«Те о р и я многополярного мира Евразийское движение Москва 2013 ББК 66.4 Печатается по решению Д 80 кафедры социологии международных отношений социологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова Рецензенты: Т. В. ...»

Очень важный вопрос заключается в том, как определить границы цивилизаций и, соответственно, как определить вероятные модели отношений между ними. Здесь можно рассматривать различные варианты, но несколько моментов являются заведомо очевидными.

Границы цивилизаций не могут являться и не являются строго фиксированными линиями, как в случае государственных границ, разделяющих между собой национальные государства. Цивилизации отделены друг от друга в пространстве широкими полосами, на которых наличествует смешанная цивилизационная идентичность. Кроме того, внутри одной цивилизации могут быть достаточно большие анклавы или вкрапления иной цивилизации. Цивилизация относится к пространству радикально иначе, нежели национальное государство к своей территории. Степень административного упорядочивания соотносится не столько с пространством, сколько с обществами, общинами и группами населения. Поэтому территориальный признак не является здесь столь же однозначным, как в случае определения принадлежности той или иной национальной территории.

Соответственно, у границ между цивилизациями должен быть качественно иной статус, нежели у границ между государствами1. На границе между цивилизациями могут быть расположены целые автономные миры, самобытные и обособленные, составляющие совершенно специфические социальShapiro M. J., Hayward R. Alker (eds.) Challenging Boundaries: Global Flows, Territorial Identities. Minneapolis, MN: University of Minnesota ные структуры и культурные ансамбли. Для них следует разработать совершенно особую правовую модель, учитывающую особенности тех цивилизаций, которые накладываются друг на друга, и пропорции между ними, а также их качественное содержание и уровень интенсивности осознания собственной идентичности. В некоторых юридических школах различают понятие «граница» (в строгом смысле, как линия, отделяющая территорию одной страны от другой) и «фронтир» (как менее конкретная зона, находящаяся между одним типом пространства и другим). В первом случае это именно линия, не имеющая ширины, в другом случае — зона, полоса, нечто имеющее ширину. В этом контексте одну цивилизацию от другой отделяет именно «фронтир», межцивилизационная зона, которая может быть довольно широкой и расплывчатой, всякий раз специфической и отличающейся от социокультурного пространства, преобладающего по обе стороны «фронтира»1.

Практика многополярного мира: интеграция Выяснив онтологический статус концепта «цивилизация», становится понятным направление основного вектора практики строительства многополярного мира. Речь идет об интеграции.

Интеграция становится осью многополярного миропорядка. Но эта интеграция в ТММ должна четко вписываться в цивилизационные рамки. Поэтому следует строго различить несколько типов интеграции:

• глобальную, не учитывающую цивилизационные особенности и протекающую на основе универсального протокола, за основу которого взята западная система норм, процедур и ценностей;

Ashley R. Living on Border Lines: Man, Poststructuralism and War/ Derian Der, Shapiro M.J. (eds.). International/Intertextual Relations: Postmodern Readings of World Politics Lexington, MA: Lexington Books, 1989.

А. Дугин Теория Многополярного Мира •гегемонистскую, приводящую к установлению иерархических диспропорциональных отношений у субъектов интеграции без учета культурных различий;

• цивилизационную, захватывающую только те страны и общества, которые имеют общую культурную составляющую и сходную социально-политическую систему, а также общие исторические (и религиозные) корни.

ТММ настаивает на противодействии первым двум типам интеграции и на поощрении и активном проведении третьего типа интеграции.

Таким образом, мы получаем конкретный набор, состоящий из нескольких интеграционных зон, довольно неравнозначных по своему цивилизационному содержанию:

• западная интеграция (европейская и американская), а также евро-атлантическая (здесь все обстоит успешно :

есть военно-политический блок НАТО, есть Евросоюз, есть проекты интеграции всего североамериканского континента, включая введение североамериканской валюты — «амеро»);

• евразийская интеграция (ее ориентиром является Евразийский Союз, а этапами — интенсификация военно-стратегического сотрудничества в рамках ОДКБ, экономическое партнерство в рамках ЕврАзЭС, союзное государство Россия-Белоруссия, проект Единого Экономического Пространства, с учетом Украины, частично — структуры СНГ);

• исламская интеграция (Исламская конференция, Исламский банк развития, единое шиитское пространство от Ирана, Ирака до Ливана, а также фундаменталистские проекты «нового халифата»);

• китайская интеграция (АСЕАН+Китай, вероятное поглощение Китаем Тайваня, введение зоны «золотого • индийская интеграция (усиление индийского влияния в юго-восточной Азии, на Индийском субконтиненте, в Непале, и в ряде стран Тихоокеанского бассейна, близких к Индии геополитически и культурно);

• японская интеграция (пока под вопросом и включает в себя рост влияния Японии на Дальнем востоке);

• латиноамериканская интеграция (Латиноамериканская Ассоциация интеграции, Меркосур, Центральноамериканский общий рынок и т.д.) • африканская интеграция (Организация Африканского единства, Соединенные Штаты Африки и т.д.).

Интеграция становится приоритетным процессом в организации многополярного порядка в международных отношениях.

Преконцепт: цивилизация и «большое пространство»

В ходе строительства многополярного мира в определенный момент со всей остротой встанет вопрос о переводе понятия цивилизация из социокультурной категории в правовое понятие. Здесь чрезвычайно важна концепция «большого пространства» (Grossraum), разработанная немецким философом и юристом К. Шмиттом1. Значение идей К.Шмитта для сферы МО убедительно показал английский теоретик МО Ф. Петито2. К. Шмитт задается вопросом о том, каким образом происходит формирование международных нормативов, которые со временем приобретают статус общепризнанных правовых положений. Особенно его интересует становление такого явления как Jus Publicum Europeum, заложившего основы евроSchmitt Carl. Vlkerrechtliche Grossraumordnung mit Interventionsverbot fr Raumfremde Mchte- Ein Bitrag zum Reichsbegriff im Vlkerrecht. Berlin: Duncker & Humblot, 1991.

Petito F., Odysseos L. The International Political Thought of Carl Schmitt: Terror, liberal war and the crisis of global order. London and New York: Routledge, 2007; Petito F., Odysseos L. (2006) Introducing the International Theory of Carl Schmitt: International Law, International Relations, and the Present Global Predicament(s)// Leiden Journal of International Law, vol. 19 no. 1. 2006.

пейской системы МО в Новое время. Шмитт стоит в целом на позициях реализма, и поэтому для него первостепенным вопросом является сама процедура соотнесения суверенитета национального государства (над которым по определению не может быть никакой высшей инстанции) и выработкой правил в области международных отношений, которым, тем не менее, национальные государства вынуждены подчиняться. Обычно наличие институционального упорядочивания анархии международных отношений признают именно либералы, поэтому в некоторых классификациях их называют «институционалистами». В случае К. Шмитта мы имеем дело с убежденным реалистом, но, тем не менее, уделяющим пристальное внимание структурированию среды международных отношений. Отсюда парадоксальная характеристика его подхода: «институционалистский реализм»1.

Хаос и анархия в международных отношениях, как базовые предпосылки реализма в МО, по Шмитту, регулируются не просто воззванием к общности либерально-демократических ценностей, торговой конкуренции и пацифизму, но специфически осознаваемым балансом сил, соотнесенным с конкретной географической ситуацией. Уделяя большое внимание геополитике, Шмитт настаивает на фиксации правовых норм в географическом пространстве2. В результате вся сфера МО оказывается соотнесенной с физической и политической картой.

Хаос в МО приобретает тем самым пространственные черты и структурируется силовыми линиями баланса могуществ различных держав.

Так как Вестфальская система формально отказывается от признания какой бы то ни было легитимной и легальной реальности, превосходящей национальный суверенитет, пространственная нормативизация сферы международных отношений Petito F., Odysseos L. The International Political Thought of Carl Schmitt: Terror, liberal war and the crisis of global order. Op. cit.

См. Дугин А. Геополитика. М.: Академический проект, 2011; Он же. Четвертая политическая теория. СПб: Амфора, 2007.

