«Коллекция биографий Сто замечательных финнов вышла на русском языке. Биографий могут быть прочитаны также в Интернете (pdf). Электронная версия Национальной биографии Финляндии на русском языке Национальная биография ...»

Коллекция биографий

Сто замечательных финнов

вышла на русском языке.

Биографий могут быть прочитаны

также в Интернете (pdf).

Электронная версия

Национальной биографии Финляндии

на русском языке

Национальная биография представляет собой коллекцию биографий

6 000 граждан Финляндии, которая была создана в результате работы

более 700 исследователей в рамках проекта Исторического Общества

Финляндии в 1993–2001 гг. За редактирование статьей отвечает Биографический центр Общества финской литературы. Биографии коллекции издаются в серии книг «Национальная биография» и в Интернете, в настоящее время на финском, английском и русском языках.

В русскоязычный сайт Национальной биографии Финляндии было избрано сто биографий видных деятелей страны. Печатная версия данных биографий была опубликована в марте 2004 г. под названием Сто замечательных финнов. Калейдоскоп биографий. Издатель – Общество финской литературы.

Каталог страниц на сайте Предисловие редактора Ида Аалберг (1857–1915) актриса Алвар Аалто (1898–1976) архитектор Микаэль Агрикола (ок. 1510–1557) епископ Туркуской епархии Аксель Айро (1898–1985) начальник Генерального штаба Айно Акте (1876–1944) оперная певица Сантери Алкио (1862–1930) депутат парламента Антти Альстрём (1827–1896) промышленник Адольф Арвидссон (1791–1858)вдохновитель национального движения Густав Армфельт (1757–1814) председатель Комиссии финляндских дел Юхани Ахо (1861–1921) писатель Мартти Ахтисаари (1937 – ) Президент Республики Мика Валтари (1908–1979) писатель Вильгельм Вальфорс (1891–1969) Генеральный директор Концерна «Вяртсиля»

Хенрик Ванберг (1630–1709) председатель крестьянского сословия Вернер Векман (1882–1968) олимпийский чемпион Эдвард Вестермарк (1862–1939) социальный антрополог Арттури Виртанен (1895–1973) профессор химии Юхан Гадолин (1760–1852) профессор химии Аксели Галлен-Каллела (1865–1931) художник Якоб Де ла Гарди (1583–1652) маршал Арвид Горн (1664–1742) президент канцелярии Рагнар Гранит (1900–1991),профессор физиологии Эдвард Гюллинг (1881–1938) член Совета народных уполномоченных Яакко Илкка (умер в 1597 г.) предводитель в Дубинной войне Каарина Маунунтютар (1550–1612) королева Швеции Эйно Калима (1882–1972) руководитель театра Кюёсти Каллио (1873–1940) Президент Республики Пер Кальм (1716–1779) профессор экономики Минна Кант (1844–1897) писательница Аврора Карамзина (1808–1902) общественный деятель Маттиас Кастрен (1813–1852)профессор финского языка и литературы Урхо Кекконен (1900–1986) Президент Республики Илмари Кианто (1874–1970) писатель Алексис Киви (1834–1872) писатель Валентин Кипарский (1904–1983) профессор славянской филологии Мауно Койвисто 256 (1923– ) Президент Республики Вихтори Косола (1884–1936) руководитель Лапуаского движения Карл Улоф Крунстедт (1756–1820) вице-адмирал Матти Курикка (1863–1915) социалист-утопист Отто Вилле Куусинен (1881–1964) премьер-министр Терийокского правительства по делам просвещения Рубен Лагус (1896–1959) егерь Лалли (умер ок. 1160) крестьянин, убийца святого Хенрика Эйно Лейно (1878–1926) писатель Элиас Лённрот (1802–1884) создатель «Калевалы»

Йоел Лехтонен (1881–1934) Вяйнё Линна (1920–1992) писатель Фанни Луукконен (1882–1947) руководитель организации «Лотта Свярд»

Олаус Магни (ок. 1405–1460) епископ Турку Густав Маннергейм (1867–1951) Президент Республики Оскар Мериканто (1868–1924) композитор Лео Мехелин (1839–1914) вице-председатель хозяйственного департамента сената Рольф Неванлинна (1895–1980) профессор математики Вилхо Петтер Ненонен (1883–1960)генерал артиллерии Адольф Эрик Норденшельд (1832–1901) путешественник-исследователь Сантери Нуортева (1881–1929) журналист Пааво Нурми (1897–1973) олимпийский чемпион Паавали (Павел) (1914–1988) архиепископ православной церкви Олави Пааволайнен (1903–1964) писатель Юхо Кусти Паасикиви (1870–1956) Президент Республики Альма Пиль (1888–1976) дизайнер ювелирных изделий Хенрик Габриэль Портан (1739–1804) историк Кнут Поссе (впервые упоминается в 1452 г., умер в 1500 г.) статский советник Калле Пяятало (1919–2000) писатель Уолеви Рааде (1912–1998) исполнительный директор АО «Несте»

Эйно Рахья (1885–1936) революционер Лаури Кристиан Реландер (1883–1942) Президент Республики Йохан Людвиг Рунеберг (1804–1877) национальный поэт Финляндии Пааво Руотсалайнен (1777–1852) руководитель пиетистского движения Юрьё Рууту (1887–1956) политик Ристо Рюти (1889–1956)Президент Республики Пер Эвинд Свинхувуд (1861–1944) Президент Республики Эдит Сёдергран (1892–1923) поэтесса Ян Сибелиус (1865–1957) композитор Уно Сигнеус (1810–1888) главный инспектор народных школ Мийна Силланпяя (1866–1952)министр социальной защиты Франс Эмиль Силланпяя (1888–1964) писатель Йохан Снельман (1806–1881) сенатор Георг Спренгтпортен (1740–1819) финляндский генерал-губернатор Каарло Юхо Стольберг (1865–1952) Президент Республики Йоханнес Таканен (1849–1885) скульптор Мартти Талвела (1935–1989) оперный певец Пааво Талвела (1897–1973) пехотный генерал Вяйнё Таннер (1881–1966) премьер-министр Цахрис Топелиус (1818–1898) писатель Эрик Аксельссон Тотт (приблизительно 1418–1481) регент Швеции Клаус Флеминг (ок. 1535–1597) государственный советник Тарья Халонен (1943–) Президент Республики Текла Хултин (1864–1943) депутат парламента Андерс Чудениус (1729–1803) писатель Андерс Йохан Шёгрен (1794–1855) историк Хелене Шерфбек (1862–1946) художница Альберт Эдельфельт (1854–1905) художник Карл Людвиг Энгель (1778–1840) архитектор Августин Эренсверд (1710–1772) фельдмаршал Арвид Адольф Этолен (1798–1876) вице-адмирал Арво Юльппё (1887–1992) профессор педиатрии Георг Захариас Юрьё-Коскинен (1830–1903) сенатор Даниэль Юслениус (1676–1752) епископ Скара Туве Янссон (1914–2001) писательница Арвид Ярнефельт (1861–1932) писатель Предисловие редактора Цель настоящей публикации – познакомить российских читателей с некоторыми персонажами из финской истории, рассказав их короткие биографии. Поскольку количество этих небольших биографических повествований ограничено сотней, а при этом они призваны отразить более чем тысячелетний период времени, становится ясно без лишних слов, что отбор возможных кандидатов из общей массы необходимо было делать твердой рукой. Одним из принципов, которым издатели руководствовались при отборе, стал наиболее широкий охват представителей различных областей жизни, сословных, социальных и других групп. Однако публикация отнюдь не ставит своей целью достичь статистического «равноправия», что было бы, наверное, бессмысленной задачей.

Эта публикация выходит в серии «Национальная биография», выпуски которой издаются на многих языках, поэтому было сочтено целесообразным подобрать для издания на каждом языке в какой-то степени специальный состав биографий. Так, в русскоязычном выпуске представлены деятели, которых нет в англоязычном, и наоборот. Таким образом отведено больше места людям, которые представляют интерес именно с точки зрения финско-русских отношений. К сожалению надо признать, что в силу различных обстоятельств места оказалось все равно недостаточно. Поэтому, например, из тысяч финских офицеров, сделавших карьеру в России, можно было взять только нескольких.

Это же относится и к бежавшим или иным способом перебравшимся из Финляндии в Россию. Вообще можно констатировать, что в целом из России в Финляндию переехали очень немногие помимо вернувшихся домой финляндских жителей, которые проживали в России, ибо даже во времена Великого княжества в 1809–1917 годах многое зависило от законодательных препятствий. Эта группа представлена в публикации тоже также очень ограниченно.

Помимо этого было решено отбирать тех деятелей, которых к моменту написания биографии уже не было в живых. Исключение составляют Президенты Республики: биографии их всех включены в публикацию.

Также критерием отбора было наличие с большей или меньшей вероятностью у описываемого персонажа финского идентитета. При отборе деятелей более раннего времени, идентичность которых далеко не всегда поддаётся однозначному толкованию, приходилось основываться более на предположениях и гипотезах. Есть основания считать, что в мировоззрении и политических стремлениях, например, рыцаря Эрика Тотта Финляндия занимала основное место. Тоже самое относится и к личностям наместника Финляндии Клауса Флеминга или епископа Томаса, жившего в 13 веке, а вот, например Карл Бонде, который был командиром крепости в Выборге и королем Швеции, наверное, всетаки относится к скандинавской части державы. Также видимо не вполне соответствует обозначенному нами принципу отбора такая выдающаяся личность в истории Финляндии как Якоб де ля Гарди, который в смутное время воевал на территории России и продвинулся до Москвы. Зато к группе обладающих финской идентичностью можно, пожалуй, отнести несчастную королеву Каарин, супругу короля Эрика XIV, также как и адмирала Крунштета, жизненный путь которого включал в себя как блестящую победу, так и позорную капитуляцию, так как оба провели последние годы жизни в Финляндии. Важную роль в финской истории сыграл в эпоху Возрождения двор герцога Юхана в период его Финляндского герцогства в 16 веке, но так как позже герцог стал королем Швеции Юханом III, то более естественно считать его персонажем шведской истории. У известных людей зачастую повидимому «финский идентитет» относился только к части их жизни, а на какой-нибудь другой жизненной ступени его мог преодолеть английский, скандинавский, немецкий, русский или французский.

Особенно часто в18 и даже до конца 19 века меняла Родину воинская каста, имевшая влияние в верхах общества: языковые проблемы были редкостью в этом кругу.

Читатель может подумать, что «финскость» была до 1809 года безусловным анахронизмом, что речь может идти только о Швеции и что всех общественных деятелей, бывших влиятельными в Финляндии, надо считать шведами. Однако все не так просто. Хотя Финляндия и была собственно частью шведской державы (а не считалась примыкающей к ней провинцией как Ингерманландия или балтийские и немецкие провинции), она имела свой определенный идентитет, который проявился как в административном делении (Финляндское Великое княжество, Финляндское герцогство в 16 веке и т.п.), так и даже в интонациях шведского языка, на котором говорили на восточном берегу Ботнического залива. Что касается шведского языка, то он не был первичным определяющим идентитет фактором до 19 века, не является им и сейчас. Для русского читателя необходимо подчеркнуть в этой связи, что жизнь в Финляндии коренным образом отличалась от жизни в балтийских провинциях Швеции: в стране никогда не было крепостничества, и население не разделялось на сословия по языковым границам как в Балтии, где немецкий идентитет означал также и принадлежность к дворянству или буржуазии. К 17 веку в Финляндии дворянство и буржуазия стали преимущественно шведоязычными, тогда как большинство крестьянства говорило по-фински и только меньшинство – по-шведски. Чтобы попасть в ученое сословие, всем надо было учить латынь, а духовенству и судьям еще и знать финский.

