«ОТХОДНИКИ УДК 316.344.24(470) ББК 60.543.1(23) О-87 Издание осуществлено на пожертвования Фонда поддержки социальных исследований Хамовники (договор пожертвования № 2011–001) Научный редактор С.Г. Кордонский Отходники : ...»

Плюснин Ю.М.

Заусаева Я.Д.

Жидкевич Н.Н.

Позаненко А.А.

ОТХОДНИКИ

УДК 316.344.24(470)

ББК 60.543.1(23)

О-87

Издание осуществлено на пожертвования

Фонда поддержки социальных исследований «Хамовники»

(договор пожертвования № 2011–001)

Научный редактор С.Г. Кордонский

Отходники : [монография] / Плюснин Ю. М. [и др.]. –М. : Новый Хронограф, 2013. –288 с. –ISBN 978-5-94881-239-7.

I. Плюснин, Ю. М.

Монография посвящена проблеме современного отходничества – временному отъезду населения малых городов и сёл из мест постоянного проживания на заработки в столицы и крупные города, промышленно развитые территории страны. До сих пор отходничество, являясь массовым феноменом, не фиксируется в экономике и статистике, находится вне интересов институтов публичного управления, вне интересов экономической и социологической науки. Авторский коллектив осуществил анализ отходничества на основе большого числа интервью с отходниками и местными экспертами непосредственно в местах их проживания. Полевые социологические исследования охватили преимущественно центральные и северные регионы Европейской России. Описаны основные направления отхода и специализация городов и территорий в видах отхожих промыслов. Представлены косвенные оценки численности отходников в России. Сделана попытка выписать социальный портрет современного отходника. По информации от самих отходников описано их поведение на работе в местах отхода, отношения, складывающиеся дома с соседями и местной властью. Дана социологическая оценка экономического и политического статуса современного отходничества.

Для социологов, экономистов, управленцев.

Агентство CIP РГБ ISBN 978-5-94881-239-7.

© Ю.М. Плюснин, текст, © Я.Д. Заусаева, текст, © Н.Н. Жидкевич, текст, © А.А. Позаненко, текст, © Новый хронограф, Содержание Предисловие Благодарности Введение Глава 1. Новое отходничество в современной России Глава 2. Изучение современного отходничества Глава 3. Оценка численности отходников Глава 4. Специализация регионов по видам отхожих промыслов Глава 5. Отходник на людях Глава 6. Отходник у себя дома Глава 7. Под десницей государства Заключение Литература Приложения

Abstract

Предисловие Тема отходничества не является для нас предметом отвлечённого интереса. Старший из соавторов сам является отходником и на собственной шкуре ощущает все преимущества и тяготы отхожего образа жизни. Трое младших соавторов погружены в проблему иным образом. Вот уже в течение четырёх лет, объездив десятки малых городов и постучав в двери сотен домов и квартир, мы ищем, находим и пытаемся разговорить этого мало кому ведомого, но крайне интересного и притягательного в общении человека, который сам себя назвал старинным и казалось бы давно забытым даже социологами словом «отходник» и ведёт жизнь, трудную в работе, утомительную в быту, но деятельную и интересную.

Проведя много часов среди отходников, общаясь с ними и их близкими, мы где–то даже срослись с предметом нашего интереса, даже стали смотреть на мир глазами отходника. В этом есть и преимущество, есть и опасность утратить объективность взгляда исследователя. Тем не менее, мы всячески старались сохранить ясность впечатления и изложить полученный материал прежде всего с позиции социологов. Допускаем, что не везде это нам удалось. Описание материалов интервью и обобщение их далось нам довольно трудно – эта книга писалась не сходу. Возможно, и это явилось причиной того, что многое не удалось и многим из сделанного мы остались недовольны. Однако мы надеемся на благосклонность читателя, решившего хотя бы перелистать написанное про отходников. Ведь написано это на основе того, что ими самими было нам рассказано.

Благодарности Наши эмпирические исследования современного отходничества финансировались из трёх источников, благодаря чему в течение четырёх лет мы имели возможность провести более двух десятков экспедиций по малым городам России.

Основные средства были выделены Благотворительным фондом поддержки социальных исследований «Хамовники», частично в 2010–2011 гг., а специальное пожертвование на изучение отходничества было получено от Фонда в 2011–2012 гг.

(проект 2011–001 «Отходники в малых городах»). Кроме того, часть материалов по отходничеству получена в рамках работ по отдельным индивидуальным проектам, поддержанным Фондом в 2012–2013 гг. («Социальный портрет современного российского отходника», рук. Н.Н. Жидкевич; «Социальная структура локальных сообществ, пространственно изолированных от институтов публичной власти», рук. А.А. Позаненко). Таким образом, поддержка фонда «Хамовники» носила разнообразный и продолжительный характер, что позволило нам детально погрузиться в проблему.

Мы признательны председателю правления фонда А.И.

Клячину за интерес к обсуждаемой проблематике и понимание сложности полевых исследований отходничества; его позиция позволила нам осуществить работы в достаточном объёме, несмотря на объективные и формальные трудности реализации этого проекта.

Мы выражаем благодарность директору фонда Ч.Э. Бейшеналиевой, которая была внимательна к нашим трудностям и терпелива к неизбежным сбоям в работе, неуклонно поддерживая и подталкивая нас в движении к цели.

В 2011 г., когда проект осуществлялся уже при поддержке фонда «Хамовники», нам была оказана и поддержка со стороны Российского гуманитарного научного фонда, выделившего грант на проведение экспедиционных работ для изучения отходничества (грант № 11–03–18022е «Отходники в малых городах России»). Это позволило увеличить объём полевых материалов.

В 2012–2013 гг. отдельный аспект проблемы – исследование взаимодействия отходников с муниципальной властью  – получило поддержку в рамках реализации гранта Научного фонда Национального исследовательского университета  – Высшей школы экономики (НИУ ВШЭ, грант № 11–01–0063 «Станет ли экономически активное население союзником муниципальной власти? Анализ нарушений в системе взаимосвязей институтов местного общества и власти»).

Мы признательны за помощь, оказанную нам при работе в архиве Кологривского филиала Костромского государственного музея–заповедника и постоянное внимание к нашим вопросам со стороны заведующей краеведческого музея О.В. Смирновой.

В полевых исследованиях и в первичном анализе собранных материалов месте с нами принимали участие помощники. Мы с большим удовольствием выражаем благодарность всем участникам работы, многие из которых на тот момент являлись студентами, аспирантами и сотрудниками НИУ ВШЭ: студентам И.В.

Поповой, С.В. Пыжуку, магистрантам А.А. Байдаковой, С.В. Сергееву, Е.Ю. Шардаковой, аспиранту В.А. Скалону, к.и.н. Г.О. Бабковой, к.и.н. И.С. Коковину, к.б.н. Я.Ю. Слободскому–Плюснину.

Конечно, без тех местных экспертов и самих отходников, от которых мы получили так много материала, мы не смогли бы подготовить и этот текст. Упоминания фамилий местных экспертов, с их позволения, приведены нами в тексте интервью. Наших респондентов–отходников мы упоминаем только по именам и инициалам фамилий или вовсе анонимно, поскольку это было условием получения интервью. Всем этим нескольким сотням человек, которые согласились говорить с нами и терпеливо выслушивали наши нудные вопросы, давали разъяснения, ругались и шутили от безысходности и смеялись над нами и над собой, мы приносим глубочайшую нашу признательность: всё, что написано в этой книге, высказано и подсказано ими.

«У нас хороший народ, терпеливый, умный народ.

Он терпит, терпит, терпит, терпит!

Он слышит всё и видит всё.

Но он же знает, что толку, если он будет орать. Ему никто хлеба не принесёт, денег не принесёт. Это богатым приносят. А бедным надо выживать. И выживают. Где есть, там и работают. И радуются: получил деньги вовремя  – слава Отходник, отхожие промыслы, отход  – понятия, устаревшие ещё к первой трети 20–го века, вновь стали актуальными в наши дни. По завершению советского периода российской истории, где такое явление не могло существовать в принципе, в стране вновь появилось отходничество как особая форма трудовой миграции. Конечно, новая форма имеет отличия от той, что существовала столетие назад, но она обладает столь важными признаками сходства с прежней, что это заставило некоторых исследователей вернуться и к прежнему, уже забытому названию «отходничество».

Отходничество – удивительный феномен нашей социальной и экономической жизни. Удивителен он прежде всего своей незаметностью. Про отходничество и отходников не ведают не только простые люди, не ведают про них ни власть, ни учёные. И между тем, это массовый феномен: по самым приблизительным и скромным прикидкам из примерно 50 миллионов российских семей не менее 10–15, а может и все 20 миллионов семей живут за счёт отходничества одного или обоих взрослых членов. Иными словами, немалая доля экономического потенциала страны обеспечивается отходниками, но не учитывается статистикой и не может быть учтена, потому что отходники как субъект рынка, кажется, и не существуют.

А для власти они не существуют и как объект социальной политики. Они не зафиксированы официально в экономике и не платят налогов, поэтому не ожидают, что будут получать пенсию;

они не работают по полученным некогда специальностям и потому зря получали бесплатное государственное профессиональное образование; они не болеют, поэтому не пользуются услугами государственного здравоохранения; они не нуждаются в социальной поддержке, потому что надеются только на себя. Отходники, несмотря на то, что представляют собой самую активную часть населения, фактически находятся вне политики; публичная власть не видит их. Они как объект управления не существуют не только для органов государственной власти, но даже местная власть не знает про них ничего, хотя они и есть те самые жители, ради которых муниципальная власть и претворяет в жизнь достойнейшую из наук управления – «науку о необходимости очищать улицы от навоза».

Для нас печально и то, что отходники до сих пор не существуют и для социологической науки: мы не знаем, кто они, какую жизнь ведут, что едят, чем дышат и о чём мечтают. Не знаем, что собой представляют семьи отходников, как протекает воспитание детей, чем эти семьи отличаются от семей соседей–неотходников. Мы продолжаем изучать колоссальный по своему значению феномен российского отходника, но как историки, а не как социологи.

Что же это такое  – новое отходничество в России? Почему вдруг – как бы с чистого листа – возродилось спустя десятилетия отходничество в современной России? Этот вопрос уже давно представлялся нам важным, но систематическое и детальное исследование отходничества удалось начать только несколько лет назад. Осознавая масштабность проблемы отходничества, мы в то же время понимали, что её не «взять» стандартными научными приёмами: выделить из массива официальных статистических данных, описать в результате массового опроса, зафиксировав эпизодические полевые наблюдения или проведя параллели с историческим отходничеством. Современное отходничество можно ухватить и рассмотреть только в результате кропотливого сбора индивидуальных данных, полученных в непосредственном общении с самими представителями этой категории трудовых мигрантов. Этим мы и занялись, погрузившись на несколько лет в полевые исследования, начав разъезжать по малым городам и районам страны и поштучно выискивать таких людей, чтобы встретиться с ними и расспросить о их образе жизни, обстоятельствах, заставивших их так жить, целях, ради которых они так живут, об угрозах и рисках, сопутствующих им на этом пути, а также об их семьях и детях, родственниках и начальниках, соседях и властях. Они давали нам вполне искренние ответы, о чём мы можем судить хотя бы потому, что мнения множества этих людей, живущих в нескольких десятках городков, разбросанных на тысячах километров, оказались согласными и схожими. Нам удалось составить представление о среде их постоянного и временного обитания, о их хозяйственной (экономической) деятельности и формах бытования, а также об отношениях их в обществе и характере взаимодействия с властями.