не получает и не может получить формально концептуализированного выражения. Но, тем не менее, баланс сил подчас бывает устойчивым и очевидным настолько, что по своей сути вполне может сравниться с законом и, соответственно, быть зафиксированным в праве фиксации. Такова была судьба «доктрины Монро», Английского морского права, «доктрины Вильсона» или условий Версальского мира: доминирующие мировые державы отождествляли свои национальные интересы (подтвержденные силовым ресурсом) с нормативным положением дел даже в том случае, если речь шла о процессах, протекающих не просто за пределами их непосредственных границ, и на критически далеком от них расстоянии1.

Шмитт детально анализирует процесс этой тонкой работы, приводящей на последнем этапе к появлению наднациональных правовых структур, имеющих различную степень обязательности и до определенной степени концептуально конфликтующих с общепризнанной Вестфальской системой национальных суверенитетов. Для этого анализа К. Шмитт вводит технический термин «преконцепт» («пред-понятие») как некую политическую идею, имеющую наднациональный масштаб и пока еще не закрепленную в правовых уложениях, но, при определенных обстоятельствах и конкретном состоянии баланса, силу, способную обрести легальный статус.

Далее, Шмитт соотносит «преконцепт» (например, «доктрину Монро» или «немецкий Рейх») с пространственными границами, на которых этот преконцепт может быть применим. В результате рождается новая форма — «большое пространство»

(Grossraum), являющееся одной из важнейших составляющих политической теории К. Шмитта.

«Большое пространство» — это пространственное выражение правового преконцепта в области МО.

Если мы применим эту процедуру к нашему понятию «цивилизация», то обнаружим, что она идеально подходит к ТММ.

См. Третью часть этой книги.

Многополярность, как, впрочем, и двуполярность или однополярность, не является правовым понятием и не может стать таковым в ближайшем будущем или вообще никогда. Это описание фактического баланса сил среди ведущих мировых акторов. Следовательно, и «цивилизация» и «многополярный уклад» имеют статус правовых преконцептов: они существуют, они могут быть силовым и ресурсным образом подтверждены, они могут быть декларированы, они могут быть действенны и реальны. При определенных обстоятельствах они даже могут сменить Вестфальскую модель, и тогда будет закономерно поставить вопрос о формальном отказе от национального суверенитета, перенеся это понятие на иную инстанцию — на саму цивилизацию или полюс многополярного мира. В этом случае преконцепт станет просто концептом и правовым понятием.

Но события могут развертываться и по другой логике, а в этом случае цивилизация и многополярность останутся в состоянии преконцепта на неопределенно долгий срок (подобно тому, как двухполярность не упразднила национального суверенитета, хотя и сделала его относительным для всех тех стран, которые не обладали статусом сверхдержавы).

А когда мы попытаемся начертить границы цивилизаций, то столкнемся напрямую с «большим пространством», понятием, столь удобным в силу его преконцептуального статуса для фиксации пространственной локализации цивилизации.

Многополярный мир, основанный на балансе сил составляющих его цивилизаций, можно будет назвать, вслед за К.

Шмиттом «порядком больших пространств»1.

Цивилизация как базовый актор в МО и выстраиваемая на этом основании ТММ, после того, как их оригинальность Schmitt Carl. Vlkerrechtliche Grossraumordnung mit Interventionsverbot fr Raumfremde Mchte- Ein Bitrag zum Reichsbegriff im Vlkerrecht. Op. cit.

и отличие от существующих подходов в МО были отчетливо выявлены и прояснены, могут быть на новом уровне снова соотнесены с существующими теориями — но уже не как производные, а как новая самостоятельная парадигма с другими, уже существующими парадигмами. Это сопоставление поможет нам и более полно обрисовать специфику ТММ и ее структуру, и исследовать наиболее важный момент — выяснение того, как теоретически могут складываться отношения между цивилизациями, будет ли в них превалировать конфликт (как считал С. Хантингтон) либо диалог (как считают М. Хатами или Ф. Петито1).

Реализм для акторов цивилизаций. Реалистская парадигма, оперирующая с нормативами Вестфальской системы и выделяющая в качестве акторов национальные государства, напрямую совершенно не применима для ТММ. Отличие в акторах предопределяет совершенно иное понимание среды международных отношений. Если мы примем реалистскую парадигму буквально, то увидим, что вместо карты цивилизаций и «больших пространств» перед нами будет политическая карта мира, где зоны цивилизаций поделены (подчас совершенно искусственно) на серии национальных государств, а некоторые государства представляют собой пересечение двух или более цивилизаций. Реалисты настаивают, что «государство государству — волк» или, на крайний случай, признают иерархические отношения гегемонии. Но такой подход блокирует любую попытку интеграции «больших пространств» на цивилизационной основе. Следовательно, в чистом виде реализм не приемлем и не применим. Сторонники ТММ в таком случае логически оказываются в полемических отношениях с представителями классического реализма и неореализма.

Но если мы возьмем в качестве главных акторов международных отношений цивилизации, фиксированные в «больших Petitio F. Dialogue of Civilizations as Global Political Discourse: Some Theoretical Reflections// The Bulletin of the World Public Forum 'Dialogue of Civilizations'. vol. 1 no. 2, 21-29. 2004.

пространствах», то мы получаем совершенно иную картину. В этом случае мы можем представить межцивилизационные отношения как прямую аналогию со структурой международной среды в реалистской парадигме. Здесь также следует постулировать хаос и анархию, но уже на новом уровне — как межцивилизационный хаос и межцивилизационную анархию.

Повторяя логику реалистов, можно сказать, что никакого надцивилизационного уровня в ТММ не существует, и никакой универсальной шкалы ценностей, которая могла бы выступать в качестве общепризнанного норматива в отношениях между цивилизациями, быть просто не может. Цивилизационный многополярный подход предполагает совершенную уникальность каждой цивилизации, и найти общий знаменатель для них не представляется возможным. В этом суть многополярности как плюриверсума1. Каждая цивилизация сама формулирует и презентует свои понятия человека, общества, нормы, истины, знания, бытия, времени, пространства, Бога, мира, истории, политики и т.д. Поэтому диалог между цивилизациями возможен в той же степени, как и конфликт, но не возможен переход от нескольких цивилизаций к одной единственной. Следовательно, на этом уровне ТММ может полностью заимствовать логику традиционных реалистов, отрицающую онтологию и устойчивость интернациональных институций и норм, но применить ее к совершенно новой среде — не межнациональной (межгосударственной), но межцивилизационной.

Изменение субъекта миропорядка означает изменение и его качественного содержания. Если реалисты полагали, что все государства стремятся к оптимизации своих интересов и рационализации способов и механизмов их достижения, то в случае цивилизации такая редукционистская схема не работает. У цивилизаций могут быть совершенно разные цели и разная мотивация. Одни склонны к экспансии, другие — к По поводу этого концепта см. Манифест 2001 г. французского движения GRECE (Ален де Бенуа) http://grece-fr.com/?page_id=64.

максимализации материального могущества, третьи — к техническому развитию, четвертые — к созерцанию, пятые — к сохранению себя в изоляции, шестые — к активному диалогу с окружающим миром и обмену культурными формами. Здесь совершенно не подходит «разбавленный» (thin) подход к МО, так как цивилизации как субъекты настолько многомерны и уникальны, самобытны и особенны, что наличие «густого»

(thick) подхода становится не просто желательным, но необходимым и обязательным. Моделирование профиля цивилизации всякий раз является уникальной задачей, а выявление общих свойств можно получить только a posteriori, и никак не a priori. Это второе ограничение реализма. Если реалисты понимают принципы «опоры на собственные силы» (self-help) и национальных интересов как общую линейку параметров, свойственную практически любому национальному государству, то ТММ настаивает на том, что у цивилизаций номенклатура базовых мотиваций намного шире и объемнее, а также разнообразнее. Поэтому и хаос и анархия в межцивилизационной среде приобретают более сложную структуру: это не просто поле борьбы приблизительно одинаковых акторов с разным силовым потенциалом, но сходной системой интересов и целей, но многомерный и многослойный лабиринт, где действуют нелинейные закономерности, посторонние аттракторы и явления турбулентности. Составление карты межцивилизационной анархии является намного более сложным делом, чем анализ анархии в классическом реализме, и даже в неореализме.