В 17 веке в шведском государстве важным административным языком был также немецкий. Надо также отдельно заметить, что в Финляндии у человека со шведоязычной фамилией родным языком совсем не обязательно является шведский. Существуют тысячи и тысячи родов со шведоязычными фамилиями, но для их представителей шведский язык никогда не был родным, а многие даже не знали его вообще. В начале 20 века сотни тысяч людей даже изменили свои шведские по звучанию фамилии на финские. Начиная с 19 века в Финляндии господствовало представление, согласно которому национальную самобытность человека определяет не язык, на котором он говорит, а его «сознание», другими словами то, как он соотносит себя с широкими народными массами, стремится ли он отождествить себя с ними или отделиться от них («два языка – одно мышление»). Эта «финская идея» не осталась без критики, но со второй половины 19 века до настоящего времени ее можно считать доминирующей. Согласно этой идее в Финляндии было принято рассматривать период до 1809 года как часть своей истории, а не как историю завоевателя и угнетателя. Таким образом, история Финляндии – это общая со шведской державой судьба, ее религиозное и культурное наследие и политическая борьба против общих врагов, от притязаний католического германского императора до русского православного царя и датской и польской династии и ганзейского экономического давления. В отличие от шведского языка, который является вторым государственным языком, а в свое время имел статус первого языка страны, русский язык всегда использовался мало. Исключение составляли, пожалуй, два населенных пункта на Карельском перешейке: Кююреля (Красное село) и Райвола, куда русское население было переселено на службу в дворянские поместья в 18 веке. Русскоязычными были также несколько купеческих родов в Выборге и Хельсинки, многие из которых ассимилировались уже в 19 веке. Из-за широкой автономии Финляндского Великого княжества языками управления в нем почти все время в период 1809–1917 года были шведский и финский, русский язык применялся за редким исключением только в канцелярии генерал-губернатора. Хотя в Финляндии православие исповедовало примерно двухпроцентное меньшинство, которое проживало главным образом на территориях, присоединенных по Столбовскому мирному договору (1617), в конце 19 века русское население составляло всего лишь около шести тысяч человек или 0, процента от трёх миллионов. Принципиально изменяться положение начало только с 90-ых годов 20 века.

Период Великого княжества (1809–1917 годы) был временем большого подъема финского государственного самосознания и развития национальной идеи. Хотя страна и не была независимой, она была отдельной от всей державы единицей, управление которой осуществлялось на основе собственных законов. Финны в такой степени ощущали свою близость с государем, что их назвали самими верными подданными царя. Но перспектива обрусения пугала финнов. В русском обществе для финнов были чужими как язык и религия, так и законы, и общественный порядок. В любом случае, пока перспективы обрусения не актуализировались, отношения между финнами и русскими все время оставались хорошими вплоть до 1899 года, когда их испортили начавшиеся попытки русифицирования. По разным причинам национальное противостояние сохранялось с тех пор и до окончания второй мировой войны, когда отношения постепенно стали улучшаться и со временем стали даже превосходными.

Хотя во времена Великого княжества в Финляндии проживало очень мало русских, из Финляндии в Россию переезжало относительно много народу. финнов служили в метрополии царскими офицерами или другими чиновниками. Часть из них сохранила финский идентитет, часть – нет. Зачастую невозможно выяснить, насколько тесной или существенной для них была связь тех или иных персонажей с Финляндией по этой причине в публикацию не включен, например, служивший военным министром с 1905 по 1909 гг. А.Ф. Редигер. По этой же причине в рассматриваемую группу тоже не входят такие личности как Александра Коллонтай или комендант Кронштадта адмирал Вирен, который был убит в 1917 году.

Не все персонажи, биографии которых вошли в публикацию, были так называемыми великими историческими деятелями. При отборе скорее старались охватить наиболее широкий круг людей, чем отыскать в нем интересные редкости. К сожалению, в контексте финско-русских отношений выдающимися являлись прежде всего различные военные герои, – от крестьянских вождей до генералов. Хотя эта группа довольно многочисленна, в публикации пришлось ее ограничить только парой примеров. Выбор личностей, представляющих интерес в свете финскорусских связей периода потепления отношений после второй мировой войны до настоящего времени с учетом указанных нами критериев отбора отчасти невозможен, а также, видимо, преждевременен, поэтому эту группу в публикации представляют прежде всего лишь президенты Паасикиви и Кекконен.

В области культуры так называемая популярная культура осталась в данном издании практически без внимания: ее рассмотрение, видимо, более естественно осуществить в какой-нибудь другой связи. Может показаться, что литературной среде отводится слишком много внимания, но это соответствует духу выбранного времени. То же относится и к малому числу приведенных женских биографий. В далеком прошлом, особенно период до 19 века, обстановка, в которой проходила жизнь женщины, была ограничена домом и будничными заботами, и поэтому женское влияние на общественную жизнь было редким.

Цель данной публикации – дать читателю некоторое представление о том, какие разнообразные люди внесли свой вклад в историю Финляндии. Хочется надеяться также, что эта публикация поможет понять, какое место занимает Финляндия в том сложном целостном организме, который мы называем Европой и в котором всегда ощущалось влияние как Швеции и России, так и государств Центральной Европы и более отдаленных европейских стран. Именно это влияние, ощутимое и в Финляндии, постоянно воздействовало на жизнь разных людей, из которых в конце концов и сформировались все народы и нации мира.

Тимо Вихавайнен да Аалберг была первой настоящей звездой финского театра. Неоспоримо ее значение как непосредственно для Финского Театра под руководством Каарло Бергбума, так и для пробуждающейся финской культуры в целом. Ида Аалберг достигла выдающегося успеха также и на зарубежных подмостках. Глубоко почитаемая актриса снискала в Финляндии статус едва ли не национального символа.

Впервые Ида Аалберг выступила на сцене в 1874 г. на вечере, организованном в усадьбе Сипиля в Леппякоски, Янаккала. Ее интерес к театру был настолько велик, что когда Финский Театр в том же году оказался неподалеку на гастролях, шестнадцатилетняя дочь дорожного мастера сбежала из дома и поехала в Хямеенлинна, чтобы присоединиться к труппе. Сказочная история о бедной девочке, которая оставила свою семью, чтобы осуществить мечту, стала одной из страниц легенды Иды Аалберг. Интерес к культуре появился все же не на пустом месте. Хотя Аалберг жила в весьма скромных условиях, с помощью друзей семьи она получила образование, которое не слишком сильно отличалось от воспитания девочек из привилегированных слоев того времени. Знание шведского и немецкого языков позднее сыграло большую роль в ее карьере.

В первые годы в Финском Театре (1874–1877) Ида Аалберг сыграла множество небольших ролей в разных спектаклях, а также работала ассистентом во время оперных выступлений. Но интерес публики к ее игре проявился лишь после успеха в роли Бориски в венгерской пьесе «Деревенский негодяй» в 1877 г. В 1878 и 1880 гг. Аалберг училась актерскому мастерству у известной немецкой актрисы Марии Ниман-Сеебах. Помимо обучения анализу роли, сценической речи и актерскому мастерству она изучала немецкий язык. Усвоенный в Германии величественный декламационный стиль, относящийся к так называемому звездному театру, никогда полностью не исчезал из ее творчества. Позднее она, правда, развивала свой стиль в направлении чувственности ибсеновского реализма, а также заимствовала элементы стиля Сары Бернар и Элеоноры Дюзе.

Обучение вскоре стало приносить плоды. Уже в 1879 г. в Хельсинки Ида Аалберг исполнила две многообещающие роли: главную роль в сценической версии «Джен Эйр» Шарлоты Бронте, а также роль Луизы Миллер в пьесе Ф. Шиллера. Первый вкус международного успеха Аалберг ощутила летом 1880 г., во время гастролей по Европе, посетив Мюнхен, Вену и Будапешт. В Будапеште Аалберг выступала перед родственным финно-угорским народом, но особый успех имел финский вариант роли Бориски в «Деревенском негодяе».

Естественно, новость о триумфе в Венгрии докатилась вскоре до Финляндии и упрочила статус Аалберг не только как актрисы, но и как своеобразного национального достояния. Бесспорный прорыв в Финском Театре Аалберг совершила в том же году, сыграв Нору в «Кукольном доме» Генриха Ибсена. Выступление в Хельсинки вызвало подлинный ажиотаж вокруг персонажа Норы. Это стало также победой нового стиля игры в Финском Театре: актеры просто говорили на сцене, а не произносили речи. Игру Аалберг считали отличным примером этой новой «реалистичной» манеры, в которой основной акцент делался на естественности и живом характере речи вместо тяжеловесного пафоса.

Закрепление за Идой Аалберг статуса популярной исполнительницы главных ролей и ее растущий артистизм, как в комедийных, так и в трагических ролях для руководителя театра Каарло Бергбума означили очень многое. Благодаря хорошей ведущей актрисе репертуар Финского Театра можно было расширить за счет как классических произведений, так и отечественных пьес. С участием Аалберг прошло большое количество финноязычных премьер мировой классики.

Следуя за профессиональным ростом Аалберг, Бергбум мог пытаться поднять уровень театра в целом. Гастрольные турне продолжались, но театр Бергбума, начиная с сезона 1879–1880 гг. стал значительно больше выступать в столице. Также стали утверждаться основные направления репертуарной политики Бергбума.

Именно по этой причине в исследованиях, посвященных Иде Аалберг, ее карьера рассматривается, прежде всего, в связи с театром Бергбума и национальными устремлениями. Однако следует заметить, что Аалберг ушла из Финского Театра уже в 1883 г., приобретя прочный статус актрисы. Хотя она выступала в Хельсинки почти каждый год, заметный успех был достигнут ею также и за его пределами, и она отдавала много энергии и сил для развития своей карьеры за границей.

За длительной поездкой в Париж с учебными целями в 1883–1884 гг.

последовали многочисленные зарубежные ангажементы, а в период с 1885 по 1887 гг. Аалберг выступала в основном за границей. В 1885 г. в Стокгольмском Королевском театре она сыграла на финском языке роль Офелии в «Гамлете» Вильяма Шекспира; главную роль исполнял Эрнесто Росси. В столице Норвегии Кристиании (Осло) ее Нора на шведском языке имела большой успеха. В Копенгагене в 1885 г. она была принята в театр «Казино», а с 1886 г. она выступала в театре «Дагмар», сыграв сначала на шведском, а затем на датском языке множество крупных ролей.

Выступления в Финском Театре были для публики на родине показателем ее постоянного профессионального роста. Эти визиты обычно длились несколько недель, и их репертуар состоял из нескольких пьес.

Кроме того, театр охотно возобновлял прежние спектакли, на которые Ида Аалберг собирала полные залы восторженной публики. Свадьба Иды Аалберг с известным фенноманом Лаури Кивекясом в 1887 г. в феннофильских кругах была встречена с большим воодушевлением.

Высказывалась надежда, что благодаря браку актриса постоянно поселится в Хельсинки. Действительно, в Финском Театре в 1887гг. состоялись новые работы Аалберг, среди них «Орлеанская дева» Шиллера, «Киприотка» В. Сарду, «Дездемона» Шекспира, а также новые интерпретации Ибсена. Однако контракты на выступления надолго задерживали актрису за границей.

В Берлине Иде Аалберг посчастливилось познакомиться с Йозефом Кайнцем, известным актером из труппы герцога Майнингена. В 1890 г.