Мы попытались описать многообразие их трудовой деятельности и выписать портрет типичного отходника. Используя различные косвенные методы, мы сделали попытку оценить масштабы явления; в результате нам сейчас кажется, что, начиная исследование отходничества, мы явно недооценили его масштаб.

Возможно, что явление это гораздо шире и глубже, чем мы смогли описать в этой книге. Мы лишь осторожно предполагаем, что ближайшие и отдалённые последствия современного отходничества  – в экономическом, социальном, культурном и политическом отношениях  – будут иметь определяющее значение для развития страны.

Между тем, мы не переоцениваем значение нашей работы:

она вполне фрагментарна, какой и может быть всякое научное исследование. Мы видим допущенные недочёты и предчувствуем, что сделали ошибочные суждения. Более того, в составе самого авторского коллектива нет полного единодушия в отношении как интерпретации отдельных фактов, так и обобщений их.

Несмотря на то, что за четыре года работы мы все срослись с нашим детищем, несогласие по отдельным позициям проявилось и в этом тексте. Мы, однако, полагаем это естественным результатом работы по описанию столь громадного в своих масштабах, сколь и едва видимого современникам явления отходничества.

Монография структурно выстроена по схеме феноменологического описания, в рамках которого мы определяем феномен отходничества, отграничивая его от других форм трудовой миграции и рассматриваем в историческом контексте (первая глава). Вторая глава посвящена способам выявления и изучения отходничества и описанию того материала, на основе которого сделаны последующие обобщения. В третьей главе мы предлагаем разные подходы к оценке численности отходников в стране. В четвёртой главе анализируются направления отхода и основные виды отхожих промыслов, а также специализация регионов и территорий по видам отходничества. Пятая глава рассматривает мотивации и экономическое поведение отходников, условия труда и быта в местах отхода, результаты отхожей деятельности в виде денежных доходов и основные цели расходования заработанного. Шестая глава посвящена описанию самого отходника, каким он представился нам как социальный тип, а также его домашнего поведения, его отношений в семье и с соседями. Седьмая глава описывает не вполне ясные отношения отходников с публичной властью – государством и местным самоуправлением – с одновременной попыткой оценить социокультурное значение отходничества для местного общества и последствия, которые может иметь для него массовый отход наиболее активной части населения.

Таким образом, здесь мы совсем не привлекаем косвенные статистические данные (демографические, миграционные, финансовые и проч.), которые обычны в анализах исторического отходничества. Наша задача была высветить феномен, зафиксировав существенные его признаки.

Новое отходничество в современной России Мы говорим о новом, современном отходничестве как об особом типе трудовой миграции населения. Какие основания мы имеем переносить давно забытое наименование «отходничество» в нашу нынешнюю жизнь?

Отходничество существовало в России долгие годы, возможно, три – четыре века, и в конце XIX – начале XX вв. привлекло своими гигантскими масштабами внимание земских статистиков, учёных и политиков. Про историческое отходничество много написано (см., к примеру: Шаховский, 1896; Минц, 1926; Владимирский, 1927; Данилов, 1974; Смурова, 2003). Выявлены причины отхода (Пономарев, 1895, 1896; Минц, 1926;

Данилов, 1974; Ахсянов, 2013), территориальные особенности (Безобразов, 1885; Кириллов, 1899; Сведения…, 1899; Моллесон, 1901; Курцев, 1982; Перепелицын, 2005; Никулин, 2010), описаны всевозможные виды отхожих промыслов (Воронцов, 1895;

Езерский, 1894; Владимирский, 1927; Смурова, 2003; Саблин, 2008), оценена численность отходников (Чаславский, 1875; Весин, 1886; Владимирский 1927; Минц, 1929; Рындзюнский, 1970;

Буркин, 1978; Данилов, 1974), социальный состав и типажи отходников (Румянцев, 1887; Качоровский, 1900; Смурова, 2008), их влияние на местное крестьянское общество (Жбанков, 1887;

Воронцов, 1892; Burds, 1998; Смурова, 2003; Курцев, 2007; Александров, 2008) и их экономическое поведение, а также политические последствия (Весин, 1887; Воронцов, 1895; Ленин, 1971;

Смурова, 2007; Кузнецов, 2005; Тюменев, 2005; Селиванов, 2011).

Реконструирована история отходничества как специфически российского явления (Ленский, 1877; Карышев, 1896; Качоровский, 1900; Смурова, 2008).

Почему же мы считаем, что в наши дни имеем дело не с новым феноменом, а с возвращением старого, со многими, а возможно и со всеми присущими ему атрибутами?

Отходничество и отхожие промыслы исчерпывающе определены в целом ряде исторических и историко-социологических публикаций, как исследователей XIX в., так и современных (см., напр.: Ленский, 1877; Весин, 1887; Карышев, 1892; Тихонов, 1978;

Смурова, 2003, 2008; Водарский, Истомина, 2004; Перепелицын, 2006, Северо-Запад в аграрной истории России, 2008; Селиванов, 2011), в том числе в энциклопедических словарных статьях, что свидетельствует о широкой известности явления в прежние времена. Так, в дореволюционном словаре Брокгауза и Ефрона «отхожие промыслы» определяются как «один из источников дохода крестьянского населения; причины ухода на заработки частью носят постоянный характер (малоземельность, неплодородие почвы), частью временный (неурожай, спрос на рабочие руки по случаю крупных сооружений и т.д.); уходят крестьяне преимущественно из центральных губерний на юг, также в столицы. Отхожие промыслы разнообразны: полевые работы, работа в шахтах, на фабриках, строительные работы (каменщики, штукатуры, маляры, мостовщики, плотники), извоз, плотовщики, бурлаки, офени, разносчики и т.д.» (Брокгауз и Ефрон, 2005). Поскольку в этот период отходничество имело в России массовый характер, краткая словарная статья исчерпывающе указывает на социальный состав отходников: это исключительно крестьяне (правда, тогда в стране едва ли не 9/10 составляли крестьяне); указываются причины отхода, его направления (правда, неточно: основное направление – в столицы и промышленные районы, а не на юг) и виды отхожих промыслов.

В советское время отходничество исчезает вскоре после начала 1930-х гг. и это отражается в краткости упоминаний уже выходящего из употребления термина и самого феномена из общественной памяти (причины этого рассмотрены, в частности, в монографиях Л.Е. Минца, 1929; В.П. Данилова, 1974; Создание фундамента, 1977; А.Н. Курцева, 1982, а также очень информативной монографии Е.А. Андрюшина (2012, с. 205–232), основанной на анализе значительного объёма официальных документов раннего советского времени). Так, уже в словаре Д.Н. Ушакова исчезающее явление определяется лаконично: «временный уход из деревни на сезонные работы в город» (Ушаков, 1935–1940).

А спустя всего десяток лет соответствующая статья в словаре Ожегова фиксирует отходничество лишь как «занятие отхожим промыслом» с пометой «устар.» (Ожегов, Шведова, 1949-1992).

В Большой Советской энциклопедии отходничество всё же определяется исчерпывающе – это «временный уход крестьян в России с мест постоянного жительства в деревнях на заработки в районы развитой промышленности и сельского хозяйства.

Появилось в период позднего феодализма в связи с усилением феодальной эксплуатации и повышением роли денежного оброка. Играло значительную роль в период становления капитализма. При отходничестве крестьянин становился на время намным рабочим. Возникшее примерно в 17 в. в незначительных размерах, отходничество во 2-й половине 18 в. резко возрастает, становясь одним из признаков разложения феодализма. Наибольшего развития получило в Центральном промышленном районе, приуральских и северных губерниях ввиду неблагоприятных условий для сельского хозяйства в этих районах и наличия возможностей для внеземледельческих заработков» (БСЭ, http://bse.sci-lib.com/article085855.html). В этом определении отходничества также приведены все его атрибуты. Укажем их: временный и сезонный (как правило) характер трудовой миграции;

наличие постоянного места жительства, куда отходник всегда возвращается; направление отхода – в промышленно и сельскохозяйственно развитые регионы страны, прежде всего в столицы и на юг; причины отхода – первоначально необходимость денежного заработка для выплаты оброка, позже нужда или возможность хороших (внеземледельческих) заработков на «стройках века» 18-20 вв. Заметим между прочим, что все исследователи обращают внимание на явные внешние признаки отходничества, но практически очень немногие указывают на один очень существенный, но внутренний признак: по мере возрастания масштабов явления занятие отхожими промыслами чаще вызвано не мотивами нужды (хотя такие мотивы находили в крестьянской среде большинство наблюдателей; укажем на наиболее известных: Жбанков, 1891; Шингарёв, 1907, Ленин, 1971), а мотивами благополучия и обеспечения достатка семьи (на это специально указывают, например, Весин, 1887, Воронцов, 1892; Минц, 1926;

Казаринов, 1926; Виноградов, 1927; Смурова, 2003; Никулин, 2010). Собственно, даже в определении БСЭ, воспроизведённом во многих других современных определениях отходничества, обнаруживается этот признак мотивированности на достаток, правда, в неотчётливо выраженной формулировке.

Таким образом, среди многих видов и форм трудовой миграции мы можем зафиксировать некоторую совокупность признаков, которыми определяется особый вид трудовой миграции  – отходничество. Надо, конечно, отметить, что виды или формы трудовой миграции устанавливаются исследователями довольно произвольно, как правило, феноменологически, когда «схватывается» один-два характерных, отличительных признака, по которым и выделяется соответствующий вид трудовой миграции.

Нередко используются термины, сложившиеся в публичной среде. Таковы, например, «гастарбайтеры», «челноки», «шабашники», «вербованные», «вахтовики», «бичи» и, наконец, «отходники». Устанавливаемые самими социологами термины не кажутся столь выразительными, они и беднее по содержанию, отражая только какой-то внешний признак, не всегда существенный («маятниковые мигранты», «трансграничные мигранты», например).

А вот народный термин «отходничество» очень точно фиксирует суть этого вида трудовой миграции – её обязательно возвратный характер.

Отходничество  – как некогда и теперь массовое трудовое поведение  – определяется целым набором существенных признаков. Тем самым, оно формирует вполне и чётко определённый особый вид трудовой миграции. Можно ли говорить, что и нынешние формы миграции аналогичны старому отходничеству или едва лишь похожи на него? С нашей точки зрения (впрочем, согласной и с точкой зрения некоторых других социологов и экономистов; см.: Шабанова, 2002, Смурова, 2006; Дятлов, 2010, Шварцбурд, 2011; Бараненкова, 2012) среди наблюдаемых ныне форм трудовой миграции в России может быть выделено и отходничество как близкое или даже аналогичное старому отходничеству, исчезнувшему в 30-е годы 20-го столетия. Сами мы придерживаемся мнения, что современное отходничество аналогично историческому. Недаром, наверное, в районах распространения классического исторического отходничества, в Костромской и Вологодской областях, нынешние жители – трудовые мигранты – сообщали нам ещё в 2007 г., что они и есть те же самые отходники, какими были их деды и прадеды, и занимаются они тем же самым делом, да и живут той же жизнью с её ритмом сезонных переездов.