Но с этими двумя фундаментальными поправками, многие логические ходы реализма могут быть с успехом задействованы при развертывании ТММ.

В частности, наиболее важным заимствованием классического реализма может стать критика самой возможности надцивилизационных институтов. Неореализм, с его тяготением к построению структурной системы, основанной на балансе сил, вполне может быть применен к многополярному миропорядку, который по своим основным параметрам также будет органиА. Дугин Теория Многополярного Мира зован в соответствии с силовым потенциалом главных акторов (только в данном случае ими будут цивилизации). В определенном смысле цивилизации как полюса многополярного мира будут региональными гегемониями, со всеми вытекающими из этого последствиями. При этом таких гегемоний должно быть заведомо больше двух. Неореалистские конструкции, приоритетно исследующие как раз гегемонистские модели, могут быть чрезвычайно полезны для построения ТММ. При этом оказавшиеся на периферии теории К. Уолтца об устойчивости двухполярной модели1, опровергнутые фактами 80-х-90-х годов ХХ века, снова могут быть введены в оборот при конструировании многополярной модели, которая будет поставлена на место двухполярной.

Релевантность либерализма для ТММ Отдельные аспекты ТММ может заимствовать и в либеральной парадигме. Либерализм настаивает на том, что сходные политические режимы (хотя речь у либералов идет только о либеральных демократиях) склонны к интеграции, укреплению многоуровневых социокультурных, экономических и сетевых связей, а в перспективе и общих наднациональных институций. Культура политической демократии создает условия для преодоления национального эгоизма. Если отбросим типичное для западного универсализма, по сути «этноцентрическое» обращение к «демократии», то получим тезис: общества со сходными культурами склонны к интеграции и созданию наднациональных структур. Если мы применим это к зоне общей цивилизации, то окажемся на волне ТММ. Действительно, интеграционные процессы и создание надгосударственных структур на основе общей социокультурной матрицы протекают намного легче, чем в иных случаях. В рамках цивилизации не столько политический режим государства (демократия), Waltz K. Theory of International Politics. McGraw Hill. New York:

сколько культура (и часто религия) имеет значение. Поэтому отношения между государствами с общей культурой (религией) строятся по совершенно иной логике, нежели между государствами с разной культурой.

Общность культуры для ТММ есть необходимое условие для успешной интеграции в общее «большое пространство» и, соответственно, для создания самого полюса многополярного мира. Значение культурного фактора, как не менее значимого, чем принцип суверенитета, сближает сторонников ТММ более с либералами, нежели с классическими реалистами, настаивающими на суверенитете именно национальных государств без учета культурного фактора. (Исключение составляет К.

Шмитт и иные «институциональные реалисты», в частности, некоторые представители Английской школы в МО). Но это сближение действительно только при условии замены признака «политического режима» (демократии) на признак принадлежности к общей культуре (религии).

Либеральная парадигма, и особенно неолиберализм и транснационализм, большое внимание уделяет процессам глобализации. У глобализации на практике есть несколько этапов.

Вначале идет региональная глобализация, а затем и универсальная, планетарная. Для либералов в МО региональная глобализация есть лишь переходное состояние и предварительный этап общепланетарной глобализации, не имеющий в себе никакой особой ценности и лишь предуготовляющий искомый результат — наступление «глобального мира» и «конца истории».

ТММ, со своей стороны, поддерживает региональную глобализацию и интеграцию по той причине, что эти процессы на практике всегда проходят в границах какой-то одной конкретной цивилизации. Споры между странами Евросоюза о принятии Турции в эту наднациональную структуру ясно показывают, что даже у европейцев, игнорирующих какие бы то ни было религиозно-культурные стороны идентичности общеА. Дугин Теория Многополярного Мира ства, ощущение чуждости турок вызывает серьезные опасения.

Но если для неолибералов и глобалистов это временные трудности, то сторонники ТММ, напротив, концептуализируют именно региональную интеграцию, которую рассматривают как самостоятельный и законченный процесс, ценный сам по себе, и более того, не предполагающий после своего завершения никаких иных интеграционных этапов. В соответствии с духом многополярности, региональная интеграция мыслится не как ступень или фаза планетарной глобализации, но как автономный историко-политический, стратегический и социальный процесс, имеющий цель в самом себе. Интеграция должна закончиться по достижению естественных границ цивилизации. После этого наступит фаза уточнения пропорций и системы влияния в зонах «фронтира».

Региональная глобализация сближает сторонников ТММ с либералами в МО, а отношение к планетарной глобализации, напротив, разделяет.

Но если принять эти две фундаментальные поправки (культурное единство вместо политического режима и региональная глобализация вместо планетарной), то сторонники ТММ вполне могут заимствовать аргументацию у представителей либеральной теории в МО, особенно в тех случаях, когда надо опровергнуть тезисы реалистов, строго придерживающихся статоцентрического подхода.

Более того, либералы развили ряд тем, которые также релевантны для ТММ.

В первую очередь, это идея мира или зоны мира, которая является приоритетным центром внимания либерализма в МО1.

Если мы посмотрим на исторические реалии, то заметим, что понятие мира сплошь и рядом связывалось с обязательным уточнением: какого именно мира? Мы знаем Pax Romana, Pax Lederach John Paul. Preparing for Peace. Syracuse: Syracuse University Press, 1996; Richmond Oliver P. Peace in International Relations. London:

Routledge, 2008.

Turcica, Pax Britannica, Pax Russica, наконец, современный Pax Americana. Такое словоупотребление термина «мир» с дополнением, проясняющим, чей это мир, кто ответственен за него и за сохранение порядка, весьма показательно. Если мы соотнесем это дополнение с цивилизациями, то получим многополярную теорию мира (в смысле Pax, peace), состоящую из нескольких зон, где будет царить мир, основанный всякий раз на конкретном цивилизационном принципе. Мы получаем:

• Pax Atlantica (состоящий из Pax Americana и • Pax Eurasiatica • Pax Islamica • Pax Sinica • Pax Hindica • Pax Nipponica • Pax Latina • И более отдаленные • Pax Buddhistica • Pax Africana.

Эти зоны цивилизационного мира (как отсутствия войны) и общей безопасности могут быть взяты в качестве базовых концептов многополярного пацифизма. Задача цивилизаций как акторов международных отношений, в первую очередь, сделать их зонами устойчивого мира, так как в противном случае они не смогут выступать консолидировано на общепланетарном уровне. При этом многополярный мир (Pax Multipolaris) должен иметь особую онтологию в контексте международных отношений: он предполагает одновременно наднациональный, надгосударственный уровень (а поэтому есть мир интернациональный и внешний по отношению к государствам), но вместе с тем не «универсальный» и не «общепланетарный» (то есть внутренний по отношению к цивилизациям).

Второй важный момент для ТММ заключается в неолиберальном концепте взаимозависимости и расширения номенклатуры акторов. Здесь также следует перенести все то, что А. Дугин Теория Многополярного Мира говорится либералами относительно всего человечества на уровень цивилизации. Цивилизация предполагает наличие социокультурной, геополитической и экономической зоны, где тесно переплетаются между собой структуры и общины, относящиеся к этой цивилизации, причем гораздо в большей степени, нежели в условиях разделения национальными границами.

Цивилизационные сети сменяют в ТММ сети глобальные, но в остальном их функции остаются весьма сходными. В цивилизации переплетаются между собой различные уровни политико-социальных, экономических и культурных систем, образуя намного более сложную и нелинейную карту общества, нежели в классических буржуазных моделях политической нации.

Это своего рода «цивилизационная турбулентность», требующая нелинейного подхода и детального описания каждого отдельного сегмента. В цивилизации взаимозависимость социальных групп и страт образует сложную игру множественных идентичностей, накладывающихся друг на друга, расходящихся и сходящихся в новых узлах. Общий цивилизационный код (например, религия) задает рамочные условия, но внутри этих границ может существовать значительная степень вариативности. Часть идентичностей может быть основана на традиции, но часть представлять собой новаторские конструкции, так как цивилизации в ТММ мыслятся живыми историческими организмами, находящимися в процессе постоянных трансформаций.

