типы соотношения интенсивности и длительности первого и второго элементов предикативной в отличие от номинативной.

Национально-специфические характеристики интонации суахили и русского языков составляют следующие признаки: а) специфика локализации мелодической вершины в слове; б) конкретные величины диапазона, интервалов подъема / падения, скорости подъема / падения ЧОТ в первом и втором элементах предикативной; в) конкретные величины соотношения характеристик длительности и интенсивности первого и второго элементов предикативной.

К универсальным признакам различия нейтральной и акцентно выделенной предикативной относятся следующие акустические характеристики: 1) уровень ЧОТ второго акцентно выделенного элемента по сравнению с нейтральным; 2) большая выраженность формантных характеристик гласных второго акцентно выделенного элемента по сравнению с нейтральной; 3) общая длительность (большая в акцентно выделенной); 4) отношение длительности ядерного слога к средней длительности (большее в акцентно выделенном); 5) большая длительность акцентно выделенного элемента по сравнению с нейтральным.

Итак, универсальные признаки различий нейтральной и акцентно выделенной синтагм включают комплекс акустических параметров: формантных и просодических (мелодических и темпоральных).

V. К типологически значимым относится функциональная стратификация основных просодических параметров при дифференциации нейтральной и акцентно выделенных синтагм. Так, в «лексическом» языке йоруба акцентная выделенность создается за счет сочетания двух параметров – мелодики (регистра) и длительности. Однако О сопоставлении интонации и просодии разносистемных языков ведущую роль играют в основном долготные характеристики. При условии ослабления темпорального параметра характеристики увеличения интенсивности звука и повышения частотного регистра возрастают.

В «грамматических» русском и суахили языках длительность занимает подчиненное положение по отношению к мелодике при дифференциации указанного противопоставления. Однако ведущим признаком, противопоставляющим нейтральную и акцентно выделенную синтагмы, выступает не направление движения ЧОТ, а интервал и скорость падения ЧОТ акцентно выделенного элемента.

Можно также разграничить русский язык и суахили по шкале лексичности / грамматичности. В русском, максимально «грамматическом» языке, и нейтральная, и акцентно выделенные синтагмы оформляются двумя мелодическими вершинами, локализующимися на первом и втором элементах синтагмы. В менее «грамматическом» языке суахили роль направления движения ЧОТ в реализации нейтральных предикативных акцентов снижена: на первом элементе акцентно выделенной синтагмы реализуется восходяще-нисходящая вершина, на втором – ровное нисходящее движение тона. Только акцентно выделенная предикативная синтагма в суахили представлена последовательно двумя мелодическими вершинами.

Национальную специфику интонационных характеристик йоруба при противопоставлении анализируемых синтагм составляют следующие признаки: 1) относительные величины уровня ЧОТ акцентно выделенного элемента, который определяется исходными просодическими параметрами тона, представленного в слоге – высокого, среднего, низкого; 2) специфика и характер скорости подъема ЧОТ восходящего высокого тона акцентно выделенного элемента; 3) вариативность относительных характеристик длительности слога, слова, связки акцентно выделенного элемента по отношению к нейтральному.

Национальную специфику интонационных характеристик суахили и русского при противопоставлении нейтральной и акцентно выделенных синтагм составляют: а) специфика локализации мелодической вершины в слове; б) конкретные относительные величины интервалов подъема / падения, скорости падения, уровня ЧОТ второго акцентно выделенного элемента по сравнению с нейтральным; в) конкретные относительные величины длительности и интенсивности второго акцентно выделенного и первого нейтрального элемента.

Ксения Кончаревич Белградский университет православный богословский факультет Белград, Сербия

К ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКОМУ ОБОСНОВАНИЮ

СОПОСТАВИТЕЛЬНОЙ ТЕОЛИНГВИСТИКИ (НА МАТЕРИАЛЕ

РУССКОГО И СЕРБСКОГО ЯЗЫКОВ)*

Религия как одна из форм общественного сознания является объектом заинтересованности различных наук, в числе которых могут быть названы: теология (точнее, комплекс богословских наук), история и философия религии, психология религии, социология религии, феноменология религии, этнология религии и многие другие. Не остаются в стороне и языковеды: проблема «язык и религия» изучается специалистами по общей лингвистике, древним и современным языкам.

Направления, в которых ведутся эти исследования, достаточно разнообразны: язык богословских текстов, проблемы перевода, стилистика, лексикология, лексикография, семантика, языковая коммуникация и многие другие. Поэтому в настоящей статье речь пойдет о разделе языкознания, который вплоть до недавнего времени не занимал (формально) вполне заслуженного, полноправного места в кругу других разделов славистики (русистики и сербистики, в частности) и который, тем не менее, уже существует и имеет право быть выделенным. Это теолингвистика – сравнительно новый раздел языкознания, появившийся в 70-е и достигший своего подъема в 90-е годы ХХ и в первом десятилетии ХХI столетия (наиболее полный обзор исторического развития и современных результатов теолингвистики см. в:

Кончаревић 2011а; Кончаревић 2011б; Кончаревић 2012а). Теолингвистика (от греч. theos – Бог и лат. lingua – язык) – это наука, возникшая вследствие взаимодействия языка и религии и исследующая проявления религии, которые закрепились и отразились в языке. Из данного определения явствует, что теолингвистика, как и социолингвистика, является таким разделом языкознания, который исследует роль языка в обществе (в частности, в жизни религиозных групп, каковыми являются Церковь, деноминация, секта и культ – см. Haralambos, Holborn 2002:453–457;

Gidens 2001:282–283), то есть рассматривает язык в отношениях его к религии (язык религии, язык в религии, религия в языке, религиозный язык). Определяя Работа выполнена в рамках проекта православного богословского факультета БУ «Српска теологија у ХХI веку: фундаменталне претпоставке теолошких дисциплина у европском контексту – историјска и савремена перспектива», реализующегося при поддержке Министерства просвещения и науки Республики Сербии (№ гранта: 179078).

К теоретико-методологическому обоснованию сопоставительной теолингвистики...

научный характер теолингвистики, украинский языковед А.К. Гадомский выделил следующие ее базовые признаки:

Во-первых, теолингвистика – это наука наднациональная, наука надконфессиональная, наука лингвистическая, но с яркой междисциплинарной установкой.

Во-вторых, она должна разделяться на общую и частную теолингвистику.

Частная теолингвистика должна исследовать проявления конкретной религии или проблемы в языке, общая должна заниматься универсалиями.

В-третьих, теолингвистика может быть теоретической и прикладной.

В-четвертых, теолингвистика может быть синхронной и диахронной.

Синхронная теолингвистика должна изучать процессы, происходящие в языке и обществе в настоящий момент, абстрагировавшись во времени, диахронная – изучением явлений и изменений в процессе исторического развития языка и общества (подробнее см.: Гадомский 2004:65–66). Добавим, что диахронная теолингвистика предполагает сравнительно-исторический подход. Ее целью является изучение явлений, представляющих интерес для данной научной дисциплины, в их историческом развитии. Синхронная теолингвистика может быть типологической и сопоставительной.

Однако, определение предмета, цели, задач, методов сопоставительной теолингвистики у Гадомского и в работах других авторов отсутствует. Поэтому попытаемся предложить наше определение ее базовых составляющих.

Предмет исследования сопоставительной теолингвистики составляют проявления религии, которые закрепились и отразились в синхронно рассматриваемых языках, независимо от их генеалогической и типологической принадлежности, а также тождества, сходства и различия в способах отражения, сохранения и передачи религиозного содержания.

Целью сопоставительной теолингвистики является изучение проявлений религии, которые закрепились и отразились в сопоставляемых языках. Достижение поставленной цели предполагает последовательное решение следующих задач: (а) выбор материала из соответствующих источников на сопоставляемых языках; (б) дифференциация полученного материала; (в) систематизация полученного материала и (г) интеграция полученного материала в целях выявления релевантных для теолингвистики тождеств, сходств и различий между сопоставляемыми языками.

Для обозначения языковых средств, предназначенных для передачи религиозного содержания, в научный оборот введен термин теонема (наиболее полный обзор см. в: Гадомский 2006а; Gadomski 2007). Под теонемой подразумевается языковой знак, функциональная языковая единица, служащая для передачи теологического содержания, инвариант, реализующийся на разных уровнях (ярусах) языковой системы в виде синтаксических, фразеологических, лексических, словообразовательных, морфологических, морфонологических, фонологических вариантов, что представим в следующей таблице:

Языковые уровни (ярусы) Теонема-инвариант Вариант теонемы синтаксический уровень синтаксическая синтаксический вариант Фразеологический фразеологическая фразеологический лексико-семантический лексико-семантическая лексико-семантический словообразовательный морфемная теонема Морфемный вариант морфонологический морфонематическая морфонематический фонологический уровень фонологическая фонологический вариант Сопоставительный анализ, в котором теонема представляла бы tertium comparationis (именно такой подход применяется А. К. Гадомским в работах, базирующихся на русском и польском языковом материале – см. Гадомский 2006а; Гадомский 2006в; Gadomski 2007), нам представляется довольно ограниченным вследствие скромной представленности теонем на большинстве из упомянутых уровней (за исключением лексического и фразеологического).

Проиллюстрируем вышесказанное примерами из современного русского литературного языка:

(а) На фонетическом уровне русского языка его общелитературной нормы с теонемами приходится встречаться лишь в единичных случаях. Так, нетипичные, нехарактерные для современного русского литературного языка фрикативные [], [’], в то время как в современном русском языке нормативными считаются взрывные [г], [г’], по замечанию В. М. Панова, произносятся факультативно в косвенных падежах слова Бог: [боу], о [бо’e] (Панов 1979:25–27).

(б) О представленности теонемы на морфонологическом уровне языка нам позволяют говорить чередования в морфемах религиозного содержания: отец – отче (ц//ч), Бог – Боже (г//ж), и т. д.