Аалберг удалось с ним исполнить роль шекспировской Джульетты, а также Луизы Миллер. Прием у публики и критики был довольно хорошим, хотя знание Идой Аалберг немецкого языка было недостаточным для сцены. Поездку в Берлин к тому же омрачили некоторые проблемы со здоровьем и в семейной жизни.

Начало 1890-х гг. стало для Иды Аалберг сложным по многим причинам. Из-за своих поездок за границу она начала отдаляться от Финского Театра и его национально-патриотической атмосферы. Не удалось также достичь существенных успехов в иностранных языках.

К ее новым успехам в Финском Театре можно отнести новые роли. Это, прежде всего, работы 1891 г.: главная роль в «Гедде Габлер» Ибсена, а также роль Кирсти в пьесе «Смерть Элины» Густава фон Нумерса.

Однако оценки работы актрисы критиками понемногу менялись. Да и театр Бергбума стал меняться, главным образом в направлении ансамблевого подхода и реализма. И все же Ида Аалберг вплоть до своей смерти сохранила свое особое положение великой звезды в финского театра, несмотря на усиливавшиеся критические интонации.

Лаури Кивекяс умер в марте 1893 г. Осенью Ида Аалберг собрала вокруг себя группу актеров и предприняла гастрольную поездку. В репертуаре труппы, носившей имя Аалберг, была, в частности, новая пьеса Минны Кант «Сюльви». Уже в следующем 1894 г. Аалберг вторично вышла замуж за петербургского аристократа барона Александра фон Икскуль-Гюлленбанда. Новость о замужестве была воспринята в Финляндии со смешанными чувствами. Вскоре после свадьбы Аалберг отправилась в гастрольное турне по Скандинавии, организованное Харальдом Моландером, в ходе которого особенно тепло было встречено ее выступление в главной роли в пьесе А. Дюма «Дама с камелиями». Мечты о покорении немецкой сцены также еще не ослабли. В 1896 г. Аалберг вела переговоры о переходе в труппу герцога Майнингена, но из этого ничего не вышло.

В конце десятилетия болезнь привела к почти трехлетнему перерыву в сценической карьере Аалберг. Последние длительные гастроли Аалберг совершила в начале 20 века. Немецкоязычное «Турне Иды Аалберг» в 1904–1905 гг. было тепло встречено в Риге, Петербурге и Москве. В 1907 г. Аалберг вновь посетила Венгрию. После смерти Каарло Бергбума в 1904 г. Аалберг все с большим интересом следит за театральной жизнью на родине. В этом ее поддерживал муж, знакомый с театром и новыми течениями в драматургии. Они даже одно время планировали создать собственный театр. Барон Александр фон Икскюль-Гюлленбанд был, прежде всего, философом, но он всячески поддерживал свою жену в ее работе, при этом совершенствуя свои режиссерские способности и становясь влиятельной фигурой в финской театральной жизни.

В 1902 г. после окончания строительства нового здания Финский Театр был переименован в Финский Национальный Театр. Очевидно, уже в 1907 г. Иду Аалберг заинтересовало руководство театром, однако лишь в 1909 г. она была назначена «играющим режиссером»;

на практике – заместителем режиссера. В своей репертуарной политике она считала себя продолжателем традиций Каарло Бергбума.

В программе первого года были «Джон Габриэль Боркман»

Ибсена, «Мария Стюарт» Шиллера, «Вечная борьба» Йоханнеса Линнанкоски и «Алкивиад» Эйно Лейно. Как режиссер Аалберг не имела успеха, и на второй год в Национальном театре она выступала как актриса. Исполнение главной роли в пьесе Сарду «Адриана Лекуврёр» можно рассматривать как последний настоящий триумф Аалберг – критики разных поколений и взглядов были солидарны в своих положительных откликах. Разрыв контракта с Аалберг вызвал настоящий скандал в сфере культуры и на несколько лет прервал связи актрисы с Национальным театром. Однако в 1914 г. она дала согласие на грандиозное празднование 40-летнего юбилея своей творческой деятельности. Внезапная смерть в январе 1915 г. разрушила планы новых выступлений в Национальном театре.

Значение Иды Аалберг для финского сценического искусства было огромным, а она сама по понятным причинам превратилась едва ли не в национальный символ. Ей был воздвигнут памятник, и в ее честь была названа улица. Однако ее биограф писатель Илмари Рясянен сделал наблюдение, которое можно считать мудрым советом для последующих исследователей: «Я полагаю, что она больше чем любимое воспоминание, необъяснимое чудо или красивый портрет:

для настоящей и будущей Финляндии она является в первую очередь проблемой культуры, ее значимость рано или поздно будет оценена только с помощью объективного и беспристрастного исследования».

– ХАННА СУУТЕЛА

Приложение:

Ида Эмилия Аалберг, с 1887 Кивекяс, с 1894 фон Икскюль-Гюлленбанд, род. 4.12.1857, Янаккала, умерла 17.1.1915, Петроград. Родители: Антти Альберг, дорожный мастер, и Агнета Шарлотта Линдроос. Первый муж: 1887–1893 Лаури Кивекяс, адвокат, политик, род. 1852, умер 1893, родители первого мужа: Карл Фридрих Стенбек, викарий, и Эмилия Оттилия Кристина фон Эссен; второй муж: 1894–1915 Александр Йоган фон Икскюль-Гюлленбанд, действительный статский советник, барон, род. 1864, умер 1923, родители второго мужа: Александр фон Икскюль-Гюлленбанд, тайный советник, барон, и Лина фон Адельсон.

лвар Аалто является одним из самых важных представителей современной архитектуры и самым известным в мире финским архитектором. Он проектировал как отдельные здания, так и архитектурные комплексы. Дизайном мебели и интерьеров он занимался вместе со своей женой Айно Аалто. С точки зрения финской архитектуры и финского общества чрезвычайно важна была работа, проделанная Аалто в интересах развития стандартизированного современного строительства и социального архитектурного планирования.

Алвар Аалто относится к тем получившим международную известность архитекторам, имена которых упоминаются в ряду крупнейших представителей архитектурного модернизма. Аалто создал свое направление в архитектуре, эстетический эффект которого достигается за счет четкой привязки строений к окружающей среде, соразмерности человеку, чувства материала, отточенных деталей и искусного освещения. Заслугой Аалто считается то, что он предложил альтернативу безличной техничности международного стиля, повторяемости простой структуры и монотонности.

Говоря о творчестве Аалто, редко вспоминают, что оно появилось как результат сотрудничества двух архитекторов. В 1924 г. Алвар женился на Айно Марсио, которая также была архитектором. Она стала специализироваться на дизайне интерьеров, но при этом была самым близким профессиональным советником своего мужа и в вопросах проектирования зданий, хотя заботы о доме, о детях и собственном муже оставляли мало времени для работы в проектном бюро. Судя по всему, характеры супругов дополняли друг друга. Считается, что более уравновешенная и реалистически настроенная Айно Аалто сдерживала типичные для Алвара Аалто причуды и порывы. Влияние жены пошло на пользу многим проектам. Алвар Аалто был необыкновенно привязан к жене, как эмоционально, так и профессионально. Он сам признавал это, всегда заявляя, например, об участии Айно в осуществлении проектов и выставок. В социальной жизни Айно предпочитала оставаться в тени, тогда как Алвар, бывший человеком публичным, любил светскую жизнь и умело пользовался этим, поддерживал имидж фирмы и завязывал важные контакты. Айно Аалто умерла в тот период, когда завершались первые грандиозные архитектурные проекты 1950-х гг., и положение Алвара Аалто как ведущего архитектора Финляндии было уже неоспоримым. Эта потеря стала для Алвара Аалто тяжелым испытанием. Спустя три года он заключил новый брак, со своей помощницей, архитектором Элиссой Мякиниеми.

В Высшей технической школе учителями Алвара Аалто были Армас Линдгрен, Уско Нюстрем и Каролюс Линдберг. На рубеже веков Линдгрен стал проводником национально-романтического направления, для которого самым важным в архитектуре было художественное самовыражение и передача чувств. Для преподавателей история архитектуры и традиция были частью метода проектирования.

Для Аалто история также была источником вдохновения и новых идей, но никак не методическим руководством. Он всегда был готов заменить здания, построенные предыдущими поколениями, своими собственными. В Аалто отчетливо проявлялся западный идеал архитектора: просвещенный самодержец, задача которого как проектировщика и доверенного лица заказчика заключается в том, что он руководит застройкой территории в самом широком смысле и во всех возможных аспектах, начиная с плана застройки и кончая деталями интерьера. Эта задача также подразумевала твердую уверенность в том, что его проекты функционально и эстетически превосходят проекты предшественников.

В студенческой среде живой и общительный Аалто пользовался популярностью. Общаясь с Каролюсом Линдбергом, он познакомился и с кругом его друзей, среди которых были художники Генри Эриксон и Топи Викстедт, а также журналист Артур Шёблум. Аалто пробовал писать заметки для журнала «Керберос», издававшегося Викстедтом и Шёблумом в 1918–1921 гг. В дальнейшем Аалто писал в основном на профессиональные темы. Все же литературная деятельность была для него случайным увлечением, он никогда не пытался сформулировать какую-то систематизированную теорию. Его деятельность в сфере изобразительного искусства, так или иначе, была связана с его архитектурой, однако его рисунки и эскизы сами по себе являются интересными художественными произведениями.

В Ювяскюля, где прошли годы учебы Аалто, начиналась также его профессиональная деятельность. «Бюро архитектуры и монументального искусства Алвара Аалто» – под таким названием стала известна местным кругам его фирма, во многом благодаря эффективной рекламной кампании. Офис был удачно расположен в стратегически выигрышном месте. Но, кроме того, бюро одновременно представляло собой холостяцкую квартиру Аалто и его первого помощника Теуво Такала, проработавшего у него в течение тридцати лет чертежником и создателем макетов. Первые заказы поступили от родственников и знакомых или при их посредничестве. Отец Аалто работал геодезистом в провинциях Этеля-Похъянмаа и Центральной Финляндии, и этот регион стал для Аалто важнейшим полем деятельности. Вскоре после своего основания бюро получило столько заказов, что Аалто пришлось взять на работу стажером студента-архитектора Рагнара Юпюя. Аалто женился на своей самой главной помощнице Айно Марсио в 1924 г.

В том же году выполнены проекты зданий, означавшие прорыв в карьере Аалто – здание Рабочего объединения Ювяскюля и здание шюцкора в Сейняйоки. Таким образом, в роли заказчиков выступали представители оппозиционных по отношению друг другу политических сил. Аалто участвовал в гражданской войне 1918 г. на стороне белых, ведомый господствовавшим в студенческой среде энтузиазмом, и нет никаких причин сомневаться в том, что он делал это искренне. Но как у архитектора у него были свои цели и принципы, стоявшие вне, или скорее, выше политической суетности.

Первой победой, одержанной на конкурсе, стало здание шюцкора в Ювяскюля, построенное в 1926–1929 гг. В 1927 г. он выиграл конкурс на проектирование Дома крестьян Юго-восточной Финляндии, построенного в Турку в 1928 г., и городской библиотеки Выборга, проект которого переделывался несколько раз и был осуществлен в 1935 г. На начальном этапе эти проекты еще были в своей основе классическими, но в процессе доработки Аалто придал им функциональную направленность. Дом крестьян был самым крупным из проектов того времени, и, работая над ним, Аалто перевел свое бюро в Турку.

