«Лукоянов И. В. Не отстать от держав. Россия на Дальнем Востоке в конце XIX – начале XX вв. – СПб. : Нестор-История, 2008. — 668 с. ISBN 978-59818-7267-9 В книге исследуется внешняя политика России на Дальнем Востоке на ...»

речь шла и о предоставлении России незамерзающего порта93. Дипломат сразу столкнулся с серьёзными трудностями. Китайцы не хотели давать концессии на железную дорогу иностранной державе, заявляя о намерении самостоятельно строить магистраль. Их беспокоил не только факт появления русской железной дороги на территории Срединной империи, но и сам прецедент, после которого и другие державы могли начать требовать предоставления себе железнодорожных концессий. Поэтому чжилийский генерал-губернатор Ван Веньшао подготовил для богдыхана доклад о необходимости строительства китайской Маньчжурской железной дороги до Шанхайгуаня. Несмотря на то, речь пока шла только о сооружении первой очереди в 190 вёрст до города Далиньхэ, денег в пустой китайской казне не имелось даже на это, а сам доклад, скорее всего, предназначался для русских94.

Тут же как нельзя более кстати для китайцев появился американский синдикат «American China Development Company» с капиталом в 1 млн. долларов, за которым якобы стоял ресурс в 250 млн. долларов (огромная для того времени сумма). Этот синдикат обещал связать Сибирскую железную дорогу с китайскими95. Американцы казались преисполнеными самых серьёзных намерений, но за известиями об этом проглядывал традиционный приём Пекина:

столкнуть лбами потенциальных конкурентов. Однако все ухищрения Пекина не оказали большого влияния на намерения России.

Вероятно, столкнувшись с упорством Петербурга, противники соглашения с Россией опять призвали на помощь прессу. 3 марта 1896 г. китайская газета “North China Daily News” опубликовала большую статью «Секретный договор между Китаем и Россией», ссылаясь на некое письмо, посланное из Пекина в Шанхай96. В ней получили развитие основные пункты, намеченные в публикациях октября 1895 г. Анонимный автор, беспокоясь об ущемлении китайского суверенитета, изложил содержание якобы уже заключённого между двумя империями секретного договора. Согласно нему, Китай в благодарность за помощь против Японии предоставлял России право пользоваться одной из своих гаваней – Порт-Артуром как в мирное время, так и в случае начала военных действий на Дальнем Востоке. Пока же, чтобы избежать осложнения Романов Б.А. Россия в Маньчжурии… С.105–106.

А.П. Кассини – в МИД 30 января (11 февраля) 1896 г. // АВПРИ. Ф.143. Оп.491.

Д.114. Ч.1.

Романов Б.А. Россия в Маньчжурии… С.102–103; Фурсенко А.А. Борьба за раздел Китая и американская доктрина открытых дверей 1895–1900. М.;Л., 1956. С.42–53.

Эта газетная публикация упоминается в статье Г.В. Ефимова (Ефимов Г.В. Указ. соч.

С.31) со ссылкой на кн.: Morse H.B. The International relations of the Chinese Empire.

Vol.III. The Period of Subjection 1894–1911. London, 1918. P.83. Однако в указанном издании лишь сообщается, что Ли Хунчжан не подписал конвенцию с А.П. Кассини и даётся сноска на другую газету “North China Daily Herald”.

отношений с другими державами, Пекин предлагал Петербургу использовать для стоянки русского флота Киао-Чао. В случае возникновения реальной опасности русским рубежам Срединная империя была готова допустить на свою территорию российские войска, снабжать их всем необходимым, а также поддержать военные операции участием собственных вооружённых сил. Для подготовки 100-тыс. китайской армии предполагалось пригласить в качестве инструкторов несколько сот русских офицеров. Возможный враг в статье нигде не упоминался, но по смыслу понятно, что им могла стать только Япония.

Кроме того, России предоставлялась возможность построить железную дорогу через Хейлунцзянскую и Гиринскую провинции до Далянваня или другой точки, выбранной Петербургом. Две страны имели бы совместное управление над магистралью, а через 15 лет Китай мог выкупить её целиком (очевидно, это подразумевало, что финансирование строительства осуществит исключительно российская сторона, но в «договоре» об этом ничего не говорилось). Железнодорожные статьи дополнялись рядом преимуществ для России по сравнению с другими иностранными державами в коммерческой деятельности в Маньчжурии. По сведениям автора письма, Ли Хунчжан ехал в Россию на коронацию Николая II уже за ратификацией соглашения.

Похоже, что эта газетная публикация также оказалась скомпонована из набора различных вопросов, обсуждавшихся А.П. Кассини с китайскими официальными лицами. Однако это было не простое механическое объединение условий. В частности, жёсткая увязка уступок с заключением военного соглашения явно принадлежала Пекину. Неконкретность в определении возможного противника (на месте предполагаемой Японии нельзя исключить Англию) также не могла находиться среди русских условий (позднее попытка Китая добавить уже в настоящее соглашение Англию и Францию как потенциальных агрессоров встретила категорический отказ России). Также любопытно настойчивое упоминание в статье Порт-Артура и Далянваня – эти пункты не фигурировали в русских проектах. Их появление могло преследовать другую цель – привлечь внимание Японии и поссорить Токио и Петербург. Разумеется, там сразу встревожились, но попытка получить более достоверную информацию ни к чему не привела97. Т. Ниши опять не сумел добыть её ни в 7 марта 1896 г. посланник в Пекине Т. Хаяши получил распоряжение из Токио разузнать подробности о ведущихся русско-китайских переговорах. Дипломат ответил два месяца спустя, ему удалось лишь установить, что русско-китайского договора не существует (К. Сайонджи из Токио – Т. Хаяши в Пекин 7 марта 1896 г. и ответ Т. Хаяши 10 мая 1896 г. // Diplomatic Record Ofce, Ministry of Foreign Affairs of Japan. 1.9.2.5–1.

Р.156–157). Это свидетельствовало, скорее всего, о том, что официальный Пекин не собирался допускать явных «утечек» информации про переговоры с Россией, что означало большую заинтересованность Китая в соглашении с Петербургом.

Петербурге, ни в Европе. Нелепо выглядела и статья о «помощи» китайской армии в случае конфликта России и Японии. Донесения военного агента в Китае К.И. Вогака во время японо-китайской войны 1894–1895 гг. содержали крайне низкую оценку китайских вооружённых сил99. Поэтому вероятнее всего, что и эта газетная кампания возникла вследствие интриг в Пекине. Версия, что «утечка» была организована английской прессой, выдвинутая в советской историографии, не имеет подтверждений100.

В Пекине в это время сохранялось затишье. В официальные переговоры А.П. Кассини вступил только 6 (18) апреля 1896 г., передав князю Цину русские предложения101. Посланник уверял его, что железная дорога окажется выгодна не только России, но и Китаю, стимулируя его экономическое развитие102. Ответ Пекина был разочаровываюшим: китайские сановники объявили, что они опасаются нового дела и возможной потери независимости, поэтому станут строить железную дорогу сами103. Возможно, позиция цзун-ли-ямыня получила огласку в другой китайской газете – «Цзы-линь-сибао», издававшейся в Шанхае, которая обнародовала иной вариант русскокитайского договора. Согласно ему, Китай обязался продолжить свою Маньчжурскую железную дорогу от Шанхайгуаня до Мукдена и Гирина по русскому стандарту. Только в случае невозможности осуществить это Россия получала концессию на самостоятельное строительство магистрали в Маньчжурии и её эксплуатацию в течение 10 лет, после чего Пекин имел право её выкупить. России также предоставлялся в аренду порт Киао-Чао, в случае войны российский флот мог использовать также порты Ляодуна104. Всё это Т. Ниши – К. Сайонджи 5 марта 1896 г. // Там же. Р.134. В конце концов, в Токио решили, что соглашения всё-таки не существовало (К. Сайонджи – С. Аоки (Берлин) 13 марта 1896 г. // Там же. Р.148).

«Полное невежество в военном отношении, крайняя пассивность и трусость начальников, покидающих войска при приближении опасности, отсутствие воинской подготовки и самых элементарных качеств солдата у нижних чинов, одержимых, по примеру начальников, одним желанием – как можно скорее исчезнуть с поля сражения – вот краткая, но истинная характеристика китайских войск» (Извлечения из донесений Генерального штаба полковника Вогака. ХХ. Хирошима 16 (28) марта 1895 г. // Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Продолжение вып. LX. СПб., 1895. С.42).

Ефимов Г.В. Указ. соч. С.35.

А.П. Кассини – в МИД 9 (21) и 20 апреля (2 мая) 1896 г. // АВПРИ. Ф.143. Оп.491.

Д.114. Ч.1. Л.45–46; 63–70; Симанский П.Н. Указ. соч. С.79–81.

Lensen G.A. Op. cit. Vol.II. P.495.

Симанский П.Н. Указ. соч. С.79–81. Дж. Лензен же считал, что А.П. Кассини был вежлив и сам предоставил (!) китайцам 12 дней для подготовки ответа (Lensen G.A. Op.

cit. Vol.II. P.495; Schulman I.J. Op. cit. Р.148).

Мын-Ши-Тан-Ху-Кэ… Л.261–264. Схожие предложения Ли Хунчжан изложил сразу по приезде в Россию.

не соответствовало инструкциям из Петербурга, поэтому упорство цзун-лиямыня вызвало у А.П. Кассини приступ ярости: он жёстко разговаривал с министрами, грубо давил на них, угрожая союзом России с Японией105. Но и такое поведение не возымело действия.

Положительных моментов после первого обмена мнениями было немного: Д.Д. Покотилов отметил, что китайцы не затягивают дело, а идут на предметную дискуссию, что оставляло надежды на положительный исход106.

В Петербурге, поразмыслив над случившимся, решили перенести основную тяжесть переговоров в Россию, воспользовавшись приездом специального посольства во главе с Ли Хунчжаном для участия в коронации Николая II107.

К прибытию китайского посланца С.Ю. Витте тщательно приготовился: на выезде из Суэцкого канала Ли Хунчжана встретил князь Э.Э. Ухтомский, сопровождавший его всю дорогу до Петербурга108. В поездке в Петербург Ли Хунчжана сопровождали два сына, личный секретарь Ю Шимэй, три переводчика, пять секретарей, шесть иностранных советников, приглашённых для поездки из службы морских таможен, в том числе родной брат начальника службы Роберта Харта – Джеймс Х. Харт109.

Поездка в Россию, а затем в Европу имела для Ли Хунчжана колоссальное значение. После подписания Симоносекского мира со слишком тяжёлыми, по мнению Пекина, условиями, сановник попал в немилость. Он утратил расположение императора, был лишён должности генерал-губернатора.

А.П. Кассини даже решил, что карьера Ли Хунчжана на этом закончилась110.

Только успех посольства давал опальному руководителю шанс вернуться к власти. В противном случае его политическая жизнь действительно завершилась бы (вторая неудача подряд).

Визит посланца Пекина сопровождался большим количеством интриг.

В них против Ли Хунчжана оказались задействованы и некоторые российские подданные, находившиеся в Поднебесной. Пока посольство находилось в пути, военный агент в Китае К.И. Вогак в специально составленной для Цзун-ли-ямынь – Ли Хунчжану в Петербург «20 числа 3-ей луны» // СПб филиал Института востоковедения РАН. Архив востоковедов. Р.I. Оп.1. №1. Л.266–267.

Д.Д. Покотилов – С.Ю. Витте 19 апреля (1 мая) 1896 г. // РГИА. Ф.560. Оп.28. Д.18.

Л.86–90.

Назначение Ли Хунчжана главой посольства в Россию стало важным успехом А.П.

Кассини, одержанным после трудных и продолжительных переговоров в начале 1896 г.

(Соловьёв Ю.Я. Указ. соч. С.67; Ефимов Г.В. Указ. соч. С.30).

Из архива С.Ю. Витте. Воспоминания. Т.1. Рассказы в стенографической записи.

СПб., 2003. Кн.1. С.439.

Lensen G.A. Op. cit. Vol.II. P.494.

А.П. Кассини – в МИД 1 (13) сентября 1895 г. // АВПРИ. Ф.143. Оп.491. Д.113.

Л.195–196.