Необходимо, конечно, специально рассмотреть список признаков современного отходничества и сравнить его с вышеприведённым для классического старого отходничества.

Нынешние трудовые мигранты, называющие себя и называемые нами отходниками, являются в подавляющем большинстве жителями малых городов и сёл; поскольку значительная часть таких городов в России являются фактически сельскими поселениями с соответствующей организацией жизнь и хозяйства (см.:

Трейвиш, 2010; Лаппо, 2012; Нефедова, 2012). Здесь большинство семей таких людей имеют развитое личное подсобное хозяйство, многие из них проживают в частном доме с усадьбой. Эти люди, как правило, в местах своего постоянного проживания имеют доход, недостаточный для достойного (иногда и нормального) жизнеобеспечения семьи: они не имеют высокооплачиваемых должностей в бюджетной сфере, заработков в частном секторе, как в производстве, так и в сфере услуг, нередко вообще не имеют возможности трудоустроиться по полученной когда-то специальности в родном городе. Немалая часть семей проживают в так называемых «выморочных» деревнях (см.: Кордонский, 2010), где нет не только никаких рабочих мест, но и предложить продукты своего труда некому.

Такие селитебные признаки определённо роднят современных трудовых мигрантов с положением крестьян многих нечернозёмных и северных губерний России, занятых в неземледельческих отхожих промыслах. Проживая на территориях с низкой продуктивность сельскохозяйственных культур, имея небольшие земельные наделы, что было недостаточно для полноценного жизнеобеспечения семьи и  – что немаловажно  – вынужденные платить денежный оброк и государственные налоги (на неразвитость системы налогообложения в императорской России обращали внимание исследователи, считая это одной из важных побудительных причин отходничества; см.: Качоровский, 1900; Владимирский, 1927; Ленин, 1971; Burds, 1998; Водарский, Истомина, 2004), крестьяне отправляли часть членов семьи (обычно молодые мужчины и мальчики) в отхожие промыслы в города (см.: Давыдов, 2010, 2012). Следовательно, и исторические и современные отходники – это почти исключительно жители малых городов в «глубокой» провинции и сельской местности. Примеры отходничества из крупных городов тоже, конечно, есть, но единичны на общем фоне и такие люди являются почти исключительно вахтовыми рабочими или специалистами с маловостребованной в родном городе специальностью, которую они не хотят утратить.

Помимо этого важного территориального признака отходничества, имеется связанный с ним существенный мотивационный признак. Как прежние, так и современные отходники, совсем не намерены были покидать места своего постоянного проживания ради новой работы, перебираться для жизни в города. (Ситуация с массовыми переселениями крестьян, бывших отходников, в города в начале XX в., а затем, после «отлива», начиная с 1926–1929 гг и вплоть до начала 1930-х гг. вызвана была политическими причинами и превращение в эти периоды отходников в новых горожан надо рассматривать именно в этом ключе: см.

детальнее: Андрюшин, 2012. с. 213 и далее; Давыдов, 2012.) Даже если значительная часть членов семьи практически постоянно проживала в городе, жёны, а также старшие и самые младшие всё равно продолжали жить в деревне и семейные связи сохранялись не только тем, что в деревню регулярно посылались деньги, отходники хотя бы раз в год, но обязательно приезжали на побывку, но тем важным обстоятельством, что в семьях отходников постоянно рождались дети, и немало (см., напр., описание типичной отходнической семьи известного философа А.А. Зиновьева, приведённое им в автобиографической повести: Зиновьев, 1999). Исходные причины нежелания переезда в город могут быть разные и главнейшую выделить едва ли получится, тем более, что прежние исследователи это обстоятельство совершенно упускали из виду и мы реконструируем мотивацию деревенского обитания отходников почти исключительно по наблюдениям современников, крестьянским письмам, крестьянским повестям и мемуарам потомков отходников (см., напр.: Румянцев, 1887;

Максимов, 1901; Зиновьев, 1999; У Спаса на погосте, 2002; Герасимов, 2006; Никольский край, 2006; Флеров, 2008; Смирнов, 2009; Торопов, 2012; и многие другие, в том числе найденные, но неопубликованные материалы, как рукопись крестьянина Ю. Соколова «Воспоминания Волокоскина»).

Семьи и нынешних отходников, как и они сами, не собираются уезжать из деревень и малых городов. Причины отказа от переезда разные (есть, конечно, и такие банальные, как дороговизна покупки жилья в городе), но повсюду они сопровождаются психологическим нежеланием менять среду обитания, терять тот статус и те возможности – привилегии «своего» и преференции «местного», – которые предоставляет своему члену любое местное общество. Фактор нежелания (много реже невозможности) покинуть место проживания ради работы является важнейшим условием перехода человека в статус отходника. И этим он отличается от гастарбайтера, как человека, поменявшего место постоянного жительства ради потенциально лучших возможностей для работы и жизни.

Поиск работы заставляет этих людей ехать в крупные города, в областные столицы, в Сибирь. Там они и находят достаточно средств для обеспечения жизни семьи. Но наличие семьи и хозяйства в другом месте определяют характер найденной работы – сезонной и вахтовой. Временный, сезонный характер отъезда (отхода) определяется его обязательным возвратом домой. Люди регулярно и с определённой периодичностью возвращаются после работы домой для отдыха и ведения домашнего хозяйства. В зависимости от расстояния до места работы возвращение домой может быть еженедельным, на субботу и воскресенье, или ежемесячным с двухнедельным интервалом на отдых (так заняты почти все отходники-охранники, работающие посменно с двухнедельным интервалом). Требования работы нередко заставляют находиться в отходе по одномудвум месяцам с краткими возвращениями домой (отходникисрубщики, работающие сдельно, аккордно). Нанимающиеся на работы в большом удалении от дома могут возвращаться через полгода или даже раз в один-два года; такие трудовые мигранты являются в каком-то смысле маргинальной группой среди отходников, поскольку им уже не свойственен сезонный характер работы, её периодичность близка или превышает годовую и обычно такие люди через какое-то время перестают ездить либо домой, либо на работу. Между прочим, такой ритм характерен и для женщин-отходниц, нанимающихся в услужение (домработницы, няни, уборщицы и т.п.), т.к. их работа не предполагает ни сезонности, ни периодичности; и всё же они отходницы – они оставили дом и хозяйство на других членов семьи и знают, что обязательно вернутся домой.

Сезонный характер работы – летом или зимой – дополняется подстраиванием рабочего ритма под важные и неотложные домашние дела, прежде всего под время посадки и уборки картофеля, реже другие сельскохозяйственные работы. Несмотря на то, что семьи отходников, в отличие от соседей-неотходников, не имеют большого хозяйства (или вообще никакого), многие из них продолжают держать огород и картофельное поле, а деревенские отходники ещё и активно участвуют в таких работах в качестве помощников родственникам.

Ситуация с сезонностью отхожих промыслов в прежние времена описывается современниками или историками аналогичным образом. Отходник, чаще всего мужчина, уходил в промысел после окончания полевых работ, осенью или зимой и возвращался к началу весенних работ. Семья отходника, его жена, дети, родители оставались дома и управлялись с немалым крестьянским хозяйством, где отходник по-прежнему сохранял и время от времени и исполнял роль хозяина и распорядителя дел. Например, по описаниям Л. Казаринова, чухломские женщины, за неимением в городе мужиков, заместо них ведут все хозяйские дела, в том числе и в кабаки ходят (Казаринов, 1926.

с. 15–17). А по материалам, приводимым Н.М. Александровым по изменению демографического поведения семей ярославских отходников, жены многочисленных здесь отходников вынуждены были выполнять весь комплекс сельскохозяйственных работ и не разделяли работы на мужские и женские. Со временем они начинали выполнять и задачи сельского общинного и волостного управления (были представлены даже на волостных сходах и участвовали в текущем управлении), а также начинали совершать до того исключительно мужские правонарушения, как например, «похищение лесного материала» – кражу леса из лесных дач для хозяйственных нужд и отопления (см.: Александров, 2012, с. 339–342).

Впрочем, немало отходников (обычно из трудоизбыточных центральных губерний) работали в неземледельческом отходе и в летний сезон, нанимаясь в грузчики, бурлаки или подёнщики, но то были преимущественно молодые бессемейные и безземельные мужчины-бобыли, которых ни сельские работы, ни семья не держали, хотя и держала община, платившая за него налоги. По-видимому, в южных чернозёмных губерниях был гораздо шире распространён земледельческий отход – наём на сельские подённые работы весной и осенью (см.: Чаславский, 1875; Сазонов, 1889; Руднев, 1894; Шаховский, 1896; Сведения об отхожих промыслах в Воронежской губернии, 1899; Подсобные к земледелию промыслы, 1903; Селиванов, 2011).

Для женщин-отходниц, которых было немало в центральных губерниях, откуда было близко добраться до Петербурга и Москвы, сезонность работы была менее характерна, нередко они отправлялись на более долгий срок, поскольку были заняты или в услужении, или работали работницами на фабриках.

Нередко они не участвовали в сезонных работах дома. Однако распространение отходничества среди женщин-крестьянок уже в ранние советские годы сопровождалось их участием в зимних работах на лесоповале или летних на торфоразработках, что определяло сезонность отхожей деятельности и женщин. В целом, по-видимому (хотя прямых указаний на это мы не нашли, и судим только по указанным выше косвенным признакам), женщины-отходницы в случае неземледельческого отхода меньше участвовали в домашних работах. По-видимому, сходная картина наблюдается и сейчас, когда многие женщины, особенно из южных областей, не имеют или даже не могут иметь периодичности рабочей деятельности в силу особенностей своей занятости в сфере услуг (няни, домработницы, уборщицы и т.п.).

Точно такой же сезонный характер отъезда от семьи типичного отходника-мужчины мы видим и сегодня. Особенно это характерно для тех отходников, которые поставляют на рынок не руки, а продукцию собственного производства – срубы и готовые дома, пиломатериалы, дикоросы. Производство таких продуктов требует сезонности. Естественно, что значительная часть отходников работает не сезонно, но периодично. Так, например, если раньше извоз являлся преимущественно зимней деятельностью, то теперь он всесезонный (хотя речные грузоперевозки сохраняют сезонность, но, к сожалению, в наше время активность в этом сегменте рынка приблизилась к нулю, поскольку государство, тотально контролируя его, по каким-то причинам не заинтересованно в развитии, и допустить сюда «частника» всё не решается). Современные отходники связаны не сезонностью работ в отходе, а сезонностью домашних дел. Поэтому, как и в прежние годы, они подстраивают свой трудовой ритм под задачи непосредственного жизнеобеспечения семьи – теми продуктами, которые можно произвести на месте, дома. В этом смысле провинциальные российские жители тщательно сохраняют архаическую модель жизнеобеспечения, сильно выручившие их в кризисные 1990-е гг. (см.: Plyusnin, 2001); как уже писал один из авторов, «русский человек всегда имеет запас картошки в подполье, буржуйку на чердаке и берданку в чулане».