Так же как и в либерализме ТММ признает за индивидуумами, относящимися к конкретной цивилизации, не нулевую степень компетенции в международных вопросах — по меньшей мере, в пределах цивилизации. Идентичность индивидуума здесь строго маркирована культурой, и в этой культуре индивидуум всегда может почерпнуть основополагающие знания, необходимые для того, чтобы сформулировать свою точку зрения по конкретному цивилизационному вопросу. Поэтому на индивидуальном уровне рядового члена общества в ТММ мы имеем, скорее, «искусного индивидуума» Дж. Розенау1, нежели -индивидуумов реалистов; только компетентность этого «искусного индивидуума» определяется не личным доступом к широкому спектру некодифицированной информации (как у транснационалистов и глобалистов), а принадлежностью к семантическому полю традиции.

Релевантность Английской школы в МО для ТММ Английская школа в МО чрезвычайно продуктивна для построения социологии межцивилизационного взаимодействия.

Представители этой школы рассматривали среду международных отношений как общество и, соответственно, приоритетно исследовали процедуры и протоколы социализации стран в сфере международных отношений, то есть их интернациональную «социализацию». Тем самым они снабдили теоретиков МО арсеналом методов, предназначенных для углубленного исследования закономерностей взаимодействий акторов международных отношений между собой. В ТММ акторы меняются: вместо государств ими становятся цивилизации.

Вместе с этим меняется и структура среды международных отношений. Соответственно, методы Английской школы МО вполне могут быть взяты за основу для изучения межцивилизационного социума, ансамбля цивилизаций и структуры развертывающегося между ними диалога.

Тезис о «диалоге цивилизаций» приобретает в оптике Английской школы конкретное содержание: этот диалог может быть осмыслен как стратегия социализации, предполагающая динамику градиентных отношений, ритмы эксклюзий/инклюзий, попытки иерархизировать систему отношений, экспансию и отступления, протоколы войны и мира, баланс материального и духовного и т.д.

Rosenau J., Fagen W. A New Dynamism in World Politics: Increasingly Skillful Individuals?//JSTOR. Studies Quarterly. 41. 1997.

Цивилизации в многополярном мире будут представлять собой планетарное общество, так или иначе вынужденное признавать наряду с собой другого. Но в данном случае другим будет выступать не государство, а цивилизация, отличная от данной. Как будет структурироваться образ другого, до какой степени он будет наделен отрицательными и пейоративными чертами, а в какой он может быть осмыслен в духе мирной конкуренции и партнерства, будет зависеть от множества приходящих факторов, предсказать которые заведомо невозможно.

Но концептуальный инструментарий Английской школы теоретически прекрасно годится для того, чтобы строить на нем дальнейшие теории.

В качестве примера можно взять образ исламского мира на современном Западе. Определенная демонизация Ислама как цивилизации (особенно после 9/11) стала на Западе характерным цивилизационным клише (причем, независимо от того, о какой стране идет речь и на основании чего этот негативный образ формируется — на базе христианской идентичности или чистого секуляризма). Нечто аналогичное характерно и для американофобии и общей неприязни к Западу в самом исламском мире — и снова независимо от того, о каком конкретно государстве идет речь. Мы имеем дело с распределением социальных статусов и ролей на уровне международных отношений, а это в значительной степени и исследует приоритетно Английская школа в МО, ставя в центре внимания «общество государств» и социальные аспекты их взаимодействия, взаимопризнания и взаимооценки.

Методы Английской школы будут приемлемы в ТММ, если мы вместо «общества государств» будем исследовать «общество цивилизаций» и социологические процессы, в этом обществе протекающие.

Релевантность марксизма и неомарксизма для ТММ Марксизм и неомарксизм в МО чрезвычайно полезен для ТММ как доктринальный арсенал критики универсализма западной цивилизации и ее претензий на моральное превосходство, основанное на факторе превосходства материального, технологического и финансового. Западная цивилизация в Новое время встала на путь капитализма и достигла на этом пути предельных горизонтов. Но материальное воплощение успеха в высоком уровне развития экономики и в эффективности рыночных процедур, а в последнее время и приоритетно развитого финансового сектора, может выступать в качестве решающего аргумента только в том случае, если мы согласимся признать капитал мерилом не только материальных, но и социальных, культурных и духовных ценностей. Это прекрасно показал М. Вебер, идентифицировав капитализм как выражение протестантской этики1, где вознаграждение человека при жизни богатством и успехом мыслится как прямое отражение его морального достоинства. Знак равенства между благополучием и моралью, как отличительная черта западного общества Нового времени, имеет, таким образом, религиозные и культурные истоки. Капитал и капитализм оказываются не просто эталоном силы, но и эталоном правды.

Марксизм в своих истоках бросает вызов такому подходу, и, признавая мощь капитала, отказывает ему в праве морального превосходства. Этика марксизма организована прямо противоположным образом. Благим является труд и трудовой класс (пролетариат), который оказывается в условиях капитализма полностью порабощенным паразитическим классом буржуазии. Богатый, для марксизма, значит, плохой. Следовательно, материальное развитие или средоточие капитала в тех или иных странах не просто ничего не доказывают, но доказывают, что речь идет о самых несправедливых и, следовательно, дурных обществах, которые необходимо уничтожить.

Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990.

В анализе МО эта марксистская этика приводит к моральной оценке «богатого Севера» и ядра капиталистической мир-системы как историко-географического и социального выражения мирового зла. Запад становится не образцом для подражания, вожделения и обетованной землей, где получены ответы на все вопросы, но цитаделью эксплуатации, лжи, насилия и несправедливости.

Не разделяя догматически всех выводов относительно мировой революции и мессианского предназначения пролетариата, ТММ принимает марксистский подход в оценке капиталистической природы Запада и солидаризуется с разоблачением капитализма как асимметричной модели эксплуатации и навязывания своих цивилизационных критериев (капитализм, свободный рынок, погоня за наживой, материализм, консьюмеризм и т.д.) всем остальным народам и обществам. Капитализм есть материальная экономическая сторона западного универсализма и западного колониализма. Принимая логику капитала, мы автоматически вынуждены будем рано или поздно признать Запад и его цивилизацию в качестве ориентира, образца для подражания и горизонта развития. Но это прямо противоположно идее многополярного мироустройства и ценностного плюрализма цивилизаций. Для одних цивилизаций материальное благополучие и капиталистические формы хозяйствования приемлемы и вожделенны, а для других, вполне возможно, что нет. Капитализм — не обязательная и не единственная форма организации хозяйства. Он может быть как принят, так и отвергнут. Отождествление материального благополучия с моральным достоинством одни могут оправдать, а другие отбросить. Поэтому для ТММ антикапиталистический вектор марксизма и неомарксизма в МО, а также разоблачение эксплуатационных процедур, свойственных зависимому развитию1, является важной составляющей и вполне может быть Furtado C. A nova dependncia, dvida externa e monetarismo. RJ: Paz e Terra, 1982.

А. Дугин Теория Многополярного Мира принят на вооружение. То же самое справедливо и для критики «богатого Севера» и призыву к противостоянию ядру мирсистемы. Без этого противостояния появление многополярного мира невозможно.

Главное отличие ТММ от неомарксизма и теории мирсистемы (а также проектов А. Негри, М. Хардта и других альтерглобалистов) состоит в том, что ТММ категорически не признает исторического фатализма марксистских теорий, настаивающих на том, что капитализм является общеобязательной и универсальной фазой исторического развития, за которой столь же фатально и неотменимо должна последовать пролетарская революция. Для ТММ капитализм есть эмпирически фиксируемая форма развития западноевропейской цивилизации, выросшая из корней западноевропейской культуры и обретшая сегодня почти планетарный размах. Но глубинный анализ капитализма в незападных обществах показывает, что он имеет в них сплошь и рядом имитационный и поверхностный характер, наделен иными смысловыми характеристиками и представляет собой всякий раз нечто особое и весьма отличное от социально-экономической формации, возобладавшей на современном Западе. Капитализм возник на Западе, на нем же он может либо развиваться дальше, либо погибнуть. Но его экспансия за пределы западного мира, хотя и обусловлена стремлением капитала к росту, совершенно не оправдана, с точки зрения тех незападных обществ, на которые она проецируется. У каждой цивилизации может быть свое время, свое представление об истории, свое видение хозяйства и логики материального развития. Капитализм вторгается в незападные цивилизации как продолжение колониальной практики, а, следовательно, может и должен быть отброшен, отражен — как агрессия чуждой культуры или чуждой цивилизации. Поэтому ТММ настаивает на том, чтобы борьба с «богатым Севером»

шла сегодня от лица всех субъектов политической карты человечества, и особенно, от лица стран «второго мира» (полупериферии по И. Валлерстайну). Многополярный мир должен наТММ и теории Международных Отношений ступить не «после либерализма»1 (как считают неомарксисты), а вместо либерализма. Поэтому борьба с либерализмом должна идти не во имя того, что придет ему на смену после того, как он утвердится в планетарном масштабе, а уже сегодня, чтобы в планетарном масштабе он вообще никогда бы не утвердился.