самодержца записке доказывал, что Ли Хунчжану нельзя верить111. Одновременно об этом же писал в Петербург из Пекина П.А. Бадмаев. Он пересказывал явно подсказанное ему решение: следует не добиваться концессии на железную дорогу в Китае, а наоборот, всячески тормозить сооружение магистралей в Срединной империи, а если уж вести переговоры о концессии, то до Нючжуана и далее на Ляодунский полуостров, а не Цурухайтуй–Порт Посьет112. Однако Николай II не дал хода этим инсинуациям, оставив на записке К.И. Вогака холодную резолюцию: «Со многими взглядами, высказанными в этой записке, не согласен».

Ли Хунчжан ехал в Петербург с предложением: Китай сам строит железную дорогу, но на русские деньги, по русским стандартам и под руководством русских специалистов113. Китайский посланец прибыл в Петербург (30) апреля 1896 г. Сразу с вокзала в дворцовой карете Ли Хунчжан был доставлен в гостиницу «Европейская», где закрылся в номере и несколько дней не общался с другими дипломатами, в том числе и с соотечественниками114.

Уже в день приезда С.Ю. Витте приступил к обсуждению с китайцем вопросов, касавшихся строительства русской железной дороги в Маньчжурии115.

Переговоры происходили попеременно в здании Министерства финансов и у Ли Хунчжана. «Это будет скорее и меньше расхода и притом можно задержать наступательные действия Японии. Если Китай будет строить сам, то железная дорога и через 10 лет не будет готова», – убеждал своего собеседника министр финансов. Если же Китай не согласится на русские предложения, то Петербург станет сооружать магистраль до Нерчинска и «ждать удобного случая, но только с этого времени Россия не будет оказывать содействия Китаю»116. В основном Записка К.И. Вогака о посольстве Ли Хунчжана в Россию. Апрель 1896 г. // РГВИА.

Ф.846. Оп.1. Д.141. Л.2–8.

П.А. Бадмаев – П.М. Романову 17 (29) апреля 1896 г. // ГАРФ. Ф.601. Оп.1. Д.530.

Л.4–6. Вероятно, противники Ли Хунчжана использовали П.А. Бадмаева, чтобы вызвать в случае удачи протесты Англии и Японии. Похоже, что, на их взгляд, интерес Китая состоял не в союзном договоре с Россией, а в организации столкновения Петербурга, Лондона и Токио.

Э.Э. Ухтомский – Николаю II 11 (23) марта 1896 г. // РГИА. Ф.1072. Оп.2. Д.6. Л.1.

Кажется, цзун-ли-ямынь несколько смягчил свою позицию по сравнению с той, которую услышал А.П. Кассини.

Н. О’Конор – Р. Солсбери 6 мая 1896 г. // PRO FO. 65/1514. Р.253–255.

Хотя их первая встреча, по свидетельству С.Ю. Витте, носила исключительно церемониальный характер (Из архива С.Ю. Витте. Воспоминания. Т.1. Рассказы в стенографической записи. Кн.1. СПб., 2003. С.440–441).

Ли Хунчжан – в цзун-ли-ямынь «21 числа 3-ей луны 22 года Гуань-сюя» // СПб филиал Института востоковедения РАН. Архив востоковедов. Разряд I. Оп.1. №1.

Л.267–268; Из архива С.Ю. Витте. Воспоминания. Т.1. Рассказы в стенографической записи. Кн.1. СПб., 2003. С.441–442.

С.Ю. Витте повторил позицию, изложенную в Пекине А.П. Кассини и отвергнутую цзун-ли-ямынем117. Ли Хунчжан в ответ воспроизвёл решение его правительства, что дорогу должен строить сам Китай118. Посланец Поднебесной приехал в Петербург также с намерением заключить союзный договор с Россией, С.Ю. Витте же интересовался в первую очередь концессией на железную дорогу. Это во многом определило содержание переговоров: договор отошёл на задний план, а дискуссия вращалась преимущественно вокруг железной дороги в Маньчжурии.

Несмотря на коренное расхождение в подходах, стороны перешли к обсуждению деталей. Ли Хунчжан уступил в ширине колеи (русская), но настоял на названии дороги – «Китайская восточная» (С.Ю. Витте предлагал – «Маньчжурская»), на ограничениях перевозки войск (только транзит). По требованию китайца был также сокращён срок, после которого Пекин имел возможность выкупить железную дорогу – с 80 до 36 лет. Правда, С.Ю. Витте считал эту уступку несущественной: министр финансов полагал, что Поднебесная империя не сможет сделать это и позднее. В вопросе о таможенных платежах был достигнут компромисс. С.Ю. Витте добивался их полной отмены для всех товаров, предназначенных для строительства магистрали (на самом деле речь, конечно же, шла о возможности беспошлинного провоза в Китай любого количества грузов неограниченной номенклатуры). В итоге договорились, что их ставку уменьшат на треть. Это вполне устроило министра финансов: даже такое послабление должно было «облегчить нашим товарам конкуренцию с иностранными товарами, ввозимыми в Китай морским путём»119. Он также завел разговор с Ли Хунчжаном о русской железной дороге к одному из портов Китая, но натолкнулся на жёсткое сопротивление китайца. По свидетельству английского посла в Петербурге Н. О’Конора, министр финансов настаивал на железной дороге до Далянваня с тем, чтобы соорудить там главный терминал Сибирской железной дороги120. Сам С.Ю. Витте утверждал, что его собеседник соглашался на дорогу до Жёлтого моря, но обязательно с узкой, а не широкой русской колеёй, такой же, какая была принята на строительстве трассы Тяньцзин–Шанхайгуань121.

Lensen G.A. Op. cit. Vol.II. P.499.

Пометы С.Ю. Витте на записке М.Г. Зельманова об истории сооружения Сибирской железной дороги // РГИА. Ф.560. Оп.28. Д.249. Л.335.

Всеподданнейший доклад С.Ю. Витте «По поводу заключённого между китайским правительством и Русско-Китайским банком договора на постройку и эксплуатацию железной дороги в Маньчжурии» 28 сентября (10 октября) 1896 г. // Витте С.Ю. Собрание сочинений и документальных материалов. Т.1. Пути сообщения и экономическое развитие России. Кн.2. Ч.1. М., 2004. С.253–254. Однако в этих надеждах министр финансов ошибся.

Н. О’Конор – Р. Солсбери 9 мая 1896 г. // PRO FO. 65/1514. Р.264–276.

С.Ю. Витте – М.Н. Муравьёву 20 августа 1897 г. // РГИА. Ф.560. Оп.29. Д.135. Л.8 об.

Возможно, что не менее важные переговоры в тот момент происходили в другом месте. С членом китайской делегации В.Ю. Гротом, отвечавшем за финансовые вопросы, встретился глава Петербургского Международного коммерческого банка и правая рука Витте А.Ю. Ротштейн (В.Ю. Грота рекомендовал ему А.П. Кассини). Возражения В.Ю. Грота, что дорогу должна стоить китайская, а не русская компания, были преодолены взяткой в 1 млн. франков, после чего он безоговорочно принял русский вариант122.

После переговоров с С.Ю. Витте, 23 апреля (5 мая)123 Ли Хунчжан имел секретную полуторачасовую встречу один на один с Николаем II (переводчиком на ней был старший сын сановника – Ли Цзинфан). На ней, скорее всего, и обсуждались вопросы заключения союзного договора. Царь повторил уже известные аргументы, уверяя его в своих миролюбивых намерениях: у России и так много земли, поэтому нет нужды захватить ещё124. Встреча произвела глубокое впечатление на посланника Пекина125. Из его переписки с цзун-лиямынем складывается впечатление, что после этой беседы в позиции многоопытного китайского сановника наступил перелом и он внутренне склонился принять русские условия.

Пользуясь этим, на следующей встрече с Ли Хунчжаном С.Ю. Витте и А.Б. Лобанов-Ростовский более жёстко поставили вопрос о немедленном заключении соглашения о железной дороге. В русский проект по желанию посланника Пекина внесли добавление: магистраль не может служить предлогом для вторжения в Китай либо нарушения суверенных прав богдыхана.

Ли Хунчжан в принципе принял предложенный ему документ, что вселило оптимизм в А.Б. Лобанова-Ростовского: «если дело выгорит – это будет великое дело»126. Однако оставалось немало неразрешённых противоречий. ГлаСиманский П.Н. Указ. соч. С.81; Романов Б.А. Россия в Маньчжурии… С.107–110.

Но сведения о взятке приводит только Г. Лензен (Lensen G.A. Op. cit. Vol.II. P.498).

Это очень походит на правду, так как после отъезда Ли Хунчжана В.Ю. Грот остался в России и впоследствии принимал активное участие в продвижении проекта КВЖД, а также в организации общества «Монголор» (Романов Б.А. Россия в Маньчжурии… С.117, 598–601).

Н. О’Конор – Р. Солсбери 6 мая 1896 г. // PRO FO. 65/1514. Р.253–255.

Ли Хунчжан – в цзун-ли-ямынь «24 числа 3-ей луны 22 года Гуань-сюя» // СПб филиал Института востоковедения РАН. Архив востоковедов. Разряд I. Оп.1. №1.

Л.268–269; Schulman I.J. Op. cit. Р.154–155.

С Николаем II Ли Хунчжан, по его воспоминаниям, встречался пять или шесть раз, из них только раз или два в официальной обстановке. Другие встречи проходили один на один, за стаканом чая или бокалом вина. Однако их деталей китайский сановник не сообщил (Memoirs of the viceroy Lu Hung Chang. L., 1913. P.200).

Ламздорф В.Н. Указ. соч. С.380. Запись 1 (13) мая 1896 г.; Schulman I.J. Op. cit.

Р.155.

ва посольства сначала намеревался подписать только союзный договор, но С.Ю. Витте и А.Б. Лобанов-Ростовский обусловливали его одновременным заключением соглашения о железной дороге127. Затем стороны упёрлись в другую проблему: Ли Хунчжан – сначала договор, а затем концессия; А.Б. ЛобановРостовский – сначала концессия, затем договор. В очередной телеграмме в Пекин Ли Хунчжан признал, что самому Китаю не построить магистраль и что, по его мнению, вопрос о дороге и союзный договор с Россией неразрывно связаны друг с другом128. Цзун-ли-ямынь настаивал на трёх условиях: взаимопомощь на случай конфликта с Японией, открытие для плавания рек Сунгари и Хучун, Китай вносит 5 млн. таэлей в Русско-Китайский банк (чтобы получить влияние на его деятельность)129. Ли Хунчжан получил эту инструкцию 4 (16 мая), в этот же день он отправил русские проекты на усмотрение цзун-ли-ямыня130. Сам сановник полагал: «Россия теперь желает завести дружбу с нами. В содержании договора нет никаких особенных коварных намерений. Если мы откажемся, то, безусловно, мы раз навсегда потеряем симпатию русских»131. Сговорчивость Ли Хунчжана была подкреплена обещанием С.Ю. Витте поэтапно выплатить лично китайцу 3 млн. руб. Однако Пекин решил внести в договор поправки: 11 (23) мая Ли Хунчжану приказали настаивать на удалении двух последних статей (право России перевозить по будущей железной дороге в Китае неограниченное количество войск и 15-летний срок секретного соглашения), а также распространить действие союза на угрозы со стороны Англии и Франции. Но ещё до получения распоряжения из Китая российская сторона 7 (19) мая заявила Ли Хунчжану, Lensen G.A. Op. cit. Vol.II. P.499–500.

Ли Хунчжан – в цзун-ли-ямынь «27 числа 3-ей луны 22 года Гуань-сюя» // СПб филиал Института востоковедения РАН. Архив востоковедов. Разряд I. Оп.1. №1.

Л.269–270.

Lensen G.A. Op. cit. Vol.II. P.500.

Schulman I.J. Op. cit. Р.156; Lensen G.A. Op. cit. Vol.II. P.501.

Ли Хунчжан – в цзун-ли-ямынь «2 числа 4-ой луны 22 года Гуань-сюя» (по-видимому, 14 (26) мая) // СПб филиал Института востоковедения РАН. Архив востоковедов. Разряд I. Оп.1. №1. Л.271. То, что Ли Хунчжан пошёл на заключение соглашения совсем не из-за давления С.Ю. Витте, подтверждает его поведение. Так, встречаясь с британским послом в Петербурге Н. О’Конором, китаец говорил с ним о чём угодно, только не о своих встречах в России. Если же он испытывал бы необходимость освободиться от давления, то, без сомнения, прибёг бы к испытанному средству – огласил содержание переговоров с С.Ю. Витте, тем более, что соглашение ещё не было подписано (Н. О’Конор – Р.А. Солсбери 9 мая 1896 г. // PRO FO. 65/1514. Р.264–276).