(в) На словообразовательном уровне теонема фиксируется прежде всего в многочисленных корневых морфемах, которые являются носителями сакральных значений, и в производящих основах слов, служащих базой для образования новых К теоретико-методологическому обоснованию сопоставительной теолингвистики...

слов с соответствующими значениями. Так, статья Бог в «Словообразовательном словаре русского языка» А.Н. Тихонова включает 86 единиц (Тихонов 1985:I:106– 107).

(г) На морфологическом уровне слова, исконно имеющие сакральное содержание, оказываются задействованными в процессах переходности. К примеру, авторы «Русской грамматики» к числу непервообразных междометий, связанных с существительными, относят слова батюшки, боже, владыко, господи. Заметное место среди непервообразных междометий занимают также устойчивые словосочетания и фразеологизмы: батюшки-светы, боже мой, боже праведный, боже правый и др. (Шведова 1980:732–733). Следующим релевантным для теолингвистики морфологическим процессом можно считать процесс апеллятивизации – процесс перехода собственных имен в нарицательные, т.е. переход nomen proprium в nomen appellativum. Для исследователей интерес представляет апеллятивизация (апеллятивация) библейских собственных имен (Dugosz-Kurczabowa 1990:3–81).

Итак, теонема, по нашему мнению, может быть использована как tertium comparationis преимущественно в типологических исследованиях (включая и лингвистическую характерологию).

Обращение к религиолектам, на наш взгляд, предлагает вполне представительный материал для сопоставительных исследований. В таком случае, в качестве tertium comparationis выступает религиолектизм.

Под религиолектом понимается относительно устойчивая, социально маркированная подсистема национального языка, обслуживающая речевые потребности ограниченной социальной группы верующих людей – членов определенного религиозного общества, отражающая теоцентрическую картину мира и характеризующаяся фонетическими, лексическими, словообразовательными и грамматическими особенностями. С точки зрения стратификации, религиозный социолект – это совокупность языковых средств, которыми владеют члены той или иной этносоциокультурной общности, объединенные стратой вера в Бога, т.е. теоцентричным мировидением и мировосприятием, а также общими доктринарными и богослужебными особенностями, характерными для определенной конфессии или деноминации (Бугаева 2008:31–42; Бугаева 2010:13–14).

Описание русского православного социолекта конца ХХ – начала XXI века наиболее полно представлено в монографии И.В. Бугаевой (Бугаева 2008), где в качестве эмпирического материала послужила картотека, насчитывающая примеров, собранных исследовательницей в период с 1998 по 2009 г. на основании разных источников, включая средства массовой информации, Интернет, фонозаписи, ручные записи, видеозаписи, художественную литературу. На материале сербского языка автором данной статьи проведены предварительные исследования, базирующиеся на наблюдении внутрицерковной коммуникации в духовных школах, на приходах и в монастырях в период с 1998 по 2011 г. (см. Кончаревић 2012б).

На всех уровнях православного социолекта в обоих языках обнаружен ряд особенностей, отличающих речь верующих как особой подсистемы в рамках современного общенационального языка. Итак, приведем перечень религиолектизмов, наиболее характерных для русского и сербского языков.

(а) На фонетико-просодическом уровне в речи русскоязычных православных верующих наблюдаются ряд произносительных особенностей, восходящих к традициям церковнославянского произношения:

1. Сохранение количественных и качественных характеристик безударных гласных, отсутствие редукции этих звуков: усердные [мо]ления, [Бого]матерь;

2. Произношение ударного [э] после мягких согласных и [ц] перед твердыми согласными, отсутствие лабиализации: [с’естры], [м’ертвый], [отцэв];

3. Сохранение произношения г-фрикативного [], [’] в словах Бог, благо, благодать и под.;

4. Побуквенное произнесение окончаний имен прилагательных мужского рода в форме родительного падежа единственного числа (только в прилагательных, относящихся к сакральной лексике): свят[аго], церковн[аго], боголюбив[аго];

5. Сохранение церковнославянского ударения в словах с разными акцентными нормами в русском и церковнославянском языке, типа: избавитель, плотский, припадая, помазать, трапеза (подробнее см. Бугаева 2008:78–90).

Среди фонетических отличий, маркирующих речь православных верующих в сербской среде, можно выделить:

1. Предпочтение архаических произносительных вариантов в сакральной лексике греческого происхождения: ангел, архангел, Евангелије, евангелски, философија и под. по сравению с нормативными анђео, арханђео, Јеванђеље, јеванђељски, филозофија;

2. Сохранение церковнославянского ударения в сакральной лексике, заимствованной из церковнославянского и других языков, в первую очередь греческого (дарохранлница, даронсица, благодћу, Сведржтељ, кивријум, еклисијрх, канонрх, трикрије), в произношении канонических аппелятивов (Макрије, Васлије, Антније, Христс), в наиболее частотных литургических формулах (Господе, помлуј! Амн!) – в последнем случае даже и при употреблении вне сакрального контекста, типа: Знаш шта је било? Боље да ти не причам! Господе, помлуј!; То је тако, и амн. Нема разговора;

3. Предпочтение архаического и диалектно окрашенного ударения (шумадийско-воеводинского типа) в случае наличия акцентных вариантов (произнесение типа манастирск, апостлск, преподбн, богонсн, правславн или правослвн, код ца Јовна и др. в отличие от нейтрального мнастирск, постолск, прподобн, богносн, првославн, код ца Јвана и под.).

В обоих языках, как мы видим, в речи верующих наблюдаются особенности, восходящие к традициям церковнославянского произношения: объясняется это К теоретико-методологическому обоснованию сопоставительной теолингвистики...

тем, что, читая церковнославянские тексты за домашним молитвенным правилом и регулярно присутствуя на службах, члены обеих поместных Церквей много времени проводят в церковнославянской языковой стихии, впитывая соответствующие нормы акцентологии и произношения. В сербской среде заметно и влияние произносительных норм шумадийско-воеводинских говоров, что вытекает из господствующей роли Карловацкой Митрополии в формировании сербской церковно-приходской и монашеской духовности и богословской мысли, насаждении церковно-певческих и традиций в сфере проповедничества. Следует учесть, что Карловацкая Митрополия была и родиной братств ревнителей благочестия, сыгравших неоценимую роль в распространении идеалов Православия в широких кругах населения.

(б) На морфологическом уровне в обоих языках тоже отмечен ряд особенностей, характеризующих речь верующих, например, деархаизация и актуализация ряда грамматических форм имен существительных (звательная форма в русском языке: отче, старче, Николае, архаические черты в реализации категории падежа – в русском: князи, крыл, Господеви, в сербском: Марије, Матроно, Михаиле, Гавриле), имен прилагательных (архаические флексии, типа: русск. святаго, честнаго, животворящаго, многая, благая, серб. православному, славному, степени сравнения – употребление в сербском языке архаических форм превосходной степени с суффиксом -ејш-/ -ајш- в титуловании священнослужителей: блажењејши, свјатјејши, чесњејши), местоимений (в русском использование некоторых архаических форм, например личного местоимения первого лица именительного падежа единственного числа аз, родительного падежа личного местоимения женского рода у нея и притяжательного местоимения ея, употребление устаревших местоимений иже, сей, кий, в сербском – предпочтение старых форм дательного-предложного, например: мојему, твојему, нашему, вашему, свему), глаголов (в русском языке – актуализация архаических форм аориста и имперфекта: смеяхся, не рекох, обнищахом, формообразование от церковнославянских основ, особенности образования причастий, в сербском – актуализация действительных причастий прошедшего и настоящего времен: кајућем се вернику, сагрешившег монаха) (ср.

Бугаева 2008:93–108; Кончаревић 2012б). Большинство этих особенностей связаны с влиянием церковнославянского языка, причем в сербском православном социолекте наблюдается и актуализация архаических вариантов сербской литературной нормы. Таким образом, грамматические архаизмы становятся важной приметой религиолекта, хотя в обоих языках налицо и явления гиперкоррекции (русск.

Отче уже звонил? Когда владыко придет?, серб. Разговарала сам са мати; Била сам код мати Макарије), свидетельствующие о недостаточном знании истории языка и подсознательном желании маркировать свою речь.

(в) В обоих языках модели и способы словообразования, деривационные форманты в речи верующих, в целом соответствуя литературной норме, имеют харакК. Кончаревич терные отличительные особенности. Так, в русском православном социолекте выявлены разнообразные и многочисленные словообразовательные церковнославянизмы, известные в истории русского языка, но затем перешедшие в разряд историзмов, а также неологизмы, ставшие приметой речи верующих (захожане, расцерковляться, запоститься) (Бугаева 2008:108–136). В сербском православном социолекте также наблюдается ряд конфессионально маркированных словообразовательных явлений, напр. сохранение архаических дериватов с суффиксами -ство:

апостолство, предстатељство, прејемство, претпразнество, стараштво (и русизм: старчество), столпништво, -аније/-еније: Воздвиженије, мољеније, нестројеније, оданије, одјејаније, пјеније, послушаније, спасеније (в этикетной формуле: Спаси Бог! – На спасеније!), -тељ: гонитељ, избавитељ, ослободитељ, Сведржитељ, Спаситељ (образования типа: ослободилац, спасилац лишены сакральной коннотации); наличие образований с приставками ваз-/вас, воз-/вос-, из-/ ис-, низ-/нис-, по-, пре-, са-/су-, уз(а)-, у-, не характерными для общеупотребительного языка: вазнети (се), васпоставити, возглас, воздвижење, исходити (в значении потицати: Дух Свети од Оца исходи), испросити (в значении измолити: испросили смо благослов од оца Тадеја), ниспослати, низвести, ниспасти, попразнество, потрпети (в значении: стрпљиво сачекати), пречисти, преблагословени, сабрат, саслуживати, саподвижник, сараспињати се, сунаследник, сутелесништво, узажелети, уипостасирати; активное употребление сложных слов, созданных путем калькирования с греческого языка (сербизированных церковнославянизмов), напр.: водоосвећење, дуготрпљење, злословљење, миропомазање, празнословљење, рукоположење, причем продолжение данного процесса наблюдается и в настоящее время (душекорисни, ђавоимани, радостотворни и т. п.); расширенная субстантивация прилагательных (блажена, верни, грешни, недостојни, преподобни, Пречиста, Свевишњи) и причастий (верујући, изабрани, началствујући, новопрестављени, новопросвећени, оглашени, почивши, прослављени, упокојени, уснули).