Незападным цивилизациям необязательно проходить капиталистическую фазу развития. Равно как не надо и мобилизовать свое население для пролетарской революции. Элиты и массы стран «полупериферии», вопреки неомарксистам, вовсе не обязаны социально разделиться и интегрироваться в два интернациональных класса — мировую буржуазию и мировой пролетариат, утратив все свои цивилизационные признаки.

Напротив, элитам и массам, принадлежащим к одной и той же цивилизации, необходимо осознать свою общую цивилизационную идентичность, значение которой должно быть более весомо, чем значение идентичности классовой. Если относительно интернациональной солидарности буржуазии и (в меньшей степени) пролетариев, марксисты отчасти правы (ведь речь идет о капиталистических обществах и буржуазных государствах, где, действительно, доминирует логика капитала), то обращение к какой-то иной, незападной цивилизации качественно меняет все дело. Верхи и низы, например, исламского мира, гораздо острее осознают свою общую принадлежность к исламской культуре, чем свою классовую близость к верхам и низам других цивилизаций — в частности, западной. И это единство надо не размывать и раскачивать (как либеральным космополитизмом, так и неомарксистским или анархистским классовым интернационализмом), но укреплять, развивать и поддерживать.

Многополярный мир, особенно на первом анти-гегемонистском этапе своего становления, должен строиться на солидарности всех цивилизаций в их противостоянии колониальной и глобалистской практике «богатого Севера». И эта борьба Wallerstein I. After Liberalism. New York: New Press. 1995.

А. Дугин Теория Многополярного Мира должна сплотить элиты и массы внутри самих цивилизаций, тем более что применение к ним чисто классового критерия (элиты как буржуазия, массы как пролетариат) является проекцией западного гегемонистского подхода. В незападных цивилизациях эмпирически, безусловно, есть высшие и низшие социологические страты, но их социологическая и культурная семантика качественно отличается от редукционистской модели, где главным и единственным критерием является отношение к собственности на средства производства. Поэтому ТММ апеллирует к цивилизационной солидарности элит и масс в общем строительстве полюса многополярного мира и организации «большого пространства» в соответствии с историческими и культурными особенностями каждого отдельного общества.

Релевантность критической теории для ТММ Чрезвычайно продуктивны для ТММ постпозитивистские теории МО.

Критическая теория в МО может быть задействована практически полностью для денонсации западной гегемонии. Критика западоцентричных претензий, глобального капитализма, либеральной глобализации и однополярного мира в этой теории соответствует основным установкам ТММ и является необходимой ее частью. Без ясного осознания гегемонистской природы нынешней системы международных отношений и ее сущностной однополярности (как бы она ни выражалась — прямо, косвенно или завуалировано) не может быть обоснована потребность в альтернативе. ТММ в своих истоках представляет радикальную альтернативу именно существующей гегемонии. Поэтому тщательное и детальное описание ее структуры, методов ее укрепления и сокрытия ее сущности, а также ее разоблачение является важнейшей составляющей ТММ. Критическая теория в МО (в первую очередь, Р.

Кокс1) представляет собой образец такой фронтальной атаки, основные моменты которой можно полностью интегрировать в ТММ. Это же касается и структуралистского и лингвистического анализа гегемонии2.

Вытекающая из критики гегемонии концепция контргегемонистского блока также может быть взята на вооружение ТММ. При этом концепт контр-гегемонистского блока приобретает в ТММ более конкретные и систематизированные черты, нежели в инерциально марксистской критической теории.

Контр-гегемонистский блок в ТММ представляет собой совокупность тех сил во всех существующих на сегодняшний день цивилизациях, которые осознают условия нынешней гегемонии как неприемлемые и не удовлетворяющие интересы народов и обществ. Ядром контр-гегемонистского блока должны стать авангардные интеллектуалы, представляющие основные цивилизации, претендующие на то, чтобы быть полноценными полюсами, в чем условия нынешней гегемонии им a priori жестко отказывают: православной (евразийской), исламской, китайской, индийской, латиноамериканской (а также буддистской, японской и африканской). В границах самой западной цивилизации также вполне могут объявиться представители интеллектуальных кругов, осознающих западную цивилизацию (американскую и европейскую) как локальные и региональные, и предпочитающих ограничить зону их распространения историческими пределами (например, американский изоляционизм или сторонники проекта «крепость-Европа»). На втором уровне к ядру этого контр-гегемонистского блока можно было бы отнести и все те силы, которые противостоят глобализации Cox R.W. Production, Power and World Order: Social Forces in the Making of History. Columbia:Columbia University Press, 1987: Idem.

Gramsci, Hegemony and International Relations: An Essay in Method/ Gill S. (ed.). Gramsci, Historical Materialism and International Relations. Cambridge: Cambridge University Press, 1983.

Ashley R. The Eye of Power: The Politics of World Modeling// International Organization. Vol. 37, No. 3 Summer 1983.

А. Дугин Теория Многополярного Мира и однополярности по каким-то иным, например, классовым, этическим, культурным, религиозным или идеологическим основаниям. Но если мы учтем, что при построении контргегемонистского блока сторонники многополярного мира, целое семейство интеллектуалов и теоретиков будет опираться на гигантский потенциал своих цивилизаций, а не просто на моральное отвержение гегемонии, этот блок мгновенно превратится в нечто намного более серьезное, нежели можно себе представить, если учитывать только впечатление от текстов и предложений западных теоретиков, как правило, представляющих нонконформистские и маргинальные круги. Диалог с контр-гегемонистами всех типов, принадлежащими ко всем группам и культурным зонам, безусловно, чрезвычайно важен, но приоритетной является консолидация именно представителей мощных и состоятельных в региональном масштабе цивилизационных сил.

Только в сочетании с ТММ критическая теория превращается из благородной интеллектуальной игры и морально героической позиции в серьезную и внушительную политическую силу.

Релеватность постмодернистской теории для ТММ Не менее важно направление постмодернизма в МО — в первую очередь для систематической деконструкции властного дискурса, с помощью которого западная гегемония преподносит себя как нечто естественное, безальтернативное и единственно возможное. Вся структура теоретизации поля международных отношений в западной политической науке, не говоря уже о политических дискурсах по поводу международных вопросов западных политиков, представляет собой хорошо организованное поле «самосбывающихся пророчеств» (selffulfilled prophecies), «теорий для решения проблем» (solving problems theories) и «выдавания желаемого за действительное»

(wishfull thinking). Теории МО и глобальный дискурс западных лидеров есть своего рода «нейролингвистическое программирование», призванное навязать через текст1 человечеству тот образ реальности, который организован всегда в пользу удовлетворения интересов западной элиты. Знание, подчеркивают постмодернисты в МО, не может быть объективным и нейтральным. И разоблачение того, кому и чему служат те или иные теории, составляет уникальный и чрезвычайно полезный инструмент деконструкции МО в самых разнообразных теоретических изданиях2.

Иногда эту деятельность называют «субверсивной» («подрывной»), так как она помогает увидеть натяжки, фигуры умолчания и двойные стандарты, которыми полны теоретические тексты и, тем более, политические декларации, описывающие логику процессов в международных отношениях и тем самым их предопределяющую. В целом постмодернисты ведут ту же линию, что и представители критической теории, разоблачая и выставляя напоказ гегемонистскую природу Запада и его «тоталитарный» дискурс, призванный навязать свои интересы и ценности всем остальным обществам3. Притом, что население Запада составляет несопоставимо меньшую часть человечества, и его культура не является самой древней или совершенной (если к культуре вообще можно применить оценочную шкалу).