Подробнее об этом – Романов Б.А. Россия в Маньчжурии… С.115–117. Конечно, надо иметь в виду, что не взятки определяли сам факт заключения договора и его содержание, а необходимость Китая в союзнике.

что изменения в тексте допущены не будут. 14 (26) мая в Пекине получили телеграмму от своего представителя, что если русский проект не принять целиком, то переговоры прерываются. На следующий день цзун-ли-ямынь, обсудив ситуацию, сдался, сняв всякие возражения133. Получив 18 (30) мая согласие Пекина, 22 мая (3 июня) Ли Хунчжан подписал в Москве текст русскокитайского секретного договора134.

Оборонительный союз двух империй против Японии включал в себя разрешение на строительство русской железной дороги по территории Маньчжурии до Владивостока с правом её выкупа Пекином135. 1 (13) июня Ли Хунчжан отбыл из России в Германию. Тем не менее, после его отъезда цзун-ли-ямынь выразил недовольство, что глава посольства согласился на русский размер колеи и попытался вернуться к европейскому, более узкому стандарту, но неудачно136. Во время пребывания на Британских островах посланец Пекина, верный принципу поиска противовеса растущему русскому влиянию, зазывал английских предпринимателей в Китай137. Сановник, находясь в Англии, также получил выговор за уступку России земель с могилами императорских предков, рядом с которыми должна была пройти магистраль138. В Пекине его встретили весьма сдержанно, а за самовольную остановку на отдых в одном из императорских парков по пути к богдыхану даже подвергли штрафу139. Разумеется, за этим стояло определённое недовольство результатами его поездки.

Однако ещё требовалось добиться ратификации соглашения богдыханом.

Для достижения успеха А.П. Кассини обратился за помощью к императрице.

Демонстрируя серьёзность намерений, русский посланник пригрозил отъездом, если договор не будет подтверждён. Напуганная Цыси просто заставила Schulman I.J. Op. cit. Р.160–163; Lensen G.A. Op. cit. Vol.II. P.502.

Ряд обстоятельств подготовки и подписания договора изложены в мемуарах Витте (Из архива С.Ю. Витте. Воспоминания. Т.1. Рассказы в стенографической записи.

СПб., 2003. Кн.1. С.438–449).

Союзный русско-китайский договор 22 мая 1896 г. // Сборник договоров России с другими государствами 1856–1917. М., 1952. С.292–294.

Lensen G.A. Op. cit. Vol.II. P.504–505.

Ход Ли Хунчжана имел не самые благоприятные последствия. Одним из соблазнившихся его приглашением оказался некий Морган, который зимой 1896 г. появился в Шанхае и потребовал предоставить ему концессию на разработку руд во всём Китае.

После того, как он получил от цзун-ли-ямыня отказ, делец устроил резкое объяснение с Ли Хунчжаном (Д.Д. Покотилов – А.И. Путилову 19 марта [1897 г.] // РГИА. Ф.560.

Оп.28. Д.774. Л.14). Всё-таки осенью 1897 г. представители Моргана попытались организовать изыскание золота в Маньчжурии – вот куда был адресован призыв китайца.

СПб филиал Института востоковедения РАН. Архив востоковедов. Разряд I. Оп.1.

№1. Л.258–259.

Ефимов Г.В. Внешняя политика Китая 1894–1899 гг. М., 1958. С.195.

императора против его воли ратифицировать документ. Добившись желаемого, А.П. Кассини покинул Пекин 18 (30) сентября 1896 г. Русско-китайский союзный договор был секретным, однако он быстро получил огласку. Этому способствовала китайская сторона. Так, вскоре Ли Хунчжан во время беседы с французским посланником в Пекине О. Жераром отлучился из комнаты, «забыв» на столе свою записную книжку, в которой почему-то содержался текст тайного соглашения с Россией. Российская сторона, несмотря на то, что действовала с французами в Китае рука об руку, тем не менее, не сообщила партнёрам содержания документа141. 28 октября 1896 г. в китайской газете «North China Daily News»142 был ещё раз опубликован текст договора из введения, 12 статей и заключения, якобы подписанного в Пекине А.П. Кассини с китайским правительством. Эта публикация во многом повторила мартовскую статью. Документ извещал о заключении русско-китайского оборонительного союза для охраны территориальной цельности Китая и российских дальневосточных земель. За это России предоставлялось право провести часть Сибирской дороги по территории Поднебесной империи и иметь её охрану, передавался в аренду на 15 лет порт Киао-Чао, в случае войны разрешалось использование Порт-Артура и Далянваня. Китай также обязался перевести свою армию на европейский манер и привлечь для этого русских офицеров. Кроме чисто стратегических соображений, в конвенции нашли отражение экономические планы С.Ю. Витте. Якобы министр финансов желал заполучить концессии на строительство железных дорог Шанхайгуань–Мукден–Гирин и Шанхайгуань–ПортАртур по русским стандартам, а также участие в разработке горных богатств в Гиринской и Хэйлунцзянской провинций, то есть добиться экономического доминирования России в Южной Маньчжурии143.

Статья в китайской газете обратила на себя внимание советских историков. Б.А. Романов считал «конвенцию Кассини» подлинным документом, скорее всего – черновиком реальных планов России, который каким-то образом был выкраден из русского дипломатического представительства в Пекине144.

North China Daily News. 1896, October 28.

Соловьёв Ю.Я. Указ. соч. С.59. Рассказ Ю.Я. Соловьёва подтверждается донесением О. Жерара в Париж 28 марта 1897 г. (Ефимов Г.В. Внешняя политика Китая 1894–1899 гг. С.196).

У Б.А. Романова – “North China Herald” за 30 октября (Романов Б.А. Россия в Маньчжурии… С.135).

Её содержание изложено Б.А. Романовым (Романов Б.А. Россия в Маньчжурии… С.135–137). Он использовал издание: Mc Murray J. Treaties and Agreements with and concerning China, 1894–1919. N.Y., 1921. Vol.1. P.79–81.

Романов Б.А. Россия в Маньчжурии… С.135; он же. Очерки дипломатической истории… С.44–45; Ротштейн Ф.А. История международных отношений в конце ХIХ века.

М., 1960. С.316–317.

Ф.А. Ротштейн, установив «почти полное совпадение» опубликованного договора и действительно заключённых конвенций, решил, что это «подтверждает его подлинность»145. Специально исследовавший русско-китайские переговоры 1895–1896 гг. Г.В. Ефимов, несмотря на категорическое заявление о том, что текст, опубликованный в «North China Daily News» являлся английской фальшивкой146, тем не менее, признал, что основное содержание русскокитайского договора 1896 г. о КВЖД нашло в ней (фальшивке!) правдивое отражение147. Почему в Китае появилась вторая публикация, подробно, хотя и не вполне точно, излагавшая содержание русско-китайского договора? Конечно, для того, чтобы снова обратить внимание на намерения Петербурга, это могло быть связано со стремлением С.Ю. Витте получить ещё и концессию на железную дорогу до незамерзающего порта на Жёлтом море. На сей раз она имела относительный успех: японский посланник в Пекине С. Учида сообщил в Токио, что по его мнению, газетная публикация содержит абсолютно правдивую информацию148.

Текст русско-китайского секретного договора 1896 г. долгое время оставался недоступным для исследователей. Первым, кто добыл его и целиком перепечатал в своей книге, был П.Н. Симанский. Он процитировал документ из письма Министерства иностранных дел П.М. Лессару 25 февраля 1902 г., в котором дипломата знакомили с содержанием соглашения149. Однако труд П.Н. Симанского также был секретным, распубликованным в количестве всего семи экземпляров. Российская печать после русско-японской войны писала о договоре, ссылаясь на иностранную прессу, в целом точно излагая его содержание150. Больше «повезло» «конвенции Кассини»: её текст приведён в книгеРотштейн Ф.А. Указ. соч. С.316–317. Академик сослался на перепечатку «конвенции Кассини» в кн.: Drage G. Russian Affairs. London, 1904. P.663–666 с отсылкой к газете “North China Daily Herald”.

Англичане добыли проект русско-китайского договора весной 1896 г., ещё до подписания документа. Посол в Петербурге Н. О’Конор получил в начале мая его копию из Пекина и признался, что в России ему не удалось найти никакой информации о соглашении (Н. О’Конор – Р.А. Солсбери 6 мая 1896 г. // PRO FO. 65/1514.

Р.250–251).

Ефимов Г.В. История русско-китайского договора 1896 г. // Советское китаеведение.

1958. №2. С.35.

С. Учида – Ш. Окума 5 ноября 1896 г. // Diplomatic Record Ofce, Ministry of Foreign Affairs of Japan. 1.9.2.5–1. Р.223.

Симанский П.Н. Указ. соч. С.82.

Так поступил, например, Г.Н. Трубецкой в статье «Россия как великая держава»

(Великая Россия. Сборник статей по военным и общественным вопросам. Кн.1. М., 1911). Он пересказал точное содержание секретного договора, ссылаясь на публикацию в “Daily Telegraph” 15 февраля 1910 г. (С.47–48).

Лян Цичао, переведённой с китайского на русский язык в 1905 г., а также в ряде английских изданий.

Детективная судьба ожидала экземпляр соглашения, принадлежавший китайской стороне. В 1900 г. после того, как русские войска вместе с союзниками вошли в Пекин для подавления восстания боксёров, солдаты обнаружили документ в одном из императорских дворцов (императрица Цыси хранила его в особом ларце в своей спальне). Он попал в руки генерала А.М. Стесселя, был вывезен в Россию, но через несколько лет по настоянию В.Н. Ламздорфа возвращён Китаю152.

Конечно, соглашение с Россией приниципиально отличалось от неравных договоров, который Китай вынужденно подписал с рядом западных держав в середине ХIХ века, в ходе опиумных войн. Оно оформило первый союз Поднебесной империи с европейской державой в его истории. Однако договор нельзя назвать прочным, так как он базировался на совершенно разных интересах. Если Китай искал себе союзника в противостоянии Японии, то Россия хотела бы получить от Пекина ряд уступок, облегчавших ей доступ в Поднебесную, особенно – концессию на железную дорогу в Маньчжурии.

Министр финансов С.Ю. Витте намеревался сделать её частью Великого Сибирского пути с выходом к незамерзающему порту, полагая, что такая трасса станет важнейшей транспортной магистралью, соединяющей Европу и Азию.

С.Ю. Витте не скрывал, что в его планах середины 1890-х гг. экономическое доминирование в Северном Китае было только первым этапом, целью же являлось господство России на всём Дальнем Востоке и в Центральной Азии. Эта грандиозная задача совершенно не учитывала относительно слабые возможности российской экономики. Не удивительно, что не прошло и двух лет, как более прямолинейные коллеги С.Ю. Витте, в первую очередь министр иностранных дел М.Н. Муравьёв, перешли к силовым действиям и в декабре 1897 г. настояли на захвате Порт-Артура. Хотя в конце 1890-х гг.

все военные планы России на Дальнем Востоке строились вокруг возможной войны с Японией, о существовании союзного соглашения с Китаем офицеры не знали. То есть, программы возможных боевых операций совершенно не учитывали участие в них китайской армии153. В начале 1900 г. А.Н. Куропаткин отказался участвовать в реорганизации китайской армии. По его мнению, Лян Цичао. Указ. соч. С.196–202.

Весной 1902 г. китайское правительство призналось посланнику П.М. Лессару, что у него нет подлинного текста русско-китайского договора 1896 г. (В.Н. Ламздорф – С.Ю. Витте 13 апреля 1902 г. // РГИА. Ф.560. Оп.28. Д.52. Л.314).

Флуг В.Е. Воспоминания. Ч.1. С 1896 по 15 апреля 1898 г. // ГАРФ. Ф.6683. Оп.1.

Д.1в. Л.113.