(г) Лексический уровень речи носителей православного социолекта в русской и сербской этносоциокультурной среде характеризуется рядом характерных признаков:

1. Высокая представленность терминологической лексики, преимущественно из области литургики, церковного права, аскетики, разного происхождения (грецизмы, церковнославянизмы, гебраизмы, латинизмы);

2. Высокая представленность обиходной лексики, которая в речи верующих подвергается семантической трансформации, например: русск. чаша, служба, правило, подвижник, искушение, благословить (объяснения см. Бугаева 2008:156– 158), серб. разрешити (од грехова), разрешење (од поста), благословити (в смысле ’заповедити, наредити’), послушање (в смысле ’обавеза, дужност’, например:

испуњавати послушање канонарха, наставничко послушање у богословији), смиравати се (’испуњавати се смирењем као врлином супротном гордости’);

К теоретико-методологическому обоснованию сопоставительной теолингвистики...

3. Использование религиолектизмов вместо общеупотребительных лексем (русск. трапезная вм. столовая, новолетие вм. Новый год, труждаться вм. трудиться, серб. прислужити свећу вм. запалити свећу, појати у храму вм. певати у храму, целивати икону вм. пољубити икону, поклоничко путовање вм. екскурзија по светињама, имати у молитви/узети у молитву кога вм. молити се редовно за кога);

4. Сужение лексического значения, т. е. ассоциирование полисемичных лексем только с одним значением, типа: серб. лексема служити, для которой Речник српскога језика Матицы сербской приводит 6 значений, в социолекте ассоциируется лишь со значением ’обављати верски обред’ (аналогичное явление наблюдается и в русском православном социолекте);

5. Наличие специфических неологизмов и окказионализмов, характерных для сленга более узких групп верующих, в частности, учащихся духовных школ или сторонников некоторых идеологических установок, типа: русск. серое духовенство (лица с богословским образованием, не принявшие священный сан), требоисполнитель, младостарчество, серб. благословија (богословија), пастирица (студенткиња пастирско-катихетскoг смера), новотарци, паписти, Змијулас (от фамилии митрополита пергамского Зизјулас), и т. п.

На основании всего сказанного можно сделать следующие выводы:

1. Существует основания для выделения сопоставительной теолингвистики в отдельную область лингвистических исследований.

2. Основной единицей сопоставительной теолингвистики следует признать религиолектизм, тогда как теонема представляет tertium comparationis для типологических исследований.

ЛИТЕРАТУРА

Dugosz-Kurczabowa, K. (1990), „Apelatywizacja biblijnych nazw wasnych w jzyku polskim”, Prace onomastyczne, 34, 4–81.

Gadomski A. (2007), «О кодовом подходе в изучении религиозного языка», Prace Filologiczne, LIII, 199–206.

Gidens, Е. (2001), Sociologija (Podgorica: CID).

Haralambos, H., Holborn, M., (2002), Sociologija: teme i perspektive (Zagreb: Golden marketing).

Бугаева, И. В. (2008), Язык православных верующих в конце XX – начале XXI века (Москва: Изд. РГАУ – МСХА им. К. А. Тимирязева).

—— (2010), Язык православной сферы: современное состояние, тенденции развития. Автореф. дис.... д-ра фил. наук (Москва: Государственный институт русского языка им. А.С. Пушкина).

Гадомский А. К. (2004), «К проблеме определения теолингвистики», Ученые записки ТНУ. 17 (56) [№ 1: Филологические науки], 63–69.

—— (2006а), «К вопросу о единицах теолингвистики», in Восточнославянская филология: Сборник научных работ, вып, 11, ч. 1. Языкознание (Горловка:

изд-во ГГПИИЯ), 11–20.

—— (2006б), «Некоторые направления исследований теолингвистики», in Наукові записки Луганського нац. пед. ун-ту, вип. 7, Сер. філол. науки: Зб. наук.

праць: Норми та парадокси свідомості й мислення, їх відображення в мовній картині світу (Луганськ: Альма-матер), 24–41.

—— (2006в), «Теолингвистика и грамматика», Ученые записки ТНУ, 19 (58) [сер.

Филология], 15–25.

Кончаревић, К. (2011а), „Језик сакралног као предмет русистичких испитивања“, Јужнословенски филолог, 67, 163–184.

—— (2011б), „Славистичка испитивања у теолингвистици: истраживачки проблеми и резултати“, Црквене студије, 8, 187–213.

—— (2012а), „Источноевропска теолингвистика данас: општа лингвистика, славистика, стране филологије“, in Шијаковић Б., (ed.), Српска теологија у двадесетом веку: истраживачки проблеми и резултати, књ. 10 (Београд:

Православни богословски факултет), 145–171.

—— (2012б), „О конститутивним обележјима православног социолекта у савременом српском језику (оглед системско-структуралне анализе)“, Стил, 11 (у штампи).

Панов, М. В. (1979), Современный русский язык: Фонетика (Москва: Наука).

Тихонов, А. Н. (1985), Словообразовательный словарь русского языка, в 2-х томах (Москва: Русский язык).

Шведова Н. Ю. (ed.), (1980), Русская грамматика, в 2-х томах (Москва: Наука).

Радмило Н. Маројевић* Универзитет у Београду Филолошки факултет Београд, Србија

ПОБОЧНИ АКЦЕНТИ У РУСКОМ И СРПСКОМ ЈЕЗИКУ*

0.1. У овом раду се разматра проблем ријечи у руском и српском језику које могу у једном контексту носити главни акценат, а у другом споредни (побочни), као и неколико других питања која су с тим основним проблемом тијесно повезана (питање сложене фонетске ријечи, на примјер). Централни предмет рада су, дакле, двоструки акценти, тј. ријечи које могу имати у једном значењу (или функционалној перспективи реченице) главни, а у другом – побочни акценат. Циљ рада је да се испитају главне разлике између двају језика у погледу граматичке функције главних и побочних акцената.

0.2. У овом, уводном поглављу расправе потребно је дати дефиницију појмова и разлоге коришћења неких лингвистичких термина који се у раду користе у друкчијем значењу од уобичајеног или под другим називом. То се тиче, прије свега, појмова и термин „проста/сложена фонетска ријеч“, које се раније нису разликовале јер су се ове друге посматрале само као ритмичке групе (1), и „побочни/главни акценат“, који су се и раније разликовали, али се овдје термини користе у ширем значењу од уобичајеног (2). Поред тога, потребно је објаснити појам и термин „диверб“, тим прије што се у једном типу диверб може појавити главни или побочни акценат у зависности од његове функције, а у другом типу побочни акценат друге компоненте трансформише се у главни (3).

(1) У чланку се, као терминолошка иновација, користи појам и термин с л о ж е н а ф о н е т с к а р и ј е ч, која се састоји од једне главне фонетске ријечи и једне или више побочних фонетских ријечи. Може се поставити питање: каква је предност термина сложена фонетска ријеч у односу на постојеће (и рекло би се општеприхваене) термине „говорни такт“ или „ритмичка група“ с обзиром на то да се фонетска ријеч тумачила управо као ријеч која има један акценат као своје главно својство (и којој се само прикључују ријечи без акцента, проклитике и енклитике)?

Говорни такт (или ритмичка група) јесте ритмичко-интонациона јединица која се може састојати од више ријечи с главним акцентом, тј. од више (простих или сложених) фонетских ријечи. Тако тротактни стих руских билина и српски епски десете[email protected] Рад је урађен у оквиру пројекта 178014 Динамика структура савременог српског језика, који финансира Министарство просвете, науке и технолошког развоја Републике Србије.

рац као тротактни стих (како га ми тумачимо) могу у једном такту имати двије ријечи (рјеђе више) с главним акцентом, али је само један од тих акцената метрички.

Сложена фонетска ријеч има само један главни акценат и један (рјеђе више) побочних акцената, али ријеч с побочним акцентом не функционише самостално него се обавезно „наслања“ на ријеч с главним акцентом.

(2) Потребно је, затим, објаснити појмове и термине г л а в н и / п о б о ч н и а к ц е н а т који се у овом раду користе са унеколико друкчијим, ширим значењем од уобичајеног.

Појам двоструког акцента (главног и побочног) није уобичајен у србистици (а јесте у русистици) свакако и због тога што се прозодијски системи руског и српског језика знатно разликују. Због природе руског акцента, слог под акцентом у поређењу с неакцентованим слогом јасно се издваја и квантитетом, и висином тона, и напрегнутошћу, док слог под побочним акцентом заузима средишњи положај и јасно се разликује по наведеним параметрима и од слога под акцентом, и од неакцентованог слога.

Ситуација у српском језику много је сложенија, између осталог зато што се акценти разликују по тону и по квантитету и што неакцентовани слог може имати дужину (у књижевном језику само послије акцента) – и што све те разлике по квантитету и по тону карактеришу и побочну фонетску ријеч.