Именно необходимость сезонных домашних работ определяет и сезонность отхожих работ современных отходников, точно так же, как это было и столетия назад. В этом заключается и вынужденность отхода как в прежние годы, так и теперь. Раньше природные условия не позволяли на месте обеспечить крестьянскую семью продовольствием в необходимых объёмах и произвести добавочный продукт на продажу, чтобы иметь деньги и на уплату оброчных пошлин, налогов, и на обновы для семьи. Потому отходничество было наиболее распространено в нечернозёмных губерниях средней полосы и севера европейской России, а в чернозёмных губерниях, на юге и за Уралом оно встречалось реже и обычно носило земледельческий характер и вызывалось причинами малоземья. Даже в пределах одной губернии интенсивность отхода могла сильно различаться от уезда к уезду, сообразно плодородию почв (например, по данным, приводимым Н.Н. Владимирским для Костромской губернии, различия между уездами могли быть пятикратные (Владимирский, 1927, с. 78 и далее).

Вынужденный характер современного отходничества в провинции обусловлен отсутствием или низким качеством предлагаемых на местном рынке рабочих мест – по сути, той же нехваткой на месте необходимых для жизни ресурсов. Между тем, мы постоянно отмечаем, что эта вынужденность относительна: благосостояние семей отходников, как прежних, так и нынешних, существенно выше семей их соседей-неотходников. Это связано с тем важным обстоятельством, что мотивация отходника обусловлена не только исключительно нуждой, он движим стремлением улучшить жизнь своих близких, желает, чтобы его семья жила в достатке (см. ниже).

Таким образом, возвратная сезонная (месячная) миграция человека, не желающего жить там, где он работает, но не имеющего возможности найти достойную (соответствующую потребностям семьи) работу дома и вынужденного возвращаться домой не только для отдыха, но и для сезонных домашних работ, является важнейшим определяющим признаком отходничества.

Третьим отличительным признаком исторического отходничества являлся его наёмный и промышленный характер: получение дополнительного заработка на стороне обеспечивалось путём промыслов – изготовления и продажи продукции разнообразных ремёсел, от валяния валенок и шитья шуб до сплава леса и изготовления срубов домов, а также наймом на разнообразные работы в городах (сторожа и дворники, домашняя прислуга) или в богатых промышленных и южных сельскохозяйственных районах (бурлаки, грузчики, подёнщики и проч.). Нынешние отходники также нередко производители продукции (тех же срубов) или услуг (извоз в т.ч. таксисты и дальнобойщики на собственных транспортных средствах), непосредственно предлагающие их на рынке. Но сейчас гораздо больше среди них работников наёмных, часто выполняющих неквалифицированные виды работ (охранники, вахтёры, сторожа, дворники, уборщики и т.п.). И именно в эту сферу двинулись и отходники-женщины, подобно тому, что наблюдалось в социальном и демографическом составе отходничества промышленных районов Российской империи к концу XIX в. (см.: Никулин, 2010).

Наконец, укажем ещё на один из атрибутов отходничества, который мы сами считаем дифференцирующим признаком, определяющим потенциальную возможность для человека стать или не стать отходником. Это его инициативный и самодеятельный характер. Каждый человек, в прежние годы «выправив паспорт»

или «получивши билет» (см. специально: Байбурин, 2009), а нынче – найдя с помощью родни и друзей прибыльное место и без всякого «выправления паспортов»  – покидает место проживания на срок от одной-двух недель до года и предлагает услуги на рынке сообразно своим профессиональным умениям, нанимаясь на работы или предлагая продукцию своих кустарных промыслов. Отходники нередко отправлялись на промыслы семейными артелями из нескольких человек, обычно братьев или отцов со взрослыми детьми, причём артели эти были узкопрофессиональными, представляющими одну отдельную «профессию» или вид деятельности, как например, «каталы», валявшие валенки, шорники, шившие шубы или офени, российские самодеятельные «коммивояжёры», торгующие вразнос иконами, книгами и другой «интеллектуальной» продукцией (Румянцев, 1887; Воронцов, 1895; Тюменев, 2005; Смурова, 2007).

Важнейшим фактором в поиске работы и современного отходника является его самостоятельность, инициатива исходит от самого работника. Он либо предлагает на рынке продукты своего труда (вполне аналогично прежнему кустарному производству, выступая в роли самозанятого работника-предпринимателя), либо нанимается на самые разные виды работ, большинство из которых не требуют квалификации.

Наконец, последний, но очень важный признак: мотив трудовой миграции чаще всего в наше время вызван не нуждой, а целью повышения благосостояния семьи. Большинство отходников-горожан в последние годы могут найти работу и у себя дома, так как вакансии есть повсеместно. Исключение составляют жители деревень, которых становится всё больше среди отходников, но они могут подыскать работу уже в районном центре. Однако, почти никто из отходников не идёт на эти условия, привыкши к другому уровню оплаты труда – в 3–4 раза выше – и даже психологические трудности не останавливают их. Есть, конечно, значительная группа среди отходников – охранники, которые в большинстве своём утратили и профессиональные навыки и простое желание работать, но это уже особая статья. Отходники в массе своей мотивированы на поддержание высокого уровня благосостояния семьи и никто не намерен снижать планку.

Первоначально нам казалось, что это и есть особый признак современного отходничества, отличающий их от дореволюционных, однако анализ текстов исследователей того времени и исторической литературы быстро разубедил нас в этом. Как обнаруживали исследователи, к концу XIX в. и в самом начале XX в.

всё большее количество крестьян стали уходить на заработки не вследствие нужды, а с целями повышения и без того достаточно высокого по деревенским меркам благосостояния семьи (Жбанков, 1887; Казаринов, 1926; Владимирский, 1927). Современный исследователь российского отходничества Дж. Бердз даже попытался типологизировать это явление, выделив переход целей отходнических практик от «культуры необходимого» к «культуре приобретения» как раз на рубеже веков (см.: Burds, 1998, p. и далее). Можно предполагать, что в последующем именно эта практика и образ жизни, транслированный из промышленных городов в деревню, определили столь интенсивный и массовый приток населения в города, кода менее чем за полтора десятка лет, к 1931 г., численность горожан в стране увеличилась более чем вдвое. Этот «наплыв был настолько мощным, что одной из официальных целей введённой в 1932 г. паспортной системы была «разгрузка городов» (Андрюшин, 2012, с. 205). Удивительно, но точно ту же ситуацию и те же мотивации мы наблюдаем и в 2000-е гг.! Отходничество возрождалось в начале 1990-х, в разных, в том числе извращённых формах (типа «челночества»), но основными мотивами отхода была нужда. Спустя всего десять-двадцать лет мы фиксируем повсеместно и постоянно, что отходник едет не от нужды, он едет ради лучшей жизни для своей семьи. К каким последствиям нынче приведут такие изменения в трудовом поведении столь огромной массы людей? Не знаем, есть лишь смутные предположения.

Итак, совокупность перечисленных признаков отходничества позволяет выделять этот вид трудовой миграции в особую форму, существенно отличающуюся от других способов перемещений на рынке труда. И между прочим именно в силу этих специфических особенностей отходничество не могло существовать в советское время. Невозможна была не только массовая самозанятость населения, но и массовые же сезонные перемещения людей по стране. Кустарный же характер промыслов уступил место индустриальному производству «товаров народного потребления» людьми, поселенными непосредственно возле заводов и сельскохозяйственных предприятий, что уничтожило саму почву для отходничества. Формы трудовой миграции, возможные в советские годы, как, например, вахта и оргнабор («вербовка» и «вербованные»), распределение после института и свободное поселение после отсидки в лагерях и зонах («химия»), а также экзотические формы, как «шабашка»

и «бичевание» – все они не имели указанных выше признаков отходничества и не могли быть поставлены хоть в какую-то логическую связь с такой формой трудовой миграции.

Напротив, в годы системного кризиса, когда экономика страны слишком быстро «перестраивалась» под «новые экономические уклады», стали развиваться и новые формы трудовой миграции. После шока начала 1990-х гг., массово обратившего народ к такой архаической модели жизнеобеспечения, как самообеспечение продуктами питания (надо помнить, что доля расходов семьи на питание достигала тогда 90% бюджета городской семьи), постепенно произошла реновация отходничества как одной из самых эффективных, а теперь и самой массовой модели жизнеобеспечения. А условием такого массового возрождения отходничества выступила нынче иная, чем прежде, форма «закрепощения» населения – теперь это «квартирная крепость», отсутствие массового арендного жилья и доступной ипотеки, препятствующие семьям смену места жительства. Считаем, что эта форма «крепости» немало влияет на характер современного отходничества.

Отходничество – явление, широко распространённое в крестьянской среде имперской России второй половины XIX-го и первой трети XX-го вв., имеет давнюю историю, получившую, спустя перерыв в 2–3 поколения, не менее бурное развитие и в наши дни.

Пред тем, как исчезнуть в советское время (думали, что навсегда, оказалось ненадолго), отходничество имело колоссальное развитие в имперские времена. К концу XIX в. отходничество было очень масштабным явлением: от половины до всего мужского крестьянского населения нечернозёмных центральных и северных губерний каждый сезон (обычно зимой) отправлялось на заработки в соседние и дальние районы, губернии, добираясь до самых окраин империи. Из деревень Московской, Ярославской, Костромской, Владимирской губерний в 50-х гг. XVIII  в.

уходило 15–20% мужского населения. В 1-й половине XIX в. насчитывалось свыше 1 млн. крестьян-отходников» [БСЭ, http:// bse.sci-lib.com/article085855.html]. Однако, такие оценки даже для начала XIX-го в. занижены. К концу XIX в. и до 20-х гг. XX в.

доля крестьянского мужского населения, отправлявшаяся в отхожие промыслы, местами достигала 80–90 % (см., напр.: Владимирский, 1927, с. 76–121). Достигнув пика, явление исчезло из социально-экономической жизни страны на пять десятилетий. И возродилось. Мы уже рассмотрели причины и признаки возрождения, попробуем связать их с вехами истории отходничества.