с которым согласился и Николай II, «целью наших действий в Китае должно быть не создание обученного войска, а возможное уничтожение или ослабление существующего»154. Военный министр уже тогда рассматривал Китай не как союзника, а как вероятного противника в случае осложнений, например, в районе черноморских проливов155. Боксёрское восстание 1900 г., поход русских войск на Пекин и оккупация всей Маньчжурии развеяли все сомнения руководства Поднебесной, с кем они имеют дело, и фактически поставили крест на союзном договоре. Несмотря на то, что формально он продолжал действовать до 1911 г., во время русско-японской войны Китай придерживался нейтралитета.

В российской историографии Китай рубежа ХIХ–ХХ вв. чаще всего предстаёт как жертва «империалистической» агрессии, как субъект политики ряда великих держав. Между тем, история заключения русско-китайского соглашения 1896 г. показывает, что и сам Пекин небезуспешно пользовался разницей в интересах «империалистов», по возможности сталкивая их лбами, и по собственной инициативе шёл на сближение с отдельными странами. Применительно к России даже сейчас трудно однозначно ответить на вопрос, кто кем манипулировал и кто кого переиграл в этих сложных комбинациях.

Подготовка и заключение русско-китайского союзного договора 1896 г.

выявило также весьма важное для российской власти явление. Уже на первых стадиях этого процесса было очевидно, что политические решения принимаются не одним центром и не с единой точки зрения, а представляют собой несогласованные, а иногда и противоречащие друг другу действия, исходившие одновременно от нескольких ведомств. Отсутствие единства явилось важнейшим симптомом системного кризиса самодержавия, который в дальнейшем лишь набирал силу и в конечном счёте привел к краху дальневосточной политики имперской России.

Всеподданнейшая записка А.Н. Куропаткина о военных инструкторах в Китае февраля 1900 г. // РГИА. Ф.560. Оп.28. Д.3. Л.15–16.

Куропаткин А.Н. Задачи русской армии в ХХ веке // ГАРФ. Ф.601. Оп.1. Д.445. Л.51.

Глава 5. Корейская политика России 5.1. Историография До 1917 г. на тему русско-корейских отношений, если не брать во внимание несколько популярных брошюр, было подготовлено лишь одно исследование, основанное на архивных документах, – это труд П.Н. Симанского, одна из частей которого имела характерный подзаголовок «Борьба России с Японией в Корее»1. Он впервые подробно описал русско-корейские отношения рубежа веков, представив русскую политику в королевстве как миролюбивую по сравнению с японской. П.Н. Симанский стал первым автором, кто отметил значительное расхождение в планах Петербурга и деятельности российских представителей на полуострове, особенно после 1897 г. В общем, военный историк рассматривал Корею как поприще борьбы исключительно двух стран и сетовал на то, что российское руководство фактически само уступило эту страну Японии.

В советской историографии число работ, посвящённых русско-корейским отношениям и политике Петербурга в королевстве, было невелико. В 1957 г.

увидела свет большая статья В.П. Нихамина2, основанная на его кандидатской диссертации, защищённой в 1948 г. Несмотря на то, что она освещает лишь небольшой период русской политики в Корее, а именно 1895–1896 гг. (попытка японского переворота, бегство короля в русскую миссию, заключение русскояпонских соглашений по Корее), работа, тем не менее, имеет важное значение благодаря обстоятельности автора и обоснованности его позиции. Он подчеркнул сдержанность российской политики в королевстве, заметил разницу в позициях Петербурга и его представителей в Корее. Для России В.П. Нихамин в общем оценивает это время как период упущенных возможностей.

Симанский П.Н. События на Дальнем Востоке, предшествовавшие русско-японской войне (1891–1903 гг.). Ч.I. Борьба России с Японией в Корее. СПб., 1910.

Нихамин В.П. Дипломатия русского царизма в Корее после японо–китайской войны (1895–1896 гг.). По документам Архива внешней политики России // История международных отношений, история зарубежных стран. М., 1957. С.137–172.

В 1979 г. Б.Д. Пак издал первое и пока единственное в отечественной историографии исследование, посвященное русско-корейским отношениям за всю их историю (до 1917 года). В 2004 г. появилось второе издание этой книги, значительно дополненное3. На основании большого документального материала Б.Д. Пак показал политику Петербурга в отношении королевства как противоречивую, но никогда не агрессивную, не нацеленную на поглощение слабого соседа. Лейтмотивом действий России на Корейском полуострове являлось «сохранение независимости, территориальной неприкосновенности»

Кореи (С.418). Причины такого альтруизма крылись, по мнению Б.Д. Пака, в опасениях за целостность собственных рубежей: «Не допустить, чтобы агрессивные государства превратили Корею в плацдарм для враждебных действий против русских дальневосточных владений» (С.418). Конечно, такие опасения имели место, но не только они руководили действиями Петербурга. Тем не менее, как полагает автор, в конце ХIХ века российские правящие круги «не строили планы присоединения Кореи к России, а стремились лишь к упрочению там русского политического влияния и одновременно готовы были пойти на компромисс с Японией по корейскому вопросу» (С.276). Важной гранью в действиях России стал 1898 г., когда империя «начинает идти на уступки Японии в Корее» (С.416). Годы с 1898 по 1905 Б.Д. Пак выделил как время сильных русско-японских противоречий по Корее и время «попытки экономического наступления на Корейском полуострове» России (С.417). Однако никаких фактических подтверждений такому «наступлению» в 1898 г. или позднее автор не привёл (нельзя же в качестве такового рассматривать концессию Бринера). Всю «экономическую» часть Б.Д. Пак свёл к обсуждению вопроса о приобретении железнодорожных концессий на полуострове, признанного в 1898 (!) г. С.Ю. Витте несвоевременным (С.308). Историк совершенно справедливо расценил позицию министра финансов как желание уступить Японии в Корее после захвата Порт-Артура. Соискателями же концессий в Корее были в основном предприимчивые аферисты, люди с сомнительной репутацией, прежде всего, для того, чтобы выгодно перепродать их. Никакого реального экономического интереса России к Корее в то время не наблюдалось.

В целом книга, основанная на первосортном фактическом материале, написанная знатоком проблемы, строится на отрицании колониальных даже не планов, а мечтаний, амбиций в отношении Кореи. Выводы Б.Д. Пака из весьма неоднозначного и противоречивого курса России в Корее очень просты и сводятся к констатации того, что Петербург никогда не вёл себя агрессивно, стремясь развивать с соседкой взаимовыгодные контакты и добрососедские отношения, защищая её по мере возможностей от японцев. Такое «спрямление» русской политики, представление её исключительно как точку зрения Петербурга, отсечеПак Б.Д. Россия и Корея. Издание второе, дополненное. М., 2004.

ние всех её поворотов и изгибов, противоречит реальному содержанию книги.

Автор неоднократно признаёт желание у правящих кругов России «установления в будущем своего безраздельного (! – И.Л.) политического влияния на Корейском полуострове (С.307 и др.). Это невозможно истолковать иначе, как желание видеть Корею своей колонией или, как минимум, установить режим протектората над ней. Утверждение такой «миролюбивости» России – отражение установок, данных ещё для «позднесоветской» историографии и отчасти сохраняющихся до настоящего времени, когда Российскую империю изображали не как одну из великих держав, также стремившуюся захватывать колонии, а как миролюбивую страну, окружённую враждебными соседями, близкими и дальними.

В 1990-е гг. в России исследование истории Кореи и русско-корейских отношений заметно оживилось. Отчасти это можно связать с исчезновением большинства «запретных тем» и с открытием ряда малодоступных до того архивов, отчасти – с активностью граждан Республики Корея, учившихся в аспирантуре в России. Одной из первых таких работ была кандидатская диссертация Пак Ро Бёга «История корейско-российских отношений (торгово-экономические аспекты). 1884–1903 гг.», защищённая в 1993 г.4 Построенное преимущественно на архиве российского Министерства финансов, исследование основное внимание уделяет экономическим связям королевства. Это необычный подход к русско-корейским отношениям, так как объём товарообмена двух стран был весьма невелик: на долю России приходилось не более 1% внешнеторгового оборота Кореи. Кроме того, Петербург не рассматривал соседнее королевство как перспективного торгового партнёра. Разумеется, что весь интерес, проявляемый к корейским концессиям или займу был связан не с экономическими, а с политическими соображениями. В связи с этим концепция автора выглядит протииворечивой. Он, в частности, утверждает, что Россия до 1898 г. придерживалась пассивной и выжидательной политики5. Одновременно Пак Ро Бёг пишет об активных действиях С.Ю. Витте в королевстве с 1896 г., связывая это с интересами строительства КВЖД и поиском незамерзающего порта6.

Истории корейской политики России до войны с Японией посвящено первые три главы (С.20–147) монографии Пак Чон Хё7. Несмотря на то, что автор неплохо осведомлён о литературе проблемы на русском, корейском, японском и английском языках, его текст представляет собой по большей части пересказ трёхтомника П.Н. Симанского.

Пак Ро Бёг. История корейско-российских отношений (торгово-экономические аспекты). 1884–1903 гг. Автореферат диссертации … кандидата исторических наук.

М., 1993.

Там же. С.15.

Там же. С.12, 17.

Пак Чон Хё. Русско-японская война 1904–1905 гг. и Корея. М., 1997.

В выгодную сторону от предыдущей отличается книга другого южнокорейского историка – Чой Доккю8. Автор избрал предметом своего исследования действия в Корее двух российских ведомств: финансов и морского. Так как их позиции сильно отличались, то книга объединяет два самостоятельных очерка.

Чой Доккю уверен, что Корея являлась одной из целей, а не средством, в политике С.Ю. Витте. Он доказывает это планами железнодорожного строительства в королевстве (С.24–25), историей учреждения Русско-Корейского банка (впервые в историографии) (С.32–41, 48–67) как кредитного института, который сосредоточил бы в своих руках все денежные операции королевства. Однако автор, как мне кажется, не понял мотивов политики Петербурга в Корее, в том числе и С.Ю. Витте. Чой Доккю усмотрел в смене финансовых методов силовыми («так называемое мирное экономическое проникновение в Корею неизбежно повлекло за собой операции по его военному обеспечению» – С.141) универсальный алгоритм всей российской дальневосточной политики. В общем, это справедливо, но как раз не в отношении королевства. Автор исходит из того, что политика С.Ю. Витте в Маньчжурии и Корее развивалась по одному сценарию, и что на полуостров также распространялось «мирное экономическое проникновение» (С.141). Однако это был лишь небольшой эпизод в действиях министра, захвативший вторую половину 1897 – начало 1898 гг. и связанный с трудностями приобретения незамерзающей гавани в Китае. Как только Россия получила Порт-Артур и Далянвань, корейская политика претерпела радикальное изменение. Наоборот, отношение Морского министерства к королевству за десятилетие перед русско-японской войной совершенно не менялось и сводилось к желанию получить на корейском побережье незамерзающий порт. Правда, справедливо другое заключение Чой Доккю – о глубокой противоречивости корейской политики России (С.144).

В 1998 г. увидела свет небольшая (всего 80 страниц) книга профессионального дипломата Ю.Н. Розалиева, посвящённая истории русско-корейских отношений9. Несмотря на то, что она представляет очерк, написанный для широкого круга читателей, автор весьма хорошо осведомлён в предмете и явно использовал обширные документальные материалы. К сожалению, концепция очерка носит скорее политический характер и призвана не исследовать вопрос, а оправдать российскую политику в королевстве, в том числе и на рубеже ХIХ–ХХ веков как лишённую всяких захватнических помыслов.

В 2004 г. издательство «Восточная литература» напечатало книгу Ю.Е. Пискуловой «Русско-корейские отношения в середине ХIХ – начале ХХ в.»10.

Чой Доккю. Россия в Корее: 1893–1905 гг. (Политика Министерства финансов и Морского министерства). СПб., 1996.

Розалиев Ю.Н. Из истории русско-корейских отношений. М., 1998.

Пискулова Ю.Е. Русско-корейские отношения в середине ХIХ – начале ХХ в. М., 2004.

Из 152 страниц издания авторский текст занимает 96 страниц и он при ближайшем рассмотрении сильно напоминает книгу Ю.Н. Розалиева, начиная с общего подхода и заканчивая фактическим материалом, вплоть до мелочей, иногда не всегда точных (например, о вложении Ю.И. Бринером в лесную концессию 150 тыс. золотых рублей – у него никогда не было таких свободных денег (Розалиев – С.34; Пискулова – С.49) и т.п. Автор скромно умолчала об источнике своих знаний, впрочем, в список литературы книга Ю.Н. Розалиева всё-таки попала.