Постмодернизм в МО чрезвычайно полезен для ТММ еще и тем, что позволяет избавиться от предрассудков «эмпиризма», «верификации», «статической достоверности», «материальной Shapiro M. J. Textualizing Global Politics/ Darian Der J., Shapiro M. J.

(eds.). International/Intertextual Relations: Postmodern Readings of World Politics, Lexington, MA: Lexington Books, 1989.

Darian Der J. (ed.), International Theory: Critical Investigations. London: MacMillan, 1995.

Ashley R. Imposing International Purpose: Notes on a Problematic of Governance// Czempiel Ernst-Otto, Rosenau James N. (eds.). Global Changes and Theoretical Challenges: Approaches to World Politics for the 1990s. Lexington, MA: Lexington Books, 1989.

наглядности» и т.д., которые характерны для остатков преодоленной веры эпохи Модерна в самостоятельную онтологию объекта. На уровне философии науки и социологии идея того, что критерием научности является верифицируемость факта на практике, давно была отвергнута и заменена иными, более тонкими критериями, в частности, фальсификационизмом (К.

Поппер, И. Лакатос), то есть признанием научной той гипотезы, которую можно опровергнуть на основе рациональной системы доказательств. Другие эпистемологи говорили о «смене парадигм» (Т. Кун) или о «пролиферации гипотез» (П. Фейерабенд), как главных признаках научности. В МО эти философские разработки внедряются с опозданием, но постмодернисты восполняют этот недостаток, приводя саморефлексию специалистов в МО к должному уровню1. В постмодернистской эпистемологии нет фактов, объектов или субъектов. Есть только процессы, алеаторные коды, структуры, сети, гибриды (Б. Латур) или ризомы (Ж. Делез). И все они могут организовываться либо вокруг оси воли к власти, либо расслабиться и быть предоставленными сами себе.

Вот здесь можно наметить одно качественное различие между постмодернизмом в МО и ТММ. Пока речь идет о критике западной гегемонии и воли к власти Запада, с разоблачением структур доминирования и установления неравенства на уровне дискурса и теоретизирования (письма), то обе теории идут рука об руку. ТММ полностью признает арсенал постмодернистской критики и заимствует из него базовые методы деконструкции. Деконструкция гегемонии полностью принимается. Различия начинаются там, где постмодернисты выдвигают свой альтернативный проект. Он чаще всего сводится к требованию отказа от воли к власти вообще, от любой иерархии и к обращению к всеобщему расслабленному хаосу, где полностью угасает и стирается любая иерархическая геоDarian Der J. Introducing Philosophical Traditions in International Relations// Millennium, Vol. 17, No. 2. 1988.

метрия бытия, знаний, социума, политики, телесности, пола, производственных практик и т.д. Деконструируя власть Запада, постмодернисты стремятся в его лице низвергнуть принцип иерархии вообще. ТММ не разделяет этого пафоса, полагая, что деконструкция воли к власти Запада, чрезвычайно полезная для расчищения поля создания ТММ, и, соответственно, для построения многополярного мира как такового, не ликвидирует волю к власти как явление, а вместе с ней и любую иерархическую геометрию мира, но релятивизирует эту волю, демонополизирует Запад в его претензии быть единственным носителем воли к власти и навязывать свое западное (сегодня — либерально-капиталистическое) издание этой воли остальным обществам.

Западная воля к власти есть, и она на самом деле предопределяет структуру всего западного дискурса. В соответствии с этим организуется среда МО и ее теоретическое осмысление (даже точнее: осмысление организует эту среду через ее теоретическое осмысление). Но, вскрыв и признав это, можно сделать вывод, отличный от постмодернистского. Не отвергая эту волю в целом, давайте ограничим ее естественными историческими и географическими пределами западной цивилизации, и в этих рамках позволим ей либо утверждаться, либо трансформироваться, либо сползать в сети и клубни турбулентного общества.

Это выбор Запада. Но выбор иных цивилизаций — евразийской, исламской, китайской, индусской и т.д. вполне может заключаться в том, чтобы отстоять право культивировать свою версию воли к власти, построенную на основании исторических традиций, культур, религий, социальных особенностей и т.д.

Православная, китайская, исламская или индийская воля к власти могут отличаться и друг от друга, и от европейской, и любая из них имеет все основания для того, чтобы укрепляться, видоизменяться, мутировать или распыляться. В каждой цивилизации у воли к власти может быть своя судьба. Освободившись от глобального влияния со стороны гегемонистского дискурса Запада и принуждения к его полному (до карикатуры) копироА. Дугин Теория Многополярного Мира ванию, цивилизации получат огромную степень свободы поступить с автохтонными структурами воли к власти по своему собственному усмотрению. И в этом не должно быть никаких заведомых универсалистских предписаний (в том числе и постмодернистских). Волю к власти можно принять или отбросить, это остается на усмотрение конкретных обществ. Но освободиться от одной гегемонистской воли к власти современного капиталистического Запада, необходимо.

Релевантность феминизма для ТММ Феминизм в МО обладает большой методологической ценностью для ТММ в силу того, что демонстрирует как социологическая позиция (в данном случае гендерная) аффектирует теоретические конструкции. Особую ценность представляет собой stand point feminism, «ситуационный феминизм», наглядно демонстрирующий возможность радикального пересмотра социально-политических теорий, стоит только начать их построение с иной социологической отправной точки — в данном случае, из «ситуации» женщины, а не мужчины. В результате мы получаем совершенно особую теорию, имеющую с общепринятыми мало общего. Тем самым подрывается претензия на универсальность однобоких (здесь — маскулинистских) дискурсов.

ТММ предлагает повторить этот ход, поставив в основании теории не иной гендер, а иную цивилизационную идентичность. Это даст нам stand point civilizational appraoch — то есть «ситуационный цивилизационный подход». Если для западной цивилизации антропологический принцип Гоббса «человек человеку — волк» может работать и стать основанием дальнейших политологических конструкций, вплоть до концепции Левиафана, суверенитета, национального государства и анархии международных отношений, а может быть оспариваемым более гуманной и пацифистской позицией Локка и Канта, то в контексте любой другой цивилизации мы имеем дело с соТММ и теории Международных Отношений всем иной антропологией, сопряженной с качественно иными базовыми представлениями о человеке и его природе. Например, в индуизме действует принцип «человек человеку — бог», в православной этике — «ты больше, чем я», а в исламской религии — «перед лицом Аллаха нет различия между одним и другим». Везде мерой вещей являются разные реалии, где-то все измеряется человеком, а где-то нет, и сам человек видится производным от иной субстанции (в например, в буддизме индивидуум есть случайный поток переплетенных дхарм и не имеет собственной природы и собственного «я», откуда буддистский принцип «анатман»).

Стоит встать на антропологическую точку зрения какойто конкретной, но незападной цивилизации, и мы получаем совершенно новую концепцию государства, власти, общества, истории, международных и межгосударственных отношений и связей, отличающуюся от западной намного больше, чем мужской взгляд от женского в рамках самой западной цивилизации. Поэтому феминизм в МО может служить иллюстрацией социологического плюрализма стартовых позиций, который можно применить и в совершенно ином контексте.

Что же касается собственно требований феминисток расширить присутствие женского начала в теоретизации МО, то это как раз совершенно необязательно буквально воспроизводить в ТММ. Помимо того, что женский взгляд и мужской взгляд на мир существенно различаются в контексте одной и той же цивилизации (на что совершенно справедливо указывают феминистки, требующие эти различия изучать и учитывать), разные цивилизации по-разному конституируют гендерные пары — так же на основе присущей только им уникальной антропологии.