У литератури о руском језику обично се разликују неакцентоване ријечи и ријечи са слабим акцентом («Безударные и слабоударяемые слова» – наслов одјељка у [ОСРЯ 1983:681–682]) и ријечи с побочним акцентом («Слова с побочным ударением» – наслов наредног одјељка у [ОСРЯ 1983:683–684]). Појам «побочное ударение» и настао је да означи споредни акценат у ријечима које имају два акцента, а ми га шире користимо – у овом раду њиме означавамо слабији акценат у спојевима двију акцентогених ријечи. Али га тако не користимо само ми. У Ортоепском речнику руског језика и у одјељку «Безударные и слабоударяемые слова» акценат у граматичким ријечима се назива – «побочное ударение» [ОСРЯ 1983:682] и на исти начин се обиљежава у обје категорије ријечи (знаком који је као краткоузлазни акценат у српском језику). У српском језику однос између акцената у групама ријечи зависи, прије свега, од семантичке компоненте, што је фонолошки релевантно, али у великој мјери и од темпа изговора и типа текста (проза, поезија, разговорни језик), што је релевантно само фонетски (и версолошки).

(3) Најзад, овдје треба да дамо и тумачење појма и термина д и в е р б које је неопходно за разумијевање ауторових идеја у овом и другим радовима сродне тематике. Термином диверб означавамо срастање, формално или само семантичко, двије ријечи у једну. Од два типа диверба онај први, у коме друга компонента, уз фонетску редукцију, сраста с првом, читалац ће лакше разумјети: у питању су, на примјер, диверби ђ [ђе] = ђе је, т [тее] = те је и [eе] = е је [види т. 3.3.(3)].

Други тип диверба, у коме се прва компонента елидира остајући у семантичкој структури док друга компонента трансформише побочни акценат у главни, сложениПобочни акценти у руском и српском језику је је природе. Формално гледано, то су упитно-односне замјенице у функцији диверба (чија прва, лексички неизражена компонента има значење показне, а друга, лексички изражена – значење везничке ријечи), на примјер: мнм се сјћш шт (= ’онога што’) си изгубио! [види т. 3.3.(3)].

0.3. Уводно поглавље расправе завршићемо напоменом која се тиче прозодијске интерпретације и прозодијске реконструкције текста.

У вези с побочним акцентима на једносложним везницима и рјечцама подсјетиемо на оно што смо истакли у претходном раду, у коме су иначе описани побочни акценти на граматичким ријечима: „Везник к у значењу ’како’ чува побочни акценат, док у значењу ’као’ може бити потпуно атониран (осим ако се налази испред вокала), али га и у том случају обиљежавамо јер то неутрализовање има позициони (фонетски), а не фонолошки карактер. / […] Везник д испред акцентованог слога може неутрализовати свој побочни акценат, али га и у таквим случајевима обиљежавамо јер то неутрализовање има позициони (фонетски), а не фонолошки карактер. Иначе се он најбоље осјећа ако везник има енклитику“ (Маројевић 2011:106). Побочни акценат из истих разлога реконструишемо и на рјечци д: д нијемг || јднг | нрјечија, [ЛМ:69];

д јднга, || кј св | прнич) – [ЛМ:276] иако се он у тој позицији неутрализује.

Акценат на једносложној (побочној) фонетској ријечи добро се осјећа и кад наредна (главна) фонетска ријеч има проклитику. Тако стих Горског вијенца који у нашој интерпретацији гласи: А ј шт ћу, л и са кимe ћу: [ГВ:33] (двокомпонентни везник л и у значењу ’а и’) има на граматичкој ријечи л јасно изражен краткосилазни побочни акценат. Ми га зато реконструишемо и у примјеру: ли боје || јдно | рд дрyгга [ЛМ:40], тим прије што се везник може реконструисати и с редукованим вокалом и у саставу (фонетског) дифтонга.

Није чудо што се наведени примјери и друкчије тумаче – у том смислу да је то чиста проклитичка позиција која не допушта акценте, па ни побочне, на два сусједна слога – кад се слично двојство у тумачењу среће и у русистици у интерпретацији исказа типа: Сказл он. Побочни акценат се на личној замјеници, кад она није наглашена, не ставља, али да је побочни акценат само неутрализован потврђује изостанак редукције.

1. Сложена фонетска ријеч с побочним (другостепеним) акцентом на г р а м а т и ч к о ј компоненти (или на ријечи с могућом двоструком прозодијом, тј. на л е к с и ч к о - г р а м а т и ч к о ј компоненти) постоји и у савременом српском, и у савременом руском језику. Основна разлика између двају савремених језика састоји се у томе што српски језик има развијен систем енклитичких замјеничких и глаголских облика, па зато само он може послужити као модел прасловенске језичке ситуације при разматрању функционисања Вакернагеловог закона, док руски језик нема енклитичке варијанте пунозначних замјеничких и глаголских ријечи. Вакернагелов закон (види Wackernagel 1892:333–436) у најопштијој формулацији гласи да су у старим индоевропским језицима енклитике (основног типа) распоређене тако да оне чине фиР. Маројевић нални дио прве фонетске ријечи (= тактовске групе) фразе. У чланку Учење о побочним акцентима и Вакернагелов закон о распореду енклитика (Маројевић 2008), који је читан као реферат на XIV међународном конгресу слависта у Охриду, у првом његовом дијелу, ми смо размотрили сложену фонетску ријеч с побочним (другостепеним) акцентом на граматичкој компоненти у савременом српском и савременом руском језику.

У другом и трећем дијелу чланка образложена је примјена Вакернагеловог закона о распореду енклитика на словенске језике и тзв. проклитичко-енклитички тип распореда енклитика у староновгородском дијалекту према учењу А. А. Зализњака.

Учење о побочним акцентима уведено је у србистику у нашем критичком издању Горског вијенца. У предговору за то критичко издање истакли смо: „Систем од два силазна и два узлазна (главна) акцента проширује се побочним акцентима, који се реализују само у ријечи чија друга компонента већ има главни акценат или у синтагми са ријечју која има главни акценат“ (Петровић-Његош 2005:7). У наставку подробно је размотрен побочни краткосилазни, побочни краткоузлазни, побочни дугосилазни и побочни дугоузлазни акценат, према врстама и категоријама ријечи.

2. У руском језику побочни акценти су описани у ортоепским рјечницима.

Поменућемо онај најауторитативнији за изговор и акценат, у редакцији Р. И. Аванесова, у којем су, у прилогу на крају књиге („Сведения о произношении и ударении“), описане ријечи без акцента и са слабим акцентом [ОСРЯ 1983:681–682; ОСРЯ 61997:663– 665] и ријечи с побочним акцентом [ОСРЯ 1983:683–684; ОСРЯ 61997:665–666].

(1) У литератури о побочним акцентима није разматрана граматичка функција руских побочних акцената; у њој је главна пажња поклоњена сложеним ријечима. А као што је тачно констатовао Н. С. Трубецки, руском језику, за разлику од њемачког, „неизвестно смыслоразличительное ударение в сложном слове“ (Трубецкой 2000:240):

у том смислу у руском језику «второстепенное ударение фонологически несущественно» (Трубецкой 2000: 240), тј. побочни акценат није фонолошки релевантан у сложеним ријечима (али јесте, као што смо ми показали, на синтагматском нивоу).

(2) Граматичка функција руских побочних акцената представљена је систематски само у нашој двотомној Граматици на руском језику (Мароевич 2001а; Мароевич 2001б), али без подробнијег објашњења.

(3) Граматичка функција побочних акцената у руском језику систематски је описана, опет: први пут, по врстама и категоријама ријечи а према примјерима који су у Граматици наведени, у посебном раду који је објављен и на српском (Маројевић 2006), и на руском језику (Мароевич 2008).

3. Руски и српски језик типолошки се подударају кад је ријеч о побочним акцентима на граматичким ријечима и творбеним категоријама [види т. 3.1], а дјелимично разликују кад је ријеч о лексичко-граматичким ријечима [види т. 3.2], с тим што српски језик има побочни акценат и на неким јединицама граматичког система које нису одлика руског језика, тј. нa чисто лексичкој компоненти [види т. 3.3].

3.1. С побочним (другостепеним) акцентом на г р а м а т и ч к о ј компоненти могу бити, и у српском, и у руском језику, неке морфолошке категорије – граматичке врсте ријечи: везници, рјечце, предлози те везничке ријечи (у зависним атрибутивним реченицама), и неке творбене категорије – префиксоиди и прве компоненте сложеница и сраслица. У овом погледу се два језика типолошки подударају, а разликују се по конкретном саставу (списку јединица које имају или могу имати побочни акценат).

3.2. Ријечи с могућом двоструком прозодијом постоје и у савременом српском, и у савременом руском језику, тј. на л е к с и ч к о - г р а м а т и ч к о ј компоненти може бити побочни (другостепени) акценат. Разлика између двају савремених језика састоји се у сљедећем.

(1) Прво, у руском језику личне замјенице и глаголи, за разлику од српских, немају енклитичке варијанте, па се зато за диференцирање значења користи само варирање главног и побочног акцента. И руски језик има своју специфичност кад су у питању личне и присвојне замјенице, па предлошко-падежне везе с тобй, с нй, с нм, с побочним акцентом и у функцији рјечци за указивање на двојину, граматички модификују побочни акценат управне личне и управне присвојне замјенице у главни (мы с тобй, вы с нй, нш с тобй, вш с нм).

(2) Друго, у конструкцијама с посесивним значењем (Мароевич 2001:I:164) повратна замјеница има побочни акценат ако стоји уз управну ријеч (именицу с предлогом или прилог): н пошёл к себ в кмнату, главни – ако је самостално употријебљена: Пригласи друзй к себ; помоћу главног и побочног акцента диференцира се фразеолошка и нефразеолошка употреба присвојних замјеница наш, ваш уз именицу брат (Мароевич 2001:I:166) (такође уз именицу сестра): Зню я вшего брта! Я сегдня встртил вшего брта; супстантивизацијом (са даљом адвербијализацијом и срашћивањем с предлогом по) присвојна замјеница замјењује побочни акценат у главни, на примјер: по моем мннию по-мему (Мароевич 2001:I:165).