Будучи студентом, Аалто помогал Каролюсу Линдбергу проектировать первый в Финляндии выставочно-ярмарочный комплекс. Его роль была довольно незначительной. Тем не менее, как полагает биограф Аалто Ёран Шильдт, этот опыт был весьма важным, поскольку он позволил Аалто прикоснуться к фантастическому миру выставочной архитектуры, такой созвучной его собственному полету мысли. Выставки действительно интересовали Аалто, он использовал их в качестве экспериментальных площадок. Праздничная выставка 1929 г., посвященная 700-летию Турку, которую он спроектировал вместе с Эриком Брюгманом, дала возможность воплотить принципы функционализма в гармонии с окружающей средой. Архитекторы вовсе не поощряли традиционное для выставочного мышления стремление к фантазийности и эффектности во имя привлечения публики. Наоборот, они предусмотрели для участников строгое и единообразное пространство. Выставка в Турку позволила широкой финской публике впервые познакомиться со средой, спроектированной в стиле функционализма.

Павильон Финляндии на Всемирной выставке 1939 г. в Нью-Йорке с его волнообразной стеной, равно как и волнообразный деревянный потолок читального зала Выборгской библиотеки являются одними из самых известных мотивов в творчестве Аалто (Аалто – по-фински «волна»). Павильон Финляндии на Всемирной выставке 1937 г. в Париже относится к тем зданиям, в которых, начиная с середины 1930-х годов, Аалто стал соединять свободные пространственные объемы в духе модернизма, с формами, заимствованными у природы (свободная волнистая линия) и качественными характеристиками органического строительного материала древесины. Шильдт особенно обращает внимание на береговые линии озерного пейзажа. Использование в архитектуре тем, навеянных береговой линией или профилем местности, едва ли могло стать возможным, если бы не было самолета.

И действительно, Аалто интересовался авиацией, как и вообще новой техникой. Чета Аалто даже отправилась в свадебное путешествие в Европу на частном самолете.

Ведущие архитекторы нового направления Аалто и Брюгман работали в Турку, городе с благоприятной для модернизма атмосферой.

В архитектурном бюро супругов Аалто, кроме временных стажеров, работали также два норвежских архитектора, Харальд Вилдхаген и Эрланд Бьертнес. В Турку были заказчики, которые хотели строить именно в функционалистском стиле. Аалто получил возможность воплотить идею несущей конструкции, гибкой планировки и модульного принципа при работе над жилым домом по заказу промышленника Юхо Тапани. Дом был построен в 1927–1929 гг. по адресу Лянтинен Питкякату, 20, и при его строительстве были использованы разработанные Тапани готовые стандартные бетонные блоки. Владелец газеты «Турун Саномат» Арво Кетонен, модернизируя свою газету, заказал проект здания издательства, выполненный в стиле функционализма и построенный в 1928–1930 гг.

Вместе с инженером-конструктором Эмилем Хенриксоном, Аалто спроектировал для здания газеты новаторскую конструкцию несущих колонн. Кроме того, в проекте содержались различные модернистские тонкости, особенно пропагандировавшиеся швейцарским архитектором Ле Корбюзье. По словам Шильдта, Аалто усвоил основы новой архитектуры и начал применять их на практике прежде, чем увидел воочию хотя бы одно завершенное здание.

Шведский друг и коллега супругов Аалто Свен Маркелиус предложил кандидатуру Аалто в члены международного объединения архитекторов-модернистов (Les Congrs Internationaux d’Architecture Moderne, СИАМ), в деятельности которого Аалто участвовал с 1929 г. Через СИАМ Аалто познакомился с социальной программой модернистов в сфере жилищной и городской архитектуры. Знакомства, завязанные на заседаниях СИАМ, переросли в тесные и длительные связи Аалто с Вальтером Гропиусом и швейцарским архитектурным критиком Зигфридом Гидионом. Аалто никогда не был в Баухаузе – Гропиусу пришлось уехать оттуда еще до того, как архитекторы познакомились – и Аалто не чувствовал тяги к сменившим его Ханнесу Мейеру и Людвигу Мис ван дер Роэ. Шильдт, однако, считает, что многие из принципов Гропиуса передались Аалто через его друга по СИАМ Ласло Мохоли-Надя, преподававшего в Баухаузе. Друзьями Аалто были также скульптор Александер Калдер и художник Фернан Леже.

Многие наиболее видные деятели модернизма стали друзьями семьи Аалто, и они часто бывали в гостях друг у друга. Круг зарубежных друзей Аалто был левым по своим убеждениям – многие были членами коммунистических партий – и имел контакты с авангардизмом в Советской России. Аалто, без сомнения, был наслышан о русских конструктивистах, но, похоже, не был с ними лично знаком.

Аалто знал всех наиболее значительных модернистов Швеции:

тех, кто проектировал выставку 1930 г. в Стокгольме, и тех, кто стоял за ними. В круг его друзей входили искусствовед Грегор Паулсон, название лекции которого «Больше красоты в повседневность» стало лозунгом «функционализма всеобщего благоденствия». Знакомство с Гуннаром Асплундом несколько позднее переросло в дружбу. Еще студентом Аалто хотел попасть на стажировку в его бюро, но получил отказ. Причиной медленного потепления отношений был все же не этот пустяковый эпизод, а сдержанное отношение четы Асплунд к богемной жизни супругов Аалто и Маркелиус, для которой были характерны неумеренное употребление алкоголя, а также легкомысленные эротические отношения Аалто и тогдашней жены Маркелиуса Виолы, о которых она сама рассказала Шильдту.

Отношения Аалто с самым известным из представителей модернизма в архитектуре, Ле Корбюзье, скорее всего, были не более чем простым знакомством. Больше, чем Ле Корбюзье, он симпатизировал французу Андре Люрса, с которым он познакомился в свою первую поездку во Францию в 1928 г. и о творчестве которого он сделал доклад в Союзе архитекторов Финляндии.

Для борьбы с туберкулезом, в то время широко распространенной болезнью, в Финляндии был начат проект по строительству санаториев в каждой провинции. Аалто участвовал в конкурсах на их проектирование. Он выиграл конкурс на проектирование туберкулезного санатория в Паймио в провинции Варсинайс-Суоми. В здании санатория, построенного в 1929–1933 гг., прослеживается та же навеянная Ле Корбюзье архитектурная линия, что и в здании газеты «Турун Саномат». В то же время, санаторий в Паймио – это «комплексное социальное произведение искусства», сразу же снискавшее международное признание. Такого детального и учитывающего нужды потребителя расположения зданий и проработки интерьеров не было ранее ни на одном из объектов, предназначенных для так называемых простых людей.

Еще во время работы над проектом санатория в Паймио у четы Аалто уже был опыт работы в сфере дизайна мебели, как стандартной, так и уникальной. С работы над интерьерами Дома крестьян Югозападной Финляндии началось сотрудничество с Отто Корхоненом, техническим директором фабрики мебели и строительных материалов в Турку. Он был специалистом в области технологии фанеры и гнутого дерева. Вместе с Корхоненом Аалто разработал модели стульев для серийного производства. Интерьеры санатория в Паймио и Выборгской библиотеки стали существенным шагом вперед в проектировании стандартных моделей. Некоторые из спроектированных тогда моделей мебели остаются в серийном производстве по сей день. Это стало возможным благодаря мебельной фирме Артек. Фирма была основана в 1935 г. по инициативе архитектора Нильса-Густава Халя для производства, продажи на внутреннем рынке и экспорта мебели.

Халь, будучи первым исполнительным директором фирмы, по примеру шведов хотел разработать для широких кругов населения разумные и недорогие предметы интерьера. Однако, по свидетельству Шильдта, под давлением Аалто фирма стала производить, с точки зрения среднего финского уровня, эксклюзивные предметы, прежде всего те, что проектировали супруги Аалто, что привело к разногласиям с идеалистически настроенным Халем. Спор закончился драматически:

Халь ушел на войну санитаром-добровольцем и погиб на фронте.

Поведение Халя подчеркивает относительное равнодушие Аалто к социальным идеалам, особенно если сопоставить негромкий героизм Халя с почти панической заботой Аалто о собственной безопасности и его боязнью попасть на фронт.

Строительная индустрия, а вместе с ними и Аалто столкнулись с финансовыми трудностями с началом экономической депрессии 1929 г. После завершения строительства санатория в Паймио Аалто переехали в Хельсинки, где было больше возможностей для работы, чем в Турку. Архитектурное бюро Аалто с тех пор постоянно размещалось в Хельсинки и работало там вплоть до 1950-х гг. в особняке, построенном в городском районе Мунккиниеми в 1935 г. В начале 1930-х гг. среди архитекторов все еще велись споры о традиционализме и функционализме. По мнению многих, Аалто и представляемый им стиль был «большевистской архитектурой», но за десятилетие функционализм стал ведущим направлением в архитектуре Финляндии. Верным признаком перемены курса было избрание Аалто в 1935 г. в правление Союза архитекторов Финляндии.

Аалто смог приступить к осуществлению социальной программы СИАМа в сотрудничестве с концерном Альстрём. В середине 1930-х гг. Аалто познакомились с исполнительным директором концерна Харри Гуллихсеном и его женой Майре Гуллихсен, в девичестве Альстрём, которые работали над созданием прогрессивной, социально ответственной культуры предпринимательства. Майре Гуллихсен была знакома с модернистскими направлениями в искусстве и поддерживала их развитие, участвуя в финансировании Артека.

По мнению Гуллихсен, концерн Алстрём нуждался в современном дизайне, и бюро Аалто было в состоянии всесторонне соответствовать нуждам концерна.

Для населенных пунктов, в которых были расположены предприятия концерна, таких как Варкаус и Кауттуа, Аалто разработал генеральные планы и проекты застройки, а также проектировал жилье для рабочих и различные здания. Харри Гуллихсен использовал свое влияние для того, чтобы Аалто получил заказ на проектирование совместно финансируемого несколькими предприятиями лесной промышленности целлюлозного завода в Сунила, недалеко от Котки.

Аалто сделал проектные чертежи всех зданий Сунила, включая само промышленное предприятие. В архитектуре жилых зданий присутствовало стремление к «внеклассовой» архитектуре, которая отличалась бы от прежних принципов проектирования заводских населенных пунктов, и в ней не просматривалась социальная иерархия поселения. В Сунила, построенном в 1936–1954 гг., здания вписаны в окружающий лесной пейзаж и адаптированы к ландшафту.

Этот поселок послужил в Финляндии образцом для дальнейшего строительства жилых пригородов.

Для Гуллихсенов Аалто спроектировали в Нормаркку дом, получивший название Вилла Майреа, в котором они сознательно искали альтернативу тогдашнему церемониальному представительскому дому.

Построенная в 1938–1940 гг. вилла совершила переворот в представлениях высшего среднего класса Финляндии об идеальном жилье. Даже в своей модернистской простоте Вилла Майреа была роскошной, если судить по меркам жилищного строительства концерна Альстрём. На другом конце шкалы расположились изготовленные на заводах Варкауса серийные деревянные дома. Для них Аалто создал систему, получившую название «система АА», по промышленному производству строительных конструкций и смог тем самым применить функционалистскую идею стандартизации к материалам и продукции, еще не известным модернистской Центральной Европе, но уже производимым в США. Аалто подошел к задаче создания «минимальной квартиры» с точки зрения живущего в ней человека, то есть с точки зрения ее функциональности.

В архитектурном мышлении Аалто главенствовал идеал единого «многофункционального пространства», проявившийся также в проекте Виллы Майреа. Швейцарский архитектор Лисбет Закс, участвовавшая в создании чертежей для Виллы Майреа, рассказывала Шильдту, как Аалто удалял с макета межкомнатные перегородки, повторяя, что «людям не надо столько комнат».