Предположительно, первый ощутимый, сильный толчок к развитию отхожих промыслов, определённо существовавших ещё и в XVI–XVII вв., дало населению само государство в начале XVIII в. массовым принудительным перемещением крестьян на петровские «великие стройки» (Санкт-Петербург и многие другие новые города, особенно приграничные) и великие же войны (рекрутский набор). Мнение о том, что толчок именно массовому отходничеству в России был дан реформами Петра Великого, «сдвинувшими» население страны в столицы и на рубежи, было общепринятым среди исследователей в XIX – начале XX вв. (см.:

Готье, 1903; Казаринов, 1926. с. 1–4; Собянин, 1926; Владимирский, 1927, с. 51–74; Соловьёв, 1928; Кулишер, 2005). Население, пожизненно прикреплённое к земле государством, общиной или помещиком, не может без веской причины покидать мест своего проживания. Отходничество как модель экономического поведения, может сложиться лишь при наличии двух обязательных условий: в качестве предпосылки выступает относительное или полное закрепление человека и его семьи на земле, а в качестве движущей силы отходничества выступает невозможность прокорма на месте, заставляющая искать сторонние источники средств к существованию. Невозможно прокормиться было на плотно заселённых уже к XVIII в., но на бедных нечернозёмных территориях в центральной или слабо освоенных территориях северной России. Государство, сельский мир или барин в какойто период «осознают» это противоречие и предпринимают соответствующие действия. Государство вывозит население на «стройки века» или «тратит» на войнах. Сельская община с большей лёгкостью отпускает на промыслы в города отдельных своих умельцев для денежных заработков, что позволяет ей легче платить государевы налоги, избыток которых стал особенно чувствоваться именно в петровское правление. Помещик уже к началу XIX в. начинает осознавать, что оброк ему много выгоднее барщины и с каждым годом начинает отпускать на промыслы всё большее число крепостных, более того, начинает способствовать обучению их ремёслам. Так постепенно развивается отходничество, захватывая центральные и северные губернии Российской империи (в первых мотиватором больше выступает помещик, во вторых – скудость урожаев).

С начала XVIII в. и вплоть до середины XIX в. начинается скрытое развитие отходничества, предполагающее его последующий бурный рост: сначала стимулированное льготой помещикам собирать подушную подать с крепостных крестьян (1731), стимулированное вскоре «освобождением» помещиков (сначала «Манифест даровании вольности и свободы российскому дворянству» 1762 г., затем «Жалованная грамота» 1785 г.), затем разрешением им заклада имений, наконец завершением «освободительных реформ» Освобождением крестьян 1861 года (см.:

Миронов, 2003, с. 430–486). Подготовленное изменением статуса помещиков последовавшее затем освобождение крестьян вызвало быстрый переход значительной части крестьян (особенно надельных) к занятиям отхожими промыслами. Первоначально такая деятельность, вызванная нуждой уже через три-четыре десятилетия становится фактором крестьянского благополучия. В немалой степени стимулированы были такие изменения к 90-м годам 19 в. бурным промышленным ростом в России (Жбанков, 1887; Воронцов, 1892; Давыдов, 2012), а также перенаселённостью по причине в немалой мере агрокультурной неразвитости, обусловленной сопротивлением новшествам со стороны крестьянской общины и незаинтересованностью самого крестьянина в повышению плодородия земли в условиях непрерывных земельных переделов. К первому десятилетию XX в. отходничество достигло пика своего развития, в немалой степени стимулированное кооперативным движением в провинции, которое имело гигантские темпы и приняло в России 1920-х г. выдающиеся масштабы.

Необходимо отметить, что роль государства в отношении отходников на протяжении его истории существенно менялась.

Если в имперский период отходники в большей степени были предоставлены сначала сельскому миру или помещику, затем лишь общине, а позже себе, то в советский период за него плотно взялось государство. До отмены крепостного права отходники подчас были очень выгодны помещикам нечернозёмных регионов: доходов они зачастую приносили больше, чем «бедная соха». К примеру, в Солигалическом уезде земля для крестьян являлась неизбежным злом, поскольку дохода от неё практически никакого не было, а подати за неё приходилось уплачивать из стороннего заработка. При этом «прибыльному» отходнику было намного сложнее откупиться на волю, чем земледельцу или ремесленнику (Жбанков, 1891, с. 17–18), стоимость получения «вольной» различалась в разы.

Интересно, что первая попытка регулировать отход возникла, как раз на уровне местной власти. В Сызранском уезде в 1870- х гг. было предложено ввести институт «земских агентов», которые должны были прислушиваться «к биению народного пульса» и присматриваться к состоянию рынка труда в Заволжье с тем, чтобы потом в случае необходимости предотвращать чрезмерный наплыв рабочей силы с горной стороны Волги в Нижний, в Москву или Петербург. Однако на губернском уровне эту инициативу не оценили и массовый характер она не обрела (Мордовцев, 1877).

Уже к концу XIX в., а в 1920-х гг. особенно отходничество стало рассматриваться как явление, одновременно представляющее собой следствие аграрного перенаселения (т.е. несоответствия между количеством рабочих рук в крестьянском хозяйстве и реальной возможностью их производительного использования) и как способ его преодоления (Руднев, 1894;

Минц, 1929; Суворов, 1968; Рюндзюнский, 1970; Северо-запад в аграрной истории России, 2008). С одной стороны, отходничество воспринималось как явление прогрессивное, поскольку «по своему социально-профессиональному облику крестьянеотходники являлись прямым и непосредственным резервом рабочего класса страны» (Андрюшин, 2012). С другой стороны, отходничество вызывало беспокойство Наркомата труда, специальной задачей которого тогда была борьба с безработицей в городах, одним из источников которой как раз было массовое отходничество (Данилов, 1974). Однако ещё в конце XIX в. врач, земский деятель и этнограф Д.Н. Жбанков отметил, что отходничество относится к таким «явлениям, которые начались уже очень давно и не могут быть уничтожены одним ударом, как бы они ни были вредны» и что отхожие заработки будут существовать «до тех пор, пока каждая отдельная местность не обеспечит вполне жизнь своего населения». Такую же двойственную оценку отходничеству в большинстве случаев можно дать и сейчас: «несмотря на многие его невыгодные стороны, оно положительно необходимо для описываемой местности».

(Жбанков, 1891, с. 6). За что был уничтожающе раскритикован В.И. Лениным (Ленин, 1971. – С. 569–581).

Попытки советского государства регулировать отходничество, во многом рассматривая его в русле развития кооперативного движения, вступили в противоречие с задачами индустриализации страны и в 1930-х г. возникло уже беспокойство, связанное с недостаточностью масштабов отходничества для реализации промышленного развития страны. Поэтому впоследствии явление это инвентаризовали и институционализировали, изменив тем самым его суть и превратив в оргнабор рабочей силы из деревень (яркие примеры того времени – стройки Донбасса, Кузбасса, Комсомольска-на-Амуре и многие другие, отражённые и в официальных идеологических текстах, в том числе в советских фильмах и песнях – и в народном фольклоре). Для этого понадобилось несколько специальных постановлений ЦИК и СНК 1930–1934 гг., регулирующих отходническую активность населения (см.: Постановления СНК от 16.03.1930 г., от 30.06.1931 г., от 17.03.1933  г., от 19.09.1934  г.). Вследствие этого отходничество очень скоро совершенно выпало из дискурса как явление современное и осталось только как явление историческое. Этому способствовали и события военного времени.

Повторно, как новый массовый феномен социально-экономической жизни, возникло оно в середине 1990-х г. прошлого (XX) века. В начале 1990-х гг. в качестве ответа на экономический беспорядок в стране начали быстро «становиться уклады» – новые модели жизнеобеспечения населения, принуждённого к самостоятельному поиску средств выживания. Помимо создания новых моделей (такие как «челноки», впрочем, где-то родственные «мешочникам» 1920-х гг.), «вспоминались» и реанимировались давно забытые модели и первыми среди них были – возврат к натуральному хозяйству и возрождение отхожих промыслов. В начале 1990-х гг. один из авторов специально озадачился вопросом выявления и описания разнообразных моделей жизнеобеспечения, к которым принуждено было обратиться население страны с началом «шоковой терапии» экономики. К удивлению, провинциальное население в массовом порядке стало обращаться не к современным и вызванных обстоятельствами новой жизни моделям экономического поведения («челноки» в страны Юго-Восточной Азии или «постановка на безработицу» исключительно с целью не получения мизерного пособия, а «сохранения» трудового стажа ради будущей пенсии), а к моделям давно исчезнувшим, забытым, «архаическим». Таковыми и оказались, с одной стороны, натуральное хозяйствование, массовое для целых сёл и городов (посевы картофеля в пригородах возрождались столь быстро, что возникла конкуренция за земельные участки и началось массовое воровство картошки с полей, вызвавшие самоорганизацию в формах добровольных вооружённых дружин на картофельных полях), с другой стороны  – как модель жизнеобеспечения, дополнительная натуральному производству – возрождение отхожих промыслов (см.: Плюснин, 1997, с. 180–192).

Причём началось это новое отходничество не из своего исторического центра, из нечернозёмных областей, а с окраин, из бывших союзных республик в центр, и лишь спустя какое-то время это центростремительное движение захватило и ближние к нему области, когда-то бывшие главными районами отхода. По важнейшим признакам отходничество, как российская внутренняя трудовая миграция, неотличима от сезонной трудовой миграции на «постсоветском пространстве» в Россию из таких новейших государств как Украина, Молдавия, Узбекистан, Киргизия, Таджикистан, Туркменистан. Да и по природе своей эти, ныне трансграничные, а по сути внутристрановые (в пределах страны – Большой России) трудовые миграции родственны. Может быть, поэтому в отхожие промыслы ныне вовлечено не только население областей традиционного «старого отходничества», но почти всех постсоветских республик и восточных, сибирских территорий России, чего ранее не бывало.

Развитие современного отходничества, несмотря на непродолжительный срок – всего менее 20-ти лет – уже, как нам кажется, прошло два этапа. Первый характеризовал собственно возникновение и нарастание массового отхода в малых городах европейской части страны, второй этап – перемещением источников отхода на восток страны и «вглубь района», из малого города в деревни.

Важнейшей особенностью первого этапа было быстрое возобновление (восстановление) отходничества в малых городах преимущественно в тех же областях, что и в имперские времена.

Это процесс в середине 1990-х гг. был инициирован преимущественным действием двух факторов. Первый  – это полное отсутствие рынка труда именно в малых городах вследствие «схлопывания» всякого производства в них, остановка и банкротство в начале 1990-х гг. крупных и малых государственных предприятий, бывших в каждом малом городе и районе и исполнявших функции градообразующих предприятий, позволявших закреплять население на местах. Это сильно снижало мобильность рабочей силы и оттого в начале и середине 1990-х гг. считалось, что внутрирегиональных рынков труда практически нет, а сами трудовые миграции неразвиты. Такой взгляд на ситуацию на рынке до сих пор остаётся у ряда экономистов и социологов.

Внезапное отсутствием работы и, соответственно, средств к жизни сразу у многих семей в малых городах усугублялось неразвитостью или даже полным отсутствием здесь подсобного хозяйства, которое в то время позволяло сельским семьям много легче пережить развал колхозов и совхозов. Например, факт, что в в середине 1990-х гг. до половины и более всех детей-школьников питались в основном в школе, потому что дома было нечего есть, имел такие широкие масштабы, что даже не рассматривался как общественная катастрофа. Именно это безысходное положение городских семей, оставшихся без работы и не имеющих хозяйства, заставило людей спешно искать новые источники жизнеобеспечения, среди которых отхожий промысел с каждым годом – по мере развития рынка труда в областных и столичных городах – становился всё более массовым источником.