В 1997–2004 гг. Б.Б. Пак опубликовала масштабное исследование, посвящённое русско-корейским отношениям с 1880-х гг. по 1897 г.11 Это на сегодняшний день наиболее хорошо документированное и подробное исследование русско-корейских отношений конца ХIХ века. Оно выполнено в основном на архивных материалах, преимущественно АВПРИ и РГИА. Однако в детальности и строгих рамках есть не только положительные моменты. Автор исследует корейскую политику Петербурга как самостоятельное направление, не увязывая её с политикой в регионе. Такой подход гарантирует значительные исследовательские трудности, так как действия России на Корейском полуострове не были самоцелью и практически всегда играли подчинённую роль в отношении других, более существенных проблем (отношения с Китаем или Японией, незамерзающий порт, Маньчжурия и др.). Б.Б. Пак также рассматривает корейскую политику России как курс Министерства иностранных дел, игнорируя тот факт, что со второй половины 1890-х гг. сильное, а нередко и доминирующее влияние на дальневосточные дела оказывал министр финансов С.Ю. Витте, чьи взгляды часто расходились с представлениями внешнеполитического ведомства12. А были ещё моряки, Военное министерство со своими специфическими интересами. Это предопределило некоторую противоречивость исследования и нерешённость ряда проблем. В частности, автор рассматривает русскую политику 1895–1904 гг. в королевстве как единую13. Она, как и Б.Д. Пак, сводит её к одной формуле – сохранение status quo, не замечая многих колебаний такой линии (да и по сути это будет не вполне точно). Однако в отличие от Б.Д. Пака, Б.Б. Пак подмечает разницу во взглядах и действиях российских дипломатов в Корее и их петербургского руководства. Но, к сожалению, она нивелирует её, сводя проблему лишь к степени активности (дипломаты на местах энергичнее противодействовали японцам)14.

Б.Б. Пак также неточно оценивает действия российской дипломатии в Пак Б.Б. Российская дипломатия и Корея. Книга первая. М., 1998; Книга вторая.

1888–1897. М., 2004.

Пак Б.Б. Российская дипломатия и Корея. Книга вторая. 1888–1897. М., 2004. С. и далее.

Там же. С.222.

Там же. С.226.

1894–1895 гг. как стремление добиться признания Японией независимости Кореи15. Дело в том, что независимость Кореи составляла цель японской, а не российской политики и рассматривалась в Токио как отрыв Сеула от Пекина и как первый шаг для установления своего господства в королевстве. Неясно также, как сочетать такое стремление и справедливо отмеченное желание российской дипломатии сохранять на Крайнем Востоке status quo. Ведь независимость Кореи объективно означала ослабление Китая, что само по себе было весьма нежелательно для России, не готовой к грядущему, как тогда казалось, разделу Срединной империи. Это также означало неизбежное усиление японского влияния на полуострове, что вынуждало Петербург к ответным действиям (России не хотелось увидеть Японию своей соседкой на континенте).

В целом же добротно выполненное исследование Б.Б. Пак, как и монография Б.Д. Пака, оставляет ряд вопросов, связанных как с увязкой линии России относительно Кореи с общим курсом на Дальнем Востоке, так и с многочисленными несостыковками в политике империи.

В англоязычной историографии в изучении российской политики в Корее выделяется книга Дж. Лензена16. Он рассматривает курс Петербурга как противостоящий Японии и нацеленный на сохранение независимости Кореи.

Дж. Лензен – один из немногих историков, кто не преувеличивал агрессивность России на полуострове. Он также подметил разницу между российскими дипломатами в Корее (К.И. Вебер, А.Н. Шпейер) и позицией Министерства иностранных дел. Автор много внимания удалил внутрикорейским событиям и политике короля, полагая, что они серьёзно влияли на действия России в королевстве.

Наконец, он связал уход России большей частью с изменением позиции Сеула, чем пересмотром в Петербурге своих целей на Крайнем Востоке.

5.2. Возникновение русско-корейских отношений и позиция России относительно Кореи Российская политика на Дальнем Востоке конца ХIХ – начала ХХ была полна противоречий, но даже на этом фоне действия Петербурга в Корее выглядят особенно неопределёнными и непоследовательными.

С 1870-х гг. Корея оказалась объектом экспансии сначала Японии, а затем и западных держав, стремившихся к открытию корейских портов для иностранцев. С 1876 г. она заключила ряд неравноправных торговых договоров с Германией, Англией, США. Правда, Сеулу они были нужны едва ли не больше, так как формально Корея находилась в вассальной зависимости от Китая, подписание же подобных соглашений делало её правомочным субъектом междуТам же. С.224.

Lensen G.A. Balance of Intrigue: International Rivalry in Korea & Manchuria, 1884–1899.

Tallahassee: University Presses of Florida, 1982. Vol.I–II.

народного права. В 1882 г. российский посланник в Пекине Е.К. Бюцов выступил с инициативой заключения такого же договора о торговле между Сеулом и Петербургом17. Одновременно со схожей идеей к российским представителям в Японии обращался один из корейских реформаторов Ким Оккюн18. За появление Петербурга на Корейском полуострове выступал Пекин, видя в России противовес японским агрессивным стремлениям19. Однако Россия не намеревалась отказываться от сдержанного и выжидательного образа действий, опасаясь обострения отношений как с Китаем, так и с Японией20. В итоге июня (7 июля) 1884 г. между двумя странами было заключено соглашение о дружбе и торговле. Александр III, не слишком искушённый в международной политике, решительно поддержал усиление русской активности и влияния в Корее, противореча курсу МИДа21. Конкретных соображений, зачем это надо, царь, кажется, не имел. Напротив, внешнеполитическое ведомство сохраняло осторожность: в инструкциям русским дипломатам предписывалось «избегать всякого объяснения по вопросу о вассальных отношениях Кореи с Китаем»22.

То есть, активизация российской политики на полуострове проводилась не в ущерб отношениям с Пекином. Тем не менее, у Петербурга имелось немало причин для того, чтобы увеличить своё влияние в королевстве: договор давал России равные права с другими державами, это казалось важным, так как Корея примыкала к российским дальневосточным владениям, уже одно это обстоятельство заставляло интересоваться происходившими там событиями.

В корейские дела Россию стремился втянуть также и сам Сеул. Его позиция была типичной для ряда стран, находившихся на грани колониальной зависимости, под угрозой полной потери государственного суверенитета (например, Абиссиния, Персия, да и сам Китай). Для сохранения своего положения королю23 не оставалось иного выхода, как играть на противоречиях Пак Б.Д. Указ. соч. С.117.

Там же. С.140–142.

Письма Е.К. Бюцова Р.Р. Розену, 1882 г. // РГИА. Ф.1038. Оп.1. Д.110.

Там же. С.125.

Пометы Александра III на донесении А.Н. Шпейера Н.К. Гирсу 10 (22) января 1885 г.

// АВПРИ. Ф.161. V–Аз. Оп.181. 1885 г. Д.45. Л.63–68; Пак Б.Д. Указ. соч. С.150..

Инструкция, данная русским посланником в Пекине С.И. Поповым поверенному в делах в Корее К.И. Веберу 24 марта 1884 г. // АВПРИ. Ф.191. Оп.768. Д.6. Л.1–4; Пак Б.Д. Указ. соч. С.128–129.

Король Ли Хи Сючан Тхе-ханде, или коджон (род. в 1852 г.) вступил на престол в 1864 г. Его супругой в 1866 г. стала представительница одного из влиятельных и знатных кланов Мин (убитая в 1895 г.). Совершеннолетие монарха настало в 1872 г. Настоящим правителем он стал в 1895 г., когда Корея получила независимость от Китая (один из результатов японо-китайской войны 1894–1895 гг.). Пережив несколько попыток свержения с трона, он правил до 1907 г., когда ему всё-таки пришлось передать коНе отстать от держав…»

потенциальных захватчиков. Корея служила объектом давних вожделений Японии, поэтому она искала себе защиту у западных держав, а особенно – у России, которая никогда не демонстрировала агрессивных намерений в отношении Сеула. Центральная власть в королевстве была слабой. Влиятельная прояпонская оппозиция во главе с Ким Оккюном, нацеленная на проведение реформ, 4 декабря 1884 г. предприняла неудачную попытку государственного переворота. Консерваторы же, ядро которых составлял клан родственников королевы Мин, придерживались прорусской ориентации. Не удивительно, что подавив выступление оппозиции, король с конца 1884 г.

неоднократно обращался в Петербург, прося принять Корею под российский протекторат и обещая предоставить за это незамерзающий порт, в котором так нуждалась тихоокеанская эскадра24. Российские дипломаты в Сеуле А.Н. Шпейер25, а с 6 октября 1885 г. – К.И. Вебер, давали уклончивые ответы, на словах не отказывая монарху в поддержке. Несмотря на то, что идея протектората нравилась Александру III26, Петербург не решался на его установление, опасаясь протестов других держав, а особенно – Китая. Да и военной силы на Дальнем Востоке у России имелось слишком мало, чтобы осуществить подобную меру27. Тем не менее, Н.К. Гирс поручил К.И. Веберу заявить в Сеуле, что Россия окажет содействие Корее в противостоянии японскому давлению и хотела бы увеличить своё влияние в королевстве.

«На первых порах» Россия была готова стоять «по крайней мере, на равной с другими державами ноге» в королевстве. Но конечная цель, по мнению Петербурга, состояла «в упрочении в стране этой нашего преобладающего влияния». Российское руководство интересовало прежде всего то, что Корея обладала «портами, имеющими преимущество перед Владивостоком», а также то, что королевство являлось важным поставщиком продовольствия в Южно-Уссурийский край28. В Петербурге подумывали о том, что хорошо бы было направить в Корею военных инструкторов для создания армии, рону сыну. Скончался экс-монарх 22 января 1919 г. в своём дворце в Сеуле (Феодосий, архимандрит. Русская духовная миссия в Корее. Харбин, 1926. С.33, прим.).

Пак Б.Д. Указ. соч. С.145–147. До середины 1890-х гг. русская тихоокеанская эскадра укрывалась на зиму в японских портах.

А.Н. Шпейер служил секретарём российской миссии в Токио, 16 (28) декабря 1884 г.

он прибыл с неофициальной миссией в Сеул (Пак Б.Д. Указ. соч. С.147).

Там же. С.150.

Записка М. Жданова о политике России в Корее в 1884–1895 гг. 20 февраля 1896 г. // АВПРИ. Ф.340. Оп.584. Д.89. Л.117–118; Черевко К.Е. Россия и государства Дальнего Востока в 80–90-х годах ХIХ в. // История внешней политики России. Вторая половина ХIХ века. М., 1997. С.170.

Инструкция Н.К. Гирса К.И. Веберу 25 апреля (7 мая) 1885 г. // АВПРИ. Ф.150.

Оп.493. Д.49. Л.5–30.

исполнив просьбы коджона, а также приобрести порт Лазарев. Выражаясь современным языком, тогдашнее петербургское руководство рассматривало королевство как сферу преимущественного влияния России, не имея выраженных захватнических намерений.

Активность России в Корее встревожила Китай, поэтому МИД решил успокоить Пекин и пошёл на компромисс: в 1886 г. в Тяньцзине чжилийский вице-король Ли Хунчжан и поверенный в делах в Пекине Н.Ф. Лодыженский устно договорились (письменное соглашение было невозможно для китайца, он объяснял это тем, что в Пекине не одобрят подобного документа) о том, что и Россия, и Китай воздержатся от каких-либо посягательств на Корею и станут охранять её прежний статус29. Петербург также отказался от приобретения порта Лазарева30, поэтому Особое совещание 12 декабря 1886 г. остановилось на Владивостоке как главной гавани России на Тихом океане.

Тяньцзинская договоренность определила на несколько лет политику России в Корее. Добившись усиления своего влияния, Петербург предпочитал далее выступать за сохранение на полуострове status quo: в экономическом смысле королевство не представляло интереса, так как не могло являться рынком сбыта российских товаров31, а для разработки минеральных богатств требовались значительные вложения. Участники Особого совещания 26 апреля 1888 г. генерал-адъютант барон А.Н. Корф и директор Азиатского департамента Министерства иностранных дел И.А. Зиновьев ошибочно заключили, что после японо-китайской договорённости в 1885 г.