В сферу интересов концерна входила также экономическая зона реки Кокемяенйоки, нуждавшаяся, по мнению Харри Гуллихсена, в скоординированной застройке. По его инициативе началось совместное проектирование с участием расположенных в долине реки сельских коммун и города Пори. По рекомендации Гуллихсена этот первый в Финляндии региональный проект застройки был заказан в 1940 г.

Алвару Аалто. Моделью послужил знаменитый проект эры «нового курса» 1930-х гг. в США в долине Теннеси. Начиная с 1920-х гг. Аалто создал большое количество различных проектов и генеральных планов застройки, в которых, по словам Шильдта, он всегда придерживался своих взглядов на удобное жилище и его окружение. Обычно они оставались невостребованными, так как отсутствовала политическая воля. Эта участь постигла и региональный проект застройки Лапландии, разработанный в 1950-е гг.

Сотрудничество с концерном Альстрём закончилось в 1946 г., но созданные для него проекты вызвали интерес со стороны промышленных кругов. В начале 1930-х гг. началось проектирование заводского поселка Инкеройнен для концерна Тампелла, продолжавшееся и во время Второй мировой войны. В 1940-е гг. были подготовлены проекты для заводов Стрёмберга в Вааса и АО Юхтейс-Сису в Ваная. Одним из важнейших клиентов Аалто была государственная лесоперерабатывающая компания Энсо-Гутцайт. Для нее он выполнял проекты в Сяунатсало (1942–1952), Иматре (1947–1961), Сумме (1954– 1960), а в 1959–1962 гг. создал проект головного офиса в Хельсинки.

Для другого государственного акционерного общества, АО Тюппи, он выполнил в 1950-е гг. проект промышленного предприятия в Оулу. Промышленные проекты создавали для бюро Аалто прочную финансовую базу, благодаря которой становились возможными художественные эксперименты и участие в конкурсах, успех в которых отнюдь не был гарантирован.

В 1930-е гг. Аалто установил профессиональные связи с англоамериканским миром. Нью-йоркский музей современного искусства организовал в 1938 г. выставку четы Аалто. В том же году они отправились в свою первую поездку в Америку. Там они оказались в среде близкого к музею богатого светского общества, имевшего прямые связи с Фондом Рокфеллера. В ходе той же поездки Аалто, который в молодые годы относился к числу критиков архитектора Элиеля Сааринена, съездил в Кренбрук, чтобы завязать более приемлемые отношения с этой финляндской знаменитостью в области архитектуры.

Вторая поездка супругов Аалто в Америку в 1940 г. стала настоящим бегством из страны в последний период Зимней войны. Аалто читал лекции в различных учебных заведениях и, видимо, пытался оправдать свое присутствие в США придуманной им самим идеей получить для Финляндии помощь от Фонда Рокфеллера. Мысль построить для эвакуированных с отошедших к СССР территорий экспериментальный город, в котором расположился бы исследовательский институт жилищного строительства, вызвала интерес и представлялась выгодной как для Финляндии, так и для самого Аалто.

Технологический институт Массачусетса (ТИМ) пригласил Аалто на работу в качестве исследователя, так как институт и потенциальные деньги фонда связывались персонально с фигурой Аалто. К этому времени в Финляндию можно было вернуться только морским путем через Петсамо, так что предстояло сделать выбор, ехать на родину или оставаться в США. Супруги Аалто решили вернуться и разделить с остальными финнами опасности новой войны. То обстоятельство, что страна связала себя с Германией союзническими узами, положило конец планам строительства экспериментального города, финского Америкэн Тауна, тем не менее, после войны Аалто получил в ТИМе должность профессора, весьма нерегулярно исполняя связанные с нею обязанности до 1948 г. Кроме того, он работал над проектами, которые вело его бюро в Хельсинки, и на самом деле никогда не пытался развивать свою практику в США. В Америке он познакомился с Франком Ллойдом Райтом, оказавшим влияние на его творчество.

Однако на этом этапе Аалто был уже самостоятельным мастером, критически осмысливавшим и воспринимавшим новые веяния. Льюис Мамфорд, критик урбанизма и автор книги «Городская культура»

также был в числе американских друзей Аалто.

Во время войны Аалто больше не пугали опасными командировками, и он смог сосредоточиться на своей профессиональной деятельности.

Послевоенное восстановление стало общенациональной задачей, и Аалто продолжил на родине начатую в США дискуссию на эту тему.

По рекомендации Союза архитекторов в 1942 г. было основано бюро по восстановлению, в деятельности которого Аалто участвовал, прежде всего, руководя разработкой строительных стандартов. Этой работой занимались два его помощника: Аарне Эрви и Вильо Ревель.

Во время и после войны типовые чертежи, проектирование стандартизованного серийного производства и проекты застройки были важны с точки зрения занятости архитекторов и их общественного влияния. Для опытного модерниста Аалто это было само собой разумеющимися профессиональными обязанностями. В этой ситуации естественным решением стало его избрание председателем Союза архитекторов в 1943 г. Без сомнения, на этот выбор повлияло и предчувствие результатов войны: у Аалто были профессиональные контакты в США, а этой стране предстояло занять ведущее положение в западном блоке. Союз архитекторов пытался позже сделать своего председателя генеральным директором Управления по строительству, однако на эту должность был назначен архитектор Юсси ЛаппиСеппяля. Таким образом, Аалто возглавил оппозицию, критиковавшую политику государства в области строительства. В знак протеста против отклонения кандидатуры Аалто Союз объявил бойкот всем проектам Управления по строительству, и члены Союза следовали ему вплоть до 1957 г. На следующий год Аалто отказался от должности председателя.

Это означало, что теперь он мог браться за проектирование новых государственных строительных объектов.

Профессиональная карьера Аалто достигла своего зенита в 1950-е гг.

В последние годы предыдущего десятилетия было проведено несколько конкурсов на разработку проектов строительства общественных зданий. Во многих из них Аалто оказался победителем. Эти здания представляют собой высшие достижения финской строительной индустрии, уникальность и качество которых можно сравнить только с лучшими достижениями периода национального романтизма. Они являют собой праздник победы над периодом послевоенного кризиса, в них продумана каждая деталь, при этом используются самые лучшие материалы. Мебель для этих зданий поставлял Артек, а из самых известных текстильных дизайнеров Аалто, как представляется, предпочитал Кирси Илвессало.

Заказ на проектирование здания муниципалитета в небольшом промышленном населенном пункте Сяунатсало (построено в 1949– 1952 г.) Аалто получил по рекомендации регионального директора концерна Энсо-Гутцайт Хилмера Бруммельса. Контракт на проект Педагогического института в Ювяскюля (1951–1956) позволил Аалто совершить своеобразное элегантное возвращение в родной город, хотя договоры, заключенные в рамках этого проекта, стали впоследствии предметом судебного разбирательства. Тем не менее, Аалто присоединился к числу местных дачников и построил себе в 1952–1953 гг.

виллу в Муратсало, так называемый экспериментальный дом. Технологический институт в Хельсинки (1949–1966) и здание Пенсионного фонда (1953–1957) свидетельствуют о том, что Аалто занимал положение ведущего архитектора страны. Это, однако, не мешало ему браться и за такие проекты, как Дом культуры для вышедшей из подполья Коммунистической партии Финляндии (1952–1958).

Первым зданием, спроектированным и построенным Аалто за границей, не считая выставочных павильонов Финляндии, стало общежитие ТИМа, построенное в 1946–1949 гг. в Кембридже, Массачусетс. Несмотря на изначальный энтузиазм заказчиков, многие из зарубежных проектов остались неосуществленными. Видимо, идеи Аалто не всегда вписывались в зарубежную архитектурную среду. За пределами Финляндии большего всего спроектированных им зданий в Германии, откуда заказы начали поступать уже в 1950-е гг. Единичные здания, спроектированные в архитектурном бюро Аалто, есть в Эстонии, Франции, Швейцарии, Дании, Бангладеш, Италии и Швеции.

В 1940-е гг. казалось, что Аалто, посредством партнерских отношений с его шведским коллегой Албином Старком, удалось проникнуть на шведский рынок, участвуя в осуществлении строительных проектов шведского промышленника и судовладельца Акселя Йонсона. Однако ни один из проектов Аалто этого периода не был осуществлен.

Аалто с удовольствием проектировал городские административные и культурные центры, видя в них своеобразные монументы гражданского общества. Подобные заказы поступали как из Финляндии, так и из-за границы, но осуществлены они были только в Сейняйоки (1951–1987), Алаярви (1965–1970) и Рованиеми (1961–1987).

Творчество Аалто начального периода было выдержано в классическим стиле 1920-х гг. В нем делался акцент на живописном способе использования исторических или классических мотивов. Пример шведских и датских архитекторов, прежде всего Гуннара Асплунда, а также Рагнара Эстберга и Мартина Нюрупа, раскрыл перед Аалто возможности романтической экспрессии, скрытые в классицизме.

Переход Аалто к функционализму в конце 1920-х гг. произошел в связи с работой над довольно крупными проектами, и обращение к новым архитектурным концепциям стало довольно резким поворотом в его творчестве. Речь шла одновременно об углублении архитектурных воззрений: для Аалто важно было понять принципы нового течения и установить четкую границу между ним и поверхностным формализмом. У него, тем не менее, сохранился романтический настрой, ставший противовесом рационализму модернистского движения. Он нашел в природе те новые черты, которые можно было использовать в архитектуре, и основной его целью при проектировании становится достижение единства пейзажа, ландшафта, растительности и самого здания. Пространственная и визуальная сложность зданий, спроектированных Аалто, рассчитана, прежде всего, на чувственное восприятие, но она может также нести в себе аллюзии, связанные с местами великих исторических событий, например, с античными развалинами, или с «примитивной» экзотикой.

В представлении Аалто архитектура была явлением прежде всего социальным. Здание воплощает эмфатическое отношение архитектора к потребителю. Или за исходную точку можно было взять воображаемое идеальное сообщество, при этом здание олицетворяет идею хорошего демократического правления, или же заботу государства всеобщего благосостояния о своих гражданах. Здание, кроме того, должно было предлагать эстетически привлекательные возможности для свободной и спонтанной культурной активности. Итальянский архитектор Леонардо Моссо, работавший помощником Аалто, видимо, имел в виду как чувственность его архитектуры, так и ее идеалистические аспекты, когда называл его «поэтом среди архитекторов». С другой стороны, антирационалистические черты архитектуры Аалто вызывали сомнения у таких апологетов модернистского рационализма и антиисторической этики, как Николаус Певзнер, английский историк искусства немецкого происхождения. В своей лекции в Королевском институте британской архитектуры в 1961 г. он с тревогой говорил о пробуждении духа историзма и опасностях, кроющихся в наследии экспрессионизма, и демонстрировал при этом фотографию Дома культуры, спроектированного Аалто.

Наибольший интерес в мире вызвал период творчества Аалто, начавшийся в 1930-е гг. и продолжившийся после войны. В особенности после войны Аалто делал проекты по заказам из-за рубежа, однако, его карьера была все же в большей степени связана с Финляндией. Он почти все время работал у себя на родине, и большинство его работ находится в Финляндии.

Статус Аалто на родине несколько отличается от того, как его оценивают в мире. С точки зрения Финляндии, особенно важно то, что он одним из первых финских архитекторов настолько основательно усвоил архитектурные принципы модернизма, что довольно быстро стал ведущим архитектором этого нового направления в Северных странах. С точки зрения финской архитектуры и общества, большое значение имел тот вклад, который Аалто внес в дело стандартизированного строительства и социально ориентированного архитектурного планирования, присущего модернистскому движению.