(3) Треће, показне замјенице тт и этот уз показне рјечце вт и вн с побочним акцентом и у комбинацији с рјечцом же, кад имају значење идентификације, замјењују побочни акценат у главни, док у комбинацији са замјеницом смый, исто у значењу идентификације, чувају побочни акценат (Мароевич 2001:I:174), на примјер:

Вт этот стл. Вн тт костю м. Они живт в тм же дме. В этом смом дме прошл дтство поэта.

(4) Четврто, руски језик има неке специфичне полусложенице (заправо: двокомпонентне лексичко-граматичке ријечи), с побочним акцентом на првој и главним акцентом на другој компоненти, и то специфичне разломке с првом компонентом пл-: плстакна, плвторго, плдня ’п дна, пола дана’, плнчи ’п ноћи, пола ноћи’; повратна замјеница (ген.) дрг дрга пише се растављено, а предлог се умеће између прве компоненте, с побочним акцентом, и друге компоненте, која је носилац главног акцента (Мароевич 2001:I:164), на примјер: (любить) дрг дрга, (забтиться) дрг о дрге; неодређене замјеничке ријечи с компонентом ке- пишу се са цртицом без предлога, а растављено са предлогом, који се умеће између прве компоненте, с побочним акцентом, и друге компоненте, која је носилац главног акцента (Мароевич 2001:I:176, 178), на примјер: Ке-кт из моих друзй уж ухал.

(5) Пето, у руском језику показна замјеница тт у комбинацији с рјечцом не, са значењем алтернативности, мијења побочни акценат у главни (Мароевич 2001:I:173), на примјер: Ты не т хотл сказть; у одричној реченици за исказивање непотпуне негације послије речце не побочни акценат личне замјенице замјењује се главним: Мы пришли не к теб (Мароевич 2001:II:113–114), а за изражавање потпуне негације с одричном рјечцом не испред помоћног глагола у прошлом и будућем времену побочни акценат потврдне реченице (Отц бы л дма. Отц бдет дма) обавезно се замјењује главним (Мароевич 2001:II:129): Отц н был дма (или: Отц н было дма). Отц не бдет дма (или: Отц не бдет дма). В столвой никог н было;

иначе, на копулативном глаголу (у прошлом и будућем времену) у потврдним реченицама (Мароевич 2001:I:62–63) и у реченицама с одричном замјеницом с префиксом н- (Мароевич 2001:II:114), као и на облицима полукопулативног глагола стать (Мароевич 2001:II:63) акценат је побочни: н бы л для нс загдкой. Нкого бы ло спросить. н стл перевдчиком.

(6) Шесто, у посесивним реченицама двају типова диференцирано се употребљавају главни и побочни акценти на облицима глагола быть: посесивне реченице за исказивање отуђиве припадности, које у садашњем времену имају облике есть и нет а указују који предмет посједује субјекат посесивности, у прошлом и будућем времену индикатива употребљавају се одговарајући облици глагола быть с главним акцентом и у потврдним (Мароевич 2001:II:119): У тебя бы ло врмя подмать. У ни х бы ли дти.

У тебя бдет врмя зайти к нм. Тм у тебя бдут друзья – и у одричним реченицама, које су по структури безличне (Мароевич 2001:II:120): У тебя н было врмени прочитть книгу? У ни х н было детй. У нс не бдет врмени на это. Рзве тм у тебя не бдет друзй? – као и у кондиционалу (у комбинацији с енклитиком бы) (Мароевич 2001:II:149): сли бы у меня бы ло врмя, я пошёл бы в тетр; у посесивним реченицама за исказивање неотуђиве припадности, које у садашњем времену немају облике есть и нет а указују на обиљежје предмета који посједује субјекат посесивности, у прошлом и будућем времену употребљавају се одговарајући облици глагола быть с побочним акцентом, без обзира на негацију (Мароевич 2001:II:120–121): У ли бы ли длинные ксы. У двочки бдут тёмные влосы. У неё бы л некрасивый нс. У дчери бдут не свтлые, а тёмные влосы. У меня бы л не грипп, а ангина.

3.3. У српском језику, међутим, побочни акценат може бити на л е к с и ч к о ј р и ј е ч и. Носилац побочног акцента може бити предикатив [види даље т. (1)] и императивни облик [види даље т. (2)]; такве примјере прокоментарисали смо у Предговору за критичко издање Горског вијенца. Поред тога, у српском језику и неки диверби у разговорном и књижевноумјетничком функционалном стилу могу имати побочни акценат [види даље т. (3)].

(1) Предикативи, како смо ми ову специфичну врсту ријечи назвали (види подробније у Маројевић 2007б), имају статус побочне фонетске ријечи, а ријеч уз коју они стоје – статус главне фонетске ријечи у саставу сложене; на примјер у стиху Горског вијенца: Хвла Бoгу, || им ли | вјeштицх? [ГВ:2173], у којем реконструишемо сложену фонетску ријеч: хвла^бoгу.

(2) Побочни акценат на облику другог лица једнине императива реконструишемо, на примјер, у првом стиху Пјесме Мустај-кадије (која је у деветерцу): Н плач мјко || дилбер-|Фатиму – [ГВ:1855 (1)] те у десетерцима (основном стиху Горског вијенца): пјаш Мрко || твјга | Шарина, [ГВ:1801]; Бјж Кмнене, || здрт | длијо, [ГВ:1842]; Чј нроде, || св скините | кaпе: [ГВ:2648]. – У свим наведеним примјерима се остварују сложене фонетске ријечи с главним акцентом на вокативу именице:

нплач^мјко, пјаш^мрко, бјш^кoмнене, чј^нроде. При том се у неким случајевима на редукованом облику императива појављује узлазни побочни акценат на посљедњем слогу (на шта смо указали послије критичког издања Горског вијенца и у раду Маројевић 2007а:336–337). Навешћемо примјер из Горског вијенца: Кж влaдико || штo ти взр | пиш: [ГВ:1074]. Такав је и примјер из Мажуранићевог спјева Смрт Смаил-аге Ченгијића: Кж Бaуче || клико би | мишх [СА:925].

Када би се облици интонационо одвојили од именице, постали би самосталне (просте) фонетске ријечи, али би се, у првом случају, умјесто предикатива реализовала именица, с узлазним главним акцентом: хвлабoже, а у другом случају, у посљедња два примјера, морао би се облик императива с редукованим наставком замиенити пуним обликом јер у простој фонетској ријечи узлазни акценат не би могао бити на посљедњем слогу: кживлaдико, кжибaуче. Наравно, интонациона пауза би се морала интерпункцијски обиљежити: Хвла, Бoже! Кжи, влaдико! Кжи, Бaуче!

(3) У Горском вијенцу (фонетски) диверб ђ [ђeе] = ђе је посвједочен је у двије функције – као упитни замјенички прилог срастао са копулом је, на примјер: А ђ [ађeе] био Драшко поповићу? [ГВ:1384], који има главни акценат, и као односни замјенички прилог (везничка ријеч) срастао са копулом је: (већ вас виђу под сјајним покровом, чест-народност ђе је воскреснула) и ђ [иђeе] олтар на исток окренут [ГВ:2354], који има побочни акценат. У примјеру пак: (док ево ти једнога каваза) ђ [ђeе] од паше [тпаш] за мене дошао [ГВ:2198] прва компонента (фонетског) диверба је везник, а диверб има побочни акценат..

У Лучи микрокозма потврђена је само везничка ријеч ђ, у саставу (фонетског) диверба (замјенички облик полусрастао с обликом помоћног глагола), и она има побочни акценат: ђ ‹ј›е кукње || и плaч | круњено, [ЛМ:525]; ђ ‹ј›е вјeнчна || глпст | са тирјнством, [ЛМ:526]; ђ ‹ј›е вјeнчно || биће | с зчтијем, [ЛМ:279]; „[…] ђ ‹ј›е мрчношћу || сфра | узбуњена!“ – [ЛМ:1560]. У (фонетском) дивербу ђ [ђeе] = ђе је у Његошевим пјесничким дјелима ми реконструишемо дифтоншки степен сажимања вокала (могућ је, наравно, и вокалски степен контракције). У везничким (фонетским) дивербима т [тeе] = те је и [eе] = е је могућ је само, и данас, само дифтоншки степен сажимања.

Главни акценат имају упитне замјенице у функцији (семантичког) диверба (чија прва, лексички неизражена компонента има значење показне, а друга, лексички изражена – значење везничке ријечи): мнм се сјћш || штo си | изгубио! [ЛМ:236]; кга вјнчах || на бесмртије – [ЛМ:1017]; Шт се грди || нпријатељ | дичи [ЛМ:1291]. У 236. стиху диверб штo има значење ’онога што’, у 1017. стиху диверб кга – значење ’онај којега’, а у 1291. стиху диверб штo – значење ’то што’. У свим примјерима остварен је, наравно, ефекат супстантивизације.

4. Врло важна типолошка разлика између руског и српског језика тиче се неодређених замјеница. У руском се два вида неодређености разликују помоћу постфикса, а у српском – помоћу главног и побочног акцента.

Наиме, побочни акценат може имати упитна замјеница у функцији неодређене кад има значење које се у руском модификује помоћу постфикса -то (с тим што је у 25.

стиху, као једини акценат у другом такту, тај акценат метрички): за нказу || ккву | таинствену, [ЛМ:25], али се и у тој функцији реализује главни акценат кад замјеница има значење које се у руском модификује помоћу постфикса -нубудь: и јшт кга || србскга | херја, [ЛМ:195]; нће ли је || кaко | ухватити. [ЛМ:804].

5. На основу анализе која је у истраживању прозодијско-интонационе структуре Његошевог спјева Луча микрокозма изведена могу се извести закључци о регулаторима појаве главног и побочног акцента, тј. ријечи које у српском језику могу имати главни или побочни акценат реализоваће један или други акценат у зависности од семантичко-интонационих карактеристика контекста.