Но если этот первый фактор явился движущей силой отхода, то второй  – невозможность семье переселиться ближе к месту работы в силу общеизвестных особенностей нашей жилищной системы (несмотря на, а скорее даже благодаря весьма условной приватизации жилья)  – явился как раз фактором, определившим специфику трудовой миграции в форме отходничества. Без «прикреплённости» к квартире, к дому, современное отходничество не приобрело бы нынешних масштабов. Советские люди были достаточно подготовлены к вынужденной смене местожительства: ведь по оценкам специалистов в 1990-е гг., масштабы вынужденных переселений в первую половину десятилетия после развала Союза достигали 50 миллионов человек  – каждая шестая семья была «поставлена на колёса». Но для большинства семей издержки переезда на новое постоянное место жительства оказались много выше издержек, связанных с хоть и длительной, но временной отлучкой одного члена семьи.

Второй этап развития современного отходничества складывается с начала 2000-х гг., протекает он на наших глазах и характеризуется смещением его из районных центров (малых городов и посёлков) в сельскую местность. Вызвано это, по-видимому, экономической стабилизацией и ростом, которые привели к тому, что в малых городах были восстановлены прежние предприятия и возникли многие новые. Помимо новых рабочих мест, вернувших бывших отходников домой, в структуре занятости населения произошли и другие интересные изменения, связанные, по словам С.Г. Кордонского (2010), с «достраиванием вертикали власти до уездного уровня», осуществлённым в первые два срока президентства В.В. Путина, особенно начиная с марта 2004 г. В результате в районных центрах – наших малых городах и посёлках – значительно увеличилось число «бюджетников», в том числе служащих регионального и федерального уровней государственной власти. Теперь доля бюджетников в составе занятого населения обычно достигает 40, а кое-где даже 60–70 процентов трудоспособного населения  – и именно в районных центрах, бывших немного ранее основными местами отхода. Эти две причины  – рост местного производства и развитие бюджетной сферы – худо-бедно, но стали способствовать снижению масштабов отходничества в малых городах. Но тропа-то уже была проторена и «свято место пусто не бывает»:

рабочие места, оставленные в столицах отходниками из городов, заместились отходниками из деревень. Если раньше безработные мужчины из деревни искали заработка в районном центре, то теперь всё большее их число путями, указанными им их коллегами из райцентров, уезжают в Город (с большой буквы, т.е. в областной центр) или в Москву и Подмосковье и там добывают средства для жизни.

Несколько особняком стоит процесс сдвига отходничества на восток страны, который по времени совпадает со сдвигом отхода в сельскую местность на западе её, но не обусловлен действием одних и тех же факторов. В имперские времена отходничество (за исключением гужевого извоза на дальние расстояния) было совершенно чуждо богатым и обеспеченных ресурсами сёлам и городам Сибири (см., к примеру, об образе жизни городского населения Сибири в XIX в., где описывается, какие запасы продовольствия имелись практически в каждой семье: Гончаров, 2004).

В то же время имеет место и иная точка зрения: некоторые исследователи считают, быстрое освоение Сибири было обеспечено именно благодаря традиции отходничества (см., напр.: Ремнев, Суворова, 2010). Однако население там вплоть до 1930-х гг.

XX в. не нуждалось в поиске дополнительных заработков, будучи немногочисленным, питаясь от плодородных земель и имея достаточные денежные средства от охоты, рыболовства, скотоводства, лесозаготовок, добычи драгоценных металлов и многих иных промыслов.

Нынче же факты явного отходничества открываются в Сибири повсеместно. Но структурно  – насколько можно судить, опираясь на пока эпизодические наблюдения этого явления – отходничество в Сибири отличается от европейского следующими существенными деталями. Во-первых, в нём не замечено скольнибудь массово население малых городов; в основном в отход идут жители небольших посёлков и деревень. Во-вторых, отходничество здесь как бы «смыкается» с вахтовой формой трудовой миграции. Люди нанимаются на стройки и предприятия, прииски и рудники, откликаясь на официальные объявления. Но в отличие от вахтовых наборов, делают они это самостоятельно, и бригады комплектуют также своими силами, нередко вступая во взаимодействия с работодателем на уровне артели, а не отдельного работника. Например, по наблюдениям в Алданском районе на юге Восточной Сибири для подготовки строительства будущей трассы газопровода на вырубку леса зимой нанимаются, помимо молдаван и украинцев, местные эвены (Эвенский Беллетский национальный наслег республики Якутии). Поскольку они совершенно нетребовательны к бытовым условиям и живут зимой в палатках прямо на лесосеке, с такими бригадами из окрестных посёлков работодатели скорее предпочитают заключать договор, чем с бригадами из Молдавии или Украины. Хотя, по словам этих отходников, при этом их нещадно обманывают, но всё же заработки их несравненно выше доходов односельчан.

Это новая модель жизнеобеспечения весьма доходна, но такой способ жизни, к удивлению, вызывает резкое нарекание со стороны местной «национальной интеллигенции», с точки зрения которой единственно правильный образ жизни коренных малых народов – кочевое оленеводство с проживанием в чумах.

Естественно, что современные отходники далеко не всегда сами предлагают продукты своего труда на рынке, как это было раньше, когда значительная часть отходников являлись кустарями, выходящими на рынок со своими изделиями. Объм кустарных промыслов, продукты которых использовались в отходе составлял значительную долю: например, по данным Костромской губернской земской управы в 1906–1914 гг. крестьянских хозяйств с промыслами в губернии было 67%, а если вести расчёт не по всем наличным хозяйствам, а по наличным дворам (где могло быть несколько хозяйств; в среднем на одном подворье располагалось 1,33 домохозяйства), то промыслы были в 88% всех крестьянских дворов (Статистический ежегодник Костромской губернии за 1908 год, 1908, с. 21–38; Промысловые и кустарные районы Костромской губернии, 1913, с. 24–25). Доходы же от промыслов составляли до половины и более бюджета подавляющего большинства крестьянских хозяйств. Например, в Кологривском уезде Костромской губернии от 52% в 1908 до 33% в 1923–24 гг. (Статистический ежегодник, 1927). А, к примеру, в известном своими отходниками Чухломском уезде почти весь бюджет домохозяйства составлялся из доходов от промыслов (см.: Казаринов, 1926, с. 13–15.). В целом, по оценкам проф.

Д.И. Деларова, условно-чистый доход крестьянского хозяйства в нечернозёмных районах Европейской России более чем на формируется за счёт промыслов, хотя он и признаёт, что точно определить это никак невозможно, имея в виду, что эти доходы в бюджете крестьянской семьи не на виду, в отличие от посевов и скотины, и крестьяне не склонны их афишировать (Деларов, 1928, с. 135-160; также: Ленин, 1971, с. 569–581).

Сейчас такими отходниками, предлагающими собственную продукцию на рынке, можно считать немногих, например, плотников, изготавливающих срубы домов, бань и других деревянных построек и предлагающих свою продукцию на обильном рынке Подмосковья и областных городов. А часть кустарного ранее производства бытовых предметов, необходимых в повседневной жизни, но производимых отходниками, переместилась теперь в иной формат – так называемый «этноформат»: изготовление валяной обуви, плетёных кресел, глиняных горшков и проч. кустарных изделий теперь предлагается в структуре туристского бизнеса и местами число отходников, мимикрирующих под местных жителей, в центрах скопления туристов бывает немалым.

Большинство современных отходников нанимаются в промышленность, строительство и на транспорт, а также в охрану, торговлю, услуги и в прислуги. В этом отношении содержание деятельности отходника изменилось по сравнению с имперскими временами: отходник стал больше наёмным работником, чем индивидуальным предпринимателем (кустарём).

Основные виды занятий современных отходников весьма немногочисленны; опрос более полутысячи человек позволил нам зафиксировать не более полутора десятков видов деятельности, тогда как столетие назад в каждом крупном селе можно было насчитать до полусотни самых разных видов отхожих профессий.

Сейчас же это преимущественно строительство, транспорт (есть и те, кто занимается дальним извозом на собственных грузовиках, но многие нанимаются таксистами или водителями в организации), услуги (различные виды коммунальных услуг, сопряжённые со строительством), торговля (как лоточная на городских рынках, так и в супермаркетах). Особенно популярен охранный «бизнес»: многочисленная армия охранников в офисах и на предприятиях крупных городов состоит почти исключительно из отходников. Наём на крупные предприятия для производства самых разных видов работ осуществляется организованными группами, бригадами, составленными из знакомых и родственников (артельный принцип). Как правило, такие бригады выполняют вспомогательные, чёрные виды работ.

Факт, заслуживающий особого внимания – высокая степень консервативности видов отхожих промыслов в традиционных отходнических территориях. Современные отходники «вспомнили» не только дедовы промыслы, они «вспомнили» и воспроизвели и основные профессии, бывшие характерными для этих мест сто и более лет назад. Так, отходники Макарьева, Кологрива, Чухломы и Солигалича в Костромской области основным видом отхожего промысла выбрали строительство деревянных домов (изготовление и перевоз срубов), а жители Касимова, Темникова, Ардатова, Алатыря в большинстве своём нанимаются охранниками и в торговлю.

Направления отхода нынче немного иные, чем столетие назад, но если учесть фактор изменений административно-территориального деления страны, то придётся признать, что и по направлениям отхода консервативность велика. Если раньше Заволжье «тянуло» преимущественно в Питер, то сейчас  – в Москву. Но в обоих случаях в столицу. То же и с областными городами: при смене областного центра соответственно меняется и направление отхода из районных городов. Если раньше мордовские отходники ехали в Нижний, Пензу и Москву, то нынче – в Саранск и в Москву.

География отходничества расширилась, но не радикально.

И в XIX в. ехали из Каргополя и Великого Устюга в Кронштадт и Тифлис наниматься в прислуги и дворники. И сейчас едут из Темникова в Якутию добывать алмазы, из Торопца и Кашина в Краснодар убирать свёклу. Поскольку скорости перемещения за столетие выросли на порядок, то и сами перемещения отходников стали более частыми. Теперь при расстояниях от 100 до 600–700 км ездят и на неделю-две, а не как раньше – на полгодагод. Но в структурном отношении география отходничества осталась, вероятно, прежней. Сошлёмся на наши подсчёты по географии отходничества в восточных районах Вологодской губернии в средине–конце XIX в. (http://expert.ru/expert/2011/10/ neuchtennyie-potoki/).

Как и ранее, до всех отходников далеко не забираются, а ищут приработок в окрестностях 200–300 км от дома. На расстояния до 500–800 км (это соответствует перемещению на поезде или автомашине в течение примерно полусуток) уезжают не менее всех отходников, а на более дальние расстояния, когда время на дорогу начинает составлять существенную долю рабочего времени (более 1/10), уезжают уже около четверти отходников.

Люди весьма детально и точно просчитывают экономические составляющие своей трудной деятельности  – и не только временные затраты, но и долю заработка, приносимую в хозяйство.