в Тяньцзине японское правительство «не только отказалось от всяких личных замыслов на Корею, но одно время показывало даже полное равноЗаписка о положении дел в Корее. [Сентябрь 1886 г.] // АВПРИ. Ф.150. Оп.493. Л.115.

Л.32–34; Записка М. Жданова о политике России в Корее в 1884–1895 гг. 20 февраля 1896 г. // АВПРИ. Ф.340. Оп.584. Д.89. Л.117–119. Впрочем, Китай не сдержал устное обещание Ли Хунчжана. Позднее российский посланник в Пекине А.П. Кассини жаловался, что Н.Ф. Лодыженского просто провели (А.П. Кассини – Д.А. Капнисту 8 ноября 1891 г. // АВПРИ. Ф.150. Оп.493. Д.115. Л.69–72). Действительно, Пекин не признал договорённости, заключённой устно, так как хотел бы включить в неё признание вассалитета Кореи, что фактически дезавуировало всё соглашение (мы делаем, пользуясь вассальной зависимостью, что хотим, а Россия обязана не вмешиваться и не вводить войска). Не удивительно, что позднее Ли Хунчжан отказался письменно подтвердить факт устного соглашения (Пак Б.Б. Новые материалы об устном соглашении Лодыженского – Ли Хунчжана 1886 г. // Проблемы Дальнего Востока. 1999. №5. С.120–121).

Со своей стороны Ли Хунчжан неоднократно жаловался на К.И. Вебера и его деятельность в Корее, подозревая его в нарушении договорённости (А.М. Кумани – С.И. Попову 1888, 1890 гг. // ОР РГБ. Ф.218. К.763. №11. Л.7 и далее).

Пак Б.Д. Указ. соч. С.169–170.

Там же. С.134–135.

душие к будущей судьбе страны этой». Поэтому они решили, что России не следует вмешиваться в корейско–китайские отношения, ограничиваясь поддержкой её территориальной целостности. По их мнению, «приобретение Кореи не только не обещало бы нам никаких выгод, но и не преминуло бы повлечь за собой весьма неблагоприятные последствия»33. Они допускали даже временное появление на корейской земле китайских войск для подавления беспорядков, лишь бы затем они были выведены оттуда34.

Однако констатируя отсутствие прямого интереса России к Корее, Особое совещание совершенно проигнорировало мнение Морского министерства (там присматривались к бухтам южного побережья Корейского полуострова и желали выдворить англичан из порта Гамильтон)35. В Сеуле К.И. Вебер, действуя рука об руку с американским советником короля Генни, добивался ослабления китайского влияния, чем заработал большой авторитет и значительное влияние на короля36. Уже тогда коджон подчёркивал свою особую расположенность к России и русским.

Несмотря на оживлённые политические контакты, экономические связи между Россией и Кореей развивались значительно медленнее, подчиняясь своей логике. 8 (20) августа 1888 г. было подписано специальное соглашение о сухопутной торговле между двумя странами. Правда, оно совершенно не заинтересовало русских купцов37. Это не удивительно, так как в России считалось, что Корея минимум на сто лет отставала от Японии, а местное ремесло и торговля находились на средневековом, цеховом уровне развития38. Данные по торговому обороту России с Кореей, несмотря на то, Журнал Особого совещания 26 апреля 1888 г. // Красный архив. 1932. №3 (52). С.56.

Там же. С.55. Подробнее об этих решениях см.: Пак Б.Д. Указ. соч. С.192–194; Пак Б.Б. Российская дипломатия и Корея… С.11–13. Эта политика продолжалась и в начале 1890-х гг. (С.35).

Журнал Особого совещания 26 апреля 1888 г. // Красный архив. 1932. №3 (52).

С.54–61. Аналогичные соображения высказал в своей записке о Корее пограничный комиссар Н.Г. Матюнин «Несколько слов о корейском вопросе» 16 мая 1891 г. (Архив СПб ИИ РАН. Ф.195. Оп.1. Д.81. Л.81–94). Показательно, что в таком решении сошлись как петербургские, так и местные чиновники, что в начале и середине 1880-х гг.

наблюдалось нечасто.

И.А. Шестаков – Н.К. Гирсу 9 января 1887 г. // АВПРИ. Ф.150. Оп.493. Д.115. Л.66.

Англия захватила порт Гамильтон в начале 1885 г. под предлогом противодействия «агрессивным» действиям России против Кореи. Не получив подтверждения своим подозрениям, Лондон был вынужден оставить бухту в феврале 1887 г.

Выписка из рапорта начальника Тихоокеанской эскадры вице-адмирала Ю.П. Шмидта 16 апреля 1888 г. // РГА ВМФ. Ф.417. Оп.1. Д.382. Л.3–8.

Пак Б.Д. Указ. соч. С.185–186.

. Торговое и экономическое положение Кореи // Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Вып. XVII. СПб., 1888. С.1–35.

что носят в высшей степени противоречивый характер, всё-таки говорят о его крайне незначительном объёме и одновременно констатируют быстрый рост. В 1893 г. оборот составил 46 331 мексиканский доллар39, в 1894 г. – 218 572, в 1897 г. – 247 075 долларов, но это не превышало 1–2,5% всей внешней торговли королевства40. Правда, это официальные данные, есть основания полагать, что реальный товарообмен был значительно больше41.

Дело в том, что вся официальная статистика базировалась на данных таможен в открытых портах, между тем значительная часть торговли с Россией шла в приграничной полосе, поэтому, возможно, что её действительный размер превышал таможенную статистику в разы42. Тем не менее, Россия сильно уступала некоторым европейским странам, США и Японии, а МИД даже в конце 1897 г. полагал, что интерес к Корее носит исключительно политический характер, констатируя: «торговых интересов у нас в этой стране нет и, вероятно, ещё долго не будет»43.

В Петербурге, придерживаясь политики сохранения на Дальнем Востоке status quo, понимали её двойственность: имея значительное влияние и успешмексиканский доллар примерно равен 0,65–0,67 руб.

Другие данные о торговле России с Кореей за 1890–1902 гг. гг. см.: Пак Б.Д. Указ.

соч. С.185–189, 323. Причины разнобоя в оценках связаны с общей ненадёжностью корейской статистики. Несмотря на то, что оборот между двумя странами вырос с по 1897 гг. в 17 раз, доля России в общем товарообороте даже уменьшилась. По сведениям, которые приводит В.И. Шипаев, в 1895–1905 гг. свыше 90% корейского импорта приходилось на Японию (2/3) и Китай (1/3) (Шипаев В.И. Колониальное закабаление Кореи японским империализмом (1895–1917). М., 1964. С.13). Согласно таблицы, приведённой Б.Д. Паком о морской торговле Кореи в 1886–1897 гг., доля России в ней лишь во второй половине 1890-х гг. превысила 1%, а резкие колебания объёма торговых операций и неустойчивость соотношения экспорта и импорта говорят о её случайном характере (Пак Б.Д. Указ. соч. С.188–189, 323).

Б.Б. Пак приводит данные одной Кёнхошской таможни, согласно которым оборот сухопутной русско-корейской торговли вырос за 1890–1895 гг. с 127 230 до руб. (Пак Б.Б. Российская дипломатия и Корея… С.21).

Н.Г. Матюнин, человек весьма осведомлённый в этих вопросах, оценил русский ввоз только на побережье провинции Хамчён за год в 1,2 млн. руб. (Пак Б.Д. Указ.

соч. С.190).

Записка по поводу увольнения г. Броуна от должности начальника корейских таможен 2 ноября 1897 г. (черновик) // АВПРИ. Ф.340. Оп.584. Д.89. Л.81 об. Этому противоречит инструкция, данная А.Н. Шпейеру в сентябре 1895 г., в которой дипломату предписывалось обратить внимание на развитие русско-корейской сухопутной торговли и вообще на экономические вопросы, интересующие Министерство финансов (Пак Б.Б. Российская дипломатия и Корея… С.129–130). Однако реально в этом отношении делалось немного. Возможно, что инструкция давалась, прежде всего, для того, чтобы внимательно наблюдать за успехами других стран на торговом поприще.

но укрепляя его, Россия им не пользовалась. В столице тогда отсутствовало чёткое понимание, к чему следует стремиться на Дальнем Востоке в целом и в Корее, в частности. «Период Витте» ещё не наступил, единства мнений среди министров не было. Конечно, подобное положение не могло продолжаться долго. Многие догадывались, что корейский вопрос – это источник потенциального обострения отношений на Дальнем Востоке. Вскоре это подтвердилось.

5.3. Русская политика в Корее и японо-китайская война 1894–1895 гг.

Вспыхнувшее в Корее в 1893 г. народное восстание тонгхаков, ввод туда китайских и японских войск дестабилизировали обстановку в королевстве45.

23 июля 1894 г. японцы захватили Сеул, арестовали короля, посадили на престол его отца тэвонгуна (своего ставленника, отца коджона), начали проводить реформы и объявили Корею свободной от всякого китайского сюзеренитета46.

Затем Япония ещё и развязала успешную для себя войну с Китаем. Японокитайская война 1894–1895 гг. оказала значительное влияние на дальневосточную политику большинства держав.

Б.Б. Пак полагает, что Россия в 1890-е гг. стремилась содействовать упрочению «независимости» Кореи (Пак Б.Б. Российская дипломатия и Корея… С.36). Это не вполне точно, так как независимость королевства держалась на согласии и балансе интересов трёх-четырёх держав, и целью Петербурга было поддерживать это хрупкое равновесие (не забывая об упрочении собственных позиций), что точнее назвать политикой сохранения status quo. Кстати, в заключении к своей книге Б.Б. Пак также предпочла использовать подобную терминологию (С.222).

Согласно корейскому поверью, королевскую династию через 500 лет следовало сменить. Якобы этот срок наступал в сентябре 1894 г. К.И. Вебер воспользовался легендой и обвинил Ли Хунчжана в том, что тот необоснованно направил на полуостров китайские войска (Вогак К.И. Извлечения из донесений // Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Вып.LX. СПб., 1895. С.35–36).

Тэвонгун (отец коджона) никогда не был монархом: прямая линия династии прервалась в 1864 г., после чего трон наследовался по завещанию. Королева Чо, вдова короля Чуль-Чонга, избрала наследником не тэвонгуна, а его сына. После того, как в г. коджон женился, его супруга королева Мин окончательно отстранила тэвонгуна от государственных дел, за что он ненавидел её (Поездка Генерального штаба полковника Карнеева и поручика Михайлова по Южной Корее в 1895–96 гг. // Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Вып.LXXV. СПб., 1901. С.49–51). В российской историографии к тэвонгуну доминирует, мягко говоря, прохладное отношение за его тесный контакт с японцами. Между тем, у такого известного специалиста по корейским вопросам как Дж. Лензен, тэвонгун вызывал симпатии: он всеми силами защищал Корею от иностранного завоевания и не был чужд реформам (Lensen G.A. Op. cit. Vol.I. Р.18).

Слишком прямолинейные и агрессивные действия Японии благоприятствовали России: стремление Токио утвердиться в Корее было очевидным и вызывающим, к тому же не сопровождалось необходимой дипломатической подготовкой. Поэтому Петербург имел широкие возможности как защищать желанный ему status quo, так и увеличивать влияние на дела Дальнего Востока, видя своим главным противником Англию47. Никаких захватнических планов у самодержавия тогда не было. Россия представляла свою роль как судьи в схватке между Китаем и Японией, заставляющего выслушивать свой могущественный голос при решении судеб всего региона48. Однако получив уникальные возможности, Россия воспользовалась ими далеко не лучшим образом.

Вместе с претензиями на первенствующее значение российское руководство демонстрировало нерешительность. В то время как и король, и население возлагали «единственную надежду на заступничество России» перед японской агрессией49, Петербург более всего беспокоило лишь то, что «Корея, будучи сама по себе ничтожна, могла бы, благодаря своей слабости, обратиться в орудие враждебных для нас целей» Англии и Японии50. Правда, во Владивостоке наблюдались «горячечные стремления» отдельных местных деятелей к немедленному походу в Корею. Но и они по здравому размышлению приходили к выводу, что России вряд ли выгодно вмешиваться в эту войну51.