Начиная с конца 1950-х гг. Алвар Аалто был уже известным и в стране и в мире мастером. Как пишет Шильдт, ему многократно предлагали должности профессора в университетах и колледжах по всему миру, от чего он последовательно отказывался, ссылаясь на свою занятость. Его финские поклонники считали его великим человеком, стоявшим в одном ряду с Яном Сибелиусом и Пааво Нурми, снискавшими себе мировую известность. Аалто, всегда понимавший значение театра и мифов в человеческой жизни, и сам участвовал в создании собственного культа.

– ЭВА МАЙЯ ВИЛЬО

Приложение:

Хуго Алвар Хенрик Аалто, род. 3.2.1898 Куортане, умер 11.5.1976 Хельсинки.

Родители: Юхан Хенрик Аалто, инженер-геодезист, и Сельма (Селли) Матильда Хакстедт. Первая жена: 1924–1949 Айно Мария Марсио, архитектор, род. 1894, умерла 1949, родители первой жены: Юхо Марсио, старший кондуктор, и Йоханна Несман; вторая жена: 1952–1976 Эльса (Элисса) Кайса Мякиниеми, архитектор, род. 1922, умерла 1994, родители второй жены: Юхан Аугуст Мякиниеми, полковник, и Айно Мария Кемппайнен.

Дети: Йоханна, род. 1925, Хамилкар, род. 1928.

инляндия принадлежит к тем странам, в которых письменный литературный язык и литература появились благодаря Реформации. Эта работа была проделана финскими учеными под руководством талантливого лингвиста, богослова и гуманиста Микаэля Агриколы.

Согласно Епископским хроникам Паавали Юстена, Микаэль Агрикола родился «в деревне Торсбю прихода Перная, в нижней Уусимаа».

Семейная усадьба, помеченная под номером один в поземельной книге Торсбю, позже получила имя Зигфрид, по имени умершего в 1634 г. племянника Агриколы Зигфрида Монсинпойка. Усадьба в один мантал (единица поземельного налогообложения) была настолько зажиточной, что в доме можно было проводить заседания окружного суда.

Дата рождения Агриколы неизвестна, но по некоторым данным, относящимся к более поздним этапам его жизни, это примерно 1510 г.

Отца звали Олави, или по-шведски Улоф, имя матери неизвестно.

Отец, по всей видимости, умер приблизительно в начале 1540-х гг., оставив вдову с четырьмя уже взрослыми детьми: Микаэлем и тремя дочерьми, имена которых в документах не упоминаются.

Мать Агриколы умерла приблизительно в 1550 г. После этого фогт Савонлинны Клементти Хенрикинпойка Кроок, женатый на старшей дочери, продал свою долю наследства Микаэлю. За усадьбой смотрел сначала муж средней сестры Томас Ларсинпойка, а после его смерти в 1572 г. – муж младшей сестры Монс Ёнсинпойка, сын которого Зигфрид и унаследовал усадьбу в 1592 г.

На финском или шведском языке говорили в доме Микаэля?

Источники не могут дать точного ответа, поэтому по данному вопросу много споров. Когда национально-романтическое феннофильское движение в 19 в. превратило Агриколу в своего предшественника и выдающегося деятеля (наряду с Й.Л. Рунебергом, Элиасом Лннротом и Й.В. Снельманом), считалось само собой разумеющимся, что родным языком для отца финского литературного языка должен был быть финский. Аргументом в пользу этого было его превосходное владение языком, на что постоянно указывают языковеды. Некоторые историки, правда, выдвигают доказательства в пользу того, что родным языком Агриколы был шведский. Историки знают, что местность, где жил Агрикола, была шведоязычной, и, как они полагают, довольно сложно представить там финноязычную, или хотя бы двуязычную семью.

Однако с учетом лингвистических способностей Агриколы, вопрос о родном языке имеет второстепенное значение. Он владел финским языком, и неважно, выучил он его дома, или позднее.

По всей видимости, настоятель прихода Перная заметил редкий талант мальчика, потому что примерно в 1520 г. Микаэля отправили учиться. Согласно Юстену, он «выучился основам письменности в школе Выборга, ректором которой был господин Йоханнес Эрасмуксенпойка, твердый и преданный воспитатель школьной молодежи». В Выборге Микаэль впервые соприкоснулся как с гуманизмом, так и с движением за Реформацию. Остзейские провинции принадлежали к сфере влияния германской культуры, и новые течения распространялись там быстро.

Произведения Эразма Роттердамского читались в кругу образованных людей уже во второе десятилетие 16 в., и гуманизм готовил почву для Реформации. Новое учение проповедовалось в Риге в 1521 г., а три года спустя – в Таллине (Ревеле). Осенью 1524 г. в Риге поднялась волна иконоборцев, распространившаяся и на другие города, включая Тарту и Таллин. Движение быстро пошло на спад, но новости о нем успели дойти до Выборга.

Выборгской крепостью с 1525 г. правил Юхан, граф Хойя и Брукхаузена, немецкий кондотьер на службе короля Густава Вазы, получивший в награду за службу руку сестры короля Маргареты, а также губернии Выборг и Савонлинна (Нейшлот). Граф был сторонником Реформации, так что в крепостной часовне можно было проводить лютеранские богослужения уже во время учебы Агриколы. Фамилию Агрикола, означавшую «земледелец» и впервые встречающуюся в источниках в 1531 г., Микаэль Олавинпойка получил в выборгской школе. Фамилия была весьма популярна в кругу гуманистов Германии.

Когда Йоханнес Эрасмуксенпойка в 1528 г. стал канцлером туркуского епископа Мартти Скютте, он взял с собой своего талантливого ученика. Агрикола стал секретарем у епископа, а в следующем году, после смерти Йоханнеса, занял пост канцлера. Мартти Скютте, шестидесятилетний доминиканец, много путешествовал и преподавал в школе ордена доминиканцев в Неаполе. Он был праведным католиком, хотя и согласился принять пост епископа из рук короля. Он был посвящен в сан на Крещение в 1528 г. в соответствии с обычной католической церемонией, однако предполагавшегося каноническим законом папского благословения получено не было.

Епископ не был сторонником Реформации, но и не выступал активно против. Петрус Сяркилахти, первый финский ученик Мартина Лютера, в 1522 г. вернулся из-за границы после учебы. Он стал проповедовать новое учение, как в школе, так и в кафедральном соборе, однако уже в 1529 г.

он умер. Согласно Епископским хроникам, Агрикола «принял основы праведного апостольского учения из наставлений и проповедей Петруса Сяркилахти. Он был рукоположен в священники и усердно проповедовал как в кафедральном соборе Турку, так и во время епископских поездок».

В 1531 г. Агрикола использовал для подготовки своих проповедей приобретенный им сборник проповедей Лютера на латинском языке.

Это солидное издание, напечатанное в 1530 г. в Страсбурге, сохранилось.

Многочисленные подчеркивания и пометки на полях говорят о том, что читатель глубоко вник в высказывания Лютера и давал им оценку с точки зрения Библии. Помимо этого Агрикола с помощью двух словарей давал пояснения встречающимся в тексте Лютера греческим словам, что свидетельствует о его занятиях греческим языком. Он пытался разобраться в более важном источнике – оригинальном тексте Нового завета, впервые изданном Эразмом в 1516 г.

На протяжении всех 1520-х гг. дорога для обучения за рубежом для финнов была закрыта, поскольку в Турку опасались нового лютеранского лжеучения. Атмосфера изменилась в конце десятилетия, когда все студенты были отправлены в Виттенберг. Очередь Агриколы настала осенью 1536 г., когда он вместе с другим выходцем из Перная, Мартином Тейтом прибыл в академию на берегах Эльбы. Реформация зародилась в университете Лютера и Филиппа Меланхтона, и этот университет оставался путеводной звездой для финской культуры следующие сто лет. Агрикола слушал лекции обоих реформаторов, и оба они дали ему рекомендательные письма королю Густаве Вазе.

Вместе с Тейтом и парой других финских студентов Агрикола принялся за перевод на финский язык Нового завета. Дважды он обращался к королю с нижайшей просьбой о назначении стипендии для продолжения работы, и оба раза безуспешно. Солидные книги, привезенные Агриколой из Виттенберга, правда, продемонстрировали, что кошелек у финского студента был не настолько пуст, как он давал понять.

Агрикола и Тейт получили степень магистра в феврале 1539 г. и следующим летом вернулись в Турку через Стокгольм. Агрикола получил должность каноника в духовном капитуле Турку и служил секретарем капитула. В качестве главной обязанности ему поручили руководство кафедральной школой в Турку. Кафедральная школа была высшим учебным заведением епархии и уже во времена Петруса Сяркилахти, в начале 1520-х гг., стала плацдармом для сторонников Реформации.

Должность ректора была тяжелой. Агрикола жаловался, что погряз в учебной работе и называл своих учеников дикими животными. Ученики оставляли желать много лучшего. Государство начало ограничивать собственность и доходы церкви, и это пугало народ, который не хотел отдавать своих детей в школу, потому что ходили слухи, что у священников отберут последние источники доходов.

Работа в школе не занимала всего времени. Епископские хроники рассказывают, что Агрикола издал молитвенник на финском языке, «который каждодневно должен находиться в руках каждого финна.

Он перевел также Новый завет, к великому благу финской церкви». На эту деятельность накладывала тень церковная политика Густава Вазы:

собственность и налоговые поступления церкви медленно, но верно переходили к короне. Агрикола, будучи секретарем духовного капитула, должен был представить в налоговую палату в Стокгольме подробный список владений и доходов кафедрального собора и духовного капитула Турку. Им угрожало изъятие, поскольку король не позволял занимать освобождавшиеся должности. Юстен рассказывает, что когда какойнибудь из членов капитула умирал, «никто не занимал его места, а все угодья и доходы переходили короне». После смерти настоятеля собора в 1546 г. Агрикола с удовольствием бы сменил тяжелую работу в школе на главную должность в духовном капитуле, но это не удалось. В том же году пожар, разразившийся в Турку, уничтожил крышу кафедрального собора, дом епископа и многие здания, находившиеся в собственности духовного капитула. Государство оказало незначительную помощь в ремонте церкви; об остальном обедневший капитул должен был позаботиться сам.

Руки короля дошли и до школы Турку. Политика Густава Вазы в отношении культуры ограничивалась подготовкой квалифицированных писарей и казначеев. Осенью 1544 г. Агрикола получил королевский приказ отправить несколько одаренных учеников для службы в канцелярии и налоговой палате Стокгольма. Приказ не возымел действия, пока король не повторил его следующим летом в более строгом тоне. Конфликт с всесильным монархом стал, как утверждает Юстен, по крайней мере, одной из причин того, что 22 февраля 1548 г.

Агрикола ушел в отставку с поста ректора – не по собственной воле, а по приказу короля. Должность перешла к самому Юстену, который только что вернулся с учебы в Германии. Агрикола с помощью своих шведских друзей пытался убедить короля изменить его решение, но напрасно. Оказавшийся слишком независимым и влиятельным ректор школы был отстранен.

Агрикола не остался без работы. Финские переводы книг, предназначенных для богослужений и других церковных церемоний, появились в 1549 г., а в 1551–1552 гг. вышли Псалтырь и собрание «Книг пророков Ветхого завета». Помимо этого Агрикола сделал шведский перевод с нижненемецкого диалекта морского закона Висбю, а также составил сборник пословиц. Вероятно, тогда же он заключил брак в Биргиттой Олавинтютяр, поскольку их единственный сын Кристиан родился в конце 1550 г. Оставшись вдовой, Биргитта Олавинтютяр вышла замуж за ректора школы Турку Хенрика Якобинпойку.