Најважнији регулатор појављивања или изостајања побочних акцената, нарочито у кругу личних, присвојних и показних замјеница, јесте функционална перспектива реченице (руски: актуальное членение предложения): кад је компонента логички наглашена, њен (потенцијални) побочни акценат трансформисаће се у главни. Поред тога, побочни акценат имаће ненаглашени облици показних замјеница у значењу одређеног члана, а лексема јдан – у значењу неодређеног члана.

У стиховима: вм мрчнм || обитељу | влд [ЛМ:114]; в грк || нсљедије | људск [ЛМ:117] ненаглашени облик показне замјенице, с побочним акцентом, има значење одређеног члана.

Лексема јдан има побочни акценат у значењу неодређеног члана: д нијемг || јднг | нрјечија, [ЛМ:69]; У чo‹ј›ека је || јдан хрм | вздвигнут, [ЛМ:111]; к свoд јдан || од твј | палт [ЛМ:144] (с тим што је у 69. стиху тај побочни акценат, као једини акценат у другом такту, метрички).

Неки примјери показују да је дошло до семантичке творбе (раздвајања вишезначне ријечи у хомониме), али је овдје семантичка творба праћена прозодијском, тј.

преакцентуацијом, па је раздвајање вишезначне ријечи довело до појаве хомографа.

Исто се тако од редног броја, с прозодијом прв, одвојио придјев, с прозодијом прв (у значењу ’пређашњи, некадашњи’ које га приближава замјеницама), али обје ријечи, и редни број и придјев у ужем смислу, имају главне акценте. Друкчије је било раздвајање основног броја јдан, с главним акцентом, и замјенице јдан (у значењу ’неки’), с побочним акцентом. У неким падежним облицима не само по типу (главни/ побочни) него и по мјесту акцента (на основи/на наставку) разликује се замјеница јдан, с побочним акцентом и значењем ’неки’ (у оном семантичком варијетету који се у руском модификује помоћу постфикса -то): пт једнга || мира | вeликга;

[ЛМ:349]; код једнга || источника | млг [ЛМ:853]; на глибљивм || једнме | брежљку [ЛМ:2067] и број један, који има главни акценат, на примјер: с тoбм кме || од јднга | слoва [ЛМ:1179]. Проздијски (главни или побочни акценат) и семнтички (значење броја ’један једини’ или значење замјенице ’неки’), лексема јдан диференцира се и као атрибут исте именице: кји те је || из јднг | атма [ЛМ:1233]; д атму || јднм | мислћму [ЛМ:408] (с тим што је у 408. стиху остварено фонетско-семантичко опкорачење цезуре ријечју која у контексту има побочни акценат).

6. На основу анализе која је у истраживању прозодијско-интонационе структуре Његошевог спјева Луча микрокозма изведена могу се извести закључци и о односу главних и побочних акцената према стилским и версификационим карактеристикама дјела.

На питање да ли се уочене правилности односе само на конкретно дјело, епоху и конкретног пјесника, дакле на стил, или је ријеч о законитостима које су општег карактера и важе начелно за српски језик, може се одговорити сљедеће.

Све разлике које се могу уочити између Његошевог пјесничког стила и данашњег општеупотребног језика тичу се лексичких и граматичких архаизама и поетизама, а не специфичности употребе главног и побочног акцента у њима.

(1) То што архаични посесивни генитив личне замјенице трећег лица увијек има побочни акценат (с тим што је он у 39. стиху метрички): из њ сис | гoл | и прeлстн, [ЛМ:35]; ли ђeцу || рд њ | удовљства, [ЛМ:39]; л д чoвјек || на њ листу | чит [ЛМ:49]; свe њих мисли || наједно | сабрне [ЛМ:66] условљено је специфичним односом конгруентних облика (посесивних замјеница), са значењем одређености (наглашености), и неконгруентних облика, са значењем неодређености (ненаглашености).

(2) То што у неким случајевима, кад му је то за комплетирање силабичке структуре првог полустиха било потребно, Његош користи пуне замјеничке облике, али с побочним акцентом, у значењу одговарајуће енклитике, условљено је силабичким разлозима, тј. потребама стиха, а не стилским разлозима: злoћа њма || мрчи | име Срба – [ЛМ:199]; син мни || зрка | пред чима [ЛМ:232]; њј с стрје || к прoзрачне | луче, [ЛМ:633]; „[…] само тби || јдан је | пдобан“, [ЛМ:913]; рeче њму || тврац | свeмогући [ЛМ:914]; смирит сбе || у мрке | н могу [ЛМ:1723]. Па и овдје је версификацијом условљен избор једне или друге могућности, а не њено постојање, јер се употреба пуних замјеничких облика с побочним акцентом у значењу енклитике среће и у разговорном функционалном стилу књижевног (стандардног) језика. У текстолоР. Маројевић шким напоменама указује се да (злoћа) њма значи ’(злоћа) им’, тј. њихова (злоћа), (сину) мни – ’(сину) ми’, њј (с стрје) – ’(струје су) јој’, (само) тби (је) – ’(само) ти (је)’, (рeче) њму – ’(рече) му’, а (смирит) сбе – ’(смирит) се’.

(3) Исто тако, наглашеност облика помоћног глагола б, тј. употреба облика с главним акцентом а не енклитике, условљено је његовом позицијом на почетку стиха или на почетку другог полустиха (послије обавезне цезуре), док је у прозном тексту употреба једног или другог лика условљена само семантичким разлозима, тј. функционалном перспективом реченице. На примјер у стиховима: мрк црство || би стало | вјeчно, [ЛМ:920]; да ме || би вјчно | стало [ЛМ:591] облик би могао би бити, да је ријеч о прози или о слободном стиху, и енклитика, па би се тако, без икаквог акцента, могли прочитати фрагменти из тих стихова (*мрк црство би стало вјeчно; *да име би вјeчно стало), али би такво читање нарушило цезуру, која је метричка константа десетерца (дакле, обавезно обиљежје стиха).

ЛИТЕРАТУРА

Мароевич, Радмило (2001а), Русская грамматика: Сопоставительная грамматика русского и сербского языков с историческими комментариями, в двух томах, т.

I: Типология. Фонология. Морфология имени (Москва–Белград).

—— (2001б), Русская грамматика: Сопоставительная грамматика русского и сербского языков с историческими комментариями, в двух томах, т. II:

Морфология глагола. Синтаксис. Теория перевода (Москва–Белград).

—— (2008), «Грамматическая функция побочных ударений в русском языке», Научные доклады высшей школы. Филологические науки, 3, 109–118.

Маројевић, Радмило (2006), „Граматичка функција побочних акцената у руском језику“, Студије српске и словенске: Серија I, Српски језик, XI (1–2), 37–50.

—— (2007а), „О наставном програму српског језика као страног“, in Дешић, Милорад (ed.), Српски као страни језик у теорији и пракси: Зборник радова (Београд), 325–339.

—— (2007б), „Предикативи у српском језику у систему врста ријечи“, Радови (Филозофски факултет Универзитета у Бањој Луци), 10, 13–45.

—— (2008), „Учење о побочним акцентима и Вакернагелов закон о распореду енклитика“, Зборник Матице српске за славистику, 73, 267–281.

—— (2011), „Ријечи с побочним акцентима. Прозодијско-интонациона интерпретација текста Луче микрокозма“, Зборник Матице српске за филологију и лингвистику, LIV (1), 101–114.

Петровић-Његош, Петар II (2005), Горски вијенац : критичко издање, Маројевић, Радмило (текстологија; редакција и коментар); (Подгорица: ЦИД).

Трубецкой, Н. С., (2000), Основы фонологии, перевод с немецкого А. А. Холодовича;

редакция С. Д. Кацнельсона; послесловие А. А. Реформатского, 2-е изд.

Wackernagel, Jacob (1892), „ber ein Gesetz der indogermanischen Wortstellung“, Indogermanische Forschungen (Strassburg), I, 333–436.

ИЗВОРИ

ГВ – Петар II Петровић-Његош (2005), Горски вијенац : критичко издање, Маројевић, Радмило (текстологија; редакција и коментар); (Подгорица: ЦИД), – цит. по Петровић-Његош (2005).

ЛМ – Петар II Петровић-Његош (у припреми), Луча микрокозма : критичко издање, Маројевић, Радмило (текстологија; редакција и коментар); (Подгорица: ЦИД).

ОСРЯ 11983 – Аванесов, Р. И., (ed.), (1983), Орфоэпический словарь русского языка:

Произношение, ударение, грамматические формы (Москва).

ОСРЯ 61997 – Аванесов, Р. И., (ed.), (1997), Орфоэпический словарь русского языка:

Произношение, ударение, грамматические формы, [5-е изд., испр. и доп.

Москва, 1989], 6-е изд., стереотип. (Москва).

СА – Мажуранић, Иван (у припреми), Смрт Смаил-аге Ченгијића : критичко издање, Маројевић, Радмило (текстологија; редакција и коментар); (Подгорица: ЦИД).

Душанка Мирич Новисадский университет философский факультет Нови-Сад, Сербия

СОПОСТАВИТЕЛЬНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ РУССКОГО И

СЕРБСКОГО ДИСКУРСА*

1. Сопоставительные исследования русского и сербского языков, имея уже почти вековую традицию, внесли немалый вклад в сербскую славистику. Они в преобладающем большинстве направлены на синхронный план, охватывая все структурные уровни языка, стилистику, семантику, прагматику, а с недавних пор и когнитивный аспект языка. Можно сказать, что наиболее полных результатов они достигли в описании соотношения структурного аспекта двух языков при функциональносемантическом подходе. Сопоставительный анализ прагматического плана остается до сих пор в основном фрагментарным, не исчерпывая себя ни с точки зрения полноты охвата явлений, ни с точки зрения методологии исследования. Говоря о прагматическом плане, мы имеем в виду все аспекты речевой реализации кода – анализ речевых актов и жанров, структурирование и признаки дискурса, разговорной речи как вида дискурса, а также коммуникативное поведение носителей русского и сербского языков при использовании разных каналов коммуникации.