Петербург же ещё смотрел на Японию как на «естественного союзника»

России против Китая, «с которым мы имеем множество противоположных интересов». Правда, нельзя было допустить, чтобы Япония «совершенно»

завладела Кореей, следовало заставить её уйти оттуда. Россия по-прежнему не претендовала на королевство52. Только моряки продолжали мечтать о неВсеподданнейшая записка Н.К. Гирса 9 июня 1894 г. // Красный архив. 1932. №1– (50–51). С.15–16.

Выписка из письма А.П. Кассини 30 декабря 1894 г. // Ламздорф В.Н. Дневник 1894–1896 гг. М., 1991. С.156–157. Николай II пометил на письме: «Совершенно верно».

А.П. Кассини – Н.К. Гирсу 11 июля 1894 г. // Красный архив. 1932. №1–2 (50–51).

С.46; Симанский П.Н. Указ. соч. С.28.

Журнал Особого совещания 9 августа 1894 г. // Красный архив. 1932. №3 (52). С.64.

Н.Г. Матюнин – М.Н. Никонову 17 декабря 1894 г. // ОР РНБ. Ф.521. Оп.1. №90. Н.Г.

Матюнин выступал за независимость Кореи, полагая, что её присоединение к России невыгодно, так как вызовет осложнения и сделает неизбежным захват Маньчжурии (Матюнин Н.Г. Об отношениях Кореи к иностранным государствам // Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Вып.LVIII. СПб., 1894. С.1–32).

Изложение отношения Морского министерства к японо-китайской войне 26 июля 1894 г. // РГА ВМФ. Ф.417. Оп.1. Д.1465. Л.9–11; 12–13.

замерзающем порте на корейском побережье, для чего были готовы занять, пусть и не сразу, часть Кореи с выходом к морю53. Но их желание не находило практического отражения в политике России.

Однако в начале 1895 г., когда разгром Китая стал очевиден, перед Петербургом встал вопрос: выступать ли за независимость Кореи или воспользоваться ситуацией и потребовать себе территориального вознаграждения (скорее всего, в Китае). Эта дилемма обсуждалась в Особых совещаниях 20 января (1 февраля) и 30 марта (11 апреля) 1895 г. Участники дискуссии сходились в одном: Россия заинтересована не ухудшать отношений ни с конфликтующими сторонами, ни с великими державами. В качестве крайней ответной меры на агрессию Японии на первой совещании допускалось занятие острова Кожедо (Каргодо), либо даже части Маньчжурии. Пока же решили искать согласия с Англией и на всякий случай усилить тихоокеанскую эскадру, чтобы она по возможности была не слабее японской54. Россия соглашалась закрыть глаза на возможные территориальные приобретения Японии в Китае, но только не на Корейском полуострове55. Столь трепетное отношение к судьбе королевства проистекало, по-видимому, из-за опаН.М. Чихачёв – Н.П. Шишкину 27 января 1895 г. // РГА ВМФ. Ф.417. Оп.1. Д.1465.

Л.18. В апреле 1895 г. тихоокеанская эскадра покинула Кобе и Иокогаму и перешла в Чифу (Китай). После Симоносекского мира она сосредоточилась во Владивостоке.

Командование решило искать более удобный порт, после поездки Е.И. Алексеева летом 1895 г. обратив основное внимание на Киао-Чао (Русско-японская война 1904–1905 гг.

Ч.1. Русские морские силы на Дальнем Востоке с 1894 по 1901. Пг., 1918. С.66–75).

Е.И. Алексеев приметил также места для желательных баз в корейских портах Мазанпо и Кожедо (Каргодо). Но у них были недостатки: Кожедо находился слишком близко к Японии, а Мазанпо следовало укрепить и соединить его железной дорогой с основной трассой Сибирской магистрали (Там же. С.81–84). Морской министр Н.М. Чихачёв рассматривал как альтернативу другой корейский порт – Шестаков (Там же. С.121). К началу 1896 г. Е.И. Алексеев склонился к варианту Кожедо, но для этого России следовало упрочить своё влияние в Корее. По мнению адмирала, русским должна была «принадлежать организация её вооружённых сил, постройка железных дорог, телеграфов и широкое право пользования портами и южным архипелагом»

(Там же. С.142). В общем, это не противоречило политике С.Ю. Витте, правда, вряд ли допускало одновременно дружественные отношения с Японией. Сменивший Е.И. Алексеева Ф.В. Дубасов осенью 1896 г. объехал корейское побережье, остановив свой выбор на Мазанпо. Он был ещё более категоричен, чем предшественник: «война России с Японией является неизбежной, представляется в то же время и желательной как наилучший выход и самое целесообразное разрешение всех затруднений»

(Там же. С.197). Правда, это была точка зрения исключительно моряков, не поддержанная ни в МИД, ни в Министерстве финансов (Чой Доккю. Указ. соч. С.89–91).

Журнал Особого совещания 20 января 1895 г. // Красный архив. 1932. №3 (52).

С.67–74.

Нихамин В.П. Указ. соч. С.138–139.

сений за собственные рубежи, а также за свободу плавания по Корейскому проливу56. Раздел Кореи мог бы привести к появлению рядом с Приморской областью британского форпоста, например, в виде порта Гамильтон. Такая возможность рассматривалась в Петербурге как крайне нежелательная. Поэтому в России сложилась парадоксальная точка зрения относительно Кореи, которую лаконично выразил Н.М. Чихачёв: «Россия – единственная держава, которая может быть вынуждена теми или иными обстоятельствами занять часть Кореи». «Навсегда отказываться от возможности улучшить нашу границу и открыть себе доступ к незамерзающему морю» морской министр считал «шагом крайне нежелательным и весьма неосторожным»57.

Ко времени Особого совещания 30 марта (11 апреля) 1895 г., когда стали известны требования Японии к Китаю58, назначенный незадолго до этого министром иностранных дел А.Б. Лобанов-Ростовский наконец сформулировал цели России на Дальнем Востоке: «приобретение нами незамерзающего порта на Тихом океане и присоединение к нам некоторой части Маньчжурии, необходимой для более удобного проведения Сибирской железной дороги», то есть, решение всех вопросов за счёт Китая59. Николай II понял предложения А.Б. ЛобановаРостовского по-своему, заключив, что свободный ото льда порт нужен России именно «на материке (юго-восток Кореи)» и он должен быть «обязательно связан с нашими прежними владениями полосой земли»60. Получалось, что если Россия, выполняя самодержавную волю, добивается желаемого (порт и полоса земли к нему) за счёт Кореи, тогда о Японии как возможном союзнике следовало забыть. Позднее, в мае 1895 г. выяснилось, что в Токио соглашались на раздел Кореи между Россией и Японией, но Петербург мог претендовать на порт лишь в северной части полуострова, а не на его юго-востоке61.

Изложение отношения Морского министерства к японо-китайской войне 26 июля 1894 г. // РГА ВМФ. Ф.417. Оп.1. Д.1465. Л.9–11; 12–13; Игнатьев А.В. С.Ю. Витте – дипломат. М., 1989. С.40–43.

Н.М. Чихачёв – Н.П. Шишкину 27 января 1895 г. (копия) // ОПИ ГИМ. Ф.444. Оп.1.

Д.110. Л.1.

Их сообщил японский посланник в Петербурге Т. Ниши 9 (21) февраля 1895 г. (Игнатьев А.В., Мелихов Г.В. Дальний Восток в планах и политике России. Происхождение русско-японской войны // История внешней политики России. Конец ХIХ – начало ХХ вв. М., 1997. С.135).

Всеподданнейшая записка министра иностранных дел 25 марта 1895 г. // Красный архив. 1932. №3 (52). С.75.

Красный архив. 1932. №3 (52). С.76. См. также: Романов Б.А. Россия в Маньчжурии (1892–1906). Очерки по истории внешней политики самодержавия в эпоху империализма. Л., 1928. С.67–71. Требование обязательной связи с портом по земле проистекало из опасения, что в случае военного конфликта с Англией британский флот сумел бы легко прервать все морские коммуникации России.

Пак Б.Д. Указ. соч. С.219.

Такой курс получил поддержку со стороны С.Ю. Витте, претендовавшего на роль главного руководителя политики России на Дальнем Востоке. На Особом совещании 30 марта (11 апреля) 1895 г. министр финансов решительно объявил Японию главным противником России на Дальнем Востоке и потребовал любой ценой не допустить её на континент, не останавливаясь даже перед тем, чтобы «начать враждебные действия против японского флота и бомбардировать японские порты»62.

5 (17) апреля 1895 г. в японском городе Симоносеки63 было подписано мирное соглашение Китая и Японии, положившее конец войне 1894–1895 гг.

Потерпевший поражение Китай уступал своей северной соседке остров Формозу (Тайвань), острова Пенхуледао, Ляодунский полуостров, признавал полную независимость Кореи и обязался уплатить контрибуцию в 200 млн. лан64.

Петербург сразу и категорически возразил против передачи Японии Ляодуна65. Решимость России нашла поддержку в Париже и Берлине. Лондон, хотя и не присоединился, но протестовать в одиночку не рискнул. В результате совместного демарша России, Франции и Германии в Токио 11 (23) апреля 1895 г. Япония 23 апреля (5 мая) отказалась от претензий на Ляодунский полуостров66. Россия к тому же содействовала заключению Китаем займа для выплаты Японии контрибуции67. Это были первые шаги нового дальневосточного курса Петербурга, политики С.Ю. Витте.

Казалось бы, что сближение с Китаем и противостояние Японии развязывает России руки в Корее. Однако это обстоятельство не изменило корейКрасный архив. 1932. №3 (52). С.81.

Правильнее было бы писать – Шимоносеки.

Японо-китайский мирный договор 5 (17) апреля 1895 г. // Гримм Э.Д. Сборник договоров и других документов по истории международных отношений на Дальнем Востоке (1842–1925). М., 1927. С.94–98; История дипломатии. Т.2. М., 1963. С.314–318;

Табохаси Киёси. Дипломатическая история японо-китайской войны (1894–1895 гг.).

М., 1956; Lensen G.A. Op. cit. Vol.I. и др.

Была ещё одна точка зрения, принадлежавшая посланнику в Токио М.А. Хитрово. Он полагал, что Япония, прорвавшись на континент, станет только уязвимее, чем была, и предлагал ответить Токио захватом Северной Маньчжурии, приобретением незамерзающего порта в Корее и строительством через всё королевство железной дороги для соединения гавани рельсовым путём с Сибирской магистралью (Симанский П.Н. Указ.

соч. С.41). Несмотря на внешнюю привлекательность, такой план был весьма опасным, так как предлагал решать проблемы в основном за счёт Китая и одновременно вступить в конфронтацию с Японией в связи с Кореей. И всё это в то время, когда Сибирская железная дорога была ещё далека до завершения.

Подробнее см.: Ротштейн Ф.А. Международные отношения в конце ХIХ века. М., 1960. С.275–289.

Подробнее об организации займа см.: Коряков В.П. Политика Франции в Китае в конце ХIХ в. М., 1985. С.65–83.

скую политику империи и отношение к ней С.Ю. Витте. Летом 1895 г. он «дозрел» только до того, чтобы держать в Корее «в качестве своего глаза» агента министерства68. Реально его беспокоило лишь возможное экономическое господство Японии в Корее, что в глазах министра угрожало коммерческой роли Сибирской железной дороги69. По поручению С.Ю. Витте его товарищ П.М. Романов подготовил специальную записку о мерах для утверждения русского влияния на полуострове. Он писал о необходимости развивать торговлю Приморья с королевством, добиться того, чтобы русским открыли доступ на государственную службу в Корее, в том числе, на таможню и в армию в качестве инструкторов70. Впрочем, большинство мер осталось тогда на бумаге.

Нельзя сказать, что С.Ю. Витте вообще не интересовался корейскими делами. Министр финансов с тревогой относился к деятельности японцев в Корее, опасаясь за безопасность русской границы71. Впрочем, японцы не давали серьёзных поводов для волнений, вели себя «очень спокойно, добиваясь лишь, и то без особой настойчивости, концессии на постройку [железнодорожной] линии из Сеула в Фузан», да постепенно увеличивая численность своей охранной стражи в Корее72.