Способности Агриколы пригодились и в делах епархиального управления. Согласно Юстену, «он работал после этого, как и раньше, советником епископа, а также помогал ему во время епископских поездок. Так как здоровье епископа по причине возраста ослабло, бремя таких поездок еще при жизни епископа легло на плечи Агриколы и магистра Кнута Йоханнексенпойки, настоятеля церкви в Турку». Действительно, зимой 1549 г. оба магистра посетили самую глушь провинции Саво, сетуя на слабое знание народом христианского учения и предлагая образовать новый приход в Куопионниеми.

У Агриколы не было статуса помощника епископа, как утверждалось в более ранних исследованиях. Что касается длительности нахождения на службе, то он был вторым в сократившемся до четырех человек духовном капитуле Турку. Епископ держал бразды правления в своих руках до самой смерти, однако духовное лидерство принадлежало Агриколе.

Марти Скютте умер в конце 1550 г., но король Густав не спешил с новым назначением. Летом 1554 г. он вызвал в Стокгольм Агриколу, Юстена и третьего члена духовного капитула Турку Петруса Рагвалда, по обыкновению прочитал им нравоучение и напомнил об обязанностях перед властью. «Великий король также посчитал полезным», – рассказывает Юстен, – «чтобы Финляндия была разделена на две епархии, а именно Туркускую и Выборгскую епархии, подобно тому, как тогда же были разделены другие шведские епархии. Это деление не особенно понравилось магистру Микаэлю, которому была доверена Туркуская епархия». Епископ Стренгнеса Ботвид Суннесон торжественно рукоположил Агриколу и первого выборгского епископа Юстена, «так как архиепископ – Лаврентий Петри – был некоторым образом в немилости у короля».

Епископский посох оказался наконец в руках Агриколы, но епархия уже не была прежней. Планы по образованию отдельной Выборгской епархии существовали еще в 14 в., однако, они не были осуществлены.

Цель короля, тем не менее, заключалась не в усовершенствовании церковного управления, а в ограничении власть туркуского епископа.

Юстен не забыл упомянуть, что разделение епархии не нравилось магистру Микаэлю. Далее он повествует, что, вернувшись домой, 8 сентября 1554 г., Агрикола «совершил с митрой на голове так называемую епископскую мессу в честь рождения Пресвятой девы. Когда Его Королевское Величество узнало об этом, оно было не вполне довольно, усматривая в этом влияние папства».

Епископская месса, проведенная во время осенней ярмарки с соблюдением традиционных церемоний, а также пасторское собрание стали демонстрацией авторитета и независимости церкви и епископства. Но это мало чем помогло. Новый епископ уже во время своей первой епископской поездки весной 1554 г. получил предписание составить опись движимого имущества церквей в приходах архипелага Турку, вплоть до кастрюль, горшков, ложек и оловянных блюд. Цель инвентаризации была ясна, хотя окончательно церковь лишилась своего имущества уже после смерти Агриколы. В ходе этой поездки епископ также выяснил отношения с последним бастионом католичества, монастырем Наантали. Согласно протоколу епископской поездки, «монахи и монахини обещали в своем учении и в жизни стать протестантами. Им было запрещено читать или петь публично в церкви откровения Св. Биргитты и было рекомендовано использовать вместо них Библию. Они согласились служить мессы на шведском и финском языках. Они обещали также отказаться от обращения к святым и от других подобных суеверных обрядов».

Нахождение Агриколы на посту епископа было непродолжительным. Его омрачила разразившаяся в 1555 г. война с Россией, которая, в конце концов, стоила ему жизни. После первых успехов финских войск король лично с большой свитой прибыл в сентябре в Выборг. Приграничная территория по обе стороны оказалась разоренной, и при этом ни одно из воюющих государств так и не добилось победы. В этих условиях, как Швеция, так и Россия были готовы заключить мир.

Агрикола был в составе шведской делегации на мирных переговорах, возглавляемой свояком Густава Вазы Стеном Лейонхувудом и архиепископом Лаврентием Петри и выехавшей из Выборга на Крещение 1557 г. Делегация, насчитывающая сотню человек, 24 февраля в Москве представила свои верительные грамоты. Пост прервал переговоры, поэтому соглашение было достигнуто только в конце марта. На обратном пути 2 апреля мир был скреплен целованием креста в Новгороде. Поездка была тяжелой, и когда делегация пересекла границу, «недомогание охватило магистра Микаэля; его здоровье и раньше не было слишком сильным. Неожиданная смерть застала его в пути, и он отошел к Господу в деревне Кюрённиеми прихода Уусикиркко. Его похоронили в Выборге в первый понедельник после Вербного воскресенья в присутствии архиепископа и многих других».

Литературная деятельность Ведущие деятели периода Реформации Эразм Роттердамский и Мартин Лютер очень скоро вступили в конфликт друг с другом. Великий гуманист оставался верным католической церкви, хотя многие из его учеников перешли в лагерь Лютера. Таким образом, у него были сторонники по обе стороны. Это было неудивительно, потому что в программах Эразма и Лютера было много общего. Оба делали акцент на изучении языка оригинала Библии и на том, чтобы слово Божье стало доступно народу. Эразм осуществил первое печатное издание оригинального текста Нового завета на греческом языке.

Лютер позволил библейским героям впервые заговорить на немецком языке и своим переводом Библии заложил основы для современного литературного немецкого языка.

Агрикола был последователем как Эразма, так и Лютера. Своим переводом Библии он создал основу для литературного финского языка. Начало было скромным. Не сохранилось ни одной полной части букваря Агриколы (Abckiria) – первого произведения финской литературы. Сохранившиеся фрагменты являются частями трех разных изданий, а фрагмент, содержащий последние страницы, был обнаружен лишь в 1966 г. По всей вероятности, первое издание вышло в Стокгольме в 1543 г. в типографии Амунда Лаурентсона, второе – в 1551 г., а третье – в 1559 г., уже после смерти Агриколы.

Стихотворение на титульном листе букваря призывало «дорогого дитя» изучить азы – начальную часть книги. Кроме алфавита и чисел, этот раздел включал в себя основные фрагменты Катехизиса:

Десять заповедей, Символ веры, молитву «Отче наш», «Аве Мария», а также слово о крещении, исповеди и причащении. Это составляло существенную часть христианского учения, которую средневековые священники уже проповедовали финнам на их родном языке. У священников эти тексты были записаны, так чтобы они читали их всегда одинаково. В средние века разделы Катехизиса записывались на листочках и в тетрадях, которые позднее утрачивались. Однако Агрикола, составляя свой букварь, располагал ими. Уже в начале 1530-х гг. они были отредактированы в духе Реформации. Шведский реформатор Олаус Петри поместил эти тексты на шведском языке в конце своего сборника проповедей, изданного в 1530 г. В Любеке в 1535 г. вышел Катехизис с текстом как на нижнегерманском диалекте, так и на эстонском языке.

Помимо рукописных текстов Агрикола использовал в качестве источника Краткий Катехизис Лютера, впервые вышедший в 1529 г.

Он был знаком как с латинским, так и с немецким изданием. У Лютера были позаимствованы утренние и вечерние молитвы, а также молитвы «на прием пищи» или «на трапезу». Из многочисленных букварей и Катехизисов периода Реформации в распоряжении Агриколы были, по крайней мере, Катехизис на латинском языке Филиппа Меланхтона и букварь на немецком языке южно-германского реформатора Йоганна Бренца.

В октябре 1544 г. Амунд Лаурентсон напечатал последний лист Молитвенника Агриколы (Rucouskirja). Книга является наиболее оригинальным произведением Агриколы. Она, по обычаям Молитвенников того времени, была форматом в восьмую долю листа, но количество страниц было необычайно велико – чуть менее девятисот.

Это самый полный лютеранский Молитвенник периода Реформации.

Произошло так потому, что он предназначался в качестве требника для священников и содержал молитвы как для церковных служб, так и для частных молебнов. Помимо этого Агрикола старался приводить несколько молитв на одну тему. У него было около дюжины как утренних, так и вечерних молитв, тогда как другие Молитвенники того времени ограничивались двумя или тремя.

По обычаю, утвердившемуся со средних веков, Молитвенник начинается с календаря на латинском языке. Помимо этого, приводятся связанные с календарем астрономические, астрологические, психологические и медицинские сведения. Таким образом, Агрикола дает три таблицы, которые объясняют, на какой день влияет какая планета и под каким знаком зодиака что нужно делать. После этого он объясняет, в какой части тела под влиянием какого небесного тела делать кровопускание. К естественнонаучным сведениям относится разделение людей на четыре темперамента, расчеты возраста мироздания в соответствии с богословским учением, а также перечень величайших радостей рая и тяжелейших мук ада.

Собственно Молитвенник начинается четырьмя стихотворными вступлениями, в которых Агрикола рекомендует книгу священнослужителям. Он превозносит использование священником народного языка стихотворной фразой, которая позже будет использоваться для подчеркивания авторитета и статуса финского языка:

«Тот, кому постижимы помыслы всех, услышит финский язык».

Молитвенник делится на три части. Первая содержит 40 псалмов, а также 116 библейских молитв, главным образом из Ветхого завета и книг апокрифов. Агрикола выбирал их с помощью вышедшего в 1528 г.

на латинском и немецком языке библейского Молитвенника Отто Брунфельса, позднее неоднократно переиздававшегося. При переводе молитв он использовал Библию на латинском языке или Вульгату, лютеровскую Библию на немецком языке, по всей видимости, 1539 г.

издания, а также вышедшую в 1541 г. первую шведскую Библию Густава Вазы. Следуя примеру Брунфельса, он сократил некоторые молитвы и сохранил некоторые небиблейские дополнения. Привычка Агриколы тщательно сверяться с несколькими текстами источников заметна уже в этих его первых масштабных библейских переводах на финский язык.

Вторая часть Молитвенника, 236 молитв, обнаруживает методы, с помощью которых Агрикола трансформирует средневековую литургическую традицию в лютеранскую. Основой является серия из коротких молитв (collekta), связанных с церковным годом, а также 45 коротких молитв к дням святых. Многие молитвы Агрикола переводил из средневекового требника «Missale Aboense» Туркуской епархии. Изменения он делал главным образом в молитвах к дням святых, из которых он тщательно удалял упоминания о заслугах святых и обращения к ним за заступничеством.

Последняя часть Молитвенника, предназначенная для частных молебнов и состоящая из 291 молитвы, берет за основу не только «Missale» и Молитвенники позднего средневековья, но и новую литературу периода Реформации, с которой Агрикола познакомился во время учебы. Основным источником служат три Молитвенника, которые он перевел почти полностью. Молитвенник на немецком языке, созданный для домашнего пользования правителем Пруссии герцогом Альбрехтом, демонстрировал лютеранскую набожность светского лица. Произведение было напечатано анонимно и получило широкое распространение. Второй Молитвенник на немецком языке был издан также анонимно, и Агрикола не мог подозревать, что его автора позже заклеймят как еретика и фанатика. Речь шла о сборнике, использовавшемся в кругу сторонников силезского дворянина Каспара Швенкфельда, тексты из которого, помимо Агриколы, заимствовали многие другие лютеране. Молитвенник на латинском языке Эразма Роттердамского 1535 г. не принадлежит к числу наиболее известных произведений великого гуманиста, но он был одним из самых читаемых.

Его молитвы перешли как в католические, так и в протестантские молитвенники, – правда, без упоминания автора, впавшего в немилость по обе стороны церковного фронта. Хотя на Эразме лежало проклятие Лютера, Агрикола не собирался скрывать источника молитв. Не было проблемы и с отбором – он перевел все сорок молитв.