Направляя внимание на сопоставление дискурсов, мы с необходимостью коснемся и описания некоторых из приведенных аспектов.

2. Дискурс как объект лингвистического исследования является довольно сложным и многоаспектным, в первую очередь из-за своей динамики, отсутствия четкого контура, множества каналов коммуникации (Ревзина 2005:66). С другой стороны, он обладает определенной структурой, строится по параметрам, которые поддаются выделению и систематизации. Можно сказать, что в большинстве своем эти параметры являются универсальными, но, с другой стороны, существуют и специфические элементы, культурно обусловленные. Их выявление оправдывает сопоставление двух языков в такой же мере, в какой и описание языковых средств, в устной или письменной реализации.

В сербской русистике до сих пор чаще всего внимание исследователей направлялось именно на языковые средства, образующие материальную основу дискурса и обеспечивающие доступ к принципам его структурирования. Причины Работа выполнена в рамках проекта, финансируемого Министерством науки и образования РС, грант № 178002.

Сопоставительное исследование русского и сербского дискурса этому можно искать в подразумеваемой универсальности принципов и тем самым в их предполагаемом совпадении в близкородственных языках. Этот аспект все же присутствует в некоторых работах, посвященных сопоставлению характеристик диалога в двух языках (Вичентич 1997) и определению диалогических единиц (диалогического целого) (Мирић 1986, 2009; Пипер 2006), а также в исследованиях по коммуникативному поведению.

Именно работы, выполненные в рамках научно-исследовательского проекта «Коммуникативное поведение славянских народов» под руководством И. А.

Стернина и П. Пипера, ближе всего примыкают к описанию дискурсивных характеристик сербского языка в отдельности и в сопоставлении с русским. В проекте не ставилась цель последовательного сопоставления, так что, к сожалению, отдельные темы не исследованы на материале обоих языков. Общей методологической характеристикой работ является использование ситуативной модели описания коммуникативного поведения, позволяющей систематизировать языковые средства в соответствии с исследуемой ситуацией. Своей целостностью внимание привлекает описание коммуникативной культуры в контексте православной церковной среды, охватывающее как поведение монахов, священников, старообрядцев, аскетов (Кончаревич 2006а; 2006б; 2006в; 2010), так и источники материала и литургический дискурс (Кончаревић, Бајић 2003; 2004; Кончаревич 2007a;

Кончаревич 2007б; Кончаревич 2007в; Кончаревич 2008). Это описание представляет собой часть более широкого проекта изучения православных сакральных коммуникативных культур, теоретическо-методологические основания которого изложены в (Кончаревић 2010а; Кончаревић 2010б).

В отдельных статьях затронута категория вежливости и сопоставление речевого этикета (Вичентич 2004). Проект «Коммуникативное поведение славянских народов» охватил также описание дискурса по отношению к каналу связи: например, дискурс публичных надписей (Попович 2006) и посмертных газетных объявлений в сербском языке (Kosti 2004), а также жесты как невербальные диалогемы русских и сербов (Попович 2004). К сопоставительному описанию по каналу связи относится также анализ бехабитивов в сербском, русском и украинском эпистолярном дискурсе (Попович 1997). На материале разговорной речи учитывались и исторически заданные социальные составляющие коммуникации общего типа, например, при описании обращения (Војводић 2002; Войводич 2004) в русском языке и в сравнении с другими славянскими языками.

Что касается исследования коммуникативных (речевых) жанров как одной грани рассмотрения дискурса, оно в нашей русистике представлено пока одиночЦелостное описание дискурса по одному типу канала коммуникативной связи, охватывающее материал сербского языка, представлено монографией (Попович 2000).

ными примерами, – за исключением жанра установления контакта в сербском языке (Пипер 2006), сопоставительным методом описан жанр совета с учетом тактик его реализации (Попович Д. 2010) Описание стратегий и тактик достижения коммуникативных целей в дискурсе в рамках анализа категории вежливости проводится уже довольно долго, но на материале русского и сербского языков, по сути, только начинается. Определены, например, стратегии, используемые в двух языках при выражении согласия и несогласия (Мирич 2008а). Такое направление в исследовании дискурса данных языков кажется перспективным, а сопоставление может дать интересные результаты, не только теоретические, но и прикладные. На материале русского языка описана и теоретически обоснована дискурсивная категория смягчения, которая может трактоваться и как речевая стратегия (митигация) и как модусный смысл в семантической структуре высказывания (Мирић 2007). Данная категория в русском коммуникативном поведении гораздо ярче проявляется, чем в сербском, и поэтому сопоставление речевого материала должно дать значимые результаты как раз для сербского языка.

К сопоставительному исследованию дискурсивных явлений следовало бы отнести и работы, касающиеся выражения эмоций (Маслова 2004а; Маслова 2004б;

Мирић 2006; Мирић 2008б), поскольку они ориентированы на речевой материал, хотя и с доминирующим синтаксическим и/или семантическим подходом.

Особое место в исследовании сербского дискурса занимает семантически обоснованный анализ дискурсивных маркеров по отношению к темпоральной локализации (Пипер 1997), представляющий собой удобную модель для сопоставительного описания, но до сих пор, по сути, не востребованную в сербской русистике.

3. Доминирующим признаком большинства исследований, которые можно отнести к сопоставлению русского и сербского дискурса, во многом является направленность на дискурс как практику, на инвентаризацию языковых средств и условия их использования.

Представляется, что более углубленного изучения дискурса можно достичь, исходя из устройства коммуникативной ситуации и идя по направлению к языковым средствам и факторам, регулирующим их употребление. Такие факторы, на наш взгляд, можно искать на плане смысловой структуры высказывания. Подобный подход требует определенной формализации структуры дискурса, хотя бы на элементарном уровне.

Прототипическая коммуникативная ситуация подразумевает как минимум общение двух участников, что, со своей стороны, производит дискурсивную струкДрагана Поповић, Говорни жанр савета у руском и српском језику. Магистерская работа, защищенная на философском факультете Университета в Нови-Саде.

Сопоставительное исследование русского и сербского дискурса туру, образованную из реплики-стимула и реплики-реакции, которую также можно считать прототипической. В исследованиях дискурса далеко не всегда учитывается специфика каждого типа реплик, особенно реплик-реакций, раскрывающих коммуникативную роль адресата. Несмотря на динамику процесса общения и переменчивость ролей, адресат заслуживает более пристального внимания, потому что его речевое поведение не совпадает полностью с поведением говорящего (адресанта), т.е. того, кто иницирует акт общения. Изучение дискурса с такой точки зрения дает возможность более тщательного освещения его структуры и осмысления реактивного аспекта в его устройстве.

Предварительный анализ реактивных высказываний в обоих языках показал, что стимулы и реакции не соотносятся однозначно. Если информативные реакции (ответы) в первую очередь соотносятся с речевым стимулом, коммуникативная цель которых определяется как вопрос (– Сколько времени? – Четверть седьмого/ – Колико је сати? – Шест и петнаест), то ряд других соотносится и с неречевым стимулом. Высказывания типа Что поделаешь? в русском и Шта ћеш; Шта се може, выражающие принятие в сербском языке, являются реакциями как на речевой, так и на неречевой стимул. Русское высказывание На что это похоже!? и его сербский эквивалент На шта то личи!? являются реакцией возмущения и на действие и на высказывание.

Этот факт указывает не только на необходимость предварительного разделения стимулов на речевые и неречевые, но и решения вопроса о том, следует ли неречевые стимулы брать во внимание при изучении реактивных реплик.

При реализации речевых же стимулов, решающую роль могут играть не только легко узнаваемые коммуникативные цели, напр. вопроса или приказа, но и ассертивные и пресуппозитивные элементы смысла высказывания. Реакцией на пресуппозицию стимула являются такие реплики, как Ну и что же? / Па шта? в диалогическом единстве:

а) – А зачем вашему знакомому Дюваль? Он, кажется, математик.

– Ну и что же? Я – тоже бывший математик, а вот ведь иду с вами на лекцию по византийскому искусству. (Каверин) б) – А шта ће вашем познанику Дивал? Зар он није математичар?

– Па шта? И ја сам бивши математичар, а ето идем с вама на предавање о византијској умјетности.

Пресуппозицией высказывания Он, кажется, математик является смысл ’математик не должен иметь отношения к искусству’, что и вызывает некооперативную реакцию.

Несмотря на ассертивную или пресуппозитивную природу смысла речевого стимула, в основу реплики-реакции положена его когнитивная обработка и оценка как положительного/отрицательного или приемлемого/неприемлемого, а из этой оценки проистекает степень кооперативности адресата. В рамках задуманного исследования реактивного аспекта русского и сербского дискурса уже проанализированы такие реакции, как принятие/непринятие (Мирић 2009), согласие/несогласие (Мирич 2008а) и одобрение/неодобрение (Мирић 2010). Установлено, что элементом, объединяющим все приведенные типы реакций, является общая оценка стимула в терминах «хорошо–плохо», лежащая в их основе. Каждый тип реакции представляет собой вид отношения к стимулу, его субъективную интепретацию, имплицитную или эксплицитную.

Когда речь идет об эмоциональных реакциях, действует тот же принцип, поскольку и эмоции основываются на когнитивной обработке стимула и его оценке как положительного-отрицательного. Например, реакцию возмущения по сравнению с негодованием можно определить как эмоциональную, но в основе обеих лежит оценка «-«, а это сугубо субъективный смысловой компонент. Это указывает, что природу данных реплик-реакций можно определить в семантической плоскости, а именно как модусные смыслы. Таким образом, и эмоциональные компоненты смысла подвергаются семантическому толкованию.