Сколько же денег приносит отходник домой? Против распространённых представлений, отходник в среднем не довозит «большие тыщи» до дому. Заработок на стороне сильно зависит от квалификации и вида деятельности. Строители-плотники за сезон зарабатывают до полумиллиона. Работающие в промышленности, на транспорте и строительстве зарабатывают поменьше – от 30 до 70 тысяч в месяц, но работают почти круглый год.

Менее квалифицированные отходники зарабатывают до 20– тысяч, а охранники – до 15 тысяч. На круг получается 300– тысяч рублей у квалифицированного отходника и 150–200 тысяч – у неквалифицированного. Этот заработок в среднем выше, чем если бы человек работал в своём городе, где заработок не превышает 100–150 тысяч рублей в год.

Так что отходником сейчас быть выгодно. Правда, высококвалифицированным отходником и то в сравнении со своими соседями-бюджетниками или безработными. Потому что если вычесть расходы, которые принуждён отходник нести во время работы, то в итоге получится не столь уж великая сумма. По нашим данным, несмотря на обычно крайне плохие условия жизни отходника на месте его работы, несмотря на его стремление максимально сэкономить заработанное и привезти больше денег домой, при среднем заработке в 25–40 тысяч рублей он вынужден потратить около 5–15 тысяч рублей в месяц на своё проживание в городе. Так что домой привозит отходник не 50–70 тысяч, как говорит, а обычно не более 20–25 тысяч ежемесячно.

Что же дома у отходника? Здесь у него семья, хозяйство и соседи. И потратить заработанное он собирается на детей, на дом, на хозяйство и на отдых. Вот на эти четыре основных статьи необходимых и престижных расходов и тратят всё заработанное отходники. Структура расходов в семьях отходников может сильно отличаться от таковой в семьях бюджетников или пенсионеров. Поскольку по этому признаку отходники выделяются среди своих соседей, это способствует развитию зависти и недоброжелательного отношения к ним. В целом же отношения с соседями у отходников обычные, добрые; соседи давно поняли, насколько труд отходника тяжёл, зависть переложена жалостью.

Да и престижного потребления отходника соседям не видно, воочию завидовать нечему.

А вот реальный общественный статус отходника не составляет предмета зависти соседей. Отходник в местном обществе часто не располагает многими ресурсами, к которым допущен бюджетник, особенно бюджетник на государевой службе. Причина этого видится нам в «удалённости от государства» людей с таким образом жизни (Плюснин, 1999). Ни местная муниципальная власть, ни тем более государственная, не «видят» этих людей ни в качестве трудовых ресурсов, ни в качестве объекта для попечения, достойного общественных льгот. Значительная часть отходников не регистрируют свою деятельность, оказывают услуги, минуя государство. Плоды их труда государство не вкушает. Их перемещения по городам и регионам не могут быть прослежены. Они неконтролируемы, не «прописаны», не «укрепощены». Если же исходить из нашего предположения, что едва ли не 2/5 всех российских семей участвуют в отхожих промыслах, то объём «невидимой» для государства (и потому «теневой») производящей деятельности такой массы людей представляется огромным. Но так ли нужен государству этот «огромный невидимка»? Он, почти исключённый из социальных государственных программ, находящийся вне государственного контроля экономики, исключён и из политической деятельности.

Хотя отходники и участвуют в «электоральном процессе», они по большому счёту неинтересны власти как неважные политические субъекты. Отходник слишком в стороне от местной власти. Он полезен ей только лишь тем, может быть, что находится в составе постоянного населения на муниципальной территории и на его душу развёрстывается доля дотаций и субсидий, получаемых местной администрацией для обустройства вверенной территории. Вот этим «душевым паем», как учётная демографическая единица только и полезен отходник. Он, правда, говорят, привозит много денег и тем самым вроде бы стимулирует экономику района, повышая покупательную способность населения.

Это обычно единственный аргумент в пользу отходника. Но так ли уж важно это для местной администрации?

Вот и имеем мы парадокс «невидимости» огромного, хотя и существующего рядом с нами феномена современного отходничества. Но существование отходничества как факта социальной жизни страны заставляет обсуждать не только экономические, но социальные и политические последствия, могущие или уже проистекающие из него. В чём могут выражаться эти последствия?

Попробуем ответить, взглянув на феномен отходничества пристальнее – как бы изнутри, во многом глазами самих отходников.

Изучение современного отходничества Несмотря на то, что исследования современного отходничества мы начали довольно давно (см., напр.: Плюснин, 1995; 1997;

1999; 2001, 2006, 2007), они носили по преимуществу характер простой фиксации явления, наблюдения были во многом ситуативными, а значение феномену отходничества при описании формировавшихся в 1990–е гг. новых моделей жизнеобеспечения придавалось второстепенное.

Только начиная с 2006 г. феномен отходничества стал постепенно перемещаться в фокус нашего внимания. Тогда под руководством проф. С.Г.  Кордонского в лаборатории муниципального управления Высшей школы экономики была разработана и реализована система целевых учебно–научных экспедиций по изучению отношений между местным населением и местной властью (см.: Кордонский и др., 2011). В результате в электронной базе данных лаборатории стали накапливаться массивы интервью и дневников полевых наблюдений с информацией о широком распространении отходничества в стране, масштабы которого не только не уступают трансграничной трудовой миграции из бывших союзных республик, но как теперь нам кажется, далеко превосходят её. Как следствие накопления таких материалов, были предприняты попытки привлечь внимание государственных и частных фондов к исследованию отходничества. Однако до последнего времени этого нам не удавалось сделать и исследования проводились инициативно, за собственный счёт. Оттого носили они весьма фрагментарный характер.

Между тем, нам удалось получить определённое количество материалов, характеризующих отходничество в группах специалистов высокой квалификации, а также получить данные по новым территориям отходничества. По материалам полевых исследований Я.Д. Заусаевой в 2009–2010 гг. и затем в 2012 г. в Костромской области, в Нерехте, Буе и особенно в Чистых Борах, где расположена законсервированная в 1996 г. строившаяся площадка для Буйской атомной электростанции, были получены материалы по отходничеству среди высококвалифицированных специалистов–атомщиков и строителей; на основе этих материалов защищена магистерская диссертация (Заусаева, 2010). Во время полевых исследований Ю.М. Плюснина в 2010–2011 гг.

были зафиксированы новые территории отходничества на востоке России, на Камчатке и в Восточной Сибири, где ранее, в имперские и ранние советские времена, такая форма трудовой миграции среди местного населения не наблюдалась.

Наконец, в 2011 г., через 3–4 года всё более фокусированных исследований проблемы, мы получили финансирование полевых социологических исследований отходничества сразу от двух фондов: Благотворительного фонда поддержки социальных исследований «Хамовники» и Российского гуманитарного научного фонда (в соотношении объёмов выделенных средств 10 к 1). В результате мы смогли привлечь к работе 14 молодых исследователей, организовать и провести в течение более чем полутора лет (с апреля 2011 г. по сентябрь 2012 г.) полевые исследования в регионах страны, где получили интервью от отходников и членов их семей в 33 населённых пунктах – в малых городах и посёлках городского типа, являющихся районными центрами, в нескольких сёлах этих районов, а также в 6 областных центрах. Помимо этого, в течение всего времени подготовки материалов этих исследований к публикации – а на это ушло больше года – мы постоянно дополняли список территорий и городов наблюдениями отходничества. Так были получены данные об отходниках ещё примерно в десяти городах. Нового качества эти дополнительные наблюдения не дали, но позволили утвердиться в масштабах и глубине этого скрытого до сих пор явления. Такого объёма материалов оказалось более чем достаточно, чтобы предпринять первое монографическое описание современного российского отходничества.

2.1. Требования к методологии исследования Специфика объекта нашего исследования требует и особой методологии. В связи с двумя ключевыми особенностями отходников – их «невидимостью» для власти1 и «неуловимостью» для См., к примеру, признание вице-премьера Российского правительства на Апрельской конференции НИУ ВШЭ 3 апреля 2013 г. о органов учёта ни в местах постоянного проживания, ни в местах приложения трудовых усилий, а также высокой неоднородностью распределения их по территории (в соседних городах доли активного населения, находящегося в отходе, могут различаться на порядок) – методология исследования по необходимости базируется на качественном анализе, а основными методами, используемыми нами при сборе полевых материалов, явились непосредственное наблюдение на территории проживания отходников и интервью с ними.

Собственно говоря, в наших исследованиях мы ни в коей мере не могли опираться ни на данные Росстата, ни на данные «муниципальной статистики». Никаких форм учёта такой «социально–профессиональной» группы населения сейчас в стране не существует2. С одной стороны, и собственно муниципальной статистики как таковой в стране не существует (Кордонский, «потере» 38 млн. из 86 млн. трудоспособного населения страны (www.

hse.ru/news/extraordinary/79252003.html ).

В отличие, между прочим, от несравненно более точного учёта отходников в имперские и ранние советские времена, где в качестве основного и надёжнейшего показателя масштабов отходничества являлось количество выдаваемых паспортов и отпускных «билетов», в которые в подавляющем большинстве случаев выбирались крестьянами специально перед отходом (Владимирский, 1927; см. также его ссылки на с. 73 и далее на данные исследований Я. Крживоблоцкого, Н. Воробьёва, Л.Е. Минца и Костромского губернского статистического комитета за 1872, 1875 гг.).

Случаев отхода без паспортов и билетов было сравнительно немного, а доля паспортов, выдаваемых для заграничных поездок, «на вды», была сравнительно очень невелика. Например, в модельной для нас Костромской губернии в 1900 г. проживало более 510,6 тысяч человек (по данным подворной переписи 1897–1905 гг.), а выдано паспортов было около 210 тысяч, т.е. 41% населения, или в пересчёте на взрослое мужское – почти все – получали паспорта для ухода на промыслы (см.: Владимирский, 1927, с. 12, с. 73). Если же обратиться к материала исследования А.К. Байбурина истории паспортной системы в России, то масштабы кажутся вовсе впечатляющими: в 1911 г.

только для выезда за границу «паспортных книжек» выдано было около 11 миллионов (Байбурин, 2009). А ведь большинство «обычных» паспортов, выдаваемых на год для переездов внутри империи, получали именно крестьяне–отходники.

Плюснин, 2011), с другой же стороны – местной власти эта категория населения не интересна как объект управления.3 Приведём характерные цитаты из интервью с представителями местной власти и государственных статистических служб на местах:

«На вопрос о том, предпринимались ли попытки подсчитать количество отходников в городе, нам ответили “А зачем нам это? Они нас не интересуют”»4.

«…Но отходников много. Ездят многие, но я их не знаю...

Двух–трёх человек знаю, из родственников... Мы с ними не взаимодействуем. Статистика такая не ведётся. Сейчас, наверно, больше, чем раньше, ездят. Потому что уровень безработицы повышается»5.

«Мы знаем, что ездят, по две недели вахтовым методом, такие есть, но сколько их, не можем вам сказать. Я даже не знаю, как это можно учитывать. Учитывать, может, как разницу между трудовыми ресурсами и количеством занятых? Но они могут быть домохозяйками или ещё что–то… Получается три тысячи человек. Но туда могут входить студенты в работоспособном возрасте. Нет, ребят, у нас в городе это не ведется. Может быть, где–то ещё есть служба такая»6.