Работу над финским переводом Нового завета Агрикола начал еще будучи канцлером епископа Мартти Скютте и продолжил работу в Виттенберге, по всей видимости, вместе с товарищами по учебе Мартином Тейтом и Симоном Хенрикинпокой. Рукопись была готова к концу 1543 г., затем подверглась правке, а в 1548 г., наконец, была издана форматом в четверть листа, богато иллюстрированная, на страницах. На последнем листе, над знаком книгоиздателя Амунда Лауренсона, сообщается что Новый завет «переведен в Турку». Как официальная церковная книга, она не имеет указания об имени автора, но уже Епископские хроники Юстена признали ее трудом Агриколы.

Помимо святого писания произведение содержит два прозаических вступительных слова, в последнем из которых объясняется, почему этот Новый завет написан в основном на туркуском диалекте. Ссылаясь на хронику Олауса Петри, Агрикола рассказывает о приходе христианства в Финляндию, а также о провинциях и диалектах страны. Кроме того, в этом труде есть вступление ко всем книгам Нового завета за исключением последней. Вступления к Евангелию взяты у святого отца Иеронима; Агрикола перевел их с латинского из Нового завета Эразма. Другие предисловия взяты из Библии Лютера. Из немецкой и шведской Библии взято более 500 кратких комментариев, размещенных на полях или в конце глав. Хотя большая часть этих пояснений является переводом, Агрикола, согласно своей манере, выверил свои источники, сделал сокращения и дополнения.

Агрикола сообщает в своем вступительном слове, что Новый завет переведен «частично из греческих, частично из латинских, немецких и шведских книг, согласно тому, как Дух и Милость Господа Иисуса одарила нас своими Дарами». Нет причины в этом сомневаться, и исследовательница Марья Итконен-Кайла доказала, что Агрикола использовал оригинальный текст Эразма. Помимо этого, он располагал новым изданием эразмовского латинского перевода (Вульгата), шведским Новым заветом 1526 г., а также Библией на шведском языке 1541 г. У него также было несколько изданий лютеровской Библии 1530–40-х гг. Исследования доказывают, что Агрикола в своих переводах на финский язык принимал во внимание все основные тексты, не отдавая предпочтения ни одному из них.

В 1549 г. Амунд Лауренсон издал три книги на финском языке:

«Требник», «Месса» и «Страсти Господни». Обычно они рассматривались как единое целое, поскольку содержали порядок церковных церемоний и прочих служб. Тексты были переведены уже во время поездки Агриколы в Германию, но напечатаны только после редактирования.

«Требник» («Требник о Крещении и других Христианских Обрядах») содержит порядок крещения, благословения на брак, венчания, отпевания умершего, а также слова ободрения для больных, умирающих и скорбящих. Он переведен из соответствующего требника Олауса Петри, хотя разделы, относящиеся к крещению и венчанию, Агрикола перевел прямо из текста Лютера. Душеспасительные тексты Агрикола взял из немецкоязычной книги утешений Каспара Губеринуса, вышедшей в 1529 г., являвшейся лютеранским вариантом позднесредневековых наставлений по приготовлению к смерти.

«Месса» («Месса, или Тайная вечеря») содержит порядок богослужений. За его основу взята шведская месса Олауса Петри, а также более ранние рукописные финские порядки богослужений. Давая понять, что его конечной целью был перевод на финский язык всей Библии, Агрикола перевел также первые четыре главы первой книги Моисея и поместил их в конце Мессы.

Третья литургическая книга, «Страсти Господни», повествует о страданиях Христовых и основывается на четырех Евангелиях. Части (или акты) этой книги читались на богослужениях на страстной неделе.

Примером для Агриколы был его учитель времен учебы в Виттенберге Йоганн Бугенхаген, чей «Пассион» 1524 г. стал очень популярным произведением и переиздавался семьдесят раз. Агрикола опирался на немецкое издание 1544 г., но использовал также появившуюся в том же году шведскую версию, от которой сохранились только фрагменты.

Последняя основывается на более раннем и сокращенном издании «Пассиона» Бугенхагена. Перевод Агриколы следует весьма точно немецкому оригиналу, но иногда он ссылается и на шведское издание.

Естественно, что он не упускает из внимания и собственный перевод Нового завета.

«Псалтырь» Агриколы был опубликован 28 августа 1551 г. в типографии Амунда Лаурентсона. Титульный лист напечатан частично красным цветом, а на обратной стороне помещен герб шведского государства как знак высочайшего утверждения Густава Вазы и его «одобрения этой книги». Власть, таким образом, разрешила использовать Псалтырь в церкви.

Книга начинается десятистраничным прозаическим вступлением, которое в основном взято из соответствующего вступительного слова Лютера, но содержит также пространные цитаты из Св. Августина и Св. Базилия Великого, а также из составленного, по всей видимости, самим Агриколой жизнеописания Давида. Во втором, стихотворном вступлении Агрикола рекомендует использовать произведение для утешения в разных страданиях и беде, а также, в стиле, знакомом по вступлению к Молитвеннику, упрекает священнослужителей в лености.

В конце он добавляет список языческих богов карелов и жителей Хяме, которым те, «подстрекаемые Дьяволом и грехом», поклонялись. Всего их было двенадцать для каждой области, и на основании этого списка Агриколу называют отцом финской истории религии. До сих пор не разгаданы все загадки списка. Агриколой, без сомнения, руководил гуманистический интерес к народным поверьям, но одновременно он видел в этом все еще процветавшее язычество. По примеру Лютера и других реформаторов, он проводил параллель между суеверием и католицизмом; бороться нужно против них обоих.

Спустя неполных двадцать лет после смерти Агриколы Юстен жаловался, что Агрикола приписал себе перевод «Псалтыря», хотя «он целиком был переведен на финский в Туркуской школе во время ректорства Паавали Юстена. Юстен приказывал ученикам для тренировки стиля иногда переводить псалмы, как это делал светлой памяти доктор Лютер. Юстен выслушивал и исправлял их финский перевод в часы, отведенные на проверку сочинений учащихся и, зачастую, также и после ужина, в своем кабинете». Досада Юстена была очевидной, но он вряд ли рассказывает всю правду. Молитвенник Агриколы уже содержал переводы 40 псалмов, но из этого нельзя сделать вывод, что Юстен с учениками перевели оставшиеся 110 псалмов.

Без сомнения, Агрикола нес главную ответственность за перевод Псалтыря. С одной стороны, понятно, что не он один принимал в этом участие. В письме Амунду Лаурентсону в апреле 1551 г. он говорит, что, начиная с прошлой осени «на финский язык переведены и переводятся Псалмы Давида». В стихотворном вступлении он просит читателей помолиться за переводчиков. Таким образом, их было несколько, но невозможно выяснить, кто были помощниками Агриколы, и каков был их вклад.

За основу Псалтыря были взяты Вульгата, Библия Лютера и шведская Библия 1541 г. Исследователям не удалось выяснить, использовал ли Агрикола оригинальные тексты на древнееврейском языке. Он, конечно, прибегал к помощи Библии, изданной Себастьяном Мюнстером на древнееврейском языке с параллельным переводом на латынь, которую также использовал Лютер в своей работе над Библией.

Помимо этого Агрикола использовал латинские Псалтыри соратников Лютера Йоганна Бугенхагена и Георга Майора.

В начале каждого псалма дается короткое объяснение его содержания, так называемый суммарий. Суммарии Агриколы взяты из Псалтыри Георга Майора, а также из латинских суммариев другого ученика Лютера, Вайта Дитриха. Как в Новом завете, в Псалтыре есть примечания на полях (всего 238). Они, за небольшим исключением, взяты из немецкой и шведской Библии.

Спустя лишь немногим более двух месяцев после выхода Псалтыря, 5 ноября 1551 г. Амунд Лаурентсон напечатал последний лист следующего произведения на финском языке. Книга «Песни и пророчества»

планировалась как более крупное произведение, но из-за распутицы текст заключительной части не удалось доставить в Стокгольм. Таким образом, книга «Пророки» вышла только в августе следующего года.

Подобно Молитвеннику и Псалтырю, оба произведения начинаются со стихотворного вступления. В пространном вступительном слове Агрикола, в знакомом по вступлениям к предыдущим книгам стиле, пишет о лености священников, сетует на плохой спрос на его книги, а также жалуется на критику, доставляющую ему страдания.

В выборе текстов для «Песней и пророчеств» Агрикола опирался на вышедший в 1544 г. латинский Псалтырь Йоганна Бугенхагена, к которой были добавлены избранные фрагменты Ветхого завета.

Сборник Бугенхагена начинается шестью ветхозаветными псалмами, а затем переходит к Книгам пророков. Агрикола следовал оригиналу, за исключением «второстепенных» пророков, из которых Бугенхаген выбрал лишь несколько отрывков. Агрикола перевел их все, за исключением нескольких стихов.

В переведенных Агриколой книгах Ветхого завета содержится пятнадцать вступлений, написанных с опорой как на лютеровскую, так и на шведскую Библию. В трех вступительных словах он обращался к текстам святого отца Иеронима.

Агрикола продолжил традицию, начатую им в Псалтыре, и снабжал переведенные главы суммариями (в общей сложности 143). Две трети взяты из латинского Псалтыря Бугенхагена, чуть менее трети – из сборника суммариев немецкого Ветхого завета Вайта Дитриха, а несколько написаны самим Агриколой. Заметок на полях в общей сложности 354. Как и в случае с Новым заветом и Псалтырем, они по большей части являются переводами фрагментов Библии Лютера и шведской Библии. Этого, однако, было недостаточно для Агриколы, который, комментируя некоторые главы Исаии и Захарии, заполнил все поля. Он использовал три книги комментариев Лютера, а также раздел с комментариями к изданию Библии Мюнстера.

Мечта Агриколы перевести на финский язык всю Библию, высказанная во вступлении к «Песням и пророчествам», не осуществилась. Работа остановилась из-за отсутствия средств. В условиях, когда духовный капитул, опустошенный конфискационной политикой короля, более не мог ничего финансировать, а из королевской казны не выделялось ни эре, печатать можно было лишь по предварительным заказам. А поскольку заказы не предвиделись, работа по переводу была прервана – почти на сто лет.

Человек и его слава Микаэль Агрикола обладал редким талантом лингвиста, был богословом и гуманистом с обширными познаниями, распространявшимся на естественные науки, юриспруденцию и медицину. Хотя, без сомнения, работа над рукописями была его любимым занятием, он не был кабинетным ученым. Он руководил финской церковью, сначала неофициально, на протяжении десяти трудных лет.

Агрикола вполне осознавал свою разностороннюю и исключительную одаренность. Укоренившееся во многих трудах упоминание о его «покладистом и терпеливом» характере не получает подтверждения в источниках. В частности, Епископские хроники Юстена дают понять, что магистр Микаэль не был приятным коллегой. Это же обнаруживается в стихотворных вступлениях Агриколы, в которых он не скупится на сарказм. В своих действиях он был решительным, и у него хватало смелости выступать против самодержавного короля.

Агрикола, подобно шведу Олаусу Петри, был консервативным реформатором, испытывавшим на себе влияние библейского гуманизма.

Его можно в равной мере считать последователем как Эразма и Меланхтона, так и Лютера. К тому же, он был реформатором во втором поколении, и ему не нужно было, подобно Лютеру и Олаусу Петри, разрушать старое. Буря уже прошла, так что задачей Агриколы и его коллег было созидать новое.

Анонимный современник охарактеризовал Агриколу как «чрезвычайно образованного человека». Юстен оказался в тени своего предшественника, и поэтому рисуемый им в Епископских хрониках портрет Агриколы окрашен плохо скрываемой завистью.