Сложность последовательного сопоставительного анализа представляет собой необходимость выделения основы сопоставления. Семантическая обоснованность дискурсивных реакций дает возможность создать сеть модусных смыслов и постулировать их как основу сопоставления, с опорой на которую описываются языковые средства и выявляется контраст между языками. Основа сопоставления, определенная в семантической плоскости, не исключает из дескрипции другие аспекты дискурса, а объединяет их как фактор, регулирующий функционирование языковых средств. С другой стороны, такой подход к дискурсивным явлениям может послужить целям когнитивного анализа, как очередной ступеньке дескрипции.

В ходе исследования оказалось, что данный подход применим и в установлении стратегий и тактик речевого поведения адресата, а также в систематизации функций ряда конвенционализированных языковых средств. Языковая реализация реактивного аспекта происходит во многом путем употребления конвенционализированных лексико-синтаксических структур, требующих неструктурного подхода. Именно в этой части удалось установить, что конвенционализацию средств выражения в обоих языках обусловливают совпадающие семантические и грамматические механизмы, например, в сфере интенсификации субъективных смыслов (Мирић 2008б).

В рамках задуманного проекта предстоит дальнейшая разработка реактивного аспекта на материале русского и сербского дискурса, в первую очередь роли его эмоциональной составляющей.

Сопоставительное исследование русского и сербского дискурса

ЛИТЕРАТУРА

Kosti, Jelena (2004), „Novinski oglasi kao deo rituala vezanih za smrt“, in Пипер, П., Стернин И. А. (eds.), Коммуникативное поведение славянских народов. Русские, сербы, чехи, словаки, поляки, вып. 19 (Воронеж: ВГУ), 134–145.

Miri, Duanka (1986), „O dijalokoj cjelini pri usvajanju srpskohrvatskog kao stranog jezika“, in Zbornik radova III simpozijuma Kontrastivna jezika istraivanja (Novi Sad), 121–127.

—— (2009), „Tipovi dijalokih reakcija u kontrastivnom aspektu“, in III meunarodni kongres „Primenjena lingvistika danas: izmeu teorije i prakse“, 31. oktobar – 1.

novembar 2009. Knjiga saetaka (Novi Sad: Drutvo za primenjenu lingvistiku – Filozofski fakultet), 83.

Piper, Predrag (1997), Jezik i prostor. (Zemun – Beograd: Biblioteka XX vek –igoja Вичентич, Биляна (1997), «К вопросу об особенностях диалогической речи в сербском и русском языках», in Станкович, Б. (ed.), Сопоставительные и сравнительные исследования русского и других языков: доклады (Београд: Славистичко друштво Србије – Филолошки факултет), 379–385.

—— (2004), «Речевой этикет у сербов и русских», in Пипер, П., Стернин И. А.

(eds.), Коммуникативное поведение славянских народов. Русские, сербы, чехи, словаки, поляки, вып. 19 (Воронеж: ВГУ), 95–100.

Войводич, Дойчил (2004), «О лингвокультурном статусе обращений в русском языке в прошлом и настоящем», in Пипер, П., Стернин И. А. (eds.), Коммуникативное поведение славянских народов. Русские, сербы, чехи, словаки, поляки, вып. 19 (Воронеж: ВГУ), 101–129.

Војводић, Дојчил (2002), „О вокативном обраћању у српском и другим словенским језицима“, Научни састанак слависта у Вукове дане, 31/1.

Джапович, Ласта (2004), «Проклятие как мерило значимости», in Пипер, П., Стернин И. А. (eds.), Коммуникативное поведение славянских народов. Русские, сербы, чехи, словаки, поляки, вып. 19 (Воронеж: ВГУ), 178–183.

Драгичевич, Райна (2004), «Сербский коммуникативный идеал в сопоставлении с русским (экспериментальное исследование коммуникативного поведения)», in Пипер, П., Стернин И. А. (eds.), Коммуникативное поведение славянских народов. Русские, сербы, чехи, словаки, поляки, вып. 19 (Воронеж: ВГУ), Кончаревић, Ксенија (2006а), „Комуникативно понашање монаха у српској говорној и социокултурној средини (ситуативни модел анализе)“, Зборник Матице српске за славистику, 69, 113–151) —— (2007в), «Прилог проучавању метаструктуре литургијског дискурса: начела организације и дискурсни маркери». Стил, 6, 179–190.

—— (2008), „Литургијски дискурс као предмет интердисциплинарног проучаваа“, in Гадомский, А. К., Лапич, Ч. (eds.), Хрестоматия теолингвистики, Chrestomatia teolingwistyki (Симферополь: Универсум), 91–104.

—— (2010а), „Теоријско-методолошке основе проучавања сакралних комуникативних култура као предмет лингвистичких култура Pax Slavia Orthodoxa“, Славистика, XIV, 89–95.

—— (2010б), „Српска сакрална комуникативна култура као предмет лингвистичких истраживања“, Научни састанак слависта у Вукове дане, 36/1, 73–82.

Кончаревић, Ксенија, Бајић, Ружица (2003), „О неким лингвистичко-комуниколошким аспектима литургије (прилог проучавању комуникативних функција литургијског дискурса)“, Богословље, XLVIII [LXII] (1–2), 41–74.

——, —— (2004), „О комуникативним функцијама литургијског дискурса у српском језику“, in Пипер, П., Стернин И. А. (eds.), Коммуникативное поведение славянских народов. Русские, сербы, чехи, словаки, поляки, вып. 19 (Воронеж: ВГУ), 146–177.

Кончаревич, Ксения (2006б), «Коммуникативное поведение монашествующих в сербской речевой и социокультурной среде», in Стернин, И. А., Пипер, П.

(eds.), Коммуникативное поведение славянских народов (Воронеж: Истоки), —— (2006в), «О некоторых аспектах коммуникативной культуры старообрядцев», in Стернин, И. А., Пипер, П. (eds.), Коммуникативное поведение славянских народов, вып. 22 (Воронеж: Истоки), 97–120.

—— (2007а), «Язык сакрального в зеркале современной коммуникологии (опыт функционального анализа литергического дискурса в церковнославянском языке)», in Сборник трудов Нижегородской духовной семинарии, вып. (Новгород: Нижегородская духовная семинария), 335–348.

—— (2007б), «О некоторых специфических маркерах метаструктуры литургического дискурса», in Иншаков, О. В. (ed.), Русская словесность в контексте современных интеграционных процессов : Материалы Второй международной научной конференции (Волгоград, 24–27 апреля 2007), т. 1 (Волгоград: Издательство Волгоградского университета), 630–635.

Маслова, А. Ю. (2004а), «Коммуникема как компонент процесса общения (на материале эмотивных высказываний в русском и сербском языке)», in Пипер, П., Стернин И. А. (eds.), Коммуникативное поведение славянских народов.

Русские, сербы, чехи, словаки, поляки, вып. 19 (Воронеж: ВГУ), 146–177.

—— (2004б), «Языковые способы выражения эмоций (на материале русского и сербского языков)», Зборник Матице српске за славистику, 65–66, 101–120.

Мирић, Душанка (2006), „Емоционални модус и говорно понашање“, Славистика, —— (2007) „О статусе категории смягчения в русском языке“, Godinjak Filozofskog fakulteta u Novom Sadu, XXXII, 354–364.

Сопоставительное исследование русского и сербского дискурса —— (2008б), „О интензификацији субјективних значења у српском и руском језику“, Годишњак Филозофског факултета у Новом Саду, XXXIII, 283–294.

—— (2009), „Реакција прихватања као модусно значење у српском и руском језику“, Славистика, XIII, 389–397.

—— (2010), „О семантичком статусу одобравања – неодобравања“, in Peti meunarodni simpozijum „Susret kultura“ : zbornik radova, 1 (Novi Sad: Univerzitet u Novom Sadu, Filozofski fakultet), 487–494.

Мирич, Душанка (2008а), «Согласие – несогласие как явление дискурса русского и сербского языков», in Станковић, Б. (ed.), Изучавање словенских језика, књижевности и култура као инословенских и страних (Београд: Славистичко друштво Србије), 251– 258.

—— (2011), «Прагматические функции эмотивных предикатов в сербском и русском языках», Русский язык как инославянский, 3, 98–103.

Пипер, Предраг (1990), „Граматичке категорије и говорна ситуација у српскохрватском и другим словенским језицима“, Књижевност и језик, XXXVII (1), —— (2003), «О некоторых особенностях сербского коммуникативного поведения (в сопоставлении с русским)», ЯНС, 4, 107–111.

—— (2006), «Как дела? О контактоустанавливающих диалогах в русском и сербском языках», in Стернин, И. А., Пипер, П. (eds.), Коммуникативное поведение славянских народов, вып. 22 (Воронеж: Истоки), 3–12.

Пипер, Предраг, Стернин, И. А. (2004), «О контрастивном изучении коммуникативного поведения близкородственных народов (русская и сербская коммуникативные культуры)», in Коммуникативное поведение славянских народов. Русские, сербы, чехи, словаки, поляки, вып. 19 (Воронеж: ВГУ), 3–9.

Поповић, Драгана (2011), „Прагматичко-семантичка анализа говорног жанра савета (на материјалу руског и српског језика)“, Зборник Матице српске за славистику, 80, 137–164.

Поповић, Људмила (2000), Епистоларни дискурс украјинског и српског језика (Београд: Филолошки факултет).

Попович, Людмила (1997), «Языковая реализация бехабитивов в эпистолярном дискурсе русского, украинского и сербского языков», in Станкович, Б. (ed.), Сопоставительные и сравнительные исследования русского и других языков: доклады (Београд : Славистичко друштва Србије – Филолошки факултет), 367–373.