«У нас такой статистики вообще нет как таковой, этот вопрос не в нашей компетенции. В городе есть статистический отдел, если они какие–то такие отчеты готовят, то можно у них взять.

Мы отходников не отслеживаем и не должны по сути своей»7.

См. обсуждение этого спорного тезиса далее в главе 7.

Отчёт Я.Д. Заусаевой и А.А. Байдаковой по результатам интервью с сотрудниками городской администрации, Торопец Тверской области, ноябрь 2011.

Интервью с главой администрации города С.В. Грачёвым, Макарьев Костромской области, май 2011.

Интервью с начальником экономического отдела администрации городского округа И.В. Красенко, Касимов Рязанской области, декабрь 2011.

Интервью с заместителем главы администрации по социальным вопросам Н.В. Никитиной, Касимов Рязанской области, декабрь 2011.

В силу этих причин в таком исследовании применение методологии количественного анализа крайне ограничено, и все наши «учётные» данные базируются на экспертных оценках или непрямых расчётах.

Вторая из указанных выше причин  – неравномерность распределения отходников по территории  – также требует качественного подхода. Причины неравномерности имеют исторический и экономический характер. Прежде население разных губерний задействовано было в отхожих промыслах в разной степени в основном по причинам разных условий землепользования и в силу массового перехода помещиков на оброчную систему, а также неравномерного по губерниям «оргнабора на стройки века» 18–19 столетий. В наше время  – в основном из–за неравномерной развитости регионального рынка труда. Кроме того, даже и по территории города семьи отходников распределяются очень неравномерно, и известны они преимущественно лишь соседям. Поэтому проводить рутинный социологический опрос в таких условиях по меньшей мере слишком затратно, а часто и бессмысленно (ср.: Варшавская, Донова, 2013). Отходников приходится искать «штучно», по–отдельности, и это тоже определяет специфику методов.

Методология качественного подхода применяется нами в данном исследовании во вполне сложившемся и теперь уже традиционном социологическом духе (см., к примеру: Шюц, 1994;

Ковалёв, Штейнберг, 1999; Шанин, 1999). Эта методология давно разрабатывалась и вполне успешно применяется и нами (см.:

Плюснин, 1988, 2001, 2007; Плюснин, Кордонский, Скалон, 2009;

Кордонский, Плюснин, Моргунова, 2010).

Вторым методологическим подходом, который мы целенаправленно применили в исследовании отходничества, является структурно–функциональный анализ8. Феномен современного Мы избегаем термина «системный подход» как слишком затасканного, сплошь и рядом применяемого не по делу и не к месту, хотя по сути, рассматривая социальные и политические аспекты развития современного отходничества, наши выводы определяются как раз представлением о системном характере феномена: аналогично тому, что собой представляло отходничество во второй половине XIX в., новое отходничество в постсоветской России стало атрибутом (т.е.

важнейшим, родовым, определяющим признаком) социально–эконоотходничества может быть описан и понят лишь при одновременном анализе как его экономических и социальных функций, так и места отходников в социальной и политической структуре общества. Поэтому наши исследовательские процедуры выстраивались как комплекс, где каждое конкретное интервью предполагало фиксацию статусных позиций отходника, его место в социально–профессиональной структуре местного общества и во внешней среде (в отходе), тот объём функций, который выполняет он как член местного общества и которые сформированы им в процессе самозанятости и развитии необходимых профессиональных компетенций.

Таким образом, корпус методов исследования отходничества, определённый методологией качественного структурно–функционального анализа, включал в себя два основных метода – наблюдение и интервью  – и ряд второстепенных, среди которых часть методов разрабатывалась непосредственно в период исследований. Случалось, что конкретная методика «отыскивался»

между прочим, на месте проведения исследований.

Основу исследовательских процедур при получении материала по отходничеству образуют непосредственные наблюдения исследователей в малых городах и интервью с отходниками, членами их семей, их соседями – жителями города, осведомлёнными о таком виде занятости.

Наблюдения Наблюдение является основным методом в любом качественном исследовании, на который «нанизываются» затем все остальные методики. Мы уделяли ему соответствующее внимание. Цели наблюдения как метода всегда специфичны объекту и предмету и потому согласуются с целями всего исследования. В нашей работе целью наблюдений выступало выявление отходников в городе, описание их по характерологическим признакам – профессиональным, бытовым, социальным и психологическим, позволяющим осуществить дифференциацию с другими социально–профессиональными группами. Мы считали необходимической системы, хотя далеко не все социологи и экономисты видят или готовы это признать.

мым также наблюдать и регистрировать условия жизнедеятельности и обстановку бытования отходников и их семей. Все такие моменты трудно, а часто и невозможно получить во время интервью, сам респондент далеко не всегда готов поделиться искренне такой информацией.

Наблюдения носят как стохастический, так и систематический (обоснованный наперед заданной схемой наблюдений) характер. Мы применяли и ту и другую форму. Обе они были неформализованными, т.е. не были наперёд определены паттерны поведения и виды поведенческой активности, подлежащие наблюдению, а регистрации наблюдений не придавалась форма «этнограммы», обычно принятой при классических наблюдениях поведения человека (напр.: Heymer, 1977; Praktikum der Verhaltenforschung, 1978; Eibl–Eibesfeldt, 1989, p. 107–112) или техники наблюдения в полевых этнологических практиках (Sunstein, Chiseri–Strater, 2002, p. 217–292).

Схема неформализованного наблюдения, какое использовали мы, достаточно проста. В течение всего срока полевого исследования наблюдатели вели ежедневные записи в виде дневников наблюдений, где в свободной форме описывали поиск людей, встречи с ними, особенности поведения этих людей, их внешний вид, результаты взаимодействия с ними и все свои действия в качестве исследователей.

Едва ли не самой серьёзной проблемой являлся поиск отходников и последующие попытки встретиться с ними и взять интервью. Приведём типичную ситуацию с трудностями поиска отходников, описанную в одном из наших дневников наблюдений в Каргопольском районе Архангельской области:

«Отходники были найдены следующим образом. На одного из них мы наткнулись в ходе обхода трёхэтажек, остальных нам подсказали. Одного подсказал его односельчанин, другого (его) знакомый, третьего – соседи. Один отходник, переезжающий из деревни Усачёво, строит себе в Каргополе частный дом. Один отходник живёт в трёхэтажке, ещё один – в капитально отремонтированной деревянной двухэтажке барачного типа. Четвёртый родом из деревни Ошевенск (официальное название – Ширяиха) Каргопольского района, где сейчас почти не бывает, работает на фирму, расположенную в Устьянском районе, а когда приезжает в Каргополь, живёт у своей сестры в деревянной двухэтажке.

Однажды был назван адрес молодого каргопола, якобы собирающегося уйти в отход (подсказали соседи). Его дома не оказалось. Ещё один раз давали адрес более зрелого отходника, занимающегося срубами. Выходец из Усачёво, но живёт в Каргополе (подсказал предприниматель Самылов из ООО “КАП”). Его дома тоже не оказалось. Называлось ещё несколько отходников (в пределах пяти), но их координат мы так и не получили. Однажды сын отходников в Усачёво скрыл от нас, что его родители ездят. Так же поступили родители девушки, работающей, кажется, в Архангельске. Но она вероятно просто переехала, а не занимается отходничеством.

Было опрошено 5 обывателей на улице и в магазинах (трое мужчин и две женщины). Из них одна женщина ничего не слышала про отходников, а остальные о них слышали, но никого нам не подсказали. Любопытно, что один из них, очень пожилой мужчина, в прошлом был шабашником. Он сам с Украины. Он был завербован и ездил около 20 лет, начиная с начала 1970–х годов. Он приезжал каждую весну на строительство коровников. В итоге он насовсем осел здесь, на родине своей жены.

Недавно получил российское гражданство, что было непросто.

По его словам, в Каргополе живёт много бывших шабашников»9.

Более подробное описание процедуры непосредственных наблюдений см. в нашей статье (Кордонский и др., 2011). Дневники наблюдений являлись основой для аналитических отчётов, подготавливаемых по результатам каждой экспедиции. В качестве образцов в Приложении помещены отчёты по результатам нескольких экспедиций, представляющие, ко всему прочему, самостоятельный интерес.

Интервью Вторым, более детальным источником информации об отходнике и его деятельности было интервью, фокусированное на проблеме современного отходничества, структурированное по нескольким основным направлениям поиска, осуществлявшееся в свободной форме непринуждённой беседы на территории реПозаненко А.А. Отчёт о поездке в Каргопольский район Архангельской области 22–26 марта 2012.

спондента. Проведение интервью предполагало предварительный поиск респондента, иногда утомительный и безуспешный, как это видно из приводимого отрывка из отчёта. Однако и успех в поиске нужного для интервью человека далеко не всегда означал возможность получения интервью. Поскольку экономическая деятельность отходника нередко осуществляется «в тени», многие из них неохотно обсуждают такие вопросы даже с соседями, не говоря уже о вызывающих подозрение исследователях.

Не всегда человек, на которого указали, признавался, что он уезжает из города на «промыслы»; в таких случаях интервью не удавались. Некоторые из менее опытных участников исследования регулярно испытывали проблемы с отказами от интервью, хотя мы, авторы, почти всегда имели здесь успех.

Несмотря на то, что интервью проводилось в совершенно свободной форме, его структура была представлена шестью темами, а вопросник для интервьюера включал около 50–ти обязательных для обсуждения вопросов. Вопросник респонденту не предъявлялся. Шесть тематических блоков, в рамках которых мы изучаем отходничество в соответствии с планом проекта, включали следующие аспекты: исторический, экономический, психологический, социальный, политический и локально–управленческий, или муниципальный.

Исторический аспект предполагал выявление знания респондентов о формах и направлениях отходничества, существовавшего в данной местности, оценку сохранности этих знаний. Примерами вопросов такой направленности были: «Уезжал ли кто–то из Ваших предков (родители, деды и т.д.) или из родственников на заработки?», «Знаете ли Вы, что до 30–х годов (или до революции) это явление тоже было распространено в вашей местности?».

Экономический аспект являлся центральным в интервью и включал несколько блоков вопросов. Сюда входят такие блоки, как:

(А) Поиск работы и причины, побудившие человека стать отходником. Примеры вопросов: «Что стало решающим толчком, побудившим Вас в первый раз уехать на заработки? В каком году это было?», «Как Вы нашли работу в другом городе?»;

(Б) Направления и сроки отхода. Вопросы: «Где территориально Вы работаете (в каком городе, регионе)?», «Из каких регионов ещё приезжают на заработки туда, где работаете Вы?», «В какие месяцы, как правило, Вы ездите на заработки?»;

(В) Виды и формы занятости в отхожих промыслах. Вопросы:

«Кем Вы работаете? Соответствует ли это Вашему образованию? Если нет, каким образом Вы научились тому ремеслу, которым теперь занимаетесь?», «Сколько часов длится Ваш рабочий день в месте отхода? Работаете Вы с выходными или без?», «Если есть свободное время  – как Вы предпочитаете его проводить?»;