Россия в 1895–1896 гг. могла достичь в Корее намного больше того, что она имела, но сознательно не шла на это, отвергая многочисленные просьбы Сеула о помощи. Уже после окончания японо-китайской войны министр иностранных дел А.Б. Лобанов-Ростовский, инструктируя 1 сентября 1895 г. посланника в Корее А.Н. Шпейера, лишь констатировал сохраняющееся неопределенное положение королевства, так и не сформулировав интересы России там73.

Петербург гасил любые проявления русской активности в Корее: так, просьба короля назначить советником правительства чиновника Министерства финансов Н.А. Распопова, поступившая летом 1895 г., не была удовлетворена. Не получали отклика и другие желания: открыть кадетский корпус, прислать в Д.Д. Покотилов – П.А. Дмитревскому 26 июля 1895 г. // Архив востоковедов СПб филиала Института востоковедения РАН. Ф.14. Оп.2. №178. До этого обязанности агента Министерства финансов в Корее непродолжительное время исполнял Н.Г. Матюнин.

Пак Б.Б. Российская дипломатия и Корея… С.130–131.

Там же. С.132–133. Б.Б. Пак считает, что С.Ю. Витте приступил к реализации мер, намеченных в записке, лишь в 1897 г. Я полагаю, что действия министра финансов в Корее в то время, когда Пекин уже категорически отказал России в приобретении незамерзающего порта и строительстве железной дороги к нему (рекомендуя, кстати, искать порт на Корейском полуострове), принципиально отличались от его же планов 1895–1896 гг.

С.Ю. Витте – А.Б. Лобанову-Ростовскому, май 1895 г. // РГИА. Ф.560. Оп.28. Д.24.

Л.3– Д.Д. Покотилов – П.М. Романову 4 сентября 1896 г. // Там же. Л.49, 51.

АВПРИ. Ф.191. Оп.768. Д.6. Л.57–67.

Корею учителей и инженеров. Вообще попытки антияпонской партии установить контакт с российским руководством наталкивались на ответное молчание75. При этом в Петербурге не исключали, что «полное очищение страны японцами явится рано или поздно предметом наших требований»76. Стойкий интерес к Корее сохраняло лишь Морское министерство, которое по-прежнему было склонно искать для нужд флота незамерзающую гавань в северной части королевства, правда, где именно, моряки ещё не решили77. Военные вообще смотрели на королевство, исходя исключительно из своих интересов, которые часто не совпадали с общим внешнеполитическим курсом России. Подполковник Генерального штаба В.А. Альфтан, совершивший поездку по Корее в декабре 1895 – январе 1896 гг., разделял идею протектората над королевством.

Он полагал, что Китай отнесётся дружески к такому шагу, против будет только Япония. Если же бояться войны с ней, то в крайнем случае можно разделить полуостров пополам78.

Пак Б.Д. Указ. соч. С.220–221. В конце концов, Петербург уступил: в Сеул сообщили, что Н.А. Распопову разрешено занять должность советника, но только на один год.

Нихамин В.П. Указ. соч. С.140; Пак Б.Б. Российская дипломатия и Корея… С.121–125.

Цит. по: Нихамин В.П. Указ. соч. С.141; Пак Б.Б. Российская дипломатия и Корея… С.128.

Н.М. Чихачёв – Е.И. Алексееву 8 января 1896 г. // РГА ВМФ. Ф.32. Оп.1. Д.45. Л.1–6.

Е.И. Алексеев в 1896 г. выбрал территорию в Фузане для пристани и угольной станции (19 тыс. кв. саженей), но там уже располагался иностранный сетлемент, адмиралу понравился участок в его центре, что вызвало протесты других собственников (Русскояпонская война 1904–1905 гг. С.289–290). Позднее Сеул аннулировал разрешение на продажу участка (С.352).

[Альфтан В.А.] Поездка в Корею Генерального штаба подполковника Альфтана в декабре 1895 г. и январе 1896 г. // Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Вып. LXIX. СПб., 1896. С.76–80. В.А. Альфтан исходил из того, что Сибирская железная дорога должна оканчиваться незамерзающим портом и самое оптимальное место для него – корейское побережье (Фузан или Мокпо).

Кроме В.А. Альфтана, прошедшего по Корее около 700 вёрст в ноябре 1895 – марте 1896 гг., в это же время королевство изучали ещё две русские экспедиции: в ноябре 1895 – мае 1896 гг. полковник Генерального штаба В.П. Карнеев прошёл по Корее версту, дойдя до портов Мокпо и Масанпо, а также посетив Фузан и Сеул (Поездка Генерального штаба полковника Карнеева и поручика Михайлова по Южной Корее в 1895–96 гг. // Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Вып.LХХV. СПб., 1901. С.1–171); в октябре 1895 – апреле 1896 гг. капитан М.А. Соковнин побывал в Сеуле и Чемульпо, проделав 122 вёрст; и, наконец, в августе–декабре 1896 г. капитан А.Г. Лубенцов добрался до Гензана и Кёнхына, одолев 1934 версты (Список всем офицерам, бывшим на рекогносцировках, с указанием результатов работ (копия) // ОПИ ГИМ. Ф.444. Оп.1. Д.107. Л.19 об. – 22). Обращает на себя внимание то, что все путешествия русских офицеров по территории королевства Выжидательная политика Петербурга контрастировала с мнением российских дипломатов на Дальнем Востоке, скептически относившихся к инструкциям из министерских канцелярий и имевших, как правило, своё представление о надлежащем образе действий России. В частности, это касалось уполномочного в делах России в Сеуле К.И. Вебера, сменившего А.Н. Шпейера, а также некоторых местных чиновников, например, приамурского генералгубернатора Н.И. Гродекова79. К.И. Вебер настаивал на более решительной поддержке короля и противодействии Японии так, что Петербургу приходилось осаждать его. По-видимому, за излишнюю активность 5 (17) июля 1895 г. Николай II распорядился заменить его на А.Н. Шпейера, несмотря на возражения корейского короля80. Такие разногласия не могли остаться, хотя бы частично, не замеченными корейским руководством, которое подмечало непоследовательность политики России. Тем не менее, окружение королевы Мин летом 1895 г. настояло на смене прояпонски настроенных министров, назначив на их места своих ставленников – сторонников ориентации на Россию81.

То есть, правящая группировка во главе с королём в той непростой для Кореи ситуации однозначно сделала ставку на Петербург.

5.4. Переворот 1895 г. в Сеуле: провал Японии, удача России Дальнейшему усилению российских позиций в Корее в основном способствовали сами японцы. Потерпев обидную неудачу в территориальных притязаниях на Ляодунский полуостров, Страна восходящего солнца предприняла грубую попытку государственного переворота в Корее. 8 октября 1895 г. японские агенты проникли в королевский дворец и зверски убили королеву Мин82.

Король оказался в их руках и находился на грани потери всякой власти. Благооканчивались в портах, которые могли стать базой для русского флота, а маршрут, возможно, являлся трассой будущей железной дороги к гавани.

Нихамин В.П. Указ. соч. С.156.

Пак Б.Б. Российская дипломатия и Корея… С.125–127. Б.Б. Пак полагает, что российский дипломат заботился преимущественно о сохранении Кореей независимости.

Но всё-таки на первом месте для него стояло усиление влияния России для вероятного присоединения королевства в будущем. А.Н. Шпейер прибыл в Сеул только 27 декабря 1895 г. (8 января 1896 г.), но и после этого К.И. Вебер получил указание оставаться в Корее (С.166).

Там же. С.121. Корейское руководство состояло из трёх министров (или первых советников короля), семь министерских департаментов и восемь губернаторов провинций.

Существовал также Государственный совет, не имевший строго очерченных полномочий. Король не возглавлял его, являлся лишь членом (Война между Китаем и Японией в 1894–1895 гг. Нижний Новгород, 1896. С.4).

Подробнее об этом см.: Пак Б.Д. Указ. соч. С.224–225; Пак Б.Б. Российская дипломатия и Корея… С.135–141.

даря энергичным действиям К.И. Вебера и его американского коллеги, секретаря миссии Х. Аллена, им удалось несколько приструнить японцев. В частности, они заставили японского посланника признать своё участие в событиях 8 октября. Однако король продолжал оставаться под «охраной» подданных микадо. Перепуганный монарх видел возможную защиту против японцев только в лице России, поэтому был готов немедленно передать своё королевство под протекторат Петербурга83. «Сознавая безусловную для себя необходимость руководствоваться во всех важных государственных делах советами и указаниями одной России, Е[го] в[еличество] желал бы, чтобы импер[аторское] пр[авительст]во вверило роль руководителя и наставника корейских министров какому-либо доверенному лицу, которое присутствовало бы при всех его заседаниях и направляло бы деятельность корейских сановников»84.

Король прямо выразил желание очистить Корею от японцев с помощью России и вступить на путь «прогресса» (то есть, провести ряд реформ с целью модернизации королевства), а пока намеревался бежать из своего дворца от японской «охраны»85.

В обстановке после скандального переворота японцы чувствовали себя неуверенно и искали возможностей узаконить сложившуюся ситуацию. февраля 1896 г. премьер Х. Ито имел двухчасовую встречу с М.А. Хитрово.

Разговор вращался в основном вокруг событий, происшедших в Корее. Х. Ито убеждал собеседника, что тэвонгун будет ничуть не хуже, чем коджон, так как Корея всё-равно не способна управляться самостоятельно. Японский премьер хотел добиться от России согласия на то, чтобы оставить в Корее всё как есть. На возражения М.А. Хитрово, что необходимо немедленно устранить «совершенно ненормальное положение, в котором находится управление Кореею после переворота 8 октября с правительством, водворившимся силою, и с королём в руках бывших заговорщиков», Х. Ито только и мог ответить, что перемены в составе корейской власти, по его мнению, были невозможны «без тщательного и подробного обсуждения всех обстоятельств» (то есть, затягивать дело)86. Но такого «обсуждения» почему-то не потребовал переворот 8 октября. Вообще позиция Токио не выглядела убедительной. Настаивая на неспособности корейского руководства управлять королевством, Япония одновременно вела дело к его независимости. Как не без ехидства заметил Нихамин В.П. Указ. соч. С.144–149.

К.И. Вебер – А.Б. Лобанову-Ростовскому 7 февраля 1895 г. // АВПРИ. Ф.191. Оп.768.

Д.365. Л.28 об. – 29; Нихамин В.П. Указ. соч. С.156.

Нихамин В.П. Указ. соч. С.151–154.

Разговор с маркизом Ито 29 января (10 февраля) 1896 г. // ОР ИРЛИ. Ф.325. Оп.1.

№252. Л.1 об. – 3 об.; Lensen G.A.Op. cit. Vol.II. Р.603–604. Дж. Лензен датирует встречу 11 февраля 1896 г.

российский дипломат: «С начала войны японское прав[ительст]во заявляло, что стремится лишь упрочить независимость Кореи, и как только эта цель будет достигнута, Япония удалится, так как не имеет намерения вмешиваться во внутренние дела королевства». Однако после заключения Симоносекского мира желание Токио удалиться совершенно испарилось. Наоборот, Япония настаивала на необходимости своего широкого вмешательства в корейские дела, не допуская туда других. Трудно было более открыто претендовать на Корею, чем это делала Страна восходящего солнца.

По иронии судьбы буквально на следующий день 11 февраля 1896 г. коджон вместе с сыном в женском платье тайно прибыли в российскую миссию под охрану моряков87. Бегство монарха было бы невозможным без содействия российских дипломатов, на сей раз получивших одобрение Петербурга. В миссии королю отвели две большие комнаты, «снабжённые такою обстановкою и такими удобствами, которых он, конечно, никогда не имел и не будет иметь в своем дворце88. Рядом был выстроен большой барак под королевскую кухню, а двор миссии был весь застроен корейскими домами самых разнообразных фасонов, в которых устроены были канцелярии главнейших министерств. Тут министры ожидали своей очереди для докладов и тут же велись текущие дела. Сонм придворных лиц, евнухов и гаремных дам наполняли миссию, ожидая приказаний своего властелина. Десантный отряд в 80 человек охранял неприкосновенность высокого гостя; из своего окна он ежедневно мог видеть образцовое строевое учение наших бравых моряков, на площадке перед главным входом красовалась пушка;