Например, лишение индусской женщины права взойти добровольно на жертвенный костер после смерти мужа (обряд сати), как это имеет место в законодательстве современной Индии, копирующей правовые кодексы западных обществ, вполне может рассматриваться как «ущемление прав индусской женщины», А. Дугин Теория Многополярного Мира тогда как европейцам обоего пола этот обряд, скорее всего, внушит только ужас и отвращение. В разных цивилизациях семантическое содержание пола качественно различается, и вопрос о месте женщины в обществе должен решаться на основании локальных социальных традиций и устоев. Если феминистки борются против стремления мужчин выдать свои гендерные архетипы и установки за нечто универсальное, они должны были бы осудить в той же мере и стремление выдать за универсальные любые ценности, имеющие историческое и локальное происхождение — в том числе, и идею равенства полов, которая в современном виде является, безусловно, сугубо западным, модернистским и отчасти постмодернистским концептом.

Релевантность исторической социологии для ТММ Чрезвычайно актуален для ТММ метод исторической социологии в МО, так как он позволяет рассмотреть современную эволюцию всей системы международных отношений в исторической перспективе, а значит, расчищает горизонты будущего и делает возможным новое углубленное осмысление истории.

Представители историко-социологической школы в МО критикуют классические теории за отсутствие у них исторического измерения. Это означает, что эти теории не уделяют должного внимания эволюции акторов, действующих единиц и руководящих принципов, предопределяющих взаимодействия между собой государств и обществ на разных этапах истории. Считая, что сегодняшнее положение дел, так или иначе, воспроизводит то, как было всегда, и, проецируя на прошлое нынешнее статускво (темпоцентризм и хронофетишизм большинства теорий МО), классические парадигмы в МО закрывают возможность понять прошлое и обрекают будущее на повторение одних и тех же механических закономерностей. Утрата исторического чувства приводит большинство теоретиков МО к неадекватным прогнозам и анализам — ярким случаем чего стала полная неспособность неореалистов и неолибералов предсказать крах двухполярного мира и распад СССР буквально накануне того, как эти принципиальные события стали свершившимся фактом. Структура международных отношений некогда была качественно отличной от той, что есть сейчас, и вполне вероятно, в ближайшем будущем станет качественно отличной от той, что существует сегодня. Чтобы предсказать и спроектировать будущее и понять прошлое, в сфере МО необходимы особые теоретические инструменты, которые и разрабатывает историческая социология.

Одну из версий такого историко-социологического подхода предлагают известные теоретики этого направления Б. Бузан и Р. Литтл1. Они вводят понятие «интернациональной системы»

и прослеживают фундаментальные изменения этой системы на разных исторических этапах. Суть их теории такова:

Существует 4 «интернациональные системы»:

• преднациональная система (характерная для тех обществ, где еще нет никаких следов политической государственности — племена охотников и собирателей, ранние фазы аграрных производителей и т.д.);

• классическая или античная система (соответствует городам-государствам, империям и первым политическим образованиям; эта система характерна для традиционного общества и продолжает существовать в течение тысячелетий вплоть до начала Нового времени в Европе);

• глобальная интернациональная система (приходит на смену классической; основана на взаимодействиях суверенных национальных государств и характеризуется тем, что накладывает сетку национальных территорий на все обитаемое пространство планеты — отсюда ее глобальность);

Buzan B., Little R. International Systems in World History. Oxford:

Oxford University Press, 2010.

А. Дугин Теория Многополярного Мира •постмодернистская интернациональная система (складывающаяся в результате глобализации и представляющая собой результат мутации предыдущей системы и диффузии структур национальных государств).

При переходе от одной интернациональной системы к другой меняется практически все — главные акторы, структура взаимодействия между ними, интенсивность контактов и обменов, экономический уклад, политическое оформление власти, идеологии и т.д. При этом все исторические переходы происходят не одновременно и не мгновенно, а иногда растягиваются на тысячелетия, и в разных частях мира протекают по-разному и с разной скоростью. Чтобы понять настоящий момент в международных отношениях, необходимо поместить его в этот фундаментальный историко-социологический контекст.

Теория интернациональных систем важна для ТММ по двум причинам.

Первая: эта теория позволяет лучше понять, как стало возможным появление цивилизации в качестве претендента на главного актора международных отношений.

Вторая: в ее контексте можно сосредоточиться на историческом и социологическом смысле того, какой станет постмодернистская система, ведь сегодня совершенно не ясно, в каком направлении она будет эволюционировать дальше, более того, в отношении этого направления могут и должны вестись самые серьезные споры. Будущее не предопределено, оно открыто и делается теми, кто осуществляет выбор сегодня. Рассмотрим этот аспект несколько подробнее.

Если следовать универсалистскому и западоцентричному взгляду на историю, то переход к глобальной интернациональной системе представляет собой нечто «необратимое» и «справедливое» для всех обществ земли. Даже там, где они были включены в эту систему изначально в статусе европейских колоний, они постепенно получают независимость и обретают национальный суверенитет. Но так обстоит дело только на поверхности. Под тонкой пленкой модернизации политических систем в большинстве незападных обществ сохраняется совершенно иная социокультурная модель, как правило, соответствующая именно классической или античной интернациональной системе. Модернизация распространяется на верхние слои общества, большинство же остается в условиях общества традиционного. Поэтому получающие независимость бывшие колониальные общества лишь формально являются «современными» и, соответственно, полноценными акторами Вестфальской системы. В своей сути они, как и прежде продолжают оставаться традиционными.

Именно этот фактор и проявляется тогда, когда рушится двухполюсный мир. Из-под тонкой пленки модернизации проступают контуры реального содержания многих социокультурных регионов. Здесь обнаруживается новое повышение значения и роли всех тех признаков, которые составляют отличительные черты именно традиционного общества — религии, этики, семьи, этноса, эсхатологии и т.д. Это и есть феномен «всплытия цивилизаций» («emergency of civilizations»), когда после обрушения структуры Модерна (двухполярность) в условиях Постмодерна (глобализация) поднимается континент Премодерна (столкновение/диалог цивилизаций).

В терминах исторической социологии МО это описывается как обнаружение признаков классической интернациональной системы при переходе от глобальной интернациональной системы к постмодернистской. Глобализирующийся мир, намереваясь сделать решительный шаг вперед за пределы Модерна и Нового времени, внезапно обнаруживает, что во многих регионах мира Модерн еще, оказывается, толком и не утвердился, а Нового времени пока там так и не наступило. И здесь возникает подозрение, что может быть, в этих незападных обществах Модерн в его европейском и привычном для нас понимании вообще невозможен, а Нового времени не наступит никогда. Это и есть фактор цивилизации — со всем веером его премодернистских атрибутов. И если этот актор окажется достаточно сильным и устойчивым, то универсалистская и прогрессистская логика линейного понимания истории, свойственного Западу, будет опрокинута. ТММ в определенном смысле и предлагает осуществить это, перейдя от линейного понимания истории к циклическому, от всеобщего и единого времени человечества — к особым траекториям и маршрутам отдельных цивилизационных времен, переплетающихся друг с другом в сложном и требующем пристального внимания постоянно меняющемся узоре1.

Отсюда можно сделать второй шаг, и рассмотреть постмодернистскую интернациональную систему, о которой говорят Бузан и Литтл, как открытый выбор между продолжением западоцентричной глобализации, но только с постоянным размытием вертикальной ориентации гегемонистского дискурса Запада, и многополярным проектом, в котором в дело вступают забытые, но снова пробуждающиеся от анабиоза структуры традиционного общества, т.е. цивилизации, культуры, религии. Раз в контексте каждой интернациональной системы меняются смыслы, акторы, связи и структуры, то переход от глобальной системы к новой системе также предполагает сдвиги, сломы, смену идентичностей и парадигм. Не корректно применять к постмодернистской системе модернистские критерии, на глазах утрачивающие свою релевантность. А значит, смысловые горизонты той интернациональной системы, которая приходит на смену глобальной системе и условно пока определяется как «постмодернистская», остаются открытыми и проблематичными, а за формирование их может вестись напряженная и страстная борьба между различными сегментами человечества.

Это важный пункт ТММ: Постмодерн в МО не является предрешенным и не означает перехода от одной приблизительной понятной структуры международных отношений к другой, тоже в целом представимой. Это, скорее, открытый процесс с О социологии времени см. Дугин А. Социология воображения. М.:

Академический проект, 2010; Он же. Социология русского общества.

М.: Академический проект, 2011.

неопределенным исходом, который может привести как к одной модели миропорядка, так и к совершенно иной и отличной от первой по основным параметрам. Постмодерн может стать продолжением Модерна, а может и выходом за его границы в сторону от магистральной логики его развертывания. Тот второй вариант Постмодерна представляет собой шанс построения многополярного мира на основе цивилизационного плюрализма.

Релевантность нормативизма для ТММ Нормативизм в МО чрезвычайно удобен для «густого» анализа цивилизаций и структуры соотношений и связей между ними. Этот подход ставит в центре внимания исследование норм, ценностей, идей и идеалов конкретных обществ, с помощью чего достигается углубленное понимание того, как осмысляются основные темы международных отношений в разных странах и социальных контекстах. Такой нормативистский подход предполагает, что образы мировой политики осмысляются и интерпретируются каждым обществом в соответствии с его культурными установками (нормами). И эти нормы влияют на политическое руководство и иные центры, принимающие решения во внешней политике, так как они никогда не являются оторванными от остальной социальной среды, но связаны с ней и зависят от нее по внутриполитическим соображениям (вопрос легитимности). Даже если отдельные -индивидуумы и даже их совокупность не обладают компетенцией в сфере международных отношений и в вопросах внешней политики, их совокупные представления вполне могут влиять на легитимацию правителя. Внешняя политика, таким образом, помещена в конкретный социокультурный контекст, и в этом контексте символы, предпочтения, установки и этнические комплексы играют важную роль.

Приоритетно изучая образы из области международных отношений (например, фигуру другого) и их резонанс в конА. Дугин Теория Многополярного Мира кретном обществе, нормативисты подводят нас вплотную к составлению цивилизационной карты, где различные общества проецируют разные комплексы моральных критериев, этических оценок, императивов и правил на международную среду.

Как это сопрягается с конкретной реальной политикой в каждом конкретном случае, следует рассматривать отдельно, но при таком подходе вся сфера зоны международных отношений становится не пространством применения силовых или экономических технологий или институциональных глобалистских инициатив, но полем символов и знаков, которые, к тому же, разные общества и культуры интерпретируют по-разному — в соответствии со своими ценностными комплексами.

Так, для ТММ открывается широкий простор символического анализа международных отношений на основе конкретных цивилизационных ансамблей, каждый из которых описывается через оригинальную картину норм и идеалов.

Релевантность конструктивистской теории для ТММ О значении конструктивизма для ТММ уже шла речь ранее.

Важнее всего в этом подходе значение, которое уделяется теоретическим построениям, имеющим подчас определяющую роль в осуществлении того или иного проекта. Представления о мире аффектируют мир, и если не делают его таким, каким он представляется, то, по крайней мере, придают ему некоторые качественные черты. Следовательно, система международных отношений есть в значительной степени результат конструирования в процессе развертывания теоретического поля МО как дисциплины.

Сами конструктивисты, в первую очередь, А. Вендт, предпочитают использовать этот метод в гуманистическом и неолиберальном ключе, указывая на то, как много в МО зависит от самоограничивающих формулировок или запрограммированных изначальными установками конфликтов. Вендт полагает, что анархию международных отношений можно осмысТММ и теории Международных Отношений лить по-разному — в духе Гоббса (соперничество, готовность к войне), в духе Локка (конкуренция, мирное соперничество) и в духе Канта (солидарность, партнерство, объединение в общее гражданское общество). По Вендту, онтологически это одна и та же анархия, но ее гносеологическая оценка позволяет сконструировать на ее основании либо поле вражды, либо зону конкуренции, либо пространство тесного солидарного сотрудничества. Как мы сконфигурируем понимание реальности в международных отношениях, такой она, в конце и концов, и предстанет. Согласно конструктивистам, мы живем в том мире, который создаем сами. Николас Онуф формулирует это в названии своей программной книги «Мир, который мы сами и сделали» («World of Our Making») 1.

Но в контексте ТММ на основании конструктивистского понимания природы международных отношений можно сделать заключение, отличное от (в целом) либеральной ориентации самих конструктивистов. Они хотят сделать мир «более гуманным» в духе соответствия тем ценностям, которые представляются им базовыми и само собой разумеющимися в контексте западной модернистской и, отчасти, постмодернистской культуры. Но это «мир, сделанный ими» — «World of Their Making». Незападные цивилизации вполне логично предпочтут «сделать мир» в соответствии с их собственными установками и идеями, традициями и культурными паттернами. Западный мир, претендующий сегодня на то, чтобы быть единственной и универсальной моделью мира, создан людьми Запада. Они же научились его деконструировать и конструировать заново. Эта практика является критически важной для ТММ. Но применять ее надо в ином контексте и для решения других задач. Осознав, что в лице норм, претендующих на самоочевидность и универсализм (технический прогресс, демократия, права человека, толерантность, Onuf Nicholas. World of Our Making: Rules and Rule in Social Theory and International Relations. Columbia: University of South California Press, 1989.

гуманизм, рыночная экономика, свободная пресса и т.д.), мы имеем дело с проекцией только одной из цивилизаций, причем, с чертами, присущими только одной исторической фазе этой цивилизации, мы будем способны легко локализовать западный дискурс, подвергнуть его деконструкции и освободить, тем самым, смысловое поле для конструирования иной реальности. Мир, созданный нами, а не ими, может быть и должен быть только многополярным. И чтобы он стал таким, его остается только сконструировать.

Начинать надо с теории. Так как именно в пространстве репрезентаций и концептов коренятся истоки того, что затем мы начинаем воспринимать и переживать как реальность, данность и статус-кво.

Пример анализа многополярного мира в сравнении с постмодернистской интернациональной системой Приведем пример того, как метод, предлагающийся теоретиками «интернациональных систем», мог бы быть применим к многополярности.

Предлагаемый анализ интернациональной системы сводится к выявлению следующих уровней1:

• система • подсистема • unit (основная единица) • subunit (под-единица) • индивидуум И к рассмотрению отношений между ними в сферах:

военной, • политической, • экономической, • социальной, • амбиентальной.

Buzan B., Little R. International Systems in World History. Oxford:

Oxford University Press, 2010.

Кроме того, в интернациональной системе выделяются:

• взаимодействие (бывает линейным или многоординатным; это определяет уровень интенсивности взаимодействия; по характеру чаще всего сводится к пяти типам:

войны, союзы, обмены, заимствование, доминация);

• структура (статичная модель организации unit в систему);

• процесс (трансформация всех отношений по качественной шкале).

По Бузану/Литтлу постмодернистская интернациональная система характеризуется следующими особенностями:

• расширение номенклатуры базовых единиц (units) (по сравнению с глобальной системой, где преимущественно действовали государства);

• появление негосударственных акторов вплоть до новой единицы — кочевника асфальта (Э. Юнгер, Ж. Аттали), космополита полностью равнодушного к системе территориализированных иерархий;

• еще более высокая интенсивность взаимосвязей;

• возникновение новых сверхгосударственных пространств — информационного, торгового, культурного, сетевого, дистрибьюторского, стилевого;

• глобальное взаимодействие как дисперсия (дисперсия военно-политических базовых единиц — к торговоэкономическим единицам);

• появление новых локальностей (регионализм).

Эта картина постмодернистской интернациональной системы, описываемая Бузаном/Литтлом, соответствует, в целом, глобалистскому видению и концептам транснационализма и неолиберализма.

Теперь опишем по той же методике многополярную модель.

Главной базовой единицей (unit) является цивилизация (полюс многополярного мира).

Эта единица входит в планетарную систему, основанную на межцивилизационном взаимодействии. С соседними цивилиА. Дугин Теория Многополярного Мира зациями складывается подсистема — каждый раз разная — в зависимости от того, какую цивилизацию мы рассматриваем.

Здесь могут быть асимметричные ситуации.

На уровне под-единиц (subunits) мы встречаем целый спектр концептов, и их номенклатура может быть различной и асимметричной — частично иерархической, частично рядоположенной.

В постмодернистской системе в этом вопросе есть совпадение с многополярностью: и там, и там фиксируется рост значения локальных факторов и новый регионализм.

Так, среди под-единиц (subunits) можно выделить доминантную социокультурную общность и миноритарные общности. Эти миноритарные общности могут соответствовать доминантным общностям в других цивилизациях, а могут быть уникальными.